Я уснула в камере пыток,
Где на стенах тиски и клещи,
Среди старых кошмаров забытых,
Мне снились странные вещи.
Заглушала музыка крики,
Столько памяти в каждом слове...
Я уснула в камере пыток,
На полу, в луже чьей-то крови.
Я уснула ночью глубокой,
В страшной чаще,
Зарывшись в листьях,
Среди диких чудовищ голодных,
О своей не заботясь жизни.
— Flёur, "На Краю"
Шел первый месяц зимы, и, как это было типично для Шотландии, давно уже снег белым ковром укутал все вокруг до самого горизонта, скрывая от взгляда покореженные камни стен, выжженную и оплавленную местами землю. Только белое искрящееся бесконечное кружево, на фоне которого чернели скелеты деревьев Запретного леса и остов замка. Хотя Гермиона могла поспорить, что там, в темной далекой чаще, снега не было. Он просто не сумел бы пробиться через переплетенные ветви, сросшиеся кроны и коконы паучьих гнезд. Оседал поверху и, должно быть, лишал остатков света. Там было почти тепло.
Гермиона многое бы отдала, чтобы оказаться сейчас в чаще, наедине с акромантулами, кентаврами, единорогами и оборотнями. Всеми теми тварями, какими кишел Запретный лес. Она бы хотела стать одной из них, безымянной и забытой.
Гермиона поежилась, чувствуя озноб, но не сделала даже попытки закутаться сильнее. Это было бесполезно, а холод давал иллюзию, что когда-нибудь наступит весна и все будет хорошо. Снег медленно падал сверху, укрывая капюшон ее мантии, невесомо оседая на ресницах, тут же тая и стекая вместо слез по щекам. Там же и замерзая. Инеем покрывались даже кончики волос, на которые попадало дыхание.
Наконец, закончив себя истязать или попросту устав от этой белой бесконечности, или просто очнувшись, Гермиона наклонилась и смахнула с мраморной серой плиты пушистые хлопья снега. Пальцы кольнуло холодом, но она даже не поморщилась. Молчаливо разрыла у основания памятника небольшой сугроб, сделав углубление, и положила туда маленький букетик вероники, взятой тут же, в остатках теплиц. Какое-то время Гермиона так и стояла, наклонившись, смотря на темнеющие буквы имени. Не удержавшись, она прикоснулась к ним, провела кончиками пальцев и, вздохнув, выпрямилась, чтобы снова перевести взгляд на Запретный лес. Куда угодно, лишь бы не видеть развалин Хогвартса.
В опустившейся тишине скрипучие шаги за спиной разносились на все кладбище. Гермиона чуть наклонила голову, бросая взгляд через плечо. Хотя она прекрасно осознавала, кто идет. Антонин и не скрывался, в общем-то, намеренно шумя подольше, чтобы дать ей время спрятать все эмоции. Время найти силы для вежливой улыбки.
Долохов остановился прямо у нее за спиной, довлея аурой силы и власти. Гермиона неслышно выдохнула, на мгновение прикрыла глаза. И снова, в последний раз, посмотрела на могильную плиту. Снег уже начал укутывать в свои объятия голубые цветы.
— Пора, — хриплый голос заставил ее вздрогнуть. Пусть она и ждала этого, но все равно не сдержалась.
На плечо опустилась чужая рука, не оставляя выбора. Гермиона кивнула. И медленно развернулась, так ничего и не сказав. Впрочем, от нее ответа не ждали. Она посмотрела прямо в лицо Долохову, чуть запрокидывая для этого голову, отчего снежинки радостно стали падать на ее сухие потрескавшиеся губы.
Во взгляде Гермионы не было ни одной эмоции, все они были надежно спрятаны внутри ее души. С тех пор, как победил Темный Лорд, она не могла себе позволить такую роскошь, как чувства. Этому она научилась сразу, еще в самый первый день, когда тело едва справилось с болью от Круциатуса, а Беллатрикс уже терзала ее руку кинжалом. Тот точно был заговорен на шрамы, потому что следы так и не исчезли.
Гермиона приспособилась и к этому. В новом мире просто не осталось других вариантов для таких, как она. А вместе с ней привыкало и выживало все магического сообщество. Оно лежало у ног одного человека, которому нужна была только власть. И который эту власть получил.
Впрочем, Гермиона знала, что кто-то еще сопротивляется. Орден Феникса боролся, создавая Подполье в их идеальном обществе чистокровных. А она стала знаменем победителей. Их пойманным сниджетом, на жизнь которого наплевать.
Антонин качнул головой, смотря на нее с легким брезгливым интересом. Словно дивясь, что она жива и подчиняется. Гермиона не могла понять, как он может все еще быть верным тому, кто, как кость, бросил ему грязнокровку. Но не спрашивала. Себя она уж точно наградой не считала, а за что наказали их обоих друг другом, знать не желала. Хватало того, что уже случилось.
— Нам пора, — повторил Долохов. Гермиона молчаливо кивнула и первой направилась в сторону площадки для аппарации. За её спиной под тяжелыми шагами заскрипел снег.
Гермиона дождалась, когда он прижмет ее к себе, и прикрыла глаза, чувствуя, как сжимает со всех сторон поток аппарации.
* * *
Грейнджер не надо было поднимать голову, чтобы знать, что взгляд Снейпа не отрывается от ее сложенных на коленях рук. Она сидела позади Долохова, перед своим бывшим профессором. И можно было подумать, что по статусу она даже ближе к Лорду, чем Снейп. Иногда на такие собрания допускались журналисты, и те спешили запечатлеть ее, спокойно взирающую на самого страшного мага столетия.
Гермиона не знала, что делает тут. Почему еще жива, хотя Беллатрикс мечтала о ее смерти. Та сидела напротив и неизменно предлагала кого-то запытать. А Гермиону даже ползавшая рядом Нагини не пугала больше: ни холодное прикосновение темной чешуи, ни находившаяся слишком близко разинутая пасть с клыками, ни угрожающее шипение едва ли не над ухом. Она просто смотрела либо в стол, либо, если того требовали обстоятельства, на Волдеморта. И молчала.
Или говорила, если ее спрашивали.
И старательно делала вид, что ее тут нет.
Пожиратели отвечали тем же. Ее не замечали, за исключением внимания Снейпа к ее рукам. Или его взгляд просто привлекало массивное, абсурдное на ее пальцах кольцо? Перстень супруга, надетый, казалось, в прошлой жизни.
Под взглядом Снейпа было неуютно. Он словно напоминал, что Гермиона, в отличие от других, выжила. Словно то, что ее оставили в поместье Малфоев, было лучшей участью. Она завидовало тем, кто лежал в могилах, старым белым костям, которым было все равно, что творится у мире живых.
Она сама была давно мертва внутри, только играла из себя живую. На одной ее руке было вычерчен статус ее крови, на второй темнела Темная метка, которую она не хотела. И ее фотографии часто появлялись в газетах с очередной статьей, как хорошо живется правильно поступающим магглорожденным.
Гермиона расправила складку на юбке, провела пальцами по дорогому атласу, повторяя рисунок на ткани. Она была куклой, которую одевали и выставляли перед всеми. В чьей лояльности не сомневались, обеспечив ее браком и меткой. Гермиона стала той, кого ненавидели почти все в стране, считая предательницей. Для большинства она продала друзей за свое собственное благополучие. И никого не волновало, что ни на одной из фотографий она не улыбалась.
— Антонин, а что скажет твоя жена? — Гермиона просто подняла голову, как и много раз до этого, без трепета и страха смотря на Темного Лорда. Ничего хуже с ней уже просто не могло случиться. — Наша дорогая Гермиона, как ты думаешь, чем можно сломить сопротивление Ордена?
Гермиона опустила взгляд, рассматривая рисунок древесины на столе. С другой стороны комнаты послышались сухие смешки. И, лишь когда они стихли, после непродолжительного молчания тихо проговорила:
— Лишите их поддержки магглорожденных.
От нее никто не требовал называть Волдеморта милордом. Все и так знали, что она лишь собственность, которую времени от времени спрашивают, чтобы потешить самолюбие. И если бы она промолчала — ей бы устроили сеанс легилименции, лишь бы просто убедиться, что она ничего не скрывает. Но вот только никто больше не будет ее пытать. И никого она не спровоцирует до такой степени, чтобы ее убили.
Но, даже если она умрет, Гермиона была уверена, Темная сторона обставит все так, будто ее убил Орден Феникса.
— И как же мне это сделать? — насмешливо продолжал Лорд.
Гермиона снова подняла на него спокойный равнодушный взгляд. Это не было проверкой или чем-то большим, чем развлечение. Так Волдеморт показывал, что даже грязнокровка может быть разумнее чистокровных. Его чистокровных. И его грязнокровка.
— Нужно внушить, что в их горестях виноват Орден Феникса. Что только силы Подполья отделяют их от счастливого будущего.
Она замолчала и снова опустила взгляд на собственные руки. Они казались неестественно бледными. И настолько же холодными. Гермионе отчаянно хотелось, чтобы они принадлежали кому-то другому.
До нее долетел чей-то смешок, но больше ответов от нее не требовалось. Теперь осталось ждать только, когда закончится этот фарс с собранием и ее отпустят. В то место, которое теперь служило ей домом. К темным пустым комнатам особняка в Лондоне, в котором она была заперта основное время. На самом деле Гермиона бы с удовольствием оставалась там почаще. В одиночестве и тишине.
Можно было только ждать, никак не реагируя на внимательный, пронзительный взгляд Снейпа. Быть равнодушной ко всему. Это у Гермионы получалось лучше всего. Даже Нарциссе, сидящей чуть наискосок, не удавалось так сохранять лицо. Но виной тому был лишь вечный страх за сына и мужа. На нее Гермионе хотелось смотреть меньше всего.
Нарциссе хотя бы было что терять.
Гермиона была четвертой ведьмой среди них и самой молодой среди Пожирателей, не считая Малфоя. Алекто Керроу была жестокой сверх меры и, на счастье Гермионы, сидела дальше всех; Беллатрикс — обезумела в Азкабане. И в такую компанию Гермиона идеально вписывалась...
То, что собрание окончилось, Гермиона поняла, только почувствовав на плече руку мужа. Антонин не любил говорить, она не хотела. И этот жест лучше всяких слов указывал, что пора уходить.
Она поднялась, склонилась перед Темным Лордом в поклоне. И после, взяв Долохова под руку, направилась к выходу из особняка. К полянке за воротами, откуда можно было аппарировать прочь.
Взгляд Снейпа буравил ей спину, лип неприятно к телу. Гермиона хотела бы обернуться. Подойти к нему и спросить о причинах. Ведь она не единственная. Он тоже нес печать предательства. И в отличие от нее — Дамблдора Снейп убивал по своей инициативе, а не под Империусом. Так почему надо было ненавидеть и презирать только ее?
Но, даже если бы она посмела, рука Антонина надежно удерживала от любых глупостей. Собрание было закончено, по крайней мере та часть, на которой ей разрешалось присутствовать.
Уже выходя из зала, она услышала тихий, почти издевательский голос Лорда:
— Надеюсь, в следующий раз, Антонин, я смогу поздравить вас с наследником.
Гермиона вздрогнула, замирая на месте. Она обернулась, смотря на всех собравшихся сразу, не заостряя ни на ком внимания. Мертвецы, которые так же, как и она, играли роли живых. Правда, из рук вон плохо.
Пир во время чумы.
— Да, мой лорд, — тихий голос Долохова вывел ее из размышлений. Она кивнула, то ли соглашаясь, то ли просто прощаясь. И наконец-то переступила порог. Теплая рука Антонина перекочевала на ее талию, подталкивая вперед.
* * *
Внимание!
Для просмотра дальнейшего содержимого вам необходима регистрация.