— Ронни, какой сегодня день? — смеется Джордж и стаскивает с меня одеяло; мне хочется его пнуть или послать в него какое-то мерзкое заклинание, когда я осознаю, какой сегодня день.
Я резко вскакиваю с постели и начинаю метаться по комнате, на меня со стен в удивлении смотрят игроки с плакатов «Пушек». Джордж, тихо посмеиваясь, идет завтракать. А мне совсем не смешно! Живот сводит от накатившего страха, и я, натянув на себя халат, спешу вниз, чтобы поесть. Еда всегда меня успокаивает.
На кухне собралась уже вся семья, при виде меня все начинают улыбаться, а мама - всхлипывать. Я чувствую себя неуютно.
— Рон, позавтракаешь? — спрашивает мама и накладывает в тарелку еду.
— Сегодня такой важный день, — нервозно говорит папа, а я бросаю на него сердитый взгляд: дайте мне поесть спокойно!
— Переживаешь, Ронни? — намазывая на тост малиновый джем, спрашивает Джордж; мне требуется усилие, чтобы не отбросить в сторону вилку, не зарычать и не вцепиться брату в волосы.
— Думаю, что Рон справится, — тут же подхватывает Джинни. — Правда, я все же считаю, что Рону нужно будет записать слова на руке. Вдруг забудет?
Все начинают смеяться, я злюсь еще сильнее, мама бьет Джорджа полотенцем и говорит:
— Отстать от брата, он и так переживает. Видишь, почти не ест, — а мне от этих слов не становится легче.
Смотрю на картошку в тарелке и на наколотое на вилку мясо. Есть больше не хочется.
— Да ладно тебе, Рон, — задумчиво тянет Перси. — Уж с этим даже ты справишься.
Мясо встает в горле, и я начинаю кашлять, Джордж заботливо похлопывает меня по спине.
— Все поели? — в мамином голосе слышится скрытая угроза и все в ответ кивают. — Тогда вперед, за работу, гномы вас заждались.
Все, посмеиваясь, выходят в сад, мама гладит меня по голове, вспоминает о каком-то важном деле и оставляет меня одного. Наедине с моими мыслями и едой.
Вилка замирает у моего раскрытого рта, когда я взглядом цепляюсь за часы. Скоро на одну стрелку станет больше. Я так нервничаю, что даже не могу доесть завтрак.
Через несколько часов все изменится.
Слышу потрескивание камина и спешу в гостиную. У камина, отряхивая мантию, стоит Билл.
— Рон, — он пожимает мою руку; несколько секунд смотрит на меня и спрашивает: — Переживаешь? Понимаю тебя. Я тоже переживал, но в итоге-то все прошло хорошо. И Флер не сбежала.
— Ага, — криво усмехаюсь я. — Пожиратели Смерти просто сорвали твою свадьбу.
— Ох, Рон! — качает головой Билл. — Но ведь ты вместе с Гарри и аврорами засадили почти всех Пожирателей Смерти. Чего тебе бояться?
— С моей удачливостью они могут сбежать именно сегодня из Азкабана!
Билл мне больше ничего не говорит и, тихо посмеиваясь, выходит к остальным в сад. А я возвращаюсь на кухню и все-таки доедаю свой завтрак. Нервы ни к черту!
Время, кажется, летит, и час Х приближается быстрее, чем я могу к нему подготовиться. В голове мелькает мысль, что я могу сбежать, и весь этот ужас закончится, но я отгоняю ее от себя. Я не могу так поступить. Однажды я уже сбежал…
Леветирую тарелку в раковину и иду обратно к себе в комнату. Смотрю на лежащую на стуле парадную мантию, проверяю наличие колец. Беру полотенце и иду в душ, — нужно немного взбодрить себя.
Стоя под горячими струями воды, я понимаю, что не могу держаться, но не могу и отступить. Я ведь всегда мечтал об этом! Часть моих переживаний смывается вместе с мылом.
По дороге обратно к комнате я повторяю про себя свою клятву. Кажется, Джинни права — я должен написать себе шпаргалку.
— А-а-а-а! — вырывается из моего рта, когда я вижу, что лежит на моей кровати. И это не паук — но лучше бы был он.
Слышу, как хлопает дверь из сада, а затем - шаги по лестнице. Когда мои родные во главе с мамой и палочками наготове врываются в мою комнату, я стою возле кровати и прижимаю к себе мантию. Мою старую мантию, в которой я ходил на Святочный Бал.
— Что случилось? — хмурясь, спрашивает мама.
Я хватаю ртом воздух и не могу произнести ни слова, поэтому молча протягиваю маме мантию.
— Хочешь пойти в ней, Ронни? — невинно интересуется Джордж, переглядывается с Джинни и они начинают хохотать.
— Я тебя убью, — кричу я и кидаюсь на Джорджа, но меня в охапку сгребает Билл.
— Это все ваши проделки, да? — грозно спрашивает мама, но я вижу, как она радуется тому, что возвращается прежний Джордж, и моя злость утихает.
— Тебе нужно расслабиться, — уверенно говорит Джинни.
— Расслабишься тут с вами… — махаю рукой; а Билл выпускает меня из своей крепкой хватки, но далеко от меня не отходит.
— Что стоим? Кого ждем? — мама обводит всех строгим взглядом. — У нас еще полно дел, а времени так мало, — она качает головой и, обращаясь к Джинни и Джорджу, добавляет: — А вы оба — верните брату его мантию и до конца церемонии не смейте к нему приближаться!
Когда мантия возвращается на место, я расслабляюсь на некоторое время. Сажусь на свою кровать и начинаю снова и снова повторять свою клятву. Главное, не забыть сказать самое важное! Я нервничаю, потею, мысли путаются, и я ловлю себя на мысли, что ловить преступников куда легче, чем жениться на самой прекрасной девушке на свете.
В дверь несколько раз стучат, и заходит Гарри. Он улыбается от уха до уха и обнимает меня. Я выдавливаю из себя улыбку. Если пришел Гарри — значит, церемония скоро начнется. А я не готов. Живот сводит от страха.
— Эй, Рон! — он хлопает меня по плечу. — Все именно так, как ты и хотел. — Он улыбается. — Что с тобой?
— Я… — Не могу же я сказать человеку, который победил Волдеморта, что боюсь жениться!
— Все будет хорошо. — Гарри выглядит таким уверенным. — Что может случиться?
— Со мной — что угодно! — я делаю страшные глаза и машу руками.
Гарри смеется и смотрит на часы. Я судорожно сглатываю — мне нельзя опаздывать на собственную свадьбу!
— Тебе пора.
Я молча киваю и медленно начинаю собираться. Дальнейшие события смешиваются в голове. Какие-то маги: знакомые, малознакомые и вообще незнакомые, подходят ко мне, пожимают мою руку, что-то говорят. Гарри не отходит ни на шаг от меня — настоящий друг, — переставляет меня с места на место и пихает в бок, когда нужно кивать, говорить слова благодарности или идти на новое место.
— Гермиона уже здесь, — счастливым шепотом говорит мне Джинни; ее глаза счастливо горят, и она крепко обнимает меня. Что, уже пора? — Скоро все начнется.
Гарри переставляет меня на мое место, и я понимаю, что стою возле Кингсли, который будет проводить церемонию, на меня палятся несколько сотен глаз, звучит какая-то музыка, щелкают колдокамеры. Ладони вспотели, и я думаю о том, как Гермиона будет их касаться, когда придет время обменятся кольцами. Я судорожно сглатываю. И понимаю, что ни слова не помню из своей клятвы! Нужно было послушать Джинни и записать ее на руке!
В тот момент я успеваю подумать еще о многом, пока все вокруг не замирает. Я вижу ее — самую прекрасную, волшебную, красивую, умную, невероятную девушку на свете — мою Гермиону. Она стоит в десятке футов от меня, под руку с отцом, а впереди маленькая Виктория, танцуя, осыпает дорогу перед ней лепестками белых роз. Как я вообще разглядел Викторию, если кроме Гермионы никого и ничего не видел? Она смотрит в мои глаза, улыбается, своей теплой улыбкой и идет навстречу.
Я отвожу взгляд и смотрю на сидящих в зале: братья улыбаются мне, папа мужественно сдерживает слезы, а мама, Джинни и Флер утирают глаза. А рядом с ними плачет и счастливо улыбается мама Гермионы, которую за руку держит моя мама. Семья. Счастливая. Моя.
Я рад, что в этот важный для нас с Гермионой день ее родители с нами. После того, как шумиха вокруг Битвы за Хогвартс утихла, мне удалось получить порт-ключ до Австралии, и мы с Гермионой отправились на поиски ее родителей. Мы искали их везде, использовали магию, маггловские способы. Потратили на это прилично времени, но это неважно. Главное то, что нам удалось найти их, мы даже смогли вернуть им память. А еще они простили Гермиону. Выслушали наш рассказ и простили ее.
Мы с Гермионой под вечер вернулись в наш номер, который за несколько месяцев стал почти родным, и она разревелась. Села на пол у кровати, отбросила в сторону палочку и принялась реветь. И что я должен был делать? Сел рядом, обнял ее, гладил по голове и шептал такие-то глупости.
Я понимал, что мы выполнили свою миссию — нашли ее родителей, вернули им воспоминания, и понимал, что я тоже нашел кое-что важное. Смотрел в заплаканное лицо Гермионы, и она казалась мне прекрасней всех на свете, а внутри от одной только мысли о ней разливалось приятное тепло. Она — самое важное в моей жизни.
— Почему ты так смотришь на меня? — хватая ртом воздух, после судорожных рыданий, спросила она.
И я сказал это:
— Гермионабудьмоейженой?
Она вмиг перестала плакать, вытерла лицо рукавом, поднялась на ноги (я сделал то же самое) и серьезно так ответила:
— Рональд, ну ты и момент выбрал!
— А что не так с моментом? — удивленно переспросил я.
Она вдруг начала хохотать (истерика у нее, что ли?) и объяснила:
— Это самый лучший момент, — а потом обняла меня и поцеловала.
В реальность меня возвращает толчок Гарри. Гермионе остается сделать последние два шага ко мне. Она улыбается мне так, словно я самая большая ценность в ее жизни.
Церемония проходит для меня словно в тумане. Я не помню ни клятвы Гермионы, ни своей — надеюсь, что я не забыл ничего сказать и ничего не перепутал, — надеюсь, что Гарри поделится со мной воспоминаниями про самый важный день в моей жизни.
Но я очень хорошо помню поцелуй, потому что он был полон любви. Потому что Гермиона была моей. Навсегда. Я, может быть, буду не самым лучшим мужем, — я же знаю себя не один год! — а вот она — будет самой лучшей женой в мире. И каждый день с ней — будет самым важным.