Кэти помнит ощущение беспомощности, сковывающее по рукам и ногам. Первый год после выпуска — сплошное серое пятно. Каждый день ничем не отличается от предыдущего. Каждый человек молится, лишь бы дожить до завтра. Работы нет. Никакой. Какой уж тут квиддич. Люди похожи на дементоров: такие же бесчувственные и закутанные в черные мантии. Страх, боль, горечь повсюду. Газеты, печатающие списки без вести пропавших, а на деле — убитых. И подпольное радио, в котором звучат голоса знакомых и друзей. Радио, помогающее выжить. Кэти не помнит, как ей удалось не сломаться и не умереть от голода. Помнит только мысль: «Завтра будет лучше».— Ай! — вскрикивает Кэти и недовольно хмурится.
— Простите-простите, — вокруг нее суетится костюмерша. — Сейчас все исправлю. — Кэти хочет сказать, что больно, но молчит. Разве это больно?
Смотреть на трупы друзей больно. Уклоняться от заклинаний и врезаться в каменные стены больно. Сдерживать бушующую внутри ненависть и не кричать при этом «Круцио» больно. Потерять надежду до омерзения страшно.
Битва за Хогвартс — полотно, раскрашенное самыми яркими красками. От зеленых лучей Авады и красной крови на камнях рябит в глазах, но нет времени оплакивать павших, иначе в следующей момент ты будешь на их месте. Зубы сжимаются, пальцы деревенеют, но приходится сражаться с теми, кто старше, сильнее, умнее. За что? За призрачную возможность раскрасить жизнь не только серым.— Все готово, — голос костюмерши чуть дрожит. Кэти не может вспомнить ее имени. Что-то простое и непритязательное. Люси? Николь?
Кэти подходит к зеркалу и смотрит. В сущности, ей все равно. Это всего лишь тряпка, которую ей нужно показать в наиболее выгодном свете. Ничего так, но слишком блестяще, на ее вкус. Словно дизайнер за фальшивыми стразами пытается скрыть свою бездарность.
— Ну, как вам?
— Ничего. — Кэти делает два необходимых оборота перед зеркалом. — На талии бы еще чуть плотнее сделала, чтобы ткань облегала, как вторая кожа. — Костюмерша кивает и снова хватается за булавки.
Послевоенная Британия сходит с ума. Какофония звуков сбивает с ног. Гриффиндорцам-победителям можно все. И первое время Кэти радуется. После первого отказа она отходит быстро. Второй удивляет, но ненадолго. Третий обескураживает и заставляет немного задуматься. Собственно, а что изменилось-то? Все те же ханжество, уныние и горечь в ее, Кэти, жизни. После следующего раза она напивается. Презрительное «Ты же девушка, рожать надо, а не верхом на метле рассекать» бьет по больному. Она так часто слышит это от родителей, что впору вешаться. Чертовы консерваторы, сволочи! Кэти до сих пор помнит горечь огневиски во рту и похотливый взгляд одного забулдыги. Он подходит к ней и предлагает провести ночь, а она плюет ему в лицо. Кэти Белл не продается. Она еще покажет всем этим гребаным шовинистам.— Нравится? — холодный равнодушный голос выдергивает из воспоминаний.
— Что именно? — Кэти не двигается, иначе снова схлопочет иголкой куда-нибудь.
— Это платье. — Она кривится. Очередной чудо-мальчик, превозносящий свое эго.
— Мне платят не за это.
— Верно, — он подходит к ней со спины. Кэти это ненавидит, потому что сейчас совершенно беспомощна. — Но вы же не откажете мне в такой малости. Ваше мнение весьма ценно.
— Вы же не пытаетесь меня соблазнить. — Он ухмыляется, и по шее скользит теплое дыхание.
— Увы, нет, — обходит ее и встает напротив. Кэти знакомо его лицо, но она не может вспомнить наверняка, где они виделись. Оглядывает его с головы до ног. Симпатичный.
— Согласна, увы. — Наверное, странно не знать дизайнера, коллекцию которого будешь демонстрировать на очередном показе. После пары лет работы она перестает считать и запоминать имена. Большинство из них однодневки, максимум на пару коллекций хватает. В магическом мире мода не получает того размаха, что в маггловском. Здесь есть мадам Малкин и все остальное. Даже почти грустно.
— Так что скажете? — он складывает руки на груди. Неужели и правда интересно?
— Зависит от того, что вы хотите услышать.
— Правду. — Кэти выгибает бровь. Парень не меняет позы и ждет. Что ж, желание дизайнера...
— Слишком кричащее, и не в самом хорошем смысле.
Он скользит по ней взглядом. То ли оценивая, то ли раздевая.
— Вы правы, — отвечает после краткого молчания. — Уберем из показа. — Костюмерша ойкает, а Кэти улыбается. Глоток свежего воздуха в застоявшемся болоте. — Блейз Забини, — он протягивает руку. Так вот кто ты, удовлетворенно думает Кэти. Слизеринец, учившийся на год младше.
— Кэти Белл. — Скрыть заинтересованность во взгляде не получается, да она особо и не пытается.
— Нэнси, принеси «Алый закат». — Так значит, Нэнси.
Через пару минут она появляется с атласным красным платьем в руках. Ткань струится между пальцами, завораживает, ослепляет.
— Думаю, оно вам понравится. — Он дьявольски очаровательно улыбается и уходит, засунув руки в карманы.
Мадам Малкин женщина своеобразная, но милая. Она не особо загружает Кэти работой. Принеси, подай, забери. С клиентами общается исключительно лично, не доверяя это никому. И платит вполне приличные деньги. Кэти бы радоваться, но совсем грустно. Не такого будущего хочется.Платье сидит как влитое. Будто Забини знает все изгибы ее фигуры и подстраивается именно под нее. Кэти замирает перед зеркалом. Любуется. За несколько лет работы она впервые встречает действительно свое платье. Атлас скользит между пальцев мягкими волнами. Кэти теряет дар речи. Буквально. Но она никогда не признается в этом кому-либо.
— Идеально, — раздается голос совсем рядом. Кэти видит его в зеркале и молчит. Говорят глаза. Он видит то же, что и она, но, кажется, немного больше. Они подходят друг другу так, как только могут подходить дизайнер и модель.
С самого утра все сходят с ума. Первый после победы над Волдемортом показ магической моды. Кэти флегматично наблюдает за суетой из своего угла. Подумаешь, событие. Мадам Малкин как заведенная проверяет то одну мелочь, то другую, хоть и знает, что все в идеальном порядке. Кэти думает, что хуже быть не может, но она ошибается. Через пару часов всеобщего безумия случается невозможное: одна из моделей не выходит. «Как, как она могла!» — рвут на себе волосы дизайнеры. «Как, как, молча», — думает Кэти, но ее ведь никто не спрашивает. Она слишком далека от этого мира, чтобы понять масштаб катастрофы.
— Кэти, — зовет мадам Малкин, и Кэти нехотя плетется. Какие-то люди просят ее покрутиться, рассматривают со всех сторон, хмурятся, трогают волосы. Кэти хочет возмутиться, но ей интересно: чего от нее хотят?
— Вы правы, она может заменить Жасмин. — Что? Какую еще Жасмин? — За пару проходов десять галеонов, устроит?
Кэти смотрит во все глаза: это же ее месячный заработок. Она не находит, что сказать, и просто кивает.— В этом платье вы будете закрывать показ, — Блейз констатирует очевидное. Как может что-то еще сравниться с «Алым закатом»? Разве что «Рассвет»?
— У всех платьев такие романтичные названия? — Кэти прикусывает язык. Что за сентиментальный бред? Уголок губ Забини приподнимается в усмешке.
— Нет, только у моих любимых. Первое платье, что вы мерили, номер одиннадцать и только.
— Своеобразный подход к работе, — Кэти снова разглядывает платье. Забини напоминает ей удава, а быть кроликом она не намерена.
— Я вас проверял.
— Зачем? Я могу испытывать к одежде отвращение, но мне платят за то, чтобы я ее показала наилучшим образом. — У него какая-то извращенная логика.
— Гораздо приятнее, когда работа приносит удовольствие, не так ли?
Кэти не спорит. Кэти совершенно точно не понимает этого странного парня с темными глазами. Она чувствует, что ходит по лезвию бритвы и вот-вот сорвется вниз. Ему что, скучно?
Кэти спокойна, пока не выходит на подиум. Когда видит тысячи лиц, обращенных на нее, становится дурно. Она и на каблуках-то толком стоять не умеет. Еще этот свет нестерпимо бьет в глаза. Девушка перед самым выходом говорит, что щуриться нельзя, но Кэти ничего не может с собой поделать. Руки на талию — и от бедра. Так ей говорят за кулисами. Кэти вдыхает поглубже и делает первый шаг. Не так уж и страшно. Еще один, и еще. Она будто на выставке диковинных товаров. Только смотрит не она, а на нее. Странное чувство. Кэти украдкой опускает взгляд. Нет, не голая. В горле ком, желудок скручивает. Даже перед самыми ответственными матчами не бывало так страшно.
И приходит спасение. Кэти вспоминает о квиддиче. Если она там может собраться, то здесь-то что тушеваться? Дойдя до середины, она чувствует себя увереннее и даже начинает получать удовольствие. Нужно просто расслабиться и поверить в себя.
Уходя с подиума, Кэти улыбается. У нее получилось. И вовсе это не страшно. Хоть и неловко, если подворачивается каблук. В следующий раз нужно будет улыбнуться у конца сцены. Странно, но Кэти нравится.Те же люди в тех же ложах в том же порядке. Ничего нового. По-другому себя чувствует Кэти. Скользит пальцами по платью, повторяя изгибы своего тела. Чеканит шаг, ни на кого конкретно не глядя. Кривит уголок губ. Сегодня она женщина-вамп. Платью нужно соответствовать. Красная лилия в темных волосах, красная помада на губах, красный повсюду. Порочная, недоступная, зовущая. Она изменяет себе. Не улыбается в конце подиума. Презрительно выгибает бровь и бросает быстрый взгляд на Забини. Он доволен, видно по взгляду.
Кэти разворачивается на каблуках и стремительно идет обратно. Она знает, что ее походка идеальна. Раз уж сегодня она нарушает свои правила, хочется чего-то еще. Чтобы наповал с разбега. Когда Кэти уже у кулис, она поворачивается, окидывает взглядом заправских модников и посылает воздушный поцелуй. Глаза слепят софиты, но она уверена, что Забини улыбается. Примерные девочки не носят красных платьев. Даже на показах мод.
Кэти не видит Забини до конца дня. Она хочет спать и вместо вечеринки идет домой. Все равно там одно и то же. Ничего выдающегося.
Заходит домой, скидывает пальто, разувается и утопает в мягком ворсе ковра. Она дома. Одежда летит в разные стороны — завтра уберет, скорее в постель. Ее ни для кого нет. И каково ее удивление, когда в окно долбит незнакомая сипуха. Кэти впускает птицу и дает ей печенье. Та гневно щелкает клювом, видимо, давно ждет, но не отказывается от лакомства. Кэти удивленно смотрит на сверток и прикрепленный к нему конверт. Лаконичная записка: «Девушка-закат» — и финальное платье сегодняшнего показа в свертке. Значит, скрытый романтик? За полночь, а Кэти стоит посреди комнаты и прижимает к себе платье.
* * *
Встань так, повернись эдак, улыбнись от уха до уха, скорчи презрительную гримасу. Но самое утомительное то, что колдограф, как правило, и сам толком не знает, чего хочет. И тогда на решение этого вопроса бросают артиллерию. Самая тяжелая стоит сейчас в нескольких шагах и наблюдает. Не сводит цепкого взгляда, подмечает детали, бросает короткие резкие реплики.
— Я бы использовал вентилятор. — Да он издевается!
— А я бы предпочла перерыв. — Кэти злится. Беспричинно, но чертовски сильно.
— Вы устали? — удивленно вздернутая бровь.
— Потрясающая наблюдательность. — Кэти не хочется прикусить язык, нет: хочется откусить Забини что-нибудь.
— Я вас обидел? — Темные глаза ищут зацепки, скользя по телу. Или просто раздевают? Кэти не отвечает, просто поднимает пышные юбки и идет на улицу. Съемочная группа молчит, а колфограф щелкает кадры со спины. Может, что и получится стоящее. Она поворачивает голову, встряхивая волосами, и кокетливо улыбается. Она может быть трижды зла, но работа — прежде всего.
— Кэти, ты великолепна, — восхищенно выдыхает колдограф, щелкая затвором как сумасшедший.
— С тобой приятно работать, Доминик, — посылает последний взгляд из-под опущенных ресниц и выходит.
— Мне кажется, или вы дразнитесь? — Кэти глубоко затягивается и жмурится от удовольствия. Первая затяжка туманит голову.
— Такова концепция колдосессии, — не поворачивая головы, отвечает. Почему он так ее раздражает? Глупость какая-то. Всего лишь заказчик, безликий дизайнер, работодатель, в конце концов. Кэти затягивается, но больше вдыхает. Никотин разрывает легкие. Пожалуй, не стоит так усердствовать.
— Ты могла стать кем угодно, и что ты выбрала? — Едкая усмешка плавит самоконтроль, которого и так почти нет.
— Твое-то какое дело. — Она откидывает прядь со лба. Чертовски жарко. Злость закручивает морские узлы в животе. Почему он такой... такой... такой... раздражающий!
— Держи друзей рядом... — противно ухмыляется, а Кэти хочется его придушить. И это тот парень, что прислал ей платье? Быть такого не может. Она затягивается в последний раз и выбрасывает сигарету.
— Я для тебя никто, как и ты для меня. Работа. Так к чему это светопредставление? — Губы брезгливо кривятся. Она уходит не оборачиваясь. Профессиональная привычка, сделавшая ее знаменитой.
— Постой. — Ветер треплет волосы. Они забиваются в нос и рот, но Кэти еще больше их лохматит. — Мы не обсудили самое важное, — он хватает ее за локоть и разворачивает. Она не успевает скрыть удивление.
— И в чем подвох?
— Хочу тебя в черном. — Кэти ошалело пялится на него, а потом перестает сдерживать смех. Запрокидывает голову и от души смеется. Искренне и заразительно. Блейз стоит напротив, засунув руки в карманы, и улыбается. Со стороны они наверняка выглядят как минимум странно. Но кому какое дело.
— Любой каприз за ваши деньги, — отсмеявшись, все-таки выдавливается из себя Кэти. — Надеюсь, ты имел в виду то платье, о котором я подумала. И попробуй поспорить и сказать, что я неправа.
Странная игра в поддавки сводит на нет усилия: ее — держаться в стороне, его — не приближаться. Быть заодно по отдельности — тяжело по определению. Или все-таки невозможно?
— Нэнси, черное платье для леди, — бросает Кэти, как только они заходят в студию, и ухмыляется через плечо.
— Доминик, вентилятор для молодого человека. — Когда никто не видит, Забини озорно подмигивает.
* * *
Кэти всей душой ненавидит бесконечные примерки и подгонки по фигуре. Это нужно, но так утомительно. Стоять манекеном без возможности лишний раз вдохнуть или выдохнуть. Спина прямо, руки в стороны, живот подтянут. Уж лучше промо-акции и прочая чушь. Говорить — не столбом стоять, хоть какая-то польза. Кэти закрывает глаза и чуть расслабляется. Мышцы затекают, ступни покалывает, шею ломит.
— Перерыв. — Облегчение жаром прокатывается по телу. С губ слетает еле слышный стон, Кэти распахивает глаза и натыкается на темный взгляд Блейза.
— Откуда ты здесь взялся? — Она прикусывает язык: это и называется состояние аффекта.
— Контролирую процесс, — он пожимает плечами. Руки, как обычно, в карманах, в глубине глаз смешинка.
— Как же без тебя, конечно, — она потягивается влево-вправо, выгибается дугой, блаженно жмурится.
— Опасно сексуальна, — тень улыбки скользит по губам.
— Никто не жаловался. — Садится на пол и разводит ноги в стороны. — Растянуться не поможешь? Все затекло. — Кэти смотрит снизу вверх и наслаждается выражением его лица. Удивленно-недоуменным. Короткий кивок не заставляет долго себя ждать.
Она не помнит, когда именно началась их глупая игра в кошки-мышки. Он задает темп — она отмахивается. Она хамит — он только усмехается. Двое ненормальных в сошедшем с ума мире. Как логично, почти по фэншую.
— Ты же могла стать неплохим охотником. Неужели Вуд настолько близорук?
Ему удается ее удивить. Один — один. Губы Блейза кривятся в усмешке. Он знает: перед ним сложно устоять.
— Не на ком оттачивать остроумие? Поклонницы наконец осознали свою непроходимую тупость и разбежались по углам?
Его зрачки расширяются, почти незаметно, но Кэти замечает. Он медленно тянет ее на себя, аккуратно, даже бережно. По телу разливается приятная расслабленность. Хорошо. Его взгляд теплеет. С чего бы это? Кэти это совершенно точно не нравится.
— Мягко стелешь, Белл. Я бы сказал, почти перину. — Резко дергает ее на себя, и Кэти приземляется аккурат ему на грудь. Изящно, ничего не скажешь. Дыхание Блейза касается ее шеи. Пара секунд молчания. Кэти шумно дышит, Блейз заправляет за ухо прядь. Темные глаза испытывают на прочность.
— Хочешь проверить? — Она чувствует его каждой клеточкой тела.
— Фантазии намного интереснее. — Его руки легко касаются талии и тут же исчезают.
— Тогда не смею больше мешать. Наслаждайся. — Кэти приподнимается на локтях и встает. На ее взгляд, крайне неуклюже.
— А это больно?
Она опускает на него взгляд и облизывает губы.
— Включи воображение. — На языке оседает терпкое послевкусие.
— Наверное, вы устали? — Блейз поворачивается к вошедшей в комнату Нэнси. Та удивленно вскидывает брови, не зная, как реагировать на необычный вопрос босса.
— В общем, нет, — неопределенно начинает она.
— Вот и чудно, я сам закончу подгонку.
Кэти ловит челюсть где-то на уровне колен. Это еще что за фортели? Похотливый самец активизировался?
— Если не в курсе, воображение не предполагает физического контакта. — Губы пересыхают, и она не вполне понимает, от чего именно. Блейз молчит, делает пару шагов вперед и наклоняется. Якобы за лентой за ее спиной.
— Но ты же одета.
Кэти почти захлебывается возмущением.
— Какая же ты задница, Забини, — шипит она, когда он втыкает булавки в платье. Одна будто бы ненароком впивается в кожу.
— О, наши отношения перешли на новый уровень. Ты назвала меня по фамилии, — поясняет в ответ на удивленный взгляд. Кэти неопределенно хмыкает и предпочитает промолчать. Какой, к Мерлину, новый уровень. А старый тогда какой? Глупость какая.
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.