Приемы в Министерстве мало чем отличались друг от друга. Те же люди говорили заученные фразы. Слова одних сочились насмешкой, других – презрением, третьих – почти ненавистью. Гермиона давно перестала обращать на это внимание. Она вежливо улыбалась, кивала, иногда улыбалась краем губ. Она выучила правила приличий назубок и не отступала от них. Не то чтобы высшее общество, но считалось именно так. Те, кого пригласили, избранные. Не больше сотни, но каждый считал за честь оказаться на званом ужине у министра. Много закусок, много вина, возможность показать себя и посмотреть на других. У всех свои мотивы и приоритеты.

Рождественские приемы Гермиона ненавидела всеми фибрами души. Фальшивые пожелания здоровья и счастья на деле означали: «Чтоб ты поскорее сдохла и освободила теплое место в Министерстве, поганая грязнокровка». Она научилась отвечать в той же манере, но каждый раз было так же тошно, как и в первый. Особо ушлые пытались затащить под омелу в надежде соблазнить, и это возмущало еще больше. Пусть у нее не самая завидная родословная, но Гермиона же не дура и не слепая. Вот и сейчас, когда она проходила под омелой, которой в этом году было развешано больше, чем в прошлом, тошнота подкатывала к горлу.

Гермиона взяла бокал игристого вина со стола и сделала глоток. Чуть прикрыла глаза, наслаждаясь, как пузырьки перекатывались на языке. Наконец она одна.

— Противная шипучка, — манерная высокопарность тона не оставляла простора для фантазии.

— И тебе здравствуй, Малфой.

Гермиона не особо понимала, зачем Малфой периодически приходил на приемы, но и размышлять об этом не хотела. К чему, ей и своих проблем хватало.

— И я не рад тебя видеть, — он усмехнулся. В глазах блеснуло презрение, Гермиона пожала плечами. Она давно перестала реагировать на его нелепые подколки.

— Хорошего вечера, — подхватила бокал и отошла к другому столу.

Гарри кружил Джинни в вальсе, и та смеялась. Невооруженным глазом было видно, как они счастливы. Половинки целого, идеально дополняющие друг друга. Гермиона пригубила вино и в очередной раз подумала, что куда больше им бы подошло танго. Сильный танец, страстный, эмоциональный. Но в Министерстве его не танцевали – не положено.

— О чем задумалась? – Насмешливые нотки в голосе отдались дрожью по телу.

— То, что ты встречаешься с Луной, не дает тебе права подкрадываться ко мне со спины.

— Туше. — Короткий смешок, и Блейз появился в поле зрения. – Я бы пожелал счастливого Рождества, но к чему лицемерие? – Он пригубил вино и усмехнулся.

Каждый думал о чем-то своем. Гермиона старалась не смотреть на Блейза, он казался равнодушным. Эдакий океан спокойствия при любом раскладе с остроумной шуткой наготове в случае чего. Иногда Гермиона даже задумывалась, а что, если бы… И старательно гнала эти мысли. Парень подруги – табу.

— Малфой на тебя пялится.

— И что? – Гермиона пожала плечами. Тараканы в голове Малфоя ее не волновали.

— Я бы на твоем месте был осторожнее. — Блейз бросил на нее нечитаемый взгляд и растворился в толпе. Странный. Что ей мог сделать Малфой, тем более на балу?

— Дама не желает повторить? – Малфой материализовался рядом, подозрительно ухмыляясь.

— С тобой совершенно точно не желает.

У Гермионы было стойкое чувство, что разыгрывалась шахматная партия, и ей отведена далеко не ведущая роль. Стало не по себе, но она списала это на послевоенную паранойю. Иногда Гермиона казалась себе неудачной реинкарнацией Грюма. Во время войны ей некогда было бояться и просчитывать ходы, нужно было выживать, а вот после Последней битвы все прелести психологического стресса догнали и накрыли с головой.

На балконе прохладно и стоит поднос с вином и закусками. «И никакой омелы!» — добавила она про себя. Гермиона облокотилась на балюстраду и подставила разгоряченное лицо ветру, подняла взгляд на луну. Красиво, но немного пугающе. В полнолуние она всегда вспоминала Люпина, Тонкс, Фреда, Грюма – тех, кто не дожил до победы. Для кого-то Рождество – шанс начать жизнь с чистого листа, для нее – вечер скорби по ушедшим. Новый год, старая боль – патетично.

Рука потянулась к алкоголю. Привычно и правильно. Ей снова нужно забыться, чтобы звезды светили ярче, аромат роз показался насыщеннее. Дышать стало легче. Гермиона раскинула руки и закрыла глаза. Свобода наполняла каждую клеточку тела. Она чувствовала себя птицей, которой не нужны крылья, чтобы летать.

Свободно, хорошо и спокойно…

Низ живота резко скрутил спазм. Из горла Гермионы вырвался только стон, она что есть силы вцепилась в ограждение. Сознание уплывало, перед глазами плясали искры и всполохи огня. Гермиона не понимала, что происходило. Мысли путались. Она отчаянно хваталась за разрозненные отголоски чувств и произнесенных слов. «Нельзя отключаться, нельзя отключаться», — беззвучно шептала одними губами.

Последнее, что она увидела, – испуганный взгляд серых глаз. После были только темнота и нескончаемый гул безликих голосов. Гермиона осталась наедине со своими демонами.


Гермиона не знала, как долго была в отключке. Даже сквозь сомкнутые веки свет резал глаза. В голову лезли глупые верования о вампирах и солнечном свете. Гермиона пошевелилась. Тело тут же свела судорога, дыхание перехватило. Она инстинктивно сжалась в комок и закуталась с головой в одеяло. В детстве она так спасалась от страшных монстров под кроватью. Глупая привычка, напоминающая о времени, когда она была обычным человеком. Магглом, не магом.

Раздались приглушенные шаги, скрипнула дверь. Кто-то зашел в комнату. Где она? Странно, что Гермиона только сейчас впервые об этом подумала.

Зашуршала ткань, неизвестный приблизился и замер совсем рядом. Гермиона крепче зажмурилась, на мгновение страх затмил боль. Одеяла осторожно коснулись и медленно потянули на себя. Гермиона вцепилась в него мертвой хваткой и протестующее замычала.

— Тише, я не причиню тебе вреда, — голос был знакомым. На узнавание ушла пара секунд.

— Блейз.

Горло саднило, и она закашлялась. Как будто несколько дней не говорила совсем. За осознанием пришло облегчение. Где бы она ни была, Блейз не даст ее в обиду. Пусть он не друг, но и не враг. Вот если бы тот же Малфой… Гермиону бросило в холодный пот, накатила новая волна паники.

— Не говори, ты еще слишком слаба. – Гермиона приоткрыла глаз и тут же снова зажмурилась. Свет выжигал сетчатку. – Ну и напугала же ты нас.

Блейз выглядел обеспокоенным, и уже этого было достаточно, чтобы всерьез испугаться. За время работы в Мунго он стал хорошим целителем, лечил самые сложные случаи, и уж если он в замешательстве… Ее обморок явно не был вызван стрессом или переутомлением.

— Что со мной? – Это ее голос звучал так отчаянно?

— Грейнджер… — Блейз гулко сглотнул, он явно не знал, что сказать. Тщательно подбирал слова. – Я не знаю.

Гермиона не смогла сдержать полустон. Она почти ожидала, но не была готова.

— Но ты же…

— Сделаю все, что от меня зависит.

Она кивнула. Блейз сможет, он должен, обязан… Луна ему поможет, а еще есть Панси, они вроде еще дружат, в школе она неплохо разбиралась в зельях, и Малфой… Гермиона еле сдержала стон. Почему при мысли именно о хорьке, начинался новый приступ?

— Принеси мне книги, я помогу.

Блейз хмыкнул и наверняка кивнул. Он всегда кивал, когда его удивляли.

— Ты даже болеть не умеешь по-человечески. Такая Грейнджер. – В его словах угадывалась улыбка, и Гермиона попыталась улыбнуться в ответ. Она не уверена, что у нее это получилось.



— Черт! Черт! Черт!

Очередная книга полетела на пол. Упала и раскрылась на какой-то странице. Гермиона стала раздражительной. Книги всегда помогали найти ответ, но не сейчас. Сидеть взаперти в палате Мунго было пыткой: мысли мешались, чувства застопорились. Казалось, что она стала средоточием отчаяния и боли. С очередным фолиантом искра надежды разгоралась вновь, но с каждым предложением затухала. Буквы складывались в слова, но возникало еще больше вопросов.

Все бесполезно. Гермиона никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной.

Под ее симптомы подходило что угодно: от обычной маггловской простуды до начальной стадии драконьей оспы. У каждой болезни были разные причины, разные последствия, разное лечение. Чтобы выбрать что-то конкретное, нужно было больше информации, но у Гермионы ее не было.

Сидячий образ жизни, изредка вылазки в бар с друзьями, не самая здоровая пища и книги перед сном. Что она упустила? Чего не заметила? За что нужно зацепиться, чтобы понять?

— Что со мной происходит? – Она закрыла лицо руками и сжалась в комок. Гермиона понимала, что зашла в тупик.

— Все хорошо, все будет хорошо.

Она и не слышала, как кто-то зашел. Сел на кровать, обнял и начал раскачиваться вместе с ней из стороны в сторону.

— Блейз вылечит тебя, и все снова будет хорошо.

— Он даже не знает, что со мной, никто не знает! – Гермиона даже не кричала, хрипела. Как они не понимают! Никто не понимает, каково ей.

Гермиона попыталась вырваться, но ее не отпустили. С головой захлестнул аромат вишни. Луна.

— Нужно набраться терпения. Ты же сильная, справишься. — Луна отвела от лица Гермионы руки и заглянула прямо в глаза. – Ты справишься, — повторила еще раз, и Гермиона поверила.

Это было похоже на гипноз. Зрачки расширились и почти скрыли голубую радужку Луны, Гермиона тонула, будто в омуте. Погружалась все глубже. Боль, тоска, отчаяние отходили на второй план, забывались. На их место пришли странное спокойствие и умиротворение.

Луна помогла ей лечь, укрыла одеялом, и Гермиона тут же забылась сном.


Она шла по туннелю. Бесконечный, темный, без ответвлений, он высасывал из нее все светлое. Подчинял и затягивал в бездну. Внутри не осталось ничего, одна пустота. Ни любви, ни боли, ни жалости.

Она падала и поднималась. Сдирала руки в кровь, но упорно шла вперед. Не надеялась найти выход, просто знала, что должна идти. Туннель становился шире, но больше ничего не менялось. Каменные плиты, затхлый воздух и тишина. Даже ее шаги не нарушали безмолвия этого места. Гермионе стоило бы насторожиться, но безразличие поглотило ее. Она превратилась в бездумную куклу, двигающуюся вперед несмотря ни на что.

Казалось, она шла уже часы. Беспрерывная ходьба выматывала, но сесть и отдохнуть было нельзя. Она не позволяла себе, внушала, что сейчас не время для слабости. Нужно идти, дойти до конца, понять, где туннель кончался. Или лабиринт? Гермиона уже ни в чем не была уверена. Тьма обступила, пыль забилась в легкие. Она начала кашлять. Еще чуть-чуть, совсем немного.

Гермиона согнулась, пытаясь успокоить кашель, но вместо этого отхаркнула на руки кровь. Перед глазами пошли круги, голова закружилась. В воздухе повис тошнотворный металлический запах крови. Неужели это конец после всего, что было? Война, потеря близких, одиночество? Вот так просто…

Чувства вернулись. Ей стало тоскливее и больнее в тысячи раз, чем до этого. Она не хотела умирать, не потому что страшно, а потому что рано. Она еще столько должна успеть: сказать, сделать, изменить. И если умирать, то достойно, а не так… прозаично.

Совсем рядом блеснул слабый луч света. Гермиона с трудом поднялась и шагнула к нему. Свет стал чуть ярче. С каждым шагом тьма отступала, становилось легче дышать. Через пятьдесят три шага, она считала, Гермиона очутилась на поляне, залитой солнечным светом. К ней навстречу кто-то шел. Она не могла толком его рассмотреть, солнце ослепляло. Широкие плечи, стремительная походка и светлые волосы. Это мог быть кто угодно. Она не узнавала его, стояла и терпеливо ждала, пока подойдет.

Вот он подошел на расстояние десяти шагов, пяти, она уже видела…

Гермиону резко дернули за руку, и она открыла глаза.

— Малфой?!

Узнавание резануло по нервным окончаниям. Это он шел ей навстречу. Это он ей снился. Это он свет после тьмы?

Нет, это игры подсознания. Малфой не мог быть спасением, только не он, только не для нее.

— Ты в порядке? – Забота в его голосе была осязаемой. Гермиону пробрал озноб.

Какого боггарта с ней творилось?


— Я не пущу тебя к ней. Только не тебя, — судя по голосу, Блейз был зол.

— Забини, не будь идиотом, мне это нравится не больше твоего.

— Тогда уходи, не вмешивайся. Тебе какое дело?

— Гарри переживает, она его единственная подруга. – Панси почти рычала.

Гермиона напряглась. Значит, Паркинсон – посол доброй воли, Гарри попросил. Но неужели он думал, что Панси в состоянии ей помочь? Это же Паркинсон, которая всегда плевала на всех, если ей было выгодно.

— Она тебя пошлет.

— Дай мне шанс. Признай, ты облажался, а у меня может получиться.

— Чем ты лучше? – Блейз был готов сдаться. Он вымотан своим бессилием. Он не знал, что делать, и Гермиона не знала. Она и так рассказала все, что помнила.

— Я дипломированный легилимент, а ты всего лишь целитель, пусть и хороший.

Гермиона скорее почувствовала, чем услышала его вздох. В эту же секунду распахнулась дверь, и вошла Панси.

— Не скажу, что рада видеть, — Панси криво усмехнулась, закрыв дверь, – но у меня нет выбора.

Гермиона пожала плечами. Что тут возразить?

— Что ты предлагаешь?

— Ты расслабляешься, я проникаю в сознание и вижу вечер твоими глазами. Ты могла чего-то не заметить или не придать значения.

Гермиона кивнула. Она понимала, что Панси права, пусть и не признавала это вслух. Иногда самое важное ускользало от понимания любого. Она не исключение.

В палату зашел Блейз.

— Я буду рядом. Мало ли что.

Панси закатила глаза, но возражать не стала.

— Давай, Грейнджер, дай волю своей любознательности. Познай что-то новое. – Панси встала напротив и достала палочку.

Гермиона закрыла глаза, постаралась расслабиться. В голову то и дело лезли мысли о сне, Малфое и туннеле. Нельзя, нельзя, нельзя. Нужно отвлечься. Подумать о кроликах и белках, первом сотворенном заклинании, Гарри…

— Легилименс!

Перед глазами прыгали воспоминания о министерском приеме. Пестрые платья, лживые улыбки, фальшивые слова приветствия. Напыщенные мужчины, расфуфыренные женщины. Надоедливый Малфой. Снова он. Гермиона инстинктивно напряглась, попыталась выпихнуть Панси из своей головы. Слишком много Малфоя для одной Гермионы. Панси оказалась сильнее. Снова люди, танцы. Воздуха не хватало, голова слегка кружилась от выпитого шампанского. На балконе свежо и пахло ночью. Звезды блестели на темном небе, луна казалась такой же одинокой, как и сама Гермиона. Тоска, смешанная с застарелой болью. Снова Малфой и почти сразу скручивающая кости боль. Гермиона потеряла сознание. Удушающая тьма со всех сторон. Ей страшно и одиноко. Когда уже появится тот, кто сможет защитить от пожирающей изнутри безнадежности?


Гермиона медленно приходила в себя. Из коридора доносились голоса. Кто-то ругался, но не рядом с дверью. Сколько она не силилась, разобрать слова не получалось. Она чувствовала себя опустошенной. Будто ее выпотрошили, положили внутренности обратно, а зашить забыли. Голова раскалывалась, а тут еще эти голоса. Они становились все громче и громче. Каждый звук молотком стучал по черепной коробке. Гермиона зажмурилась и закрыла уши руками. Бесполезно. Виски кололо иглами, легкие горели огнем. Она сглотнула и поперхнулась слюной, закашлялась. А эти все кричали и кричали. Гермиона устала, ей плохо, это же больница, что они себя позволяли?!

Она медленно поднялась. Ноги были ватными и почти не держали. Она оперлась о стену и осторожно, шаг за шагом, дошла до двери. Когда Гермиона открыла ее, звуки лавиной обрушились на нее, она пошатнулась и еле успела схватиться за косяк. Но этого никто не заметил.

Вдохнула, выдохнула. Закрыла глаза, открыла. Полегчало, боль чуть отступила, но слабость осталась. Она смогла разобрать, о чем говорили мужчины.

— Ты вообще понимаешь, что натворил?!

— Я не хотел. Точнее, хотел, но не думал, что все будет так.

Гермиона выглянула из-за угла и поняла, что не ошиблась. Блейз кричал на Малфоя, а Малфой оправдывался. Ладно, Малфой, но Блейз обычно более сдержан, тем более на работе.

— А что ты думал, Мерлин тебя задери! Зелья Забвения было мало, теперь еще и Амортенция? Ты хоть понимаешь, какая это ядерная смесь?

— Но ведь прошло несколько лет … — Малфой выглядел растерянным и одновременно испуганным.

— Да какая разница! Амортенция ломает блок, созданный зельем. Ее разум ненавидит, а сердце к тебе тянет как магнитом. – Блейз кричал все громче, Гермиона понимала все меньше, но неясные подозрения забрались под кожу. Это же не…

— Но и тогда так было, Блейз. Мы проходили через это, и все было нормально.

— Тогда это было естественно. Чувства были настоящими. А сейчас искусственно закрытые чувства ты пытаешься искусственно же разбудить. Малфой, она может сойти с ума, а то и умереть!

Малфой побледнел как полотно и почти слился с больничными стенами. Гермиона даже почти испугалась за него, но сама пошатнулась и со стоном уцепилась за первое попавшееся под руку. Малфой повернулся и ахнул. В мгновение оказался рядом и подхватил на руки. Гермиона даже удивиться не успела, она проваливалась в забытье. Где она, с кем, почему – не имело значения; только боль, выкручивающая кости.

— Грейнджер! Грейнджер! Грейнджер! – как заклинание кричал мужской голос. Она уже не понимала, кто он и зачем пришел. Гермиона захлебывалась, но зовущий голос не давал сдаться. Он напоминал о чем-то важном, чистом, светлом. Будто когда-то он был для нее всем.


Просыпаться не хотелось. В голове было столько мыслей, разрозненных чувств, чужих (или своих?) воспоминаний. Образы кружились как в калейдоскопе.

— Ты начала вспоминать, да?

Ей необязательно было открывать глаза, чтобы удостовериться, кто был рядом. Гермиона чувствовала его присутствие так четко, будто он касался ее. Держал за руку, дышал в затылок, прижимал к себе. Гермиона тряхнула волосами и открыла глаза.

Малфой стоял у окна спиной к ней. Дневной свет вычерчивал силуэт: черный пиджак, подчеркивающий широкие плечи и узкую талию. Почти Аполлон, пока не повернется и не откроет рот.

Молчание затягивалось. Гермиона поняла, что он не скажет ни слова, пока она не ответит.

— Значит, вы ругались из-за меня? – Она не знала, чего ждала. И так понимала, что о ней, но в душе тлела то ли надежда, то ли отчаянное желание, чтобы этот разговор оказался просто сном.

— Ты же умная девочка, Грейнджер, не задавай вопросов, ответы на которые тебе известны, — он тяжело вздохнул и вцепился руками в подоконник. – Как себя чувствуешь?

Гермиона на миг замерла. Какое тут самочувствие, когда она потеряла грань между реальностью и сном. Прислушалась к себе и поняла, что эмоции отодвинули на задний план: ни слабости, ни тошноты, ни головокружения. Все хорошо, словно и не было всех этих дней в больнице.

— Лучше, — голос странно дрожал. Наверное, от неверия, что все решилось так неожиданно просто.

Малфой кивнул и продолжал упрямо смотреть в окно. Что можно увидеть в искусственно наколдованном отверстии в стене? Там не жизнь – иллюзия. Обрушилось понимание, все последние годы были точно таким же обманом: он заставил ее забыть что-то по-настоящему важное.

— Расскажи мне, — она не просила, требовала. – Я должна знать. Ты не имел права, ты не мог просто взять и…

Он слишком быстро оказался рядом, она и не заметила, не смотрела на него. Схватил за руки и встряхнул.

— Ты думаешь, я хотел? – во взгляде злость, почти одержимость. – Ты этого хотела. Каждый час каждого дня тебя сжирало чувство вины перед друзьями, ты металась между мной и ими. Врала, изворачивалась, придумывала нелепые отговорки. Ты была со мной, но так и не смогла переступить через предрассудки.

Он сжимал руки все сильнее, но она не ощущала боли. Она горела в пламени его взгляда. Такого Малфоя Гермиона не знала. Она не верила, что в нем могло быть столько гнева, страсти, ярости, одержимости. Ему было больно. И она чувствовала эти эмоции. Они перетекали из его взгляда в ее, заполняли, терзали.

— Каждый горестный вздох, каждый виноватый взгляд, каждое отчаянное, почти прощальное, объятие выводили из себя. И когда ты между прочим обронила, что на одной любви далеко не уедешь, ты сломала меня, Грейнджер. Впервые в жизни я поставил чужие интересы выше своих, и, чтобы тебе стало легче, сварил зелье.

— Но почему? – Она не понимала. Если он любил, а он любил, почему он сделал выбор за нее? Почему, Мерлин побери?!

— Ты бы все равно ушла. Чувствовала боль, вину, отчаяние, возможно, даже пожалела бы в конечном счете, а так, — он развел руками, — ты просто забыла. Я забрал твои страдания, освободил тебя.

— Ты всерьез считаешь это свободой? – Она вырывалась, но Малфой был сильнее. – Три года, три чертовых года жизни канули в никуда. Будто не жила, не дышала, не переживала! Ты не имел никакого морального права лишать меня этого! – Крик срывался на хрип. Слова царапали горло, жалили изнутри. Правда жестока, но это правда.

— Но тебе так было легче… — Малфой уже не выглядел таким уверенным, но продолжал настаивать. Осознание глупости или собственная оборона рушится?

— Ты забрал эмоции, а знаешь, что оставил взамен? Ничего. Выжженная черная пустыня, в которой ничего и никого нет. Все это время внутри меня была только пустота. И я не понимала, откуда она. Ни друзья, ни работа, ни книги не отвлекали от нее ни на секунду. Месяцами не выходила из депрессии, пила, пока никто не видел, и искала, искала, искала ответы на вопросы. Мужчины как вид меня не интересовали, потому что все было неправильно, плоско, обезличенно. Ты этого для меня хотел, этого? – У Гермионы сбилось дыхание. Она будто марафон пробежала.

Воспоминания возвращались. Ссоры, примирения, тихие вечера у камина, планы на будущее, бесконечные дни без него, счастливые секунды рядом с ним. Несмотря ни на что, это было счастье, и он его отобрал. Как бы тяжело ни было, Гермиона не бросила бы Малфоя, а он… Он предал ее. Выпихнул из своей жизни и закрылся на замок.

— Лучше бы ты меня бросил, — тихо, на грани слышимости прошептала она, — лучше бы бросил.

По щеке покатилась слеза, вторая, третья. Малфой безропотно вытирал их и молчал, а Гермиона чувствовала себя пустой никчемной оболочкой. Все ложь. Прошлое, настоящее, будущее. Иллюзия, в которой она так долго барахталась, рассыпалась вдребезги. И кто будет собирать осколки?

— Амортенция. — Она вымотана, но должна узнать все до конца. Если рвать с корнем, то все сразу. – Зачем она?

Малфой… нет, Драко… Малфой выглядел сломленным. Умоляющий взгляд, лихорадочный блеск в глазах, неестественный румянец.

— Не нужно, прошу.

— Хочу знать. — Гермиона не хотела этого слышать. Была уверена, что станет еще хуже, но должна была. «Должна, должна, должна», — крутилось в голове без остановки.

— Годы вдали от тебя были мучительными. Каждый день я просыпался с мыслью: «Начинается еще один бесцельно прожитый день». Еще, еще и еще. Снова и снова. Этому не было конца. Я мог думать только о тебе: губах, руках, словах, прикосновениях. Ты делала мою жизнь ярче. Без тебя остался только серый морок. Все одинаково тусклое и пустое. Я во второй раз сломался. Захотел почувствовать себя любимым, нужным, пусть и таким извращенным способом. Подлил Амортенцию в первый попавшийся бокал. Его мог взять кто угодно, но первой встречной оказалась ты.

— А если бы это был мужчина?

Малфой открыл рот и тут же закрыл. Он явно об этом не подумал. Как опрометчиво и глупо. Каприз маленького ребенка. Такой потерянный, удрученный.

— Это была ты, но я не был до конца уверен. Надеялся, что бокал просто остался стоять на столе. Пока не пришла Панси, брызгающая слюной в бешенстве. И это еще Поттер не знает. Я понял, что произошло непоправимое, помчался к Блейзу. Этот разговор ты и слышала. Я знаю, что не заслужил прощения, не буду даже и пытаться. Теперь ты знаешь все, тебе решать, что делать дальше.

Гермионе стало его жалко. Малфой сгорбился, осунулся и выглядел не лучше побитой собаки. Он снова отошел к окну, давая ей пространство. А что делать? Что тут вообще можно сделать? Действие зелий нейтрализовано, пару дней она еще будет в больнице, скорее всего. А потом… Ей как-то придется смириться с тем, какой была ее жизнь когда-то, и понять, как жить с этим. Заново отстроить фундамент, чтобы определиться, каким хочет видеть свое будущее. И главное, с кем.

Малфой… А что Малфой? Малфой дважды разрушил ее жизнь, хотя она того и не просила. Решил все за нее, даже не спросив. Думал, что ему виднее. Даже если и так, она имела право знать. Теперь знала, но как это знание пережить, не имела ни малейшего понятия.

— А я ведь мучилась не из-за своих друзей, из-за твоих. Беспокоилась, что ты не сможешь сделать выбор, если они поставят тебе ультиматум: я или все, чему тебя учили родители. Глупо, правда?

Он резко обернулся. На скулах ходили желваки, руки сжаты в кулаки, во взгляде застыла ненависть. Не на нее – на себя. Гермиона это видела и чувствовала. От этого стало еще противнее. На языке осел горький привкус предательства. Они оба виноваты. Она – потому что скрывала свои мысли. Он – потому что сделал выводы, опираясь только на свои ощущения.

— Знаю, что чертов эгоист, но сейчас, когда ты все знаешь… Если вдруг ты захочешь, чтобы я был в твоей жизни, как друг, знакомый, школьный приятель, как угодно, приходи на наше место. Я буду тебя ждать каждый день. Сидеть за нашим столиком и пить твой любимый кофе. Я буду ждать.

И вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Гермиона обессилено опустилась на подушки. Она знала, что не пойдет. Слишком много между ними лжи и боли. Такое нельзя простить или забыть. Пусть на уровне подсознания, но страх предательства останется. Подспудное ожидание, что в любой момент Малфой может засадить нож между лопаток, не поморщившись, если вдруг решит, что это во благо. Нельзя жить со страхом. Невозможно смотреть будущему в лицо. Не получится наслаждаться жизнью на полную катушку. Можно попытаться, но что это даст? Еще один обман во имя любви, которую уже растоптали.

В одну реку не войдешь дважды. Ей придется с этим смириться. Возможно, Гермиона и придет в свое любимое кафе. Не чтобы начать все сначала, чтобы убедиться: прошлое ее отпустило.