— Лестрейндж, Рудольфус!
Темноволосый мальчишка с брезгливым выражением лица. Молли не видела ни одной причины, чтобы он не последовал за братом.
— Слизерин!
Что и требовалось доказать. Кто там следующий?
— Лавгуд, Ксенофилиус!
Забавный парнишка — беленький, как одуванчик, глаза так и светятся, видно издалека. Ну неужели и этот?..
— Рэйвенкло!
Умница. Явный мечтатель, но с мозгами.
— Лоусон, Элизабет!
Маленькая блондинка с решительным личиком. Слизерин?..
— Гриффиндор!
Ну надо же. Молли энергично захлопала в ладоши вместе со всеми за столом. В этот раз среди малышей так немного гриффиндорцев, что каждый новичок на счету.
— Мэдсен, Алекс!..
Молли вздохнула, мрачно проводив взглядом очередного новенького слизеринца. Ну и ладно. В конце концов, у нее есть Артур — верный друг, такой же рыжий, как она сама. Они повздорили, когда он пришел на Гриффиндор в прошлом сентябре: Молли успела отучиться целый год и считалась на факультете негласным лидером, а рыжий новичок был задирист. Но к Рождеству Молли и Артур стали закадычными друзьями. Она оценила его упорство и отвагу, он признал ее авторитет: пусть и девчонка, но ведь на целый год старше...


— Пруэтт, завязывай зубрить! Тебя уже без экзаменов примут в авроры, ей-богу!
Молли фыркнула, демонстративно раскрывая «Алхимию» поверх «Теории аппарации».
— Хочу быть уверенной, что сдам Ж.А.Б.А. с первого раза, Лиз. Тебе тоже не мешало бы подучить зельеварение и...
— Да брось! Ну правда, еще полно времени, ты посмотри в окно: какая погода! Твой Артур наверняка измаялся слоняться под окнами в ожидании тебя. Смотри, вот возьму и уведу его, — Элизабет прикусила губу и томно закатила глаза, изображая роковую женщину.
Молли хмыкнула с видом полного превосходства.
— Тебе не светит, Лоусон, не трать попусту свои таланты, — она кивнула в сторону и понизила голос: — Лучше иди и утешь Лавгуда: он, бедняга, никогда в жизни не догадается, как ему пригласить тебя на выпускной.
Элизабет зарделась, покосившись на стол у окна, где одиноко сидел над учебниками светловолосый парень.
— Да ну тебя... Он весь в своих нарглах. Он так интересно про них рассказывает, знаешь: во вторник на трансфигурации я его спросила...
— Лиз. Иди и спроси его еще раз. Мне нужно закончить с алхимией.
— Ладно, учи. Только не вздумай увильнуть от Хогсмида завтра, ты обещала!
— Вот если я не успею проработать еще две главы...
— Все, ушла! Не рычи, — Элизабет послала ей воздушный поцелуй и упорхнула к столу у окна. Молли с улыбкой проследила, как меняется походка Лиз и как подчеркнуто небрежно та поправляет волосы, приближаясь к Лавгуду. Они чудесно смотрелись вместе: красивые блондины с мечтательными глазами. А решительности Лиз хватит на двоих, подумала Молли, на миг представив их вместе — после школы.
Прямо как они с Артуром.
Невзирая на планы родителей, они еще год назад договорились сбежать и пожениться, как только Артур закончит школу.
Артур... Не красавец, как Лавгуд, конечно, зато верный товарищ и нежный друг. И так же, как Молли, ходит по земле, а не витает в фантазиях. А эти двое — Лиз и Ксено — стоят друг друга. Нарглы, подумать только... Молли снова улыбнулась и погрузилась в чтение.


— Ты знаешь, кто теперь у нас в соседях?
— М-м? — Артур оторвался от "Ежедневного Пророка" и вопросительно взглянул на жену. — Кто?
— Лавгуды. Ксенофилиус и Лиз — Лиз Лоусон. Они съехали от ее родителей после свадьбы и теперь живут в том чудном доме, похожем на ладью.
— Ну замечательно. Пошли Элизабет сову и пригласи их в гости, — Артур снова уткнулся в колонку происшествий, жуя пирог.
Молли вздохнула, погладив живот. Она с превеликим удовольствием отправилась бы в гости сама, но кроху Билли не на кого оставить даже на полдня... А если бы даже было, она все равно не сможет аппарировать ближайшие месяцев семь. Можно было бы прогуляться пешком, но Артур и слышать не захочет об этом. Проклятая война. Проклятый Темный лорд и его бредовые идеи. И проклятое Министерство.
Не то чтобы Молли было на что жаловаться... Просто иногда ей хотелось, чтобы Артур не был так уж предан своей работе.
Из детской донеслось хныканье, и Молли поспешила на зов, пока не послышался топот маленьких ножек. В свои полтора года первенец Уизли был довольно серьезным молодым человеком и успешно осваивал окружающий мир, требуя внимания каждую минуту, когда не спал.
Увидев мать, Билл расплылся в кроличьей улыбке и замахал руками, приседая. В такие моменты, как этот, Молли забывала обо всем на свете — совершенно буквально. Несколько мгновений чистой радости, настоящего беспримесного счастья, словно они с сынишкой оказывались заключенными в Сфера Дефендус — надежно и уютно защищенные от бед взаимной любовью.
На шестом курсе у Молли не сразу получилось освоить эти чары, и ее щитовая сфера голубовато светилась. Она никому не говорила, но ей нравился этот свет, выдающий ее неопытность. Никому — только Артуру: он не смеялся. Никогда не смеялся над ней, как бы она ни облажалась. А на последних курсах Молли очень старалась не ошибаться: тогда она еще всерьез метила в авроры...

Она отправила Лиз сову.
Та с радостью ответила и в ближайшие выходные появилась в Норе. И совсем скоро Молли уже с трудом припоминала времена, когда Лиз не жила поблизости.
Ксенофилиус, как и Артур, с головой уходил в работу, хоть и дома. Лиз рассказывала, как он притащил и установил в гостиной огромный печатный станок, и ей пришлось повоевать, прежде чем несуразная громадина перекочевала в кабинет. Собственно, она и придумала, чтобы у Ксено был свой кабинет. Теперь все были довольны: станок шумел, выплевывая свеженькие номера журнала «Придира»; Ксено вдохновенно писал статьи, а у Элизабет были ее любимые зелья и свободная гостиная. Правда, ее лаборатория находилась в Лондоне, но Лиз это абсолютно устраивало.

К Рождеству драгоценным подарком родился Чарли. Счастливый до безобразия Артур повесил над кроваткой игрушечного дракона: тот взмахивал крыльями и выгибал гребнистую шею, приводя мальчика в неописуемый восторг. Второй малыш Уизли оказался ребенком любопытным, но покладистым. Билли почти не отходил от колыбели, завороженно разглядывая новенького брата, и то и дело пытался просунуть в кроватку любимые игрушки. Однажды Молли вытащила из складок детского покрывальца миниатюрную метлу, что Артур смастерил для старшего сынишки в один из редких часов, проведенных дома.

В канун декабря семьдесят пятого Биллу исполнилось шесть, и Молли устроила незабываемый праздник — теплый и по-домашнему волшебный. Это было даже не Рождество, но именно в этот день в Норе впервые после школы встретились Артур и Ксенофилиус. Последний с неподдельным интересом слушал увлеченный рассказ Артура о принципах действия телефонной связи, потом сам не менее увлеченно рассказывал Артуру о задумке астрально-спектральных очков, призванных защитить от мозгошмыгов. Рядом, хлопая глазами и открыв рот, притих зачарованный Билл.
Молли посмеивалась, а Лиз смотрела на мужа с тихим обожанием. Правильные черты лица, длинные светлые волосы... И серые глаза, которые светились, как две маленькие луны.

После Рождества Молли поняла, что снова беременна. К этому времени она окончательно рассталась с мыслями об аврорской работе и смирилась с ролью матери семейства. Только с Лиз они порой вспоминали ее, Молли, успехи в ЗОТС...
Малыш родился в августе семьдесят шестого, и глядя на него, Молли думала почему-то, что он станет самым умным ее ребенком. Мелкие, тонкие черты; узкие ладошки; дымчатый взгляд. Его хотелось назвать как-нибудь изысканно, и третий сын Уизли получил имя Персиваль Игнатиус. Артур страшно гордился, а Молли тихо мечтала о девочке. Разумеется, она тоже гордилась и безумно любила сыновей, но девочка — девочка ей даже снилась иногда по ночам: маленькая, задорная и такая же рыжая, как все семейство.

Перси рос капризным и плаксивым, требуя к себе больше внимания, чем двое старших вместе взятых.
Элизабет не хуже самой Молли знала, где у той лежат ножи и вилки, а где стоят овсянка и джем.

Грядущее новое прибавление в растущем как на дрожжах семействе Молли обнаружила через год. И на этот раз прибавление было королевским: близнецы. Если на Перси она возлагала большие и серьезные надежды, то эти мальчишки все обозначили уже в первый день жизни — День смеха. Все ее дети — Билл, Чарли и Персиваль — вместе не улыбались столько, сколько Джордж и Фред. И едва сделав первые шаги, убедительно доказали матери, что до них настоящих проказ она и не знала...

— Ты обгоняешь меня на два года и пятерых детей, — сказала ей Лиз за чашкой чая. Вопреки традиции, они пили чай не в пять вечера, а после обеда, когда дети спали.
— Ну, каждый находит счастье в чем-то своем, — осторожно заметила Молли, обходя тему бездетности подруги. Элизабет была очень привязана к ее детям, особенно к близнецам, и они отвечали ей тем же. Однако годы шли, а своих детей у Лавгудов так и не было.
Беды в этом Молли не видела, Лиз всего двадцать семь. И она очень любит свою работу, а дела в лаборатории идут в гору. В ней Элизабет Лавгуд прошла стремительный путь от стажера до руководителя, и когда она рассказывала о своих новых идеях, ее глаза светились, как у ее мужа.
Сейчас Молли лишь теоретически представляла, что ее глаза горели бы так же, пойди ее жизнь иначе. На практике у нее волосы на коже вставали дыбом, стоило на минутку представить свою жизнь без детей — или без кого-то из них.
Всем приходится выбирать, и она не сомневалась, что сделала выбор правильно.
И все же, слушая Лиз, Молли ощущала внутри тянущее беспокойство... Как бы хотелось запрыгнуть на все поезда сразу, прожить несколько жизней одновременно и успеть все, о чем мечталось!..

Молли по-прежнему грезила о девочке, но в первый день весны восьмидесятого, в разгаре войны, родился маленький Ронни. Шестой сын — она испытывала смешанные чувства. Конечно, все они верили, что войне скоро конец, но будучи матерью шестерых сыновей, Молли не могла не сходить с ума при мысли, что им, не приведи бог, придется воевать.
Рону исполнилось четыре месяца, когда Элизабет, сияя и смущаясь, сообщила Молли, что беременна.

Маленькое светленькое создание: нескладное длинное тельце, льняной пух на голове, круглые глаза — светятся, как у родителей. Девочка...
У Молли захолонуло сердце от вида Лиз с долгожданной дочкой на руках. Все-таки блондины — какая-то особенная раса людей. Ей казалось, она сама никогда не выглядела такой неземной с новорожденным на руках. Лиз была прекрасна.

— А ты обогнала меня на целую девочку, — сказала Молли подруге, и обе засмеялись, смахивая набежавшие слезы.

Малышка Луна своим появлением превратила хмурую, по-зимнему еще холодную весну в сказочное лето.
Малышка Луна — и новая тайна, которую Молли вновь носила в себе.
Ее собственная девочка, вымечтанная и вымоленная, родилась на исходе лета, посреди роскошно-вальяжного августа, напоенного ароматами трав и звоном цикад. Крошка Джинни Уизли — нежно-рыжая и желтоглазая, как котенок. Гордость матери, отцовская звездочка.
Война кончилась, и страхи Молли притихли, забившись на дно души, уступив место тихому, безграничному счастью. Теперь она радовалась, что у ее любимой малышки будет шестеро старших братьев, защитников и друзей.
Вместе с Лиз они любили помечтать, как их девочки вместе поедут в Хогвартс. Особенно волновалась на этот счет Лиз, а Молли, сразу после рождения Джинни проводившая в школу Билла, снисходительно улыбалась, успокаивая подругу.

Волшебные, золотые годы потекли неспешной чистой рекой: в наблюдениях, как подрастают дети, домашних хлопотах и непреходящем наслаждении миром после войны.
Если бы кто-нибудь сказал Молли, что Элизабет не суждено посадить дочку в Хогвартс-экспресс, она бы просто не поверила.

В восемьдесят восьмом Лиз начала экспериментировать с совмещением зелий и заклинаний. Поначалу дело не ладилось, но через полгода работа вдруг начала давать результаты, и весьма неплохие. "Выше ожидаемого", — шутила Лиз с нескрываемой гордостью. Ей было за что переживать: новое направление вызывало большие сомнения у инвесторов, и лабораторию могли даже закрыть — об этом она говорила с горечью, и у Молли сжималось сердце. Хотя, если бы она заглянула в себя поглубже, нашла бы там что-то вроде… облегчения? Молли никогда не считала себя ретроградкой, и остальные женщины совершенно не обязаны сидеть дома и заниматься хозяйством и детьми — как сложилось у нее. Поэтому глубоко в себя она не заглядывала…

Гром грянул в восемьдесят девятом, на исходе весны. Рискованный эксперимент обернулся трагедией: Элизабет погибла, убитая отраженным от зелья заклинанием — торопясь добиться нового результата и окончательно отстоять свою лабораторию.
На похоронах Молли не могла отвести глаз от Луны. Она так странно плакала, совсем не как ребенок: не морщилась, не хныкала, не терла глаза. Слезы просто лились из широко раскрытых глаз, стекая по щекам на шею. Складывалось ощущение, что она не узнавала людей, обнимающих ее и гладящих по волосам. Просто вежливо кивала и выворачивала голову, чтобы держать в поле зрения гроб с телом матери.
Молли казалось, что часть мира отвалилась и полетела в черную бездну, засыпанная землей, мерно падающей на гроб ее верной подруги.

* * *
Постучав в дверь, Молли ожидала увидеть Ксено осунувшимся, потерянным и почему-то в фартуке. Он действительно выглядел изможденным, но глаза светились почти по-прежнему. Фартука на нем не было, зато в руках он держал сливу-цеппелин и палочку.
— Что ты хочешь сделать с этим, карету для Золушки? — хмыкнула она, кивая на сливу.
— Не совсем, — без улыбки ответил он. — Это будут серьги. Для принцессы.
— А-а, — Молли заглянула ему за плечо. В холл вышла Луна — своей обычной плывущей походкой, словно не шла, а парила, и не по радужно-полосатому потертому коврику, а по головкам луговых цветов. Молли не сразу сообразила, что с девочкой не так. — А… что это? У нее на лице?
Ксено обернулся на дочь и невозмутимо промолчал. Луна ответила сама:
— Это астрально-спектральные очки, миссис Уизли. Они защищают от мозгошмыгов. Вам бы тоже такие не помешали, — она склонила голову к плечу, серьезно разглядывая растерянную Молли. — У вас их немного, но папа говорит, они опасны. Поэтому лучше отогнать и тех, что есть. Пока, папочка, миссис Уизли. Я иду к ручью на рыбалку.
Она поправила огромные, нелепой формы, разноцветные очки и, напевая что-то, аккуратно прошмыгнула между Молли и дверным косяком.

Молли проводила ее взглядом и снова повернулась к Ксенофилиусу, открыла рот, чтобы сказать что-то, передумала и сказала другое:
— Ты не пригласишь войти?
Ксено, тоже следивший за дочерью, уставился на нее, словно возвращаясь издалека.
— А… да. Конечно, входи.

— Что ты делаешь, Ксено? — Молли отпила еще чая на травах, предложенного Ксенофилиусом. Чай отдавал полынью, был странным на вкус, но хотелось пить еще и еще.
— В каком смысле?
— Ну, в смысле, что ты делаешь? Хочешь слепить свою копию?
— Если ты о Луне, она и есть моя копия. Только несравнимо лучшая.
— Ты сам живешь в придуманном мире и теперь придумываешь мир для нее. А девочке через два года в школу, помнишь? Там — другой мир. Больше того: там целая куча разных миров, ты уж мне поверь. Не боишься, что ей, такой, будет трудно?
Ксено поднял на нее свои туманные глаза. Господи, до чего же он непохож на Артура. Он вообще непохож на человека для совместного быта. Для семейной жизни. Непохож на отца.
— Она справится. Ее же мир поможет ей.
Молли подняла брови.
— Да ну? Ты серьезно сейчас?
— Предельно серьезно. Тебе, наверное, сложно понять, — он пожал плечами, будто извиняясь, — ты слишком… реальна.
«Приземленна», вот что он имел в виду. Она слишком прозаична. Погрязла в хозяйстве и детях; огород, гномы, стирка и уборка — вот ее территория. Где уж тут придумывать миры. Какие, к черту, нарглы.
— Знаешь, Ксено, — раздражаясь против воли, сказала Молли, — твоей девочке придется жить именно в реальном мире. Ты не сможешь всегда быть рядом. Астрально-спектральные очки и мозгошмыги — все это, конечно, славно, но Луна не Лиз. Лиз была взрослой и решительной, а Луна — малышка. И ты заранее усложняешь ей жизнь, тебе не кажется?
Ксено снова воззрился на нее из-под упавших на лоб волнистых волос. Нет, никогда ей не понять, как такой человек, как Лавгуд, годится к семейной жизни. Как можно было выйти за него замуж и сосуществовать столько лет — чтобы понять это, нужно быть Лиз, а Лиз больше нет.
— Луна — самое дорогое, что у меня было, есть и будет, Молли. Моя маленькая принцесса. Только моя теперь. И я создам для нее целый мир — королевство. Она достойна этого. У каждого человека — свое королевство, королевство полной луны. Но не каждый решается впустить себя туда.
— Да я не спорю, Ксено, — Молли злилась все больше, не понимая даже, на что. Он непробиваем, словно в броне. В серебряной броне из лунного света, вместе со своей Луной. Это он и придумал ей такое имя. — Просто Луна дорога мне, она дочь моей любимой подруги, пойми. Мне небезразлична ее судьба. А я знаю, что девочке из придуманного ее отцом королевства будет сложно в мире, где живут остальные. Это может стать шоком. Может — разочарованием. Ты ее отец и ты обязан облегчить ей жизнь, а ты словно задался целью разделить ее и реальность. Зачем? Чего ты добиваешься? Ты не сможешь оставить ее при себе на всю жизнь, Лавгуд! Она не станет второй Лиз для тебя!
Она и не поняла, как оказалась на ногах и перешла на крик. Ксено тоже встал, подняв руки, словно защищаясь, однако вид у него был непреклонный.
— Я не жду, что она станет второй Лиз. Луна единственна и неповторима, она совершенно новый человек — не Лиз и не я. И я жизнь отдам за нее, если понадобится.
— Не нужно отдавать жизнь, Ксено. Просто дай ей прожить свою!
Он опустил руки, не сводя глаз с Молли, своих странных глаз с вечно отсутствующим выражением, и на нее обрушилась волна сокрушительной нежности. К этому странному одинокому человеку, что так твердо стоит не на ногах, а на выдуманных им самим облаках, и не проваливается в них. Господи боже, ей никогда не понять его, никогда не понять Лиз, и даже эту маленькую, но уже далекую девочку — не понять.
Охваченная этим все сметающим порывом — непонимания и тяги, — Молли шагнула к Ксенофилиусу и поцеловала в губы. Крепко, неожиданно страстно. Как умеют люди, стоящие ногами на земле. И почувствовала его руки на своих плечах, а потом на спине — внезапно реальные, горячие руки. Она подалась к нему, всей душой желая понять: реален он или нет. Ксено согласно прижал ее к груди, целуя в ответ, зарываясь пальцами в ее волосы, обдавая ароматом непривычного ей, верной жене, парфюма. Чужого парфюма чужого мужчины. Спустя столько стабильных лет, наполненных уютной, привычной рутиной — шаг на запретную территорию. Побег за решетку — самолично выбранную, заботливо выкрашенную и обсаженную красиво подстриженной живой изгородью, но все же, как оказалось, решетку.
— Что ты делаешь? — выдохнула она ему в шею.
— Впускаю тебя в свое королевство…

Домой Молли отправилась пешком. Ей требовались время и одиночество, чтобы разобраться в себе и том необъяснимом, что случилось в странном доме, похожем на шахматную ладью, в светлой кухоньке, увешанной детскими рисунками и связками странных растений. Неужели она завидовала Лиз — за сбывшиеся мечты, нереализованные ею самой? Неужели ей так важно было урвать кусочек того мира, где жила она, чтобы понять: почему? Почему та сумела прожить обе жизни, а она, Молли, лишь одну?
Она решительно отбросила эти мысли — они не имели больше значения, как бы то ни было.
Странный, придуманный мир — королевство полной луны — обрел для Молли право на существование. Ксенофилиус был все-таки реален, более чем реален в эти сумасшедшие полчаса. Она коснулась его мира на мгновение, и его хватило, чтобы понять. Понять ничтожно мало, но самое главное: Луна похожа на своего отца, а значит, выживет в этом своем придуманном королевстве. Когда-нибудь она приведет туда такого же далекого и непостижимого принца, который всем казался неудачником — всем обыкновенным. И они будут счастливы там, и их ребенок станет счастливым. Их мало, меньше чем остальных, но они умеют выживать. Потому что не проваливаются в облака.
А Молли провалилась бы. Она другой породы и рождена для того, чтобы стоять на земле. Их миры чужие друг другу, как и они сами, но с этим ничего не поделаешь… да и не нужно.
Прощаясь на крыльце, она уже знала — они оба знали, — что это прощание. Молли нужна была Лиз, и Лиз — ей, но Лиз больше нет, а эти двое прекрасно обойдутся сами. С одной стороны, осознание этого горчило, как травяной чай Лавгуда. С другой — у Молли был свой мир, мир, где она была необходима, как воздух. Просто пришло время перевернуть эту страницу.
На душе было пусто, горько и легко.

Приближаясь к Норе, она подняла голову: в предзакатных лучах слабо серебрилась полная луна.