Этот фест придуман в самых лучших упоротых традициях наших сайтов (да, если кто еще не знает, встречайте новичка: МарвелSфан) с одной единственной целью — получить фан в процессе и вдохновить других на творчество. UPD. Фест подарил нам множество увлекательных и неожиданных работ, которые никогда бы не родились при иных обстоятельствах. И у нас уже есть итоги. Первое место разделяют Хогс и
Вы очень поможете нашему проекту, если
распространите баннер Хогса:
Пациентка закрытого отделения Мунго, отрезанная от всего мира. Несчастная, потерянная, но не сломленная. У нее есть холст и воспоминания, которых она не помнит. Приступы, которые выбивают почву из-под ног, но показывают ее настоящую. Девочка, заблудившаяся в лабиринте чувств. Девушка, которая не может найти из него выход. Женщина, которая слишком устала. Поэтому она будет рисовать.
Гермиона привыкла к неприятностям, но иногда то, что начиналось как маленькое неудобство перерастает во что-то большее. И совсем непонятно: принесет ли это одни проблемы или откроет дверь к новой жизни.
Вдохновение пришлось с песней Sia – Big Girls Cry. Мой дебют в Хогсе; давно уже не экспериментировала в фотошопе, а в промысле аватарок и подавно. В общем, первая попытка создать всё из ничего)) Посвящается всем пользователям этого ресурса.
В очередной раз пытаясь привлечь внимание Гермионы, Драко притворяется мальчиком по вызову. С чего он взял, что это удачная идея, неизвестно. Вероятность того, что план провалится, стопроцентная.
По мнению Гермионы, любовь — бесполезная трата времени. Она обязательно докажет это всему миру, дайте только найти подходящую кандидатуру и… как это у Драко другие планы?!
Пост-Хогварт, прошло 10 лет после окончания учёбы. Драко, ведущий почти маггловский образ жизни, случайно забредает в кино и встречает там Гермиону. Слово за слово… и Гермиона оказывается в его постели.
Сиквел к Silencio. Гермиона приехала преподавать в любимую школу и попутно залечивать душевные раны. А там, кто бы вы думали, уютно устроился в должности преподавателя ЗОТИ?
Но кто знает, чем обернутся Холода и потери Для того, кто умел верить? И кто знает, когда над водою Взойдёт голубая звезда Для того, кто умел ждать?
Северус Снейп выживает после укуса Нагайны и понимает, что смерть Темного Лорда преподнесла ему самый лучший подарок: Лили Эванс теперь жива. Но что, если Воландеморт не совсем мертв, что, если теперь судьбы Лили и Темного Лорда тесно переплетены и придется снова выбирать: предать любовь всей своей жизни или пожертвовать ей ради общего блага?
История любви преподавательницы Хогвартса и Пожирателя Смерти, или Как борьба добра и зла разъединяет людей. Сделано специально для конкурса на hogsland.com
– Скажите, а другого места не было? – Роксана захлопнула за собой дверь и оглянулась на остальных ребят, которые уже вовсю разбирали «снаряжение». – Почему именно мужской туалет? – Сегодня днем ты не была такой брезгливой, – сказал Сириус, стряхивая на пол рюкзак, забитый краденой одеждой из школьной прачечной. Лили тем временем уже расставила на неудобной раковине мерные стаканы и сосредоточенно разливала по ним Оборотное зелье. Джеймс и Питер расставляли на полу свечи, расстилали Карту во всю ширину и разбирались с зеркалами — кому какое достанется. – К тому же, сейчас все туалеты закрыты, кроме одного на пятом этаже и одного на третьем, до утра сюда точно никто не сунется, – продолжал Сириус. – А если сунутся, на счет три все начинаем стонать. После скажем, что у нас была отвязная групповушка. Питер заслушался и после этих слов чуть не опрокинул на Карту свечу. – Когда завтра всех будут допрашивать мракоборцы, наши будут отпираться до последнего. Гриффиндорцы ведь не стучат. Мракоборцы подумают, что наши скрывают что–нибудь офигенно страшное, начнут пытать исключением. И когда какая–нибудь ссыкливая третьекурсница расколется, окажется, что ночью мы все были в гостиной, просто разбежались трахаться после бурной вечеринки. После наших танцев, все так в этом уверены, что ни во что другое и не поверят. А если мракоборцы захотят проверить и пошарят по туалетам... – Сириус вынул из кармана упаковку магловских презервативов, распечатал, большую часть упаковки бросил в унитаз вместе с самим презервативом, а крошечный её кусок бросил на пол. – Почему так? – заинтересовалась Роксана. – Можно же всю упаковку бросить. Сириус оскорбленно поморщился. – Думаешь в Министерстве служат одни идиоты? Упаковку всегда выбрасывают, а вот про оторванную часть часто забывают, – Сириус посмотрел пару секунд на оторванный клочок, а потом откинул волосы и ухмыльнулся. – Ну как вам? По–моему гениально.
– Мне это не нравится, – Регулус отвернулся от камина и посмотрел на Катона. Тот сидел прямо перед ним в кресле Люциуса. Собрание Клуба было в полном разгаре, ждали Снейпа. – Это плохая идея. – Почему? – Нотт вопросительно развел руки в стороны. – Просто, – Регулус выпустил кисточку бархатной портьеры, которую до этого бессознательно терзал. – Не нравится. Катон неприятно засмеялся. – Братская любовь? Не хочешь, чтобы его вышвырнули из Хогвартса, жалеешь? Регулус брезгливо изогнул губы. – Мне плевать на Сириуса, – холодно выплюнул он. – Мне не нравится твоя идея. Почему нельзя было придерживаться старой традиции? Один участник. Три испытания. Три грязнокровки. Метка. Всё. – Это слишком скучно, – Мальсибер отделился от компании мальчиков в черном и подошел к камину. – Один участник, – повторил он, издевательски копируя тон Регулуса. – Три испытания. Метка – это был Клуб времен Люциуса. Теперь во главе другой слизеринец, – Мальсибер хлопнул Катона по плечу. – И правила другие. – Да, кстати об этом, – Нотт откинул голову на спинку кресла, обращаясь к слизеринской тусовке. – Все слышали новость? – слизеринцы подошли чуть ближе. – На каникулах наш Генри убил грязнокровку! Какую–то официантку в магловском кафе. По компании прокатился одобрительный гул, кто–то даже присвистнул, раздались неровные хлопки. – И как это было? – жадно спросил какой–то пятнадцатилетний лопоухий шкет, пробившись вперед. – Она пыталась отнять у меня палочку, – лениво отозвался Мальсибер. – Должен же я был что–то сделать! – Это была твоя вторая грязнокровка, я правильно помню? – Нотт притворно наморщил лоб, а потом взглянул на Регулуса с таким видом, будто все стало на свои места. – Понимаешь, Рег? Теперь у нас двое потенциальных претендентов на полноценную Метку. Двое и у каждого по две смерти. Вам обоим нужна третья грязнокровка, а ждать целый месяц... Регулус не отпускал мальсиберовский взгляд. Тот нахально улыбался и поигрывал стаканом, чуть откинув назад голову. – ... а потом просто расходиться и снова ждать — это слишком долго и слишком скучно. К тому же мне намекнули, что у нас нет столько времени. Темный Лорд недавно потерял очень много людей. Поэтому мы решили изменить старой традиции. И ввести новую, – Нотт с воодушевлением потер ладони. Регулус скривился и отвернулся. – Новая традиция? – заинтересовался кто–то из мальчиков. – И в чем её секрет? Мы будем играть в рулетку? – Лучше, – качнул головой Нотт. – Охота, – хищно оскалился Мальсибер. – Это была моя идея, – добавил он, обведя компанию взглядом и приподняв свой кубок. – Охота — это всегда весело. Особенно охота на грязнокровок, – он подошел ближе к Регулусу. – Правда ведь, Рег? – Мальсибер склонил голову набок и добавил уже тише: – Что, Блэк? Наделал в штанишки? Боишься проиграть мне? – Это ты боишься, – бросил Регулус, хотя должен был признать — в словах Мальсибера была истина. – Мне нечего бояться, – Мальсибер теперь почти шептал. – А вот тебе — есть чего. Регулус посмотрел на него. Мальсибер отпил из кубка, не отпуская его взгляд, а потом нахмурился. – Кстати, ты уже знаешь, кто будет нашей первой лисицей?
Лили отбросила волосы за спину и оглянулась на Сириуса. – Это просто поразительно, до чего ты скромный, – ласково улыбнулась она и вдруг бросила пустую склянку из–под зелья в урну с бумагой. Урна полыхнула огнем. Сириус скорбно поморщился. Лили выпрямилась и отряхнула руки. Её голос чуть заметно дрожал от напряжения, когда она сказала:
– Всё готово. Все оглянулись. Снейп выскользнул из той комнаты, которая была отделена от основного зала бархатной портьерой с кисточками. В руках у него был небольшой дымящийся котелок. Казалось, он до краев наполнен туманом. – Остались только волосы, – холодно сказал Снейп и водрузил котелок на стол, где уже были заготовлены кубки.
Роксана полезла в карман мантии, достала оттуда сверток пергамента и развернула, показав всем два грязных–прегрязных гребня для волос. – Это ещё что за хуйня? – Джеймс двумя пальцами взял плоский гребень, измазанный чем–то липким. – Гель для волос, – сказал Сириус, брезгливо понюхав свой. – Я надеюсь, не превращусь в тюбик геля или вроде того? Лили? – забеспокоился Джеймс. – И ты уверена, что это их волосы? – спросил Сириус, выбирая из засохшего геля темные волоски. – Угу, – Роксана взобралась на подоконник и закурила, положив ногу на ногу. – Можешь не сомневаться. Мне стоило большого труда найти эти долбанные расчески и не выдать своего присутствия. Кстати, у тебя — Мальсибер, – она кивнула на гребешок в руке Сириуса. – А те, что посветлее — Нотт. Джеймс и Сириус переглянулись и, не сговариваясь, быстро обменялись гребнями.
Нотт вырвал у себя пару волос и бросил в один из кубков. Мальсибер последовал его примеру, затем тоже самое сделал Регулус — трясущейся рукой. Оборотное зелье пенилось, неторопливо окрашиваясь в мягкий, зеленоватый, ядовито–фиолетовый и насыщенный бордовый цвета. Время близилось, но теперь слова Мальсибера не шли у Регулуса из головы. Он был в панике. – Все равно не понимаю, зачем надо было отказываться от предыдущего плана? Он мне нравился больше, – говорил тем временем Снейп, глядя, как Уоррингтон, Руквуд и ещё какой–то неизвестный мальчишка осторожно пьют его зелье и морщатся. – Поттер знает, что сегодня ночью мы собирались их подставить, – лениво улыбнулся Нотт. Снейп резко повернулся к нему. – Откуда? – Не знаю. Но пару часов назад я поймал этого жирдяя Петтигрю и он все мне выложил. Поттер и Блэк сегодня украли немного Оборотного зелья у Слизнорта. И планируют ответный удар, – Катон засмеялся. – Хотят превратиться в нас, представляешь, Снейп? Снейп скривил губы. У него вдруг сделался такой вид, будто ему все смертельно наскучило. – Да–а, Снейп, действительно интересно, откуда Поттер и Блэк все узнали, – пропел вдруг Мальсибер и вдруг ни с того, ни с сего обнял Регулуса за плечи. – Никто не знает? Регулусу стоило большого труда никак себя не выдать и не стряхнуть его руку. – Не может же быть, чтобы кто–то побежал и доложил всё своему брату, например? – не отставил слизеринец. Краска схлынула с впалых щек Регулуса. Нотт выпрямился в кресле. – Не стоит бросаться словами, Мальсибер. Регулус наш и ты об этом знаешь. Им выложил Петтигрю, это же ясно как день! Вообще–то, я на это рассчитывал. Это была часть плана... Малфоя. Выбрать такого типа, который рано или поздно обосрется и выложит все наши планы Поттеру. Как только Малфой узнал, что Поттер пронюхал про ту министерскую шавку, которую я прикончил в Поезде, сразу предложил мне эту комбинацию. Первый ход — прикормить кого–нибудь из друзей Поттера. Как я уже сказал, Петтигрю, этот грязнокровый жирный придурок — просто идеальный вариант. Второй ход — закинуть удочку. Петтигрю должен был убедиться, что мы его друзья, поверить нам, должен был заглотить крючок по самые жабры. Третий ход — подсечь его, заставить стать нашим сообщником, так, чтобы он никуда не делся. Например, предложить ему выманить девчонку из комнаты. После этого Петтигрю, конечно, испугается и захочет соскочить — помните, как он чуть не обосрался от страха, когда мы поймали его в Лондоне? Ну а потом проще простого – нафаршировать его информацией и подождать, пока он созреет и прибежит с ней к Поттеру. Мальсибер вскинул брови и отпил из кубка. Снейп молчал, Регулус боялся. Нотт поежился. – Малфой, конечно, мудак. Но, надо отдать ему должное, он отличный шахматист. К тому же он знает, что Поттер — заносчивая свинья и никогда не побежит жаловаться учителям. Он знал, что Поттер отреагирует именно так и тоже будет рваться хлебнуть Оборотное зелье, чтобы показать, что всех способен перехитрить. Вот только Петтигрю сказал ему, что мы выйдем в лес в полночь, в то время как мы выйдем на час раньше и когда Поттер вылезет со своим планом, мы уже закончим все свои дела. Поттера с друзьями поймают охотники и когда зелье выветрится... – он хлопнул в ладони. – На Блэке уже есть пятно, а после того как их поймают ночью, в лесу, рядом с телом девчонки, все будут уверены, что это их компания целых полгода издевалась над бедными грязнокровками и подставляла нас. Мальчики засмеялись. – А как насчет алиби? – брюзгливо спросил Снейп. – Где вы планируете быть все то время, пока за Поттером будут гоняться мракобрцы? Думаешь, они не заметят, что в лесу этой ночью оказалось по две пары слизеринцев? – Вот наше алиби, – Нотт указал пальцем с фамильным перстнем на слизеринцев, которые уже приняли Оборотное зелье с их волосами и теперь переодевались в заранее заготовленную одежду. – Студенты Нотт, Мальсибер и Блэк весь вечер будем в гостиной, на глазах у кучи свидетелей. – Отлично, – прошептал Мальсибер, хищно сверкая темными глазами. – Да, – просто сказал Нотт. – И за всё это нужно сказать большое спасибо Питеру Петтигрю. Он оказался идеальной крысой.
Питер смотрел, как Джеймс и Сириус бросают волосы слизеринцев в зелье и обливался холодным потом. У Джеймса был такой вид, будто он собирался прыгнуть в воду с вышки. Сириус был хладнокровен и спокоен. Вот сейчас они сделают это и хода назад не будет. Они пойдут в лес, их подставят, выкинут из Хогвартса и... что тогда? Мародерам конец? Конец всей этой истории — не только для них, но и для Питера? Какой он Мародер без них? Разве станут его уважать так же, как уважают сейчас, если Джеймса и Сириуса не станет? Он поймал себя на том, что неосознанно трет большим пальцем старый шрам на ладони. Нет, так не должно быть. Они не могут его оставить. Он же один не выживет, эти слизеринцы его измучают! Мысль о том, что ещё заставит его сделать Нотт или Мальсибер стала последней каплей. Питер чуть не задохнулся, увидев, как они подносят стаканы ко рту и закричал: – Стойте!
Через пять минут пухлая спина Питера Петтигрю смачно впечаталась в холодную стену туалета для мальчиков. – И ты говоришь мне это сейчас?! – орал Джеймс, встряхивая его. – Только сейчас, мать твою?! – Они наложили на меня Империус, я даже не знал, что рассказываю им это, я ничего не знал, Джеймс, клянусь! – хныкал Питер, в ужасе тараща на взбешенного Поттера слезящиеся глаза. – Я не хотел им этого рассказывать, я клянусь, что не хотел! – Что ещё они сказали?! Говори, Хвост, это твой последний шанс, иначе, клянусь Морганой, я тебя убью! – Сохатый! – Только то, что не собирались в вас превращаться, только это! – заверещал Питер. – Больше я ничего не знаю! Больше ничего! Я им больше ничего не сказал! Джеймс дернулся. – Сохатый, хватит! – Сириус перехватил его руку. – Хвост признался, – Сириус оттолкнул Джеймса от него и рывком дернул Питера на себя, делая вид, что смахивает пыль с его плеча. – Мог бы и не признаваться, но признался, – Сириус с силой обнял его за плечи. Питер поежился. – Он хоть и подставил нас, но вовремя нажал на тормоз. Наверное понял, что иначе мы просто прикончим его во сне, правда, Хвост? – Сириус хлопнул его по спине. Питер икнул от страха и перевел молящий взгляд с ледяного Сириуса на полыхающего Джеймса. – Я не хотел, – это звучало искренне. – Они меня заставили... Империус... я не... – Ладно, кончай уже! – рявкнул Джеймс и Питер прикусил язык. Он от души радовался, что не сказал Джеймсу, как на самом деле обстояли дела все эти месяцы. Тогда Джеймс наверное просто размазал бы его по этой стене, вот и все. А теперь может и простит. Со временем. В туалете повисла неприятная пауза. Джеймс метался туда–сюда, часто дышал и лохматил волосы, отчего они стояли дыбом. Сириус наблюдал за ним, скрестив на груди руки. Девушки молчали. Роксана смотрела в пол, Лили сверлила взглядом Питера. Джеймс ещё походил немного, а потом вдруг остановился как вкопанный и уставился на стену. – Ну нахуй, – вдруг буркнул он и схватил с раковины стакан с «Мальсибером». Все всколыхнулись. – Ты что охренел? – Сириус в мгновение ока подскочил к нему и схватил за запястье, не дав отпить. – Хочешь просто вот так взять и подставиться?! – А есть идея получше? – Джеймс вырвал руку из захвата. – Бродяга, пока мы будем придумывать новый план, они уже вылезут в лес. А что потом? Через сколько минут они грохнут очередную нашу одноклассницу? Ты, кажется, забыл, что мы пообещали друг другу вычистить эту гниль из школы, да?! Сириус отступил от него, бешено сверкая глазами и между ними с Джеймсом снова затрещали молнии, прямо как в тот страшный день, когда великаны сравняли Ипсвич с землей. Лили глубоко вдохнула через нос, скрестила на груди руки и отошла от них. – Мы выпьем это гребанное зелье и сделаем все, что должны. Только... – Джеймс шумно выдохнул и вдруг вскинул на Сириуса взгляд. – С небольшими изменениями. – Эти ублюдки думают, что они все это время были на шаг вперед нас. Только вот они не знают, что мы всегда на Четыре. Больших. Шага впереди всех. Об этом они ведь не знают, Хвост?! – рыкнул Джеймс, вдруг повернувшись к Хвосту и тот перепугано замотал башкой, радуясь, что хотя бы это — абсолютная правда. Слизеринцы знали, что он — анимаг, но про остальных он ничего не говорил. Ему хотелось, чтобы в кои–то веки кто–то восхищался им и только им. А не его блестящими друзьями. Сириус недоверчиво сузил глаза, глядя на друга, и по его губам медленно расползлась коварная улыбка. Лили нахмурилась. – Джеймс... – Мы их сделаем, – уверенно прошептал Джеймс. – Только теперь в открытую. Устроим этой ночью охоту. Заставим охотников в лесу поохотиться на слизеринцев. Выведем след на них и все дела. Славная будет шалость. – Джеймс! – Лил, я знаю, что делаю! – повернулся к ней Джеймс. – Мы быстрее и ловчее их, мы сможем их перехитрить и не надо говорить, что это опасно и мы просто играем им на ру... – Да я не об этом говорю! – Лили вдруг порывисто встала с пола, схватив карту, и подскочила к мальчишкам. – Смотрите! Джеймс схватил карту. – Они уже собираются! – он засветил палочку, всматриваясь в то, как точки с именами слизеринцев из ниоткуда появляются в гостиной Слизерина и движутся к выходу. – Черт возьми, Хвост был прав. Они... они... Сириус шмыгнул носом и выпрямился, обхватив себя руками. – Мсье Сохатый... вам не кажется, что нас пытаются... как бы это...наебать? Джеймс посмотрел на него и на глазах у взволнованных друзей между ними, как между двумя сумасшедшими, вдруг установилось никому непонятное взаимопонимание. А затем их лица загорелись нешуточным энтузиазмом, от которого Лили стало не по себе. – Да... – медленно проговорил Джеймс, складывая карту и глядя только на Блэка. – Вы правы, мсье Бродяга. Охуели в конец. Лили переводила взгляд с одного на другого. – И вы вот так пойдете туда, без плана или стратегии, как обычно делаете, а просто сунете ногу в капкан? – не выдержала она. – Лил, все наши планы только что отправились к чертям собачьим, – Джеймс взял оба стакана и вручил один Сириусу. – Так что мы будем импровизировать. Это весело! – Как и вовремя высунуть ногу из капкана! – Сириус подмигнул и салютовал ей своим стаканом. А потом они с Джеймсом чокнулись и одновременно выпили зелье.
* * *
Ремус Люпин стоял в спальне мальчиков Гриффиндора и невидящими глазами смотрел на свою кровать. Он был уже полностью одет и готов к выходу. До превращения оставался ровно час. Пора было выдвигаться. Сегодня он наконец–то вернется в колонию и все встанет на свои места. С собой он решил не брать ничего крупного. Вряд ли что–то из прежней жизни может понадобиться ему там. Мелкие, нужные вещи, как–то — запас воды, немного еды, бадьян, пару лечебных зелий, отцовский нож, мамин наперсток, смену одежды и ещё пару мелочей Ремус упаковал в рюкзак. Он занимался сборами с самого начала бурной вечеринки внизу, но вот уже третий раз какая–то невидимая сила заставляла его замирать над рюкзаком, а руки — медленнее складывать одежду. Как будто он забыл сделать что–то очень важное и никак не мог вспомнить, что... Ремус глубоко вздохнул и посмотрел на соседние пустые койки. Весь этот месяц он жил одной только мыслью о том, чтобы поскорее уйти. Убежать отсюда, из этого замка, где на него давили стены, потолок, давили никому не нужные уроки и задания, а больше всего люди. Люди с их назойливой верой в лучшего Ремуса. Они почему–то никак не желали понять, что тот, прежний Ремус умер где–то в Янтарную ночь. А новый хотел, чтобы его оставили в покое, дали исправить ошибку прошлого и жить так, как он всегда должен был жить. Делай, что хочешь. Просыпайся, когда хочешь. Ешь, думай, говори, что хочешь. Дружи, с кем хочешь. Люби, кого хочешь... Ремус с силой потер лицо ладонями. Так он думал весь месяц. Но как только желанный и долгожданный срок пришел, Ремус, проводивший все дни и ночь в обдумывании побега, вдруг поймал себя на том, что последние несколько дней думает обо всем этом с досадой. А все из–за одного разговора, случившегося пару дней назад...
...профессор Кеттлберн был самым странным учителем во всем Хогвартсе. Он нервничал и заикался. У него были маленькие круглые очки, круглые щеки круглая шапочка. Пока старшекурсники мерзли и слушали, как ухаживать за больным единорогом в неволе, профессор бродил по сугробам вокруг единорога и читал лекцию, отчаянно нервничая. При этом из рукавов его мантии, воротника, из–под волшебной шляпы вылезали, выскакивали, вылетали мелкие волшебные твари, а он ловил их и засовывал обратно, под смешки студентов. После урока Ремус собрал свои вещи и решил немного прогуляться вместо обеда. На опушке было хорошо и тихо, так хорошо и тихо, как может быть только в заснеженном лесу. Наслаждаясь тишиной и свежим воздухом, Ремус прошелся немного вдоль берега озера. Он так крепко задумался, что не включился бы наверное до самого замка, если бы не услышал рядом хруст веток и не оглянулся. Из–под молодого, припорошенного снегом дерева вынырнул Джекилл. Он складывал какие–то травы в свой мешок и не сразу увидел Ремуса, а когда увидел, приподнял свою ношу. – Синяя мята. Растет только зимой и только в определенное время лунного цикла. Низзлы становятся очень дружелюбными и спокойными под воздействием этой мяты. И меньше пугают наших первокурсников. Он говорил это таким тоном, словно они с Ремусом расстались всего пару минут назад, хотя на самом деле не разговаривали (не считая уроков) уже очень давно. Ремус замер. Джекилл подошел поближе и дружелюбно улыбнулся, приподняв край шляпы. – Добрый день, Ремус. – Добрый день, профессор, – Ремус изо всех сил постарался, чтобы его голос не звучал так, будто он подозревает его в шпионаже или чем–то таком. До замка оставалось пройти только небольшой кусок берега. Глупо было убегать от Джекилла или говорить, что забыл на поляне сумку, так что дальше они пошли вместе. – Я рад, что появилась возможность поговорить с глазу на глаз, Ремус, – сказал вдруг Джекилл, пока они неторопливо месили сугробы. – В последнее время твои отметки сильно ухудшились. Два эссе с отметкой «О», три не сданных работы. И профессор Макгонагалл сказала, что вынуждена была отстранить тебя от обязанностей старосты. Я понимаю, что этот месяц был для тебя непростым... – Как и последние семнадцать лет, – ляпнул Ремус. Джекилл помолчал. Ремус почувствовал досаду. Ему не нравилось, когда с ним разговаривали, как с душевнобольным. С ним все в порядке. – Может быть пришло время забыть то, что произошло на каникулах и двигаться дальше? – негромко спросил Джекилл. – Я и буду двигаться дальше, профессор. Только к школе это не имеет отношения. Вы же понимаете, мне все равно, сколько «О» я получил, сколько значков у меня отняли или сколько работ я не сдал вовремя. Какое это может иметь значение, когда... – Ремус не договорил и бросил короткий взгляд на бледный призрак луны. Джекилл снова помолчал. – Значит ты все–таки решил уйти? И ты считаешь, что это правильное решение? Просто взять и... сбежать от проблемы? – Я не сбегаю! – вспыхнул Ремус. – Просто это правильно! Неужели и вы не понимаете? Я — оборотень, я должен жить среди оборотней. Это не было бы так странно, если бы я был человеком и хотел убежать из колонии, и жить среди людей. Хотя, – Ремус озлобленно махнул рукой. – Вы меня все равно не поймете, меня никто здесь никогда не поймет. Именно поэтому я и должен уйти. – Твои друзья тебя понимают, Ремус. Джеймс Поттер и Си... – Им без меня будет только лучше, – отрезал Ремус. Он не хотел думать о Мародерах. Это было слишком... слишком... – Ты так думаешь? – Им жилось бы легче, если бы меня не было в этой школе. Уж поверьте. – Я думаю, ты все же ошибаешься. Ремус промолчал, думая о том, как было бы здорово рассказать профессору, сколько раз Джеймс, Сириус и Питер были на волосок от смерти из–за его проблемы, и посмотреть на выражение его лица. Если бы не Ремус, Мародерам не пришлось бы рисковать своей жизнью и становиться анимагами, не пришлось бы нянчиться с несовершеннолетним волком... да и много чего не пришлось бы! А если бы их не было в жизни Ремуса, она была бы кромешным одиноким адом. К своему огромному ужасу Ремус почувствовал, как щиплет глаза от жгучей обиды за то, что его Фортуна оказалась такой бессовестной шлюхой. И ему не стало легче, когда какие–то волшебные птицы вылетели из леса и закружили над замком, издавая долгие, пронзительные крики. – Менять жизнь в одночасье — это всегда не просто, – негромко сказал профессор, мерно переступая в сугробах. – Но на самом деле, Ремус, ты в любой момент можешь избавить себя от этих трудностей. Просто никуда не пойти. – Я должен уйти, – сцепив зубы повторил Ремус. – Я устал быть «больным». Я хочу стать свободным от этого... чувства. – В том–то всё и дело, что ты не должен. Там, в колонии, ты будешь свободен в той мере, в какой тебя сделает свободным Сивый. Сейчас же ты действительно свободен. Свободен сделать любой выбор. – Сивый принял меня... – Он принял тебя в стаю. Но частью стаи ты так и не стал. Я уверен, профессор Грей... Ремус дернулся. – … объясняла тебе это. Стая — это не только совместная охота и жизнь на природе. Это ещё и строгая система каст. Как только он сделал бы тебя частью какой–нибудь касты, ты бы стал его слугой, не способным сопротивляться приказам. – Я был бы частью своей семьи! Настоящей семьи! – И ты бы выполнил любой приказ? – Да. Джекилл вдруг остановился и заложил руки за спину. – А если бы он приказал тебе укусить ребенка? Ремус провалился ногой в сугроб и резко оглянулся. – Всем известно, что Сивый предпочитает забирать в свои колонии именно детей, – пожал плечами профессор. – Если бы он приказал тебе покусать ни в чем не повинного ребенка, ты бы сделал это? Ремус растерялся. Об этом он совершенно не думал. Он вскинул на профессора несколько беспомощный взгляд. – Подумай, стоит ли это того, – Джекилл понимающе подмигнул ему, хлопнул его по плечу и пошел вперед. А Ремус остался стоять в снегу. И хоть с того разговора прошло немало времени, Ремусу казалось, что он все ещё стоит в том сугробе и не может успокоить вихрь, поднявшийся внутри. Не может понять. Ему как никогда хотелось поговорить обо всем это с кем–нибудь. С кем–нибудь, кто одним простым словом или веселым хлопком по спине может утихомирить бурю и показать слишком много думающему Ремусу единственно верное решение. Но у него никого не осталось. И он сам этого хотел. Дверь скрипнула и Ремус порывисто оглянулся. В комнату неожиданно вошла Лили. В упор глядя на Ремуса, она с силой закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ремус, застигнутый врасплох её появлением и несколько враждебным настроем ничего не сказал. Она тоже молчала. Пару минут они просто молча смотрели друг на друга. – А что, вечеринка уже закончилась? – Ремус отвернулся и сделал вид, что занимается сборами. Лили молчала. Воздух в комнате тяжелел с каждой секундой. – Ты... пришла попрощаться? Или отговаривать меня? – Ремус не смотрел на неё и проверял сумку. – Говорить, что я делаю глупость и что мне надо одуматься... что там ещё? Он не хотел дерзить ей, тем более, что для этого не было повода. Но луна уже была в небе и Ремуса раздражало всё, что происходило вокруг. Громкая музыка и голоса внизу, тишина и пустота спальни, теперь его раздражало присутствие в ней кого–то ещё. Лили проигнорировала его грубость, оттолкнулась от двери и подошла к нему, одновременно доставая из кармана джинсов пробирку. Волчье противоядие сверкнуло зеленцой между её красных ногтей, поймав тусклый свет ламп. Ремус не протянул руку и Лили бросила пробирку на покрывало рядом с сумкой. – Возможно сейчас глупость сделаю я, – она посмотрела на него. – Но если я её не сделаю, потеряю сегодня ночью не одного друга, а троих, – она натужно сглотнула и моргнула, немного нарушив свое напускное спокойствие. Ремус нахмурился, окинув её подозрительным взглядом. – О чем ты?
Вкратце Лили рассказала ему, что замышляют Мародеры. В середине её рассказа Ремус принялся мерить спальню шагами, а под конец, когда Лили сказала, что Джеймс и Сириус только что покинули территорию замка, переменился в лице и оглянулся на неё так стремительно, что снес с тумбочки кувшин. – Они пошли туда?! Как Нотт и Мальсибер?! – Питер следит за ними по вашей карте, – Лили сидела на постели Джеймса. – Но они же знали, что там ловушка, они же не идиоты, чтобы вот так... – Они вбили себе в голову, что единственный способ прижать слизеринцев — привести к ним охотников. Перед учителями те бы выкрутились, или их родители похлопотали, как всегда, а вот если мракоборцы или охотники увидят всё своими глазами — тут не отвертишься. Джеймс сказал, что они "будут идти по следу", хотя я не представляю, как они найдут их в таком огромном лесу... Ремус бросил на неё вороватый взгляд и подумал, что с таким нюхом, как у Бродяги, это не составит труда. – И я бы и не влазила в это дело, но все так ненадежно и... – Конечно ненадежно! Это слишком большой риск! А что если охотники не будут за ними гоняться, а просто подстрелят?! А если не охотники, то... – Ремус осекся. Они с Лили посмотрели друг на друга. На лице Лили была написана отчаянная мольба. – Лили, ты пришла просить меня, чтобы я воевал со своими братьями? Дрался с оборотнями? – он покачал головой. – Я не стану этого делать. Это... – Я понимаю, – перебила его Лили. – Понимаю, что ты хочешь уйти к Сивому, жить в стае. Понимаю, почему для тебя это так много значит и как ты ждал этого, – она ковыряла пальцем деревянный узор на столбике кровати и не смотрела на Ремуса. – Знаю, что вы с Джеймсом поссорились и ты больше не считаешь его своим другом. Но, видимо, и меня ты больше своим другом не считаешь. Ремус, который снова принялся мерить комнату шагами, удивленно повернулся к Лили. – О чем ты? – он подошел ближе. – Конечно я считаю тебя своим другом, Лили. Ты... ты единственная поддержала меня. И всегда помогала. Я этого не забуду, – как можно мягче сказал он. Лили наконец подняла на него взгляд. Её глаза горели упрямством и блестели от сердитых слез. – Так вот если ты бросишь их там сегодня... – она прерывисто втянула в себя воздух. – ...если не поможешь, можешь об всем этом забыть. Я возьму Питера и сама пойду за Джеймсом в лес, раз больше некому, – она вскочила с постели Джеймса, взметнув длинными волосами и направилась к двери. Этот огненный всплеск хлестнул Ремуса и у него внутри внезапно что–то щелкнуло и встало на место. Как будто кто–то переключил тумблер у него в голове, и все раздражение сошло на нет, как волна, оголив перед Ремусом все его черствое, гадкое равнодушие. – Лили, стой! Стой! – он перехватил её. Лили оглянулась и прожгла Ремуса гневным взглядом. Ремус мучительно поморщился. – О чем мы вообще говорим? Забудь все, что я наговорил. Конечно я пойду туда! – он схватил куртку и сумку. – Может быть мы и поссорились с Джеймсом, но... Невидимый кулак вдруг со всей силы двинул Ремуса в живот. Он согнулся и отшатнулся от Лили на пару шагов, схватившись за столбик кровати Сохатого. – ...что с тобой? Ремус!.. Её голос долетал до него как сквозь плотную толщу воды, в ушах звенело, перед глазами все потемнело. Кроме того, не успела боль утихнуть, как он остро ощутил в воздухе запах — запах кожи, пота, плоти и... крови. Такой сильный, что у него слюна потекла, как у собаки. – ...ну же! Ремус осознал, что опирается на Лили, а она изо всех сил пытается удержать его на ногах. Это её запах так ударил ему в нос. Ремус шарахнулся от неё, закрывая лицо рукавом. Видимо не только его желудок начал меняться, потому что Лили переменилась в лице, встретившись с ним взглядом. – Глаза! – выпалила она. – Ремус, глаза! Они уставились друг на друга. – Началось... – прошептала Лили. – Мне надо уходить отсюда, – выдохнул Ремус, бешено озираясь. Запахи медленно обступали его, он слышал глухое биение сердец за стенами, цветовая гамма тоже поплыла. – Мне надо... Ещё один удар — и он свалился на пол, чувствуя, как бешено заходится сердце, а дыхание клочками вырывается из груди. Органы менялись, а скоро начнут меняться кости и тогда... Он не успеет. Мерлин, он не успеет и превратится прямо тут, в школе! И тут помощь схватила его и заставила встряхнуться и не паниковать. – Ну–ка... пойдем... – Лили с огромным усилием, хватаясь за столбики кровати и пыхтя, кое–как поставила его на ноги. – Ты что творишь? Отойди от меня! – Ремус попытался вырваться из её рук. – Я должен уйти... выйти из замка... – Ты не выйдешь из школы живым, если кто–то увидит, как ты меняешься! И на территории, и в школе полно мракоборцев! Есть какой–нибудь потайной ход? – Надо добраться до Гремучей Ивы, а там... там есть лаз, – Ремус изо всех сил постарался взять себя в руки. – Позови Питера. Он знает... он нам поможет. – Хорошо, – Лили усадила его и выбежала из спальни, грохнув дверью. Целых пять минут Ремус сидел на кровати, задыхаясь и обливаясь потом. Ему это время показалось вечностью и возвращению Лили он обрадовался как Новому году. – Он куда–то ушел, я не могу его найти, – Лили вернулась в спальню уже в своей зеленой парке, шапке и с сумкой в руках. – Я сама тебе помогу. У Ремуса уже не было ни сил, ни времени спорить. Лили была упряма, а ему было слишком паршиво, чтобы играть в героя и отказываться от помощи. Так что он был даже благодарен ей за её упрямство. Они выбрались в коридор, миновав гостиную, в которой все ещё жались по углам влюбленные парочки. – Скажись пьяным, – прошептала Лили, когда они уже шли по коридору. Она надвинула шапку ему на глаза и буквально тащила его на своем плече, хотя Ремус старался идти сам. – Даже мракоборцы уже знают, что у нас была шумная вечеринка, я скажу, что веду тебя на воздух, потому что ты там уже все заблевал. Сможешь? – Легко, – простонал Ремус и в самом деле чуть было не сблевал. Лили усмехнулась.
Легенда им пригодилась дважды — их остановил мракоборец, на которого Ремуса стошнило и профессор Слизнорт, который, конечно же поверил Лили на слово. Кое–как они все же добрались до Хижины и когда меняющийся желудок Ремуса перестало так зверски выворачивать наизнанку от запахов, он выпил волчье противоядие, а Лили помогла ему с веревками. Это было странно — видеть её здесь, в обстановке, которая всегда ассоциировалась у него с Джеймсом, Сириусом и Питером, но Ремус все равно был очень рад, что не остался один в эту ночь. За несколько минут до превращения он уже сидел у стены, привязанный к железным кольцам, и смотрел, как лунный свет подбирается по полу к его ногам. Он был уже готов и не хотел ни на что отвлекаться, как вдруг Лили подала голос: – Скажи, Ремус... Ремус приоткрыл глаза и, к своему удивлению увидел, что Лили присела на пол рядом с ним. Она была в куртке и шапке, потому что в хижине было очень холодно. – Ты ведь хотел сбежать не только потому, что хотел быть со стаей? – у неё была цветная вязаная шапка, рыжие волосы разметались и Лили выглядела забавно. – Ты хотел разыскать Валери? В этом всё дело? Пауза. – Откуда ты знаешь? – деланно–легкомысленно спросил он, слегка задыхаясь. Лили снисходительно усмехнулась и вдруг крепко взяла его за руку. – Ну я ведь твой друг, Ремус Люпин. Ты сам так сказал. Ремус слабо улыбнулся. Лили улыбнулась в ответ. В этот же миг его ногти начали вытягиваться и темнеть. Лили сжала её крепче и накрыла второй ладонью. Через минуту ребра Ремуса начало ломать. Но Лили никуда не ушла.
* * *
Питер выскользнул за портретный проем, боязливо оглядываясь и его почти сразу же схватили за воротник чьи–то руки. Несколько секунд борьбы — и напавший затолкал его в темную нишу. – Ты сделал, что тебе сказали? Ты выманил её? Выманил?! – заскрипел чей–то голос прямо у него над ухом. Испуганно сжавшийся Питер поднял голову, узнав обладателя скрипучего голоса. – Нет... – выдохнул он, глядя на перекошенное от страха лицо Северуса Снейпа. – Нет, я не смог, не стал! – Питер боялся и от того, слегка прихрюкивал на вдохе, как обезумевший мопс. – Они сказали... Мальсибер, этот Мальсибер сказал, что хочет, чтобы это была Лили... он хотел убить её?! – взвизгнул Питер. – Тихо! – рыкнул на него Снейп и Питер икнул, закрыв рот рукой. Рядом прозвучали чьи–то шаги и затихли в отдалении. Когда мракоборец ушел, Снейп снова зашептал: – Можешь передать им, что я не буду больше им помогать! Они хотели убить Лили! Я никогда не стал бы...к тому же, она уже куда–то ушла! Снейп вдруг снова сграбастал его за грудки и Питер подавился последними словами. – Ты никому не скажешь о том, что тебя просили сделать, понятно? – прошипел Снейп, встряхивая его. – Не говори никому о том, о чем тебя просили и с тобой ничего не будет. Возможно сегодня наш клуб прекратит существование, – прошептал он. – И никто не должен знать о том, что он был. Если проболтаешься кому–нибудь, я добавлю в твой утренний чай крысиный яд. Тебе понятно? Питер испуганно закивал.
* * *
В ночь полнолуния крепко подморозило и отряды охотников развели костры. Никто не боялся привлечь внимание. Даже наоборот, так проще справиться, не надо будет выискивать этих тварей по-одной в гигантском, полном сюрпризов лесу. Никому не хотелось попросту терять своих солдат. Людей и так не хватало. Последние стычки с оборотнями и особенно схватка с колонией Сивого в горах, унесли много жизней. Теперь на службу призывали даже стажеров, тех, кто едва-едва овладел навыками перемещения между растениями-порталами, почти всегда с первого раза превращался в животное, уже убил как минимум одного зайца на стажировке и научился правильно застегивать форму. Эти ребята с горящими глазами страшно суетились, даже просто сидя у костра и пережевывая вяленое мясо. Переживали, дергались от каждого шороха и изо всех сил пытались показать, что они не будут путаться под ногами, а спасут всех, до кого смогут дотянуться. Они нервно улыбались, жадно внимали любому пустяшному заявлению о непогоде, тут же принимались проверять застежки на форме и делали вид, что ни капли не переживают из-за замечаний. Бывалые охотники поглядывали на эту мышиную возню со злобой и печалью. Видимо, дела в Министерстве совсем плохи, раз на защиту Хогвартса бросают тех, кто ещё год сам сидел в его уютных залах и набивал пузо йоркширским пудингом. Кристофер Браун, самый старый охотник Министерства, месяц назад потерявший в схватке с колонией Сивого всех своих учеников, левый глаз и два пальца на правой ноге, отхватил острыми крепкими зубами кусок вяленого мяса и неодобрительно покосился на стажера, которого прислали в его отряд два дня назад. Парнишка только что вернулся с опушки с охапкой хвороста в руках и вид у него был такой, словно он пережил бой с драконом. – Светло как днем, а? – довольно спросил он у молчаливо жующих собратьев, сваливая ветки в кучу у костра. – Удивительная ночь, на ветках иней, все сверкает, кругом такая тишина. Сколько историй рассказывают об этом лесе и всё зря. Ни капли не страшно. Красивое место. Он уселся на свободное место и выражение волнения на его лица, умело замаскированное под нетерпение и желание надрать пару волчьих задниц, переросло в легкую беспомощность, когда на его слова никто не отреагировал. – Будет ещё красивее, – вдруг подал голос Кристофер, разрывая особенно жесткий кусок мяса. – Когда придут эти твари и мы выкрасим этот красивый чистый снег в красный. Нет ничего красивее крови оборотня. Кто-то криво ухмыльнулся, охотник, натачивающий финку, выдавил сиплый смешок. Мальчик тоже попытался небрежно улыбнуться, но страх, заметавшийся в его глазах как загнанный заяц, выдал его с головой. – А вы думаете они правда придут? – спросил он, прикрываясь всё той же нервной улыбкой. – Ведь мы же разбили Сивого, разве нет? Над костром повисла неловкая тишина, даже размеренное унылое чавканье и визг точильного камня прекратились. Охотники уставились на стажера. Тот покраснел до ушей. – То есть вы... это вы разбили, мистер Браун. Говорят, вы уничтожили колонию подчистую, – проговорил мальчик, подбавив в голос изрядную толику лести. Старик скривился, словно у него заболели зубы. – А если у него не осталось людей, значит он не сможет напасть, – продолжал стажер, видимо думая, что если он убедит в этом как можно больше людей, то Сивый и в самом деле передумает наступать. – Он же не сможет напасть на такой огромный замок с дюжиной или... – Сможет. И нападет! – громко гаркнул Браун и мальчик втянул голову в капюшон своей новехонькой, чистой мантии с нашивками. – Нападет и всё тут. Никто Сивого не уничтожил, только хвост ему подпалили, – с нескрываемой горечью сказал старик. – И он уже давно зализал свои раны, можешь быть уверен! Продался Волдеморту, а этот позволит ему перекусать столько народу, сколько захочется. А если нужно будет – и из-за границы ему волков доставит. Или сынок его соберет новую колонию и приползет к папаше прощения вымаливать, а тот его простит, не сомневайтесь, молодой человек! И все они припрутся сюда сегодня, потому что пока Сивый его задание не выполнит, будет наступать на замок столько, сколько потребуется. – Какое задание? – Не твоего ума дело, – отрезал Браун. – Подкинь лучше дров в костер. Стажер моментально схватился за хворост, но перехватил чей-то смешок и принялся бросать ветки медленнее и небрежнее. – А вообще мне все равно, даже если он придет, – заявил он. – Пусть приходит. Хоть дюжина! Хоть полсотни! Мы лучше вооружены, мы быстрее, умнее и сильнее, у нас лучшие воины и мы справимся с ними в два счета. Я их совершенно не боюсь. – Кто это здесь не боится? Все оглянулись на новый голос. К группе охотников у костра приблизился капитан отряда, назначенный вместо Валери Грей, Карадок Дирборн, вернувшийся в Министерство уже после того, как его посчитали мертвым. Он сильно похудел и постарел, вид у него был потрепанный, а всю левую часть лица пересекали ужасные шрамы, но держался Дирборн бодро. Задав вопрос, он обежал лица охотников требовательным взглядом и задержал взгляд на личике рыжего юноши, который немедленно вскочил и залился краской. – Я..я имел в виду...мы же вооружены лучше и... мы умнее... и... – Только дурак не боится оборотней, – громко перебил его Дирборн. – Я охочусь уже десять лет и готов обосраться от ужаса перед каждой схваткой. Охотники посмеялись, стажер окончательно сдулся и принялся тыкать уголья палкой. Кристофер Браун тяжело поднялся со своего места. – Ну здравствуй, медведь, – они поздоровались и обнялись. – Слыхал, ты всех перехитрил и остался в живых, а? – сварливо поинтересовался Браун и похлопал Дирборна по плечу узловатой рукой. – Такого старого хитрого зайца как ты трудно перехитрить. – Ну... – Браун пожевал губами. – Кое-кому это удается. Пройдемся. – Ты вернулся с того света. И я это ценю. Без тебя нам было бы хреново, Дирборн, очень хреново. Мы потеряли треть отдела в той засаде, а не все могут тратить время на Хогвартс. Сегодня нас здесь мало и я рад, что с нами будешь ты. Твои когти уложили немало разных тварей. Но есть кое-что насчет твоего возвращения, чем ты расстроил меня. – И что же это? Они остановились на опушке. Браун посмотрел на него снизу-вверх. Сердито и вопрошающе. – Где Грей? – требовательность в его голосе схлестнулась с скорбным дребезгом. – Ты говорил, вы вместе бежали на Запад, – Браун сцапал его за локоть. – Где моя девочка? Пару мгновений Дирборн смотрел на него. – Я... не знаю, – наконец сказал он и сделал вид, что отряхивает мантию. Браун выпустил его руку. – Я наткнулся на неё в горах через день после бойни. Мы вместе хотели найти остатки колонии Сивого, но попали в засаду пожирателей. Их было больше дюжины, так что нам пришлось разминуться... по понятным причинам, – не удержался охотник, намекнув на собственный плен. Браун медленно вдохнул, не сводя с него пристального, прищуренного взгляда. Карадок рассмеялся. – Браун, уж не думаешь ли ты, что ради должности я бы подставил Валери Грей? Помнишь охоту на Нунду на ближнем востоке? Эта тварь заразила меня, я мог умереть и вы все готовы были бросить меня, все, кроме неё. У нас с ней было много чего в прошлом, но так я бы никогда не поступил. И вот это... – он постучал себя по уродливому шраму на щеке, – ...я получил, дав ей возможность уйти живой из той заварушки. Меня должны были убить в ту ночь, стал бы я так рисковать ради сраного повышения? Браун собрался было что-то сказать, как вдруг рядом громко хрустнула ветка. Дирборн в мгновение ока выхватил и засветил палочку. Свет выхватил из темноты застывшего на месте оленя. Он смотрел на охотников большими влажными глазами и нервно прядал ушами. Карадок опустил палочку. Олень тут же сорвался с места и исчез среди деревьев. – Идем, – отрывисто бросил Браун. – Пора нам вернуться в лагерь, не ровен час эти твари нагрянут. Пора бы им уж, – старик враждебно взглянул на полную луну. Они развернулись и пошли к лагерю, но тут вдруг ночь вокруг них полыхнула красным. – Эт-то что ещё такое? Охотники вгляделись в красную искру, медленно опадающую над верхушками деревьев совсем неподалеку от них. А ещё через секунду их костер дал ответный сигнал. – Что ж, ты был прав. Действительно пора, – Карадок хлопнул старика по плечу и первый побежал к костру. Оказалось, что искру тревоги запустил стажер, когда в очередной раз ходил в лес по поручению. Когда Дирборн прибежал к костру, перепуганного мальчика уже обступили охотники. – Что ты видел? – Дирборн пробился к нему и схватил за плечо. Паренек оглянулся на него. – Школьники в лесу! – выдохнул он. – Двое! Похоже со старших курсов. Один крупный такой, белобрысый, второй поменьше, темноволосый. Оба в мантиях! Я набирал воду, увидел их, побежал следом, но они меня заметили и...и... – И что? – громче спросил Дирборн. – Я не знаю, что вышло, – патрульный развел руками. – Я их потерял. Как испарились! Раздался раздраженный ропот. – Ладно, – Дирборн хлопнул его по плечу и отступил. – Запиши время и событие в Журнал, – стажер кивнул и схватил журнал, на который были наложены Протеевы чары. Запись, сделанная кем-то из охотников на одном посту, тут же появлялась в журналах на всех постах. – А я пойду и поработаю нянькой, – Карадок вскинул на плечо колчан. Раздались смешки. – Что за черт! – воскликнул вдруг стажер, едва раскрыв журнал. – Ну что там ещё? Стажер подбежал к ему, бешено сверкая глазами. Дирборн раздраженно выхватил у него журнал и рывком раскрыл. Несколько охотников заглянули ему через плечо. У них на глазах на странице, заполненной сводками, проступала новая запись. Южный патруль, находящийся на другом конце леса, за много миль от них давал знак о том, что только что видел... – ... двух школьников семнадцати лет, – пробормотал Дирборн. – Один крупный и светловолосый, другой... – он встряхнул головой и пошире открыл журнал, приближая его к глазам, но ничего не изменилось. Охотники там видели тех же студентов. Повисла пауза. – Мистер Дирборн... – голос патрульного дрожал от негодования. – Сэр... я клянусь, клянусь Мерлином и Морганой, и всем, чем пожелаете, они были там! – он указал на черные голые деревья. – Прямо у меня перед глазами! Они не смогли бы переместиться на несколько миль за пять минут, трансгрессировать здесь невозможно! Дирборн переглянулся с Брауном. Старик жевал губами и выглядел крайне озадаченным, но прийти к какому-нибудь решению, которое объяснило бы загадочное совпадение, они все равно не успели. Потому что именно в этот миг у них над головами разлился пронзительный, полный тоски вой. И лица охотников тут же загорелись одно за другим, словно лампочки в замкнутой цепи. Про журнал и загадочную запись все тут же забыли. Ночь звала на охоту. – Я с этим разберусь, – Дирборн бросил журнал стажеру, пока все расхватывали оружие и цепляли снаряжение. – Запиши то, что видел и точно поставь время. Как тебя зовут? – Томас Найт, сэр. – Отлично, Найт. Пойдешь со мной и покажешь, где ты их видел.
* * *
Едва они вошли в лес, Дирборн снял лук с плеча и натянул тетиву. Стажер поспешил сделать тоже самое. Эта была его первая, настоящая, не тренировочная или экзаменационная вылазка в лес, тем более под руководством того, чье имя было известно по всему Отделу. Поэтому его трясло от ужаса и восторга. И он очень боялся, что Дирборн, который уже хищно шел по следу, это заметит. Он же все замечает. Дирборн. – Ну и как ты оказался здесь? – спросил вдруг он. – Не похоже, чтобы тебе нравилась полевая работа. Сидел бы в главном офисе, занимался бумажками. – Мисс Грей понравились результаты моего анимагического экзамена. Она сказала, что я могу пригодиться. – Да? И в кого же ты превращаешься? – В филина, – ответил стажер, а когда Дирборн засмеялся, воинственно добавил: – Говорят, это большая редкость для волшебника! – Да уж, действительно редкость. В случае неудачной охоты, ты можешь сам доставить в министерствописьмо о провале, это верно, – посмеиваясь, Дирборн снова вернулся к следам. – Ты уверен, что они были именно здесь, Найт? – Да. – Интересно, – охотник выпрямился и почесал бороду. – Что? – Присмотрись, – Дирборн повел рукой в грубой перчатке. – Снег здесь чистый и ровный, хотя вот здесь, – он указал на разрытые корни дерева. – Явно поработал кабан. И вот здесь, – его палец указал на разрытое дерево в другой стороне. – И где же в таком случае его следы? Или следы птиц? Последний снегопад здесь был давно, – он снял что-то с ветки и потер между пальцами. Между его бровей залегла складка. – Тут действительно кто-то побывал. И замел за собой следы. Такое мог сделать только человек. Но человеку не так просто «испариться» в лесу, – Дирборн сузил глаза, оглядывая притихшие деревья, а потом вдруг резко повернулся к напарнику и схватил его за воротник. – Ну-ка рассказывай, стажер! Выкладывай, что ещё ты видел? Ты ведь не все рассказал, верно? – Я... я... я видел.... – Кого? – Я видел призрака, – вдруг прошептал стажер, выпучив глаза. – Вон там, – он указал в сторону кустарника. – Гигантский черный пес в клубах тумана, он появился словно из ниоткуда. Это был Грим! Я точно знаю! Мой дедушка говорил, что... – Ты сказал пес? – на лице охотника что-то промелькнуло, он приподнял уголок рта. – Черный? – Черный, как сама ночь, у него были страшные глаза и зу... – Хватит, – Дирборн вскинул руку. Усмехнулся. – Значит, черный пес. – Это был при... – Найт, призраки, как правило, не линяют, – Карадок поднял руку и показал ему то, что снял с ветки. Стажер заморгал, уставившись на клочок черной шерсти. – А наш призрак так ломился сквозь кусты, что оставил за собой след. Поступим вот так. Иди обратно и скажи, что мне нужно будет подкрепление, пусть придут Найверт и Хопкинс. И скажи, чтобы они... Он вдруг осекся, словно его толкнули в спину. – Чтобы они что? – переполошился стажер и схватился за палочку. – Чш-ш... – глядя в одну точку, Дирборн положил руку на тетиву. Она чуть скрипнула, натягиваясь. – Что такое? – едва слышно пропищал стажер, близкий к тому, чтобы наделать в штаны. – Ничего, – сам Карадок был неподвижен как статуя, но его взгляд чуть не сшиб мальчишку с ног. – Ничего страшного. Просто на нас охотятся, Томас Найт. На деревьях. Наверху. – Боже... – тоненьким голосом простонал стажер, каменея от ужаса и не решаясь поднять голову. – Когда я скажу... – тихонько говорил Дирборн, все туже натягивая тетиву под покровом длинной мантии. – Беги со всех ног. Пусть Найверт отправит людей к южному посту, скажи, что действовать будем как в Йорке. Он поймет. Ну а теперь беги. На счет три. Раз... два... Найт сорвался с места, как только Дирборн выкрикнул «ТРИ!» и порывисто оглянулся, одновременно спуская стрелу. Оборотень, притаившийся в кроне невысокого орешника с громким рыком шарахнулся прочь и рванул в лес. Дирборн выругался и рванул следом, по пути натягивая новую стрелу. Томас Найт бежал, захлебываясь ледяным воздухом, оглядывался каждые несколько секунд и неизбежно спотыкался. Грим, «на нас охотятся», теперь это. Слишком много страхов для одной ночи. Дирборн прав. Самое лучшее – это вернуться в Минстерство. Возможно для него даже найдут вакансию секретаря, если узнают, что он побывал на таком непростом задании! Вдалеке замаячил свет костра. Найт вздохнул с облегчением и ускорился. Но все равно не успел. Маленький черный оборотень, идущий по его следу от самой разлуки с Дирборном, беззвучной тенью слетел с дерева. Раздался хриплый, булькающий звук. Снег забрызгало кровью, мертвый стажер ничком упал в снег. Небольшую морду оборотня пересекали следы когтей, отчего он был слеп на один глаз. Он обошел тело охотника по кругу, принюхиваясь к крови и только собрался уже отгрызть от него кусок мяса, как вдруг другой оборотень, побольше, спрыгнул с дерева следом и врезал ему лапой по морде. Первый оборотень заскулил, потом зарычал. Волки рычали друг на друга, словно переругиваясь. Позади второго оборотня появилось ещё несколько, поменьше. Они прижимали уши к голове. Люди у костра зашевелились, услышав рычание, раздалось бряцание оружия. Волки переглянулись и шмыгнули в тень. А редкий анимаг Томас Найт остался лежать в снегу, широко открытыми, невидящими глазами глядя, как в лес вбегают охотники.
* * *
Дирборн оказался настырным. Ремусу пришлось изрядно побегать, чтобы охотник наконец отстал. Пущенная им стрела лишь слегка задела плечо, но Ремус смог как следует рассмотреть рану минут через двадцать после стычки. Серебро пузырилось и разъедало содранную кожу на плече, поблизости не было ни капли бадьяна, а впереди была целая ночь. Инстинкт тянул зализать рану, но этого бы его убило, так что Ремус постарался не обращать на боль внимание и огляделся, шевеля острыми ушами. Лес просто кишел звуками. Ремус слышал шорох мелкого и крупного зверья, волшебного и не волшебного, слышал, как снег хрустит под чьими-то лапами, но не мог понять, волчьи это были лапы, или лапы оборотня. Слышал все – кроме шагов и голосов охотников. Эти ребята действительно знали свое дело и могли передвигаться бесшумно, как кошки. Но самое главное, что Ремус слышал – это голоса Джеймса и Сириуса, их оглушительный топот в снегу и постоянные перекидывания в оленя или собаку – попытки сбить с толку охотников, которые шли по их следу. Наверняка Дирборн тоже среди этих охотников... Они бежали на северо-восток леса. Все дальше и дальше. И когда Ремус старался отрешиться от всех звуков, которые его окружали, он слышал, как где-то в той, отдаленной части леса происходит что-то очень странное. Странное и жуткое. Топот множества ног. Много ног в одном месте и одинокие, спотыкающиеся – в другом. Чей-то неприятный смех и выкрики. Вспышки. Вспышки заклинаний. Хруст и треск коры деревьев, в которые попадали эти заклинания. Всё это было таким далеким, что постоянно ускользало от слуха Ремуса, как плохой радио-эфир. Он встряхнулся и побежал дальше, стараясь держаться на таком расстоянии, на каком его не заметят охотники и на каком он потеряет ребят из поля слышимости. Это было сложно, учитывая, что не он один шел за ними. Острый слух уловил тихий треск и хриплое, слюнявое дыхание неподалеку. Ремус увидел его – небольшого рыжего оборотня, чья шерсть сильно привлекала внимание в темноте. Он заходил слева и не видел Ремуса. Не без труда, Ремус вскарабкался на дерево, в несколько крупных прыжков опередил оборотня и прыгнул прямо на него – как учил своих детей Сивый. Короткая схватка – и рыжий оборотень с визгом убегает в лес. Ремус отряхнул морду от крови и чувства вины перед сородичем, но на угрызения совести не было времени – он рыкнул волку вслед и помчался дальше. Хотелось верить, что раненый оборотень не станет легкой добычей для какого-нибудь охотника. Ремус перемахнул через поваленную сосну и с силой впечатался лапами в снег. Он слегка припадал на левую, плечо ужасно саднило, но ему нельзя было медлить. Но, не успел он скрыться, как по его следам у сосны пробежало не менее полудюжины его собратьев, во главе с маленьким черным волком.
* * *
– Стой! – Джеймс резко остановился, схватившись за дерево и задыхаясь. – Мы сильно оторвались! Они потеряют нас из виду! Сириус, которому было тяжелее бежать из-за непривычно тяжелого и грузного тела, уперся ладонями в колени, с трудом выталкивая из груди воздух. – Со-кха-кха-атый... мне кажется... я слышал... слышал рычание, – он отдышался и поднял голову. – Здесь волки, Сохатый. – Серьезно, Бродяга? – Джеймс развернулся и прислонился к дереву спиной. Ему тоже было непривычно бежать и не поправлять очки каждые две минуты. Он то и дело машинально тыкал себя по носу. – Мы углубляемся в лес, здесь могут быть волки, – Джеймс полез в карман и достал сквозное зеркало. – В жопу мы углубляемся, а не в лес, – проворчал Сириус, выпрямился и мрачно огляделся, выдыхая облака пара. Джеймс засмеялся. Оказывается, от быстрого бега Мальсибер мог и разрумяниться. – Тебе виднее, Като. – Да пошел ты! – окрысился Сириус, обратился в собаку и показательно встряхнулся, а потом начал усиленно нюхать и рыть носом снег, чтобы не потерять след слизеринцев. – Хвала Мерлину, что у нас есть твой нос, Бродяга. – пробормотал Джеймс, наблюдая за ним, а потом взглянул в зеркало («Тьфу, черт, не могу привыкнуть к этой роже!») и позвал: – Хвост! Эй, Хвост! – Джеймс быстро оглянулся – проверить, не догнали ли их. Времени было немного. – Хвост, мать твою, где ты там?! Зеркало отозвалось. – Ты видел, чтобы кто-нибудь выходил из замка? Какая-нибудь девчонка, или ещё кто? – Н-нет. Нет, я никого не видел. – Ты уверен, Хвост? – с нажимом спросил Джеймс. – Клянусь, я никого не видел! – Ладно. Как только эти придурки появятся в пределах карты – дай знать. – Хорошо. Сохатый... в замке что-то происходит! У кабинета Дамблдора много людей и они все... Сириус вдруг вскинул голову, очевидно, учуяв запах и зарычал. Джеймс оглянулся на него. – Плевать, Хвост, потом об этом расскажешь, – нетерпеливо перебил он. – Но Джеймс... – Сообщи, как только они появятся в пределах карты! – Джеймс спрятал зеркало. В этот же миг Сириус сорвался с места и побежал. Джеймс, отчаянно ругаясь, засветил палочку поярче и замахал ею как сигнальным огнем, точно зная, что охотники этот «сигнал» наверняка заметят. – Эй! – закричал он, пускаясь бежать и вскидывая палочку высоко над головой. – Эй, эй вы! – Эх-э-эй! – послышался крик Сириуса откуда-то издалека. Джеймс услышал чужой оклик совсем неподалеку – кто-то из охотников подал голос. А потом вдруг лес полыхнул чарами и в дерево, у которого ещё секунду назад стоял Джеймс, ударило Оглушающее проклятие. Джеймс скакнул в сторону уже в облике оленя и, не превращаясь, дал деру. – Эй, Сохатый! – голос Сириуса трясся от быстрого бега и периодических прыжков через ямы, поваленные деревья и пни. Заклинания сыпались градом, только успевай уворачиваться. Но в темноте и на бегу у охотников было мало шансов попасть. – Скажи, как долго мы будем танцевать с ними? Джеймс подпрыгнул и снег под ним брызнул во все стороны, когда в него угодили чары Помех. – Не знаю, Бродяга, бежим, бежим! – Было бы неплохо придумать, что будем делать... – Сириус пригнулся и как раз вовремя – над головой у него просвистело заклинание – веревки Инкарцеро со свистом схлестнулись вокруг ствола дерева. – ...если они нас сейчас поймают! Сюда! Они резко повернули, Сириус дернул Джейма за рукав, Джеймс заскользил и чуть не упал на гигантской замерзшей луже. – Ну так как насчет идей, Сохатый? – Сириус со смехом оглянулся на бегу, но охотники так и не отставали. – Я думаю! Джеймс и Сириус забегали все дальше и дальше в лес, туда, где деревья росли плотнее, кустарники годами срастались ветвями, где темнота пожирала свет и звук и Бог весть что могло водиться в этой темноте. То перекидываясь, то снова превращаясь в людей, они бежали и бежали, уворачиваясь от заклинаний. Ремус старался не отставать от них и ценой огромных усилий удерживался в невидимой зоне между ними и охотниками, чтобы в любой момент преградить последним путь, но какой-то момент услышал совсем рядом звук погони. Сбоку клином заходила волчья стая. По земле, по деревьям. Если они нападут – в лучшем случае охотники отобьют атаку, но тогда наверняка поймают Джеймса и Сириуса. План провалится и они попадут в капкан, с которым пока что просто играют. В худшем случае волки просто растерзают его друзей на части. Решение пришло к Ремусу моментально. И хоть ему не хотелось это делать, у него не было выбора. Лили права. Он не может допустить их гибель. Просто не может. Ремус резко свернул и бросился в сторону стаи. Не раздумывая, напал на вожака – как раз в тот момент, когда тот перепрыгивал с дерева на дерево. Они сцепились прямо в воздухе. Удар был такой силы, что Ремус взвизгнул – и вожак тоже. Они кубарем покатились по припорошенной снегом земле, сбитая с толку стая прервала погоню и переключилась на внезапного врага. Джеймс и Сириус ничего не услышали и не узнали, равно как и охотники, захваченные преследованием. Пока вожак стаи поднимался и отряхивался, Ремус ещё успел подумать, что он не успел как следует попрощаться ни с Джеймсом, ни с Сириусом. А потом на него набросилось сразу несколько волков, их зубы и когти впились ему в шкуру.
* * *
– Оторвались? – Сириус схватился за дерево уже человеческими руками и оглянулся. Несмотря на мороз, его лицо заливал пот. – Кажется, да, – Джеймс тоже тяжело дышал через рот и держался за бок. – Теперь надо ждать. Вот будет классно, если они сейчас возьмут нас в кольцо? Сириус нервно заржал, вытер лицо рукавом мантии и выпрямился, оглядываясь по сторонам. Внезапно его напряженное, уставшее лицо просияло. – Сохатый... Сохатый, смотри! – он оттолкнулся от дерева. За деревьями рос кустарник. Несмотря на отсутствие ветра, куст покачивался, а на верхней ветке что-то белело в темноте. Сириус сорвал вещицу с куста, а Джеймс засветил палочку. В руке у Бродяги был кусок ткани – такой, из какой может быть сделана пижама или ночная сорочка – белая в мелкий цветочек. Они уставились друг на друга. Лица обоих захлестнул страх пополам с азартом. – Они где-то рядом, – хищно прошептал Сириус, комкая находку. Думать о том, что эта пижама могла принадлежать какой-нибудь девчонке было слишком страшно, он предпочитал оставить эти мысли до того момента, когда эта девчонка, спасенная и живая будет виснуть у него на шее и благодарить. – Они где-то рядом, Сохатый! Сработало! Они неверяще захохотали и схватились друг за друга, а потом переменились в лице и брезгливо отстранились. – Черт возьми, я только что обнял Нотта, да? – Джеймс картинно передернулся. Сириус хохотнул. – Понимаю, приятель, мне тоже все время хочется тебе врезать, – Сириус хлопнул его по плечу. – Знаешь что, – Джеймс потер ладони. – Если мы сейчас дадим знак тревоги, то... Он прервался. Вдалеке раздался лай, а вслед за ним – пронзительный визг и отчаянный вой. Джеймс и Сириус замерли, пораженные этим внезапным звуком. Ещё секунду они вглядывались в лес, а потом они как по сигналу уставились друг на друга. – Бродяга... – Джеймс странно побелел. – Бродяга, тебе не показалось... что вой был какой-то... знакомый? Сириус качнул головой. – Этого не может быть, Сохатый! Это не Лунатик, Лунатик хотел уйти, он... Звуки волчьей своры стали ещё громче, теперь к лаю и визгам прибавился омерзительный треск – западнее того места, где стояли они. И тут же – с другой стороны леса, оттуда, куда они так спешили, раздалось эхо нескольких голосов и хруст веток. Кто-то в спешке пробирался мимо них. Джеймс затравленно оглянулся в ту сторону и снова повернулся туда, откуда доносились звуки боя. Сириус сжал губы, закрыл глаза и отчаянно выматерился. А потом они одновременно сорвались с места.
* * *
По каким-то причинам волки не убили его сразу. Моментальной расправе они предпочли наказание в стиле Сивого: окружили его плотным кольцом, оставив немного места в центре круга – там, где лежал Ремус. То и дело кто-нибудь вырывался из круга, наносил Ремусу удар, кусал его, ранил, а потом возвращался на место, бросая врага истекать кровью. Круг волновался, волки толкались, каждому не терпелось внеси свою лепту. Такова была цена за предательство. Ведь по логике вещей, он не должен был мешать им преследовать жертву. Не имел права нападать на вожака, который сам не спешил атаковать и только наблюдал за происходящим. Ремус узнал его, узнал его подслеповатую морду и этот бешеный взгляд, не раз являвшийся ему в кошмарах. Лука привел стаю в лес. Ремус зарычал, глядя ему в глаза и попытался подняться, но на него немедленно кинулся кто-то, вдавил в землю и с такой силой рванул его за шкуру на боку, что Ремус взвизгнул и отскочил, поджимая хвост. И как бы больно и страшно ему ни было, в затуманенной страхом и злостью голове находилось место и для недоумения. Волки вели себя так, словно отчетливо осознавали происходящее. Их действия были скоординированными, последовательными и продуманными. Они стояли на двух ногах и порой Ремусу чудилось, что за их рычанием он слышит издевательский смех. Ни дать, ни взять компания школьных задир. Ремус затравленно оглянулся и успел только закрыть голову лапой, когда на него опять набросились – теперь уже вдвоем. На самом деле он вовсе не хотел нападать на них, не хотел их калечить. Несмотря ни на что они были его братьями, его сородичами, все они были детьми Фенрира Сивого. А он предал их и наказание несет соответственно своему предательству. Но и Мародеры были ему братьями. Всю свою жизнь Ремус разрывался между тем и этим братством и сейчас, когда он умирал за одних от клыков других, эта борьба достигла своего пика. И переломилась. Переломилась в тот миг, когда Ремус услышал за ревом и воем топот, а потом увидел светловолосую голову, мелькнувшую среди темных кустов. Послышался ещё топот – в зарослях мелькнуло белое как мел лицо Генриха Мальсибера. Джеймс и Сириус! Но, к сожалению, их заметил не только он. Один из волков вдруг оторвался от развлечения и ринулся в кусты. Всё, что произошло после длилось не больше десяти секунд. Но от ужаса, пронзившего Ремуса в тот миг, ему показалось, что он видит все в замедленной съемке. Сириус вырвался из кустарника и окаменел от неожиданности, увидев сборище волков и одного из них – бегущего прямо на него. А затем волк прыгнул. Шерсть у Ремуса на загривке встала дыбом. Несколько секунд, всего несколько секунд, даже не минута – разбились на отдельные части – вот он видит, как ноги Сириуса бьются в агонии под тушей оборотня. Душераздирающий вопль а затем короткий рык – и вопль обрывается в разорванной глотке, алая кровь фонтаном бьет в воздух, а затем – тишина. Нет ничего страшнее этой тишины. Ноги человека расслабляются и рука, вцепившаяся в холку зверя, шлепается на землю. Ремус даже не понял, что кто-то опять напал на него и теперь кусает и когтит. Оборотень неторопливо слез с окровавленного тела Сириуса, двигаясь совсем как человек, и оглянулся прямо на Ремуса. Взгляд у него был человеческий. Такой прямой и ясный, какого не бывает у оборотня. А с морды капала кровь. Кровь Сириуса. Сириус мертв. Сириус мертв. Эта тварь только что убила его лучшего друга. Как будто не было этого месяца. Как будто не было. Ничего. Как будто только что Бродяга бросил ему через всю комнату бутылку огневиски. А Ремус поймал. Словно со стороны он услышал чудовищный рев и только потом осознал, что этот рев рвется из его собственной груди. Вместе с болью, отчаянием и абсолютной, всесметающей ненавистью. Чудовище, жившее в нем все семнадцать лет, вырвалось из оков человечности, схватило когтистыми лапами волка, который как раз собирался его наказать, отшвырнуло его как кутенка, а затем в два прыжка вырвалось на свободу. Оборотень, стоящий над телом перепугался и бросился наутек. Ремус – вдогонку. Они пробежали совсем немного и Ремус врезался в убийцу Бродяги. Волк взвизгнул, они покатились по земле. Ремус резво вскочил, схватил рвущегося прочь оборотня за шкуру так, что когти глубоко вошли в его тело, размахнулся и швырнул о ближайшее дерево. Захлебываясь рыдающим рычанием подскочил к упавшему и, не дав ему даже подняться, опять размахнулся и шарахнул о землю. Никогда ещё он не чувствовал такого желания убивать. Убить, растерзать на клочки – и того мало будет! Противник попытался подняться и бежать. Ремус заревел и прыгнул на него, обнажая клыки...
Противник был уже мертв, а чудовище, пораженное, ослепленное горем, все рвало и рвало его на куски и никак не могло утолить свою жажду мести. И неизвестно, сколько ещё это длилось бы, если бы на помощь не подоспела остальная стая. Ремус рывком оглянулся и зарычал на них, тараща обезумевшие глаза. Лука пробился вперед, ошеломленно глядя на кровавую сцену. А за ним из стаи вдруг появился кое-кто ещё. Тот, которого Ремус надеялся никогда больше не встретить. Тот, которого он искал, но так и не нашел в колонии Сивого. Волчица оскалилась и зарычала. Она тоже узнала своего врага. Лука по кругу обошел тело убитого сородича. Его единственный глаз выражал такой шок, что даже Ремусу стало не по себе, хотя безумие ещё не оставило его. Стая роптала, шерсть на спинах шевелилась, зубы скалились – все мечтали добить предателя, но теперь эта привилегия принадлежала вожаку. Пауза длилась недолго. Лука кинулся на него. Драться с ним оказалось в стократ сложнее. Он был опытным воином и к тому же все время бил Ремуса лапой по глазам, так что Ремус и напасть толком не мог. Лука повалил его на землю и обхватил лапами – точь в точь как тогда, когда они сцепились в колонии. Только теперь сверху был он и давил его к земле, так что Ремус захлебывался рычанием и задыхался. Стая одобрительно рычала, волки нетерпеливо подскакивали, волчица не стерпела первой и рванула с места, обнажая клыки, но именно в этот момент судьба Ремуса решила остепениться и перестать быть шлюхой. Легкой тенью на Луку откуда-то сверху вдруг обрушилась пума. С неожиданной для такого небольшого зверя силой и яростью она вцепилась зубами волку в холку и тот с визгом запрыгал по поляне, прямо как дикий бык на родео. Впервые Ремус видел, чтобы обычные лесные животные вступали в бой с оборотнями. Волк брыкался, рычал, визжал, катался по земле, но пума сидела крепко. Хотя не пыталась пустить в ход зубы и порвать врагу глотку – просто держала волка зубами за шкирку и молотила мощными толстыми лапами по морде, издавая яростное и немного смешное рычание. В какой-то момент Лука исхитрился зацепить пуму лапой и отшвырнул в сторону. Животное ударилось о землю, но тут же резво вскочило, ощерилось, но вместо того, чтобы напасть, вдруг вскинуло уши, глянула куда-то в темноту и... рвануло в лес. Похоже, зверек понял, что в схватке со всей стае ему не выжить. Но и стая не просила ему обиду – двое волков во главе с волчицей бросились следом и вскоре их рык и топот затихли в отдалении. Ремус, израненный, задохнувшийся и совершенно обессилевший, поднял голову и приоткрыл залитые кровью и потом глаза. Лука прошелся вокруг него, тихо ступая по земле. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что это – конец. И так было ясно, что ему не дадут уйти живым. После того, как он бежал из колонии. После того, как сорвал охоту. После того, как убил одного из них. Он все-таки сделал это. Убил оборотня. Только теперь он об этом не жалел. Сириус был мертв, этот гребанный мир так и не стал лучше во время его жизни и не станет в ближайшие сто лет. Так зачем жить? Лука остановился, заиграл лопатками, и рычание, похожее на рев заводящегося мотора, заклокотало в его груди. Ремус малодушно закрыл глаза.
* * *
Джеймс обратился в прыжке. Он прорвался сквозь кустарник как ракета, перемахнул через Ремуса и с размахом вспахал всеми копытами землю, вонзая в волка острые рога. Оборотень ошалел от неожиданности и завизжал, отступая, но на него тут же накинулся Сириус. Поляна наполнилась лязгом зубов, визгом и лаем. На звук боя прибежала ещё парочка волков. Одному досталось рогами Сохатого, другого Джеймс вздел за лодыжку в воздух, но после этого первый оклемался и Джеймс только чудом избежал участи быть укушенным – волк повалил его на землю, но зубы вонзить не успел. Сириус выпустил Луку и прыгнул ему на спину. Неизвестно, сколько длилась бы эта драка и чем закончилась, если бы не подоспела помощь. Маленький отряд охотников высыпал на поляну и взял её в два счета. Джеймс и Сириус едва успели спрятаться. Превратиться сейчас они не могли, нужно было время, чтобы слюна оборотня усвоилась и не навредила. Они забились поглубже в кусты, наблюдая за происходящим с палочками на изготовку. Любого, кто попробовал бы взяться за Лунатика они немедленно уложили бы на месте, но, как оказалось, этого не понадобилось. – Этого свяжите покрепче! Следом за основным отрядом из лесу появилось ещё несколько человек. Во главе их шла Валери Грей с головой, покрытой капюшоном. Их преподаватель по уходу за магическими существами здорово похудела и осунулась, она была растрепана и покрыта кровью. Рукав её мантии был разорван, как будто его исполосовали лезвиями, а руку до кончиков пальцев покрывала кровь. Вид у мисс Грей был страшно злой и раздраженный. Она отбила какую-то ветку на ходу и ветка чуть не попала в глаз её помощнику. Охотники, идущие следом, несли покрытые носилки. Джеймс и Сириус переглянулись. Сириус вдруг потянул носом и его острые уши встали торчком. Толкнув Джеймса, он ринулся в лес, прочь от места происшествия. Джеймс про себя чертыхнулся, поглядел ему вслед, потом на Лунатика, потом снова на Сириуса – и побежал следом. – Веди его в лагерь, Хопкинс! – Валери затянула на Луке намордник и оглянулась, когда оборотнем занялись её люди. – Где остальные? – Двое мертвы, один сбежал, ещё двоих отправили к Брауну, я их осмотрю, надо только рассвета дождаться, – у охотника, бегущего за ней трусцой, на рукаве была светлая целительская повязка и дребезжащая сумка в руках. Он все пытался примериться к раненой руке Валери. – Хорошо, – она мельком посмотрела на него и вдруг оглянулась так, словно только что его заметила. – А чего вы тут топчетесь?! Идите займитесь телом мальчика! – когда целитель убрался от неё подальше, она сорвала с головы капюшон. – И где эта чертова волчица? Кто-нибудь догнал её? – Нет, мэм, она слишком быстрая, – отозвался плечистый, грузный охотник. Он, вместе с другими двумя нес клетку для Луки. – И наверняка уже далеко отсюда. Валери выругалась, глядя, как охотники тащат волка в клетку, а тот извивается и лает. – Найверт ещё не вернулся? – Прислал Патронуса минут пять назад, – тут же отозвался чей-то голос, перекрывая лязг и грохот клетки – оборотень рвался на свободу. – Они шли по следу, сказали, что стая разделилась, одну часть они потеряли. И ту волчицу тоже. Валери цокнула языком и отвернулась к деревьям. – Я пойду её искать! – она накинула капюшон обратно, повесила на плечо лук и махнула охотникам, возившимся с клеткой. -Тащите и его к Брауну! И будьте внимательны, он под действием противоядия и может вырваться! – А с этим что делать? – охотник по-имени Хопкинс подошел к лежащему без сознания Ремусу и носком сапога поддел его прокушенную лапу. Валери недовольно оглянулась и неловко запнулась. Повисла пауза, в течение которой охотница быстро взяла себя в руки. – Он живой? – спросила она деланно-ровным и спокойным голосом. – Да, мэм! – охотник как раз пощупал у Ремуса пульс. Валери тем временем подошла ближе. – Здорово изранен. Изгнанник, не иначе. Я уже видел такое. Хорошо, что ему не успели откусить уши и хвост. – Да... – Валери моргнула и наконец отвела взгляд. – Несите его в замок. – Не к Брауну? – Я сказала в замок! Пусть его осмотрят и окажут помощь. Никаких клеток, – она накинула на голову капюшон и в одиночестве направилась в лес.
* * *
– БРОДЯГА, СТОЙ! Стой! Джеймс перехватил Бродягу и толкнул назад. Тот оскалился. – Какого хрена ты творишь?! – выдохнул запыхавшийся Джеймс. Пес фыркнул, топнул передней лапой и обернулся человеком. Сириус встал с земли, также тяжело дыша, как и Джеймс, только вот взгляд у него был бешеный, перепуганый. – Ты хочешь второй раз кинуть Лунатика, а? – Кинуть?! Мать твою, да там Грей! Она о нем позаботится, а у нас с тобой есть ещё незаконченное дело, не забыл? – Сириус толкнул его в плечо. – Слизеринцы все ещё в лесу, а с ними кто-то ещё! Что если это Эванс, а, Сохатый? Джеймс сглотнул. – Я услышал след. Где-то совсем рядом. Мы н... – его лицо вдруг переменилось, он пару раз глубоко втянул в себя воздух, а потом безо всяких объяснений превратился в собаку и ринулся прочь. Джеймс, чертыхнувшись, побежал следом, но уже через пару минут погони Бродяга вдруг снова стал человеком, машинально пробежал ещё немного и вдруг замер как вкопанный. – Нет... – выдохнул он, в ужасе глядя куда-то вниз. Джеймс успел разглядеть только очертания человеческого тела, подбежав ближе, увидел лежащую в прошлогодней траве фигурку и на всем ходу врезался в Сириуса. – Нет... нет-нет-нет! – Сириус бросился вниз и схватил девушку за бесчувственную руку, проверяя пульс. – Нет, только не так... Сириус пытался вернуть её к жизни всеми доступными способами, но ни волшебные, ни магловские средства не работали. А Джеймс стоял рядом с ним, задыхался и под барабанный бой в груди смотрел на безмятежное, немножко грязное лицо Марлин Маккиннон. Её глаза были закрыты, волосы растрепались, ноги в светлых пижамных шортиках изодраны в кровь. На бедре шорты были разорваны. Джеймс уселся на корточки, потому что ноги вдруг стали ватными. Она была здесь. Всё это время, пока они преследовали слизеринцев, играли с охотниками, защищали Лунатика... Марлин Маккиннон в одиночку спасалась от своих убийц, возможно звала на помощь. И никто не откликнулся... – Твою мать, Марлин, нет! – потеряв самообладание, Сириус встряхнул её за плечи и её голова мотнулась из стороны в сторону, упав на бок. У Джеймса мороз по спине пробежал. – Ты не можешь вот так умереть, слышишь меня?! Сириус снова попытался нащупать у Маккиннон пульс на шее. Руки у него так тряслись, что он запутался в золотой цепочке. Не найдя пульса, Бродяга прижался ухом к её груди, скользнул бешеными глазами по темным деревьям и внезапно взгляд его прояснился, напоровшись на рассаду молодых свежих елочек. Блэк расслабился, плечи его пару раз дрогнули, а потом он вдруг врезал кулаком по земле и заржал как псих. – Жива, Сохатый! Она жива! Джеймс выдохнул, но в этот момент темнота вокруг них ожила, ночь полыхнула вспышкой заклинания, и в следующий миг Джеймс и Сириус обнаружили себя на земле, опутанными веревкой, а из кустарника вышел злой как сто чертей, грязный и выдохшийся Карадок Дирборн.
* * *
– И в чем прикол? Зачем люди идут в охотники, у вас тоже волки какого-нибудь родственника утащили, или что? Дирборн толкнул Джеймса в плечо, чтобы тот шагал бодрее и не болтал. Они с Сириусом плелись в связке, Дирборн шел позади и отмечал деревья, чтобы потом найти обратный путь и забрать Марлин. – Нет, приятель, – едко отозвался он. – Просто нравится шкуры спускать. Шагай! И живее, я и так потратил на вас всю ночь. – Зато было весело, – негромко сказал Сириус и тоже получил тычок в спину. – Сука, больно же! – Шагай! – Какого черта ты её там бросил? – рыкнул Бродяга, пытаясь обернуться в коконе из веревки. – Ей нужна помощь, это же и нарглу понятно! – Вы, похоже, и так неплохо ей помогли. Дальше разберутся без вас. – Это были не мы! – возмутился Джеймс. – Если ты действительно за нами шел, мог заметить, что мы пришли, когда она уже была... – Шел-шел. И видел много чего интересного, – Дирборн дернул веревку так, что Сириус чуть не грохнулся. – Черный пес, а? Олень? – он дернул Джеймса. – Неплохо для семнадцатилетних сморчков – такая анимагия, да ещё и вместе со всеми шмотками. Потянет на серьезный срок в Азкабане. Сириус побелел. – Иди! – Дирборн толкнул теперь его. Он вывел их на поляну, где охотники как раз формировали колонну для возвращения в замок. – Смотрите, кого я нашел! – крикнул Дирборн, выдергивая из кустарника нарушителей. – Долго пришлось за ними гоня... Он осекся, напоровшись на тишину, которая с его появлением захватила всю поляну. Охотник-целитель, который как раз закончил снимать образцы с тела убитого слизеринца, коротко оглянулся и подскочил так, что перецепился через собственную ногу и упал, какая-то охотница вскрикнула и закрыла рот рукой, лица у всех были такие, словно они увидели привидение. – Что это с вами? – усмехнулся Дирборн и прошел на середину поляны, но потом замер как вкопанный, уставившись на парочку пленных, сидящих на видном месте. Острое и бледное лицо Генри Мальсибера было запыленным и злым, пыль покрывала его одежду и волосы, так что он казался седым. Рядом с ним сидел Регулус, перепуганный насмерть, глаза навыкате, на грязном лице – чистые дорожки от слез. Он часто дышал и озирался по сторонам. Веревок на них не было, но по бокам стояли мрачные фигуры в мантиях с капюшоном. Дирборн пялился на настоящего Мальсибера наверное целую минуту. Потом примерно столько же – на Джеймса. А когда увидел тело, над которым работал целитель, стащил с головы капюшон и негромко выругался.
* * *
Пару часов спустя.
В кабинете Дамблдора горели все свечи, и тени собравшихся в нем людей плясали на стенах, точно радостные демоны. До рассвета оставалось чуть больше часа. Мать Катона сидела в кресле перед столом директора. Она уже не рыдала, только тихо всхлипывала и постанывала в платок, раскачиваясь взад-вперед. Её маленький, серенький муж стоял рядом и держал руку у неё на плече. Вид у него был не столько скорбный, сколько напуганный и потерянный. Мальсибер стоял рядом со своим отцом у зашторенного окна. Мистер Мальсибер мог с легкостью играть дьявола в каком-нибудь авангардном театре. Седые прилизанные волосы, брови вразлет, глаза непроницаемые, черные, как пуговицы. На нем не было ни пылинки, в то время как младшему Мальсиберу, который, как оказалось, уходя от погони провалился в гигантскую чахлую поганку, не дали даже умыться. Рядом с ними стояла Вальбурга Блэк. Вся в черном, с сеткой на лице. Её когтистая рука лежала на плече Регулуса. Тот был ни жив, ни мертв от страха и трясся, как осиновый лист. Слизеринские семьи заняли все пространство кабинета справа, в то время как слева, у самого стола стоял Дирборн и рассказывал Дамблдору о случившемся. Джеймс и Сириус, к которым уже вернулся их облик, стояли рядом с ним. Когда Дирборн закончил доклад, Дамблдор какое-то время сидел молча и смотрел на кончики сложенных пальцев. Тишину, воцарившуюся в кабинте, нарушали только всхлипывания миссис Нотт и возня феникса в клетке. – Спасибо, мистер Дирборн, – сказал наконец Дамблдор, словно очнувшись от какого-то транса. – Я вижу, что ситуация крайне запутанная. Вы уверены, что никто из студентов так и не смог дать вам внятного объяснения? – И те и другие говорят, что их подставили. Дамблдор кивнул. – Ну что же. В таком случае определить виновника всех событий невозможно. Боюсь, что мне придется исключить всех четверых. Вальбурга сильнее сжала плечо Регулуса. – Если, конечно, никто не захочет заговорить и рассказать нам, что же, в конце-концов, произошло. Повисла пауза. Джеймс и Сириус переглянулись. Посмотрели на Мальсибера, который в ответ смерил их презрительным, злобным взглядом. – Простите, директор, – вдруг подал голос мистер Мальсибер. У него был густой бас. – Но на мой взгляд ситуация более чем прозрачна. Я знаю своего сына, – он положил руку ему на плечо. – А вы знаете меня. Знаете, чем я занимаюсь. И, можете не сомневаться, я сумел внушить своим детям, что значит правила и закон. Они не нарушают их дома, что же тогда говорить о школе? Для меня очевидно, что Генри и его друзья узнали, что... – тут он неприязненно взглянул на Джеймса и Сириуса. – ...некие студенты планируют ночью нападение на девушку. Они поспешили на помощь девушке и, как можно видеть, пострадали намного больше, чем другая сторона, – Мальсибер послал сочувственный кивок безутешной миссис Нотт. – Тем более, что эти студенты, – тут он задержал взгляд на Сириусе. – И прежде демонстрировали признаки неуравновешенности. И даже принимали кое-какое участие в гибели предыдущей студентки – насколько мне известно. Сириус посмотрел на него с такой издевательской насмешкой, словно хотел сказать: уж не тебе, гнида меченая, решать, кто и чего достоин. У Джеймса на языке тоже вертелась пара словечек, на которые он никогда бы не решился в присутствии директора. – Судить, конечно, вам, Дамблдор, – в голосе Мальсибера все же проскользнула нотка жесткой иронии. – Но как один из членов совета попечителей, я считаю, что этих двоих нужно немедленно исключить. – Именно, директор, – подхватила Вальбурга. – Они представляют серьезную угрозу для Хогвартса и его студентов. – Мадам, если я не ошибаюсь, вы хотите, чтобы я исключил вашего старшего сына? – уточнил Дамблдор. Сириус посмотрел на мать. Вальбурга и бровью не повела. – У меня один сын, директор, – холодно молвила она. – И сейчас он стоит рядом со мной, – она положила руку и на второе плечо Регулуса. Сириус вдруг громко хлопнул себя ладонью по груди, свел брови домиком и красноречиво утер несуществующую слезу. В его исполнении вся эта комбинация почему-то выглядела как неприличный жест. Вальбурга сделала вид, что не заметила. Только ядовито-красные губы сжались. Дамблдор помолчал. – Ваши замечания справедливы, мистер Мальсибер, – сказал он наконец, складывая на столе руки. – Однако же, позвольте мне напомнить некоторые обстоятельства из доклада мистера Дирборна. Ваш сын и сын миссис Блэк бежали от того места, где было найдено тело студентки Маккиннон. Кроме того, допуская ваши вероятные предположения о роковой случайности, оба ученика оказали сопротивление охотникам, вплоть до применения особого рода чар. Запрещенных в стенах школы. И не забывайте, что они все же нарушили школьные правила. Что в итоге привело нас к невосполнимой потере. Миссис Нотт снова зашлась слезами. Дамблдор встал из-за стола и налил для миссис Нотт стакан воды из своего личного графина. – Поэтому, я немедленно исключил бы всех четверых, если бы не некоторые обстоятельства, которые также имели место быть в этой школе сегодня ночью. Не более чем час назад студенты факультета Слизерин пытались взломать мой кабинет с целью похитить один очень ценный магический и исторический артефакт. К счастью воров поймали. Перспектива судебной тяжбы и разбирательств с родителями так напугала этих воров, что они немедленно рассказали мне о некоем тайном клубе... Мальсибер-младший быстро и почти незаметно взглянул на отца. – ...расположенном ниже уровня школьных подземелий. То, что я не знал о существовании клуба стало для меня огромной неожиданностью. Но и это ни в коей мере не сравнится с тем ужасом, который меня настиг, когда я узнал о деятельности этого сообщества. Заключалась она в самой активной работе его участников против учеников магловского происхождения. Из рассказа студентов стало ясно, что члены клуба каждый месяц устраивали своего рода соревнования, «призом» в которых служила возможность помучать, а в последние месяцы и убить студента магловского происхождения. Тишина, повисшая после этих слов в кабинете директора, была густой и холодной, как кусок смерзшегося масла. А потом Дирборн выругался, но тут же прикрыл рот и извинился. Дамблдор почесал кустистую бровь. – Никогда бы не подумал, что подобное может произойти в стенах Хогвартса, – тихо проговорил он. – Однако, это так. И все студенты Слизерина, пойманные сегодня в запретном лесу, являются постоянными членами данного... клуба. Со слов очевидцев они не только принимали участие в собраниях, но и в самих соревнованиях, результатом которых стала гибель двух студенток. – Простите, а где доказательства? – встрял мистер Мальсибер, делая шаг к столу. – Где доказательства, что наши дети участвовали во всех этих... – он сделал неопределенный жест рукой. – ...мероприятиях? Ведь насколько мне известно, студентки погибли от укусов оборотней, которых вы, Дамблдор, обещали не допускать на территорию школы, – Мальсибер взмахнул рукой. – Эти ваши охотники, эти дармоеды, сидящие на шее совета уже полгода, не сделали ничего, чтобы предотвратить эти смерти... Джеймс бросил взгляд на переменившегося в лице Дирборна. – ... а значит не стоят и выеденного яйца, не то что наших вложений и доверия! Дамблдор хотел было что-то ответить, но ему не дали. В этот момент терпение Дирборна лопнуло, он подскочил к Мальсиберу и схватил его за грудки. Миссис Нотт истерично взвизгнула, младший Мальсибер шарахнулся к стене, Дамблдор приподнялся. – Значит ничего не сделали?! – взревел Карадок. – За сегодняшнюю ночь мы потеряли семерых бойцов, – он встряхнул ошалевшего Мальсибера. – Семь человек положили свои жизни, чтобы волки не вышли за пределы леса и не перекусали всех этих гребанных детишек! Вы потеряли сегодня студента, да? Это, безусловно, большая потеря. А как быть с двадцатилетним мальчишкой, который тоже умер этой ночью? Почему о нем никто сейчас не плачет?! – он встряхнул Мальсибера. – Он умер не ради того, чтобы прилизанный министерский урод вроде тебя стоял здесь и поливал его труп грязью?! – Карадок! – громыхнул Дамблдор и охотник оттолкнул от себя Мальсибера так, что тот врезался в стол и повалил подсвечник. – Я потерял сегодня своих лучших людей, – Мальсибер облизал губы и ткнул в сторону Мальсибера толстым пальцем в перчатке из драконьей кожи. Его голос дрожал. – Чтобы твой сморчок остался жив... – младший Мальсибер внезапно стал очень интересен всем присутствующим в кабинете. -... и если бы не эти «дармоеды», ему вспороли бы брюхо и ты сейчас собирал бы его по частям! Так что ты должен на коленях благодарить меня за то, что я бросил своих людей на смерть ради него. А ещё лучше, спроси лучше у него, какого хера... Дамблдор устало прикрыл глаза ладонью. – ...он и его дружки поперли в лес этой ночью? М-м? Что будет, если я потребую их сейчас же закатать рукава и показать мне руки? Или потребую тебя сделать это? Мальсибер-старший надулся от возмущения. Карадок оглянулся на слизеринцев. – Мои ребята говорили мне, что у одного из этих сопляков видели Метку. Так почему бы не взять и не проверить? – Дирборн вдруг шагнул к Регулусу. У того на лице промелькнула паника, Вальбурга ещё крепче прижала его к себе, но тут выступил Сириус. – Не надо так голосить из-за ерунды, – добившись всеобщего внимания, он приподнял руки и нацепил на лицо пренебрежительное выражение. – Это у меня вы видели Метку, – немного развязано сказал он. Пауза. – Сириус?.. – Дамблдор приподнялся, но Сириус уже закатывал рукав. – Только это не совсем Метка. Простите, директор, – откатав рукав как можно выше, он сунул Дирборну свою руку. Во всю длину, от запястья и до локтя, руку Бродяги занимала татуировка, жутко похожая на Метку. Только воландемортовский череп выглядел как распоследняя шлюха, вместо змеи из его рта высовывался длинный похотливый язык, глаза казались жалобными, а под татуировкой значилось: «Suck my dick» Раздался недружный вздох. Дамблдор сел обратно в кресло и потер переносицу, едва заметно качая головой, Вальбурга возмущенно сжала губы и закрыла глаза, прижав ладонь к затянутому в корсет животу, а Дирборн усмехнулся и чуть внимательнее вгляделся в Сириуса. – Ладно, допустим. Миссис Нотт едва заметно взглянула на мужа и тот крепче сжал её плечо. Сириус бросил взгляд на Регулуса, откатывая рукав. Регулус смотрел на него во все глаза и, кажется, мелко дрожал. – Но раз твой сопляк ни в чем не виноват, может быть объяснишь, какое отношение он и его компания имели к этому хреновому клубу? Ведь если это так, это они вытаскивали девиц в лес и мои люди тогда же гибли из-за них. Или может быть мне потребовать от него объяснений? Я могу это сделать, не сомневайся. Можем начать хотя бы с этого, – глядя Мальсиберу-старшему в глаза, Дирборн полез в свою охотничью сумку и извлек оттуда крошечную пробирку. Что именно там было никто не разглядел, но Джеймс догадался, что там была Сыворотка. – Что скажешь? Дадим её выпить всем четверым? И послушаем, раз они такие крепкие орешки, а? Мистер Мальсибер сглотнул, глядя на пузырек с Сывороткой, хотя внешне изо всех сил старался напустить на себя прежний, надменный и деловой вид. – Не нужно. Все оглянулись на младшего Мальсибера. – Я всё расскажу, – звонким голосом выдал он, взглянул на посеревшего отца и подошел ближе к директорскому столу. – Только... – он постучал пальцами по столу, как будто собирался с духом. – ... надеюсь, меня никто не осудит. В кабинете повисла пауза. Джеймс и Сириус уставились друг на друга. – Мы слушаем тебя, – произнес Дамблдор и взмахнул палочкой. Перед столом образовался стул. Мальсибер сел. Сделал глубокий вдох. – Это все Нотт, – выпалил он. Мать Катона подскочила в своем кресле. – Это он заставлял нас ходить в этот клуб. Это была его идея – выманивать студентов в лес. Кто угодно подтвердит, спросите. Он накладывал на нас чары Империус и заставлял делать всё это, потому что одному ему было страшно делать всё это. – Что именно? – Дамблдор наклонился вперед. Мальсибер осторожно посмотрел на него. – Издеваться над маглорожденными. Мальсибер-старший наблюдал за сыном так, как опытный тренер впервые наблюдает за самостоятельным танцем своего подопечного. Нотты были в чистейшем шоке, Регулус огромными глазами смотрел в пол и по его щекам расползались малиновые пятна. – Ему нравилось это делать. А ещё нравилось нас контролировать. И не только нас. Есть ещё один студент. Питер Петтигрю, над ним от тоже издевался. Он напоил его Оборотным зельем с волосами Блэка, подлил ему в сливочное пиво. А потом наложил Империус. Джеймс быстро взглянул на Сириуса. Голос Мальсибера был настолько пропитан раскаянием, что, знай они его чуть хуже, наверняка бы купились. Хотя его история и совпадала с историей Питера, они слишком хорошо знали этого поганца, чтобы поверить ему на слово. – Расскажите о событиях сегодняшней ночи, – сказал Дамблдор, прервав рассказ Мальсибера. – Что произошло? Мальсибер помолчал. – Нотт заколдовал студентку Маккиннон. В Гриффиндоре была какая-то вечеринка, она вышла из общей комнаты, а Нотт наложил на неё Империус и приказал идти в лес. Спрятаться там и ждать, когда за ней придут, – он поморщился. – Мы не хотели делать все это, сэр, но он угрожал нам. Говорил, что если мы не поможем ему, он все это сделает с нами. – Что сделает? Ещё один вздох. – Он решил устроить охоту. Приказал девчо...девушке бежать и кричать. Чтобы мы могли бежать следом. Она не могла сопротивляться, она же была заколдована. Она побежала, а мы должны были в неё стрелять. Вальбурга опустила ресницы и коротко переглянулась с мистером Мальсибером. Лица у обоих были напряженные. Нотты же просто потеряли дар речи – они были так ошеломлены, что даже спорить не могли. – Она убегала. А потом что-то случилось. Она упала и перестала двигаться. Нотт испугался и убежал. Мы побежали следом, потому что хотели остановить его и передать охотникам. Но нам попались оборотни и... действие заклинания кончилось. Мы с Регулусом очнулись и едва ушли оттуда живыми. А потом нас поймали и скрутили. – Почему же никто из вас не попытался остановить все это? Не пришел с этим ко мне или профессору Слизнорту? Мальсибер уставился на Дамблдора с огромной долей снисхождения. – Кое-кто пытался. Генри Эйвери. Они вроде как...дружили с Като. Эйвери попытался дать ему отпор. И с тех пор никто его больше не видел. Все считают, что Эйвери уехали из страны, но если проверить... – голос Мальсибера сошел на нет. На пару минут в кабинете воцарилась тишина. – Профессор Дамблдор! – не выдержал мистер Нотт. Миссис Нотт уже была не в состоянии что-либо говорить и тем более возражать. – Профессор, неужели вы... верите?! – А почему нет, Нотт? – громко спросил Мальсибер-старший. – Всем известно, что ваша семья в свое время подвизалась с Малфоями. И так же всем известно, что за люди эти Малфои. Быть может вы и не знали всего о своем сыне? Я уверен, если копнуть глубже, нашлась бы ещё пара весьма нелицеприятных секретов. – Я не намерена слушать эти оскорбления! – вдруг крикнула миссис Нотт и вскочила, заполнив сразу очень много места в кабинете. – Вы...вы специально все это подстроили! – её трясущаяся рука с платком указывала на Мальсибера. – Чтобы дискредитировать нас! Вы прекрасно знаете, что мой сын ни в чем не виноват! – Факты подтверждают обратное, моя дорогая, – шелковым тоном отрезал Мальсибер. – Мне очень жаль. И дело не только в моем сыне, вы же слышали директора, есть много свидетелей, которые наверняка могут подтвердить его слова. Как я уже сказал, закон и честь – не последние слова в словаре нашей семьи. Можем устроить допрос, но тогда это затянется до утра. – он театрально взмахнул руками и отвернулся к окну. Миссис Нотт икнула и громко втянула в себя воздух. Не встретив сочувствия в лице Вальбурги, она повернулась к директору. – Дамблдор... – жалким голосом пролепетала она. Дамблдор, который поднялся со своего места в тот же момент, когда миссис Нотт оттолкнула кресло, обошел стол. – Миссис Нотт, прошу вас взять себя в руки. Сейчас в любом случае невозможно вынести окончательный вердикт. Для этого действительно необходимо поговорить с остальными учениками. Но все же вы должны смириться с тем фактом, что ваш сын был частью совершенного преступления, как бы тяжело это ни было, – теперь директор выглядел по-настоящему печальным, но голос его звучал строго, подточенный рассказом Мальсибера. – Миссис Нотт, ваш сын был моим учеником почти семь лет. Я помню, как он впервые подошел к Распределяющей Шляпе... Миссис Нотт снова залилась слезами и прижала платок к дрожащим губам. – ...помню, как сдавал экзамены, мне казалось, я знаю его так же, как и остальных студентов. Но мы не можем знать обо всех мыслях, которые приходят в голову к нашим детям. И поэтому единственный, кто действительно виноват в случившемся сегодня – это я сам. Что-то происходило в Хогвартсе, что-то страшное, чего я, увы, не заметил. Упустил из виду. И вина лежит на мне. Но вы можете не сомневаться, Хогвартс достойно попрощается со своим студентом. И вся эта история не выйде за пределы школы. Дамблдор по-очереди посмотрел на Мальсиберов, Блэков и Джеймса с Карадоком. Все молчали. – Ступайте в больничное крыло, миссис Нотт. Я думаю мадам Помфри закончила все...приготовления. Миссис Нотт кивнула. Обняв её за плечи, супруг вывел её из кабинета и захлопнул дверь. – Так... а теперь я бы хотел услышать вашу версию, – Дамблдор вернулся за стол и сел, положив сцепленные вместе руки на столешницу. Джеймс и Сириус угрюмо переглянулись. Джеймс чуть кашлянул и заговорил. – ...и решили вывести их на чистую воду. Я согласен, что способ можно было выбрать и получше... – Например, рассказать всё учителям. Джеймс исподлобья взглянул на Дамблдора. – Мы не хотели стучать, сэр, – резко ответил он. – У нас не было доказательств. Мы всего лишь хотели их собрать. – Ладно, я понял вас, Джеймс, спасибо, – Дамблдор потер лоб. К тому моменту как Джеймс закончил свой рассказ, в окно уже начали забираться первые солнечные лучи. – Думаю и вам, и мистеру Блэку... впрочем, всем вам будет лучше отправиться в больничное крыло, а затем – в свои спальни. Гриффиндор будет лишен очков так же, как и Слизерин, а насчет индивидуальных наказаний мы побеседуем позже. Учитывая все... все, что мы услышали, вопрос об исключении, пожалуй, придется отложить. По крайне мере, пока я лично не побеседую со всеми, кто мог иметь отношение к делу. Даже если все подтвердится и за всеми преступлениями действительно стоял Катон Нотт, это не отменит наказание. Погибло четыре студента, одна ученица без сознания. А мне бы очень хотелось послушать её версию. – Едва ли девушка что-то вспомнит, – процедил мистер Мальсибер. Дамблдор пожал плечами. – Мадам Помфри говорит, что её сознание не повреждено. А состояние – всего лишь результат неправильно наложенного заклинания Империус. Без её показаний мозаика все равно остается неполной. А сейчас идите. Скоро начнутся занятия. Я думаю, весть о том, что произошло уже разошлась по школе и завтра нас ждет непростой день. Когда все покинули кабинет, Дамблдор взялся на письмо семье Марлин. Дирборн стоял у его стола, скрестив на груди руки и мрачно глядя на то, как перо директор поскрипывает по пергаменту. – Мне кажется, или вы покрываете этих двоих? – спросил он, глядя как Дамблдор посыпает пергамент порошком. – Этих... гриффиндорцев? – Вы так считаете, Карадок? – директор посмотрел на него поверх очков-половинок. – Они гоняли меня по лесу как мальчишку, – рыкнул он. – А у меня было немало дел кроме того, чтобы охотиться за парочкой школьников. – Хм-м... возможно этим они спасли вам жизнь, Дирборн, – Дамблдор взял письмо и подошел к клетке с фениксом. – Вы ведь сами сказали, что весь ваш отряд полег. Возможно и вы бы полегли, если бы не... гонялись за ними по лесу, – директор едва заметно приподнял уголки губ. – Что вы хотите этим сказать? Как вы можете быть уверены, что не они стоят за всем этим? Вы ведь уверены, я вижу! – Как я уже сказал миссис Нотт, я очень хорошо знаю своих учеников. Знаю, кто из них на что способен, – Дамблдор выпустил феникса, но окно не закрыл. Свежий утренний воздух наполнял кабинет, выгоняя из него духоту и напряжение ночи. – А как можете вы думать, что они – преступники, Карадок? Ведь если не ошибаюсь, вы практически в одно время с ними обнаружили мисс Маккиннон? Не сомневаюсь, вы могли видеть, каким ударом для мальчиков стала эта находка. Карадок не нашелся что сказать и хмыкнул, очевидно вспомнив, как парень под личиной убитого слизеринца пытался вернуть проклятую девушку к жизни при помощи искусственного дыхания и массажа сердца. – К тому же, у меня есть и другие основания полагать, что Джеймс и Сириус сказали мне абсолютную правду. – Какие? Дамблдор тяжело поднялся из-за стола, бережно снял с полки Распределяющую Шляпу и, на глазах у изумленного охотника, вытащил из тульи длинный серебряный меч. Метал богато вспыхнул в тусклом свете свечей. – Узнаете, Дирборн? Вы должны знать этот меч, вы ведь тоже когда-то был студентов этого факультета. Меч Гриффиндора, тот самый, который недавно чуть было не стащили из гробницы Основателей, – Дамблдор передал оружие охотнику. Тот сжал его с профессиональной ловкостью и покрутил в руке, разглядывая слова на эфесе. – Джеймс Поттер убил им оборотня два месяца назад. Меч явился ему в гробнице. Сегодня этот меч могли украсть. Ученики, которые пытались это сделать, утверждали, что действовали под влиянием заклятия, но суть не в этом. Я бы никогда не узнал о покушении, если бы среди ночи ко мне не пришли двое учеников. Питер Петтигрю, друг Джеймса, и Лили Эванс, я так полагаю, его подруга. Я тогда был далеко от своего кабинета, но они каким-то образом нашли меня в замке и предупредили, а после рассказали о том, что происходит в лесу. Если бы версия младшего Мальсибера не была так близка версии Питера Петтигрю, я бы никогда в неё не поверил. Теперь у меня, похоже, появилась возможность навсегда прикрыть этот... клуб. И я этой возможностью воспользуюсь, – Дамблдор спрятал меч на место. – Вам решать, Дамблдор. – хмыкнул Дирборн. Дамблдор вздохнул. – Ох, Дирборн... в конце-концов они всего лишь дети. Их как раз и нужно спасать от них самих. Давать им шанс. Охотник помолчал. – Давать им шанс, – рассеяно повторил он. – Иногда он им не нужен, Дамблдор. Спокойной ночи, – он направился к двери. – Карадок, я уверен, вашу дочь ещё можно спасти, – громко сказал директор и охотник замер у двери. – Власть Сивого не так безгранична, как кажется. Никогда нельзя сдаваться, особенно, когда дело касается наших детей. Вы не должны бросать её. Сколько Сьюзан лет, Карадок? Охотник медленно обернулся и безрадостно улыбнулся. Безмерно уставшие глаза влажно блестели. – А вы не помните? – Я помню. Ей четырнадцать, Дирборн. Четырнадцать. Для неё ещё не все потеряно, если вы не перестанете за неё бороться, – Дамблдор покачал головой. – Ей не нужна моя борьба. Она дала мне это понять, – отчеканил Дирборн. – Как раз и нужна! Полгода – это не такой большой срок. Не отчаивайтесь, прошу вас. Вы ещё найдете её, я в этом уверен. Дирборн помолчал немного, потом кивнул и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
* * *
С рассветом дверь в больничное крыло приоткрылась и Валери Грей, уставшая и измотанная охотой, вошла в тихое, светлое помещение. Мадам Помфри, которая в этот момент загораживала ширмой постель Марлин Маккиннон, оглянулась. – Профессор!.. Валери прижала палец к губам и сдвинула брови – мол, устала от громких звуков. Медсестра закивала и подошла ближе, вытирая руки о фартук. Лицо у неё тоже было очень уставшее и встревоженное, как у Валери. – По-прежнему без сознания? – хрипло спросила Валери, когда медсестра закончила обрабатывать её рану и убирала склянки с зельями. Грей сидела на постели, соседней с той, на которой лежала Марлин. – Да, – медсестра покачала головой. – Сильно досталось бедняжке. Ума не приложу, как её вывести из этого состояния. Боюсь, её заберут в Мунго, – голос мадам Помфри предательски дрогнул и она поспешно отвернулась. Кто-то из пораженных проклятием студентов закашлялся за ширмой и медсестра поспешила туда. Валери оделась, морщась от каждого движения и встала. Её внимание привлекла последняя постель, также отгороженная от всех ширмой. Разгорающееся зимнее солнце падало на тот участок крыла и в воздухе плавала светлая пыль. – Мальчик там? – спросила Валери, когда мадам Помфри вышла, уничтожая на ходу салфетки, заляпанные кровью. – Оборотень, Ремус Люпин? – Да, он там, – зашептала медсестра. – Я дала ему зелье, он сейчас спит. – Сильно ему досталось? – Ох, профессор Грей, ему, бедняжке, каждый месяц достается, не больно-то легко шкуру на себе рвать и терпеть, пока кости трещат. Валери едва заметно повела плечами и обхватила себя руками. – Но он всегда справляется, он сильный мальчик. Хотя сегодня его порядком потрепало, – медсестра покачала головой. – Честно вам говорю, мэм, я бы и не справилась, если бы не профессор Джекилл. Валери вскинула на неё взгляд. Медсестра наклонилась поближе и зашептала. – Прибежал сюда прямо в пижаме и халате, принес свои зелья, помог. На Люпине места живого не было, так и остался бы весь в шрамах, если бы не профессор. Светлая голова. – Я могу взглянуть на него? – На Джекилла? – изумилась мадам Помфри и тут же потрясла головой. – Ох, извините, мэм, я уже ничего не соображаю, ночь была трудная. Конечно вы можете повидать его. Я слышала, это вы его спасли, да? Валери не ответила и шагнула за ширму. Мадам Помфри немного поколебалась, заходить ей следом, или нет, но потом направилась к койке Дирка Крессвелла. Даже после совместного лечения школьной медсестры и одного из лучших мастеров колдомедицины, Ремус выглядел ужасно потрепанным. Он лежал на спине, повернув голову набок. На шее быстро заживали следы зубов – казалось, им уже несколько дней, а не несколько часов. Мадам Помфри права, шрамов не останется. Перебинтованная рука лежала на груди, поверх одеяла. Словно во сне Валери опустилась на корточки рядом с его изголовьем. Протянула руку и погладила спутавшиеся волосы надо лбом Ремуса. Нежно скользнула ладонью по его небритому лицу, усмехнулась чему-то и погладила большим пальцем ссадину на скуле. Его рот был приоткрыт во сне. Валери чуть склонила голову набок и провела пальцем по его губам. У этого мальчика были самые красивые губы на свете... Коротко оглянувшись на ширму, Валери наклонилась вперед и поцеловала его. Ремус не проснулся. Только ресницы вздрогнули. Валери отстранилась, провела ладонью по его шее, плечу и груди, разглаживая складки пижамы. Слегка сжала его руку. – Прости меня, – она прижала его руку к губам. А потом стремительно поднялась и вышла из крыла...
...Ремус глубоко вздохнул и распахнул глаза. Сон был таким сильным и реальным, что он даже приподнялся на локте и огляделся. Он в крыле. Ну конечно же, где ещё ему быть. Пусто, тихо и солнечно, как всегда. Ремус огляделся, уверенный, что сейчас её рука отодвинет ширму и она войдет, но секунды тянулись, а ничего не происходило. За соседней ширмой кто-то закашлялся. Ремус со вздохом упал обратно на подушку и потер лицо перебинтованной рукой. Ну конечно это был сон. Просто сон.
Спустя несколько дней Ремуса выписали из больничного крыла. Все его раны к тому моменту уже затянулись, лишь парочка следов на щеке, запястьях и шее напоминали о случившемся. На груди и спине тоже прибавилось несколько шрамов, но к ним Ремус привык и давно перестал их считать. Он чувствовал себя вполне здоровым, хотя и жутко уставшим, но ему не хотелось сидеть на шее у мадам Помфри, которая и так сбивалась с ног, ухаживая за жертвами проклятия. Их, увы, тоже не становилось меньше. Наоборот, эпидемия угнездилась в Хогвартсе. Ремус помнил, сколько толков и ужаса вызвал первый заболевший. Теперь же болезнь выдергивала каждый день по двое-трое человек. И с каждым справлялась по-разному. Дирк Крессвелл, заболевший почти неделю назад, держался, злился и каждый день вел на своей койке невидимый бой с проклятием. А вот когтевранка Майзи Эверхарт не продержалась и двое суток – умерла от потери крови в больнице святого Мунго... Из-за того, что в крыле лежали заболевшие, Лили не могла зайти и проведать его. Зато приходили Мародеры. Ремус малодушно притворялся спящим всякий раз, как они заглядывали. Просто потому что не знал, что им сказать, как оправдаться. Он с ужасом ждал того момента, когда после всего случившегося придется посмотреть Джеймсу и Сириусу в глаза. И пакет из «Сладкого королевства», стоящий на его тумбочке рядом с лампой, тоже не давал улечься растревоженной совести. Ему было стыдно перед ними. О, Боже, как же ему было стыдно. Так не было стыдно ещё никогда и не перед кем. В тот момент, когда он всерьез поверил, что его сородичи вот так просто взяли и убили Сируиса, с глаз Ремуса как будто сдернули невидимые очки, заполненные огнями Янтарной ночи. Он вспомнил, что значит быть чудовищем. Окунулся в это дерьмо с головой и понял, что больше ему этого совсем не хочется. Возможно, если бы рядом был Сивый, он бы наполнил его голову бреднями о величии, долге и прочей чепухе. Но его рядом не было. И хорошо. Ремусу очень хотелось, чтобы все наконец вернулось на свои места. Чтобы все стало как было. Но он был совсем не уверен, что и остальным этого хочется. Ремус переоделся в чистую одежду, перед уходом пожал руку Дирку и, убедившись, что мадам Помфри всё ещё сидит у себя в кабинете, заглянул за ширму к Марлин. Он пришел в ужас, когда узнал, кто чуть было не стал жертвой на этот раз. И когда увидел Марлин впервые после полнолуния, грязную, растерзанную, в порванной одежде и с обмороженными руками и ногами, захотелось вскочить с постели, найти Луку, которого, по слухам, держали где-то в замке, и растерзать уже человеческими руками. Ремус замер у изголовья. Теперь Марлин выглядела значительно лучше. Мадам Помфри привела её в порядок, заплела вымытые волосы в косу, промыла мелкие ссадины, переодела в чистую пижаму. Солнце падало на подушку Марлин, одеяло и тумбочку, мягко золотило воду в многочисленных банках с цветами. Цветов у её кровати было много. Розы, обычные и волшебные, но все – белые. Полевые цветы, пушистые волшебные хризантемы из школьных теплиц, гигантская охапка подсолнухов, от которой прямо-таки несло золотом и несметное количество ромашек. Марлин лежала, окутанная цветочным ароматом и казалась спящей – если присмотреться, можно было увидеть, как едва заметно приподнимается её грудь под тонкой, голубой рубашкой. Тонкая рука с лиловыми следами чьих-то пальцев лежала поверх одеяла. Ремус приподнял её и коротко пожал теплые безвольные пальцы. – Держись, – прошептал он, почему-то не сомневаясь, что Марлин его слышит, и осторожно положил руку на место. Когда он вышел, мадам Помфри как раз наливала кровевосполняющее зелье для какой-то девочки. – А, уже собрался, Люпин? – спросила она, подняв голову. – Погоди выходить, мне нужно тебя обработать, – она отложила склянки, наспех отряхнула руки и решительно зашагала к Ремусу, на ходу вынимая палочку. – Прямо не верится, что я наконец-то кого-то отсюда выпускаю, – ворчала она, водя палочкой вдоль его рук. Чары дезинфекции проходили сквозь ткань, как пар. – В последнее время все только и делают, что приходят сюда, а обратно так никто и не собирается, – она покачала головой. – Пока ты спал, опять к тебе друзья твои приходили, Поттер и Петтигрю, потом Блэк явился с цветами, – мадам Помфри кивнула головой в сторону кровати Марлин. – Все спрашивает, как она. А тебе нечего от них прятаться, ни в чем ты не виноват, – мадам Помфри напоследок крепкой хваткой сцапала его за подбородок и повертела его голову туда-сюда, вглядываясь в шрамы на шее. – Вот что, Люпин, похоже с тебя взять нечего, иди-ка скорее вниз, пока там все не съели, угу? – она похлопала его по плечу и проводила до двери. – И смотри, ешь хорошенько, тебе надо набираться сил. – Спасибо, мадам Помфри, – от души поблагодарил её Ремус. Медсестра значительно кивнула ему, прикрыв глаза и поджав губы, но тут у неё за спиной, за одной из ширм кто-то опять зашелся булькающим кашлем, и она поспешно закрыла дверь.
* * *
Судя по гомону внизу, завтрак был в самом разгаре, но есть Ремусу не хотелось и он направился прямиком в башню Гриффиндора. Хватит быть трусом, думал он, поднимаясь по лестнице. Пора, порка признать свои ошибки, признать наконец, что он был идиотом. Честно посмотреть им в глаза и выложить все, как есть. Если они действительно хотят его возвращения – то выслушают. И простят. А если нет... что же он заслужил это своими выходками. Ремус назвал Полной дамы пароль и влез в гостиную. В комнате было практически пусто – субботнее утро все предпочитали проводить либо в постели, либо на улице. Тем более, в такую погоду. Кто-то открыл окно и прохладный солнечный свет заливал пустые кресла и диваны. Только за одним из столов собралась небольшая компания – иностранцы брали штурмом английский язык под предводительством Лили. Ремус закрыл за собой портрет и улыбнулся. Последний раз он видел Лили Эванс, когда она выходила из Визжащей хижины и с тревогой оглянулась в дверях... Когда портрет скрипнул, Лили машинально подняла голову. Секунда замешательства, а потом её лицо просияло. Она бросила перо, вскочила из-за стола, так что рыжие волосы окунулись в солнце, подбежала к Ремусу и крепко его обняла. – С возвращением. Меня не пускали к тебе, – сказала она, когда они выпустили друг друга. – Джеймс рассказал, что было в лесу, но я и подумать... – Лили осеклась и покачала головой, глядя на его осунувшееся лицо и новые шрамы. – Ох, Ремус, – она погладила его по плечу. – Я в порядке, Лили, – заверил её Ремус. – Это все... не так страшно как кажется. Лили поджала губы в сочувственной улыбке. Ремус улыбнулся в ответ, а потом замялся и отвел взгляд. – Лили, а где... где остальные?
* * *
После того, как Марлин попала в больницу, сборная Гриффиндора по квиддичу в который раз осталась без охотника. Кто-то даже высказал предположение, что теперь эта должность так же проклята, как должность учителя по защите от Темных искусств. И естественно, это сразу же привлекло огромное количество желающих, что на тренировку в субботу пришла целая толпа с метлами наперевес. Джеймс, конечно же, обрадовался. Но проблема оказалась в том, что никто из них не в состоянии был заменить ему Марлин. Маккиннон была первой по пробиванию голов из штрафной зоны, первой по количеству забитых мячей, первой по перехвату мяча, да и вообще летала лучше всех в команде. Не считая Джеймса, конечно. Джеймс пытал команду добрые полтора часа, но никто из новичков не дотягивал до нужного уровня, поэтому отборочные закончились ничем. Отвергнутые, здорово помятые бладжером ученики потянулись к замку, кряхтя и потирая ушибленные места, команда ушла в душ, а Джеймс и Сириус остались на поле – покидать мячи. Ремус увидел их ещё издалека, когда с падающим от волнения сердцем подошел к стадиону. Джеймс в форменном свитере сборной парил напротив колец и со свойственной ему самоуверенностью ловил и пропускал все мячи, Сириус атаковал кольца. Их громкие голоса и смех разлетались в морозном воздухе как под огромным стеклянным куполом. Ветер свистел, рассекаемый прутьями метел и мячом. Джеймс забивал, Сириус был на воротах. Играли они здорово, с небрежной, красивой ловкостью, которая, впрочем, сопровождала все, за что бы не брались эти двое. Наверное так же думала и маленькая, преданная компания поклонниц с разных факультетов, которая, как обычно, пришла поглазеть на тренировку Джеймса Поттера. Этих девчонок не пугали ни жара, ни сырость, ни мороз, ни тот факт, что Джеймсу не было до них дела. Едва ли он вообще их замечал. Они готовы были обожать его просто ради мимолетного маха во время игры, и как обычно жались друг к дружке на верхних ступеньках трибуны, жевали какие-то сладости и хихикали. Питер Петтигрю сидел на некотором отдалении от них, ел «медовых пчелок» из бумажного пакета и все косился на их компанию, то и дело поправляя большую вязаную шапку. Когда Ремус вышел на поле, Джеймс пронесся над ним, описал в воздухе красивую петлю и в эффектном развороте швырнул мяч в кольцо. Сириус пропустил его. – Позер! – бросил он, высокомерно задирая голову и улыбаясь. Джеймс оскалился в ответ. – Просто я лучший, Бродяга, смирись! – Джеймс показательно раскинул руки. Ещё один заход – и Сириус поймал мяч обеими руками. – Не такой уж и лучший, а, Сохатый? – чуть задыхаясь выкрикнул он. «Трибуны» вежливо похлопали – и Джеймс тоже. – Шестнадцать из тридцати! – крикнул Сириус, поймав ещё один мяч. – Да! С тебя огневиски, Сохатый! Они спустились на землю – попить воды и перевести дух. – Теперь я на воротах, – Джеймс рывком открыл бутылку. Несмотря на мороз, ему было жарко, он раскраснелся и слегка задыхался. – Не-ет. Я сделал тебя в квиддич, Сохатый, я не готов так просто попрощаться с этим. – Я просто поддался, – фыркнул Джеймс, откручивая крышку на бутылке и глядя на Сириуса с превосходством, а пока тот разговаривал с прибежавшим Петтигрю, незаметно размял рукой поврежденное плечо, которое сильно потянул в лесу. Он повернулся к сумке, бросить бутылку и краем глаза поймал движение на поле. – Смотри-ка, Бродяга! – протянул он, выпрямляясь с квоффлом в руках. – Спящая красавица проснулась! Сириус и Питер оглянулись и заулыбались. Ремус опустил голову, горьковато усмехаясь и кивая на ходу. – И кто же её поцеловал? – продолжал паясничать Джеймс, в упор не глядя на него и гоняя мяч в руках. Ремус подошел ближе и остановился. – Должно быть это была мадам Помфри, ведь в последнее время Спящая красавица предпочитает общаться только с ней. – Ты в восторге сам от себя? – спросил Ремус, в свою очередь не сводя глаз с лица Джеймса. – А ты забыл, какой он позер? – вдруг подал голос Сириус, подошел к нему и запросто хлопнул его по плечу. Ремус удивленно посмотрел на него. – Хватит, Сохатый, – тихо сказал он, снова посмотрев на Джеймса. – Я пришел не за этим. – Сохатый? – Джеймс дернул плечом, поправил очки и обхватил себя руками. – Вообще-то так меня называют только близкие друзья, понимаешь? Очень близкие друзья. Ну те, которые всю жизнь меня знают, которые не предают, не бросают, ну, очень узкий круг людей, если ты понимаешь, о чем я... – Простите меня. Джеймс осекся. Ремус перевел взгляд на Сириуса и Питера. – Я виноват перед вами. Перед всеми. Вы всегда верили в меня. Верили, когда узнали, что я оборотень. Когда приходили ко мне в полнолуние, когда я уходил в колонию, когда был там, когда вернулся. Вы верили в меня, даже когда я вас оттолкнул, – Ремус задержал взгляд на Сириусе. Тот чуть-чуть сузил глаза. – А я вас подвел. Я перестал верить. Вел себя как полный придурок и не отрицаю этого. Но теперь прошу у вас прощения. Я хочу... вернуться. Если это ещё возможно. Повисла пауза. Джеймс смотрел на горы и по его лицу трудно было понять, о чем он думает. Сириус ухмылялся, Питер нервничал. – Вернуться, – хмыкнул наконец Джеймс и потер нос, а потом вдруг хитро посмотрел на Люпина. – По-твоему, это так просто? Сириус метнул на него взгляд. Ремус слегка растерялся и переглянулся с ним. – Что ты хочешь ск... Джеймс вдруг бросил ему квоффл. Ремус машинально поймал его и вскинул на Джеймса взгляд. – Что? – Сыграешь со мной, – Джеймс уже натягивал вратарские перчатки. – Сможешь меня победить – примем тебя в нашу дружную команду. Нет... – и он прищелкнул языком. Ремус опешил. – Но это же... бессмысленно! Я никогда тебя не обыграю! – Сегодня у тебя есть шанс, Лунатик. Сохатый потянул копыто. Ты ничем не рискуешь, – Сириус осклабился, перехватив взгляд Джеймса. Прищурился. – А ещё он позер. – Заткнись, Бродяга, – тихо бросил Джеймс. – Ничего я не тянул. Ну что, сыграем? – Джеймс взял у Питера метлу и протянул Ремусу. – Шесть из десяти – и ты с нами. Ремус вздохнул и решительно схватился за древко. – Отлично, – Сириус широко улыбнулся и хлопнул Ремуса по спине, кивком приглашая Питера отойти от колец и насладиться зрелищем. Джеймс бросил на Ремуса насмешливый взгляд и стрелой взлетел вверх. В состоянии близком к обмороку Ремус оседлал школьную метлу. От страха и азарта его желудок вращался как взбесившийся хроноворот. Слова Сириуса его не убедили, он не сомневался, что Джеймс размажет его, как лепешку гиппогрифа. Но выбора не было. На кону стояло слишком много. Они поднялись в воздух. Ремус атаковал. Джеймс, с которого ветер смыл всю насмешку, поймал мяч обеими руками. Во второй раз – то же самое. Ремусу было чертовски холодно, руки онемели от холода и плохо держали метлу, а если бы мадам Помфри узнала, что едва переступив порог крыла, Ремус влез на метлу – врезала бы ему этой самой метлой. Но пока что все было хорошо. Ремус сосредоточился, поднатужился и послал третий мяч. Ему повезло – квоффл пролетел в сантиметре от пальцев Джеймса и угодил в правое кольцо. Эта удача придала Ремусу сил – равно как и Джеймсу. Четвертый мяч он отбил метловищем, да с такой силой, что мяч больно ушиб Ремуса по носу. Сириус внизу вышагивал из стороны в сторону, не спуская глаз с игроков. К тому моменту, как его первая сигарета закончилась, Сохатый взял три мяча, а Лунатик забил четыре. Момент был острый. Даже с больной рукой Сохатый играл неплохо, а Лунатик, упертый в своем желании во что бы то ни стало отвоевать себе место, играл гораздо лучше, чем всегда. Когда он забил четвертый мяч, чуть не навернувшись с высоты в пятнадцать футов, Сириус подавил желание зааплодировать и снова полез за сигаретами. Питер тоже разнервничался и попросил у него одну. Они задымили вдвоем. На пятом мяче случилось страшное. Ремус забил его, но все-таки навернулся с метлы. Девочки на трибунах вскрикнули, Сириус схватился и бросился к кольцам, выхватывая на бегу палочку, но Сохатый оказался проворнее. Камнем упав вниз, он поймал Ремуса практически над землей. Нимбус с таким мощным ударом не справился и они кучей обрушились на землю. Сириус и Питер подбежали к ним как раз в тот момент, когда Джеймс и Ремус поднимались с земли. Сохатый тяжело отдувался и тряс головой, белый как полотно Ремус злился, вид у обоих был пришибленный и очумелый. – Хватит, вставай, игра закончена. – Нет не хватит! Я в порядке, понятно? – Ремус отбил руки Сириуса, когда тот попытался его поднять на ноги, а потом гневно оглянулся на Сохатого. – Мы не закончили! – Ремус немного задыхался и указательный палец, которым он указывал на Джеймса, трясся от холода и напряжения. – Забудь, Люпин, – серьезно сказал Джеймс. Он уже не скрываясь держался за плечо. – Считай, что я... – Мы не закончили! – крикнул Ремус. – Ещё один мяч! – Достаточно, Лунатик, – вмешался Сириус, но Ремус стряхнул его руку с плеча. Смотрел он только на Джеймса. – Я забью его, – говорил он, яростно сверкая глазами. – Я должен его забить! – Ремус казался слегка невменяемым, но месяц скитаний по дебрям в своей же голове, давали ему право на безумство у выхода. Парни переглянулись. Повисла короткая пауза, а потом Джеймс фыркнул и оседал свой Нимбус. – Ладно... – протянул он. – Поднимайся в воздух, чертов нытик и только попробуй не забить. Они взлетели. Ремус с квоффлом под мышкой облетел стадион. Джеймс парил перед кольцами, сосредоточенный и напряженный. Люпин стрелой полетел к кольцам. Он сделал обманный маневр, Джеймс купился и метнулся вправо, а Ремус, ликуя, развернулся прямо возле колец, метя в левое кольцо и... промазал. Сердце Ремуса упало, ужас приковал месту, словно парализующее заклинание. Словно во сне он смотрел как мяч пролетает в каком-то жалком дюйме от кольца – и печальной дугой устремляется к земле... Ремус не помнил, как спустился на землю и бросил метлу. Земля больно ударила его подошвы. – Черт, – бормотал он, озираясь и ничего не замечая. Ему не верилось. Не верилось, что все так глупо закончилось. – Черт, черт, черт... Он услышал, как приземлился Джеймс. Ремус оглянулся, ошалело взглянул на него, потом на Сириуса, Питера, сорвался с места и стремительно зашагал прочь. Сердце рвалось из груди, его порывало разрыдаться. Промазал! Он промазал! Промазал, хотя кольцо было у него прямо перед носом! Мерлин, ну как можно быть таким идиотом?! Как?! Ремус вцепился себе в волосы. Он клял себя на чем свет стоит, может поэтому и не услышал окриков. Очнулся, только когда чьи-то руки сграбастали его за шиворот и силой заставили остановиться. – ... да стой же ты, придурок! – засмеялся Бродяга и толкнул его назад. – Да, куда это ты лыжи навострил? – Джеймс преградил ему путь. Он тоже улыбался. – Куда? – Ремус сглотнул колючий комок в горле, глядя на них. – Я продулся, какая теперь разница, куда? Пропусти! Пару мгновений парни просто всматривались в него, а потом переглянулись и, издав губами неприличный звук, заржали. Ремус этого никак не ожидал и растерялся. – Что происходит? – выдохнул он, переводя гневный взгляд с одного на другого. – Что смешного? Вам смешно, что я продулся, или что? – А что тут непонятного? – Джеймс взъерошил волосы, успокаиваясь. – Да, ты продулся. И в команду мы тебя не возьмем, – он значительно наклонил голову, взглянув на кольца. – В команду Гриффиндора. Ремус моргнул. – Ты же приперся на отборочные, – ухмыльнулся Сириус, с силой обнял его за плечи, и и вдруг напустил на себя озабоченный вид. – Разве ты не знал? Ремус вдруг вспомнил – на пятом курсе Джеймс и Сириус одно время забавлялись тем, что прыгали с Астрономической башни. Вот так запросто. Когда прыгал Джеймс, Сириус его ловил заклинанием где-то на уровне третьего этажа. Они называли это тестом на доверие и сводили с ума всю школу. Ремус попробовал этот трюк всего раз. Так вот сейчас он испытал то же самое чувство. – Так это что... это был розыгрыш? – выдохнул Ремус, по-очереди глядя на каждого из них. Джеймс широко улыбнулся и щелкнул пальцами. – Шалость удалась, приятель. Ремус запнулся. – Так значит, я... мог не проходить испытание? Вы бы... или нет? – Ремус совсем запутался. – Ну как тебе сказать, это зависело от того, где бы мы тебя поймали. Если у озера – тебе бы пришлось поздороваться с кальмаром. Если на кухне – ты должен был бы съесть коктейль из пяти первых попавшихся продуктов. А если в гостиной – мы бы велели тебе голым влезть в душ к девчонкам. Ну а если серьезно... – Джеймс перестал улыбаться. – То нахер все эти гребанные испытания, Лунатик. Ты же мог умереть в этом лесу. Нам ты нужен живой. Пару мгновений Ремус ошеломленно смотрел на их насмешливые, хитрые рожи, а потом... – Ну вы и козлы, – выдал он и не выдержал – усмехнулся. А потом вдруг схватил из сугроба снежок и что было мочи залепил им в Джеймса, целясь по носу – все-таки его собственный нос после беседы в комнате саднил ещё три дня. Снежок разлетелся о локоть Сохатого. Из-за руки показалось его лицо, охваченное звериной радостью. Он переглянулся с таким же Сириусом – и все четверо издали боевой клич. Кто был первым – никто потом не вспомнил. Завязалась снежная драка, в воздух поднялся целый снежный буран, но снежки летали недолго – Джеймс и Сириус с легкостью повалили Ремуса в снег. Битва перешла из стадии «закидать снежками до смерти» в «закатать в сугроб по уши». Они барахтались, дрались, пытаясь ткнуть друг друга в сугроб, в воздух взлетали кулаки, взлохмаченные головы и ноги. Шапки терялись, шарфы путались, штанины задирались. Запал не сходил на нет, они счастливо орали, ругались и ржали. А потом, когда драка сошла на нет – валялись в снегу, красные, лохматые и глупые. Смех вырывался из них клочками – как выветрившиеся чары. – ...а потом ты вырубился и Сохатый принял его рогами. Охуе-еть. Я бросился этой твари на спину и... – ...эти охотники просто невменяемые, ты видел, как он орудует ножами, ну этот... – ... а Лунатик! Как ты накинулся на этого рыжего упыря, я видел, а он... Они говорили, говорили и говорили, сами не заметили, как оставили стадион и прошли всю дорогу до деревни. Опомнились у вывески «Трех метел» и, конечно, не смогли упустить такую возможность. Даже странно, что по пути им не встретилось ни одного мракоборца. Наверное звезды складывались в этот день так, чтобы Мародерам ничто не мешало. За кружкой дымящегося пива Ремус наконец смог рассказать парням о колонии. Черт возьми, да он, оказывается, мечтал, когда, наконец, сможет рассказать, как учился драться и стрелять, как охотился, как дрался с Лукой на глазах у всех, как танцевал сразу с двумя девчонками-волчицами на празднике Янтарной ночи. Не рассказал только о том, что произошло в палатке за несколько часов до превращения. Это было только его, личное. – ...а потом я очнулся в Мунго, – Ремус даже передернулся, вспомнив те ужасные несколько дней, когда его тело стало человеческим, но разум остался волчьим. Когда он кидался на стены и людей, а целители связывали его и поили успокоительным зельем. Когда умерла Луна. – Не помнил, что происходило в полнолуние, ничего не понимал, кидался на всех, сам себя грыз, – он машинально потер правую руку левой – тогда она вся была в укусах. Джеймс и Сириус переглянулись. – Слушай, Люпин... – Джеймс страдальчески поморщился и дернул плечом. – Я не должен был... ну это, – он двинул кулаком воздух. – Прости. Ремус махнул рукой. – Забудь. Оказалось, меня надо было как следует поколотить, чтобы все встало на места. Мне стоило написать вам, – он взлохматил волосы, непроизвольно повторяя за Джеймсом. – Но тогда мне казалось, что я теперь всегда буду чужим в... нормальном мире. Было видно, что это слово дались ему с трудом и что он хотел сказать совсем другое. – Ты нормальный, Люпин. Вступаться за своих – это нормально. Не нормально – предавать. – Но я предал. Я предал стаю, я на них напал, – отозвался Ремус, невидяще глядя в кружку. – Они тебя тоже предали, – подал голос Сириус. – Они ведь не помешали целителям забрать тебя в Мунго. Ремус посмотрел на него. Ему не приходило это в голову. И лучше от этого не стало. Сохатый и Бродяга снова переглянулись. – Плевать. Забыли про них, – Розмерта принесла им второй круг и забрала пустые кружки. – Ты действительно прошел свое испытание, Лунатик. Испытание на верность. Его в этом месяце даже Хвост прошел, – Джеймс хлопнул Питера по спине и тот выдавил улыбку. За твое возвращение домой! Теперь настоящее! – он поднял свою кружку и Мародеры сделали тоже самое, столкнув их в круг. – Вот только радоваться все равно не получается, – сказал Ремус, утирая рот рукой. – Я так и не знаю, что произошло в то полнолуние, не знаю, убил ли я кого-то... Сириус поморщился, как бы говоря «Да расслабься ты, чувак» – Не знаю, что произошло с Сивым и... остальными. Не все вернулись домой, – заметил он, поглаживая большим пальцем ручку своей кружки. Джеймс нахмурился и посмотрел на Бродягу. – О чем это он? Сириус дернул плечами. – Не знаю. По-моему, вернулись все. Над столом повисла пауза. Ремус смотрел на парней, а они смотрели на него. Или ему казалось, или их обоих порывало заржать. На что-то точно порывало. – Что вы... чего вы?.. – он переводил взгляд с одного на другого. Джеймс кашлянул. – Лунатик, мы тут забыли тебе сказать, – он почесался. – Грей вернулась в замок, – сообщил Бродяга и криво улыбнулся, увидев, как переменился в лице Ремус. – Она накрыла стаю в лесу. И даже заглядывала к тебе, пока ты дремал – Помфри проговорилась. Ремус смотрел на них во все глаза, не в силах понять, шутка это, или на этот раз они говорят серьезно. Похоже, говорили серьезно. Он сорвался со стула так стремительно, что несколько человек за столиками вокруг оглянулись. Схватил мантию, обмотался шарфом, бросился к выходу, толкнув стул Бродяги, тут же вернулся, отхлебнул ещё немного из кружки и побежал к двери, пытаясь на ходу попасть в рукав мантии. Дверь захлопнулась за ним с громким стуком. Мародеры со смехом переглянулись и снова взялись за кружки.
* * *
Ремус взлетел на пятый этаж, перескакивая через две ступеньки, миновал пустой коридор, заполненный пыльными лучами солнца. Подошвы ботинок гулко стучали по полу, шарф, который он так и не удосужился снять, хлопал по спине и плечам. Пробежав мимо позолоченных доспехов, Ремус налетел на светлую ореховую дверь и забарабанил по ней что было сил. Сердце стучало как ненормальное, дыхание сбивалось, на лице плясала абсолютно счастливая улыбка. Когда никто не отозвался, Ремус постучал ещё, а потом не вытерпел, схватился за ручку и ворвался внутрь. – Вале... И замер на пороге. Радость и предвкушение ещё не успели сойти с его лица, когда на нем проступило потрясение и недоверие. На краю стола Валери сидел доктор Джекилл. На профессоре по защите от Темных сил была рубашка и жилетка, на которой он как раз застегивал пуговицы. Валери стояла рядом, повернувшись лицом к окну и скрестив на груди руки. На ней была шелковая домашняя мантия в азиатских узорах, темные волосы спускались по спине до самой талии. Когда распахнулась дверь, Валери и Джекилл синхронно оглянулись. Судя по их лицам, внезапное вторжение прервало какую-то важную беседу, но как только Валери увидела, кто именно ворвался в её кабинет, выражение её лица изменилось так, словно у неё внутри ветром распахнуло окно. У Ремуса даже под ложечкой ёкнуло. Он и не представлял, что Валери Грей может быть так рада ему. Он не представлял, что она вообще может быть кому-то так рада! Но так и было. Она смотрела на него, впивала его взглядом так, словно все это время мучалась, ожидая его появления, и вот теперь он пришел – и все точно будет хорошо. А Ремус даже не нашелся, что сказать. Наверное надо было извиниться или поздороваться, но он не мог выдавить из себя ни слова. Так и стоял там на пороге, вцепившись в дверную ручку и пожирал взглядом свою учительницу, разрываясь от желания броситься к её ногам. И, наверное, так бы и сделал, если бы не присутствие в кабинете третьего. К счастью, Джекилл быстро оценил ситуацию и первым нарушил неловкую паузу. – А, Ремус, – профессор покончил с пуговицами на жилетке, поднялся и взял со спинки кресла для гостей свою мантию. – Смотрю, тебя уже выписали! Ну, как себя чувствуешь? – Хорошо, – пробормотал Ремус. Он сейчас не вполне понимал, о чем с ним говорят и не мог оторвать взгляд от Валери. Она тем временем уже успела нацепить на лицо непроницаемую маску. – Вот и замечательно. С возвращением в школу, – Джекилл шагнул ему на встречу и протянул ладонь. Ремус с трудом отцепил от Валери взгляд и вдруг заметил, что рука профессора перебинтована до самой кисти. Джекилл тут же спохватился, виновато улыбнулся и протянул другую руку. Пожимая её, Ремус невольно отметил, что профессор по защите от Темных сил выглядит даже хуже, чем неделю назад – ещё сильнее осунулся, лицо казалось уставшим и помятым, под глазами появились круги. – Без вас я бы не вернулся, – сказал он, обращаясь вроде как к Джекиллу, но глядя только на Валери. Потом все же исправился и взглянул на профессора. – Вы спасли меня, сэр. Спасибо. Джекилл поджал губы в улыбке. – Я не мог поступить иначе. Ремус внимательнее посмотрел ему в глаза. Джекилл подержался за его взгляд секунду и чуть наклонился вперед. – А ты молодец. Узнал, что твой преподаватель принимал участие в разгоне стаи в полнолуние... Ремус посмотрел на Валери. – ...и зашел проведать. Так и нужно, – Джекилл с улыбкой оглянулся на Валери. -Отряд профессора Грей поймал почти всю стаю то полнолуние. Нда. Кошмарная выдалась ночь. Просто кошарная. Мистер Нотт, мисс Маккиннон, и ты... – Джекилл вдруг положил ладонь на его плечо и покачал головой. – Я очень рад, что ты уцелел, Люпин. Ты поступил мужественно, когда принял на себя удар и позволил друзьям уйти. Это был настоящий мужской поступок. Ремус удивленно посмотрел на профессора. Что он говорит? Ему же известно о том, что произошло между ним и Валери в колонии. Ремус и сейчас видел по его глазам, как трудно ему говорить с ним, когда она в комнате. Видел это совершенно отчетливо, как если бы это было написано у профессора на лице большими буквами. И Джекилл видел... что он видит. Но почему-то продолжал вести себя так... так... И не успел Ремус об этом подумать, как Джекилл вдруг понимающе улыбнулся и похлопал его по плечу. – Я рад, что у Хогвартса есть такие студенты, – он подхватил свою сумку с книгами, закинул на неё мантию. – А сейчас, прошу меня извинить, мне нужно заглянуть к профессору Слизнорту, узнать, не одолжит ли он мне пару дюймов рога двурога. Думаю, мы могли бы сторговаться на новый луноскоп. Но ученикам не обязательно знать о сделках преподавателей, – он подмигнул Ремусу и оглянулся. – Валери, я буду у себя. С этими словами Джекилл покинул помещение. Дверь закрылась за ним с легким щелчком. В кабинете повисла пауза. Солнце лилось в узкие окна. Ремус смотрел на Валери, часто дыша и чувствуя, как на губах сама собой появляется улыбка. Валери тоже смотрела на него, не отрываясь и не двигаясь, прямо как лань перед дулом охотника. Но вот она шевельнулась, словно хотела шагнуть к нему. Пауза вздрогнула и оборвалась. – Валери... – выдохнул Ремус и сорвался с места. Их объятие было похоже на столкновение двух летящих навстречу поездов. Ремус схватил её, чуть не оторвав от пола. Валери обхватила его за плечи, зажмурилась и выдохнула что-то, смутно похожее на «Слава Богу». Они замерли, яростно и нежно обнимая друг друга – впервые после той ночи. И как будто не было этого месяца. Как будто они всё ещё были в той палатке. Как и тогда Валери пахла свежим, хвойным лесом, Ремус обнимал её и чувствовал себя так, словно к открытой ране у него в груди приложили целебный лист. Горечь и боль пережитого выходили из него как яд. А на смену им приходило долгожданное спокойствие. Простояв так ещё пару минут, Ремус отпустил её и скользнул ладонью ей за волосы, нежно обнимая ладонью лицо и тонкую шею. Валери поддалась на ласку – закрыла глаза и накрыла его ладонь своей, прижалась к ней губами. А потом заглянула ему в глаза. Это был один из тех уникальных моментов, когда непроницаемая раковина Валери Грей растрескалась, а у Ремуса в руках оказалось живое, нежное и уязвимое. Он не знал, что сказать. Да и все слова сейчас были бы лишними. У них ещё будет время поговорить. А пока ему безумно хотелось сделать то, чего он так хотел весь этот месяц. Он чуть крепче сжал её шею, закрыл глаза и потянулся к её губам. – Нет, – Валери увернулась. Ремус, оглушенный и ослепленный попытался снова. – Нет, Ремус, нет! Не нужно этого! – она оттолкнула его и повернулась к нему спиной. Ремус растерянно проследил за тем, как она обошла свой стол, поправляя мантию. Как зачесала волосы назад, прижав ладонь ко лбу. – Я что-то сделал не так? – тревожно спросил он, теперь лихорадочно вспоминая последний раз, когда они виделись. Ему тогда все показалось более чем прекрасным. – Чем-то обидел вас? Валери оглянулась на него. К выражению непонятной обреченности у неё на лице примешалась жалость и что-то, похожее на насмешку. – Ты сделал меня счастливой, – беспомощно прошептала она. Так, словно только что неожиданно для себя открыла эту истину. Она взглянула на него так, что Ремус чуть было снова не сорвался с места. Но что-то мешало. – Тогда почему?.. – хрипло спросил он. Валери снова отвернулась, её плечи вздрогнули. Ремус испугался, что она плачет и уже шагнул было к ней, как вдруг Валери рассмеялась и снова обернулась к нему. – Почему? – она игриво хмыкнула и вдруг голос её похолодел. – Да потому что я старше тебя почти в два раза, Люпин, вот почему. Неужели это не понятно? Ремус моргнул, выходя из ступора, нахмурился и развел руками. – Ну и что? Валери снова рассмеялась, так, словно он сморозил отчаянную чушь. – Боже, ребенок... – не то ошеломленно, не то насмешливо пробормотала она, отвернулась и потерла лоб. Выглядела она слегка не в себе. – Разве вы думали, что я ребенок, когда мы были там, в колонии? – тихо спросил Ремус, проедая её взглядом. – Там всё было по-другому. Что изменилось? – Там, в колонии я была уверена, что никогда не вернусь в школу! – звенящим голосом воскликнула Валери. – Как и ты. Мы оба думали, что видимся в последний раз! – она слегка развела руками. – Но мы снова здесь. И я по-прежнему твой учитель, а ты – мой ученик. И между нами не может... не может ничего быть. Никогда. И что, что было – одна большая ошибка, – прошептала она, вновь поворачиваясь к нему спиной и обхватывая себя руками. Ремус ушам своим не поверил. – Да какая разница, кто вы и кто я? – воскликнул он, когда справился с собой. – Какая разница, где мы находимся?! Через год я закончу Хогвартс и всё снова изменится! Вы больше не будете моим учителем, мы будем свободны и никто не посмеет нас осуждать! Валери, я... – он подошел ближе. Валери опасливо покосилась на него, но рук не расцепила. – Я знаю, что подвел вас в колонии, знаю, что виноват, но с тех пор я многое понял. Теперь-то я точно знаю, кто я и чего хочу. Я не хочу больше жить в колонии и никогда не захочу. И я никогда больше вас не подведу и никогда не предам. От Хогвартса осталось совсем немного, а потом... если бы вы согласились, мы могли бы пожениться и тогда... Валери рассмеялась. Ремус осекся и покраснел как рак. Она смеялась так искренне и весело, словно он отмочил невероятно смешную шутку, а не излил ей душу. – О Боже, Люпин... – отсмеявшись, она вытерла уголок глаза и посмотрела на Ремуса с таким насмешливым умилением, что ему захотелось провалиться сквозь землю. – Ты серьезно? – Серьезно! – сердито выпалил он, делая шаг вперед. Валери покачала головой и снова фыркнула смешком. – Почему вы надо мной смеетесь? – сдавленно спросил Люпин, наблюдая за ней и сгорая от стыда и обиды. – Вы думаете, что я шучу? Валери подняла на него блестящие глаза. – Я готов доказать! Я могу принести вам Обет, что после того, как закончу Хогвартс... – он даже начал закатывать рукав, но тут же и сам почувствовал, какое это ребячество. – Валери, я не бросаюсь красивыми словами, чтобы казаться героем, – его голос дрожал от напряжения и желания быть услышанным. Как же ему хотелось, чтобы она поверила. – У меня все равно не выходит быть героем, вы и сами это видели в колнии. Но по-крайней мере я могу быть честным по-отношению к вам. И к себе, – он сглотнул. – Я вас люблю. Я хочу быть с вами. Валери перестала улыбаться. – И вы тоже хотите быть со мной. Признайте, ведь это так. Я помню всё, что вы говорили мне, помню, как вы... – он осекся. – Почему вы так легко забыли все это? Зачем придумываете эти преграды? Ведь вам на самом деле все равно, что я ваш ученик, ведь правда все равно? И через пять лет это вообще не будет иметь значения. А я буду любить вас. Через пять, через десять... всегда. Валери стояла, облокотившись на спинку своего кресла и наблюдала за ним, но уже без прежней улыбки. А он стоял перед её столом как нашкодивший школьник. Ему вдруг очень захотелось откатать рукав обратно. Он почувствовал себя так, будто у него вынули все внутренности и выложили перед ним. Пустота. И тошнотворный, гребанный стыд. – Ты знаешь, сколько мне лет, Люпин? – вдруг спросила Валери. – Для меня это не имеет никакого... – тут же ответил он, но она не дала закончить. – Мне тридцать два. Обдумай хорошенько эту цифру прежде чем говорить, что ты готов связать себя со мной на всю жизнь. Через пять лет мне будет тридцать семь, а тебе будет двадцать два, – она чуть откинула голову, разглядывая его. – Ты будешь таким же юным как сейчас и все ещё будешь верить, что возраст для тебя не имеет значения. Через десять лет тебе будет двадцать семь, – она перебирала в пальцах шелковый пояс домашней мантии и не сводила с Ремуса глаз. Он стоял нахмуренный и сопел. – Ты будешь младше, чем я сейчас, а я уже начну стареть. Возможно, ты все ещё будешь верить в то, что любишь меня, хотя и сам уже не сможешь объяснить, почему. Ремус сердито отвернулся к окну. Валери продолжала. – Через пятнадцать лет тебе будет столько, сколько мне сейчас. И ты все равно будешь молодым и сильным, – она склонила голову набок. – Скажи мне, Ремус Люпин, а что со мной будет через пятнадцать лет? – её лицо помрачнело. – Как скоро моё лицо покроется морщинами, а тело перестанет тебя привлекать? И как скоро в твою упрямую голову придет осознание того, что тебе не хочется связывать свою жизнь со старухой, которая не умеет ничего, кроме как охотиться и убивать, и от которой не осталось ничего, кроме ранений и болезней? Как скоро ты от неё устанешь? Ремус, молча закипавший на протяжении всей этой речи, на этом месте не выдержал: – Какая разница, что будет через пятнадцать лет, если уже в следующее полнолуние я могу умереть от превращения или от чьей-нибудь стрелы! Я не в том положении, чтобы так далеко загадывать и думать, что со мной будет через столько лет! Я люблю тебя сейчас, я хочу жить сейчас и не задумываться о каком-то будущем, которого может и не быть, если завтра придет Темный Лорд и всех нас уничтожит! Валери снова рассмеялась. – В этом и состоит разница между нами, – она обошла свой стол, подошла к Ремусу и мягко коснулась его лица. – Я думаю о будущем. И как это ни странно для тебя, для меня очень важна моя работа. И я не хочу её потерять. А если кто-нибудь узнает о том, что было... – Не узнает! – выпалил Ремус, хватая её за руку. – Узнает, – увещевательным голосом произнесла она, отстраняясь и высвобождая руку. – Такое невозможно сохранить в секрете. К тому же, кое-кто уже знает. – Доктор Джекилл? – сердце Ремуса провалилось в желудок. Валери опустила ресницы. – Вы ему рассказали? Ему стоило большого труда произнести это ровным голосом. – Ему не обязательно что-либо рассказывать, он и так не слепой, – тихо сказала она и отошла от Ремуса, снова обхватив себя руками. Повисла небольшая пауза. Ремус почувствовал, как ревность скрутила все внутренности. – Вы с ним... вы с ним все ещё?.. От этой мысли его даже затошнило. Валери оглянулась, удивленно подняв брови. – Я не обязана перед тобой отчитываться, Люпин. А ты не имеешь права меня судить, – она сказала это так, что Ремус вдруг остро почувствовал то, на что в самом деле не обращал внимание – разницу в возрасте. Он промолчал. Валери стояла лицом к окну. – Так значит в этом все дело? – глухо спросил Ремус, глядя на её темный силуэт на светлом фоне. Она не повернулась. – На самом деле я вам просто и не нужен. Вы любите его, вот и всё. А меня вы просто пожалели. Валери чуть повела плечом и повернула голову, давая понять, что соглашается. Ремус подошел ближе, чувствуя, как сердце снова начинает выскакивать из груди. – Но если это так... – он старался дышать спокойно. – Почему вы не выполнили своего обещания и не убили меня в ту ночь? Вы ведь знали, что все так закончится. Зачем вы меня пощадили, если я все равно вам не нужен? Валери порывисто оглянулась и он проглотил остаток слова. Она смотрела на него точно так же, как в той палатке – словно разрывалась от желания сказать что-то очень-очень важное. И вместе с тем в больших серых глазах плескался самый настоящий гнев. И ещё что-то. Ремус даже подумал, что сейчас она опять накинется на него с обвинениями... Но вместо этого она вдруг шагнула вперед, обхватила его за шею и поцеловала. Из Ремуса разом вышибло все мысли. Он обхватил её в ответ, с жаром отвечая на поцелуй. Они целовались как сумасшедшие, Ремус прижимал её так крепко, словно в любую минуту пол под ними мог рухнуть, а мир полететь в пропасть. Обнимал, сжимал, мешал душистые волосы... Когда он начал целовать её шею, Валери словно опомнилась и оттолкнула его от себя. – Всё. Уходи, – выдохнула она и дрожащей рукой запахнула мантию, другой приводя в порядок волосы. – Уходи, слышишь? Тебе сразу надо было просто взять и уйти... Обескураженный, взлохмаченный и все ещё полыхающий Ремус проследил за тем, как Валери обходит свой стол. – Всё это неправильно и не нужно. Совсем не нужно, – она изо всех сил пыталась напустить на себя равнодушный, пренебрежительный вид, хотя голос её дрожал. – Всё. Уходи. Уходи и никогда больше не смей сюда приходить, – Валери поправляла одежду, приглаживала волосы, но как бы ни старалась выглядеть уверенной, казалась ещё более растерянной, чем Ремус. – Не было между нами ничего... – Вы меня любите, – прошептал он, не слыша ни слова из того, что она говорит. – ...не было и быть не может. Ни в колонии, ни сейчас, ни потом, ты понял? – Вы любите меня, – повторил Ремус, улыбаясь как дурак и даже не замечая, как этими словами только подливает масла в огонь. Он шагнул к ней. – Люблю?! Да ты посмотри на себя! – Валери прожгла его таким презрительным и при этом почему-то несчастным взглядом, что Ремус врос в пол. – Мальчишка! Ребенок! Ты хоть понимаешь, насколько все это неправильно? Насколько глупо и грязно продолжать то, что между нами было? Ремусу показалось, что он потерял равновесие и выпал в какую-то странную невесомость. – То, что между нами произошло – это ужасная ошибка, – тихо, но непреклонно добавила она, не глядя на него. – Моя ошибка. И пусть она будет на моей совести, а ты проваливай отсюда и постарайся как можно скорее выкинуть эту блажь из головы, – она подняла голову и посмотрела на него. – Ты – мой ученик. Я – твой учитель. И не может между нами ничего быть. Усвой это наконец! И перестань ходить за мной. Она отвернулась, зачесывая назад волосы. Её рука дрожала. В кабинете повисла ошеломленная тишина. Ремус не мог сдвинуться с места и ошарашенно смотрел на её узкую, маленькую спину. Он ослышался? Ошибка? Ошибка?! Всё это время он был жив одним только воспоминанием об этой ошибке, а для неё всё это, стало быть, ничего не значило?! Нет. Нет, он видел её глаза в ту ночь. Для неё это значило так же много. Тогда в чем же дело? – Валери.. – он обошел стоящий между ними стол и подошел ближе, стараясь говорить как можно мягче, но она все равно не повернулась. – Зачем вы так? Вы ведь тоже хотите... – Я хочу, – Валери резко повернула голову, не меняя позы, и Ремус отдернул руку, которую собирался положить ей на плечо. – Чтобы ты оставил меня в покое. Раз и навсегда. Ремус опустил руку. Он совершенно растерялся. Валери ждала, всем своим непреклонным видом показывая, что ещё немного – и она сама его вытолкает. – Ладно, – шепнул он, проглотив колючий ком и осторожно отступил. Он медленно пересек кабинет в обратном теперь уже направлении. Ему много чего хотелось сказать, он мог бы оспорить любое её слово, но понимал, что сейчас это не выход. Поэтому изо всех сил уговаривал себя смолчать. Но у двери все же не выдержал. – Знаете... вы не очень-то хороший учитель, профессор Грей. Валери едва заметно дрогнула, чуть повернула голову и взглянула на Ремуса. Он коротко покивал своим мыслям. – Совсем не умеете врать, – произнес он, зло рванул дверную ручку и вышел, с силой захлопнув за собой дверь. В кабинете повисла звенящая тишина. Профессор Грей устало смежила веки и опустилась в свое кресло. Закрыла ладонью лоб, зачесала назад непослушные волосы, а потом шмыгнула носом и взяла в руки маленькие золотые очки доктора Джекилла, которые все это время лежали на её столе.
Колокола в Хогвартсе никогда не звучали одинаково. По утрам это были тяжелые удары, полные невыносимой земной тоски. Наверное, так били колокола на соборах в Средневековье, когда оглашали в городе вспышку бубонной чумы. По вечерам замок оглашал веселый, малиновый перезвон. Казалось, ещё немного — и колокол слетит с башни к чертовой матери, таким он был веселым. А по понедельникам, да ещё и перед обедом он звучал как сигнал к началу финальной битвы за свободу всего человечества. После него все двери дружно распахивались, и оголодавшие ученики неслись в Большой зал как слоны на водопой. Особенно старался седьмой курс, потому что в этом семестре обеду предшествовал сдвоенный курс изучения структуры Министерства. А это верная смерть. Как и попытка профессора Бинса задержать класс дольше положенного. — Черт, если бы он продержал нас там ещё хотя бы три минуты, я бы начал жрать конспект или Сохатого, — пожаловался Сириус, когда Мародеры в шумном потоке спешили к лестнице. — А собаки не едят человечину, — Джеймс на ходу обхватил его за шею. — Оленину едят. И человечину когда-то ели. — Тогда они были волками, — поправил Ремус. Он тоже шел под тяжелой лапой Сохатого, но с другой стороны. Питер семенил следом. — Я всегда говорил, что мы родственники, Лунатик, — завидев впереди слизеринских девчонок, Сириус с душой шлепнул Роксану по заднице. Она вскинулась, Сириус послал ей воздушный чмок. Роксана показала ему средний палец. — Надо на ней жениться, — решительно сказал Сириус, когда они их обогнали. Мародеры загудели. — Бродягу пора кормить, раз он собрался жениться, — со смехом заметил Джеймс, хлопая его по плечу. Они заржали, обогнали компанию вялых пуффендуйцев и в числе первых сбежали по лестнице вниз. — Девчонки в колонии действительно танцуют голыми вокруг костра? — деловито спросил Сириус, когда они наконец добрались до стола и накинулись на еду. Ремус опасливо оглянулся, не переставая жевать и пожал плечами — вроде как «да» сказал. Сириус переглянулся с Джеймсом. Хвост покраснел. — Там же, наверное... пиздец как холодно, — глубоко-сочувственным тоном протянул Джеймс. — Черт, я бы хотел взглянуть. — Но они не были совсем голыми. Просто от танцев жарко, и они так... немного... — Сиськи показывали? — Ну... под конец... да, некоторые. Но это не то, это вроде как...часть их культуры, что ли. Животные ведь ничего не стесняются, в том числе и... — он засопел, увидев, как заблестели глаза друзей. — Наготы. Ремус занялся обедом. Мародеры снова переглянулись и уставились на него с одинаково—ехидным выражением лица. — Ну а ты? — поинтересовался Сириус, откладывая вилку и скрещивая на груди руки. Ремус поднял голову и подозрительно взглянул на их сияющие рожи. — Что — я? — невнятно буркнул он. — Да ладно, Лунатик, колись, тебе обломилось что-то в эту вашу Гранатовую ночь? — Янтарную ночь. — Один хрен, — нетерпеливо отмахнулся Джеймс. Ремус с усмешкой покачал головой, втыкая вилку в картофелину. — Да ладно тебе, Лунатик, — выпалил Сириус. — Школы нет, куча горячих цыпочек, которые виснут на тебе целыми днями... Ремус украдкой поднял взгляд и посмотрел на учительский стол. Валери ела виноград и говорила о чем-то с мадам Стебль. — ...а потом ещё и заставляют тебя танцевать с собой! Голые! Ну неужели ты так-таки никому из них не вставил? Валери почувствовала его взгляд и Ремус поспешно отвернулся. Сразу вспомнилось, как она отшила его в субботу. Несправедливость и обида все ещё мучили его. — Слушайте, какая разница? — немного раздраженно спросил он, перехватив взгляды друзей. — Мы теперь должны отчитываться, или что? — Я так и знал, — Сириус выпрямился и довольно потер ладони. — Сохатый, гони золотишко. Сириус ссыпал пять галлеонов себе в карман и подмигнул Ремусу. — Сохатый в тебя не верил, приятель, но я... — он нахмурился. — Кстати, а что ты делал под аудиторией? Я думал у тебя с утра уход за волшебными ежами или вроде того? — Я решил пропустить, — буркнул Ремус, подавляя искушение опять посмотреть на Валери. — Второй раз? — Сириус проницательно прищурился, но внезапно глянул Ремусу за спину и лицо его потемнело, — ...твою мать, вы только посмотрите, кто явился! — пробормотал он и все Мародеры дружно оглянулись. В этот же момент из-за слизеринского стола поднялись Мальсибер, Регулус и Снейп, и направились к выходу. Джеймс заиграл желваками, согнув серебряную вилку. У них так и было возможности разобраться со слизеринцами и отомстить им за подлую подставу. А ещё за Марлин. Мальсибер и Регулус исчезли сразу же после полнолуния — родители в спешном порядке забрали их домой, якобы для хорошей взбучки. Но и жмыру понятно, что никакой взбучки им не грозило, Сириус, битый-перебитый так и вовсе ни разу не мог вспомнить, чтобы Регулусу хотя бы раз давали подзатыльник. Ну а Мальсибер, единственный и долгожданный наследник был любимцем всего семейства. Нет, наверняка их забрали для того, чтобы разъяснить, как себя вести дальше, что говорить и так далее. Теперь они снова здесь. И пока Марлин не очнулась и не сказала, кто её заклял, они могут спокойно разгуливать по школе. Джеймс отбросил испорченную вилку и первым поднялся из-за стола. Сириус, Ремус и Питер поспешно вылезли следом, прихватив с собой сумки и вслед за Сохатым пошли к выходу из Большого зала. Как ни странно, за ними увязались и близнецы. Фабиан прожигал взглядом спину Мальсибера, Гидеон казался встревоженным и придерживал за плечо вспыльчивого братца. Видимо, предчувствовав стычку, из-за стола вылезли ещё двое слизеринских парней и побежали следом за своими. Слизеринцы шли впереди. Гриффиндорцы — следом. Стук многочисленных подошв гулко разносился по пустому коридору. Мальсибер пару раз обернулся на ходу и слизеринцы ускорили шаг. На ходу кутаясь в зеленые шарфы вышли в клоаку, но было поздно — Ремус, Хвост и Гидеон показались из противоположного выхода, отсекая путь. Слизеринцы столпились в середине тесного дворика. Все разговоры в клоаке разом стихли. В тумане дыма контрабандных сигарет выглядывали любопытные лица. Громко каркали вороны на стенах башни с часами. — Здорово, Мальсибер! — крикнул Джеймс, показательно вынимая палочку из кармана. — Ну как собственная шкура, не жмет? Слизеринец опустил плечи, коротко вздохнул и оглянулся на Джеймса. — Привет, — любезно сказал он и вдруг безо всякого предупреждения стегнул палочкой. Кто-то из девчонок взвизгнул. Сириус толкнул Джеймса в плечо и заклинание пролетело между ними, угодив в стену. Взрывом в ней пробило дыру и в клоаку выплюнуло облако пыли и камней. Половина клоаки тут же с криками и визгом разбежалась кто-куда. Мальсибер рывком поправил на себе шарф, с вызовом глядя на соперника. У него тоже были причины ненавидеть гриффиндорцев и Мародеров в частности. В субботу утром содержимое клуба вывезли из школы, а вход запечатали. Когда об этом узнал его отец, некогда почетный член клуба, его терпению пришел конец, и он впервые в жизни поднял на своего сына руку. А этого Мальсибер уже не мог простить Джеймсу Поттеру. Если бы не его длинный нос, все было бы в порядке, все было бы как раньше! И Нотт был бы жив. С раскуроченной стены осыпались последние камни. Джеймс вытер слой пыли с лица, также не сводя с Мальсибера глаз, а потом красноречиво сплюнул на землю между ними. Не успел его плевок достигнуть земли, которую попирали сапоги великого Годрика Гриффиндора, как его палочка уже взлетела в воздух. Мальсибера отшвырнуло, эффектно крутанув в воздухе, и он кучей свалился в грязный снег. В толпе раздался ропот и неровный смех. Слизринцы тут же бросились ему на помощь, но Мальсибер огрызнулся, и они отпрянули. Он поднялся без их помощи, поправил мантию, отряхнул снег с одежды и попытался усмехнуться, но черные глаза полыхали от унижения и злости. Смех толпы был для него самой гадкой пыткой. Мальсибер ненавидел быть смешным. — Смотрю, ты все ещё в школе, Поттер! — звонко выкрикнул он. — А я думал старый пердун выпер тебя и твою шайку к чертовой матери! — Завали ебало, Мальсишлюшка! — Джеймс сунул руки в карманы брюк и подступил ближе к слизеринцам. — Лучше расскажи всем, как ты вытащил Маккиннон в лес! По толпе пронесся ропот. Все слышали о том, что ученица Гриффиндора в крыле, но по какой причине и чьей вине — это оставалось загадкой, так как слухов было слишком много. И кому верить было большой проблемой. Но теперь выдался уникальный шанс получить всю правду из первых рук. — Я вытащил?! — поразился Мальсибер и возмущенно огляделся. Ему нужно было потянуть время — наверняка кто—то уже ведет сюда преподавателей. — Да я хотел ей помочь! Все слышали? Я. Хотел. Помочь! У вас, гриффиндорцев, вообще крышу сносит от риска, все знают, что вы вечно таскаетесь в полнолуние в лес, чтобы пощекотать себе нервы, — он вдруг посмотрел правда на Люпина. — Правда, звереныш? Ремус побелел от злости и шагнул вперед, но Гидеон перехватил его. Мальсибер замаслился от удовольствия. — Ну ты и сука, Мальсибер, — судя по голосу, Джеймс начал закипать. — Ты, трусливый засранец, признай, что это твоих рук дело! Твоих и Нотта! Марли, Тинкер Бэлл, француженка Лерой, Мэри Макдональд! Вы все были членами этого гребанного клуба! — он чиркнул по воздуху рукой, указывая на всех слизеринцев сразу. — Если бы не клуб, Нотт, и Эйвери тоже были бы живы! Регулус нервно переступил с ноги на ногу и покосился на друга. — Признай это, чертов слизняк! И свали из школы сам, прежде чем тебя выпрут! — Значит, быть членом школьного клуба теперь преступление? Не знал. Если так, то половину Хогвартса можно исключить. Наш клуб был самым лучшим местом в замке, но по вашей милости он теперь уничтожен, — голос Мальсибера дрогнул, он перевел злые глаза на жавшегося за спинами друзья Питера. — Можешь спросить своего дружка-жиртреста, он расскажет тебе, как там было хорошо! Питер покраснел до ушей. Джеймс выпятил подбородок и шагнул было вперед, но Сириус его перехватил. — Есть доказательства того, что это ваша вина, Мальсибер, — сказал вдруг Ремус, холодно и спокойно. — Есть свидетели. Признайся сам, так ты хотя бы сохранишь достоинство, когда покатишься из Хогвартса на хер. Сириус хрипло хохотнул. — Вы все такие жалкие с вашими обвинениями, — глаза Мальсибера гадко заблестели. — Это же очевидно, что девчонок вытаскивали вы, они все были с вашего факультета, разве нет? А та француженка, кажется, сама назвала имя Блэка. Хотя ты, Поттер, конечно, скажешь, что это была подстава! — он насмешливо скривил губы. — А насчет доказательств... — Мальсибер переглянулся со Снейпом и хмыкнул. — Одно ваше доказательство теперь в руках у Филча, и вы до него уже никогда не доберетесь. Никто не доберется. У Джеймса дернулось лицо. Это была правда. После долгого, кишковынимательного разговора по душам с Дамблдором, тот распорядился вернуть Карту Филчу. — А второе ваше доказательство валяется в крыле, — Мальсибер явно получал удовольствие от собственной изворотливости. — И пока девчонка не очнется, никто из нас ничего не сможет доказать. Но я бы на вашем месте добил её! — громко предложил он. — Ведь мы знаем, кого она видела и чьи имена назовет, не правда ли? Это стало последней каплей. Джеймс выхватил палочку. Полыхнуло, голова Мальсибера мотнулась, на выглаженный воротник школьной рубашки хлынула кровь. Дальше все происходило очень быстро. Сириус с азартом спущенной гончей бросился на Снейпа, Руквуд выхватил палочку и сцепился с близнецами, Регулус, как и Питер, вжался в толпу, а Ремус пальнул чем-то в Уоррингтона. Клоаку заполнили дым, хлопки заклинаний и крики. Кричали дерущиеся, кричала толпа, в гамме жадных до зрелища глаз мелькали испуганные слезящиеся глаза Питера Петтигрю. Фабиан вдруг увидел, что младший Блэк пробирается к выходу и бросился за ним, но тут откуда ни возьмись ему наперерез кинулся Сириус и перехватил его руку с занесенной палочкой. — Остынь, Пруэтт! — Убери руки! — взревел Фабиан и, потеряв голову, кажется всерьез решил проклясть обоих Блэков сразу, как вдруг над клоакой, башней с часами и всей школой вдруг не загремел голос Макгонагалл, усиленный во сто крат заклинанием: — ПОСЛЕОБЕДЕННЫЕ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ. ВСЕМ СТУДЕНТАМ СРОЧНО ВЕРНУТЬСЯ В СВОИ КОМНАТЫ, СТАРОСТАМ СОБРАТЬСЯ В УЧИТЕЛЬСКОЙ. И не успело эхо сообщения утихнуть, как все услышали пронзительный девчоночий визг в коридоре. А затем в клоаку выбежали ученики. Они прикрывали нижнюю часть лица шарфами и пронеслись по клоаке, даже не обратив внимание на происходившее в ней и только когда Джеймсу пришло в голову крикнуть: «Эй, а что случилось?!», какая девчонка на бегу крикнула: — Сразу семь человек! Там весь стол и весь пол в крови! Кто-то проклял еду! И она побежала дальше, а клоака застыла, пораженная новостью. Всего на минуту, потому что вслед за девчонками в неё хлынул поток когтевранцев, бегущих в свою комнату, точно стадо очумевших, перепуганных антилоп. А после все поддались панике и побежали кто-куда, так что выяснение отношений и драка потеряли всякий смысл. У Джеймса с первых минут появления паникеров в клоаке возникло гадкое, сосущее ощущение, что где-то уходит жизненно-важный поезд, вот только никак не мог понять, как он связан с обедом. А потом в зажженном дракой сознании вспыхнуло «Лили!» и он опрометью бросился в бегущую толпу, пробиваясь в обратном направлении — к выходу из клоаки. Сириус расцепился с Фабианом, гневно сверкая глазами, и помог Гидеону поставить на ноги Лунатика — они с Уоррингтоном не рассчитали силы и теперь слизеринец выл от боли, потому что лицо его пузырилось фурункулами, а Люпин не мог устоять на ногах — его обильно тошнило маленькими черными лягушками. Все вместе они потащили его следом за Поттером, а слизеринцы следом за толпой потянулись в обратном направлении. Мальсибер перед уходом оглянулся и прожег спину Джеймса ненавистным взглядом, а потом вместе с остальными пропал в проходе.
— Тебе стоит вытереть лицо, — сказал Мальсиберу Регулус, когда они пару минут спустя сбегали по лестнице в подземелье. — Кто-нибудь может увидеть... и подумать лишнее. Мальсибера пробрал ледяной пот от мысли, что кто-то может принять его за тайного грязнокровку и поспешно вытер губы и подбородок, измазанные в крови после Поттеровского заклятия. — Никто не подумает, что я могу быть в родстве с грязнокровками! — огрызнулся он вместо благодарности. — Это просто нелепо! Регулус пожал плечами, и мальчики гуськом вбежали в гостиную следом за Мальсибером. За полчаса в комнате собрался практически весь Слизерин, но никто не высказывал особого волнения по поводу вспышки эпидемии в школе. Некоторые, наоборот, в открытую радовались, что скоро в школе совсем не будет грязнокровок, «а то не продохнуть от них. Но в целом настроение было неважное. И причиной тому была компания старшекурсников, собравшаяся на нескольких диванах в центре гостиной. На одном из них полулежал Мальсибер. Его голова покоилась на пухлой шелковой подушке, лежащей на острых коленках Гринграсс. Сама Хлоя с безмерно сочувственным видом прикладывала ледовую примочку к его пострадавшему носу. — Чертов Поттер, — ругался Мальсибер. — Да кем он вообще себя возомнил? Преследовать меня, предъявлять какие-то нелепые обвинения... может быть он и сюда припрется со своими дружками? С него станется! — Кстати насчет обвинений... — Руквуд, который до этого сидел тихо и перемигивался с кем-то со старших курсов, поднялся на ноги. — Тебе не кажется, что ты должен нам кое-что объяснить? Мальсибер оглянулся на него и увидел, что кроме Руквуда, к беседе подтянулось ещё человек десять. Да что там, почти все слизеринцы посматривали на него враждебно, а кое-кто даже шептался. — О чем ты? — с подозрением спросил он и поднялся, оттолкнув руку Хлои. Слизеринцы переглянулись. — О том, что ты спихнул все на Нотта и заложил нас всех Дамблдору, — резко выпалил Руквуд, скрестив на груди руки. — Мы все знаем, что произошло, когда вас поймали, Блэк нам рассказал. Мальсибер прожег Регулуса взглядом. Тот, вопреки его ожиданиям, взгляд не отвел. Он оглянулся на Хлою, но та казалась заметно растерянной и лихорадочно выбирала сторону. — Кодекс клуба гласит, что мы все связаны кровными узам. Это значит, что своих мы не подставляем, — добавил Руквуд. Мальсибер оглянулся на него. — То, что ты сделал, называется предательством, — вкрадчиво и мягко сказал он, подступая к нему. — И мы все ждем объяснений. Повисла пауза. — Кодекс, — Мальсибер усмехнулся и его глаза зло потемнели. — Кодекс?! А где же был ваш сраный кодекс, когда старый черт допрашивал меня в своем кабинете?! Где был ваш кодекс, когда Кэрроу поймали на краже меча?! Где были вы все, связанные со мной кровными узами?! — он уже кричал. Некоторые из обвинителей потупились и отвели взгляд. Мальсибер прошелся по кругу, как загнанный зверь, яростно вглядываясь в лицо каждого. — Мы все могли загреметь в Азкабан в тот день! Но я нас всех спас! Я, я один отвечал за все, я придумал способ уберечь нас от всех подозрений и спасти наши семьи от позора! А вы теперь предъявляете мне обвинения?! Да вы должны на коленях благодарить меня за то, что сидите сейчас здесь, а не в Визенгамоте! — у него изо рта вылетела капелька слюны. — Но, если вам так хочется, идите прямо сейчас к Дамблдору и скажите ему, что вы все подавали заявки на охоту на грязнокровок, это будет честно! Теперь растерялся Руквуд. Хлоя определилась и сочувственно погладила своего жениха по руке. Мальсибер отдернул руку. — Я сделал то, что должен был сделать. И если Нотты были не в состоянии обеспечить себе алиби, то нечего их жалеть. Слабым не место рядом с Темным Лордом! — высказав все это, он ещё метнулся пару раз туда-сюда, выпуская пар, а потом с размаху улегся на диван и снова положил голову на колени Хлое, плотно скрестив на груди руки. — Кстати, раз уж заговорили о предательствах, Август... Все оглянулись на голос. Снейп отделился от стены, у которой обычно сидел и подошел к компании. — Кажется, это ты должен был следить, чтобы Кэрроу достали меч. Все, что мы делали все эти месяцы было ради того, чтобы Темный Лорд смог заполучить меч. И ты провалил задание, хотя оно было далеко не самым сложным. — Не так уж сложно! — взвился Руквуд. — Туда приперлась эта рыжая грязнокровка с предателем-Петтигрю! Ещё и мракоборца притащили! А когда Кэрроу пытались бежать, напоролись на эту белобрысую стерву Малфой! Мальсибер резко повернул голову, придержав руку Хлои с ледовой примочкой. — Это она наслала на них гребанную тучу летучих тварей, а не я, спрос с нее! Или было бы лучше, если бы меня выперли вместе с Кэрроу? — его голос зазвенел от возмущения. — С какой это стати?! Попались они, а не я! К тому же я выглядел, как Генри, если бы меня заметили... — он облизал губы и перевел дух. — И вообще, в том, что все рухнуло виновата Малфой! Эта сучка уже не первый раз подставляет нас! Вообще не понимаю, какого черта её засунули в нашу школу, — он уселся на быльце дивана. — Ну ничего. Я сам отплачу ей за Кэрроу, мало не покажется! К счастью, знаю парочку проклятий, от которых её сам Мерлин не спасет! — Только попробуй, Руквуд! — Мальсибер вдруг снова вскочил с дивана. — Чего это? — набычился тот. — Ничего! — отрезал Мальсибер, сверкая глазами. — У меня тоже есть счеты с этой сучкой, семейные счеты, если угодно. И если кому и проклинать её, то мне! Я сам с ней разберусь! А если узнаю, что ты тронул её до меня хотя бы пальцем, сделаю так, что это тебя не спасет сам Мерлин, понял? — Понял, — буркнул Руквуд. — Прекрасно, — одними губами произнес Мальсибер и ушел в свою комнату, даже не взглянув на Хлою. А она осталась сидеть, крайне растерянная, с тающей примочкой в руке, и явно не знала, ревновать ей или радоваться.
* * *
Когда Джеймс вернулся в гостиную, все разговоры тут же стихли, а встревоженные лица дружно обратились к выходу. Гостиная была полна под завязку, никто и не думал расходиться спать, музыка не играла, что было само по себе непривычно. Только в углу тихонько бухтел радиоприемник. Джеймс устало огляделся, увидел друзей в углу у окна и двинулся прямиком к ним. Лили сидела в продавленном кресле, поджав ноги и закутавшись в плед. В неподвижных, широко раскрытых глазах плясали отсветы огня. По понятным причинам она не смогла пойти на собрание старост вместе с остальными. Сириус стоял у неё за спиной, повернувшись лицом к окну, в кресле напротив виднелась шевелюра Люпина. На ковре у камина Роксана и Питер от нечего делать играли в шашки. У доски сидел Живоглот. Кроме Роксаны в гостиной была еще парочка учеников с других факультетов. Джеймс двинулся к друзьям. Увидев его, ребята сразу вскинули головы, Лили ожила и порывисто встала, а все разговоры в гостиной стали на порядок тише. — Здорово, — Джеймс подошел к друзьям и хлопнул Лунатика по плечу. — Ты как? Ремус, зеленоватый и уставший махнул рукой, мол, всё в порядке. — Ну что там было, Поттер, рассказывай, не тяни! — не выдержал кто-то из толпы, быстро стянувшейся к окну. — Проклятие обнаружилось в картофеле, — объявил Джеймс, устало бухнувшись в бывшее кресло Лили. Она сама обошла его и молча обняла за шею, уткнувшись подбородком в плечо. — Все ведь жрут картофель, верно? На это был расчет, — Джеймс снял очки и потер глаза. — Даже эльфы не знали, это сделал кто-то из старших, когда обед подали. Наложил проклятие на одно блюдо, а потом распространил по всему залу. — Как? — ахнула Мэри, которая как раз пробилась к ним и присела на ручку Ремусова кресла. — Протеевы чары, — Джеймс снова нацепил очки. По гостиной пронесся возмущенный гомон. — Это точно слизеринцы, зуб даю! — выкрикнул Гидеон. — Наверняка Мальсибер и Снейп, они специально раньше свалили, чтобы... — Это слишком очевидно, — покачала головой Алиса. — Да и Мальсибер не так уж умен, а мы ещё даже не проходили эти чары. — Зато Снейп... — Чертовы слизеринцы! Ползучие сволочи! Чтобы их всех... Шестикурсник Джонсон вдруг подавился, схватился за рот и замычал что-то нечленораздельное. Сириус опустил палочку, когда убедился, что язык его однокурсника успешно приклеился к небу, а потом демонстративно положил руку Роксане на плечо. — Надо же что-то делать! — воззвала ко всем Алиса. — Если это действительно слизеринцы так распоясались... — Да точно слизеринцы! — Или пуффендуйцы, — мрачно заметил Сириус. — Среди них тоже есть эти. Защитники чистокровия. Сам сталкивался не раз. — Короче, сейчас преподаватели пытаются выяснить, кто это сделал, но у них вряд ли получится, потому что там все так перепуталось, — как только Джеймс заговорил, все снова смолкли. — Теперь всю еду будут проверять и покрывать защитными чарами. И нас всех, то есть старост, просили поговорить со студентами, может кто чего видел. Вы не видели? — сразу спросил он, оглядывая лица друзей. Все насуплено переглянулись, но ясно было, что никто не в курсе. — Если не хотите стучать — дело ваше. Я бы сказал, если бы знал. Крыло уже под завязку, было семь человек, а когда я уходил, МакГи сообщили, что уже пятнадцать. Гостиная притихла в ужасе. — Дамблдор сказал, половину сразу в Мунго переправят, а нам приказал не высовываться, пока замок будут дезинфицировать. И всю переписку временно остановят, потому что теперь Хогвартс опасен для остального мира, а не наоборот. Вот такие дела. — Кошмар, — подытожил Бенджи, скрещивая руки на груди. — Мы в изоляции, и у нас бушует проклятие? Прекрасно. О чем они там думают? Мы же обречены на вымирание! — Будет ещё эффектнее, если ты снимешь штаны и пробежишься по замку, — проговорил Сириус. — Да, Блэк, тебе-то нечего бояться! — вспылил Фенвик. — Ты мог бы фунт этой картошки сожрать и не подавиться. — Бендж! — устало позвала его Лили. — Ты действительно считаешь, что мне нечего бояться? — убийственно тихо поинтересовался Сириус. Фенвик вдохнул. — З-зактнитесь оба, — послышался слабый, но твердый голос из кресла. Все оглянулись. Ремус с трудом выпрямился, но, кажется, запас жаб Уоррингтона закончился. — Учителя не допустят его распространения и не выпустят нас, пока не будут уверены, что это безопасно. И если бы среди нас были заболевшие, Фенв, мы бы это заметили, потому что проклятие действует сразу же. — Да, Лунатик прав, не надо истерить. Об этом, кстати, тоже просили предупредить, чтобы вы тут не бегали с воплями «Мы все умрем». Если до Пасхальных каникул не найдут лекарство, всех временно распустят по домам. Кстати, поговаривают, что на юге его нашли, там были случаи выздоровления. Может быть, это просто слухи, а может быть и нет. В любом случае, я уверен, что Дамблдор уже рыщет в этом направлении, — Джеймс поднялся из кресла. Бенджи показался удовлетворенным. — Ещё сказали, чтобы я вас всех разогнал по комнатам, но будем считать, что вы не послушали. Он повернулся к Лили и Сириусу, а ученики заговорили и поднялся шум. Вопреки разрешению Джеймса большинство учеников довольно скоро потянулось наверх. Всем было страшно, а напряженная обстановка гостиной не давала расслабиться. Сириус и Питер тоже ушли, Ремус задремал в кресле в обнимку с урчащим Живоглотом. Лили лежала на диване, подложив под голову подушку. Она так и не сняла школьную форму, её рубашка измялась, а юбка перекрутилась, оголив ноги. Малахитовые глаза снова неподвижно смотрели в огонь. Джеймс сидел на полу рядом с ней и мастерил журавликов из брошенных кем-то черновиков. Время шло. Часы на стене тикали. Огонь в камине становился все меньше... Ближе к утру, когда камин совсем погас, а непроглядное чернило за окном немного разбавило родниковым утром, в гостиную явилась уставшая, бледная Макгонагалл. Тихонько прикрыв портретный проем, профессор кошачьей поступью прошла по гостиной, поправила сползший с Ремуса Люпина плед и подошла к Джеймсу, который так и уснул, сидя у дивана, весь в журавликах. Осторожно, чтобы не разбудить свернувшуюся калачиком Лили, профессор легонько потрясла Джеймса за плечо, а когда тот нервно подскочил, знаком велела идти за ней. Зевая и поеживаясь, Джеймс вышел за профессором в коридор. — Дезинфекция замка окончена, так что после обеда уроки могут возобновиться. Сообщите об этом, как только все проснутся, Джеймс. Он кивнул и с трудом подавил зевок. — Но есть ещё одно... — профессор внимательно посмотрела на Джеймса. — Сейчас администрация школы обязана пристально следить за сообщением замка с внешним миром. Все известные нам ходы из замка уже перекрыты. Но я совершенно точно уверена, что не неизвестных нам ходов намного больше, чем мы думаем. Джеймс бросил на неё осторожный взгляд. — Профессор, я не вполне понимаю, при чем тут я? — На кону стоит намного больше, чем вы думаете. Под угрозой безопасность всего замка и огромного количества учеников, которых мы, учителя, обязаны защитить. И если вам известно то, что может помочь нам в этой защите, вы так же обязаны сообщить эту информацию мне или профессору Дамблдору. Вы понимаете меня, Поттер? Джеймс угрюмо молчал. Сначала Карта, вот уже дважды отобранная Филчем, теперь вот это. Если школа вознамерилась отобрать у него все секреты и разрушить весь его мир, то ей это, определенно удается. Может ему и мантию-невидимку Дамблдору отдать? Но ведь все это не просто так, звякнул в голосе честный голос. Не ради отсидки после уроков или наказания. Это ради безопасности. Ради безопасности тех, кто ему очень и очень дорог. Хотя, с другой стороны, как эти знания могут им навредить? О выходах известно только ему и парням. А они не такие дураки, чтобы таскать в школу что попало, когда вокруг творится такая фигня. Как же быть? Макгонагалл наблюдала за ним так, словно прекрасно знала, какая буря противоречий царит сейчас в его душе. — В любом случае, если вы захотите помочь нам, я думаю, вы знаете, что нужно сделать, — она поджала губы, коротко кивнула и ушла, а Джеймс остался стоять в темноте.
* * *
Первым уроком после обеда были заклинания. Флитвик начал новую тему — чары Печати. Профессор связал тему с недавним запечатыванием древнего хода в слизеринских подземельях, а также с системой защиты самого замка, но у Джеймса было стойкое ощущение, что Макгонагалл приложила к этому руку. Пару раз ему вообще показалось, что рассказывая о многоступенчатой формуле «запечатывания», профессор пытается намекнуть, что именно этим Джеймсу лучше всего заняться. Хотя, вполне может быть, что у него просто разыгралось воображение и Бродяга прав — мир не вертится только вокруг него. Но все это здорово давило на нервы. Джеймс так и не пришел к решению. С одной стороны, было крайне тяжело видеть поредевшие столы и классы, а с другой — каждый из этих тайных тоннелей, каждый из этих ходов был достоянием всей их компании, был связан с определенным этапом их жизни и Джеймс просто не мог взять и уничтожить все это. Глупостью казалась сама мысль о том, чтобы сделать это, ведь только они знают об этих выходах, а значит ничего не случится! А потом он вдруг ловил себя на каком-то ужасно тяжелом, гнетущем ощущении, когда сидел на верхних партах аудитории Флитвика и смотрел на волну рыжих волос внизу. Он просто не выдержит, если что-то случится с Лили. Он чуть было не сломался после смерти родителей, ещё одна трагедия его просто доконает. — Эй, — Сириус толкнул его локтем и Джеймс очнулся от раздумий. — Тебя колданули, Сохатый? Джеймс взглянул на Сириуса. Ещё минуту назад он ждал перемены, надеясь поговорить с ним и с Лунатиком и понять наконец, как нужно поступить. А теперь понял, что парни не должны ничего знать о просьбе Макгонагалл. Кому как не им знать, каково это, когда ничем не примечательный портрет вдруг оказывается тайным проходом в помещение, о котором не знает никто, может быть даже сам Дамблдор! И если они узнают, что теперь должны выложить все эти секреты школьной администрации, будут мучатся так же, как он сам. А он, как лидер и старший Мародер не имеет права перекладывать все эти проблемы на них. Оправдание казалось притянутым за уши и крайне неубедительным, но Джеймс цеплялся за него как за спасательный круг в шторм. Может быть потому что ему хотелось успокоить свою совесть. А может быть потому, что в глубине души он понимал, что они согласятся на эту жертву. Именно поэтому он криво ухмыльнулся Сириусу и покачал головой. — Нет, Бродяга, — Джеймс перевел взгляд на доску. — Все отлично.
После удара колокола седьмой курс высыпал из воздушной, солнечной аудитории Флитвика и отправился вниз — на трансфигурацию. Они только-только покончили с невероятно трудной темой анимагии, но Макгонагалл даже не думала сбавлять темп. Класс ещё не успел до конца справиться со стрессом после контрольной, на которой нужно было превратить соседа по парте в хищника, рептилию, птицу и млекопитающее, как профессор начала новую, не менее сложную тему: «Трансгрессия. Основные принципы» Алиса Вуд сидела за четвертой партой в среднем ряду и минут двадцать безучастно пялилась на эти слова на доске, подперев голову рукой и стараясь не уснуть под монотонный голос профессора Макгонагалл. В начале она пыталась вникать в сложную и запутанную лекцию о происхождении трансгрессионной «трубы», но потом сдалась и начала переписываться с Лили, сидящей рядом с Джеймсом за партой впереди. Как раз в тот момент, когда Алиса снова почувствовала, что засыпает, Лили быстро обернулась и бросила на её парту записку. Алиса мгновенно оживилась и как ящерица языком хватает муху, схватила записку и сжала в кулаке. Подождала, пока Макгонагалл со своей лекцией пройдет мимо её парты, развернула бумажку и, пробежав ответ Лили взглядом, тут же бросилась писать ответ. На самом интересном месте откуда ни возьмись взялась палочка Макгонагалл и постучала по её парте. Алиса встрепенулась, комкая записку и пачкаясь чернилами. — Простите, — она послала профессору самую невинную из своих улыбок. Макгонагалл наградила её упреждающим взглядом и прошла дальше, ни на секунду не прекращая лекцию. Алиса подождала, пока профессор пройдет и тут же потыкала Лили в плечо. Лили оглянулась и быстро взяла у неё записку. Кто-то на задней парте шмыгнул носом, кто-то с шорохом перевернул страницу конспекта. Алиса украдкой глянула на Сириуса и Малфой, которые, как обычно склеились на задней парте. Даже Макгонагалл закрывала глаза на то, что эти двое сидят в обнимку даже во время урока. Наверное, устала бороться. Алиса вздохнула и отвернулась. Лили как раз закончила писать ответ и опустила вниз руку с запиской. Алиса быстро схватила её и чинно сложила руки, проследив взглядом за профессором. До этого они переписывались обо всякой ерунде, например, обсуждали хохолок Джеймса на затылке, но за последние десять минут дело приняло серьезный оборот и никак не могло подождать до перерыва.
А: «Ты уже решила, кого пригласишь?» Л: «Пока нет» А: «О чем ты думаешь?! День Рождения уже завтра!» Л: «Я вообще не уверена, что хочу его отмечать» А: «Ты с ума сошла?» Л: «Я — нет, а если ты не прекратишь, М. отнимет у нас баллы» А: «Лили, это слишком важно, чтобы ждать до перемены!» Л: «Ну вот, теперь ты довольна? :) » А: «Отыграюсь на Травологии. Пять очков — это не так много. А ты не увиливай от ответа. Поговорим на перемене»
— То есть как это ты не собираешься отмечать? Лили мученически вздохнула, когда Алиса перехватила её в коридоре и оттащила в сторону. — Лили, это же День Рождения! Дни Рождения случаются не так часто, как нам хотелось бы! Это же праздник! И ты должна быть веселой, а у тебя такой вид... — Какой? — Лили поправила ремень сумки. — Как будто ты ешь лимоны и лимонным соком запиваешь! — буркнула Алиса, подхватывая её под руку и увлекая за собой по коридору. — В конце-концов, восемнадцать — это ещё не так много, вот если бы тебе стукнуло двадцать, или, не приведи Мерлин, тридцать, вот тут ещё можно было бы понять, а так ты дол... — Да не в этом дело. Просто... — Лили засопела. — Ну сама подумай, какой может быть праздник? Марлин в Крыле, Дирк в Крыле, все напуганы, подавлены, кому хочется скакать вокруг торта со свечками? Да и как можно отметить День Рождения, когда мы закупорены в замке и даже пакет ирисок купить не можем! — О чем трещите? — откуда ни возьмись вдруг появился Джеймса и обхватил их за плечи. — Ни о чем! — первой выпалила Лили и чмокнула Джеймса в колючую щеку. — Вспоминали, как превратили вас с Блэком в морских свинок на прошлой неделе. Блэк еще два часа свистел. А ты вообще до ужи...ай! Лили подпрыгнула, потому что Джеймс с невозмутимым видом ущипнул её за задницу. В качестве компенсации она толкнула Джеймса в плечо, но он видел, что она довольна. — Поттер, ну хоть ты ей скажи! — не выдержала Вуд, когда они захватили в башне теплую одежду и вместе с толпой однокурсников шли в теплицы. — Она не может так поступить! — Как? — Джеймс посмотрел на Лили. Эванс бросила на Алису недовольный взгляд и демонстративно замотала шарфом всю нижнюю часть лица, давая понять, что не намерена разговаривать. — Она не имеет права саботировать свой собственный День Рождения! — Алиса натянула разноцветную вязаную шапку-ушанку. — Я ведь уже и подарок купила! Ещё на каникулах! — Алиса ойкнула, провалившись ногой в нору нарглов под сугробом. — Эванс, Мерлиновы трусы, у тебя День Рождения?! — Джеймс всполошился так натурально, что Лили остановилась на секунду и выпучила глаза. — Шучу, — Джеймс пошел на попятную. — Конечно я помню. Тридцать второго числа? В мае? Да ладно тебе, я точно помню, что это было в конце осени. Лили невольно улыбнулась. — Она не хочет праздновать, хотя ко мне уже человек десять подходило и спрашивало, когда вечеринка! — не унималась Алиса. Она слегка задыхалась на ходу и пар клочками вырывался у нее изо рта. — Двое были из Когтеврана, понятно?! У нас и так нет никаких поводов для радости, эта дурацкая война, все эти новости, а теперь ещё этот карантин! — Вот именно! У меня настроение совсем не праздничное, как и у всех. К тому же... — её лицо на миг помрачнело, но Лили тут же тряхнула головой. — Неважно. — Эй, Лили! Алиса! Лили оглянулась, увидела машущих им девчонок из Когтеврана и направилась к ним, явно радуясь избавлению от назойливой подружки. — Лили, но ты... — Алиса даже ногой топнула и закричала ей вслед: — Ты не можешь лишить нас последнего повода хоть немного отвлечься! Лили! — Я могу подогнать тебе трибуну, Вуд, — их нагнал Сириус. Он, как обычно, был в компании своей слизеринской подружки. — И поджечь парочку бочек. — Зачем? — Алиса быстро глянула на Роксану, чьи белоснежные волосы, похожие на мех песца давно были предметом её жуткой зависти. — Когда ты начинаешь так громко говорить, все заканчивается акцией протеста в защиту бездомных лукотрусов. Я прав? — Лили отказывается отмечать День Рождения, — буркнула Алиса. — Почему? Они остановились у запертых теплиц и почти все старшекурсники тут же задымили. В том числе и они. — Она считает, что сейчас всё это бессмысленно, — Алиса поправила шапку и в расстроенных чувствх приняла у Сириуса сигарету. — Говорит, что никто не придет. Говорит, что не может праздновать и веселиться, когда Марлин и Дирк лежат в крыле. Говорит: нам не достать ни еды, ни напитков. Ну хотя бы в этом она права, — Алиса сделала маленькую затяжку и закашлялась. — На кухне еда может оказаться проклятой, в Хогсмиде тем более, хотя туда даже не выбраться, а почту в замок не пропускают. — Ну... в замок — нет, — негромко сказал Сириус и внимательно посмотрел на Джеймса. — А моя сестра отлично готовит. Джеймс выпустил изо рта облачко дыма, хмуря брови и глядя на Сириуса, а затем в его глазах промелькнуло понимание и лицо просияло — Гений. Бродяга, ты гений. Я всегда говорил, что ты гений, — заметил он, немного щурясь, и махнул в сторону Сириуса рукой с сигаретой. — О чем это вы? — недоуменно спросила Алиса. — «Моя сестра отлично готовит»? Это, что, какой-то ваш код, или... Парни засмеялись. — А если вы надумали заказать еду в Хогсмиде, то не факт, что там она не окажется проклятой. — Это не совсем Хогсмид, Вуд, — загадочно произнес Джеймс, небрежно приобняв Алису за плечи. — Но, скажем так, в этих водах есть одно место, где не действуют никакие законы и куда почта может приходить свободно даже во время карантина. — Какое место? — с сомнением поинтересовалась Алиса. Сириус улыбнулся той самой улыбкой, которая разбивала вдребезги хрупкие сердца пятикурсниц. Алиса посмотрела на Джеймса. В глазах Поттера уже вовсю прыгали чертики. — Вы мне не скажете, да? — раздраженно спросила она. — Нет, Вуд, — серьезно сказал Джеймс. — Это слишком опасно, и ты можешь пострадать. Будет достаточно, если ты по секрету оповестишь народ и скажешь всем, чтобы не сильно объедались за ужином. — Значит... празднику все-таки быть? — осторожно обрадовалась она и вдруг хлопнула в ладоши. — Класс! Пойду скажу... — Стоять! — Джеймс поймал её за шарф. — Нет, Вуд! Лили ничего не должна знать. Пусть будет сюрприз и так далее. Так веселее. — Ну... ладно, — нехотя буркнула Алиса, поправляя шарф, но тут же снова улыбнулась и посмотрела на одноклассников. — Если будет нужна моя помощь — зовите, — она отошла от них, развернулась на ходу и, сцепив сзади руки, спиной пошла к подружкам. — Делайте. Мародеры.
Воплощением операции — тире — диверсии под названием «День Рождения» Джеймс и Сириус занялись сразу же после уроков. Алиса, изнемогая от любопытства, увела Лили наверх — «заниматься, потому что внизу слишком шумно», а мальчики с энтузиазмом взялись за новую шалость. Школьные правила и раньше было сложно нарушать, теперь же рука школьной администрации сомкнулась на горле как никогда крепко. После злосчастного обеда, ученики допускались только на занятия, а все классы тщательно проверялись перед каждым уроком. Библиотека, ванная старост, совятня, словом, все общественные места попали в черный список. Волшебный мир балансировал на грани настоящей катастрофы, теперь проклятие могло оказаться в бутылке шампуня, флаконе духов или книге. Еще никогда волшебный небосклон не казался таким мрачным. И любой распластался бы под прессом безысходности. Только не Мародеры. После ужина Питер пробрался в совятню в облике крысы и выкрал Корицу, джеймсова Гермеса и ремусову Пэтти. Вернулся весь в царапинах и перьях, но зато с обезумевшими от страха совами под мышками. Его никто не заметил, потому что Джеймс на Травологии съел пару семян бубонтюбера и профессор Стебль отправила его в Крыло, чтобы он не заблевал всю теплицу. По пути Джеймс свернул к совятне и сунул мантию-невидимку, с которой в последнее время не расставался, в старые рыцарские доспехи. В крыле он тоже не стал тратить время даром и на всякий случай спер из шкафчика мадам Помфри склянку дезинфицирующего зелья без вкуса, запаха и цвета. Пока Питер сражался в крыле с совами, Сириус с ужасно важным видом сидел на диване в гостиной в окружении небольшой толпы и писал список угощений, которые все хотели бы видеть на вечеринке. Список получался внушительным, но Сириус не раз видел, как Меда и Молли Уизли мановением палочки заставляют яйца и муку танцевать на кухонном столе, так что не сомневался, что все необходимое будет здесь к утру. В конце писем он большими буквами приписал, что еду ни в коем случае нельзя посылать в замок и указал адрес Визжащей хижины. Джеймс заканчивал возиться с подарком Лили, отчего половину гостиной заволокло волшебным дымом — время от времени в нем раздавались хлопки чар и ругань Поттера. Ремус и Питер разместились в креслах вокруг него и собирали у всех, кому не жалко, старые черновики домашних работ, пустые склянки из-под чернил и сломанные перья, чтобы превратить их в разноцветный серпантин и гирлянды, шарики и бумажные языки. Вокруг них уже высились горы разноцветной бумаги, шариков, похожих на разноцветные презервативы, колпачков и всевозможных пищалок. Время от времени горы начинали шуршать и угрожающе раскачиваться — это значило, что Живоглот, который залез туда в самом начале, все еще жив и не задохнулся. С работой они управились ближе к двум часам ночи. Сириус, Ремус и Питер к тому времени уже спали вповалку, заваленные серпантином и шариками. Джеймс закончил свой подарок, когда большие часы в гостиной пробили три, собрал с загаженной спинки дивана возмущенно ухающих сов, прихватил письма и под мантией отправился в саму хижину, отчаянно зевая и преисполняясь сияющим чувством гордости.
Утро наступило очень быстро. Даже быстрее, чем Джеймс предполагал, когда насквозь продрогший и полностью одетый пробрался в комнату девчонок и забрался в теплую постель Лили. В своей попытке сделать её праздник особенным, он так перестарался, что наверняка проспал бы до следующего утра, если бы его не разбудила сама Лили. Не накрашенная, сонная и лохматая. Его Лили. Они даже успели немного отпраздновать, пока её подружки сопели в темноте. Несмотря на отчаянные старания слизеринцев, Лили Эванс всегда была любимицей Хогвартса. Её любили, уважали, её появление в коридоре всегда было началом хорошего дня. Нет ничего удивительного, что в День её рождения в Хогвартсе витало смутное, робкое ощущение праздника, как будто в пыльное и безнадежно-мутное окно вдруг посветило солнце. За завтраком Лили поздравляли так часто, что она никак не могла доесть свои блинчики. То и дело откуда-нибудь раздавалось «Эй, Эванс, с Днем Рождения!», «Лили, с праздником!», или «Поздравляю, Эванс!». А она вертелась так, словно пыталась усидеть на еже, потому что ей со всеми надо было поздороваться и поцеловаться. Джеймс в сердцах радовался, что у него было исключительное право поздравить Лили первым. Ну и немного ревновал, пожалуй, потому что у Лили сегодня тоже было исключительное право — право обниматься со всеми подряд, будь это старые друзья по клубу Травологии или просто левые когтевранские блондины. К тому же, она сегодня накрутила волосы, подкрасилась, нацепила эти свои красные туфли и укороченную версию школьной юбки. Вся гостиная обалдела, когда она спустилась утром вся такая красивая и вкусно пахнущая, да еще и со знатным букетом в руках. Букет, кстати говоря, был делом рук Джеймса. Эти розы профессор Стебль обожала даже больше, чем свою коллекцию пупырчатых свистелок, так что все цветы были в превосходнейшем состоянии и ни капельки не прокляты. Хорошо хоть Лили оставила их в гостиной, а не притащила в большой зал, вот Джеймсу влетело бы. В общем, она действительно была красивой в этот день. И Джеймсу завидовали как никогда, потому что это он держал её за руку, когда её точеные ножки в черных колготках и красных туфлях проходили по коридору. Но кое-что все же было не так. Да, Лили светилась, смеялась, дурачилась с ним и парнями на перемене, особенно когда в аудитории профессора Джекилла кто-то на перемене включил переносной радиоприемник и заиграл сумасшедший твист. Джеймс мотал её из стороны, а она хохотала и всем было весело, кроме слизеринцев, конечно. Но когда луч всеобщего внимания на секунду отодвигался от неё, на лицо Лили тут же набегала тучка и она куда-то уходила. Джеймс сначала ничего не замечал, а потом вдруг увидел, что Лили рядом нет, что она, оказывается, отошла к окну, а Алиса в чем-то её убеждает. И вид у Лили такой, словно еще чуть-чуть — и она разревется не на шутку. И только он собрался было узнать, в чем дело, как вдруг все снова вернулось на места. Лили улыбается, Лили болтает, обнимает прослезившегося от обилия чувств Слизнорта и позволяет Джеймсу делать «усы» из своих волос. Он совершенно не понимал, что значат эти метаморфозы, но изо всех сил ждал вечера, надеясь, что праздник её точно взбодрит. Сириус между делом сообщил ему, что они с Ремусом уже наведались в Визжащую хижину и там «все на мази». Осталось заманить побольше народу, чтобы усилия Андромеды и Молли не пропали даром, и можно начинать вечеринку. От нетерпения Джеймс был весь как на иголках. Ему казалось, что этот суматошный и искристый день никогда не закончится, но вот, последние уроки вытекли из этого дня как песок из часов, раздался удар колокола и все потянулись на ужин. Точнее, это Лили, Мэри и еще пара девчонок для прикрытия потянулись на ужин, а Джеймс рванул в гостиную, где под руководством Алисы Вуд уже вовсю шла подготовка к вечеринке. Шарики, серпантин и прочая мишура заполнили все пространство, проигрыватель завалили пластинками и обставили бумажными стаканчиками с тыквенным соком и медовухой, которые Джеймс приправил краденым зельем мадам Помфри. На камине гордо высился букет Джеймса — Алиса щедро посыпала его мерцающей пыльцой фей-светляков. То ли на нервной почве, то ли еще от чего, но у Вуд явно случился бзик на почве этой пыльцы, и она сама носилась по комнате как особо крупная фея, покрывая мерцающей пылью всех и вся. Даже Живоглота, Питера и Бенджи теперь покрывал сверкающий слой. Но кто особенно отличился в подготовке праздника, так это родственницы Сириуса. Если еще вчера не было даже намека на угощение, то теперь все горизонтальные поверхности просто ломились от всякий лакомств. Андромеда и Молли откликнулись на призыв о помощи со всей душой — тут были тыквенные, вишневые, яблочные и шоколадные пироги, домашняя пастила, тянучки, пирожки с мясом и грибами, курино-сырный пирог от Молли и воздушный рисовый пудинг от Меды. Совы чуть не надорвались от этой ноши, так что когда Сириус и Джеймс явились за посылками, птицы чуть не заклевали их до смерти. Но дело того стоило. Теперь все это расточало аппетитные запахи и ожидало только той минуты, когда стопка бумажных тарелок, наколдованная из старых эссе по истории магии, попадет в руки голодных подростков... — Идет! — взвизгнула Алиса, пулей врываясь в гостиную и захлопнув за собой портретный проем. Полная Дама страшно возмутилась, но девочке не было до неё дела. — Вы готовы? — Да! — Джеймс смахнул с волос конфетти и перемахнул через диван, приземляясь аккурат возле Алисы. Ремус сдернул с каминной полки Живоглота, который уже трижды покушался на букет, Питер лопнул шарик. — А где пирог?! — всполошилась Алиса, увидев Джеймса с пустыми руками. Они оглянулись. Как раз в этот момент Роксана и Сириус заканчивали зажигать свечки на изысканном праздничном торте авторства Андромеды Тонкс. Сириус в последний момент успел сунуть торт в руки Алисы, Джеймс шепнул «Нокс!», свет погас и тут же портретный проем распахнулся. — С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЕБЯ-Я! Лили, явившаяся в компании Мэри и близнецов, ахнула и закрыла рот ладонью. — С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЕБЯ-Я... Она заливисто засмеялась, но в шуме всеобщего, отчаянно-фальшивого пения этого не было слышно и согнулась, хлопнув себя по коленям, чтобы потом подпрыгнуть и снова закрыть лицо руками. Близнецы и Мэри тут же подключились и пение стало еще ужаснее и громче, но всем было плевать. — С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИЛАЯ ЛИЛИ-И-И... Джеймс громогласно кашлянул. — ПОЗДРАВЛЯЕМ ТЕ-ЕБЯ-Я-Я! Все захлопали и Сириус с чувством лопнул пару хлопушек (бывшие черновики по трансфигурации), так что всю гостиную осыпало дождем из конфетти (домашняя работа по зельеварению) пополам с мерцающей пыльцой фей (Алиса). Торт подплыл к смеющейся Лили. — Давай, малышка, одно желание! — Джеймс обнял её за шею, притягивая к себе. Прошептал на ухо: — Если хочешь, я тебе помогу. — Это ты? — выдохнула она, сияя как Люмос Максима. Похоже, теперь она не сомневалась, что праздник изначально был отличной идеей. — Я, — гордо сказал Джеймс и небрежно махнул на толпу рукой. — With a little help of my friends. Все засмеялись. Лили склонилась над тортом, придержав волосы и задула свечи. Ей удалось это сделать без проблем, даже несмотря на то, что когда она набрала воздуха, Джеймс, Сириус и Ремус, не сговариваясь издали оглушительный чих, чтобы её подколоть.
Потом было много музыки, танцев и прочей ерунды, которая является неотъемлемой частью любой вечеринки. Кто-то объедался тройными порциями домашних пирогов, кто-то напивался медовухой, кто-то болтал, кто-то танцевал, смеялся, лизался по углам. Потные, веселые, громкие гриффиндорцы и кучка залетных гостей с других факультетов. Сириус и Роксана, которые на прошлой вечеринке только и делали, что тискались и облизывались в кресле, сидели на диване укуренные в хлам и с самым серьезным видом играли в взрыв-шашки. Ход игры их мало волновал, но когда шашки взрывались, оба начинали дико ржать, и чем больше шашок взрывалось, тем веселее им становилось. Неподалеку от них Питер изо всех сил подкатывал к Мэри, которую его попытки явно раздражали, и она отодвигалась все дальше и дальше, болтая с подружками и поедая торт, полуголый Гидеон зажигал в центре танцпола, Бенджи раскопал запас хлопушек и взрывал одну за другой, музыка орала голосами битлов, а виновница торжества тем временем, давясь смехом и шикая, втащила Джеймса Поттера в спальню мальчиков. Джеймс захлопнул за ними дверь, обрывая шум и голоса гостиной. Сначала они просто целовались у двери, сопя и тискаясь. Лили едва слышно постанывала, Джеймсу тоже было неплохо. Потом она начала расстегивать пуговки на рубашке, Джеймс сорвал с себя футболку и торопливо помог Лили справиться с юбкой. — Ого! — выдохнул он, оценив новое белье, почти такого же цвета, как её кожа, кружевное и прозрачное. Лили, судя по всему, было не до комплиментов. Она притянула его к себе, и они снова схлестнулись. Она была такая горячая, такая заведенная, что у Джеймса даже руки дрожать начали — так он её хотел. Но сегодня был её день. Он пообещал себе, что это будет её день. — Стой, подожди, Эванс, — он перехватил её пальцы на пряжке ремня. — Не так. — А как? — она прижималась к нему лбом, носом, трогала его губами. — Мы сейчас посмотрим... — Джеймс сглотнул, деревянными пальцами нашарил у неё на спине застежку. Лифчик упал на пол. Следом за ним упали трусы. Джеймс пристроился возле неё на коленях, чмокнул Эванс в пупок и занялся делом. Сначала она просто тяжело дышала и тихонько мяукала, запуская коготки в его волосы, а потом, когда Джеймс приспособился, начала стонать и цепляться за мебель, роняя какие-то мелкие вещицы на пол. Нельзя сказать, чтобы это дело было у него любимым, но тот факт, что они делали это у незапертой двери, из-за которой доносился шум вечеринки, здорово заводил. Джеймсу уже не терпелось поскорее ей вставить, так что он ускорил процесс с помощью пальцев. И как только она кончила, он тут же выпрямился, без церемоний развернул её к себе спиной и сделал это наконец. — О, че-ерт, — простонал он, вбиваясь в неё и вжимаясь в теплую, влажную спину, в её мягкую округлую попку. Сейчас он ощущал себе еще пьянее, чем десять минут назад. — Эванс... — его руки вовсю шарили по её животу и сиськам. Он засосал её шею и услышал, как она тихо, жалобно постанывает, увидел, как сводит судорогой её пальцы, вцепившиеся в стену. — Эванс, черт возьми, я так тебя люблю.
Потом они сделали это еще раз — на его кровати. Получилось довольно долго, так что когда они закончили, не было сил даже оторваться друг от друга. После они просто лежали вместе, облитые светом лампы. Тихонько гудела печка в центре спальни, иногда в ней что-то потрескивало. Лили лежала, свернувшись вокруг Джеймсе клубочком и положив голову ему на живот. Её глаза лукаво блестели в позолоченном полумраке, она улыбалась, но ничего не говорила и просто смотрела на Джеймса. Её ноготки щекотно рисовали что-то у него на коже. Джеймс сонно, вяло улыбался ей в ответ и иногда целовал её щиколотку. — Спасибо за подарок, — проговорила она — впервые с той минуты, как они вломились в спальню. — Мне было приятно, — с этими словами она мягко поцеловала его в живот — совсем рядом с тем шрамом. — По правде сказать, это еще не все подарки на сегодня, — Джеймс поднялся с подушки и Лили тоже машинально приподнялась с него, а потом села, натягивая простынь. Джеймс достал из своей тумбочки богато упакованный сверток и торжественно протянул Лили. Она повязала простынь вокруг груди и уселась по-турецки. Пока она срывала бумагу, Джеймс нашел очки и нацепил их на нос как раз в тот момент, когда Лили сняла с подарка последний слой бумаги. Вот чего он точно не ожидал, так это того, что взяв в руки книгу, она взвизгнет и уронит её на постель так, словно это был огромный волосатый паук. — Что это такое? — она отцепила ладонь ото рта и подняла на Джеймса огромные глаза. — Джеймс, что это?! — А ты не помнишь? — Джеймс озадаченно повертел в руках старый, читанный-перечитанный томик Эрнеста Хэмингуэя. — Я думал это твой любимый автор, нет? — Я думала, я его потеряла ещё на пятом курсе, — Лили выхватила книгу у него из рук и любовно погладила обложку и корешок, так, будто теперь это был не паук, а нашедшийся за шкафом хомяк. — Я же тогда всю башню перерыла, мадам Пинс до истерики довела, я же... — внезапно до неё дошло. — Это ты её украл?! — Что-о? — возмутился Джеймс. — Да я её нашел! Ты её возле озера посеяла перед экзаменами, а я нашел. Хотел отдать тебе, но ты так бушевала, что я подумал — точно подумаешь, что я её стащил, мы же тогда поссорились из-за Нюниуса. Лили почти не слушала его и дрожащими пальцами перелистывала страницы, словно хотела проверить, все ли они на месте. — Ну а потом вообще забыл про неё, вспомнил только недавно, когда мы на каникулах были у меня. Я её прихватил, хотел отдать вместе с подарками на Рождество, но опять забыл, а потом не до того было, — он помрачнел и тут же встряхнулся, взлохматив волосы. — Ты злишься, Эванс? — Злюсь? — Лили удивленно вскинула голову. — А, да нет, конечно! — она быстро потянулась к нему и чмокнула его, слегка промазав мимо губ. Джеймс моргнул. Он рассчитывал на более бурную благодарность. — Спасибо тебе, просто... ох, Джим, ты не представляешь, как много она для меня значит, мне её подарила моя бабушка, а ей — сам Хэмингуэй, вот, тут даже подпись есть, — Лили перелистала страницы, нашла рассказ «По ком звонит колокол» и показала памятную надпись. — Вот, смотри: «На память... Э.Х.» — Лили прервалась и снова у неё на лице появилось это странное, мрачное выражение. Она снова закрыла книгу и погладила обложку. А потом вдруг быстро вытерла глаза и прижала пальцы к носу. — Ты чего? — Джеймс подсел поближе. — Да ничего, просто я... — Лили запрокинула голову и глубоко вдохнула, попыталась улыбнуться, но её голос стиснулся и дрогнул. — Просто... Боже, сегодня ведь мой День Рождения! И я не хотела его праздновать, потому что тогда можно было бы представить, что это обычный день. И тогда мне не было бы так... плохо. Я скучаю по ним, Джим. Я так скучаю! По маме и папе, даже по Тунье! Я так давно их не видела и сегодня, в такой день.. мне бы так хотелось, чтобы они были рядом. Лили покачала головой и из глаз у неё покатились слезы, но она тут же вытерла щеки и глубоко вздохнула. — Ну... — Джеймс незаметно сунул руку в тот же ящик, из которого достал книгу. — Тогда, наверное, пришло время для третьего подарка. Он достал из ящика небольшой плоский сверток и протянул Лили. Она непонимающе глянула на него и развернула бумагу. Внутри оказалось плоское зеркальце. — Что это? — она заглянула в него, но увидела только свое отражение. — Сейчас узнаешь. Вот, держи, — Джеймс бросил ей рубашку. — Думаю, тебе стоит это надеть. — Зачем? — Я думаю, твои предки не сильно обрадуются, увидев тебя голышом. Это Сквозное зеркало, — пояснил Джеймс. — Ну или вроде того. Целую секунду Лили смотрела на Джеймса, вытаращив глаза, а потом с писком бросилась ему на шею. — Чар хватит минут на пять-семь, — говорил Джеймс, пока Лили торопливо одевалась и приглаживала волосы. — Чтобы сделать полноценное зеркало, нужно полгода. Но на поздравление должно хватить. Я написал им, что ты в любой момент можешь с ними связаться, так что... — А как ты нашел их адрес? — опомнилась Лили. — Я же его прячу! — Ты забыла, кто твой парень? Новая молния на плюшевом олене, которого я тебе подарил? — Джеймс фыркнул и скрестил руки на груди. — Тоже мне тайник. Пока Лили говорила с родителями, Джеймс валялся у неё за спиной, вне зоны видимости и довольно улыбался. Голос Лили дрожал от радости, тонкая прослойка напряжения, которая отделяла его от нее весь день, наконец исчезла. Лили была счастлива. А в последние дни с ней это случалось не часто. Конечно, когда чары зеркала выдохлись и голоса мистера и миссис Эванс пропали из зеркала, а Лили увидела собственное отражение, расстроилась, но потом вспомнила про Джеймса и наступило время горячей благодарности. Они здорово увлеклись, Джеймс уже круто завелся и хотел ей вставить, как вдруг в самый важный момент на постель рядом с ними вспрыгнул Живоглот. Лили взвизгнула от неожиданности, Джеймс громко ругнулся, отскакивая от Лили, а кот с необычайно гордым видом бросил на простыню дохлую мышь и принялся топтаться и урчать, требуя похвалы. — Я думала ты закрыл дверь, — выдохнула Лили, когда они отсмеялись. В комнате теперь было отлично слышно шум вечеринки — даже странно, что никто не попытался вломиться сюда вместо Живоглота. — Нет, стой! — она остановила Джеймса, когда тот слез с кровати, чтобы запечатать дверь заклинанием. Лили поднялась с постели, прихватила Живоглота и выпустила его из комнаты. Запечатала дверь. Потом вернулась, брезгливо взяла добычу Живоглота за облезлый хвостик и выкинула в мусорную корзину. — Ты вообще волшебница, или нет? — усмехнулся Джеймс, с подушки наблюдая за тем, как голая Эванс возвращается к кровати. — Знаешь, можно было убрать её заклинанием. Лили показала ему язык, вытирая руки салфеткой. — На чем мы остановились? — прошептала она, вернувшись к Джеймсу, но закончить начатое они так и не смогли. В какой-то момент Джеймс решил поиграть с ней, ведь ему нравилось, как она выворачивается из рук. Он начал щекотаться, Лили смеялась и извивалась у него в руках, путаясь в простынях, но случайно подавилась и машинально кашлянула в кулак. Сначала она не поняла, почему Джеймс вдруг шарахнулся от неё как от огня, побелев так, словно увидел призрак. А потом опустила взгляд и прерывисто вдохнула, увидев пятно крови на дрожащей ладони.
Сознание возвращалось к Ремусу медленно и мучительно. Всё тело ломило, болото бредового кошмара всё плескалось вокруг, не давая очнуться. Пару раз ему показалось, что он проснулся, но и в этом он не был уверен, так как пошевелиться не мог и ему все снился и снился сон, в котором он сидел на полу в каком-то грязном месте, привязанный спиной к какому-то гигантскому столбу. Первое, что он почувствовал, когда окончательно пришел в себя – это жажда. Отчаянная, настойчивая, она не дала ему снова провалиться в болото и привела в чувство, обжигающе разлепив ссохшееся горло. Ремус с хрипом вдохнул воздух, закашлялся, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед собой жестяную кружку с водой. Даже не взглянув на того, кто её держал, Ремус засипел и припал к воде. Он пил жадно, взахлеб, зажмурившись и обливаясь, но остановиться не мог. Это была самая восхитительная и прекрасная вода в его жизни. – Вот так... давай, давай, возвращайся к жизни, – проговорил чей-то мягкий голос, а затем кружка поплыла вверх. Ремус издал хлюпающий звук, высасывая из неё последние капли и поднял голову. Перед ним в земляном полумраке сидела на корточках темноволосая женщина в мешковатом рыбацком свитере и ещё чем-то черном. Узкое бледное лицо, большие, немного безумные глаза. Валери прижимала палец к губам и смотрела на Ремуса пристально и страшно. Впрочем, в предостережении не было нужды, Ремусу и в голову бы не пришло кричать, да сейчас он и не смог бы. Валери опустила руку и криво усмехнулась. – Очнулся? – громко и бодро поинтересовалась она, отставляя кружку. – Долго же ты отсутствовал. Целых два дня дремал. Мы уже решили, что всё. Видимо Лука перестарался, надо бы сказать ему, чтобы в следующий раз был нежнее с нашими гостями. Она исчезла из поля зрения и Ремус услышал, как зашуршало лезвие ножа. – Где... я? – прошептал он и повел затекшими плечами. Спину ломило, руки затекли, равно как и ноги. Мерлинова борода, он и в самом деле был привязан к столбу! Он немного огляделся, но не увидел ничего, кроме темного брезента вокруг. Вещи куда-то пропали. – Ты-то? – Валери разрезала путы на его веревках, лезвие шуршало все быстрее, но движения и боли Ремус не почувствовал -так онемели руки. Странно, что она не воспользовалась палочкой. – Ты в колонии Фенрира Сивого, мальчик. Разве не её ты искал в лесу, когда тебя нашла наша охрана? – она вдруг с силой хлопнула его по плечам и довольно чувствительно приложила об столб, дернув к себе. – ...верно я говорю, волчонок? Сердце провалилось в желудок – даже в таком полуразрушенном состоянии Ремус не мог спокойно выносить её близость. Ногти больно впились ему в кожу даже через куртку. Конечно, она зла на него. Он ослушался, сунулся в самое пекло, и похоже опалил усы. Но он, может, тоже зол за то, что она оглушила его тогда во дворике, поэтому ответил коротко и сухо: – Да. – Славно! – она хлопнула его ещё раз. – Значит тебе известно, кто такой Сивый и ты не будешь сильно удивлен. С этими словами она рванула последний узел, веревки упали и кровь горячо и больно хлынула в онемевшие, распухшие руки. – Конечно я знаю, кто такой Сивый, – Ремус потер запястья. – Сивый – самый сильный и свирепый из... – Валери вдруг обхватила его лицо и зачем-то оттянула ему веки, повертела голову из стороны в сторону. Ремус так оторопел от прикосновений её теплых рук, что перестал понимать, о чем говорит и лепетал по-инерции: – ...из живущих оборотней. Он мой кумир. Говорят только в его колонии волк может стать по-настоящему свобо... Внезапно полумрак, в котором они купались с Валери расщепило ослепительно-белым светом – кто-то поднял клапан брезента. Глаза Ремуса больно обожгло, он зажмурился и инстинктивно закрылся руками. – Что, новенький очнулся? – прогудел чей-то голос. Ремус приоткрыл слезящиеся глаза, несколько раз моргнул и перед ним сфокусировался пожилой бородатый мужчина в таком же мешковатом, гигантском свитере, что и Валери. Он незнакомца несло хвоей и мокрым мехом. Вместе с дневным светом в палатку (очевидно, это всё-таки была именно палатка), втекли голоса, смех и какой-то деревенский, уютный гам. – Да, бери его, – легкомысленно отозвалась Валери, отворачиваясь от Ремуса. – Выглядит неважно, – невнятно прожевал незнакомец, указав на сидящего на земле мальчика куском хлеба. – Он точно в порядке? Ремус взглянул на сухарь в руке бородача и у него подвело желудок. Последний раз он нормально ел ещё в Хогвартсе и этот хлебец вдруг показался ему самой аппетитной штукой в мире. – Я всегда так выгляжу, – проворчал он и поднялся, цепляясь за столб. – Это вы – Лука? Бородач выдавил сиплый смешок, обменявшись взглядом с Валери. Она приподняла уголки губ. – Не дай Бог, парень! Я – Грум. Просто Грум, – и он протянул ему широкую ладонь. Ремус пожал её, отметив шрамы, исполосовавшие грубую кожу вдоль. Он вскинул взгляд, посмотрел в пронзительно-синие глаза бородача и вдруг удивительно широко и полно осознал, что перед ним стоит оборотень. Настоящий оборотень! Такой же, как и он сам! От простоты и величины этого открытия у Ремуса даже дыхание перехватило. Раньше ведь... раньше он никогда не видел оборотней. И не думал, что они могут быть такими... обычными? Грум усмехнулся, словно прекрасно знал, о чем он думает. – Тебя-то как звать, шкет? – Ремус. Просто... Ремус. – Серьезно что-ль? – хмыкнул Грум. – Или прозвище выдумал? – Серьезно, – озадаченно пробормотал Ремус. Бородач издал ещё один вытянутый смешок в сторону Валери, указывая на Ремуса, как на нечто крайне забавное. – Видала, а? – Валери сделала вид, будто её очень интересует рукав её свитера. – Он «серьезно» Ремус. Может завтра к нам «серьезно» Ромул заявится, а, а? И он сипло захихикал, вздрагивая широкой грудью под своим вязаным балахоном. – Довольно, Грум, – холодно произнесла Валери. – Он ждет. А у меня ещё куча дел и у тебя, кстати, тоже. – Да-да, – спохватился новый знакомый и с хлопком потер ладони. – Ну идем, малец. Представимся, а потом решим, куда тебя пристроить. Они вышли из палатки и мир, ослепительный, оглушительный, ледяной и яркий вломился в замучанное сознание Ремуса и он замер у палатки, ослепший, беспомощный и слабый, как новорожденный котенок. – Иди! – Валери легонько толкнула его в спину. Ремус запахнул куртку и пошел, а его провожатые устремились следом. В первые секунды лагерь показался ему обширным и масштабным кэмпингом, который за годы превратился в тщательно убранную и цивилизованную свалку. Жильем здесь служили вместительные палатки-хижины в человеческий рост, но от самих палаток в этих сооружениях осталось очень мало, один только брезент, выглядывающий из утепляющих пуховых одеял и досок, служащих палаткам опорой. Построены они почему-то были вокруг стволов деревьев. Повсюду здесь царило нагромождение самой разномастной, старой или поломанной мебели и предметов быта. Жилища отгораживались друг от друга самодельными изгородями, но при этом все дома смотрелись друг в друга, как будто их жильцы были одной большой семьей. Рядом с каждым «домом» горел огонь. Его устраивали в самодельных полевых печах, бочках, разводили прямо на земле и вокруг каждого очага ютились люди. Точнее... это были не совсем люди. Ремус изо всех сил старался не глазеть по сторонам, но ничего не мог с собой поделать. Оборотни, оборотни, повсюду были оборотни, мужчины, женщины, дети, бегающие вокруг стайками и то и дело попадающие под ноги! Он не мог поверить, что в ночь полнолуния все они, эти милые женщины, помешивающие в котлах, дети, старики, все становятся волками, это было совершенно невероятно! Их одежда: дутые куртки, грубые теплые свитера, джинсы, ботинки, их манера собираться вокруг костров, готовить еду, чинить какие-то вещи, общаться, всё это только укрепляло впечатление о большой веселой компании, которая выехала в лес на праздник Гая Фокса или чего-то в этом роде. И только когда Ремус вглядывался внимательнее в то, чем они занимались, истинная природа «кэмпинга» выползала наружу. Женщины голыми руками освежевывали зайцев и мелкую лесную живность – печальные шкурки висели на растянутых бечевках рядом с выстиранной одеждой. Мужчины, почему-то все как один бородатые или со щетиной, разделывали тушки и готовили оружие. Лица, руки многих из них, даже маленьких детей и хорошеньких девушек покрывали шрамы. Кто-то выставлял их напоказ, а кто-то наоборот прятал лицо под капюшоном. Впрочем, долго вглядываться у Ремуса не получалось – стоило ему заглядеться на что-нибудь, Грум или Валери толкали его в плечо. – Куда мы идем? – спросил он, тяжело переступая по снегу и слегка нервничая от того, что Валери шла позади и была такой чужой и холодной. Точнее, ещё более чужой и холодной, чем обычно. – Мы идем к Отцу! – жизнерадостно сообщил Грум. – Сивый лично знакомится с каждым новичком, так уж положено. И не удивляйся, если он... – Почему вы называете его отцом? – Ремус окинул взглядом грузного, как минимум сорокалетнего мужчину. – Он же не ваш... – Он Отец всем нам, парень. А мы все здесь братья и сестры, – ответил Грум и Ремус понял, что именно он подразумевает под «Отцом». – Всем? – Ремус оглянулся по сторонам. – А сколько чел... – Мы не люди, парень! – резко оборвал его Грум. – Не люди! Мы волки, понятно? – Д-да... извините, – Ремус выждал пару секунд и снова открыл рот. – Сорок один, – опередила его Валери, схватила за предплечье и заставила повернуть направо и нырнуть в утоптанный «проулок» между тентами. – Сюда. – Сивый обратил сорок человек? – севшим голосом уточнил Ремус, очень надеясь, что Грум посчитает это признаком восхищения. – Освободил, – значительным тоном поправил его тот. Он шумно дышал в морозном воздухе, выдыхая целые облака пара. – Он освободил сорок человек, верно. И знаешь, что я тебе скажу? Фенрир Сивый мог бы пойти дальше этого Темного Лорда, вот только не все это понимают. Но когда-нибудь поймут, обязательно, в... – Пришли, – объявила Валери, остановившись у одного из тентов. Он был немного больше остальных и обит по крыше и стенам коричневой кожей, но в целом ничем не отличался от всего лагеря. Ремус замер, глядя на палатку с некоторым замиранием. – Заходи, мальчик. И она медленно отвела вверх клапан, глядя снова пристально и пугающе. С сердцем, падающим от ужаса, Ремус шагнул в полумрак тента. Всё происходило так быстро. Он шел к этой палатке всю жизнь, с тех самых пор, как узнал, что это Фенрир Сивый превратил её в ад. Ремус мечтал увидеть Сивого, да-да, он не врал Валери, он мечтал встретить его и убить, хотя прекрасно понимал, что этого не случится. Он заготавливал сотни прекрасных обличительных выпадов в адрес Фенрира Сивого, зная, что никогда не выскажет вслух ни один из них, думал, что когда они все-таки встретятся лицом к лицу, он будет готов! И вот теперь это случилось. Быстро, спонтанно. Никто не спросил у Ремуса, готов он, или нет, его просто втолкнули в палатку и все. Он не мог вспомнить ни одного из своих обличительных доводов, не мог даже толком понять, что всё это значит. Они просто встретились. У него было сухо во рту, ему очень хотелось пить и ноги замерзли – вот и всё, что он чувствовал перед этой долгожданной и судьбоносной встречей. Фенрир Сивый сидел за столом в темном углу своего тента и руками ел что-то из глубокой жестяной миски. Пальцы с длинными желтыми ногтями блестели в жиру, куски еды падали из его рта обратно в тарелку, он чавкал, отрывал мясо от косточек зубами, сопел в миску и полностью игнорировал присутствие ещё нескольких оборотней, еды у которых было почему-то гораздо больше, чем у него самого. Волосы у него были длинные, темные с проседью. Он собирал их в хвост, но несколько сальных прядей все же вылезло и лежало у него на лице. Это лицо могло бы быть привлекательным, если бы волчьи черты не проступали на нем так очевидно, когда Сивый смеялся или хмурился. Как будто кто-то неправильно трансфигурировал его в волка и он застрял где-то на четверти обращения. Это было страшно. Действительно страшно. – Отец, – благоговейно молвил Грум, неловко наклоняя вперед свое грузное тело. – Отец, – эхом отозвалась Валери, наклоняя голову. Ремус запоздало заозирался, но не был вполне уверен, что готов подставить Сивому свою шею. Сердце выпрыгивало из груди, а когда седой и жуткий человеческий зверь медленно поднял голову, старый рваный шрам на весь левый бок заныл и Ремус с трудом подавил желание приложить к нему ладонь. – М-м-м... – вздохнул он, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия. – Эт-то ещё кто? Наверное не стоило смотреть ему так прямо в глаза, но Ремус ничего не мог с собой поделать. Мысли разбегались как жуки и он никак не мог обуздать себя и впрячься в роль. «Спокойно... спокойно, Лунатик...» – Новенький. Тот, которого нашел Лука, – ответила Валери. – Новенький, – повторил Сивый. – И на кой хрен он мне сдался? Последний новенький оказался паршивой ищейкой, – он резко отодвинул от себя миску, но остальные есть не перестали и поглядывали на Ремуса поверх лоснящихся жиром, грязных бород. – Кто сказал, что этот не окажется? Ремус напрягся, когда Сивый встал. В нем было по меньшей мере шесть футов росту и в плечах он был как Грум. На нем была длинная заляпанная мантия. Он обошел стол и теперь Ремус испытал наконец желание поклониться. Более того, ему захотелось съежиться, сесть и уползти, поджав хвост. Но этого он себе не позволил и продолжал стоять очень прямо, все так же глядя своему убийце в глаза. Грудь его вздымалась. – Этот не такой, – вкрадчиво молвила Валери. – Да-а? Это не тот, который «набрел» на нашу колонию в горах, а? – Сивый пустился в обход вокруг Ремуса. Ремус быстро смежил веки и сглотнул, когда оборотень оказался у него за спиной. – Кто «набредает» на нашу колонию? Сюда могут попасть только те, кому известно, где она. А я его впервые вижу! Как ты нас нашел? Ремус подавил судорогу, услышав его тихое рычание у себя над ухом и уже собрался было врать напропалую, как вдруг услышал: – Я ему сказала. Сивый рывком повернулся к Валери, но она даже не шевельнулась. И даже чуть-чуть улыбнулась. – Ты? – Сивый прищурился и Ремус испытал огромне желание броситься между ними и закрыть Валери собой. – Я, – спокойно подтвердила она. – Ты видишь его не впервые, отец. Я давно его разыскивала. Хотела сделать тебе подарок к Рождеству, но рассчитывала, что он прибудет попозже, и не успела предупредить охрану. Взгляни. Разве ты не узнаешь его? Ремус перевел взгляд на Сивого и не смог удержаться от какого-то странного, мазохистского предвкушения. Ну же. Узнай меня. Узнай, ведь это ты меня убил. И Сивый узнал. И как только понимание зажглось в его глазах, он недоверчиво хмыкнул, окинул Ремуса долгим придирчивым взглядом, а затем вдруг сунулся к самому его лицу и с силой втянул воздух носом. Ремус невольно отшатнулся и тут же раскаялся в этом, в конце-концов, надо взять себя в руки и хорошо играть свою роль. Поэтому он запер себя в неподвижном теле и позволил Сивому себя обнюхать, хотя обнюхиванием это было сложно назвать. Сивый как будто пытался по кусочкам вытянуть из Ремуса душу. Под конец он особенно сильно втянул воздух над его головой, застыл на секунду-другую и вдруг оглушительно захохотал. – Вот как! – крикнул он, насмеявшись. – Вот! Как! Блудный сын вернулся! – Сивый с радостным рычанием повернулся к соплеменникам. Те тоже начали скалиться. – Наконец-то! Долго же я ждал, когда это наконец случится! Почему ты так долго шел, а? Почему он так долго шел?! – радостно крикнул Сивый, обращаясь к своей молчаливой стае и снова рассмеялся. – Как твое имя? – Ремус. – Полное имя, мальчик! – проревел он. – Как твоя фамилия? – Люпин. Я Ремус Люпин. Кое-кто из бородатых волков за столом засопел, другой погнул свою миску, Сивый снова лающе захохотал. – Видали, а?! Он – Ремус Люпин! Все помнят Люпина? Люпин, ничтожный магл, который утверждал, что такие как мы и права не имеем на жизнь! А?! «Спокойно, Ремус, держи себя в руках...» – ...а потом отбил у нас нашу же добычу, перебил половину моих детей в компании с ублюдками-мракоборцами! Все помнят его, ты помнишь его, Грум? – А то как же. Сивый снова повернулся к Ремусу и вдруг хватил его лицо когтистыми лапами. – Ну! А похож-то как, жуть! – он выпустил он. – Ну же, расскажи нам, Ремус! Как нынче поживает твой папаша? Как это он спустил тебя с цепи, а, а?! Это был момент истины. Или Сивый поверит ему, или нет. – Я не знаю, – Ремус всегда считал, что неплохо разбирается в психологии, потому старался говорить короткими, рубленными фразами, что наверняка заставит Сивого поверить в то, что за ними скрывается обида. – Мы с ним давно не общаемся. С тех пор, как... как я переродился, он ведет себя очень холодно. Ему нет до меня дела. Как и остальным. У меня есть только один отец, – тут Ремус уставился на Сивого примерно таким же взглядом, которым Сохатый ел Даррена О'Хара, когда тот приехал в Хогвартс, в гости к профессору Слизнорту. – И я надеюсь, что он меня примет, потому что больше мне некуда идти. Я волк. Моё место в стае. Повисла небольшая пауза. – Да-а... – медленно протянул Сивый, облизал ощеренные в улыбке зубы, отвернулся от Ремуса и налил какого-то пойла в свою кружку – такую же, из какой Валери поила Ремуса. – Ты волк. Я по-омню тот день, когда ты стал волком. Этому Люпину стоило быть осторожнее и не бросаться в мой адрес подобными словами, но я думаю, он раскаялся в этом и не один раз с тех пор, как однажды ночью заглянул в комнатку своего маленького сына и увидел, что с ним сталось. Тогда-то он наверняка понял, что мы заслуживаем права на жизнь. Да ещё как! – он засмеялся. По телу Ремуса прошла дрожь – рябь, которая прокатывается по разлитому керосину, когда слишком резко проводишь над ним зажженным факелом. Он не хотел это слушать. Но слушал и слушал жадно, потому что отец никогда не рассказывал ему подробности. – Знаете, тринадцать лет назад этот парень был маленьким пухлым мальчуганом с золотистыми кудрями – один в один, как у его паршивого папаши, – Сивый посмеялся. – Помнится, я влез в его комнатку через окно. Мальчишка так мило спал в своей кроватке, чистый ангел! И ещё он пах воробьями, знаете, как пахнут птицы, когда сворачиваешь им шею и разворошишь перья. Ну какой ребенок так пахнет, человеческие дети пахнут молоком. А я сразу понял, что передо мной будущий волчонок. Сейчас он пахнет только шерстью и солью, как и полагается, но я все равно могу немного уловить этот запах... неповторимый запах детства! – Сивый вдруг рыкнул и сердито взмахнул кулаком. – Как же мне трудно было решиться на этот укус, как же трудно! Я боялся, что все испорчу и убью тебя – таким славным ты был! Думал, что не остановлюсь! – тут Сивый ввинтился в него ещё больнее. – Я даже подумал, ну его, пусть пропадет в этом тупом и жестоком человеческом мире, я найду способ показать Люпину, что к чему! Но я так люблю эти пухлые детские бока, ничего не могу с собой поделать, нич-чего, – и он развел когтистыми руками. Кто-то из сидящих за столом волков понимающе хмыкнул. – Я так увлекся, что чуть было не отправил мальчишку на тот свет, – продолжал тем временем Сивый. – Детские крики... они лишают меня рассудка. Особенно люблю, когда они вырываются, эти человечки. А потом в комнату ворвался его бешеный папаша с оружием и всё испортил. Мне пришлось бежать, я не успел забрать своего новорожденного сына с собой. Но я знал, что со временем он сам найдет меня. И вот, он вернулся к нам, тринадцать лет спустя. Вернулся домой, – он резко взглянул на Ремуса, оценивая, как тот, ещё владеет собой или можно дожать? – Ви-ижу, что не ошибся. Мне надо было забрать тебя сразу. Сразу, чтобы ты вырос здесь, с себе подобными и не думал, что ты человек, потому что это совсем не так. Повисла небольшая пауза. Валери молчала. Ремуса тихо, почти незаметно трясло. Сивый подошел к нему почти вплотную. – Вот только почему? В байки о том, как плохо тебе жилось я не поверю, от тебя так и тхнет этой паршивой, – капелька его слюны попала Ремусу на щеку. – Волшебной школой. Что тебе надо здесь теперь, Ремус Люпин после того, как тринадцать лет ты и не вспоминал про своих братьев? Зачем? Ты? Пришел? Ремус молчал целую вечность. Секунду или две. – Я устал... – едва слышно вымолвил он. Ещё никогда ему не было так тяжело держать себя в руках, от ненависти и рвущейся наружу злости на глазах выступили слезы, но Сивый истолковал их иначе. Как и все, кроме одного человека. – Я устал бороться. И жалею, что не вернулся раньше... – тут ему пришлось собрать всю силу воли, – ...отец. Я устал от тех, кто считает меня ничтожеством, устал и больше не выдержал бы там ни минуты. – Жалеешь, – хмыкнул Сивый. – Устал. – он помолчал ещё немного, глядя на Ремуса, который в свою очередь смотрел на него в упор из-за пелены злых слез, сжав зубы и стиснув кулаки. – Ну что. Хорошо. Ладно. Можешь оставаться. В конце– концов, лучше поздно, чем никогда. Добро пожаловать домой, сынок. Ты молодец, – отпустив его, Сивый шагнул прямо к Валери и легонько похлопал её по щеке. – Ты тоже молодец, дочь моя, спасибо тебе. Устрой его как следует и покажи, что к чему. А теперь идите, – и он отвернулся, ещё разок напоследок взглянув на Ремуса.
Выдержки Ремусу хватило до ближайшего ельника. Он рвался через лагерь, трясясь от омерзения и ненависти и ему плевать было, кто и что о нем подумает. Отойдя от палаток на приличное расстояние и прорвавшись сквозь колючие снежные лапы, Ремус в сердцах пнул ближайшую ёлку, так что с неё осыпался снег и иголки, ударил обоими кулаками по стволу, раз, другой, третий, сбивая кожу, а потом просто свалился в снег и зашелся сухой истерикой, ударяясь плечом об ствол. – Мразь, мразь, мразь, как же я ненавижу тебя, – рычал он сквозь стиснутые зубы. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу-у! – он вцепился в волосы и зашелся тупым, отчаянным и почти не слышным воем. Потому наверное и не услышал её шагов. Валери шла за ним через весь лагерь, но так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ноги её погружались в снег почти беззвучно – настоящий охотник никогда не перестает им быть. Когда она приблизилась, Ремус перестал всхлипывать и настороженно замер, поглядывая на носки её ботинок. Валери молча посмотрела на него сверху-вниз, а потом опустилась на корточки и ему на волосы легла теплая, мягкая рука. Это прикосновение после той, другой, чужой Валери доконало Ремуса. Черт возьми. Он сидел и рыдал перед любимой женщиной, как последний сопляк, и ничего не мог с этим поделать. – Сивый встречает так всех новичков, – говорила Валери, пока Ремус собирал в кучу свои расхристанные чувства. – Тех, кто не выдерживает первой встречи, уводят далеко в горы и бросают голышом. В лесу полным-полно обычных волков и когда они голодны, не побоятся тронуть даже оборотня, – губы Валери тронула горькая, злая усмешка. – У Сивого свое, особенное понимание справедливости. Ремус вытер нос рукавом и отвернулся, глотая морозный воздух. Валери убрала теплую руку с его головы, а затем вдруг присела рядом. – Держи, – она протянула Ремусу потрясающий, восхитительный сэндвич с вяленым мясом и сыром. Ремус засопел. Что он ей, младенец, что-ли? Может она его ещё с ложечки покормит? Однако, голод оказался все же сильнее ущемленного чувства гордости. Он молча взял предложенное и жадно вгрызся в хлеб, шмыгая носом. Пока он ел, Валери сидела рядом и молчала. Ремус знал, о чем думает охотница и хотя мысли эти были более чем соблазнительны, он отверг их, даже не задумавшись. – Я никуда не уйду, – тихо и яростно произнес он. – Не уйду, слышите вы? Я вас не оставлю один на один с этим психопатом, – Ремус вытер лицо рукавом и помолчал немного, гневно глядя на свой сэндвич. – Спасибо. Вкусно. Очень. И он отгрыз ещё кусок. Валери грустно улыбалась, глядя на него. – Теперь ты и не сможешь уйти, Люпин. Он тебя не отпустит. – Как он может помнить все это?! – с ненавистью прошипел он. – Я думал, это невозможно! – Возможно. Но неприемлемо для большинства нормальных людей. Колония Сивого – территория со своими законами. – Не понимаю. – Конечно, не понимаешь. Потому что ты всю жизнь борешься с волком и отстаиваешь свое право быть человеком и владеть своей головой. Поэтому тебе так больно перерождаться, поэтому волк, дорвавшись до твоего сознания, захватывает его целиком, – Валери сломала еловую веточку, которую вертела в пальцах. – Сивый со своим волком не борется. Его сознание не разделено, он считает себя волком всегда. Потому и помнит все даже после перерождения. Это влияет на психику. Ты мог это заметить. Потому-то в его колонию и приходят новые и новые оборотни, – тут она посмотрела Ремусу прямо в глаза и чуть-чуть прищурилась. – Все рано или поздно устают бороться и хотят, чтобы Сивый научил их жить в ладу с собой. Ремус насупился. – Они приходят, потому что сдаются. Я может и устал, но не сдаюсь. И раз я пообещал, что буду защищать вас, значит так и будет. Валери усмехнулась, но беззлобно и без всякой насмешки. – Это очень рыцарственно с твоей стороны, Люпин. Но, судя по всему, пока что это мне придется тебя защищать. Ремус пропустил обидную реплику мимо ушей. – Но, если он всё помнит и осознает, как же он до сих пор не понял, что вы – человек? Валери хмыкнула, приподняв брови. – В полнолуние он так поглощен охотой, что почти не обращает ни на что внимание. А если и обращает... – она слегка пожала плечом и почему-то помрачнела. – Запахом можно управлять. Если так будет нужно, он поверит, что я есть в стае. – Как? Она посмотрела на него и на её лицо вернулась прежняя, холодная и сухая гримаса. – Неважно. Нам пора возвращаться, – она встала, хлопнув себя по коленям. – Устраивать тебя в новой жизни, Ремус Люпин. Первое, что ты должен запомнить: никаких «профессоров» и «Валери». Пока ты здесь, забудь это имя. Здесь я известна как Иона. Не дай Мерлин ты проговоришься. – Я понял, – серьезно сказал Ремус. – Второе, – Валери полезла в маленькую кожаную сумку, висящую у неё через плечо. – Все волшебники-оборотни, прибывшие в колонию, первым делом ломают свою палочку. Так они демонстрируют Сивому свою верность и отказ от прежней жизни. Держи, – она вынула из сумки и протянула Ремусу незнакомую светлую палочку. – Сломаешь эту. – Чья она? – удивился Ремус, принимая подарок. Валери поджала губы, прозрачно-серые глаза настороженно оглядели притихшие деревья. – Того, из-за кого мы оказались здесь. Ему она уже не поможет, а тебя спасет. Твоя палочка побудет у меня, так безопаснее. – Сивый так вам доверяет? – У него есть на то причины, много лет назад я оказала ему услугу, – голос её стал жестким и каждое слово звучало так, словно царапало ей горло. – Какую? – Это не твое дело, Люпин. Главное слушайся меня и не болтай лишнего. И запомни самое главное: всё, что я буду говорить тебе в колонии предназначено для чужих ушей. У нас будет возможность поговорить, но сейчас сосредоточься на том, чтобы заставить всех поверить в то, как ты рад оказаться здесь. Заставь даже меня поверить в это, – тут она усмехнулась. – Может быть тогда мы снова поговорим о твоей работе в Отделе. И она пошла вперед, исчезая среди заснеженных елок. Ремус припрятал чужую палочку в кармане и куртки и устремился вдогонку, но, прежде чем началось его устройство в «новой жизни», произошел ещё один, довольно значительный момент, определивший впоследствии его существование в колонии Фенрира Сивого. – Та-ак-та-ак, это вот и есть наш новичок? Этот резкий, ужасно хриплый и как будто бесконечно простуженный голос окликнул их, когда они проходили между палатками к участку, который в лагере отводился всем новеньким. Ремус оглянулся и увидел, что от группки мужчин у одного из костров отделился один человек и направился к ним. Это был парень, худой и неприятно-стройный, как девчонка, облаченный в такое же вязанное рубище, как и все здесь. У него были длинные, грязноватые и вьющиеся волосы, собранные на затылке в хвост. На губах юноши плясала до крайности самодовольная и отталкивающая ухмылочка, но самое главное, что сразу бросилось Ремусу в глаза и от чего он постарался отвести взгляд – это жуткие следы когтей, пересекающие смазливое лицо незнакомца так, что один его глаз превратился в узкое, сверкающее бельмо. – От него же за милю воняет человеком, – громко выкрикнул незнакомец, окатив Ремуса с ног до головы своей насмешкой. – Как-то этот щенок не обделался, когда мы его нашли, ума не приложу. – Что тебе нужно? – враждебно ощетинилась Валери, едва он подошел к ним. Парень выгнул губы и дернул угловатыми плечами, всем своим видом демонстрируя оскорбленную невинность. – Всего лишь хотел поприветствовать его в нашей дружной семье, дорогая сестра. Это элементарная вежливость! – парень подошел намного ближе, чем это было заведено в нормально обществе и Ремус слегка попятился, чтобы не столкнуться с ним лбами. По необъяснимым причинам, этот тип вдруг вызвал у него безотчетную злобу. А тот как будто и не замечал этого, или наоборот, замечал и ему это нравилось. Весело и немного страшно глядя Ремусу в глаза своим единственным, пронзительно-желтым, уже не вполне человеческим глазом, парень вдруг склонил голову набок и радостно улыбнулся. – А ещё узнать хотел... – нежно пропел он, не сводя с Ремуса своего жутковатого прицела. – Как это такой червяк добрался сюда? – голос его стал на октаву тише и опаснее. Незнакомец пустился в обход вокруг Ремуса. Внутри шевельнулось какое-то неприятное чувство де-жавю, но Ремус отмахнулся, не до того было. Он весь застыл, когда парень оказался у него за спиной. Весь его инстинкт кричал обороняться, но пока что для этого не было причин. Вот он и цепенел, стискивая кулаки. – Как это он нашел нашу колонию? Откуда знал, куда ему идти? – вкрадчиво шептал тем временем молодой волк. – Почему отец радуется его появлению как младенец? Что в нем такого особенного? Посмотри на него, он слабый, мелкий, едва держится на ногах, – парень встал в паре дюймов от Ремуса и бросал эти обвинения ему в лицо, по-одному, явно наслаждаясь эффектом. – Воняет человеком. Кем он будет? Воином колонии? Разве что Мамочкой. Валери собралась было сказать что-то, но Ремус не дал. Хватит. – Я пришел... – его снова начало потрясывать. – Из школы Хогвартс. Там меня травили за то, что я взял силой одну из ваших волчиц, – лицо незнакомца дернулось. – Я услышал зов отца в полнолуние и шел по следу. Иона нашла меня в магловской деревне и пообещала проводить, но в буран мы потерялись. А кем я буду здесь, мы узнаем со временем. Пару мгновений парень сверлил его взглядом, а потом его губы растянулись в безрадостной, змеиной улыбке. – О да, мы узнаем. Мы узнаем это непременно. А пока... – все так же глядя Ремусу в глаза, он протянул ему ладонь, испещренную шрамами. – Так вы, люди, здороваетесь, верно? Пожимаете руки в знак приятного знакомства? Прищурившись, Ремус вложил руку в мозолистую ладонь и оборотень так резко и сильно сдавил его пальцы, что они хрустнули и только чудом не сломались. – Приятно? – гадко прошептал он. – Ещё увидимся, Люпин. Это прозвучало так неестественно-нежно, словно они договорились о свидании. После этого он ушел обратно к своим, бросив напоследок крайне липкий взгляд на Валери. Ремус отвернулся, испытывая странное желание отряхнуться. – Лука, – тихо сказала Валери, неприязненно глядя юноше вслед. – Единственный настоящий сын Фенрира Сивого и главный воин колонии. Держись от него подальше.
* * *
Колония Фенрира Сивого лежала в просторном, лесистом ущелье. Летом в него наверняка стекали все солнечные соки и жизнь здесь буйно цвела и зелено шелестела. Сейчас же всё укрывал толстый слой снега и единственное, что поддерживало жизнь в ущелье – пульсация тоненькой, скованной льдом голубой жилки в несколько метров – всего, что осталось от древнего могучего потока, который некогда вымыл в горах это ущелье. По вытоптанной, убранной дорожке к берегу то и дело спускались фигурки с ведрами. Кое-кто стирал в ледяной воде одежду, по камням прыгали дети, охотясь на рыбу спицами на резинках. Эта вода была вполне пригодна для пищи, но никто никогда в ней не мылся. – Для этого есть горячий источник в горах, – строго сказала Валери, когда Ремус однажды вздумал умыться речной водой. – Мы не моемся в той же воде, которую пьем. Ремус сконфуженно извинился, а девчонки, которые помогали им с Валери носить воду, захихикали, прикрывая ладонями изувеченные шрамами губы. Впрочем, даже эти шрамы не делали их хуже. Ремусу казалось, что он ещё никогда не видел девчонок более симпатичных, чем те, которые жили в лагере. Да и не только девчонок. Все люди, независимо от возраста и пола казались ему в сто раз миловиднее и дружелюбнее, чем все, кого он знал, не считая близких друзей. Все они не капельки не стеснялись следов когтей на своих телах, все были сильны, крепки, полны жизни, мужчины поглаживали бороды, а женщины отбрасывали за спину удивительно длинные и крепкие волосы. Все гордились своими шрамами. Хотя, встречались и те, кто предпочитал прятать лицо под капюшоном или даже надевать маску. Такие люди были не особенно разговорчивы. Когда Ремус спросил у одной женщины в капюшоне, как пройти к кухне, она просто отвернулась и ушла, а маленькая девочка, которую Ремус защитил от нападок мальчишек, не только не поблагодарила его, а и вовсе убежала. – Не думала, что тебя это удивит, – прохладно заметила Валери, когда они с Ремусом как-то раз отправились собирать хворост, а иначе – ушли в лес, где можно было спокойно поговорить, не опасаясь, что их услышат чужие уши. Им редко удавалось поговорить, потому что Валери играла свою роль куда лучше и целыми днями была поглощена жизнью колонии. Хотя пару раз Ремус видел, как она уходит куда-то на рассвете. И хотя любопытство и смутная тревога за неё подмывали пойти следом, он не позволял себе шпионить за ней. – Далеко не всем новичкам посчастливилось жить под опекой Альбуса Дамблдора. Многие хлебнули человеческой ненависти сполна, к тому же, они не могут привыкнуть к тому, что здесь можно не скрывать свои увечья. Ты, наверное, обратил внимание, чем заметнее шрамы, тем больше уважения вызывает их носитель. Луна уже спрашивала у меня, где ты получил такую великолепную отметку, – Валери взмахом ветки указала на след когтей на лице Ремуса – недавнее приобретение после столкновения с злосчастным оборотнем в школьном лесу, только чудом не лишившее его носа или глаза. – Можешь рассказать ей. Ремус молча улыбнулся, наклоняясь за очередной веткой. Луной звали четырнадцатилетнюю девочку, которая каждый вечер вместе с другими ребятами атаковала Ремуса, требуя рассказать им что-нибудь новое о мире волшебников. Они жили практически в полной изоляции от каких-либо новостей и появление нового человека «извне» вызвало у многих, а особенно у «молодняка» бурю любопытства. Глядя в их жадные, любопытные глаза, Ремус жалел, что рядом нет Джеймса, или Сириуса. У них куда лучше получается рассказывать. У Луны были длинные овсяные волосы до пояса, которые она от нечего делать заплетала в мелкие косички, пока сидела рядом с Ремусом на выцветшем пуфике и слушала его истории. Оказалось, ещё в этом году она училась в Хогвартсе, в Пуффендуе. Её покусали этим летом. Она была довольно милой, эта Луна, у неё были добрые глаза, яркие как гречка родинки на впалых щеках, соседствующие с парочкой крупных белых шрамов. И, как узнал Ремус, и что стало для него настоящим шоком, в колонию Сивого её привела Иона-Валери. А иначе – Мама. – Почему они называют вас «мамой», Валери? – спросил Ремус, отламывая ветки с упавшего дерева и осторожно поглядывая на Грей. Она бродила по снегу рядом, поддевая носком сапога упавшие ветки и оценивая их пригодность. О том, чтобы называть её по имени и наедине между ними пока речи не было, но Ремус решил это сам. В конце-концов, какая она ему здесь профессор. – Вы... вы не говорили мне о чем-то? Валери молчала очень долго и Ремус уже успел пожалеть о том, что вообще поднял эту тему, как она проговорила, очень тихо и горько: – Только такое чудовище как Крауч может отправить в Азкабан несовершеннолетних мальчишек только за то, что на них наложили Империус и заставили калечить близких. Я не могу убить пятнадцатилетнюю девчонку за то, что её «бочок» приглянулся Фенриру Сивому. Отец выгнал Луну из дому, от неё шарахались как от прокаженной, она умирала от голода. Какой у меня был выбор? Я привела её Сивому. Свою палочку она сломала с огромной радостью. И таких как она намного больше, чем ты можешь себе представить, просто не всех мы успеваем найти. Да и Сивый не верил бы мне, если бы я не выполняла свои обязанности. Мама. – пояснила она с невеселой усмешкой. – Так здесь называют волчиц, которые заботятся о детях колонии и всех новоприбывших. Это была идея Сивого, сделать меня «Матерью волков» после того, как... после... – она несколько раз моргнула, глядя себе под ноги и Ремус тоже невольно опустил взгляд, не зная, чему поражаться, жестокости Сивого, или милосердию. – Кроме меня есть ещё несколько Матерей, – продолжила она уже прежним тоном, отворачиваясь от Ремуса и снова принимаясь искать ветки. – А ещё есть Воины, вроде Луки или Грума, они охраняют колонию, Дети, Дяди, Старики, Охотники. Тебе тоже придется сделать вид, что ты тяготеешь к какой-нибудь группе, иначе тут не выжить. После первой охоты новичок перестает быть новичком и становится полноценным членом стаи. Твоя первая охота состоится в это полнолуние. Точнее, не состоится. Я надеюсь, твоего зелья будет достаточно, чтобы сохранить трезвую голову. Ремус ответил на её прохладную сухую улыбку. – А что представляет из себя охота? – он в сердцах сбил палкой замерзший листок с куста. – Сивый поведет всю колонию на какую-нибудь деревню, чтобы перебить и перекусать с десяток людей, а потом стащить чье-нибудь старое кресло? Валери юмор не оценила. – Почти всегда так и бывает, но не в этот раз. Эта охота будет особенной. Во-первых, через неделю с лишним Рождество, а для оборотней этот праздник имеет своё, собственное значение. Перерождение. Человек умирает, оживает волк. А во-вторых, Сивый готовит послание Министерству. Пленник, – пояснила она в ответ на тревожный и вопросительный взгляд Ремуса. – Сивый хочет отомстить за то, что недавно погиб один из его сыновей. Ты, возможно, знаешь, о ком идет речь. Его убил твой друг. Убил мечом Гриффиндора. Ремус чуть не выронил ветки. – Что?! – Любое действие имеет последствия, – Валери врезала палкой по стволу дерева, проверяя её крепость. Сверху осыпалась снежная пыль. – Официально Сивый заявил, что обменяет нашего пленника, но фактически он обменяет уже его тело, потому что в ночь полнолуния Чарльза выгонят в лес. Якобы, отпустят. На самом же деле ему дадут фору в пару километров, а затем Сивый спустит на него новичков и тогда всё. Сопротивляться бесполезно, Сивый – сознание всей стаи, как он прикажет, так и будет. Поэтому я здесь. Вот только теперь задача моя усложнилась и мне придется спасать не одного глупого мальчика, а целых двух. – Меня вам не надо спасать! – упрямо воскликнул Ремус. – Я могу себя контролировать, вы сами знаете, что делает это зелье, вы видели меня в ту ночь! Вы даже ехали на мне и... – он отчаянно покраснел на ледяном ветру. – ...то есть я имел в виду... Валери избавила его от мучений. – Я буду очень рада, если у тебя достанет выдержки не отзываться на зов альфы. Раньше я такого не встречала. Они шли всё дальше, углубляясь в пуховую зимнюю тишину леса. – Скажите, а как вы собираетесь помочь этому пленнику? Даже вдвоем мы не справимся с целой стаей. Она молчала. – Валери, мне вы можете довериться, – тихо произнес Ремус. – Я ведь... я ведь уже доказал, что не брошу вас, что бы там ни было, – едва слышно произнес он. – Меньше знаешь, крепче спишь, Люпин. И... ради Мерлина, когда мы одни, зови меня как прежде. Я всё же твой учитель и ты не должен звать меня по имени, – она прошла вперед, подбирая новый хворост. – Вы не только мой учитель, – едва слышно проговорил Ремус, проводив её ласкающим, любящим взглядом, и вдруг сполна ощутил, что в этом лесу они совершенно одни. Сердце заколотилось сильнее. – Да и здесь вы мне не учитель, я думал здесь мы на рав... Валери вдруг уронила в снег хворост, стремительно обернулась и с воинственным криком обрушила на Ремуса длинную крепкую палку. Ремус так перепугался, что пригнулся и блокировал удар на чистом инстинкте, закрыв голову ворохом веток. – Что пр... – ошарашенно залепетал он и отразил ещё одну атаку, но промазал и удар пришелся на плечо. – Профессор Грей! – Говоришь, я тебе не учитель? – Валери улыбалась. – Мальчики твоего возраста здесь умеют сражаться и с первых дней в колонии дерутся на палках, оттачивая реакцию и ловкость. Если не хочешь опять есть снег на завтрак – бери палку, – её палка с гулом описала мощную, стремительную «восьмерку» в густом морозном воздухе. – И защищайся. – Хватит прыгать, Люпин! – смеялась она. Палка со свистом рассекла воздух. Вопреки приказу, Ремус отпрыгнул назад, втянув живот. – Нападай! Попробуй достать меня! – Я не могу! – со смехом откликнулся Ремус. – Вы же мой учитель, как я могу ударить учителя? Снова загудела устрашающая восьмерка – Ремус едва успел ставить блоки и то и дело получал, по рукам, по бокам, повсюду. Руки уже болели от напряжения, кисти казалось вот-вот выдернет вместе с «оружием». И несмотря на все ушибы, бой больше напоминал игру между детьми во дворе, а не серьезный поединок. – Не стой на месте, двигайся! – Валери вдруг перехватила его свободной рукой, Ремуса крутануло, как в каком-то диком па и Валери оттолкнула его, нанеся напоследок слабый, но довольно обидный удар палкой по поясу. Ну или чуть ниже. Так шлепают газетой кота, когда он уже выходит из комнаты. Ремус зашипел и обошел Валери по кругу, потирая ушибленное место, но азарта не растерял. – Вокруг тебя полно свободного места, а ты двигаешься так, словно вокруг тебя толпа больных старушек, которых ты боишься толкнуть! Она держала спину очень прямо и каждую секунду готова была атаковать, он же прихрамывал и сутулился. – Давай, Люпин! – подзадорила его Валери. – Сможешь меня одолеть, я пойму, что учитель тебе не нужен. Тогда уж называй меня по имени! – она засмеялась, глядя, как он пыхтит и решается. Он атаковал, она блокировала его так легко, словно читала мысли. Палки сталкивались с гулким вкусным треском, но в какой-то миг Валери провалилась ногой в сугроб и Ремусу удалось обхватить её, прижать к себе спиной и обездвижить, придавив палкой. В эту секунду они оба вдруг почувствовали, что Ремус все-таки выше, шире в плечах и, возможно, сильнее, но длилась эта бесконечная секунда недолго. С определенного момента в своей жизни Валери Грей ненавидела, когда кто-то хватает её вот так и лишает свободы. Она взвилась ужом, Ремус успел только почувствовать как разжимаются руки, а затем одна из них вывернулась, мир кувыркнулся и вот, он обрушился на спину в снег, ошеломленный и поверженный. – Никогда больше так не делай! – грозно прорычала она, вдавив его коленом в снег и приставив конец палки к его подбородку. – Понял?! – Да, – задыхаясь произнес Ремус и натужно сглотнул, на секунду опустив взгляд. Разгоряченное боем тело весьма недвусмысленно отреагировало на тяжесть, давившую его к земле и впервые за долгое время Ремус почему-то не испугался, что она заметит, и не смутился. Его это заинтриговало. Ему даже захотелось, чтобы она это заметила... Валери встала и Ремус тоже поднялся, отряхиваясь от снега. Грей уже растеряла всю свою веселость и поднимала рассыпанный хворост. Ремус занялся тем же, поглядывая на неё в наступившей тишине, а когда последняя ветка была поднята, он все-таки решился, подошел к ней со своей охапкой и сказал: – Извините, профессор. Я сделал вам больно? Валери сурово взглянула на него, помолчала пару секунд, а потом так же сурово стряхнула с его плеча снег. – Нет. И, знаешь что, Люпин. Ты можешь звать меня по имени, – и она улыбнулась при виде робкой радости на его лице. – Идем. Нам пора возвращаться.
* * *
Как это все-таки было странно – находиться среди людей и не чувствовать себя не таким. Много раз он по привычке ловил себя на мысли, что все они не были бы так любезны, если бы знали, кто он. А потом он вспоминал, кто они и сердце замирало от радости. Не может быть, чтобы ему тоже можно было жить так легко и свободно. Так просто не бывает. Чтобы не выбиваться из общей массы, Ремус старался делать то же, что делают все. В лагере все время кипела работа по улучшению, утеплению, укреплению и Ремус помогал изо всех сил, помогал строить изгороди, чинить оружие, носить воду. И то ли дело было в свежем воздухе, пище, приготовленной на этом открытом воздухе, горных источниках, или ещё в чем-то, но за неделю жизни в колонии, Ремус вдруг почувствовал себя крепче и здоровее, чем когда-либо прежде! Раньше он с трудом поднимал какие-то несчастные тридцать фунтов, а сейчас взбегал с двадцатифунтовыми ведрами воды по заснеженному берегу реки. В Хогвартсе даже после восьми часов сна он чувствовал себя слабым и разбитым, здесь же ему хватало четырех часов, чтобы подняться с подушки бодрым и полным сил. Ему нравилось работать на свежем воздухе, чинить мебель, сколачивать навесы от снега, нравилось рубить дрова и носить воду. Нравилось, как наливаются силой руки, как ладони обрастают мозолями. Раньше у него появлялась только одна мозоль – от школьного пера. Теперь же ему приходилось надевать перчатки без пальцев, чтобы не содрать кожу окончательно. Раньше он осуждал грубый труд и считал, что главное предназначение любого цивилизованного человека – оттачивать ум, а не топор, работать мозгами, а не руками. А теперь он вдруг почувствовал раздражение и чуть ли не презрение к бывшему себе. Ему нравился грубый труд. Нравилось чувствовать, что он действительно делает что-то полезное и нужное. Одно только было плохо – у него не было никакой возможности послать весть друзьям, чтобы они знали, что он жив-здоров и даже по-своему хорошо устроился. За всем этим Ремус не забывал и о своем главном предназначении в этой колонии: помочь освободить пленника и самим уйти живыми. Конечно же Валери не могла познакомить их лично, но все равно устроила им небольшую встречу: увела выводок новичков собирать ягоды и хворост, а Ремусу и Луне приказала накормить «этого в палатке». Пленник, о котором Ремус знал только то, что зовут его Чарльз, сидел на коленях, привязанный спиной к столбу, сделанному из дерева. Парню было лет двадцать с лишним, но на нем была министерская форма с эмблемой Отдела Валери. Эта форма делала его сразу лет на десять старше. Вид у него был изможденный донельзя: всё лицо в лиловых синяках и кровоподтеках, бровь раздулась и кровоточила на прищуренный глаз, равно как нижняя губа и нос. Очевидно с ним время от времени проводили «беседы». Луна с отвращением поила его бульоном, в котором не было ни грамма мяса, но бедный парень пил жадно, захлебывался, хлюпал и тянулся к нему на своих веревках. А Луна наоборот, неприязненно отстранялась и кривилась. Ремус отправил её, сказав, что хочет «побеседовать» с пленником наедине. Шепнув ему, что делать, он несколько раз врезал своей сумкой по столбу. Чарльз послушно мычал якобы от боли, удивленно вытаращив на Ремуса огромные карие глаза. Перед уходом Ремус по приказу Валери быстро скормил ему немного вяленого мяса и горького шоколада, приложил палец к губам и вышел, демонстративно потряхивая кистью правой руки. После этого Луна стала смотреть на него ещё восхищеннее, чем прежде. – Что он сделал? – для отвода глаз спросил он, когда они вместе стояли с мисками в очереди к котлу с сытным мясным гуляшом, который варили для всех в гигантском котле. – Что сделал этот парень, почему вы держите его в плену? Луна презрительно скривилась. – Он притворялся одним из нас, чтобы затесаться в наш лагерь и сливал всё, что узнавал в Министерство Магии. Из-за этого нескольких наших поймали в лесу во время сбора хвороста и упекли в Мунго. Просто за то, что мы – такие, представляешь? Эти, – она неопределенно кивнула, имея в виду, очевидно Министерство. – Считают, что поступают так для нашего же блага, что в специальных камерах Мунго мы не причиним никому вреда и нам же потом будет легче жить. А как по мне, если меня поймают и попытаются упечь в психушку, сразу перегрызу себе вены или ещё что-нибудь с собой сделаю. Я им не животное, чтобы в клетку меня сажать. Я свободный человек. – Это правда – про клетки в Мунго? – спросил Ремус у Валери на следующий день, когда они возвращались после очередной тренировки и по пути проверяли охотничьи силки. День был чудесный, в косых солнечных лучах снег казался сиреневым, в лесу было ясно и хорошо. Вопрос о клетках не давал Ремусу покоя всю ночь, он ворочался и пару раз даже всерьез собирался нагрянуть в хижину к своему учителю и потребовать объяснений. – Вы действительно запирали пойманных оборотней в психиатрическом отделении Мунго? Валери удивленно оглянулась на него, отодвинув край своего бесконечно огромного вязаного платка. – Мерлин, где ты это взял? – Луна сказала так. Как вы можете сажать живых людей в клетки? Это бесчеловечно! – Ах вот как, – Валери опустилась на корточки перед силком, в котором застрял беспокойно подрагивающий кролик. Блестящий черный глаз зверька в ужасе уставился на Ремуса. Одно движение ножа – Ремус невольно зажмурился – и зверек перестал вырываться. – Это интересно, – она резко выдохнула, вглядываясь в зиму вокруг. – Двенадцатилетний волчонок сбегает из дома, наслушавшись и начитавшись россказней про чудесную жизнь в колонии Фенрира Сивого, – Валери твердой рукой запихнула тушку кролика в сумку. Вскинула её на плечо. – Родители убиваются от горя и умоляют вернуть им сына. Мы возвращаем им сына, возвращаем десятки сбежавших сыновей и дочерей, а в полнолуние не даем этим детям искусать собственных родителей, когда, как ты говоришь «запираем» их в Мунго, напоив перед этим успокоительным зельем, чтобы они и себя не покалечили. И если теплые, светлые больничные палаты – это клетки, тогда да, мы действительно сажаем этих детей в клетки. По-твоему мы поступаем плохо? Лучше дать им совершить то, за что они никогда себя не простят? Ремус вспомнил покалеченную ногу отца и желудок сдавила когтистая лапа. – Помнится мне и с тобой поступали в Хогвартсе поступали так же, думая в первую очередь о твоей безопасности. Тогда ты был благодарен за это? Что изменилось? Ремус промолчал. Но не потому, что ему нечего сказать. А как раз потому что было. – Не нужно было тебе сюда идти, Люпин, – прошептала она и отправилась к следующему силку, проваливаясь в снег по колено, а Ремус остался стоять, один на один с её словами. Впрочем, Валери вскоре и сама пожалела о них. Они с Ремусом охотились на маленьких лесных индюшек. Преследуя стаю, ушли глубоко в лес, в самую старую и заросшую его часть и, сами того не зная, все ближе и ближе приближались к небольшому обрыву над каменистой рекой. Натягивая тетиву, Валери оступилась на заснеженном склоне, замерзший камень с треском надломился и накренился так, что Валери соскользнула вниз. От её крика у Ремуса кровь застыла в жилах, спотыкаясь и падая он бросился туда же, плашмя плюхнулся в снег и все-таки успел, успел схватить её за руку. – Я держу! – крикнул он, но тут же с ужасом почувствовал, как её вес его самого тянет вниз и как все тело скользит по снегу вниз. Ремус вскинул одну руку и ухватился ею за острый, ледяной край камня, умоляя его не обваливаться в реку, подождать хотя бы полминутки. – Я держу, я не отпущу! Секунда на то, чтобы набраться сил – и он с натужным стоном потянул её на себя. Ещё одно усилие, ещё, он слышал, как Валери цепляется и упирается в камень со стороны обрыва, помогая ему. Последний рывок, от которого, казалось, полопались все сухожилия и связки в руке – и Валери вытянуло наверх. От их веса камень снова завыл и затрещал, но они успели убраться с него всего за несколько мгновений до того, как он с пылью и треском обрушился в воду. – Ну вот... – выдохнул Ремус, все ещё не выпуская из объятий Валери, которую закрыл спиной от брызгов воды и осколков. – Поохотились на индюшек. – Ну или они на нас. Они переглянулись, все ещё немного задыхаясь и зашлись нервным смехом.
* * *
Пару раз Ремус видел, как дерутся Воины колонии. Полуголые, несмотря на мороз, босые, пышущие неукротимой животной яростью молодые волки боролись, кубарем катаясь по маленькой песочной арене, дрались на палках, переступая в ледяном песке жилистыми ногами, ненавидели друг друга, схватываясь вновь и вновь. И Лука, самый тощий и хилый на вид неизменно побеждал во всех поединках, с небрежным, презрительным изяществом укладывая на лопатки новых и новых противников. И всякий раз, когда он при этом чувствовал на себе взгляд Ремуса, вскидывал голову и смотрел на него так, что Ремус всей кожей чувствовал вызов. – Не вздумай драться с ним, – сказала как-то раз Валери, когда Ремус в числе небольшой публики наблюдал за тренировкой. Грей явно чувствовала, что творится в душе Ремуса. – Я знаю, что он меня победит, – легко отозвался Ремус, наблюдая за тем, как мальчишки кубарем катаются по песку, пытаясь достать друг друга и придавить к земле, что значило бы полное поражение. – Но если он сам вызовет меня на бой... – Он утверждает свою территорию и только, – презрительно бросила Валери. – И как только ты вступишь с ним в бой, станешь частью касты Воинов. Они всегда первыми повинуются зову вожака, не могут не повиноваться. Для них это как Империус. Побереги свою голову, Люпин, она тебе ещё пригодится. После этого Ремус перестал приходить на песочную арену по утрам, но все равно нет-нет, да ловил на себе нахальный, вызывающий взгляд сына Фенрира Сивого. Тем более, чо ему было где потренироваться. Когда выдавалась пара свободных часов, они с преподавателем по Уходу за магическими существами уходили далеко в лес и там Валери, как и прежде учила его стрелять и сражаться на палках. Он заметил, что в последнее время она стала часто прикасаться к нему без всякого повода – класть ладонь на плечо, на руку, на спину. В этих касаниях не было ничего, что могло бы выдать серьезные намерения. Но раньше такого вообще не было. И Ремус каждый раз потихоньку улыбался, когда она трогала его и думал, пусть это будет то самое, недосказанное, что почти всегда присутствует в отношениях между людьми. Что бы он подумал, если бы заметил, как Валери Грей иногда наблюдает за ним, когда он рассказывает о Хогвартсе Мяте, которая родилась здесь, в колонии, и никогда не видела внешнего мира. Или как Луна, смастерившая для него деревянный браслет, цепляет его Ремусу на руку. Днем он работал, помогая укреплять колонию, а по вечерам, когда с неба в ущелье стекали холодные зимние сумерки, он отдыхал и веселился вместе со всеми на празднике Янтарной Ночи. Их называли так в честь дюжины костров, из-за которых ночь озарялась насыщенным, густо-медовым светом. Грум и ещё несколько человек играли ладонями на небольших, обтянутых кожей барабанах, кто-то поигрывал на гитаре. Обитатели колонии ужинали, пили, танцевали какой-то свой, особенный танец, суть которого Ремус никак не мог постичь. Одно только он понимал – утробные, хтонические звуки барабанов околдовывали, гипнотизировали и тело само собой начинало двигаться, волнующе и плавно... Сивый обычно наблюдал за весельем со стороны, сидя в почетной компании старцев за каким-нибудь большим уютным костром, попивал медовуху, делил с сородичами пищу, но время от времени все же танцевал с какой-нибудь из своих дочерей. Ремус, как бы ему ни хотелось, тоже не принимал в танцах участия. Он ещё в Хогвартсе чувствовал себя полным профаном в этом вопросе, поэтому предпочитал просто активно наблюдать за праздником. Пока вокруг костров сплетались хороводы и плескалось море полуголых, разгоряченных огневиски людей, разрисованных хной, они с Валери прогуливались между горящих бочек, попивали вино с корицей и гвоздикой, или играли с детьми, которые носились по лагерю, добавляя к рокоту барабанов свой звонкий смех и писк. – Это потрясающе! – восхищенно заметил Ремус как-то раз, когда они с Валери стояли у хижины, попивая вино с корицей и гвоздикой в одну из таких ночей. – Это же целая культура! Я слышал столько разных, самых жутких слухов об этом месте, но никто не говорил, что здесь может быть... так... Он осекся, потому что среди танцующих вдруг выделилась группа его сверстниц, среди которых была и Луна. Они так разгорячились, что начали сбрасывать свои вязаные сети прямо во время танца. Из одежды на них оставались только сорочки, или длинные шерстяные кофты, пламя облизывало их влажные, бедра, испещренные следами когтей, босые ступни полыхали на снегу розовым, спины и руки сверкали бисером пота, длинные, переплетенные косичками и лентами волосы прилипали к смеющимся лицам. Облитые янтарным огнем, прекрасные и дикие... куда там хогвартским студенткам. Ремус сглотнул, когда Луна в венчике из остролиста и волчьих ягод поймала его взгляд и поманила Ремуса пальцем. Пламя гигантского костра кидалось на небо, разрисованные руки волков и волчиц плавно выгибались в дрожащем мареве, точно ростки как-то живого растения. Пару раз он ловил на себе неприязненный взгляд Луки, который так же держался в стороне от очага веселья. Но сегодня ему не хотелось с ним ссориться Валери, которая уже довольно давно внимательно наблюдала за Ремусом, сузила глаза, а затем вдруг протянула руку к его лицу. Ремус вышел из ступора, тут же посмотрел на неё и окаменел. Валери деловито проверила его подбородок на предмет небритости, повернув напоследок его заросшую физиономию из стороны в сторону. – Не замечала за тобой раньше такого, – сказала она, убирая руку. Ремус смущенно улыбнулся, потерев щеку, но в её лице не было ни капли веселья. Лука, уже целый час наблюдающий за ними со стороны костра Сивого, тяжело задышал и поднес к губам кружку. – Это как-то случайно вышло. Вы хотите, чтобы я побрился? – простодушно спросил Ремус, заглядывая ей в глаза. Валери хмыкнула, но ничего не сказала. На лице у неё блуждала непонятная тревога. – Простите за то, что я сказал тогда в лесу. Валери вопросительно подняла бровь. – О чем ты? – О «бесчеловечности». Я был не прав. Если бы со мной не поступали так, страшно представить, сколько всего могло бы случиться, – Ремус шутливо склонил перед ней голову. – Извините меня. – Хм. Тогда и ты извини меня. Зря я сказала, что тебе не стоило появляться здесь. Ты спас меня сегодня, Люпин, – она склонила голову, глядя на него и в серых глазах тепло мерцали отблески Янтарной ночи. А потом она улыбнулась. – Я...рада, что ты здесь. В этот бесконечный момент Ремусу так много захотелось сказать ей, но слова только всё испортили бы. Поэтому он сжал её теплую ладонь, робко вплетаясь в её пальцы и поднес к губам. И Валери не отняла её, только в уголках её улыбки появилась легкая горечь. – Развлекаетесь? Они синхронно обернулись. Лука неслышно подошел к ним со стороны костра Сивого. Ремус дернулся, выпуская руку Валери, но сдержался. – Что тебе нужно? – знакомым, режущим голосом спросила Валери. Лука выгнул губы, разводя руки, в одной из которых сжимал кружку. – Хотел выразить вам своё почтение, Люп-пин! – он издал губами неприличный звук, качнувшись в сторону Ремуса. – Нечасто встретишь Сына, который так много времени проводит со своей Матерью. Поведайте же мне ваш секрет, чем это таким вы занимаетесь в лесу, м-м? – Лука, ты пьян, оставь нас в покое! – Вас! – тихо зашипел Лука, салютовав кружкой, сделал глоток, облизал губы и вдруг сунулся к самому лицу Валери, жарко зашептав ей на ухо. – Думаешь, я не знаю, что за игру ты ведешь, сестра? Думаешь не знаю, зачем ты притащила сюда этого сосунка? Хочешь, чтобы я сейчас рассказал всё отцу, или подождем полной луны? – Оставь её в покое! – Ремус схватил Луку за ворот его свитера и рванул, но сын Сивого взвился, как ошпаренный, отбив его руки. – Держи их при себе, тварь! – прошипел он. – Или оторвать их тебе? – Лука, в последний раз, проваливай, иначе.. – Иначе что? – нахально поинтересовался парень. – Что мне могут сделать младенец и шл... Горячая волна поднялась в Ремусе, швырнула его к Луке, выбросив из глотки рваное рычание. Лука радостно отпрыгнул, Валери перехватила Ремуса. – Нет! – Так-так , смотри-ка, кое у кого прорезались клыки? – он хрипло хохотнул. Ремус смотрел на него с ненавистью. – Ну! Давай! – подначил его Лука, глаза его горели нетерпением, зубы оскалились. Ремус задергал носом, шумно выдыхая, Лука задиристо дернул тощим плечом, они дернулись друг к другу и тут на плечо Луки властно легла широкая когтистая рука. – Что здесь происходит? – Сивый одним движением отстранил сына и взглянул сначала на Валери, затем на Ремуса. – Сын? – Ничего, отец! – Лука с трудом оторвал взгляд от Ремуса и взглянул на отца с некоторой опаской. – Просто хотел сказать спасибо моему новому сородичу за то, что он так быстро вошел... в колонию, – он бросил быстрый взгляд на Валери. – Жду не дождусь твоей первой охоты, брат мой. И он ушел, вынырнув из-под тяжелой лапы своего отца. – Ты в порядке? – резко спросила Валери, когда они снова остались одни и Ремус немного успокоился. Каждый раз, когда Лука нападал на него вот так, ему казалось, что этот мерзавец знает куда больше, чем надо. И ещё этот приступ злости сейчас, он ведь был рад, даже рад был бы подраться с Лукой, разобраться наконец, кто-кого... – Да, – буркнул он наконец, стараясь не смотреть ей в глаза. – Со мной все хорошо. Похоже, он ревнует вас? Валери качнула головой и прищелкнула языком. – Боюсь, что нет. Лука из тех волков, которые никогда не заводят пары. – Почему? Валери красноречиво глянула на него, но Ремус не успел понять, что она имела в виду. Из толпы танцующих выбежало несколько запыхавшихся, сияющих девочек во главе с Луной. – Ремус, идем с нами танцевать! – Да, что ты тут стоишь, пойдем! – Дамы, я не умею! – попытался отшутиться Ремус, но безуспешно – девочки были очень настойчивы. – Тут не надо уметь! – Да, просто расслабься! – Идем! – Иди, – Валери легонько подтолкнула его в спину. – Нехорошо отрываться от своих! Ремус быстро взглянул на неё и позволил многочисленным теплым рукам ухватить себя и увлечь в самую гущу танцующих. И сначала он просто танцевал, зачарованный музыкой, как и все, двигался, кружился, веселился... а затем... затем вдруг за барабаны сел Сивый. И вот тогда-то с головой Ремуса что-то случилось. Он перестал понимать, что происходит. То есть, так-то осознавал, что он танцует, что он обнимает то Луну, то Розу, то Мяту, но в эти минуты кто-то другой управлял его телом. То же обжигающее, горящее нечто у него в груди, которое только что требовало отведать крови Луки. Оно было таким жарким, что собственная одежда вдруг показалась лишней, ему хотелось стащить с себя этот дурацкий человеческий свитер, который ему выдала одна из матрон здесь, в лагере. Хотелось избавиться от ремня, обуви, от всего, что запутывало его тело. И чем громче звучала музыка в его голове, тем меньше в ней оставалось человеческого, Ремус танцевал, совершал какие-то движения, даже не подозревая, что был способен на них, он рычал, он смеялся, а когда все вдруг по-очереди принимались выть – выл вместе со всеми и ему нравилось это! Черт возьми, ему ещё никогда не было так хорошо! Вскоре он совсем перестал думать, огневиски пополам с огнем залило его голову и только время от времени швыряло в Ремуса отдельные кадры: костёр, вспыхивающие огнем рыжие кудри, податливое тело Луны, Роза, ещё чье-то, чьи-то глаза, вспыхивающие то желтым, то зеленым, пристальный взгляд одноглазого юноши откуда-то из темноты, мятный свет нарождающейся луны в небе, волк, проскочивший мимо. Ремус порывисто оглянулся ему вслед и тут же из темноты вынырнул другой, третий, пятый, а затем он сам стал волком и всё потеряло смысл. Даже испуганный блеск серебристых глаз, тускло пробивающийся сквозь плывущее марево горящего меда вокруг. Впервые в жизни он ни о чем не думал и ни о чем не переживал. «Ты дома, Ремус...» – шептал чей-то родной голос у него в голове. «Ты дома...»
* * *
В Сочельник Ремус проснулся с тупой, зудящей болью во всем теле. Голова болела, глазам было тяжело и неприятно смотреть на свет, кожа чесалась. Кое-как Ремус заставил себя подняться с остро пахнущего животным мехового настила на полу своей хижины, дотащил себя до умывальника, а когда умывался, вдруг почувствовал такую жуткую боль в деснах, что застонал и схватился за край раковины. Когда боль немного отступила, он поднял голову, оглядел небо и дрогнул, увидев его. Отдаленный бледный призрак, скрытый туманным маревом облаков, не способный причинить вреда, но уже нависший над горным ущельем. Началось. Она уже здесь. – Плохо, да? – спросила белокурая Мята, когда он встал в очередь за завтраком с миской в руках. Ремус удивленно оглянулся, все ещё потирая рот. – У тебя зубы уже лезут? – сочувственно спросила она. – А у меня вот, смотри, – девочка показала ему руку. Ногти на ней вытянулись и заострились как когти, вокруг темнели следы крови. – И так каждый раз. Терпеть это не могу, поскорее бы ночь. – Ничего, зато сегодня наконец повеселимся, – брякнул он и только через секунду осознал, что именно сказал. И пришел в ужас. Но не от того, что сказал. А от того, что ему-то как раз веселья не видать. Мята улыбнулась и в её улыбке Ремусу почудилось что-то звериное. Он тряхнул головой. – Это вы повеселитесь, а мы будем сидеть в лагере, – она пнула носком ботинка сугроб. – Скукота. Матери не пускают меня на охоту. А ведь мне уже почти четырнадцать! Это нечестно! – Зато у тебя это ещё впереди! – многообещающе улыбнулся Ремус и снова почувствовал, что не лжет. – Мама Иона просила, чтобы ты сегодня покормил этого, – сказала Луна, накладывая овсянку в его миску. Она сегодня помогала Матерям на кухне. – Она на охоте. Вот, держи, – и она вручила ему ещё одну миску, каши в которой было примерно в половину меньше. Ремус послушно понес миску пленнику, но накормил его быстро и все время отводил глаза, хотя Чарльз, который тоже прекрасно знал, что сегодня за день и какую роль в нем должен сыграть Люпин, явно надеялся хоть на какой-то знак. Знака ему Ремус никакого не дал. Более того, когда он вышел из палатки, вытащил из кармана ломтики шоколада и мяса, и бросил в снег. Валери он нашел не сразу, она всегда уходила очень далеко в лес, когда охотилась сама, но сегодня её запах нитью вился в воздухе и Ремус безошибочно шел по нему, даже не задумываясь о том, что впервые идет по запаху, все ещё будучи человеком. В голове его бушевало сражение. Он так крепко задумался, что и не заметил, как «нить» прервалась и он погрузился в целое озеро запаха. А в чувства его привел инстинкт, который толкнул Ремуса в сторону, как раз в тот миг, когда в дюйме от него просвистела гибель и угодила в сердце пушистому кролику, который четверть часа шел за Ремусом по пятам. Он посмотрел на растекающуюся по снегу лужицу крови и тут его десна снова пронзила боль. – Веселого Рождества, Люпин. Ремус оглянулся. Валери спускалась к нему с холма, на ней был все тот же «рыбацкий» свитер, те же черные брюки и сапоги, тот же шарф и сумка через плечо. А кроме того – тот лук, который он смастерил для неё своими руками. И колчан. – Уже Сочельник? – он удивился, как сильно отстал от жизни. Какая-то часть его сознания неубедительно пропищала имена отца, друзей, одноклассников... и тут же умолкла. Всё это казалось сейчас бесконечно далеким. – Уже, – подтвердила Валери, улыбаясь. – И у меня есть для тебя подарок. Она бросила ему ни больше, ни меньше, его рюкзак, тот, с которым он пришел сюда. – Спасибо! – усмехнулся Ремус, заглянул внутрь и обнаружил там аккуратно сложенную одежду, пузырьки Волчьего противоядия и свою верную волшебную палочку. В первые дни в колонии ему ужасно не хватало волшебства, а сейчас у него появилась возможность наконец-то вылечить ладонь, на которой сорвало мозоль. Вот только одна мысль о том, чтобы воспользоваться магией, вызывала у него отвращение. Валери внимательно наблюдала за его действиями. – А у меня для вас ничего нет, – виновато улыбнулся он, застегивая молнию. – Есть, – Валери отобрала у него рюкзак, преспокойно сунула в него руку и бросила Ремусу один из пузырьков. – Выпей это. Их взгляды скрестились. Валери прекрасно знала, что творится у Ремуса в душе. А Ремус прекрасно видел, что она это знает. Глядя на неё исподлобья, он выдернул из пузырька пробку и опрокинул в себя противное пойло одним махом. – Умница, – холодно сказала Валери. – Будь добр, пей его весь день. Она отвернулась и пошла вперед. Ремус дождался, пока она прицелится в очередного несчастного зайца и как только стрела свистнула, он склонился за деревом, сунул в рот пальцы и вырвал. Они охотились весь день. Ремусу казалось, что Валери специально держит его подальше от колонии. На обратном пути они увидели, что заледеневшее болото, по которому они проходили в эту часть леса каждый день, разошлось трещинами. Пришлось подняться по ущелью выше и сделать довольно внушительный крюк. В этой части леса Ремус ещё не был. Местность здесь была какая-то странная: то тут, то там Ремусу попадались на глаза какие-то доски, следы фундаментов, гнутые, обугленные дорожные знаки, горы кирпича, пару раз он даже видел колеса автомобилей. – Похоже, здесь раньше был город, – заметил он Валери. – Или деревня. Это так? – Да. – Что произошло? Пожар? Валери ничего не ответила. Впрочем, Ремус уже привык к тому, что она всегда сама решает, о чем им говорить, а о чем нет. Пройдя ещё немного, они миновали горячие источники, как вдруг Ремус увидел среди деревьев высокую темную фигуру. – Что это там? – он решительно повернул в сторону зарослей, не дожидаясь Валери. Как ни странно, она не стала его останавливать и пошла следом. Протолкавшись сквозь девичье царство маленьких пушистых ёлок, Ремус очутился на крошечной чистой полянке и увидел в её центре большой памятник, потускневший, почему-то закопченный местами и слегка разрушившийся, но все ещё вполне узнаваемый. – Капитолийская волчица, – сказала Валери, как всегда неслышно подойдя сзади. – Памятник Ромулу и Рему, основателям Древнего Рима. Ремус нежно провел ладонью по спине волчицы, счищая снег. Сжал маленькую бронзовую ножку одного из детей у её груди. – Почему она здесь? – тихо спросил он. – Ты не знаешь эту легенду? Дочь царя бросила своих детей и их вскормила волчица, чтобы со временем они основали величайшую империю в мире. – Это не так, – тихо произнес Ремус, взглянул на маленького, почерневшего от огня бронзового Рема и в горле подозрительно защипало. – Рея никогда не бросала своих детей. Она погибла. Её казнили за то, что дети были незаконными и якобы произошли на свет от Бога войны. – Может быть, – сухо молвила Валери, глядя на памятник недобрым взглядом. – И тем ни менее, Сивый рассказывает своим волчатам именно эту версию. Чтобы они верили, что даже если от них отказалась семья, у них есть шанс стать великими и изменить этот мир. – Тогда он не случайно выбрал для колонии это место, – уважительно заметил Ремус, смахнув снежную шапку с головы Ромула и вдруг увидел надпись, сделанную под пухлыми ножками младенца: «Всё в своё время. Курций Руф, I в.до н.э. – Уиллоу-Крик, 1937.» – Уиллоу-Крик? – Ремус порывисто обернулся к Валери. В его голове как будто свет включили и он вспомнил, что за услугу оказала Валери Сивому, вспомнил обломки по пути сюда и его прошиб холодный пот. – Это... это ваш старый город? Вы отдали его О...Сивому! Валери обратила на него свои невозможные глаза и чуть-чуть сузила их, но так, что Ремусу сразу захотелось куда-нибудь уйти. – Просто поразительно, как ты осведомлен о подробностях моей личной жизни. Ремус отвел взгляд. Валери немного помучала его взглядом, а затем вскинула брови, резко вздохнула и тоже провела ладонью по спине волчицы. – Да. Когда-то здесь лежал очень бедный и никому не известный Уиллоу– Крик. Мэр был самовлюбленным идиотом и решил, что когда-нибудь воздвигнет в горах великолепный город, чуть ли не новый Рим. Потому и заказал этот дурацкий памятник. Рим он действительно создал, правда всего лишь в пределах своей усадьбы, а памятник остался, – она фыркнула. – Как вечное напоминание жителям о том, как жестоко их провели, – её ногти скребнули по бронзе и руки упала. – Я знаю, что они сделали вам, Валери, – тихо произнес Ремус после небольшой паузы и его рука, скользнувшая по круглой головке Ромула, сжалась в кулак. – Они получили по заслуге. Валери обернулась к нему. – Вот как? – Да. – То есть ты считаешь, что я правильно сделала, натравив четыре десятка оборотней на незащищенный город, в котором, вероятно, были и те, кто был ни в чем виноват? Ремус засопел. – Они убили вашего сына! Просто за то, что он родился не таким, как они! Они вас пытались убить! – Ремус подумал, что за последнее он и сам растерзал бы любого одними зубами. – Генри тебе рассказал, – пробормотала Валери. – Я могла бы и раньше догадаться. Ремус неприязненно вздрогнул, услышав это имя. Оно выдавало близость, о которой он сам и мечтать не смел по-отношению к этой женщине. – Вы любите его? – спросил он, ковыряя трещинку на памятнике. – А тебя это разве касается? – вкрадчиво поинтересовалась Валери. – Любите или нет?! – крикнул он и прерывисто вздохнул, разжимая кулаки. Валери пристально смотрела на него, быстро что-то прикидывая, а затем сказала очень спокойно: – Доктор Генри Джекилл – мой единственный близкий человек. Он поддержал меня, когда все от меня отвернулись. И с тех пор не бросал никогда. Я бы доверила ему свою жизнь. Над памятником Капитолийской волчицы повисла мертвая тишина. Ремус медленно покивал, поджав губы. – Говорите, никогда не бросал. Тогда же он теперь? – он театрально оглянулся, словно ожидал, что профессор по защите от Темных сил сейчас выскочит из кустов. – Вы рискуете своей жизнью, находясь сейчас здесь, а где же он? Почему не помогает вам, почему не поддерживает? На сей раз Валери молчала ещё дольше. А затем оглушила его: – Сегодня ночью Генри приведет сюда почти весь мой Отдел. Только он знает, где находится колония, ведь когда-то он тоже жил здесь. Он перехватит Чарльза в лесу, до того, как до него доберутся дети Сивого и отведет к порталу, а мы будем прикрывать их. Ремус ошеломленно замолчал. – Вы... вы собираетесь напасть на колонию? – севшим голосом спросил он, на секунду забыв о снедающей ревности. – Валери, нет... вы не можете.. вы не должны, вы же не... вы привели сюда этих детей! Вы привели сюда Луну, и...и Маленького Тома! И вы же их и убьете?! – что-то нехорошо потемнело в её глазах. – Да как вы можете?! Вы не сделаете это, вы же не убийца! Вы н... – С чего ты взял, что я не убийца? – спросила она. Ремус осекся. – Я помню, как Маленький Том стал оборотнем. Его покусала Мята. А Сивый убил его родителей. Просто потому что никто их не остановил. Тома некуда было деть, в мире нет приютов для маленьких вервольфов. Поэтому он оказался здесь. Это замкнутый круг. И если я правильно помню, ещё несколько недель назад ты мечтал быть в числе тех, кто поможет его разорвать, – она подошла ближе. – Ты очень изменился, Ремус. – Вовсе нет! – запротестовал Ремус, но тут же понял, что она права. – Как бы там ни было... у тебя ещё есть время решить, на чьей стороне сражаться этой ночью. Но знай. Как только я увижу, что ты охотишься на людей – выстрелю. И на этот раз не промахнусь. Спустя час Ремус сидел у себя в хижине и гипнотизировал пузырек с зельем. Доводы «за» и «против» сцепились в его голове как осы. С охоты они с Валери вернулись раздельно, Ремус не видел её с тех пор, но не сомневался, что она готовится к бою. Он слышал, как растет тревога в колонии, даже выслушал долгую речь Сивого перед новичкам о том, что они – высшее звено эволюции, сверх-люди, что сегодня ночью они наконец почувствуют, каково это – быть частью одной великой Стаи, и так далее, и так далее. Он говорил очень громко, свет костра делал его внушительную фигуру ещё более внушительной и пугающей. Все новички ждали и боялись, у некоторых это было первое превращение. И Ремус, стоя перед Сивым и сжимая во влажном кулаке пузырек с Волчьим Противоядием пугался того, как глубоко западают в душу слова того, кто поломал его жизнь. «Хотя почему поломал?» – думал он, глядя, как свет керосиновой лампы, освещавшей хижине, плещется в зеленоватом тумане зелья. «Может быть он прав. Это не он сделал нас такими. Это люди. Они сами виноваты. Оборотень кусает, потому что такова его суть. Если бы волшебники лучше относились к таким, как я, нам бы не пришлось прятаться. Мы могли бы жить на равных. Но нас загнали в горы, хотя мы сильнее и можем взять то, что принадлежит нам по праву – нашу свободу и право быть теми, кто мы есть...» Он стиснул пузырек в руке и вышел из хижины, намереваясь разыскать Валери. План созрел в его голове, такой удивительно простой и ясный, что Ремус поразился, как это раньше до этого не додумался. Разделить зелье между детьми. Показать им, что представляет из себя колония Сивого в лунном свете. Дать им возможность выбора. – Вы не видели Иону? – спрашивал он, то у одних, то у других. В центре лагеря готовили место для совместного, публичного превращения. Проходя мимо хижин, Ремус видел, как матери привязывают детей к столбам, увещевая, а дети смотрят на них и доверчиво кивают. – Ты не видела Иону? – спросил он, разыскав в полевой кухне Луну, но и Луна её не видела. Валери словно испарилась. Он остановился на центральной площади лагеря, недалеко от кухни и потеряно оглянулся, почесывая волосы. – Потерял свою Мамочку, Люпин? – вежливо поинтересовался Лука, проходя мимо и больно толкая его плечом. – Не твое дело! – огрызнулся Ремус. Вообще-то он дал себе слово, что не будет лишний раз конфликтовать с Лукой, раз уж у того итак с головой не всё в порядке, но сейчас не смог сдержаться. Злость, осевшая на самом дне, всколыхнулась. – Ох-хо-хо, а может быть и моё! – витиевато изрек Лука, разглядывая свои ногти. – Может быть я знаю, куда она пошла? – Куда? – рывком обернулся Ремус. Лука откинул голову назад, глядя на Ремуса с видимым превосходством. – Не скажу. Может мне надоело видеть, как она позорит себя, путаясь с тобой. Ремус вернулся к нему, подрагивая от плохо скрываемого бешенства. – Слушай, что тебе от меня надо? – сдавленно произнес он, напирая на Луку так, словно хотел втоптать его и пройтись сверху. Лука отступил на пару шагов, но лицо его оставалось таким же ехидным и язвительным. – Какого черта ты до меня доебался? – Да ничего, – Сивый-младший вдруг напустил на себя ужасно озабоченный вид. – Понимаешь, меня просто ужасно бесит это: ты явился сюда, на чужую территорию, отказываешься от честного поединка за право быть здесь, – Лука вдруг пихнул его в грудь, а не успел ошалевший Ремус прийти в себя от такой наглости, повторил. В голове Люпина застучали барабаны. – Ты здесь ещё никто и ничто, Люпин, а уже присмотрел себе самку, – нежно промолвил он. – Нет, я понимаю, что происходит. Она своего щенка потеряла, замену нашла, нового щенка притащила, а то, что она этого щенка ещё и трахает в лесу, тайком, ну так это нормально, у неё же вообще с головой не в порядке. Но ты-то... мог бы присмотреть себе кого-нибудь поинтереснее, – кожа на его покалеченном носу собралась складками, когда он оскалился – это было последнее, что Ремус хорошо запомнил, балансируя на границе терпения и безумия. – ...чем старая шлюха.
* * *
Маленькая неприметная могилка находилась на небольшом отдалении от городского кладбища. Жители отказались хоронить Бо на своей земле. За витиеватой, поросшей плющом оградой стояли пышные памятники и мавзолеи, но время и пожар сожрали все, и только крошечная могилка за её пределами выглядела аккуратной и прибранной. Холмик снега и небольшой камень с инициалами. Валери просидела возле него целый час, рассеяно поглаживая ладонью гладкий камень. В лагерь вернулась на закате и сразу почувствовала, что там что-то не так. Что-то происходило на главной площади, все шли туда, дети так вообще бежали с прискоком и Валери прибавила шаг, вслушиваясь в шум и крики впереди. А затем побежала. На небольшом свободном пятачке, окруженном радостной, жадной до крови толпой, два обезумевших молодых волка в человеческих телах рвали друг друга на части. Они схватывались так, словно сейчас, вот-вот один оторвет другому голову, расцеплялись, скалились, напряжение лопалось за секунды и публика в ужасе и восторге расступалась, когда они схватывались. А потом кричала и подбадривала дерущихся, жадно улыбаясь и требуя больше, больше, больше крови. Длинные волосы Луки растрепались, испачкались, у него была разбита губа и когда он скалился, видно было розовые, почти красные зубы. Кровь капала и с руки, видневшейся в разорванном рукаве. Он прошелся по кругу, мягко переступая кривыми тощими ногами. И Валери увидела его противника. Темно-синий свитер, в котором Люпин частенько сидел в холодной школьной библиотеке, был разорван от самого воротника, обнажая шею, плечо и грудь, рассеченные когтями Луки, волосы его слиплись от пота и крови. Лицо, белое, окровавленное, горело звериным бешенством. Растопырив руки, Лука прошелся вокруг него, гадко смеясь и точно так же тараща на него свой единственный глаз, а потом бросился на противника намереваясь повалить на землю. А противник, Люпин, правильный, вежливый и спокойный тихоня Ремус Люпин огласил лагерь утробным, клокочущим рычанием, тараща безумные глаза и вцепился в Луку в ответ, изо всех сил упираясь ногами в снег. Со стороны можно было подумать, будто эти двое горячо обнимаются. Пару секунд они упирались друг в друга, пытаясь подавить силой, а затем ненависть судорожно прорывалась, руки наносили ужасающие удары, ноги соскальзывали и казалось – ну вот, сейчас один добьет другого! И они расцеплялись, запугивая друг друга оскалом. Сивый наблюдал за поединком с совершенно спокойным, серьезным выражением, вокруг него стояла свита, побежденная Лукой. Никто не сомневался в итоге боя. – Какого черта, что произошло? – Валери разыскала в толпе Грума. Бородач стоял в первом ряду и посмеивался, скрестив на могучей груди руки. Для пожилых воинов такое зрелище было скорее детской забавой, чем поединком не на жизнь, а на смерть. – А ты не видишь? Бой за территорию, песочницу нашу не поделили! – и он засмеялся, довольный собственным остроумием. В этот же миг толпа радостно взревела – противники повалились на землю и запутывались на ней в смертельный узел, явно ничего и никого не замечая. Греко-римская борьба со смертельным исходом. Валери подалась вперед. – Не на-адо! – протянул Грум, мягко отстраняя её. – Как ты потом мальцу в глаза смотреть будешь, если влезешь в такой-то момент, это ж главное событие в жизни каждого волчонка! Не мешай! – Помнишь, как Сивый тебя уделал? – подал голос Рам Черный, заросший и страшный. Грум сипло хохотнул и покивал. – Еле отходили, нет? Эти вот уже минут десять грызутся, скоро видать закончат. Ремус сам не понял, как они оказались на земле. Он вообще не понимал, что происходит, все остальные чувства, голову его наполнял дикий ультразвук, весь мир, всё потонуло в желании убить, убить, убить. Теперь они с Лукой не отступали и не нападали, они сцепились в последний раз, пыхтели, ощерив от усердия зубы, не издавали не единого звука, только ненавидели друг друга, яростно и люто. Понятно, почему Лука стал главой местных воинов. В сражении он действовал не как человек, даже не как волк, а как механизм, настроенный на убийство. Нет страха, нет самосохранения, сколько бы Ремус не молотил его и не драл, жилистые руки заламывали его шею и плечо, давили, давили, давили... Ремус нащупал комок смерзшейся в камень земли, вскинул его, взрывая фонтан снега и грязи и врезал им по люто горящему глазу врага. Лука взвизгнул от боли, но даже его секундного замешательства Ремусу было достаточно. Он вывернулся, повалил соперника, и... он сам не понял, что случилось, видимо ярость, ненависть и этот чертов свербеж в деснах его доконали. Он столько лет сдерживал в себе злость, опасаясь ранить друзей, что сейчас она выплеснулась во всей своей уничтожающей силе. Все умелые, мощные выпады Луки он блокировал с таким отчаянием, что рисковал сломать себе пальцы. И давил, давил так, что наверное с легкостью мог бы раздавить. Лука бился, рычал, извивался, все ещё нагло смеясь над попытками Ремуса его победить, отдувался и орошая лицо Ремуса брызгами крови, но сбросить никак не мог. Тонкие черные волосы облепили его изуродованное лютое лицо, он сучил ногами, пытаясь лягнуть Ремуса в бок, в спину, ударить, сбросить, но тот не реагировал на боль и только подавлял все его попытки. В парализованный яростью мозг настойчиво рвалось какое-то огромное, бесконечно важное воспоминание, но Ремус не обращал внимания, и тут... Вместо рычания, рвущегося сквозь стиснутые зубы Луки, Ремус услышал всхлип. Жалобный мученический всхлип. Золотистый глаз расширился в каком-то тупом, отчаянном ужасе, Лука рванулся, глядя на Ремуса с непонятной мольбой, вцепился в него, жадно сминая свитер у него на руках и спине, а потом все его тело несколько раз конвульсивно дрогнуло и... обмякло. Сначала Ремус ничего не понял, а когда понял, расцепил руки, шарахнулся от Луки как от огня, оскальзываясь на снегу. По толпе пробежал ропот, затем раздались смешки, но все смолкло, когда униженный, злой и в тысячу раз более опасный Лука взвился с земли, одновременно выхватывая что-то из рукава. Ледяная вспышка распорола воздух в дюйме от лица Ремуса. – Я ТЕБЕ КИШКИ ВЫРЕЖУ! – срываясь, завизжал он, встряхивая ножом. По его лицу бежали слезы. Он напал ещё раз, ещё, ещё. Ремус отступал, уворачивался от новых и новых взмахов, но долго так продолжаться не могло. Он устал, а Лука, подстрекаемый позором и ненавистью, мог бы сейчас справиться с десятком. В какой-то миг лезвие свистнуло совсем рядом с лицом, Ремус оступился, упал... – Лука, прекрати! – закричала откуда-то Валери. Лука резанул ножом, но в этот же миг у него на руках повисло трое волков, а Ремус успел закрыться рукой. Удар, рассчитанный на горло, пришелся по руке, лезвие обожгло его... Нечеловеческий, отчаянный вопль огласил поляну. Все, кто повис на Луке, оглянулся, несклько человек, в том числе и Валери, бросились к Ремусу, который катался по земле, сжимая окровавленную руку и молотил по снегу ногой. – Серебро! – хрипло каркнула Луна, отшатываясь от руки Ремуса, испещренной обожженными капиллярами. – Это серебро! Толпа взорвалась яростными криками: – Подлость! – Преступление! – Это запрещено! – Это позор! Но все крики стихли, когда к Луке, которого удерживало сразу трое, протолкался Сивый. На лице старого волка неверие схлестнулось с ужасом и отвращением. Лука, лохматый и окровавленный, согбенный одним из своих в три погибели, поднял голову и взглянул на отца, подрагивая от пережитого. Сивый размахнулся и влепил ему пощечину тыльной стороной когтистой руки, так что голова Луки мотнулась в сторону. – Ты больше не будешь Воином. Ты даже не будешь мне сыном, – прошипел он. – Потому что мой сын не может носить этот металл. – Отец... – И мой сын не может применять его против своих. Уберите его, – пренебрежительно бросил Сивый, обращаясь к остальным своим сыновьям. – Свяжите покрепче, чтобы не разорвал веревки, когда превратится. – Отец! – После охоты... – губы Сивого задрожали и выгнулись. Не то от скорби, не то от величайшего презрения. – Уведите его в лес. – Папа! – в панике завизжал Лука. – Отец, нет, пожалуйста, только не это! Не-е-ет! Нет, я прошу тебя, умоляю, отец! Не-е-е-ет! Он бился и вырывался, пока его не увели. Фенрир Сивый отвернулся, не слушая его удаляющиеся вопли. Посмотрел на серого Ремуса, которого уже колотил озноб. Несколько Матерей склонилось над ним, гневно смаргивая слезы и шмыгая носом, Валери туго затянула шину, перекрывая серебру доступ к остальному телу. – Вылечите его? – небрежно спросил он. – Мальчик нужен мне живым сегодня. Он теперь Бета. И он ушел, не заметив, каким взглядом прожигает его спину Валери Грей.
* * *
Ремуса спас тот пузырек противоядия, которое он так и не успел выпить. Оказалось, оно не только подавляет разум оборотня, но и залечивает раны, нанесенные серебром. Только если смазать их как следует. Озноб прошел. Бледный, слабый, но все же живой, Ремус сидел на куче меховых шкур, которые служили в колонии постелями и смотрел, как Валери промывает уже затянувшуюся и обычную рану на его руке. Зелье высосало из неё весь яд. Больше не осталось ни капли. Свет подрагивал в керосиновой лампе. На улице сгущались сумерки. До восхода луны остались считанные часы. В палатке густело, скапливаясь, гнетущее молчание. Ремус знал, о чем думает Валери. Он сам думал о том же. Сивый назвал его своей Бетой. Он мог бы назвать любого из своих Воинов, но назвал Ремуса, потому что он, хоть и не совсем честно, но стал первым, кто одолел его сына. И теперь у него нет выбора. Теперь он главный Воин стаи. Бета. И этой ночью, когда начнется охота, всё его сознание будет во власти Сивого. Он будет убивать и убьет столько людей, сколько будет угодно Сивому. Будет убивать охотников... жителей в деревне... простых людей... или Сивый снова поведет свою стаю в Темный лес. В Хогвартс. Ремус смежил веки. Мерлин, если бы можно было повернуть время вспять. Он бы никогда не отправился сюда. Каким же идиотом он был, когда думал, что сможет справиться... что сможет защитить. Он влез в ловушку, послушно, как один из тех кроликов, на которых они охотились. Он не смог бы защитить Валери, не смог бы этого никогда. А теперь он, или кто-то другой под его началом и убьет её, потому что она, как глава своего Отдела, будет в авангарде. Он натужно сглотнул. Этого не может быть. Этого не может, не может быть... И не будет... Решение, которое незримо, почти неощутимо кружилось в его мыслях, показалось Ремусу во всей своей простоте. Он знал, что надо сделать, чтобы наконец разорвать этот круг. От ужаса и страха свело все поджилки, но теперь уже было поздно искать выход. Он был. Всего один. – Я хочу, чтобы ты сделала это, – хрипло прошептал он, глядя на подрагивающей в лампе огонек. – Ты сделаешь? Валери резко разорвала чистую, белую ткань, служившую бинтом. Когда Ремус посмотрел на неё, она взглянула на него в ответ, тяжелым, холодным взглядом, но ничего не сказала. И не стала спорить, или переубеждать его. Это только укрепило Ремуса в мысли, что он прав. Теперь оставалось самому не дать слабину. Но Боже мой... как же это все-таки страшно. Быть живым и понимать, что жить тебе осталось всего несколько часов. – Ты должен уйти, – произнесла она, впервые за всё время с того самого момента, как нож Луки вспорол его руку. Валери бинтовала её и упорно не желала смотреть Ремусу в глаза. – Сейчас. Уходи как можно дальше в лес, там ты не услышишь его зов. Ремус улыбнулся и покачал головой. – Я услышу его. Я бы услышал его даже под действием противоядия, так уже было. Оно меня не остановило. Валери вскинула на него взгляд и Ремусу на секунду всерьез показалось, что она сейчас на него накинется с кулаками. – Тогда зачем ты пришел сюда? – прорычала она, до смешного напомнив ему Луку. – Я верил, что справлюсь. Хотел спасти тебя, верил, что помогу спасти всех, – Ремус поднял здоровую руку и уже без всякого смущения или неуверенности коснулся ладонью матовой веснушчатой щеки. – И не спас никого. Губы Валери дрогнули. Она странно и коротко дернула головой, словно хотела поцеловать его ладонь, или ткнуться в неё носом, но ему наверняка показалось, потому что она тут же отстранилась от неё, затянула узел на его руке и встала. А Ремус уже закинул чепец за мельницу и ему было нечего терять. – Валери... – позвал он, когда она уже была у выхода. – Я хочу попросить тебя ещё кое о чем. Она оглянулась. Ремус грустно улыбнулся, глядя на неё снизу-вверх. – Поцелуй меня, – попросил он. – Один раз. «Последний раз» Ему хотелось добавить, что больше они никогда не увидятся, но слова застряли в горле. Впрочем, Валери и сама это понимала. Может потому и молчала эти бесконечные несколько мгновений, глядя на него сверху– вниз, в подрагивающем янтарном свете лампы. А потом... потом она чуть заметно дрогнула, словно не решаясь, сделала несколько шагов и опустилась на колени, перед сидящим у стены Люпином. Несмотря на весь ужас, обуявший его, сердце Ремуса в этот момент было самым живым на свете. И билось так горячо, как не билось никогда. – Бедный глупый мальчик... – едва слышно прошептала вдруг Валери, тихо покачав головой и погладила лицо Ремуса ладонями. – Зачем же ты пошел за мной? И она поцеловала его. Коротко, тепло и сухо... в первую секунду. А затем откуда-то нагрянула огромная горячая волна, подхватившая их обоих. Не помня себя, Ремус подался вперед, обхватывая руками тонкое, податливое тело, поцелуй из мягкого, исполненного жалости стал жадным, голодным. Она обнимала его за плечи, нежно когтила их, лохматила волосы и целовала, целовала так, как ещё никто и никогда его не целовал. Ремус задыхался от сдавившего грудь, сладкого, горячего, ослепительного и живого... Ему казалось, что он шел к этому невероятному мигу всю свою жизнь! И теперь ему было совсем не жалко отдать её. Он сам не понял, как выпустил её губы, как прикусил, присосался к скуле, к уху, припал к шее, стараясь не оставить без внимания ни один дюйм. Ремус уже совершенно не владел собой, важно было только то, что это она, его Валери, она была здесь, с ним, её прерывистое быстрое дыхание, горячее тело, которое он наконец-то бесконтрольно пожимал ладонями, её душистые волосы, пропитавшиеся чистым ароматом леса... – Стой... стой, прекрати, – выдохнула она гаснущим, дрожащим голосом и остановила его, обнимая ладонями его голову у себя на груди. – Ну всё, успокойся... нельзя, Ремус... нельзя... Ошалевший, пьяный и ничего не понимающий, Ремус поднял голову, уткнувшись в Валери горячим лбом. Потемневшие от желания карие глаза встретились с влажными, серыми. Непонятно зачем, они все же боролись с охватившим их безумием. Секунду или две. А потом схлестнулись снова. И теперь уже никому и в голову не могло прийти остановиться.
* * *
Ремус проснулся среди ночи. Всего через несколько часов, после того, как его взмокшая, горячая голова коснулась подушки. Проснулся, потому что ему было больно. И эта боль не уходила. Первое, что он увидел, когда открыл глаза – пустой, примятый мех рядом. – Валери... – выдохнул он, приподнимаясь и новый всплеск боли, куда более сильный, чем тот, что заставил его проснуться, скрутил тело дугой. Даже сейчас, ещё не превратившись, он слышал на себе её запах. А потом, когда он превратится... Мерлин, он же найдет её! Ремус задохнулся, когда спазм сдавил все органы, меняя их. – Валери... – он попытался встать, но понял, что что-то не так, оглянулся и увидел толстые цепи, тянущиеся от его рук и ног к дереву, вокруг ствола которого крепилась его хижина. – О Боже... нет... нет-нет-нет! – боль, сопровождаемая отвратительным хрустом прошлась по его плечам, выламывая руки под кошмарными углами. Он закричал, повисая на своих цепях. Зверь ломал его тело, всеми возможными путями прорываясь на свободу. И Ремус уже ничего не мог поделать. Ему остался только крик. А снаружи творилось безумие. Многие собрались на центральной площади, чтобы обратиться вместе, некоторые прятались по своим хижинам, привязанные к столбам дети бились и надрывались: – Мама, мне больно, больно, помоги мне! А их матери бежали из хижин прочь, чтобы превращаясь не ранить их. Целое озеро тел корчилось и кричало в ночи, люди катались по земле, бежали прочь, пытаясь укрыться от всепроникающего, мучительного света луны. И не было спасения. И в самом центре этого моря страдания и боли стоял оборотень, освободивший сорок человек. Фенрир Сивый обращался легко, человеческая кожа просто отпадала от него, как пленка, из неё во все стороны лез мех, и гигантский черный волк, в два раза больший, чем любой другой в этой колонии, вырастал из него, поднимался и глаза его, дикие и безумные жадно смотрели на лес, куда пятнадцать минут назад убежал человек. И за границей которого лежала самая желанная добыча – целая куча не искусанных, свежих, сладких детей, ждущих своей участи в теплых постелях древнего замка... Но он знал, что перед этим ему надо преодолеть одну маленькую, незначительную преграду. – Он будет вести стаю по той стороне, – кричала Валери Грей, обращаясь к лучникам на деревьях и указывая на спуск в ущелье. Вооруженная серебряными стрелами, ножами и всем, чем только можно, она стремительно возвращалась на свою позицию. Её правая рука, Карадок Дирборн в облике лесного медведя громко топал вслед за ней, оглашая морозную ночь негромким рычанием. Пар вырывался из его пасти. – Не со стороны болота, как мы думали раньше, лед поломался, в случае отступления туда! Не! Идти! В стаю пойдет тридцать волков, остальные – дети, они остались в лагере. Пропустите ровно пятнадцать штук, не трогать их, иначе Сивый изменит тактику! Они попадут в ловушки, ими займется Браун и его люди, вторую кладите прямо здесь! Вторую половину поведет Бета, этих кладите прямо здесь. И стреляйте только по лапам, всем ясно?! Едва закончив эту речь, Валери на ходу обратилась пумой, легко вскарабкалась по одному из деревьев, в гуще ветвей снова стала человеком. Пленник был уже фактически у портала. Всего несколько минут – и он будет в Хогвартсе, Дамблдор позаботится о нем. Но оборотень намного быстрее любого другого животного. Именно поэтому они здесь. Она натянула лук. Главное, не промахнуться. Главное, чтобы они выдержали эту ночь. Чтобы выдержала она. Увы. Не мир волшебников, не мир маглов ещё не изобрел цепь, способную удержать оборотня. Когда Альфа, обернувшись во всей мощи своего неправильного, благородно горбатого тела встал на задние лапы в окружении новообращенным, и огласил ночь протяжным воем, его Бета вырвался из пут, вырвав с мясом стальные кольца, которыми цепь крепилась к корням дерева. В мире волка нет и не будет ничего важнее призыва вожака. И он откликнулся на него долгим, печальным воем. А вместе с ним – по меньшей мере три десятка волков. И не успело эхо их воя затихнуть в ущелье, как со стороны леса раздался ответ и вожак оскалился: соседняя стая, маленькая, слабая много раз битая, все же пришла на помощь, чтобы разделаться с общим врагом. Потом он, возможно, убьет их, чтобы впредь не вздумали соваться на его территорию. Но не сейчас. Сейчас они ему нужны. Хорошо, что не все человеческое в нем погибло. Почти пять десятков волков устремилось той ночью в лес. Охотники оказались в ловушке. Когда изломанные природой, неправильные фигуры начали выползать в снег из ущелья, когда они побежали по снегу, чувствуя присутствие людей, стало ясно, что прежний план не годится. Отряд, притаившийся по берегах высохшего потока не справится с таким количеством. Валери Грей отдала команду, так что её голос разорвался в притихшем лесу и лучники открыли огонь. Оборотни скулили, визжали, падали и кубарем катились по земле, содрогаясь и пытаясь выгрызть из себя серебряные наконечники. Следующие за ними оказались умнее и бросились на деревья, пытаясь достать лучников. Стрелы втыкались в их спины и лапы, лес содрогался от рычания, воя, треска ломающихся веток и истошных, душераздирающих воплей упавших на землю лучников. Волки бросались на них и рвали, пока чья-нибудь милосердная стрела не избавляла павших от мучений. Снег покраснел. Двое оборотней схватились с гигантским бурым медведем – он вставал на задние лапы и отметал противников. Маленькая пума, прыгнув прямо с ветки вцепились оборотню в спину, расцарапала его, разорвала его мех, волк пронзительно завизжал и сбросил её на землю, пума кубарем прокатилась по снегу и ноги уже человеком. Не успела Валери Грей вытереть окровавленный рот, как её враг поднялся, но тут же получил стрелу в одно плечо, другое и наконец – в сердце. – Откуда взялась вторая стая?! – кричал её напарник, отступая и отстреливаясь. – Ты сказала, что будет ровно тридцать! Когда волк прыгнул на неё, Валери успела превратиться в пуму, спихнула его, пнув всеми лапами в живот, встала уже человеком и, добила оборотня выстрелом, едва он упал на землю. – Об этом речи не было! – рявкнула она. – Ни единого-мать-его-слова! На Корнера бросилось несколько волков, но он совой взлетел на ветку, выстрелил, не заметив притаившегося в кроне волка. – Джона! – закричала Валери, но в её отряде стало ещё на одного напарника меньше. В снег упало бездыханное тело. – Грей, надо уходить! -закричал Дирборн, когда горстка уцелевших охотников сбилась в кучу, окруженная со всех сторон волками. – Мы не продержимся, надо идти к границе, трансгрессировать! – Как?! – рявкнула она, перекрывая свист стрел и визг оборотней. – Портал уже ушел, сеть не работает, если только ты не научился перемещаться за её пределами! – И за нами деревня! – крикнул старик Браун, подоспевший на место бойни примерно двадцать минут назад, со своим отрядом в белых камуфляжных мантиях. – Им защищаться нечем! Отпустим их сейчас, и они сметут там каждого жителя! – он ловко вытащил узловатыми руками ножи. – Вы как хотите, а я останусь здесь! И умру! Только скажите моему болвану-сыну, чтобы не вздумал писать надгробную речь! Дышащий смертью морозный воздух затрясся от гогота охотников. – Идем к болоту! – заорала Валери. – К топям! Она вспорола свою ладонь и волки взбесились, учуяв запах крови. – Вот это правильно, девочка! – радостно поддержал её Браун, занося лезвие над своим жилистым запястьем. – Потопить их, тварей, и дело с концом! Превращаясь в животных, исчезая в кустарнике, охотники бросились в указанном направлении. Валери, Браун и Дирборн, как самые сильные остались прикрывать. Ловушки, расставленные ею лично и Брауном в пересохшем русле, сработали. Оборотни натыкались на них, визжали, отскакивали, искали дорогу и дали охотникам время, чтобы перевести дух и заново распределить силы. След крови сводил их с ума, они не успокоятся, пока не доберутся до источника. Значит всё идет по плану. – Ох, Мерлинова срань! Валери оглянулась. Браун растянулся на земле, подскользнувшись на скользкой горке. – Иди, Браун, иди-иди, я их задержу! – Валери помогла ему встать. – Что значит «ты задержишь»? – он задыхался и держался за сердце. – Ты что это удумала? А? – Ничего особенного, мой дорогой мистер Браун, обычное безрассудство, – торопливо бормотала она, вытаскивая из колчана старика стрелы и засовывая в свой колчан. – Тебе умирать нельзя, ты ещё с сотню ребят натаскать можешь, а я как учитель, похоже не состоялась! – она горько усмехнулась. – Кто-то должен их задержать, дать вам время. – Ты чего это? – перепугано прошептал старик, хватая её за запястье. – Не вздумай! Я тебе не позволю! – Ох, позволишь, старый ты дурак, или я просто оглушу тебя и скормлю им на обед! – рассмеялась Валери, утирая перемазанное кровью лицо, и быстро поцеловала старика в плешивую голову, а потом сжала его лицо ладонями и пристально посмотрела в глаза: – Вот тебе мой последний приказ: не добивай оставшихся в колонии детей и Матерей. Запри их в Мунго. Позаботься о них, в конце-концов, они всего лишь дети. Они ни в чем не виноваты и никого не убивали. Сделай, как я говорю. Или я буду являться тебе до конца твоих дней. – Не так уж много их осталось, – проворчал он, поджал дрожащие от негодования и гордости старческие губы, бросил на Валери быстрый взгляд, с силой схватил её за плечи и коротко встряхнул. – Ты всегда была лучшей из моих учеников, девочка. – А ты лучший учитель. Прощай! Валери отпустила его, зарядила лук и стала ждать. Тело её сотрясалось от страха, ей не хотелось умирать, не хотелось, чтобы это произошло вот так. Но разум её был чист и холоден. Она знала, ради чего и ради кого это делает. Чтобы не поддаваться панике, начала петь первое, что пришло на ум – старую детскую считалку, в которую когда-то играла с маленьким милым Бо: Увидев противника издалека, она натянула тетиву. «Хикори, Дикори, Док, Мышка взобралась вверх по часам, Часы пробили час...» Первый оборотень прыгнул. Валери выстрелила. Зверь взвизгнул, захлебнувшись воплем и кучей повалился в снег.
«Мышка сбежала вниз, Хикори, Дикори, Док» «Хикори, Дикори, Док, Мышка взобралась вверх по часам, Часы пробили два...»
Второй оборотень на миг замер, учуяв кровь сородича, ощетинился, зарычал, прыгнул на дерево, с дерева прыгнул на женщину, вмиг ставшую пумой. Животные покатились по земле, но пума была умнее.
В темноте снова раздался топот лап. Светлый и небольшой, по сравнению с другими, третий оборотень увернулся от стрелы совсем как человек, Валери торопливо зарядила другую, но он снова пригнулся. Их разделяло всего десять футов... пять... Руки все-таки задрожали, но когда волк прыгнул, она невольно вскрикнула, отступая и зверь приземлился в снег совсем рядом с ней, озадаченно внюхиваясь и скалясь. На Валери взглянули золотисто-карие, умные глаза. – О Боже... – прошептала она. – Только не ты... Оборотень зарычал, попятился на пару шагов, перебирая в снегу своими неправильными, непропорционально длинными лапами, сжался в комок и Валери уже решила, что случилось чудо... А потом оборотень вдруг пригнулся к земле, оглушительно зарычал, оттолкнулся всеми лапами. И прыгнул.
"Нет негодяя, который был бы настолько глуп, что не нашел бы ни одного довода для оправдания своей подлости."
Карл Теодор Кёрнер
Питеру Петтигрю ужасно не везло. И дело тут не в том, что он сам делал что–то не то. Сама судьба толкала его на путь сплошных неудач. Мало того, что ему пришлось работать на рождественских каникулах, в то время как все его одноклассники развлекались и наслаждались жизнью, так его ещё и выгнали раздавать эти идиотские листовки в самый Сочельник. Погода испортилась, снег валил такой, что из–за него, а ещё из–за дурацкой шапки Санта–Клауса Питер едва видел лица людей, которым пытался всучить буклеты чистящего средства для пола. – Мистер Клин Свифт. Чистый пол — счастливое Рождество! – бубнил он, протягивая листовки во все стороны. Люди, как обычно, не реагировали и спешили по своим делам, обходя стороной одинокую фигуру посреди заметенной набережной Темзы. – Мистер Клин Свифт. Чистый пол — счастливое Рождество!
Какой идиот придумал этот слоган? Наверное тот же, кто решил, что если листовки будет раздавать Санта–Клаус в полном обмундировании, эту дрянь для чистки полов охотнее купят. Чушь собачья. В доме Петтигрю полы всегда идеально чистые, одежда — идеально отглажена, еда — идеально вкусная, а вот счастьем даже не пахнет. С первого дня, как Питер вернулся из Хогвартса, мать с этой своей жуткой улыбочкой проедала ему плешь, напоминая, что денег нет, что плата за жилье растет, что у них масса долгов, а она слишком больна и стара, чтобы работать и тащить на себе ещё и взрослого сына. А ещё её подружка, чей сынок работает чиновником в Министерстве под началом мистера Нотта и недавно купил своей матери дом на побережье. Питер сбегал от этих разговоров под снег и соглашался работать кем угодно, лишь бы только не слушать материнский бубнеж. Вот только как бы он ни старался, на него никто не обращал внимания. Прохожие, увешанные свертками в оберточной бумаге, спешили по домам, где их ждали семьи, светящиеся елки, праздник, куча еды... «А ведь Он прав», – думал Питер, с неприязнью глядя на высокомерную толпу маглов, которые всем своим видом показывали, что они слишком важны и заняты, чтобы обращать на Питера внимание. «Почему мы не управляем ими, мы ведь сильнее, мы больше знаем об этом мире. Как это глупо со стороны волшебников — прятаться от тех, кто намного глупее их. Всем было бы лучше, если бы волшебники управляли маглами. У меня есть волшебная палочка, я могу заставить их взять эти дурацкие листовки. Или нет, я могу заставить их просто отдать мне свои деньги. Тогда мне не пришлось бы стоять сейчас здесь. Если бы они знали, на что я способен, вели бы себя уважительнее. Они не только брали бы эти листовки, но ещё и умоляли бы: принеси нам ещё, милый, добрый Питер!»
Такими мыслями Питер по нескольку часов подогревал в себе ненависть, чтобы окончательно не замерзнуть и не отчаяться. Его всё злило: отсутствие денег, «друзья», которые за все каникулы так ни разу ему и не написали, два свитера, которые мама заставила натянуть перед выходом на работу. Теперь он одновременно потел и умирал от холода, потому что все время стоял на месте. А ещё одноклассники. Вот, казалось бы, многолюдный центр Лондона, последнее место на Земле, где могут оказаться воспитанники древнего волшебного замка. За несколько месяцев Питер ужасно устал от их лиц и отчаянно молился, что никто из них не увидит его в идиотском, красном бархатном костюме, с бородой и в колпаке. И всего несколько дней назад, когда он сидел на скамейке, наслаждаясь одиночеством и обеденным перерывом, к нему вдруг подошел никто иной, как Марлин Маккиннон. Конечно, Судьба просто не могла не подсунуть Питеру–Клаусу одну из самых симпатичных девочек факультета. – Привет, Питер, – негромко произнесла она, немножко улыбаясь и щурясь на бледном дневном свету. Питер так дернулся, когда она подошла к его лавочке, что чуть не подавился сэндвичем. – Не думала, что встречу кого–нибудь здесь. За то время, что они не виделись, Маккиннон осунулась, похудела, даже её золотистые волосы слегка потускнели и высохли. Из неё как–будто вытянули трубочкой весь лоск, вот только потухшие голубые глаза смотрели все так же чисто, а ярко–красный шарф делал её заметной и привлекательной. Вот только вид у неё был слегка отсутствующий, как будто мыслями Маккиннон пребывала в другой Вселенной. – Я... я тоже, – прошамкал Питер, опомнившись, поспешно утер рот рукой и спрятал обед в сумку, одновременно пытаясь затолкать туда же как можно больше листовок. Ему было неловко от мысли, что кто–нибудь из одноклассников узнает, чем он занимается. – А ты... м–м...живешь тут? – он не знал, надо ли ему встать ей навстречу, или нет, поэтому в качестве компромисса вытер руки о штаны. – Да. Моя бабушка живет неподалеку от Ковент–Гарден. Мы сейчас живем у неё. – А... а я думал ты... ну... – Питер замялся. Марлин стояла и смотрела на него. – Прячешься или вроде того. – Так и есть, – уставшее лицо Марлин тронула улыбка, а затем Маккиннон избавила Питера от мучений морали и села рядом. – Прятаться удобнее всего в толпе. В толпе ни один Пожиратель не вытащит палочку. – Да... может быть, – Питер чувствовал себя очень неловко, сидя с ней рядом. Раньше они с Марлин никогда не говорили наедине. И он не понимал, почему теперь она не прошла мимо, а села рядом. Он бросил на неё короткий осторожный взгляд. – Ну так...как... дела? Как только этот вопрос слетел с языка, Питер понял, насколько глупо было об этом спрашивать. Ну как у неё могут быть дела? Конечно, ужасно. И в самом деле, глаза Марлин наполнились слезами, но она только чуть шире растянула губы в улыбке, невидяще взглянула куда–то в толпу и пожала плечами: – А ты знаешь... не очень и плохо. А ты? Тут Питер совсем растерялся. Разве Марлин Маккиннон может быть интересно, как у него дела? Разве не она всегда оказывается в центре веселой компании? Разве она когда–нибудь обращала на Питера внимание? В общем, он растерялся, причем так, что вдруг, неожиданно для самого себя выложил Марлин в буквальном смысле все свои дела. Рассказал про отношения с мамой, про то, как его раздражает то, что из–за всех этих бесконечных мракоборческих операций у Министерства нет денег на прием стажеров, про хитрости раздачи листовок, про то, что ему вот уже неделю не пишут одноклассники, про Хогвартс... Марлин сидела рядом, вроде бы слушала, а вроде и нет, все так же невидяще глядя сквозь толпу и все так же прозрачно улыбаясь. Её отсутствующий вид странным образом подогревал неукротимое желание Питера говорить, говорить и говорить, но, к счастью, она сама прервала его на середине его рассказа о том, как он потерял свой обед в «Хогвартс–экспрессе». – Знаешь, Питер... – Марлин облизала обкусанные бледные губы и усмехнулась, все так же глядя в никуда. Питер увидел, что по лицу её ручьем бегут слезы и замер. – Я наверное всё делаю не так, да? – она прерывисто вздохнула, поспешно утерла слезы, так, словно скрывала что–то очень стыдное и встала с лавочки. – Ну... я пойду. – Ага... – пролепетал Питер, чувствуя себя полным придурком. Марлин виновато поджала губы и плечи, засунув руки глубоко в карманы коротенькой зимней куртки. – Пока. Счастливого Рождества, – она метнула в него бумажный самолетик, который сделала из листовки, пока Питер бубнел и ушла, ссутулившись и низко опустив голову. Маленькая одинокая фигурка в ярко–красном шарфе и голубых джинсах. Питер покачал головой. Если она и хотела быть незаметной, то явно не преуспела. Впрочем, все девчонки дуры.
Питер задумался, погрузившись в воспоминания о том, как Марлин облизывала губы, что не услышал отчаянный звонок велосипедиста у себя за спиной. Санта–Клаус, раздающий листовки на соседней улице, потерял управление на скользкой набережной и, проезжая мимо, выбил у Питера из рук пачку листовок. А его самого ещё и покрыл руганью за то, что он встал на пути. Питер бросился собирать листовки. Кое–кто из прохожих помог ему, большинство равнодушно проходили мимо и топтали его глянцевый отвратительный хлеб. Чертыхаясь и проклиная свою Неудачу, Санта–Питер ползал в снегу на коленях, собирая мокрые, противные листочки, как вдруг услышал у себя прямо над ухом: – Здравствуй, Питер. Этот голос шарахнул его в сто раз неожиданнее и сильнее, чем столкновение с велосипедистом. Питер подскочил, как ошпаренный, теряя листовки и остатки самоуважения и шарахнулся от небольшой компании в мантиях, которая неслышно подошла к нему в толпе. По правую руку от Катона в мантии с пышным бобровым воротником стоял Северус Снейп, «волосатая свечка», как его называл Джеймс, а по–левую — наглухо–застегнутый, бледный и красивый Регулус Блэк. Последний казался особенно мрачным и нервно поглядывал по сторонам, кривя губы, когда кто–нибудь из маглов оказывался слишком близко. Катон вежливо улыбнулся перепуганному Питеру, наклонился, высунул из мантии руку в бархатной перчатке и аккуратно подцепил за уголок листовку. – «Мистер Клин Свифт. Чистый пол — счастливое Рождество», – продекламировал он. Снейп обратил на Питера тяжелый взгляд, Блэк просто скривился. – Я смотрю, ты проводишь время с пользой для маглов, Петтигрю. – Что вам от меня нужно? – дрожащим голосом спросил Питер, поочередно глядя на слизеринцев. – Как вы меня нашли? Катон скользнул взглядом в сторону угрюмого Блэка и лениво обронил: – Это неважно. Мы ведь уже здесь? – он шагнул к Питеру, миролюбиво улыбнувшись и Питер попятился. – Нам нужно с тобой поговорить, Питер. – Вы хотите, чтобы я опять вам помог! – голос Питера задрожал ещё сильнее. – Я больше не буду этого делать... п–п...понятно?! – Нотт быстро взглянул в сторону. – Я не буду! Я...я не хотел, чтобы девчонка умирала! Вы сказали, что с ней ничего не случится, сказали, что это просто шутка! – Питер, успокойся... – попытался было утихомирить его Нотт, но едва он сделал шаг и протянул руку, Питер рванул и попытался было сбежать, как тут же врезался в Мальсибера, который все это время неслышно стоял у него за спиной. – О, где пожар? – он обаятельно улыбнулся, откидывая челку с темных глаз, оглядел Питера с головы до ног и улыбка его стала клыкастее. – Ну здравствуй, Санта. Питер затравленно оглянулся. Слизеринцы как–то незаметно окружили его и теперь ему некуда было деваться. – Тебе ведь сказали, нам надо поговорить, Петтигрю, – улыбка Мальсибера вдруг слегка потухла и в уголках его рта заострилась жестокость. – Ты ведь не хочешь, чтобы мы заставили тебя слушать? – Ну–ну, не стоит так, а то наш маленький друг решит, что мы ему угрожаем, Генри, – Катон положил руку в перчатке на его плечо. – Мы не собираемся на тебя нападать, Питер. Просто хотим побеседовать в спокойной обстановке. К тому же, – он переглянулся с Мальсибером, – У нас для тебя подарок. И мы хотели бы вручить его в более подходящем месте. Здесь... – он немного брезгливо окинул взглядом запруженную маглами набережную. – ...есть такое место?
Так они оказались в небольшой закусочной, одной из тех, которые открываются по десять штук на дню по всему Лондону. И закрываются на другой же день. Этой повезло больше других только потому, что она находилась недалеко от набережной и имела неплохой бар, что весьма неплохо, когда по соседству нотариальная контора. Питер сидел за столом, накрытом липкой клетчатой клеенкой, кусал ногти, обливался потом и затравленно смотрел на своих одноклассников. Кислый и унылый Снейп выглядел вполне привычно на фоне тускло освещенной, просаленной обстановки, а вот статные фигуры аристократов выглядели здесь так же неуместно, как выглядела бы бутылка коллекционного бренди в здешнем баре. Нотт старался не прикасаться к столу, испятнанному следами чашек, Регулус сидел очень прямо и казалось вот–вот отчаянно скривится, один Мальсибер чувствовал себя спокойно и листал меню. Девушка–официантка, сутулая, уставшая и немногим старшая их терпеливо ждала, стоя справа от Мальсибера и почему–то часто дышала, как будто ей было так же страшно, как и Питеру. – Нет, это просто невозможно, – вздохнул Мальсибер, просматривая список алкогольных напитков. – У вас есть бренди или виски? – Наше заведение не обслуживает несовершеннолетних, – прошелестела девушка, на которую гордый и холеный вид ночных клиентов явно произвел устрашающий эффект. Мальсибер поднял почерневший взгляд, чуть выгнул изломанную бровь и поднял голову. – Что? – Воды без газа, – приказал Катон, взглянув на официантку как на кухонного таракана, а когда она ушла, Нотт окинул беглым взглядом стены и посмотрел на грязноватый светильник у них над головой. – В этом месте я бы не рискнул заказать даже чай, – он снял перчатки и бросил их на стол. – Неужели во всем магловском Лондоне такая обстановка? Если так, понятно, почему у них такая грязная кровь. Мальсибер хохотнул, Регулус расплылся в кривой, снисходительной улыбке. – Что вам нужно? – жалким голосом спросил Питер. – Вы опять хотите, чтобы я помог вам в ваших...ваших...вы опять хотите убить кого–то? Официантка, которая в этот момент принесла заказ, поджала плечи, поскорее расставила все стаканы на столе и исчезла за прилавком. – Питер–Питер, мы же не убийцы, – увещевательно улыбнулся Катон. – Вы! Я все знаю! Вы говорили, что А... – Питер сглотнул, это имя царапало ему горло, словно комок проволоки. – Вы говорили, что она не пострадает, что это была просто... шутка! – Питер хватался взглядом за бледные лица слизеринцев, пытаясь хоть на одном из них поймать раскаяние. Регулус переглянулся с Ноттом. – Я не буду снова этого делать, – в ужасе пролепетал Питер. – Я не буду, вы меня не заставите! А если... если попытаетесь... я всё расскажу о вас! Всё! – он вскочил. Ни скучающий Снейп, ни нервный Регулус даже не шевельнулись, но Мальсибер выбросил вперед руку и с удивительной силой бросил Питера обратно на стул, да так, что стул проехался по полу с жутким скрежетом. – Сядь на место! – пренебрежительно процедил он и взглянул на друзей. – Мерлинова борода, все гриффиндорцы такие истерички? – Питер, мы не собираемся тебя заставлять что–либо делать, – Нотт облокотился на стол, переплетя пальцы рук у себя перед лицом. – Но имей в виду, «всё» – значит «всё». Если кто–то из нас окажется в кабинете Дамблдора, старик узнает и о твоей роли в этой истории. Вряд ли твоя матушка будет рада, если ты угодишь в Азкабан, не успев закончить школу. Никто из нас там не окажется, можешь мне поверить, особенно теперь, когда мой отец — правая рука Министра. Мальсибер потер нос, пытаясь скрыть улыбку. – Вы меня шантажируете? – похолодел Питер. – Хотите заставить сделать... такое.... – Какое? – вкрадчиво и все так же вежливо поинтересовался Нотт. – Ты, наверное, думаешь, что мы — зарвавшиеся аристократы, которые проводят свой досуг, убивая грязнокровок? Питер сглотнул. – Это не так. Для начала, их убиваем не мы, – голос Катона вдруг стал на октаву ниже и таинственнее. Он переглянулся с друзьями. – Их убивает кое–кто другой. Есть сила пострашнее. – Как же! Я знаю, что это за сила, я всё видел! – визгливо перебил его Питер. – Я видел, как вы поступили с Анестези Лерой! – он посмотрел на бледного как смерть Регулуса. – Он ранил её каким–то чарами, а её кровь привлекла оборотней! Они гнали её по лесу, а вы смотрели! А потом они её убили! Это всё вы, вы — Пожиратели смерти! Вы убийцы! – Мерлин, сколько драматизма, – фыркнул Мальсибер, разглядывая свои отполированные ногти. – Ну да, мы — Пожиратели смерти. И что теперь? Ты тоже Пожиратель, раз помогал нам. Раньше тебя это не тревожило. – Я думал... думал это все ради шутки, ради Клуба! Я не такой, как вы! Я не убиваю людей! – И мы не убиваем, – Нотт развел руками в стороны. – И если ты...перестанешь кричать и выслушаешь нас, поймешь, что происходит. Выпей... воды, перестань голосить и успокойся, – Нотт дождался, пока Питер сделает глоток (руки у него тряслись так, что половина содержимого стакана пролилась на костюм Санта–Клауса) и только потом начал свой рассказ.
– Если ты думаешь, что мы делаем это ради забавы, глубоко заблуждаешься, Питер. Раньше мы не могли сообщить тебе этого, поскольку ты был новичком. Но теперь, когда ты принял участие в ритуале, я могу раскрыть тебе секрет и главную задачу нашего Клуба. Дело в том, что на нас возложена очень важная миссия. Темный Лорд, – это имя он произнес с особым придыханием. – Заинтересован в том, чтобы Хогвартс выстоял в войне и чтобы с его учениками ничего не случилось. Ещё летом он узнал, что Сивый, этот оборотень–психопат планирует объединить все волчьи колонии в одну, прорвать защиту нашей школы и отомстить волшебному сообществу, которое изгнало его в горы. Перекусать чистокровных детей, оставить чистокровные семьи без наследия. Конечно, он не догадывается, что Темный Лорд знает о его планах и жив только потому, что с его помощью Лорд контролирует многих своих врагов и пока что нужен ему. – Но... как же Сивый прорвет защиту нашей школы? – жалобно спросил Питер. – У нас ведь охотники, у нас Дам... – Охотники в последнее время мрут как мухи, – туманно молвил Мальсибер, вынимая дорогущие черные сигареты. – Может быть даже в эти минуты. У них ведь... – он закурил и выдохнул дым. – Такая опасная работа! – Генри, – оборвал его Нотт, бросив на друга быстрый взгляд, а затем снова повернулся к Питеру. – Скажи, Питер, ты когда–нибудь слышал историю тринадцати охотников? Нет? Странно. Когда я был маленьким, отец часто рассказывал мне её – историю о доблестном отряде охотников, который занял узкий проход в скалах, за которым лежала волшебная деревня. Они целую ночь отражали атаки огромной волчьей стаи, но в итоге погибли все до единого. Погибли, потому что их предали. Конечно, это просто миф. Но мы думаем, что у Сивого тоже есть человек, который поможет ему одним ударом истребить охотников и влезть в школу. Темный Лорд ищет этого человека, но это трудно, когда школой управляет такой директор, как Дамблдор. Он слишком занят защитой грязнокровок во всем мире, чтобы увидеть, что творится у него под самым носом. Сивый уже трижды пытался прорваться в школу в этом году. Поэтому... – разговор вытянулся и стал напряженнее. – Чтобы умилостивить Сивого и немного оттянуть время для поисков, мы каждый месяц приносим ему... жертвы.
Над грязным липким столиком зависла удушающая тишина. Питер во все глаза смотрел на слизеринца.
– Сам подумай, что хуже, – вкрадчиво произнес Катон. – Смерть одного ученика или замок, утонувший в крови? А что потом? Разбитые сердца сотни родителей, бунт в обществе, Дамблдор вылетает из школы как пробка, будущее поколение остается без достойного образования и защиты. Легкая добыча для Сивого, – Катон немного помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. – Подумать только, Темный Лорд делает все, чтобы Альбус Дамблдор сохранил свое кресло. Поразительно, правда? А нам приходится выполнять всю грязную работу. Мы ведь всего лишь винтики в огромном механизме. И нам же приходится пожинать плоды этой работы, молчать проглатывать всё это и молчать. Поэтому мы — «Пожиратели смерти», Питер Петтигрю. Питер ошеломленно молчал. – Но ведь, – он перевел взгляд на Регулуса. – Вы же выбираете! Вы выбираете, кому жить, а кому нет! Вы играете в карты! – «Вы выбираете, кому жить, а кому — нет!», – едва слышно и пискляво передразнил его Мальсибер, затянулся и под покровом дыма бросил взгляд на прилавок, за которым суетилась сонная официантка. – Мы не знали, как производить выбор, кому выполнять ритуал. Рулетка — это слишком прямолинейно, а жребий — слишком пошло. Поэтому мы выбрали карты. В конце–концов, что бы там ни было, мы — члены древнего клуба и обязаны чтить его традиции. И выбираем не мы, фото жертвы президент Клуба получает по почте вместе с приглашениями на игру. Мы не знаем, кто их высылает. – Я думал Люциус Малфой — президент вашего клуба? Лицо Нотта дернулось. Мальсибер гадко усмехнулся. – Малфой отстранен, – выдавил Нотт. – Теперь его место занимаю я. По крайней мере в школе. – Пока, – едва слышно сказал Мальсибер. – А кто теперь будет.. делать это? Вы уже знаете? – Узнаем через две недели, – Нотт взглянул на Регулуса и Мальсибера. – У нас два фаворита. Кому повезет, тот и исполнит Ритуал.
На этот раз пауза затянулась надолго. Мальсибер улыбался. Питер во все глаза смотрел на Регулуса. Теперь его бледность и мешки под глазами приобрели зловещий оттенок. Регулус поднял глаза и тот вызов, который промелькнул в них на секунду сделал его ужасно похожим на Сириуса. – Я... я не знаю, что сказать... – пролепетал Питер. – Не надо ничего говорить, – небрежно отмахнулся Нотт. – И вы хотите, чтобы я вам помог? – Да. – Как? – В прошлый раз, когда ты превратился в Блэка, мы хотели его скомпрометировать. Не вышло, потому что когда ты вел девчонку Лерой в лес, Блэка видела половина Хогсмида, а кроме того — родной брат Дамблдора, – Нотт сцепил пальцы в замок. – Мы решили сыграть на этом. От тебя в этот раз не потребуется ничего, кроме того, что ты будешь постоянно в замке. Но прежде... ты согласен нам помогать или нет? – Я...д–да... наверное... но... – Северус уже варит Оборотное зелье. В ночь полнолуния мы войдем в лес и будем выглядеть как твои друзья. Нам нужны их волосы. Ты нам их достанешь. Если нас засекут охотники или мракоборцы, они поймают не нас, а Поттера и Блэка. Тем более, что за Блэком уже тянется подозрение. Порция зелья рассчитана идеально, – Нотт отпустил маленький кивок Снейпу. – Всё–таки ты гений, Снейп, – ухмыльнулся Мальсибер. Питер сглотнул. – А что если... – Никакого «если» не будет, – отрезал Мальсибер и Питер вжал голову в плечи. Этот тип пугал его. – У нас все рассчитано. Он вдруг порывисто встал, оттолкнув стул и направился прямиком к прилавку. Официантка, которая в этот момент вытирала полотенцем стаканы, удивленно подняла голову. – Генри... – начал было Нотт. – Я умею пользоваться палочкой, кузен, – лениво протянул Мальсибер. Он облокотился на прилавок, незаметно вытащил из кармана палочку, а уже в следующий миг девушка послушно положила полотенце и направилась в подсобное помещение. Мальсибер проследовал туда же, послав друзьям нахальное подмигивание. – Во имя Мерлина... – Нотт отвернулся и покачал головой, а потом взглянул на Питера. Питер сидел, сжав плечи и невидяще глядел в стол. – Не бойся, Петтигрю. Наш план безупречен. Тебя должна утешать мысль, что ты действуешь во благо большинства. Благодаря твоей храбрости в ночь полнолуния весь замок выживет. – А кто–то — нет, – прошептал Питер. – А кто–то нет. Но это будет всего лишь грязнокровка, – Нотт поднялся из–за стола и вместе с ним поднялись остальные. – Кстати, совсем забыл, – он вытащил из кармана внушительный, раздутый мешок и небрежно бросил на стол. Мешочек звякнул. – Это тебе. Я ведь обещал подарок. – За что? – Питер очнулся и поднял на слизеринца круглые глаза, не решаясь взять мешок. Регулус едва слышно фыркнул, застегивая мантию. – Члены нашего клуба не могут работать на грязнокровок и раздавать какие–то бумажки на улице, – брюзгливо отозвался Нотт. – Тебе ведь нужны деньги, правда? Если поможешь нам — получишь в десять раз больше, обещаю. Регулус, беззвучный и неслышный как тень, выскользнул на улицу. Нотт оглянулся, натягивая перчатки. – Увидимся в школе, Питер. Идем, Снейп. – Я подожду и догоню вас, – отозвался он, буравя Питера странным, пугающим взглядом. Они ушли. Питеру стало не по себе. Ему не нравилась перспектива оставаться со Снейпом один на один. Он замер, не зная, что сказать и сделать. Нельзя сказать, чтобы у них с Нюниусом когда–нибудь были нормальные отношения, в конце–концов — это Питер всегда был в первых рядах, когда Джеймс подвешивал его вверх–ногами. И, судя по тому, как злобно сверкали черные глаза слизеринца, он сейчас думал об этом же. – Я... я хотел узнать кое–что, – наконец заговорил он, подступая к Питеру и тщательно взвешивая каждое слово. Питер не нашелся, что ответить и просто кивнул. – Как... – Снейп нахмурился, собрался с духом и выпалил: – Как дела у Лили... Эванс? Питер вытаращил глаза. – Чего? – Ты плохо слышишь? – рыкнул Снейп. На его скулах выступили сорбетно–розовые пятна. – Я... я слышал она снова с Поттером, нет? Питер дернул плечами. – Наверное, – и тут в нем откуда ни возьмись вдруг заговорил старый школьный инстинкт во что бы то ни стало задеть Нюнчика. – Я знаю только, что на каникулы они вместе поехали к Джеймсу домой, в Ипсвич. Снейп, который неприязненно поморщился и отвернулся от этих новостей, в конце предложения вдруг порывисто оглянулся на Питера и с его лица вдруг разом сбежали все краски. – Куда? – сдавленно спросил он побелевшими губами. – В Ип...свич, – озадаченно повторил Питер. – Ипсвич, Годрикова Лощина. Мешки под глазами Снейпа как будто стали глубже, он тяжело выдохнул, мелко мотая головой, отступил от Питера и схватился за спинку ближайшего стула. – А что не так? – Питер ничего не мог поделать с какой–то глупой мстительной радостью, которая вдруг охватила его сердце. – Всё в порядке, – невнятно и едва слышно пролепетал Снейп, после чего вышел из кафе, безучастный и беззвучный, точно призрак. Питер проводил его взглядом и вдруг почувствовал легкий стыд. И ему не стало легче, когда он взглянул на мешочек с золотом. Он явно что–то делал не так. А может отказаться? От этой мысли сразу стало легко и приятно. Нет. Нотт не стал бы врать, да и Питер своими глазами видел, как эти оборотни пытаются проникнуть в школу. Кто–то должен быть сильным. И когда парни узнают, что он сделал ради них, они, особенно Сириус, перестанут вечно над ним издеваться. К тому же... Он взял мешочек и подкинул на ладони. Они смогут накупить еды и вещей и отпраздновать Рождество и Новый Год как следует. Ему не придется выходить на работу. Питер спрятал мешок во внутренний карман, оглянулся на подсобку, из которой доносились сдавленные крики, натянул на голову шапку Санта–Клауса и ушел вслед за Снейпом. А ещё через пять минут дверь подсобки распахнулась и наружу вышел довольный, слегка вспотевший Мальсибер. Застегивая на ходу рубашку и мантию, он быстро оглядел пустое помещение, бросил взгляд за стеклянные витрины. Мимо кафе шел поток людей. Никто не обращал на него внимание. – Можешь выйти теперь, – бросил он через плечо. Из подсобки вышла девушка–официант, растрепанная, в перекошенной блузке и с задранной юбкой. Взгляд её был затуманен чарами Империус, но на губах блуждала глупая счастливая улыбка. – Я могу ещё чем–то вам помочь? – ласково проговорила она. Мальсибер покончил с пуговицами и усмехнулся, глядя на девушку. – Да. Таким я и представляю наше идеальное будущее, – пробормотал он и вытащил палочку. – Нет, спасибо. Этого достаточно.
– В чем дело, Лиз? – спросил пожилой мужчина в очках, когда его маленькая дочка остановилась как вкопанная, зачарованно глядя на витрину дешевого кафе на противоположной стороне улицы. – Я видела там зеленый свет, – сказал ребенок, указав ручкой в варежке на витрину. Её отец улыбнулся в усы и опустился перед дочкой на корточки. – Ну конечно, милая. Ведь завтра Рождество. А хочешь мы сделаем такой же свет в нашем окошке? – Ага, – радостно согласилась девочка. – Ты моя волшебница, – улыбнулся отец и легонько щелкнул дочь по носу.
Такого дерьмового Рождества у Северуса Снейпа ещё никогда не было. Дерьмо случалось. Рождество тоже. Но вот чтобы все вместе? Своими словами Петтигрю вынул ему всю душу. Всю голову перевернул. Снейп и не подозревал, что может так переживать. Мать даже не испугалась, когда он вывалился из камина в гостиной, взбежал по лестнице и грохнул дверью своей комнаты. Она привыкла. Давно. Отец делал так всегда, а потом шел бить. Любого, кто подвернется под руку. Именно поэтому Северус и Эйлин прятались по норам и старались лишний раз не высовываться и не мешать Тобиасу мстить и без того убитому дому за собственную никчемность. Какое-то время Северус метался по комнате и грыз собственные руки от бессилия и желания выть. Точно так же как после разговора с Питером, он слонялся по заснеженному Лондону, задыхаясь от паники. В животе у него как будто шевелился клубок змей и каждая из этих тварей поминутно жалила его, отравляя, парализуя страхом тело и ум. Очнулся он только когда ноги принесли его к «Дырявому котлу». Увидев вывеску, он вспомнил, как азартно горели глаза Лили, когда она оказалась здесь в первый раз. Как она хватала его за руку каждый раз, когда её что-то удивляло или радовало. Как сбила коленку. Это привело его в чувство. Он решил действовать. Трансгрессионная сеть была все ещё закрыта. Единственным реальным шансом добраться до этого сраного Ипсвича был Ночной рыцарь, но оказалось, что в Рождество эта рухлядь не работает. Северус наверное полчаса махал палочкой у дороги, а в празднующем Рождество «Котле» встретил пьяного в дымину проводника «Рыцаря» и узнал, что на Рождество автобус не работает. В надежде раздобыть пиратский портал, он полночи пробегал по Лютному переулку, но везде перед ним захлопывали двери – все знали, что Министерство шерстит своими проверками каждую лавку. Так ничего и не получив, Северус с горя напился виски у Горбина – в последнем магазине его списка, после чего Горбин отправил его домой. Всю ночь, пока страна задушевно пела хоралы, Северус метался по комнате, как загнанное животное. Заливался слезами, матерился от бессилия, собственной бесполезности и страха, сбивал руки о стены и молился всем известным ему богам, чтобы Лили выжила. Если бы он знал... если бы он только знал! Хотя, даже если бы он знал, он уже однажды умолял Лили покинуть школу. Она не послушалась. Её фотография выпала Регулусу и она осталась жива только потому, что Северус по праву действительного Пожирателя смерти отобрал у Регулуса победу и пообещал, что убьет её сам. Но с этим он мог бы разобраться. Напоил бы какую-нибудь грязнокровку Оборотным зельем и дело с концом. Но что делать с этим? Северус видел великанов в действии. Видел их тупую радость, тупое желание хватать, грызть, рвать, уничтожать все, что попадается на пути. И одна только мысль о том, что Лили сейчас, возможно, находится в самом центре их разгула, бросала его на стену и разрывала грудь воем. На пустом ледяном столе приемник хрипел бестолковыми новостями. Плевался обрывками хоралов. О великанах не говорили ничего – до Министерства новости доползают медленно. Раньше Северус этому радовался. Ближе к утру до тупиц из мракоборческого центра дошло, что Ипсвич разбирают по кусочкам и они засуетились. Северус к тому моменту успел пережить кратковременную, но тяжелую болезнь, постареть лет на тридцать и даже один раз вырвать, так ему было паршиво. Когда по радио сообщили о снятии запрета на трансгрессию, он спал, мучимый отвратительными кошмарами. И только когда мать настороженно приоткрыла дверь и тихо сообщила о том, что сеть восстановили, Северус очнулся от своего бредового забытия. И пришел в ужас. Он трансгрессировал, толком и не проснувшись. Схватился, крутанулся и был таков. Не пришлось даже сообщать конечный пункт, он и так думал только об этом. Но все же, когда вместо дома Поттеров Северуса вынесло к обгоревшим, вяло дымящимся руинам, он подумал, что ошибся. И надо попробовать ещё. А потом всё понял. Рухнул в пепел. Задохнулся. И взревел так, что отдалось во всем Ипсвиче. В городе царил хаос. Всюду – разрушенные дома, рев, истерики, великанья моча на улицах, кровь... кое-как разыскав уцелевших горожан, он выяснил, что Джеймс Поттер действительно появлялся здесь на каникулах и что с ним действительно была рыжая девушка, но со вчерашнего дня их никто не видел. Какая-то оборванная девчонка, на руках которой бился перепуганный кот сказала это все таким тоном, что стало ясно – Поттера скорее всего уже нет в живых. На Поттера Северусу было наплевать. Но в смерть Лили он верить отказывался. Просто отказывался. Ну не могла она так умереть! Она слишком умна, слишком ловка, чтобы погибнуть так бессмысленно! Конечно, конечно она спаслась! Осталось только выяснить, как! Да, он выяснит, обязательно выяснит! И хотя боль потери уже засела где-то внутри настырным червяком, Северус игнорировал его копошение. Осмотр тел в деревне ничего ему не дал и Северус трансгрессировал в Мунго. Лили первым делом отправилась бы именно туда. Однако, посещение больницы оказалось бесполезной тратой времени, мало того, что Лили Эванс не оказалось ни в списке раненых, ни в списке убитых, ни в хранилище тел, ни среди посетителей, так к Северусу ещё прицепились какие-то целители, сказали, что он плохо выглядит и ему надо прилечь. К счастью, в тот момент, когда здоровенный верзила уже собрался упаковать его в палату, поступили сообщения о раненых мракоборцах. Целители толпой повалили на главный выход. Северус увидел среди окровавленных министерских тряпок бледное лицо Фрэнка Лонгботтома и под шумок поскорее скрылся из больницы. Не хватало ещё, чтобы ему приказали задрать рукава. Всю оставшуюся неделю каникул он пытался выяснить местонахождение Лили Эванс с помощью целой кучи волшебных артефактов, но все они сообщали одно и то же – ничего. Такое бывает только в двух случаях: если человек находится на ненаносимом объекте, или если он погиб. Все зарегистрированные в Министерстве объекты, защищенные от трансгрессии Северус посетил, но Лили там не было. В конце-концов он даже решился на спиритический сеанс, но призрак прекрасной длинноволосой девушки ему так и не явился. Это приободрило. Значит, она жива? Хотя... далеко ведь не все становятся призраками? После нескольких дней бесплотных поисков Северус вернулся в Хогвртс. Школа была его последней надеждой. Если Лили жива – она вернется в замок, обязательно вернется! Шли дни и Хогвартс потихоньку наполнялся учениками. Из окна библиотеки Северус видел, как к главному входу подъезжают сани и из них выпрыгивают студенты, кидаются в объятия друг друга. Большой Зал каждое утро звенел от их голосов, новости о новых нападениях, пропадающих грязнокровках и прочей ерунде лились рекой. В первые несколько дней после Нового Года, когда ученики повалили в Хогвартс рекой, Северус каждое утро оглядывал Большой Зал в поисках родного рыжего всполоха, пару раз даже погнался за рыжими девчонками и выставил себя полным идиотом. Начались занятия. В первый день Северус пропустил все уроки и сутки проторчал у гостиной Гриффиндора, лишь пару раз отлучившись в туалет. Лили так и не появилась. Из газет Северус узнал, что трансгрессионную сеть опять перекрыли, так что даже старшекурсникам приходилось подчиняться ужасно неудобному графику сети Летучего пороха. Совершенно отчаявшись, он в пятницу наведался в кабинет к Макгонагалл. У неё в это время как раз ошивались тупоголовые подружки Лили. Увидев их, Северус замер на пороге. – ...как только что-то узнаю, непременно вам сообщу. А теперь идите на урок. Девчонки ушли, по-очереди наградив Северуса презрительным взглядом. Северус вернул им этот взгляд с процентами. – Что вы хотели, мистер Снейп? – Макгонагалл выглядела ужасно уставшей и постаревшей, а бумаг на её столе стало ещё больше, чем обычно. – Насколько я знаю, у вас сейчас зельеварение? – Я хотел.. – в горле откуда ни возьмись появился ком. – Я... Макгонагалл сняла очки и вопросительно наклонила голову. – Лили, – жалобно выдавил Северус. – Эванс. Вы не знаете... не знаете, когда она вернется? – не хватало ещё разреветься как девчонке. Макгонагалл вздохнула, но после того, как очки вернулись на острый нос, глаза за ними уже не глядели так строго. – Мисс Эванс пока нет в списке сети Летучего пороха. Сердце, неугмонное, замерло и упало в желудок. – А Поттер? Макгонагалл посмотрела на него так, словно прочитала его мысли. – Его тоже пока нет, – наверное она годами вырабатывала способность говорить сухо и строго, когда порывает разрыдаться. Северус сглотнул. – Ясно, – выдохнул он и собрался уже уйти, но обернулся. – Но если вдруг... – Как только я что-то узнаю – сообщу вам, – судя по тому, как обточено звучали слова, Макгонагалл произносила эту фразу по меньшей мере двадцать раз на дню. Интересно, сколько студентов заходило к ней, чтобы узнать, когда вернутся их друзья? – Спасибо, – Северус вышел из кабинета. Немного постоял в коридоре, прижавшись спиной к двери кабинета декана, а потом спустился в подземелья, ещё глубже – в Клуб, забился в самую дальнюю из его комнат, в самое дальнее кресло, где впервые в жизни напился. На следующее утро его растолкал Нотт. Видимо, отчаявшись найти Снейпа в замке, он отправился в единственное место, где тот может быть. Сначала Северус его не узнал, а когда разлепил глаза и увидел перед собой разъяренное лицо слизеринца, кое-как поднялся и сел. Пустая бутылка из-под брэнди упала и покатилась по полу. – Что?.. – Нотт проводил её ошарашенным взглядом. – Какого хрена, Снейп?! Слизнорт знает, что ты не ночевал в своей комнате, тебя уже все ищут! Чем ты тут занимаешься?! – А чем ты обычно занимаешься здесь? – проворчал Северус. – Какое тебе дело? Нотт расправил плечи, чтобы лучше было видно значок. – Вообще, я – староста и... – Не замечал, чтобы ты раньше так рвался выполнять свои обязанности, – буркнул Северус, запахиваясь в мантию и выползая из темноты. – Ты забыл, с кем разговариваешь, Снейп? – чистокровно громыхнул Нотт. Северус обернулся, одарил его кислым взглядом, как бы сообщая, что будь ты хоть трижды чистокровным и четырежды старостой, сдохнешь от яда как обычная грязнокровка. Видимо, подействовало, потому что Нотт слегка растерял боевой пыл. – Ладно. Идем завтракать. И больше не вздумай спускаться в Клуб без моего позволения, – все-таки припечатал он и, проходя мимо, задел Северуса плечом. Северусу было все равно. Теперь ему вообще все было все равно. Кое-как приведя себя в порядок, он поднялся в Большой зал и едва толкнул дверь, как его вдруг ослепило сумасшедшим, ярким солнцем, таким, какого просто не бывает в январе. Это солнце было повсюду, оно переполняло Большой зал до краев и когда Северус толкнул дверь, Зал лопнул и выплеснул это солнце в Хогвартс. Северус закрылся рукой, а когда ослепительный поток пронесся мимо и он снова открыл глаза, увидел между столами небольшое столпотворение. Какие-то студенты кричали и обнимались. Эту сцену Северус наблюдал так часто, что она ему уже приелась. Он прошел за свой стол. А потом одна из девчонок, утонувших в коллективном объятии, порывисто оглянулась и солнце полыхнуло на темно-рыжих волосах. В конце-концов, он сам не понял, как ноги понесли его вперед. В груди стало так горячо, как будто он наглотался раскаленного меда. Он сделал ещё несколько спешных шагов по плывущему полу, а потом побежал, игнорируя окрики одноклассников. Лили вертелась в бесчисленных руках своих друзей, её волосы блестели на солнце, она смеялась, трещала о чем-то, живая и красивая, как никогда. Северус даже засмеялся от радости. До неё оставалась уже пара метров, как вдруг откуда-то из толпы появился он. Снейп замер, пораженный тем же неприятным чувством, какое бывало, когда он в детстве замечал гадюку в речной траве. Лениво, словно все это время дожидался его появления, ненавистный очкарик обошел толпу, буравя Северуса въедливым, насмешливым взглядом. Так в дешевой оперетке злодей выходит из-за декорации, чтобы произвести наибольший эффект. Северус перешел на шаг, а затем и вовсе замер. Поттер стоял, широко расставив ноги и расправив плечи. Руки в карманах, голова вскинута. У него за спиной весело щебетала Лили. Вид у него был как у сторожевого пса. Даже стоя просто вот так, в нескольких шагах от неё, Снейп чувствовал себя вором, влезшем в чужой дом. Это было больно. Очень больно. Добрых полминуты они с Поттером буравили друг друга взглядом. Точнее Поттер буравил, а Северус сдувался все больше и больше, пока, как этого следовало ожидать, первым не отвел взгляд. Поттер хмыкнул, отвернулся и обнял Лили за шею.
* * *
– Я отправила вам целую кучу писем! – не зная, как ещё выместить своё возмущение, Вуд толкнула Джеймса в плечо. – От меня уже совы начали шарахаться! – она вперила гневный взгляд в Лили. – Фрэнк сказал, что виделся с вами в Ипсвиче! Неделю назад! Почему вы сразу не вернулись?! – глаза девчонки метали молнии. Она опять была похожа на взъерошенного воробья, запутавшегося в бисере. – Почему не отвечали?! Почему?! – Мы остановились дома у Сириуса, – всё ещё смеясь, Лили машинально взглянула на компанию слизеринцев, которая как раз шла мимо них к своему столу, Мальсибер скривился, Гринграсс презрительно повела плечом, чтобы не задеть Лили, за её спиной тенью скользнул Снейп. – А на этом доме столько отражающих чар, как будто это не дом, а центр мракоборческой разведки. – Вы были в Блэквуде? – глаза Алисы жадно загорелись. – А это правда, что там живет семейство привидений? Нет, стой, подожди. Это правда, что там скелет в потайном проходе между стен? Лили открыла рот. – Продолжаешь раскрывать мои секреты, принцесса? – Сириус обнял Джеймса и Лили за плечи, свесив руки. – Теперь мне придется тебя убрать. И семья привидений станет больше! – А кто убрал твой несчастный камин? – Лили убрала с себя руку Сириуса, но она очень быстро вернулась обратно. – Мы неделю не могли связаться со школой! – Мы сделали в нем большой бум этим летом и мой домик блевал в небо звездочками, – жалобно протянул ей прямо в ухо Сириус и Лили оттолкнула его. А уже в следующую секунду Вуд, которая всю перепалку ела Блэка глазами, вдруг громко всхлипнула и бросилась ему на шею. – Как дела у Фрэнка? – Джеймс вгрызся в тост. – Мы слышали, он в Мунго? Они завтракали всем скопом, почти весь седьмой и парочка залетных с шестого курса. Лили сидела у Джеймса на коленях, Сириус и Роксана урчали о чем-то своем, обнявшись от всего мира, Марлин, Пруэтты, Бенджи, Алиса, Мэри, Крессвелл. Их компания привлекала особое внимание, потому что после каникул большой зал выглядел так, будто его обычное шумное и веселое состояние пожрала гигантская моль. За столами было на порядок тише, то тут, то там виднелись пустые места, только стол слизеринцев был как обычно забит. Разве что одна слизеринка сидела за столом Гриффиндора рядом с Сириусом Блэком, чем вызывала черное неодобрение однокашников. На Роксану то и дело оглядывались, шептались и глядели так злобно, словно она осквернила памятник Слизерина кровью детенышей единорога. Да и некоторые, особо дотошные гриффиндорцы поглядывали на зеленый галстук за гриффинорским столом, как на вражеский штандарт. – Фрэнк... – Алиса слегка поерзала под любопытными взглядами. Новость о том, что выпускник Гриффиндора выжил в схватке с великанами распространилась по школе как осенняя простуда. И успела обрасти самыми идиотскими подробностями. – Он... он теперь хромает, – она бодрилась и старалась говорить непринужденно, но кончик её носа стремительно краснел, а глаза наполнялись слезами. – Целители говорят, что-то не так срослось... но это ерунда, – она махнула рукой. – Говорят, что он поправится через месяц или два. Ему дали отпуск, мы были в Косом переулке и купили ему... – тут голос ей изменил. – Трость... – она прерывисто вдохнула и затараторила ещё отчаяннее. – Но целители говорят, он скоро пойдет на поправку, так что она ему не понадобится... это ненадолго, – она шмыгнула носом и поскорее занялась кашей. Лили переглянулась с Джеймсом. Тот перестал жевать. Посмотрел на Блэка. За столом стало на порядок тише. Все поняли, что Алиса так тщательно старалась закопать в овсянке. Фрэнк Лонгботтом скорее всего, останется хромым на всю жизнь. – У Лонгботтома стальные яйца, – серьезно сказал Сириус. – Мы были в Ипсвиче всего пару часов, видели только конец этой херни и я потом неделю жрать не мог, так меня выворачивало. А он был в самом пекле и отделался всего лишь сломанной ногой, – Сириус громко фыркнул. – Наш Фрэнк просто долбанный герой. За Фрэнка! – он поднял кубок с тыквенным соком и все остальные немедленно сделали то же самое. Алиса украдкой подняла голову, оглядела лица друзей блестящими от слез глазами и на её губах расцвела улыбка. – Эй! – увидев друзей за столом, Питер бросился к ним через весь зал, врезался в Мэри Макдональд, неуклюже разминулся с ней и приземлился возле Фабиана. – Я вам писал все каникулы! – выдохнул он, пожимая друзьям руки. – Вы где пропадали? – В Блэквуде мы пропадали, – проворчал Джеймс. – Паразитировали на наследии Блэков, жрали их вековые запасы, мяли их пуховые постели. – Вы все были в Блэквуде? – лицо Питера обиженно вытянулось и звенящее «Без меня?!» неловко повисло в воздухе. Он оглядел друзей, очевидно представил, как хорошо им там жилось вчетвером и совсем разобиделся. – Ну да, были, Хвост, – Джеймс вдруг взбодрился, заулыбался и хлопнул Питера по пухлой спине. – Правда уже после того, как мой дом расхерачили великаны. Хочешь чаю? Свежих булочек? – Он серьезно? – за семь лет Питер так и не научился определять, когда Джеймса несет, а когда он говорит правду и посмотрел на друзей. – Ты уже видел Лунатика? – Сириус пропустил его вопрос мимо ушей. – Он в школе? – Нет, – Питер озадаченно поглядел на друзей и почесался. – А он разве не с вами был? Джеймс и Сириус переглянулись. Больше про Ремуса не спрашивали, но и елось теперь паршиво. Только Питер ничего не понимал и вертел головой. – Так про великанов... это правда? – спросил он у Лили. В конце завтрака Макгонагалл встала из-за стола и направилась к столу Гриффиндора, сжимая в руках угрожающего вида стопку бумаг. Вместе с ней и деканы остальных факультетов направились к своим. В зале сразу стало потише. Гриффиндорцы, которые в этот момент пугали зал громким улюлюканьем и аплодисментами (Роксана проспорила Джеймсу и они с Сириусом отчаянно целовались взасос, на спор), рассыпались. Лили соскочила с колен Джеймса на скамейку, Сириус и Роксана разлепились с громким чавкающим звуком, а Фабиан, который под шумок шарил под юбкой Марлин, бухнул локтями в стол и щенячьими глазами уставился на декана. – Списки приговоренных, профессор? – деловито осведомился Джеймс. – Почти угадали, мистер Поттер. Ваше новое расписание, – и она ему первому вручила листок. Джеймс посмотрел и протянул обратно. – Спасибо, профессор, у меня ещё старое не кончилось. – Боитесь умереть от переизбытка знаний, мистер Поттер? – Макгонагалл черкнула что-то на очередном листке и внимательно посмотрела на Джеймса через очки. – Избыток трансфигурации ведет к необратимым процессам, профессор. Вдруг у меня что-нибудь... вырастет? Пятикурсницы из фанатского клуба сборной гриффиндора, прыснули, с обожанием глядя на капитана, и Лили чуть сузила глаза, вглядываясь в них. – Я имел в виду, рога там, или копыта, или хвост, – как ни в чем ни бывало пояснил Джеймс. – И что мне потом с этим делать? – Скакать по лесу? – Сириус откусил изрядный кусок от своего пирога. – А что с профессором Джекиллом? – подала голос какая-то четверокурсница. – Почему его нет в расписании? – И где профессор Грей? – подключился какой-то сопливый грассирующий младшекурсник. – Профессора Грей срочно вызвали в Министерство, мистер Фробишер, а профессор Джекилл вернется, скорее всего на следующей неделе. Похоже, у него что-то со здоровьем. Уроки по уходу за магическими существами временно будет вести профессор Кеттлберн. Джеймс вытянул шею и посмотрел на преподавательский стол. На месте Валери сидел нервный, жилистый мужичок с длинной шеей и вел беседу с Дамблдором. И все те несколько секунд, что Джеймс на него смотрел, мужичок ловил каких-то мелких волшебных тварей, которые вылазили из рукавов его мантии, высовывались из-под шляпы и ныряли под воротник. А потом директор вдруг посмотрел прямо на Джеймс поверх своих очков-половинок и Джеймс поспешно отвернулся. – Это – с учетом замены предметов. А это – будьте добры разместить на доске в гостиной, мисс Эванс, – Макгонагалл протянула Лили свиток. Лили вытерла руки и протянула руку, но Джеймс опередил. – Список консультаций для ЖАБА? – он поскорее свернул пергамент. – Давай ты сделаешь вид, что ничего не видела, а я его съем? Свидетелей мы уберем. – Мисс Малфой? – Макгонагалл уже собралась уходить, но остановилась и удивленно взглянула на зеленую змейку среди своих львят. Роксана с опаской оглянулась на зов. – Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете? – Макгонагалл поправила очки. – Ем, – брякнула Роксана и в качестве неоспоримого доказательства сунула в рот тост. – А вы не могли бы делать это за столом своего факультета? – Профессор, ну ладно вы нам не разрешаете в одной комнате ночевать, но есть-то за одним столом не запрещено уставом школы? – протянул Сириус. – Так-то оно так, мистер Блэк, но кроме того, что ученикам противоположного пола, – она снова поправила свой прицел, вернее, очки. – Запрещается делить одну комнату, ученикам различных факультетов не разрешается сидеть за одним столом. Таковы правила. И даже если весь мир будет сходить с ума и Темный Лорд сейчас приведет свою армию под наши стены, будьте уверены, молодой человек, вы будете есть за разными столами, – припечатала она. – Я бы на месте Темного Лорда побоялся сюда сунуться, – шепотом заметил Джеймс. – Вы хотите что-то добавить, мистер Поттер? – Ну что вы, мэм, – Джеймс подавился смешком и Лили с каменным лицом толкнула его локтем под ребра. – Вы меня слышали, мисс Малфой? Поторопитесь, иначе не успеете получить своё расписание. Роксана скривилась, послала Сириусу взгляд, послушно закинула на плечо своё добро и вернулась за стол Слизерина, вдоль которого как раз плыл изумрудный бархатный дирижабль, то есть профессор Слизнорт. Одноклассники встретили Роксану тяжелыми взглядами. Кое-кто явно сгорал от желания бросить в землячку частью своего завтрака, девчонки моментально включили свой неусыпный телеграф, мальчики же посмеивались и смотрели на неё так, словно она только станцевала голая на столе и лично полизалась с каждым. И словно солнце на небосводе, в центре стола дулся униженный и оскорбленный Катон Нотт. Его все жалели, ему все сочувствовали. А Роксану все ненавидели. Обстановка стала ещё на пару градусов холоднее, когда Гринграсс как бы невзначай плюхнула свою идиотскую пушистую сумку на скамейку, где ещё оставалось пустое место, после чего вызывающе глянула на Роксану и закинула ногу на ногу. Роксана послала ей в ответ весьма красноречивый жест, одновременно вскинув под рукавом средний палец и сунув язык за щеку. Гринграсс оскорбилась, а Роксана примостилась на краю стола. Сириус не выдержал, схватил сумку и устремился следом, но тут же получил тычок палочкой в грудь. – Мистер Блэк, вы, я надеюсь, пошутили? – Макгонагалл вскинула брови. Сириус, очевидно, решил не накалять обстановку, поэтому упал на место. Но как только Макгонагалл отошла к мелюзге и отвернулась, похватал своё барахло и без лишних слов переместился к Малфой. Эти двое и в Блэквуде казались ужасно загадочными, но Бродяга не был бы Бродягой, если бы не рассказал, что стащил Малфой с события всей жизни и теперь весь Слизерин её ненавидит за то, что она выставила полным дерьмом хорошего мальчика-Нотта. И что теперь она их боится. Хотя скорее съест банку гноя бубонтюберов, чем признается в этом. Джеймс проводил Бродягу долгим взглядом, а затем быстро выпростал ноги из-за стола, вскочил и побежал к декану. – Профессор, вы не знаете, когда вернется Люпин? – выдохнул он, остановившись в паре дюймов от тульи её шляпы. Его появление в атмосферных слоях младших курсов вызвало определенное волнение. Девочки начали интенсивно краснеть и волноваться, мальчики – усердно говорить о квиддиче. Один первокурсник, который, видимо, пару месяцев назад впервые побывал на квиддичном матче, уставился на Джеймса, как блоха на древнее божество. – Нет, Поттер, я не получала от него никаких вестей, – прохладно отозвалась Макгонагалл. – Ага. Ну а... м-м...просто новостей вы никаких не слышали? Короткая пауза. – Каких именно новостей, Поттер? – Макгонагалл посмотрела на него так внимательно, что Джеймсу стало немного неуютно. – Вы не хотите мне ничего рассказать? – О чем? – Джеймс прикинулся шлангом. – О Люпине. И не вздумайте говорить, что он среднего роста и любит шоколад, мистер Поттер! – Минерва угрожающе взмахнула палочкой. Джеймс улыбнулся. – Зачем мне это говорить, если вы так хорошо нас знаете? Макгонагалл кивнула головой, что могло означать всё, начиная с «один-один, Поттер» и до «Тогда иди к черту, моя головная боль» и пошла к выходу из зала. Джеймс подобрал с пола упавшее расписание, всучил его какой-то третьекурснице, которая от ужаса и радости немедленно облилась тыквенным соком (спасибо хоть не описалась), и побежал следом. – Мистер Поттер! – Макгонагалл обернулась так стремительно, что Джеймс чуть в неё не врезался. Теперь они стояли в запруженном учениками коридоре. – Я, кажется, уже сказала вам, что ничего не знаю! – Я просто хотел сказать, что если вы вдруг узнаете... – Джеймс взъерошил волосы. – Сейчас там, – он указал куда-то в сторону окон, – отлавливают таких, как он и... я просто подумал, что если и появятся какие-то новости... вы ведь все равно узнаете о них раньше всех. Вот и.... Макгонагалл прервала его бормотание. – Поттер, я знаю, куда Люпин отправился на каникулы. Джеймс выпучил глаза. – Откуда? Макгонагалл фыркнула. – Профессор Грей – ответственный учитель. Она проинформировала меня о местонахождении моего ученика, примерно за пару часов до того, как его отец прислал мне возмущенное письмо, в котором просил объяснить, куда пропал его сын. Мы получали письма от профессора Грей в течение всех каникул, но теперь она молчит уже вторую неделю. – Она пропала? – быстро спросил Джеймс. Макгонагалл выдержала паузу. – Вероятно она выполняет поручение Министерства. Мы встревожены так же, как и вы, Поттер. Но всё, что нам остается в этой ситуации – ждать, – она уже собралась уходить, как вдруг поколебалась, быстро взглянула по сторонам и снова шагнула к Джеймсу. – Меня удивляет только одно, как вы могли допустить, чтобы Люпин, один отправился в такое опасное место? – прошептала она, яростно сверкая очками. – Если бы мы приковали его к батарее, он ушел бы вместе с ней, – без тени улыбки буркнул Джеймс. Бродяга, конечно, козел, но не выдавать же его Макгонагалл. Да и Люпина тоже нельзя выдавать. Вряд ли Макгонагалл обрадуется, если узнает, что Лунатик втюхался в преподавательницу. Пару секунд Макгонагалл смотрела на него, а потом фыркнула. – Просто поразительно, какими глупцами вы считаете своих преподавателей, Поттер. Я спросила, не о том, почему он туда отправился, а о том, почему он пошел один? Джеймс ухмыльнулся. – Я никому не скажу, что вы хотели отправить своих лучших учеников в колонию Сивого, профессор. – Уж пожалуйста, – гневно кивнула Макгонагалл, отвернулась, снова повернулась. – И впредь, будьте так добры, приковывайте Люпина к батарее. Ученики для меня ценнее батарей. – Значит вы уверены, что он вернется? – крикнул Джеймс, когда она начала подниматься по лестнице. Макгонагалл оглянулась и, похоже, чуть не лопнула от возмущения, у неё даже очки очки на носу запрыгали. – Он – гриффиндорец, мистер Поттер, – она сказала это таким тоном, словно это объясняло всё, после чего решительно повернулась к Джеймсу спиной и пошла наверх.
* * *
В течение нескольких последующих дней Джеймс встречал Макгонагалл возле учительской каждое утро и так замучал своими расспросами, что в последний из них она буквально вытолкала его в коридор и захлопнула дверь. Сириус отказывался составлять ему компанию и упирался как баран, утверждая, что Люпин сам вернется и нет смысла тягать бедную Макгонагалл за хвост. А Питер пугался, когда они начинали спорить, не знал, чью сторону занять и по-очереди поддерживал то Джеймса, то Сириуса. Впрочем, довольно скоро у Джеймса появились и другие причины для беспокойства и он на время прекратил осаду учительской. Одна из главных проблем Хогвартса заключалась в том, что в нем невозможно было заняться сексом, чтобы какая-нибудь честная задница не растрепала обо всем преподавателям в этот же день. Преподаватели-то понимали, что если запереть в одном помещении стадо подростков разного пола, они рано или поздно начнут заползать друг к другу в норы. Но Попечительский совет кричал какие-то страшные вещи о разлагающейся морали, так что приходилось повиноваться. Некоторым, таким как Блэк, было насрать, кто и что скажет – родителям похер, Макгонагалл пожурит да простит, а ученики только больше уважать будут. Большинству же приходилось утолять свои желания в укромных уголках и помалкивать. И не так давно старшекурсники придумали веселое решение наболевшей проблемы. В этом году, в связи с военным положением, после выпуска из школы все девчонки обязаны были иметь хотя бы минимальное колдомедицинское образование. С самого сентября семикурсницы по вечерам ходили в Крыло на дополнительные занятия. Мадам Помфри загружала бедняжек так, что они засиживались в крыле до поздней ночи, переписывая личные карточки учеников, изучая волшебные болезни, методы лечения и прочую лабуду. Естественно, никому не нравилось, что по вечерам, когда уставшее тело настойчиво требует любви, все объекты любви вдруг куда-то исчезают. Ну а где собираются девчонки, там рано или поздно собираются мальчики, это закон природы и ничего не поделаешь. Как бы мадам Помфри не запирала своих подопечных, любовь просачивалась в Больничное крыло через все щели и в конце-концов сломала дисциплину. Тщательно изучив распорядок дня школьной медсестры, девчонки составили особый график. Согласно этому графику, парни приходили к ним в строгом порядке, в строго определенные дни. Больничное крыло, с его мягкими кроватями и прекрасными ширмами очень скоро превратилось в подпольный дом свиданий. И с некоторых пор то и дело можно было наблюдать, как к дверям больничного отсека крадется какой-нибудь студент с розой из теплиц профессора Стебль, как через минуту оттуда же стайкой выбегают цыпочки в белых передниках, якобы «на перекур», хихикают и толпятся у дверей, стараясь не сильно подглядывать. И как через полчаса все тот же студент выходит из крыла, уже без цветов, зато уставший и довольный, как Живоглот, когда обожрется сливок. Джеймс хорошо знал своё время – в понедельник с трех до половины четвертого (мадам Помфри читает лекцию о магической контрацепции на пятом курсе) и в пятницу с восьми до половины девятого (мадам Помфри везет отчет в Мунго). Это были блаженные мгновения запретной любви на больничной койке, тем более блаженные, что любовь эта всегда была сопряжена с большим риском. Буквально на днях мадам Помфри поймала на горячем Марлин и Фабиана Пруэтта. Был жуткий скандал, куча снятых баллов, ещё большая куча соплей, всеобщее восхищение, две разгневанные мамы и одна разгневанная Минерва Макгонагалл. Джеймсу повезло больше. У него на этот случай всегда была с собой мантия-невидимка. И вот когда он в очередной раз шел в своей мантии к Крылу и беззаботно насвистывал, приводя в замешательство встречных учеников, услышал в крыле какой-то шум и возню. Он подошел ближе, как вдруг дубовая дверь рявкнула на него, Джеймс подскочил, а в пустой коридор вылетел красный как рак Нюниус. Делая какие-то неадекватные махи руками и призывая проклятия на свою голову, он пронесся мимо Джеймса, распространяя сильный запах лекарств. Джеймс проводил его настороженным взглядом. В последнее время сморчок начал проявлять просто неслыханную активность по-отношению к Лили. Раньше такого не бывало. Мало того, что он в открытую пялился на неё на уроках и в Большом Зале, поддакивал и смеялся, так ещё и пытался заговорить с ней, стоило Джеймсу отлучиться в туалет. А теперь ещё и вот это. Отгоняя от себя всякие, леденящие кровь подозрения, Джеймс вошел в крыло. Лили, такая же красная и сердитая, как Снейп, вытаскивала из коробки склянки с зельями и с громким стуком расставляла на столе. – Чего от тебя хотел этот упырь? – вместо приветствия спросил Джеймс и закрыл дверь. – Ничего, – Лили не поднимала взгляд и со стуком расставляла на столе склянки. Щеки её пылали. – Он приходит уже в третий раз, всегда, когда дежурим мы с Алисой и Даниель. – И что? – Говорит, что у него болит голова. – И всё? Одна из бутылочек разбилась. Лили сунула порезанный палец в рот. У неё дрожали руки. Джеймса задело то, как она волнуется. Снейп и раньше к ней подкатывал с белым флагом, получал пинок и молча уползал в тень. А сейчас Лили вдруг взволновалась, румянец, глаза горят. Нехорошо это. – Лили, что ещё? – громче спросил он, подойдя ближе. Она повернулась к нему и Джеймса пронзило гадкое ощущение, что она что-то прячет от него. Там. В душе прячет. – Всё, – коротко сказала она и торопливо закрыла коробку с лекарствами. А когда увидела, какое выражение появилось у него на лице, заволновалась пуще прежнего. – Джеймс, прошу тебя, не вмешивайся в это. Я разберусь. Пообещай, что не будешь ничего ему делать. Пожалуйста. Джеймс совершенно не представлял, с чем и как она собирается разбираться, но решил пока что не заострять проблему. В конце-концов, Снейпа она выперла, да и следов преступления никаких не было. И потом, кто такой Северус Снейп и кто такой Джеймс Поттер? Даже глупо ревновать. – Ты обещаешь? – Лили взяла его за отвороты рубашки, привстала на цыпочки и дразняще коснулась его верхней губы. – Дже-еймс Поттер, – её руки скользнули по его животу вниз и остановились на ремне. – Пообещай мне. Джеймсу стало очень тяжело думать, поэтому он бездумно ляпнул «Ладно!» и поскорее уволок Лили на койку. Своё обещание он нарушил почти сразу же – на следующий же день. Во вторник у них первым уроком была защита от Темных сил, но так как Джекилл всё ещё не вернулся с каникул, на замену поставили Заклинания. Класс толпился под запертым кабинетом, вяло шевелился и гудел. Кто-то наспех переписывал домашнее задание, кто-то дремал у стены, парни как обычно цепляли девчонок и пытались пощупать их выдающиеся места, а они (девчонки) закатывали глаза и отбивались, но не очень сильно. Джеймс сидел на подоконнике в компании Бродяги и Хвоста и размышлял о том, что заставляет класс так единодушно разбиваться на мужские и женские стаи в коридорах вот уже седьмой год подряд. Вроде бы они все давно друг друга знают, живут в одной башне и всё такое, но чуть стоит собраться всем вместе, как их раскидывает по стенам эта дурацкая гендерная полоса и они становятся похожи на две маленькие армии, которые только и ждут возможности атаковать. Даже он сам. Он вроде бы вел серьезную беседу с Бродягой, посвященную тому, что будет, если в качестве теста подбросить новую навозную бомбу от Зонко в котел с Амортенцией слизеринцев на следующем уроке зельеварения, а сам зорко приглядывал за Лили. Лили тоже изредка поглядывала на него, словно проверяла, на месте он, или нет. Джеймс в такие минуты подмигивал ей с самым суровым и непреклонным видом, она улыбалась, в общем, всё было чудесно, утро шептало и предвещало прекрасный день. А потом Джеймс увидел этот взгляд. Даже потом, спустя пару лет после окончания школы, думая (очень редко) о Северусе Снейпе, Джеймс первым делом вспоминал именно этот голодный и откровенно блядский взгляд. Казалось, ещё немного и этот выродок схватится за член, чтобы при всех отдрочить на девушку, которая в этот момент стояла к нему спиной и ничего не подозревала. Все годные идеи, выстроенные Бродягой, рухнули в голове Джеймса как карточный домик. Не дожидаясь, пока следом за ними обрушится и остальной мир, повинуясь какому-то безотчетному инстинкту, Джеймс пересек коридор, влетел в клумбу девчонок и, не успела Лили опомниться, обхватил её лицо ладонями и поцеловал взасос. Толпа загудела, проснулась, засмеялась. Кто-то крикнул «Силен, Поттер!», кто-то «Так держать, капитан!». Лили в первую секунду издала какой-то сдавленный звук и напряглась, но что-что, а целоваться Джеймс умел, так что она почти сразу обмякла и Джеймс почувствовал, как её пальчики, увенчанные острыми ноготками, зарываются в его волосы. Они целовались довольно долго, точнее Джеймс засасывал её всё сильнее и безотчетнее, а она все больше и больше таяла. Вокруг снова возобновились разговоры (ну целуются, и целуются, все целуются!), Джеймс и сам подзабыл, зачем все это затеял и только сильнее вжимал Лили в стену, вовсю шаря руками под её мантией, пока не услышал возмущенный голос Сириуса: – Эй, голубки, снимите комнату! Тогда он оторвался от неё. – Ого, – это было единственное, что смогла сказать Лили Глаза у неё были слегка пьяные. – Что это было?.. Тяжело отдуваясь, Джеймс окинул её быстрым рассеянным взглядом, сглотнул и оглянулся. Снейп стоял с таким видом, будто ему в глотку запихнули ежа. Лили посмотрела туда же, цокнула языком и прикрыла глаза, неверяще усмехнувшись. – Прекрасно, Поттер, – она коротко вытерла губы, кивая своим мыслям. – Просто. Прекрасно. Однако, это было ещё не всё. Кто-то сказал, что обогнал Флитвика на лестнице. Все подтянулись к дверям, столпились и тогда Джеймс увидел всего две вещи: Снейп, проходя мимо, взглянул на Лили, а она виновато опустила глаза. И тогда его дернуло. – Ну и чем вы занимались все каникулы? – спросил в этот момент Фабиан. – Да ничем, – коротко бросил ему Джеймс, а потом глубоко вдохнул и крикнул: – Эй, Нюнчик! Снейп зыркнул на них. Джеймс обнял Лили покрепче, притягивая к себе. Злоба и ревность ударили ему в голову. – Рассказать тебе, как мы с Лили трахались у меня дома?! Лили уставилась на Джеймса круглыми глазами. Снейп ничего не сказал, только губы его гадливо изогнулись и он метнул на Лили всё тот же плотоядный горящий взгляд. Джеймс окончательно взбесился. – Могу даже показать! Под одобряющий гул и улюлюканье он снова попытался поцеловать Лили, даже рот раскрыл и все такое, но она увернулась и толкнула его в грудь. – Да что это с тобой?! – крикнула она, однако в шуме её никто не услышал, а затем появился Флитвик. Пока класс суетился и толпился у дверей, потому что, как всегда, каждый стремился влезть первым и занять козырные места, Лили прожигала Джеймса взглядом, а когда он попытался увести её за собой на самый верх, она вырвалась. – Сегодня я посижу с Алисой, – отрезала она и снова вырвала ладонь, когда Джеймс попытался её взять. – Почему это? Это из-за того, что я тебя поцеловал при всех? Брось! – Нет, не поэтому, – Лили улыбнулась ему так, как улыбалась на пятом курсе, когда он подкатывал к ней в коридрах – как будто задумала оторвать ему хозяйство и скормить кальмару. – Я боюсь, мы все просто не поместимся за одной партой, Поттер. – Чего? Кто это – все? – Ну как же? – Лили обернулась на пятой ступеньке, её клетчатая юбка всколыхнулась и Джеймс на секунду потерял нить беседы. – Ты, я и твоё раздутое эго, – она бросила красноречивый взгляд на его ширинку. – Кстати, передавай ему привет, – с этими словами она убежала к Алисе, громко топоча по ступенькам аудитории. А уже через пару секунд её запломбировали за длинной партой Марлин, Мэри и ещё какие-то девчонки из Когтеврана, так что добраться до неё не осталось никакой возможности. – Рассаживаемся, рассживаемся быстрее, у нас сегодня очень много дел! – Флитвик взобрался на свою кафедру, стоящую поверх целой груды книг. Осмотрел класс и постучал палочкой по крышке кафедры. – Петтигрю, проснитесь! Пруэтт, я видел, куда вы прилепили вашу жвачку, Вуд, прекратите вертеться, урок начался, – он дождался тишины. – Итак, друзья мои, приветствую вас всех в третьем семестре! Пока Флитвик стращал класс ЖАБАми, Джеймс вырвал из учебника иллюстрацию и накорябал на обратной стороне: «Да что я такого сделал?!». – Стой! Здесь кое-чего не хватает... – Бродяга выхватил у него пергамент, прежде, чем Джеймс успел отправить его по назначению, что-то пририсовал, скатал в шарик и сам бросил в Лили. – Ты что там нарисовал, придурок? – Джеймс пихнул его в плечо. – Собаку с во-от таким хером, – прошептал Сириус и показал руками расстояние, которое было как минимум в два раза больше самого листочка. – Нахрена?! – Эванс все равно покажет твою записку Вуд. А она на перемене спросила, как выглядит мой Патронус, – серьезно ответил Сириус, почесывая небритую щеку. – Я сказал «внушительно», и она попросила показать. – Патронус? – Патронус. – Ну ты и козел, – сообщил ему Джеймс, взлохматил волосы и улегся на парту, уставившись в окно. Они немного помолчали. – На самом деле я просто изобразил примерные размеры того хера, который ты положил на Лили, когда трепанул в коридоре, что вы с ней кувыркались на каникулах. – Чего это я его положил? – Джеймс выпрямился. Сириус многозначительно прищелкнул языком. – Девчонкам не нравится, когда кто-то начинает обсуждать, что там происходит у них между ног. – Ты не видел, как этот урод на неё пялился. Я хотел, чтобы он понял, что это моя территория. И что я оторву к ебеням его сопливый нос, если он хотя бы раз сунет его на мою территорию. Хотя бы поду... – Я видел. Джеймс повернулся к нему. – Я видел, как Нюнчик таращился на Эванс. И на твоем месте я бы просто дал ему пиздюлей, но так, чтобы никто не видел, потому что это только ваши дела. Но вот на кой хрен ты подставил Эванс, все ещё остается загадкой. Смотри, – Сириус кивнул на слизеринских девчонок, которые как раз перешептывались между собой и хихикали. – Уже к обеду весь Хогвартс будет уверен в том, что вы трахаетесь во все концы, в самых зверских позах. А завтра Макгонагалл тебя сожрет. И Лили тоже, хотя она вроде как не при чем. Тебе не помешало бы хотя бы иногда думать башкой, Сохатый. – Черт возьми, Бродяга! Все трахаются! – Только помалкивают об этом. Как и обо всем остальном. Я же не бегаю по замку и не ору, что мы с Рокс курим тентакулу в Выручай-комнате. Джеймс взбесился и уже всерьез собрался напомнить Бродяге о том, что не так давно вся школа трепалась о том, что Забини залетела и о том, что Дамблдору за это влетело, но именно в этот момент их прервал Флитвик. – Молодые люди, повнимательнее, мы переходим к изучению нового материала! – он постучал палочкой по доске, призывая класс к тишине. – Итак, заклятие Исчезновения. Кто-нибудь знает его наименование в Международном Реестре? Лили подняла руку. – Эванеско. – Блестяще, мисс Эванс, пять очков Гриффиндору! Итак, что мы должны знать об Исчезновениях и, прежде всего, о Пустоте... – Интересно, – пробормотал Питер. – Интересно – пересядь на первую парту, – буркнул Джеймс, болтая под партой ногой и свирепо наблюдая за тем, как Снейп каждые несколько секунд поглядывает на Лили. Заклинание это он знал прекрасно – в июне прошлого года они с Бродягой выучили его минут эдак за семь, когда им надо был срочно ликвидировать последствия бурной вечеринки в бывшем доме Поттеров. Эванеско. Эванс. Эванс... Волосы Лили казались рубиновыми в солнечном свете. Класс топился и плыл в ярком утреннем свете, пахло древесной смолой, мелом и духами девчонок, в Запретном лесу кричали какие-то волшебные твари. Джеймс почувствовал, как глаза закрываются и как его тяжелая голова съезжает по ладони вниз... – Куда подевался Джекилл, как вы думаете? – прошептал Хвост. – Говорят, Джекилла все каникулы в школе не было, – зашептал Гидеон, наклонившись к ним сверху. – И никто его не видел с последнего урока по защите. Сириус вскинул взгляд. – Может быть его тоже... того? – зашептал Фабиан. – Ну, в лесу, в полнолуние? Как Тинкер или Лерой? – Мистер Пруэтт, вы сейчас вывалитесь за парту! – подал голос Флитвик и весь класс оглянулся на них. – Простите, сэр, – Фабиан выпрямился. – Я, кажется, видел Джекилла в «Кабаньей голове», – сказал Сириус, когда все приступили к отработке чар и в классе поднялся шум. – Ещё до каникул. Сидел, надирался с каким-то хреном. – Что ему делать в «Кабаньей голове»? – нахмурился Питер. – Он же учитель! – И что, у него не может быть каникул? – резонно заметил Бродяга. – Иногда и учителю хочется исчезнуть. – Эванеско, – буркнул Джеймс сквозь сон и Сириус беззвучно засмеялся. После урока Лили смела свои вещи в сумку и упорхнула из аудитории раньше, чем Джеймс успел соскрести свое тело с парты и потянуться. – Похоже этой ночью будешь только ты и твоё раздутое эго, приятель, – беззлобно поддел его Сириус, сильно хлопнув по плечу. Они торопливо шли по коридору в общем потоке, Лили шла впереди – рыжие волосы плескались о черную мантию и призывно вспыхивали через каждые несколько шагов, когда на них падали лучи света из окон. – Заткнись, – буркнул Джеймс и подумал, что Бродяга прав. – Джеймс Поттер? – какая-то малявка с косичками поймала его у выхода на лестницы. – Профессор Макгонагалл просила передать, чтобы ты зашел в её кабинет. – Это насчет Ремуса?! – выпалил Джеймс, как только Макгонагалл отозвалась на его стук и позволила войти. Они втроем влетели в кабинет, врезаясь друг в друга и так и столпились в дверях, потому что Джеймс повис на косяке и не пускал дальше. Макгонагалл ни капли не удивилась, увидев всех троих. Только вздохнула немного и снова опустила взгляд на свои бумаги. – Проходите. Они вошли. По всей возможности чинно и спокойно, хотя у самих сердца рвались из груди. Макгонагалл наколдовала три стула прямо перед своим столом. – Присядьте. Мне нужно с вами поговорить. Быстро переглянувшись и поколебавшись пару секунд, они все же заняли свои места. Вид у Макгонагалл был слегка встревоженный – это было неважное начало. Она переплела пальцы на чистом пятачке стола вперила в Мародеров суровый взгляд. – Сегодня утром Ремус вернулся в школу. Они порывисто переглянулись, Сириус облегченно рассмеялся, откинувшись на спинку стула, а Джеймс шумно выдохнул и тут же подскочил. – Где он, профессор? Он уже в башне? Или в крыле? С ним все в порядке? Мы можем увидеться? – Не спешите, Поттер. Прежде мне надо вам кое-что рассказать, – Макгонагалл махнула рукой, чтобы Джеймс снова сел. Джеймс сел. – Только я хочу сразу предупредить вас, молодые люди, – добавила Макгонагалл и посуровела. – Всё, что я вам сейчас скажу, должно остаться в пределах этого кабинета. Они покивали. – Всё это время Ремус был в больнице святого Мунго. Их улыбки медленно потекли вниз. – Да. Это так. Его и несколько других... – её руки разомкнулись и изобразили плавный толерантный жест. – ... таких как он обнаружили в горах. Несколько недель назад. – Что с Ремусом, профессор? – севшим голосом спросил Джеймс. – Из него вытащили четыре серебряных наконечника. Питер издал какой-то странный писк, Сириус медленно запустил пятерню в волосы, Джеймс был просто в шоке. – Целители несколько дней боролись за его жизнь. В Министерстве отказываются давать полную информацию о том, что же все-таки произошло в горах, известно только, что в Сочельник отряд охотников, который отправился на защиту магловского городка от стаи Сивого, не вернулся с задания. – Весь? – выпалил Сириус. – Весь, мистер Блэк. В том числе и ваш преподаватель, профессор Грей. Её не было среди погибших, в Министерстве сообщили только, что она и несколько уцелевших членов отряда, вероятно, отправились по следу колонии Сивого. Где она теперь и когда вернется никто не знает. Повисла небольшая пауза, Макгонагалл дала мальчикам переваривать услышанное и продолжала: – Профессор Дамблдор лично поручился за Ремуса и...я уж не знаю, как, но снял с него подозрения, иначе после больницы его отправили бы не в школу, а в Азкабан. Но... дело в том, что когда Ремус пришел в себя... целители зафиксировали определенные изменения в его поведении. – Какие ещё изменения? – Джеймс почувствовал как по спине побежал неприятный холодок. Макгонагалл молчала так долго, словно не решалась сообщить им правду. – Он кидался на сотрудников больницы и пациентов, – наконец сказала она. – Сопротивлялся лечению, требовал, чтобы его выпустили и вернули в колонию. Его приводили в чувство почти две недели и не хотели отпускать в школу, так как считали опасным для окружающих. Джеймс остолбенело уставился на Макгонагалл. Они точно об одном и том же Ремусе говорят? – Сейчас кризис миновал, – похоже, Макгонагалл все-таки умеет читать мысли. – Бояться нечего, всё самое страшное позади. Люпин прошел специальный курс реабилитации, я беседовала с ним и смею утверждать, что он в порядке. Вот только... теперь ему будет ещё труднее адаптироваться в обществе и вернуться к прежней жизни, – она постучала палочкой по бланку и чернила гусеничками поползли в пустые клетки. – Ему как никогда нужна поддержка друзей, он столько перенес и ему все ещё тяжело. Поэтому я хотела бы попросить вас: не давите на него. Ни в чем не обвиняйте, не донимайте расспросами. Со временем он сам вам всё расскажет. Сейчас же просто помогите ему быстрее вернуться в прежнее русло. И тогда всё будет хорошо, – она протянула Джеймсу листок с расписанием Ремуса. -У вас сейчас мой урок, но я не сниму с вас баллы, если вы немного опоздаете, – она понимающе улыбнулась. Ну или попыталась. – Люпин сейчас в башне, разбирает вещи. Можете идти, повидаться с ним. Они разом сорвались со своих мест, но у двери Джеймс притормозил. Его внезапно осенило. – Простите, профессор, – он медленно вернулся к столу. – Вы сказали, он был в Мунго две недели? – Да, Поттер. – А битва в горах произошла... в Сочельник? – Всё верно. – Значит прошло уже три недели? – Да, – Макгонагалл явно не понимала, чего он от неё хочет. – Я разрешила Люпину повидаться с отцом и последнюю неделю он провел в Уилтшире, – Макгонагалл положила перед собой стопку проверенных заданий. – Разве он не писал вам из больницы?.. * * * Дверь спальни предательски скрипнула, отворяясь. Джеймс коротко взглянул на Сириуса и вошел первым. Комнату заливало солнце. Ремус стоял к ним спиной и разбирал лежащий на постели рюкзак. Когда дверь скрипнула, плечи Лунатика вздрогнули и он порывисто оглянулся. Мародеры замерли. Спустя три недели неведения и страха, они наконец посмотрели Ремусу в глаза... И целый миг были уверены, что Лунатик сейчас бросится на них, столько звериного промелькнуло в его лице, когда он оглянулся. Они замерли, потрясенно вглядываясь в парня, который стоял в их общей комнате. С одной стороны – это был Лунатик. Его лицо, его руки-ноги и всё такое. Но с другой стороны... За те три недели, что они не виделись, с ним приключилась какая-то очень нездоровая хрень. Во-первых, он сильно вытянулся. На добрых три дюйма, а может и больше. Он стал крепче и перестал напоминать вешалку в джемпере. Джеймс не знал, что там с ним делали в Мунго и не был уверен, что хочет знать, но под глазами у Люпина появились жутковатые серые мешки, как у вампира в глубокой жажде. И сам взгляд его стал другим. Из этого взгляда как будто высосали всё теплое и человеческое. Он стал попросту волчьим. И держался Люпин так враждебно, словно не домой вернулся, а в логово врага – смотрел на них, как на охотников с заряженными ружьями. Сириус захлопнул дверь. Все слова, которые Джеймс хотел сказать: «Как ты мог?!», «Почему ты молчал?!», «Что с тобой стряслось?!» застряли в горле. Так они и стояли в гудящей тишине, глядя друг другу в глаза. – Почему? – выдавил наконец Джеймс. Объяснять, что он имеет в виду, смысла не было. Ремус всё прекрасно понимал. И ни капли не жалел, это было видно по глазам. – Почему, Ремус? Люпин молчал довольно долго. А затем вдруг склонил голову набок, совсем уже по-собачьи и взглянул на Джеймса, как на нечто крайне забавное. И усмехнулся, как будто поражался его глупости. – А зачем? – вкрадчиво прошептал он. Джеймс почувствовал, как у него дернулось лицо и как глубоко стрельнул в ладони старый детский шрам. А потом просто размахнулся и врезал Лунатику по роже.
Ремус несколько раз плеснул в лицо ледяной водой, с силой вытер тыльной стороной ладони влагу с носа и глаз и уперся руками в края раковины, уставившись на свое отражение. Вода капала с его волос. «Уроды... ненавижу!», – рассеяно думал он, глядя на розовые, яркие отметины, оставшиеся после того, как из него вытащили наконечники стрел. Ему снова приснилось, что он в Мунго. Снова казалось, что он привязан к койке. Снова виделись эти фигуры в лимонных халатах. Он проснулся в холодном поту, содрогаясь от ужаса. А затем страх сменился тупой ненавистью. Эта ненависть была хуже внезапной вспышки злости. Эта напоминала зубную боль. Ремус выпрямился и, надменно глядя своему отражению в глаза, потрогал шрамы. Два в плечах – целитель сказал, что ему перебили сухожилия так, чтобы он не мог двигать лапами. Ещё один – в животе. И последний – в бедре. Как будто его специально хотели лишить возможности двигаться. Те, что были на плечах все ещё побаливали. Но это ерунда. А вот недавно разбитая губа саднила и эта боль подогревала дремлющий в груди котел злости. «Понимаете, молодой человек... это как раздвоение личности. Так как вы долгое время жили в человеческом обществе, волчье сознание было подавлено. Под влиянием вожака оно выплеснулось наружу и теперь нужно время, чтобы вы вернулись в норму. То есть, чтобы оно снова скрылось. Вы меня понимаете?» Отражение Ремуса задергало носом и верхней губой, обнажая зубы. Он взлохматил волосы обеими руками и сбил густую прядь так, чтобы она падала на глаза. Движения его руки напоминали взмахи лапы. Разворошил её пальцами и ещё яростнее уставился в зеркало. Люди. В это слово вливалось всё презрение, на которое Ремус был способен. Что они могут знать о норме? У них разные нормы. В их нормальном мире Ремус Люпин болен. Как же долго они лгали ему. Друзья. Только теперь он понял. Всё понял, всё до конца. Между человеком и волком не бывает дружбы. Человек либо ненавидит волка, либо относится к нему как к питомцу, пускай и любимому. Опасение, подозрительность – это будет всегда. От этого никуда не деться. Он был идиотом, раз не понимал этого раньше. А они... они ему лгали. Это единственное объяснение. Они все трое, все, вся эта школа, им не понять, что он чувствует. Тем более – что он чувствует теперь. Он – не больной доходяга Люпин. Он молодой и сильный волк. Как же он скучал по колонии. Там он мог бы жить в свое удовольствие, он бы охотился, учился сражаться, он бы построил себе дом, создал семью. Каждое полнолуние он со своей стаей охотился бы на зверей, каждый месяц веселился бы в Янтарной ночи. У него появились бы дети, которым не пришлось бы скрываться, или стыдиться. А его женщина... Яростный желтоватый отблеск в его глазах потух и из зеркала на Ремуса взглянул растерянный подросток. Память вспышками поразила его мозг: вздох, волосы, запах, мех, огонь. Ладони с силой сжали холодные и мокрые края раковины, вспомнив, как сжимали горячее, живое, мягкое... «Не знаю, где она, сынок», – раздался вслед за этим грубый голос дяди Аластора. «Троих охотников так и не досчитались. Вероятно, они ушли в горы за Сивым. Или их добила стая. Мы ничего не знаем» «Я не убивал её», – твердо сказал себе Ремус. «Если бы я её убил, её бы нашли, ведь лес прочесывали. Я не кусал её, она бы не ушла далеко с укусом. Она жива. Она вернется. Она вернется!» Он зажмурился, прерывисто вздохнул и отпустил раковину. Школьная форма вызывала у него отвращение. Мантия, рубашка, галстук, Боги, джемпер. Отвратительно. Он оделся. Солнце ещё не взошло. В колонии Ремус привык просыпаться рано. Пологи на троих соседних кроватях были задернуты. Пока Ремус одевался, рана на губе разошлась и опять кровила. Он утер её краем рукава, бросил злой взгляд на кровать Джеймса и ушел из спальни, но потом почти сразу же вернулся, вытащил из тумбочки волшебную палочку, не глядя бросил в сумку и опять ушел, хлопнув дверью. – Хей, Ремус! – поздоровалась с ним Мэри Макдональд, когда он сбежал по лестнице. Она и Марлин Маккиннон переписывали расписание консультаций ЖАБА у доски объявлений. – Как провел каникулы? Не хочешь... – Не хочу, – рыкнул Ремус, быстро взглянув на девчонок, пересек гостиную, толкнув плечом какого-то третьекурсника и вышел за Портрет. – Что это с ним? – пролепетала Мэри, оглянувшись на Марлин. – Ты видела его глаза? Он как будто тенями их измазал. Марлин помолчала, глядя в блокнот, а затем тронула себя пером. – И губа разбита. Ты видела?
* * *
– Чего мелюзга орет? – зевнул Джеймс, поеживаясь от холода и враждебно глядя на сияющее зимним солнцем небо Большого зала. В Блэквуде они каждый день просыпались к полудню и как инферналы медленно стекались на кухню. Теперь же просыпаться опять каждый день в семь было особенно тяжко. Тем более, что теперь им добавляла тяжести брошенная, разобранная постель Лунатика. Никто ничего не сказал. Но не заметить было трудно, учитывая, что Лунатик после недавней «беседы» с ними начал делать вид, будто их вообще не существует. Того и гляди попросит у Макгонагалл разрешения переехать в комнату к близнецам. Маккиннон завтракала в компании Гидеона Пруэтта и спящего Бродяги. Пруэтт с немного бешеным лицом переписывал у Маккиннон домашнее задание, отчаянно скрипел пером и разбрызгивал знания по столу. Бродяга сопел. – Джекилл вернулся, – пожала плечами блондинка и выдернула газету из-под головы Сириуса до того, как он начал пускать на неё слюни. Джеймс почесал голову, сонно и без всякого интереса посмотрел на фигуру профессора, увешанную детворой, после чего оседлал скамью и нехотя развернулся к столу. – Ну и чего они виснут на нем как на ёлке? – он зевнул. – Соскучились, – сказала Марлин таким тоном, словно Джеймс был идиотом. – А, – Джеймс прикрыл глаза и качнулся вперед, а потом встрепенулся и опять посмотрел на Марлин. – Тренировка в субботу в одиннадцать, – сообщил он после паузы. – В такой мороз? – ужаснулась Маккиннон. – Мы же попадаем с метел! – Если ты забыла температурные чары, так и быть, напомню. Я придумал схему этой ночью, хочу скорее попробовать в воздухе. – Эванс надо чаще тебя динамить, – вдруг сонно выдал Бродяга, сладострастно обнимая кофейник. – Передашь Мэри? – Джеймс вытащил чайник из цепких объятий Сириуса и потянулся к тарелке с сэндвичами. – Передам, – фыркнула Марлин и спряталась за газетой. Джеймс оглядел головы одноклассников. – Она с тобой не разговаривает, – сообщила Джеймсу большая фотография Фенрира Сивого, за поимку которого давалась награда в пять тысяч галлеонов. – И её здесь нет. Лили повела иностранцев к теплицам. Может быть они хотя бы к июню выучат маршрут, – Марлин опустила газету и впилась в Джеймса прищуренным взглядом. – Между прочим, сегодня утром Ребекка Стоун спросила, правда ли, что это Лили Эванс потеряла в подземелье белье? Ты дурак, Поттер. Теперь о вас треплется весь замок. – Охренеть, как я рад. Подъем, псина! – Джеймс дал выход чувствам, толкнув Сириуса, но тот, вместо того, чтобы подняться, завалился на бок, привалился к Джеймсу и вытянул руки по столу. – Я хочу умереть, – простонал он. Марлин коротко взглянула на него, поджала губы и снова скрылась за газетой. Джеймс вспомнил, какая блаженствующая физиономия была у Бродяги, когда он вплыл в башню в четыре утра, и сердце (а также кое-какие другие, жизненно важные органы) пронзила жестокая зависть. – А вде Фост? – прошамкал он, судорожно заедая зависть сэндвичами Бродяга показательно захрапел. Джеймс сглотнул и легонько пнул под столом Марлин, которая в этот момент красила губы и смотрелась в зеркало, прислоненное к кувшину с молоком. – Ты видела Питера? Или он тоже со мной не разговаривает? Марлин посмотрела на него как на дерьмо, пожала плечами и снова вернулась к своему отражению. По замку прокатился удар колокола. Первым уроком была защита от Темных сил. Судя по тому, что происходило между гриффиндорским и когтевранским столами, Джекилл ещё не скоро должен был выбраться из любящих объятий. Джеймс и Сириус решили выбежать на пару минут в клоаку, пропустить сигаретку. – Эй, подождите меня! – на ходу заталкивая книги в сумку, Питер припустился бегом, силясь догнать Джеймса и Сириуса, которые, как обычно передвигались по замку со скоростью астероидов и не заметили, как он спустился с главной лестницы. Догоняя их, он поскользнулся и на полном ходу врезался в Ремуса, который как раз в этот момент выходил из мужского туалета. И даже сказать ничего не успел, как Ремус с громким рыком: «Отойди от меня!», неожиданно отпихнул Петтигрю, да так, что тот врезался в дверь. Ученики, снующие вокруг, замерли. Утро на секунду застыло. Люпин ещё пару секунд скалился, прожигая взглядом упавшего Питера, а потом вдруг опомнился, в его глазах что-то прояснилось, он затравленно оглянулся, похватал упавшие книги и ушел. Студенты в страхе расступились. – Псих, – фыркнул Бродяга и они с Джеймсом вдвоем поставили Питера на ноги. В клоаке к ним подошла Лили, с головой замотанная в длинный школьный шарф. – Доброе утро, солнышко! – Джеймс выбросил сигарету и спрыгнул с «насеста» ей навстречу, прежде, чем Лили успела сказать хоть слово. – Как тебе спалось без меня? Лили взглянула на него как на идиота. – Сириус, можно с тобой поговорить? – напрямую спросила она, зябко похлопывая руками в школьных варежках. Острый нос покраснел на морозе и Джеймс испытал отчаянное желание укусить его. Почему-то. Наверное у него уже крыша поехала. – Это важно. Сириус удивленно пыхнул дымом и переглянулся с Джеймсом. – А со мной ты не хочешь поговорить? – возмутился тот. – Хватит уже дуться, Эванс! – Джеймс шагнул к ней, но Лили увернулась. – Питер, пожалуйста, передай своему другу, что дуются шарики. А мне надо с тобой поговорить, идем, – она схватила Сириуса под локоть и потащила из клоаки в замок. Сириус на ходу оглянулся и подмигнул Джеймсу, мол, всё окей. А Джеймс с горя слепил снежок и запустил им вслед. – Слушаю тебя очень внимательно, – вкрадчиво молвил Сириус, наклонив голову и насмешливо поведя губами. – Что с Ремусом? – напрямик спросила Лили, снимая шарф. Мимо во все стороны спешили ученики, кто-то снимал шарф, кто-то наматывал. – Он сегодня отказался помогать мне с «гостями». И вчера тоже. Я и так уже две недели бегаю по замку как заводная. Он не забыл, что он – староста школы? – Да он похоже многое забыл, – вздохнул Сириус, убрав прядку с её лица. Лили раздраженно пригладила волосы. – Сириус, я серьезно. – Эванс, это наши дела, – он шмыгнул носом, зябко дернул плечами и спрятал руки в карманы. – Мы с ними разберемся. Если тебе нужен помощник, попроси Макгонагалл, она тебе враз кого-нибудь подкинет. Может даже двух. – Мне, что, верить тем идиотским слухам, которые о вас распускают в женских туалетах? Мне казалось, я имею право знать. – А ты спроси у Сохатого, – предложил Сириус. Лили расплылась в язвительной улыбке и Сириус ответил ей тем же. – Хорошая попытка, Блэк, – она сочувственно похлопала его по плечу. Сириус наклонил голову, заглядывая ей в глаза. – Не попытка. Прямо говорю. Он скоро на стену полезет, Эванс. – Это он попросил тебя похлопотать? Сириус удивленно выпрямился, но Лили и сама поскорее прикусила язык и отвела взгляд. Она знала, что Джеймс не из тех, кто будет о чем-то просить. Даже Сириуса. – Я просто не могу смотреть, как мучается мой лучший друг. – А мои мучения – так, фигня? – возмутилась Лили. – Тем более, Эванс. – Я не об этом, Блэк, – Лили скорчила рожицу. – Я... Рядом вдруг раздался громкий смех и они оглянулись. В направлении клоаки шла флотилия меховых, утепленных слизеринок. Гринграсс занимала позицию по центру – бывшее место Забини. И все держались под руки и любили друг друга. – Что, Эванс, с Поттером уже надоело? Решила перепробовать всех? – пропела Хлоя. – Начала бы с Петтигрю! Её подружки залились смехом. – Хей. Не суди по себе, Гринграсс! – Сириус шлепнул её по заднице, когда она проходила мимо. – Придурок! – рыкнула она, залившись гневным румянцем. Сириус послал ей горячий воздушный поцелуй. Кто-то засмеялся. – Вот! – Лили указала ладонью на слизеринок. – Видишь? Я уже в туалет зайти не могу, чтобы не услышать о себе что-нибудь! На меня даже Слизнорт смотрит так, словно я у него фунт драконьей печенки утащила! Каждый раз, когда я хочу помириться с Джимом, у меня обязательно кто-то спрашивает: «Лили, это правда, что вы занимались сексом в туалете Плаксы Миртл?» – придурковатым голосом пробубнела она, скосив глаза. Сириус засмеялся. – Сириус, это неправильно, что вы бросили Ремуса, – вдруг просто сказала она и он оборвал смех, втянув воздух через нос. Наверное поэтому Эванс сделали старостой. Она всегда говорит просто, без занудства. – Вы как маленькие, честное слово. И вы, и он. Только вы втроем, а он один, – Лили закинула сумку на плечо и сунула в неё шарф. – Не честно, Бродяга. И она ушла, оставив Сириуса на растерзание совести. – Чего она хотела? – напустился на него Джеймс, когда он вернулся. – Обо мне говорили? – Да, – Сириус с такой силой хлопнул Джеймса по плечу, что Хвост дернулся от неожиданности. – Да, друг. Я сказал, что ты её бросил. А она такая: «А, ну тогда я пойду к Северусу Снейпу!». А я такой, – он пренебрежительно взмахнул рукой. – И она пошла. Они замолчали. Дым с сигареты Джеймса стал закручиваться спиралями. – Да на урок она пошла, на урок, – ухмыльнулся Сириус, взлохматив Джеймсу волосы и ткнув его головой вниз. Джеймс взьерепенился и спрыгнул с насеста, Сириус закрылся сумкой от его снежка. – О Лунатике спрашивала, – он перепрыгивал с места на место, а Джеймс бросал в него снежки. – А ты её бесишь, потому что ты... трепло! – они схватились в шутку, поборолись немного, вызывая смешки заполнявших клоаку учеников, а потом Сириус опрокинул Джеймса и тот упал на спину, в снег. И так и остался лежать, тяжело отдуваясь и глядя в яркое-яркое небо. А Сириус уселся рядом с ним в снег и напялил на голову его красную ушастую шапку. И так они и сидели-лежали до самого второго колокола, а Питер топтался у стены и не знал, что ему делать.
* * *
Когда они вошли в кабинет, там уже собрался весь класс. Джекилл запаздывал. Слизеринки обсуждали какую-то обновку Хлои, красили губы, ненавидели остальных. Как обычно себя вели, в общем. Остальные девчонки толпились у окон, залитых солнцем, тоже красили губы, только щебетали и разливали по классу мед, а вокруг этого меда кружили нерешительные, ненавязчивые, но суровые пчелы – парни. Малфой и Пруэтт каким-то образом открыли одно из окон и теперь потихоньку курили, сидя на подоконнике и поглядывая по сторонам. Как только они вошли, Роксана резко оглянулась и Бродяга пошел прямо к ней. – Здорово, Пруэтт, – Джеймс хлопнул Фабиана по руке, пока его лучший друг и сестра Люциуса Малфоя здоровались взасос. – Малфой. Они с Роксаной ещё в Блэквуде завели странную привычку здороваться по утрам кулаками. Джеймс понятия не имел, что их на это дернуло, равно как и Роксана, но традиция им обоим пришлась по душе. Наверное это ради Сириуса. Тем более, они такое пережили все вместе, да ещё и к тому же неделю жили под одной крышей, видели друг друга в трусах и даже без один раз, когда Джеймс вломился в комнату Бродяги. После такого трудно было не проникнуться серьезными родственными чувствами. Роксана стукнула его кулак, не открывая глаз и не отлипая от Сириуса, а потом обвила Бродягу ногами, так, что у неё юбка слегка задралась и показался край черного школьного гетра. Сириус обнял её так крепко, что почти что сам себя руками обхватил. Джеймс вздохнул и оглянулся на Лили, которая в этот момент заливисто рассмеялась чьей-то шутке. А потом уперлась ладонями в парту, уселась на неё, небрежно положила ногу на ногу (у Джеймса встал), поправила пуговки на груди и разгладила блузку, а потом видимо почувствовала его взгляд, потому что тут же оглянулась. Джеймс сжал зубы, так что скулы заиграли, и заставил себя отвернуться. Он полночи провел в душе. Половину. Долбанной. Ночи. Там, собственно и придумал новую стратегию для будущей игры. Но до этого дрочил там как маньяк. Раз Лили не намерена его прощать в этом тысячелетии, значит и сегодня будет. Ему захотелось обратно в снег. В класс вошли слизеринцы. Джеймс подавил в себе огромное желание с душой харкнуть Мальсиберу под ноги, но зато не отказал себе в другом удовольствии – начинил петарду наскоро слепленными атмосферными чарами и незаметно швырнул Снейпу под парту. А потом поскорее открыл окно и заткнул уши. Когда бабахнуло и все заволокло дымом, все заорали так, словно в кабинет влезли Пожиратели Смерти. Снейп чуть не обосрался, вскочил и впечатался в стену, как полный придурок, а слизеринки заметались по классу, как перепуганные зайцы. Правда зайцы не умеют так противно визжать. Потом, когда чары иссякли и серный дым рассеялся, явив миру киснущих со смеху Мародеров, девчонки приложили их презрением, потом, конечно, все заржали, а Джеймс снова взглянул на Лили. Она смотрела на него наверное секунды три, разочарованно подняв брови, а потом просто повернулась спиной. Даже замечание не сделала.
* * *
– ... в общем, она заставила исчезнуть то, что приготовила я и сама принесла Фрэнку поесть, – пожаловалась Алиса, отмахиваясь от дыма учебником по практической защите от Темных чар за седьмой курс. – А потом ещё упрекнула меня, что я уделяю ему недостаточно внимания. Лили сочувствующе похлопала Алису по плечу и украдкой оглянулась на Ремуса. Он сидел в полном одиночестве за последней партой и пытался читать, хотя в классе стоял невообразимый гам. Джеймс и Сириус отошли от окна, прошли мимо Ремуса, как будто его там и не было и заняли парту поближе к столу. Они позволяли себе такое только на уроках Джекилла, потому что никогда не знаешь, в какой момент этот кабинет превратится в гробницу или лабиринт. Всем хочется быть в первом ряду. Питер поколебался, повертелся немного и уселся за пустой стол позади них, повернувшись к Ремусу спиной. Лили стало за них стыдно. Но и это было ещё не все. В кабинет вошла Мэри Макдональд с подружками из Когтеврана. Болтая с ними, она не глядя бросила сумку на свободный стул рядом с Ремусом. Ремус дернулся от неожиданности, а девчонки шарахнулись от него самым идиотским образом. – Что? – Ремус посмотрел на них с опаской, так же, как и они на него. – Да нет, ничего, – Мэри поспешно улыбнулась и схватила свою сумку. – Мы...мы там сядем... – Прекрасно, – беззвучно бросил Ремус им вслед и отвернулся к окну, из которого открывался вид на Запретный лес. Ни Джеймс, ни Сириус и ухом не повели. Это переполнило чашу терпения Лили. Кучка идиотов, честное слово. Она схватила свои вещи, бросила убийственный взгляд на Джеймса, который следил за каждым её движением и прошагала мимо него к парте Ремуса. – Привет, – Ремус удивленно поднял голову, когда Лили обратилась к нему. Взгляд у него был одновременно злой и какой-то... затравленный что-ли. Почти как у Северуса – как будто он каждую секунду ждал пинка. – Ты не против? – она указала на свободный стул. – Нет, – Ремус удивился ещё больше и в эту секунду его голос прозвучал так же, как и раньше. Это показалось Лили добрым знаком. Она села и повесила сумку на спинку стула. Джеймс сидел спиной, только Сириус коротко и быстро глянул, вроде как в сторону, а вроде как и на них. – Не боишься сидеть рядом со мной? – теперь Ремус снова говорил презрительно, но Лили чувствовала, что он просто защищается. – Говорят, я кусаюсь. – Не боюсь. Ты, может и кусаешься, но в защите от Темных сил все равно разбираешься лучше меня. Я у тебя спишу, – беззаботно заявила Лили, болтая ногой. – Ты ведь не против? – Оплата вперед – без особого настроения пошутил он. – Без вопросов, – она полезла в сумку и положила перед Ремусом последнюю «Шоколадную лягушку» из новогоднего запаса. – Устроит? Ремус немного погонял шоколадку по парте. Взгляд у него был слегка отсутствующий, трудно было понять, о чем он думает. – Не хотел я на него кидаться, – тихо сказал он, глядя на Питера. – Я не знаю, почему это со мной происходит. Сегодня утром я был очень зол, а сейчас даже не помню, почему. Целители в Мунго сказали, что это раздвоение личности, – он поморщился. – Вроде как моё сознание подавлялось, потом вырвалось. А теперь снова подавляется. Я плохо помню. Когда они мне это говорили, я лежал связанный и орал, что убью их всех. Он нервно усмехнулся и Лили тоже улыбнулась. Джеймс снова оглянулся на них и отвернулся, но его плечи стали напряженнее. – Ты, наверное, хочешь знать, почему я поссорился с Джеймсом? – протянул вдруг Ремус и колко усмехнулся. Лили пожала плечами. – Я с ним тоже не разговариваю. – Почему? – удивился Ремус. – Тут половина замка говорит, что вас застукали на горячем прямо в большом зале. А другая половина говорит, что вы уже тайно поженились. Лили только головой покачала и повернулась к нему. – О вас между прочим тоже повсюду болтают. Такое чувство, будто это «Битлз» распались второй раз, а я ничего не знаю. Ремус фыркнул – сравнение Лили его насмешило. Они помолчали. Лили была уверена, что Ремус ничего не скажет, но она и не затем к нему села. Просто так бывает, когда понимаешь, что тебе нужно быть где-то и ты оказываешься именно там. И понимаешь, что так будет правильно. Она вытащила из учебника блокнот, в котором содержалось её личное расписание старосты и начала заполнять его вперед. – Я не хотел возвращаться в Хогвартс, Лили. Лили подняла голову и удивленно посмотрела на Люпина. Он скользил холодным, жестким взглядом по лицам одноклассников. – Отец меня вынудил. Сказал, что этого хотела моя мать. Хотела, чтобы я выучился здесь. Если бы не это... стал бы я возвращаться сюда после того, что увидел, узнал. – Что ты узнал? – Узнал, что я здоров. И это самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Лили не нашлась, что на это ответить. – А меня схватили, упекли в больницу и требуют, чтобы я жил в мире, где все от меня шарахаются и считают опасным, – он кивнул на учеников. – Они боятся даже заговаривать со мной, хотя до них дошли всего лишь слухи. Если бы дошла правда, меня бы тут же отсюда выперли, – он уселся поудобнее и его взгляд снова похолодел. – Может и правда стоит кого-нибудь укусить, чтобы меня наконец выгнали и я вернулся в колонию. – Укусить? Ремус, ты же человек. Ты не животное, чтобы кусать кого-то. Ремус хмыкнул. – Вот поэтому я и не хотел возвращаться сюда, Лили. Я не человек, я животное. Я волк, я обрастаю мехом, бегаю на четырех лапах, охочусь, кусаюсь. Животное можно держать как питомца, жалеть его, играться с ним и искренне верить, что это – настоящая дружба. – Я верю, – тихо сказала Лили после паузы. – В то, что ты – мой друг. И всегда им был. И мне все равно, что ты обрастаешь мехом и бегаешь на четырех лапах. У всех есть свои недостатки, – иронично заметила она. Ремус усмехнулся. – Я не хотел тебя обидеть, Лили. Просто я понял, что моя семья – там. И перестал себя обманывать. – Семья может быть в нескольких местах. Моя семья – это и мои родители, и Хогвартс. Мои родители – маглы, а я – волшебница, мы разные, но мы все равно любим друг друга. – Твои родители не шарахаются от тебя, Лили. Ты для них не опасна. – Сестра шарахается. Она частенько повторяет, что я попаду в ад за своё колдовство. – А ты? – невольно заинтересовался Ремус. – А я подкладываю ей ложки в кровать и по ночам превращаю их в мышей, – Лили пожала плечами, посмотрела на Ремуса и они рассмеялись. Джеймс оглянулся, но теперь не только он обратил на них внимание. Группка слизеринских парней, сбившаяся у окна какое-то время просто неприятно поглядывала на Ремуса, а затем от них откололось несколько человек и направилось прямо к их парте. – Смотрите-ка, Эванс и Люпин, – нараспев произнес Мальсибер. Он шел впереди остальных, небрежно сунув руки в карманы. Как только он заговорил, в классе сразу стало тише. – Нечасто увидишь такое, – он оглянулся на своих дружков и окинул Ремуса и Лили гадким взглядом. – Грязнокровка и ОБОРОТЕНЬ за одной партой. В классе стало абсолютно тихо. Ремус сидел, белее мела и боялся пошевелиться. А затем раздался оглушительный грохот – это Джеймс вдруг отпихнул свой стул, попер прямо на Мальсибера и подошел так близко, что почти влез на носки его блестящих дерби. – Забери свои слова, ты понял? – процедил он и сжал челюсти так, что на скулах вздулись желваки. – Ты понял меня, урод? – У-тю-тю-тю-тю-тю, Поттер, – просюсюкал Мальсибер, неприятно вытянув букву «о» в фамилии Джеймса. Внезапного наступления он ни капельки не испугался и стоял очень прямо. Можно было подумать, будто они собрались поцеловаться. Ну или искусать друг другу лицо. – Какие именно слова? Про грязнокровку? – он склонил голову на одну сторону. – Или оборотня? – Такими обвинениями не бросаются, Мальсибер, – подал голос Хо Янь – приземистый, круглолицый парень из Когтеврана, гений Травологии и чистокровный волшебник. Мальсибер прищурился, делая вид, что заинтересован. – Люпин не оборотень. Мы все его знаем. Семь лет знаем. – Ты говоришь не оборотень, а я говорю – да, оборотень, – он бросил взгляд на Ремуса (Лили крепко держала его за руку и чувствовала, как его трясет). – Мой старик работает в Министерстве, вы же знаете. Так вот неделю назад он выяснил, что некий Ремус Джон Люпин.. знаете такого?..был уличен в составе банды оборотня по имени Фенрир Сивый и схвачен при попытке напасть на г...магловский город в горах. Хлоя Гринграсс ахнула и её тупость каким-то образом отравила всех, кто ещё мог думать – все начали переглядываться, кто-то даже переступил с места на место, словно хотел оказаться ещё дальше от Ремуса. – Отец сказал, что Дамблдор за него заступился и попросил вернуть его в школу. Нормально, да? – Интересно, а откуда твой отец узнал об этом? – звонко спросила Лили, вставая из-за стола. – От Министра? Или от самого Сивого? Или, может быть сразу от Ты-Знаешь-Кого? – Следи за языком, Эванс! – прошипел Мальсибер, сжимая кулаки. Джеймс шевельнулся, но Лили – нет, она стояла очень прямо, скрестив на груди руки и с вызовом глядя на Мальсибера. – Не смей обвинять моего... – А то что? – губы Лили тронула легкая улыбка. – Меня выгонят из школы, как того первокурсника после случая в мужском туалете Слизерина? Его выгнали, потому что твой отец наплел с три короба у Дамблдора в кабинете. А раз он соврал тогда, значит врет и сейчас. Ремус – не оборотень. И моё слово вернее, в отличие от твоего отца, я никогда не лгу. – Лили, не надо, – тихо произнес Ремус. Мальсибер приблизился к Лили, сверкая холодными, темными глазами. – Ты себе стала много позволять, Эванс, – проговорил он. Лили иронически выгнула бровь. – Или ты думаешь, раз тебя ебет наш доблестный капитан, тебе теперь можно открывать рот в адрес всех чистокровных? Джеймса сорвало с места, но он был так зол, что промазал и его чары взорвали крышку парты. Все разом ожило, все закричали, пуффендуйки, сидящие за партой с визгами бросились в стороны, а слизеринцы вдруг удивительно слаженно скрутили Джеймса, Сириуса и близнецов Пруэтт. Словно только этого и ждали. А затем Нотт обезоружил его, просто вырвав палочку из руки. Такая подлость всколыхнула класс. Завязалась потасовка, замелькали руки, головы, шеи, разноцветные галстуки, сверкнули чьи-то чары. – Прекратите, сейчас придут преподаватели! – до хрипоты кричала Мэри. – Я тебе голову оторву! – орал Джеймс, извиваясь в захвате. Нотт и Уоррингтон скручивали ему руки, но даже вдвоем держали с трудом. – Ты, труп, Мальсибер! Мальсибер хохотнул. – Что-то не похоже, Поттер, – он дернул палочкой. Джеймс замычал – на лице у него вспух рубец. Лили бросилась к палочке, брошенной на парте, но Мальсибер оказался проворнее. – А что, Эванс? – он покрутил её палочку в руке. – Не надоело раздвигать ноги перед этим позером? Хочешь тебя поимеет другой чистокровный волшебник? – он вдруг шагнул к ней, протянув руку к её лицу. – Ты ведь наверное от этого тащи... Звон пощечины, которую Лили влепила Мальсиберу подействовал на класс, как выстрел. Даже Джеймс перестал вырываться. Всё просто застыло. Лили смотрела на Мальсибера, её глаза полыхали, на щеках от злости выступили розовые пятна. Мальсибер закрывал щеку холеной белой рукой с фамильным перстнем и смотрел на Лили с такой смесью неверия, ужаса и ненависти, словно она не пощечину ему дала, а пнула под зад в присутствии Волдеморта. – Ты меня ударила?.. Он медленно убрал руку. Лицо у него было как у человека, готового совершить убийство. – Ты... паршивая грязнокровка!, – выплюнул он и замахнулся в ответ. Джеймс взвился, с хрустом выдирая рукав мантии из захвата Уоррингтона, Сириус крикнул что-то, но тут Ремус, который до этого сидел и смотрел на свои подрагивающие руки, в мгновение ока вскочил с места, оттолкнул Лили и перехватил удар Мальсибера, да так, что чуть не отбил себе ладонь, а ему – не сломал запястье. Кто-то из слизеринок взвизгнул. На лице у самого Ремуса на долю секунды отразилось ошеломление, словно он сам от себя такого не ожидал. Он взглянул Мальсиберу в лицо и вдруг увидел на его месте другое – с острыми чертами, ледяными желтоватыми глазами и шрамом, пересекающим один из них. Лука. Мальсибер. Мальсибер был похож на Луку. Этого было достаточно, чтобы в его голове щелкнул невидимый тумблер. Мальсибер об этом тумблере не знал, иначе ни за что не попытался бы вскинуть палочку. – Ах ты волчья мра... а-ахааа-а!!! Договорить он не успел, потому что Ремус, точнее, уже не совсем Ремус поймал его вторую руку и вывернул так, что слизеринец заорал в голос. – Что он делает?! – истошно закричала Хлоя, как будто Ремус просто так с бухты-барахты напал на бедного маленького Генри. – Остановите его кто-нибудь, он же убьет его! Впрочем, останавливать было некому, так как все слизеринцы и даже пара пуффендуйцев были заняты тем, что пытались оттеснить от Мальсибера Джеймса, Сириуса и близнецов. Слизеринки метались, Мальсибер кричал, а Ремус смотрел на него, слушал его жалобный хриплый крик и чувствовал, как по телу бежит приятный, возбуждающий ток. Человеческий вопль. О какой невероятный звук! Ему захотелось ещё. Он сжал руку Мальсибера ещё сильнее, так что тот закричал ещё громче. – Ремус, не надо! – рявкнул откуда-то сбоку Сириус, но тут вдруг полыхнула вспышка, так что и он, и все зажмурились. Ремуса заклинанием отшвырнуло от Мальсибера, он повалился на пол, девчонки взвизгнули вразнобой. А потом все оглянулись и в классе сразу стало тихо. На пороге стоял доктор Джекилл и держал в руке волшебную палочку.
* * *
Когда стало ясно, что никто на него не кинется, Джекилл торопливо прошел в кабинет. Притихшие ученики проводили его настороженными взглядами. Профессор по защите от Темных сил заметно похудел, посерел лицом и осунулся, словно за две недели каникул прожил тысячу несчастных лет. Осмотрев по пути виноватые, испуганные лица детей, он подошел к Ремусу. Тот всё ещё лежал на полу и смотрел на профессора так, будто ему явился его призрак. Он думал, что Джекилл мертв. Он был в этом уверен. И теперь испытывал запутанное чувство радости и ненависти, взращенное из одного коротко слова: «Валери». Если он здесь, где, мать его, она?! Пару секунд они смотрели друг на друга, а затем Джекилл протянул Ремусу руку. Ремус взглянул на неё и демонстративно поднялся сам, одарив профессора по защите от Темных сил гневным взглядом. Поднявшись, огляделся. Посмотрел на Мальсибера, который всё ещё держался за вывернутую руку, а потом оглянулся на одноклассников. На него смотрели как на дикое животное. Джекилл сделал вид, что ничего не заметил и встал между ним и Мальсибером. – Что здесь произошло? – он посмотрел сначала на одну сторону, потом на другую. Сначала протянулась секундная пауза, а затем гриффиндорцы и слизеринцы заговорили разом. Слизеринцы громко шипели и трещали, обвиняя Ремуса, гриффиндорцы рычали, что это Мальсибер начал, когтевранцы беспомощно хлопали крыльями, пуффендуйцы вертели головами и не знали, чью сторону принять и от кого им больше достанется в случае чего. В общем, снова поднялся гвалт. – Тихо! – крикнул Джекилл, видимо осознав, что так ничего не добьется и посмотрел на крошечную компанию когтевранцев, которые держались на некотором расстоянии от событий. – Мистер Янь, скажите, что здесь стряслось? Хо поправил квадратные очки: – Люпин напал на Мальсибера, сэр. Гриффиндорцы зашумели, слизеринцы оскалились, но Джекилл вскинул руку и всё стихло. – Но Мальсибер спровоцировал Люпина, сэр. – Неправда! – закричала Хлоя и слизеринцы активно её поддержали. – Люпин чуть не оторвал ему руку! – Нотт пронзил воздух указательным пальцем. – Да, это правда, – рассудительно сказал Хо. – Люпин чуть не сломал руку Мальсиберу. Потому что Мальсибер обозвал Лили Эванс грязнокровкой и хотел ударить. Джекилл посмотрел на Ремуса. Тот тяжело дышал и челка, падающая на глаза в темных мешках, вздымалась и снова падала на лицо. – А Мальсибер обозвал Эванс за то, что она вступилась за Люпина после того, как он же обозвал его... оборотнем. Так что Мальсибер действительно его спровоцировал. Сэр. – завершив это запутанное объяснение, Хо бросил на Ремуса осторожный взгляд. По его горящему любопытством лицу, как и по лицам остальных студентов было видно, что именно это сейчас и занимает их мысли. – Понятно, – Джекилл снова осмотрел класс. – А что с вами, Поттер? – он оглянулся на Джеймса и Джеймс дернул рукой, поправляя сорванный рукав. – Он тоже вступился за Лили Эванс, профессор, – сообщил бесстрашный Янь, несмотря на то, что слизеринцы уже буравили его недобрым взглядом и вероятность того, что на следующем уроке Травологии Хо укусит заимперинный шмель, росла с каждой секундой. – А откуда у вас этот след на лице, это ведь чары Релашшио, если я не ошибаюсь? – Джекилл осмотрел Джеймса. Джеймс молчал и сопел. – Насколько мне известно, они входят в список заклинаний, запрещенных в школе во внеурочное время? – Да он сам применил их и промахнулся, сэр, – заявил Нотт. – Что ты несешь, урод?! – рявкнул Сириус и все ученики в большинстве своем возмущенно загалдели, а некоторые украдкой переглянулись – это был неловкий момент, ведь все видели, как Джеймс применил какие-то чары и промахнулся. – Тихо! – второй раз за несколько минут крикнул Джекилл, который, после того как осмотрел обожженную физиономию Джеймса, ощупал руку Мальсибера. – С вами ничего страшного не случилось. Даже вывиха нет, а от синяков нет большого вреда, – он окинул надменное лицо слизеринца быстрым внимательным взглядом. – А вот за то, что вы позволяете себе грязные высказывания в адрес ваших одноклассников, – он сложил руки за прямой спиной и как будто стал выше ростом. – А также за развязанную драку я снимаю с вас пятьдесят очков. – Что?! – высоким голосом возмутилась Хлоя, оглянувшись на своих так, словно решила, что ей послышалось. – Сколько? – севшим голосом переспросил Нотт. – За что? – хрипло крикнул Мальсибер. – За правду? – С Люпина снимаю двадцать, – Джекилл коротко взглянул на Ремуса, как будто и не услышал Мальсибера. – Со своей агрессией нужно уметь справляться, даже когда обижают ваших близких. А с Поттера десять, – Джекилл красноречиво постучал по обугленной парте. – Эверте Статум Экстремум, я так понимаю? Я же просил вас не применять эти чары, пока вы не научитесь проговаривать их без запинки. Даже при невербальной магии это вызывает осечки. Идите в больничное крыло, ваш ожог нужно немедленно обработать, – он похлопал Джеймса по плечу, направляя. – Заодно мадам Помфри подлатает вашу мантию. Не так давно она прекрасно справилась с моей, а её насквозь прожгла саламандра. Вашу починит за пять минут. Джеймс ушел. Когда он проходил мимо Лили, она легонько тронула ледяными пальцами его руку. – Что касается вас, мистер Мальсибер, – Джекилл повернулся к слизеринцу и переступил с ноги на ногу, слегка припав направо. Ремус сдвинул брови, глядя на его ногу. – То, что вы считаете правдой на деле является оскорблением. Очень жаль, что вы этого не понимаете, но тут... – Это не оскорбление! – возмутился Мальсибер, но голос его звучал уже не так заносчиво, как во время разговора с Лили и Ремусом. Всё же хогвартсский учитель имел определенный вес, даже в его бессовестных глазах. – Мне отец рассказал, что наш директор вступился за Люпина, что его нашли среди стаи Сивого в лесу! Люпин – оборотень! Он опасен! По классу снова пробежал ропот. Джекилл молчал довольно долго – пока шум не стих сам собой. – Ваши сведения верны, но, к счастью, наполовину. Директор Дамблдор действительно вступился за мистера Люпина в Министерстве магии, потому что мистера Люпина обнаружили на территории стаи Фенрира Сивого. Он находился там вместе со мной. Ещё один общий вздох. – Вы были там? В лагере Сивого? – прошептала какая-то когтевранка, глядя на профессора влюбленными глазами. – Да, был, – коротко сказал Джекилл, едва взглянув на девочку. – По какой причине я оказался там, сказать не могу – это большой секрет, – у него как всегда получалось говорить сразу со всем классом, с каждым, кто его слушал. А слушали все, причем затаив дыхание. – Но могу сказать, что Ремус, как мой будущий стажер помогал мне в ликвидации одного очень неприятного проклятия. Очевидцы из магловской деревни в горах, могут с легкостью подтвердить, что видели, как двое, взрослый и подросток пробежали по одной из улиц в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря. Я же могу вам сообщить, что бежали эти двое к порталу. Один добежать не успел. Ремус вскинул на профессора взгляд. Джекилл не смотрел на него, но выглядел как будто старел с каждой секундой. – Другого затащило в портал и он не успел вернуться, чтобы... спасти своего ученика от подозрений. В Министерстве этого ученика посчитали соучастником ужасных событий в лесу, – Джекилл замолчал, а потом вдруг взглянул прямо на Ремуса. – Я страшно виноват. Повисла небольшая пауза. И Ремус понял, что он имел в виду. Его сердце билось так, что ему было тяжело дышать. Им не удалось спасти пленника, мальчика по имени Чарльз. Парня убили. Убили охотников. Разгромили колонию. Всё было зря. Он почувствовал ненависть. Такую сильную и отчаянную, что ему захотелось придушить профессора. Всё. Всё впустую. А как же Валери? Как же они, как он теперь?! – А как насчет того, что Люпин приходил к вам в кабинет на консультацию, профессор? – вдруг подал голос Нотт и все повернулись к нему. – Ещё до каникул? Чтобы поплакаться о своих сексуальных проблемах? – слизеринцы гадко засмеялись. Ремус вспомнил рисунки на доске, записки и почувствовал, как кровь прилила к лицу.– Он сказал, что... – Интересно, как вы об этом узнали, Нотт? Сомневаюсь, что Люпин сам вам рассказал о нашем разговоре, может быть поделитесь с нами секретом, как же вы узнали содержание конфиденциальной беседы? Нот вдохнул, явно собираясь что-то сказать. – Помнится, вы тоже приходили в мой кабинет на психологическую консультацию, мистер Нотт, – перебил его Джекилл, глядя слизеринцу прямо в глаза. – Как и многие другие. Но почему-то я не рассказываю о ваших проблемах. Будьте добры и вы помалкивать. Нотт угрюмо замолчал. – Поэтому, мистер Мальсибер, – Джекилл снова повернулся к Мальсиберу, хотя про него уже все забыли. – Я бы попросил вас не разбрасываться непроверенной информацией. В итоге она может вам же и навредить, – он замолчал, ожидая новых высказываний, но больше никто не осмеливался выступать. – И раз мы с этим разобрались, я попросил бы вас всех занять свои места. Урок давно начался, – он направился к своему столу, а класс зашевелился, заворчал и потянулся к партам. Загремели отодвигаемые стулья, зашуршали книги и конспекты. Лили села рядом с Ремусом, Роксана перебралась к Блэку. – Всё равно он набросился на меня! – заявил Мальсибер, придерживая правую руку левой. Хлоя сочувственно погладила его по плечу. – И двадцати баллов мало за такое! – слизеринец оглянулся и посмотрел на Ремуса так, что ему захотелось наброситься второй раз. – Когда мой отец узнает, ты все равно вылетишь отсюда как пробка, Люпин! – Я бы тебя вообще убил, если бы эти меня не держали! – прорычал Сириус. – Что такого, что Генри назвал Эванс... – Гринграсс сморщила носик. – Как бы там ни назвал. Разве это не так? Все знают, что она магла, – добавила она презрительным тоном, посмотрев на Лили, как на таракана. – Грязнокровки воруют у нас магию. Слизеринки согласно закивали. Лили побледнела от злости. – Заткнись, Гринграсс, – посоветовал ей Фабиан. – Мисс Гринграсс, ваш факультет итак потерял изрядное количество баллов, не вынуждайте меня снимать новые, – Джекилл облокотился на свою кафедру. – Я не желаю слышать подобные слова в пределах своего класса. И школы вообще. Если кто-нибудь ещё хотя бы раз назовет кого-нибудь из своих одноклассников подобным образом, я не стану снимать баллы, а просто отправлю к директору. – Слышал, подобный образ? – усмехнулся Сириус, откинув стул на задние ножки и оглянувшись на Питера. Тот вяло улыбнулся и попытался скаламбурить в ответ: – Отвяжись, чистокровная бродяга. Сириус беззвучно рассмеялся, возвращаясь в исходное положение. – К тому же, – Джекилл достал из своего портфеля палочку и учебник. – В нашей с вами истории присутствует любопытный парадокс. И суть его в том, что все, абсолютно все чистокровные семьи так или иначе происходят от маглов. Слизеринцы чуть не затопили класс слюной – так расфыркались. – Да, именно так, – голос Джекилла перекрыл шум. – Маглы подарили нам магию, – он развел руками. – Самый первый волшебник на земле так или иначе был маглом до того, как научился колдовать, – он вскинул палец. – Величайший волшебник всех времен, Мерлин – полукровка по матери и это известный исторический факт. Безусловно, есть некоторые семьи, – Джекилл послал короткий кивок Сириусу. – Магическое происхождение которых корнями уходит в Средневековье и даже дальше. Но даже в таком старинном волшебном древе, если как следует покопаться, можно отыскать связь с миром маглов, – он навалился на кафедру, поджав плечи. Слизеринцы были поражены и оскорблены до глубины души. – Ой, и в моем можно? – Роксана вскинула руку. – Я уверена, мои предки – маглы. Нотт весь позеленел. – Я вам даже больше скажу, сэр, эта связь передается генетическим путем, – Сириус положил руку на спинку сидения у неё за спиной. – Я вот прямо сейчас её чувствую. Они переглянулись с ужасно хитрожопым видом и одновременно оглянулись на ряд слизеринцев. – Прекрасно, мистер Блэк, мисс Малфой, но я сказал это не потому, что хотел кого-то унизить или обидеть. Я хотел, чтобы вы поняли, что мы ничем не отличаемся от маглов. Да, у нас есть магическая сила. Но ни один народ, пусть даже он обладает этой силой, не имеет права угнетать другой только потому, что может это сделать. Маглы нам не враги. Уверяю вас, у них слишком много своих проблем, которые не укладываются в голове, чтобы уместить там ещё и целую цивилизацию, живущую по соседству. – Это потому что они тупые! – выкрикнул Нотт и слизеринцы заржали. – «О» – охо-охо, – красноречиво прокашлялась Лили, ненавязчиво напоминая Катону о его результате СОВ по зельеварению, которое так подорвало самолюбие всей слизеринской шайки. – Мистер Нотт, я, кажется предупредил вас? У Слизерина много лишних баллов? – Да не слишком они тупые, раз нашли способ воровать у нас магию, – фыркнула Патриция Стимпсон. – А вот о воровстве магии даже говорить смешно. Ну как можно украсить магию, объясните мне, – Джекилл встряхнул ладонями, словно требовал немедленно вложить в них доказательство. – Как можно украсть талант к рисованию? Или к пению? – Они сжигали нас на кострах! – крикнул Уоррингтон. – Вас лично? – Джекилл надел очки и когда поглядел на Уоррингтона, все увидели, что глаза профессора благодаря стеклам стали в полтора раза больше. По классу прокатился смешок. – Уверяю вас, мистер Уоррингтон, когда много веков назад происходили эти трагические события, обе стороны совершили немало ошибок, большинство из которых и привело наших предков на костры, – Джекилл укоризненно потряс указательным пальцем призраку древности, витающему в классе. – Многие пострадали безвинно, а вот некоторым волшебникам приходилось по вкусу запугивать маглов, вредить им, подливать в колодцы разные зелья, вызывать заклинанием саранчу и напасти. Это и послужило причиной такой нелюбви к нашей культуре. Жестокость порождает жестокость. Каждый век непременно рождается сильный маг, который считает, что волшебники обязаны править маглами. И что мы имеем право повелевать ими просто потому что можем. Питер исподлобья посмотрел на профессора и снова опустил взгляд. – Гриндевальд утверждал, что правление магов пойдет на пользу самим маглам и именно этим утверждением оправдывал все свои зверства. Все мы знаем, что с ним приключилось в итоге. И вот теперь ему на смену пришел новый маг и один Мерлин знает, какая судьба ему уготована. Лили уронила чернильницу и громкий звук заставил притихший класс вздрогнуть. – Извините, – она нырнула под стол и вернула пузырек на место. – Кстати о Гриндевальде, – Джекилл вдруг лихо распахнул школьный журнал. – В эпоху его террора в ходу было одно проклятие. Оно в ходу и теперь, вероятно, вы читали о нем в «Пророке». Это проклятие вызывает мучительные видения, способные довести жертву до безумия. Контр-заклятие для него придумал профессор Дамблдор, – Джекилл слегка улыбнулся, увидев вспыхнувшее на лицах учеников уважение. – И изучением именно этого контр-заклятия мы с вами и займемся сегодня. Но сначала перекличка. Аббот!
* * *
По замку прокатился удар колокола. Ученики высыпали в коридоры со всех кабинетов и смешались в большой шумный поток поток. – Ремус, задержись ненадолго, – попросил Джекилл, когда класс, шумно переговариваясь и смеясь уже столпился у выхода. Он все ещё сидел и заполнял журнал. Ремус нехотя вернулся и приблизился к его столу. Он и раньше испытывал к Джекиллу двоякие чувства. С одной стороны восхищался им, как блестящим ученым и прекрасным учителем. Но с другой стороны... Что связывает его с Валери? Они любовники? Или были ими прежде? Или оставались до сих пор? А может быть они просто друзья? Ремус вспомнил глаза профессора, когда он рассказывал ему о прошлом Валери. Вспомнил слова самой Валери: «Доктор Генри Джекилл – мой единственный близкий человек. Он поддержал меня, когда все от меня отвернулись. И с тех пор не бросал никогда. Я бы доверила ему свою жизнь» Она любит его? Или уже любила? Почему он вернулся, а она – нет? И если она действительно любит его (Ремус отказывался думать о ней в прошедшем времени), тогда почему так горячо любила его в той бесконечно далекой палатке в ущелье? Джекилл закончил писать, скрипнув пером, сунул журнал в портфель и встал, взяв портфель под мышку. – Я бы хотел поговорить с тобой, Ремус. Если ты не против. Ремус просто смотрел на него, равнодушно и скучно, даже не подумав смахнуть упавшую на глаз челку. – Как ты? – спросил Джекилл после паузы. Было ясно, что он имеет в виду, но Ремус не знал, что ему ответить. – А как вы думаете? – просто спросил он и даже немного усмехнулся. – Я слышал, ты поссорился с друзьями. «Не твоё дело» – Я с ними не ссорился. Просто расставил все точки над i. – Что ты имеешь в виду? Ремус едва удержался, чтобы не закатить глаза. – Я – оборотень, они – нет, этих точек не очень-то много. Давно надо было сделать это. Они помолчали. – Ты мог убить его сегодня, ты понимаешь это? – вдруг тихо молвил Джекилл. – Понимаю. – Я вижу, что тебе тяжело, но ты должен бороться с этим. Здесь не ко... – Вот именно, – перебил его Ремус. – Зачем меня снова притащили сюда? Там я никому ничего не был должен! – Ремус, ты все ещё под влиянием Сивого. Но когда оно пойдет на убыль, ты вспомнишь все эти слова и тебе станет стыдно. – Что вы от меня хотите? – устало спросил он, отбрасывая челку с лица, так что Джекиллу во всей красе предстало его перечеркнутое шрамами лицо и глубокие тени вокруг глаз. – Вы хотите меня отчитать и оставить после уроков? – он едко усмехнулся. – Нет, – Джекилл обошел стол и прислонился к нему спиной, встав напротив Ремуса. Он все ещё был выше. И старше. И сильнее. И здоровее. Лучше во всех отношениях. – Честно говоря, я удивлен. Я думал, что ты хочешь поговорить с тем, кто был там и знает, через что тебе пришлось пройти. Я ведь знаю, каково тебе пришлось после. Отдел по лечению ликантропии – не сахар. Ремус отвел взгляд. Вспомнил вдруг, как стоял у окошка своей палаты и смотрел, как целители уносят тело Луны... – Но даже если ты не хочешь говорить о Мунго, я думал тебе будет интересно узнать, что произошло в горах. Почему не сработал план, что теперь будет с Сивым... где он теперь и чем занимается. Разве тебе это не интересно? Ремус дернулся. Да, ему действительно хотелось узнать всё это. О, Боже, как же ему хотелось! Он извел себя предположениями, мыслями о том, что случилось с Валери и где она, куда ушла колония, кто выжил, кто нет... И вот теперь, когда действительно можно было всё это наконец-то узнать, Ремус налетел на непрошибаемую стену. Он не мог. Он мог бы узнать это. Но только не у Джекилла. Нет. Он не предоставит ему такого удовольствия. Он больше не ребенок, который зависит от помощи своих учителей. И не мальчик, на которого можно смотреть свысока. Теперь они на равных. – Я уже и так всё понял, – коротко сказал Ремус, забрасывая сумку на плечо. – Вы не спасли того парня, Чарли, и он погиб. Охотников перебили, колонию тоже, нас схватили. Всё впустую. Конец истории. Повисла пауза. Джекилл не обиделся на его слова, но смотрел на Ремуса так, что у него возникло неприятное ощущение, будто его просвечивают насквозь. – Ну хорошо, – сказал наконец профессор и отделился от стола. – Я не буду настаивать. Но если ты захочешь поговорить – заходи в любое время. Он вяловато улыбнулся Ремусу и направился к выходу. Ремус остался стоять и какое-то время ещё боролся с собой, а затем резко повернулся и бросил взгляд в спину уходящего профессора. – Она жива? Джекилл остановился. Оглянулся. Посмотрел на Ремуса как-то странно... И Ремус вдруг понял, что он всё знает. Но не испугался. – Да, – коротко ответил Джекилл и ушел.
* * *
Сириус и Питер поймали Ремуса у рыцарских доспехов. Сириус оглядывался на Лунатика пару раз во время урока. И тот выглядел таким обычным и спокойным, что в душе Сириуса шевельнулась надежда, что теперь, может быть, всё будет как прежде. – Слушай, Лунатик, то что ты сделал там... – начал было он. – Это было только ради Лили, – отрезал Ремус, окинув их беглым, раздраженным взглядом. – Ничего не изменилось. Он уже собрался было уйти, но Сириус остановил его, больно дернув за локоть. – Что не изменилось, Лунатик? – прорычал он. Ремус закатил глаза. Сириусу захотелось повторить опыт Сохатого и врезать ему. – Вообще, мне это надоело!.. Питер поспешно закивал. – Какого хера ты строишь из себя? После Сивого мы для тебя уже недостаточно хороши, что, у меня строение хвоста неправильное, а Сохатый копытами не вышел? Какого хрена происходит, Люпин?! Ремус глубоко вздохнул через нос и откинул с глаз отросшую челку. – Ладно, я попытаюсь объяснить тебе на твоем языке. Ты ведь у нас Бродяга, верно? Большой черный пес. Так вот представь себе, что ты облике пса всю свою жизнь пробегал в собачьей стае, в собачьем мире, все эти запахи и все такое... раз в месяц ты становился человеком и обретал кучу возможностей, а потом вдруг снова становился псом и в течение месяца твои друзья-собаки убеждали тебя, что и ты собака. И что быть собакой тебе хорошо! Лучше, чем человеком! И ты верил им, потому что считал своей семьей. А потом случайно попал в мир людей и понял, что для тебя действительно лучше, – Ремус ближе шагнул к молчаливому, серьезному Сириусу. – Скажи мне, Сириус, ты бы согласился вернуться в стаю? – Семья есть семья, Рем, – коротко сказал Сириус. – Я бы остался с семьей. – Это ты говоришь мне? – Ремус даже усмехнулся. – Да, это я тебе говорю, придурок! – повысил голос Сириус. – Я выбрал семью. А моя семья это Сохатый. И ты, придурок. И Хвост, – он мимоходом слегка толкнул Питера в плечо. Тот опять покивал. – Вы все. – Я так и знал. Так вот Блэк, вспомни, как ты себя чувствовал до этого. Когда тебя заставляли жить с ложной семьей. Вспомни, это было счастливое время? Так и мне лучше жить со своими, жить там, где я не буду чувствовать себя белой вороной! – выплюнув это, Ремус прошел вперед, толкнув Сириуса плечом. На ходу обернулся и пошел спиной вперед. – Я устал разрываться на две части. Устал, понятно? Я так больше не могу! – громким шепотом добавил он, раскинув руки, а потом развернулся и чуть ли не бегом побежал к лестнице. – Долбанный мудак, – произнес Сириус, глядя ему вслед с таким выражением, что Питер Петтигрю на секунду всерьез поверил, что Сириус Блэк умеет плакать.
* * *
Джеймс наклонился к зеркалу и потер щеку. От ожога осталось только легкое покраснение. Мадам Помфри воистину гений колдомедицины. Он хлопнул себя ладонями по лицу и вытянул его в притворном ужасе, но тут из кабинки рядом донесся шум слива. Джеймс поспешно отшатнулся от зеркала и сделал вид, что приводит в порядок волосы, но когда ученик вышел из туалета, растрепал всё как было и пошел к Макгонагалл. Она вызвала его письмом ещё полчаса назад, но Джеймс всё тянул и тянул. Ему не хотелось одному отдуваться на всю драку. Он шел наверх, а ученики бежали вниз – на ужин. Всё-таки идея прогулять день оказалась очень удачной. После больничного крыла, где всё закончилось довольно быстро, Джеймс решил наведаться в Хогсмид. Погода была прекрасной и пока он гулял между заснеженных ёлок и тыкался по магазинам и закусочным, ему было скучновато. Но потом урок закончился и к нему присоединились Бродяга и Хвост. Они славно погуляли в деревне, покидали снежки, покатались с гор. Несмотря на веселье, все чувствовали, будто им чего-то не хватает. Но пытались просто не думать об этом. Опомнились они, когда уже начало темнеть. Джеймс шмыгнул носом, остановившись у лакированной двери из красного дерева. Из кабинета доносился приглушенный, возмущенный голос декана и Джеймс уселся на скамью подсудимых, то есть подоконник. Он почти докурил первую сигарету, когда дверь вдруг скрипнула, отворяясь. В ужасе, Джеймс запихнул всю пачку в забрало доспехов у стены и спрыгнул на пол. Из кабинета вышел красный как рак Пруэтт, посмотрел на Джеймс, закрыл дверь и изобразил красочное отсечение головы. Джеймс поднял брови, не предчувствуя ничего хорошего и... постучал. – Войдите! – отозвалась Макгонагалл. – Это насчет Ремуса? – кисло спросил он, повиснув на двери. Спросил – и ощутил прилив де-жавю. Макгонагалл посмотрела на него с легкой укоризной – примерно как кошка на чистый тапок. – Проходите, Поттер. Джеймс закрыл за собой дверь. Макгонагалл с вкусным сухим звуком поставила завитушку в конце какого-то документа. Посмотрела на Джеймса. Достала новый документ. Джеймс не торопился садиться в кресло (учитывая, в каком духе была Макгонагалл, от кресла можно было ожидать любой подлости) и просто стоял, покачиваясь с носков на пятки. – Скажите мне, Поттер, что именно вы слышите, когда я говорю? – вдруг спросила декан, проглядывая свой документ и по-прежнему не обращая на Джеймса внимание. – Ультразвук? Тишину? Джеймс слегка растерялся. – Вопрос с подвохом, профессор? – уточнил он. – У меня есть три варианта ответа, но, честное слово, ни один вам не понравится. – Кажется, когда вы были здесь в последний раз, я попросила вас кое о чем, помните? – Макгонагалл окинула его гневным взглядом и указала пером на кресло. – Присядьте. Джеймс поколебался секунду и осторожно примостился на краю кресла, ожидая, что ситцевая ткань в цветочек в любой момент вцепится ему в ягодицы. – Когда вы были здесь в последний раз я попросила вас помочь Люпину освоиться, просила присматривать за ним. И что в итоге? Джеймс опешил. – Он, что, рассказал вам всё? – Рассказал? Поттер, мне было кому рассказать! Там был весь класс! Джеймс поднял брови. – Весь класс видел, как он накинулся на Генри Мальсибера! У него отлегло от сердца. – Так вы о дра-аке, – облегченно выдохнул он, опадая на спинку кресла, спохватился и медленно выпрямился, вдохнув обратно: – Кошма-ар, да-а. – Да, Поттер, я о драке! – Макгонагалл с силой, но беззвучно придавила пером по столу. – Почему вы его не остановили?! Вы хоть понимаете, насколько это серьезно? – тонкая сухая ладонь взлетела в возмущенном жесте. – Мы с трудом удержали слухи в пределах замка, когда осенью напали на Тинкер Бэлл! А случай с иностранной студенткой? Это же международный скандал! Профессор Дамблдор с трудом удерживает ситуацию под контролем, он прикладывает все усилия, чтобы найти убийцу. Если бы не война, школу бы давным-давно закрыли! Вы знаете, какое в обществе сейчас отношение к оборотням? Как вы думаете поступят родители наших учеников, когда узнают, что оборотень учится вместе с их детьми? И что он – напал на одного из них? Вам известно, что отец Генри Мальсибера – очень влиятельный человек в определенных кругах и... – Пожиратель смерти, вы хотите сказать? – фыркнул Джеймс. Макгонагалл осеклась и вид у неё стал не столько строгий, сколько испуганный. – Я бы не советовала вам так бросаться обвинениями, мистер Поттер, – быстро и тихо произнесла она, так, что щеки у неё слегка затряслись. – Нельзя обвинять человека в том, что он... только потому, что он происходит из древнего магического семейства. – Хорошо, профессор, больше не буду, – пообещал Джеймс и поудобнее разместил свои ягодицы в кресле. – Так вот. Мистер Мальсибер имеет влияние на совет Попечителей. Даже на основании одних только слухов он может сделать так, что не только Ремуса Люпина, но и профессора Дамблдора выставят из Хогвартса. Вы хотите этого, Поттер? – Не хочу. – Прекрасно. В таком случае... – Макгонагалл порылась в одном из ящиков и положила на стол серебряный значок. Джеймс уставился на него так, будто значок в любой миг мог прыгнуть и впиться ему в ноздрю. – После того, что случилось сегодня, я просто не могла оставить Люпина в должности школьного старосты, да он и сам пришел и попросил меня освободить его от этой работы. А школа и так обходится без второй старосты почти целый месяц. Это никуда не годится. Тут-то Джеймс и пришел в ужас. – Профессор Макгонагалл, нет! Есть масса других способов меня убить! – он навалился на стол. – Более быстрых и не таких мучительных! – Люпина это не убило, а вы и того покрепче будете. Тем более, что это – временная мера. На месяц, не более, – и Макгонагалл вздохнула, словно боялась, что с такой старостой Хогвартс не простоит и недели. – Будем надеяться, мы все останемся живы. – Но я же не староста факультета! Вы не можете меня назначить! – В Уставе есть пункт, согласно которому, в экстренных условиях школьной старостой может стать капитан команды по квиддичу или президент любого школьного клуба. – Я не слышал о таком пункте, – заявил Джеймс. – Иногда мне кажется, что вы и о школьном Уставе не слышали, мистер Поттер! – громче добавила Макгонагалл. – И шесть лет дебоша под крышей Хогвартса – прямое тому доказательство. Теперь я уже не прошу. Я требую, чтобы теперь все эти возмутительные побоища пресекались на корню. И, так как вы всегда одно из главных действующих лиц всех... побоищ, я посоветовалась с директором и мы оба пришли к выводу, что именно на вас стоит возложить ответственность за их остановку. Черти в омуте Джеймса взревели от негодования. – У Лунатика, то есть Ремуса иммунитет к занудству и значкам, я не из тех, кто отнимает баллы, профессор! Я по ту сторону баррикад! По ту! Вы нарушаете порядок мироздания! – А раз вы по ту сторону баррикад, значит знаете, как мыслят нарушители и быстрее с ними справитесь, – парировала Макгонагалл. – Вы предлагаете мне воевать против своих? – воскликнул Джеймс, голосом, исполненным праведного гнева и случайно скатился в отчаянный сип. Всё-таки голос у него не до конца поломался. – А как же моя совесть?! – Приятно слышать, что она у вас все-таки есть. Уверяю вас, Люпин справлялся с этой работой без ущерба для своей совести. Представьте, что вы Люпин. – То есть вы предлагаете мне пойти надеть свой лучший форменный джемпер и заесть горе шоколадкой? И всё?! Макгонагалл окинула скептическим взглядом мятую рубашку Джеймса и взъерепененный галстук. – Начните с джемпера, – посоветовала она, снова принимаясь за проверку работ. Джеймс вдруг вспомнил кое-что. – Но я ведь могу отказаться? – он откинулся в кресле, закинув одну руку за спинку. – Вы не можете меня заставить. Макгонагалл похоже начала нравиться эта беседа. Она даже чуть-чуть улыбнулась, а Джеймсу вдруг стало страшно. – Действительно не могу, – она аккуратно сложила ладони на столе и слегка навалилась на них. – А как насчет мисс Эванс, мистер Поттер? – А что с ней? – Она не может со всем справляться одна, ей нужна помощь. Лили сильная волшебница и блестящая ученица, но она все же девушка и ночные патрули по школе... Джеймс засопел. Вот черт. Засада. – Я думала вы согласитесь ей помочь, – Минерва как ни в чем ни бывало выпрямилась и нацепила очки, сделав вид, что погрузилась в чтение документа. – Но раз вы так категорически против, я могу подыскать ей кого-нибудь другого. И она посмотрела на него, чуть-чуть поправив очки. – Ладно, – выдавил Джеймс и скорбно выгнул губы. – Вот и хорошо, – Макгонагалл поставила жирное «С» в конце самостоятельной работы Северуса Снейпа, положила её поверх других и слегка прихлопнула сверху ладонью. – Идите. И взялась за следующую. Джеймс послушно вскочил и пошел к двери. – Значок, Поттер! – напомнила Макгонагалл, не поднимая головы.
* * *
Получасом позже Сириус Блэк лежал в кресле и рыдал от смеха. – Староста! – снова и снова восклицал Джеймс, сидя на ковре у его кресла и ошалело пялясь в огонь. – Я – староста! Как может Главный Хулиган быть Старостой? Так не бывает! Это какой-то прикол. МакГи либо что-то задумала, либо валерьяны нанюхалась! – Назначь она старостой меня, я бы пошел и надрался, а тебе и этого нельзя, капитан, с метлы рухнешь, – и Сириус снова заржал. Джеймс покачал головой, невидяще пялясь в камин. – Ебанный позор, – он взял печеньице из миски на столе и с горя сунул в рот целиком. – Предки бы гордились. Сохатый. – уже серьезно произнес Сириус, остывая после своего веселья и рассеяно почесывая грудь. Джеймс подумал об этом, сухо шмыгнул носом, отгоняя колючую мысль о том, что теперь ему никогда им об этом не сообщить и поскорее взял второе печенье. – Староста, – проворчал он и взлохматил волосы. – Что-о, тебя сделали старостой? – удивился Питер, скатываясь с лестницы с охапкой книг под мышкой. – Нет, я украл значок и буду требовать выкуп, – буркнул Джеймс, ковыряя красивое выпуклое «С» на крошечном серебряном щите. – А-а... почему он мне не сказал? – рассеяно пробормотал Питер. – Кто-о не сказал, Хвост? – лениво протянул Сириус, вытягивая руки за головой. – Лу... Ремус, – поспешно поправился Питер. – Он наверху. Он же знал, нет? – Знал. Только если ты не заметил, он стал не очень-то разговорчивым, – Джеймс улегся на ковер, закинув ноги на кофейный стол. В гостиной и так вечный творческий бардак. Никому не станет хуже от его ног. – Как вы думаете... он правда... кинул нас, да? – Питер бросил книги на этот же стол и по-турецки сел на пол между ним и диваном. Стоило так сесть Джеймсу или Сириусу – всегда на диван пачками падали девчонки и чьи-то пальцы обязательно запускались в их волосы. Питер занимал козырное место каждый раз, когда оно оказывалось свободным и девчонки на диване только и делали, что читали или болтали. И никому почему-то не приходило в голову, что он, может быть, тоже хочет, чтобы ему лохматили волосы, или разминали плечи, или просто скребли спину, потому что это чертовски приятно. – Я думаю его просто все ещё ломает после колонии, – задумчиво сказал Сириус, ритмично ударяя коленом о спинку кресла. – Он какой-то другой приехал и дело не только в этом, – Блэк красноречиво помахал пальцем вокруг своего лица, намекая на бледность и темные веки Ремуса. – Похоже, нашему Лунатику наконец-то обломилось в колонии. – Что обломилось? – не понял Питер, затачивая перо. – То самое, Хвост. Дали нашему Лунатику. Наконец-то. – Откуда ты знаешь?! Сириус громка фыркнул. – Это в глаза бросается. А Люпин ещё и оборотень. Перебесится или окончательно тронется, – Бродяга осмотрел гостиную на предмет рыжих волос и полез за сигаретами. – Там видно будет. Потянуло дымом. – Бесстыжая морда, здесь, между прочим, староста лежит, – послышалось с пола. – Без проблем, – невнятно отозвался Сириус и бросил ему пачку. Хлопнул портретный проем и шумная, сонная толпа с набитыми животами потянулась к родным диванам. Сириус оглянулся, вытянул руку и ущипнул Алису Вуд за ногу, когда она проходила мимо его кресла вместе с близнецами и Мэри. – Ай! – она подскочила и бросила в Сириуса сумку. – Дурак! Все засмеялись. Сириус бросил её сумку на пол рядом с Джеймсом. Тень в углу ожила, соскочила с книжного шкафа и Живоглот потрусил к неисследованной емкости, сладострастно сверкая глазищами. – Чего вас на ужине не было? – Алиса сняла мантию, ослабила галстук и заползла на диван, сверкая краями школьных гетр под юбкой. Питер быстро оглянулся и расправил плечи. – Мы ужинали на кухне. – Почему? – Договорились с эльфами, они прячут магловское пиво в банках из-под сока, а мы разрешаем им стирать наши носки. Самая выгодная сделка на свете. – По-моему это неч... – Алиса пронзительно взвизгнула, потому что когда спустила ногу с дивана, сначала уперлась во что-то живое, а потом живое вдруг схватило её за щиколотку. – Джеймс! Джеймс засмеялся, дымя сигаретой. – Фу, напугал, ты что там делаешь? Что он там делает?! – крикнула Алиса Сириуса, указывая на Джеймса как на кучу грязных носков, оказавшуюся не в том месте. – Лежит, Вуд. Ле-жит, – и Сириус скорбно, прерывисто вздохнул. – Если это из-за Лили, – Алиса поджала ноги и обняла подушку, окончательно закрыв их от посягательств. – Так она скоро вернется, они с Марлин в библиотеку пошли, Марлин забыла сдать книгу и... – Алиса посмотрела на часы. – Да, мадам Пинс наверное почти её убила, скоро вернутся. – Не-е, Вуд, тут страшнее. Нашего Джеймса сделали Старостой школы. В гостиной повисла тишина. Самая жуткая, наверное с самого момента её основания. – Что-о? – протянула Алиса, улыбаясь все шире и злораднее. – Серьезно?! – на диван с размаху упал Бенджи, следом за ним прибежали близнецы. Джеймс драматично вздохнул и красиво затянулся: сощурил глаза, выпустил дым через ноздри, устремил в потолок печальный взгляд. Чтобы все прочувствовали, в каком он оказался дерьме. – Охренеть... МакГи обнюхалась валерианы? – сочувственно спросил Фабиан, перескакивая через спинку дивана и падая рядом с Бенджи. Сириус сипло засмеялся. – А что с Люпином? – нахмурился Гидеон. – Он же школьная староста, нет? – Отказался, – горько молвил Джеймс и приподнялся на локтях. – Слушайте, может быть вы хотите? Хей, Пруэтт... любой из вас. Хотите стать старостами? Вы же школьные комментаторы, вам можно подать заявку. – Ага, сейчас, – осклабился Фабиан. – Таскаться по собраниям старост, целовать деканов в зад и ещё с малолетками сраться в коридорах? Ну не-ет, наслаждайся сам, – и Пруэтт запустил в него подушкой. – Придурки, – буркнул Джеймс, падая обратно на ковер и подкладывая подушку под голову. – Как будто я этого хочу, – он посмотрел на значок и опять разозлился. – Вот что мне, блять, делать? – Снять штаны и бегать, Сохатый, – Сириус сбросил с себя Живоглота, когда тот попытался разместиться у него на животе. – Желательно прикрепив к трусам значок. А то Минерва расстроится, увидев тебя в трусах и без значка. Я вот знаю, что буду делать. – он перекинул ноги обратно через быльце, сел и тут же встал, хлопнул себя по коленям. – Я сейчас возьму Рокс и мы прокатимся на мотоцикле по Хогсмиду. А то мне уже тошно от этих стен. – У-у, будь осторожен, Блэк, а то Джим засадит тебя за строчки! – Гидеон плюхнулся на ковер рядом с Питером и вывалил свои книжки на стол, так что половина попадала на пол. – Правда, Джим? Джим показал ему средний палец. – За подъеб старосты приказываю тебе десять раз написать «Я дрочу на Плаксу Миртл». – Эй, Поттер, вот не смешно нихрена. – Пятнадцать раз за то, что подверг сомнению чувство юмора старосты, – Джеймс выдохнул дым, сунул в рот печенье. – Эй, а в этом что-то есть... – Ты не будешь писать работу для Флитвика? – обеспокоенно спросил Питер. Перед ним по-прежнему лежал пустой пергамент – он так и не придумал, в каких случаях использование заклинания Исчезновения является недопустимым. Сириус скривился и вскинул палочку. – Эванеско! Печенье с хрустом исчезло из руки Алисы прямо перед тем, как она открыла рот. – Сириус! – Видишь, Хвост, практикой я овладел, – Сириус засунул палочку за пояс джинс. – А всю эту нудятину я завтра утром перепишу у Вуд. Правда, Вуд? – После дождичка, – сердито проворчала Алиса. – Вот видишь! – добродушно ухмыльнулся Сириус. – Она согласна. Чао, лузер! – и он бросил в Джеймса смятым черновиком Питера. – Да пофел ты! – прошамкал Джеймс ему вслед. – Пошел-пошел, – Сириус побежал наверх за курткой. – Слушай, Джеймс... – Питер помялся. – М-м. Мне бы это... я поговорить хотел... – Потом, Хвост, – Джеймс сел, ещё более лохматый, чем прежде. – Мне надо исполнять свой школьный долг, – печально произнес он и посмотрел на Алису огромными оленьими глазами. Вуд пару секунд боролась с собой, а потом выпалила: – Дам я вам списать, дам! Джеймс с горестным всхлипом прижался лбом к её показавшейся коленке, за что получил по башке подушкой и моментально дернул к выходу. У портрета столкнулся с Бродягой. Тот был уже в кожаной куртке, обмотанный черным шарфом. Кожа и шерсть, мимоходом отметил Джеймс. Удобно для анимагии. – Что Лунатик? – негромко спросил Джеймс, когда они выбрались в коридор. Неподалеку от гостиной как обычно прохаживался мракоборец и за эти месяцы почти вписался в местный пейзаж. На противоположной от него стороне в уютной нише за окнами сосались какие-то малолетки. – Валяется, читает. И похуй, – процедил Сириус и окинул Джеймса подозрительным взглядом. – А ты-то куда? Что, серьезно собрался патрулировать коридоры? – Ну да, – хмыкнул Джеймс. – С тебя первого и начну. Сириус усмехнулся. – Перехвачу Эванс, – Джеймс мотнул головой. – У библиотеки. Поговорить хочу. – Надоело коротать ночи с раздутым эго? – усмехнулся Сириус, выходя на лестницы и его хриплый голос эхом разнесся по исполинскому лестничному колодцу. Джеймс ухмыльнулся и махнул ему, а сам нырнул в проход, притворявшийся сплошной стеной и побежал в библиотеку. Значок по дороге и в самом деле прикрепил на штаны, правда не спереди, а немного сбоку. А свитер сунул в этом месте в штаны, чтобы значок сверкал и был заметным. Лестница мягко прибилась к этажу и Лили вошла в арочный проход, сонно зевая и прикрывая рот рукой. На секунду ей почудилось какой-то звук за стеной рядом – как будто чьи-то удаляющиеся шаги. Она постояла секунду, озадаченно вслушиваясь, но, источником, скорее всего, было привидение. Такое здесь часто услышишь, она перестала пугаться этих звуков ещё на первом курсе, поэтому просто пожала плечами и направилась в гостиную. – Джеймса не видели? – спросила она, приблизившись к привычной ежевечерней тусовке у камина. – Он был здесь минуту назад, – отозвалась Алиса. – Ушел уже. Это правда, что его назначили старостой? – Это не правда, это кошмар, – слабо улыбнулась Лили и отправилась наверх, оставить сумку. До вечернего дежурства у неё ещё был целый час. Она решила взяться за работу для Флитвика, зная, что после придет вымотанная и сил не останется ни на что. А так хотелось снять наконец этот галстук, эту форму, этот лифчик, переодеться в пижаму и забраться под одеяло. И желательно под такое одеяло, под которым есть Джеймс. Лили глубоко вздохнула, достала из сумки учебник, чистый свиток пергамента и отправилась в гостиную. В спальне было слишком холодно и скучно. Во имя Мерлина. Лучше бы она осталась в спальне в тот вечер.
* * *
– Так вы считаете, это правда? Ремус действительно... оборотень? На неожиданный кворум стекся из спален и темных углов почти весь Старший Гриффиндор. Было темно, тихо, никто не шутил, не играл в карты или плюй-камни. Все были предельно серьезны. – Вы видели, какие у него глаза были, когда он набросился на Мальсибера? – тихо говорил Гидеон Пруэтт. Он немного наклонялся вперед, а все тянулись к нему, как наэлектризованные. – Я его таким раньше не видел никогда! И он рычал! По-настоящему рычал! – Да ла-адно, – с недоверием протянул Бенджи. Он сидел на полу и обматывал специальным скотчем рукоятку своей биты загонщика. – Люпин – рычал? – Тебя там не было, Фенвик, – отрезал Фабиан. – А я был! Это такой звук был... – он захрапел, мотнул головой, попытался ещё раз, только на этот раз вытолкнул воздух. – Ой, он сейчас соплями захлебнется, – поморщилась Мэри. Она сидела рядом с Дирком на втором диване, Крессвел держал её ноги на коленях и все делали вид, будто ничего не замечают. Хотя кто-то поговаривал, что эти двое целовались в раздевалке Гриффиндора после тренировки – ещё до каникул. – Нет, я так не смогу, – сдался Фабиан, шмыгнув носом. – Но это точно было рычание, говорю вам, я же совсем рядом стоял. Лили закатила глаза, растянув губы. Она сидела в кресле боком, как совсем недавно Сириус, зябко поджимала под себя холодные ноги и пыталась делать уроки, демонстративно повернувшись лицом к огню и спиной к клубу сплетников. Самое обидное, что Петтигрю, Питер Петтигрю, друг Ремуса сидел здесь же и молчал! Лили бросила на Питера мрачный взгляд, взбила подушку у себя за спиной и пару раз толкнулась об неё спиной, устраиваясь. Так и хотелось сверкнуть как следует значком и приказать всем заткнуться. – Не знаю, правда это или нет, но говорят не только Мальсиберу досталось. Он, Люпин, в смысле, сегодня чуть Петтигрю по стенке не размазал – ни за что, между прочим. А тот просто его слегка толкнул. – Чего, правда? Пит, ты же его друг, это правда, что про него говорят в школе? Мэри привстала. Марлин быстро перевела взгляд с Лили на Питера. Питер оглянулся, тоже быстро оглянулся на Лили, которая в этот момент смотрела прямо на него и опустил голову, пробубнив что-то невразумительно-отрицательное. Все восприняли это как знак согласия, а Лили от досады захотелось затопать ногами. – Ничего себе... – протянул Бенджи. – Значит все эти слухи – правда? – он так и подскочил. – И преподаватели не знают?! – Ну Джекилл вот сказал... – Он даже не отрицал, вы заметили? – Вообще-то вся эта история Джекилла кажется мне высосаной из пальца, – перебил их шепотки Гидеон. – Какой нормальный преподаватель потащит ученика в колонию оборотней? В такую чушь только когтевранки поверят, но этим простительно, они же на Джекилла и его степень хором кончают. Не-ет, тут что-то не чисто. – Но ведь Джекилл сказал, что есть очевидцы, – Марлин слабо взмахнула рукой. Она сидела на диване между близнецами, поджав колени и обнимая одну из подушек. – Они видели, как... – Очень удобные очевидцы, Марлин! Никто не пойдет ни в какую деревню, узнавать, кто и что видел, – фыркнул Фабиан. – Ты пойдешь? Я тоже нет. – Не думаю, что Дамблдор позволил бы оборотню учиться в одной школе с нами, – подал голос Дирк Крессвелл. – Это противозаконно. А Дамблдор не из тех, кто нарушает законы. – Может быть Дамблдор не знает? – пожала плечами Алиса. – Не знает? Дамблдор? – хором спросили Марлин и Фабиан. – Тем более это ещё не доказано, – буркнул Бенджи. – Не доказано, говоришь? А как вам то, что у нас каждый месяц как раз в полнолуние пытаются кого-то убить? Объявили ведь даже, что и Тинкер, и Леой задрал волк. Вот Мэри, тебя вот тоже выманивали в Запретный Лес, ты видела там что-то? Все посмотрели на Мэри и она поджала плечи. – Я уже говорила, я была под Империусом, я ничего не помню, – отрезала она, покрепче прижимаясь к Крессвеллу. – Волки там были, но их все видели и охотники говорят, что это пришлые. – Ага, как же, пришлые! А что им здесь надо? Может это Люпин их и позвал. Вот куда он исчезает каждый месяц? Вы разве не замечали? Каждый месяц! – Он говорит, что навещает больную мать, – Бенджи махнул битой на пробу, словно прикидывал, сможет ли отбить бладжер. – А кто-нибудь когда-нибудь видел его мать? – не унимался Гидеон. – Я видел его отца на платформе девять и три четверти сто раз, а вот мать... – Что ты хочешь сказать,Фабиан? – Марлин поджала губы так, словно заранее решила не верить ни одному его слову. – Ничего, – буркнул Фабиан, подергивая ногой и обводя гостиную мрачным взглядом. – Может он и её тоже. Бывали же такие случаи, верно? Оборотни не ведают, что творят. Лично я теперь буду запирать спальню на ночь. – Так всё хватит! – выкрикнула Лили, не в силах больше выносит этот бред. Все обернулись к ней, она вскочила с кресла, захлопнув книгу. – Послушайте себя со стороны, что вы несете?! Вы готовы оболгать человека, которого все прекрасно знаете, опираясь лишь на слова Мальсибера! Мальсибер! Вы забыли, что это за человек? Вспомни, Мэри, как он проклял тебя на третьем курсе и потом сказал, что ты сама пошла за ним и его дружками в то подземелье! И этот недавний случай с первокурсником в туалете. Такие как он говорят и делают, что хотят, потому что им ничего за это не будет. А вы не только дали оболгать Ремуса, а ещё и сами... – Лили в сердцах бросила книгу в кресло. – Ремус – наш друг! Мы все здесь одна семья, мы вместе прожили в этой башне почти семь лет. И ни разу, ни разу за эти семь лет Ремус Люпин не отказал в помощи никому из вас! Он ни разу не отвернулся, когда кому-то из вас была нужна помощь, выгораживал нас перед Макгонагалл, защищал перед слизеринцами! Сотни раз! Он всегда был честен, добр, справедлив даже с таким дерьмом как Мальсибер! А вы сидите здесь и несете весь этот бред, как будто он для вас чужой! Противно слушать! – Лили, дело сейчас не в том, как мы к этому относимся, просто это опасно! – спокойным и увещевательным тоном сказал Фабиан. – Ты не читала, что «Пророк» пишет об оборотнях. Мы ведь едим из одной посуды и... – он облизал губы. – Ты сама видела, каким он стал! Он кинулся на человека! – А с чего ты взял, что у него не может быть каких-нибудь других причин для подобного поведения? Может быть его бросили его лучшие друзья? – Лили сверкнула глазами на Питера и тот насупился. – Мало ли, какие у него были причины! Или слова Генри Мальсибера теперь – истина в последней инстанции? Гидеон хотел было что-то сказать, но на лестнице вдруг зазвучали шаги и все разом притихли. Лили обернулась. Ремус неторопливо спустился в гостиную, очень внимательно глядя на всех и каждого, кто в ней находился. На губах у него тенью лежала незаметная, горькая усмешка, глаза смотрели все так же страшно, как днем. А ещё горько. Ремус спустился и встал, расставив ноги и засунув руки в карманы. – Ну? – спросил он после тягостной паузы. – Нет желающих потыкать меня серебряной вилкой? От меня ещё осталось немного. Налетайте. Одноклассники переглянулись, кто-то потупил голову, кто-то просто отвел взгляд. – Рем, – Лили решительно повернулась спиной к одноклассникам и шагнула к нему. Гидеон пошевелился. Ремус это заметил. – Не обращай внимания, они просто болтают, не думая. Ты не... – Не надо, Лили. Я всё слышал. Спасибо тебе, – Ремус дернул уголком рта, посылая ей отдельную, нормальную улыбку, а потом подошел ближе к диванам. – Ну? – громче повторил он, поочередно глядя в глаза то одному, то другому. Голова у него кружилась, но волк почему-то все ещё сидел смирно и не требовал крови. – Чего вы замолчали? Говорите. Вам же хочется знать правду? Хочется знать, оборотень я или нет? Неловкая тишина говорила красноречивее любых слов. – Я понял, – Ремус усмехнулся чему-то своему. – Ну так смотрите, – он выпростал трясущиеся руки из карманов, судорожно вытащил те края, где свитер был заправлен в брюки и задрал его, продемонстрировав одноклассникам впалый белый живот, полоску волос, изобилие шрамов, один из которых был свежим и красным... и то, что ни с чем не перепутаешь – отчетливые следы огромных зубов на боку. – Меня укусили, когда мне было пять лет, – он нервничал и его слегка трясло. – Меня укусил оборотень по имени Фенрир Сивый и я тоже стал оборотнем. Да. Я – оборотень. Я оборотень и не стыжусь этого. И преподаватели знают. Дамблдор сам пригласил меня в Хогвартс. Он верил, что я справлюсь, что и оборотень может стать частью нормального общества. Но он ошибся. Я опасен. Я действительно опасен, а знаете, почему? Потому что такие как вы сделали меня... сделали нас такими! Такие как вы, блюстители порядка и чистоты приходят в наши колонии, вырезают, отстреливают нас заранее, чтобы мы просто не успели стать опасными! Это ведь нормально, не так ли? И те дети, которые рождаются в колонии после очередной резни, растут с мыслью о том, что человек – враг, что он опасен. Я был в колонии. Я видел всё это своими глазами. Ни один оборотень не напал бы на человека, если бы человек не стремился его уничтожить! – Ремус почувствовал, как изо рта у него вылетела капелька слюны. – И когда ему это удается – он герой. Тем больше герой, чем больше оборотней вырезал. Когда же оборотень мстит за это – он чудовище. И его надо уничтожить. И этот замкнутый круг может разорвать только человек. Но он не хочет. Хотите знать, почему Сивый меня покусал? Мой отец сказал, что Сивый – чудовище, который не имеет права на существование. Вот и всё. Если бы не это, Сивый и не подумал бы на меня нападать. Ему действительно стоило забрать меня в колонию ещё в детстве. Потому что теперь я стою здесь, перед вами и вы меня боитесь и уже никогда не примите, – Ремус посмотрел на Лили. Снова взглянул на одноклассников. – Но не волнуйтесь. Не волнуйтесь так, пожалуйста. Полнолуние уже скоро. Если меня не убьют охотники в Запретном лесу, я выберусь из Хогвартса и тогда ты сможешь спать спокойно, Фабиан. Пруэтт вздрогнул, когда Ремус обратился к нему и отвел взгляд. До этого он как зачарованный пялился на то место, которое уже пару минут как скрывалось под заношенным свитером Ремуса. Все остальные смотрели на Люпина с опаской, очевидно, ожидая, когда же даст о себе знать рычание, о котором говорил Пруэтт. Ремус отдышался. – Ну, чего сидите? – хрипло спросил он, щурясь, потому что глаза начало подозрительно жечь. Только что он своими рукам разрушил мир, который выстраивал шесть лет. – Думаете я вас покусаю? Не дождетесь! – он демонстративно отошел от дивана на пару шагов. – Идите. Идите, пишите письма своим родителям! Скажите им, что я подвергаю ваши жизни опасности. Может тогда меня выпрут раньше. И всем сразу станет легче, – сказав это, он резко снялся с места и вышел из гостиной, хлопнув портретом так, что Полная Дама оскорбленно взвизгнула: «Нахал!». И потом ещё довольно долго сокрушалась и жаловалась остальным портретам. Их голоса было особенно хорошо слышно, потому что после его слов в гостиной стояла просто звенящая тишина. Лили какое-то время смотрела на друзей, скрестив на груди руки, а потом молча схватила свою мантию с кресла, надела на ходу, резким гневным взмахом вытащила волосы из воротника и ушла. – Если кто напишет хоть слово... – вдруг тихо и яростно произнес Крессвелл спустя пару минут после того, как за ней закрылась дверь. – Или скажет другому факультету... – он обвел собравшихся тяжелым взглядом, но продолжать не было смысла. Всем и так было ясно, что бойкотом тут не отделаешься. – Прикидываете, да? – Фенвик облокотился на диван и ткнул битой в пол, невидяще глядя в огонь. – Семь лет это в себе таскать. Я бы на его месте вообще нас всех убил. Алиса Вуд кивнула, а потом вдруг громко хлюпнула носом и опустила голову, вытирая рукавом лицо.
* * *
Джеймс сбежал по ступенькам, совершая уже второй круг по замку в поисках своей ненаглядной, когда наконец услышал её голос: – Просто отдай мне её и всё. Он притаился за поворотом. Судя по всему она отчитывала какого-нибудь провинившегося сопляка. – Ты же знаешь, что кусачие тарелки запрещены в коридорах! – спокойно увещевала Лили очередного карапуза. Голос у неё был какой-то бесконечно уставший и ровный. – Дай её мне. – Не отдам! – второй голос, громкий и ломанный, явно принадлежал мальчишке. Джеймс выглянул из своего укрытия. В коридоре было темно, как у взрывопотама в заднице, но Лили стояла в пятне света от факелов. Джеймс видел, как его отблески плещутся на темных волосах. Он присмотрелся и узнал в тощем вихрастом коротышке, которого она поймала, Майкла Уолперта с четвертого курса. – Я не для того стащил её у Филча из ящика, чтобы сразу же и отдать! А вот это уже интересно. Джеймс подошел ближе. Паренек так сладострастно прижимал к груди ярко-синюю тарелку, будто Лили могла наброситься на него и отобрать игрушку силой, хотя на самом деле просто стояла перед ним, протянув руку, как перед щенком, который уволок новый ботинок. – Что, правда из ящика стащил? – поинтересовался Джеймс, окунаясь в свет факела. Лили и мальчишка подпрыгнули. – Джеймс Поттер? – выдохнул Уолперт, разом весь покраснел и распереживался. Ну ещё бы. Не каждый день с тобой заговаривает капитан сборной факультета. – Вольно, приятель, – снисходительно улыбнулся Джеймс и взял у мальчишки кусачую тарелку. Тот даже не дернулся. – Так что, правда из кабинета Филча стащил? – он повертел её в руках. Тарелочка тут же зарычала и попыталась укусить Джеймса за руку. Джеймс почесал её и она заурчала. – И как же ты ящик открыл, там же замок сломан, не открывается, – и Джеймс выразительно взглянул на Лили. Она скрестила руки на груди. – Ну! – мальчишка вытер нос. – Так Филч замок поменял, а я когда у него сидел, скрепку сунул и ящик теперь до конца не закрывается. Вот и стащил. – Ого, – Джеймс уважительно вскинул подбородок, подбросил тарелку и вдруг замахнулся – Лови! Уолперт охренел от неожиданности (чуть больше, чем охренела Лили), но побежал за рычащей тарелкой подпрыгнул и сграбастал обеими руками, после чего в ужасе уставился на Джеймса. – Хорошая реакция, – похвалил Джеймс. – Приходи к нам на тренировку в субботу. Будут отборочные, мы ищем охотника. В четыре на стадион. Метлу возьмешь у мадам Хутч. Всё понял? Уолперт охренел второй раз, теперь от счастья. – Да! – выдохнул он, когда справился с собой. Кажется, он так до конца и не понял, что только что произошло. – Да, сэр! – Проваливай, – улыбнулся Джеймс, прищелкнув языком. Мальчишка просиял и побежал к гостиной. Джеймс взглянул на раздраженную Лили и вспомнил. – Увижу здесь с тарелкой, глаза на задницу натяну! – громко напомнил он. – Ага! – радостно крикнул Уолперт откуда-то издалека. Они остались наедине. – Спасибо, что помог, – ровным тоном сказала Лили. – Но я бы и сама справилась. – Нет, не справилась бы. Он бы тебя просто послал и всё. Лили смотрела на него безо всякого выражения. – Хочешь сказать, он меня не уважает? – Я в этом возрасте вообще никого не уважал, – фыркнул Джеймс. Уголки её рта шевельнулись. – Значит ты не очень-то изменился, – после этого она опустила руки, отвернулась и пошла к лестнице. – Ну и о чем это ты? – Джеймс догнал её и пошел рядом,но Лили обращала на него не больше внимания, чем на подставки для факелов на стенах. Он взял её за руку. Она не вырвала её и не обхватила его пальцы в ответ. Всё равно что статую за руку держать. – Это значит, что ты и сейчас никого не уважаешь, – Лили запрыгнула на отплывающую лестницу и её слова тоже подпрыгнули. – Во всяком случае, меня так точно. – Да чего ты так бесишься? – Джеймс развернул её к себе лицом. – Все знают, что мы с тобой вместе! То есть, что мы встречаемся. А когда люди встречаются, они занимаются сексом. Это нормально. Думаешь, если бы я не сказал, они бы не стали болтать? Лили уже собралась было ответить, как вдруг совсем рядом что-то разбилось и раздалось преступное шиканье. Она решительно направилась туда, Джеймс нехотя потащился следом. В коридоре за библиотекой трое слизеринцев, на вид не старше третьего курса, рисовали на стене Черную метку. – Эй! Ну-ка смыли нахрен эту дрянь! – рявкнул Джеймс, прежде чем Лили успела открыть рот. – Ага, конечно, – мальчишка Кэрроу, который на вид был бы обычным дрочливым пареньком, если бы не фамильный перстень размером с яблоко, встряхнул баллончик с волшебной краской. – Что, говоришь, сделать? Баллончик вдруг раздулся и выплеснул краску ему в лицо. Кэрроу завопил. – Я сказал: смой эту дрянь! – Джеймс схватил мальчишку за грудки. – Ты что делаешь?! – напустились на Джеймса его дружки, но не сделали и трех шагов, как мантии обхватили их за ноги и они кучей повалились друг на дружку. Лили опустила палочку. – Либо вы смываете это, либо мы вместе идем к профессору Слизнорту! – сказала она, усевшись на корточки рядом с одним из павших и попыталась было его поднять, но мальчик шарахнулся от неё как от мантикоры. – Не трогай меня, грязнокровка!– завопил он и его язык тут же приклеился к нёбу. Джеймс снова указал палочкой на Кэрроу. – Ну? Будешь смывать, или тебе тоже язык узлом завязать? Я всё, что хочешь могу узлом завязать! – Я всё отцу расскажу! – выкрикнул Кэрроу, пытаясь вырваться. – Смывай, – приказал Джеймс, ткнув наследника древнего и богатого семейства рожей в стену. – Джеймс! – предостерегающе молвила Лили. – Смывай, или я сам тебя разукрашу так, что твой папаша тебя и не узнает. Кэрроу попыхтел немного, но всё-таки достал палочку и убрал со стены свои художества. – На своих нападешь, Поттер? – прорычал третий мальчишка, когда Лили сняла с них чары и они смогли наконец встать на ноги. – Чистокровные не нападают на чистокровных! – Поуважительнее, приятель, – придавил Джеймс. – Для такой сопли как ты я «мистер Поттер», шепотом и с придыханием. – Это он для своей грязнокровки старается, – буркнул Кэрроу, едва слышно и явно пугаясь. А потом зыркнул на Лили: – Грязнокровая подстилка! – выплюнул он, явно повторяя за кем-то. Ну тут-то шлюзы терпения и прорвало. И уже потом, когда Кэрроу, с разукрашенным нарывами лицом проревел какие-то извинения (Джеймс держал его за шкирку и диктовал текст), а потом рванул в поздемелья со своими дружками, Лили сказала: – Вот видишь? – она указала ладонью в направлении их затихающих шагов. – Видишь? Если бы ты действительно ничего не сказал, они бы не болтали! – Если кто-то будет болтать, просто говори мне? – Да? – ужасно саркастичным тоном поинтересовалась Лили. – Сегодня в туалете Патриция Стимпсон назвала тебя грязнолюбом и сказала, что не против отравить меня, чтобы прибрать тебя к рукам. Я наслала на неё сыпь и теперь они говорят, что грязнокровки совсем страх потеряли, нападают на чистокровных. Джеймс молчал. Он и не думал, что эта хрень так завертится. – Все знают, что Фабиан и Марлин спят, – с досадой проговорила Лили. – Но никто не болтает про них, потому что Фабиан не болтает об этом на каждом углу. А теперь ты выставил меня идиоткой, я поздравляю тебя. Джеймс молчал. – Зачем Снейп приходил к тебе в крыло? – глухо спросил он. Момент, безусловно, был неподходящий, но он ничего не мог с собой поделать. Этот вопрос грыз его уже который день. – Я видел, как он пялится на тебя. Ты что, простила его? Простила? Лили посмотрела на Джеймса круглыми глазами. – Джеймс, ты ревнуешь.. – у неё вырвался нервный смешок. – К Снейпу? Они уставились друг на друга. Джеймс моргнул, потом пренебрежительно хмыкнул, дернул плечом и сказал: – Нет. Лили вдруг прыснула и тут же отвернулась, поспешно закрываясь рукавом мантии. – Чего? – Джеймс растерялся. – Джеймс, а к Слизнорту ты меня не ревнуешь? – она посмотрела на него. Зеленые глаза так и брызгали весельем. – А то вдруг он поставит мне завтра «П», а ты и ему захочешь рассказать, как мы с тобой кувыркаемся! – Ха-ха, Эванс, – скривился Джеймс. – Ладно. Ты хочешь знать зачем Северус приходил ко мне? Джеймса покоробило её «Северус», но он сдержался и кивнул. Лили уперлась в стену спиной, подложив под неё руки. – Он мне признался, – просто сказала она. – В чем? – тупо спросил Джеймс. Лили устало склонила голову набок. – В том, что спит в пижаме с утятами, Джеймс! – она опять уставилась в сторону и добавила, правда уже спокойно: – Сказал, что любит меня. Я не понимаю, чего он хотел этим добиться, но он стал таким странным после каникул. Говорил какую-то ерунду, говорил, что больше не может это скрывать, что чуть не потерял меня. Ещё сказал, что в Хогвартс скоро придет беда. И что он поможет мне, но только при условии, что я соглашусь быть с ним, – после слова прозвучали горько. – Хоть в чем-то он не изменился. – И...что? – спросил Джеймс, когда немножко справился с желанием немедленно пойти и оторвать Снейпу его «любилку». – Ничего, – Лили пожала плечами. – В том-то и дело. Ни-че-го, Джеймс. Я сказала ему, куда он может пойти со своими условиями, сказала, что только такие уроды как Нотт или Уоррингтон могут дружить на каких-то там условиях. Сказала почти то же самое, что два года назад, когда он... ну ты знаешь. Только два года назад я не знала, что он меня любит. А ты знал. Знал, даже когда при всех сказал, что мы с тобой кувыркались все каникулы. Просто потому, что хотел сделать кому-то больно. И неважно, что этот кто-то – Снейп. Ты захотел его ранить и тебя не остановило то, что твои слова могут ранить и меня. Точнее, нас обоих. – Ты намекаешь на эту дуру Стимпсон? Эванс, да мне нас-рать, что она или ей подобные будут обо мне думать. К тому же, я не собирался тебя ранить. Да, теперь все знают, что у тебя был со мной секс. Хах, – Джеймс сунул одну руку в карман, а локтем другой уперся в стену у Лили за спиной. Лили невольно заулыбалась. – У тебя был секс с Джеймсом Поттером, Эванс, капитаном гриффиндорцев и школьной звездой. Не многие могут этим похвастаться, – тут он лукавил, но что поделать, ситуацию-то надо спасать. – А у меня был секс с Лили Эванс, – тише добавил он и на секунду сам охренел от того, что это – правда. Он все ещё не мог это постичь как следует. – Самой охуенной девчонкой Хогвартса, – Джеймс провел пальцами по её шее, расстегнул верхнюю пуговицу школьной блузки. – Пусть слизеринцы треплют языками сколько им влезет. Я видел, как они пускают слюни, когда ты идешь по коридору. – Ты ведь тоже их пускал. Даже интенсивнее, чем слизеринцы, – из-за смеха слова запрыгали у неё в груди, Лили притянула Джеймса к себе за галстук и он ткнулся лбом в её лоб. – Ты тоже была той ещё занозой, Эванс. Я просто... – он осекся и слова «Я до жути боюсь, что ты опять влюбишься в кого-то другого» повисли в воздухе и затрещали в пламени факелов. – Я сейчас спрошу, а ты ответишь и больше мы к этому не вернемся. Лили приподняла бровь. – Как ты относишься к Ремусу? Почему ты сегодня села рядом с ним? Лили вздохнула и выпустила его галстук. – Потому что и ты, и Блэк, и Питер – просто редкие засранцы, Джеймс Поттер. А Ремус мой друг. Сколько бы вы ни ссорились, это будет так, – и видя, что Джеймс не успокоился, спросила: – Кто ещё? – Бродяга. Лили засмеялась. – Джеймс, Сириус может быть и покоритель женских сердец, но я как-то раз увидела, как он вразвалку валяется на диване и шевелит большим пальцем в дырявом носке. Такое не скоро забудешь. Кто у нас ещё остался? Питер? Меня всегда заводило его пузо и жуткий запах изо рта. Близнецы? – она дурашливо скосила глаза. – Я встречаюсь с обоими по четвергам. А по пятницам – с остальной школой. Джеймс угрюмо молчал. Лили перестала дурачиться, помолчала какое-то время и усмехнулась чему-то, вертя пуговицы на его рубашке. – Неужели после всего, что было, ты ещё можешь в чем-то сомневаться? – насмешливо и немного грустно молвила она, а когда Джеймс вскинул на неё тяжелый взгляд, крепко стиснула его ладонь. – Пойдем, – серьезно сказала она, отделилась от стены и потащила Джеймса за собой по коридору, попутно дергая ручки кабинетов. Одна из дверей поддалась и отворилась с легким скрипом. Лили толкнула её, обернулась и спиной вошла в темноту, немного улыбаясь и за руки увлекая за собой Джеймса. Джеймс вошел и захлопнул за собой дверь. Через секунду послышалась возня, а затем клацнул замок. А черноволосый слизеринец, который все это время прятался за поворотом коридора, вцепился в волосы, опустился на корточки и несколько раз ударился спиной о стену.
Раздался шум смываемой воды, а затем скрипнула дверь и Патриция Стимпсон вышла из кабинки. – Слышали новость? – она прошла к раковине, брезгливо держа руки на весу. – Поттера и эту вонючую рыжую грязнокровку поймали в больничном крыле. Они делали это прямо на больничной койке. Лиза Нотт промолчала, смазывая маскирующим зельем россыпь прыщей на щеке, а Хлоя Гринграсс усмехнулась и величественно струсила пепел прямо на школьный пол. Она была без мантии и прислонялась спиной к стене туалета. – Вот это наглость! – не то одобрительно, не то возмущенно протянула Розалин Боббин из своей кабинки, доставая из сумочки упаковку магловских тампонов. – И что потом? – Откуда я знаю, что потом, наверняка оставят после уроков! – Патриция шлепнула на раковину свою дорогущую сумочку из кожи какой-то вымирающей волшебной твари и рывком открыла замок. – Они и там будут трахаться, я уверена. Сегодня за завтраком Уоррингтон и Мальсибер обсуждали размер сисек этой выскочки, а потом перешли на то, что грязнокровки орут как-то особенно, когда их трахают. Ха! – она выхватила из сумки помаду. – Кому какая разница, как они орут? Да я бы скорее удавилась, чем позволила грязнокровке дотронуться до меня. – Ну ты же знаешь наших парней, Пат, – авторитетно протянула Розалин с толчка. – Им все равно, что трахать, главное, чтобы дырка была и сиськи. – А я знаю, почему Пат так злится, – вдруг сказала Хлоя. Патриция настороженно замерла, журчание в кабинке Боббин стало тише, даже Лиза оглянулась, а Роксана скучающе затянулась. Она сидела лицом к окну, за одной из каменных колон, что поддерживали потолок туалета и закрывали её от глаз слизеринок. Они с Сириусом облюбовали эту нишу ещё на прошлой неделе. Здесь можно было спокойно покурить или позажиматься и никакая Макгонагалл не помешает. Роксана пришла сюда сразу после урока, сделала свои дела, покурила и уже собиралась уходить, как в туалет вдруг приползли эти кобры, сами надымили и начали сплетничать. Теперь волей-неволей приходилось слушать и терпеливо ждать, пока они уберутся. – И почему? – осторожно спросила Лиза. – Да просто Пат сама хочет Поттера, правда, Пат? – Хлоя опять струсила пепел прямо на пол и ядовито улыбнулась своей лучшей подруге. – Ты хочешь, чтобы Поттер тебя трахал на больничной койке. Розалин громко ахнула в кабинке, а Лиза отшатнулась от зеркала и вытаращилась на Патрицию. Та пару секунд пялилась в свою сумочку, поджав губы, а потом уперла руки в бока, перетянутые модным широким поясом и повернулась к Хлое. Она почему-то никогда не могла стоять ровно и всегда изгибалась, как манекен. – А может и хочу, – слизеринка вызывающе вскинула голову. – Да, я хочу, чтобы Джеймс Поттер трахал меня на больничной койке, – она подступила к Хлое, четко выговаривая каждый звук. – …на парте, в своей кровати, туалете, в крыле, везде! Я хочу, чтобы он трахнул меня, – громче добавила она, так что её голос ударился о стены туалета. – И мне все равно, где именно это произойдет, пусть даже на бревне в Запретном лесу. Роксана подавилась дымом, но слизеринки наверняка приняли странный звук за старания Боббин в кабинке и не отреагировали. – Ты что, Па-ат? – прошептала Лиза, глядя на Стимпсон, как на помешанную. – Он же гриффиндорец! – А мне плевать, – равнодушно отмахнулась Патриция, чем вызвала ещё больше охов и ещё большую улыбку на лице Хлои. – Он сексуальный, чистокровный и играет в квиддич. Многие его хотят, просто не признаются. А меня бесит, что такой парень как он таскается за Эванс, этой мелкой, костлявой, грязной, вонючей... – она сорвала колпачок с губной помады. – Сучкой! – Может Эванс напоила его Амортенцией? – предположила Розалин, выходя из кабинки и подтягивая на ходу колготи прямо вместе с юбкой. – Все же знают, что она разбирается в зельях. Мне кажется, Слизнорт вообще скоро позовет её замуж. – Она у него сосет, – презрительно бросила Хлоя. – Ты тоже могла бы попробовать, Пат, – сказала Роуз и Патриция возмущенно оглянулась. – Напои Поттера и он прибежит к тебе. – Да, будет трахать тебя на бревне, – язвительно добавила Хлоя. – Как будто это так просто, – хмыкнула Патриция, бросив на Хлою короткий взгляд. – Эванс же как-то удалось, – Розалин убежденно пожала плечами. – Они учатся на одном факультете, конечно ей это удалось, – огрызнулась Патриция, закатывая глаза так, словно Боббин была ну совсем идиотка. – Я же не могу подсунуть ему Амортенцию в овсянку или сок, это будет слишком заметно! – А ты попробуй. – Это все равно не сработает! Пока они говорили, Хлоя достала из выреза блузки кулон в виде дутого золотого сердечка, отстегнула его от цепочки, поднесла сердечко к правой ноздре и коротко, резко вдохнула. После чего быстро зашмыгала носом, машинально вытерла его рукой и убрала сердечко на место. Глаза у неё заблестели. – А может быть Эванс ничем его не поила? – вставила Лиза. – Она же сама отшивала его несколько лет, зачем ей сначала поить его, а потом отшивать? Это очень глупо. – А Эванс умная? – закатила глаза Боббин. – Да, Боббин, она умная, – Хлоя была серьезна. – Хочешь сказать Поттер действительно на неё запал? Влюбился в неё ? В паршивую вонючую грязнокровку без гроша? Никогда я в это не поверю! – и Розалин с ужасно авторитетным видом принялась снова подтягивать колготки, дрыгая задницей. – А потом Джекилл говорит, что они не воруют у нас магию, – Патриция примостилась на мраморной конторке между двух раковин, положила ногу на ногу и достала из сумочки сигареты. Преподаватели шерстили тумбочки каждые выходные, но сигареты, выпивка и журналы с порнографией все равно всегда находили способ просочиться в школу. – Уводить наших и затаскивать их в постель – вот что по-настоящему значит воровать магию. Это и есть самое подлое, – и она оглянулась с таким видом, будто сообщила самую очевидную в мире новость. Из кабинки вышла какая-то мелка пуффендуйка, опасливо глянула на великовозрастных змеюк и улизнула из туалета. Патриция проводила её взглядом. – Интересно, а у Поттера действительно большой потенциал? – вдруг поинтересовалась Хлоя, щуря глаза и смыкая на сигарете кислотно-красные губы. – Почему тебе интересно? – Да вот хочу понять, стоит ли это того, чтобы прослыть его подстилкой? – А почему это тебе интересно, какой у Поттера потенциал? – похоже терпение Патриции подошло к концу. – Я думала, тебе интереснее, какой потенциал у Блэка! На секунду в туалете повисла абсолютная тишина. Слизеринки потеряли дар речи. Хлоя застыла. Роксана выдыхала дым колечками. Она знала, что Сириус спал с Хлоей. И с Патрицией в том году. Хотя «спать» – это слишком для быстрого минета в туалете «Хогвартс-экспресса» по пути домой. Она ему проспорила или вроде того. – На что это ты намекаешь? – убийственно-тихо поинтересовалась Хлоя. Даже вода – и та капала из крана как-то очень испуганно, а все слизеринки, кроме Патриции, так и вовсе наверняка обделались. – Я не намекаю, – Патриция усмехнулась на слове «я». – Я просто видела, как однажды ночью Блэк вышел из твоей комнаты. Вид у него был, – она значительно причмокнула губами. – Выжатый. Вы, наверное, занимались трансфигурацией? – Стимпсон озабоченно сдвинула брови и улыбнулась как акула. Бледные щеки Хлои слегка порозовели – для такой поганки как она это было равносильно помидорному румянцу Алисы Вуд. – Ты спала с Блэком? – восхищенно прошептала Розалин, а когда Хлоя метнула на неё хищный взгляд, так вообще закрыла рот обеими руками, отступая в приступе безмолвного восторга. – Я не могу... я не... Лиза самозабвенно молчала в кабинке. – А почему ты нам ничего не рассказала, мы ведь подруги? – дожимала Патриция. – Или ты побоялась, что Блэйк узнает и накормит тебя тентакулой? – Я с ним не спала, – ядовито выдавила Хлоя, ощерив зубы. От злости в её глазах ещё ярче заблестели бешеные кокаиновые слезы. – Не спала, понятно?! – Поэтому ты так и бесишься в последнее время, поэтому и нюхаешь, верно? – Патриция бросила взгляд в вырез её блузки. – Ты бесишься, потому что Блэйк уехала, а он не стал встречаться с тобой, а встречается с этой коротышкой Малфой! Роксана выгнула губы подковкой и кивнула, невольно соглашаясь. Рост у неё действительно был небольшой. – Меня это... не волнует, – процедила Хлоя и прерывисто вздохнула, снова вскидывая голову. – Это твой потолок – Поттер или этот придурок Крауч. Между прочим, я теперь обручена с Генри Мальсибером! Лиза вздрогнула и бросила на блондинку быстрый взгляд. – Ты можешь похвастаться помолвкой с Мальсибером, Стимпсон?! Патриция немного присмирела и даже опустила взгляд. – Вот и держи свой язык за зубами! Очень скорое я стану женой одного из самых богатых и успешных в нашем круге, а когда его отец станет министром магии, наша семья станет всемогущей! Какое мне может быть дело до Сириуса Блэка?! – выпалив это Хлоя отвернулась, обхватив себя рукой и лихорадочно затянулась. Повисла пауза. Патриция надулась и смотрела в сторону. Хлоя курила и рука у неё едва заметно дрожала. – И что он только в ней нашел? – вдруг протянула Боббин, разглядывая своё отражение в зеркале. – Кто? – спросила Патриция, а Хлоя удивленно оглянулась. – Блэк! Что он нашел в этой Мафой? Она же мелкая, тощая, противная, смотреть не на что. Ни сисек, ни задницы. И ноги короткие. А ещё эти уродские куртки, штаны, мужские ботинки. Она вообще слышала о том, что существуют каблуки или платья? – Ну что ты, Роуз, наша принцесса приехала с севера, давайте просто скажем спасибо, что она не таскается в медвежьей шкуре, – они засмеялись и Роксана огромным усилием воли подавила спонтанное желание по-очереди утопить каждую в унитазе. – Да уж, раньше Блэк был разборчивее, – задумчиво проговорила Хлоя, поигрывая сигаретой. – Ему всегда нравились другие девушки, высокие, ухоженные, красивые. И с сиськами. А у этой кроме всего прочего походка, как у парня и голос простуженной химеры. Не понимаю, как ей вообще удалось затащить Блэка в постель? – она брезгливо выгнула губы. Лиза, которая до этого флегматично молчала, вдруг схватила свою сумку. – Куда это ты? – властно спросила Хлоя. – На урок, – бросила рыжая, окатив свою подругу взглядом, почти таким же холодным, как вода в бачке. – Не хочу обсуждать Роксану Малфой. И она ушла, разминувшись в дверях с парочкой когтевранок с шестого. – Она что, все ещё переживает? – зашептала Розалин. – Ты бы тоже переживала, если бы твою семью так опустили, – фыркнула Патриция. – Ей надо поменьше дуться и сделать что-нибудь с кожей, – заявила Боббин. – И с волосами. Может быть тогда наши парни на неё обратят внимание. – Не будь дурой, Роуз, – резко оборвала её Хлоя. – Никто не обратит на неё внимание. Теперь Лизе вообще ничего светит. Сама знаешь, почему. Слизеринки замолчали. Да. Все знали этот главный секрет. Даже Роксана, у которой уже болел копчик знала эту страшную слизеринскую тайну. До их с Сириусом феерического бегства у Лизы Нотт были все шансы стать Мальсибер потому что он её двоюродный кузен и это дело как будто бы решенное. А после позорного фиаско Ноттов Мальсиберы решили пересмотреть решение, чтобы ненароком не бросить тень и на своё имя. Всё решилось за пару дней, Гринграсс сорвали джекпотт, а Нотты к брошенному сыну-жениху получили ещё и брошенную дочь-невесту. Хуже не придумаешь. Двоюродный дед Роксаны на каждом приеме рассказывал гостям историю о том, как отец Гриндевальда передал ему за ужином зубочистки. А уж такой скандал, как побег невесты с помолвки, да ещё и на магловском мотоцикле будут помнить до скончания веков. – А правду говорят, что Блэк въехал на своем мотоцикле прямо в зал? – вдруг спросила Розалин и Роксана невольно вздрогнула. – Говорят он разбил окно, перевернул два стола, и остановился под люстрой, а Малфой запрыгнула на сидение как раз в тот момент, когда надо было... – Боббин, избавь нас, пожалуйста, от этих идиотских слухов, – громко перебила её Хлоя, взмахнув рукой с тонкой сигаретой, от которой все сильнее и сильнее распространялся жуткий приторный смрад. – Малфой вылезла через окно, а Блэк ждал её внизу. Всё. – Но говорят, там была паника?.. – Была. Все испугались, потому что пока мы ждали, когда эта сучка наконец спустится, наверху что-то бахнуло, а потом начались хлопки заклинаний. И вспышки на улице, мы видели в окно. Все решили, что это Министерство (вы ведь понимаете, какие люди там были), действительно началась паника, все заметались, а потом просто увидели, как Малфой улепетывает вместе с Блэком в сторону леса. Мамаша пыталась её заколдовать, отсюда и хлопки, и вспышки, – Гринграсс вдруг неприятно ухмыльнулась. – Видели бы вы её лицо, когда она спустилась. Я думала миссис Нотт её просто убьет на месте. Их вышвырнули на улицу прямо среди ночи, всех Малфоев, – она фыркнула, затягиваясь. – Позор. – Мама сказала мне, что Эдвин Малфой выперли из нашего благотворительного фонда, – поддакнула Патриция, явно пытаясь реабилитироваться в глазах будущей миссис Генри Мальсибер. Хлоя закатила глаза. – Ещё бы. Как можно доверять ей важные вещи, раз не может контролировать даже свою дочь. Жалко, что Эдвин ни разу в неё не попала, но мне кажется, она немного опоздала. Ей стоило применить чары, пока та ещё сидела у неё в животе. Теперь уже поздно. Слизеринки угодливо захихикали. Роксана с силой затянулась. Рука у неё дрожала. – Значит Блэк действительно приехал за ней прямо туда, – жадно прошептала Розалин. – На этом своем... – она изо всех сил постаралась показать, что даже упоминание магловского транспорта ей противно, но её глупые глаза горели нешуточным огнем. Все-таки мотоцикл Сириуса и то, как Сириус перед летними каникулами хвастливо въехал на нем прямо во двор школы, заставило намокнуть не одни трусики. Даже в Слизерине. – Да, – снисходительно кивнула Хлоя. – Может быть он и правда в неё... влюбился? – прошептала Боббин, выпучив накрашенные глаза. Повисла небольшая пауза, а потом Хлоя издала губами неприличный звук и расхохоталась. – Брось, ты смешная. Блэк – влюбился?! Мерлин, даже если бы он умел, такие как Блэк не влюбляются в таких, как Малфой! Максимум, во что я поверю – так это в то, что он так мстит Люциусу. Ну или что ему просто захотелось попробовать чего-то необычного... с седыми волосиками. И они снова заржали. – Не понимаю, кем она себя возомнила. Заявилась в нашу школу, трахается с нашими парнями. Эти француженки все такие шлюхи? – Все, – категорично заявила Хлоя. – Вы помните Лерой? Маккензи сказала мне, что видела, как они с Блэком сосались в библиотеке и он лез ей под юбку. И что стало с Лерой? Всё верно, она сдохла. Малфой тоже пора напомнить, что мы не будем вечно терпеть её выходки. Её не выносит вся школа, – Хлоя вдруг хохотнула, немного истерично, словно собралась реветь. – Да её даже родная мать не выносит! Роксана сглотнула. За те две недели, что она провела в школе после каникул, наслушалась о себе всякого дерьма, но каждая новая порция все равно здорово портила настроение. В последнее время, особенно после назначения Ноттов и Мальсиберов на правящие посты Министерства, слизеринцы возомнили о себе так, словно Хогвартс уже стал их частной собственностью. Темный Лорд укреплялся в волшебном мире все прочнее и прочнее, почти все чистокровные семью перешли на его сторону, в государстве зрел настоящий переворот. И на школе это тоже сказывалось. Если раньше все смотрели в рот наглому, но в общем-то безобидному Нотту, то после его провала, сгруппировались вокруг Мальсибера, а у этого были явно проблемы с психикой и особая любовь к жестокости. Наверняка он и в детстве играл не кубиками, а дохлыми воробьями. В первый день после каникул Роксана безумно боялась встречи с его развеселой компанией, но когда показалась в заполненной людьми гостиной, слизеринцы не набросились на неё с палочками. И Нотт, с которыми они не виделись с самого приема, и Мальсибер, и Хлоя и остальные, сидели на диванах у камина, жрали что-то, смеялись. Всё было как обычно. Но когда появилась Роксана они сразу замолчали, посмотрели на неё (довольно долго и пугающе) и... отвернулись. Роксане был объявлен молчаливый бойкот (до недавнего времени) и уже спустя пару дней этого бойкота она превратилась в настоящего параноика и каждый раз открывая дверь своей спальни вытаскивала палочку, ожидая, что на её кровати уже растет дъявольский силок или ещё что похуже. Поэтому она и перестала ночевать в собственной спальне. С Сириусом ей было не страшно, но если их маленький секрет раскроют, все снова начнут чесать языками, а ей так хотелось, чтобы её просто оставили в покое, потому в последнее время «побег Блэка и Малфой» не обсуждал только ленивый. За время каникул весть об их приключении успела не только облететь весь Хогвартс, но и обрасти самой небывалой херней. И пока слизеринцы мечтали её укокошить, остальные факультеты пялились и вид у них при этом был такой, словно они точно знали, что Сириус и Роксана не просто уехали из Нотт-мэнора на мотоцикле, а по пути ограбили Гринготтс, обкололись тентакулой, победили горного тролля и, разбрасывая награбленное, унеслись в закат под торжественный салют. Сириуса эти сплетни здорово веселили. Роксану – нет. Потому что самым досадным и несправедливым во всей этой истории с побегом было то, что об участии в диверсии самого Сириуса все, даже слизеринцы тактично забыли. Как будто его там и не было. И если Роксану они ненавидели и поливали грязью, имя Сириуса лишний раз старались даже не упоминать. В который раз Роксана убедилась, что Блэки имеют карт бланш в глазах волшебного сообщества. Какую бы дикость они не совершили, им её простят. Королям все можно. Впрочем, по иронии судьбы это обидное обстоятельство спасало не только Блэков, но и Малфоев. Из потока всеобщей болтовни Роксана выяснила, что из-за её побега, Малфои попали в опалу. Абраксас потерял пост в Международной конфедерации магов и кучу других постов, благотворительные шлюхи выперли Эдвин из своих сообществ, а Люциусу намекнули, что если Малфои не способны держать под контролем свою собственную семью, то им нельзя доверять серьезные вещи. Кто-то даже шептал, но очень осторожно, что этот намек был подкреплен Круциатусом. Роксана в это не верила. И одна только Нарцисса под прикрытием своей девичьей фамилии худо-бедно сохраняла расположение волшебных матрон и только благодаря ей Малфои ещё держались на плаву. Если бы не она, они бы наверняка давным-давно свалили на историческую родину, во Францию. Или и того хуже. А всё из-за Роксаны. Но она все равно не чувствовала по этому поводу ни угрызений совести, ни жалости. Эти люди никогда не были её семьей. Самое лучшее, что они когда-либо сделали для неё – постарались сделать вид, что её не существует и убедили в этом остальных. Они её предали. А предателей предают. Так что поделом. – Я считаю, пора научить её манерам, – подытожила Гринграсс. – Вы со мной согласны? – И что мы будем делать? – обеспокоенно спросила Розалин. – Затащим её в туалет за волосы и склеим чарами все дырки? Только тогда Блэк от неё отстанет, – хладнокровно хмыкнула Патриция, упирая руки в бока и зачем-то посмотрела на потолок. – Глупости. Надо действовать тоньше. Я решила, – Хлоя достала пудреницу. – Боббин. Ты отобьешь у неё Блэка. Роксана охренела, Боббин тоже. – Разве это возможно? – пролепетала она. – Конечно! Ты же ведьма? – А-а! – просияла Боббин. – Зелье, да? – Естественно, – Хлоя аккуратно провела пуховкой по носу, счищая следы порошка. – Все знают, что чем симпатичнее девочка, тем лучше сработает зелье... – тут Хлоя окинула подругу взглядом. – Но я думаю, у нас получится, Блэк готов трахать все, что движется, а под зельем и подавно.Помните историю с чокнутой Баттон? Патриция прыснула. – Напои его и он с тебя не слезет. – Я даже придумала, как! – Розалин была так захвачена блестящими перспективами, что не заметила обидную реплику. – Блэк иногда ест за нашим столом, можно будет подлить Амортенцию в чайник и тогда он прибежит ко мне. Эта сучка Эверхарт умрет от зависти, когда мы будем обниматься в коридоре и я схвачу его за задницу! – и она захлопала в ладоши, но тут, в секунду её ослепительного триумфа из-за колонны, отделяющей раковины от окна вдруг раздался громкий безудержный хохот. Слизеринки испуганно переглянулись, очевидно, решив, что их разговор подслушала Плакса Миртл, но тут Роксана наконец выбралась из своего укрытия и в туалете повисла жуткая тишина. Туповатая радость и предвкушение ещё не успели сползти с лица Розалин Боббин, когда на нем уже начал проступать ужас. Так что когда Роксана, все ещё немного посмеиваясь, подошла к ней вплотную, наследницу сети аптек уже здорово перекосило от обилия эмоций. Пару секунд они смотрели друг на друга. Роксана лучисто улыбалась. – Ну? – спросила она, не давая ей отвести взгляд. – Чего застыла? Ты, кажется, собралась хватать Сириуса за задницу? Давай, – она не двигалась, даже не моргала и чувствовала себя немного удавом перед которым рослая и плечистая Розалин мялась как славный жирный кролик. – Беги. Хватай. – Ты что здесь делаешь? – злобно выдавила Хлоя. Она так и не закрыла пудреницу. – Ну не совсем то же, что и вы, мадам, – Роксана повернулась к ней и окинула её долгим, вдумчивым взглядом, после чего глубоко затянулась и прищурилась. – В отличие от вас, я гажу исключительно в унитаз, – она выдохнула дым струйкой вверх и перехватила настороженный взгляд, который Патриция метнула на подругу. – Так чего замолчали? Давайте, продолжайте. Вы ведь остановились на том, что меня пора научить манерам? – Роксана сделала последнюю затяжку и вдруг неожиданно для самой себя с силой расплющила окурок в пудренице Хлои. – Валяйте, учите. Вообще-то она не собиралась строить из себя королеву драмы. Но, учитывая, как страшно было ходить две недели туда-сюда, прятаться и ожидать удара от слизеринцев каждую минуту, очень хотелось, чтобы эти дуры сами наконец достали свои палочки и все закончилось. Но эти не умели сражаться и кроме пакостей, вроде фасоли тентакулы в суп от них нечего было ожидать. Это же не Дурмстранг. И даже не Шармбатон с его арсеналом тонких и отвратительных проклятий. – Думаешь ты крутая, Малфой? – к Хлое начало возвращаться самообладание. Она захлопнула пудреницу. – Подслушала чужой разговор и рада? – Конечно рада. Я всегда рада узнать, сколько дерьма вы в себе носите, – автоматически ответила Роксана. – Ты такая наглая только потому, что Блэк сейчас с тобой. Думаешь это всегда будет так? Подружки согласно закивали. – Да,ему немного надо, – Патриция деловито скрестила на груди руки. – Как тольо он увидит задницу посимпатичнее, тут же отвалит к ней. – Это у Боббин-то – симпатичная задница? – от души брякнула Роксана. – Смотрите-ка, она ещё пытается шутить, – умилилась Хлоя. – Ты, наверное, думаешь, что Сириус тебя любит и поэтому приперся к тебе в Нотт-мэнор, «спасать» тебя? – глаза у Хлои были очень злые, но она улыбалась. – Прости, что расстраиваю, но это совсем не так. Ты не знаешь Блэка, а вот мы его знаем очень хорошо. Подружки изо всех сил выразили согласие. – Ему просто было очень неприятно думать, что все будут говорить: «Смотрите, Блэк не брезгует чужим». Для его самолюбия это было бы уже слишком. На тебя ему плевать, как и на всех остальных. Если бы он тебя любил, никогда бы не рассорил с семьей. И пока что ему нравится, как ты раздвигаешь перед ним ноги, но поверь мне, – она соединила указательный и большой палец, как повар-француз на рекламе нового ресторана в Косом переулке. – Когда найдется кто-то, кто делает это лучше, он выкинет тебя как мусор. – Прямо как тебя, – Роксана старалась выглядеть спокойной как флоббер-червь, но, надо признать, слова Гринграсс посеяли в её душе сомнения. Очень неприятные. Хлоя снисходительно улыбнулась. – Что бы ты ни говорила, ты все равно здесь чужая, Малфой. А Блэк хоть и с приветом, но все равно он наш. Мы все выросли вместе и хорошо знаем друг друга. Только Дамблдор и ему подобные верят в то, что «Хогвартс наш общий дом». Так вот это не так. Это – наша территория и если ты думаешь, что мы все будем терпеть твоё... – Я думаю, что у тебя порошок на щеке, Гринграсс, – Роксана устала слушать её треп и потыкала себя пальцем в щеку. – Вот здесь, – а когда Хлоя схватилась за щеку, повернулась к Боббин. – Сириус уже гулял с Майзи Эверхарт в прошлом году, он сказал, что она забавно мяукает, когда делаешь ей, – Роксана выразительно изобразила на пальцах процесс и значительно прищелкнула языком, мол, сделали тебя, утрись. – А про тебя он говорит, что ты похожа на бассетхаунда, но он был бы не против, чтобы ты отсосала у него в мужском туалете или во дворе, потому что у тебя большой рот. И не наливай Амортенцию в чайник, идиотка, а то тебя оттрахает половина Слизерина, даже одиннадцатилетний брат Гринграсс и прыщавый Уолли, – Роксана отступила, все так же держа руки в карманах мантии и сжимая в одном из них палочку, шагнула к двери... – Ты... сука! – Хлоя выхватила палочку, но Роксана опередила её. Полыхнуло красным. Всё застыло. Сначала никто ничего не понял, а потом Патриция взглянула на Хлою, выронила палочку от ужаса и отступила. Розалин глянула туда же и шарахнулась назад, ударившись об раковину. – Что? – выпалила Хлоя, поочередно глядя на них. Роксана замерла, держа наготове палочку из кипариса. – В чем дело? – Твоё... твоё лицо, – тоненьким голосом пропищала Розалин. Хлоя вытаращила глаза и метнулась к зеркалу, а в следующий миг туалет огласил исполненный ужаса визг: вся мордашка Хлои была усыпана гигантскими перламутровыми прыщами, которые на щеках и лбу складывались в мелкие слова: кокс, кокс, кокс. Опомнившись, Патриция схватила палочку и кинулась было к Роксане, но та наставила свою палочку на неё и Симпсон тут же боязливо попятилась – кажется перспектива обзавестись прыщами «Трахни меня, Поттер!» её не радовала. Хлоя рыдала и в панике выдавливала прыщи, от чего на их месте сразу появлялся десяток новых, Розалин пыталась вжаться своим могучим телом в стену, Патриция в качестве компромисса попятилась к двери... Внезапно Хлоя оставила свое лицо в покое, уставилась на Роксану в зеркало, зарычала, выпучив глаза как помешанная и бросилась на неё. Роксана так опешила, что даже не успела выпалить заклинание. Она вообще ничего не успела сообразить, как Гринграсс вдруг вцепилась в её волосы. Роксана попыталась оттолкнуть её, но без толку, они сцепились, началась драка. Девчонки с других факультетов с криками выбежали из кабинок и можно было не сомневаться, что через три минуты о драке будет знать весь Хогвартс. Они толкали друг друга и поливали площадной бранью, Хлоя выхватила палочку, но Роксана, не имея возможности ничего сделать, просто схватила её за запястье и прклятия Хлои поливали туалет. Одно из них взорвало кран, в потолок ударила струя воды. Они тягали друг друга за волосы и одежду, Хлоя оцарапала Роксане щеку, Роксана порвала её блузку, Розалин визжала на весь туалет, а Патриция пыталась их растащить и ей между делом тоже доставалось то от одной, то от другой. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в туалет не ворвалась стайка девушек со старших курсов, среди которых чудом оказалась и Лили Эванс. Их крики и попытки разнять Роксану и Хлою не увенчались успехом и только когда в туалет вломились ещё и парни (кто-то с радостным воплем «Бой цыпочек!»), драку кое-как удалось разнять. Почему-то в панике никто не подумал применить чары, но в конце-концов они и не понадобились. Сириус, обхватив Роксану за пояс оттащил подальше от Хлои, Хлою закрыл собой Мальсибер. После ещё нескольких попыток снова вцепиться друг в дружку девчонки наконец затихли, Лили, выкрикнув последнее «Успокойтесь наконец!» встала между ними, приподняв руки и в туалете наконец воцарилась тишина, заполняемая радостным плеском пробитой трубы. Кто-то из парней пробормотал заклинание и труба восстановилась, но все равно все успели здорово вымокнуть. – Что здесь произошло? – громко спросила Лили, поочередно взглядывая то на одну, то на другую. Значок старосты на её груди воинственно сверкал. – Малфой набросилась на нас! – выпалила Патриция. У неё потекла тушь, намокшая одежда облепила тело. Хлоя прятала своё лицо в ладонях и сколько бы Мальсибер не пытался, отказывалась отнять руки. – Её надо посадить на поводок или вообще исключить! Слизеринцы, под шумок набившиеся в туалет, согласно загалдели. Роксана, зарычав сквозь сжатые зубы, рванулась было к ней, но Сириус держал крепко. Лили взглянула на неё. – Это не тебе решать, Стимпсон, – Эванс достала палочку и убрала лужи воды на полу. – За драку я снимаю с вас пятнадцать очков, – Слизерин загудел, но Лили была непреклонна. – Сейчас начнется урок. Советую всем разойтись, пока не пришли учите... – Слишком поздно! Все оглянулись. Дверь одной из кабинок распахнулась и обуглилась, пораженная шальным заклятием. Из унитаза выглядывал призрак толстенькой обиженной девочки в очках. Она наблюдала за ними с видимым удовольствием, поджав ладонями круглые щеки. – Директор Дамблдор уже знает, что случилось. Думаю он уже послал кого-нибудь за вами, – она хихикнула, увидев выражение их лиц и мечтательно улыбнулась.
Спустя двадцать минут Роксана сидела в кабинете Дамблдора. День уже клонился к закату и в кабинете было много солнца. Хлоя наматывала сопли на палочку в больничном крыле, а место прокурора заняла воинственная Патриция и декорация в виде запуганного рыдающего взрывопотама – Розалин Боббин, то есть. – Значит вы утверждаете, что мисс Малфой сама напала на мисс Гринграсс? Стол Дамблдора был завален бумагами и письмами, а сам директор выглядел ужасно уставшим, но все равно каким-то чудом умудрялся вникать в жалобы двух недалеких девиц и оставаться должным образом серьезным. Роксану восхищал этот человек. – Да, – твердо сказала Патриция. – Мы были в туалете и разговаривали. Она подслушала нашу беседу, а когда мы попытались сделать ей замечание, – в этом месте декорация картинно икнула. – Набросилась на нас. Наслала проклятие на Хлою, а когда та попыталась защититься, вырвала у неё палочку и начала тягать за волосы. Роксана вытаращилась на Патрицию, потеряв дар речи от такой беспросветной наглости. Они втроем стояли перед столом, мокрые и потрепанные, а Роксана вдобавок с расцарапанным лицом и порванной юбкой. Дамблдор поднял кусочек пергамента, лежащий перед ним на стола и поправил очки, коротко взглянув на Роксану. – Мадам Помфри сообщила мне запиской, что... последствия, вызванные заклятием мисс Малфой складываются в слова... – он сверился с запиской. – «Кокс». Что значит это слово, мисс Малфой? Роксана промолчала. Какой бы дрянью не была Хлоя, стучать – последнее дело. – Возможно, это было её имя, – нервно встряла Патриция.– Я слышала, как её называют так... Рокс. Наверное она ошиблась и неправильно написала букву. И она метнула на Роксану взгляд. – Вы действительно собирались написать своё имя прыщами на лице у мисс Гринграсс? – Да, профессор, – сваляла дурака Роксана и озабоченно сдвинула брови. Последний раз привычка ляпать привела к тому, что её выгнали из школы. – И это уже не первый случай, директор, – подал голос Слизнорт. Он тоже был в кабинете и усиленно волновался. Понятное дело, на одном только семействе Гринграсс и безудержной любви их дочурки к роскоши, профессор зельеварения здорово наварился. Роксана знала, как это делается – декоративный столик в комнату, не предусмотренный в основной мебели – десять галлеонов, пара растений и лампа – двадцать. И так далее. Удивляло только одно. Как это слизеринки не пригласили министра магии или не передали дело в Визенгамот. – Мисс Малфой и раньше нападала на учеников, директор. Однажды это чуть было не привело к гибели, вы же помните. Мистера Блэка тогда еле откачали! По-хорошему, мы обязаны были исключить мисс Малфой, но... Роксана удивленно посмотрела на Слизнорта. Ей всегда казалось, что она ему нравится. Хотя скорее всего ему нравилось то золото, которое платил ему Абраксас. Слизнорт, поймав её взгляд, немного стушевался, словно ему стало стыдно. Роксана помнила тот разговор – тогда всю «проблему» решил мешочек золота. – Мы все её боимся,– сквозь слезы и сопли пролепетала вдруг Розалин. – Все боимся, что она набросится на нас. – Ученики в страхе! – Слизнорт взмахнул руками как перепуганная курица. – Это правда, – сухо сказала Патриция. – Все знают, что она опозорила свою семью, сбежала из дома, говорят она курит тентакулу и другие... сигареты, – Патриция вдруг искоса взглянула на Роксану, которая про себя уже придумала десять разных способов её убить, и вдруг нехорошо приподняла уголки красных губ. – А ещё она не ночует в общей спальне, а спит в Выручай-комнате с Сириусом Блэком. Слизнорт ахнул, Роксану захлестнуло яростью, а Дамблдор только горько вздохнул и откинулся на спинку своего кресла. В лице его явственно читалось: «Опять!». – Мисс Малфой! Это же... это... – лепетал Слизнорт. – Дамблдор! Это же злостное нарушение всех... – Её надо исключить, – закончила довольная Патриция. – Да ты что?! – не выдержала Роксана, шарахнувшись к ним. Розалин пискнула, закрыв руками голову, Патриция подскочила, а Дамблдор просто вскинул ладонь. Роксана вернулась на место, прожигая Стимпсон взглядом. – Вот что, – сказал вдруг Дамблдор, прервав тираду Слизнорта, напуганного выпадом Роксаны. – Я бы хотел побеседовать с мисс Малфой один на один. С вами, профессор Слизнорт, мы побеседуем через полчаса. А вы идите на урок. Слизеринки неохотно покинули свои кресла. Перед уходом Патриция наградила Роксану ещё один ненавистным взглядом и закрыла дверь. – Присаживайтесь, мисс Малфой. Ещё в тот момент, когда все только потянулись к выходу, Дамблдор начал искать что-то среди своих бумажных завалов и когда Роксана опустилась в кресло, все ещё теплое после задницы Патриции Стимпсон, продолжал шуршать бумагами. – Вы хотите наказать меня? – кисло спросила Роксана. – Написать моим родителям? Дамблдор наконец нашел свою пропажу под стопкой особенно устрашающей кипы и когда он выпрямился, Роксана увидела у него в руках... коробку конфет из «Сладкого королевства». Директор сначала удивленно взглянул на Роксану, а потом поставил коробочку перед собой, сцепил пальцы в замок и навалился на стол, внимательно глядя на Роксану. – Мисс Малфой, вы знакомы с привидением по имени Плакса Миртл? Роксана ещё раз покосилась на красную бархатную коробочку, потом вскинула настороженный взгляд на директора и подумала, что он малость сбрендил от переутомления. – Нет, сэр, – честно сказала она. – Плакса Миртл – это призрак ученицы, которая погибла в туалете Хогвартса примерно сорок лет назад. Это длинная история, но с тех пор эта юная леди периодически навещает мою личную ванную комнату, чтобы напомнить мне, что я, как один из учителей, ответственен за её смерть. Это здорово утомляет, потому что она совершает набеги на канализацию только тогда, когда в ванной нахожусь я, – директор горько вздохнул. – Но, как правило это производит эффект. Роксана вскинула брови. В её голову чередой поползли нехорошие фантазии о том, как директор в своей великолепной пурпурной мантии восседает на «троне», читает «Ежедневный пророк», а чей-то голос из канализации стонет: «Это ты-ы убил меня-я, а Хлоя Гринграсс назвала Роксану Малфой шлю-юхо-ой!» Она потрясла головой. – Кроме того, Миртл известна своей любовью к сплетням, – продолжал Дамблдор. – Она доложила мне о происшествии в туалете примерно полчаса назад. – Значит вы меня не накажете? – осторожно предположила Роксана. Каке-то время Дамблдор смотрел на неё. На её расцарапанную физиономию. – Накажу, мисс Малфой, – вынужденным тоном сказал он. – То, что мне известно о реальном положении вещей не означает, что я закрою глаза на драку. Со Слизерина будет снято пятьдесят баллов. Роксана уронила плечи. Ну всё, теперь они её точно закопают. – Драки, как и курение строго запрещены. Но в Слизерине уже не первый год процветает традиция игнорировать некоторые школьные запреты и мне эта традиция категорически не нравится. Кстати, насчет запретов, – тут он выразительно поправил очки и Роксана почувствовала себя не в своей тарелке. – Это правда, что вы не ночуете в своей комнате, мисс Малфой? Ей стоило большого труда посмотреть старому директору в глаза, но она себе пересилила. – Правда, профессор, – вздохнула она. Дамблдор кивнул. – Мне стоило бы вызвать сюда и мистера Блэка, чтобы провести с вами беседу, но я уверен, в Хогвартсе есть те, кто справится с этим даже лучше, чем я. Роксана чуть не застонала. Опять лекция у мадам Помфри?! Опять страшилки о беременности и волшебных заболеваниях?! – Кроме того, за повторное нарушение одного из главных школьных правил я на две недели назначаю вам вечернюю отработку. Порознь. Зал Славы нуждается в хорошей полировке, так что и вам и мистеру Блэку будет чем занять руки и головы. Последние несколько лет Совет просто вопит о распущенности в Хогвартсе, – Дамблдор покачал седой головой. – Нам уже хватило истории с мисс Забини. А учитывая трагические события последних месяцев, нам итак приходит изрядное количество возмущенных писем, – и он бросил взгляд на гору бумаги справа от себя. Роксана опустила взгляд. Глаза Дамблдора вдруг добродушно сверкнули. – К тому же, если бы я стал писать родителям своих учеников всякий раз, когда их обнаруживают за гобеленом или когда они насылают друг на друга прыщи или чесотку, во всем Хогвартсе закончились бы чернила и пергамент, – он аккуратно открыл коробочку со сладостями, снял с них папиросную бумагу, покрытую сахарной пудрой и аккуратно положил на стол. Развернул коробку и подвинул ближе к Роксане. Роксана качнула головой и взяла рахат-лукум, с которого, согласно рекламе на упаковке, никогда не осыпался сахар. – Вы добрее, чем директор Каркаров. Он бы просто отправил меня в карцер. А мадам Максим отстегала бы палочкой по рукам. Она всегда так делала, когда перед завтраком видела у кого-нибудь из учениц... что-нибудь такое. Жалко, что меня сразу не отправили в Хогвартс, профессор, – Роксана сунула угощение в рот целиком и сразу пожалела об этом, почувствовав себя жадным прожорливым хомяком. – А на письма моим родителям все равно наплевать, – невнятно проговорила она и перепуганно вскинула взгляд, почувствовав, что перегнула палку. – И-извините, сэр. Дамблдор улыбнулся в ответ на её «похвалу», но почему-то сразу посерьезнел. – Собственно, мы как раз подошли к причине, по которой я и хотел с вами поговорить, мисс Малфой. На прошлой неделе ваша мать прислала мне письмо, – в отличие от коробочки, оно нашлось сразу. Дамблдор протянул его Роксане. – Прошу вас. Роксана перестала жевать и с опаской посмотрела на герб Малфоев на конверте, после чего осторожно взяла пергамент и развернула. В первые секунды у неё в голове пронеслась шальная мысль, что отец решил с ней примириться, но эта радужная иллюзия растаяла, как только она вчиталась. – Она просит вернуть деньги, – пробормотала она, не веря своим глазам. – Которые они заплатили. За то, чтобы меня взяли на седьмой курс, – она сглотнула. – Требует, чтобы вы исключили меня! – Да. Роксана продолжила чтение. Последний абзац заставил её вскочить на ноги. Она в ужасе уставилась на директора. – Я украла фамильные драгоценности?! Я?! Да как она... как... – у Роксаны перехватило дыхание. – Я знаю, Роксана, – спокойно ответил Дамблдор. – Присядь. Роксана плюхнулась на место и бросила письмо на стол, глядя на него как на гигантского таракана. Она надеялась, что это ощущение подножки, удара в спину, пощечины ушло и больше никогда не вернется. Но нет, вот оно, подлое, шипит где-то в желудке, отравляет, как болячка, на которую, казалось бы, уже выработался иммунитет. Значит, помимо всего прочего, они решили отобрать у неё ещё и Хогвартс! И к тому же обвинить в воровстве! Она сжала губы, изо всех сил пытаясь загнать слезы туда, откуда они появились, но это было невозможно. Дамблдор смотрел на неё. – Мне... – Роксана взяла себя в руки, сглотнула колючий ком в горле и подняла на директора глаза. – Мне пора собирать вещи? Директор встал из-за стола и феникс в золоченой клетке у Роксаны за спиной негромко вскрикнул. Роксана быстро вытерла нос. – Знаете, мисс Малфой, я нахожусь на посту директора уже больше двадцати лет, – неторопливо проговорил Дамблдор. – Будучи преподавателем я повидал многое и люди вроде ваших родителей встречались мне довольно часто. Однако, – он сделал короткую паузу. – В какие бы времена мы не жили и как бы тяжело нам ни было, ничто на свете, а уж тем более кучка золота не заставит меня выставить за дверь ученика, которому больше некуда пойти. Роксана порывисто оглянулась, схватившись за спинку кресла. – Я знаю, о том, что произошло между вами и вашей семьей на каникулах. Я знаю, – успокаивающе кивнул Дамблдор.– И я не имею права судить вас или ваших близких, но... я всегда старался внушить своим ученикам, что Хогвартс – это не просто школа, в которой они проведут какое-то время. Хогвартс – это наследие. Одна большая семья. Семья, которая не привыкла бросать своих детей в трудную минуту, – и тут он развернул письмо. Роксана оглянулась на опустевшее место на столе и удивилась – когда он успел его взять?! – За пару часов до вашего возвращения я ответил отказом на письмо ваших родителей. Я предвидел нечто подобное и несколько дней назад связался с мадам Максим. Мы с ней давно знакомы и по старой дружбе она согласилась нам помочь и походатайствовать перед Советом попечителей о том, что произошла ошибка и вы не были исключены из Шармбатона, что, соответственно, дало вам право прибыть Хогвартс в составе делегации студентов по обмену. Лицо Роксаны просветлело. – Также я намерен побеседовать с профессором Слизнортом и золото, возврата которого требует ваш отец, будет переслано вашей семье в течение нескольких дней, – Дамблдор недовольно поджал губы и Роксана поняла, о чем он думает – что пора бы прикрыть лавочку Слизнорта по обустройству спален в Слизерине. – Насчет украденных драгоценностей вам также не следует беспокоиться. Мастер волшебных палочек, Грегорович, с которым вы имели удовольствие познакомиться на каникулах – мой старый знакомый. В тот же день, когда вы купили у него палочку, он прислал мне это, – Дамблдор поднял руку. Бриллианты и лунные камни зажиточно полыхнули в свете камина. Роксана вытаращила глаза, уставившись на свою сережку. – Он честный человек и просил передать, что ваша новая палочка – это его подарок и он просит только об одном: использовать его с умом. С вашего позволения я отправлю это вашему отцу вместе с золотом. И как только это будет выполнено, вас больше ничего не будет связывать с вашей семьей, – Дамблдор легонько улыбнулся при виде радости на лице Роксаны, а в следующий миг письмо Эдвин мягко приземлилось в самое сердце огня в камине. Пара секунд – и оно превратилось в кучку пепла, вместе со всей своей подлостью. – Теперь я могу со всей справедливостью и радостью сказать: «Добро пожаловать в Хогвартс!», – тепло сказал директор и улыбнулся так, как Роксане не улыбался ещё ни один учитель. Она порывисто рассмеялась и вытерла глаза. – Спасибо, сэр, – Роксана не знала, что можно ещё сказать, в этом «спасибо» было все, на что она была способна и Дамблдор, кажется, это понял. – А теперь идите на урок, – он повернулся лицом к огню, а когда Роксана, схватив сумку, прошла мимо него к двери, добавил: – И не забудьте сегодня вечером вместе с мистером Блэком навестить лекцию мадам Помфри на пятом курсе. Думаю, вам будет полезно. – Хорошо, сэр. – И, мисс Малфой. Роксана обернулась. Директор чуть наклонил голову, посмотрев на неё поверх очков. – Буду вам очень признателен, если больше вы не станете насылать прыщи на ваших одноклассниц.
Когда Роксана показалась в коридоре, Сириус спрыгнул с подоконника. – Класс, – высказался он, осмотрев её лицо. – На урок не пойдешь? Джекилл точно спросит, откуда у тебя такая красота. Роксана наморщила нос. – Из-за чего всё началось? – спросил Сириус. – Что не поделили? – Я так поняла, что тебя, – она поправила порванный рукав мантии. – Гринграсс бесится, что ты больше к ней не приходишь. А Боббин хочет отбить тебя у меня и подлить тебе Амортенцию в чай. Она хочет, чтобы ей завидовала Майзи Эверхарт. Сириус поморщился, стряхивая с себя мантию. – Это ещё кто? Роксана ещё раз пожала плечами. – Не знаю, но я сказала, что ты её уже трахнул. Сириус засмеялся. Роксана вяло улыбнулась. – А ещё мы с тобой наказаны и нам теперь трахаться нельзя. – Серьезно? – Очень. – Тогда пойдем? – Я не хочу на урок, – Роксана потрогала щеку тыльной стороной руки и посмотрела на капли крови. – Не хочу. – А я зову тебя не на урок, – фыркнул Сириус, увлекая её за собой. – В нашей комнате сейчас никого нет. И не будет до ужина. Роксана улыбнулась и потеплее закуталась в его мантию. Мантия пахла Сириусом и была теплой, как Сириус, он сам обнимал её за плечи, а она его – за пояс и под рубашкой он был горячим. «Черта с два, Боббин, – подумала Роксана, устало прикрывая глаза. – Моё».
* * *
Чёрный пес сжимался и ежился на спине Сириуса. Сама спина блестела от пота и ритмично, волнообразно двигалась. Сириус сосредоточенно толкался вперед, а под ним, в месиве горячих простыней, подушек и одеяла, постанывала и вздрагивала Роксана. Её было почти не видно под Сириусом, её ладони лежали у него на заднице – то просто лежали, то слегка царапали, то сжимали, то гладили, поднимаясь выше по спине и снова спускаясь вниз. – Да... – слабо, устало стонала она, беспокойно подаваясь ему навстречу. – ...да... а! Ох.... Её ногти впились в него и тут же отпустили. Сириус отстранился от неё, вытирая пот с лица. Роксана неуклюже замесила постель, как кошка на стопке свежих простыней. Встала перед ним на четвереньки и оглянулась. Одна из причин, по которой Сириус предпочитал быть сзади – возможность видеть её спину. Хрупкую, узкую спину. То, как она выгибается. Как двигаются под тонкой кожей лопатки, как беспомощно сдвигаются и раздвигаются плечи. Как она послушна каждому движению его руки. Сжимать её маленькую, круглую задницу, тискать её, шлепать, что угодно. Сириус наклонился, провел языком по её спине и легонько куснул за лопаткой. Роксана тихо засмеялась, откинув голову, Сириус припал к её шее, ткнулся носом во взмокшие жаркие волосы, вдыхая горячий вишневый запах, переплел с ней пальцы рук и ускорил темп, вжимая её в постель. Роксану пробрала дрожь, она выгнулась ещё сильнее и рефлекторно подалась назад, после чего просто распласталась по одеялу. Её руки протянулись по простыне, она вцепилась в теплую ткань, а Сириус вцепился в её руки, наседая сверху и ускоряясь. Они трахались уже добрые пятнадцать минут и к этому времени Роксане удавалось кончить как минимум один раз. А сейчас она извивалась, царапала его, хватала, шипела и пищала что-то, но сдаваться никак не желала. А Сириус больше не мог. Издав сдавленное «Н-нгх», он кончил, уткнувшись лбом в её плечо, толкнулся ещё несколько раз по инерции и откинулся на спину, задыхаясь и улыбаясь. Роксана вытянулась на животе, тяжело дыша. – Ты... все?.. – Сириус глубоко, прерывисто вздохнул, водя ладонью по животу. – Ни хрена, – пролепетала она, не открывая глаз. Сириус прикрыл глаза, а потом кое-как он заставил себя подняться. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вздремнуть хотя бы полчаса, но вся его репутация и самоуважение строились на том, что почти ни одна девчонка не уходила недовольной из его спальни. С Роксаной «почти» тем более не работало. Она итак натерпелась за свою жизнь, пусть хоть в чем-то ей всегда будет хорошо. Ему хотелось радовать её. – Блэ-эк, не-е-ет... – обреченно простонала Роксана и попыталась оттолкнуть его, когда поняла, что он задумал. – Всё, забудь, я не хочу! – Хочешь, я видел твое лицо, когда ты кончаешь, – он раздвинул её колени. Роксана упиралась и Сириус сбавил обороты. Они посмотрели друг на друга – Роксана жалобно, Сириус удивленно. – Расслабься, – посоветовал он, смешно встряхнув её ноги за коленки, потом быстро чмокнул под одной и занялся делом. – Блэк, ну какого ч... – она проглотила конец фразы и недовольно захныкала, когда Сириус пустил в ход язык. Она на самом деле слишком устала и раз уж сегодня выпал такой неудачный день, можно было бы и смириться, но Блэки, они упрямые как мулы. Она металась и извивалась как ненормальная, так что Сириус с трудом удерживал её, но в конце-концов он добился, чего хотел, Роксана вскрикнула, выгнулась дугой, вцепившись в его голову. Она попыталась оттолкнуть его, но Сириус не отставал, пока она не обмякла. И только когда её отяжелевшие руки соскользнули с его головы, он отстранился и сел, зачесав назад волосы. Роксану от обилия чувств слегка пробрало. Она даже заплакала немного и проскрипела что-то вроде «Я тебя ненавижу!», но Сириус не расслышал, повалился на подушку и какое-то время смотрел, как Роксана вытирает глаза запястьем и вздыхает. Потом его потянуло в сон и он уже не увидел, как Роксана, лежа рядом на животе, сначала просто смотрела на него, потом осторожно вытащила из-под него свои длинные волосы, протянула руку, отдернула её на секунду, а потом осторожно убрала взмокшие волосы с его лба.
* * *
Пластинка потрескивала на диске. Сириус курил. Роксана прижималась щекой к его животу и молчала. На подоконнике валялся номер «Пророка». Сириус швырнул его туда, когда разбирал постель. На первой полосе Миллисент Бэгнольд выступала перед разъяренной толпой. Поверх фотографии шел крупный заголовок: «Лондон охвачен эпидемией недовольства». – Там идет война и гибнут люди, может быть даже сейчас, – вдруг проговорила Роксана. Она смотрела на брошенную газету. – А мы трахаемся. Сириус выпустил колечко дыма. – Возможно, делаем единственно правильную вещь в этой ситуации. Роксана поднялась, выдернула из-под него его же школьную рубашку, закуталась в неё, встала и подошла к окну, взять газету. То, что она искала и надеялась не найти, нашлось на десятой странице. «Взлеты и падения Малфоев». С одной фотографии на неё смотрел Люциус. Он стоял рядом с Министром магии и пожимал ей руку. С другой – тот же Люциус недовольно морщился и небрежно отмахивался от объектива фотокамеры. Роксана скомкала газету и бросила в корзину для мусора, но промахнулась. А потом взяла бадьян, заготовленный на тумбочке, но так и не использованный и подошла к зеркалу. Сириус наблюдал за ней сквозь сигаретный дым. Роксана смазывала розовые полосы на щеке, из которых час назад бисером сочилась кровь и тянулась к той, другой Роксане в зеркале. Как будто их было две и они обе помогали друг другу. Рубиновый закат просвечивал сквозь белую рубашку, выхватывая силуэт. Сириус поглядывал на него и лениво хотел подрочить. Просто вот так, лежа здесь. А потом не пойти на ужин – так он здорово устал. Сириус затянулся. Роксана закончила и теперь просто разглядывала себя в зеркале – водила ладонями по телу, задумчиво вздыхала. – Эй, Блэк... – она вдруг повернулась к нему и рубашка невесомо стекла с её худеньких плеч. – Я красивая? Сириус удивленно пыхнул и обежал её, голую, взглядом. Задержал взгляд на торчащих бледно-розовых сосках, потом взглянул на черную лапу внизу живота. – Да, – просто сказал он и струсил пепел на тумбочку. – И я нравлюсь тебе, – это был не вопрос, но Сириус понял так и недоверчиво усмехнулся. – Того, что происходило сейчас недостаточно для подтверждения? – он прищурился и отбросил с глаз челку. – Не то, – Роксана помотала головой. – В физическом смысле, – она подошла ближе. – Ты считаешь у меня красивые сиськи? Она сжала их вместе, поиграла ими и отпустила, вопросительно глядя на Сириуса. Сириус сглотнул и быстро опустил взгляд на привставший член. – Я считаю, что они охуенные, – он протянул руку, свесившись с кровати, – Иди ко мне. Роксана увернулась и повернулась к нему спиной, коротко оглянувшись через плечо и убрав со спины волосы. – А задница? Сириус сглотнул и сел. У него стоял, а Роксана продолжала говорить. – У меня короткие ноги, – она снова повернулась к нему и посмотрела на ноги, прижав к груди волосы, чтобы не мешали. – И пятки, и пальцы такие странные... ты бы хотел, чтобы я носила каблуки? – Роксана склонила голову набок. – Или платья? Ты бы хотел? Сириус недоверчиво прищурился, помотал головой и встал. – Что за вопросы? Какие сиськи, какие ноги? Малфой, с каких пор у тебя появились комплексы? Роксана обхватила себя руками, коротко взглянув на его стоящий член и отвернулась, втянув воздух через нос. Сириус усмехнулся и потер шею. – Снова Гринграсс? Роксана мотнула головой и попыталась шагнуть в сторону, но Сириус поймал её и развернул её к себе лицом. – Рокс, Гринграсс – отменная истеричка. И шлюха. Её мать была шлюхой, я в детстве как-то видел её с моим отцом. Они все, – он щелкнул пальцами у виска, оттопырив языком щеку. – В общем, только предложи. Кого может интересовать мнение такой, как Гринграсс? – Может быть, – она бессознательно принялась дергать себя за волосы. – Но в чем-то даже она права, правда? – В чем? – фыркнул Сириус, подталкивая её к подоконнику. – Ну, например в том, что мы вместе только потому, что тебе нравится трахаться со мной, – он усадил её, неторопливо раздвинул её ноги. – И что меня в принципе невозможно полюбить, раз меня даже собственные родители не выносят. – Меня тоже, – выдохнул он ей на ухо так, словно это был секрет. Место татуировки у него на спине было чуть шероховатым и Роксана решила пока не убирать оттуда ладонь. – Мои родители тоже меня не выносят. – А ещё они все уверены, что ты приехал в Нотт-мэнор за мной... – она охнула, потому что Сириус, пристально глядя на неё, уже вовсю орудовал пальцами. – ...только потому что для тебя невыносимо думать... – она зажмурилась. – ...будто ты подбираешь чужое. И что ты просто настраиваешь меня против семьи... Сириус остановился. – И ты в это веришь? – уголок его рта иронично выгнулся вниз. – Насчет семьи – нет. Ты был прав насчет них. Но насчет остального – да. Она сказала, что ты со мной только потому, что тебе нравится со мной трахаться. Пару мгновений Сириус смотрел на неё, тонко улыбаясь и щуря прозрачно-серые глаза, а потом фыркнул носом. – И это стало для тебя открытием? То, что мне нравится с тобой трахаться? Я привел достаточно доказательств того, насколько мне это нравится. Роксана удержала его за плечи и не дала отвлечься. – Значит Хлоя права. Причина была в этом... Блэк? – Нет, Хлоя не права. Да, это была одна из причин. – Почему не права? – Роксана наморщила лоб. – Если это и было причиной, значит кроме дырки тебя ничего во мне не интересует? – Ну почему же, мы только что выяснили, что и твои сиськи, и задница и особенно пятки меня очень даже интересуют. Роксана хотела было разозлиться на него, но увидела, как брызжут весельем его глаза и засмеялась. – И вообще, с чего ты взяла, что меня не интересует платоническая любовь? Стихи, цветы, прогулки под луной, – Сириус шмыгнул носом, свел брови и вдруг добавил совершенно другим тоном: – Доверие. Роксана покачала головой. – А ты мне доверяешь? Даже после того, что я наговорила тебе перед каникулами? Я ведь тебя променяла. – Мерлин, Рокс. Какое это имеет значение, когда происходит такая хуйня? Ты не замечала что творится, это тебя не оправдывает, но я был бы последним ебланом, если бы в качестве мести позволил тебе влезть в клетку с мантикорой. К тому же, я не девочка обижаться на всякую херню, а ты несла отборную херню, радость моя, – он чмокнул её в щеку, убирая руки и отступая. Роксана растерялась. – Тем более я не понимаю, почему? – спросила она, глядя как он вытирает руку о школьную рубашку, комкает последнюю и кидает в корзину с грязным бельем, как натягивает штаны. – Почему ты вечно спасаешь меня из всякого дерьма, раз я... такая? Покончив с ремнем, Сириус снова подошел к ней, упершись руками в подоконник. Роксана запрокинула голову, но он не спешил её целовать. – Может быть как раз поэтому. Потому что ты «такая». Ты можешь быть чертовски невыносимой, Малфой, – серьезно сказал он. – Ты меньше всего похожа на всех тех девчонок, с которыми я обычно имел дело, – Роксана недовольно вздрогнула – эти слова были похожи на слова Хлои. – ... но все дело в том, что я их всех считал дурами. Она моргнула. – А ты не дура. Ты злобная, мелкая, язвительная сучка, с радостью готовая переступить через других, если это как-нибудь поможет тебе или твоему «идеалу». В этом мы похожи. Мы с тобой из одного теста сделаны, прелесть моя. И теперь я жалею, что спас тебя. Я уверен, ты и без моего вмешательства показала бы всем этим высокородным ублюдкам, где раки зимуют. Ты не боишься и не ломаешься, как остальные девчонки, не прячешься за чужую спину. Этим и нравишься. Роксана не смогла сдержать самодовольной улыбки. – К тому же, ты пыталась меня убить, – серьезно сказал Сириус, рассеяно проводя большим пальцем по её губам и вдруг нахмурился. – До тебя ни одна девчонка не пыталась меня убить. – Значит ты храбрец? Или просто мазохист? – промолвила Роксана, спускаясь ладонями по его животу вниз. – Я люблю рисковать, – с усилием выговорил он, когда её рука узко скользнула в его штаны. – Без риска жить было бы слишком скучно. – Значит мазохист. – Ну или влюбился в тебя, – выдохнул он, уже не в силах о чем-либо думать. – Я скорее поверю в первое, – не то в шутку, не то всерьез прошептала она в его губы и соскользнула с подоконника, на секунду прижавшись к Сириусу всем телом. Он развернулся и привалился спиной к стене, а Роксана опустилась на колени, стаскивая с него штаны. Сириус откинул голову, выдохнул и зажмурился, когда она без раскачки взяла его член в рот. Теперь ужин точно может пойти на хер.
После бурного вечера Сириуса так и не хватило на домашнее задание по защите от Темных сил, так что в Большой зал он ворвался слегка ошалевший и уже всерьез собрался было вытрясти домашку из Лунатика, как вспомнил, что он все ещё с ними не разговаривает. С досадой он прошел мимо завтракающего Люпина к компании девчонок, напустил на себя трагический, а, по-мнению Алисы Вуд, романтичный вид, с которым и принялся жевать овсянку. Десяти минут романтического жевания хватило, чтобы Вуд обеспокоенно спросила, не случилось ли у него чего, а потом и сама великодушно предложила помочь ему с домашним заданием. Попроси он сам, она начала бы кривляться и выпендриваться перед подружками, а времени было мало. Пока Сириус корпел, вчитываясь во все её завитушки, к нему присоединился перепуганный Хвост. Почему он домашку не сделал стало ясно, когда к ним подключился взъерошенный, помятый Сохатый. Он вчера попросил Питера в облике крысы проследить за тренировкой слизеринцев на поле и Питер торчал там весь вече, а теперь чихал как оголтелый. Почему Сохатый сам не напрягся Сириус тоже подозревал, когда он ночью вышел отлить, слышал за задернутым пологом на кровати Сохатого перешептывания и чмоканья. Когда он спросил об этом Джеймса, тот кашлянул и деловито заявил, что они с Лили задержались допоздна на собрании старост. К слову сказать, Эванс за гриффиндорским столом не обнаружилось. Сириус был бы не против и у неё скатать что-нибудь, потому что работы Вуд для его уровня было маловато. Он повертел головой и обнаружил рыжую за когтевранским столом. Там что-то случилось и в середине собралась маленькая компания, в основном из девчонок, кроме Лили, Сириус разглядел там Вуд и Маккиннон. Все они склонялись к темноволосой и круглолицей Вэнс с их курса. Та сидела с опухшим носом и закрывала щеки ладонями. Похоже, плакала. Сириусу она в общем-то нравилась, она была не из тех девчонок, что только и думают, как бы перед кем-нибудь юбку задрать, с ней можно было поговорить. А после Каледонского леса он её прямо зауважал. – Не знаешь, что там стряслось? – спросил он, пихнув локтем Сохатого и указав подбородком на стол напротив. Сохатый посмотрел туда же. – У неё брат заболел. Ещё на каникулах. Вроде как он в магловской больнице сейчас, но их целители нихрена понять не могут. Он кашляет и у него кровь изо рта хлещет, – и он принялся бесстрастно пожирать омлет. Питер скривился, а Сириус снова посмотрел на Вэнс. Она казалась совсем убитой. – Я слышал кого-то из наших по этому поводу не отпустили домой ещё на каникулах, – вспомнил он вдруг. – Тоже что-то такое было, с кровью. Не первый случай вроде. Джеймс дернул плечами, с ужасной скоростью дописывая от балды какие-то выводы. – В Хогвартс все равно не пролезет. – Ты уверен? – с тревогой спросил Питер, наблюдая за Эммелиной. – Отец говорил,у нас иммунитет против этих болячек. А у них против наших. Маглы же не болеют драконьей оспой, верно? Жалко, что нам нельзя их лечить, маглов в смысле, справились бы в два счета, – он выругался, поставив в конце кляксу и полез за палочкой. – А почему? – спросил Питер. – Международный Статут о секретности, балда. Сириус подумал о том, как повезло Роксане, у которой с утра было «окно» и которой не надо было делать домашку, а можно было нормально выспаться после их ночного забега. Думая об этом, он машинально взглянул на слизеринский стол и поймал, как ни странно, взгляд Регулуса. Тот смотрел прямо на него, но когда Сириус поднял голову, тут же отвернулся. – Кстати о зельях, – Сириус посмотрел на Сохатого и наклонился поближе, понизив голос: – Скоро уже полнолуние. Мы будем действовать по старому плану? – Да, – немного сварливо отозвался Джеймс. Полнолуние напомнило ему о Лунатике. И о том, что в этот раз им придется обойтись без его помощи. – Тогда нам пора заняться диверсией, – Сириус взглянул на беззаботно смеющегося Слизнорта. – А тебе надо заняться Эванс. Потому что без её помощи мы провалимся как сосунки. – Да помню я, – буркнул Джеймс, встряхивая свою работу, чтобы она поскорее высохла. В этот же момент над замком прогудел колокол и времени на еду не было, так что она захватили пару тостов с собой и, запихиваясь на ходу, чем вызвали жуткое недовольство Макгонагалл, побежали наверх. Сегодня они снова очутились в пирамиде и Сириус, рыская по узким коридорам, думал о придурке Лунатике, о приближающемся полнолунии и о том, сколько мешком драконьего навоза нужно для удобрения дракучих деревьев. Ближе к обеду он и думать забыл по Эммелину Вэнс и её брата, даже не подозревая, какая беда нависла над Хогвартсом.
* * *
В пятницу тринадцатого января брат Эммелины Вэнс скончался в магловской больнице. В тот же день «Ежедневный Пророк» сообщил о вспышке острой легочной болезни в южных регионах Великобритании и как минимум ещё о тридцати случаях госпитализации заболевших, среди которых оказалось несколько родственников студентов Хогвартса. Школа зароптала. Хоть «Пророк», как и Джеймс, убеждал, что волшебникам эта болезнь не опасна, всем захотелось немедленно написать домой и убедиться, что с близкими всё в порядке. Но к огромному неудовольствию учеников, преподаватели временно запретили любую переписку и объявили, что теперь вся почта будет проходить тщательную дезинфекцию. На этом меры предосторожности не ограничились. Все походы в Хогсмид временно сократили до самого марта, тренировки по квиддичу приостановили, а в расписание всех курсов добавили лекции мадам Помфри по гигиене и колдомедицине. Теперь школьная медсестра каждый день, начиная с самого утра перемещалась по замку с тележкой, полной зелий и кучей волшебных плакатов, на которых крупными красными буквами значилось пугающее и непонятное слово «Туберкулез». – Что это вообще за ерунда такая? – спросил Джеймс во время одной из лекций, подозрительно разглядывая свою порцию целебного зелья в маленьком бумажном стаканчике. – Оно воняет как сопли тролля. И выглядит тоже! Нам от этого хуже не станет? Это же магловская болезнь, нас она все равно не берет, это всем известно, у нас на такие опасные штуки иммунитет как Протего! – Советую вам не спорить, мистер Поттер, а просто выпить – отзывалась мадам Помфри, наливая порцию Мальсиберу. Он кривил губы и держал стаканчик так, словно тот мог взорваться у него в руке. – Это обычные меры предосторожности. В Хогвартсе учится почти пять сотен учеников, если не дай Мерлин заболеет кто-то один, можно сразу всех отправлять к Мунго. Мне бы этого не хотелось, спасибо. Хватает забот с вашими вечными насморками, простудами и растущим из ушей луком. Так что пейте, Поттер, иначе в следующий раз налью вам двойную дозу, – и она повернулась к Роксане. Джеймс хотел было ещё поспорить, но увидел, какими глазами смотрит на него Лили, вспомнил, что она так и не получила ответа от родителей, заткнулся и опрокинул в себя настойку. К концу января погода совсем испортилась. Замок замело снегом почти на семь футов, с гор прилетели северные ветры и принесли такие лютые морозы, что стекла в классных комнатах замерзали изнутри, а ученики тряслись за партами, даже в теплых шарфах и перчатках. Как бы преподаватели не старались прогреть замок, это не помогало. Сквозняки гуляли вовсю. И в Хогвартсе начался ежегодный сезон простуды. Теперь почти все уроки проходили в атмосфере соплей, чихания и ужасной сонливости. Больничное крыло работало на износ, а самыми популярными предметами «черного рынка» Хогвартса стали не сигареты и журналы с девочками, а коробки бумажных платков и зелья от кашля и насморка. Болели все, от мала до велика, от самого щуплого первокурсника до Хагрида, даже привидения и те ходили какие-то подавленные, а некоторые, чтобы поддержать всеобщее настроение, кашляли и жаловались на ужасную мигрень, что было просто свинством с их стороны. Эванс по вечерам сидела над книжками с покрасневшим носом и припухшими глазами без косметики, Джеймс чихал так, что подскакивала вся гостиная, а Питер сморкался наверное каждые несколько минут, чем дико нервировал Сириуса. У него самого в одну из ночей вдруг так поднялась температура, что Хвосту пришлось сбегать за Макгонагалл. Та немедленно отправила Сириуса в крыло, но, к счастью дело обошлось обыкновенным отравлением – кто-то просто подмешал в его еду самодельное приворотное зелье. И всё это было бы не так страшно, если бы не сообщения о стремительном росте эпидемии и о том, что количество заболевших уже перевалило за сотню, а количество погибших сравнялось паре десятков. Теперь учителя хищно следили за любым заболевшим учеником и любой приступ кашля вызывал в классе панику. Многие ученики, как и Джеймс, сохраняли оптимистический настрой, так как были уверены в силе волшебного иммунитета, а у многих в семьях не было маглов, так что им нечего было бояться. Учителя изо всех сил старались сохранить обычную атмосферу, читали лекции, оставляли после уроков и пугали приближающимися экзаменами, а ученики за столами поговаривали, что на деле в Хогсмиде уже есть несколько заболевших, что преподаватели уже уничтожили несколько посылок, а вскоре вся школа сотряслась от маковки до макушки, потому что кого-то из малышей забрали в больничное крыло прямо из спальни, после того как на подушке обнаружились кровавые следы. Но даже в такой, нервной и напряженной обстановке тревожного ожидания, страха и тотальной дезинфекции, школа умудрялась принимать под своей крышей неожиданных гостей. Дело было во вторник. На лекции по подготовке к ЖАБА было смертельно скучно и темно. Слизнорт восседал за столом, на котором пыхтел единственный и неповторимый школьный синематограф, на доске мелькали колдографии волшебных трав и грибов, а сам профессор зельеварения неутомимо бубнил, зачем-то напоминая седьмому курсу алфавитный перечень магических растений. В окна лепился снег, из-за метели в классе было темнее обычного и поэтому то и дело за звуками потрескивающих факелов и щелканьем синематографа можно было услышать перешептывания, возню и хихиканье. Сириус обнимал Роксану, она сонными, пустыми глазами смотрела на доску и время от времени зевала, а Сириус от нечего делать шарил у неё под юбкой. На самом интересном месте в дверь вдруг постучались и к ним заглянула какая-то малявка с хвостиками. – Простите, профессор Слизнорт, профессор Дамблдор вызвал к себе мисс Роксану Малфой. Слизнорт сонно моргнул на девочку, потом зачем-то оглянулся на доску, достал из кармана часы на цепочке и нахмурился. – До перерыва осталась четверть часа, это сможет подождать? – он величественно и грузно повернулся в кресле, поворачиваясь к девочке спиной. Малявка густо покраснела. – Простите, сэр, – пискнула она. – Но директор сказал, это срочно. По очень важному делу! – Важное дело? – громче переспросил Слизнорт, словно был глуховат, хотя это было не так, и неодобрительно посмотрел на Роксану, как будто это она придумала. Она в свою очередь столкнула ладонь Сириуса со своей коленки, но та с громким шлепком вернулась на место. Они оба при этом честно смотрели на профессора. Хотелось ржать. Неудержимо просто. – Ну ладно, мисс Малфой, идите, – смилостивился профессор. – Если это важно... хмпф... только не забудьте потом переписать конспект, этот материал мы проходили тогда, когда вы здесь ещё не учились, – он кашлянул, высморкался в кружевной батистовый платочек, и вернулся к чтению лекции, а Роксана встала, незаметно подтягивая спущенные чулки, прошла у Сириуса за спиной. Он не попытался придавить её стулом, как делал обычно, но зато ущипнул за задницу, делая при этом вид, что всецело поглощен колдографией с чахлыми поганками. Роксана хотела просто отмахнуться от него книгой, но случайно врезала ему прямо по лицу, Сириус схватился обеими руками за нос, Роксана чуть не подавилась от смеха, прижала к его бедной голове ладони и под смешки класса поскорее удрала. Всё это заняло у них всего несколько секунд, но Слизнорт все равно заметил и тяжко вздохнул, не прерываясь ни на секунду, и всем своим видом показывая, как это тяжело – преподавать у семнадцатилетних придурков. Как только за Роксаной закрылась дверь, в слизеринском ряду послышалось волнение. Розалин Боббин в упор смотрела на Сириуса, сжимая перо в кулаке, из-за чего напоминала карапуза с рекламы джема из бузины в Косом переулке, но Сириуса заинтересовала не она. Он увидел, как Патриция Стимпсон дернула сидящего впереди Мальсибера за мантию, как тот отклонился к ней и она быстро зашептала ему что-то на ухо. Сириус почувствовал нехорошее предчувствие и вскинул руку. – Можно мне тоже выйти, профессор? Слизнорт опять прервался. Вид у него сделался раздраженный. Как и у Лили, которая, наверное, одна из всего класса записывала лекцию. Джеймс рядом с ней спал сном младенца, привалившись к её теплому боку. Услышав голос Сириуса, он неохотно поднял голову. – Вам так срочно, мистер Блэк? – Слизнорт поправил очки. – Мы переходим к самому важному. Алиса Вуд от смеха хрюкнула и Марлин с каменным от скуки лицом толкнула её локтем. – А он не может терпеть, – подала голос Патриция и закусила перо, искоса взглянув на Сириуса. – Правда, Блэк? – томно произнесла она. По классу прокатился смешок, Сириус незаметно показал ей средний палец, так же томно сказав «Правда» и Стимпсон моментально стерла с лица улыбку. – Сядьте, мистер Блэк, сядьте, вдвоем я вас отпустить не могу, – Слизнорт продолжил лекцию, а Сириус, раздраженно вздохнув, упал на место и посмотрел на часы. Возле двери в кабинет директора Роксана немного потопталась, решаясь, но когда подняла руку, чтобы постучать, услышала голос директора: – ... если только не попытается сделать это их руками. Потом пара секунд тишины. – ... и только тот, кому нужна помощь, сможет достать его из Шляпы, всё верно. Опять пауза. – Я не считаю это чем-то экстраординарным, обычная магия, главное, теперь меч в безопасности. Но спасибо за сигнал и за предложение помощи. Я был рад узнать, что думают о происходящем ваши сородичи и это, несомненно, не может не... Роксана постучалась, голос директора тут же стих и дверь сама открылась ей навстречу. В кабинете было непривычно темно. Все шторы были задернуты, все лампы погашены, только камин ярко пылал, из-за чего галерея волшебных астролябий, луноскопов и прочих щелкающих, тикающих, вертящихся штуковин, богато сверкала золотом. – А, мисс Малфой, проходите, – директор сидел за столом, вид у него был самый приветливый, хотя все такой же уставший, как и в их последнюю встречу. Кроме него в кабинете ещё кто-то был, сидел в кресле перед столом, закинув ногу на ногу, но из-за темноты его лица не было видно. – Вы хотели меня видеть, сэр? – Роксана закрыла за собой дверь. – Да, мисс Малфой. Этот молодой человек утверждает, что он ваш старый друг и очень настаивал на встрече. Половину этих слов Роксана и не услышала, потому что когда Дамблдор сказал слова «этот молодой человек», таинственный гость неторопливо поднялся, оборачиваясь и Роксана ахнула, втянув, наверное, почти все воздушные запасы кабинета. Это был Мирон. Позабыв про присутствие директора, про все на свете позабыв, Роксана сорвалась с места и прямо-таки запрыгнула на Мирона, обхватив его и руками, и ногами. Счастье распирало грудь, они обнялись и Мирон её «покачал». – Что ж, теперь я действительно вижу, что вы знакомы, – Дамблдор наблюдал за ними с улыбкой. Отпустив Мирона Роксана обратила на директора горящий взгляд. – Мистер Вогтейл приехал в школу примерно полчаса назад и мадам Помфри пришлось изрядно потрудиться над дезинфекцией. Будем надеяться, ей не пришлось бросить работу из-за пустяков, все же это очень серьезно, – строго проговорил Дамблдор и вдруг тепло улыбнулся. – Мой кабинет в вашем распоряжении, – он неторопливо выбрался из-за стола, – Как это ни странно, – директор небрежно махнул на кипу документов и писем, – Это единственное место в Хогвартсе, где вас никто не побеспокоит, так что можете спокойно побеседовать. Только прошу вас... – он поднял палец. – Не очень долго. Скоро ужин. – Сэр, – Мирон наклонил голову. – Я могу доверить вам свою ученицу, мистер Вогтейл? – Дамблдор нацепил очки и посмотрел на Мирона. – Очень, очень можете! – заверила его Роксана. – Он абсолютно безопасен, – и она кивнула для надежности. Дамблдор снисходительно улыбнулся. Роксана понимала, что несет чушь, но сейчас была слишком рада, чтобы думать как следует. – Очень хорошо, – у двери директор ещё раз оглянулся и посмотрел на Мирона. – Надеюсь, мы ещё поговорим. – Конечно, – легко отозвался Вогтейл и у Роксаны появилось такое чувство, будто они с с Дамблдором о чем-то сговорились. Они дождались, пока дверь за директором закроется и наконец-то обнялись так, как при директоре бы не осмелились. – Черт возьми, – Мирон отстранился, довольно вздохнул и сжал её плечи, глядя на Роксану с огромным удовольствием. – Малфой. Он улыбнулся, назвав её имя, так, что мелькнули клыки. Мирон был одет по-дорожному, от него пахло улицей. Её Мирон, те же глаза, волосы, когтистые руки и плечи, бледная кожа казалась совсем белой на фоне темной одежды, под глазами – те же круги. Ужасно хотелось его поцеловать. Она сжала его предплечья, так же как он, её плечи. Так хватают друг друга за плечи бывалые вояки. Так обнимаются на вокзале старики. – Вог, – с удовольствием ответила она, скорчила ему рожицу и ткнулась носом в его нос, тряхнув головой. А потом они снова обнялись. – Классный старик этот ваш директор. Роксана сидела на краю директорского стола и с жадным удовольствием наблюдала за старым другом. Мирон бродил по кабинету с любопытством разглядывая спящие портреты на стенах, диковинную обстановку и хрупкую выставку инструментов на столиках. В своем черном свитере, черной кожаной мантии, темно-красных кожаных штанах и ботинках из драконьей кожи, он выглядел довольно дико на их фоне. – Любой другой выставил бы вампира, который заявился бы с пожеланием поговорить с его студенткой, – Мирон оглянулся на неё с игривой ухмылочкой. – Помнишь Каркарова? Он в самую солнечную погоду сидел за шторами. Какой нормальный человек будет прятаться от света? – Мы тоже прячемся в какой-то степени. Карантин и все такое. Удивительно, как это тебя пустили. – Я был настойчив, – клыкасто улыбнулся её бывший парень. – Но я наслышан об этой болячке. «Кровавая болезнь», гуляет по Лондону. Туда, где я жил, она ещё не добралась, так что ко мне и претензий меньше. К тому же, я вампир, на мне эти вещи не приживаются. К тому же, у Дамблдора ко мне было небольшое... поручение, – он пробежал когтистыми белыми пальцами по клавишам какого-то инструмента и он тут же начал вращаться и звенеть. Оказалось, это была уменьшенная копия детской карусельки. – Какое поручение? – нахмурилась Роксана. Мирон взглянул на неё исподлобья, томно и игриво, прищурился и зашипел, прижав к губам палец. Роксана недовольно взглянула на ряд спящих портретов и, кажется, успела заметить, как кто-то из бывших директоров торопливо зажмурился и захрапел. – Ладно уж, храните свои тайны, – буркнула она, пнув воздух. – Лучше скажи, где ты был все это время? Ты не отвечал на мои письма. – Я был в Норфолке, киса. У Олив, – тон его голоса вдруг немного изменился. Стал мягче и глубже. Мирон подошел к окну, стараясь держаться в стороне от разреза между шторами, куда падали горячие лучи заката. – Отправился сразу после Хэллоуина. Мне казалось, это будет правильно, поддержать её сейчас, она ведь осталась совсем одна. К тому же, я крестный Дона и просто обязан был... – он помолчал и взмахнул рукой. – А она, здорово испугалась, знаешь. Как и все, считала, что я погиб. Но потом уже отказалась меня отпускать. Олив не справлялась со всем этим одна, ей не дали даже прийти в себя после гибели Тремлета, как начались преследования, угрозы. А она обычная девушка и не может тащить все последствия наших выступлений одна. Ей нужен был... кто-то рядом. Кто-то, на кого можно положиться. Он замолчал и не говорил довольно долго. Сначала Роксана не поняла, почему. А потом до неё дошло. – Вы с ней?.. Мирон не пошевелился, но все и так было ясно. И как будто всё было в порядке, как будто они оба давно должны были понять, и смириться, что у них теперь разные жизни и что они могут спокойно рассказывать друг другу о своих делах. Но... Если бы ей было все равно, наверное она бы не почувствовала этого – как будто пол проваливается и падаешь, падаешь куда-то. Что-то в этом было не так. Неправильно как-то это было. – ...но как? – прошептала она и Вог наконец повернул к ней голову. – Ты же сам говорил, что вы не можете спать с нами! Что это противозаконно, что... черт возьми, да ты чуть не перегрыз мне горло, когда мы только попытались, ты говорил, это невозможно! – она обвиняюще ткнула в его сторону указательным пальцем. – Так и есть, – Мирон отошел от шторы, снова принимаясь бродить в темноте. – Но обстоятельства... изменились. – В каком смысле? Он помолчал, рассеяно играя с очередным инструментом. – Пару недель назад к нам в дом заявились люди в белых масках. Прямо среди ночи, мы даже понять ничего не успели. Ворвались в дом, пока все спали. Заявили, что ищут тебя. С ними был твой брат. Роксана потеряла дар речи. – Я задержал их, они переключились на меня, а Оливия вырвалась и убежала в детскую. Меня скрутили и потащили к твоему брату. Он удивился. Можно даже сказать обрадовался. Мы мило поболтали в гостиной, а когда рушить уже было нечего, Люциус любезно напомнил, что обещал сохранить мне жизнь, пока я не буду высовываться. А я высунулся. Поэтому он решил меня «убить», – Мирон нехорошо улыбнулся. Роксана машинально взглянула на его клыки. – Умный человек просто вонзил бы этот бесполезный кусок дерева мне в сердце, а не размахивал бы им у меня перед носом, – Мирон хрустнул пальцами. – Я сломал его дурацкую палочку, – Роксана дрогнула. – А потом убил его людей. Они успели развалить полдома, но я убил их. Убил их всех. Я был так голоден и так зол, я хотел убивать, хотел убить и его, но не смог. Он бежал. А потом я услышал, как наверху кричит Олив, – Мирон остановил на Роксане пустой взгляд. – На неё напала эта мразь, оборотень по-кличке Сивый. Он тоже явился с Люциусом, только пошел сразу в детскую. На наши дела ему плевать, но в доме был ребенок. Он любит детей. Олив пыталась защитить Донни и тогда Сивый напал на неё. Я не знаю, что он успел с ней сделать, пока я был с твоим братцем, но когда я прорвался наверх, Олив уже была у него в руках. Увидев меня, он выхватил нож. У меня была всегда секунда. – Мирон взглянул на Роксану. – И я выбрал Дона. Осознав, что проиграл, Сивый перерезал Олив горло и бежал. Столько крови, сколько из неё вылилось, могло бы насытить троих взрослых вампиров. Я понял, что она уже мертва, я не слышал её пульс, не знаю, на что я рассчитывал. Но все-таки я это сделал, – он потер запястье. Роксана сглотнула. Какое-то время Мирон молча стоял в темноте. – Ты ещё помнишь, как я встал в первый раз? – вдруг спросил он. – После того, как умер? – Роксана поежилась. – Дон всегда говорил, что это было самое жуткое из всего, что я делал. Роксана коротко покивала. Она помнила. Она помнила, как Мирон Вогтейл умер на противной и худой дурмстрангской койке. Помнила, как долго тянулись мгновения, пока они с Тремлеттом и Керли, перепуганные, сидели и смотрели на его труп. Помнила, как вдруг побелела его кожа, как провалились под глазами круги. Помнила, как вытянулись и заострились его ноги, как вытянулись зубы. Как он, уже официально мертвый, вдруг распахнул глаза. И как его тело вдруг поднялось, словно его подцепили за грудь. Это было страшно. Роксана полезла за сигаретами. Какая-то дама на портрете прямо над неё зацокала языком, но Роксана все равно закурила и протянула пачку Мирону. – Тебе было тринадцать, когда ты сидела там и смотрела, как я умирал, да? – опять задал он странный вопрос и Роксана снова кивнула. Мирон помолчал, глядя на неё, а потом отвернулся и поднес сигарету ко рту. – Ты спас их обоих, а мог обоих потерять, – она выдохнула дым, глядя на Мирона очень прямо. – Ты сделал то, что должен был сделать. Мирон ещё немного помолчал, а потом вдруг широко улыбнулся и беззвучно рассмеялся. А Роксана опять уставилась на его клыки. – Я не спас Тремлета в лесу, – он раскинул руки и вдруг громко крикнул: – А теперь проведу вечность с мыслью, что убил, а потом трахнул его жену! Он снова захохотал и вдруг с размаху врезал ногой по какому-то столику с крутящимися глобусами, так что они повалились друг на дружку и покатились по полу. Большинство портретов на стенах испуганно закричало, некоторые перебежали в картине подальше от буйного вампира. – Её убил Сивый! А Сивого привел мой брат, потому что искал меня, значит и я виновата?! Ты ни в чем не виноват, Вог, – проговорила Роксана уже тише. – Слышишь? Какое-то время Мирон смотрел на неё, скептически выгнув губы, а потом хмыкнул и снова принялся бродить в темноте, потирая белые ладони, беззвучный и невесомый как тень. Внезапно он остановился и оглянулся. – Почему Малфой искал тебя? Роксана растерялась. Глаза Мирона вдруг страшно загорелись, замаслились смолой, он шагнул, исчез из поля зрения и вдруг появился у Роксаны прямо за спиной и схватил её за плечи. – Ты снова что-то натворила? – Роксана дернулась с непривычки и раздраженно вздохнула. – А? – Да. Сбежала из дома. Вог! – Роксана дернула плечом. – Опять? – разочарованно бросил он, отпустив её плечи и обошел стол, возвращаясь к разглядыванию директоровского имущества. – Что на этот раз? Испачкала ковер в гостиной? Нагрубила любимой бабушке? Разбила фамильную... – он тронул какой-то инструмент и тот попытался цапнуть его за палец. Мирон отдернул руку. -...тарелку? – Угадал, – серьезно кивнула Роксана и затянулась так, что сигарета заскрипела. – ... а когда мы побежали к мотоциклу, она высунулась из окна и давай стегать нас чарами. Мы еле ноги унесли. Она думала, уже связала меня по рукам и ногам в этом сраном Нотт-мэноре, – Роксана щелкнула пальцами. – А Блэк взял и увез меня. Они с Мироном сидели на полу у камина, лицом к лицу. Мирон прислонялся спиной к полке, Роксана смотрела в огонь, Мирон смотрел на неё. Он не проронил ни слова в течение всего её рассказа, но теперь его губы дрогнули и он протянул жутко издевательским тоном. – Да он просто чудо. Роксана хвастливо улыбнулась и Мирон легонько толкнул её ногой. Она толкнула его в ответ. – И в чем же соль, Рокс? – Не знаю, – она весело пожала плечами. – Наверное мне нравится думать, что если я когда-нибудь захочу убежать куда-нибудь, убегу не одна. С ним я бы убежала куда угодно, понимаешь? – А со мной? Роксана удивленно оглянулась. – Что – с тобой? – Если я предложу тебе убежать, уехать со мной. Уедешь? Роксана растерялась. – Ты... не предлагал? В октябре ты сам сказал, что не хочешь... – Забудь. Я предлагаю сейчас. Поехали со мной, Рокс. – Куда поехали? – ещё больше растерялась она. Мирон вздохнул, как будто собирался с духом. – Через несколько ней мы с Олив и Доном уезжаем из страны. Полено в камине треснуло, глаза Роксаны расширились. – Чт... – И там, куда мы собираемся, нас точно никогда не потревожат Пожиратели, – теперь он говорил быстрее. И отводил взгляд. – Олив нужно время, чтобы свыкнуться с собой и новой жизнью, Дону нужен наконец нормальный дом, а мне нужен покой. Покой, безопасность и место, где я смогу наконец выходить на улицу, не опасаясь, что кто-нибудь узнает меня и воткнет мне кол в спину. Я устал. Мне нужно исчезнуть. И тебе тоже это нужно, Рокс. Вряд ли твой брат сложит оружие, ты зачем-то ему нужна. Им нужна. – Ты уезжаешь... насовсем? – перебила она. – Да. – А как же я, Мирон? – в ужасе прошептала Роксана, вцепившись в свои коленки. Вампир нимало удивился. – Я и зову тебя с собой, разве нет? – Зовешь? – Роксана усмехнулась. – С тобой и Олив? Я не поеду с вами, Вог, – она покачала головой и встала с насиженного места. Грудь сдавило, казалось ещё чуть-чуть – и она заревет, как маленькая, бросится к Мирону и будет по-детски умолять его остаться. – Это будет правильно, Рокс, – Мирон тоже поднялся и неслышно подошел к ней. Она встала у окна, обхватив себя руками. – Ты не принадлежишь этому месту, разве ты не говорила, что чувствуешь себя чужой? – его руки легли ей на плечи, губы зашептали у самого уха. – Мы ведь мечтали об этом, помнишь? Убежать, как можно дальше... Роксана пялилась в просвет между шторами, когда вдруг поймала себя на том, что беззвучно повторяет вслед за ним. – ...туда, где нет карцеров, туда, где мы будем свободны. Заниматься музыкой. Петь. Теперь это реально. Я собираюсь возродить группу. Начать всё с начала. Ты снова нужна мне на клавишных, – сердце все-таки дрогнуло. Мерлин, сколько лет она ждала этих слов? – Ты ещё помнишь, как это было? – он обнял её, Роксана машинально переступила с место на место и его ладони скользнули по её животу. Он прижался к её спине и негромко забормотал на ухо: – You can't trust a cold blooded man... Роксана закрыла глаза. Теперь хотелось рыдать уже по-настоящему. – ...girl, don't believe in his lies... Она вспомнила свои воющие, пустые ночи в слизеринских подземельях, вспомнила, как ей хотелось, чтобы Мирон оказался рядом. Её рука сама нашла его ладонь, лежащую на её животе, и крепко сжала. Мирон немного двигался, как будто пытался расшевелить, растанцевать её, и она поддавалась ему, а когда почувствовала растущее возбуждение, мозг тут же услужливо подсунул ей Сириуса. – Я помню, Мирон, – она высвободилась. – Только это все равно ничего не меняет. У тебя теперь есть Оливия и Дон, вроде как целая семья есть. Ты мне предлагаешь слушать, как по ночам вы трахаетесь? – она издала смешок. – Я этого не хочу. – Причем здесь это? – раздраженно спросил Мирон. – Я не могу уехать, зная, что бросаю тебя в опасности! Роксана слабо улыбнулась. – Этим летом ты смог, – лицо Мирона окаменело. Это было нечестно с её стороны. – И если дело снова в Люциусе, то мне на него наплевать, – она уже было отвернулась и тут же снова взглянула на Мирона, поймав искру, которая мелькнула в его взгляде. – Или... дело не только в нем? Есть ещё какая-то причина, по которой ты хочешь, чтобы я поехала? Вогтейл втянул носом воздух и отошел от неё, ещё более злой, чем раньше. Походил по кабинету. – Мне не дает покоя то, что творится в Лондоне, – наконец сказал он. – Ты этого не чувствуешь, но я слышу... – он потер пальцами. – Слышу, как облако крови ползет по стране. Оставаясь здесь, я каждый день могу поддаться, показаться маглам. – Причем здесь я? Мирон щелкнул пальцами и прошелся вокруг неё. – Знаешь, кое в чем я должен сознаться. Я лгал в своих песнях, когда говорил, что волшебная и магловская кровь одинаковы на вкус, – он вдруг взял её руку, поднял и неторопливым движением закатал рукав мантии, оголяя шрамы – следы своих зубов. – У вас, она как концентрированный сок, – он провел носом над её кожей, втягивая воздух. – Бьет в голову, много не выпьешь, а если и выпьешь, то опьянеешь, – говоря это, он водил кончиками пальцев по её коже. – У маглов она словно коктейль и, как в случае с с бобами «Берти», никогда не знаешь, что тебе попадется. Но любая кровь, заражаясь, напоминает прокисшее молоко, – он уронил её руку, его губы брезгливо изогнулись. – Я бы услышал такую вонь, гуляй она по стране. Пока мы с Олив были в изгнании я побеседовал с некоторыми из моих собратьев и они подтвердили мои опасения. Они тоже это почувствовали. – Что почувствовали? – Роксана все ещё ничего не понимала. Мирон выждал секунду и развел руками. – Ничего. Никакого запаха нет, – Роксана моргнула. – Кроме запаха обычной, здоровой, свежей крови. – И что это значит? – Я не знаю. Но в одном я уверен точно, эта зараза – не та, за кого себя выдает. А значит ваш хваленый иммунитет против неё бессилен. Поэтому я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Если она пролезет в вашу школу... – Я никуда не побегу, – уперлась Роксана, обходя его, а когда Вог со словами «Да послушай же...», поймал её за запястье, вдруг взвилась, хотя и сама до конца не понимала, почему. – Вог, нет! Я не уеду отсюда, что бы не предложил! Пойми же, у меня в кои-то веки все наладилось! Я не могу опять все бросить и сбежать, только потому что... – она взмахнула рукой и хлопнула себя по бедру. – Ты хочешь нормальной жизни, но и я тоже! – у неё на глазах выступили слезы. – Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы ты был рядом, чтобы я не ждала от тебя письма неделю, а могла поговорить с тобой в любой момент, как в Дурмстранге, когда я могла к тебе в спальню влезть, когда мне было страшно! Вот только чем больше я этого хочу, тем дальше ты все время уходишь! – тут совершенно неожиданно эти слезы покатились по щекам, хотя она вовсе не собиралась рыдать. – Когда ты был нужен мне в Шармбатоне, у тебя было турне по черт-знает-каким-городам, когда меня сослали сюда, ты был жив и прятался, хотя если бы дал мне знак, я бы пошла за тобой, куда бы ты ни пошел. А два месяца назад ты перевернул мне всю голову, объявившись и я так сильно хотела с тобой уехать, – она несолидно хрюкнула носом, глотая слезы. Её обвинения все больше стали напоминать истерику. Мирон не двигался. – Но ты сам меня оттолкнул! Ты! Я хотела быть с тобой, а ты нет! А теперь, когда мне всего-то и нужно, что оставаться здесь и радоваться жизни, ты появляешься и заставляешь меня выбирать?! Снова?! Зачем, зачем ты это делаешь? И так же ясно, что у нас уже никогда ничего не будет, потому что я человек, а ты долбанный вампир, мать твою! И всегда им будешь! Долбанная летучая мышь! И не смей звать меня куда-то с собой, не смей, слышишь! Хватит, хватит лезть в мою жизнь! И под конец этой речи она разрыдалась, как полная идиотка. И рыдала довольно долго, просто стоя на одном месте и прижимая ко лбу кулаки. Собственные слова, так грубо брошенные Мирону, теперь крутились в голове как заезженная пластинка и мучали её. А Мирон просто смотрел на неё. Потом медленно приблизился и попытался расцепить замок из её рук. Роксана сопротивлялась, глотала слезы и упорно отказывалась смотреть ему в глаза. Чем дальше, тем яростнее была эта безмолвная борьба. И тем злее почему-то становился Мирон. – Я ненавижу тебя, Вогтейл, – рычала она ему в лицо, пытаясь вырваться. – Слышишь меня?! Ненавижу тебя, – она била его ладонями, –...ненавижу твою дурацкую музыку, клыки твои дурацкие, и Дурмстранг и друзей твоих дурацких ненавижу, всех вас ненавижу, ненави... Роксана проглотила оставшуюся ненависть, потому что в этот момент Мирон просто скрутил её руки, сжал её, открыл клыкастый рот и поцеловал её взасос. Она замычала что-то бессвязное, захныкала, затопала, кулаки её сжались, но почти сразу беспомощно разжались, а плечи расслабились, потому что, черт возьми, они с Мироном Вогтейлом не целовались уже целую вечность. А ведь он был первым, кто имел на это право. Когда Мирон, спустя несколько очень долгих секунд, начал набирать обороты и вполне недвусмысленно напирать, Роксана опомнилась. У неё не было желания изменять Сириусу, даже несмотря на то, что Мирон есть Мирон. Так что в нужный момент она резко сомкнула зубы и вампир с громким рыком отскочил от неё, схватившись за прокушенную губу. От боли он сразу потерял человеческий вид, но Роксана не испугалась. Она уже видела всё это. Когда же к нему вернулось его обычное лицо, Вогтейл ошеломленно взглянул на Роксану и потрогал уже зажившую, но испачканную в крови губу. Роксана смотрела на него с вызовом и обидой, а потом демонстративно повернула голову в сторону. И тут его прорвало. – Малфой, твою мать, ты спятила? – Мирон встряхнул её за плечи, словно таким образом из Роксаны могла вылететь капля его бессмертной крови. Он начал тихо, а под конец уже кричал.– Что на тебя нашло?! М?! Роксана ничего не ответила, Мирон встряхнул её так сильно, что у неё мотнулась голова. Она оттолкнула его и отвернулась, содрогаясь в новом, теперь уже бесшумном и отчаянном рыдании. И хотя её все ещё распирало от злости и обиды, осознание того, что она только что приняла самый мощный магический наркотик, бессмертную кровь, уже проскользнуло в мозг – так же, как капля в желудок. Вот только даже этот факт её сейчас не волновал. Пять лет жизни повисли между ними на волоске. Их маленькой эпохе пришел конец, окончательно и бесповоротно. Их друзья мертвы, их музыка мертва, все, чем они жили ушло и они сохраняли ему жизнь разве что тем, что пока сами были живы и, глядя друг на друга, верили в то, что все ещё не кончено, что все ещё может быть... А теперь у них не будет даже этого. И Мирон это понимал, как никто. Может поэтому и попытался напоследок урвать у этой эпохи ещё хоть что-то, одно воспоминание, один несчастный поцелуй, который, к тому же, вышел таким жалким и зряшным. Всё рушилось к чертям. Весь их мир. Роксана вытерла нос рукой и вдруг почувствовала на щеке холодное прикосновение. Она вскинула злые, несчастные глаза. Мирон задумчиво глядел на неё из бездны. – Будь я поумнее и постарше, – пробормотал он, гладя теперь её шею. – Решил бы все в два счета. Лишил бы тебя этой проблемы... – его пальцы нащупали артерию у неё на шее. – Проблемы выбора. Ведь это так просто. Секундная боль – и тебе уже никогда не надо будет выбирать. Ты бы уехала со мной. Роксана сглотнула, не опуская взгляд. Ей вдруг стало страшно. Мирон не двигался, глядя на неё своими страшными глазами, не двигались и его пальцы с длинными острыми ногтями. – Вот только я все ещё помню, каково это быть человеком, – его рука соскользнула с её шеи. Роксана невольно выдохнула. – Возможность принимать решения – одна из лучших привилегий. А я всю жизнь буду подчинен своему проклятию и оно будет решать за меня. Он потер между большим и указательным пальцем её зеленый галстук. Роксана дышала немного тяжелее обычного и боролась с желанием снова поцеловать Вогтейла. – Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни. – Ты забудешь, Вог, – Роксана не выдержала и обняла его. Он шагнул назад. – Ведь это твоя привилегия – забывать. Пройдет десять лет и ты даже не вспомнишь, как я выгляжу. Мирон хрипло рассмеялся, откинув голову. Его руки дрогнули у её спины, пальцы скрючились, ведь ему хотелось обнять её так, как раньше, но он подавил это желание и усилием воли положил руки ей на плечи, прижал ладонь к белым волосам. – Ты дала мне свою кровь, а это привязывает. Теперь я всегда буду хотеть тебя, твоей крови, твоего присутствия. Потому мы и убиваем свои жертвы. Чтобы не застрять на границе между вашим миром и нашим. Худшего способа привязать меня и придумать было нельзя. Вы люди, жестокие существа, – он печально усмехнулся, с шипением втянул в себя воздух и отстранил её от себя, потеряв терпение. – Куда ты теперь пойдешь? – в отчаянии выпалила Роксана, когда он распахнул окно. Солнце уже село и на долину спускался полумрак. – Я ведь даже адреса твоего не буду знать. И совы не летают через океан. Он обернулся уже на подоконнике и присел, держась руками за оконный проем. На его лице расписалась любимая ухмылка Роксаны. – Я сам прилечу, если буду нужен тебе, – он наклонился к её лицу. Ветер трепал его мантию. – Я всегда буду твоим. Роксана покачала головой и усмехнулась, вытирая слезы. – You can't trust a cold blooded man. Мирон качнулся вперед и целую секунду Роксана была уверена, что она опять её поцелует, но вместо этого он вдруг с силой оттолкнулся от окна, Роксану хлестнуло ветром, а когда она подскочила к опустевшему подоконнику, увидела на фоне темнеющего неба мелькнувший и исчезнувший, крошечный крылатый силуэт. – He'll love you and leave you alive, – тихонько пропела она в воцарившейся ветреной тишине и прижалась головой к оконному проему.
* * *
С первым ударом колокола Сириус закинул на плечо сумку, кивнул Сохатому и одним из первых вышел из класса. Он хотел перехватить Роксану у директорского кабинета, плохое предчувствие не оставляло его, хотя слизеринцы, за которыми он следил весь остаток урока, ничем себя не выдавали и вели себя как обычно. Выйдя из класса Мальсибер, Нотт и Уоррингтон вообще свернули в сторону мужских туалетов, а девчонки пошли вниз, на ужин. Отделившись от общей массы, Сириус нырнул в тайный проход за гобеленом, миновал несколько этажей и вылез в коридоре, ведущем к гигантской горгулье. Все ученики сейчас спешили вниз, привлеченные запахом жареного мяса и картофельных чипсов, так что в коридорах было почти совсем пусто. Одна из дверей классных кабинетов, мимо которых шел Сириус, была открыта. Он машинально заглянул в неё, проходя и тут же шарахнулся назад. У него на глазах какой-то парень из младших рисовал на стене огромную Черную Метку. Повинуясь одному инстинкту, Сириус лупанул по двери и она распахнулась, заставив мальчишку подскочить и оглянуться. Сириус встал на пороге как вкопанный. На него смотрели перепуганные щенячьи глаза. У стены стоял Регулус.
* * *
Роксана вышла из директорского кабинета и прикрыла за собой дверь. Сначала она хотела дождаться Дамблдора, но потом у неё возникло нехорошее ощущение, что птичка директора, комнатный феникс, наблюдает за ней. К тому же, ей вдруг ужасно захотелось есть, а откуда-то доносился ароматный запах мяса, так что ноги сами понесли её в сторону большого зала. Роксана прошла по длинному коридору мимо запертых классов. Голова у неё кружилась. И с каждым новом шагом темнота коридора расступалась, в ней проступали отдельные детали, целые куски интерьера, которые было видно так же хорошо, как днем. Кроме того, в какой-то момент у Роксана возникло странное ощущение, будто из ушей выдернули пробки и её голову тут же затопил невнятный, нарастающий гул. Она даже остановилась и зажала уши ладонями. Она слышала, как копошатся какие-то мелкие невидимые твари между камнями в стенах, слышала, как где-то за ними течет вода, слышала то тут, то там отдаленные голоса и смех. Всё это жужжание сводило с ума. К тому же голод усиливался и Роксана чувствовала себя такой слабой, будто не ела двое суток. И ещё пить. Боже, как же ей хотелось пить! Как будто она пробежала несколько миль. – Черт... – пробормотала она, не решаясь возобновить путь. Надо было спросить у Мирона, как долго длится действие бессмертной крови и вообще, чего ей теперь ожидать. А вдруг, увидев людей, она начнет кидаться на них? Роксана потрогала пальцем свои верхние зубы и ей показалось, что они стали больше, но подумать об этом она не успела. Совершенно неожиданно пустой коридор вдруг набросился на неё, она закричала, но чьи-то руки зажали ей рот и дернули куда-то в сторону.
* * *
Сириус захлопнул дверь, держа брата на прицеле и не давая ему отвести взгляд. Регулус так перепугался, что забыл снять чары и кисточка у него за спиной так и продолжала вымазывать стену в черной краске. – Ну и какого хрена ты тут вытворяешь? – проговорил Сириус, подступая к нему. Он говорил таким тихим, ужасно спокойным и мягким тоном, словно застал младшего брата за кражей пирожных перед ужином. Судя по лицу Регулуса, у него в голове пронесся целый ураган отговорок, которые могли бы спасти его от неприятного разговора. Он уже открыл было рот, чтобы выпалить одну из них... Однако, вместо этого просто бросился наутек. Сириус был к этому готов. Пара секунд – и спина Регулуса с размаху впечаталась в свежую краску. – Отпусти! – пропыхтел Регулус, пытаясь отцепить его руки от своей выглаженной, чистенькой формы. Его рубашка задралась, мантия безнадежно испачкалась, лицо покраснело. – Пусти! – А то что? – озабоченно сдвинул брови Сириус. – Мамочке пожалуешься? Регулус засопел. – Она выткала этот знак на моей рубашке! Это символ чистокровия! – крикнул Регулус. – Отпусти меня, я имею право... – Тогда я тоже имею право! Право набить тебе рожу, – прорычал Сириус и дождавшись нужного уровня страха в глупых щенячьих глазах, оттолкнул брата. Но не сильно, чтобы тот не шарахнулся об стену своей дурной головой. – Но перед этим я хочу, чтобы ты вытер эту дрянь со стены. Если не хочешь, чтобы я сделал это тобой, – и он демонстративно вынул палочку, хотя черта с два стал бы её использовать. Скорее всего отвесил бы идиоту ещё одну затрещину для профилактики. – Делай. Регулус поколебался, так как побаивался Сириуса, и по привычке слушался его, как слушался всех старших Блэков, но тут весьма некстати в нем вдруг заиграла мальчишеская, нездоровая преданность. – Не буду, – уперся он. – Я предан Темному Лорду. И не отступлюсь. Можешь смыть её сам. Но я нарисую ещё с десяток таких, потому что скоро весь Хогвартс итак будет принадлежать Ему.
* * *
Едва Роксану отпустили, она выхватила палочку, но тут кто-то выкрикнул «Экспеллиармус!» и оружие вырвалась из её руки. Неизвестные затащили её в пустой, темный класс – словно в далекое воспоминание из детства, одно из самых страшных, вместе со всеми его кошмарами: онемевшим языком, ледяной трясучкой и нехваткой воздуха. Только теперь в нем было больше действующих лиц, а не только маленькая девчонка с ножом, да лысый мерзкий верзила. Дверь, в которую её втолкнули, подпирал красивый златовласый Уоррингтон и нагло ухмылялся. Неподалеку от него стоял Нотт. Скрестив на груди руки, он смотрел на Роксану с вызовом, откинув назад крупную, белобрысую башку. Мальсибер, обезоруживший её, бросил палочку Уоррингтону и обошел Роксану по кругу, сверкая в темноте глазами. «Вот оно», – эти слова в панике бились о черепную коробку изнутри, словно загнанная птичка. Больше ничего не было. Никаких мыслей, никакого плана. Только голый животный страх. – Испугалась? – вдруг мягко спросил Мальсибер, склонив голову набок и птичка озверела. Роксана метнула взгляд на Катона, потом на Уоррингтона и предприняла совершенно глупую, продиктованную одним только инстинктом попытку к бегству. Катон поймал её и скрутил её руки. Мальсибер смеялся. Роксана слышала уже однажды этот смех. Так смеялся какой-то мальчик над обезглавленной мышью.
* * *
– Что за бред ты несешь? – Сириус выгнул бровь. – Краски надышался? – Скоро все поймут, – дыхание Регулуса почему-то стало тяжелее, он выглядел взволнованным, если не сказать испуганным. – Скоро Хогвартс наконец очистится от грязнокровок, они перестанут нас тиранить и настанет мир! – Рег, ты больной? Они нас тиранят? – Эти паршивые грязнокровки из Министерства напали на наших прямо в Косом переулке! Отец Нотта был там! – Рег, ты идиот. На ваших «напали», после того как они начали махать палочками и орать «Смерть грязнокровкам!», – Сириус толкнул его в плечо. Регулус пропустил это мимо ушей. – Скоро так и будет! Скоро все грязнокровки вымрут! Им не место в нашем мире и они уже мрут как мухи! Он осекся и его голос потерялся под потолком. Вид у него вдруг сделался испуганный, словно он сболтнул лишнего. Повисла пауза. Сириус чуть сузил глаза. Теперь главное не спугнуть. – Знаешь что? – он спрятал палочку за пояс брюк, сунул руки в карманы и подошел ближе, разглядывая Метку вместо Регулуса. – Если её не смыть сейчас, потом будет ещё сложнее и её следы наверняка заметят. А ещё заметят, что тебя не было на ужине. Вывод простой. И, должен сказать, более идиотского способа привлечь внимание придумать было нельзя, но, будем считать, что я купился. Ты хотел поговорить? С кем, со Слизнортом, с Дамблдором? Регулус переступил с ноги на ногу. – Мне ты можешь сказать, ты же знаешь, – вкрадчиво проговорил Сириус, коротко, почти незаметно взглянув на часы. – Выкладывай, что у тебя стряслось?
* * *
Роксана лягалась, брыкалась и звала на помощь, но эти уроды наверняка поставили на кабинет заглушку. Никто её не услышит. – Ты, кажется, удивлена? – старался перекричать её Нотт. Он подтащил её к Мальсиберу, которого жутко смешили её жалкие попытки вырваться. Он хохотал и кивал на неё Уоррингтону и его смех Роксана тоже слышала. – Тебе ведь нравится, когда тебя похищают, разве нет? – рявкнул он ей прямо на ухо. Роксана вспомнила, как у него воняла изо рта на приеме в честь их помолвки. Сейчас было ещё хуже. – Разве нет?! Мальсибер коротко махнул палочкой и вопли Роксаны стали беззвучными. – Не надо так орать, кузен, она же не глухая, – поморщился он и демонстративно прочистил ухо кривым мизинцем с фамильным перстнем. Нотт скрутил её так, что она перестала чувствовать руки и теперь вынуждена была смотреть прямо на Мальсибера. Волосы закрывали ей глаза и вздымались от частого дыхания. Нотт протягивал её ему как пирожное на тарелке. У Мальсибера была дурная привычка вертеть головой, перед тем, как ляпнуть очередную гадость. Мирон тоже склонял так голову, но в такие секунды он не был человеком, его зрачки расширялись и обрастали алой радужкой, клыки удлинялись, кожа проваливалась. Мальсибер же был человеком, но когда повторял этот жест, Роксану пробирал страх. В тот раз именно Мирон спас её. Приехав сегодня в Хогвартс, он как будто принес сюда частицу Дурмстранга и его порядков. Но теперь его здесь нет. Никого нет. Теперь эти придурки наконец оторвутся на ней за позор своих родителей и сорванные планы, а она даже не может позвать на помощь! И мысли разлетались как перепуганные птицы, выхода не было, а если и был, она его не видела. Мальсибер смотрел на неё, облизывая тонкие губы, а потом вдруг рассмеялся. – Не надо на меня так смотреть, – вдруг прошептал он, скроив озабоченную рожицу и оттопырив губу. – Ты ведь знала, что так и будет, верно? – он обежал её всю долгим взглядом. – Знала, что ты нам должна, – в отличие от Нотта, Мальсибер говорил тихо и вкрадчиво. – Ты ведь согласна, что должна нам, Малфой? – он небрежно отбросил волосы с её лица, чтобы лучше было видно глаза. – Ты опозорила моего кузена, а его это задело, правда же, Като? – Безмерно, – прорычал Като, пожимая её горло. – Незадолго до этого ты оскорбила меня, – Мальсибер погладил её по щеке. – Помнишь, птичка? – он мягко засмеялся, перестал играть с её лицом, отбросил её волосы за спину и прижался к её уху. Роксану передернуло от отвращения. – Повстречал я воробья: Скок-поскок, скок-поскок! Закричал я воробью: Стой-постой, стой-постой! Пока он мурчал ей на ухо эту старую детскую песенку, его пальцы уже взялись за пуговицы на её рубашке. Роксана зажмурилась, ужас схватил её за горло. – Но пустился воробей Наутёк, наутёк - Посмеялся воробей Надо мной, надо мной!* Ма-алфой... – выдохнул он ей на ухо. – Я никому не позволяю надо мной смеяться. Или выставлять в идиотском свете мою семью, – он закончил с её рубашкой и, даже не взглянув на то, что было под ней, клюнул Роксану в щеку сухими, твердыми губами. – И ещё, знаешь что? Он был очень недоволен тем, что его ослушались. И жестоко наказал твоего братца. Тебя никто не наказал, хотя это ты во всем виновата. Тебе не кажется, что это несправедливо? И тут без предупреждения он порвал посередине её белье и обхватил холодной лапой её грудь. – Блэк делает это так? – Мальсибер больно сжал её грудь и в его темных глазах вспыхнуло звериное веселье. Роксана не могла ничего ему сказать, поэтому молча тряслась от отвращения и ненависти и только когда убедилась, что Мальсибер действительно внимательно смотрит на неё, одними губами послала его на хуй. Мальсибер посмеялся и вздохнул, убирая руку. – Как жалко, что Като не может наказать тебя лично, – слизеринцы переглянулись с гаденькими усмешками. – Но мы решили, что я сделаю это за него, – сказал он, показательно расстегивая манжеты. Собственно, они никак не могли бы ему помешать, он просто давил ей на нервы. – Как любящий кузен. Давай её сюда, – громко скомандовал кузену Мальсибер, отступая от Роксаны и кивая на учительский стол. И перед тем, как Нотт нагнул её над столом и придавил, она успела услышать, как вжикнула мальсиберовская ширинка.
* * *
После этих слов Регулус вдруг ощетинился. Доверие, было проступившее на его лице, схлопнулось, как крышка глубоководной раковины. – Да? Почему это? – выплюнул он, глядя теперь на брата со злостью. – Почему я должен тебе доверять. Ты ушел от нас! Ты нас предал! Может быть я бы и поговорил с тем Сириусом, которого знал раньше, но он – умер! – безжалостно выкрикнул он. – А ты мне не брат и я беру назад свои слова о том, что ты больше Блэк, чем я! Ты вообще не Блэк, раз открыто дружишь с грязнокровками! – Да, – криво усмехнулся Сириус. – И нисколько не жалею, все они намного лучше наших предков, я каждый раз в этом убеждаюсь, – Регулус выкатил глаза от возмущения. – Я дружу с маглами, я спал с магловками, и что, у меня яйца отсохли или выросли лишние руки? – Сириус покачал головой. – Рег, ты уже достаточно взрослый, чтобы делать свои выводы об окружающем мире. Ты не обязан слепо верить в бред только потому, что его несет наша мать. – Ты не сме.... я не... я не поэтому... я тоже в это верю! – он хлопнул себя по груди ладонью. – Чепуха, – фыркнул Сириус. – Не веришь. Просто тебе так удобнее. Потому что мамочка ругаться не будет, верно? Ты уже шесть лет учишься под одной крышей с «грязнокровками», Рег, и мог заметить, что они ведут себя куда адекватнее некоторых твоих друзей, – на этих словах Регулус дернулся и засопел, на его щеках выступил бледный румянец. – Ты когда-нибудь видел, чтобы Дирк Крессвелл нападал на чистокровных девчонок с младших курсов, как нападает на магловок эта гнида Мальсибер? Или чтобы Лили Эванс на собраниях старост раздавала листовки, в которых называла вас угрозой? – Регулус молчал, взгляд его лихорадочно бегал по полу. Сириус почувствовал себя увереннее и подошел ещё ближе. – Я знаю, как наша мать умеет промывать мозги, Рег, но... – Мне никто не промывал мозги! – вскричал Регулус, сверкнув глазами. – И никто не посмел бы! Это я сам, сам! Это Он выбрал меня! Он считает меня достойным! И с этими словами он вдруг сделал шаг вперед и рывком задрал рукав на левой руке.
* * *
Нотт прижимал её к столу так, что не вывернешься, прямо как овечку на скотобойне. Мальсибер сначала просто прилипал к ней, слюнявил ей шею и уши, мял сиськи, каждые несколько секунд оглядывался на друзей за одобрением и они все вместе смеялись над её попытками вырваться. А потом, когда и это им приелось, он приказал Нотту держать ещё крепче и откинул наверх её школьную юбку. Наслаждаясь её безмолвным рыжанием, шлепнул по заднице и, посмеиваясь, пригласил Уоррингтона подойти поближе, чтобы тот посмотрел, «как поджарят девчонку Малфоев». – Может быть её обездвижить? – предложил Нотт, которого уже утомила борьба. Несмотря на слезы, ненависть и панику, Роксана не переставала вырываться. – Нет, мне нравится, когда они сопротивляются, – Мальсибер вдруг опустился на корточки, обхватил её задницу руками и ткнулся носом прямо в её белье. Слизеринцы заржали, подначивая его, Роксана закричала бы от отвращения, если бы могла кричать, затопала, забрыкалась, вырываясь так, словно от степени приложенных усилий зависела вся её жизнь. О, с каким удовольствием она выцарапала бы Мальсиберу глаза, если бы её руки не онемели в клешнях Нотта! Помучав её немного, Мальсибер встал, достал член. Хищно глядя на неё бешеными черными глазами, облизал тонкие губы и резким движением сдернул с неё трусы, раня кожу. И тут-то это и случилось. В тот миг, когда самодовольный Мальсибер полез в штаны, крошечная капля бессмертной крови, которая до сих пор потихоньку разматывала свою волшебную черную паутину, взыграла в полную мощь. Роксана, а точнее то существо, которое теперь правило бал в её сознании, взбрыкнуло так, что даже Нотт со своими крепкими ручищами не смог её удержать. Она ударила его головой по лицу и благородный ноттовский нос хрустнул, брызнув кровью. Едва руки противника чуть ослабли, Роксана вырвалась, схватила его за грудки и швырнула прямо на ошалевшего, подскочившего к ним Уоррингтона, чуть не выдернув себе обе кисти рук. Слизеринцы свалились кучей, перевернув парту. Мальсибер тем временем успел запихать член в штаны и уже вытряхивал трясущейся рукой палочкой из кармана, как Роксана порывисто оглянулась на него, зарычала и точно дикая кошка, прыгнула на него, повалила на пол, переворачивая ещё один стол, выхватила у него из кармана палочку, несколько секунд – и Мальсибер пыхтит, стоя на коленях, лицом к своим друзьям, а она скрывается у него за спиной, оттягивая его голову за волосы и втыкая его палочку ему в спину. Вся потасовка заняла от силы четверть минуты. Она даже не вполне понимала, что делает, чувствовала только невероятное упоение и восторг от собственной силы, скорости и ловкости. Когда же она опомнилась и сморгнула с глаз поволоку, увидела Нотта, сидящего на полу и держащегося за расквашенный нос и палочку Уоррингтона, направленную прямо на неё. Палочка эта ходила ходуном в его руке. Безумие отступило. – Ты что... – хрипел Мальсибер. – Ай, ты что, Малфой, спятила? – Неужели больше не хочешь? – выдохнула она ему на ухо, не разжимая зубы. Вид поверженного противника и стоны боли почему-то вызывали у неё удовольствие. Она держала его за волосы и её хотелось выдрать этот клок и слышать, как Мальсибер орет. – Мне казалось, тебе нравится, когда делают это, – и она с ненавистью сжала губы, надавливая на палочку и оттягивая его голову. – Да мы просто шутили, – принялся юлить он, морщась от боли и бросая на неё опасливые, жалобные взгляды. Она все так же сжимала в кулаке его волосы, чем причиняла ему боль. – Я бы не стал... мы хотели тебя напугать и всё... – А вот я не уверена, что шучу, – кончик её палочки заскрипел и зашипел, рубашка Мальсибера начали тлеть и он закричал, когда раскаленный кончик коснулся его спины. Слизеринцы, такие бравые всего несколько минут назад, в этот момент, кажется, здорово наложили в штаны. – Отпусти его! – не выдержал Уоррингтон. – Мы никому ничего не скажем! Роксана нехотя остановилась. – И оставите меня в покое! – прорычала она. – Осдавим! – выкрикнул Нотт, зажимая пальцами сломанный нос. – Я могу вам верить? – вкрадчиво поинтересовалась она, невольно повторяя мимику Сириуса. – Мде Обед дадь? – Нотт выглядел напуганным и Роксана вдруг отчетливо увидела ситуацию со стороны... и сама испугалась. Её руки разжались и Мальсибер тут же вскочил. Вид у него был теперь не запуганный, а взбешенный и он наверняка бы ответил Роксане за своё унижение и ожег размером с кнат на своей белой коже, если бы она по-прежнему не сжимала в руке его палочку. – Мою, – скомандовала она, протянув Уорригнтону ладонь. Тот с некоторой опаской подступил к ней и сунул ей украденную палочку. Он был в школьной форме, у него с шеи свисал слизеринский галстук, как и у остальных мальчиков, как и Роксаны. Теперь всё случившееся казалось просто идиотским спектаклем и все злились и ненавидели друг друга за участие. Всем хотелось поскорее разойтись и забыть всё это. Роксана молча бросила палочку Мальсиберу. Они гуськом покинули пустой класс по заклинанием. Проходя мимо Роксаны, Нотт бросил на неё косой взгляд и прогнусавил: – Бешедая! Роксана постояла немного в темноте, испытывая, к своему огромному удивлению, стыд, а потом бессмертная кровь снова взыграла и случившееся показалось ей сущей чепухой и тут же вылетело из головы. Как будто вообще ничего не случилось. Она подобрала с пола свои трусы, повертела их немного, сунула в карман и тут ей почудилось, что кто-то за ней наблюдает. Она диковато оглянулась и увидела, что это всего лишь её отражение в зеркально-черном окне. Подойдя к нему поближе, Роксана посмотрела на себя, бледную, с нездорово горящими глазами, дотронулась пальцем до холодного стекла и вдруг прыснула, расхохоталась так, словно это было самое смешное зрелище на свете.
* * *
На первый взгляд показалось, что Сириус вообще никак не отреагировал, увидев на худой руке брата бледную уродливую татуировку, клеймо Пожирателя Смерти. Разве что напрягся и лицо его побелело, но больше он никак себя не выдал. – Видишь... видишь? – срывающимся от радости и страха голосом повторял Регулус, встряхивая и напрягая руку, словно так Сириус мог наконец увидеть. – Он выбрал меня. Он сам выбрал меня, я ему нужен. Скоро она проступит, – он фанатично уставился на Метку, едва обозначившуюся и расплывчатую. – И тогда я буду принадлежать... – Это был ты? – едва слышным, хриплым голосом перебил его Сириус и наконец-то поднял на брата взгляд. Регулуса этот взгляд так перепугал, что он перестал улыбаться. Ярость исходила от Сириуса волнами – как, бывало, исходила от их матушки. – Это ты убил Тинкер Бэлл? И прикинулся мной в ту ночь, когда убили Нести? Регулус весь похолодел. – Нет! – выкрикнул он. – Я этого не делал, я их не убивал! То есть... я... да, я был там, но я их не... это не я, есть другие, другой... – Регулус, ты хоть понимаешь, во что ты впутался? – убийственно-тихо спросил Сириус, подступая к нему. – Понимаю! – немедленно выпалил Регулус, делая шаг назад. – Я буду служить Делу Темного Лорда, я буду... Сириус вдруг засмеялся. Регулус осекся и сглотнул. – Нет, не понимаешь! Какой же ты идиот, – и он снова засмеялся. – Я не идиот! – срывающимся голосом выкрикнул Регулус. – Я делаю то, что должен делать! Так же, как наш отец когда-то, как отец Нотта, и Эйвери, и Мальсибера. Кто-то должен это делать, кто-то должен защитить нас от грязнокровой чумы! Если этого не сделать, скоро волшебников совсем не... – Да я смотрю, ты просто сказочный идиот, Рег! – все с той же раздражающей Регулуса улыбкой, Сириус толкнул его в плечо, но так, что Регулус отлетел на пару шагов и опять впечатался в стену. Теперь уже сам. Он оглянулся на испачканную мантию. – Такое преданное и тупое дерьмо, как ты, бросят в самое пекло, пока Мальсибер, и Нотт, и Эйвери будут держать свои задницы в тени. Хотел бы я послушать, как ты будешь толковать о Деле, когда мракоборцы прищемят тебе яйца. – Да? Почему это тебя так волнует?! – Регулус разозлился. – Это моя жизнь! – Волнует?! – Сириус фыркнул. – Да мне насрать, Рег. Разве я не показал, насколько мне насрать, когда бросил вас всех? – Регулус обиженно поджал губы. – Мне плевать, если в один прекрасный день Косой переулок украсится твоими кишками, а если и тебе плевать, подумай хотя бы о матери, ты ведь у неё единственный сын. – Моя мать гордится мной, – проговорил Регулус, хватаясь за упоминание о Вальбурге, как за соломинку, и вскинул подбородок. – Она сказала, что скорее утопила бы меня в детстве, чем позволила переметнуться на сторону врага, – Сириус иронично выгнул бровь. Очевидно, Регулус полагал, что эдакий прозрачный намек его обидит. – А если меня убьют в битве, она будет гордиться мной ещё больше. И отец тоже будет, – быстро добавил он, зыркнув на Сириуса. Повисла пауза. Сириусу хотелось его ударить. Не потому, что Регулус его обидел, а потому что просто бесил своей глупостью и идиотской верой в хорошего Влан-де-Морта. В детстве это было проще и он прописывал Регулусу всякий раз, когда тот его доводил. Это стоило даже отсидок в комнате с сушеными эльфами. В конце-концов он просто дернул плечами. – Дело твое. Мне плевать, сколько Меток ты выжжешь на своей шкуре, раз уж она тебе так не дорога, можешь вообще постелить её у кресла Волдеморта, мне все равно. И, раз уж тебе нечего сказать мне важного, я уже пойду, – он уже отвернулся было и снова повернулся к брату. – Только учти: если через неделю в лесу найдут ещё одну мою знакомую, разодранную в клочья, я никому ничего не скажу о твоей новой татуировке, просто сам размажу тебя по стенке, – Сириус коротко взглянул на пятно жирной, расплывающейся краски. Регулус сглотнул. – А пока пойду. Скоро ужин. Меня ждут друзья. Это слово подействовало на Регулуса как щелчок кнута. Не успел Сириус взяться за ручку двери, его младший брат выкрикнул: «Стой!» – и он, нарочно помедлив, обернулся. Регулус тяжело дышал и вид у него был такой, будто его сейчас стошнит. – Они хотят, чтобы тебя выгнали из Хогвартса, – быстро проговорил Регулус, морщась от каждого слова. – Они снова тебя подставят, так, как ты и сам не ожидаешь! В лесу снова найдут тело, но я здесь непричем! – истерично выкрикнул он, прежде чем Сириус успел сказать хоть слово. – Ты не понимаешь! Они будут появляться, хотим мы того или нет! И никто ничего с этим не поделает, ни ты, ни я, ни даже Дамблдор! От этих слов Сириусу стало жутковато. – Вот только в этот раз все поверят, что виноват ты и ты уже не отвертишься! Тебя исключат и может быть даже кинут в Азкабан! Пару мгновений Сириус смотрел на брата, сузив глаза и прикидывая, блефует тот, или нет. А потом спросил со всем возможным спокойствием: – Кто собирается меня подставить? – Этого я тебе не скажу! – яростно выпалил Регулус. Он никогда не краснел целиком, краснели всегда его острые, ужасно торчащие скулы, отчего все лицо казалось ещё бледнее. – Только знай, что твои волосы уже украли и зелье сварено! Сириус поднял брови. – Почему ты сливаешь мне информацию? – спросил он после паузы. – Это называется предательство. Регулус дернулся и на его лице вдруг на секунду отразилась настоящая мука. – Я думал, ты будешь рад, если меня выпрут, – Сириус сделал два шага в обратном направлении и замер, засунув в карманы расслабленные руки. Он умел прикидываться шлангом, когда каждый нерв был натянут до предела. Сохатый так не умел. – Я не хочу, чтобы тебя посадили в Азкабан! Было видно, что слова эти вырвались у него помимо воли, Регулус пришел в ужас и стремительно покраснел, а потом и вовсе вылетел из класса, хлопнув дверью. Сириуса такой наплыв братской любви застал врасплох. Он постоял немного в темноте, с ненавистью глядя на расплывшееся по стене пятно, ещё недавно бывшее Меткой, потом достал палочку, махнул так, что потеки краски зашевелились и сложились в слова «Волдеморт – сраный мудак!», а потом вышел из класса. Ему бы хотелось, чтобы вся эта мышиная возня интересовала его меньше, или не интересовала вовсе, но все равно не мог выкинуть слова Регулуса из головы. Может быть он не врет? Может быть он не имеет отношения к этим убийствам? Тогда откуда у него на руке взялась Метка? Видно же, что это не самодельное творчество, вроде того, которое Макгонагалл заставляет сопляков из Слизеринца смывать каждое утро. Она настоящая, она проступает изнутри, это хорошо заметно. Известно, что Темный Лорд ставит Метку только после трех смертей. Эта мысль заставила Сириуса похолодеть. Неужели Рег впутался в этот чертов слизеринский Клуб и вся эта гниль идет оттуда? Очень похоже на то. Но тогда почему у него было такое лицо, когда он крикнул «Я их не убивал!». За столько лет Сириус научился определять, когда его брат лжет и в этот раз он говорил правду. Но если это правда, значит Клуб не при чем? И что значит «это другие»? Впрочем, подумать об этом Сириус не успел. Ему почудились чьи-то шаги за спиной, он оглянулся, хватаясь за палочку, но коридор был пуст. «Ты превращаешься в параноика», – раздраженно подумал он и отвернулся от вида потрескивающих факелов, как раз, чтобы нос к носу столкнуться с Роксаной. Сириус дернулся и раздраженно прикрыл глаза. – Рокс! – Роксана казалась такой же испуганной и выпучила на него странный, ищущий взгляд. – Твою мать, я чуть в штаны не наложил, – он рассмеялся. Роксана ничего не сказала, только нахмурилась и огляделась. – Ты как здесь оказалась? Он готов был поклясться, что пару секунд назад в коридоре было пусто. – Я услышала твои шаги, – она вдруг широко, лучисто улыбнулась, но как-то так, как не улыбалась раньше. Сириусу этот радостный плотоядный оскал не понравился. – Услышала? Роксана шагнула к нему и внезапно очень крепко обняла его за талию. Очень крепко. – Кабинет Дамблдора этажом выше, Рокс. – Ну и что? Я искала тебя, – жалобно добавила Роксана. Точнее не Роксана, а капля мироновской крови, правящая бал в её теле. – Вот как? – Угу, – она потянула его за отвороты рубашки, привстала на цыпочки, тыкаясь носом в шею. У Сириуса мурашки по телу побежали. – Ты так вкусно пахнешь, Сириус, – промурчала она, – Это просто невероятно, какой ты вкусный, – она неожиданно захихикала и вдруг укусила его. Вообще-то Сириус был не против легких укусов, даже наоборот, но сейчас это был совсем не легкий укус. Сириус зашипел от боли и отцепил её от себя. На губах у Роксаны была кровь, кожа между его шеей и плечом саднила. – Ты спятила?! Роксана пьяно засмеялась, вытерла губы и облизала каждый палец. Сириус посмотрел на неё внимательнее. Ему стоило подумать ещё пару секунд назад. Во-первых, она почти никогда не называла его по-имени. Только когда сильно нервничала или кончала – в этом случае она, бывало, повторяла его имя шепотом, без остановки и Сириусу это жутко нравилось. Сейчас же для таких небывалых нежностей не было повода. Во-вторых, вид у неё был невменяемый. – Рокс, ты что, обдолбалась? – тихо спросил он, весело подняв брови. Вместо ответа Роксана снова сцапала его за рубашку, потянула на себя и засосала, но Сириус почти сразу же отлепился от неё, отплевываясь от металлического вкуса. – Рокс, твою мать. – он вытер губы. – Ты что, бессмертной крови наглоталась, или... Он бросил это в шутку, но, увидев, как губы Роксаны растянулись в абсолютно-малфоевской змеиной улыбке, замер, так и не оторвав пальцы от губ. – Да, – прошептала Роксана, выпучив и без того большие глаза. – Да, Блэк! И знаешь что? Я чувствую себя такой... сильной, такой быстрой, я столько вижу и слышу... смотри, как я могу! Роксана метнулась в сторону, да с такой скоростью, будто совсем исчезла. Сириус крутанулся на месте и её руки вдруг обхватили его за пояс. Он невольно дернулся и засмеялся, увидев её сияющее лицо, вынырнувшее у него из-под руки. – Попался! – она обвила его руками за пояс, за плечи и буквально повисла на нем. – Это так странно и так здорово! Мне кажется, я все могу, а если не сделаю чего-нибудь, просто умру! Я вижу все, я слышу все, я могла бы сделать все, что захочу! Я слышу... тебя, – она потискала и вдруг прижалась носом к его спине, когтя го живот и грудь, тиская его. – ... я слышу твой запах так, как раньше не слышала, я слышу, как кровь бежит по твоим венам, слышу тебя всего, – она глубоко вздохнула и её низкий смех гулким эхом рассыпался по коридору. – Я не хочу, чтобы это заканчивалось! Теперь я понимаю, почему Мирон все время хотел ещё и... Сириус в несколько движений освободился от рук Роксаны и схватил её за подбородок. – Так это с ним ты виделась сегодня? – спросил он, почти не разжимая зубы. – Это он тебя напоил? Роксана опять засмеялась. – Ты такой смешной, Блэк, – она провела пальцами с длинными ногтями по его губам, но Сириус мотнул головой, отстраняясь. Она все так же смотрела на него чужими глазами, заполненными до краев восторгом, который Сириус был не в состоянии понять. И это злило его почти так же сильно, как факт её общения с Мироном. – Он же мой друг, он уезжает из страны, приехал попрощаться и... – ...дать тебе пососать на память? – Поцеловать, – пропела она. Бешенство, ледяное и яростное промелькнуло на лице Сириуса и даже бессмертная капля, перевернувшая сознание Роксаны вверх-тормашками, не удержала её от желания отступить подальше. Однако, к Сириусу почти сразу же вернулась его насмешка и он поинтересовался убийственно-вежливым, вкрадчивым голосом: – И как? Понравилось целоваться с дохляком? У неё в глазах мелькнуло что-то нехорошее, злое. – Учти, Малфой, если захочешь стать такой же как он и хлестать кровь – тебе лучше уже сейчас пуститься вдогонку за своим вампиром. Мне мертвая девушка не нужна! – Сириус ласково придержал её за подбородок. – Давай, догоняй его, думаю, он недалеко уполз! – Я сделала это из-за тебя! – обиженно выкрикнула она, сбивая его руку. – Он хотел забрать меня с собой и он поцеловал меня, а я укусила его и случайно... – Мне плевать, – холодно прервал её Сириус. – Ты с ним сосалась. Дай мне переварить это, не добивай подробностями. Роксана разозлилась. Дурман, заволокший её голову съежился и немного отступил перед острой обидой на слова Сириуса. – А мне тоже плевать! – хрипло крикнула она. – Мне теперь на всё плевать! Ты все время говоришь про свободу, так вот я только сейчас поняла, что такое настоящая свобода! И я хочу ещё! Я хочу ещё, слышал! Может быть и правда следует отправиться за ним, потому что ты никогда не дашь мне такой свободы! – в глухой черноте её глаз промелькнули янтарные искорки. Сириус уже видел такое один раз – как раз перед тем, как она чуть было не отправила его на тот свет. – Я не хочу, чтобы это заканчивалось, я не хочу снова становиться слабой и слепой, я этого не вынесу! И она в самом деле метнулась было прочь, но Сириус был к этому готов. Палочка вылетела из его кармана, Блэки не зря считались лучшими дуэлянтами, скорость его чар была такой, что Роксана не успела среагировать и толстые крепкие веревки схлестнулись, сжав вместе её запястья. Секунда на осознание и возмущение, только она собралась дать деру, как то же самое случилось и с её лодыжками. Сириус схватил её за шкирку, не дав шлепнуться ничком, совсем немного борьбы и феерических проклятий с её стороны, Силенцио – с его – и сопротивление оказалось сломлено. Сириус резко присел, обхватил её за пояс, взвалил на плечо как свернутый коврик и, пошатываясь, двинулся к лестнице, думая о том, что когда-то это уже было. Сириус никогда прежде не имел дело с вампирами, если не считать ночевки на ярмарке Фей, поэтому просто не представлял, что теперь надо делать. Самой лучшей казалась идея отнести её в гриффиндорскую спальню, бросить на кровать, привязать покрепче и пойти ужинать, как все нормальные люди. Действие наркотика, быть может, уже закончится к этому моменту, она придет в себя и уснет. Хотя, кто знает, как поведет себя кровь вампира в сочетании с её дурной вейлиной кровью. Если в спальню вернутся парни и она начнет кидаться и на них, у Джеймса, как его лучшего друга и старосты, будет полное право вытолкать их обоих за пределы Гриффиндора. С другой стороны, можно было отнести её в Выручай-комнату и просидеть там до рассвета – тогда уж точно действие яда закончится. Но кто знает, как услужливая комнатка отзовется на желания Роксаны? Кто знает, что она ей предоставит? Рисковать не хотелось. У него не так много жизней и не так много Роксан. В крыло её тоже нельзя было нести, мадам Помфри наверняка сдаст её Дамблдору. Сириус подумал было отнести её к Хагриду, но пройти сейчас незамеченными такой длинный маршрут было невозможно. Лучше всего было бы навестить профессора Грей, ведь вампиры и оборотни – это по её части, но Грей все ещё отсутствововала... и тут Сириуса осенило! Джекилл! Он – преподаватель по защите от Темных сил, точно должен знать, как привести в чувство человека под бессмертием, к тому же он – школьный психолог и вряд ли сдаст их Дамблдору. Ну а если сдаст... тогда надо будет думать, что делать, а сейчас самое главное – привести в чувство Роксану. Именно так думал Сириус, стуча кулаком в дверь джекилловского кабинета. Роксана всю дорогу брыкалась, пару раз довольно ощутимо ударила его по спину, всадила колено в живот. Должно быть, действие бессмертия уже шло на убыль – Роксана не смогла ни убежать, ни вырваться, и все остатки её сил уходили на борьбу с Сириусом и истеричное «Ещё!». Хорошо хоть все сейчас были внизу, на ужине и никто не видел этого шоу. Пока Сириус колотил в дверь, крепко держал Роксану одной рукой, и она все время порывалась укусить его за неё, а сражаться с её зубами и стучать было трудно. Ему не отзывались довольно долго и Сириус с досадой подумал было, что профессор, как и все – на ужине, но вот в глубине кабинета раздалась возня, что-то зазвенело, потом раздались шаги и Джекилл открыл дверь. Вместо привычной мантии на нем была простая белая рубашка, закатанная до рукавов, вид у него был совершенно домашний. Кажется, они оторвали его от какого-то важного дела, вид у него был задумчивый и мрачный. – Сириус? – в отличие от многих преподавателей он обращался к ученикам по имени. – Почему вы не на... – он озадаченно моргнул, взглянув на невменяемую Малфой. – ... не на ужине? – Это очень хороший вопрос, профессор, – пропыхтел Сириус, сражаясь с её когтистыми ручонками. – Нам нужна ваша помощь. И поскорее.
– Трудно сказать, как сработает противоядие, – сказал Джекилл осмотрев Роксану, пока Сириус кое-как удерживал её на кушетке. Роксана билась и вырывалась, требуя дать ей ещё. – Что вы имеете в виду? – спросил Сириус, когда Джекилл отошел к своему рабочему столу, на котором размещалась целая алхимическая лаборатория – склянки, трубки, перегонные спирали, горелки. Все это сверкало, источало самые разные запахи и выпускало в воздух струйки пара. – Ведь она же Малфой, – торопливо смешивая противоядие, Джекилл и мельком взглянул на Роксану, которая как раз в этот момент перестала биться, откинулась Сириусу на плечо и потирала шею, натужно сглатывая. У неё на лбу выступил пот. Время от времени она открывала глаза, они были о черными, то желтыми, как у хищной птицы. Когда они стали желтыми, она опять мученически наморщила лоб и попыталась вывернуться из рук Сириуса. – Это интересный случай, никогда прежде я не видел, как кровь вампира взаимодействует с кровью вейлы. – Действительно, интересный, – буркнул Сириус и тут Роксана отчаянно и хрипло взвыла «ЕЩЁ!» и оцарапала его, взвившись ужом. Её несчастный, полный муки голос шевельнул какие-то сентиментальные струны в душе Сириуса, но как только она оцарапала ему щеку, вся его жалость испарилась и он скрутил её так, что она сжалась и тихонько заплакала. – Должно быть, действие заканчивается, – сказал Джекилл, быстрее орудуя пробирками и пипетками. Склянки испуганно звенели в его руках. Противоядие громко пыхнуло паром, когда он бросил в него щепотку чего-то. – Это уже обычная ломка. Сириус, который в этот момент вытирал окровавленную щеку, мрачно глянул на прямую спину профессора. Ему-то легко говорить. Роксана цапнула его за руку. Сириус с трудом удержался, чтобы не заматериться, а Роксана, или кто там сейчас управлял её головой, убедившись, что его кровь – обычная, зарыдала от горя. – Не хотите пока что рассказать, как все это вышло? – Джекилл опять оглянулся, но вид у него был и в половину не такой суровый, как следовало. Казалось, ему и правда просто интересно. На этот случай у Сириуса уже была заготовка. – Кто-то пронес в школу огневиски. Мы хотели попробовать, наверное кто-то подлил туда. Джекилл взглянул на него через плечо и кивнул – сделал вид, что поверил. Вдвоем они кое-как влили в Роксану антидот. Когда он подействовал, Роксана перестала биться и плакать, и просто заснула, прямо на той же кушетке. Сириус, порядком измотанный, оцарапанный и дважды укушенный, укрыл её пледом, мрачно глядя на удивительно спокойное лицо девушки. – Надеюсь, вы понимаете, Сириус, что ещё несколько таких экспериментов повлекут за собой привыкание, – сказал Джекилл, затыкая склянкой пробку. Сириус сердито подоткнул одеяло под Роксану. – Она не сможет жить без крови вампиров, она ведь так... привлекает обилием новых физических возможностей. И тогда мы её потеряем. Думаю, не за чем объяснять, чем все это закончится? – Это больше не повторится, – железным голосом отозвался Сириус. – Никогда. – Хорошо. Я добавил в противоядие пару капель Единорогова молока. Понадобится время, чтобы её кровь окончательно очистилась, – Джекилл бросил Сириусу плед и вернулся к своему столу, оглядываясь на ходу. Сириус набросил на Роксану одолженный Джекиллом плед. Его брови были мрачно сдвинуты. – Она проспит пару часов, а потом её можно будет отвести в крыло. – Я бы не хотел вести её в крыло, сэр, – тут же отозвался Сириус. Джекилл снова оглянулся на него и, кажется, чуть-чуть улыбнулся. Не более того, чтобы Сириус не подумал, что он все это поощряет. – Почему? Мадам Помфри – профессионал, – сказал он, снова возвращаясь к своей работе. – Она ведь уже почти семь лет помогает вашему другу, Ремусу Люпину... У Сириуса под ложечкой засосало. – ... прийти в себя после полнолуния, последствия единоразового отравления бессмертием сможет подавить в два счета. Вам следовало сразу отнести Роксану к ней. Почему вы пришли ко мне? – на его столе опять что-то пыхнуло, погрузив фигуру профессора по защите от Темных сил в белый пар. – Вы вступились за нас, когда Рокс чуть не прикончила меня на вашем уроке. Вы её не выдали. А если её исключат, ей некуда будет пойти. У неё никого, кроме меня, – зло проворчал Сириус. Джекилл коротко посмотрел на них и тут же часы на его полке пробили семь часов. Профессор бросил какую-то стеклянную палочку в одну из пробирок. – Вам стоит спуститься на ужин, Сириус. Идите, я прослежу, чтобы с Роксаной ничего не случилось. – Я бы хотел остаться с ней...е...если можно, конечно, – поспешно добавил Сириус. У Джекилла опять что-то не заладилось и пыхнуло, он горько вздохнул, взмахнул полотенцем, разгоняя пар и вытер руки. – Можно, почему нет, – он тепло улыбнулся. – Что же, в таком случае я предлагаю перекусить прямо здесь, – он махнул на заваленный книгами и свитками стол у камина. Надо сказать, в кабинете у него царил форменный бардак, как в башне какого-нибудь престарелого алхимика-фанатика. У Сириуса уже давно живот подводило от голода, так что он и не подумал отказываться. И уже через несколько минут на кое-как очищенном столе появилась тарелка с сэндвичами и чай. Сириус уминал бутерброды, а сам время от времени смотрел на кушетку. У него внутри снова сцепились гиппогрифы – один ненавидел Роксану за измену, другой – переживал за неё и за то, какой она проснется... – С ней всё будет хорошо, не волнуйтесь, – сказал Джекилл, поймав его взгляд. – К счастью, это лекарство не так сложно составить, – добавил он со странной горечью и вытер рот салфеткой. Сириус взглянул на алхимический стол и его извечная, взращенная вместе с Джеймсом в ночных коридорах Хогвартса любовь к розыгрышам, шалостям и всяким интересным штуковинам, заставила его заинтересоваться. С помощью такой мини-лаборатории они с Джеймсом могли бы начать изготовлять свои собственные волшебные штуковины, наподобие тех, что продаются в этом новом магазине «Зонко». Интересно, зачем он нужен Джекиллу? – Вы занимаетесь каким-то экспериментом? – спросил Сириус, отхватывая от сандвича кусок – совершенно по-собачьи. Джекилл чуть сузил глаза, проследив за этим жестом. – Я такое только у Ана...профессора Слизнорта видел в кабинете. – Я ведь не всегда был и буду преподавателем. Это, – он махнул на стол. – Такая же часть моей работы, я занимаюсь... особенными исследованиями и участвую в разработках зелья, которое могло бы подавлять в волшебнике ту часть магического сознания, которая отвечает за пробуждение и развитие Темной магии. Это труд всей моей жизни. К счастью, работа в Хогвартсе позволяет мне продолжать мои исследования, вот только с... подопытными проблема, – он коротко и безрадостно улыбнулся. – А сейчас я помогаю мадам Помфри, но увы, пока что безрезультатно, – добавил он с неожиданной злобой. – Помогаете? – нахмурился Сириус. – Это насчет эпидемии туберкулеза, о которой все говорят? Джекилл покачал головой и горько вздохнул. – Эпидемия... – он снял очки, потер глаза и водрузил очки на место, сцепив длиннопалые бледные руки в замок. – То, с чем мы столкнулись, не имеет ничего общего с магловской болезнью, о которой говорит «Пророк», чтобы успокоить общественность. Боюсь, мы столкнулись кое с чем куда более опасным и непредсказуемым, – он посмотрел на Сириуса. – Примерно час назад в больничное крыло привели шестикурсника Дирка Крессвелла. Он закашлялся кровью в одном из коридоров, а когда его доставили в медпункт, кровь уже шла у него из носа. Он ведь с вашего факультета, Сириус, вам известны некоторые подробности касательно этого студента? В голове Сириуса пронесся целый вихрь и вдруг безошибочно выдал один-единственный факт. – Крессвелл – маглорожденный, – прошептал он, кладя на тарелку остатки сэндвича. Джекилл покивал, невидяще глядя в огонь, пляшущий в кирпичной кладке камина. А потом огорошил Сириуса: – Как и все до единого заболевшие. «Пророк» умалчивает об этом, чтобы не поднимать панику. Но паника уже неизбежна, потому что скрывать правду дальше просто невозможно. Это вовсе не эпидемия и не магловский туберкулез, Сириус. Мы имеем дело с проклятием. Самым масштабным проклятием за последние сто лет.
– Как по мне, так всё это какая–то жуткая хуета, Бродяга. Они сидели на смотровой площадке Астрономической башни. Темно было как у взрывопотама в жопе. Сириус сидел на полу у стены и курил. Джеймс – на самом краешке площадки, свесив вниз ногу и перебрасывал из одной руки в другую снитч. Мячик терпел и даже не пытался улететь. За почти что пять лет в руках Сохатого он всякого натерпелся. Теперь Джеймс нашпиговал его атмосферными чарами и мячик был горячим, как из печки. Время близилось к полуночи. Джеймс и Сириус ждали Хвоста, чтобы наконец начать первый этап Диверсии. Хвост опаздывал, площадку продувало со всех сторон и, чтобы немного согреться, они понемногу пили огневиски из бутылки с надписью «Йогурт». – Не может быть, чтобы не было никакого средства, – поморщился Джеймс, возвращая флягу Сириусу. – Он прямо так и сказал? – Так и сказал. Вчера ночью Сириус рассказал Джеймсу всё, что узнал от Джекилла. И все равно опоздал – Дамблдор сделал объявление за ужином и теперь вся школа была в курсе. А вскоре после того, как Сириус рассказал всё Джеймсу, эфир «Эха Мерлина», которое по привычке каждый вечер слушала вся гостиная, обрушился под натиском Темной пиратской волны. Как это уже было однажды, теплой августовской ночью, из приемника вдруг вырвался ледяной, металлический голос, услышав который, переполошилась разом вся гостиная. Все бросили свои дела, наверху захлопали двери, на лестницах зазвучали шаги, весь Гриффиндор столпился вокруг стола, на котором стояло радио. И не только Гриффиндор, волшебники по всей стране, во всех домах собрались вокруг своих приемников, чтобы вместе встретить очередной удар.
– ...и тем, кто встанет на моем Пути не будет пощады, – говорил Волан–де–Морт в звенящей тишине гостиной. – В моем новом мире не будет места грязнокровой угрозе. Не будет места жадным, алчным маглам. Не будет предателей чистой крови. Я говорил вам, что кровь польется по вашим улицам, если вы будете мне мешать. Нашлись глупцы, которые мне не поверили. И теперь я, как милосердный целитель, пущу кровь волшебному сообществу, чтобы спасти его от надвигающейся чумы. После недолгой слабости оно выздоровеет и восстанет более чистым и крепким, чем когда–либо.... В общем, он много чего говорил в тот вечер.
А после этого жуткого эфира раскол похлеще разлома тектонических плит, пролег между маглорожденными и некоторыми чистокровными студентами. Первые кляли Темного Лорда на чем свет стоит, захлебывались в истеричных призывах к Министерству найти и уничтожить Волан–де–Морта как дикое животное. Вторые хладнокровно заявляли, что Темный Лорд тут не при чем и кара так или иначе обрушилась бы на головы грязнокровок, которые столько веков гнобили волшебников. Тех чистокровных, которые вставали на сторону маглов клеймили предателями, напряжение в школе возросло до небывалых высот и даже учителя не могли свести его на нет. Проклятие неслось по стране с ужасающей скоростью, как шквал, как чума оно забиралось в дом. Семьи пораженных штурмовали Министерство и редакцию «Пророка», требуя всеми путями и средствами вылечить своих любимых. Никто не понимал, как можно было создать такое проклятие и также никто не желал смириться с тем фактом, что раз проклятие невозможно повторить, то никто, даже самые лучшие целители и алхимики не в состоянии найти лекарство. За одну короткую ночь и один стремительный день паника охватила волшебную Англию так, словно все узнали, что завтра — Конец Света. Чинный Косой переулок взорвался контрабандой защитных амулетов, защитных зелий, защитных шляп и прочей защитной дряни. Не миновал этой участи и Хогвартс. Как этого и следовало ожидать, у многих маглорожденных просто крыша поехала на почве защитной магии. Лили сбилась с ног, отбирая у малышей какие–то самопальные защитные амулеты, от которых кожа покрывалась волдырями или вместо волос росли перья. Она, наверное, жутко разозлилась бы, если бы узнала, что Джеймс, будучи у неё в спальне как–то раз, сунул в её школьную сумку заколдованный лунный камень. Знал об этом только Сириус, потому что сам выпросил эти камни у Андромеды, один для Лили, другой для Марлин, ещё один для Мэри. – Бродяга, так не бывает, – Джеймс взял сигарету из протянутой пачки. – Выход всегда есть. Мы же пьем какую–то защитную херню каждый божий день, разве нет? – А, да. Это не лекарство, – Сириус затянулся. – Жидкая эссенция Протего Экстремум. Джеймс закашлялся, когда огневиски попало не в то горло. – Что?! – Я сам охуел. Но это Джекилл. Не знаю, что не так с этим парнем. Он нашел способ добыть жидкий концентрат из заклинания, понимаешь? Сам. Этот тип либо чокнутый, либо гений. Джеймс покачал головой. – Кстати насчет зелья, – Сириусу жутко не хотелось опять нарываться на неприятный разговор, но он уже начал. – Она точно нам поможет? Джеймс откинул голову на стену и чуть прищурился, глядя на Сириуса. На его лице было написано: «Не доверяшь Лили?» Сириус скривился в ответ. Джеймс знал, о чем он думает. Бабе не место в мародерском кругу. Даже если это Лили Эванс. Предложение Джеймса подключить к Диверсии девчонок не вызывало у Сириуса ничего, кроме раздражения и злости. Всё это слишком ненадежно, слишком тупо и слишком напоминало о том, как им не хватает четвертого Мародера. – Слишком большой риск. Сохатый, – наконец сказал он. – Девчонкам в таком вопросе доверять нельзя. Это всегда нытье, мозгоебство и куча паники не по делу. Как всегда. – Эванс вытащила нас из кабинета Филча. Сириус страдальчески поморщился. –И спасла твою задницу летом, я помню, Сохатый. Эванс классная девчонка, но в таком деле... На лестнице зазвучали шаги. Не сговариваясь, Джеймс и Сириус вытащили палочки. Шаги стали громче и над краем площадки замаячила знакомая вязаная шапка. – Фуф, – выдохнул Хвост, вскарабкавшись на последнюю ступеньку. Он был красным и потным, в одной руке сжимал какой–то пакет, ладонь другой прижимал к пухлому боку. – Ну вы и забрались! – выдохнул он. – Почему нельзя было договориться встретиться в гостиной? Джеймс вскочил, пропустив его вопрос мимо ушей. – Принес? Сириус медленно поднялся и отряхнулся. – Принес, – буркнул Хвост и протянул ему внушительный бумажный пакет. – Филч чуть было не поймал меня с ним. И твоя подружка чуть не поколотила меня, Бродяга. – Брось, она ангел, – невнятно из–за сигареты проговорил Сириус, вместе с Джеймсом извлекая из пакета запутанный моток проволоки и какие–то фонарики. – Немногие сейчас рискнут заказывать что–то у «Горбина». А Роуз просто не любит, когда её будят среди ночи, – он уселся на корточки и принялся разматывать проволоку. – Сам бы сходил, – Питер шмыгнул носом, наблюдая за тем, как они устанавливают детали ловушки для привидений по краям огромного круглого отверстия в полу. Если заглянуть в него, можно было увидеть пол первого этажа. – Тебе, небось, она была бы рада. – Вот именно, – широко улыбнулся Сириус, расставляя фонарики полукругом на своей половине площадки. – Меня бы она не отпустила до самого утра. – Готово! – сообщил Джеймс и поставил последний фонарик аккурат напротив сириусова на противоположном краю площадки. Как только он убрал руку, все фонарики разом налились зеленым светом и проволочная сетка, зависшая над колодцем, тоже вспыхнула и исчезла, словно её и не было. Джеймс задрал рукав куртки и посмотрел на часы. – Минута в минуту, господа. В этот же миг где–то внизу башни раздался характерный хохот — Пивз, который каждую ночь осуществлял один и тот же маршрут безобразий по всей школе, уже на всех парусах несся в Астрономическую башню, чтобы замазать окуляры телескопов чернилами. – Три... два... Сириус с удовольствием закрыл глаза и щелкнул пальцами. Ракета–Пивз влетела в ловушку. Красиво и аккуратно. Целую секунду ничего не происходило, а потом — хлопок и ловушка для призраков производства «Горбина и Бэрка» схлопнулась, ещё мгновение — и полтергейст болтается в сверкающей проволочной авоське, а фонарики на полу таинственно сверкают и гудят, удерживая авоську в поле, где магия призраков и полтергейстов бессильна. – Как дерьмо в трубу! – радостно сообщил Сириус. – Десять — ноль в пользу Гриффиндора! – Джеймс вскочил и вскинул руки. – Не надо оваций и жарких признаний, дорогие болельщики, это чистая победа! Ву–у–у! – и он танцуя прошелся вокруг отверстия, махая руками. Питер смеялся. – Обормоттер! – выкрикнул Пивз, как только смог восстановить равновесие в ловушке и увидеть лица своих «палачей». Каким–то удивительным образом ему удалось соединить в одном–единственном слове ненависть, непонимание и уважение. – У нас есть к тебе дело, Пивз, очень нужное и важное. – Джеймс перестал дурачиться и уселся на пол, свесив ноги в «колодец», так, чтобы оказаться на одном уровне с игрушечной башкой Пивза. Пивз от души послал его. – Он мне нравится! – заявил Джеймс, взглянув на Сириуса. Сириус сунул руки в карманы куртки. – Слышал, ты? – крикнул он, подойдя к самому краю площадки с другой стороны от ловушки. – Сохатый сказал, что ты гандон. И я с ним согласен. Потому что твой потолок — это бросаться сушеным говном. Я сразу сказал, Сохатый, нечего рассчитывать на эту хреновину, когда речь идет о серьезных шалостях. Пивз прислушался. – Серьезных? – он хищно впился в Мародеров взглядом. – Это каких? – Дело касается школьного сортира, Пивз. И мы... Полтергейст расхохотался. – Обормоттер решил взорвать туалет? Скучноо–о–о! – и он издал неприличный звук. Сириус поддел носком ботинка один из фонариков и авоська Пивза ударила его какими–то чарами. Полтергейст зашипел. – Да, Пивз, – голосом, полным безграничного терпения сказал Джеймс. – Ты прав, это слишком скучно. Поэтому мы взорвем все туалеты. Пивз обернулся так круто, что все его тельце кроме головы сделало ещё один оборот. – Все. Каждый, – вкрадчиво говорил Джеймс. – На каждом этаже. В одно и то же время. И ты нам в этом поможешь. – А что я получу взамен? – прищурился полтергейст. – Пивз ничего не делает просто так! Мародеры переглянулись. – Если всё пройдет как по маслу, получишь кабинет Филча, – Джеймс знал, что Пивз давно мечтает до него добраться. – Делай с ним что хочешь. Мы тебе доверяем. Глаза полтергейста загорелись нешуточным огнем и Джеймс, понял, что теперь Пивз сделает для них что угодно. – Ну как, идет? – и он взял один из фонариков в руки, разрывая таким образом связь. Ловушка исчезла, но Пивз никуда не улетел.
* * *
Разработкой операции под кодовым названием «Хрень» Джеймс и Сириус начали ещё в Блэквуде, когда совершенно случайно нашли в кабинете Альфарда жутко запыленный и зачитанный том. Не то, чтобы это была Черная магия, но и шибко Светлой её не назовешь. Некоторые из описанных в книге рецептов зелий вполне могли закончиться годовалой отсидкой в Азкабане. Среди этих рецептов они её и нашли. В случае успеха Хрень имела полное право занять почетное первое место в списке школьных проделок и шалостей за все шесть лет. В случае поражения им всем мог настать феерический и нелепый конец. Так или иначе, прибыв в школу после каникул, Сириус и Джеймс первым делом наведались в теплицы и нанесли жуткий урон ящикам с бубонтюберами, вычистив из растений весь их гной и не оставив пятикурсникам ни капли. Но, как справедливо отметил Бродяга, у них и самих этого добра было навалом. После этого они прокрались в Хогсмид и обчистили склад «Зонко», вытащив оттуда целых два ящика навозных бомб. Драконий навоз в сочетании с гноем бубонтюбера, глиной, расплавленным сыром Пармезан и какими–то хитрыми чарами, которые они вычитали в книге Альфарда превратился в какую–то отвратительную жирную дрянь болотного цвета, похожую на кусок коровьего дерьма с ручками и ножками, ну или в лучшем случае на просроченный шоколадный пудинг. Едва выпав из котла, эта хреновина бросилась к раковине и попыталась утопиться, но вместо этого стала ещё больше. Специальных чар из книги Альфарда хватило, чтобы Хрень затвердела и рассыпалась на кусочки, но в тот момент, когда Питер с воплем бросился под парту, а Хрень — в раковину, Мародеры поняли, что надо делать. Подготовка к Диверсии была завершена и ждали только полнолуния, но дело здорово изменилось после того, как Сириус передал Джеймсу слова Регулуса о том, что слизеринцы собираются круто их подставить. Это было в тот же вечер, когда все узнали о проклятии, за час до эфира. – Они готовят Оборотное зелье?! Черт, ну конечно же! – Джеймс кувыркнулся со своей всклокоченной постели и заходил по комнате, лохматя волосы. Сириус лежал на кровати и флегматично кидал в стену мячик, а Питер обнимался с подушкой и следил за метаниями Джеймса. Ремус был внизу. – И в этот раз, если их поймают в лесу, их там и не будет, а если «тебя» поймают второй раз, то... – Джеймс ударил кулаком по раскрытой ладони, глаза его загорелись предвкушением хорошей заварушки. – Вот ублюдки! Решили спихнуть все на нас! Эти мрази ещё не знают, на кого нарвались! План сформировался у Джеймса в голове моментально и оказался предельно прост: они тоже выпьют Оборотное зелье, только с волосами слизеринцев. Проследят за ними по Карте, пойдут за ними в лес, проследят за ними, а в нужный момент просто покажутся охотникам и сделают всё, чтобы охотники, мракоборцы, или любые другие «высшие силы» поймали в лесу именно слизеринцев. Потом можно будет выбраться из–под стражи, с мантией–невидимкой это как два пальца об асфальт. – В тот раз в лесу точно был Нотт. И Регулус, он сам признался. С ними были ещё двое, я готов побиться об заклад, что это были Мальсибер и Снейп, – презрительно бросил Джеймс. – Эти вечно таскаются вчетвером. – Нет, – вдруг сказал Сириус. – Что — нет? – Регулуса в лесу не будет, – Сириус сел на кровати и вперился в Джеймса тяжелым взглядом. – Моего идиотского братца не будет среди тех, кого возьмут за яйца и вышвырнут из школы, Сохатый. Никогда. Они помолчали, глядя друг на друга. – Ладно, – нехотя бросил Джеймс после небольшой паузы. Вряд ли он пошел бы на уступку, если бы его попросил Питер или кто–то ещё. Но Сириус есть Сириус. – Без Регулуса. Бродяга удовлетворенно кивнул. – А что мы будем делать, когда нас поймают? – Питер, как всегда, первым начал нервничать. Заранее. – Действие зелья закончится и все станет ясно. – Мы будем делать, Хвост. Не ты. Ты останешься в замке. С Картой и половинкой зеркала. Нам надо знать, куда они направляются, надо, чтобы кто–то докладывал, как обстоят дела в школе. Питер промолчал. Кажется, не особо расстроился. – А мы что–нибудь придумаем, – добавил Джеймс. – Всегда придумываем. В конце–концов, сбежать из–под стражи не так сложно, правда Бродяга? Мы это делали сотни раз. Главное, чтобы нас, то есть слизеринцев, видели в лесу той ночью. И чтобы зелье не выветрилось раньше срока. – А что мы будем делать с самими слизеринцами? – поинтересовался Сириус. – Если охотники найдут двух Мальсиберов... Джеймс легко пожал плечами. – Ничего. Выведем на них охотников и сбежим. Но только после того, как они сделают... что бы ни делали там. И до того, как появятся оборотни. Мерлин, Бродяга, мы все равно будем на шаг впереди. Даже на два шага. Нас же двое. Но всё – после того, как они притащат девчонку в лес, понял? Чтобы нас, то есть Мальсибера и Нотта с ней увидели. Сириус вздохнул и прикрыл глаза. – Всё это дохуя сложно, Сохатый. Ты слишком сильно полагаешься на случай. – Я полагаюсь на Хвоста, – сказал Джеймс и хлопнул Питера по пухлому плечу. – Мы все равно должны быть в лесу этой ночью, раз уж у Лунатика крыша поехала. Он хоть и мудак, но наш мудак и я не хочу, чтобы его опять напичкали серебром, – Джеймс хлопнул в ладони и хорошенько потер их, как будто замерз. – Теперь главное — вовремя закончить Хрень. От неё зависят наши задницы и, возможно, чья–то жизнь. Только вот теперь надо кое–что изменить в плане, – он упал на четвереньки и вынул из тайника под кроватью наскоро нарисованные планы школы (Карте и в подметки не годились). Расстелил их на полу. – Нужно будет изменить порядок взрывов, – он прочертил пальцем зигзаг на схеме этажей школы. – И вообще, задействовать вот эту ветку канализации, – Сириус заинтересованно свесился с постели, глядя, как Джеймс постукивает палочкой по плану и красные стрелочки ползут по пергаменту, словно бравые гусеницы. Джеймс поднял голову и поджал губы. – Боюсь, сами мы не справимся, Бродяга. Нам нужна поддержка. Весомая. Они переглянулись и их лица расплылись в одинаковых улыбках. – Пивз, – хором сказали они и дали друг другу пять. – Что — Пивз? – недоуменно прошамкал Питер, который в это время занимался извлечением шоколада из тайника. Так всё и решилось.
* * *
Диверсию назначили на двадцать четвертое января — в день полнолуния. Всё было рассчитано идеально. Первым уроком в тот день была трансфигурация и она должна была проходить на пятом этаже, но мародеры вовремя внесли небольшие правки в расписание. Зная, что у Макгонагалл есть только один запасной кабинет на втором этаже неподалеку от туалетов (идеальный вариант), Джеймс, перед вылазкой в Астрономическую башню, оставил окно в её классе открытым и наутро выяснилось, что и стулья, и парты, и доска покрылись толстым слоем льда. Никогда не плохо запустить пару маленьких шалостей по ходу одной Большой. Теперь весь класс толпился на солнечном этаже, откуда до подземелий, кабинета Слизнорта и шкафчика с зельями было ну почти как рукой подать. Поднявшись сюда утром, Сириус рассчитывал обнаружить Сохатого и Эванс за обсуждением её обязанностей, как временного (на что Сириус очень рассчитывал) члена (хаха) их команды, но когда подошел к классу, увидел, что голубки как ни в чем ни бывало милуются у стены. Когда Сириус проходил мимо, Лили невнятно замычала что–то, отлепилась от Сохатого и со смехом вытащила у себя изо рта его жвачку Друбблс. Джеймс что–то сказал ей, закинул жвачку обратно в рот и они снова присосались друг к другу. Ну раз Сохатый так спокоен, значит всё о'кей, подумал Сириус. И Эванс знает, что ей надо делать. Он миновал группку слизеринцев и поискал глазами Хвоста. Тот терся рядом с близнецами, грыз ногти и пучил глаза, явно пытаясь подать Сириусу какой–то знак. Казалось, вот–вот описается от страха, но Сириусу сейчас не хотелось выслушивать его нытье и страхи по поводу того, что будет, если вся их грандиозная операция обрушится и всех поймают. Сириус ничего не боялся, он был холоден, спокоен и полон сухого, как порох азарта. Это был хороший знак. Всё было готово и если Пивз их не подвел, Хрень за ночь как следует нажралась в канализации и вот–вот покажет себя миру. Они договорились, что как только их малышка попросится наружу, Пивз подаст сигнал – погремит ставнями, уронит доску или бюст, в общем, сделает что–нибудь в духе полтергейста, а они будут готовы. Сириус взглянул на часы. До начала диверсии оставалось чуть меньше получаса. После неизвестно когда заработают туалеты. Он двинулся к одному и вдруг увидел, как из–за поворота показалась Малфой и тут же впилась в него взглядом. Сириус не стал останавливаться и вошел в туалет, хотя, впрочем, мог бы и догадаться, что Роксану не остановит такой пустяк, как дверь. Она ворвалась, когда он уже занялся делом, решительно подлетела к нему и с размаху шарахнулась спиной к стене между писсуарами, плотно скрестив на груди руки. Она была все ещё немного бледная и уставшая, но глаза, под которыми лежали тени, впились в Сириуса так яростно, словно она хотела взглядом прожечь в нем кольцо для квиддича. Четверокурсник, который в этот момент мыл руки, поспешно закрутил краны и ретировался, а парочка сопляков в дверях так и вовсе пулей вылетела обратно в коридор, завидев девчонку. Роксана молчала. Сириус тоже. Слышно было только журчание. Роксана не уходила. Помучав её ещё немного, Сириус покосился на неё и приподнял бровь. – Ты что–то хотела? – вежливо спросил он, стараясь теперь делать всё как можно медленнее. – Блэк, я с ним не спала! Это была первая фраза, сказанная между ними после вчерашнего происшесвия. Конечно, после визита к Джекиллу, Сириус честно помог Роксане добраться до её комнаты и в приступе заботы стащил для неё из Крыла необходимое зелье. Но прощать пока не собирался. – Мы с ним просто целовались и то, это длилось полминуты, а потом я его укусила. О Боже, да ты и сам всё понимаешь, почему ты ведешь себя как последний мудак, Блэк? Сириус закончил, привел в порядок штаны, вымыл руки, а потом неторопливо вернулся к Роксане и вытащил из кармана брюк очень важную деталь её гардероба, найденную в тот момент, когда он пытался раздеть её и уложить спать. Он высоко поднял руку и черные шелковые трусики повисли между ними в воздухе. Роксана с каменным лицом попыталась выхватить их, но Сириус отдернул руку. – Тебе стало так жарко во время поцелуя или вы целовались как–то по–особенному? – вежливо поинтересовался он. Роксана всё–таки отобрала у него своё белье. Вид у неё был свирепый. – К Мирону это отношения не имеет, у меня крыша ехала, я вообще не помню, что происходило после того, как я вышла из кабинета. Если хочешь, я могу дать Обет, что не спала с ним! – Оставь его себе. Я знаю, что ты с ним не спала, ведь у вампира не встанет, пока он не нахлестается чьей–нибудь крови. А на тебе я никаких новых дырок не нашел, – Сириус подергал окно, чуть приоткрыл и закурил. – Но ты с ним все равно лизалась, – бросил он, раскуривая сигарету. Любовь к магловскому миру в том числе распространялась и на красивые зажигалки. – Это нечестно, Блэк! – крикнула Роксана, воинственно откинув за плечо косичку. – Ты трахаешь всё, что плохо сопротивляется, а мне нельзя один раз поцеловаться со своим лучшим другом?! Сириус выслушал её тираду, насмешливо приподняв бровь, но последние слова его развеселили и он засмеялся. Роксана прищурилась, сжала губы в нитку и решительно проследовала мимо него к двери, но Сириус её перехватил. – Мерлин, Малфой, я надеюсь, ты не собираешься бежать сравнивать счеты? – он озабоченно сдвинул брови и затянулся, не меняя выражения. – Собираюсь, – ядовито улыбнулась Роксана. – Думаю, схожу к Мальсиберу, он меня поймет. – Ладно, хватит, – серьезно сказал Сириус, бросил сигарету в окно, прижал Роксану к стене туалета и засосал. На самом деле он только об этом и думал, пока она пыталась убить его взглядом и возмущалась. И сейчас постарался поцеловать её так, чтобы ей в жизни больше не захотелось меняться слюнями с паршивым вампиром. Они целовались медленно и обстоятельно, в ушах стучало, где–то далеко–далеко галдела школа, из крана капала вода. Сириус вспомнил о Диверсии и отлепился от неё. Роксана еле удержалась на ногах и уставилась на него беспомощным пьяным взглядом. – Пойдешь к Мальсиберу? – поинтересовался Сириус, чуть–чуть задыхаясь. Роксана помотала головой. – Непйду, – пролепетала она и сглотнула, цепляясь за него. – Ну ещё бы, – прошептал Сириус, поигрывая её косичкой. – Ну и сволочь же ты, Блэк, – Роксана оттолкнула его, но, глядя на его усмешку, не выдержала и рассмеялась.
– Ты сядешь со мной? – спросила она, когда он за руку вытащил её в коридор и закрыл за ними дверь. Конечно, их отсутствие заметили. Сириус краем глаза заметил взгляды слизеринцев и только потом взглянул на Роксану. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем она говорит. Ах да, урок. Обычно, когда она предлагала сесть вместе, это означало, что урок пройдет намного увлекательнее обычного, но сегодня ему пришлось отказаться от этого удовольствия. Но Роксана пока не знала, что урок не состоится. – Нет, детка, – Сириус поймал прищуренный взгляд Мальсибера и ему в голову вдруг пришла идея. Он отвел Роксану подальше от слизеринских ушей и прижал к стене, делая вид, что целует её в шею. – Мне нужна твоя помощь, – прошептал он. – Мне нужно, чтобы ты сейчас спустилась вниз и кое–что достала из мужских спален в Слизерине. – Что? – шепотом спросила Роксана, для вида обнимая его за талию. – Волосы. Мальсибер и Нотт. Эти подонки ведь каждое утро прилизывают свои патлы, я думаю можно сделать что–нибудь, чтобы найти эти чертовы волосы. Без них ни черта не получится, я мог бы и сам, но время слишком дорого стоит. Сделай это для меня. Роксана посмотрела на него. – Диверсия? – прошептала она. – Не помню, чтобы ты или Поттер упоминали о том, что собираетесь ко всему прочему сварить запрещенное зелье. – Сварить? – он поморщился. – Конечно нет. Мы его украдем. Пару секунд Роксана просто смотрела на него и Сириус всерьез решил, что она просто пошлет его и не будет так рисковать. – Как я пролезу в их комнаты, все двери закрыты паролями? – спросила она. – Конфундус может сбить с толку любую дверь, заколдуешь её, скажешь что–нибудь и тебя пропустят. – Так ты влез в мою спальню перед Хэллоуином? – Нет, я просто угадал, – Сириус легко подтолкнул её, не упустив возможность цапнуть за задницу. – Сделай это и будем считать, что истории с твоим чокнутым вампиром не было. – Иди ты, Блэк, – бросила Роксана, оглянувшись на него уже на ходу. Сириус усмехнулся, глядя ей вслед и разминая шею, и вдруг вспомнил, как все эти дни шипел на Сохатого за то, что тот втянул девчонок в их операцию. Вот дерьмо.
* * *
Атмосфера на уроке была жутко нервная. Остальные ученики ничего не подозревали и преспокойно зевали, списывая с доски невероятно длинную формулу трансфигурации млекопитающего. Джеймс же был как на иголках и едва слышал, что говорит Макгонагалл. Каждый его нерв был напряжен до предела и натягивался туже с каждым щелчком секундной стрелки на часах. Выполнил ли Пивз обещание? Запустил ли Хрень в центральную канализацию той ночью? Может быть они совершили ошибку, доверившись ему? Но как бы они сами пробрались туда, ведь в этот чертов узел из труб даже Хвост не пролезет. Джеймс посмотрел на Хвоста. Тот сидел за партой справа, сопел и грыз ногти, вытаращившись на доску пустыми, слезящимися от страха глазами. У него за спиной сидел Ремус. Он поднял глаза и они с Джеймсом посмотрели друг на друга пару секунд, прежде чем Джеймс первым повернулся к нему спиной. Да нет, они все сделали правильно. Осечек быть не должно. Джеймс мотнул головой и постарался расслабиться, как Бродяга — этому вообще, кажется, было фиолетово, что происходит. Лили перегнулась через парту и потыкала Джеймса в спину. Джеймс взял у неё клочок пергамента и развернул. Карикатурная девочка, веснушчатая и этим напоминающая Лили в жаркие месяцы, от души показывала ему язык. Джеймс усмехнулся. Он взялся за перо, накорябать рядом с девочкой злого очкарика. И в те самые секунды, когда он начал рисовать очки,сидя в классе трансфигурации на втором этаже, пятикурсницы в женском туалете этажом выше вдруг заволновались, услышав, как странно и устрашающе вдруг застучали крышки унитазов. – Вы слышали? Что это? – спросила одна из них, оторвавшись от зеркала, перед которым красила губы. Её подруги озадаченно переглянулись и тут все услышали глухой рокот в трубе, тянущейся вдоль стены. В мужском туалете на четвертом этаже малыши с первых и вторых курсов обступили унитаз, вытащив палочки. Крышка туалета тряслась, почти так же сильно, как руки первокурсников и трубы гудели так, будто у Хогвартса случился страшный запор. Профессор Слизнорт, выходящий из учительского туалета в подземельях, замер на пороге, со свежим номером «Пророка» под мышкой и озадаченно оглядел стены — ему послышалось странное ворчание в трубах, похожее на чей–то голос. – Кто это там? – испуганно позвал он, подступив на шажок ближе к унитазу. Тот перестал трястись и вдруг с рокотом рыгнул на профессора зельеварения водой, так что тот с девичьим писком бросился за дверь. Хрень разбухала и разбухала в трубах, крышки унитазов тряслись, над школой зависло нечто ужасное, а Джеймс Поттер рисовал человечка с торчащими волосами и что–то беззвучно напевал себе под нос, когда доска профессора Макгонагалл вдруг затряслась и кусочки мела посыпались на пол. Джеймс вскинул голову, Сириус со стуком поставил свой стул на четыре ножки, а Питер громко икнул. Настал решающий миг. Джеймс достал мантию–невидимку. – Пивз, прекрати это немедленно! – громко велела профессор, не отрываясь от доски. Она стояла спиной к классу и не заметила, как Мародеры один за другим перебежали за парты, близкие к двери. Питер неловко громыхнул стулом как раз в тот миг, когда Сириус потянулся к двери. Макгонагалл уже совсем повернулась было к ним, как вдруг случилось неожиданное: Ремус вскинул руку и спросил, да так громко, что все вздрогнули и оглянулись: – Профессор Макгонагалл, а разве эта формула подходит только для млекопитающих? Я вот читал, что... Макгонагалл повернулась к нему, Сириус поскорее толкнул дверь и вытолкал за неё Питера. Джеймс уходил последним и перед тем, как закрыть дверь, бросил взгляд на Лунатика, но тот смотрел на Макгонагалл. А подумать о том, что это значило, Джеймс все равно не успел, потому что едва они вырвались из кабинета и понеслись к кабинету Филча, двухминутная тряска унитазных крышек достигла апогея и все школьные туалеты, выдержав драматичную паузу, взорвались дружным гейзером. Студентки разных курсов, случайно оказавшиеся в туалетах с визгом разбегались, закрывая головы сумками, студенты нечеловеческими воплями и отборной руганью выбегали из туалетов, вода била в потолки и затапливала пол, а унитазы все взрывались и взрывались. – Мерлин всемогущий, что ещё там произошло?! – Макгонагалл схватилась за сердце, услышав оглушительный «БУМ!» по всем этажам сразу. И не успела она произнести эти слова, как наверху прямо над её кабинетом что–то опять бахнуло и весь класс переполошился. Макгонагалл схватилась за край стола. На миг всё затихло, если не считать топота и криков из коридора, а затем вдруг раздался ещё один «БУ–БУМ!». А сразу вслед за ним — рев живого и, очевидно, очень большого существа. Класс запаниковал. – Всем успокоиться! Без паники, без паники, сохраняйте спокойствие, не толпитесь! Все в большой зал, слышали меня? – Макгонагалл торопливо направлялась к двери, на ходу вынимая палочку.. – Должно быть опять горный тролль, – проговорила она сама себе под нос, идя так быстро, что её шляпка подскакивала на седеющих буклях. – Всем построиться и идти за мной! – бросила она на бегу. – И никаких криков и беготни! – припечатала профессор трансфигурации, наградив класс таким взглядом, что стало ясно — любого нарушителя она лично скормит «троллю». Когда ученики высыпали в коридор, прибавившись к той толпе, которая там уже была, стало ясно, что вызвало такую панику. По коридору двигалось нечто огромное, футов пятнадцать высотой, склизкое и мерзкое, похожее на комок мокрой глины на двух ногах. Существо беспорядочно махало руками, ударяясь о стены, они разлетались брызгами отменно вонючей и жирной субстанции, что не мешало им тут же отрастать вновь. Вместо головы у него был шар, в котором то и дело появлялся разрез, из которого и доносился рев — больше похожий на гул засоренной трубы. Колыхаясь как желе, Хрень неуклюже качалась и упрямо топала по коридору в сторону главной лестницы — ей явно хотелось вырваться на свободу и побежать к озеру, она ревела, страдала и ужасно воняла канализацией. С горем пополам Хрень вывалилась в холл и теперь рвалась к воротам, которые вел к клоаке. Одни ученики с криками и визгом разбегались перед ней, те, что похрабрее пытались зачаровать её или просто дотронуться до её ноги. Один из братьев Пруэтт решил показать всем свою львиную удаль и пальнул в огромное пузо Хрени какими–то чарами, за что Хрень облевала его канализационной водой с примесью ещё какое–то дряни. Толпа с дружным «и–и–иу!» хлынула в стороны. Воспользовавшись паникой, Лили отделилась от класса, поминутно оглядываясь на шляпу Макгонагалл, стремительно плывущую над толпой, нырнула в боковой проход и опрометью бросилась к лестницам, ведущим в подземелье. Пока ученики орали и носились по затопленным коридорам как бешеные кролики, Лили пробралась в брошенный Слизнортом класс. По пути ей встретились какие–то не в меру подозрительные слизеринки со старших курсов, которых возмутило её присутствие здесь в такой момент. Лили немножко злоупотребила полномочиями старосты и тоном профессора Макгонагалл велела девчонкам спрятаться в спальнях, потому что в школе тролль. Когда девчонки с визгами бросились в спальни, она бочком протиснулась в кабинет. Профессор так спешил, что даже не подумал запереть дверь. На партах пыхтели котлы, проигрыватель подавился пластинкой и заикался. Оглядываясь на дверь, за которой все ещё бегали студенты, Лили Эванс влезла в шкафчик профессора Слизнорта и, после недолгих аккуратных поисков нашла–таки наконец пузырек с Оборотным зельем. Его было совсем немного, но двоим на час хватит. В приливе вдохновения Лили затолкала кражу в лифчик, потом спешно закрыла шкафчик, привела одежду в порядок и чинно вышла из кабинета, сцепив руки в замок.
* * *
– Ого! А, Филч, оказывается наш большой поклонник, – бросил Сириус, копаясь в картотеке, пока Джеймс и Питер переворачивали кабинет завхоза вверх–дном, пытаясь разыскать Карту Мародёров. – «Поттер и Блэк. Принесли мантикору на урок по Истории магии», «Поттер, Блэк, Люпин, Петтигрю. Навозные бомбы», «Бомбы», «Бомбы», «Бомбы», – он перебирал карточки. Точнее просто разбрасывал их. – Похоже мы были не очень–то изобретательны в двенадцать лет. О, а вот Рождественский Глациус, ха! Славное было время, – Сириус с некоторым усилием вытащил проверенный ящик с карточками из картотеки и бросил себе за спину, где уже и без того валялась куча хлама. Бесконечная бумага и противозаконные вещицы, изъятые у школьников, усеяли пол. Ящики картотеки, стола и комода были вывернуты, как будто во всем, что было заперто или спрятано, сработало заклятие Бомбарда. – Филч просто как пятнадцатилетняя пуффендуйка. «Дорогой дневник! Сегодня Поттер и Блэк снова залили мочу гоблина в мою чернильницу. Я пишу эти слова мочой и по моему лицу катятся слезы радости. Должно быть они меня любят!», – он залез поглубже в картотеку. – Готов поспорить, где–то здесь должна быть и фотография Сохатого в трусах. – Есть! – выкрикнул Джеймс. Сириус шарахнулся головой об ящик. – Что?! Над столом Филча показалась рука Джеймса с победно зажатым в ней куском пергамента, а затем и сам Джеймс с сияющей улыбкой, весь обмотанный супер–липким серпантином и паутиной, выбрался на свет. Стряхнув с карты пыль, он разгладил её и жарко поцеловал. Сириус на радостях вытащил палочку и оставшиеся ящики просто повзрывались в картотеке, уничтожая историю криминального прошлого нескольких поколений. – Ты уверен, что это она? – спросил Питер, но тут вдруг кусачие тарелки вырвались из коробки с наклейкой «Опасно» и принялись гонять Хвоста по кабинету. Джеймс бросил на него снисходительный взгляд, любовно поглаживая смятые страницы. – Хвост, это же я её рисовал, я знаю все её заломы, её я узнал бы даже по запаху, – Джеймс встряхнул рукой и посмотрел на часы. – Как твои носки, например. Впрочем, всё, надо убираться, – он ловко перепрыгнул через стол, оперевшись на столешницу ладонью. – Наша малышка, должно быть, уже добралась до Озера, – он коротко махнул палочкой, тарелки попадали и он поймал Питера за шкирку. – Я хочу посмотреть на неё перед тем, как чары выветрятся. Идем, Бродяга! Из коридора послышался оглушительный хохот, а через секунду счастливый Пивз ворвался в разгромленный кабинет. – Да, бегают–кричат, носятся–визжат! – заорал он, поднимая вихрь. Бумаги, покрывающие здесь каждый свободный пятачок, взвились в воздух. – Всюду вода и уху–ху–ху! – он собрал бумаги в кучу и вскинул в воздух. – Огромная драконья какашка гуляет по Хогвартсу, муа–ха–ха–ха–ха–а–а!!! – Пивз издал губами громкий отвратительный звук. – Драконья какашка, говоришь? Надо же! Откуда она только взялась? – Джеймс толкнул загоревшегося Сириуса к двери, Питер, оскальзываясь на бумаге, бросился следом. – Мы, наверное, пойдем на неё полюбуемся. А ты здесь закончи, Пивз, – добавил он, уже держась за ручку двери. – Кабинет в твоем распоряжении! – и Джеймс захлопнул дверь, отсекая зверский хохот полтергейста.
Пока Мародеры занимались вызволением Карты, в холле собралась вся школа. Хрень тем временем сползла вниз и теперь несколько этажей, все коридоры, пол и лестницы были заляпаны её зловонным склизким следом, один вид которого вызвал у Филча затяжную истерику. Оказавшись в холле, Хрень заблокировала вход в большой зал и все ученики, которые не успели туда попасть, столпились в холле вместе с преподавателями. Последние изо всех сил пытались усмирить разбушевавшуюся драконью какашку чарами, в то время как Филч носился вокруг неё со шваброй, как с боевым копьем. Джеймс, Сириус и Питер, которые наблюдали за происходящим, опираясь на перила главной лестницы наверху, слышали, как Слизнорт визгливо призывает кого попало поразить «чертову штуку». Джеймсу бросилась в глаза группка гриффиндорцев с разных курсов. Они стояли чуть поодаль от бушующей толпы героев с палочками наперевес и просто от души ржали над происходящим. Среди них был и Ремус. Он был без мантии, в школьном свитере и с закатанными рукавами, стоял, обхватив себя руками рядом с Мэри и Фенвиком, смеялся и выглядел совсем как раньше. Свесившись ниже, Джеймс разглядел в толпе мелькание рыжих волос, хлопнул Сириуса по плечу и, стараясь не потерять Лили из виду, сбежал вниз. – Воруете зелья, мисс Эванс? – Джеймс незаметно подкрался к Лили. Она от неожиданности подпрыгнула и порывисто оглянулась, хлестнув волосами. – Джеймс, ты... – она посмотрела на него и прыснула. – Что? – рука Джеймса машинально взлетела к волосам и он нащупал там остатки волшебного серпантина. Джеймс попытался отлепить их и чуть не выдрал себе клок волос. Лили освободила его заклинанием. – Оно у тебя? – нетерпеливо спросил Джеймс, отряхиваясь от пыли и пауков. – Да. Но здесь не отдам, здесь слишком много глаз, – прошептала Лили и в этот момент Хрень вдруг издала рев, похожий на рев забитой канализационной трубы и ломанулась в запертые школьные двери. После этого показалось, что в дверь попала гигантская навозная бомба. За криками и смехом школьников послышался обреченный вой Филча. – Черт возьми, она получилась даже лучше, чем я ожидал. Все–таки не зря я добавил великанью мо... – Она только что сожрала Уоррингтона, Гидеона и Северуса. И выросла сразу на пять футов. Джеймс заржал. – С ними же ничего не случится? – Лили сдвинула брови и наклонила голову набок. – Джеймс? – Эванс, это, конечно, будет очень весело, если Нюниуса сожрет гигантское дерьмо, но я планировал разобраться с ним по–другому, – Джеймс оглянулся наверх, на площадку второго этажа, откуда за происходящим наблюдал Сириус. Джеймс махнул ему. Тот прицелился и пальнул в Хрень контрзаклятием из книги Альфарда. Хрень замерла на долгие несколько секунд, а потом вдруг заколыхалась и пошла волнами. Толпа замерла. – Осторожно, она сейчас взорвется! – истерично закричала какая–то девчонка из Когтеврана и все кинулись врассыпную. В этот же момент Хрень вдруг неустойчиво качнулась, а затем в ней как будто что–то взорвалось и она извергла поток грязи, вместе с которым на свет вынесло незадачливых героев Хогвартса. Пару секунд они барахтались как очумевшие рыбины в своих намокших мантиях, пока к ним не кинулись учителя и друзья. Хрень же уменьшалась и уменьшалась, пока не сравнялась размером с лукотрусом. Кто–то из учеников попытался поймать её, но она шмыгнула сквозь толпу (все испуганно расступились) и резво поскакала к задним дверям, через которые вырвалась на мост и дальше — в сторону выхода к лесу. Всё как будто застыло, только Филч квохтал от ужаса, стоя в куче склизкой грязи. – Этот мир все равно не может стать дерьмовее, – вздохнул Джеймс. И все заржали.
* * *
Вечером в гостиной Мародеров чествовали как героев. Школа, замучанная плохими новостями, войной, а теперь и угрозой Проклятия, как никогда нуждалась в небольшой паузе, которой стало появление Хрени, и Гриффиндор, как никто другой постарался «выжать из этой паузы всё дерьмо!», как сказал Джеймс, когда вместе с Сириусом и близнецами притащил из кухни целую кучу еды. – ...а потом что–то ка–ак пизданет! Слизнорт с утра какой–то нервный был, я думал он просто обосрется от страха, когда она хреновина заревела! – орал Фенвик, обливаясь тыквенным соком пополам с огневиски. – По–олный пиздец! Вы просто гении! Чертовы! Гении! Бумажные стаканы столкнулись, проливая огневиски, сливочное и магловское пиво, сок и медовуху на руки и пол. Все засмеялись. – Гении?! Вы знаете, каково мне пришлось?! – взревел Гидеон, раскрасневшийся и взъерошенный после душа, в котором провел почти целый час. – У неё в желудке воняет как в самом древнем сортире всех времен! И этот ссыкливый пиздюк Уоррингтон начал плакать и звать свою матушку! Матушку, черт возьми! – он фыркнул и отпил из своего стакана. – Ой, а вы слышали, как Макгонагалл отчитала Слизнорта?! – встрепенулась Лили. Раскрасневшаяся, веселая, она сидела на спинке дивана вместе с остальными девчонками. – Бе–едный Сли–изнорт! – протянул Джеймс, сунувшись к ней. Лили со смехом оттолкнула его. – Она сказала, что тысячу раз просила его лично ликвидировать волшебные зелья после уроков, а не сливать всё в канализацию! Они правда решили, что во всем виноваты зелья в канализации! Ой, подождите... – Лили прижала пальцы к губам и посмотрела на Джеймса. – Так и есть! Все снова заржали, Джеймс засосал её, но их веселье прервал неожиданный крик Сириуса, появившегося из портретного проема. – Эй, народ, у нас гости! – он ввалился в гостиную и втянул за собой за руку Роксану. – Пива нам! – Слизеринцам не наливаем! – развязно сообщил Фабиан. Его голова была обвязана гриффиндорским галстуком, он обнимался с Главной Бутылкой и уже был порядком навеселе. – Полегче, Парень со Шрамом! – крикнула Роксана, сбегая со ступенек. – Я сейчас так хочу выпить, что готова ради этого сделать себе такой же, как у тебя! Сделать?! – она схватила со стола нож. Фабиан снисходительно улыбнулся. – Принимается. Добро пожаловать в Гриффиндор! – сказал он, плохо скопировав тон Почти Безголового Ника и несолидно рыгнул. – Прошу прощения, леди. Где ваш кубок? – Нахуй леди, – Роксана нетерпеливо протянула ему бумажный стакан. – Кстати, если кому–то мешает эта штука, сделаем так, – Сириус распутал узел у Роксаны на шее и со свистом сорвал с её шеи галстук. Роксана сверкнула глазами, Сириус коварно улыбнулся. – Бродяга сменил гриву на чешую! – возмущенно завопил Джеймс, когда Сириус повязал её галстук себе, вместо красного. Джеймс указал на него через всю гостиную, взобравшись на спинку дивана и гостиная недовольно загудела. – Заткнитесь и просто признайте, что мне идет этот цвет! – перекричал их Сириус, падая в свое любимое кресло. Роксана с красным галстуком в волосах, прямо как у Фабиана (Сириусу было лень завязывать его ей как следует), подошла к нему с двумя стаканами пива и Сириус потянул её к себе на колени. – Эй, у кого есть колдоаппарат? Сфотографируйте нас и пошлите снимок моей матушке! – Блэк–слизеринец? – Гидеон поморщился. – Полная хрень! – За Хрень! – опомнился пьяный Фабиан и все с криками поддержали тост, вскидывая кубки и бумажные стаканы. – Эй, Мэри, – Джеймс подошел к ней со своим стаканом, когда Мэри болтала с подружками с шестого курса. При виде капитана сборной её подружки затрепетали. Мэри — почти нет. – Чего тебе, Поттер? – как можно более равнодушно спросила она. Джеймс за локоть отвел её в сторонку. Мэри возмущенно вырвала руку из его пальцев. – Ты видела Люпина? – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – ощетинилась она. – Ну вы же с ним все время занимаетесь вместе, – Джеймс дернул плечом. – Занимались. Теперь не занимаемся. И не общаемся. Если ты не заметил, он вообще почти ни с кем не общается, – не удержалась она. – Заметил, – мрачно буркнул Джеймс и, видимо посчитав её безнадежным источником, развернулся, чтобы уйти. – Ой, да наверху он! – не выдержала Мэри. – Сидит там как сыч после ужина. – Спасибо, – удивился Джеймс. Мэри пожала губами — вроде как улыбнулась. Джеймс подумал, что это хороший знак. – Не знаешь, как там Дирк? – спросила вдруг она и принялась тереть ладони большими пальцами. Джеймс знал, она делает так, когда нервничает. – Меня к нему не пускают, мадам Помфри говорит, что это проклятие очень заразно. Я хотела увидеть его, но... Джеймс моргнул. – Отлично, – выпалил он. – То есть, ему, конечно, не так хорошо, как могло быть, но он не такой уж слабый, и мадам Помфри говорит, что он скорее всего выкарабкается. Ты не волнуйся, Мэри, мы ещё все вместе размажем слизеринцев в мае. Мэри вздохнула. – Я слышала сегодня днем у Майзи Эверхарт из Когтеврана тоже была кровь из носа. Её забрали в крыло, а потом сразу отправили в Мунго, потому что остановить кровь так и не смогли, – она натянула рукава и обхватила себя руками. Джеймс весь похолодел. – Я.. боюсь, Поттер. Джеймс даже дернулся, чтобы обнять её, но что–то его удержало. – Мэри, с тобой ничего не случится, – серьезно сказал он. – Они найдут лекарство, этот мудак может быть и гений, но всех он не переиграет. На нашей стороне тоже есть гении, так что... В этот момент кто–то из близнецов сделал музыку погромче и все затопили танцпол. Джеймс ухватился за возможность. – Пойдем, Мэри, – крикнул он, силясь перекричать орущего Элвиса. – Не думай о плохом! Он потанцевал с ней примерно полминуты, а потом передал кому–то из шестикурсников и поскорее разыскал Лили. Из–за слов Мэри ему и самому стало муторно на душе, но у Лили было прекрасное настроение, она смеялась, танцевала и не выглядела ни капельки проклятой, так что у него отлегло от сердца. Потом, когда все устали танцевать, в гостиной выключили свет и те, кто не разошелся по углам и креслам, сели играть в карты на раздевание. Когда выпало Джеймсу, он резво взобрался на стол и под дружный свист и улюлюканье принялся стаскивать с себя свитер, крутил его над головой, а за три сотни галлеонов пообещал снять всё остальное. Конечно, никто бы не заплатил — кроме Сириуса. Он не упустил случая подначить Джеймса, а тот, хлебнув огневиски, взял и принял вызов. Действительно снял всё, даже очки. Хотя все были такие пьяные, что на следующий день вряд ли вспомнили бы и это танец, и тот, который Джеймс в отместку потребовал от Сириуса и Роксаны, которые весь вечер не вылазили из своего любовного кресла. В ответ эти двое станцевали медленное парное раздевание, правда не такое откровенное, как у Джеймса, но джазовое и очень горячее. Вот только не вся гостиная наблюдала за происходящим с удовольствием. Алиса Вуд с нескрываемой завистью следила за тем, как время их «танца» школьная рубашка стекла с плеч Роксаны под руками Сириуса. А Марлин Маккиннон встала и вышла из комнаты, когда Роксана грубо и резко рванула рубашку на Сириусе, и все восторженно загудели при виде новой татуировки на его спине. Фабиан, немного помедлив, потянулся следом за ней, бросив на Блэка враждебный взгляд. Под конец танца эти двое ещё и сладко поцеловались взасос, вызвав бурю восторга у возбужденной публики. А потом настолько незаметно убрались из гостиной, что это, конечно же, будет предметом обсуждений во всех девчачьих туалетах ещё очень долго. И спальнях, потому что вслед за ними так же незаметно исчезли Джеймс и Лили. Питер тоже исчез в тот вечер. Но этого действительно никто не заметил.
Розмерта стояла, облокотившись на барную стойку, подпирала голову кулачками и скучающим взором скользила по переполненному залу. Сегодня был, пожалуй, самый долгий и нудный день в её жизни. «Три метлы» были заполнены стариками да школьниками, а из интересных, молодых и неженатых была только небольшая компания охотников в углу, но они были так заняты беседой и горячим грогом, что не обращали на Розмерту никакого внимания... – Одно сливочное пиво, пожалуйста! – бородатый волшебник был так занят своей газетой, что даже не взглянул на барменшу. Розмерта недовольно грохнула на стойку кружку пенистого напитка, волшебник забрал заказ и ушел, а Розмерта вернулась в изначальное положение и сладостно вздохнула, взглянув на плечистую фигуру одного из охотников. Сейчас он сидел спиной к ней, но Розмерта знала, что у него рыжеватые волосы, мощная челюсть, светлые глаза и... Словно почувствовав её взгляд, охотник встал, отодвинул стул, развернулся и пошел между столиками. Розмерта оживилась, машинально поправила волосы, выкатывая колесом свою – дай Мерлин каждой – грудь. Охотник чуть улыбнулся, взглянул ей в глаза и...свернул в туалет. Розмерта сердито фыркнула, отвернулась, шлепнула на стойку потрепанный дамский романчик «Опасный охотник» – последний из серии дамских романов Риты Скитер, вышедший следом за нашумевшими книгами «Аромат Амортенции» и «Салазар Страстный», и уткнулась в книгу. Делать все равно было нечего, так что она погрузилась в чтение.
«Его трепещущий гигантский снитч порхал рядом с её разгоряченным телом, желая быть плененным. И тогда Сильвия схватила его, схватила со всей горячностью, которая кипела в её саламандровой крови, с жадностью обхватила пульсирующую плоть горячими губами. Джильберт застонал, как раненый штырехвост и...»
Звякнул дверной колокольчик. Розмерта машинально вскинула взгляд и увидела, что в трактир вошел новый клиент – высокий красивый парень в кожаной куртке. Её скуку как рукой сняло. Вот, кто всегда первым делом смотрит на неё! Вот, кто никогда не пройдет мимо! И точно – окинув зал беглым взглядом, Сириус разглядел её, улыбнулся так, что наверняка на него запали сразу все, сидящие за столиками школьницы и направился к ней, Розмерте! Она расцвела навстречу новому гостю...
«Она улыбнулась ему, чувствуя себя наливным яблоком, готовым сидром потечь по...»
Розмерта коротко тряхнула головой и уперлась в стойку широко расставленными ладонями. – Здравствуй, красавица, – вкрадчиво молвил Сириус, облокотившись на стойку со стороны зала. – Здравствуй, разбойник, – кокетливо молвила Розмерта в ответ. – Как идут дела? – взгляд Сириуса привычно и приятно заскользил в её глубоком вырезе – словно ниточка. – Да как они могут идти? Налей да налей, стою тут как бочка с пивом. Хоть бы кто на свидание позвал! – Я бы выпил тебя до дна, – улыбнулся Сириус, невзначай поглаживая её по руке тыльной стороной пальцев. – Досуха. Розмерта довольно порозовела и опустила ресницы. – Скажешь тоже... – она плавным жестом отняла руку и многозначительно дернула золотую цепочку, висящую на её красивой шее. – Интересная штучка, – глядя ей только в глаза, Сириус потянул за цепочку и вытащил золотой кулон из его горячего ложа. – Откуда? – Подарок, – похвасталась Роуз. – Да ну? И кто же это у нас такой щедрый? – Сириус щелкнул большим пальцем, подкидывая кулончик. – Один избалованный богатый мальчишка, которого я никак не могу спровадить, – Розмерта уже было совсем наклонилась к нему, намереваясь подарить нахалу поцелуй, но тут её позвали из зала – и не кто-нибудь, а именно тот, рыжий охотник. – О, надо работать! – переполошилась она, демонстративно расстегнула пуговку на блузке, поправила свои пышные прелести, взбила волосы и, подхватив поднос, обошла стойку. – Вейла, – прищелкнул языком Сириус. – Да, – прищелкнула языком Розмерта, напоследок провела ладошкой по его колючей щеке и отправилась в зал, кокетливо поводя задиком. Сириус усмехнулся, проводив её бедра взглядом, но тут вдруг среди темных мантией и темных волос мелькнула белизна и он обо всём забыл. Он навалился на стойку, стащил из бара Розмерты пару бутылок сливочного пива и направился в зал, радуясь, что Малфой сидит к нему спиной и не может сбежать. Да, она сидела к нему спиной. У неё были чертовски маленькие плечи и даже грубая кожаная куртка не делала их больше. Целовать их.. И узкая спина. Влажная, солёная от пота.. И длинные белые волосы, лежащие на этой спине. Наматывать их на руку... Даже когда Сириус видел всё это издалека, чувствовал эту чертову лихорадку. Горячий озноб. И этот озноб усиливался, когда он был рядом с Малфой. Но только в такие секунды Сириус чувствовал себя хорошо. Конечно, Сириус прекрасно знал, что всё это означает и что с ним происходит. Не зря же говорят, что секс всегда всё усложняет. Конечно, усложняет! Но люди падки на кайф. Простой кайф можно получить и постояв минут пять под душем, но ни одна дрочка, пусть даже самая лучшая, никогда не сравнится с тем бешеным адреналином который дает полноценный секс. Добавьте к этому адреналину малейшую симпатию – и зелье Другой Человек заберется вам под кожу и ударит по голове похлеще любой наркоты. Потом, со временем придет понимание, что таких зелий в мире не счесть и у каждого свой вкус, так что глупо всю жизнь торчать на одном. И тогда оно отпустит. Но сначала усложнит жизнь. И с этим Сириус научился справляться. Но вот что делать, если вместо малейшей симпатии – эта Гребанная Непонятная Хрень, которая поднимала дыбом волосы на его руках, когда он просто думал о Роксане Малфой или видел её за овсянкой в Большом Зале? Это зелье опасно, как жидкая тентакула. Оно может его убить. Но он уже на него подсел.
Сириус подошел ближе.
На столе перед Роксаной лежал её плеер – точнее его печальные останки, соединенные какими-то нитками и деталями. Сама Роксана сидела, ссутулившись и уперевшись одним локтем в стол – зажатая между пальцев сигарета истлела почти до половины, но Малфой явно ничего не замечала. Напряженная мыслительная работа словно покинула её голову и теперь сгущалась над столиком как гроза... – Привет, – хрипло произнес Сириус, одновременно ставя на стол пиво и наклоняясь, чтобы поцеловать Роксану. Она сердито увернулась. – Пошел к черту! Сириус рассмеялся. – Да ладно. Ты всё ещё дуешься? – он уселся на свободный стул напротив. – Это уже становится смешно. – Смешно, – эхом отозвалась Роксана, ковыряя искрящейся палочкой в плеере. Она не смотрела на Сириуса, но ему до черта хотелось, чтобы посмотрела. С ней случилось что-то. Малфой и раньше была ничего, а за последнюю неделю она как-то похорошела. Нет, не так. Она стала просто охуительно хороша. Он услышал слабый треск – Патрик, которого Малфой теперь всюду таскала с собой, сидел и жрал салфетки и зубочистки, источая тепло, словно маленький обогреватель. – Тебе нахуй смешно, а было бы тебе смешно продуть, когда игра была уже фактически в кармане? – резко спросила Роксана. – Понимаешь, в кармане! Мы выигрывали и все это видели! – Вы продули и давай об этом забудем. Ты ещё скажи, что тебе до черта важно поддерживать имидж твоего гребанного факультета, – поддел её Сириус. Какое-то время Роксана молчала, тыкая палочкой в части плеера – на глазах у Сириуса они срастались и распадались, как пазлы. – Нотт опять пытался заговорить сегодня насчет помолвки, – вдруг тихо сказала она и устало откинулась на спинку стула. Наконец-то посмотрела Сириусу прямо в глаза. – Ты его послала? – Сириус отпил из своей кружки, не отпуская её взгляда. Они часто так делали. Говорили об одном, думали о другом, чаще всего об одном и том же. Он хотел бы сказать ей, что отсчитывает минуты до наступления ночи, когда они смогут закрыться в её комнате, но не говорил, потому что знал – она думает о том же. – Я врезала по нему Конъюнктивитиусом, – она пожала плечами. – Почему не сказала мне? – А зачем? – Я бы с ним поговорил. – Нет нужды. – Ты боишься? – Меня не надо опекать! – вспылила она. – Остынь, вейла, у тебя глаза желтеют. Роксана в ужасе схватила кружку с пивом и погляделась в железный ободок, как в зеркало. Сириус засмеялся с хрипотцой, а Роксана вдруг взяла и плеснула в него из этой кружки. Плеснула бы, если бы он вовремя не выхватил палочку. Но посетители все равно перепугались. – Что у вас тут? – Розмерта замерла у их столика, бросив короткий, взгляд в сторону Роксаны, которая потряхивала мокрыми руками – все салфетки давно сожрал её любимец. – Ещё одно пиво, Рози, – посмеиваясь, сказал Сириус.– И... ты завтракала сегодня? – он повернулся к Роксане. Молчание. – Роксана, я задал вопрос, – Сириус наклонился вперед и не заметил ещё одного, но уже совершенно другого взгляда, которым барменша наградила слизеринку. – Похер, Блэк, делай, что хочешь, – отрезала Роксана, снова склоняясь над своим плеером, когда смогла наконец высушить руки. – Сделай нам хорошо, – Сириус снова повернулся к Роуз и поцеловал её руку. – Есть в округе хоть одна женщина или девушка, которую ты не трахал? – сварливо поинтересовалась Роксана, когда Розмерта ушла. Сириус пропустил её вопрос мимо ушей. – Что ты пытаешься сделать с этой несчастной хреновиной? – спросил он, когда Роуз принесла им ещё сливочное пиво и свой знаменитый яблочный пирог. – По– моему ему просто надо устроить достойные проводы. – Заткнись, а? – Роксана вдруг психанула и швырнула волшебную палочку на стол. Сыпанули искры. Патрик в ужасе спрятался за кружку Сириуса и из неё сразу же повалил пар. – Ладно, ты прав. Какого черта я мучаюсь, понятно же, что его не спасти, – и она сунула в рот здоровенный кусок пирога. Пару минут Сириус смотрел, как она уныло жует и скорбно поглаживает пальцем пустой корпус своего странного прибора. В голове у него вертелась какая-то мысль, какое-то важное имя, которое он никак не мог поймать. А когда поймал, его вдруг захватил такой энтузиазм, что он вскочил со стула. – Идем! – он бросил на стол пару монет. – Куда это? – Спасать твоего монстра!
– Этот парень – вроде как мой племянник. Лет пять назад он женился на Молли Пруэтт, может слышала – Уизли, Артур ? – Нет, не слышала. Но о Молли знаю, маменька хотела выдать её за Люциуса... давно. – Он повернут на маглах и всем, что с ними связано, этот Артур. Думаю, твою хреновину починит за пару дней... хотя... если честно, я такую штуку вижу впервые в жизни. Откуда она у тебя? – и Сириус толкнул дверь мрачного прогнившего насквозь заведения с кабаньей головой на вывеске. – Нашла у себя под дверью за день до того, как меня выслали в Норвегию. – Что, просто нашла под дверью? – Да. Мирон и Дон использовали кучу заклинаний, чтобы понять, как он работает, потом мы размножили чарами кассеты и... долгая история, – она отмахнулась и оглянулась по сторонам. И хорошо, что не заметила, как исказилось лицо Сириуса при упоминании о Мирона. Одно произнесение его имени этими губами он считал жестокой изменой и ничего не мог с собой поделать. Хорошо, что в это время дня в кабаке не было никого – если не считать парочки спящих пьяниц у окна, да бородатого владельца, который разбирал коробки за барной стойкой.
– Зем! – Сириус уперся в стол перед одним из пьяниц, потрепанным, но сравнительно молодым хиппи. На нем было столько всего разноцветного и нелепого, что он казался ожившей галлюцинацией. Причем довольно потрепанной – как будто слишком часто являлся в бреду какому-нибудь укурку. – Зем! Наземникус, твою мать! – Сириус толкнул его. Пьяница вздрогнул, открыл заплывшие глазки, а когда увидел, кто перед ним стоит, вдруг резво подскочил и в ужасе бросился через стол к выходу, опрокидывая стаканы и бутылки. Сириус оказался быстрее. Он схватил его за куртку, так что затрещала ткань, пара секунд борьбы, пара перевернутых стульев – и вот Сириус прижимает ошалевшего хиппи к стенке, держа его за грудки, а тот странно пищит и елозит по полу ногами. Самое веселое было во всем этом то, что второй пьяница после этой драки вдруг начал громко храпеть. – Ну, не узнаешь старых друзей? Хиппи моргнул и вдруг всё его лицо перекосила гримаса радости. – А-а-а... – задрожал в гусиной глотке хриплый голос. – С-си-и-ириус, малыш! – он икнул и напустил на себя серьезный вид. – Как здоровье дяди? Сириус встряхнул его так, что длинноволосая башка пьяницы треснулась об стену. – Ладно-ладно-ладно, передай ему, что я верну всё то золото. Всё то золото и этот чертов морто...мор... мотор, дементор его сожри... идет? – Я здесь не для этого, – Сириус отпустил его. – Надо чтобы ты передал кое что Артуру Уизли. Справишься – прощу тебе долг. В глазах Наземникуса мигом загорелось понимание. – Передам, отчего же не передать... – он потер грязными ладонями свою чудовищную, желтую рубашку под курткой. Выглядело так, будто он себя оглаживает. – А что..ик.. передать-то? Роксана переглянулась с Сириусом и протянула ему сверток с остатками плеера. – Вот! – Сириус поднял сверток и глазки хиппи уставились на него. – Не справишься, упырь, потеряешь, утащишь и толкнешь – я найду тебя и сделаю из твоих кишок подтяжки, – то, что он говорил всё это так вкрадчиво и нежно пугало даже больше, чем сама угроза. – Понял? – А почему просто не отправить по почте? – спросила Роксана, невольно почувствовав жалость к неизвестному пьянчуге. – Вот! Дельное замечание, юная ле..ик!..ди, – вставил свой кнат Наземникус. Роксана наградила его взглядом, полным отвращения. – Потому что после взрыва автомобильного мотора жена Артура вскрывает всю почту, а он прячет от неё свою мастерскую, – пояснил Сириус, ввинчиваясь взглядом в глаза Наземникуса. Выпустив его, он бросил ему сверток. – А заказы теперь получает через это вот дерьмо. – Ну я ведь уже извинился... – захныкал Наземникус. – Ладно, черт с тобой, – Сириус вдруг хлопнул его по плечу, так что бедолага весь задрожал. – Посылку доставь, а больше от тебя ничего не требуется...хотя... – когда пьяница уже собрался уйти, как вдруг Сириус сжал ткань куртки у него на плече и удержал. – У тебя ещё есть? – тихо спросил он, быстро оглянувшись на бармена. Роксана нахмурилась, уловив какой-то хищный отблеск в серых глазах. – Ну есть немножко, – жалобно отозвался хиппи, обнимая свою сумку. – Но я для себя... Сириус вытащил из– за пазухи мешочек галлеонов, раскрыл его и принялся медленно выкладывать монеты на стол – до тех пор, пока Наземникус не сдался. – Ну ладно-ладно, держи... – он завозился и сунул Сириусу в руку какой-то маленький грязный пакетик. У Роксаны мурашки побежали по спине. – Пропади ты пропадом, Блэк... – Спасибо, старик, – Сириус оставил его сгребать со стола золото, а сам взял Роксану за руку и вытащил на задний двор кабачка. – Ты уверен, что ему можно доверять? – спросила она, глядя как Сириус возится с пакетом. – Да-да, я уверен, – он сорвал с кирпичной стены объявление о продаже метел и палочкой высосал из него воду и грязь. – Это марихуана? – дрогнувшим голосом спросила Роксана, глядя, как он скручивает из объявления сигарету. – Почти, – Сириус выругался, когда немного просыпалось на землю. – Высушенная фасоль тентакула. Черта с два достанешь здесь, но везде есть свои лазейки... – он подмигнул Роксане. – И часто ты?.. – Что? – Сириус на секунду взглянул на неё. – Нет. Но иногда по чуть-чуть... – он сунул сигарету в рот. – В последнее время в моей жизни как-то случается непозволительно много дерьма. Это позволяет расслабится. Не поможешь? Роксана молча щелкнула своей зажигалкой – любимой, металлической с британским флагом. Сириус придержал её руку, раскуривая, а потом затянулся и прислонился спиной к влажной кирпичной стене в объявлениях. Голова его откинулась назад, ресницы блаженно прикрылись. Он выпускал дым очень медленно, как закипающий чайник под чехлом выпускает пар. Роксана смотрела на него во все глаза. Сердце перескакивало через порядок ударов. Не открывая глаз, Сириус сделал ещё одну затяжку... а потом издал короткий – не то стон, не то ещё что-то, но от этого звука Роксану пробрали мурашки. Те самые, больные мурашки. От которых не был спасения. После них ей просто хотелось напасть на Сириуса. Он открыл глаза и лениво улыбнулся, глядя на неё. Зрачки у него были дохрена огромные. Глаза стали почти что чёрными. – Ты красивая, – сказал он. – А ты укуренный, – Роксана усмехнулась. Сириус протянул ей дымящуюся сигарету. Сладковатый дымок въедался в горло и небо. Довольно долго она не могла решиться и дрожала от негодования, глядя на сигарету, а Сириус тихо посмеивался над ней, так что в конце-концов она не выдержала, схватила её и сделала затяжку. Ожидала фейерверка, но ничего не произошло. Вот совсем. Может она испугалась и слишком быстро выпустила дым? – Дым... – повторила она вслух и посмотрела на Сириуса. Он смотрел на неё и у него подрагивали уголки губ. Смешное слово какое-то... Дым. – Что? – спросил Сириус и тут она прыснула. А потом и он. Что-то странное творилось. Но это было очень смешное слово. И чем дальше, тем смешнее оно становилось. Потом был дурман. Веселый, легкий, но всё же дурман. Голова заполнилась каким-то очень веселым, звенящим мусором. Они бродили по Хогсмиду, обнявшись и изо всех сил делали вид, что с ними всё нормально, но когда прохожие оборачивались на них, им все же не удавалось сдержать смех. На них смотрели так, будто они были опасными, их огибали по кругу, старались уступить им дорогу и потом долго оборачивались вслед.
Примерно так же на них смотрели в Большом Зале, когда они завалились в Большой зал, оба – в кожаных куртках, в обнимку. Ну, то есть как... Сириус обнимал Рокс за шею, такой она была маленькой, но это было даже удобно, потому что она обнимала его за пояс и их руки не соскальзывали и не уставали. Они могли бы ходить так вечно. У Сириуса с пояса свисала его любимая цепочка и била его о разорванные джинсы, Малфой была самой обычной, но её белые волосы всегда выглядели странно, так что смотрелись они вдвоем и впрямь как два фрика. Да и наплевать.
В какой-то момент на Роксану нашло. Она выхватила у Сириуса сигарету и бросилась наутек. Всё это нахальство сопровождалось её рассыпчатым смехом – тем самым, редким, заливистым смехом. Не все девчонки умеют смеяться так. Сириус бросился вдогонку. На глазах у вконец перепугавшихся прохожих, он ловил её, а она вырывалась и они дурачились как дети, пока наконец не ввалились в какой-то узкий проулок между двумя домами, где кроме них помещался разве что контейнер с мусором. Сириус прижал Роксану к стене, оклеенной всё теми же объявлениями о наборе рекрутов в отряды мракоборцев. Роксана все ещё посмеивалась, когда подносила сигарету к его губам. Смеялась, когда пыталась затянуться сама. Он и сам никак не мог избавиться от этой чертовщины. Да и зачем? В голове царила удивительная пустота. Малфой улыбнулась ему и Сириус почувствовал, как её пальцы заползают к нему под футболку под курткой. – Холодно, черт, – выдохнул он, невольно поджав живот и они засмеялись над этим. – Нет, нормально, оставь, – попросил он, когда она попыталась убрать замерзшие ладони и прижал их к себе покрепче. Её улыбка пропала, когда он прижался к ней сам, весь, вжимая её в стену. – Что, прямо здесь? – это просто ненормально, что у неё такой низкий и хриплый голос. Мурашки побежали по рукам и по ногам. – Я тебя хочу... ты знаешь это? – хрипло говорил он, оттягивая время до той секунды, когда они соприкоснутся губами. – Всё время хочу... После Дня Рождения он опять сбежал из её комнаты. Прямо посреди ночи – как только получил записку от Джима. Тогда было не до церемоний. А вскоре после возвращения Сириуса из Ипсвича, между ними всё же состоялся Разговор.
Тогда Сириус просто пришел к Роксане и заявил, что ему хреново и он хочет надраться в дрова. Джиму и без него было погано, а он дал себе слово, что друг никогда не узнает, как плохо было все это время ему, Сириусу. Его нельзя было назвать трусом, но, спускаясь в подземелья, он все же опасался, что за тот побег Малфой расцарапает ему рожу, или опять попытается вырвать парочку органов, но, выслушав его, она просто отложила свои дела и они вместе пошли в «Кабанью голову». Там Сириус попрощался с Карлусом и Дореей на свой лад, распив с Малфой на двоих целую бутылку огневиски. А уже потом, когда они снова лежали рядом на постели и пытались восстановить дыхание, Сириус выдал: – Какого черта мы делаем, Малфой? Они переглянулись. Она облизала губы – он почему-то запомнил это. – Не знаю. Но давай просто не будем давать этому определение? – Ты же понимаешь, о чем речь, да? – Да. Я не собираюсь бегать с тобой по вечернему пляжу, держась за руки и целоваться под луной, если ты об этом, – сонно и сердито пробормотала она, переворачиваясь к Сириусу спиной. – Поэтому заткнись и спи. И Сириус заснул. Впервые за эту сумасшедшую неделю он провалился в спокойный и глубокий сон. И они не обнимались и не нежничали в ту ночь. Просто спали рядом. Она прижималась теплой задницей к его спине, толкнула его разок во сне, и ещё стащила у него всё одеяло. А среди ночи, когда она перелезала через него, намереваясь сходить в туалет, вонзила ему коленку в живот. Но Сириус всё равно не ушел и на следующий день, когда он проснулся с адской болью в затылке и обнаружил у себя за спиной мирно спящую Роксану Малфой, она каким-то образом стала его другом.
Всё дело в том, что все девчонки в его сознании автоматически распределялись по пяти категориям, которые в свою очередь складывались в иерархию. И эта иерархия была, пожалуй, единственным крепким и нерушимым основанием в его непутевой жизни. Всё в ней было предельно просто. Был он, Сириус. И его категории: Давалки, то есть девушки, интерес к которым пропадал сразу же после первых двух-трех встреч. Подружки, чаще это был месяц-два отношений. Интерес к ним умирал в Сириусе медленнее и после этих отношений он часто ходил с расцарапанной физиономией. Друзья – там была Розмерта. Запертая дверь – за ней находилась Марлин. Сириус не вспоминал про эту категорию, но и никогда не забывал, что она есть. И, наконец, Сестры – те, на которых лежало неподъемным грузом Табу. Там были Лили и Алиса. Думая о Роксане, он осознавал, что она каким-то образом умудрилась втиснуться сразу во второй и третий вид. Что с этим делать, он пока не знал, но решил, что со временем все как-то само собой устаканится и она где-нибудь да приживется. А до тех пор решил просто об этом не думать.
– И что, мы будем заниматься сексом между мусорным баком и лужей? – спросила она, издевательски щекоча пальцем чувствительную точку чуть ниже его пупка. Они посмотрели друг на друга и снова прыснули. – В этом мире много грязи. Главное не пускай её сюда, – и он ткнул её в грудь. Ничего пошлого – всего лишь чуть ниже ключицы. – Где же мои шелковые простыни и свечи? – вздохнула она в его губы. – Потом – обязательно, – отозвался Сириус перед тем как провалиться в пропасть.
* * *
Регулус стоял у окна номера в борделе Хогсмида и наблюдал за целующейся парочкой внизу. Взгляд его был холоден и безучастен. Тонкие и бледные пальцы, чуть розоватые на костяшках – замерли на стекле. Ничто не имело значения для него сегодня... Ничто, кроме золотого приглашения на карточную игру с Меткой на обороте, которое сейчас лежало в его нагрудном кармане. Если он всё сделает правильно, а он сделает всё правильно, уже завтра на его руке появится Метка. А затем, очень–очень скоро Он коснется её своей палочкой и Регулус навсегда будет принадлежать ему. Это то, чего он всегда хотел. А то, что произошло в крыле совершенно неважно. Ошибки делают все. Он провел пальцами по стеклу. У него за спиной, на большой двуспальной кровати раздавалась всё та же пошлая возня, кто-то одевался и сопел. Регулус знал, что шлюха сейчас помогает Люциусу застегнуть пуговицы на манжетах или завязывает его ухоженные платиновые волосы в хвост. Регулусу вдруг стало по–родственному обидно и гадко за кузину Нарциссу, которая, наверняка делала то же самое в остальные дни. Чистокровная ведьма и грязная шлюха. Мраморная Даная и деревянная кукла. Внезапно раздалось шлепанье босых ног по полу и – наконец-то – хлопанье двери.
– Нам обязательно было приходить сюда? – спросил Регулус, едва за девушкой закрылась дверь. – Да, обязательно, – голос у Малфоя препротивный – льется как то же белое вино, которое он сам сейчас разливает по стаканам. – Это единственное место, где нас никто не подслушает и где мы можем спокойно всё обсудить. Кстати, если угодно – могу посоветовать парочку превосходных ведьмочек... и не только... ведьмочек. Нотт, сидящий в кресле у камина, громко и презрительно фыркнул. Его глаза уже почти что пришли в норму – краснота спала, только вот слезы все ещё лились из них потоком. Прямо как в ту ночь, когда Эйвери не вернулся из леса. – Я скоро женюсь, – лениво процедил он в ответ на предложение Люциуса и тот удовлетворенно кивнул. Потому что это была проверка. Регулус знал, что Нотт женится на сестрице Люциуса этим летом. – Ну а ты, Регулус? Насколько мне известно, ты ещё ни с кем не... помолвлен? Поверь мне, эти девушки знают свою работу. – Это гадко, – отозвался Регулус, следя за тем, как двое людей внизу, одним из которых был его родной брат, сосутся, как две пиявки. – И мерзко. Я вволю насмотрелся на своего отца и брата, которые только и делают... – он отвернулся от окна и внимательно взглянул Малфою в глаза. – ... что путаются с кем попало.
На лице Малфоя промелькнуло плохо скрываемое бешенство, с которым он, впрочем, очень быстро справился. Но Регулус уже сделал ход. По его лицу он понял, что Малфой знает, с кем связалась его сестрица. А теперь Люциус догадался, что об этом известно и Регулусу. Подумать только: знание одного маленького бесстыдного секрета способно превратить тебя из пешки в воинственного офицера. И столкнуть нос к носу с белым королем. А вот если бы Малфою стал известен его, Регулуса, секрет о том, что произошло в крыле, то от Регулуса осталось бы мокрое место. И ни службы у Темного Лорда, ни почестей, ни Чёрной Метки.
– Ну что же... раз вы не желаете развлекаться, тогда перейдем прямо к делу? – Люциус накинул темный шелковый халат поверх рубашки и брюк и сел в самое удобное и мягкое кресло, жестом приглашая своих гостей присоединиться к нему. Регулус взял стакан и сел, хотя пить ему пока что было нельзя. Словно прочитав его мысли, Люциус сказал: – Для начала я предлагаю тост за успешное выздоровление нашего юного друга, – и он салютовал Регулусу. – Твоё, Блэк, конечно. Мы все рады, что ты всё-таки остался жив, – и он отпил, метнув напоследок заточенный взгляд в Нотта. Слизеринец засопел и так крепко сжал стакан, что вино в нем заплескалось. – За мной хорошо ухаживали, – едва слышно молвил Регулус и сделал крошечный глоток. – Я уже говорил, Люциус... это вышло случайно! – прорычал Нотт, не слыша его. – Этот Поттер... – Я смотрю, из–за этого Поттера у нас слишком много проблем в последнее время, – медленно проговорил Люциус, наклоняясь вперед. – То он, якобы, случайно узнает о нашем Клубе, то лезет в лес именно тогда, когда участники проходят испытание, то спасает грязнокровку... теперь он увидел твою Метку... – Малфой улыбнулся, не сводя с Нотта бледно–серых глаз. – Кстати, откуда эта информация? Он, что, припер тебя к стенке? Нотт побагровел от злости. – Нет! Этот его... дружок-жирдяй, которого ты притащил в нашу компанию, он сказал, что Поттер уже рассказал о моей Метке своим дружкам. Они ему пока не верят, но... – Значит тянуть нельзя. Сделаешь татуировку, Нотт, на другой руке. И постарайся сделать так, чтобы кто-нибудь из дружков Поттера её увидел. – Я не собираюсь покрывать своё тело росписью только потому... – Если я сказал, что ты это сделаешь – значит ты сделаешь, Като, – шелковым голосом молвил Малфой, легонько улыбаясь. – И не смотри на меня так. Будь ты осторожнее, всего этого можно было бы избежать. – Кто бы говорил об осторожности! – выпалил Нотт. – Сам-то не очень заботишься об осторожности, когда трахаешь шлюх, а, Малфой? Люциус чуть приподнял брови. Регулус почувствовал какое-то странное дуновение – словно гигантский хищник метнулся у него перед носом. Даже захотелось отпрянуть и спрятаться куда-нибудь. Но Малфой всего лишь поднял брови. А Нотт замешкался, а потом просто опустил взгляд и отпил из стакана. – Эта девочка открывает рот только по моей команде, – произнес Малфой после этой небольшой, но крайне неприятной паузы. – Провинциальные шлюхи куда умнее и расчетливее столичных. Они понимают, что за молчание можно получить куда больше, к тому же иметь шлюху здесь, куда безопаснее, чем в Лондоне, где все бордели давно находятся под опекой Министерства. – Ты знаешь это, потому что сам их и опекаешь, – задумчиво вставил Регулус, разглядывая золотистые переливы вина в узорчатом, граненом стакане. – Как здоровье Нарциссы? Что-то дрогнуло в красивом, ухоженном лице. – Прекрасно, – сухо ответил Малфой. – Вернемся к главной теме нашей встречи. Ты, Нотт, возможно, забыл, но ты не просто глава нашего Клуба. В твои обязанности входит не только пить пару раз в месяц огневиски, играть в карты и водить весь Клуб сюда. На тебе лежит ответственность, – тонкий белый палец отделился от стакана и указал на сидящего напротив юношу. – Ты в ответе за будущее нашего общего дела. И когда ты ставишь под угрозу себя, ты ставишь под угрозу всё наше дело, ты понимаешь, что это значит? – Как будто Темному Лорду есть дело до нашего Клуба! – Представь себе есть. Темный Лорд заинтересован в том, чтобы его окружали подготовленные, проверенные люди. Также как старик воспитывает в этой школе выводок будущих мракоборцев, ты, Катон Нотт, с подачи нашего Лорда воспитываешь будущих Пожирателей и в какой-то степени от тебя ожидается не меньший результат, чем от Альбуса Дамблдора. Регулус усмехнулся, глядя в стакан. – Не всем удается справиться с нагрузкой, – прорычал Нотт и его слезящиеся глаза вдруг заслезились ещё больше. – Не всем это удается, Малфой! – Если ты намекаешь на своего дружка, то он просто идиот и получил по заслугам, – Люциус легкомысленно взмахнул рукой. Манжет его рубашки упал и Регулус заметил Чёрную Метку. Зависть, детская и острая, прошила его сердце. – Конечно, мы не какой-нибудь пошлый школьный Клуб, где ради членства надо пробежаться голым по территории или нарядить памятник. Здесь всё гораздо сложнее, нам приходится ломать себя, прикладывать усилия, брать себя в руки. И всё потому что слабым и трусливым не место в его рядах. Люциус приложился к стакану с вином, Нотт отвернулся к окну, изо всех сил сдерживая себя, а Регулус вдруг вспомнил, как тряслась рука Эйвери в тот самый, решительный момент, когда он должен был произнести заклинание. А потом вспомнил свой «первый раз». Глаза рыжей девчонки, на которую он направил свою палочку. Его палочка тоже дрожала. А потом он взял себя в руки. Но выражение этих глаз невидимая сила уже выжгла у него в душе. И теперь это обугленное место навсегда останется с ним. Следующая смерть уже не обожжет его так, но углубит первый ожог. А на последнем этапе у него на руке наконец-то проступит Черная Метка и ритуал будет завершен. Просто и красиво? Да. Регулус верил в это ритуал, верил в их общее дело, верил в то, что всё правильно. Сам по себе он не имеет значения, он всего лишь придаток могучей системы, которая призвана очистить мир от грязнокровок. Это то, чего он всегда хотел. Он – верная, идеально отточенная деталь. Люциус совершенно прав. Если ты не умеешь обточить себя так, как это нужно Лорду – то тебе попросту нечего делать рядом с ним.
«Ты кричал. Говорил, что не хотел...»
Он прижал стакан ко лбу.
– ...и покончим с этим, – Люциус хлопнул ладонями по кожаным быльцам своего кресла. Нотт потер лицо. – Регулус! – Малфой повернулся к нему и он поднял голову. – Как я понял, ты выиграл в прошлую пятницу и теперь приступаешь ко второму этапу? Регулус закивал, с готовностью выпрямляясь в кресле. – Уже знаешь, кто тебе достался? Он переглянулся с Катоном. Имя застряло у него в горле. – О– о, я знаю, это непросто, – Малфой сделал вид, что посочувствовал. Странное дело, но чем неприятнее становился этот человек, тем сильнее нравился и тем больше хотелось нравиться ему. – Но ты уже справился с этим один раз, значит и во второй не составит тебе труда. Ты уже решил, как выманить птичку из клетки? Нет? У меня есть одна мысль... думаю она вам... В дверь вдруг постучались и в номер вошла шлюха Люциуса – черноволосая ведьма в красном, шелковом халате до пола. Она была бы довольно мила, встреть её Регулус на улице, но от одной мысли, что эта грязнокровка предназначается исключительно для секса, Регулус испытал неловкое возбуждение и постарался сразу отвести от неё взгляд. – К вам пришли, мистер Малфой, – голос у неё оказался под стать внешности, тихий и нежный. – Мистер Мальсибер, мистер Снейп, мистер Уорринтон и мистер Петтигрю.
Регулусу не нравился этот парень. Не нравилось, что Люциус пустил его в их компанию, где ему было не место, не нравилось, что он вечно так жадно набрасывается на еду и выпивку, вечно пытается всем угодить и пускает слюни, когда Мальсибер рассказывает о своих бесчисленных новых метлах. Питер Петтигрю был не их поля ягодой. Он им завидовал и это было видно невооруженным глазом. Он завидовал их деньгам, положению, их будущему. И почему-то по– идиотски верил, что если его приняли в их компанию, то значит и на него в один прекрасный день прольются все эти блага. Просто поразительно, до чего тупыми бывают полукровки. Хвала Мерлину, он сам не такой. В дверях Петтигрю смущенно отшатнулся от малфоевской шлюхи, оглядываясь на неё, вошел в комнату, врезался в хрупкий столик у двери и чуть не сшиб стоящую на нем вазу. Регулус закатил глаза и отвернулся, чтобы не видеть всей этой возни. Люциус, наоборот следил за ним очень внимательно. Нотт здоровался с парнями. Обернувшись к сидящим в номере, Петтигрю стащил с головы вязаную шапку, куртку и прошел, приглаживая волосы. Раньше он очень боялся Люциуса. А потом почему-то поверил в то, что интересен ему и что Малфой вовсе не так страшен, как кажется. Глупая грязнокровка. Все чистокровные опасны! А Малфой в два раза опаснее и ядовитее остальных! Вот только другие чистокровные знают, как справляться с этой опасностью, а грязнокровки улыбаются и думают, что ситуация у них под контролем...
Вот и сейчас. Петтигрю торчал в их компании, совершенно чужой их миру человек и слушал, как они обсуждают планы на Рождество – Уоррингтон звал всех провести каникулы в его летнем особняке в Афинах. Регулус там уже бывал и ему там было скучно, но когда Петтигрю вдруг влез и заявил, что это – хорошая идея, все замолчали и посмотрели на него как на идиота. Он очень хотел понравиться – и это всех бесило. Кроме Малфоя, который наблюдал за поведением Питера с улыбкой. Так хозяин смотрит на мелкую противную собачонку, которая вертится между гостями и клянчит кусочек мяса. В конце-концов он сжалился над ним. – Скажи Питер... – громко спросил он, резко перенаправляя беседу на никому не нужного мальчишку. – Как тебе понравилось играть за сборную Гриффиндора? Здорово быть частью команды? Петтигрю был так взбудоражен тем, что все вдруг послушно обратили на него внимание, что заглотил наживку вместе с очередным куском рахат– лукума и даже не заметил. – Понравилось... да они просто поиздевались надо мной! – прошамкал он. – Сириус... он специально всё подстроил, чтобы мы продулись, он пригласил меня в команду и на тренировках твердил, что я отличный вратарь, а оказалось, что им просто нужна была подстава! Плохой вратарь, который испортит игру, повод, чтобы Джеймс захотел вернуться на поле! – и он схватил ещё один кусок. Сахарная пудра просыпалась ему на воротник. – Он использовал меня... как обычно... я думал... я надеялся, это когда-нибудь прекратится, – его губы, облепленные пудрой, гадко затряслись. – Да, друзья так не поступают... – вздохнул Люциус. – Слышал, Регулус? Твой братец совсем растерял остатки чести. – У меня нет брата, – хладнокровно отозвался Регулус и Мальсибер понимающе похлопал его по плечу. – Да-а, друзья...лично я бы не простил своим друзьям такую подлость, – молвил Люциус и переглянулся с Регулусом. – Я бы наверное захотел отомстить. Питер уставился на него крошечными глазками. – Как? – жалобно спросил он.
* * *
– Плечо ниже. Ниже! Руку выше. Ремус засопел. Ему было тяжело, спину ломило, а лук, казалось, весил как целое дерево. Он облизал пересохшие губы, вдохнул поглубже и поднял руки. Если уж она могла его удержать, то он не то, что жаловаться, и думать о жалобе не имел права. Валери шагнула к нему и ударила его сверху по плечу. Снизу – по руке, поднимая её. – Вот так. – Я стреляю? – Нет. Взвыть и заматериться. Больше уже ничего не хотелось. Он простоял в такой позе вот уже почти что сорок минут, но Валери всё не разрешала ему выстрелить. Что за пытка? Какой в эттом смысл? – Расслабь руку, – приказала она, закинув в рот пару лесных орешков. – Какую? – Левую. Ремус чуть расслабил руку, которой сжимал древко и – поразительно – смог натянуть тетиву ещё туже. – Стрелять? – не выдержал он. – Хватит думать о самом выстреле. Ты можешь выстрелить прямо сейчас, но все равно промажешь. Я учу тебя стрелять в цель, стрелять как попало тебя уже научили, – и она отошла, а Ремус почувствовал обиду за отца. Это ведь он учил его стрелять и, между прочим, считался лучшим стрелком в их городе. – Сохраняй напряжение, сохраняй концентрацию, выстрел произойдет сам, когда напряжение достигнет наивысшей точки, – говоря это, она четким, отработанным движением натянула свой новый лук – подарок Ремуса. – Вот так. Возможно всё дело было в воображении, но Ремусу почудилось, как по её телу снизу-вверх поднялась волна и разжала её пальцы. Стрела сорвалась с тетивы и с глухим стуком вонзилась в их самодельную мишень – крошечный круг, нарисованный на дереве. Валери опустила лук. – Почему же вы стреляете сразу? – не сдержался Ремус. – Я занимаюсь этим чуть дольше, Люпин. Рука! – рявкнула она и Ремус, смежив веки, задрал руку...
Когда Валери Грей согласилась взяться за его подготовку для поступления в её отдел?
Наверное это случилось в последнюю пятницу октября, когда Ремус показал ей кладбище Основателей. На обратном пути она молчала, так же как и по дороге туда – понятное дело, всё ещё была оскорблена за то, что Ремус вздумал её поцеловать. Тогда-то он и заговорил с ней о Хогвартсе. Нет, не об Основателях и их Истории. Он рассказывал, какие проделки они устраивали на младших курсах. Рассказывал о том, что чувствовал, когда впервые попал в эту школу. Как вечно путался в коридорах, проваливался в какие-то тайники, шарахался от привидений, ругался с лестницами... Первое время ему казалось, что он говорит сам с собой, но это было ничего. Если бы Валери не хотелось его слушать, она бы просто приказала ему замолчать. Но она молчала и он продолжал. А когда же Ремус рассказал о том, как на втором курсе его утащил в Озеро кальмар и как Джеймс и Сириус вытащили его, увидел, что Валери... улыбается. Нет, серьезно, она действительно улыбалась! Почти незаметно и как будто сама себе. Да и улыбка ли это была? Она просто приподняла уголки губ. Но как только Ремус увидел это, школьные истории посыпались из него как из стручка горох. Он даже не заметил, как они вернулись в замок – а ведь путь-то был приличный. И когда они дошли до парадного входа, Валери вдруг взяла и сказала: – Ты хорошо ориентируешься в лесу, Люпин. В среду поможешь мне перевести выводок гиппогрифов в загон.
Чудо ли это было? Однозначно, чудо.
Так и начались их совместные вылазки в лес. Сначала Ремус просто помогал ей готовиться к урокам – таскал за собой на поводке выводок упертых, детенышей гиппогрифов, пока их родители степенно вышагивали за Валери, чистил клетки, собирал яйца фей–светляков для лукотрусов и лукотрусов для пятикурсников, лечил простывшую мантикору, кормил и пересчитывал нюхлеров, у него даже появилась собственная дрессированная шишуга, которую он окрестил Сириусом (Бродяга, узнав об этом за завтраком, подавился тостом. По-настоящему. Чуть не задохнулся). В целом, Ремусу очень нравилось работать с Валери. Сидя на ледяном ветру по локоть в теплом помете саламандр, или колдуя над очередной ловушкой, он всё так же рассказывал ей разные школьные байки и она слушала их с такой жадностью, словно это были самые свежие новости «Ежедневного пророка», хотя сама предпочитала отмалчиваться и говорила только по делу. Но спустя какое-то время их совместная работа стала выходить за пределы школьных уроков. Валери звала его с собой, когда надо было проверить чары-капканы, рассказывала, как надо охотится на больших зверей и Темных существ, даже поведала ему, как охотники умудряются так быстро передвигаться по лесу.
– Это особая разновидность трансгрессии, которую волшебники позаимствовали у дриад, – говорила она, когда они возвращались в замок после очередной вылазки. – Обучают ей только на подготовительных курсах в Отделе. Ты выбираешь растение – любое дерево или кустарник. Зелье, небольшая манипуляция с Протеевыми чарами – и ты можешь пользоваться своим растением, как порталом, – и, на глазах у Ремуса она исчезла в ближайшем орешнике. Миг – и она появилась из другого кустарника, футах в десяти от Ремуса. – Видишь? Очень просто. Достаточно иметь карту и знать, где растет твоё растение. – Хотелось бы научиться, – многозначительно сказал Ремус, ни на что впрочем не надеясь – все его попытки завести разговор о поступлении в её отдел заканчивались тем, что его отсылали в замок, как нашкодившего щенка. Но в этот раз она его не прогнала. – Для этого надо сначала поступить в Отдел. А для этого надо как минимум уметь стрелять. – Я умею, – сразу же сказал Ремус и это было правдой – в детстве отец учил его. Валери хмыкнула, окинув юношу скептическим взглядом. – Это мы узнаем. Приходи после уроков, – это значило на ту опушку, где всегда проходили уроки и стояли клетки с животными. – Покажешь, как ты умеешь стрелять.
Он пришел и оказалось, что по меркам Охотника он стреляет как пьяная больная ведьма и что ему надо учиться с нуля. Что у девочки-первокурсницы руки сильнее, чем у него. Что у него сбит прицел. Что он не понимает очевидных вещей. Но все эти обидные слова были сущим пустяком по сравнению с теми, другими, которые сказала ему Валери и которые Ремус носил в себе как талисман: – Не знаю, что с тобой делать, Люпин. Похоже, ты от меня не отстанешь, пока я не соглашусь, верно? Каждый день после уроков жду тебя здесь. Займемся твоей подготовкой и, видит Бог, может быть к лету нам и удастся сделать из тебя что-нибудь путное.
* * *
По территории разлился удар колокола. «Окно» Ремуса подошло к концу. Пора было возвращаться в замок и идти на защиту от Темных сил. Сегодня будет пирамида и Джеймс с Сириусом с утра как на иголках. А ему не хочется выходить из этого леса. Пусть тут холодно и листья уже опали... Ремус опустил руки и блаженно закряхтел, разминая шею и плечи, и попутно наблюдая за тем, как Валери собирает вещи. Каждый раз, когда возникала эта пауза – между ударом колокола и прощанием у замка, Ремус чувствовал, что это его шанс изменить наконец это сумасшествие и дать ей понять... впрочем, он каждый раз он упускал этот шанс. Потому что на самом деле не было у него никаких шансов. Ровным счетом. Он потер плечо. С руками было все кончено. Едва ли он сможет когда-нибудь снова их согнуть или разогнуть. – Это пройдет после хотя бы месяца интенсивных тренировок, – сказала Валери, наблюдая за ним, но в её взгляде не было ничего, кроме профессионального холода. Как будто настоящая Валери, та, которую он целовал в чаще леса, спряталась за непроницаемым стеклом. – Тебе стоит заняться спортом, Люпин, если ты надеешься протянуть хотя бы до сорока, – резко сказала она, пока складывала оружие в чехол и собирала стрелы. – Да, у меня был такой план, – чуть улыбнулся Ремус, натягивая мантию. – Тогда подумай о пробежках по утрам, – заявила она, бросая ему его сумку. – Я серьезно. – Подумаю, – пообещал Ремус. Он не обиделся на неё за прямоту. Валери нравилась ему именно такой. Она любая ему нравилась. Он уже не представлял, что с этим делать. Они проводили вместе по пять-шесть часов в день, а всё, что ему позволялось – это смотреть на неё и говорить с ней. Потому что он ребенок. Бродяга уже даже перестал подкалывать его за то, что он вечно торчит в душе по вечерам. Сочувствует, наверное.
Руки и спина болели просто нещадно. Зато физическое напряжение помогло слегка успокоиться и сбросить напряжение душевное. Сегодня было полнолуние и хотя до превращения ещё было довольно далеко, Ремус чихал весь завтрак, слыша резкий, почему-то никому не понятный, белый запах серебряных вилок и ложек. Да и все остальные запахи: дерева, чернил, пергамента – всё стало ошеломительно ярким, сидя на задней парте Ремус так отчетливо слышал запах мела, пишущего по доске, словно кусочек сидел у него в носу. Хотя всё это было просто чепухой по сравнению с запахом крови, бегущей по венам его одноклассников. Удивительно, как быстро всё меняется. Ещё пару лет назад его мозг сводило чувство вины всякий раз, когда он чувствовал эту жажду рвать, кусать, терзать, а теперь он научился разделять себя и монстра, сидевшего в его теле. Хотя иногда он всё же прорывался наружу. В ночь полнолуния у него это получалось особенно хорошо. Мимо них пробежали белки. Просто две чертовы белки! А в Ремусе словно клацнул какой-то тумблер – он среагировал на движение так быстро, что и сам ничего не успел понять. Просто услышал какой-то гортанный рывок, затем его тело напряглось и метнулось...и вот он стоит с довольно ошалелым видом, потрясенно смотрит вслед убегающим зверькам, а Валери стоит рядом и больно сжимает его плечо. Она была напряжена так, как только может быть напряжен Охотник на оборотней рядом с оборотнем. Они посмотрели друг другу в глаза и в этот бесконечный миг Ремус вдруг услышал его. Её запах. Легкий, едва уловимый, смешанный с ароматом её духов и хвои, пьянящий... аромат женщины.
Взять её! Здесь, сейчас! Сейчас же!
– Всё в порядке? – требовательно спросила она и чуть сильнее сжала его плечо, а он рывком повернулся к ней и монстр, уже было захвативший его голову, захлебнулся от желания...
– Да! – Ремус торопливо отстранился, бухнулся на колени и принялся вытряхивать из рюкзака содержимое в поисках заветной скляночки. Всё-таки хорошо, что Лили приготовила запас зелья заранее, очень хорошо, она просто молодец... – Да где же... – Ремус судорожно встряхнул сумку и наконец нашел бутыль с противоядием. Сделав глоток, он облегченно выдохнул, запрокинув голову.
Давай, Лунатик, успокаивайся...
– Это и есть то самое зелье? – спросила она, глядя, как он делает ещё глоток. – Да... вы никогда прежде не видели? – она качнула головой и Ремус протянул ей пузырек, не поднимая глаз и стараясь не дышать. Во второй раз он не устоит.
Валери поднесла его к носу и резко отпрянула. Ремус не мог её винить – запах у зелья был отвратительный. Зато оно помогало. – Оно, конечно, ничего не меняет, но подавляет симптомы, – Ремус принялся забрасывать вещи обратно в сумку. – Может быть когда-нибудь изобретут полноценное лекарство... хотелось бы дожить до этого дня. – В этот день я останусь без работы, – хмыкнула Валери, возвращая ему бутылочку. – Ты уверен, что оно будет действовать всю ночь? – Я испробовал его всего один раз... – Ремус почувствовал как сердце испуганно ёкнуло. Он даже поднял голову. – И я уверен на все сто, но если вы передумали... Нет, пожалуйста, только не это! Он всю неделю жил этим днем с тех пор, как Валери сказала, что возьмет его на охоту вместе со своей командой! Да он как будто в одну из своих выдумок провалился, нельзя же так... – Нет, не передумала. Облегченный вздох. – Я действительно очень хочу посмотреть, на что похоже это зелье и как оно действует. Так что будь добр, явись на место вовремя. Если опоздаешь, я буду знать, что противоядие не сработало и тогда, извини, Люпин, на тебя будут охотиться, как и на остальных.
– Почему вы так уверены, что они не вернутся сегодня? – спросил Ремус спустя какое-то время. Они уже вышли на опушку и башенки замка виднелись среди полуголых, но все ещё отчаянно молодящихся деревьев. Безумие миновало и теперь о нем напоминала только странная ломота в суставах и тревожное напряжение в животе... Впрочем, с последним Ремус уже примирился – Я имею в виду... они ведь делали это уже дважды, что помешает им сделать это и в третий раз? Валери молчала. Удивительно, как это она умудрялась ступать так бесшумно? – Сивый разгневан, – наконец сказала она, причем с явной неохотой. – В прошлый раз здесь погиб один из его детей. Вряд ли он станет рисковать ещё раз, – Ремус спохватился и оторвал взгляд от её бёдер. – У Сивого есть дети? – Все, кого он обратил – его дети. Таков закон. Ремус сглотнул. С этим он был категорически не согласен. – А откуда вы знаете, что он не приведет их? – его осенила догадка. – У вас есть... связь с колонией? Валери посмотрела на него, сузив глаза. – Ты действительно смышленый парень, Люпин. – Но...как? – Не ты один жаждешь отомстить Сивому. Он разрушил много жизней. – Но ведь вы говорили, что как только... такой как я попадает в колонию, он уже не может вернутся. Валери предпочла проигнорировать его вопрос, но Ремусу почудилась какая-то горечь в её молчании и тут он всё понял и его окатило холодом: работа шпионом у Сивого – работа смертника. Очень долго они шли молча. Ремус смотрел себе под ноги. – Что же ему нужно здесь? – с болью спросил он. – Ответь сам на этот вопрос. – Школа? Дети? – Конечно. Целая армия новообращенных оборотней, молодых и озлобленных. Мечта Фенрира Сивого. – Но ведь это не так просто – влезть в Хогвартс, тут же защита и... и вы. Я имею в виду... все. Охотники. У него должен быть свой... человек здесь? – Вероятно, – молвила она и легкая тень улыбки пробежала по её губам. – И долгое время мы были уверены, что это – ты, Люпин. Ремус оступился. Чертов пенек. – Я?! – Ты удивлен? – Валери смотрела на него, пасмурное небо отражалось в её глазах и они казались совсем прозрачными. – А как бы ты думал на моем месте? Это было справедливо. Ремус не нашелся, что на это возразить. – Но ведь вы больше так не... не думаете? – Нет. – Почему? – Ты остался здесь. В прошлое полнолуние Фенрир Сивый был в этом лесу и его человек, а мы знаем, что это оборотень – должен был явиться на его зов. – Откуда вы знаете? Она усмехнулась. – Многовато вопросов, Люпин. Мы знаем свою работу, этого должно быть для тебя достаточно, – Валери помолчала. – Мы гнали их стаю до самого утра, но потеряли их на востоке. Там они лучше ориентируются в лесу. Но, кем бы ни был тот шпион, ты, Люпин остался в замке. Так что с тебя подозрения сняты. Она послала ему одну из своих холодных, острых улыбок и зашагала дальше, а Ремус сконфуженно подумал – остался бы он здесь, если бы Бродяга не врезал ему по морде?
* * *
Урок защиты от Темных сил проходил в древнеегипетской пирамиде. И, без шуток, это было самое жуткое место, в каких Ремусу доводилось бывать. Узкие коридоры из песчаника. Факелы на стенах. Семь футов света – и дальше все теряется в плотном мраке – и в этот плотный мрак надо идти. А что там тебя ждет – Конъюнктивитус, Левикорпус или мумия-боггарт – это уж как повезет. Суть задания Джекилл, нарядившийся по случаю в костюм археолога, объяснил так: – У каждой мумии внутри спрятаны золотые монеты. Цель этого курса – добыть золотой скипетр Амон Ра. Он спрятан в одной из мумий в самом сердце пирамиды. Но его вы разыщете только через два-три занятия, так что сейчас сосредоточьтесь только на монетах. Задача каждой команды – собрать как можно больше золота. В вашем распоряжении – Щитовые чары против древних проклятий, Щитовые чары, которые мы изучили на прошлых уроках, и любые дуэльные заклинания. За применение заклинания Ридикулус ваше золото исчезнет. На этих словах раздался недовольный гул. – Золото – лепреконское? – громко возмутился Джеймс. – Надувательство! – Зато призовые пятьдесят очков факультету-победителю – настоящие! – улыбнулся Джекилл, поправляя каску, которая то и дело сползала ему на глаза. – Итак, вперед!
В команде Ремуса был Питер. Так задумал Джекилл – чтобы в команде было всего двое, потому что Ликвидаторы проклятий также всегда работают в паре. Дело было нехитрое – искать тайные двери, избегать ловушек – за годы ночных скитаний по Хогвартсу мальчики здорово отточили эти навыки. Вот только странные вздохи, проносящиеся по коридорам вместе с непонятным сквозняком, крики одноклассников в соседних комнатах пирамиды и совершенно точная вероятность того, что за следующим поворотом – мумия, внушали некоторое опасение... Только Джеймсу и Сириусу было не страшно. Они не только не испугались гнилых зеленых мумий, но еще умудрились раздеть парочку, закутались в бинты и теперь таскались по пирамиде и нападали на одноклассников. То и дело где-то можно было услышать их громкий хохот – обычно следующий за чьими-нибудь душераздирающими воплями вроде: – А-А-А, МАМА! – Питер истошно заорал, когда из очередного тайника на них вдруг вывалился полуразвалившийся труп в бинтах и потащился к ним, вытянув руки. Одно прикосновение – и они прокляты. Хвост спрятался, Ремус вскинул палочку. «Ри... Ри... нет, нет, как же его...» – Протего Ресцентум! Питер был так напуган, что выпалил чары совершенно машинально. Мумия с протяжным воем рассыпалась прахом, и из бинтов посыпалось золото. – Молодец, Пит! – Ремус хлопнул друга по плечу. Тот дернулся – он сегодня весь день был как будто не в себе. Когда Ремус нагнулся, чтобы подобрать пяток монет, за стеной вдруг раздался дружный женский визг, и Люпин сам подпрыгнул так, что чуть не растерял всю добычу.
Когда из-за поворота на них вывалилась очередная мумия, Лили и Алиса завизжали, схватившись друг за дружку. Мумия быстро захромала к ним, издавая гнусные стоны, но Лили вскинула палочку и крикнула: – Ступефай! Мумию швырнуло на пол, и она вполне по-человечески выругалась. – Джеймс?! – пронзительно воскликнула Лили, сжимая кулаки. Поттер хихикал, лежа на спине, а после ее слов раздвинул бинты на лице, и все увидели его весело блестящие глаза. – Мерлин, до чего вы все легко ведетесь! Это просто невероятно! Он уже почти пришел в себя. Нет, конечно, бывали минуты, когда он посреди общей беседы вдруг замолкал и переставал даже улыбаться. Взгляд его останавливался и странно стекленел. Если это случалось за столом в большом зале, Лили просто как бы невзначай брала его за руку и переплетала с ним пальцы. Она могла продолжать говорить и смеяться, но все, кто знал, в чем дело, знали, что означает и этот жест. И когда Джеймс и Лили переглядывались в этот момент, поневоле хотелось верить в настоящую любовь. Впрочем, если рядом не было Лили, роль дефибриллятора брал на себя Бродяга – он действовал менее деликатно – отвешивал Джиму парочку затрещин, и они отправлялись на поле. А когда эти двое пинали там балду, на трибунах всегда собиралась стайка хихикающих четверокурсниц, так что Джеймс быстро приходил в норму. Девочки помогли ему подняться. – О-ох, ангел мой, ну у тебя и удар, – прокряхтел Джеймс, потирая спину. – Меня как кува... – А там что происходит? – спросила Лили, услышав какую-то возню в соседней комнате, а когда они вошли туда, она увидела довольно забавную картину: еще одна мумия, вполне бодрая и живая, сражалась с прыгающей дверью древнего саркофага, из которого что-то отчаянно рвалось наружу. Это что-то барабанило по саркофагу с той стороны и орало проклятия пополам с ругательствами. – Его высочество не хочет отправляться на тот свет, – пояснил перебинтованный Сириус. Он один явно не справлялся с напором мумии, и Джеймс бросился ему на выручку. – Мы его уговаривали, но он ни черта не понимает. Пожалуй, запрем его и оставим здесь до следующего урока. А может и навсегда. Крики стали громче. – А можно и мне взглянуть на это Высочество? – почуяв неладное, Лили закатала рукава рубашки и подошла ближе. – Серьезно, Лили, тут ничего... – Алохомора! Дверь саркофага отпрыгнула, отшвырнув ребят, и наружу вывалился не кто иной, как Северус Снейп. Джеймс и Сириус покатились со смеху, но Лили не успела ничего сказать – неожиданно в их комнату вдруг ввалилась парочка настоящий мумий. Слух о том, что двое смертных насилуют несчастных боггартов, распространился быстро, потому что при виде перебинтованных дебоширов один из призраков вдруг издал озадаченный скрип и быстро-быстро пошкандыбал прочь. Джеймс и Сириус бросились за ним, а вторая мумия потащилась к девочкам, но не успели они поднять палочки, как она вдруг рассыпалась прахом и целой кучей золота. – Ну вот, – расстроено протянула Алиса, отмахиваясь от клубов пыли. – Спасибо, Сев, – вздохнула Лили, бросив на Снейпа недовольный взгляд, и потянула подругу за рукав. – Идем, Алиса. – Эй, я же вас спас! – крикнул Северус им вдогонку. – Я тебя спас, Лили! – Молодец, забирай свое золото, – развела руками Лили. – Оно по праву твое! И они ушли, оставив Снейпа одного.
После урока подсчитывали монеты. Слизерин, явно желая отыграться за недавнее поражение, набрал больше всего монет. Гриффиндорцы стояли посрамленные, только Сириус и Джеймс посмеивались, обсуждая налет на гробницу. Похоже, для них это было просто очередной шалостью, и они даже не пытались собирать монеты. Хотя, если бы их энтузиазм был направлен в нужное русло, они бы точно победили. – Итак... у Слизерина – сто пятьдесят галлеонов, у Когтеврана – сто двадцать пять, Пуффендуй собрал ровно сто, и Гриффиндор, увы, девяносто пять. И наш победитель... – Погодите-ка, у меня что-то в штанах застряло! – вдруг перебил его Джеймс и под общий удивленный вздох извлек из-под своего маскарада сияющий золотой скипетр Амон Ра. Повисла тишина. – Похоже, тот тип, с которого мы стащили его прогнившие портки, был важной шишкой, – сообщил Джеймс Сириусу в наступившей тишине и бросил скипетр поверх жалкой кучки золотых монет. Сириус в это время прислонялся к стене пирамиды и как обычно делал вид, что все это ему смертельно надоело. В ответ на слова Джеймса он вытащил из кармана настоящую монету, бросил поверх остальных и лениво добавил: – Мир его праху. Гриффиндор разразился смехом, криками и улюлюканьем, потом к нему подключились остальные факультеты, и уже после ошарашенный и смеющийся Джекилл объявил победителя и отпустил гриффиндорцев на выходные без домашнего задания.
* * *
– Устроим сегодня феерический забег? – спросил Джеймс, когда они спустились на обед. Довольные одноклассники шумно рассаживались рядом. Одноклассницы всем составом отбыли в Крыло на практику. – Ты как, Лунатик? Ремус слегка напрягся. Вот и оно. – Боюсь, что сегодня феерический забег состоится... без меня. Ну вот, сказал. – Как это? – Джеймс усмехнулся, переглянувшись с Сириусом и Питером, но снова сразу стал серьезным. – Ну... вы можете развлечься, но... без меня, – Ремус чувствовал себя просто отвратительно. Они рисковали всем, чтобы ему не было одиноко, а теперь он сам же их и отталкивает. – Ого! – вдруг воскликнул Джеймс, не сводя с Ремуса озадаченного взгляда. – По-моему, нас пытаются кинуть, господа! Сириус промолчал, изучающе и как-то слишком пристально глядя на Ремуса. Ремус вдруг вспомнил, что точно так же на него смотрел пес деревенского мясника, когда он проходил слишком близко от витрины с сосисками и вырезкой. – Парни, да ладно вам! – Ремус оглянулся на преподавательский стол. Она уже была там. Обедала и говорила о чем с Джекиллом. Он снова оглянулся и вдруг разозлился. Он ведь говорил им! Неделю назад! И три дня назад! – Я буду с Валери! – зашипел он, хлопнув ладонью по столу. – Она хотела узнать, как действует противоядие! Ну? Вы забыли? Джеймс и Сириус снова переглянулись. Так даже трудно было сказать, у кого брови взлетели выше. Питер тем временем успел наложить полную тарелку и принялся за еду. Он сегодня весь день был на своей волне. Наверное, опять с матерью поругался. – А-а, – наконец протянул Джеймс и взъерошил волосы.– Точно. Она хотела провести это полнолуние с тобой... Он пихнул Сириуса локтем. Они переглянулись. – Да, ты... может быть, хочешь обсудить что-нибудь? Мы не так часто говорили о женщинах... Ремус почувствовал, что его уши наливаются кровью. – Да, но мы всецело... – закивал Джеймс. – Может быть, у тебя есть вопросы? – Да ладно, он знает то заклинание. Ты же лопочешь его каждую ночь. Уже даже Хвост его выучил, правда, Хвост? – А?.. – Питер поднял голову и, кажется, страшно удивился, обнаружив себя в Большом зале. – И что с того? – Сириус повернулся на скамье к Джеймсу, кажется, совсем забыв про Ремуса. – Ничего, заебал уже скрипеть кроватью! – возмущенно прошамкал Джеймс с набитым ртом. – В следующий раз идите в Выручай-комнату! – Не слушай его, сынок, – Сириус повернулся к Ремусу. – И вообще не бойся, у тебя все получится! – Да, тебе надо просто расслабиться, это на деле не так страшно, – Джеймс изо всех сил старался быть серьезным, но на последнем слове смех вдруг вырвался из него как воздух из воздушного шарика. Сириус тоже хрюкнул носом и пихнул Джеймса, но в итоге они оба заржали, а Ремус проворчал: «Психи» и взялся за обед. Впрочем, его молчание не мешало им потешаться над ним до конца обеда, а в конце они вдруг сжалились. – Ладно, не дуйся, Лунатик, – сказал великодушный Сириус. – Мы найдем, чем себя занять. – Мы можем договориться с Пивзом, чтобы он выманил Филча из подсобки. Как вам? Надо выручать нашу малышку. Я чувствую себя паршивым родителем. – Согласен. Ты паршивый родитель. – Или мы можем наконец выяснить... – О-о, нет, только не опять. – Бродяга, ну пошевели мозгами, собака в принципе не может быть быстрее оленя... – Я обогнал тебя. Просто смирись с этим. – Я был пьяный! Помнишь, я еще ввалился в то идиотское кафе?! – Хочешь опять схлопотать по рогам, так и скажи. – На сливочное пиво? – Тебе десять лет? На ром! Идет? Только мне сначала надо в Хогсмид. А ты что скажешь, Хвост? – и Сириус повернулся к Питеру. Тот снова дрогнул. – А я... не могу. У меня... свидание... – и он почему-то так затравленно покосился на Сириуса, словно свидание у него было именно с ним.
* * *
Ближе к наступлению темноты Питер поднялся в спальню мальчиков, сжимая в потной, ледяной руке флакончик с зельем, которое ему сунул в уборной Регулус Блэк. «– Этого тебе хватит на полтора часа. Больше я стащить не мог, он бы заметил. Постарайся управиться.» Регулус говорит, что у него нет брата – но, святой Мерлин, как же они похожи, когда разговаривают с Питером. Эта ленивая пренебрежительность, это чувство собственного превосходства и легкое презрение во взгляде и изгибе рта. Но сегодня Питер докажет, что и он не лыком шит! В это время в спальне никого не было. Джеймс и Сириус были заняты тем, что пытались вскрыть подсобку Филча и достать свою обожаемую Карту. Ремус, должно быть, уже сидел в Визжащей Хижине. Сегодня он сам пожелал остаться там в одиночестве. Впрочем, Питер был не против. Вид рвущейся кожи и хруст ломающихся костей никогда не доставлял ему удовольствие...
«– ...по правде сказать, эту идею подкинул мне Северус. Помнится однажды Блэк... уж прости, Регулус, пытался сделать нечто подобное. Так что и в этот раз все с легкостью поверят в его причастность»
План Люциуса был предельно прост: Питер должен на час превратиться в Сириуса Блэка и выманить в Запретный лес одну из его старых подружек. Напугать её до потери сознания. Регулус и Катон обещали присмотреть.
«– А с ней ничего не случится? Люциус переглядывается с Регулусом. – Ну разумеется нет! Это просто такая шутка. Испытание. Ты же хочешь стать членом нашего клуба, верно? И ты знаешь, как это бывает в школьных сообществах – кому-то надо проспать ночь на крыше, кому-то нарядить памятник...а тебе просто выманить из спальни девушку. Проще простого. – Мы будем рядом и если что – спасем её, но в любом случае, все будут думать, что это сделал Сириус, – подхватывает Нотт. – И тогда от него отвернутся все – его друзья, одноклассники, учителя, – продолжает Люциус. – Ну же, Питер? Неужели тебе никогда не хотелось сбить с него спесь?»
Хотелось? Конечно, Питеру хотелось. Прежде чем посвятить его в Мародёры Джеймс и Сириус здорово позабавились, заставив его ночью, голым добежать до Темного озера, искупаться там и прибежать назад. Они сказали, что это – обязательное условие для вступления в их компанию. Но, как оказалось, обязательное оно только для Питера. Потом они дружно помирали со смеху и извинялись, говорили, что это была такая шутка. Но для Питера это было унижение и, как это ни печально – далеко не последнее. Он приблизился к кровати Сириуса. В том, как было смято покрывало, было что-то гадкое и пошлое. Сириус думал, что все спят, когда водил сюда своих подружек. А Питер часто не мог заснуть по ночам и слышал, как скрипят пружины на соседней кровати, слышал, как двое дышат и стараются не стонать. Сириус никогда не думает о других. Питер осмотрел кровать. На подушке он не нашел ни единого волоса, на простыне тоже и тогда его осенило – расческа! Как же он не подумал об этом сразу! Питер моментально нашел её в тумбочке и сердце его радостно заколотилось – среди зубцов всё– таки застряла парочка длинных темных волос. Брезгливо стащив их, он сунул расческу на место и поскорее затолкал волосы Блэка в пузырёк с зельем. Зелье вспенилось, окрасилось в темный, почти черный пурпур. Питер метнулся к двери, резко запер её. Вздохнул. Прошелся по комнате взад– вперед, потирая руки и сражаясь с внезапно подступившим страхом. Он вдруг подумал – а вдруг с девушкой и правда что-нибудь случится? Это ведь будет на его, Питера совести! Но, с другой стороны... Нотт ведь пообещал, что они будут рядом. А они, в отличие от Джеймса и Сириуса ещё ни разу его не обманывали. Он посмотрел на стоящий на тумбочке пузырёк.
Неужели тебе никогда не хотелось сбить с него спесь?
И ещё ему всегда хотелось... хоть ненадолго, хоть на пару минут стать Сириусом Блэком. Питер зажмурился, схватил пузырек и одним махом опрокинул в себя зелье. Сначала ничего не произошло. А потом его живот скрутило и Питер испугался, что его вот-вот стошнит. Он упал на колени и весь его внутренний мир содрогнулся в мучительном позыве, но Питера не вырвало. В его теле вдруг поселился странный жар – он распространялся от желудка во все стороны, кожа кипела, как раскаленный воск, Питер закричал, скорчился на их стареньком коврике, пораженный внезапным раскаянием и схватился за лицо...
...из зеркала на него смотрели перепуганные серые глаза. Никогда прежде он не видел на лице Сириуса такого выражения. Питер, нет Сириус Блэк подошел ближе к своему отражению и ощупал лицо. У Сириуса оно было значительно уже и ещё у него пробивалась щетина, такая жесткая, о которой Питер не мог и мечтать. У него вместо щетины рос пучками какой-то жалкий пух над верхней губой. Наверное такой же был у его отца. И волосы у Сириуса были гуще. Как это ему удобно ходить с такой шевелюрой! Питер попробовал откинуть их назад – так, как это делает Сириус, но наверное махнул головой слишком резко, потому что волосы закрыли его лицо и попали в рот. Собственная одежда стала вдруг велика размера на три – брюки приходилось придерживать за ремень. Кончено, ведь ко многим своим достоинствам, Блэк ещё и худой. Питер полез в его чемодан. Блэк всегда умеет одеваться стильно, это все знают. У него было много классных вещей и он знает, что с чем надевать. Но Питер предпочитал одеваться удобно – поэтому выбрал простой чёрный свитер с горлом и джинсы. Сириус надевал этот свитер на голое тело. Но мама Питера считала, что это неприлично и с детства приучила натягивать майку. А у Блэка майки не было. Что же... мамы здесь нет! Питер начал переодеваться, но процесс затянулся. Во-первых, оказывается это так круто, когда у тебя нет живота. Такая легкость! Питеру показалось, что он мог бы пробежать милю и совсем не устать. Во-вторых, у него была куча шрамов. Вроде и небольших, но у Питера и таких не было. Ого! А на спине какой! Круто. Кстати... Помедлив и оглянувшись на дверь, он стащил трусы. То есть они сами упали вместе с брюками, когда Питер разжал руки. Ну ничего себе! Приступ зависти был похож на удар в живот. Ему и мечтать не приходилось о таких размерах! Неужели и так бывает? Он попрыгал, повертелся, потом подошел к зеркалу, рассматривая себя со всех сторон. Вот оно значит как, когда у тебя большой? Питер попробовал на вес и подумал, что было бы здорово... но потом его передернуло от отвращения, когда он осознал, что это не его тело! А тело Сириуса! И член Сириуса! Передернувшись от гадливости, Питер бросился в уборную, чтобы вымыть руки, но перецепился через собственные спущенные брюки и повалился на свою кровать.
Когда с переодеваниями было покончено он с третьей попытки, но всё же решился выйти из спальни. В гостиной его ожидал сюрприз. Девчонки. Черт возьми! Они ещё никогда не смотрели на Питера так! Едва он показался на лестнице, едва спустился вниз, они все вцепились в него своими взглядами! Они как будто просили: ну заговори со мной! Ну посмотри на меня! Подойди ко мне, я здесь! Он попал в рай! Питер подумал, как было бы здорово броситься ко всем сразу и... вспомнил, что у него есть дело. Он осмотрел людную гостиную. Нужная девчонка сидела за одним столом с Лили и делала уроки под лампой. Питер двинулся было к ним, но тут словно из-под земли перед ним выросла какая-то мелкая четверокурсница. Кажется её звали Джейн. Или Джинни. Или Джейми. В общем, как-то так. – Привет, Сириус! Говорят, ты разбираешься в трансфигурации. Не поможешь мне с межвидовой трансфигурацией? Мне нужно превратить цесарку в морскую свинку. Она так переживала, что у неё дрожал голос. Девчонка переживала, разговаривая с ним. Питер ошалело уставился на неё. Веснушчатый нос, зеленые глаза, волосы какого-то неопределенно-светлого цвета. Обыкновенная. Но симпатичная. А Сириус бы и не взглянул. Сириус выбирает особенных девушек, таких как Блэйк или Хлоя. – Отвяжись, – вяло обронил он, пытаясь копировать манеру Сириуса и пошел в гостиную. Девочка осталась позади – кажется разревелась. Разревелась, потому что блестящий и великолепный Сириус Блэк её отверг. Нет, не Сириус. Питер. Он подошел к столу. Лили мельком улыбнулась ему, а её соседка сначала осторожно стрельнула в сторону Питера взглядом, а потом подняла голову. Он был готов к тому, что она прогонит его. Или посмотрит на него, как на пустое место. Может всё дело было в лампе. Но когда девушка подняла голову, в её глазах как будто зажегся мягкий, едва заметный свет. Он-то и придал Питеру сил. Потому что никогда девчонки не смотрели на него так.
* * *
Ремус сидел в Визжащей хижине и готовился. Непривычно и жутковато было сидеть там в одиночестве и тишине, один на один с ударами своего сердца, но и в этом он нашел положительные стороны. Пользуясь тем, что он один и не сможет никого ранить, Ремус позволил себе развалить парочку стульев, сломал стол и обломал столбики у кровати. Противоядие – противоядием, но сама трансформация была такой же болезненной, как и всегда. Одно было хорошо в его старых превращениях: в какой-то момент он просто отключался и все, а сейчас его сознание было заперто в этой боли и чудовищном осознании, что монстр, смирно сидящий в его теле весь месяц, наконец-то предъявил свои права и отнимает у него жилье. В какой-то момент боль стала такой сильной, что он все же потерял сознание...
Обнаружил себя уже на полу. Нос щипал острый запах собственного пота, теперь звериного и гадкого, а привычные руки-ноги и прямая спина оказались заточены в теле другой формы, другой тяжести и другой длины. Впрочем, едва Ремус поднялся и прошелся, как растянул и разносил новое тело, как пару узких ботинок. Но тело – это одно. А вот его возможности – совсем другое, и к ним не так-то просто было привыкнуть. Сверхнюх. Сверхзрение. Сверхслух. Он мог слышать, как на первом этаже мышь пробирается по тоннелю в стене. Принюхавшись, он мог различить в пыли запах крошечного теплокровного тельца и даже с закрытыми глазами смог бы ее поймать. В окно смотрелась полная луна... Он видел ее второй раз в жизни. Волчьи глаза придавали ей особенное очарование, недоступное человеку. Для молодого оборотня луна – что ель для ребенка рождественским утром. Ремус выбрался из хижины и потрусил из деревни в сторону черных еловых пик и корявых полуголых деревьев. Округа купалась в лунном молоке. Хоть он и храбрился, но сердце все равно заходилось от страха – охотники уже вернулись из деревни на территорию школы, он видел их по пути в Хижину на закате. Они уже были где-то неподалеку. Быть может, повсюду. И в любую минуту в него могла вонзиться стрела. В любой момент. – Стой. Звук знакомого голоса прошил Ремуса похлеще любой стрелы. Он замер, как вкопанный, вглядываясь в темноту между деревьями. Валери вышла вперед. Она держала его на прицеле. Учительская мантия исчезла, на ее место пришла мантия Охотника. – Иди. Он пошел вперед. Он не боялся. Даже сейчас, когда он стоял на четырех лапах, они были примерно одного роста... – Стой! – вдруг рявкнула она, и Ремус замер, слегка озадаченный. Она опустила лук. – Невероятно... – прошептала охотница, глядя на Ремуса во все глаза. Губы ее дрогнули, а затем она улыбнулась – не едко, не ядовито, а по-настоящему и как-то по-детски радостно. – Это невероятно. Ты понимаешь меня? Слышишь? Ты можешь мне ответить? Он поднял голову и опустил. Кивнул. Едва слышно заскулил. Валери расхохоталась. Если бы Ремус мог улыбаться, он бы улыбнулся ей в ответ. Он подошел совсем близко – изумление и недоверие в ее лице причудливо смешались с отвращением, и Валери невольно попятилась. Ремус остановился. Зеленые глаза взглянули на женщину по-человечески внимательно и пристально. Валери вдруг подняла узкую ладонь. Пальцы ее мелко дрожали. Ремус понял, что она хочет сделать, и сделал это сам – закрыл глаза и ткнулся в эту ладонь мохнатым лбом, опустив уши. – Во имя Мерлина... Он открыл глаза. Валери смотрела на него, и по ее длинному острому носу ползла слеза. Самая что ни на есть настоящая слеза. А еще Валери смеялась. Она водила ладонями по его лохматой морде, плакала и смеялась одновременно, ее пальцы путались у него в шерсти, а Ремус блаженствовал в ее руках, хотя она, должно быть, даже не подозревала об этом... Странное дело, но почему-то теперь ее запах не тревожил его так. Наверное, все дело было в том, что сам он стал зверем... – Поразительно... – она утерла лицо и усмехнулась собственной неожиданной сентиментальности. В ее глазах в этот промелькнуло что-то, и Ремуса вдруг пронзила острая обида и... ревность. Да, она смотрела на него сейчас... но видела не его. Она видела своего сына. Она представляла, что Бо тоже мог бы принять это противоядие, и тогда никто не узнал бы, что он оборотень, и тогда он был бы жив до сих пор и стоял бы на его, Ремуса, месте... Ремус мотнул головой, отступая. Валери слегка растерялась, но сказать ничего не успела, потому что ветки у них за спиной вдруг резко затрещали, и из них выскочил охотник. Ремус зарычал. – Валери! – рыжеволосый охотник полыхнул страхом, увидев волка, и лук мгновенно оказался в его руках. – Нет! – Валери испуганно раскинула руки, заслоняя Ремуса. Дирборн в последний миг удержал стрелу. Мир дрогнул. – Стой... – Грей успокоила охотника, подняв одну руку. Другую она держала на отлете – как будто эта преграда могла защитить гигантского волка. – Он не опасен. – Что? – светлые глаза резко сузились, он все еще слегка задыхался. – Это мой ученик. Он нашел противоядие. Посмотри на него, видишь? – она похлопала Ремуса по холке. – Он не опасен. – Не опасен?! Противоядие? Грей, сегодня в лесу не ждут волков, ты представляешь, что будет, если его увидят?! – Обязательно увидят. И будут видеть теперь каждое полнолуние, – в этом месте сердце Ремуса радостно подскочило. – А если, не дай Мерлин, этого оборотня ранят, будут иметь дело лично со мной. Это уникальный случай, Дирборн. Уникальный. Ты пони... И тут где-то в лесу раздался вой. Его эхо разлилось в ночном небе, точно в колодце, и вся округа застыла, будто заледенев от ужаса. Обычный лесной волк не способен издавать такие звуки. Это был звук идущей гибели. Охотники замерли, глядя друг на друга во все глаза. На лицах обоих ширился один и тот же ужас, а затем он лопнул, взорвался как петарда, потому что сразу вслед за воем раздался звук, от которого у Ремуса-человека парализовало рассудок, а у Ремуса-волка вскипела кровь – душераздирающий человеческий вопль. – Перекроешь выходы из леса! – выкрикивала Валери на ходу. Ремус трусил за ней, Дирборн стремительно шагал рядом. – Отправишь людей к школе, возьми Корнера и еще кого-нибудь, перекроете... – Восточный тракт? – Именно. – А ты? – Я разыщу жертву, она не может быть далеко... – Если он еще там? Возьми кого-нибудь с собой! – Некогда мне брать кого-нибудь! – рявкнула она. Взгляд ее метался по зарослям, Ремус знал, что она разыскивает свой орешник. Он потянул носом, тщетно надеясь различить его запах среди остальных, но тут в нос ему вдруг ударил совершенно другой аромат... чарующий, соленый запах самой жизни.... он еще раз потянул носом, и его пасть наполнилась слюной. Кровь. Ремус стремительно обернулся к Валери и, наплевав на все формальности, боднул ее головой в плечо. Она резко обернулась. Ремус демонстративно задвигал носом, выпуская из ноздрей пар, а затем мотнул головой. – Ты его чуешь?.. Он рыкнул и оскалил зубы, давая понять, что именно чует, а потом опустился на живот, давая Валери понять, что именно задумал. Так бы они добрались до места в два раза быстрее. Сначала он подумал, что она откажется, но сейчас в ней говорила не женщина, но охотник. – Ты все еще сомневаешься в его полезности, Дирборн? – Валери надела лук и легко уселась Ремусу на спину. – А если оборотень еще там?! – Карадок взмахнул рукой в толстой перчатке. – Пойдешь на него одна?! Ремус нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Я буду не одна, – она обхватила Ремуса за шею, прижалась к его спине, и он ринулся в чащу.
... Она лежала навзничь в куче грязных листьев. Волосы разметались и плавали в луже. На девочке была школьная форма – свитер и белая рубашка на животе были изорваны и перепачканы в крови, как и беспомощно раскинутые бледно-серые, удивительно красивые руки... «Не знаю, мне просто нравятся ее руки».
Ремус замер в отдалении, дабы не искушать судьбу, а Валери спрыгнула с него и бросилась к телу.
«Скажи мне, Лунатик, зачем девчонка надевает на свидание красное белье, если не собирается ни с кем спать. Француженки...»
Ремус стоял, весь пропитанный солоноватым запахом крови и не мог поверить в случившееся. Анестези Лерой – это милая, глуповатая, но очень добрая девчонка. Девчонка, с которой что-то было у Сириуса Блэка – так о ней говорили в школе. Но Ремус знал о ней и другое – ей не удавалось понять согласование английских времен, она грызла перо, когда они занимались в кружке по вечерам, а еще у нее был настоящий талант к травологии – растения преображались прямо на глазах, когда она подрезала им листочки... Сегодня за завтраком она передала ему сахарницу. У нее и правда были удивительные руки. Он не мог поверить... Этого просто не может быть...
– Она жива! – крикнула Валери, и его затопила волна облегчения, за которой последовал новый удар: – Жива, но он ее покусал. Ремус подошел ближе, наблюдая за тем, как Валери торопливо стаскивает с себя мантию и закутывает в нее тело девушки, как вдруг услышал тихий, едва различимый... Треск. Он рывком обернулся. Оборотень, маленький и темный, как сама ночь, бросился на него из кустарника. Ремус пригнулся, но волк успел прыгнуть на него. Шею ужалила боль. Они кубарем покатились по земле, оглашая ночь лаем и рычанием. Валери уже была на ногах и целилась. «Не надо!» – безмолвно завопил Ремус, сражаясь с бешеным, перемазанным в крови хищником. Они катались по земле, пытаясь достать друг друга, челюсти клацали, шерсть, слюни и кровь, лапы, когти, визг... «Уноси её, скорее!!!» – кричал он про себя, и хотя наружу вырывались только визг и рычание, Валери поняла их верно. Отчаявшись прицелиться в клубок извивающихся тел, она рыкнула от злости, с удивительной силой схватила Анестези Лерой в охапку и бросилась к зарослям орешника. Ремус знал, что она вернется. Но сейчас важно было другое.
Он узнал своего врага. Это был тот же волк, что напал на него на кладбище Основателей. То же неуправляемое жилистое тело, те же безумные глаза и неукротимая жажда всадить в противника все зубы. Ремус изо всех сил старался сохранить трезвую голову, но драка и запах животного ударили ему в голову. На смену тактике и разуму пришла, обрушилась волна ярости и ненависти. Она затопила все мысли. Он перестал соображать. Потому что он тоже животное. Он пнул волка лапами в живот. Тот с визгом упал на землю, но тут же взвился, вскочил, еще более злой и опасный, чем прежде. Кровь и грязные слюни капали с его оскаленной пасти, глаза горели как два фонаря. Ремус, нет, не Ремус, а огромный светло-русый волк развернулся. Кровь барабанным боем стучала у него в ушах. Шерсть стояла дыбом. Убить. Убить. Убить.
Они обошли друг друга по кругу. Раз. Другой. Кожа волков ходила ходуном, зубы опасно скалились. Но вот маленький черный волк чуть присел, скакнул вперед, отскочил, потом еще раз, и большой волк сам бросился на него. Снова они сцепились в узел. Один пытался придавить другого к земле и всадить наконец клыки ему в глотку, но ничего не получалось, один был больше и тяжелее, другой – изворотливее и быстрее. Ремус не знал наверняка, слишком много крови витало в воздухе, сбивая нюх, но все же подозревал, что перед ним не волк, а волчица. Самки оборотней куда злее, чем самцы. Они никогда не оставят свою жертву в покое, и если ее у них отняли – они будут драться за нее до последней крови. Потому что за ними потомство. И когда резкий характерный запах ударил светлому волку в нос, его желание убить развернулось и уступило инстинкту, куда более сильному и напористому... Черный волк взвизгнул и попытался сбежать, но светлый поймал его за шкуру на спине. В один миг он придавил волчицу к земле и подмял под себя. Зверь рычал, бился и визжал, но все его попытки вырваться не имели никакого значения перед сокрушительным инстинктом продолжения рода. Светлый волк вцепился зубами в холку черного, вызвав у него приступ паники, а потом мягко, почти нежно примял к земле гигантскими, почти человеческими руками. Лежи.
* * *
Ночные дежурства в крыле – это зачастую очень скучная и нудная вещь. Ты сидишь за столом и переписываешь карточки, лампа греет твое лицо, карточки не заканчиваются, и все, чего тебе хочется – лечь и заснуть. Может быть, если повезет, кто-нибудь постучится в дверь и принесет тебе свои пустячные беды – уши, превратившиеся в бананы, или мерзкий Фурункулюс. Но потом снова навалится тишина. И тебя уже начнет тошнить от запаха чернил, пера и гула в пружине настольной лампы. Но бывает так, что двери вдруг распахиваются и ударяются о стены. И тогда тебе становится страшно...
... черный волк уже не визжит и не бьется. Он смирился с неизбежным...
Так было и в эту ночь. Лили заполняла карточки, а Марлин дремала в кресле, когда двери вдруг распахнулись, и окровавленный Карадок Дирборн, один из охотников, охраняющих школу, ворвался в крыло с умирающей девушкой на руках...
Человеческое в нем не то немело от ужаса, не то заходилось от удовольствия. Слишком долго оно мучилось и терпело. В конце концов, у него тоже нет шансов перед этим инстинктом. И все летит к черту.
– Ее покусали, – гремит низкий голос Валери Грей. Она идет следом и громко стучит каблуками. – Ради Мерлина, здесь есть доктор?!
Это неправильно. Это порочно. Он должен остановиться... Нет... Нет-нет-нет! Страшная вина и дикое удовольствие прожигают сознание оборотня...
Начинается паника...
Какое-то время они не могут расцепиться. А затем оборотень вырывается – лязг зубов, он все же мстит за доставленную боль. Ненавидит и жаждет мести. Потому что в нем тоже есть человеческое.
Стол, яркий свет, синеющее лицо Анестези Лерой в пятнах крови. Запах кровевосполняющего зелья – крик медсестры – звон – у Марлин так тряслись руки, что она уронила кофр с инструментами...
– Скорее, скорее, скорее... – бормочет белая как полотно мадам Помфри.– Все будет хорошо, милая, надо еще немножечко постараться, надо еще... зелья, быстро! Ее палочка взлетает, страшные раны затягиваются, руки Лили не дрожат, когда она вливает в рот девушки очередную порцию зелья, но уже слишком поздно, оно не действует, и жизнь девушки ускользает, как вода сквозь пальцы...
Но сейчас он только рычит и убегает. Ускользает в ночь, как одна из его теней. Светлый волк поднимается на задние лапы, а потом изливается в ночь диким воем и падает на землю, хватаясь когтистыми руками за голову. Но в его вое больше нет ничего звериного. Это кричит человек...
В какой-то миг кажется, что их реанимация подействовала – Анестези вдруг приоткрыла ресницы, и на влажном бледно-сером лице капельками влаги сверкнула жизнь. Все застыло. Мадам Помфри очень медленно опустила палочку... а потом вдруг положила ее в карман фартука, накинутого поверх ночной сорочки. И тогда на Лили накатил ужас. Она выжила в каледонском теракте, она видела, как люди взвиваются в воздух вверх ногами, но ничего страшнее этого жеста ей еще видеть не доводилось.
– Она пришла в себя? – требовательно спросил охотник и понял все, только когда мадам Помфри подняла на него взгляд. – Кто привел тебя в лес? – охотник протолкался к столу, ловя последние секунды жизни девочки. – Кто? Белые высохшие губы Анестези приоткрылись, но сил говорить у нее уже не было. – Кто? – в отчаянии закричал он. Анестези смотрела прямо перед собой, но явно не видела ни лиц, склонившихся над столом, ни бьющего, яркого света лампы. Она напоминала догорающую свечу. Пламя еще дрожит, но уже соприкоснулось с лужей воска. Вот-вот... вот-вот... Мадам Помфри всхлипнула, отворачиваясь. В последний миг уголки губ девушки вдруг нежно приподнялись, и она прошептала: – Сириус...
А спустя пару мгновений мадам Помфри закрыла ей глаза.
Я иду, а за мной толпой бегут скандалы. Сальвадор Дали
– Я этого не делал. Я не знаю, кто там что видел, но я этого не делал, – Сириус оглядел своих судей. – Почему вы мне не верите? Школа гудела. Утром холл школы шумел, наполненный перепуганными родителями и семьями, которые в спешном порядке забирали детей домой. Весть о том, что в Хогвартсе убивают студентов, распространилась по волшебным деревушкам быстрее, чем обсыпной лишай. Родители спешили забрать своих чад, Большой зал тонул в письмах, поговаривали также, что в школу приехал корреспондент из «Пророка» и чуть ли не весь Попечительский совет. Вообще в эти дни болтали как никогда много. Но главной новостью была, как ни странно, не столько смерть никому не известной девочки из Шармбатона, сколько сочный, горячий слух о том, что виновником ее гибели был Сириус Блэк. Поговаривали, что они вдвоем покинули гостиную накануне страшного события. Поговаривали, что перед смертью Анестези кричала и утверждала, что это Сириус натравил на нее оборотня, потому что хотел избавиться от нее, как от бывшей подружки. Особенно старательные сплетники приплетали к этой нелепице загадочное исчезновение Блэйк Забини, и градус абсурда превышал все показатели. Слухи раздувались, размножались и летали по испуганной школе как жирные мухи, но, хвала Мерлину, Сириусу не приходилось их выслушивать, потому что сразу после завтрака его вызвали в кабинет директора. И вот теперь он сидел в удобном мягком кресле посреди притихшей комнаты и чувствовал, что соскальзывает в пропасть. – Сириус, мы готовы тебе поверить, – тихо молвил Дамблдор, выпрямляясь в кресле. Рядом с ним стояла встревоженная и мрачная Макгонагалл, у окна застыл Люциус Малфой. Сириус не знал, уж какие мотивы на самом деле притащили его попечительскую задницу в школу, но все его собачье нутро чуяло недоброе. – Однако погибшая студентка сама назвала твое имя. К тому же есть дюжина свидетелей, которые видели, как вы с ней покинули общую гостиную вчера поздно вечером. Обратно никто не вернулся. – Меня не было в школе поздно вечером, – отчеканил Сириус. Руки, лежащие на деревянных быльцах, задрожали, и он сжал их в кулаки. – Где же ты был поздно вечером? – отрывисто спросила Макгонагалл. Малфой ненароком оглянулся и приподнял уголок тонких губ. Сириус смежил веки. В шахматах это называется «вилка».
«Знаете, сэр, вчера вечером я курил травку в компании с Роксаной Малфой. Да-да, сестрой вот этого типа, который приехал сюда за моей головой. Позже мы сняли комнату в трактире «Кабанья голова», пили там медовуху и огневиски, слушали запрещенную музыку, а после хорошенько потрахались. Ах да, потом я вернулся в школу через потайной ход, и мы, вместе с моим лучшим другом-анимагом, Джеймсом Поттером, напились в дерьмо и соревновались в коридоре, кто быстрее бегает – олень или собака. Если что – я победил».
Если он признается – подставит под удар Сохатого и Рокс. А это никак невозможно.
– Простите, сэр, но я не могу сказать, – ледяным тоном изрек он, чувствуя, как тяжелая холодная рука сдавливает сердце. Макгонагалл встревоженно стиснула ладони, переглянувшись с директором. Кажется, она действительно не хотела, чтобы его выгнали из школы. Все-таки она хорошая. Зря он называл ее старой облезлой кошкой, когда она оставляла его после уроков... Теперь ему будет ох как не хватать этих отсидок...
В дверь постучались. Макгонагалл стремительно обошла стол и пошла посмотреть, кто там. На секунду Сириусу показалось, что, проходя мимо, она коснется его плеча или ободрит взглядом, но этого не случилось, и он почувствовал себя еще хуже.
– Директор, вы сами понимаете, две смерти и одно нападение – Совет не имеет права оставаться в стороне! Дело переходит в наши руки, равно как и вынесение приговора обвиняемому, – подал голос Малфой, едва за деканом Гриффиндора закрылась дверь. До этого он делал вид, что наслаждается пейзажем за окном, но раз или два Сириус все же ловил на себе его торжествующий взгляд. Малфой торчал здесь якобы от лица попечительского совета, но Сириус чувствовал, что срать этот аристократ хотел на совет и на каждого попечителя. У него тут был свой интерес, и Сириус догадывался какой – тот самый, который отчаянно рвался вместе с ним в этот кабинет, и который Сириус с трудом и криками отослал на урок.
– Мистер Блэк ведь уже совершеннолетний, верно? Если его вина будет доказана... – Если – определяющее слово, Люциус, – тихо заметил Дамблдор, вскинув длинный указательный палец. – Пока что вина Сириуса не доказана, и о наказании тоже говорить рано. Сириус метнул на него взгляд. Наказание? Совершеннолетний? Он невольно сглотнул, услышав эхо своего детского страха – протяжные хрипы, мертвые руки в струпьях, сквозняк, мечущийся в холодных каменных стенах.
Малфой усмехнулся и развел руки в стороны. – А есть что доказывать? По-моему, все очевидно! – он улыбнулся, и его голос вдруг стал тише и зазвучал особенно зловеще в напряженной обстановке. – Если мне не изменяет память, несколько лет назад похожий случай уже имел место, верно? С Северусом Снейпом. Тогда студент оказался каким-то образом завлечен в дом, где вы скрывали вашего оборотня, и чудом остался жив. Дамблдор быстро переглянулся с Сириусом. Сириус изо всех сил пытался внушить директору, что он не виноват. – И, насколько мне известно, тогда имя мистера Блэка... также фигурировало в деле. Имя мистера Блэка... и мистера Поттера. У Сириуса все подобралось внутри. Малфой прошел мимо его кресла, заложив руки за спину, прямо как прокурор на допросе. Ледяные взгляды серых глаз скрестились, как шпаги. «У тебя туалетная вода, как у дешевой шлюхи» – гневно подумал Сириус, провожая его взглядом. Дамблдор молчал, и Малфой воодушевленно продолжил: – Известно, что в тот раз у мистера Блэка случился конфликт с мистером Снейпом, и он решил поплатиться ему таким образом. А сейчас студенты утверждают, что какое-то время назад мистер Блэк также имел конфликт с погибшей ученицей – на почве личных отношений. Несостоявшаяся жертва, как ее там... мисс Макдональд также хорошо знакома с Блэком, более того, она якобы была девушкой Поттера. Добавим к этому презабавный факт: первая жертва нападения, та бедная маленькая девочка долгое время занимала место охотника в сборной Гриффиндора по квиддичу – то самое место, которое ныне занимает мистер Блэк. В той самой сборной, где по некой случайности капитаном является снова мистер Поттер. – К чему вы клоните? – Дамблдор наклонился вперед, соединив пальцы рук в замок на столе. – Таких совпадений не бывает, директор. Уверен, вы со мной согласны. Уж не знаю, что двигало мистером Блэком, ревность или... – Охерел вконец, Малфой?! – не выдержал Сириус, рванув из кресла так, что оно проехалось по полу. – СИРИУС! – Дамблдор редко повышал голос, но когда это случалось, не было силы, способной ему перечить. Его призыв подействовал на Сириуса, как удар хлыста. Пара секунд, чтобы взять себя в руки – и он рухнул обратно в кресло, клокоча от ненависти.
Малфой улыбнулся, посмотрел на директора и чуть развел в стороны руки, словно говоря этим: что и требовалось доказать. – Вы сами все видите, директор, – Мерлин, до чего же паршивый у него голос. Елейный, сладкий, как дрянное вино. – Я давно знаком с этим молодым человеком. С младых ногтей мистер Блэк демонстрировал абсолютное непослушание и неуправляемый характер, я уже не говорю про приступы немотивированной агрессии по отношению к самым близким людям. На вашем месте я бы всерьез задумался, стоит ли так рисковать и оставлять его в школе. Этот юноша опасен. И в первую очередь для самого себя. Думаю, я бы мог похлопотать о том, чтобы в больнице Святого Мунго...
Больше он ничего не успел сказать, потому что в этот момент Сириус снова вскочил, но на этот раз выхватил из кармана палочку. Приступы немотивированной агрессии?! Отлично, мать твою! Малфой врезался в шкаф, отброшенный заклинанием. Завязалась потасовка, Дамблдор стремительно поднялся из кресла, но тут дверь кабинета вдруг резко отворилась, и все замерли.
– Профессор Дамблдор... простите, что прерываю вас, но, похоже, в нашем деле появился... еще один свидетель... – Макгонагалл поправила мантию на груди, встревоженно прижимая руку к сердцу. Сириус разжал руки, выпустив Малфоя, с которым теперь сражался, позабыв про палочку. Тот дернул плечом, возвращая на место мантию. Они отступили в стороны, тяжело дыша. – Да-да... прошу вас, Минерва, – Дамблдор по очереди посмотрел на дуэлянтов, а когда убедился, что они больше не намерены разбивать друг другу носы, подозвал декана. Торопливо пройдя в кабинет, Макгонагалл подошла к Дамблдору и шепнула ему что-то. Директор наклонился к ней, а после ее слов резко выпрямился. – Пусть войдет... – бросив последний упреждающий взгляд на Сириуса, он снова сел в кресло. Тяжело отдуваясь, Сириус бухнулся в свое. Малфой яростно взмахнул мантией, снова поворачиваясь к окну. Макгонагалл подошла к двери и позвала: – Пожалуйста, мисс Малфой, заходите... Сириус обернулся так резко, что у него что-то хрустнуло в шее. «Твою же мать!» Судя по лицу Люциуса, который обернулся так резво, словно хотел сделать пируэт, он подумал примерно то же самое.
Роксана вошла в кабинет, явно робея, но когда поймала взгляд Сириуса, на ее лицо вернулось прежнее упрямое выражение. «Выкуси!» – говорил ее воинственный вид. Макгонагалл закрыла за ней дверь. – Роксана? – тонким голосом спросил Люциус и кашлянул, возвращая свой нормальный голос. – Что ты здесь?.. «Какого черта, идиотка?! Иди отсюда!» – взглядом приказал ей Сириус и, судя по ответному взгляду Роксаны, сам отправился очень далеко.
– Мы слушаем вас, мисс Малфой, – Дамблдор жестом пригласил ее присесть в одно из мягких кресел у окна, но Роксана решительно подошла к креслу Сириуса. Он встал, уступая ей место. – Вам известно что-то о происшествии? – Да, – она села и скромно положила руки на колени. Чинная причесочка, чинная юбочка, только из-под манжета белой рубашки виднелся шипастый браслет, и, глядя на него, Сириусу захотелось смеяться. Наверное, это нервное. – Я могу доказать, что Сириус не виноват, и что вчера вечером его не было в школе. – Рокс, не лезь, я сам разберусь, – прорычал Сириус сквозь зубы. – Интересно, как ты будешь разбираться?! – громко осведомилась она, свирепо оглянувшись на него снизу вверх. – Из камеры в Азкабане?!
Малфой едва заметно качнулся вперед. Вид у него был одновременно встревоженный и разгневанный. Сириусу почудилось, будто он вот-вот бросится к сестре, схватит ее в охапку и вытащит из кабинета. Но вместо этого Люциус как-то очень жалобно и настороженно взглянул на Роксану, а потом зачем-то дотронулся одной рукой до шкафа – наверное, боялся потерять сознание.
– Мы оба знаем, где ты был и чем занимался, – безжалостно продолжила она. – А если по замку разгуливает одна из твоих бешеных подружек в твоих штанах, то... – Так где же все-таки был Сириус в ночь убийства? – прервал ее Дамблдор. – Вы можете это сказать? Роксана перевела на него взгляд и мигом успокоилась. – Да, могу. Мы вместе были в Хогсмиде, – невозмутимо ответила она. – В трактире «Кабанья голова». – В трактире, поздно вечером?! – резко воскликнула Макгонагалл. – Что вы делали в этом вертепе, могу я поинтересоваться?! Роксана посмотрела на Сириуса. Он едва заметно качнул головой. Тогда она посмотрела на брата. – Курили тентакулу, – сердце Сириуса упало. Макгонагалл ахнула, закрыла ладонью рот. – Пили огневиски... – ее губы чуть изогнулись, – ... занимались сексом.
Сириус потер лицо. Просто потому что ему не хотелось видеть весь этот ужас. Хотя бы пару секунд. Когда же он открыл глаза, Макгонагалл уже усаживала в кресло посеревшего Люциуса, которому, кажется, стало плохо, Дамблдор снял очки, но так и не положил их на стол. Наверняка он думал что-то вроде того, что вот ему уже сто лет, а дети все равно находят способ потрясти его седины. Макгонагалл наколдовала кубок с водой и подала его Люциусу. Белобрысая негодяйка как ни в чем не бывало восседала в кресле и делала вид, будто все так и надо. – Что же... – Дамблдор едва слышно кашлянул, возвращая себе голос. – С этим мы разберемся, но как вы объясните то, что не меньше дюжины человек готовы подтвердить, что видели Сириуса в гостиной вчера вечером? – Я знаю только одно, сэр, – твердо сказала она. – Вчера ночью нас видела половина Хогсмида. Понимаете ли, мы сильно напились, шли по улице и громко пели, а местные жители высовывались из окон и грозились, что пожалуются в школу. Насчет огневиски и всего остального можете спросить у владельца трактира «Кабанья голова». Он сам вручил нам ключи от комнаты и даже записал нас в какую-то книгу. Когда мы вернулись в школу, был примерно час ночи. В то время эта девушка была уже мертва. Макгонагалл прижимала руку к губам, поочередно глядя то на Сириуса, то на Роксану. Люциус морщился и страдал в своем кресле так, будто мечтал, чтобы ему вырвали уши вместе с тем, что он только что ими услышал. – Все было так, как говорит мисс Малфой, мистер Блэк? – спросил наконец Дамблдор, нарушив эту гадскую тишину. Сириус невольно отметил перемену в обращении и перевел взгляд на Дамблдора. До этого он вел немую борьбу с Роксаной. – Да, сэр. – И это... все? Больше вы мне ничего не хотите рассказать? – он нацепил очки обратно на свой крючковатый нос и внимательно поглядел на Сириуса. – Все, – твердо ответил он. – Ну что же. В таком случае я должен связаться с администрацией трактира «Кабанья голова». Сердце Сириуса радостно скакнуло и заколотилось где-то в горле. Роксана поднялась с кресла и демонстративно встала рядом, сжав обеими руками его ладонь. Весь вид ее говорил о том, что она согласна на любую кару. «Ух и оттрахаю я тебя» – с пронзительной нежностью подумал Сириус, переплетая с ней пальцы. Серьезно, ему стоило больших усилий, чтобы не признаться ей в чем-нибудь прямо сейчас. Вот как он был ошеломлен, счастлив и благодарен. – Хотя я не думаю, что мисс Малфой сказала нам неправду. Такое признание дорогого стоит, вы со мной согласны, Люциус? – и директор мельком посмотрел на Малфоя, подтянув к себе чистый лист пергамента. – Вы забыли об одном важном обстоятельстве, – Малфой поднялся из кресла и одернул на себе мантию. Его губы побелели, глаза метали молнии. – Погибшая девушка сама назвала имя убийцы, – он оперся ладонями в кожаных перчатках прямо на директорский стол. Дамблдор не шелохнулся. Малфой говорил так тихо, что Сириус едва разбирал слова. – Вам так хочется верить в невиновность мальчишки, что вы готовы закрыть глаза на... – Я поверил не ему, Люциус, а вашей сестре, – спокойно молвил Дамблдор. – Быть может, вы сомневаетесь и в ее честности? Люциус резко выпрямился и бросил на Роксану короткий горький взгляд. Сириус почувствовал, как Роксана прижалась к нему. Настолько сильно и незаметно, насколько это было возможно в обществе двух преподавателей и родного брата. – Нет, директор, – наконец изрек Люциус, отворачиваясь. – В честности своей сестры я не сомневаюсь ни секунды. – Безусловно, – Дамблдор обмакнул перо в позолоченную чернильницу. – А последние слова умирающей едва ли можно рассматривать как свидетельство, Люциус. По словам мадам Помфри, в последние минуты девушка уже никого не узнавала и не понимала, где находится, – лицо старого директора, до этого сосредоточенное и серьезное, подернулось печалью. Но он ничего не сказал, только провел пальцем по кустистой брови и занялся письмом трактирщику. Сириус нахмурился. – А насчет наказания... теперь, как мне кажется, оно переходит полностью в компетенцию школы. Вы согласны со мной? – Не думайте, что я оставлю это так... – прошипел Малфой, – ... Дамблдор. Две смерти и одно покушение – не думайте, что Совет простит это вам с такой же легкостью, с какой прощаете вы. Всего наилучшего, – с этими словами Малфой резко запахнул мантию и стремительно покинул кабинет, напоследок бросив на Роксану пронзительный, неприятный взгляд. Дамблдор как ни в чем не бывало дописал письмо и только когда поставил последнюю точку, посмотрел на притихшую, мрачную Макгонагалл, которая в свою очередь буравила взглядом провинившихся. – Профессор Макгонагалл, а этих двоих я передаю в ваше полное распоряжение, – сказал он, таким образом подводя под встречей черту. Но финальный аккорд был еще впереди. Когда они уже собрались уходить, в дверь кабинета снова забарабанили. Забарабанили так, словно бежали сюда с новостью о том, что совятня взлетела на воздух, подземелья затопило, а башня Гриффиндора в огне. Макгонагалл отворила дверь, и в кабинет влетел взъерошенный, задохнувшийся Джеймс. Судя по его перекошенным очкам и всклокоченной мантии, слухи о причастности Сириуса к смерти Анестези наконец дошли и до него. – Профсср Дабрлдор, я хтел скзать... – Джеймс выпрямился, держась за бок. – Он не виноват! Вчера вечером Бродя... бр-р, Сириус был в Хогсмиде! Я сам проводил его до ворот, и я готов поклясться, что в деревне его тоже кто-нибудь видел. Спросите Розмерту из «Трех метел», она точно видела, зуб даю! А когда он вернулся, мы до утра пытались взломать кабинет Филча. Он поймал нас, но я наложил на него заклятие Силенцио, поэтому он ничего вам не сказал! Хотите, могу выпить Сыворотку правды и принести Непреложный обет, но Сириус не виноват! – Сохатый рубанул перед собой рукой, словно шлепнул в конце своей фразы точку и выдохнул. Вид у него был такой, будто он только что вынес Сириуса из пожара. Сириус отчаянно выматерился про себя и с тоской посмотрел на Дамблдора. Тот в свою очередь посмотрел на Макгонагалл. – Я думаю, вы разберетесь, профессор, – и он снова склонился над письмом. – Разумеется, директор, – шок, вызванный тирадой Сохатого, прошел, и к ней моментально вернулась ее прежняя суровость, хотя Сириус готов был побиться об заклад – она рада даже больше, чем он сам. – Идемте, вы трое. Вы, Поттер, отправитесь к мистеру Филчу. Я думаю, он будет рад, если вы снимаете с него свои чары, а потом поможете ему с уборкой без помощи чар. А вы двое, – она вцепилась взглядом в Сириуса и Роксану. – Пойдете со мной в больничное крыло. Мадам Помфри прочитает вам увлекательнейшую из своих лекций. Марш!
* * *
Часом позже Сириус и Роксана вышли в коридор, по мнению воинственной школьной медсестры, достаточно подавленные внушительной лекцией о вреде курения, алкоголя, употребления наркотиков и о последствиях подросткового секса. Они придали своим лицам максимально серьезные и обеспокоенные выражения, но едва за ними закрылась дверь, они переглянулись, фыркнули и, обнявшись, отправились во внутренний двор школы. Это была клоака, сердце старших классов, международные воды, в которых не действуют законы. Учителя редко выходили туда, и ученики могли спокойно отводить душу – ругаться, курить, драться, списывать, толкать запрещенную музыку и сигареты, целоваться и обжиматься взахлеб. Сириус помнил, как на первом курсе они все разводили друг друга на «слабо» – кто рискнет провести перемену во внутреннем дворе и не обделается от страха. А уже на третьем курсе они и сами проводили все свои перемены в этой «клоаке». Вот как она меняет людей. Сегодня там было относительно спокойно. Мародерский насест, разумеется, пустовал – никто не смел посягать на святое место. Один раз на пятом курсе Джейми Кристалл попытался занять его со своей девчонкой и потом две недели чуть что – повисал в воздухе вверх ногами. Сохатый злопамятен. Сириус усадил на каменный подоконник свою миниатюрную подружку, сам удобно устроился между ее ног, после чего они закутались в мантии друг друга и со стороны стали похожи на двух больших черных птиц. Многие парочки в Хогвартсе делали так с наступлением осени – можно было закутаться под предлогом жуткого холода и преспокойно обниматься и тискаться под мантией. Никто тебе и слова не скажет. Именно это Сириус и намерен был сделать. Он запустил обе ладони под юбку. В такие минуты ему нравилось наблюдать за ее лицом, за тем, как с непривычки на нем загнанным кроликом мелькал испугсмущениестрах, а потом в черных глазах появлялся сладкий блеск, как она сначала испуганно сжималась, а потом приоткрывала краснеющие губы, хотя сама не замечала этого. Они целовались – медленно, неторопливо, взасос. Мадам Помфри может говорить что угодно. Она не понимает. Они помешанные, озабоченные, как угодно, но им надо было прикасаться друг к другу, трогать, постоянно, все время. Этому нет объяснения. Это невозможно понять чужому. Они подсели на это. Сириус почувствовал, что возбуждается слишком быстро. Можно было бы завершить дело прямо в школьном дворике, но едва ли это осталось бы незамеченным, да и неудобно возиться с теплой одеждой. Роксана усмехнулась, опустив взгляд, когда тоже почувствовала, что он завелся. Ей это льстило, и когда она ухмылялась вот так – у Сириуса просто ехала крыша. – Полегче, ковбой, – прошептала она, и Сириус нехотя оторвался, напоследок медленно лизнув ее в щеку. Потом Роксана напевала что-то себе под нос и листала учебник розовыми замерзшими пальцами, а Сириус курил, облокотившись одной рукой на стену слева, а другую все еще держал на теплом бедре своей подружки. – «The Rolling Stones»? – спросил он, внимательно вслушиваясь в ее бормотание. – «Дикие сестрички», – она усмехнулась его гримасе, вынула у него изо рта сигарету и сама затянулась. В этот момент Сириуса словно в плечо толкнули, и он оглянулся. Люциус Малфой стоял у выхода, ведущего в виадук, и беседовал о чем-то с Катоном Ноттом. – Ты куда? – Роксана захлопнула книгу, когда он выпутался из двух мантий. – Будь здесь, – Сириус стряхнул ее руку с плеча. – Будь здесь! – рявкнул он, когда она все-таки соскочила следом. Заметив его приближение, Люциус оборвал разговор и медленно оглянулся. Серые глаза сверкнули, как лезвие выхватываемого меча. Сириус увидел, как сжалась его рука под мантией, и сам нащупал в кармане палочку. Все разговоры во дворике стали на порядок тише. – Ну, как дела, Малфой? – крикнул Сириус, не сбавляя шаг и подогревая в себе злость, которая успела слегка поостыть после всплеска в кабинете директора. Хотелось бы, чтобы здесь сейчас был Сохатый. Но Филч уволок его в неизвестном направлении. – Что тебе нужно? – прошипел Малфой. – Тот же, блять, вопрос, – Сириус обаятельно улыбнулся и с ходу толкнул аристократа в грудь обеими руками. Малфой отлетел назад на пару шагов. Кто-то вскрикнул. Малфой выхватил палочку. Сириус резанул своей – хлопок заклинания об щит был таким мощным, что опавшие листья разлетелись по земле во все стороны. – Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? Малфой улыбнулся – удар под дых – у Роксаны та же улыбка. – Думаю, нет, иначе на пушечный выстрел не подошел бы ко мне... щенок. «Щенка» Сириус спустить не мог. Снова удар – снова хлопок, еще, еще, еще, еще хлопок – и они обходят друг друга по кругу, как молодые волки. Ученики собрались со всего дворика, образовав кольцо. – Мы ведь с тобой оба знаем, что я и пальцем девчонку не трогал. Стой! – хрипло крикнул Сириус, на миг повернувшись к Роксане – она пробилась к ним сквозь толпу, но замерла, налетев на слова Сириуса, как на стену. Взгляд Малфоя, острый и страшный, стал совершенно растерянным, когда он взглянул Сириусу за спину. Люциус весь размяк. Сириус заметил эту перемену, сузил глаза и усмехнулся. – Этого ты себе и представить не мог, верно, Люциус? – тихо спросил он, легкомысленно поигрывая палочкой. Верхняя губа Малфоя дернулась вверх. Палочка вспорола воздух. Дворик всколыхнулся криками. Было чистым безумием устраивать драку в школе, но Сириус ничего не мог с собой поделать – ему хотелось спровоцировать Малфоя, и он это сделал. За себя. За Ане. За то, что ее теперь просто нет на этом свете. За щенка по имени Снитч. За свое детство. Малфой воплощал все, что он так ненавидел. Дуэль перестала быть дуэлью. Ему хотелось крови. И он ее получил. Только не так, как рассчитывал. А все потому, что Роксана, черт-ее-дери, никогда никого не слушается. Она успела только прокричать: «Люциус, прекрати!», как тот в запале хлестнул палочкой, и Роксану отшвырнуло от них и с силой приложило об каменную кладку дворика. Толпа ахнула, кто-то из девчонок оглушительно взвизгнул. Люциус застыл, словно громом пораженный, а Сириус на бесконечно долгую секунду потерял почву под ногами, когда ему показалось, что Роксана уже не встанет, но тут она пошевелилась и села, схватившись за голову. Тогда Сириус ожил. Первым делом он размахнулся и врезал Малфою по роже. Просто так, без палочки. Пока Малфой охал, ахал и держался за свой сломанный нос, Сириус поднял Рокс с земли. Она шипела и кряхтела, а когда Сириус взял ее под локоть – заругалась как последний гоблин. Он задрал ее рукав. Тонкая бледная рука была ободрана до локтя и сильно кровоточила. Так же, как и коленка – школьные колготки порвались и прилипли к окровавленной ноге. Люциус тем временем уже вылечил свой нос, но его губы были залиты кровью, и в сочетании глухой черной мантией и молочно-белой кожей это делало его похожим на вампирского барона. Но когда он увидел эту же кровь на руке своей младшей сестры, его красивое разгневанное лицо исказилось от ужаса. – Роксана... Рок... Роксана? Услышав его беспомощный голос, Роксана вдруг полыхнула, как сухой порох: выхватила у Сириуса из-за пояса палочку, сорвалась с места, но он перехватил ее и заграбастал в охапку. Дыхание Роксаны напоминало рычание, ветер бросил волосы на лицо. Сейчас она как никогда была похожа на фурию. Люциус замер, растерянно отступив. – Пойдем в крыло, – Сириус метнул на Малфоя последний враждебный взгляд и крепко сжал здоровую руку Роксаны. У него самого были содраны костяшки на руке, и этот зуд страшно раздражал. – Идем! Ее колотило с головы до ног, но она молчала, сжав губы так, словно в жизни больше не собиралась говорить. А еще плакала. Слезы просто выкатывались из ее глаз и пачкали щеки тушью. Крепко стиснутые губы дрожали, а нос покраснел и распух, но она не жаловалась и только сердито вытирала лицо и шмыгала носом. Она плакала по дороге в медпункт, плакала, пока мадам Помфри сердито квохтала и обрабатывала ее изодранную руку, плакала и гневалась на каждую слезу, а когда Сириус попытался заговорить с ней на трансфигурации, она метнула на него испепеляющий взгляд, сгребла свои вещи в кучу и перенесла их на самую дальнюю парту. Сначала он не понял, какого черта произошло, а потом до него вдруг дошло. Она злится вовсе не на Люциуса. Она злится на него, на Сириуса.
Конечно, ведь все так просто – Люциус может избивать ее сколько угодно, но все равно при этом останется ее любимым братом. А вот ему нельзя лезть в ее святую семейку, потому что он для них – никто. Хоть бы что там ни творилось, она все равно будет любить это змеиное гнездо.
Это откровение было таким ошеломляющим, что Сириус потерялся в нем на целых два урока. Да, они вместе сбежали из своего общего дома, но она все равно оглядывается – дай только повод, и она все им простит. Сириус чувствовал себя так, будто его предали. Это было невероятно гадко. Он был так зол, что не обращал внимания ни на шепотки, которые все еще преследовали его в коридорах, как рой навязчивых насекомых, ни на друзей, ни на преподавателей. Он сам не понимал, почему так злится и думает обо всем этом снова и снова, но когда ноги вечером принесли его к гостиной, и он понял, что проведет эту ночь в гордом одиночестве, его злость затихла и превратилась в тупое отчаяние. Но когда же он вошел в свою спальню, швырнул в угол сумку и сердито отдернул полог своей кровати... обнаружил у себя в постели Роксану. Она лежала, свернувшись в клубок под его одеялом. Она тихо сопела во сне и не проснулась, даже когда на постель упал яркий свет. Щеки были все так же измазаны тушью, перебинтованная рука лежала у подушки. Даже во сне ее лицо было все таким же сердитым и недовольным. Она злилась на Сириуса, но пришла спать в его кровати. Похоже, она сама решает, когда приходить, а когда уходить. Наверное, он никогда ее не поймет. Но так даже лучше. Сириус уже расстегивал рубашку, когда оглянулся на дверь. Может быть, все дело было в том, что он был так страшно зол на нее. Но сейчас ему хотелось так, что с этим надо было срочно что-то делать. Он начал, даже не дав ей проснуться. Хвала Мерлину, она не стала ничего говорить, когда открыла глаза. Это был один из тех замечательных моментов, когда они понимали друг друга без слов. Хорошо, когда есть кто-то, кому не надо ничего объяснять.
* * *
Хочу увидеть, как я выгляжу в зеркале, когда глаза мои закрыты. Жан Полль Рихтер
День первый
«Урод. Чудовище. Мразь. Ненавижу...» Ремус прерывисто вздохнул и оперся руками в стену о бокам от большого настенного зеркала. На него смотрел парень. Подросток. Совсем ещё ребенок – но уже и нет. Больше нет. Больше никогда нет. Бледное, худое тело исполосовано шрамами. Испятнано синяками и кровоподтеками. Лицо восково-серое, пересеченное тремя свежими царапинами. Под запавшими глазами – круги, на левый глаз спадает прядь волос – она мелко дрожит и с ней капельками падает вода... «Ненавижу...ненавижу тебя, ненавижу!» Ремус сам дрожит с головы до ног и даже плавающий по ванной комнате пар не может его согреть, даже вода, под которой он целый час до крови раздирал кожу мочалкой... Отвратительное тело. Грязное, мерзкое, отвратительное тело. Жилище монстра. Этот монстр вторгся в него против его воли. Изнасиловал. Взял силой. Он этого не хотел. Но теперь он сам ничем не лучше. Он занимался сексом с животным. Он потерял девственность с оборотнем. Господи... Ремус мучительно поморщился, почувствовав, как подкатывает вина, такая же ощутимая, как сильная тошнота. Он уткнулся горячим лбом в зеркало. Господи, я не хочу так жить...
В дверь забарабанили. – Эй, маньяк, имей совесть! – заорал с той стороны Бродяга, но Ремус его не послушал. Он так и продолжил стоять под обжигающе горячим, шумящим потоком и захлебывался слезами.
День второй
– Ау-у-у-у! Эй, волк! Ну как прошло полнолуние?! Не хочешь рассказать нам? Тебе как, понравилось? Ремус дернулся, услышав голос Нотта. Слизеринцы, сидящие вокруг, мерзко хихикали, все провожали Ремус насмешливыми, жадными взглядами, пока он шел мимо них к своему столу. Джеймс громко хлопнул себя левой рукой по правой, показав Като средний палец, потом обхватил Ремуса за плечи и буквально потащил к столу, хотя Ремус не мог есть уже вторые сутки. Однажды попробовав, он вдруг вспомнил вкус крови волчицы и провел всю перемену на корточках перед унитазом.
День третий
Так больше продолжаться не может. Он потерял сон. Каждую ночь Ремус лежал в своей постели, слушал дыхание своих друзей и разбирал себя на части, пытаясь осознать произошедшее, понять его, примириться с ним. Он порвал свою память на сотни кусков, вспоминая, разыскивая в море того порока миг, хотя бы один чертов миг, когда ему было противно! Когда человек все же брал верх и пытался остановить безумие! Он пытался и не мог. Он обрабатывал, анализировал, тщательно рассматривал каждую секунду, каждую свою мысль и умирал всякий раз, когда понимал, что единственное, что он испытывал тогда – дикое, ошеломительное удовольствие. И самое страшное – ему хотелось испытать всё это снова. Теснота. До боли, до тошноты острое наслаждение, к которому он был ещё не готов. Он стал ненавидеть свою кровать.
День четвертый
Как будто слизеринцы о чем-то догадываются. Их издевки стали жестче, злее, яростнее. Теперь они не упускали ни одного шанса поддеть Ремуса. После смерти девочки, с Сириуса сняли все обвинения, но теперь все прицелы остались без мишени и слизеринцы решили навесить эту мишень на спину Ремуса. Причем буквально – Мальсибер ударил его пустяковым заклятием прямо во время урока зельеварения. В спину. Ремус, который в последнее время итак был оголенным нервом, словно с цепи сорвался. Он так и не мог вспомнить, как это вышло, но он, всегда такой уравновешенный, спокойный и слабый, измолотил слизеринского красавчика в такое мессиво, что его бы и мать родная не узнала. Та самая мать, которая приехала в школу, узнать, кто посмел избить её драгоценного сыночка. Сириус почему-то сказал, что это сделал он. Впрочем, Сириусу всегда было насрать на всех и вся – именно так он сказал, когда Ремус, Джеймс и даже Питер пришли вечером в уборную, где Бродяга отбывал наказание – со своими швабрами и тряпками.
В тот вечер парни снова спрашивали, что с ним происходит. Спрашивали, почему он так много молчит в последнее время, говорили, что он скоро станет похож на Кровавого барона, спрашивали, что его грызет, предлагали просто поговорить. Ремус готов был дорого заплатить за этот разговор – слова жгли его изнутри, точили его как гниль, но он не мог произнести их вслух. Он не мог признаться друзьям, что человек, ради которого они так часто рисковали собой, на самом деле гораздо хуже, чем они думают. Гораздо хуже. Он хотел бы поговорить с Джеймсом – но у того самого было проблем навалом. Ремус был одним из немногих, кто знал, что у Сохатого бессонница. И что все ночи напролет он либо гуляет по территории замка в компании с Бродягой, либо торчит у Лили. Он мог бы поговорить с Бродягой. Но в последнее время к нему было несколько неловко подходить – Бродяга был вечно бледен, у него появились круги под глазами и какой-то нездоровый, беспокойный огонь в самих глазах. Как у вампира в период жажды. Примечательно то, что Роксана Малфой являлась полным отражением его состояния и хотя они говорили, что они – не пара, напоминали людей, пораженных общей болезнью. И когда Ремус смотрел на этих двоих, на него снова накатывала тошнота. Можно было попробовать рассказать всё Питеру – но тот как-то совсем плохо выглядел, все время дергался и оглядывался так, словно ожидал удара. Случившееся с Анестези подкосило многих – трудно смириться с мыслью, что человек, который ещё в прошлые выходные сидел с тобой бок о бок, смеялся и хотел есть или спать – мертв... Это было слишком страшно. А Питер... он всегда все принимает слишком близко к сердцу. Хотя его трудно винить. Лили и Марлин, на глазах которых случилось это несчастье, в первый день не пришли на завтрак. Лили пришла на второй урок. Она была необычайно молчалива. Вместо того, чтобы писать лекцию, она просто смотрела перед собой и явно видела что-то такое, что им всем было невдомек. Тогда наступила очередь Джеймса вытягивать её из этого колодца – также, как до этого Лили вытягивала его самого. За ужином она немного разговорилась, сказала, что Марлин проплакала всю ночь и весь день – ей пришлось выпить зелье, чтобы заснуть. Вечером Сохатый увел её гулять по территории. Он выворачивался наизнанку, сыпал всеми своими остротами и шутками, стараясь завалить ими ужасную реальность: смерть Анестези, отъезд одной пятой студентов, леденящие кровь заголовки статей в «Ежедневном пророке». Кто-то может сказать, что никакие шутки не способны заглушить действительность. Но так могут сказать только те, кто не знаком с Джеймсом Поттером.
Так или иначе. У всех были свои проблемы. И хотя они все спрашивали и наверняка искренне хотели помочь, Ремус знал, что на самом деле его боль – только его ноша. Потому что все они – здоровы. А он – болен. Их жизнь тяжела, в ней тоже встречаются свои штормы, но ни один шторм не страшен, если сам ты – крепкое судно. А если ты насквозь прогнил, то остается только ждать волны, которая тебя добьет или вынесет на берег. Этого они никогда не поймут.
День пятый
Ремус мучительно застонал, когда удовольствие прожгло его, выгнулся, когда оно выплеснулось наружу, а затем обмяк, удовлетворенно вздохнул, расслабился... и в ужасе подскочил, срываясь с влажной подушки. Сердце стучало как ненормальное, казалось оно стало размером с квоффл. Голова ещё полнилась сном и мальчику понадобилось секунд двадцать, чтобы сообразить, где он находится. Он в своей спальне. Сейчас ночь... Волчица ему приснилась. Всего лишь приснилась, её здесь нет. Внизу живота разливалась приятная тяжесть. «О Боги...» Ремус почувствовал как разом похолодели ладони. Нет, пожалуйста, только не опять! Он сорвал одеяло. Сердце подавилось и провалилось куда-то. Мерлин, нет, нет, нет! Ремус рванул в душ и сначала смыл с себя все последствия сна. А потом у него началась истерика.
Профессор Джекилл был не только школьным учителем. Его многочисленные работы по теории разделения магического сознания на темное и светлое, включали в себя серьезные психологические исследования. Проще говоря, он был дипломированным психологом и администрация школы не могла ему это спустить. Война на многих оставила свой отпечаток. Многие ученики потеряли близких и друзей в Каледонском теракте, родственники некоторых погибли просто от нападения Пожирателей, родители большинства вступили добровольцами в Мракоборческий отдел Министерства. Психологическая помощь была нужна школе как воздух. И Дамблдор, ещё в начале сентября поручил это дело доктору Джекиллу – Ремус слышал объявление, сделанное за одним из воскресных завтраков. Но он сам, как и подавляющее большинство студентов, скорее согласился бы подставить свою голову под бладжер, чем позволил кому-нибудь копаться в своих мыслях. Почти все восприняли назначение профессора, как личное оскорбление и с авторитетным видом заявляли, что уж кому-кому, а им помощь точно не понадобится! Но тем ни менее, с той поры у кабинета доктора частенько можно было встретить какого-нибудь студента с блокнотом, который торопливо переписывал часы приема и оглядывался с довольно-таки диким видом.
Наступил момент, когда Ремус и сам стал таким студентом. Он не знал, что с этим делать. Он не мог больше так жить. Он болен, ему нужна помощь, сам он с этим не справляется! Остатки прежней рассудительности и рациональности привели его в кабинет доктора Джекилла, но когда он с падающим сердцем поднял руку, чтобы постучать, не представлял, как вообще можно говорить обо всем этом.
Джекилл сидел за своим столом и проверял работы, окруженный своим творческим беспорядком. Книги, свитки, ковры, картины, волшебные механизмы, чучела волшебных животных на стенах. Когда Ремус заглянул в кабинет, профессор поднял голову и его золотые очки сверкнули в свете лампы. – А, Ремус! Здравствуй, заходи! – профессор отложил перо и поднялся, снимая со спинки стула свою мантию. – Какими судьбами? – Я... – ну, вот и оно. – Мне надо поговорить... с кем-нибудь. Понимаете? – и он остановился неподалеку от двери, нервно комкая листок с часами приема и отчаянно сражаясь с желанием сбежать. Ремус ожидал, что профессор встревожится и бросится к нему с расспросами, но тот только улыбнулся и обошел гигантские стопки из книг, окружающие его стол. – Конечно, я как раз сейчас свободен! Проходи, – и он жестом пригласил Ремуса присесть в одно из кресел у камина. Между креслами примостился круглый чайный столик на колесиках – кроме двух чашек с танцующими гиппогрифами, на нем стояла очень красивая клетка со спящей феей-светляком, от которой исходил мягкий, матовый свет. Кресла были завалены свитками, инструментами, рубашками и мантиями, но когда профессор указал на них, все эти вещи торопливо разлетелись по местам. Ремус сел. – Выпьешь со мной? – Джекилл коснулся палочкой чайника, стоящего на одной из книжных стопок. Из носика мгновенно повалил пар. Ремус ничего не сказал. Он сидел как на иголках. Ему хотелось уйти. Он зря пришел, всё зря, ему это не нужно, он должен уйти! – Итак, прежде всего, Ремус,помни: что бы ты ни сказал – всё останется в пределах этого кабинета. Но если ты не готов или не хочешь говорить... – Я готов, – выпалил Ремус. – Я просто... не знаю... – он нервно засмеялся и потер лоб. – Не знаю, как, понимаете? Мерлин, это ужасно... – Я могу тебе помочь. Ты ведь хотел поговорить со мной о полнолунии, верно? – Откуда вы знаете? – удивился Ремус. – После него ты как будто не в себе и это заметно, поверь мне. Я не могу обещать тебе, что смогу вылечить твою боль. Но одно пообещать могу – как только ты выговоришься – тебе станет легче. Ремус молчал, тяжело сглатывая и глядя, как пар клубится над его чашкой. – Я не знаю... с чего начать. – Начни с главного. Для того, чтобы лечить рану, сначала надо выдернуть жало. – Ладно... то есть... сейчас, я... мне надо собраться, – Ремус схватил чашку ледяной рукой и обжегся, но все равно сделал глоток. Вскочил, прошелся из стороны в сторону. Рухнул обратно в кресло, а потом сомкнул пальцы в замок, уткнулся в них лбом и кровью и хрустом вырвал из себя жало: – Той ночью я занялся сексом с волчицей.
– Вы понимаете, этого хотел не только волк! – с мукой говорил он, меряя кабинет шагами и поедая взглядом доктора, сидящего в кресле. Ему казалось, что он просто не понимает. – И я тоже! Я этого тоже хотел! – вот он и произнес то, что его так страшно мучало. – Меня напугало это, это мерзко, это... и я все равно... Боже... – Рему спрятал лицо в ладонях. – Ты сказал, это был твой первый половой контакт, Ремус? Ты испытал это удовольствие впервые в жизни, – Джекилл пристукнул карандашом по своему блокноту. – Знаешь, было бы очень странно, если бы ты не хотел его повторения. Вот это была бы патология. -Но ведь это было... животное. Это значит, что я... Он затряс головой. Доктор мягко улыбнулся. – Ремус, ты сам только что рассказал мне, как в детстве мучался угрызениями совести потому что хотел человеческой крови даже до того, как становился волком. Но вот, тебе семнадцать, и ты уже примирился с этим желанием. Почему? – он указал на него карандашом. – Потому что при всем желании перегрызть своим друзьям глотки, ты никогда этого не сделаешь. Ты понимаешь, как это связано с твоей нынешней проблемой? То, что хочешь этого удовольствия опять – часть твоей природы, не волчьей, но человеческой. И то, что ты хочешь, чтобы оно повторилось – ещё не значит, что сознательно ты сделаешь это. В этом вся разница, понимаешь?
Нельзя было сказать, что Ремусу совсем полегчало, когда он через полтора часа покинул кабинет Джекилла. Но в одном доктор оказался прав – когда жала не стало, Ремус и впрямь поверил, что всё это – не всерьез.
День шестой
Он сидел на трансфигурации, когда в него швырнули этот дурацкий бумажный комок. Ремус оглянулся и напоролся на кучу выставленных лезвий – глаза и улыбки слизеринцев. Подняв комочек, он хотел было просто бросить его обратно, но что-то заставило его развернуть злосчастную бумажку. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось так быстро, что к щекам прилила кровь. На листочке были нарисованы два совокупляющихся оборотня. Шаржево и грязно. У одного из них на шее был полосатый школьный галстук. Он порывисто оглянулся. Като хихикал, перебирая перо, Уоррингтон свесил кисти рук, словно собачьи лапы и задышал, высунув язык. Красивая Хлоя тоже смеялась, но поймав взгляд Ремуса, надменно хмыкнула и отвернулась. «Откуда они знают?!» – в панике пронеслось в мозгу. Внезапно Ремуса прошиб ледяной пот – он вошел в кабинет Джекилла вчера... но не слышал, как клацнул замок закрывающейся двери. Он прикрыл её. Но не запер. Просто прикрыл! Леденея от ужаса, Ремус скомкал рисунок и бросил обратно, но теперь весь остаток урока он обмирал от ужаса всякий раз, когда слышал у себя за спиной смешок. Если они кому-нибудь скажут... если они скажут Джеймсу... или Сириусу... Он представлял себе их лица в этот момент... Мерлин, нет... Но может не скажут? Да, черта с два эти будут хранить его секрет. После урока Ремус быстро сгреб свои вещи и торопливо ушел.
День седьмой, восьмой, девятый и десятый
Ремус сидел в своей спальне. Безвылазно. Парням он говорил, что плохо себя чувствует – конечно, их так просто не проведешь, они видели, что с ним творится, но Ремусу все же удавалось спровадить их на уроки. Сам он выйти не мог. Он боялся. Снова и снова он видел лица слизеринцев и всё внутри сжималось. Он не мог заставить себя выйти даже на обед – Бродяга приносил ему еду, но Ремус не мог есть. Раз двадцать парни пытались выяснить у него, что произошло, но Ремус не мог ничего им сказать. Они бы начали его презирать. Нет, так бы они, конечно, отшутились или попытались его утешить. Но на самом деле... Нет, он бы этого не вынес. И парни, чувствуя, как он отдаляется от них, перестали спрашивать. И отдалились. Ремусу было больно видеть, как они уходят втроем каждый день и, наверняка, классно проводят время, но так даже лучше. Ведь с самого начала было понятно: у оборотня не может быть друзей. Один раз пришла Макгонагалл и привела с собой доктора Джекилла. Он стучал, говорил что-то, но слышно было плохо, да и не хотелось больше ни с кем говорить, поэтому Ремус отозвался страшным, сиплым голосом и сказал, что простудился, потому не может выйти. Он понимал, что таким образом только больше привлекает к себе всеобщее внимание. Но если он выйдет теперь, слизеринцы с него живого не слезут. И тогда узнают все. А он этого не переживет. Поэтому он продолжал сидеть на постели. И снова разбирал себя на части, потому что теперь даже увещевания доброго доктора Джекилла ничего не стоили.
День одиннадцатый
В окно постучалась сова и тут же улетела. Ремус только успел уловить росчерк черных перьев в завесе дождя. Чёрный филин. У кого был чёрный филин? Ремус повертел в руке чистый, не подписанный конверт и разорвал плотную, хорошую бумагу. На постель упал снимок и записка. Первой Ремус прочитал записку. Там было всего одно слово: «Заводит?» Он взял снимок – на карточке пускала слюни мелкая пучеглазая собачонка. Глаза ожгло слезами. Ремус скомкал и конверт, и записку, и снимок, порвал их, захлебываясь слезами и поскуливая от ярости и обиды. Мерлин, ну за что ему всё это?! Он вцепился в волосы, качнулся взад-вперед на своей постели и зарыдал.
За что они так с ним?! За что?! Что он такого сделал им всем, откуда эта жестокость?! Ремус рыдал, давился слезами, задыхался, но никак не мог это остановить. Сколько он так просидел? Неизвестно. Время измерялось количеством отметин от ногтей, которые оставались на его щеках, плечах и коленях.
Нет, так больше продолжаться не может. Он должен выйти отсюда. Выйти и доказать, что ему наплевать на все их шутки, издевки и всё остальное. В конце-концов. Он чертов оборотень. Он может убить их всех. А если о его проблемах начнут трепаться – в следующее полнолуние он разыщет в лесу волков и уйдет с ними в колонию. Туда, где начался его персональный ад.
Он вышел из своей комнаты, в понедельник, пятого декабря. В тот день пошел первый снег – казалось, что за окнами летают жирные белые мухи. Ремус безучастно пялился на него в окно класса трансфигурации и даже не пытался слушать профессора Макгонагалл. А потом к доске вызвали Като и Мальсибера. – Не могу, профессор, – ответил Мальсибер на просьбу профессора превратить друга в собаку. – Вы не выучили урок? Мальсибер улыбнулся – так мерзко, как он один умел. – Ну что вы, я знаю эту теорию назубок... но... – Да, профессор, вдруг в нашем классе присутствует какой-нибудь ярый зоофил? – взгляд Като, блуждая по классу, пару раз обжег Ремуса. – Я не хотел бы стать его жертвой. Его слова потонули в веселом смехе слизеринцев – который мгновенно прекратился, как только Макгонагалл хлопнула по столу ладонью. – Крайне остроумная шутка, благодаря которой ваш факультет теряет десять баллов, – сухо молвила она в наступившей тишине. Катон не выглядел особенно расстроенным – он добился, чего хотел. Но Ремус скорее съел бы свои уши, чем показал, что его это задело. Он только хмыкнул и покачал головой, когда Нотт прошел мимо. Сириус, сидящий с Джеймсом за одной партой в среднем ряду, проводил Нотта взглядом, затем пихнул Джеймса локтем и написал что-то на куске пергамента. Ремус смежил веки. Замечательно. – Мисс Маккиннон, мистер Поттер, к доске, задание то же.
Следующим уроком в тот день были заклинания, а там никого ни во что не надо превращать – так что на урок Ремус шел более-менее спокойный. Студенты рассаживались по ступенчатой полукруглой аудитории. Лили, проходя мимо с Алисой и Марлин, оставила их и задержалась: – Ты как, Ремус? – спросила Эванс, вглядываясь в Ремуса серьезными, чуть прищуренными глазами. Она обнимала книжки обеими руками – словно загораживалась от Ремуса щитом. Его лучшие друзья теперь боятся к нему подходить. Впрочем, он сам этого добавился. – Нормально, – Ремус бросил свои книги на парту и сел. Лили не осталось ничего, кроме как пойти дальше. Профессор Флитвик развернул чарами доску и громко ахнул. Все разговоры разом стихли.
На доске красовались два совокупляющихся волка. Один из них был в школьном галстуке и его волосатое достоинство было прорисовано с особенным злорадством. Поверх рисунка тянулась надпись:
«Ремус Дж. Люпин – Староста. Волк. Зоофил»
Ремус не помнил, как он оказался в школьном дворике. Он бежал, бежал и бежал, через весь замок, как можно дальше от класса Заклинаний. Он бежал так, что кололо в боку и заходилось сердце, но остановился только, когда поскользнулся на замерзшей луже во дворе и чуть не упал. Несколько бесконечно долгих мгновений он пытался восстановить дыхание и стоял под снегом, прижимаясь горячим лбом к холодной стене мародерского «насеста». Кровь стучала в висках, глаза были плотно зажмурены, в ушах всё ещё стоял звенящий хохот...
Всё кончено. Теперь вся школа об этом узнает. Ему нельзя здесь оставаться. Он должен уйти.
Ремус открыл глаза и, выдыхая целые облака пара, поглядел на «насест». Джим-Сохатый... Бродяга, Питер... Принятое решение отдавалось тупой болью в сгибах пальцев. Решение складывалось как паззл: подняться наверх – к черту чемодан. Одеться потеплее. Взять еды и денег. Через замок – в лес. На юг – туда, куда уходили волки...
– Не плачь... что ты как девчонка... возьми себя в руки... ну же... хватит! – шептал Ремус, сжимая кулаки. Ногти так глубоко входили в ладони, что было больно. Кое-как справившись с собой, он утер лицо, обхватил себя руками и направился в замок... как вдруг на него обрушился последний удар.
Они стояли в каменном коридоре, там, где их никто не мог бы увидеть – все ученики спешили в Большой зал и никому бы не пришло в голову вылезать на холод. Джекилл тихо говорил о чем-то с Валери, мягко жестикулируя, а она смотрела куда-то вниз и вбок, изредка кивая. Ремус успел только отметить, что она как-то непривычно плохо выглядела, словно заболела или ещё что, а потом Джекилл вдруг положил ладони ей на плечи, привлек к себе и обнял. А Валери, резкая, строгая, холодная Валери скользнула ладонями по его спине вверх и зацепилась пальцами за его плечи. Одно можно было сказать точно – друзья так не обнимаются. Они не жмурятся, не трутся друг об друга носами, они не гладят друг друга руками, черт возьми!
И тут они поцеловались.
Ремус понимал, что должен уйти, но ничего не мог с собой поделать – просто стоял и смотрел на них, упивался этой новой болью с упрямством последнего садиста.
А потом побежал. Лестница под ним ожила и поползла вверх – тогда-то Ремус и очнулся. Понял, что опять задыхается, что у него дрожат ноги и по спине градом катится пот.
Он пробежал восемь этажей и даже не заметил.
«Тебе стоит заняться спортом, Люпин, если ты надеешься протянуть хотя бы до сорока. – Да, у меня был такой план. – Тогда подумай о пробежках по утрам»
Его разобрал хохот. Ремус смеялся, как никогда прежде, слезы душили его, схватывали горло спазмом, но он никак не мог остановиться – и смеялся до тех пор, пока его смех не превратился во всхлипы и не прибил его к холодной стене ванной комнаты в спальне мальчиков – его персональной темнице.
Да, он протянет до сорока. Ещё двадцать лет. В долгом и тупом одиночестве, лишенный семьи, друзей, нормальных людей, вынужденный до самого последнего вздоха делить своё тело с мерзким зверем, причиной всех и каждой его бед, он протянет совсем немного, а потом его не станет. И он никогда не вылечится, хватит тешить себя иллюзиями, дальше будет только хуже, хуже и хуже, а потом он просто умрет. И оставит позади себя короткую, лишенную всякого смысла жизнь. У него никогда не будет семьи. Никогда не будет детей. Ни одна женщина не будет обнимать его так, как Валери сейчас обнимает Джекилла внизу, ни один человек не подойдет к нему ближе, чем на расстояние выстрела, нормальные люди избегают его и всегда будут избегать!
Пока он сидит здесь и смеется до боли в груди, вся школа смеется над ним.
И эта мука не закончится никогда...
Ремус перестал всхлипывать и пару минут сидел неподвижно, глядя на стерильно-чистый пол. Потом вытер лицо ладонями. Встал. Вышел из ванной комнаты, слегка пошатываясь и держась за стену, потом пересек спальню, заклинанием отпер чемодан Джеймса и хрипло прошептал: – Акцио... Зелье Сна без сновидений, которое прописала Сохатому мадам Помфри, порхнуло Ремусу в руку. «Три капли на стакан воды!» – так значилось на этикетке. Он взболтал полную бутылочку. Посмотрел на свою кровать – почему бы не сделать это прямо здесь?
Младшие курсы, хохочущий Сохатый, бобы «Бертти-Боттс», рассыпанные по полу, у меня большой, Карта...
Нет, только не здесь. Проходя мимо своей постели, Ремус посмотрел на уголок своей полосатой пижамы, видневшийся из-под подушки. В последний раз он надевал её вчера. Интересно, что бы он чувствовал, если бы ему сказали, что он действительно надевает свою пижаму в последний раз?
Ремус тряхнул головой, прогоняя внезапно налетевший трепет и прошел в ванную комнату, захлопнув за собой дверь.
Он решался на почти целый час. Открытый пузырек стоял рядом с ним на полу, а Ремус сидел у стены и смотрел на него. То и дело на него налетала крупная дрожь и тогда он сотрясался, как в диком ознобе и сжимал в кулаки ледяные руки.
Ему хотелось жить. Ему страшно хотелось жить, потому что жизнь – прекрасна... Только не у него. Она прекрасна у других людей. У других людей это – жизнь. У него всего лишь медленная и мучительная смерть. И надо просто перестать верить, что ещё может быть что-то хорошее. Его не будет. А значит нечего и тянуть. Словно во сне он протянул руку и сжал пузырек ... бока круглые и холодные...поднес его к губам... секундная слабость, он болезненно поморщился и опустил руку...
Не будь тряпкой. Хотя бы раз.
Он зажмурился и опрокинул в себя всё сразу.
И только когда зелье скользнуло по его горлу, он понял, как страшно ошибся.
Он не умер моментально, как рассчитывал. Замирая, леденея от ужаса, Ремус опустил пузырек и поставил его на пол. Сердце продолжало исступленно колотиться и теперь в каждом его ударе Ремус чувствовал упрек – за что, за что, за что? Он продолжал жить, хотя смерть уже была у него внутри...
И тогда его охватил ужас.
Неописуемый, дикий ужас.
Задыхаясь, Ремус бросился к унитазу и попытался вырвать. Но то ли дело было в страхе, из-за которого у него немели ноги и язык, то ли ещё в чем, но у него ничего не получилось.
Зато его затошнило. Но как-то не так, как раньше. Эта тошнота разливалась тяжестью по его телу. Сначала онемели пальцы на ногах и руках. Смерть уже схватила его за руки, он попытался вырвать их, но снова ничего не вышло.
Боже... Если бы он знал, что это так страшно – не стал бы этого делать, никогда бы не стал!
Отец... он не переживет... Папа.
И тут Ремусу захотелось жить.
Быть оборотнем. Рвать на себе кожу. А потом просыпаться и видеть, как солнце падает на твои ноги из окна. Хотелось видеть издевательские рисунки, слышать мерзкий хохот слизеринцев. Смотреть, как Джеймс пытается удержать ложку на носу за Завтраком, слушать, как ругается Сириус Блэк. Видеть, как отец приветственно поднимает руку на платформе девять и три четверти.
Жить, черт подери.
И этот последний инстинкт – самосохранения, самой Жизни, был куда сильнее, чем дурацкое зелье. Именно он швырнул умирающее тело Ремуса к двери и помог ему устоять. Через спальню – Господитолькобыдойти! – к двери. Толкнул – раз, другой. Руки немели. Ноги тоже. Мозг то и дело отключался, как будто он сидел на невероятно скучно уроке и то и дело засыпал. Ремус выбрался на лестницу. Ступени поплыли перед глазами...
...да, все верно, он сидел в классе и солнце грело его щеку...
Я не хочу, не хочу, не хочу! Давай, Люпин, соберись, ступени – меньше десяти дюймов. Давай, шаг... ещё шаг...
...в классе никого нет, он один – лакированная парта гладко сверкает на солнце. Ему так тепло и хорошо...
Ремус ударился об холодную каменную стену. Сердце билось тяжело, словно тонуло в желе. Он пытался вспомнить. Зачем спускается вниз...
...дверь класса открывается и в класс заходит молодая, красивая женщина. У неё были длинные, пшеничные волосы и невероятно знакомые глаза. На ней длинная светлая мантия. Она смотрит на Ремуса, очень внимательно и вдруг – улыбается, но как-то печально и слабо. Ремус знает её и хочется подняться ей навстречу, но не может – его тело такое тяжелое... – Мама?! Рея подходит ближе. Совсем близко. – Мы теперь вместе? – шепчет он. – Навсегда? Мама берет его лицо в ладони – это её руки, он не перепутал бы их ни с какими другими! Глаза у неё такие родные и ласковые... – Зачем же ты сделал это, мальчик мой? – нежно и печально произносит она.
Последние несколько ступенек Ремус пролетел, спотыкаясь и почти что падая. В гостиной кто-то был – это самое главное. Девчонка вскочила с дивана, когда Ремус почти что скатился вниз, хватаясь за стену. Веснушки. Джейми Лина Пикс с пятого курса. Сириус говорил, что у неё славная задница. – Помогите... – выдохнул Ремус и ничком рухнул на ковер.
– Давай-давай, мой дорогой, открывай рот!
Это было первое, что он услышал. Строгий, но в то же время поразительно ласковый голос. Где он мог его слышать? Он попытался открыть глаза. Свет ослепил его.
«Я жив...»
А затем кто-то силой разжал ему челюсти и в рот полилась вода. Ремус глотал её и глотал, не понимая, что к чему, пока не почувствовал свой желудок – затем всё тело кинулось куда-то, он свесился откуда-то и исторгнул поток мутной жидкости.
– Вот так, хорошо! Ну-ка, ещё раз! Кто-то выпрямил его тяжелое, чужое и неповоротливое тело. Снова ему открыли рот... Снова его стошнило. Отвратительная процедура повторялась и повторялась и этому кошмару не было конца...
Потом его уложили на подушку. В расплывающемся мире мелькнули чьи-то знакомые глаза. И рыжие волосы. Лили. Это Лили Эванс разжимала его рот, пока мадам Помфри вливала в него воду. Её руки наверняка до сих пор были в его рвоте... Или нет? Неожиданно его щеки коснулось что-то сухое и шелковистое. Он почувствовал, что опять проваливается в забытие и мучительно вернулся в сознание. Серьезный и сосредоточенный взгляд. Маленькая складочка между бровей. Лили убрала пальцы с его щеки и прижала ладонь к его лбу, проверяя температуру. – Лили... – сипит он растерзанным горлом. – Ш-ш... теперь всё будет хорошо. Спи. – Я проснусь? – едва слышно шепчет он, не в силах бороться с липким, тягучим сном. Последнее, что он видит – Лили легонько улыбается и складочка между её бровей исчезает. – Да.
День двенадцатый.
– Ты уверен, что я уже могу их впустить? Мне-то все равно, что с ними будет, для тебя сейчас важнее всего покой, но профессор Макгонагал жалуется, что они пропускают уроки и чуть ли не ночуют под этой дверью! – мадам Помфри отошла от постели Ремуса, делая какие-то пометки в своем блокноте. – Ну что, впускать? Ремус тяжело сглотнул и кивнул, сжав одеяло. Он сидел, прислонившись к подушке. На нем была его старая полосатая пижама. Ходить пока что было тяжело, но он уже смог самостоятельно проделать путь от койки до окна. Солнечного, удивительно солнечного для декабря окна... – Ну тогда пеняй на себя, – решительно заявила медсестра и открыла дверь. – Эй, вы! Входите! Только помните, что ему сейчас нужен покой! После этих её слова в коридоре раздалась жуткая возня, что-то оглушительно грохнулось на пол, а затем медсестра отшатнулась от прохода и в дверь вломился Джеймс. Ему в спину тут же врезался Бродяга, а следом за ними, едва не теряя равновесие под тяжестью какого-то пакета – Питер.
В первую секунду друзья застыли, во все глаза глядя на Ремуса. Джеймс был просто ошарашен – Ремусу всегда было не по себе, когда из глаз его лучшего друга пропадали эти его вечные «черти». Это означало, что Сохатый испуган. А напугать его было труднее всего на свете. Другое дело Сириус. Он стоял у Джеймса за плечом и когда Ремус посмотрел ему в глаза, сам перепугался до смерти. Когда Бродяга становился похожим на свою мать, это значило, что дело совсем плохо и лучше всем найти себе укрытие. Вот и сейчас, он был зол как тысяча чертей и Ремус всерьез побоялся, что Бродяга выхватит палочку и пальнет в него чем-нибудь...
– Идиот...живой! – вдруг прошептал Сохатый, разорвав натянувшуюся тишину и в следующий момент он с бешеным криком «ЖИВОЙ, МАТЬ ЕГО!», рванул к койке Ремуса и схватил его в сокрушительные объятия, рывком поднимая с постели. Мадам Помфри моментально всполошилась и заквохтала, но Питер, пробегая мимо, сунул ей свой гигантский пакет, из которого всё время что-то высыпалось и тем самым нейтрализовал медсестру.
Не успел Джеймс выпустить Ремуса, как на его место явился Бродяга. – Я дождусь того момента, когда ты, кретин, встанешь с этой койки, а потом набью тебе рожу! – прорычал он и, обнимая Ремуса, так сильно хлопнул его по спине, что из Ремуса чуть не вышибло дух. – Долбанный идиот...
Питер был менее эмоционален, он обнял Ремуса как-то скованно и смущенно, зато сердечно потряс его руку. Глаза Хвоста слезились даже больше обычного и казалось он вот-вот разревется. – Что вы тут устраиваете?! – медсестра подковыляла к ним с тяжелым пакетом. Парни, уже разместившиеся вокруг Ремуса на его кровати, оглянулись, но не встали, только Питер испуганно дернулся. – Ему нужен покой! Покой и тишина! Сохатый перемигнулся с Бродягой. Тот чуть сузил глаза и неторопливо поднялся с койки. – Простите нас, мэм, – вкрадчиво заговорил он. – Мы просто все очень взволнованы, вы же понимаете. Конечно, ему нужен покой и мы, конечно, не будем шуметь... – он как бы невзначай отобрал у медсестры тяжелый пакет, – ...давайте это мне, он слишком тяжелый и, о, а это вам! – Бродяга опять же, как будто случайно выудил из пакета плитку самого лучшего сливочного шоколада из «Сладкого королевства», и протянул медсестре. – Мы скоро уйдем, обещаю. Всего пять минут и вы нас больше никогда не увидите. Мадам Помфри беспомощно оглядела взлохмаченные головы мальчишек. В глазах Сохатого снова запрыгали бесенята. – Ну... разве что недолго, – сдалась она. – И не вздумайте кормить и поить его всякой пакостью! – Ну что вы, – Бродяга прижал ладонь к груди, а потом вдруг склонился и сердечно поцеловал суховатую, пропахшую лекарствами руку медсестры. Мадам Помфри расфыркалась, сердито отняла руку, но нельзя сказать, чтобы она была очень недовольной, когда уходила в свой кабинет с большой шоколадкой в кармане.
– Ну и какого черта ты сразу не рассказал, в чем дело? Думаешь мы бы не поняли? – Я боялся, что вы начнете меня презирать. Сохатый возмущенно фыркнул и хлопнул себя по ноге, выражая всё своё недовольство сразу. Он сидел рядом с Ремусом, потеснив его у подушки и вытянув на постели длинные ноги в блестящих школьных туфлях. Сириус прислонялся спиной к изножью кровати. Питер, которому не хватило место, сидел на соседней кровати. В руках у всех было сливочное пиво, заблагорассудно перелитое в бутылки из-под сока.
Ремус всё им рассказал. Всё, начиная от того момента, как они с Валери нашли Анестези Лерой в лесу и заканчивая его спуском по лестнице в гостиную Гриффиндора, когда у него отнимались ноги. Единственное, о чем он умолчал – это сон про маму. Это было слишком личное. И парни не отшатнулись от него в ужасе, когда он вывалил перед ним всю эту грязь. Не ушли и не бросили его одного с этим. Их возмутило только одно: почему он носил все это в себе так долго?
– Он боялся, Бродяга! А что делали мы, пока натирали задницей пол в этом коридоре? – громко осведомился Джеймс у Сириуса. – Мы не боялись? Скажи, Бродяга, за кого этот тип нас принимает? – Мне кажется, когда мы делали это, – Сириус поднял ладонь, на которой светлел ровный короткий шрам – след их старой клятвы, – Ясно дали друг другу понять, что к чему.
Ремус опустил голову, глядя, как солнечный луч, падающий из окна рядом, ослепительно сверкает на туфлях Сохатого. Свежий, чистый ветерок проникал в крыло, шевелил волосы и дышалось удивительно легко и хорошо. Пахло поздней осенью, немного – лекарствами и очень сильно – яблоками и шоколадом из пакета. Рядом сидели его лучшие друзья. В который раз они приняли его таким, какой он есть, не сомневаясь и не раздумывая ни секунды! Разве он заслуживает таких друзей? Ремуса вдруг охватил жгучий стыд, вперемешку с таким колоссальным облегчением, что ему захотелось разрыдаться. Как он мог захотеть лишится всего этого? Да, иногда кажется, что просвета не будет никогда, но рано или поздно он наступит, всегда наступает, важно только помнить об этом, важно дожить, чтобы увидеть этот просвет... и понять, каким же глупым и жестоким ты был.
– Чувствую себя таким идиотом, – глухо произнес он и отпил немного из своей бутылки. – Это хорошо, – Джеймс хлопнул его по плечу. – Значит больше это никогда не повторится. – Это точно, – прошептал Ремус и вскинул голову, по-возможности незаметно шмыгнув носом. Взгляд его метнулся по крылу в поисках другой темы для разговоров и наткнулся на ширму. – Интересно, кто это там? – он кивнул на неё. Парни посмотрели туда же и значительно переглянулись. – А, это... Като, – небрежно обронил Джеймс. – Видишь ли, когда ты стартанул из кабинета заклинаний, мы сразу поняли, в чем дело. – И даже раньше. – Вы... – Ремус потеряно оглядел их лица. – Да, Лунатик, не нужно быть гением, чтобы понять, что означают все эти художества на доске и твоё затворничество, – добавил Сириус и ухмыльнулся. – Так вы сразу всё поняли и... зачем я тогда всё это вам рассказал?! – звонко крикнул Ремус. – Затем, что тебе это было куда нужнее, чем нам, детка. Ремус опешил. – Короче говоря, после того, как стало понятно, что ты все же задержишься на этой грешной земле, мы нашли старину-Нотта и... – Сохатый вытянул губы. -... немного побеседовали на тему искусства. Но, кажется, слегка перестарались и сломали ему руку... – он усмехнулся своим мыслям и отпил из бутылки. – В трех местах, – хладнокровно добавил Бродяга. – Так что рисовать он сможет не скоро, – и он с улыбкой оглянулся на ширму. Ремус потрясенно оглядел их улыбающиеся лица. – Парни, вы... я просто... – он спрятал лицо в ладонях. – Я точно кретин. – Кончай уже, – лениво протянул Сохатый. – Сколько можно себя есть. Ты думаешь ты один такой особенный? Думаешь мы никогда в дерьмо не вляпывались? – В такое – нет, – глухо отозвался Ремус. – Серьезно? – Бродяга скептически выгнул бровь. – Мать один раз поймала меня за этим делом, – Джеймс красноречиво подвигал кулаком. Ремус уронил руки, Бродяга беззвучно засмеялся в бутылку. – Правда? – ошеломленно прошептал Питер. – Пф-ф. Ещё какая, черт подери, правда. Я думал я подохну прямо на своей койке. Ну вы представьте, – он показательно развалился и изобразил. – Я уже почти и тут дверь открывается... ох, блядь, – его передернуло, он выпрямился и все засмеялись. – Потом месяц в глаза предкам не мог смотреть.... – на его лицо набежала тучка, но он тут тряхнул головой и улыбнулся. – А ты говоришь, Лунатик. – Это всё херня, – с авторитетным видом заявил Сириус. – Мне однажды отсосала моя собственная кузина.
Пауза.
– Гонишь, – выдохнул Сохатый, большими глазами глядя на Бродягу. Ремус вообще ничего не мог сказать. Он был в шоке. Сириус пожал плечами. – Как это вышло? – жадно спросил Питер, подавшись вперед. – Когда? – Три года назад, – скучающим тоном молвил Сириус. – На рождественском приеме у Бэгнольд. Там были все «наши», – он слегка поморщился и изобразил пальцами кавычки и принялся загибать эти пальцы: – Уоррингтон, Мальсибер, Забини, наш художник со своей ебнутой сестрой, Эйвери, ещё какие-то лица, я их не знал, ну и эта.... Игме тоже там была, только я не знал, кто она, думал просто одна из этих шлюх-девственниц, которых мамочки выставляют на приемах, как товар на аукционе. – Не знал, что ты тусовался со слизеринцами, Бродяга, – заметил Джеймс и глаза его недобро потемнели. – Я тусовался с огневиски, а не со слизеринцами, – Сириус значительно поднял палец. – Есть разница. Короче говоря, все здорово надрались, потом кто-то достал тентакулу и все начали загадывать... вроде как желания. Стриптиз Блэйк вошел в фонд золотых преданий, говорю вам. Ну а когда все перелизались и стало скучно, этой сучке, Игме загадали отсосать у кого-нибудь. Вроде как в шутку, но она согласилась и выбрала меня. Ну мы пошли в туалет, а когда мы, – он сделал красноречивый жест. – Уже, выяснилось, что она – дочка моего родного дяди, Игнациуса, – Сириус помолчал, глядя куда-то «в себя». – Я потом чуть все кишки не выблевал. Но она классно это делает. Какое-то время все молчали. – Ну ты и упырь, Бродяга, – протянул Джеймс, нарушив тишину. – Не мог раньше рассказать? Сириус фыркнул в горлышко бутылки, беззвучно рассмеялся, а затем и они все. – Видишь, Лунатик, ты не один, – весело заметил Сириус. – Мы все попадем в ад. – Да, я вообще не понимаю, почему ты так расстроился из-за этой волчицы, – Джеймс чуть размял подушку у себя за спиной. – Раньше тебя это не беспокоило. Ремус так и подскочил, чуть не облившись пивом. – Что? Парни озадаченно переглянулись. – Ну мы просто тебе не говорили, ты каждое полнолуние находил себе подружку. – Что?! – Пару раз это был кабан, – ровным голосом добавил Сириус. Ремус, который в этот момент сделал глоток, чтобы успокоиться, подавился и закашлялся. – Смотри-ка, шесть лет прошло, а он всё ведется, – вздохнул Джеймс, хлопая его по спине. – Уроды, – с улыбкой просипел Ремус, вытирая выступившие на глазах слезы. – Ладно, мне кажется, созрел тост! – Джеймс выпрямился на постели и поднял повыше свою бутылку «яблочного сока». – Как бы там ни было, а почти две недели назад произошло событие, которые мы просто не вправе проигнорировать! Наш Мальчик наконец-то потерял девственность! Ремус хлопнул себя по лицу ладонью и поднял бутылку. – Да, старик, не каждый может похвастаться, что завалил оборотниху! – добавил Сириус, уважительно выгнув губы. – Это покруче, чем скоротрах в раздевалке Гриффиндора, правда, Сохатый? Джеймс швырнул в него подушку. Они сомкнули бутылки, парни хором сказали: «За Лунатика!» и когда Ремус сделал глоток, понял, что рядом с этими людьми, он с легкостью протянет до ста. И без всяких пробежек...
В начале декабря в Хогвартс пожаловал Джек Фрост. Осторожно ступая босыми ногами по колючей траве холмов, он спустился с северных гор в одну из тех северных шотландских ночей, когда замерзает даже ветер. Сорвав с леса последние листья, мальчишка нахально ощупывал ледяными пальцами голые ветки, размешивал в воздухе жуткий мороз, бессовестно шлепал по фасаду замка и похлопывал лысые блестящие башни. Зацелованные им стекла искрились в свете многочисленных каминов, свечей, и факелов. И как бы студенты и преподаватели не пытались защитить школу от холода, сорванец-Фрост настойчиво лез в каждую щель, носился сквозняком по коридорам, замораживая стены, завывал в башнях как молодое привидение и старому замку не осталось ничего, кроме как приютить беспризорный волшебный миф под своей крышей и нетерпеливо похлопывать ставнями, в ожидании теплого, пухлого снежного одеяла.
Ветер распахнул окно, оглушительно хлопнув ставнями, и мороз радостно ворвался в библиотеку. Встрепал пламя факелов на стенах, разметал бумагу и взлохматил волосы озябших студентов в шарфах и теплых свитерах. Поднялся недовольный гул. Громко стуча каблуками, мимо стола Роксаны промаршировала библиотекарь мадам Пинс. Точнее необъятная теплая шаль с двумя сушеными ногами и головой женоподобного ястреба. Один взмах её палочки – и окна захлопнулись. Мадам Пинс развернулась на каблуках и шум стих, а головы втянулись в шарфы. Роксана тоже отвернулась от хлопающих ставень, потерла руки, похлопала ими, сложила их в колодец и подышала внутрь. У неё в нагрудном кармане сидел Патрик и пожирал черновик сочинения, но даже его тепла было недостаточно. В библиотеке было зверски холодно. Мадам Пинс битый час стояла над холодным камином и тыкала палочкой в сырые поленья, кучей наваленные в разинутой каменной пасти. Всякий раз когда с её палочки срывались искры, головы сидящих за столами учеников с надеждой поднимались, но огонь упорно не желал разгореться и все разочарованно мерзли дальше.
Размяв закоченевшие пальцы, Роксана шмыгнула носом и снова взялась за перо. Но едва написала два слова, как вдруг почувствовала прикосновение. Удивительно теплые пальцы. Сначала они просто коснулись её коленки, а потом её ногу целиком накрыла ладонь и поползла вверх. Роксана искоса взглянула на своего соседа. Сириус ничем себя не выдал и со стороны можно было подумать, что он всецело поглощен учебником, в то время как его рука под столом уже забралась под юбку Роксаны и двумя пальцами «топала» вверх по ноге, всё выше, выше и... Роксана раздраженно дернула ногой и отодвинулась. Попыталась, во всяком случае, потому что Сириус держал её стул ногой. – Отпусти! – прошипела она. Глаз Блэка не было видно за упавшей на лицо челкой, но тонкие губы изогнулись в усмешке и этого было достаточно, чтобы у Роксаны побежали мурашки по спине.
Сириус пришел в библиотеку примерно полчаса назад. Как раз в то время, когда мадам Пинс затеяла сражение с простуженным камином, а Роксана занялась неподъемным домашним заданием по трансфигурации. Сначала он просто прохаживался вдоль книжных стеллажей, делая вид, что ищет какую-то книгу. Роксану он словно бы и не заметил. Бибилиотечная тишина, потрескивание свечей, чей-то кашель... и движение воздуха вокруг Сириуса. Этот звук был громче всех других. И Роксана уже не могла сосредоточиться ни на чем другом. А потом он небрежно бросил свою сумку на соседний стул. Этого было достаточно, чтобы проблема трансфигурации сухожилий и мышц потеряла всякую актуальность. Вся библиотека сузилась до точки, в центре которой передвигалась туда-сюда стройная мальчишеская фигура. С Блэком было что-то не то. На нем даже скучная школьная форма выглядела чертовски здорово. Его плечи, посадка головы, точеный профиль, складки свитера на спине, узкие бедра, руки в карманах брюк. Руки Сириуса... У каждой чистокровной волшебной семьи было какое-нибудь одно, крошечное наследие, которое они смогли вынести из колыбели своей фамилии и сберечь в растущем вырождении. Кровь вейл выбелила волосы всех поголовно Малфоев. Гринграсс гордились глазами, похожими на травянистую воду – глазами якобы лесных нимф. Блэки же сохранили ловкие, красивые и сильные руки своих предков, лучших дуэлянтов. И Роксана знала, на что способны эти руки и эти пальцы.
Чаще всего он был сзади или сверху. Потому что Блэк всегда должен владеть. Золотом, женщиной, ситуацией, всем. Иногда он так упивался удовольствием, что совершенно забывал про Роксану. Как будто это было только его удовольствие, личное. Но когда Роксана уже чувствовала себя позабытой, вдруг появлялись его руки. Он мог двигаться быстро, исступленно и жестко, но его руки всегда скользили по её телу с нежностью – словно признавались в том, в чем сам Блэк не признается никогда. Он знал, чего хотел и знал как этого добиться. Но так уж вышло, что пока он добивался этого, ухитрялся доводить девушек до исступления. Поэтому он им и нравился. Блэк не пытался угодить всем и каждой. Он как никто другой умел наслаждаться любовью и просто позволял другим время от времени участвовать в этом процессе. Поэтому он всегда был сверху. Но иногда все же сверху оказывалась и Роксана. Потому что ей мало было чувствовать, как он прижимается к ней или просто её целует. Он нужен был ей весь. Весь. И тогда она, такая маленькая и тонкая, вдруг оказывалась удивительно сильной. Рывком переворачивая Блэка на постели, она седлала его и в расплавленном серебре раскосых глаз мелькало легкое удивление. И Блэк, всегда такой ёршистый и неуступчивый, проявлял в эти секунды поразительную деликатность: снисходительно усмехался, раскидывал руки и просто предоставлял ей себя. Мол, вот он я, бери. И она брала. Но потом снова верх брал он. И это противостояние длилось снова и снова, пока они, как два кусочка воска, попавшие на одну жаровню, не сплавлялись в один. И тогда значение имел только горящий между ними фитиль – удовольствие, такое же острое и невыносимое как открытый огонь.
Но далеко не всегда у них было всё хорошо. Насколько ласковым и страстным мог быть Сириус Блэк, настолько же он мог быть и жестоким. Он ревновал её к каждому дереву и либо рычал, когда к ней приближались представители мужского пола, либо третировал холодным безразличием, когда она пыталась ткнуть его в эту ревность носом и напоминала о том, что он сам спит, с кем ему заблагорассудится. Но холодное безразличие было ещё ничего. Куда хуже были мгновения внезапной злости, когда Блэк вспыхивал как порох, накидывался на Роксану со своими язвительными, колкими замечаниями, изводил её – и всё из-за какой-нибудь ерунды. В последнюю такую вспышку они разругались в пух и прах из-за того, что Роксана разговаривала за завтраком с Генри Мальсибером – типом, который в свое время вел войну с Сириусом и Эдгаром Боунсом на поприще любовных завоеваний. Когда после завтрака Роксана подошла к Сириусу, Блэк полоснул её этой своей ледяной усмешкой и поинтересовался, в чьей именно спальне она будет ночевать сегодня. Слово за слово и они начали кричать. Любая другая девчонка на её месте наверняка бы перепугалась, растерялась и попыталась свести разгорающуюся ссору на нет, но только не Роксана. Они разругались в пух и прах и когда Роксана вечером укладывалась спать в своей комнате, злилась так, что ей хотелось схватить Блэка и разорвать на кусочки. Она не сомневалась, что не простит его в ближайшие две недели. Правда, не успела она улечься, как её дверь вдруг распахнулась и в спальню вошел Сириус. Не произнеся ни слова, захлопнул за собой дверь, запечатал чарами. Яростно сверкая в темноте глазами, шагнул к постели и рванул себя за ремень. Роксана даже пикнуть не успела, как он набросился на неё и... За одну только ночь она получила больше удовольствия, чем за всю свою жизнь. Иногда с неё спадала пелена дурмана и она видела их со стороны. Двое подростков. Почти ещё дети... Валяются друг на друге в темноте, взмокшие и жадные, вымазанные друг в друге, жадно пожирающие взрослую любовь. В такие секунды непонятный, неясный страх мелькал в темноте, а пораженная им Роксана ещё долго не могла заснуть и маялась от чего-то, пока не просыпался Сириус. Его насмешка пугала всех ночных демонов. Или просто он сам был ночным демоном. Роксана пыталась понять это, утопая в липком, болезненном и торопливом утреннем сне, пока Сириус тайком выбирался из её комнаты и возвращался в башню Гриффиндора. А потом наступал день и приходила ломка. На уроках она откровенно маялась, потому что сидела в одном ряду со слизеринцами, да ещё и на третьей парте, в то время как Блэк сидел позади в ряду справа. И стоило Роксане украдкой оглянуться на него, она неизменно натыкалась на прямой внимательный взгляд из-под упавшей на глаза челки и эту снисходительную усмешку, от которой мурашки бегали по рукам. Он знал, что вместо того, чтобы записывать за преподавателем лекцию, она вспоминает самые грязные подробности очередной минувшей ночи. И делал это вместе с ней...
Снова его рука поползла по её ноге и Роксана раздраженно пихнула Сириуса под столом. – Отстань! – прошипела она. Блэк тихо рассмеялся. – Блэк, иди нахрен! Мне надо заниматься! – прозвучало это так жалобно и неубедительно, что она сама себе не поверила. – Я не могу сосредоточиться! – Брось это дело, пойдем за стеллажи, – прошептал Блэк, прижимаясь к ней. – Я же вижу, тебе тоже хочется... Роксану окатил озноб. Она сглотнула и собрала всю волю в кулак. – Нет. – Что «нет»? Не хочешь за стеллажи, пойдем в Запретную секцию. – «Нет», значит нет, мне не хочется! – отчеканила она. Блэк скользнул взглядом в её пергамент. – Я вижу, – хмыкнул он. Роксана опустила взгляд. «...columna formamentum formamentum formamentum...» Блэк засмеялся и положил ладонь на её пергамент, не дав Роксане исправить. – Брось, Рокс, мы позанимаемся вечером, обещаю, а сейчас просто пойдем и... – Я же сказала «НЕТ!», что ещё тебе непонятно?! – взорвалась она. Повисла небольшая пауза. Ученики, сидящие за соседними столами, оглянулись. Факелы, и те затрещали тише. – Всё понятно, кроме того, какого черта ты так орешь, – невозмутимо отозвался Сириус, после чего вдруг сжал ладонь в кулак, комкая её пергамент и резко встал. Разозлившись и слегка растерявшись, Роксана смотрела, как он идет к выходу. Блэк был унижен и отвергнут, а шел так упруго и легко, словно шагал по Елисейским полям в майское утро. Только левую руку, по которой расплывалось злое черное пятно, держал неестественно ровно и прямо. Роксана засопела, сердито смахнула со стола обиженный комок бумаги и снова взялась за перо, но в ушах стучало так, что она уже совсем ничего не понимала и уж точно ничего не смогла бы написать. Он обиделся. Пф-ф, подумаешь! Ну и пусть обижается. Пусть вообще катится к черту. Она решительно схватила чистый лист. «...columna...» Черт. Роксана хлопнула пером по столу и вскочила со стула. Блэка она догнала уже на выходе и обвила руками за талию, удерживая. Тот моментально обернулся к ней и втащил за стеллажи. – Да? – умоляюще выдохнул он между поцелуями. – Нет, иди к черту! – вкрадчиво прошептала она, оттолкнула его и скрылась за стеллажом. Совершенно сбитый с толку, Сириус со злости ударил по нему кулаком, так что с верхней полки упала книга, а потом развернулся и вырвался из библиотеки, злой, как тысяча гриндиллоу.
* * *
– Рокс, открой дверь! Дело было поздним вечером. Сириус прекрасно понимал, что все слизеринцы уже сидят по своим норам и наверняка сейчас сбегутся на его крик, но ему было наплевать. Он совершенно не понимал, в чем дело. Мало того, что она отталкивала его весь день, так теперь, зная, что он придет, ещё и заперла свою дверь! Если она дуется на него за что-то – самое время сказать об этом. Сириус гневно выдохнул, глядя на серебряную табличку и ещё раз ударил кулаком по двери. Воображение уже вдоль и поперек исполосовало его голову, наполнив её всякими Мальсиберами и Ноттами в его, то есть, Роксаны, постели. – Рокс! Открой эту чертову дверь! Тишина. – Открой, или я сломаю эту суку! – предупредил он и шарахнул по двери ладонью, теряя терпение. – Раз! Два! Подействовало. Сначала в комнате послышалась какая-то возня, знакомо скрипнули пружины на кровати, раздались шаркающие шаги, а затем дверь открылась. На Роксане был необъятный теплый батник, теплые пижамные штаны в клетку и совершенно нероксанистые, толстые вязаные носки. Пучок на макушке разболтался и серебристые волосы Первых Малфоев торчали во все стороны. Болезненно-серое лицо поморщилось, когда она увидела гостя. Непохоже, чтобы она с кем-то обжималась. – Ну? – проворчала она, зябко обнимая себя руками. Сириус решительно вошел в комнату, оттеснив Роксану. Осмотрелся. Вопреки его опасениям, кроме самой Роксаны здесь никого не оказалось. Проигрыватель в углу тихо мурчал голосом Пола Маккартни. Крошечные светлячки, заменявшие в комнате свечи, плавали в уютном полумраке песни «Yesterday». Порядком раздобревший на черновиках и салфетках Патрик сидел на тумбочке и ужинал «Вечерним пророком». Роксана закрыла дверь и Сириус стремительно обернулся. – Скажи мне, какого черта происходит, Малфой? Роксана прошаркала мимо него и повалилась на кровать. – Ты отказываешься проводить со мной время, шарахаешься от меня, тебя бесит, когда я трогаю тебя! Какого хрена происходит?! Она страдальчески поморщилась и подтянула колени к груди. Вид у неё был такой несчастный, что Сириус невольно подрастерял боевой пыл. – Что с тобой? – недовольно спросил он и слегка забеспокоился, когда она вся сжалась и скомкалась, проваливаясь в складки одеяла. Неожиданно до него дошло. – О, Мерлин, нет, Рокс, скажи, что у тебя не... – Да, Блэк, у меня месячные, – проворчала она, отворачиваясь. Сириус постоял немного, справляясь с жестоким ударом, а потом присел рядом. – Ну может быть мы... могли бы придумать что-нибудь? Роксана оглянулась и её осунувшееся мрачное лицо на миг тронула слабая улыбка. – Нет, Блэк, мы не будем ничего придумывать. Тебе вообще лучше уйти. И она снова отвернулась, мучительно морща лоб, жмурясь и сжимаясь. Казалось, её кто-то грызет изнутри. – Тебе так плохо? – он провел ладонью по её бедру. – Да, – страдальчески выдавила она. – А ты не можешь выпить какое-нибудь зелье? – Я не знаю, какое зелье надо пить, – с плохо скрываемым бешенством ответила она, не поворачиваясь. – Это просто надо перетерпеть! Сириус хмыкнул. Ему всегда казалось, что девчонки преувеличивают свои страдания по этому поводу, но когда он один раз имел неосторожность обмолвиться об этом Марлин, выслушал душераздирающую историю, начавшуюся с фразы: «Представь, что кто-то хватает обеими руками какой-нибудь твой орган и медленно, неторопливо рвет его на две части...» Он дрогнул, вспомнив об этом. – Слушай, давай я отведу тебя в крыло? – Нет! – Роксана вдруг испуганно вскинулась.– Не надо об этом, да? Мне не нужны никакие врачи! Видимо она ещё не забыла свою слепую ночь в крыле пару месяцев назад. – А что тебе нужно? Сириус вдруг испугался, что сейчас она попросит его просто поспать с ней этой ночью – девчонкам это нравилось и они никогда не задумывались о том, что пока они сопят в тепле, он сам не спит, мучается, чередуя руки под их плечами и уговаривает своего дружка лежать смирно хотя бы до утра. – Ничего, – она снова зажмурилась, положила ладонь на свой пах и свернулась вокруг этого места калачиком. – Обычно я просто сплю и всё. И... мне не нравится, когда меня трогают в такие дни, – она попыталась стряхнуть его руку со своей ноги. Блэк фыркнул. Роксана глянула на него так, словно готова была тоже «схватить его обеими руками и порвать на два куска». – Что, и завтра мне тоже нельзя к тебе прикасаться? – с плохо скрываемым раздражением спросил он. – И завтра, и послезавтра, и... короче, до среды даже не думай подкатывать ко мне! – сварливо отозвалась она и сердито отвернулась, потирая живот под складками одежды и страдальчески морщась. – Слушай, Блэк, проваливай, а? – тоскливо предложила она. – Если ты думаешь, что мне хочется меньше, чем тебе, то ты ошибаешься и когда ты сидишь тут... – она засопела. – Мне только хуже. – Я же говорю, мы можем придумать что-нибудь. Ты можешь оставаться в одежде, – Сириус в мгновение ока навис над ней и Роксану словно током ударило. – Нет! Блэк... Сириус, ну пожалуйста, уходи! – она уперлась ему в плечи руками, отталкивая. – Ну! Недовольно вздохнув, Сириус слез с её постели, но уже у самой двери Роксана снова его окликнула. А когда он оглянулся, она вдруг наоборот отвернулась и спрятала лицо в многочисленных подушках. – Если тебе так хочется трахаться, иди и трахайся! – проворчала она оттуда. – Я уже говорила тебе, мне все равно, если ты делаешь это с другими, я просто не хочу ничего об этом знать. Понял? На секунду зверек зыркнул на него из своего убежища. Пару секунд они просто смотрели друг на друга. И Сириус вдруг почувствовал себя очень странно. Как будто внутрь ему скользнула холодная змейка и потерялась – уже не вытащишь. Ему стало невероятно жалко её. Неужели она так боится остаться одна, что готова затолкать его в чужую постель? Или дело в чем-то другом? Видимо эти мысли отразились у него на лице, потому что её броня мрачности и решимости на секунду сползла, показав крайнее отчаяние, а потом Роксана водрузила её на место. – Я всё понял. У тебя кровь отлила от мозга и ты несешь всякую херню, – заявил он, отступая к двери. Роксана швырнула в него одну из подушек. Сириус закрылся от неё дверью и снова заглянул в комнату. – Эй! В третий раз Роксана вскинула свою лохматую голову. – Тыквенные пирожки или шоколадные лягушки? Сначала раздался смешок, а затем деланно-недовольное: – Ладно. Неси уже этих чертовых жаб, – и она накрылась пледом.
* * *
Через полчаса после этого разговора Сириус уже стучался в дверь Розмерты. Сначала он просто не знал, куда себя деть. Думал, пойти обратно в башню Гриффиндора, но мысли о том, чтобы просто лечь спать были невыносимыми. Решил побродить по школе, чтобы немного отвлечься, подумал о том, чтобы заглянуть к парочке старых подружек - вдруг обломится? Но когда ноги сами принесли Сириуса к статуе одноглазой ведьмы, он понял, что будет делать. Проход между школой и «Сладким королевством» промерз насквозь. Чтобы немного согреться, Сириус пробежал по нему собакой, но когда он выбрался из кондитерской на воздух, ему показалось, что его как кутенка за шкирку окунули в чан с ледяной водой – такой мороз сковал деревушку под вечер. Так что когда он стучался в заднюю дверь «Трех метел», думал уже не столько о прелестях Розмерты, сколько о её горячем гроге или медовухе. – А тебя не накажут за то, что ты гуляешь в такое позднее время? – игриво спросила Розмерта, повисая на дверном косяке и глядя на замерзшего до костей Сириуса. – А т-тебя? – спросил Сириус, содрогаясь под порывами ледяного ветра. Розмерта горько вздохнула она и за воротник втянула его в теплое помещение. – Пойдем.
– Что, опять поругался со своей подружкой? – спросила Розмерта, завороженно глядя, как двигается кадык на шее Сириуса, по мере того, как Блэк пьет, все дальше откидывая лохматую голову. Они сидели в её комнате. В её чудесной, восхитительной, теплой комнате, пропахшей яблоками и деревянной стружкой. Всегда такой лохматый и темный, Сириус каким-то образом ухитрялся очень органично смотреться на фоне пухлого белого покрывала с рюшами и скопища бархатных подушечек. Выдув до дна кружку горячей медовухи, он уронил руку с пустой кружкой на колено и блаженно вздохнул, облизав губы. – Слушай, Роуз, – он попытался сосредоточить на ней взгляд, но зрачки его пьяно плыли. – А у тебя есть это... – он икнул. – Зелье? – Какое? – она ласково погладила его по щеке. – Бодроперцовое? – Не-ет... – Сириум озадаченно нахмурился, глядя в третье измерение, сжал ладонь Розмерты обеими руками и поцеловал. – Ну это зелье. Розмерта непонимающе моргнула. – Ну для этих ваших... дел. Розмерта понимающе рассмеялась. – Всё с тобой понятно, Блэк, – она вытащила из ящика туалетного столика какой-то флакончик. – Я могла бы и сама догадаться. Она тебя вытурила. И ты не придумал ничего лучше, чем прибежать ко мне. – Да ладно тебе, – Сириус обеими руками поймал флакон. – Ты же знаешь, что я тебя... – он икнул. – ...люблю. Розмерта взялась за расческу и, глядя в зеркало туалетного столика, проследила за тем, как Сириус потянулся к сброшенной куртке. Почему-то когда он не просто сунул зелье в нагрудный карман, но и защелкнул на нем кнопку, Розмерту особенно больно кольнула ревность. А когда Сириус повернулся к ней, привычным жестом откинув с лица волосы, и на Роуз как-то совершенно по-детски взглянули льдисто-серые глаза, она поняла, что всё это была не шутка. И что у неё действительно нет и никогда не будет сил выставить его за дверь. Что бы он ни натворил. Как будто уже тогда она знала, что в ближайшие пятнадцать лет всегда будет оставлять своё окно открытым.
* * *
На следующее утро, десятого декабря выпал снег. Сириус уже привык, что в День его рождения всегда выпадает столько снега, словно где-то кто-то неправильно накладывает погодные чары и снегопад никак не может остановиться. Вот и сегодня. Когда он разлепил глаза и поднялся из теплых объятий Розмерты, увидел, что окно залепило хлопьями белого света – такого яркого, что смотреть больно. Поцеловав напоследок теплое, круглое плечо, Сириус торопливо оделся, накинул заботливо приготовленную Розмертой теплую мантию и распахнул окно – вниз упал целый сугроб и, кажется, контузил какую-то кошку. Вдохнув полной грудью, Сириус ещё разок оглянулся на спящую девушку и вылез на пожарную лестницу. Спускаясь вниз, он несколько раз чуть не грохнулся и у него даже появилась мысль, уж не поливает ли Освальд водой эту несчастную лестницу? На главной улице его встретил Джек Фрост, обхватил за плечи и в его приятной компании Сириус направился к выходу из деревни, но не успел сделать и десяти шагов, как одно из спящих окон распахнулось. – Доброе утро, Сириус! – звонко молвила Джолин Флюм, дочка владельцев «Сладкого королевства» и личный враг Розмерты. Эти двое начали соперничать с того дня, как у пятилетней Роуз появилось платье в цветочек, а у Джолин – лаковые туфельки. – Доброе утро, мисс! – громко крикнул Сириус шутливо приподнял несуществующую шляпу. – Я смотрю, ты снова забыл, где находятся мои окна? – несмотря на игривость, в её голосе прозвучала требовательная нотка. – Окон так много... – уклончиво заметил Сириус. – А где окна этой шлюхи ты никогда не забываешь! – предсказуемо выдала она. Сириус усмехнулся. – Зачем мне шлюха, если порядочные девушки готовы выполнить все мои желания? Доброе утро! – и он зашагал дальше, а в спину ему ударился стук закрываемого окна.
* * *
Роксана спала, свернувшись под одеялом калачиком. Закончившаяся пластинка крутилась и потрескивала в проигрывателе. Приподняв двумя пальцами иглу, Сириус снял диск и в комнате воцарилась тишина, в которой стало отчетливо слышно мирное дыхание спящей. Вытащив из-за пазухи нераспечатанную коробку «Шоколадных лягушек», Сириус примостил её на тумбочке, покопался в кармане и поставил сверху поставил флакончик с зельем Розмерты.
Спальня в башне Гриффиндора казалась белой из-за снега, залепившего окна. Из-под одеял на кроватях торчали взлохмаченные головы Лунатика и Хвоста – кровать Джеймса была застелена и на ней валялась куча отвергнутых свитеров. В середине комнаты тихо гудела круглая батарея, обвешанная по ободку чинными полотенцами Лунатика и разноцветными носками Сохатого, половина которых попадала на пол. Сириусу показалось, что всего секунду назад он опустил голову на родную подушку, укрылся и закрыл глаза, как его разбудил оглушительный взрыв. Он подскочил на постели, путаясь в одеяле и простыне. – К-хого чета? – промямлил он, ошалело вертя головой и тут его кто-то с размаху шарахнул по этой голове подушкой. – ПОДНИМАЙ СВОЙ СТАРЫЙ ЗАД, ЧЕРТЯКА! – радостно заорал Сохатый, запрыгивая на кровать Сириуса прямо в ботинках. – С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, СТАРЫЙ ТЫ ХРЕН! К нему присоединились Лунатик и Хвост – они повалились на Сириуса втроем, лохматя ему волосы и наперебой выкрикивая матерные поздравления сохатовского производства. Сириус смеялся вместе с ними, зачесывая назад волосы, когда его взгляд вдруг привлек блеск. Он машинально оглянулся... а потом рванулся в ту сторону всем телом. На тумбочке приветливо блестела лакированным боком его старая, горячо любимая «Plovdiv». – Охуеть... да вы нахрен тронулись! – Сириус схватил гитару. – Охуеть... о Мерлин! – с глухим стоном он несколько раз сжал и потер крепкий гриф. Погладил ладонями заново зачищенные и отлакированные изгибы гитары. – О, детка... блять... – он всерьез испугался, что сейчас разревется и порывисто оглянулся, во все глаза глядя на друзей. – Откуда?! – Нам пришлось влезть в дом твоих стариков, чтобы её вытащить, – сообщил Сохатый. – И ещё убить Кикимера, – он хлопнул Сириуса по плечу. – Извини. Питер рассмеялся. – Серьезно, как вы её достали? – Сириусу казалось, что гитара так же рада его видеть, как и он её. Те быстро переглянулись, а потом Лунатик усмехнулся и махнул рукой. – Не забивай голову, Бродяга. Лучше сбацай нам что-нибудь! – и он поудобнее расположился в изножье кровати, поскребывая небритую щеку. – Если не разучился, – подмигнул Сохатый, закидывая руки за голову и разваливаясь на кровати. Сириус любовно провел рукой по струнам и его красавица отозвалась знакомым, нежным голосом. Сразу у него действительно не вышло – слишком давно они не виделись, но он все равно сыграл небольшое попурри из отрывков всего, что вообще помнил. Вышло оно немного сбитым и фальшивым, да и струны с непривычки больно впивались в пальцы.
Кроме гитары он получил в подарок свой же набор инструментов для мотоцикла, также оставленный когда-то в старом доме. Тут уж парням пришлось расколоться. Джеймс признался, что этим летом он случайно обнаружил гитару Сириуса на толкучке в Лютном переулке – она была практически полностью уничтожена, наполовину сожжена и разбита – её продавали в куче хлама, идущего на изготовление незаконных порталов. Джеймс выкупил гитару, а покойный Карлус Поттер нашел среди своих знакомых мастера по волшебным манипуляциям с магловскими изделиями. А уже после, когда Джеймс подумал вызволить вторую ценность, ящик Альфардовых инструментов, в дом Блэков, под видом военного волонтера от Министерства, явился Ремус, которого мадам Блэк не знала в лицо. Пока она орала на него и требовала, чтобы он покинул её дом, Ремус подбросил туда Питера в облике крысы. Ящик с инструментами, обитый ишачьей кожей, оказался в подвале – никто так и не смог его вскрыть или уничтожить. Питер трансфигурировал его и уволок в зубах. Сириус был так тронут, что совершенно не знал, что сказать. Масла в огонь подлил Джеймс – вытащил из кармана носовой платочек и предложил Бродяге порыдать как следует. Сириус дал выход чувствам, вздернув друга за лодыжку в воздух и остаток утра они провели в жестоком сражении подушками.
За завтраком Сириус получил ещё пару подарков. Когда прилетела почта, он поспешно уткнулся в тарелку, потому что прекрасно знал – родителям и в голову не придет поздравлять его с этим праздником. Но все равно, чтобы не было соблазна поискать среди моря перьев безупречно-черного филина, он посвятил всё своё внимание яичнице с беконом и когда в неё вдруг шлепнулся увесистый сверток, Сириус подскочил от неожиданности и выругался так, что получил по затылку палочкой от Макгонагалл, которая прогуливалась вдоль столов и следила за порядком. – Меда! – обрадовался Сириус, распечатав письмо. – Зовет к себе на каникулы. И шлет свои пирожки, – после этих слов Джеймс и Питер собственноручно разорвали сверток и с видом последних торчков вдохнули хлынувший оттуда аромат выпечки. – И...оп-па! – Сириус развернул второй лист из конверта и рассмеялся. Сохатый и Хвост с пирожками в руках заглянули ему через плечо и увидели корявый карандашный рисунок – в палочкообразном человеке в черной куртке и с черными иглами волос угадывался Сириус. Он держал за руку девочку с бирюзовыми волосами и в розовом платьице, вокруг них пестрели гигантские цветы и мухоморы. – Мне нравится, – заявил Джеймс. – Тебе идет платьице. Надевай его почаще! – Сохатый толкнул Ремуса, который выглядывал кого-то в зале, вытянув шею, и кивнул ему на сверток. – А? – мрачный Ремус едва взглянул на рисунок. – Ага, красиво, – и он остервенело ткнул вилкой в сосиску, бросив ещё один недобрый взгляд на преподавательский стол. Джеймс зашелся хохотом. – Завидуй молча, придурок, – Сириус толкнул в сторону лохматую голову Сохатого, свернул рисунок племянницы и сунул в нагрудный карман. Пока они перешучивались, Лили незаметно подкралась сзади, порывисто обхватила Сириуса за шею голой рукой в фенечках и поцеловала в щеку. – Эй, Эванс, ну не при Джиме же! – возмутился Сириус. – С Днем Рождения! – Лили хлопнула его по голове плоским невесомым свертком и села к Джеймсу. Пока эти двое смущали остальных, Сириус разорвал бумагу. Сначала ему в глаза бросился логотип любимой группы – «AC/DC», а потом он увидел такое, отчего его желудок второй раз за это утро совершил кульбит. – Эванс... – слабым голосом позвал он. – Ты мне сейчас... – он посипел немного. – Просто скажи, что это не то, о чем я подумал... – Ты про автограф Бона Скотта? – Лили заговорщически переглянулась с Сохатым. – Да, это он. Пару недель назад папа оперировал его колено, – Лили уткнулась подбородком в плечо Джеймса. – Тебе нравится? Сириус повел шеей в воротнике, во все глаза глядя на конверт пластинки, по которому скользила, выводя этот росчерк, рука его кумира. – Сохатый, отвернись, – сипло приказал он. – А ты, Эванс...сотри помаду и иди ко мне. Рассмеялись все, кроме Джеймса, который очень плохо воспринимал такие шутки. Лили успокаивающе погладила его по руке и переплела с ним пальцы. – И тебе не жалко? – спросил Сириус. – Это же...на вес золота, мать его! Лили легонько пожала плечом, отбрасывая за спину волосы. – Если я захочу, Дэйв достанет для меня с десяток таких. – Какой ещё Дэйв? – ревниво поинтересовался Джеймс. – Да, Лил, только не говори, что Дэйв Эванс – твой родной дядя, ладно? – хмыкнул Сириус. – Почему родной? – Лили налила себе чай. – Вполне троюродный. И она занялась кашей, словно не замечая, какими глазами на неё смотрят мальчики.
* * *
И зачем она только сказала, чтобы он и не вздумал к ней подкатывать? Роксана облизала ложку, полную шоколадно-ореховой пасты и снова воткнула её в банку, мрачно оглядывая полупустой зал. Пользуясь тем, что наступила долгожданная суббота, да ещё и такая снежная, практически все студенты, независимо от возраста, высыпали на улицу и теперь школьный дворик превратился в поле снежной битвы. Веселые крики ребят и девчоночий визг были слышны даже в Большом Зале, с потолка которого в честь первого снегопада, тоже сыпался волшебный снег. И Сириус как сквозь землю провалился. Роксана вдруг почувствовала острую неприязнь к шоколадно-ореховой пасте и отставила от себя банку, недовольно морщась, но продолжая по инерции держать ложку во рту. В зал вошли Като и Мальсибер. Увидев Роксану, он тронул друга за плечо, кивнул ему и направился прямиком к девушке. Роксана поняла, что сейчас он опять затянет эту песенку «Ты-же-понимаешь-что-на-каникулах-едешь-со-мной-в-Нотт-мэнор», потому, когда увидела наконец-то знакомую – ринулась к ней со всех ног. – Эй, Алиса! – крикнула она, вихрем пролетев мимо озадаченного Нотта. – Алиса! Девочка оглянулась, поправляя вязаную шапочку с большой бисерной стрекозой на боку. Черные волосы, торчащие из-под неё во все стороны перемежались с цветными косичками из ниток. На Вуд опять было столько бисера, что она вся сверкала и переливалась. – Ой, привет! Пойдешь играть в снежки? – она как всегда была сама приветливость. – Ты не видела Сириуса? – Видела! – обрадовалась она. – Как раз когда вручала подарок, часа полтора назад! – Какой подарок? – Ну... такой, небольшой... у него ведь День Ро... – Алиса замерла с открытым ртом, поймав взгляд Роксаны и поспешно захлопнула рот, наморщив лоб. – Ой... – День Рождения? Подожди...сегодня? – Ну да... – протянула Алиса, возя носком сапожка по полу. Роксана озадаченно моргнула. День Рождения. Почему он не сказал? Алиса словно прочитала её мысли. – Он вообще просил никому не рассказывать, – жалобно молвила она. – Сириус не любит свой День Рождения и кроме нас в школе никто не знает, когда он родился, – Алиса взяла Рокс за руку, проникновенно заглядывая ей в глаза. – Пожалуйста, не говори, что это я тебе сказала, он опять будет называть меня болтушкой! – Хорошо, не скажу, – машинально ответила Роксана, хотя мысли её взвихрились как рой блесток в стеклянном шарике. Теперь понятно, почему он так расстроился вчера. И что теперь делать? А подарок? Она ведь даже не знает, чего бы он... хотел... – Где он? – спросила Роксана онемевшими враз губами. Алиса вздохнула над своей болтливостью и призналась: – В Хогсмиде. Он держит свой мотоцикл у Аберфорта в сарае и последние пару лет проводит свой День Рождения там. Ковыряется в мотоцикле, всё такое... ты ведь не скажешь? – быстро спросила она, перед тем как выпустить руку Роксаны. – Не скажу-не скажу, – отмахнулась Роксана, чувствуя, как сердце ускоряет бег.
* * *
Музыку она услышала ещё издалека. Сначала мрачный трактирщик долго отнекивался и говорил, что не знает ни о каком мотоцикле, а когда Роксана поднажала и напомнила ему о продаже тентакулы под крышей его трактира, Аберфорт раскололся и проводил её к сарайчику на заднем дворе «Кабаньей головы». И едва Роксана услышала удары знакомой музыки, сердце подскочило и забилось где-то в горле. Глубоко вздохнув, Роксана покрепче обняла коричневый бумажный пакет и толкнула дверцу. Может быть все дело было в нервах, но сейчас её мозг фиксировал любую мелочь – ладонь чуть влажная, дверь сарая – шершавая, колючая, холодная... Роксана шагнула внутрь и окунулась в душное, грохочущее басами AC/DC тепло. Первым делом она увидела мотоцикл – гигантский, красивый железный хищник, величественно покосился на неё отражением в круглом боковом зеркале. Сверкающие бока, испятнанные рисунком собачьих лап, хромированные ручки, цилиндры, провода и удобное, черное кожаное сидение... Даже среди банок с краской, старых метел и куч соломы этот зверь выглядел словно гордый лев или волк в убогой тесной клетке. И также как мышцы льва внушают ощущение силы и скорости, механические мышцы мотоцикла вызывали уважение перед его возможностями и когда Роксана представила на ней Сириуса, и без того нервно колотящееся сердце просто зашлось... Сам Сириус сидел перед мотоциклом на полу, ссутулив спину и низко нагнув голову. На нем была старая, заляпанная маслом и краской рубашка и темные джинсы. В тот момент, когда Роксана вошла, Сириус как раз бросил ключ в стоящий рядом ящик, пошарил там рукой, вытащил инструмент непонятного назначения и навалился на мотоцикл, ритмично двигая торчащим вбок локтем – то, что он откручивал или прикручивал, издавало такой громкий треск, что его было слышно даже за музыкой. Роксана закрыла за собой дверь. Скрипа Сириус не мог услышать за грохочущей музыкой, но, видимо, почувствовал холод, потому что обернулся, утирая с лица и шеи пот. Увидев Роксану, он усмехнулся и кивком головы пригласил её проходить, а сам направил палочку на проигрыватель и сделал звук потише. – Ну и кто меня сдал? – поинтересовался он, сосредоточенно следя за работой. – След машинного масла, – пакет предательски звякнул, когда Роксана поставила его на коробку. – Если бы ты не хотел, чтобы тебя нашли, не сбегал бы. Сириус хмыкнул, не отрываясь от работы. – Я не против того, что ты меня нашла, – он все-таки отвлекся – ненадолго, только чтобы окинуть её быстрым взглядом. – Выглядишь ничего. Не думал, что ты так скоро выйдешь. – Если бы ты думал так, не принес бы это чудесное зелье, – Роксана продемонстрировала ему пустой пузырек. – Передай ей спасибо, кем бы она ни была. – С чего ты взяла, что мне дала его девушка? – Брось, Блэк. – Хм-м... скажи, когда ты соберешься разбить его об мою голову, я надену это, – и он кивнул на притороченный к боку мотоцикла круглый черный шлем. – Я была бы полной идиоткой, если бы сделала это, – Роксана прижалась спиной к одной из коробок рядом с мотоциклом, уперлась в неё ладонями и запрыгнула наверх. – Это замечательное зелье. И я действительно тебе благодарна. – Благодарна за то, что я провел ночь с другой девушкой, – хмыкнул Сириус и в его голосе снова заточенным лезвием полоснуло это непонятное желание ранить. – Да, – медленно произнесла Роксана и наклонилась вперед, произнеся задушевным шепотом: – Ты ведь не думаешь, что я собираюсь хранить тебе верность? Как и следовало ожидать, Сириус резко вскинул голову – сначала на красивом лице промелькнула щенячья растерянность, всего на секунду – и ей на смену тут же пришла ледяная надменность. – Кто? – коротко спросил он, бросив ключ в ящик. Роксана промучала его целую минуту, глядя ему в глаза пристально и серьезно, а потом так же серьезно кивнула на мотоцикл. – Я бы сбежала с ним. Сириус уронил плечи и покачал головой, возвращаясь к работе. – А будь он парнем, я бы вообще его трахнула. Сириус усмехнулся и любовно погладил мотоцикл по кожаному сидению и блестящему железному боку – словно оглаживал спину любимой лошади. – Это хороший напарник в побеге. Я знаю... – он замолчал, рука его на секунду замерла на рисунке из лап. Роксана почувствовала, что они слишком близко приблизились к опасной теме – почему Сириус сидит здесь в день своего восемнадцатилетия, а не празднует и веселится с друзьями. Ведь ей тоже была знакома эта хандра. Ты живешь себе и живешь, а потом вдруг наступает День, когда к тебе в голову настойчиво лезет осознание того, что ты, твоя жизнь и все твои прекрасные воспоминания – результат ужасного поступка, инцеста, который, отпечатавшись на тебе ещё при рождении, всегда будет для остального мира клеймом, что бы ты ни сделал и как бы хорошо не проявил себя в этом мире. Потому и напоминания о нем, пусть даже в форме веселых поздравлений и подарков – все равно что тыканье иголкой в ожог. Роксана сама не раз переживала эту хандру. Она была уверена, что даже такие уроды как Нотт или Мальсибер об этом задумываются. Это клеймо, залог чистой крови, носят все дети их круга и его невозможно игнорировать. Разница в том, что одни им гордятся, а другие – ненавидят. – Ты мог хотя бы сказать, что у тебя сегодня за день, – Роксана подтянула к себе бумажный пакет. – Я хотела подарить тебе свою фотографию в рамочке и замечательную плюшевую собачку, – она вытащила из пакета маленькую бутылку огневиски и несколько «шоколадных лягушек». Сириус расплылся в улыбке при виде угощения. – А потом мы бы сходили в кафе мадам Паддифут и съели шоколадное фондю или другую херь. Ты рушишь все мои планы, – она распечатала одну из лягушек и принялась ломать её на части, складывая куски шоколада на этикетку. Сириус со смехом выпрямился, быстро вытер руки и заинтересованно сдернул с ящика бутылку. – Так-так, похоже Аберфорт сегодня – спонсор нашей маленькой вечеринки? – он подкинул бутылочку так, что янтарная жидкость богато сверкнула, несолидно булькнув, и открутил пробку. – Наколдуешь стаканы? – Ну если ты не боишься, – и Роксана показала ему ладонь, исполосованную крошечными белыми шрамами. Они рассмеялись. Сириус разлил огневиски по стаканам и встал, уперевшись ногами в коробку между ногами Роксаны. – С рождением, – просто молвила она, подняв свой стакан. Сириус невесело хмыкнул и разом опустошил свой. – Обычно я начинаю пить ближе к вечеру, – заметил он, наливая себе ещё. – Обычно? – Я никогда не отмечаю этот идиотский праздник. Обычно мы с парнями пробираемся ночью в «Три метлы». Мы просто торчим там до закрытия. Когда мы напьемся до одури, Джеймс как обычно подерется с кем-нибудь, кому не нравится игра «Кенмарских корушнов». Этот придурок всегда дерется, а я делаю ставки. Ну знаешь, ирландский бокс. Потом нас конечно выкинут на улицу и мы будем таскаться по деревне до утра. Завалимся к девочкам, ограбим «Дэрвиш и Бенгз» или «Сладкое королевство», а когда нас попытаются поймать – я превращусь в Гримма, а парни наколдуют мне туман и всякое такое. – Здорово, – улыбнулась Роксана. – Это куда веселее, чем девичник в спальне Шармбатона с косичками, конфетами и дракой подушками в одном белье. – М-м-м, – Сириус как бы ненароком обнял её свободной рукой за талию, притягивая к себе. – Ты тоже дралась подушками в одном белье? Скажи, что на тебе было прозрачное черное кружево. Я буду думать об этом в душе вечером. – Белое с рисунком из уточек, – Роксана толкнула его в грудь. Сириус рассмеялся. – Мне было тринадцать и я не дралась, а спала в соседней комнате. Меня бы никто туда не пригласил. А если бы и позвали, не пошла, – презрительно фыркнула Роксана и разозлилась, увидев понимающую усмешку Сириуса. Он как-то понял, что в течение всей своей учебы там Роксана втайне мечтала, чтобы эти шармбатонские красавицы однажды приняли её в свою компанию, хоть она и презирала эту компанию всей душой. – Иногда мне кажется, что я должна быть парнем. Сириус скептически выгнул губы. – А что бы изменилось? – он налил им ещё. – У тебя просто вырос бы член и не было бы... а, постой. У тебя их и так нет. Роксана цокнула языком. – Вот засранец. Сириус рассмеялся, сузив серебристые глаза. Чертвозьми. Он умел наносить удары исподтишка. Даже не специально. – Мы все равно никогда не стали бы лучшими друзьями, Блэк, – без улыбки заметила Роксана. – «Будь ты парнем, я бы тебе врезал!». Мы были бы врагами, – она стукнула стаканом по его стакану и выпила всё до дна. – Тебе станет легче, если я скажу, что думал о тебе, когда дрочил? – Главное, что тебе становилось легче. – Один-один. Они снова прыснули. Роксана почувствовала, что хмелеет. – Я тебя просто ненавидела, – призналась она, испытывая странную необходимость быть очень честной. Она во всех смыслах вплотную приблизилась к цели своего визита и начала нервничать. – Серьезно, ты можешь быть редкой скотиной, когда хочешь... вот, вот, когда ты так улыбаешься, я не знаю, чего хочу больше: врезать тебе или... – «Или», – он вдруг резко обхватил её бедра, прижимая к себе. Роксана невольно напряглась, столкнувшись с его взбухшими джинсами.– Рокс, скажи, зачем ты пришла? – прорычал он, утыкаясь носом в её скулу, в отчаянии пожимая её бедра и талию. – Ты лучше меня знаешь, что нам нельзя, зач... Она поцеловала его, втягивая его язык в рот и Блэк гневно зарычал, засопел, зажмурился и сдался. – Не нам... – выдохнула она, отрываясь от него. – Мне. Брови Блэка дрогнули. Он чуть разжал руки. Не отпуская его взгляда, Роксана стекла по Сириусу на пол, задрав свою футболку и чуть поцарапав спину о шершавый бок коробки. Сердце словно увеличилось и билось в тесной грудной клетке, точно неугомонный бладжер. Вот-вот вырвется. Роксана развернула Сириуса и прижала спиной к коробке пониже, заставляя сесть. Он подчинился, но его взгляд теперь с удвоенным вниманием скользил по лицу Роксаны – словно она была забавной, но не вполне понятной книгой. Она начала расстегивать его рубашку. – Что ты задумала? – поинтересовался он, когда Роксана, все ещё сражаясь с пуговицами (точнее своими дрожащими пальцами), скользнула губами по его шее. Голос Сириуса звучал подчеркнуто-вежливо и искрился насмешкой, но грудь тяжело поднялась, когда губы Роксаны скользнули по ней вниз и сомкнулись на соске. Роксана вскинула взгляд. Мерлинова борода, как же он был красив сейчас. Взлохмаченные волосы, лихорадочный румянец на скулах, настороженный блеск стальных глаз между темных прядей и тело, гибкое, подвижное как у молодого хищника... – У тебя сегодня День Рождения, Блэк. И я хочу сделать тебе подарок. Упираясь ладонями в его колени и крепко держась за его взгляд, Роксана медленно опустилась на пол между его ног. Сириус машинально расставил их шире, следя за Роксаной с невыносимой снисходительной издевкой во взгляде. – Тебе совсем не обязательно делать мне подарок, ты ведь понимаешь? Роксана молча поцеловала его живот – небольшую точку чуть пониже пупка, прикосновение к которой заставило Сириуса настороженно выдохнуть. Тронув её напоследок языком, Роксана взялась за его ремень. Ткань джинсов жила своей жизнью под её руками. Единственная часть Сириуса, которая никогда не лгала.
«Ruby, Ruby where you been so long Done took to drinkin' whiskey Baby since you been gone Ain't no one I know Do it good as you»
Сириус прерывисто вздохнул, когда она высвободила из джинсов болезненно возбужденный член. Она и раньше прикасалась к нему, но сейчас Сириуса заводило не столько это, сколько это чертово ожидание. В начале девчонки всегда осторожно касались его губами, целовали, привыкая и только потом приступали к делу. Но Роксана, кажется, вообще не собиралась к нему притрагиваться. Или специально тянула, чтобы он вообще рехнулся: опустив ресницы, она держала приоткрытые губы в каком-то сантиметре от его члена и Сириус стоило больших усилий, чтобы не толкнуться в её (он знал) горячийвлажныйсладкий рот. Она вскинула на него взгляд и чуть прищурила глаза – влажные, возбужденные – раскаленный шоколад. Ну же. Сделай уже что-нибудь... Тронь его... Поцелуй. Твою мать. Пожалуйста. Роксана вдруг легонько подула на головку и так развратно облизала губы, пропустив нижнюю между зубами, что Сириус чуть не заскулил. В мозгу вспыхнуло откуда-то «Чертова вейла», а потом Роксана вдруг втянула его член в рот и Сириус провалился в пропасть.
«You got the lips to make a strong man weak And a heathen pray Give you a tip It ain't just the way you speak You know it's just the way you go down»
Это было самое грязное, что она когда-либо делала. И самое возбуждающее. Она стояла перед парнем на коленях, в куче колючей соломы, в грязном сарае, как какая-нибудь шлюха. Она держала в руке, во рту его вздрагивающий пульсирующий член, чувствовала, как он растет и твердеет, растягивая кольцо её пальцев. Она облизывала его, втягивала в себя, сосала ему... «Ты просто моральный урод, Блэк. Я не буду этого делать, понятно? Лучше и правда сдохнуть, чем... да как тебе вообще могло прийти такое в голову?!» ...вырисовывала на нем узоры языком, то с силой надавливая, то едва-едва касаясь, щекоча его точно змея. Она не оставила без внимания ни один уголок. Ей нравилось, что он послушен её рукам и губам. Нравилось, какой он красивый и сильный, нравилось, как при каждом всплеске удовольствия мышцы на упругом животе вздрагивают и поджимаются, нравилось, как он откидывает голову, жмурится и хищно скалится каждые несколько секунд. Как он выгибается, точно раненный тигр. Взгляд его плыл от наслаждения. И, судя по тому, как он всё быстрее и быстрее вскидывал бедра – близился к разрядке. В какой-то момент он толкнулся слишком глубоко. Крупная гладкая головка уперлась в нежную кожу горла и все внутри испуганно рванулось вверх. Роксана отстранилась. В их первую ночь её самое сокровенное и до тех пор нетронутое место испуганно фиксировало каждое прикосновение, каждый сантиметр... И сейчас произошло то же самое. Это прикосновение теперь навсегда останется там. Будь на его месте любой другой человек – её бы уже наверняка стошнило. Но это был Сириус. Сириус, который закрыл её собой от зубов оборотня. Сириус, который мог быть невыносимой, язвительной сволочью. Сириус, который вытащил её из-под раковины. Её Сириус. Это успокаивало и даже с подпрыгнувший желудок и вскипевшие слезы не внушали опасения. Только её Сириус. Она поймала ветер.
«Baby rub it on Ya know it's sticky and it's sweet And it's been so long Ain't no one else Got a touch like you I let you do the things to me I let no other woman doFeels good Feels good Oh yeah»*
– Бля-ять... ещё вот так... с языком... – он запустил руку в её волосы и зашипел, когда она выполнила его просьбу: держа член во рту, заскользила по нему языком так, словно это был леденец. – Твою мать, Рокс, – Блэк рассмеялся и смех его перетек в стон: – Я сейчас кончу! Она вонзила ноготки в его бедра, скользнула ладонью по животу вверх. – Блять... – прошипел он, вскидывая бедра всё быстрее и несдержаннее. Его дыхание стало громким и частым, между взмокшими черными прядями сверкнуло лезвие, пальцы вцепились Роксане в плечо, он даже слегка приподнялся с ящика, а затем импульсивно вскинулся и огласил сарайчик хриплым счастливым вскриком: – Блядь! Да!!! Охуеть! И в этот же миг теплая жидкость заполнила её рот. Вязкая как жидкое мыло, но не такая горькая и скорее солоноватая на вкус. Выгнувшись в последней судорге, Блэк мучительно зажмурился, словно ему было нестерпимо больно, а затем блаженный вздох – и он соскользнул с ящика, неловко обрушившись на пол и потянув за собой Роксану Остаток песни они сидели молча, прижимаясь к ящику. Гремела музыка. Рядом стоял мотоцикл. Всё ещё слегка задыхаясь, Блэк вдруг добродушно боднул Роксану, а когда она подняла голову, сдул со своего лица влажную челку и Роксану обожгло расплавленное серебро пьяных, возбужденных глаз. – С Днем рождения, – хрипло прошептала Роксана, сонно прикрывая глаза. Она уже приготовилась к очередной насмешке и острому лезвию голоса, но Сириус всего лишь усмехнулся, сузив свои опасные глаза, а потом вдруг поднял руку и большим пальцем стер свою сперму с её лица. Роксана удивленно открыла глаза. – Это был лучший подарок, – сказал он. – Но теперь мне точно не помешает твоя фотография в рамке, – выдохнул он, уронив руку на вытянутую ногу и значительно вскинул палец. – И собачка.
* * *
Примерно через неделю после Дня Рождения, Сириус и Роксана снова выкроили у учебы немного времени чтобы побыть вместе. В подземелье было слишком холодно, в спальне Гриффиндора они не смогли бы расслабиться (в прошлый раз Сохатый шутки ради подсунул в постель Сириуса наргла), поэтому они выбрали Выручай-комнату. И как всегда, когда они оказались здесь, волшебное помещение всего приобрело облик первой комнаты Сириуса в его родительском доме. В тот вечер снова шел снег. Роксана лежала на большой пухлой кровати, застланной полосатым шелковым пурпуром и смотрела, как к зеркальным стеклам окон прилипают крупные белые хлопья. Всё больше и больше... В камине прямо напротив кровати приятно потрескивал огонь – единственный источник света в комнате. Сириус, чью спину Роксана легонько поглаживала ступней, сидел на краю постели в одних джинсах и с зеленым слизеринским галстуком в волосах, и перебирал струны, отчаянно пытаясь вспомнить какую-то мелодию. – Черт, похоже я действительно разучился, – пожаловался он наконец, раздраженно рванув одну из струн. Ступня Роксаны скользнула чуть выше и пальчики зарылись в волосы Блэка. – Помню всего несколько аккордов. – Хм-м... – Роксана перевернулась на живот, отчего подол школьной рубашки Сириуса, в которой она была, стыдливо завернулся. – А если бы ты два года ни с кем не спал... разучился бы? – она игриво поправила гриффиндорский галстук, повязанный вокруг её головы. Сириус оглянулся на неё. – Если бы я два года ни с кем не спал, я бы сдох ещё в первый месяц. Роксана рассмеялась и подползла к нему на четвереньках, утопая коленями в глубокой перине. Сириус улегся и устроил голову у Роксаны на бедре. – Давно хотела спросить, – поглаживая его по груди, она задела черный шнурочек. – Почему ты его никогда не снимаешь? Это драконий клык? – Не думал, что ты узнаешь, – Сириус поднял с груди кулон – маленький, уродливый клык, опоясанный вытертым кожаным ремешком. – Ты бы тоже узнал, если бы эта штука вечно стукала тебя по лбу, – она поднесла его к глазам. – Это просто безделушка – якобы талисман всех путешественников. Альфард подарил, когда увидел, как я летаю на новом мотоцикле. Наверное пытался успокоить так свою совесть. – Смотри-ка, настоящий драконий зуб... – Роксана потрогала пальцем острие, прижимаясь щекой к животу Сириуса. – Ты никогда не видела драконов? – язвительно улыбнулся Сириус. – Я думал Малфои не вылезают из подземелий Гринготтса, считают там свои жалкие кна... – он засмеялся, когда Роксана толкнула его коленом в плечо. – А кроме драконов, одного закомплексованного оборотня и моего вампира, – Роксана улыбнулась, когда Сириус недовольно нахмурился. – Ты видел кого-нибудь особенного? – Видал. Одну упертую злобную вейлу, которая лишила меня покоя, – он резво перевернулся и довольно-таки чувствительно укусил её за ногу. – Эй! – Роксана отскочила и стукнулась о резную спинку кровати. – Что за собачьи манеры, Блэк! – Их у меня много, – опасно улыбнулся Блэк, на четвереньках подползая к ней. – Хочешь увидеть Бродягу? Мы могли бы попробовать и так... – Воу, нет, не хочу, – Роксана уперлась ему в грудь ступней и Сириус покосился на неё с ухмылкой. – И не называй меня больше вейлой. – Почему? – Меня это бесит. – Ты же вейла. Конечно это должно бесить. – Такая же вейла, как ты – садовый гном! – Я слышал, как ты поешь, – серьезно сказал Сириус и Роксана перестала улыбаться. – На вечере у Слизнорта, помнишь? Ты пела какую-то песню и у меня просто крышу сорвало. – Ты затащил меня за штору и поцеловал, – грустно усмехнулась Роксана. – Вот-вот. Хотя и не собирался, верно? А если бы ещё и станцевала, я не знаю, что сделал бы. Упоминать её устрашающую вспышку гнева, которая чуть было не отправила Блэка на тот свет, он деликатно не стал. – Все равно, не называй меня вейлой. Серьезно, это... не то, чем можно гордиться и если бы у меня была возможность избавиться и от этого, – она взбила рукой длинные белые волосы. Сириус просто обожал то, какие они пушистые и мягкие, похожие на мех какого-нибудь зверька. – Я бы давно так и сделала. – Не сомневаюсь, Ваше Жвачное Высочество! – Сириус отвесил ей дурашливый поклон. Роксана бросила в него подушкой, но Сириус поймал её. Так всегда. Парни всегда ловят подушки и уворачиваются от ударов. С ними невозможно жить. – Ладно уж. Давай проверим. Спой для меня ещё раз, – Сириус взял свою гитару и взмахом палочки переставил на ней струны – для Роксаны, которая была законченной левшой. Роксана покосилась на неё с опаской. – Даже если у меня сорвет крышу и в этот раз, у тебя просто охуенный голос и он меня заводит. – А ты со мной ничего не сделаешь? – игриво поинтересовалась она, накручивая красный галстук на палец. Сириус вздернул бровь. – А есть пожелания? Роксана взяла гитару и скрестила ноги по-турецки, одернув рубашку. – Я знаю одну песенку на французском... надеюсь его-то ты не забыл? – Эта херня неистребима, так же, как и твои волосы, – невнятно пробормотал он, закуривая. – Тогда... – Роксана провела рукой по струнам, кашлянула, слегка нервничая, бросила на Сириуса настороженный взгляд и запела. Может быть она была права – никакая она и не вейла. И даже на вечере все дело было не в волшебных флюидах её голоса, а просто в том, что он такой низкий, хриплый и дрожащий. Словно у наглого, вредного мальчишки в переходный возраст. Роксана пела, аккомпанируя себе и то и дело бросая на Сириуса взгляд – черные глаза мерцали в свете камина и были похожи на два уголька. Сириус слушал её и хрипловатый голос, льющий в полумрак комнаты веселую французскую песенку, так сочетался с этим тихим полумраком и потрескиванием дров в камине, что Сириус испытал в какое-то непонятное, приглушенное возбуждение. Определенно в этом языке было что-то такое, способное превратить холодную английскую кровь в крепкое вино. И когда оно ударило Сириусу в голову, он уже ничего не мог с собой поделать – его охватила жажда деятельности. Непонятная, но приятная. Гитара возмущенно тренькнула, когда он отобрал её у Роксаны и убрал с кровати. – Чт... В следующую секунду она уже утопала в подушках, смеясь под лихорадочными поцелуями и руками, блуждающими под рубашкой. Сириус чувствовал, что сейчас, быть может, будет один из тех «случаев», когда они оба получат черт знает какое удовольствие, потому что сам был уже не на шутку заведен, но этому удовольствию все равно было не суждено случиться, потому что в тот миг, когда он уже почти стащил с абсолютно голой и теплой Роксаны свою рубашку, раздался тихий стук в окно. Они испуганно вскинулись, обернулись и увидели, что с той стороны на них глазеет невероятно красивая и напыщенная сова. – Почта! – изумленно воскликнула Роксана и соскочила с постели, бросив Сириуса умирать в одиночестве. Чтобы добраться до окна, Роксана взобралась на стол и уперлась в него коленом. Рубашка задралась. Сириус горестно вздохнул и повалился лицом в подушку, на которой она только что лежала. – Эти твари найдут тебя где угодно, – глухо пожаловался он подушке и вынырнул на поверхность, нетерпеливо сдувая с лица волосы. Роксана тем временем уже забрала письмо. Сова улетела. – От кого там? – без особого интереса спросил он, когда Роксана вернулась на постель и уселась, опять скрестив ноги по-турецки. – Не знаю, адреса нет, – она повертела конверт, не заметив, как Сириус подобрался и уселся у неё за спиной. – Зато есть печать. – Сириус, который в этот момент стащил воротник с её плеча и сосредоточенно целовал плавающий по нему свет камина, мельком глянул на конверт. В такой темноте было трудно разобрать, что изображено на печати. – Не знаю, чей он, – равнодушно бросил он, возвращаясь к своему делу и пожимая ладонями живот и талию. Игнорируя его недвусмысленные намеки, Роксана сломала восковый кругляш, распечатала конверт и вытащила аккуратно сложенный втрое листок. Целую минуту она сохраняла такую неподвижность, что Сириус подумал – уж не прислала ли им Блэйк проклятие из Италии и не наложило ли оно на Роксану оцепенение? Но когда же он снова поднял голову, увидел, что рука её слегка дрожит, губы приоткрыты, а глаза лихорадочно бегают по строчкам. – Что это? От кого там? – он нетерпеливо дернул её за руку, но успел увидеть только два слова: «Дорогая дочка...», как Роксана снова отстранилась и закрыла от него письмо. – Постой...это от папы? – недоверчиво прошептала она, перехватывая листок и вчитываясь в так жадно, словно рассчитывала провалиться между строчек. – Т-ты представляешь – от папы! От моего... моего... папы? – Что ему надо? – ...с чего бы ему вдруг писать мне? – Роксана его явно не слышала. – Он мне никогда не писал! Никогда! Никогда, – прошептала она. – Но это его почерк, это точно, я же видела... конечно видела! Он заполнял документы и... это его... К вящему неудовольствию Сириуса, она встала с кровати, и прошлась по комнате как сомнамбула. – Что ему надо? – повторил Сириус, чувствуя, как растет недовольство. Вряд ли он сам так ошалел, если бы ему вздумал написать Орион, или, не дай Мерлин, Вальбурга. Бросил бы письмо в огонь, не открывая и дело с концом. А у Роксаны такой вид, будто ей прислали помилование за все земные грехи. – Ничего, – она рассмеялась прямо как помешанная и посмотрела на Сириуса сияющими глазами. – Просто... интересуется, как у меня дела! – Интересуется? – громко переспросил Сириус, поднимаясь на кровати на колени. – С чего это вдруг?! Роксана наконец очнулась и тут же поспешила напустить на себя равнодушный и немного оскорбленный вид, но это всё выглядело так наигранно, что Сириус скрипнул зубами от злости. – Да я... не знаю... может быть его совесть замучала, что он мне никогда не писал? – она нарочито дернула плечом и снова опустила взгляд в письмо. – Боже! – вдруг хрипло выкрикнула она и Сириус вскочил. – Что, он тоже тебе пишет? – Сириус поднялся. Ему уже совсем не нравилось происходящее. Его охватила тревога. Роксана смотрела в письмо огромными глазами и бестолково махала рукой. – Да нет, тут... блять, что просиходит? Как это?! – Да что там?! – Сириус попытался выхватить у неё бумагу, но Роксана шарахнулась так, словно этот листок был новорожденным, которого Сириус намеревался выкинуть в окно. – Тут... тут... мама, – пробормотала она, непонимающе глядя на Сириуса. – Что – мама? – начал злиться он. – Она пишет после папы... – прошептала она и в её глазах вдруг мелькнуло что-то. Какая-то... радость, которой он никогда не видел в ней прежде. И которая, мягко говоря, ему очень не понравилась. – Сириус...она... она извинилась. Не дожидаясь реакции Сириуса, который впал после этих слов в странное оцепенение, Роксана снова поднесла к глазам письмо и начала читать вслух, запинаясь и глотая слоги: «...осознание приходит к нам как правило слишком поздно, но это не значит, что мы не вправе рассчитывать получить прощение за свои ошибки. Я была слишком юна и не понимала, что значит для девочки – лишиться родительской и, особенно, материнской опеки. Да, я признаю, что была не лучшей матерью для тебя, но ещё не поздно все исправить. Не знаю, что повлияло на меня тогда, но сейчас, когда ты так далеко и нас окружает опасность, я жалею о том, что никогда не говорила о том, как ты мне дорога и как бы я хотела вернуть назад время, чтобы проводить с тобой все свои дни. Потому что ты – моя дочь, моя девочка и единственное достижение в моей жизни, которым я по-настоящему горжусь. Прости меня если...» – в голосе Роксаны задрожали слезы. Она вскинула на Сириуса непонимающий, гневный взгляд. – Это, что, шутка?! Кто так шутит?! Это опять твои дружки развлекаются?! – Ты в своем уме?! – возмутился Сириус, но Роксана уже повернулась к нему спиной, жадно читая письмо. Сириус услышал короткий, сверкнувший в темноте смешок – а потом Роксана прижала к губам ладонь. Нет, это уже не в какие ворота! Сириус проследил за тем, как Малфой пересекла комнату из конца в конец, глядя в письмо. Рука её по-прежнему прижималась ко рту. Потом она села на кровать. – Сириус, я не понимаю... – Сириус никогда не слышал, чтобы её голос был таким хрупким и так легко ломался. А ещё она злилась. Злилась, плакала и злилась на свои слезы. – Они хотят, чтобы я приехала к ним на Рождество. Они не звали меня... столько лет... Сириус решительно шагнул к ней и выдернул письмо из её пальцев. Впрочем, на сей раз она не сопротивлялась. Быстро пробежав по тексту и опустив смертельную дозу сентиментальной херни, Сириус напоролся на острия слов: «...и напоминаю, что мы все ждем тебя дома» Он опустил руку. Роксана смотрела на него во все глаза. Угловатый комок из острых плечей и коленок. И тут на Сириуса накатила злость. Он усмехнулся, сложил письмо вдвое, рванув пальцами по сгибу, потом вчетверо, потом шлепнул им об постель. Какое-то время они ничего не говорили. Сириус прошелся по комнате туда-сюда, клокоча от бессильной ярости. Роксана молчала. А её решение такое простое и в то же время просто невыносимое, уже сформировалось и теперь незримо присутствовало в комнате, словно кто-то третий и чужой. – Роксана, нет! – крикнул Сириус, рывком поворачиваясь к ней. – Не вздумай на это купиться, ясно?! Ты будешь полной дурой, если... – он хохотнул. – Все эти россказни об «осознании». Да последнему идиоту ясно, что им просто от тебя что-то понадобилось! Роксана шумно вытерла нос и зачем-то принялась развязывать узел галстука у себя на голове. – Рокс, твою мать, ты, что, вот так возьмешь и поедешь туда?! – Это мои родители... – едва слышно произнесла она. Сириус открыл было рот, яростно дернул верхней губой и отвернулся. Повернулся, не справившись с новым взрывом. – Эти ублюдки.... – Не смей говорить так о них! – она вскочила. – Вот как?! А кто говорил, что мечтал бы сбежать из дома, да вот только не отпускает никто?! Не ты?! Ты столько раз говорила, что ненавидишь их... – А что ещё я могла сказать?! Да я ненавижу их! Потому что все это время я считала, что не нужна им! Но они мне нужны, понимаешь, мне! – её била мелкая дрожь и слезы тряслись в её глазах, как в переполненных чашах – Рокс, сколько тебе лет? Семнадцать? А сколько лет ты провела с ними, точнее они с тобой? – Сириус схватил письмо, прежде чем Роксана успела его перехватить и швырнул ей на колени. – Вот эта херня, по-твоему, может это перевесить?! Как ты думаешь, почему это они вдруг воспылали к тебе любовью, да ещё и оба сразу? Не ты ли говорила, что они ненавидят тебя, потому что твой папаша... – Заткнись... – прорычала она, сотрясаясь с головы до ног и роняя беспорядочные слезы. -...изнасиловал твою мать?! Может всё это потому, что просто настало время продать тебя подороже?! Они бы и не такое написали! Я не удивлюсь, если завтра кто-нибудь из них припрется сюда и будет целовать тебя в зад, пока ты не согласишься сделать как надо! – Блэк, мать твою, заткнись, или я тебя оглушу! – завизжала она, хватая палочку. Не обращая на неё внимания, Сириус схватил Роксану за плечи. – Рокс, неужели ты не понимаешь, если ты поедешь туда, они уже не отпустят тебя обратно! – он коротко встряхнул её. – Одумайся, черт подери! – Насильно они никогда не смогут меня... – Насильно? Да посмотри на себя! – он оттолкнул её. – Да ты уже сейчас готова туда бежать, просто потому что они поманили тебя пальцем! Ты ведь только и ждала этой возможности? Простить их и забыть всё, как можно скорее. Плевать, что они тебя стыдятся, плевать, что им нет до тебя дела, плевать, что они – убийцы, лишь бы снова... – Да, – выдохнула она после короткой паузы и вдруг исподлобья посмотрела Сириусу прямо в глаза. Он оскеся. – Признайся, Блэк, ты ведь тоже с радостью вернулся бы домой, если бы был хоть единственный шанс, что тебя там ещё ждут! Последнее слово разлетелось по комнате как эхо от пощечины. Сириус отшатнулся. Повисла долгая пауза. – Нет, – очень тихо, но твердо молвил он и сглотнул. – Я не вернулся бы туда ни за что. – Лжец, – это слово протиснулось между её стиснутыми зубами и разбилось об пол. – Ты злишься именно поэтому! Не потому, что все это, мать его, несправедливо! А потому что со мной тебе было не так страшно, что ты один такой «изгнанник»! – не переставая говорить, она схватила с пола свои джинсы. – А теперь, когда мои родители нуждаются во мне, ты боишься остаться один! – она сорвала с себя его рубашку и натянула свою потертую, растянутую футболку. Сириус был так зол, что даже не обратил внимание на её нагое тело. – Ты просто завидуешь, что у меня может быть появился шанс, микроскопический шанс снова получить семью! Поэтому мы вечно торчим в твоей комнате, когда приходим сюда, ты просто не можешь себе признаться в том, что тоже хочешь домой! – Завидую?! ДОМОЙ?! – заорал Сириус и бросился к ней, но Роксана не отшатнулась. – Твою мать, Роксана, я сбежал из дома, потому что не желал и не желаю иметь ничего общего с этими ублюдками, – он взмахнул рукой, указывая на мрачные шелковые стены в серебрянных цветах – такие же, как и во всех остальных комнатах дома на площади Гриммо. – А ты, похоже, только об этом и мечтаешь! – Да! – оглушительно крикнула она. – Да, мечтаю! Потому что это мои родители! – её голос опять сорвался, истерично взвизгнув на последней ноте. – Плевать мне, что они сделали, это мои папа и мама! – снова её голос задрожал слезами. – Ну что тебе непонятно?! – жалобно спросила она, но чем больше она говорила, тем крепче становился её голос. – Ты думаешь, я не понимаю, что это значит, думаешь, я полная идиотка?! Я знаю, что им на меня наплевать, но если у меня есть шанс добиться их любви, хоть какой-нибудь любви за все эти семнадцать лет, я его использую и, знаешь что? Мне насрать, что ты об этом думаешь!!! В комнате повисла звенящая тишина. – Да, ты права... – произнес Сириус и его лицо исказила язвительная, ледяная усмешка. – Ты действительно...идиотка. Раздался громкий треск – полено в камине сломалось и выбросило сноп искр. Свет дрогнул в глазах Роксаны. – Да пошел ты, Блэк, – прошептала она, а в следующий миг схватила свою сумку, лежащую вместе с сумкой Сириуса у постели, забросила её на плечо и вышла из комнаты, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
________________________________________ *AC/DC – Go Down
« Silent night...Holy night... All is calm, all is bright... Round yon Virgin Mother and Child... Holy Infant, so tender and mild, Sleep in heavenly peace! Sleep in heavenly peace...»
Тихим вальсом снежинок за зеркально-черными окнами, двенадцатью елями Большого Зала и запахом жареной индейки в Хогвартс пришло Рождество. Тихая святость пробралась в каждый угол древнего замка. Перевила перила остролистом, зажгла свечи в пустых рыцарских доспехах и расцвела омелой в людных коридорах. По вечерам, пока преподаватели и старосты украшали ели, школьный хор, под чутким руководством профессора Флитвика репетировал рождественские хоралы. С чернильно-черного, замороженного потолка при этом беззвучно шел снег и отражался в створчатых зеркальных окнах... Гостиная Гриффиндора тоже преобразилась, но впервые за семь лет никто не радовался этому преображению. Никто не целовался под омелой. Не прикалывал к камину новые носки. Все студенты, собравшиеся в креслах, на диванах и даже на полу, слушали маленькое радио, стоящее в центре кофейного столика и вели себя необычайно тихо. Никто не шептался и не хихикал. Зато газетные страницы в их руках кричали во всю мощь своих бумажных легких:
«ПЕРЕВОРОТ В МИНИСТЕРСТВЕ. МИНИСТР ЗАЯВЛЯЕТ: «УБИЙСТВО МАККИННОНА – ПУБЛИЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ В ТРУСОСТИ И СЛАБОСТИ»
Под этим заголовком содержалась статья, записанная слово в слово с выступления Миллисент Бэгнольд, которое повторялось вот уже третий раз за этот день:
«...с приходом Джона Маккиннона на пост Главы отдела Международного магического сотрудничества, мы наконец-то избавились от гриндевальдовской расовой дискриминации. Вспомните, чем была наша страна ещё пятьдесят, семьдесят, сто лет назад! Мы жили в крови и Джон Маккиннон был одним из тех, кто помог смыть её с наших улиц. Как один из авторов Манифеста о равноправии волшебников, он сделал для магического сообщества в тысячу раз больше, чем Тот, кто этим летом уничтожил тысячу своих же собратьев! Волдеморт отрубил у волшебной Британии ногу и предлагает ей себя в качестве костыля! Если он пытается таким образом намекнуть, что следующая очередь за мной, то я не сдамся до тех пор, пока Министерство будет во мне нуждаться. А оно будет нуждаться во мне пока я не сдамся!..»
Марлин уехала час назад. О смерти отца она узнала сразу после завтрака. Сова настигла её почти у самого выхода, когда она шла в больничное крыло на обычную практику. Марлин ещё смеялась над шуткой Фабиана, когда распечатывала конверт, но едва она развернула письмо, её рука вдруг взметнулась вверх, словно девушка хотела зацепиться за идущего впереди парня. А уже в следующий миг Марлин Маккиннон как-то странно обмякла, ноги её подкосились и она беззвучно опала на пол. Кто-то закричал, поднялся переполох, все вскочили со своих мест. Преподаватели, которые уже были в курсе, благодаря утренним газетам, тут же бросились на помощь, кто-то побежал за мадам Помфри.... Остаток дня Марлин провела в крыле, чтобы к ней поменьше приставали с расспросами, а вечером, под взглядами всей гостиной она покинула башню в сопровождении профессора Макгонагалл. Фабиан шел позади и нес чемодан. Никто ни о чем не расспрашивал. Марлин отправляли к бабушке, которая жила в центре Лондона и теперь никто не знал, вернется ли назад «гриффиндорский одуванчик».
«... утром 17 декабря 1977 года Джон Маккиннон, Глава отдела Международного магического сотрудничества, один из авторов Манифеста о равноправии волшебников, был убит с помощью Непростительного заклятия, когда ехал в министерском Кортеже вместе со своей женой и младшим сыном на встречу с министром Магии Германии. Первый луч попал в лошадь, везущую сани, второе проклятие попало в самого Маккиннона...»
Левый носок Джеймса был зеленым, с рисунком из ёлочек. Правый – красным с рисунком из снитчей. Джеймс лежал, закинув ноги в потертых джинсах на спинку дивана и под головой у него были две самые удобные подушки в гостиной. Никто не решался взять хотя бы одну, поэтому Сохатый взял обе. Снитч в его руке то и дело густо вспыхивал золотом, когда на него падал свет камина. Джеймс отпускал от себя мячик всего на фут, а потом остервенело хватал. Снова и снова.И кое-кто мог бы отругать его за то, как он ведет себя в такой момент – если бы не видел при этом, что от злости у Сохатого даже слезы на глазах выступили, а губы сжались в нитку. Лили сидела в кресле, поджав ноги – в паре дюймов от лохматой головы Джеймса. Время от времени она вытирала щеку ладонью, но лицо её было мрачно и сосредоточенно. Ремус, Алиса и Питер сидели на ковре у столика, на котором лежали покинутые карты и разновкусовые бобы. Сириус как обычно где-то пропадал. Ремус почувствовал, что на него кто-то смотрит, оглянулся и увидел Мэри. Глаза у неё были красные. Ремус кивнул ей и Макдональд опустила ресницы, быстро вытерев лицо.
«...Мракоборческий центр бросил все силы на поиски неизвестного убийцы» «...волшебное сообщество скорбит»
Неожиданно волна сбилась. Гриффиндорцы недовольно загудели. Ремус поспешил подкрутить ручку и динамик вдруг заговорил голосом Темного Лорда. В последнее время его пиратская волна завела привычку вползать прямо в эфир и забивать все остальные сигналы. Вот и сейчас, это было так неожиданно, что Ремус машинально отдернул руку, словно мог обжечься.
«... а сейчас обращаюсь к своим собратьям-волшебникам», – этот голос заполнил всю гостиную сразу – словно ледяная вода, через край хлынувшая в стакан. «Долгие годы мы терпели это унижение. А они называют это здравым смыслом. Все люди – братья, говорят они. Но разве сапог брат муравью? Разве маглы – такие же, как мы? Джон Маккиннон верил в то, что мы обязаны вручить им свои знания и наследие, дабы последние не пропали в вырождении. Тупое и примитивное племя. Разве может оно владеть нашими секретами? Племя, которое веками сжигало на кострах своего невежества все, чего не понимало и боялось. Так же оно поступит с нами, когда заполучат последнюю из наших тайн... – какое-то время в гостиной царила такая тишина, что можно было услышать, как снег опускается на крышу башни. «Но теперь эра терпения и смирения подошла к концу, – возвестил Темный Лорд.«Присоединяйтесь ко мне. Присоединяйтесь и мы обратим нашего врага в прах. Ибо мы – бра... Радио вдруг опять захрипело и опять заговорило железным, строгим голосом премьер-министра:
«... я призываю вас сплотиться и не опускать руки! Смерть Джона Маккиннона ещё не означает смерть его убеждений! Мы должны бороться и пока мы боремся...»
– Ради Мерлина, кто-нибудь, выключите эту хрень! – неожиданно закричал Джеймс, резко схватив снитч. – Сил нет слушать эту старую перечницу! Питер тут же боязливо прикрутил ручку, но никто не возмутился и не потребовал вернуть эфир. С Джеймсом никто никогда не спорил. – Ты не согласен с тем, что она говорит? – спросил Ремус. – Нет, я не согласен с тем, что она говорит, – резко ответил Джеймс. – Говорит, говорит и говорит, трындит без умолку, вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь! Если бы она была так же хороша в деле, как на трибуне, давно бы встретилась с Этим-Как-Его-Там один на один. Этот упырь только и делает, что бьет нас, а старуха только и делает, что болтает! Живоглот очередной раз запутался в остролисте, когда пытался залезть в чей-то подарочный чулок. Лили встала, чтобы освободить его и по пути легонько провела рукой по макушке Джеймса. Тот гневно глянул ей вслед, но когда Лили вернулась в кресло, прижимая к груди котенка, Сохатый выглядел уже не таким сердитым. – А что ещё ей остается, Джеймс? – Ремус принялся перетасовывать колоду карт под возобновившийся шумок гостиной. До радиоэфира он, Алиса и Питер играли в дурака. – Она – политик, а не мракоборец, она делает то, что должна – пытается поддержать людей, пока мракоборцы ищут Сам-Знаешь-Кого. Видимо это не так просто, он ведь не ходит по улицам и не раздает рождественские листовки. Джеймс открыл было рот, но его перебила Алиса. – Интересно, они вернутся? Все поглядели на девушку и увидели, что Вуд скользит грустным взглядом по заполненной людьми гостиной. – Скорее всего нет, – так же задумчиво ответила она на свой же вопрос и опустила взгляд в карты. – Я вернусь даже если в этой школе останется всего три совы и Дамблдор, – заявил Джеймс, швыряя снитч в воздух. – Он бы обрадовался, узнав, как ты его ценишь, – усмехнулся Ремус. – Ты уезжаешь? – подал голос Питер. – Куда? – В Ипсвич, конечно! – отозвался Джеймс, посмотрев на него как на идиота и перехватил снитч особенно эффектным броском. – А куда ещё? – А ты, Лили? – А Лили едет со мной, – встрял Джеймс, не дав ей и рта раскрыть. Лили только улыбнулась. – Хочу показать ей Ипсвич, – он ловко перекатил снитч на внешнюю сторону ладони, поймав его, едва тот расправил крылышки. – Так-то Лили только одну нашу гостиную и видела, а в нашем городе... – Я думал ты захочешь повидать родителей на каникулах, – за шесть лет Ремус уже вдоволь наслушался о рождественских ярмарках Ипсвича и о том, как Джеймс сломал там однажды руку, катаясь на диком гиппогрифе. – И не захочет повидать меня, договаривай, Лунатик. – Сохатый, побойся Бога, Лили, как и все мы видит твою физиономию каждый день! – Я люблю эту физиономию, – просто сказала Лили. – Съел? – Джеймс самодовольно усмехнулся. – Вообще-то я действительно собиралась навестить родителей на каникулах, – Лили поспешно перехватила Живоглота – криволапый мародер попытался влезть на быльце дивана, туда, где покоилась голова Поттера. Желтые глаза фанатично следили за снитчем. – Но папе пришлось вылететь на какой-то очень важный консилиум в Калифорнию... – встретив непонимающий взгляд друзей, Лили поспешно пояснила: – Это вроде как совет высших целителей. Случай редкий, так что папа взял с собой маму и Туни, чтобы они немного отдохнули от Англии и... – Войны, – вставил Джеймс. – Да. Так что Рождество они будут встречать без меня, – Лили немного погрустнела, но тут же улыбнулась. – Но мы все равно увидимся весной, на Па... Её слова заглушил громкий стук. Злой как черт, бледный и лохматый, с гитарой за плечом и сумкой, Сириус сбежал по ступеням и, ни на кого не глядя, зашагал к лестнице в спальни мальчиков. Джеймс приподнялся, проницательно глянул на друга и медленно лег обратно, обменявшись говорящим взглядом с Лили. – Эй, Бродяга? – осторожно позвал его Ремус. – Как дела? – Блестяще! – рыкнул Сириус, не замедляя шаг и не оглядываясь. Через пару секунд наверху оглушительно хлопнула дверь. Все переглянулись. – Я, пожалуй, тоже пойду, – Алиса отложила карты и потянулась, вытянув руки вдоль по столу, словно маленькая кошечка. – Завтра с утра поезд, надо успеть собрать чемодан. Мы с Фрэнком будем встречать Рождество с его мамой, так что мне надо будет перебрать все свои вещи. В прошлый раз Августа залезла в мою сумку и целый час распекала меня за то, что я ношу кружевное белье. Она ушла, а следом за ней ушел и Питер. Ремус заметил, что Лили и Джеймс то и дело обмениваются быстрыми взглядами и понял, что ему тоже лучше ретироваться. Сам он пока не собирался домой – отец вместе с другими охотниками ушел в ежегодный поход, осмотреть близлежащие леса на предмет волков. Поэтому можно было посвятить остаток вечера подготовке к ЖАБА. Он отправился за сумкой в комнату мальчиков, но перед тем как взбежать по лестнице, успел заметить, как Лили, улыбаясь пересела на диван к Джеймсу и он тут же притянул её к себе.
– ...а когда мы варим противоядие, то вместо трех унций имбиря кладем четыре – перечной мяты? Так просто? – Мэри возмущенно уставилась на довольного Ремуса. – Какая чушь! – Макдональд покачала головой, записывая рецепт. – И над этим я билась три вечера! Ремус польщено улыбнулся и погладил Живоглота, который в этот момент вспрыгнул на их стол и деловито обнюхал книги. В последнее время они с Мэри часто занимались вместе. Всё началось с того, что они случайно пересеклись в библиотеке, где Мэри сражалась с формулами противоядий для Слизнорта. Зельеварение никогда не было её сильной стороной и Ремус вызвался ей помочь. Они так заучились, что и не заметили, как стемнело. Когда мадам Пинс выставила их, Ремус, конечно же, вызвался проводить девушку. Он боялся, что всю дорогу они будут неловко молчать и мучительно искать тему для разговора, но в итоге они проговорили всю дорогу и ещё полчаса не могли расстаться, стоя у лестниц в спальни. После они с Мэри ещё пару раз встретились в библиотеке и Ремусу показалось, что Мэри специально его ждала. С тех пор их занятия стали постоянными – Ремус помогал Мэри с зельями, она ему – с трансфигурацией. В общем-то Мэри всегда ему нравилась. Она была добрая, веселая и какая-то своя. Родная, привычная, как вытертое красное кресло у камина, как багряно-золотой шарф, как запах школьных тостов по утрам. Рядом с ней Ремус не задумывался о том, что он может быть недостаточно взрослый, что на его свитере заплат больше, чем свитера, и что у него лицо у него теперь расцарапано и, возможно, навсегда. Мэри славная и она плевала на все слухи о Ремусе. «А ведь она и правда ничего», – подумал он, глядя, как Мэри записывает формулу. Волосы, котоые она обычно носила распущенными, сейчас были по-домашнему собраны на макушке и открывали вид на тонкую шею в облаке из золотящихся каштановых волосинок. И глаза у Мэри были большие и карие. Очень красивые глаза. Почувствовав его взгляд, Мэри быстро глянула на него и улыбнулась. Ремус немного запоздало улыбнулся в ответ. И ведь такая привязанность, пусть дружеская и теплая, все равно ведь куда лучше, чем эта непонятная одержимость взрослой женщиной, которой совершенно на него наплевать? Ремус услышал какую-то возню и оглянулся. Джеймс и Лили всё ещё миловались на диване и обнимались так, что непонятно было, где чьи ноги. Но в тот момент, когда Ремус посмотрел на них, Лили выхватила у Сохатого снитч и попыталась сбежать с ним, но Джеймс её перехватил и попытался отнять мячик, а Эванс согнулась, смеясь от щекотки.
...они говорят, а потом Джекилл кладет ладони ей на плечи, сначала просто трогает их, а потом сжимает и притягивает маленькую, хрупкую Валери к себе. И вот они уже целуются. Сначала просто прижимаются губами, а потом раскрывают рот, он прямо видит, как их языки сплетаются внутри, Джекилл обнимает её, так властно, как будто делал это уже десятки, сотни раз до этого...
Перо хрустнуло у него в руке. – Она тебе нравится? Ремус оглянулся. Оказывается, все это время Мэри внимательно за ним наблюдала. – Кто? – не понял он. – Лили. Она тебе нравится? – Нет, – опешил Ремус и тут же поспешил исправиться. – То есть, Лили, конечно классная и все такое, но... – Тогда Джеймс? Ремус вытаращился на девушку. Мэри пожала плечами. – Просто ты так смотришь на них. Вот я и подумала... – Да нет, просто это... – Ремус провел рукой по волосам. ...руки Валери скользят по его плечам. Он встряхнул головой. – ... притягивает взгляд, вот и всё. Понимаешь? Мэри хмыкнула, листая книгу. – Ещё как понимаю, – она быстро взглянула в сторону дивана, воровато тронула взглядом лохматую голову Сохатого. Какое-то время они занимались молча. Ремус пялился в учебник по защите от Темных сил, но не видел ничего, кроме дворика, занесенного первым снегом. Похоже он и правда становится одержимым. – Но тебе кто-то нравится? – снова заговорила Мэри, наклонившись к нему. Ремус настороженно поднял взгляд. – Ты не бойся, я никому не скажу. – Я и не боюсь, – проворчал Ремус, жалея, что вообще туда посмотрел. Мэри слишком болезненно реагировала на Джеймса, но он-то тут при чем? – Она учится на нашем курсе? – Макдональд не отставала. – Как её зовут? Забавно было бы сказать правду и посмотреть на её реакцию. Имя Валери так и крутилось у Ремуса на языке. По правде говоря, оно крутилось там всегда. Он вздохнул и уже хотел было соврать, придумав какое-нибудь имя, но тут случилось нечто совершенно непредвиденное – Мэри вдруг порывисто наклонилась к нему и поцеловала. Это было так неожиданно, что Ремус совершенно растерялся. И хуже того, больное сознание шепнуло «Валери» и всё внутри сладко заныло... Он поспешно отлепился. Мэри уставилась на него, а он – на неё. – Ох, Ремус, я... – она резко отодвинулась. – Слушай, я не... всё в... – Мерлин, как же глупо! – Мэри закрыла лицо руками и Ремус перепугался. – Да нет, не глупо! Мне понравилось, правда... – Я ужасный человек, – теперь она уже плакала. – Прости меня, Ремус, – она вытерла нос рукавом и Ремус тут же полез за платком. – Мне не следовало... это ужасно глупо и подло...– и она с такой острой тоской посмотрела на Джеймса, который в этот момент открыл для Лили портретный проем, что даже Ремусу стало больно. – Брось, это ерунда, – Ремус ласково погладил её по руке, а уже в следующий миг Мэри проливала слезы у него на плече. – Я х-хотела, чтобы он рев-ревновал! – причитала она. – А ему нап-плевать! А т-ты... ты такой д-добрый, а я...я ужасная, ужасная... теперь и ты со мной разговаривать не будешь, да? Не будешь ведь? – Может быть и не буду, если ты все время будешь реветь. Всё хорошо, Эм, честное слово, – говорил Ремус, гладя её по спине, а сам про себя думал: вот тебе и привязанность, Люпин. И Валери, и Мэри ты нужен исключительно в качестве носового платка. Ну что же... бывает и хуже.
В одиннадцать Мэри, проикавшись и прорыдавшись, отправилась спать, а Ремус натянул мантию, прицепил значок и отправился на ночной обход школы. Живоглот, мурлыкнув, спрыгнул с кресла и потрусил следом. Когда Ремус пошел к выходу, кот тоже подбежал к портрету и величественно взмахнул хвостом. Ремус вежливо придержал для него портретный проем и уже потом вышел сам. По коридору они шли вместе. Пока Ремус рассылал по комнатам надутых третьекурсников и выгонял из темных уголков парочки, котенок охотился на мышей. В целом Ремусу нравилось быть старостой, но такие вот дежурства он просто ненавидел – многие ученики, особенно старшекурсники, не воспринимали его всерьез, когда он делал им замечания. Особо злостных нарушителей (Уоррингтон и Розье обкурились тентакулы и приставали к младшекурсникам в коридоре), приходилось записывать на специальный пергамент, который каждое утро отправлялся к Дамблдору. Это было не очень приятно, но уж лучше так, чем потом выслушивать, что какой-нибудь Эйвери поиздевался над каким-нибудь ребенком в каком-нибудь туалете. Время от времени, чтобы скрасить скуку, Ремус заводил философские беседы с Живоглотом. Кот был прекрасным собеседником, не перебивал и всегда смотрел так, словно всерьез намеревался ответить, но каждый раз в этот момент где-нибудь шуршала мышь и у кота находились вещи поважнее скучных людских делишек. А Ремус снова погружался в свои мысли. Но в последнее время они все были связаны только с одним человека. Валери... Мерлин, за что ему это проклятие? Как будто одной ликантропии ему было мало? Валери Грей превратилась в его персональное наваждение. Когда он видел её, грудь наполнялась жгучей, перченой ревностью. Он ненавидел Валери за то, что она предала его, хотя и сама об этом не догадывалась. А когда же он её не видел, на смену ревности приходила тупая, ноющая тоска. Та самая, которая грызла его по ночам. Обычно он всегда старался обратить на себя её внимание во время уроков, но теперь единственное, что он мог – это просто сидеть позади и конспектировать, пока её голос травил ту дыру, что в нем проделывали за ночь ревность и тоска. Он боялся, что если посмотрит на неё, сразу выдаст себя, потому смотрел исключительно в конспект. И не видел, как учительница, привыкшая к совершенно другому Ремусу Люпину, то и дело задерживает на его пшеничной макушке внимательный взгляд. Один раз она поймала его в коридоре. В буквальном смысле – нагнала в толпе и взяла за предплечье. Ремус чуть не умер на месте, её прикосновение было равносильно тому, как если бы его шарахнуло молнией, но Валери ничего и не заметила. – Мне надо с тобой поговорить, Люпин, – с ходу заявила она и отвела его к окну, увитому рождественской гирляндой. – У тебя всё в порядке? – спросила Валери, под шум и гам спешащих мимо учеников. – В последнее время ты плохо выглядишь. Ремус потрогал свое поцарапанное лицо. – Вам показалось, – вяло отшутился он, быстро глянув в сторону. Парни деликатно таращились на них издалека, обхватив руками сумки. У Сохатого было такое выражение, словно Ремус был праздничной ракетой, готовой вот-вот взлететь на воздух. Ремус с трудом удержался от того, чтобы показать им неприличный жест. – Я слышала, недавно ты снова лежал в крыле, Люпин. Какие-то нелепые слухи о том, что ты пытался наложить на себя руки, – Ремус набрался мужества и посмотрел ей в глаза с необходимой толикой равнодушия и насмешки. Валери, всегда такая мрачная и серьезная Валери, впивала его лицо с самой что ни на есть искренней тревогой. Что это с ней? – Это правда, Люпин? – Это правда. – Из-за чего? – быстро спросила она и тут Ремус почувствовал это. Её страх. Она думает, что он это сделал из-за неё. – Несчастная любовь, профессор, – ответил он, чуть-чуть бравируя. – Вот как? – Валери держалась хорошо, но судя по тому, как побелело её лицо, она пришла в ужас. – Да, – теперь Ремус специально не отпускал её взгляд. Интересно, долго она выдержит? – Я влюбился. Я так влюбился, что просто не знаю, что с этим делать. Она самая лучшая. Я первый раз такое испытываю, а ей наплевать на меня! Представляете? Она вообще меня ненавидит за то, что я...такой. Может быть вы мне подскажете, что мне сделать, чтобы выкинуть её вот отсюда? – и он приложил ладонь к груди. Несколько секунд она молчала, явно пытаясь найти нужные слова. Нашла и осторожно показала их Ремусу: – Знаешь что Ремус, я думаю, профессор Джекилл, – пощечина. Ремус невольно шагнул назад. – Помог бы тебе в этом вопросе, если бы ты с ним поговорил. Он разбирается в подобных делах, – вид у неё был такой, будто она пытается покормить с ладони дикого зверя. Забавно, ведь он и есть зверь. – Ты мог бы сказать ему, кто она и... – Кто? – Ремус начал испытывать какое-то садистское удовольствие от происходящего. – Мэри Макдональд, конечно же! А кто же ещё? Замешательство, мелькнувшее при этих словах в серых глазах, было поистине бесценно. А затем сменилось облегчением. Ну и дурак ты, Люпин. – Мэри Макдональд славная девушка, – тревога и осторожность испарялись из её голоса, точно капли воды на солнце. А Ремуса раздирало на части чувство какой-то непонятной потери. – Мне кажется ты преувеличиваешь, она не стала бы презирать тебя за твою болезнь. Попробуй с ней просто поговорить. И... – что-то похожее на заботу скользнуло по её глазам и губам. – Никогда не сдавайся, Люпин, – Валери по-матерински сжала его руку чуть пониже плеча и чуть-чуть погладила. А у Ремуса мурашки побежали по телу. – Жизнь всегда налаживается. Важно просто до этого дожить. Понимаешь? – Вы говорите это оборотню, – бесстрастно молвил он и сглотнул, поспешно оторвав взгляд от её губ. На них был Джекилл. И потому не хотелось даже вспоминать, какие они на вкус. Хотя он этого тогда так и не понял. Не успел. – Я знаю, – Валери резко отстранилась от него и вдруг заговорила совсем по-прежнему. – Знаешь, Люпин, мне нужна твоя помощь. Гиппогрифы подхватили лихорадку. И пока я буду занята с ними, мне надо, чтобы кто-то накормил саламандр, они неважно переносят холод. Справишься? Долгие несколько секунд Ремус смотрел в обожаемое лицо и думал – как долго ещё она будет его изводить? И самое главное – за что? А потом сказал: – Простите, профессор, но я не могу. У меня свидание с Мэри Макдональд, – он вскинул на плечо свою сумку. – Попросите профессора Джекилла. Он вам не откажет. И он оставил её у окна, отходя всё дальше и дальше. Миновал парней, которые страшно удивились и принялись его окликать. А когда Валери уже не могла его видеть – побежал. Во весь дух.
Ремус остановился и раздраженно вздохнул, увидев знакомый коридор и одинокие доспехи у стены. Мысли о Валери привели его прямиком к её кабинету – а он и не заметил. Ремус развернулся и уже собрался уйти, как вдруг увидел в конце темного каменного тоннеля слабое золотистое свечение – луч света, падающий из неплотно прикрытой двери. Прислушавшись, он услышал голоса – двое спорили о чем-то. – Иди сюда, Живоглот, – прошипел он и, подхватив котенка на руки, спрятал его под мантию. Подкравшись как можно ближе к двери, Ремус прижался плечом к стене и прислушался. – ...и не надо меня отговаривать. В конце-концов, ответственность лежит на мне. Он мой связной. Я отправила его туда. Мне и отвечать за его провал! – раздался шорох верхней одежды. Золотой луч на полу мигнул, когда кто-то прошел мимо камина. Ремус прижался спиной к стене, жадно внимая. – Сначала отправлюсь в лагерь к этим тварям, – продолжила Валери. – Поговорю с мальчиком. Полнолуние уже скоро, он понимает, что его вот-вот убьют. Может наделать глупостей. Если всё пройдет гладко, я вернусь, возьму за яйца их щенка и выдавлю из него всю информацию. А потом убью, – громко вжикнула молния. – Валери, – Ремус гневно вздрогнул, услышав голос Джекилла. Ну конечно! Конечно, это он! Кому ещё там быть поздно ночью?! Руки сами собой сжались в кулаки. – Я понимаю, что он ваш пленник, что ты хочешь отомстить за Уильяма и...но ведь он ещё ребенок, Валери. Ему не больше двадцати лет. – Мне тоже когда-то было двадцать лет, Генри. – Почему именно ты? Почему эту работу не может сделать тот же Макнейр? – Не знаю. Я ему не доверяю. Ему слишком нравится убивать. Ремус не выдержал, чуть-чуть придвинулся и глянул в просвет. В кабинете царил бардак, какой бывает только при спешных сборах. Жарко пылал камин. Повсюду валялись книги, оружие, одежда, свитки пергамента, какие-то мелкие вещицы. Валери, несмотря на поздний час и компанию своего любовника, была по-дорожному тепло одета и складывала вещи в гигантский холщовый рюкзак, лежащий на кресле, Джекилл сидел в кресле рядом, но в тот момент, когда Ремус заглянул в кабинет, профессор встал и приобнял Валери за плечи, заставляя её посмотреть на себя. – Валери, я не хочу, чтобы ты ехала в колонию одна. Ты говоришь «когда вернусь», а я все время думаю – «если». Я боюсь за тебя. Ты ведешь такую опасную игру. Сивый просто безумец! Если тебя рассекретят... если узнают... Валери сжала его ладони вместе и прижала к губам. Лучше бы она просто бросила в Ремуса кинжал. И то было бы не так больно. Валери, которую он знает, не целует никому руки. – Не узнают, – все ещё сжимая его ладони, Валери глянула куда-то в сторону и вниз и взгляд её провалился. – Они верят мне. Для них я своя, я ведь половину Уиллоу перебила собственными руками, – её глаза чуть расширились и стали немного безумными. – Сивый это помнит. И никогда не забудет... он никогда меня не отпустит, – Ремус услышал в её шепоте такую обреченность, что у него сжалось сердце. – И если в один прекрасный день правда всплывет, меня все равно убьют, куда бы я не сбежала, – она вдруг коротко тряхнула головой, ободряюще улыбнулась Джекиллу, высвободилась из его рук и снова занялась вещами. – Так что не будем об этом. Дай мне карту. – Я знаю, что в колонии тебе верят, – Джекилл молча протянул ей сложенный листок пергамента. Ремус проследил за тем, как он скрывался в боковом кармане рюкзака. – Но дело не в них. Дело в тебе. Ты каждый раз поступаешь всё безрассуднее. – О чем ты? – Валери даже улыбнулась. – Как ты могла отправиться на поиски девочки одна в то полнолуние? – Я была не одна. – Он мог тебя убить. Валери рассмеялась, выбирая из нескольких ножей на столе самый удобный. – Глупости. Я могу в одиночку справиться с любым волком, – она вдруг совершила какое-то неуловимое движение, Ремус успел увидеть только, как холодно сверкнула сталь, затем короткий свист – и пуговицы на груди Джекилла разлетелись в разные стороны, а мантия и белоснежная рубашка мягко распахнулись, показав голую грудь профессора по защите от Темных сил, покрытую темными волосами. – Видишь? – Валери приподняла подбородок своего друга кончиком ножа. – Брось, это не смешно. – Нет, смешно. Ты и в детстве всегда... – Валери, я не это имел в виду, – он опустил её руку. – Я знаю, что ты имел в виду, – Валери склонилась над своим рюкзаком. Волосы закрыли её лицо. – Генри, он всего лишь мальчик. Сердце Ремуса так и подскочило. – И опасен только для себя, – руки, сворачивающие свитер, замедлились, а затем и вовсе остановились. Джекилл подошел к ней со спины. Полуголый, взрослый Джекилл с волосами на груди. Теперь сердце Ремуса билось как тамтам. И по-волчьи требовало крови. – По-моему он от тебя без ума, – благодушно улыбнулся профессор и потер Валери по руке – вверх-вниз. – Ты правильно сделала, что отказалась от этих уроков с ним. Не стоит мучать парнишку, он итак настрадался. Мир остановился и наполнил уши Ремуса странным гулом. Целую секунду Валери молчала, а потом коротко оглянулась на Джекилла и повела плечами, снимая с себя его руки. – Я знаю. Ремус медленно отстранился от двери и прижался спиной к холодной стене. Джекилл что-то говорил, но он не слышал. Кровь гулко билась в ушах. Одно дело понимать, что она наверняка о чем-то догадывается, как и все женщины. А другое дело услышать о том, что она знает. Все это время она знала, как он к ней относится, наверняка видела по его глазам, терпела его глупые попытки обратить на себя внимание. Мерлин, конечно, она же взрослый человек, Ремус со своей любовью для неё как открытая книга. Он вспомнил, как лазил на деревья для того, чтобы достать гнезда лукотрусов, как мучался с этим чертовым луком, надеясь сделать ей приятно, как...о боги, каким же идиотом он выглядел! Ремус в отчаянии шарахнулся спиной об стену и откинул голову, зажмурив глаза, как от сильной боли. Провалиться бы сквозь землю прямо сейчас! В кабинете молчали – молчали слишком долго. Ремус уже хотел снова заглянуть в просвет, но тут услышал звук поцелуя – влажный и противный. Он закрыл уши, скребнув ногтями по шее и чуть не раздавив при этом котенка. От злости на глазах выступили слезы и теперь он даже рыцаря не видел. Но зато прекрасно всё слышал: – Возьми меня с собой. Валери... пожалуйста... Снова поцелуй. – Прекрати, – выдохнула она. – Перестань, слышишь? Мерлин, сколько же можно?! – Валери, я же с ума без тебя сойду. – Хватит об этом, – строго потребовала Валери и Ремус представил себе, как она отталкивает его. Резче, чем это было на самом деле. Ему хотелось бы, чтобы она пырнула Джекилла одним из тех ножей, что у неё на столе. Или выкинула профессора в окно. – Ты должен охранять детей. Ты нужен мне здесь! – Нужен тебе? Пауза. – Конечно нужен. Всегда был и будешь... В этот же миг Живоглот, которого Ремус, видимо, сжал слишком сильно, рассердился и вонзил мальчику когти в запястье. Ремус с шипением разжал руки, котенок с гулким стуком прыгнул на пол, а в кабинете раздалось испуганное: – Кто там?! Паника длилось ровно секунду. Ремус бросился к доспехам. Выхватив палочку, отчаянно подумал «Люмос!» – и бросился сквозь иллюзию стены, очутившись в темном каменном кармане. – Просто кот, – произнес голос Джекилла в нескольких футах от него. – Никого. Раздался стук каблуков – и вот эти двое оказались в нескольких футах от Ремуса, которого, конечно же, не могли видеть. – Мне пора, – Валери накинула на голову капюшон. – Валери... – Джекилл перехватил её руку, но то, что он хотел сказать, повисло в воздухе и вместо этого он прошептал: – Береги себя. Грей слабо улыбнулась. – Не прощаемся, – и она прошагала мимо доспехов, зажигая на ходу палочку. Джекилл подождал, пока она скроется из виду, а затем ушел и Ремус остался один в темном коридоре.
* * *
Ночи скитаний по школе, Карта Мародеров и обязанности старосты научили Ремуса ориентироваться в тайных ходах замка лучше, чем в открытых коридорах. Валери наверняка уже спустилась вниз и вышла во внутренний двор. Ещё пара минут – она окажется на мосту, а дальше – лес и заслон из школьной стражи. Мозг его лихорадочно работал. Валери уходит. Уходит в колонию! Что если она не вернется? Вдруг её схватят? Покусают? Убьют или будут пытать? Выход один. Пойти следом. Взять с собой противоядие, вещи и оберегать Валери, даже если она будет против, хотя бы издалека. Да, это решено. Он пойдет за ней. Пойдет в волчью колонию. Возможно, всё дело было в адреналине, который все ещё кипел в крови, но Ремус вдруг явственно услышал, как ветер шевелит ветки над палаточным городком, услышал, как трещат дрова в кострах, слышал голоса своих сородичей, так же явственно, как тогда в лесу, когда они звали его с собой. Он видел себя среди них. Видел не изможденного подростка, который отчаянно пытается оставаться человеком, а счастливого, взрослого мужчину, сильного и спокойного, немножко одичавшего, но здорового и живого. Почему-то в этих мечтах он больше походил на отца, чем на себя. А ещё он видел свой дом. Видел, как ветер шевелит занавески в деревянном окне. Видел в этом окне женщину, черты которой вдруг сами-собой сложились в черты Валери... Ремус тряхнул головой. Мерлин, Люпин, что за детство? Когда ты уже вырастешь и начнешь думать головой? Один шаг, полшага в сторону Сивого и ты никогда не вернешься домой. Ты превратишься в волка, как он, ты станешь убийцей, ты никогда не увидишь отца, друзей, а в один ужасный день можешь обнаружить в своей пасти их кровь и даже не поймешь этого!
Мама оборачивается к нему под снегом и протягивает руку, чтобы он встал с четырех лап. «Ты – человек, сынок...»
Да, он – человек. Она отдала свою жизнь, чтобы он был человеком. Ремус стиснул кулаки. Но чего будет стоить эта жизнь, если Валери Грей убьют и остаток этой жизни Ремус проведет с мыслью о том, что он мог её защитить – и не сделал этого?
В боку нещадно кололо, но Ремус не останавливался и во весь опор мчался по запутанным каменным венам Хогвартса, ныряя из одного тайника в другой, скатываясь кубарем по развалившимся ступеням и винтовым лестницам. Когда он вываливался из-за очередного гобелена или доспехов, картины на стенах испуганно вскрикивали и ругались ему вслед, но он их не слушал. Распахнув картину Ганхильды из Горсмура, которая вот уже шесть лет помешивала какое-то целебное снадобье в котле, Ремус пробежал по коридору больничного крыла, спугнув мальчишек с четвертого курса, которые сидели на подоконнике и разглядывали магловский порно-журнал, засветив палочки. Совершенно задыхаясь, Ремус сбежал по лестнице башни с часами и вывалился во внутренний двор, как раз в тот момент, когда старый гнусавый колокол возвестил о полуночи. Здесь царила та самая зимняя ночь, которая может быть только в закрытом пансионате и только перед Рождеством. Одеяло снега, благонравный свет из больничного крыла...и чертов снеговик ростом с Хагрида, в которого Ремус влетел на всем ходу, когда поскользнулся на заледеневшей дорожке. Отряхнувшись, Ремус в сердцах пнул снежную фигуру и вгляделся в темноту, выдыхая целые облака пара. На самом конце моста мерцал удаляющийся огонек. Завороженный, Ремус двинулся вслед за ним. И тут вместе с налетевшим ветерком, его вдруг пробрал страх. Сейчас он её догонит. Но как он объяснит, откуда узнал о том, что она собирается в волчью колонию? Скажет, что подглядывал и подслушивал? Впрочем, обдумать это он все равно и не успел. Потому что едва он ступил на деревянный мост, чья-то рука вдруг схватила его за мантию, а в следующий миг его крепко приложило об деревянные перегородки моста, так что легкие чуть не лопнули. Яркий свет порвал темноту и ожег глаза. Последнее, что Ремус почувствовал – это как в скулу ему уткнулся кончик волшебной палочки и как верхняя часть его тела опасно нависла над снежной пропастью внизу. – А вот и наш «кот»! – Валери скинула отороченный мехом капюшон. Странное это дело – когда она была далеко, за учительским столом или в центре испытательного полигона в лесу, казалась Ремусу очень высокой, сильной и взрослой. А сейчас она была ниже его на пару дюймов, уже и меньше... – Хотя нет, коты, как правило, ходят бесшумно. А тебя, Люпин, можно подстрелить в темноте с закрытыми глазами, – Ремус тяжело засопел, когда кончик палочки воткнулся глубже. – Ну что, Люпин, что ты мне скажешь? – палочка чуть ослабила давление, чтобы он мог говорить. Ремус покосился на светящийся кончик и только потом посмотрел на Валери. – Откуда вы узнали про потайной ход? – взгляд его метнулся по всей её фигуре и остановился на тяжелом рюкзаке. Карман сбоку робко глядел на него в ответ. Ремус потер щеку. – Я думал преподавателям о нем неизвестно. – Это моя работа, Люпин, находить тайны тропы и отлавливать опасных существ. Но сейчас речь не об этом, верно? Что ты делал возле моей двери? – раздельно спросила она. – Дежурил. Я староста. – Какая надобность была дежурить у моей замочной скважины, староста? – Валери хлопнула его палочкой по плечу и значок на груди Ремуса полыхнул. – Дверь была открыта, я увидел свет, – брови Валери дрогнули, она шагнула чуть ближе и Ремус сглотнул. – И услышал голоса. – Что ты слышал? – тихо спросила она, как и всегда, вырисовывая губами и языком каждое слово так, что Ремус, заглядевшись, пропустил её вопрос мимо ушей.
...Валери грызет орехи и смеется, глядя как Ремус пытается удержать лук.
– Люпин, я задала вопрос!
Валери целует Джекилла. В кабинете, под снегом, повсюду... Господи. Мне всё равно. Я люблю её.
– Так, – громкий голос вырвал его из ступора. – У тебя есть ещё три секунды, чтобы придумать сносную ложь. Если я в неё не поверю, ты отправишься к своему декану.
Я люблю тебя, а ты хочешь отправить меня за это к декану.
– Разве у вас есть на это время? – тихо спросил он, глядя ей в глаза. – Мне казалось вы торопитесь в лагерь Сивого, чтобы освободить своего шпиона. Пауза. – А кот-то ушастый оказался, – задумчиво проговорила Валери. – Ну хорошо, Люпин, давай мы разберемся с этим здесь и сейчас. Некстати заработала фантазия. Ремус поспешно отогнал от себя её плоды. – Давайте. Валери приподняла уголок губ. – Люпин, я не возьму тебя с собой, – сердце его упало. – Точка. – Но... – Отправляйся наверх. Постарайся без приключений вернуться в свою башню и, во имя Мерлина, поезжай завтра домой. Это не твоя война. – Как раз моя! – Я всё сказала. Спокойной ночи, Люпин. И счастливого Рождества, – с этими словами она накинула капюшон и отвернулась, намереваясь уйти. Ремус машинально перехватил её за руку. Валери шарахнулась от него как от прокаженного, вскинула палочку. Ремус примирительно поднял руки и сглотнул, глядя на светящийся кончик. – Мне, что, силой отправить тебя наверх? – прошипела Валери, порывисто подступая к Ремусу, так что ему волей-неволей пришлось отступить обратно во двор. Надо признать, Ремус слегка перетрухал, но вместо того, чтобы уйти, перешел в наступление: – Профессор Грей, подумайте сами, что вы делаете? Вы идете одна, к лагерь Сивого! – Это моя работа. – Может быть, но сейчас это слишком опасно! Там же война, они будут настороже, они... послушайте, я бы мог вам пригодиться! Подумайте сами, чем я вам помешаю? Я просто буду рядом, меня-то уж точно никто не заподозрит, а в полнолуние вас будет кому защитить. Вы ничем не рискуете! – Минус пятьдесят очков, Люпин! Вон отсюда! Ремус даже рассмеялся. – Берите ещё пятьдесят! Берите сто, – он обошел её, великодушно раскинув руки. – Забирайте все! Вместе с песочными часами! Я никуда не уйду, – с этими словами он уселся прямо на землю в проходе на мост. – И вас не пущу. – Что это зн... – зашипела Валери и порывисто оглянулась на двери замка. – Встань! Немедленно! – Нет. Она вскинула палочку, Ремус был к этому готов и выпалил заклинание – палочка Валери оказалась у него в руке. – Что за ребячество, Люпин?! Ремус пожал плечами. Да, ребячество. Но он и есть ребенок. Мальчишка. Мальчишка, не стоящий крупицы внимания. Мальчишка, готовый без раздумий отдать за Валери Грей свою волчью шкуру, в то время как мужчина которого эта женщина так любит, сидит сейчас наверху и пьет свой чай. – Называйте это как угодно, – Ремус запахнул мантию. – Только я прежде получу обморожение, чем встану с этого места. Грей швырнула свой рюкзак в снег. – Встань, Люпин. – Нет, – уперся Ремус. – Я сказала: встань! – Профессор, есть только один способ заставить меня подняться, – напомнил он. – Пообещать, что вы возьмете меня с собой. Можете попытаться переступить через меня. Или заколдовать. Можете даже пырнуть меня серебряным ножом. Он ведь у вас с собой? – Ремус раздвинул мантию на груди. – Как вам будет удобнее? В сердце? Валери беспомощно усмехнулась, упирая руки в бока и глядя на светящиеся окна. – Вы идете в колонию оборотней, профессор, – Ремус поднялся и подобрал из снега её сумку. – А я – оборотень, единственный оборотень во всем мире, готовый быть на вашей стороне. Валери посмотрела на Ремуса все с тем же нетерпением и снисхождением, но он видел на самом дне её глаз крошечные зеркала, в которых отражались его слова. – Я не останусь здесь, когда вы будете там, в опасности, – Ремус честно протянул ей рюкзак. Валери взялась за лямку, но и Люпин не разжал руку. Очень-очень робко притянул её к себе. – Понимаете? Я не стану вам мешать. Вы можете сделать вид, что вообще меня не знаете. Не смотрите на меня, не говорите, делайте, что должны. А я просто буду неподалеку. И когда мы вернемся в школу... – Глупый мальчик, волку оттуда нет возврата, – вдруг совершенно серьезно сказала она и сердце Ремуса радостно подскочило. Он-то думал, что никогда не достучится. – Волчья колония для одинокого волка что магнит для скрепки. – Но я ведь не совсем волк, – улыбнулся он. – Может быть вернусь. А даже если и нет... – он пожал плечами и окинул взглядом замок: башню, большой зал и горящие окошки больничного крыла. Солнечное сплетение, сердце и даже ладони тронула неприятная и непонятная боль, но Ремус не обратил на неё внимания. – Я так решил. Вы можете мне запретить, можете силой меня отправить в замок, но я все равно пойду за вами. Хотя вы, конечно, можете сделать так, чтобы я всё забыл, но это будет даже к лучшему, – он выдержал паузу и тяжело сглотнул, провалившись в серо-зеленое, прозрачное море. – Я ведь сам для себя опасен. Что-то переменилось в её лице. Целую секунду Ремус был уверен, что сейчас она шагнет вперед и обнимет его. Он даже слегка качнулся к ней и... – Убирайся. – вдруг с откровенной ненавистью прошептала она и Ремус ошеломленно замер. В острых, холодных глазах блеснуло... хотя скорее всего это просто снег. – Плохо слышишь? Проваливай отсюда, Люпин, или я оглушу тебя! – она схватила его за предплечье и толкнула вперед, но Ремус, машинально шагнув вперед, тут же вернулся. – Если бы вы этого хотели, давно бы сделали! Вы ведь хотите, чтобы я пошел с вами. Тогда в лесу вы... – Какая разница, что было в лесу?! – сипло крикнула она. – Господи, Люпин, посмотри на себя! – Валери вдруг схватила его за отвороты мантии и оттолкнула от себя. – Какой ты волк?! Ты на ягненка больше похож! – её голос досадливо дрогнул. – Да Сивый при первой же возможности спустит с тебя шкуру! Ты не представляешь, сколько испытаний тебе придется пройти, чтобы доказать Сивому свою верность, а если ты её не докажешь... ты ещё ребенок, ты понятия не имеешь, во что ввя... – Я не ребенок! – потеряв терпение, Ремус схватил её за руки пониже плеч. Валери дернулась от неожиданности и машинально попыталась вывернуться, но он держал крепко. – Из нас двоих больший ребенок вы, потому что вечно думаете, что вам все по плечу! А вы помните, что случилось, когда вы увидели боггарта?! Вы тоже теряете над собой контроль! Скажете я не прав?! Почему вам так трудно признать, что вам действительно нужна помощь?! Или вы просто боитесь меня? Или себя боитесь? Валери воспользовалась ситуацией, выхватила у него из руки свою палочку, одну короткое движение – и Ремус отлетел от неё. Как всегда. Отлетел и врезался в стену замка, соединявшуюся с мостом. – Совсем разум потерял, Люпин? – яростно прошептала она, убирая упавшие на лицо волосы. – Пошел. Вон. – она вскинула рюкзак на плечи и пошла прочь. Ремус сорвался с места, но не прошел и трех шагов, как снова обернулся. Хватит. – Да, потерял, – хрипло крикнул он ей вслед, чувствуя, как его охватывает нервный озноб. Сейчас что-то будет. Валери остановилась. Оглянулась. – Потерял! Я сошел с ума! – закричал он, раскинув руки под снегом. – Я невменяемый, я больной, я спятил! Я без ума от вас! – голос, предатель, задрожал. Валери медленно вернулась обратно во двор. Глаза у неё были совершенно огромные. Ремусу казалось, что они приколдовали его к месту. Он не мог пошевелиться и смотрел на неё. – С самого первого дня, как увидел вас! И я уже не знаю, что с этим делать! А вы не знаете, как себя вести со мной, я ведь для вас просто ребенок! Да ещё и волк! Да кто я вообще такой, чтобы беспокоиться о вас, я же не... я и рядом не стоял с...ним. С вашим другом, или кто там он вам, – давай же, парень, не трусь, ты же в самом деле оборотень, черт тебя дери. Ремус глотнул морозный воздух. – Но мне на это наплевать, слышите вы? Я вас люблю!!!– он выдохнул и сглотнул, причем ему стало так больно, словно он проглотил ежа. Валери теперь стояла совсем рядом и впивала его глазами так, что он терялся в них, тонул и чувствовал себя совершенно беспомощным. – Всё это время любил. И мне всё равно, что Сивый сделает со мной или не сделает, я здесь не останусь, пока вы будете там. Ни за что. И раз уж я вам все равно безразличен, то и не отсылайте меня. Я ведь все равно вернусь. И пойду за вами. За... тобой. Повсюду пойду. Он замолчал, дыша так тяжело, словно только что пробежал марафон. Валери ничего не говорила и просто смотрела на него, так, словно Ремус Люпин был какой-то диковинкой. В глазах у неё было столько жалости, что в ней можно было утопиться и Ремус злился, потому что ему не нужна была ничья жалость, но когда Валери вдруг подняла руку и коснулась его щеки, вся злость мигом испарилась. Ладонь у неё была теплая, узкая, мягкая, а Ремус превратился в каменное изваяние – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Только смотреть. И Валери смотрела на него, с нежностью и сочувствием, чего Ремус никогда прежде не встречал в её взгляде. Чуть склонив голову набок, она осторожно погладила большим пальцем царапины, которые оставил на нем оборотень. Ремус прикрыл глаза, наслаждаясь этим бесконечным мигом.
И как он только мог подумать о том, чтобы променять её на кого-нибудь другого.
Ему вдруг показалось, что сейчас она дотронется пальцем до его пересохших от волнения губ. Он уже чувствовал это прикосновение. Но когда его не произошло, Ремус открыл глаза и вдруг напоролся на взгляд прежней Валери. – Ты действительно очень глупый мальчик, – тихо молвила она, не убирая ладонь, а затем усмехнулась и чуть качнула головой. – И ты мне не безразличен. Ремус прерывисто вздохнул и все его тело само собой потянулось вперед, глаза сонно отяжелели, губы приоткрылись. И в тот момент, когда он услышал её дыхание, Валери ткнула его волшебной палочкой в грудь и оглушила.
Когда Ремус очнулся, она уже ушла. Он пролежал без сознания всего минуты три и его успело здорово засыпать снегом. Но Ремусу было не холодно. Ему ещё никогда не было так тепло. Перевернувшись на спину, он раскинул руки и уставился в разверстую звездную бездну над головой, улыбаясь, как ненормальный. Снег падал и сверкал в свете окон, напоминая тысячи и тысячи падающих звезд. «Я ей не безразличен» Ремус закрыл глаза и рассмеялся. Господи, какое это счастье – жить. Быть оборотнем, валяться на земле под снегом и просто жить, существовать в мире, где ты можешь быть не безразличным Валери Грей.
Валери ушла. Так же, как ушел и тот таинственный человек на мосту. Ремус был в этом так уверен, что даже не стал проверять, но перед тем, как вернуться в замок, всё же проверил кое-что: сунув руку во внутренний карман мантии, он вытащил сложенный листок пергамента и развернул. Карта леса и гор предстала перед ним во всей красе, со всеми тропами, дорогами и реками. Заветное место располагалось в горах и было обведено небольшим кружком. Валери Грей может быть и отличный охотник, но кое-чего она не знает. Не знает о том, что Ремус Люпин, не только волк, но и мародер. И что он держит своё слово. – Шалость удалась, – усмехнулся Ремус, с превосходством взглянув на мост, сунул карту на место, а затем вприпрыжку побежал обратно в замок.
* * *
Утро отъезда выдалось таким солнечным, словно в декабре вдруг решила наступить весна. Если бы не лютый мороз, так наверное и было бы. Толпа учеников, высыпавшая во двор с сумками и чемоданами, копошилась на ослепительно-белом снегу, словно рой разноцветных жучков – все прощались, смеялись, выкрикивали чьи-то имена. В этом году желающих уехать было столько, что отъезд больше походил на эвакуацию, но сейчас никто об этом не задумывался, потому что впереди были долгожданные каникулы, встреча с родными, Рождество и куча подарков.
– Уй! – Ремус оступился, получив по уху особенно увесистым снежком, не удержал равновесие и повалился в сугроб, потеряв шапку. Джеймс издал победный клич американских команчей, закрылся дорожным рюкзаком от снежка Питера, но тут же получил два подряд от Сириуса – и оба по физиономии. – Ах ты сучка! Держись! – Джеймс швырнул рюкзак в снег и с воплем побежал на Бродягу, чтобы повалить его в снег, но в последний момент Сириус ловко увернулся и в снег полетел сам Джеймс. Сириус, Ремус и Питер навалились на него, намереваясь утопить в сугробе. Принципиально не желая глотать снег, Сохатый сцепился с Сириусом, шапки полетели во все стороны и вот уже лохматая голова Бродяги в снегу, затем Ремуса, затем Питера, но вот кто-то вскочил и снова залепленные снегом фигуры мальчишек рассыпались и пропали в облаке снежной пыли. Увидев издали снежную баталию, многие бросали свои вещи и бросались поучаствовать. Всё это сопровождалось хриплым хохотом, вперемешку с веселыми криками, руганью и карканьем возмущенных школьных ворон. Впрочем, битва длилась не долго. Макгонагалл разогнала поле боя, пригрозив, что сейчас отошлет сани и все останутся на каникулы в школе, и будут готовиться к СОВ и ЖАБА по трансфигурации. Тогда мало-помалу бои стихли и студенты, облепленные снегом, красные и совершенно счастливые, снова возобновили шествие к воротам. По старой школьной традиции на Рождество в сани запрягали не фестралов, а белых лошадей. Сами сани устилали толстые теплые одеяла, концы которых свешивались наружу и позвякивали на ветру колокольчиками. – Каждый год одно и тоже! Она даже не меняет своих угроз, – смеялась Алиса, когда их большая, шумная компания в числе первых вывалилась за ворота. На девушке был такой огромный разноцветный вязаный шарф и такая большая шапка, что лица было почти не видно – только раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза. Шапку Алиса то и дело пыталась поднять, чтобы не закрывала глаза, но в таких толстых варежках это было не очень-то удобно. – Это было бы очень страшное наказание для учителей, – заметила Лили, хватая её под руку. Зеленое пальто Эванс было так же облеплено снегом, чайно-рыжие волосы, выпущенные из-под белого берета, разметались по белому же шарфу. Живоглот, которого она держала под пальто, был все ещё слегка влажным после чьего-то снежка и выглядел так, словно всерьез решил переосмыслить свою кошачью жизнь.– ЖАБА за Рождественским столом, ученики в чулок вместо подарков! Смеясь, Джеймс забросил их с Лили сумки в сани. – Вашу руку, мэм! – требовательно позвал он, но вместо руки, обнял Лили за талию и поднял в сани. – Может кто-нибудь мне помочь? – громко призвала Алиса, подтащив свою тяжеленную сумку в форме большой зеленой лягушки к ближайшим саням, в которых ещё осталось одно свободное место. – Во имя Мерлина, Вуд, ты что, решила подарить Лонгботтомам одну из школьных горгулий? – возмутился Сириус, когда они с Ремусом с трудом взвалили «лягушку» Алисы в сани. Сама Вуд горной козочкой скакнула наверх и показала мальчикам язык, натянув на уши свою шапку. – Передавай ему привет! – махнул ей Сириус, когда её сани отъехали. Алиса помахала им варежкой. Следующими были сани Сохатого. Сириус вскочил на козлы и попытался отвесить Сохатому подзатыльник, тот порывисто свесился через край и попытался врезать Бродяге в ответ, но вместо этого они только горячо обнялись и похлопали друг друга по спине – без шуток, очень многие ученики прощались как будто навсегда. И, как это не печально, многие из них действительно больше не вернулись в школу. – Счастливо! – закричал Ремус, махая ребятам. – Счастливого Рождества! – Счастливого Рождества, Ремус! – закричала Лили. Сириус напоследок взлохматил Джеймсу волосы, спрыгнул с их саней и вернулся к Ремусу, который стоял в небольшой кучке провожающих и смотрел, как флотилия саней в праздничной музыке колокольчиков взбирается по заснеженной дороге. Мимо проехали сани слизеринцев. Ремус поймал долгий неприязненный взгляд Нотта и Мальсибера, а затем короткий, затравленный – Роксаны Малфой, которая ехала с ними в одних санях. Белые волосы девушки ярко выделялись на фоне глухого черного пальто, но она все равно выглядела бледно на фоне ослепительной красавицы Хлои Гринграсс в шубке из белого рейема. На Сириуса Роксана не только не взглянула, но и вовсе отвернулась. Сириус тоже не подал виду, что заметил её, но когда сани проехали, Бродяга сплюнул на дорогу с поистине шекспировским драматизмом. – Что ты так на меня смотришь? – проворчал он, оглянувшись на Ремуса. – И тебе Счастливого Рождества! В этот же день вечером Ремус уже собирал вещи. Джеймсу, Лили и Питеру он специально ничего не сказал, потому что они начали бы его отговаривать, а он уже давно всё решил. Как и Мэри, которая теперь сторонилась его так же, как и Джеймса и уехала сегодня, не попрощавшись. О его желании поехать в колонию знал только Сириус. Карта Валери лежала на тумбочке, под свечой, на кровати лежал потрепанный школьный рюкзак Ремуса, в котором крайне непривычно смотрелись аккуратно свернутые теплые вещи. Обычно там можно было увидеть только книги и связки перьев. В спальне было темно – все те немногие ученики, что остались в школе на каникулы, давным-давно спали и Ремус решил не привлекать внимания. – ...а потом она сказала, что я ей не безразличен, – говорил он, с особой тщательностью упаковывая пару флакончиков Волчьего противоядия. – Ты слышишь меня, Бродяга? Сириус, сидящий на своей кровати в темноте, перебирал струны гитары, повторяя один и тот же, довольно унылый мотив. – Слышу, – тихо отозвался он. – Это было до или после того, как она тебя вырубила? А то я подзабыл. Ремус усмехнулся – он знал, что уже крепко достал Бродягу своим рассказом, но просто не мог держать это всё в себе. Несмотря на то, что он направлялся в одно из самых опасных мест волшебной Британии, сердце его пело. – Она не хотела, чтобы я шел за ней. И знала, что по-другому меня не остановить, – Ремус торопливо пересек спальню и сдернул с сушилки свои теплые носки. – Если бы я не стащил карту, её план бы сработал. Сириус хмыкнул. Струны дрогнули, пауза и мелодия пошла по-новой. – Слушай, какой тебе смысл торчать в школе все каникулы? – Ремус чувствовал легкие угрызения совести за то, что оставляет Бродягу в полном одиночестве. – Тебя ведь звала к себе на каникулы кузина, съездил бы, повеселился бы. – То ещё веселье. Ремус бросил свитер в рюкзак и уселся на кровать, уперевшись локтями в колени. – Слушай, в чем дело? Это из-за М...Рок... – Пусть катится к черту, – оборвал его Сириус, ударив ладонью по струнам. – Тогда в чем дело? Сириус молчал так долго, что Ремус резко встал и вернулся к сборам. Последние вещи были уложены, он застегнул молнию на рюкзаке, обмотался шарфом, надел дутую магловскую куртку. Тогда-то Сириус и сказал: – Я просто думаю, как лучше попрощаться и сказать Сохатому, что Лунатик нас бросил. Можешь подумать вместе со мной. Ремус оглянулся, не веря своим ушам. – Бродяга, ты спятил? Что значит бросил? Кого это я бросил? Сириус красноречиво промолчал. – Бродяга, я вернусь! – крикнул Ремус. – Я вернусь, ты понял?! Я обязательно...мой дом – здесь! – он обвел руками круглую спальню. – Плевать я хотел на Сивого и на его стаю, я... Сириус едва заметно кивнул. – Скажи это себе через недельку-другую. Ремус опустил руки. – Почему ты думаешь, что я не смогу уйти? По-твоему я такой слабак? Сириус поднял взгляд от гитары. – Слабак? Старик, мы втроем еле тебя остановили, когда ты рванул на зов этого упыря. Снова повисла пауза. Мелодия Сириуса стала сбивчивее и злее. – Бродяга, я не могу бросить её там одну, – тихо сказал Ремус, с сожалением глядя на друга. – Просто не могу. Я вот сейчас с тобой разговариваю, а сам думаю, жива ли она ещё, или уже нет. Это... это как наркотик. Я сам завишу от того, есть она или нет. Я просто... я не могу представить, что в какой-то день её не станет в моей жизни. Понимаешь? – Нет, не понимаю, – лениво обронил Сириус. Какое-то время Ремус ещё смотрел, как Бродяга перебирает струны, а затем засопел и опустил взгляд, схватившись за кнопки на куртке. Надо будет заставить Бродягу взять свои слова назад, когда они с Валери живые и здоровые вернутся обратно в школу. В отличие от них всех, Ремус верил, что поступает правильно. Он застегнул молнию на куртке, вскинул на плечи рюкзак. – Счастливого Рождества, Бродяга, – сказал он и протянул Сириусу руку. Несколько долгих мгновений Сириус помолчал, сжав губы в нитку, а затем вдруг коротко вздохнул, отложил гитару и пружинисто вскочил, растягивая лицо в вымученной улыбке. – Ладно, чего уж там, Лунатик, – Сириус с хлопком схватил его протянутую ладонь, дернул к себе и крепко обнял. Дутая куртка захлопала под его рукой. – Возвращайся домой, волчара, а если не захочешь, твое право. Но нам будет не хватать твоей занудной рожи, – и Сириус напоследок панибратски хлопнул его по щеке. – И смотри... не помри там, а то совсем обидно будет. – Ладно! – Ремус рассмеялся и добродушно оттолкнул Сириуса. Лицо у Бродяги было веселое, но в серых глазах металось какое-то странное беспокойство и азарт. Такое выражение бывало у Сириуса на лице, только когда они с Джеймсом задумывали особенно классную шалость. – Хороших тебе каникул. У двери Сириус снова его окликнул. Ремус оглянулся. Бродяга покопался в своей тумбочке и бросил Ремусу что-то через всю комнату. Подарок булькнул, когда Ремус поймал его. Раскрыв ладони, он увидел маленькую бутылку первоклассного огневиски Огдена. – Ночи в лесу холодные, – пояснил Сириус, засовывая руки в карманы джинс. Лицо его, до этого деланно-веселое, стало по-настоящему грустным. – Не пропадай, старик. Ремус усмехнулся и сжал бутылку в руке, приподняв её в ободряющем жесте. – Не пропаду. И он ушел, мягко закрыв за собой дверь.
* * *
Путь занял у Ремуса почти трое суток. Трансгрессировать он не мог, потому что не знал точно, куда именно попадет и как ему потом ориентироваться. Решил добраться до реки, вьющейся жирной змеей по карте, оставить там свою метку и потом вернуться к ней, если что. Так и вышло. Полдня он шел по тихому, зимнему лесу, держа на всякий случай палочку наготове. Днем в лесу было замечательно. Густой голубой мороз, взрезанный лучами ледяного солнца, глазурь на каждой ветке, мелкие птички, прыгающие по снегу в поисках зерен и ругань ворон, гулко разносящаяся под круглым голубым небом. А вечером мороз усилился, а лес резко пошел в гору, что очень сильно затрудняло путь. Местность здесь была неровная, овраги стали круче, пару раз нога Ремуса проваливалась в снег по самое бедро и он кубарем скатывался по оврагу, проваливались в конце-концов в снег на добрые десять футов. Когда он наконец добрался до горной речки, скованной ранним льдом, в лесу совершенно стемнело, а Ремуса колотило от холода. Возле речки он нашел небольшой каменный грот, развел там костер и кое-как оградил себя чарами, чтобы защититься от ветра. В своем маленьком убежище он перекусил теми запасами, которые ему удалось добыть на кухне – сэндвичем с вяленым мясом и сыром, отпил немного огневиски, потом натянул на себя все свои вещи, залез в спальный мешок, который удалось втиснуть в растянутый чарами рюкзак и почти сразу же отключился, несмотря на холод и неудобства – так сильно он устал. На следующий день он решился трансгрессировать к маленькому горному озеру, до которого, такими темпами, ему пришлось бы идти дня четыре. Сделав на дереве зарубку, к которой потом можно было бы вернуться, Ремус трансгрессировал и, к счастью, удачно – приземлился на самый берег озера, но если бы инстинктивно не обхватил руками ствол какого-то дерева, точно скатился бы по сыпучей гальке в ледяную воду. Природа здесь была красивая и дышала истинно-шотландской широтой и могуществом. Буйно заросшие лесом кручи сменялись широченными снежными долинами, пересеченными венами рек, небо, лазоревое, густое, то поднималось вверх, то опускалось и давило к земле, мешая дышать. Ремусу было жаль, что сейчас с ним нет отца – Маркус всегда мечтал побывать в шотландских горах. Но смог бы его отец-маггл увидеть всё, что скрывали эти горы? Смог бы увидеть маленький табун гиппогрифов, пришедший к реке на водопой, смог бы разглядеть в снегу следы единорога? И все равно именно сейчас Ремусу его не хватало. Он был совсем один, далеко от друзей и цивилизации и чтобы скрасить налетающую тоску, говорил с белками или птицами. А ещё думал о том, что здесь, возможно, ещё вчера прошла Валери. Мысли о ней подогревали его не хуже, чем огневиски. Всё-таки правду говорят, что магия – лучшая страховка. Здесь овраги были такими, что свалившись в какой-нибудь, можно было запросто сломать себе ногу. Расчищая снег кипятком, Ремус целый день взбирался по узкой тропке наверх, обливался потом, трясся от холода и мечтал только об одном – чтобы этот подъем закончился. В конце-концов так и вышло, но Ремус так устал, что не стал особенно заморачиваться насчет убежища на ночь – соорудил из веток и бревен небольшое укрытие, радуясь тому, что он все-таки волшебник, залез туда и выдул у костра почти половину бутылки огневиски, потому что после подъема его сильно знобило. Перед сном он развел костер, закутался и, светя себе палочкой, сверился с картой. Запасов оставалось не так много, но Ремус рассчитал всё так, чтобы ему хватило до самой колонии – хотя он понятия не имел, как её искать. Едва ли у них есть табличка или что-то в этом роде. Хотя на карте и была пометка, что колония располагалась на месте древнего, пересохшего озера. Ночь у него была тяжелая. Не такая тяжелая, как ежемесячные ночи полнолуния, но тоже не сахар. Поднялся жар, с горла как будто содрали кожу. Ремус выдул половину бутылку Бодроперцового зелья, закутался во все вещи и шапки, какие у него были, сделал костер побольше и, перед тем, как лечь спать, нагрел землю потоком горячего воздуха. Пару раз мимо него проходили волки. Ремуса уже здорово трясло, так что они вполне могли ему померещиться – настоящие волки наверняка бы напали. А эти только внимательно поглядели на него светящимися в темноте глазами, обнюхали и тихо ушли. На утро ему стало немного лучше (смесь огневиски и Бодроперцового зелья сделала свое дело), но чувствовал он себя совершенно разбитым. Если верить карте, ему оставалось всего полдня пути до колонии, поэтому палочку он теперь не выпускал ни на секунду и все время оглядывался. К полудню он спустился в густо поросшее лесом ущелье и едва окунулся в его тишину, сразу понял, что почти пришел – здесь не было мелкого зверья, птицы вели себя тихо и даже снег лежал на ветках настороженно и неподвижно – ни ветерка. Стараясь дышать и ступать потише, Ремус шел по лесу, подозрительно оглядываясь на каждый мелкий треск и беззвучно чертыхаясь, когда дорога под снегом вдруг резко опускалась и поднималась и он шумно проваливался в сугроб. Ему всё казалось, что за ним кто-то следит. Пальцы, сжимающие палочку, были влажными от пота, сердце заходилось. Увидев, что дорога пошла резко вниз, как если бы на её месте когда-то было речное русло, Ремус воодушевился и ускорился, а потом увидел такое, отчего его волчье сердце пропустило удар: Цепочки следов на снегу. Одна, другая, третья. И все тянутся туда, откуда он только что пришел. Ремус тяжело сглотнул и оглядел пустынный пейзаж вокруг, но когда убедился, что никто за ним не идет и что у него просто обострены все чувства после ночной лихорадки, где-то над головой вдруг громко треснула ветка. Ремус порывисто оглянулся, успел увидеть только, как перед ним мелькнула темная фигура, а затем кто-то ударил его по голове, тошнотворная боль – и все потонуло в темноте.
_____________________________________________________ Мелодия, которую наигрывал Сириус – Pierre Van Dormael – Undercover http://maria-ch.tumblr.com/post/65928273283/more
* * *
С тех пор, как Ремус ушел, прошло три дня. Спальня мальчиков Гриффиндора целиком и полностью принадлежала Сириусу. Впервые за долгие годы его мечта наконец-то сбылась и теперь он мог заниматься здесь чем угодно! Пить, курить, трахаться в своё удовольствие! Но почему-то именно сейчас, когда такая блестящая возможность наконец появилась, всё, что Сириус делал – лежал на своей постели в одежде, закинув руки за голову и обильно курил. Проигрыватель в углу работал на полную мощность. Кровать Сириуса затерялась в бушующем шторме рока, как лодка в черном море. Но он не обращал на музыку никакого внимания. Ему не хотелось развлекаться. Не хотелось таскаться по школе. Не хотелось пить, тем более одному. Не хотелось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы насладиться какими-нибудь жалкими десятью минутами в обществе Син, или Роуз. Или обеих. Черт возьми, ему не хотелось даже дрочить! Когда такое было?! Сириус перевернулся на бок и ударил подушку кулаком. Вернулся в исходное положение. Мерлин, с ним явно было что-то не так! Но что? Он чувствовал себя так, будто потерял какую-то существенную деталь. Не знал, какую, не знал, зачем она ему нужна, но вот её отсутствие ощущал вполне отчетливо. Случись такая беда с драгоценным мотоциклом, Сириус провел бы рядом с ним не один час, копаясь в механизме, пока не докопался бы до истины и не вернул деталь на место. Но что делать с самим собой? Если бы на свете и был механик, способный вернуть эту деталь на место, Сириус дорого бы ему заплатил. Ладно, к черту притворство. Просто ему было одиноко. Да, именно так. Сириус Блэк, который любил свою свободу и независимость больше всего на свете, сейчас чувствовал себя так, будто про него позабыл весь хренов мир. Сохатый уехал на каникулы с Эванс. Конечно, он взял с собой зеркало, но Сириус на его месте и не вспомнил бы про дурацкую стекляшку, если бы оказался под одной крышей с девушкой, на чей светлый образ дрочил с тринадцати лет. Когда эти двое вернутся, всё будет ещё сложнее, чем раньше, но одно уже совершенно ясно: Сириус останется за бортом. Это он понял ещё в тот день, когда сто лет назад Эванс на каком-то там уроке вступилась за Сохатого и тот потом ходил с такой счастливой рожей, что Сириусу хотелось ему врезать. Но если раньше Сириус ревновал его внимание и злился на Эванс, за то, что она влезла Сохатому в мозги, то теперь понимал, что глупо и нелепо делить его с Эванс, они ведь не сиамские близнецы и рано или поздно Сохатый должен был оторваться. И, хотя Сириус и рассчитывал, что случится это всё же попозже, нечего распускать сопли – им уже действительно не тринадцать лет. Они ведь все равно останутся вместе? Всё будет как прежде. Так Сириус думал, провожая вереницу саней. А затем вдруг уехал Лунатик. Быстро, ни с кем не советуясь и ни на кого не оглядываясь. После этого вера Сириуса здорово пошатнулась. Ничего уже не будет как прежде. Надо признать эту страшную истину: они просто выросли. Мародеры, проделки, Сохатый... разве это могло продолжаться долго? И дело не только в Сохатом или Лунатике. Сириус сам себя предавал, прямо в тот момент, когда валялся в гордом одиночестве и сердился на друзей за то, что они променяли дружбу на девчонок. Вот уже три дня его мозг вращался подобно песочным часам, терзаемый неразрешимым вопросом: ехать за Роксаной или не ехать. Доводов «за» и «против» было так много, что они, черт возьми, вполне могли сойти за песок. С одной стороны – какого черта он так мучается? Разве он виноват в том, что Малфой оказалась такой дурой? Она может менять свои убеждения со скоростью флюгера, но он не такой. Если ей так хочется втереться в кружок психопатов и садистов, хочется, чтобы эти сволочи её полюбили – да пожалуйста, сколько угодно, только пусть не думает, что он побежит спасать её, если там что! Не маленькая уже, должна понимать, что хорошо, что плохо. Он вообще ей ничего не должен, каждый сам по себе, они оба так решили! Он ей не нянька. Так Сириус думал, пока уверенность в том, что ехать не надо заполняла нижнюю чашу часов в его голове. В таких случаях он решительно поднимался со своей кровати, шел обедать в украшенный к Рождеству большой зал, кадрил под омелой девчонок, наслаждался часами уединенного покоя в гараже и ни о чем не задумывался. А затем часы переворачивались и Сириус начинал думать, что просто тронулся умом, раз позволил ей уехать. Ладно она, девчонка, у неё пусто в голове, ей подавай семью, объятия и бла-бла-бла, но ведь он уже немного знает, как устроена эта паршивая жизнь, да ещё и в некотором роде отвечает за эту белобрысую идиотку, с тех пор, как вытащил её из-под пресловутой раковины и ещё раньше – когда закрыл своей спиной от клыков Лунатика. Черт, да а он обязан был просто остановить её! Не пустить! Поорала бы, поплевалась огнем и успокоилась, как всегда. Что это за глупое ребячество – «пусть катится!», «скатертью дорога!». Что он, прыщавый третьекурсник – дуться на девчонку?! Сириус внутренне кривился, вспоминая, как подшучивал над Лунатиком и его рыцарскими потугами, пока тот собирал сумку. Выходит, у него тоже пусто в голове, а единственный разумный человек в их мирке – это Ремус Люпин? После такого «оборота» Сириус твердо и окончательно решал – «ехать!», бросал все свои дела, яростный и решительный влетал в башню, одевался, лихорадочно собирал сумку...а потом швырял эту сумку на пол, валился на кровать и сжимал голову, слушая, как прежние доводы сыпятся в неё, но уже не как песок, а как камни. Подушка пахла горькой вишней. Сириус перевернул её и несколько раз бухнулся на неё, выбирая место попрохладнее и помягче. Тело при этом как-то само-собой совершило вполне недвусмысленное движение и Сириус затосковал ещё сильнее. Он всегда считал себя сильным человеком и раз сказал себе однажды – не думай о ней – действительно перестал думать. Сначала получалось. Получалось так хорошо, что он сам поверил в собственное равновесие и пригласил на свидание милую Синтию Клер, которая по чудесному совпадению, тоже осталась в школе на праздники. Она была хорошенькой. Длинные светлые волосы, не такие длинные и не такие светлые, как у Рокс, но тоже ничего, чистая кожа, короткая шерстяная юбчонка, маленький славный зад. Они неплохо погуляли по снежной открытке Хогсмида, выпили горячий шоколад у Паддифут (Сириус не любил горячий шоколад с детства, после того как мама вылила ему его на голову, но все равно справился), покатались на коньках, а потом как-то сразу оказались в башне Гриффиндора. Уламывать долго не пришлось. Син хоть и сопротивлялась, но больше для приличия, чем от нежелания. В итоге получился какой-то кошмар. Сириус любил удовольствие и Роксана любила его. Вдвоем они могли достигнуть таких высот, о каких Сириус раньше и не мечтал. Эта любовь к кайфу сближала их и роднила. А без Роксаны весь этот кайф выходил каким-то неполным. Неполным, потому что Сириус-то выкладывался как обычно, а вот Синтия любила его со страстью плюшевого баранчика. Мало того, что все время ловила его взгляд и боялась пошевелиться, так ещё и спрашивала: «Ты меня любишь, Сириус?». Когда под конец этой дикой оргии Сириус услышал свой вздох: «Р-рокс...», с тоской подумал, что всё это какой-то детский сад. Да, он думал о ней. Думал! Злился, вспоминая о том, как она послала его и гордо вышла из Выручай-комнаты, но все-таки думал. Больше, чем следовало. Сириус докурил и расплющил окурок в кучке остальных. Да, он действительно поступил глупо, когда поддался ребяческой обиде и дал Роксане уехать с Ноттом. Но едва ли он поступит умнее, если сейчас заявится в дом этого самого Нотта. Что он сделает? Скажет «я тебя забираю»? «Выбирай, или я, или они»? Это уже не просто детский сад, а какой-то идиотский фарс. К тому же, когда Роксана всё-таки уехала с Ноттом, ясно дала ему понять, что и кого выбирает! И на этом всё. Хватит себя терзать. Она – большая девочка, не пропадет. Решено. Завтра же с утра, ещё до завтрака он соберет вещи и свалит из этой школы подальше. Прокатиться по знакомым, а потом поедет к Меде. Кузина как никто другой умеет прочищать мозги. И готовит здорово. От этой мысли на душе сразу стало веселее – как будто часы, крепко доставшие своим поминутным вращением, наконец остановила твердая и решительная рука. Сириус наставил палочку на проигрыватель, сбросил одежду и забрался под одеяло. Устроился поудобнее, успокоенно вздохнул и погрузился в дрему, зарывшись носом в подушку. А когда, спустя пять минут, часы Ремуса показали ровно одиннадцать, он просто откинул одеяло, встал, оделся, сунул в один карман – палочку, а в другой – ключи от мотоцикла, и стремительно вышел из спальни. До Хогсмида бежал в обличье собаки. Аберфорт, конечно, поворчал для порядка, но за небольшое вознаграждение всё же пустил к мотоциклу. Пока он прятал вознаграждение в ящик стола, Сириус схватил с прилавка небольшую бутылку огневиски (как-никак свою Лунатику пожертвовал), а когда оглянулся проверить, не заметил ли кто, увидел вдруг компанию довольно-таки неожиданных собутыльников: за столиком в самом темном уголке зала сидел профессор Джекилл, собственной персоной, а рядом с ним – какой-то неприятный длинноволосый забулдыга в потертой грязной мантии и с клочковатой бородой. Над их столиком тоскливо съежилась омела, но мужчины, похоже, даже не заметили этого пикантного обстоятельства. В отличие от всей публики, оба были совершенно трезвыми и говорили тихо, склонив головы. Точнее Джекилл наклонялся к собеседнику, а тот сидел, развалившись и ухмылялся, показывая клыки. На глазах у Сириуса он вдруг достал из кармана перочинный ножик и принялся чистить длинные желтые ногти. Впрочем, подумать о том, что может связывать профессора Хогвартса и эдакую рвань, Сириус все равно не успел – Аберфорт запер ящик, не оглядываясь потопал во внутренний двор и Сириус побежал следом. – Увидит кто – мне несдобровать, – ворчал трактирщик, пока Сириус сгонял с мотоцикла мышей, проверял провода и счищал изморозь. – Далеко отсюда до Уитби? – Сириус натянул шлем, не дождавшись ответа, сбил каблуком подножку, рванул зажигание. Мотор радостно взревел. Будь мотоцикл лошадью, он бы встал на дыбы. – Нет бы трансгрессировать... – Аберфорт боязливо попятился. Сириус хрипло хохотнул. – Ничего ты не понимаешь! – крикнул он и, полностью проигнорировав просьбу владельца трактира, взял старт прямо из сарайчика, чуть не выбив обе двери.
* * *
Чёрное платье было таким обтягивающим, что в нем невозможно было нормально дышать. Не то паутина, не то узор из черного кружева облепил руки, распадаясь на кончиках пальцев длинными рукавами. Вырез был глубоким до неприличия, но грудь надежно закрывали цветы того же черного кружева – колючие и неприятные. Юбка была такая узкая, что ногами можно было перебирать только мелко и быстро, чтобы не упасть, а рваный подол напоминал какой-то адский цветок. Точь в точь Мартиция Адамс, вяло подумала Роксана, глядя на себя в зеркало большого туалетного стола, вырезанного из куска черного мрамора, пока Нарцисса доводила до совершенства её прическу. Нотт-мэнор в светском обществе справедливо называли Большим Пирожным. Его архитектура, обильно сдобренная приторным рококо, в самом деле напоминала причудливое кулинарное изделие, украшенное завитушками белого и розового крема. Каждая комната казалась сделанной из сахара и бискивта, столько в ней было пуфиков, диванчиков, лакированных столиков и ваз с благоухающими цветами. Комната, которую выделили для Роксаны в Пирожном была меньше, холоднее и теснее, чем в родном доме. Стены здесь были обиты полосатым розовым шелком и среди пухлых диванных задниц было простоне развернуться. Но зато из окна было видно море. И слышно, как плачут чайки. Это напоминало о Дурмстранге... Нарцисса заканчивала последние приготовления Роксаны к торжественному выходу. Пышные, непокорные волосы она каким-то образом обуздала и уложила в замысловатую мальвину, украсив отдельные пряди бусинами сверкающего черного жемчуга и лунного камня. Лицо Роксаны, обычно просто бледное, стало мертвенно-белым из-за обилия пудры. Уголки губ грустно опущены, глаза потухли. Не лицо, а маска. Хоть и красивая. – Вот мы и поменялись местами, – улыбнулась Нарцисса, вплетая последние камни в её волосы. Её улыбка была искренней, но немного грустной и несла в себе какую-то неуловимую тайну женского мира. – Ты очень красивая, – добавила она, взглянув на отражение в зеркале. Роксана промолчала. – Ну, скажи что-нибудь, – мягко произнесла Нарцисса, положив ладони ей на плечи. Роксана потрогала рукой голую ключицу – у платья специально был такой вырез, чтобы всем было хорошо видно «Слезу вейлы», которую оденет ей на шею Катон Нотт. Посмотрела своему отражению в глаза. Потом взглянула на руку Нарциссы, на которой блестело обручальное кольцо. – Пойдем вниз, – безжизненно попросила она. В поезде по дороге домой Роксана ужасно переживала. Как она встретится с родителями? Между ними было столько лет отчуждения и равнодушия, что у них общего, кроме ген? Что они скажут друг другу, когда она ступит на порог дома? Она рассчитывала, что Люциус поможет ей приготовиться к официальному примирению, скажет, что говорить и делать. Но когда Роксана спрыгнула со ступенек поезда на запруженную людьми платформу, и оглянулась в поисках брата, на неё обрушилось невиданное потрясение. Люциус стоял под часами, как всегда элегантный и франтоватый, с распущенными волосами и тросточкой в руках. А рядом с ним, на платформе девять и три четверти магловского вокзала Кингс-Кросс, стояла Эдвин Малфой. Эдвин Малфой, которая даже Люциуса провожала в школу лишь один раз, так как брезговала появляться находиться среди «грязнокровых плебеев», сейчас стояла, здесь, в жуткий мороз и высматривала свою дочь в клубах паровозного пара! Шубка Хлои Гринграсс, предмет зависти всех студенток Хогвартса, казалась шкуркой дворовой кошки рядом с черным меховым ансамблем миссис Малфой, холодные голубые глаза сверкали на ухоженном лице, как два бриллианта, спина прямая, как стрела, одна рука – в ридикюле, как всегда сжимает палочку. Роксана была так ошеломлена, что не могла сдвинуться с места и просто смотрела на парочку, как будто сошедшую со старинной колдографии. А потом, шаг за шагом, осторожно пошла навстречу, боясь моргнуть. Дети вокруг висли на своих матерях как на деревьях, обнимались, кричали. Роксана на секундочку представила себе, как виснет на Эдвин и тут же испуганно тряхнула головой. И хотя к матери подошла, держа эту самую голову очень прямо, с голосом справиться не смогла. – Привет, мам, – это прозвучало вовсе не так дерзко, как она хотела, а скорее жалко и мягко – вот я, глина, делай со мной что хочешь. Не зная, что ещё к этому добавить, Роксана подняла взгляд и окинула коротким, но поистине жадным взглядом мамино лицо. Эдвин молчала. Она была похожа на злую и холодную версию Моны Лизы. Трудно было сказать, что за чувство плескалось в её глазах в этот момент, но когда она вдруг подняла руки и привлекла Роксану к себе, она чуть не потеряла сознание и так перепугалась, что даже не подумала обнять её в ответ – так и стояла столбом, пока мать не разжала руки. – Ну вот и ты наконец, – вздохнула Эдвин и провела ладонью в кожаной перчатке по щеке дочери. А потом вдруг улыбнулась. По-настоящему, так что на выхоленном лице появились морщинки. – Добро пожаловать домой. «Домой» они ехали на чёрном гигантском Rolls-Royce с платиновой фигуркой змеи на капоте. Мимо проносился Рождественский Лондон. Люциус, сидящий с матерью и сестрой на заднем сидении, расхваливал автомобиль всю дорогу: – Последнее изобретение покойного Альфарда Блэка. Развивает скорость до 700 миль в час, совершенно беззвучный и абсолютно невидимый для маглов. Может превращаться в карету, вмещает до десяти человек. Куда лучше, чем вся эта министерская рухлядь. Он сардонически рассмеялся. – Откуда он взялся? – спросила Роксана, прекрасно зная, как её родители любят магловскую технику. Люциус слегка замялся, за него ответила Эдвин: – Этот подарок сделали твоему брату на работе за одно...очень важное дело. При нашем статусе никак невозможно летать по печным трубам. – Да, в связи с... – Люциус замялся на миг. – Гибелью Маккиннона, трансгрессионная сеть пока что перекрыта. – Они ищут убийцу? Думают, что он попытается трансгрессировать из страны? – спросила Роксана. Что-то дрогнуло в прозрачно-серых глазах брата, но он быстро улыбнулся. – Вероятно они так и думают, – он посмотрел на мать. – Долго же им придется искать, – тонко улыбнулась Эдвин, глядя в окно на пролетающий мимо мир. Больше об этом не было сказано ни слова, но у Роксаны всё равно остался какой-то жуткий осадок от этой беседы. Однако, она решительно отмела от себя все мысли, решив, что пока что просто не будет об этом думать. Только не сейчас, когда её мама сжимала её руку. Роксана была ещё в холле и передавала новому домовому эльфу своё пальто, когда на верхних ступеньках главной лестницы, перевитой гирляндами остролиста, вдруг показалась высокая узкая фигура Абраксаса Малфоя в бордовой бархатной курточке и домашних туфлях. Обычно отец никогда не выходил из своего кабинета и уж тем более не вышел бы из-за такой ерунды, как возвращение дочери. Но это действительно был он! Пришпилив Роксану к месту черными непроницаемыми глазами, он подошел к ней, взял её лицо сухими узкими ладонями и едва ощутимо поцеловал в лоб. – Вот и вернулась блудная дочь, м-м? – даже когда он шутил, его лицо оставалось таким же, каким бывало, когда он злился. – Очень вовремя. С возвращением. После на Роксану словно из ушата обрушилась забота. Родителей как подменили. Они интересовались абсолютно всем: как у неё дела в школе, с кем она подружилась, как ей преподаватели и предметы, что получается, что нет, с кем подружилась, чем занимается. Все эти разговоры велись за вкуснейшим ужином, под звуки любимых рождественских пластинок Абраксаса, запах хвои, звон тарелок, которые менял новый домашний эльф. Всё это так напоминало Роксане о детстве, когда она ещё жила дома и верила в то, что её любят, что даже слезы на глаза наворачивались. Как будто не было этих семи лет одиночества. Как будто так было всегда... Даже Нарцисса, которая сидела на почетном месте рядом с Люциусом, не раздражала Роксану, как раньше. Она заметно поправилась, но от этого её холодные острые черты приятно смягчились, а в улыбке и взгляде появилось что-то ласковое, уютное, теплое. И хотя Роксана старательно отводила взгляд, круглый живот, главное нынешнее достояние этого дома, то и дело бросился ей в глаза. Перед сном мама пришла в её комнату – как раз, когда Роксана уже собиралась спать и при свете лампы валялась на кровати и писала письмо Сириусу. Про ссору она уже совершенно забыла – сейчас ей просто хотелось поделиться всем, что происходит. Увы, письмо она так и не дописала. Они проговорили почти до самого утра. Несмотря на всё, что произошло после, Роксана знала, что воспоминание об этом разговоре с мамой навсегда останется одним из самых нежных и сокровенных. Мама много чего говорила в ту ночь. Но особенно Роксане запомнилась фраза о том, что даже самый разбитый ковчег можно подлатать, главное только взяться за дело всем вместе. И в качестве своего первого шага в мама предложила отменить помолвку с Ноттом. – Мы погорячились, – признала она. – В семнадцать лет едва ли можно быть готовой ко всем испытаниям, которые несет за собой произнесение Свадебного Обета. Я итак задолжала тебе много лет детства, не могу отнять у тебя ещё и юность. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить свою непутевую мать. Уже тогда в душе Роксаны пробудился голос, отдаленно похожий на голос Сириуса, настойчиво шепчущий: «Что-то здесь не так!». Но тогда Роксана лишь отмахнулась от него. Да и как можно прислушаться к какому-то там голосу, когда чувствуешь себя такой счастливой? А она не так уж часто бывала счастлива, чтобы раскусить обман. Обман, первый звонок к которому прозвенел уже на следующий день. В эти дни Косой переулок напоминал Рождественскую открытку: шапки снега на магазинах, радостное звяканье дверных колокольчиков, свертки в цветной бумаге, радостные, умиротворенные лица, приподнимания шляп и пожелания Счастливого Рождества. Открытка, одна из многих, которые Рождество рассыпало по всему миру. Разве так выглядит страна, когда в ней бушует война? Нет и не может этого быть! Это всё чьи-то глупые россказни, в этом мире нет войны! В этом мире все ждут Рождества, покупают подарки и обожают Эдвин Малфой. Да, именно так. В тот день она была королевой Косого Переулка! Все магазины распахивали перед ней двери, продавцы склонялись в полупоклоне, люди заискивали. Роксана поневоле переполнялась гордостью при мысли о том, что эта Королева – её мама! А ещё, впервые за все эти годы Эдвин участвовала в её жизни. Говорила, смеялась, выбирала парадную мантию для приема в честь Сочельника! Мерлин, как же счастлива была Роксана в эти солнечные, морозные часы! Единственное, что немного омрачало её настроение – так это злость на Сириуса за его слова о её семье. А ещё – тоска, потому что они поссорились и теперь неизвестно, помирятся ли вообще, он ведь теперь считает её предательницей. Но, на самом деле, что плохого в том, что ей просто нужна семья? Разве это преступление – хотеть, чтобы родители любили тебя? Оглядываясь назад, Роксана понимала, что в то время, когда они были в Косом переулке, ей и надо было бежать, бежать со всех ног, потому что тогда она ещё была свободна. И у неё был шанс предотвратить многие из последующих событий. Но она не сбежала, оглушенная и ослепленная внезапным семейным миром, она вернулась домой и даже не услышала, как защелкнулась дверца клетки у неё за спиной. Вернувшись, Роксана забежала к себе, чтобы переодеться перед обедом, но не смогла найти свою сумку с вещами. Она обошла весь дом, подумав, что молодой эльф мог по-ошибке засунуть её куда-нибудь, но так и не нашла. В поисках пропажи Роксана случайно заглянула в кабинет отца. В тот момент, когда она распахнула дверь, пресловутый эльф как раз прятал что-то в сейф и подскочил так, что выронил одну из вещиц – ею оказалась склянка с зельем. Склянка разбилась и бедолага схватился за ушастую голову. – Что скажет мистер Малфой! – эльф упал на колени и попытался ладонями сгрести зелье, но оно удивительно быстро испарялось, распространяя душистый мятный запах. – Нет, о нет-нет-нет! Хозяин накажет Добби, накажет бедного Добби! – Добби, успокойся, я приказываю тебе сказать, что флакон разбила я, – твердым голосом приказала молодая хозяйка и эльф моментально успокоился. Поднялся с колен, неловко одернул чистенькую белую простыню и робко поглядел на Роксану. – Мисс искала мистера Малфой? – Мисс искала свою сумку с вещами. Это ты её убрал? – Не убрал, мисс, нет, – охотно принялся пояснять эльф. – Добби её сжег! – и он кивнул так, что хлопнули огромные уши. Роксана оторопела. – Зачем?! – выдавила она, с трудом овладев собой. Эльф отшатнулся, боязливо ссутулившись. – Миссис Малфой приказала Добби сжечь одежду мисс! И Добби сжег! Добби – хороший эльф, послушный эльф! Добби всего лишь делает, что ему велят! Роксана потерянно уставилась на домовика, чувствуя себя так, словно падает в пропасть. Все её любимые футболки, толстовки с эмблемами команд по квиддичу, кожаная куртка, эксклюзивные дырявые джинсы с цепями, перчатки и теплые шарфы, всё, всё уничтожено?! Мама выворачивает ей руку и хлещет палочкой, как плеткой, кромсая платье... Не может быть... нет, нет, неужели опять?! – Простите, мисс, – посочувствовал ей эльф, опасливо подступая ближе. – Это были очень красивые вещи. Роксана уставилась на эльфа и тут на неё вдруг обрушился новый удар: Патрик! Патрик, её милый, безмолвный добрый друг Патрик тоже был в сумке, среди вещей! Горло перехватил спазм. Не слушая больше домовика, Роксана бросилась прочь из кабинета. – Какого черта ты это сделала?! – закричала она, ворвавшись в комнату матери. Эдвин в это время, как обычно сидела за своим пышным туалетным столом и обернулась на крик. Игнорируя её возмущенный взгляд, Роксана широким шагом прошла в спальню. – Мои вещи, мама!!! Ты хоть понимаешь, что они значили для меня?! – Роксана сердито вытирала бегущие по щекам слезы, но они возвращались снова. – Ты понимаешь, что ты натворила?! Ты... – Прости, милая, но я должна была, – спокойно перебила её Эдвин, царственно поднимаясь с пуфика. – Мы обнаружили докси в твоей сумке. Вещи пришлось сжечь, чтобы эта гадость не завелась во всем доме. Роксана плюхнулась на диван и уткнулась лицом в подушку. Патрик, бедный, бедный маленький Патрик! Мать приблизилась к ней, похожая на гигантскую бабочку в своей шелковой узорчатой мантии. Похоже, она не вполне понимала, чем вызваны такие обильные слезы. – О, милая, не надо так расстраиваться! Мы купим тебе новые вещи, я обещаю! Прости меня, я должна была тебе сказать,– с этими словами она села рядом и обняла рыдающую дочь. – Там было что-то важное для тебя? – М...мо-й.. мой пито-о-омец, – провыла Роксана. – О, Мерлин, мне так жаль. Прости меня, пожалуйста. Боже, какой кошмар... И Эдвин прижалась губами к волосам дочери, покачивая её на руках. Роксана, настолько непривычная к таким проявлениям нежности, тем более от матери, разревелась пуще прежнего, но мир всё же кое-как восстановился. Чтобы на следующий день рухнуть окончательно и бесповоротно. Всё началось с того, что утро в тот день выдалось великолепное – ясное, солнечное, льющееся во все стороны. Роксана проснулась, вся облитая солнцем. Захотелось задернуть шторы, но вставать было лень. Сонно пробормотав: «Блэк, свет...», она уже перевернулась на другой бок, но потом вспомнила, что Сириуса здесь нет, вздохнув, протянула руку за палочкой... и её пальцы скребнули по пустой тумбочке. Роксана вскинулась. Её волшебная палочка пропала. Мигом проснувшись, Роксана сунулась под кровать, проверила в ящике, в кармане купленной вчера мантии, обшарила всю комнату, но палочку так и не нашла. – Роксана, тебя ждут внизу! – объявил Люциус, как обычно без предупреждения заходя в комнату сестры. Обнаружив Роксану в одной ночной сорочке, на коленях у кровати, он несколько удивился и опустил «Ежедневный пророк», который читал каждое утро за завтраком. – Что? – Роксана высунула голову из-под кровати, сдувая взлохмаченные волосы с лица. – Я сказал, тебя ждут внизу. У нас очень важные гости, – Люциус осмотрел царящий в комнате бардак. – Что это ты тут устроила? – Я не могу найти палочку! – Роксана вскочила и принялась переворачивать постель. – Палочку? – Люциус как-то странно усмехнулся и окончательно сложил газету. – Зачем она тебе понадобилась? Роксана замерла. Подняла взгляд. Нет... – Если тебе что-нибудь нужно, можешь позвать Добби, – Люциус улыбался все доброжелательнее. – Он всё сделает, принесет тебе всё, что захочешь. Зачем ещё нужны слуги? Очень медленно Роксана выпрямилась, глядя на брата во все глаза. – Люциус... отдай, – прошептала она. Злость, обида и непонимание уже пробили дыры в плотине спокойствия и теперь она трещала по всем статьям. – У меня её нет, – Люциус не шевельнулся, однако слегка заволновался. – Должно быть ты потер.. – Это ведь ты её забрал... – Роксана вытянула подрагивающую руку. – ...отдай мне её, п-пожалуйста, сейчас! Люциус предпринял ещё попытку улыбнуться. – Роксана, это ради твоей же... – ОТДАЙ! – завопила Роксана и бросилась на него, точно хищная птица на хорька. К несчастью именно в этот момент в комнату дочери вошла Эдвин. За ней по пятам следовала Нарцисса. Один взмах материнской палочки – и Роксану отшвырнуло от брата. Он врезалась в кровать и в ужасе обернулась, держась за щеку, по которой и ударило заклинание. – Что здесь происходит? – Эдвин посмотрела на Люциуса – из расцарапанной щеки Малфоя-младшего сочилась кровь, воротник был порван. – Роксана?! – Моя палочка! – прорычала Роксана, затравленно и зло глядя то на брата, то на мать. Лохматая, полуголая, она казалась буйнопомешанной в компании лощеных и с иголочки одетых Малфоев. – Верните мою палочку! Вы не имеете права её забирать! – Да? – Эдвин ласково улыбнулась. – Зачем она тебе понадобилась? – внезапно её глаза потемнели. – Снова хочешь сбежать? Роксана подумала, что ослышалась. – Эльф наверное сказал ей, – бросила тем временем Эдвин своему сыну. – Займись им, чтобы знал, как трепаться. А после приведи себя в порядок и ступай к гостям. Люциус вытер со щеки кровь, коротко взглянул на сестру и вышел. – Никто мне ничего не говорил! – закричала Роксана. – Мам, что вообще происходит?! – А ты как будто не знаешь? – улыбка Эдвин стала ещё нежнее. Она подступила к кровати и как бы Роксана не любила маму в эти дни, инстинкт заставил её отступить. – Кларисса Нотт приехала со своим сыном. Не догадываешься, зачем? Вернее сказать, за кем? – Мам... – Роксана неверяще усмехнулась, озадаченно глядя на мать. – Мам, нет. Эдвин победно сверкала глазами. Голос вдруг сам-собой сорвался на хриплый крик, Роксана сжала кулаки. – Нет, пожалуйста!!! Пожалуйста, мама, я прошу тебя! Она бросилась к матери, попыталась взять её за руки, но Эдвин отстранилась с таким возмущением, словно Роксана была не той любимой дочерью, которой была все эти дни, а какой-нибудь мерзкой лягушкой. Роксана оступилась и упала на кровать. – Иди к Клариссе, – коротко приказала Эдвин, взглянув на своё правое плечо, за которым возникла Нарцисса. Девушка слегка порозовела, но послушно вышла, напоследок тронув Роксану сочувственным взглядом. – Сегодня вечером мы едем в Уитби, – Эдвин достала из шкафа красивую зеленую мантию с черными листьями и положила на кровать рядом с дочерью. Достала другую, кроваво-красную, сравнила. – В поместье Ноттов сегодня состоится зимний праздник. Там мы объявим о вашей помолвке и вы оба дадите Обет. Дальше тянуть нельзя, это становится просто неприличным, – она остановила свой выбор на красной мантии. – Ты же обещала мне! – закричала Роксана. Из голоса с каждым словом выходила вся сила. Паника росла. – Ты обещала, что не будет помолвки! Обещала, что не будет никакой свадьбы! Эдвин снисходительно улыбнулась, сложив белые руки. – Я не хочу этого делать, я не стану, слышите вы?! – в знак протеста она сбросила на пол все мантии, забралась на постель, сжалась на ней в комок, обхватив подушку, точно это могло её защитить, спасти от происходящего ужаса. – Я лучше отравлюсь, лучше выкинусь из окна, чем сделаю это, ясно вам?! – Сделаешь. – вдруг раздался со стороны двери голос отца. Роксана осеклась – что бы там ни было в последние дни, она всегда побаивалась отца. Мать всегда была несколько истеричной, но ледяная молчаливая сила Абраксаса Малфоя всегда производила впечатление – не только на политиков и знакомых, но и на собственную семью. Малфой-старший прошел в комнату и презрительно взглянул на лохматую, зареванную дочь. – Ты сделаешь это. Не для того мы вели переговоры с Ноттами почти два года. – он говорил спокойно и очень тихо, но взгляд, которым он сверлил дочь и то, как яростно раздувались ноздри ястребиного носа, пугало, парализовало, точно змеиный яд. – Я не дам тебе в который раз опозорить нас перед всем обществом. На этот раз – нет. – Людвиг Нотт вот-вот займет место Джона Маккиннона! – вдруг добавила мама. – Темный Лорд хотел отдать это место твоему отцу, однако нам известно, что следующей уберут Бэгнольд, а её пост ценится намного выше. Твой отец – вот тот, кто всегда должен был стать министром магии... Абраксас никак не отреагировал на лестное замечание, все так же гипнотизируя взглядом Роксану. – ...но если мы вовремя не породнимся с Ноттом, он, при своем нынешнем влиянии, сам станет министром! И тогда тебя заклеймят и отправят вместе с твоим братом на какое-нибудь невыполнимое задание, где Катон Нотт ударит тебя проклятием в спину! Так что сейчас ты немедленно умоешься, наденешь ту мантию, что мы выбрали у мадам Малкин вчера и спустишься вниз. А, разговаривая с Клариссой, будешь любезна и послушна! – с этими словами Эдвин попыталась за локоть стащить дочь с кровати, но Роксана уперлась, засучила ногами и забилась в самый дальний угол, сглатывая слезы и зло сверкая на родителей черными глазами. – Ты слышала меня?! Роксана! Эдвин снова попыталась её схватить, но вмешался Абраксас: – Довольно, – молвил он, подошел к кровати и взялся длинными тонкими пальцами за резную спинку. – Моё последнее слово таково: либо ты примешь мои условия и согласишься на помолвку, либо я вышвырну тебя вон из дома и навсегда от тебя откажусь. Роксана подумала, что ослышалась. Эдвин на этих словах сглотнула и как будто хотела вмешаться, но промолчала, одарив перепуганную дочь ледяным взглядом. – Учти, твои вещи сожгли в лесу, так что дьявольские силки теперь знают твой запах, – отец наносил один удар за другим. – Не знаю, как долго ты продержишься, но как сильно бы ты не кричала, как бы не звала нас на помощь... никто не придет. Если помолвка пройдет гладко, я верну тебе палочку и отпущу в школу, – невозмутимо продолжал отец. – Если же нет... – Абраксас поджал губы и взглянул на жену. – Мы ждем тебя внизу, – с этими словами он вышел вон. Эдвин вышла следом, даже не взглянул на дочь. А Роксана ещё какое-то время сидела на кровати, как сомнамбула, тупо глядя в одну точку, а потом просто смежила веки и поднесла ладони к лицу. Клетка захлопнулась.
* * *
– Здравствуйте, моя дорогая! Роксана неприязненно вздрогнула, смежила веки и оглянулась. Первым делом она увидела красавицу Хлою в сдержанной зеленой мантии и с высокой прической. Ответный взгляд полоснул Роксану, но сейчас Гринграсс, похоже, не собиралась выяснять отношения и бережно вела под руку какую-то старушку, которую, как-будто притащили на этот прием прямиком из двадцатых годов: пышное боа, прилизанные волосы, перья. Сморщенная кожа и длинный острый нос придавали ей поразительное сходство с ощипанной павлинихой. – Прекрасно выглядите, моя милая, – старушка улыбалась так старательно и широко, будто у неё свело сразу обе челюсти. – Спасибо, миссис Гринграсс. – Слышала, вы поступили в Хогвартс! Какой факультет? – Слизерин, миссис Гринграсс. – И как вы находите наш факультет, юная леди? – не снимая с лица улыбки, старая ведьма почему-то радостно кивала на каждом слове. Роксана переглянулась с Хлоей. Безмолвно, но от души, девушки пожелали друг другу всего самого наилучшего. – Замечательно, миссис Гринграсс. – Прекрасно! – воскликнула старушка, изящно взмахнув рукой в черной перчатке, после чего уплыла в зал, а на её месте спустя каких-нибудь три минуты появилась новая старушка с новым оскалом. Все задавали Роксане примерно одни и те же вопросы, примерно в том же порядке, разве что концовка иногда менялась на «Превосходно!» или «Изумительно!». Вечер обещал быть захватывающим. Гости, это сборище чопорных мумий в бриллиантах и напыщенных индюков в парадных мантиях, заполнило весь дом, растеклось по комнатам, словно лужа холодной овсянки. Их детки, прилизанные, надушенные, кудрявые, бледные червята, копошились на диванах и поглядывали на всех с таким видом, будто представляли про себя, как носятся по этим комнатам с окровавленным топором. В гостиной, озаренной светом свечей гигантской ели, весело потрескивал камин и пахло печеньем с гвоздикой и корицей. Камин, книдные стеллажи и стены увивали гирлянды из остролиста и омелы, но вместо веселых песенок Фрэнка Синатры, какие обычно играли в Хогсмиде, раздавались унылые звуки классической музыки. Туда-сюда сновали эльфы с подносами, полными напитков. Огневиски, эльфийское вино, шампанское переливались на свету, точно расплавленные драгоценные камни. И отовсюду на Роксану смотрели одни и те же убогие, пустые лица, сведенные судорогой фальшивой любезности, звучали одни и те бессмысленные беседы... «Забери меня отсюда...» – тщетно молилась она про себя, переходя с Ноттом из одной комнаты в другую и здороваясь с новыми и новыми людьми: расистами, убийцами, пожирателями смерти и их семьями. Каждый раз, протягивая кому-нибудь руку, она растягивала губы в улыбке,а внутри заходилась истошным: «Пожалуйста, Сириус, забери меня! Ради всего святого, Сириус, я больше не могу! Приди, приди, забери меня-я!» Конечно, она понимала, что этот дом – последнее место на земле, где Сириус Блэк будет проводить свои каникулы. Но всё же мысли о Сириусе помогали ей держаться – словно пылающий талисман у сердца, который никому не заметен и который никто не сможет отнять. Пару раз она видела в толпе чету Блэков и их младшего сына. Видела глаза Сириуса на лице сухощавой черноволосой дамы, его тонкий профиль на лице её статного мужа, его улыбку на лице болезненного бледного Регулуса. Все эти мелочи только углубляли укусы, которые оставили в душе Роксаны угрызения совести. «Ты могла бы сейчас быть счастлива. Ты могла быть помолвлена с ним...» От этих мыслей становилось только хуже. И не было даже огневиски, которым можно было бы прижечь свои раны. Точнее, оно было, но пили его только взрослые – Роксане удалось украдкой выпить полстакана под взволнованное сопение Нотта и она почти моментально захмелела. Но так было даже лучше. Будет куда лучше, если она просто перестанет понимать, что к чему, потому что полночь неотвратимо близилась. Все ждали, когда в комнату войдет Кларисса Нотт, эта беспардонная, громкая дама, и постучит мундштуком сигареты о бокал, объявляя тост. Тост за будущее своего сына... и его невесты Роксаны Малфой. После этих слов все, конечно же, ахнут, умилятся и зааплодируют. Катон Нотт торжественно оденет Роксане Малфой на шею сверкающий кулон и таким образом будет заключен особый магический контракт. После Роксане уже некуда будет деваться. Она либо умрет, нарушив его, либо проведет остаток дней в компании с человеком, от которого её тошнит уже сейчас, хотя они провели вместе всего один вечер. Катон не отпускал её от себя ни на шаг. Прижимая её руку к своему мерзкому, горячему боку, он таскал Роксану из одной комнаты в другую, давая всем гостям куснуть понемногу и как следует разглядеть ту самку, в чьем теле Нотты вознамерились взрастить своего наследника. Кроме этого, Нотт ещё и бубнел без умолку, зачем-то рассказывая Роксане подноготную каждого гостя: кто купил дом, кто проиграл дом, кто – истинный слуга Темного Лорда, а кто – явный грязнолюб, кто с кем спит, кто с кем не спит, снова и снова... Один раз он всё же ушел – ему понадобилось «отлучиться». – Сразу бы сказал, что надо отлить, – фыркнула Роксана, а когда Нотт уставился на неё, панибратски хлопнула его по плечу, скопировав жест Сириуса. – Да ладно тебе, мы же будем мужем и женой, твой дружок и мой дружок. – У тебя истерика, – сухо сказал Катон, убирая её руку со своего плеча и стараясь улыбаться всем, кто невольно слышал их «беседу». – Не пей больше, идиотка. Роксана послала ему смачный воздушный поцелуй, который каким-то образом перетек в неприличный жест. Катон ушел, а Роксана, почувствовав на себе пристальный взгляд матери, нырнула в толпу. Увидев уплывающий вбок поднос, бросилась вдогонку. По иронии судьбы, эльфов, который его нес, оказался Добби. – Мисс нельзя пить виски! – протестующе пискнул он. Не слушая его, Роксана схватила стакан. Рука немилосердно тряслась. Умный эльф не стал спорить и бочком двинулся прочь, опасливо глядя по сторонам, но Роксана не успела сделать и два глотка, как услышала над ухом вкрадчивый голос: – Я всё видел. Она оглянулась и наткнулась на прищуренный, приторный взгляд Мальсибера-младшего. Судя по тому, как он покачивался на своих тонких кривых ногах, отпрыск древней фамилии уже успел где-то нализаться. Наверняка вся тесная слизеринская компания уже вовсю отрывалась в одной из запертых комнат наверху. Роксана как-то видела, что они делают за этими дверьми. Не понравилось. – Боишься, птичка? – пропел он, криво, но все-таки обаятельно ухмыльнувшись. – Бои-ишься, у тебя всё на лице написано! – он попытался ткнуть Роксану пальцем в лоб, но она шлепнула его по руке. Мальсибер радостно блеснул белоснежными зубами. – Злая. Напрасно ты так. Тебе нужно учиться владеть собой, иначе можно кончить как Эйвери и превратиться в чей-то, ик, ужин. – Иди овладей собой, Мальсибер, а меня оставь в покое! – прошипела Роксана и толкнула его плечом, проходя мимо, но в последний момент Генри цепко ухватил её за руку повыше локтя. – Какого... – Знаешь, а моему кузену надо быть повнимательнее и не бросать свою, ик, невесту, где попало! – Мальсибер притянул её ближе и перехватил за талию. Довольно больно. – Подумать только, что всё это достанется какому-то сраному педику... – вдруг зло прошептал он. – ...и что до этого досталось грязнолюбу Блэку, – его ладонь вдруг скользнула по её спине вниз. – Больно вид... Рука Роксаны коротко дернулась вверх и остатки огневиски плеснули в злобно-ленивое лицо аристократа. Мальсибер скрючился и схватился за глаза, разразившись проклятиями. – Все ещё больно видеть? – осведомилась Роксана, глядя, как он подвывает и корчится, и поцокала языком. – У тебя явно проблемы с глазами, Мальсибер, ты слишком много видишь. К целителю бы сходил, вдруг это опасно. Она развернулась и уже собралась уйти, как вдруг Мальсибер снова перехватил её. Теперь он уже не ворковал – искаженное злобой лицо замаячило у неё перед глазами. Она отшатнулась. – Думаешь, раз твой братец теперь герой, ты тоже в безопасности Малфой? – прошипел он ей прямо в лицо. – Ничего, я дождусь того момента, когда ты приползешь ко мне и будешь умолять, чтобы я тебя подобрал! Тогда и посмотрим, как ты запоешь, тогда и... – Что тут у вас? – рядом появился младший хозяин дома. Светлые брови дрогнули, когда Катон взглянул на руку Мальсибера, сжимающую локоть Роксаны. – Всё в порядке, – Генри разжал пальцы и предпринял попытку улыбнуться. – Всего лишь поздравлял твою невесту. И тебя тоже поздравляю, кузен! – он хлопнул Нотта по плечу и рассмеялся. Нотт взял Роксану под руку отработанным за этот вечер жестом и увел. Как только они отошли, Мальсибер в сердцах ударил ладонью по стене, затем стремительно оглянулся и со словами: «Дай сюда!», выхватил у какого-то эльфа кружевную салфетку, после чего вытер лицо и бросил эту салфетку прямо на пол. Большие часы, стоящие в углу гостиной, пробили половину двенадцатого. В комнату вошла веселая компания гостей, в центре которой пульсировала жизнью Кларисса Нотт в развевающихся шелках. – Я думаю, пора начинать! – Нотт выпустил Роксану, заметно заволновавшись. У Роксаны заледенели руки и ноги. Всё её недовольство и раздражение смыло волной накатившего ужаса. Как?! Уже?! Нет, погодите, погодите! – Как... п-пора? – пролепетала она. – Надо забрать у Полли этот твой кулон. Жди здесь, – не слушая её, Нотт нырнул в толпу и пошел искать своего домового эльфа, а Роксана осталась одна. Паника застила глаза туманом. Не вполне понимая, что делает, краем глаза уловив уплывающий куда-то поднос, Роксана бросилась следом и с размаху врезалась в могучий бюст хозяйки дома, которая беседовала о чем-то с матерью Сириуса. – О! Куда это вы направляетесь, дорогая? – громко и шутливо осведомилась Кларисса. Роксана ничего не ответила, в ужасе уставившись на лицо Вальбурги Блэк. Мучительно-любимые глаза. На чужом лице. – Вздумали нас оставить, а? – всё гудела хозяйка дома. – Между прочим мой Като уже пошел за вашим чудесным кулоном. – Кларисса заговорщически подмигнула Роксане и вдруг взяла её под руку. – Ну-ка улыбнитесь, милая! Вспышка света, подло и неожиданно ожегшая глаза, стала последней каплей. Роксана почувствовала себя загнанной в угол лисой на охоте. Боже, отпустите, отпустите меня, хотелось взмолиться ей, но молиться здесь было некому. Из-за вспышки глаза слезились – Мне нужна одна минута! – выдавила Роксана и почти что бегом бросилась из проклятого зала. – Куда это ты? – мать поймала её уже на выходе, ласково скалясь и следя за тем, чтобы их никто не подслушал. Длинные ногти больно впились в руку. – Сейчас Кларисса сделает объявление, ну-ка немедленно возвращайся в зал! – Хочу писать, – дрожащим голосом проговорила Роксана, скалясь в улыбке. – Не отпустишь, сделаю это прямо на ковре, клянусь Мерлином! Наверное Эдвин почувствовала, что дочь в своем эмоциональном раздрае сейчас действительно готова на любую глупость, поэтому разжала свои когти. Роксана выбежала из гостиной в пустой холл, слыша, как за спиной мама смеется о чувствительных невестах, взбежала (насколько это было возможно) по темной лестнице. Весь второй этаж тонул во мраке, но вдалеке Роксана всё же увидела узкую полоску света. Гардеробная! Комната, куда эльфы сносят верхнюю одежду и личные вещи гостей, которым слишком далеко добираться до дома и которые остаются ночевать в гостевом крыле. Роксана бросилась на свет. Вбежала в комнату, захлопнула дверь, исступленно рванула ключ в замке, сползла по двери вниз и прижалась к ней щекой, сотрясаясь в беззвучном рыдании. Шкуры убитых зверей, как волшебных так и магловских, висящие на передвижных магазинных вешалках, встретили новенькую сердечным молчанием. Сердце колотилось, узкий корсет сжимал грудь и не давал дышать. – Забери-и меня-я... – как-будто она раскрыла рану где-то глубоко-глубоко в душе и слова выплеснулись из неё, затопив всю комнату. – Пожалуйста, забери меня, Сириу-у-ус!
* * *
Сириус оставил мотоцикл в кустарнике за воротами и четырёхногой чёрной тенью мелькнул в снегах, с легкостью миновав защитные чары, рассчитанные на проникновение человека. Нижний этаж маленького помпезного особнячка был озарен ярким праздничным светом. В окнах мелькали фигуры – Сириус разглядел среди гостей мать. Постарела, подурнела – похоже внутреннее содержание медленно, но верно брало верх над внешностью. Глядя на неё, Сириус не почувствовал ничего, кроме горечи, как-будто наглотался сажи и все никак не мог прокашляться. И хотя что-то там и трепыхнулось в намертво запаянном черном ящике, сейчас Сириус думал только о том, как бы незаметно пролезть в дом. Он обежал особняк по кругу, но черный ход был заколочен. Ночь стояла морозная, так что очень скоро Сириус почувствовал, что замерзает. Надо было срочно что-то придумать. Потирая руки и пытаясь согреть их дыханием, Сириус задрал голову и внутри что-то радостно ёкнуло. Окно! На темном втором этаже одиноко горело маленькое окошко. Вряд ли это чья-то спальня или библиотека, такие окна обычно делают в уборных или гардеробных, эльфы всегда оставляют в этих комнатах свет, если в доме прием... Эльфы! Вот оно! Нужно пролезть в дом и позвать прислугу, главное только на Кикимера не нарваться. Домовик не может отказать чистокровному волшебнику, он позовет Роксану и... да, да, это то, что надо! Воодушевленный своей идеей, Сириус готов был теперь по стене взлететь в заветное окно! Что, впрочем и поспешил сделать. К счастью, дом Ноттов не избежал участи почти всех старинных волшебных домов: две его стены сплошь облепил жадный волшебный плющ – живописный сорняк, возникающий в любом месте, где когда-нибудь творилась магия. Сириус вспомнил, как его цапнул за руку такой вот плющ, когда он лазил в окно к Марлин и рука потом покрылась сиреневыми волдырями. Хорошо, что сейчас зима и все цветки спят. Впрочем, радость была преждевременная – кусачие цветки спали, зато толстые побеги покрывал гладкий слой льда. Сириус окинул взглядом ледяную поросль, высотой в добрых пятнадцать-двадцать футов. Самоубийство. Сириус вдруг в красках представил себе, как лежит в снегу, весь поломанный и неправильный, вокруг собираются гости Ноттов, слизеринцы ржут, а Вальбурга просит: «Уберите отсюда это, что это тут забыло?» Он разъяренно тряхнул головой, подпрыгнул и вцепился в толстые ветки. Благо он так и не снял верные мотоциклетные перчатки без пальцев, иначе ободрал бы руки к чертям собачьим. Резко подтянувшись, Сириус ухватился за ветки повыше и пополз наверх, перебирая руками. Когда же убедился, что побеги выдерживают его вес, поставил на один из них ногу и начал своё восхождение. – Ну что, как вам без меня живется? Хорошо? А я тут решил подпортить вам веселье, – чем выше он взбирался, тем злее становилось его бормотание. – Ах, вам уже наплевать! Ну а я все равно приперся! Зачем приперся? Сказать, что мне теперь тоже нас...о, блять! Мерзлый побег треснул. В последний момент Блэк всё же успел схватиться за ветки, но дальше лез осторожнее. Дурман адреналина немного выветрился из головы и туда полезли мысли. Мерлин, что он делает?! Он ведь выставит себя полным идиотом! Вот сейчас он заберется туда, эльф позовет Роксану, она придет и посмотрит на него как на придурка! Впрочем, об этом Сириус не успел подумать. Окно, к которому он так старательно полз, вдруг резко распахнулось и Сириус дернулся от неожиданности. Нога пропустила очередную ветку, три секунды смертельного ужаса – Мерлиноваблядьбородаебанутьсянахрен – и Блэк сладострастно распластался по стене под широким фигурным подоконником. Снег внизу закачался, ноги, неустойчиво уперлись в ветки. Черт возьми! Кого ещё принесло?! Ледяной ветер хлестнул её по лицу. Роксана глотнула морозный воздух – раз, другой, прерывисто вздохнула, а затем обессиленно опустилась у окна на корточки, прижимаясь лбом к стене. – Забери меня, – шептала она, глотая слезы.– Забери. Забери, забери, ну пожалуйста, Сириус... Эти слова действовали как молитва, от них становилось легче, они оберегали и заставляли верить в то, что на самом деле Блэк совсем рядом. Роксана ударила рукой по подоконнику, потом ещё, ещё и ещё, как будто физическая боль могла облегчить душевную. "Дура. Дура, дура, дура, какая же ты дура!" Немного успокоившись, она поднялась с колен и вдруг увидела своё отражение в замороженном оконном стекле. Да уж, тот ещё видок. Косметика растеклась по лицу, весь дневной труд Нарциссы пошел насмарку, глаза опухли, волосы торчат. Роксана шмыгнула носом и вытерла со щеки черную полоску. Получилось ещё страшнее. Она внимательнее погляделась на себя в зеркало, а затем резким движением смазала влажную тушь с обоих глаз сразу, так что по лицу протянулась жирная черная полоса... А потом на неё вдруг что-то нахлынуло и она принялась яростно и целенаправленно размазывать оставшуюся тушь, помаду, тени, пудру и с каждым движением радостный бунт в её душе горел всё сильнее, согревая покрытое кровавым льдом нутро. Они, видимо, думают, что она уже сложила лапки? Ну уж нет! Хрен вам на весь гобелен! Захотели хорошенькую невесту господа Нотты?! Так получите, теперь вы будете краснеть и умирать от стыда, но наденете мне на шею этот чертов ошейник! И будете улыбаться и радоваться, будете, мать вашу, гордиться, что породнились с Малфоями! Да, да, да! Покончив размазывать косметику, Роксана взлохматила волосы, уничтожив работу Нарциссы, сорвала рукав – паутину тонкого черного кружева и только собралась порвать подол платья, как вдруг услышала стук в дверь и подскочила. – Роксана! Ты здесь? Я могу войти? – Нарцисса провернула ручку, но деликатно не стала прокладывать себе путь чарами. – Нет! – Роксана испугалась, услышав, как непривычно высоко звучит её голос. – С тобой всё хорошо? – подозрительно осведомилась Нарцисса из-за двери. – Да, всё нормально! Мне...мне просто нужна минута! Видимо Нарцисса поверила – в коридоре раздались удаляющиеся шаги. Роксана глубоко вздохнула, ещё разок посмотрелась в зеркальное стекло, чтобы убедиться, что выглядит достаточно безобразно, но не успела порадоваться предстоящему скандалу, как вдруг поняла: Боже, как это всё бессмысленно. Как бы она не выглядела, её все равно заставят целоваться с Катоном. Облизывать его мерзкие блестящие губы, пахнущие пирожным кремом, терпеть его потные ладони и зубы, и нос, и уши, и потом ещё раздвинуть перед ним ноги, и... О, Мерлин! А потом принести ему Обет. Обречь себя на пожизненное заключение! И терпеть, терпеть, терпеть, каждый день, каждый час, и не только его, но и всех этих тупых, ограниченных людей, живущих, дышащих пылью своего великолепного прошлого. Они и её утопят в этой пыли. Они никогда не сдадутся. Они сделают всё, чтобы Роксана сдохла и вместо неё осталась только Малфой, послушная, тупая оболочка... Это замкнутый круг. Исхода нет. Она может бунтовать сколько угодно. Они никогда не пойдут ей навстречу – и это истина. Они скорее убьют её... Роксана завороженно тронула заснеженный подоконник. – Роксана! – противно резанул из-за двери голос Эдвин. – Роксана, ты здесь?! Роксана, немедленно открой дверь! – вдруг совсем громко закричала мама. – Ты слышишь меня? Что ты там делаешь?! Роксана! – Идите к черту! – неожиданно для самой себя завизжала Роксана. – Я ТУДА НЕ ВЕРНУСЬ, СЛЫШИТЕ?! НИ ЗА ЧТО НЕ ВЕРНУСЬ! – Вот значит как! Во имя Мерлина, я вытащу эту паршивку оттуда, даже если мне придется разнести весь дом!!! Стой здесь, Нарцисса, я оставила внизу свою палочку. Ну сейчас я ей покажу... Конец фразы Роксана не услышала, потому что Эдвин отошла от двери – снова в коридоре зазвучали шаги, быстрые и взволнованные, причудливо мешающиеся со звуками веселого джаза в гостиной. Роксана бросилась прочь от окна и попыталась подтащить к двери одну из передвижных вешалок. Стойка с шубами оказалась неподъемной, но Роксана все равно навалилась на неё и уже почти подтащила к двери, как вдруг за спиной громко хлопнула оконная рама. Роксана порывисто оглянулась, решив, что это ветер...и застыла, не веря своим глазам.
* * *
Сириус перекинул ногу через подоконник, спрыгнул в комнату и выпрямился, не сводя с Роксаны пристального взгляда. Несколько долгих секунд в комнате звенела тишина. А затем... Щеки Роксаны плеснуло румянцем. Глаза заблестели. Грудь в узком лифе вздымалась всё чаще и чаще, а потом Роксана судорожно выдохнула, согнулась, раз, другой, словно её резко затошнило, издала жалобное сдавленное рычание и бросилась к Сириусу. Он стремительно шагнул навстречу и Роксана с такой силой влетела в его объятия, что чуть не сшибла его с ног. – Пожалуйста, забери меня! – прорыдала она, комкая его куртку и зарываясь носом в шею. Обняв её в ответ, Сириус вдруг почувствовал, как внутри что-то щелкнуло и встало на место. Потерявшаяся деталь. – Прошу тебя, Сириус, забери меня отсюда! Куда угодно, как угодно, прошу-у, забери-и-и-и! – А зачем ещё я по-твоему приехал? – усмехнулся он и вдруг некстати подумал о том, что они впервые за всё это время по-настоящему обнимаются. Да, они много раз сплетались в минуты близости, шли в обнимку по школьному коридору, или Хогсмиду, но никогда не обнимались вот так, просто. Это было... здорово. – Собирай вещи, детка. Мы немедленно сваливаем отсюда ко всем чертям. – Ты был прав, Блэк! – захлебывалась она, кажется, совершенно его не слушая. – Они отняли у меня палочку, посадили меня под замок! Они сожгли м-мои вещи, они убили Патрика! Я их ненавижу, ненавижу, ненавижу-у! Сириус обхватил её лицо ладонями и нашел соленые губы. Роксана издала сдавленный всхлип и тут же яростно вцепилась в него в ответ. Сириус выпустил её шею, жадно обхватил руками тонкое тельце, прижимая как можно крепче к себе, как вдруг из коридора послышалось: – ... обычное дело, она просто волнуется, как и любая невеста! – Мама! – в ужасе выпалила Роксана, отлипая от Сириуса и оглядываясь на дверь. – Прячься, быстро! – Черта с два! – всё ещё задыхаясь и слегка уплывая, Сириус выхватил палочку и направил на дверь. Дверь всосалась в стену с противным звуком. – Что ты... – Это их задержит, – Сириус бросился к вешалкам с шубами и принялся срывать одну за другой, в поисках такой, которая смогла бы выдержать жуткий мороз и ветер. В коридоре что-то кричали, в дверь колотили, а ему, как назло попадались только меховые накидки и манто. – Что ты делаешь?! – Роксана отскочила, когда он в сердцах перевернул вешалку и металл запел и завопил по полу. – Спасаю наши шкуры! – Сириус стряхнул с себя нагретую кожаную куртку, выпростал рукава из рукавов и швырнул свою куртку Роксане, а сам бросился к следующей вешалке, на которой чинно темнели пальто гостей-мужчин. – Как мы выберемся? – Роксана уже всунула руки в рукава – они были велики ей размера на четыре. – По воздуху, а как ещё? – Сириус сдернул с вешалки длинное и черное пальто, с меткой О.К.Б. – Найди себе обувь, быстро! – Она заперла дверь! Алохомора! Алохомора! – Скорее! – поторопил её Сириус, влезая на подоконник, Роксана, прыгая на одной ноге, всунула другую в сапог (обувь нашлась в одной из коробок под вешалками), а затем попыталась так же как Сириус влезть на подоконник, но подол платья был слишком узким. Не прибегая к помощи магии, Сириус разорвал его до середины, а потом вдруг обхватил Роксану ладонью за шею и заставил посмотреть на себя. Ветер бросил ему волосы на лицо. – Запоминай. Заклинание называется Aresto momentum, – дверь пытались вскрыть, колотили в неё, Эдвин что-то кричала. Роксана не видела и не слышала ничего, кроме Сириуса. – Я прыгну первым, а ты меня поймаешь. Потом бросишь мне палочку и я поймаю тебя. Поняла? Без лишних слов, Роксана выхватила у него палочку. – Ломайте двери! – Не промахнись! – Сириус чмокнул у неё перед носом и оттолкнулся от подоконника. Роксана, нервы которой были натянуты как струны, тут же взмахнула непривычно прямой и жесткой палочкой. Порыв ветра подхватил летящую вниз фигуру, полы длинного черного плаща хлопнули, точно крылья, целый миг Роксана была уверена, что ошиблась, но вот падение замедлилось и Блэк мягко приземлился в снег. Прошептав «Люмос!», Роксана швырнула палочку вниз. Сириус бросился за ней, Роксана полезла на подоконник, чертыхаясь и отдирая платье от фигурных мраморных розочек на раме, но тут многострадальная дверь наконец поддалась и в комнату влетела разъяренная Эдвин, за ней по пятам – Кларисса Нотт, Катон, Люциус, ещё какие-то люди... – НЕ СМЕЙ! – завизжала мать. Уже приготовившись прыгать, Роксана всё же оглянулась. Зубы оскалены, кулаки сжаты. Глаза отливают хищным янтарным цветом. Любящая, заботливая мать. Последний взгляд – на брата, белого как полотно и Роксана прыгнула, оставив позади яростный вопль матери, крики гостей и весь этот отвратительный дом... Падение было похоже на прыжок на канате – все подхватывается, ветер бьет в лицо, безотчетный ужас, а затем что-то резко дергает вверх, все снова подхватывается и под конец – обидный шлепок в снег. – Бежим, бежим, бежим! – закричал Сириус, хватая её в охапку и поднимая – в следующий же миг в то место, куда упала Роксана, ударило заклинание, подняв фонтан снега и грязи. Тут же высоко в небе раздался оглушительный хлопок – ночь радостно хохотала фейерверками. Потому что эльфам было приказано дать залп ровно в полночь, в честь помолвки наследника Ноттов. И они ещё не знали, что наследник остался без невесты. Так или иначе, небо рвалось на части, снег плевался в это небо, кто-то что-то кричал, Эдвин Малфой хлестала палочкой, но две небольшие фигурки, целые и невредимые. Бежали и захлебывались смехом, так, как это могут только семнадцатилетние... Отлетев на безопасное расстояние, Сириус посадил мотоцикл в каком-то лесу. Неукротимый нервный смех всё ещё распирал грудь. Заглушив мотор, Сириус обернулся к Роксане. – Ты как? Порядок? – он сам не мог понять, чему они до сих пор смеются. – Х-холодно... – процокотела она, выдыхая клочки рваного смеха. Немного успокоившись, Сириус протянул руку и убрал с её лица прядку... Глаза Роксаны горели, лицо разрумянилось от холода. Желание опустилось на Сириуса тихо и сокрушительно, точно лавина. Он даже не понял, в какой момент они набросились друг на друга: Роксана прерывисто вздохнула, а уже через секунду они целовались, жадно тиская и сминая друг друга. Руки Сириуса лихорадочно спустили с Роксаны белье и в следующий миг он уже был в ней, без прелюдий и игр. Хриплые, отчаянные вскрики. Первобытный танец на холодном, неустойчивом мотоцикле. Черт возьми... Ни на одной постели Сириусу ещё не было так хорошо...
* * *
Через час после того, как они вылетели из леса, бензин пошел на убыль. Надо было срочно снижаться. Сириус приземлился прямо посреди какой-то диковинной торговой площади. Ну как, приземлился...мотоцикл с ревом влетел на площадь и лихо пронесся вдоль рядов, распугивая людей и внося разруху. А когда мотор окончательно заглох и ребята огляделись, увидели, что опустевший бак занес их прямиком на знаменитую Ярмарку Фей, ради товаров которой многие волшебники ехали с других концов страны. Эта ярмарка напоминала очень маленький и тесный передвижной цирк, вылинявший, скрипучий и старый, но всё ещё бодрый и полный жизни. Тут можно было встретить ведьм-домохозяек, безработных эльфов, гоблинов, простых людей и уважаемых алхимиков. Деревья, между которыми теснились фургончики торговцев, кто-то украсил бумажными фонариками и гирляндами. Всюду горели костры, лампадки и керосиновые фонари, во воздуху привольно носились стаи пикси фей-светляков, которых тут же можно было найти на каком-нибудь прилавке в банке, для красоты, или засахаренными. Каких только фургончиков здесь не было! Кузнечные мастерские гоблинов, брякающие и звякающие, выпечка и вино безработных эльфов, аптечные товары, маленький бестиарий с настоящей мантикорой, единорогом и гарпиями. Особое внимание привлекала пышная клумба на колесах, цветущая и благоухающая, несмотря на холод – фургончик нимфы Мары. На прилавке стояли баночки с алмазной пылью и густым пахучим медом, аккуратными стопочками лежали брикетики пчелиного воска, мерцали флаконы с пыльцой. Широкое окошко было увешано пучками лаванды, валерианы, перечной мяты и аконита, а также целыми связками сверкающих волос единорога и перьев феникса. Снег вокруг фургончика растаял – из земли прямо на глазах лезла колючая весенняя трава и пробивались цветы. Миловидная нимфа Мара в венке из полевых цветов и осенних листьев, шумно ругалась с аптекарем, своим главным конкурентом, который посмел подкатить свой фургончик слишком близко к ней и и теперь переманивал покупателей. В самом центре ярмарки расположилась сцена – подгнившая, покосившаяся и старая, с заплатанными старыми кулисами из алого бархата, грязными фонариками и выцветшими афишами. На скрипучих досках этой сцены волшебники устраивали дуэли, а иноземные укротители демонстрировали чудеса дрессировки, заставляя мантикор стоять на задних ногах. На небольшом отдалении от шума и криков расположился живописный табор. Цыганские фургончики вампиров, расписанные яркими красками, увешанные коврами, фонариками и беззаботно выставленными напоказ предметами быта, сгрудились в непроницаемой тени елей, словно маленькое государство. Здесь кипела своя, особенная жизнь. Вампиры в цветастых платках и шалях поверх белоснежных кружевных блуз и роскошных платьев, сидели на коврах, в снегу, пили домашнее вино, курили волшебные травы, смеялись и играли на самых разных музыкальных инструментах, причудливо смешивая восточные флейты с игрой на гитаре. Пока Сириус договаривался с главой табора насчет ночлега и бензина, Роксана боком сидела на неподвижном мотоцикле, поджав ноги, и мелкими глотками прихлебывала огневиски, закутавшись в необъятную кожаную куртку. «Вот и всё», отстранено думала она, невидяще глядя на кипящую вокруг жизнь. «Прежняя жизнь закончилась. Больше у меня ничего нет. Нет дома. Нет семьи. Нет палочки. Нет даже одежды, только это драное платье и пара побрякушек, которые я, получается, украла. Вот и всё, что осталось от Роксаны Эдвин Малфой». Она сделала ещё глоток и взглянула на Сириуса. Он все ещё беседовал с вампирским бароном, тучным мужчиной в алой мантии, кружевной блузе и полосатом платке, концы которого по-королевским лежали на унизанных кольцами руках. Словно почувствовав её взгляд, Блэк оглянулся и подмигнул. Быстро, сурово, без тени улыбки, как раз в тот момент, когда мимо него пробежала стайка смеющихся детишек. А на Роксану вдруг накатила волна такой пронзительной нежности, что горло сдавил спазм. Он забрал её из дома, лишил семьи и будущего. Но сейчас, когда она сидела на его заглохшем мотоцикле, в тонком рваном платье и с бутылкой огневиски в руке, любила Блэка так, что становилось страшно. Именно он всегда оказывался рядом, когда жизнь толкала её в пропасть. Именно он хватал её, грубо, бесцеремонно и заставлял жить. Это неправда, что у неё нет ничего. У неё есть Сириус. А у него – она. Двое никому ненужных изгнанников. Может быть это судьба, что они оказались сегодня здесь? Роксана вдруг подумала, как бы это было здорово остаться на этой ярмарке навсегда. Кочевать по миру, быть свободными и вечно юными, без денег, без положения... безо всяких обязательств. Разве это не есть самое большое счастье? – Хочешь узначь свою судьбу, кжасавица? Роксана вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стояла знойно-красивая вампирша не первой молодости, вся закутанная в теплые цветные шали. В ушах у неё сверкали золотые кольца, горячие черные кудри рассыпались по беззаботно выставленной напоказ груди, глаза цвета крепкого чая разглядывали Роксану так, словно она была особенно аппетитным куском горячего вишневого пирога. – Всего пажа капель кжови, милая моя, – вкрадчиво шепелявила вампирша, ненавязчиво подступая все ближе и ближе. Роксана поймала себя на том, что не может пошевелиться. – И я ужнаю о тебе всё: что было, что будет... Роксана попятилась и уже хотела было выкрикнуть "Проваливай!", но язык странно одеревенел и припал к нёбу, так что наружу вырвалось лишь бессвязное мычание. А в следующий миг веки налились сладкой сонной тяжестью, рука, сжимающая бутылку, ослабела... – Эй, Роуз, ну-ка оставь девочку в покое! Как будто кто-то щелкнул пальцами и наваждение пропало. Роксана успела только увидеть, как подол юбки неизвестной исчезает за фургончиком, как перед ней из ниоткуда появился Сириус и бесцеремонно похлопал её по щеке. – ...эй, слышишь меня? Как ты? Роксана сонно улыбнулась Сириусу, который был дивно хорош собой в этом черном пальто с высоким воротом и пролепетала: – Нр-льноо... – Я смотрю, тебе тут весело? – усмехнулся он, отобрав у неё бутылку, в которой стало на треть меньше янтарной жидкости. Роксана вместо ответа просто привалилась к Сириусу – голова кружилась так, будто она не ела несколько суток. Рука неприятно саднила – поднеся её к глазам, Роксана увидела две аккуратные круглые дырочки. – Успела-таки, – проворчал Сириус, оглядев укус. – Она укусила меня?! – возмущению Роксаны не было предела, но язык все ещё не слушался и прозвучало это скорее озадаченно, чем возмущенно. Она, конечно, слышала, что именно этим вампиры и живут – предсказание будущего по капле крови. Но не зря говорят, что этим только дай укусить – досуха высосут. Раньше это казалось забавнее. – Простите мою дочь, – виновато склонил голову плотный черноволосый вампир. На нем была не по месту пышная алая мантия, подвязанная цветастым шелковым платком вокруг груди и плеч. Под мантией белела ослепительная рубашка. Пальцы, шею и уши незнакомца украшало золото. Приглядевшись, Роксана. увидела клыки, мелькающие в черной бороде. – Обещаю, вас больше никто не пжобеспокоит, Фужгон ваш на всю ночь. Моя жена о вас пшозаботится. Он ушел, а вместо него пришла женщина, пышногрудая и статная, в разноцветном платье, меховой накидке, нескольких вязаных шалях и с длинной, карамельного цвета косой. За подол её юбки цеплялась целая свора маленьких детей, один из них сидел в специальной сумке на спине. В крепких натруженных руках женщины дымилась большая кружка. – Вот, милые, держите, – улыбнулась она, протягивая кружку Сириусу. Самый мелкий вампиреныш дернул мать за юбку и она тут же взяла его на руки. – Это ваш согжеет и не дашт заболечь. Вы, люди, такие хжупкие! Сириус улыбнулся ей так, как улыбался всем женщинам, а затем подозрительно принюхался к зелью. – Что это? – перепугалась Роксана, увидев, как брезгливо поморщился Сириус. – Это же не... – Бодропершовое зелье, милая, по моему решепту. Весь миж покупает его у наш. Но, если угодно, могу пжинести вам и кжови. Роксана затрясла головой и вампирша снова рассмеялась. – Если я вам пжонадоблюсь, пожовите. А пока отдыхайте. Добжо пжожаловать на Яжмажку Фшей. Едва с зельем было покончено, добрая вампирша по-имени Марта принесла Роксане чан горячей воды, а также еду и целый ворох чистой, теплой одежды. Пока Роксана мылась и переодевалась, выяснилось, что табор Марты прибыл сюда из Польши. Долгое время они кочевали по всей Европе, пока к ним однажды не явился странный человек со страшным, наполовину змеиным, наполовину человеческим, одновременно безобразным и прекрасным лицом, и не предложил встать на свою сторону. – Стжашный человек, – говорила Марта, наливая в чашку бульон. У неё был очень большой и комфортный фургон с множеством уютных подушек и ковров, ламп и сверкающих амулетов. Роксана за ширмой натягивала новую одежду, а вампирша-Розалин сидела рядом с матерью и фанатично перешивала под себя платье Роксаны. – Он пжедлагал нам делать стжашные вещи. Мы хоть и вампижи, но не делаем людям зла просто ради забавы. Мы жешили уехать. Яжмажка Фшей такое место, где никто не будет тебя искать и охотится. Ждесь можно бычь свободными. Роксана переоделась и вышла из-за ширмы. Теперь-то она чувсвовала себя уютнее. На ней был широченный и очень теплый свитер крупной вязки, простые голубые джинсы, великоватые, но вполне удобные и надежные зимние сапоги до колен. Рукава были слишком длинными и Роксана закатала их до локтя. Марта, которая в этот момент убирала воду, вдруг схватила Роксану за запястье. – Тебя кушал вампиж, девощка? – спросила она. Роксана немного поколебалась, но потом честно рассказала ей про Мирона. Почему-то эта женщина вызывала у неё доверие. Под конец истории Марта посмотрела на неё уже не с жалостью, как смотрела до сих пор, а с уважением. И изрекла очень важным голосом. – Мижон был славный юноша. Я знала его когда-то. Можешь не бояться гулячь по яжмажке, Рокшана. Больше тебя никто не пше-тжонет. И Роксана действительно пошла гулять. Точнее, отправилась на поиски Сириуса, который отправился на поиски бензина для мотоцикла. Уйти далеко он не мог, всю Яармарку можно было обойти минут за пятнадцать – и вскоре Роксана действительно нашла его в одном из фургончиков. Сириус стоял в небольшой кучке зевак и жадно наблюдал за тем, как какому-то невозмутимому узкоглазому волшебнику делают татуировку китайского Огненного Шара на спине. По мере того, как двигалась волшебная палочка художника, дракончик оживал, шевелился и разевал пасть, выпуская струи пламени. – Пойдем! – увидев Роксану, Сириус взял её за руку и потянул за собой. – Куда? – полюбопытствовала Роксана, хотя на самом деле, ей было безразлично. После того, что случилось сегодня, она была согласна идти за Сириусом куда угодно. Он привел её к небольшому фургончику, за прилавком которого возился тучный низенький волшебник, с бородой как у Санта-Клауса. Учитывая место, в котором они очутились, Роксана нисколько не удивилась бы, если бы он им и оказался, однако, вместо игрушек фургончик оказался забит узенькими длинными коробками. А поверх окошка тянулась кривая самодельная вывеска, на которой было написано всего одно слово: «Грегорович». – Ищете хорошую волшебную палочку, а? Вам как, подлиннее или потолще? – спросил продавец с сильным восточным акцентом и пренахально подмигнул Роксане. Сириус бросил на прилавок мешочек и мастер моментально перешел на любезный тон. – У меня только самые лучшие товары, – Грегорович покачал толстым как сосиска пальцем и полез под прилавок. Удивительно, как с такими ручищами он вообще ухитрялся делать палочки. Кряхтя, продавец вытащил несколько неряшливых пыльных коробочек и выложил на прилавок. – Давайте начнем с этих, – продавец довольно крякнул и погладил пушистую бороду. – Как вас зовут, мисс? – Роксана, – она переглянулась с Сириусом и решила не добавлять фамилию. Теперь у неё нет фамилии и нет семьи. – Превосходно, мисс Роксана! Прошу вас: осина, русалочья чешуя, десять и три четверти дюйма. Пробуйте! За полчаса Роксана перепробовала наверное два десятка палочек и под конец уже даже начала сердиться на Сириуса за то, что он привел её сюда и разбередил душевные раны. Видимо, ей не суждено найти для себя новую палочку – слишком уж хороша была старая. В итоге она так расстроилась, что решила выбрать любую – лишь бы только эти двое (Сириус и продавец) отстали от неё наконец. И тут – вот оно! Соприкоснувшись с очередным деревом, ладонь вдруг потеплела. Не глядя на продавца, Роксана рассекла воздух и повертела палочку в руках. Эта кардинально отличалась от предыдущей: светлая, испещренная узорами, безо всякой рукоятки. Очень похожа на палочку Сириуса, только более покладистая и спокойная. Роксана так увлеклась испытаниями новой палочки, что совсем забыла про торговца и опомнилась только когда зазвенели монеты в мешке Сириуса. Пока она развлекалась эти двое завели какой-то мудреный спор о палочках. – ...так говорил Джерейнт Олливандер, а он.... – Это глупое суеверие, – отрезал Сириус, выложив на прилавок деньги. – Идем, Роксана, – он взял Роксану под локоть, но она заупрямилась: – Стой. Нет. Забери это, – она сгребла с прилавка монеты, выхватив их прямо из-под носа у Грегоровича, и сунула Сириусу в руку. – Я сама заплачу! – Чего? – Сириус даже усмехнулся. – Мы договаривались об этом, Блэк. Я не твоя подружка, я в состоянии сама за себя заплатить! – Да? – насмешливо выгнул бровь Сириус. – Интересно, чем? Не заметил, чтобы ты прихватила сейф, когда мы сбегали! – Этим! – Роксана хлопнула по прилавку фамильной сережкой. Сириус вздернул бровь и уважительно улыбнулся, вскинув на Роксану взгляд. Лицо продавца попросту вытянулось. – Б-боюсь, мне придется продать свой фургон и ещё два соседних, чтобы отсчитать вам сдачу, мисс, – пролепетал он. – Лучше купите себе ещё два фургона, – посоветовала Роксана. – Или три. Они ушли. Оглянувшись, Роксана увидела, что продавец все ещё смотрит им вслед, высунувшись из своего фургона. – О каком суеверии он говорил? – спросила она, по пути накладывая пустяковые заклинания на все подряд. Нимфа заругалась, когда пирамидка баночек взлетела в воздух, вампир-торговец гиппогрифами схватился за голову, когда его любимцы выкрасились в разные цвета. – Ерунда, – отмахнулся Сириус. – Я даже не знаю, из чего она изготовлена и что у неё внутри. – Перо гиппогрифа, кипарис, тринадцать дюймов, – проворчал Сириус. Похоже, он все ещё был недоволен тем, что Роксана заплатила за себя сама. Она поймала его за руку. Остановила. Поцеловала, так крепко, что Блэк на секунду ошалел. – Не жалей, пожалуйста, что ты увез меня оттуда, – прошептала она. После поцелуя пар изо рта валил в два раза больше. – Я не собираюсь виснуть у тебя на шее. Не надо меня жалеть и платить за меня. Может я теперь и сама по себе, но я справлюсь! Всё будет как прежде, понимаешь? Это ничего не значит. Долгие несколько секунд Сириус просто смотрел на неё, словно что-то прикидывал в уме, и улыбался, немного снисходительно и насмешливо. А затем вдруг взял её за подбородок и легонько погладил синяк на её щеке большим пальцем. Роксана фыркнула. Сириус возобновил шаг и обнял её за шею, притягивая поближе. У фургона татуировщика он приостановился и вытянул голову, с любопытством заглядывая в окно. Роксана тоже встала. Великолепный огненный шар на спине азиата вовсю извивался и изрыгал языки нарисованного пламени. Сириус хмыкнул и чуть качнул головой. Он определенно хотел и себе что-то такое. Роксана внимательно посмотрела на него. – Мне нужна бумага, – заявила она и потянула Сириуса за рукав. – Ты тоже пригодишься. Идем! Через полчаса они вернулись в фургон. Сириус все время фыркал и сыпал насмешкой, но Роксана была непреклонна и отвечала на все его выпады ледяным молчанием. С таким же молчанием протянула листок с оттиском собачьей лапы волшебнику-художнику и уселась на кушетку. – Где вы хотите татуировку? – флегматично протянул художник – бородатый, длинноволосый волшебник-битник, чем-то отдаленно смахивающий на Джона Леннона. Роксана без капли стеснения задрала свитер, приспустила слева пояс джинс и ткнула себя пальцем в живот рядом с выпирающей косточкой. На этот раз фырканье Сириуса привлекло внимание даже апатичного колдуна. – Здесь. – Чем будете расплачиваться? – тем же тоном. Роксана уже было протянула ему кольцо, но тут вмешался Сириус. Золотой галеон рыбкой мелькнул в воздухе. – Тут за двоих, – он прислонился к стене фургончика и сложил на груди руки. – Я буду следующим. Сириус сидел на ступеньках фургона, курил, сосредоточенно выпуская в воздух дым, то изо рта, то из носа и заканчивал рисунок того, что хотел бы увидеть на себе, когда из двери, прихрамывая и потирая живот, вышла Роксана. Глаза её блестели, на щеках выступил румянец, губы были плотно сжаты – в общем, она прилагала все усилия, чтобы не расплакаться и держалась хорошо. – Следующий, – протянул унылый голос гения из недр фургона. Сириус быстро свернул листок и встал. – Не надо тебе мерзнуть тут, – деланно-небрежно бросил он, разминувшись с Роксаной и даже не притронувшись к ней. – Иди в наш фургон, у меня это надолго, я буду делать не одну. Роксану слегка задело такое его отношение. Она, черт возьми, отпечатала на своем теле его дурацкую лапу, а он даже взглянуть не пожелал. И плевать, что сейчас татуировка заклеена пластырем, все равно, обидно до чертиков! Напоследок Сириус окинул её всё тем же насмешливым, прохладным взглядом и скрылся в фургоне, а Роксана пошла в сторону табора, припадая на левую ногу. Свирепо взглянув на мотоцикл, охраняющий вход, она кое-как поднялась по ступеням. Открыла верхнюю часть двери, потом нижнюю, вошла внутрь и заперла дверь. Взмах чудесной новой палочкой и под потолком фургончика загорелся небольшой керосиновый фонарь, так что сразу стало светлее. Фургончик весь состоял из ковров и россыпи причудливых узорчатых подушек, вытертых, старых, но ужасно мягких и удобных на вид. В углу лежала пара теплых одеял, оставленная заботливыми руками Марты, а также – корзинка, в которой Роксана обнаружила свежий хлеб, сыр и термос с горячим бульоном. Оказывается, вампиры умеют готовить. После ужина, всё ещё злая и обиженная, Роксана улеглась спать. Зарывшись в подушки, подумала, что теперь назло Сириусу не будет спать и дождется его возвращения, как провалилась в сон. Ей снилось, что она снова на приеме в особняке Ноттов. Только её матерью во сне была не Эдвин, а Марта. Во сне Марта убеждала Роксану, что та может спокойно разгуливать по дому, но Роксана боялась встретить Сириуса, боялась, что он укусит её и заставит выйти за себя замуж. В конце-концов Марта вдруг обернулась Эдвин и сама укусила Роксану за живот, да так больно, что Роксана закричала и проснулась. Её одеяло было скомкано и отброшено в сторону. К животу прижималось что-то большое и теплое, а из темноты таращились большие светящие глаза. Роксана завопила, вскинулась, раскидывая подушки, но тут вдруг зажегся свет и на месте двух светящихся точек появилось лицо Сириуса. – Эй-эй, это я, успокойся! – закричал он и перехватил её руку с уже занесенной волшебной палочкой. – Это я. Роксана шумно выдохнула и уронила руку. – Что ты пытался сделать, извращенец? – пробормотала она, толкнув Сириуса в плечо. – Сверял, – серьезно сказал Сириус. – Чт... Роксана опустила взгляд – пластырь с её живота был сорван и отметина копии когтистой лапы ярко темнела на фоне белой, голубоватой в полумраке, кожи. – Хотел убедиться, что этот художник сделал всё правильно. Это ведь моя метка, – подобравшись к Роксане на четвереньках, Сириус нагнулся и чмокнул её тату. – Идеально. Окончательно проснувшись, Роксана села и потерла глаза. Сириус отодвинулся и Роксана увидела, что он весь перебинтован – вся грудь и левая рука. – Что ты сделал? – заволновалась она. – Хочешь посмотреть? – Сириус игриво потянул себя за бинты, но Роксана его остановила и сама взялась за узел. – Тебе никто не говорил, что ты иногда можешь быть редким засранцем, Блэк? – прошипела она. – Частенько, – небрежно бросил Сириус. Упершись ладонями в пол фургончика и откинув голову назад, он внимательно следил за тем, как Роксана снимает с него повязку. Роксана торопливо размотала небрежно повязанный бинт, один слой, другой, наконец бинты упали и Роксана уставилась на абсолютно чистую, перечеркнутую знакомыми шрамами грудь Сириуса. Блэк рассмеялся с хрипотцой. – На спине, Рокс. Он повернулся и на Роксану из темноты выскочил рисунок: черный, словно сотканный из мрака, не то пёс, не то демон взбирался по правой лопатке Сириуса и смотрел на Роксану так, словно намеревался броситься. Гибкое тело, лапы сильные, мускулистые, длинный лохматый хвост захлестывает плечо. Опасный и привлекательный зверь. Как и сам Сириус. Роксана провела по красной, немного воспаленной коже пальцем и Сириус зашипел. – Тебе... идет, – пробормотала она, не понимая, почему штрихи длинной шерсти на плече Блэка так сильно будоражат кровь. – А вторая? – Роксана тронула было бинты на руке, но Сириус почему-то воспротивился. – Эту посмотрим позже, – туманно ответил он, придвигаясь ближе. Роксана хотела было запротестовать, но тут заметила, каким голодным взглядом смотрит на неё Сириус и подумала: это действительно может подождать до утра. В конце-концов. Пять дней – это слишком долго. После они лежали рядом, уставшие и насытившиеся. Блэк казался совершенно вымотанным и в то же время абсолютно счастливым. На лице юноши расписалась тяжелая, приятная сонливость, даже дымок его сигареты тянулся особенно лениво, даже волосы, упавшие на лицо, казались довольными... Очень долго они просто лежали и наблюдали друг за другом, безо всяких слов, потому что сейчас они были не нужны. Пальцы Роксаны касались его бровей, носа, губ... – Мир рушится ко всем чертям, – прошептала она, скользя ноготками по его щеке. Сириус помолчал немного, пытаясь понять, что именно она имеет в виду: войну, которая, словно невидимый отравленный газ висела в воздухе, семью, которая от неё отреклась, или то, что они здесь, вдвоем, оторваны от всего мира. – Тебе страшно? – его голос прозвучал как-то необычно-тихо в приглушенном свете лампы и окружении цветастых подушек. – Нет. – Тогда в чем дело? Роксана подложила руку под голову. – Я не знаю. Я как будто левитирую и не знаю, приземлюсь ли обратно. Что будет дальше, Сириус? Сириус хмыкнул, глядя на неё снизу-вверх. – Дальше – не знаю. Честно говоря, мне плевать, что будет дальше, – он перевернулся на спину, закидывая руки за голову. – Но зато я знаю, что сейчас у нас полный бак бензина. А завтра в нашем распоряжении весь этот долбанный свет. И никто не в состоянии запретить нам даже сейчас выйти отсюда и полететь, куда нам захочется... Его слова проникали в Роксану одно за другим, точно живительный эликсир. – Понимаешь? В этом и есть свобода, Рокс. Это не левитация. Это полет.
* * *
В лесу было тихо. Так тихо и светло, как только может быть днем в снегопад. Крупные хлопья снега безмолвно опускались на пушистые еловые лапы, тихо возились в своих норках белки. Лес провожал Лили взглядом, пока она шла вслед за Джеймсом, но взгляд его был не пугающим, а спокойным и ласковым. Они шли довольно долго, после того, как Ночной рыцарь привез их сюда, но вот наконец Джеймс оглянулся, с загадочным видом поднес к губам палец и отвел вверх ветви елей, пропуская Лили вперед. Посреди крошечной, укутанной снегом полянки стояла деревянная калитка. Простая, ничем не примечательная калитка, потертая, засыпанная снегом, с блестящей круглой ручкой на боку. Рядом с ней возвышался старинный уличный фонарь. Керосиновый огонек подрагивал в стеклянной лампе и его теплый уютный свет делал полянку поистине сказочной. Лили подошла к нему, но тронуть не решилась – было в этом фонаре что-то удивительно знакомое – как будто она когда-то уже видела его, видела на этой самой полянке. Только вот непонятно, откуда он взялся здесь, в самом сердце леса, и кто его зажег... – Ну? – Джеймс обошел калитку по кругу, бросая на Лили пытливый и вместе с тем интригующий взгляд. Уши его красной охотничьей шапки были завернуты вверх и собирали снег. – Что скажешь? – Это красивое место, – Лили обвела взглядом деревья, обняла спящего за пазухой котенка. – Но я думала, что мы едем домой, а не на...пикник, – она поежилась, втянув голову в теплый белый шарф. – Серьезно, далеко нам ещё? Сначала поезд, потом этот «Ночной рыцарь». Я правда очень устала. – Лили, мы уже приехали, – загадочно улыбнулся Джеймс и любовно провел ладонью по калитке. Пауза. Лили почувствовала, как в умиротворенную душу тоненькой горячей струйкой скользнуло раздражение. – Ты. Привез меня в лес. Через полстраны. Чтобы показать старую калитку? – прошипела она. – Ну никакого почтения, – сочувственно вздохнул Джеймс, обращаясь к калитке, а затем внезапно обежал её и обхватил Лили за плечи. – Это не просто старая калитка, Лили! Если хочешь узнать, в чем её секрет... войди в неё. – Джеймс... – Я серьезно. – Зачем? Это же глупо. Это просто калитка, тут даже забора нет и... она никуда не ведет! Джеймс прямо подскочил. – Глупо?! Конечно это глупо! – по-прежнему обнимая Лили за плечи одной рукой, он уперся другой в калитку. – Ну-ка скажите мне, мисс Эванс, как работают маглоотталкивающие чары? – Оказавшись в зачарованном месте, магл вспоминает о каком-то неотложном деле и уходит, – автоматически проговорила Лили. – Двадцать очков, мисс Эванс! – Лили засопела. – Именно так и поступают маглы, когда забредают в этот лес. Они видят старую калитку и просто уходят, потому что считают, что это очень глупо – открыть её и пройти внутрь. В тот момент, когда они думают, что это глупо как раз срабатывают чары. Но настоящий волшебник... – тут Джеймс легонько толкнул калитку и она открылась с неожиданно приятным мягким скрипом. – Никогда не откажет себе в удовольствии сделать глупость. С этими словами Джеймс широкими шагами прошел в калитку. – Ну же, Лили, давай! – подбодрил он, игнорируя скептическую улыбку девушки. – Сделай глупость! Лили вздохнула и смиренно проделала тоже самое, как можно громче наступая на скрипучий снег. – Ну? – она раскинула руки, оказавшись перед Джеймсом. – Что теперь? Что-то изменилось? – Да, – молвил он, заговорщически сверкая глазами, а затем вдруг мягко накрыл её глаза ладонями. – Слушай, – прошептал он ей на ухо. Лили прислушалась, хотя это было трудно – прислушиваться к чему-то, когда Джеймс вот так прижимается сзади. Но всё же она попыталась. Сначала не слышала ничего, кроме дыхания Джеймса у себя над ухом... а затем в этот всеобъемлющий звук вдруг тихонечко просочился другой: едва слышный, отдаленный звук трамвайного колокольчика. – Что это? – Лили удивленно оглянулась, убирая с глаз теплые ладони. Джеймс усмехнулся и взглядом указал на что-то в снегу рядом с ними. Лили посмотрела туда же... и ахнула. Мимо того места, где стояли они с Джеймсом, тянулись рельсы. Самые что ни на есть настоящие, узенькие железные рельсы! Снег успел припорошить их, как будто они лежали здесь все это время, хотя Лили была абсолютно уверена, что ещё пару секунд их здесь и в помине не было. Игнорируя смешки Джеймса, она подбежала к калитке, распахнула её, вбежала обратно в мир маглов, обежала калитку... рельсов и след простыл! Под ещё более веселый смех, она бегом вернулась назад, через калитку и рельсы проступили прямо из снега, так, будто ветер сдул с них сугроб и их стало видно. Мало того – из глубины леса снова донеслось таинственное треньканье. Только теперь оно звучало гораздо ближе и становилось громче с каждой секундой. Лили оглянулась на звук и увидела его. Волшебный трамвай. Допотопный, такой, какие путешествовали по стране разве что в прошлом веке, из красного дерева и золота, с двумя горящими фонарями на скобах. Неторопливо выбираясь из лесу, он властно раздвигал пушистые заснеженные ветви и оглашал сонную тишину негромким призывным гудком. – Пойдем! – Джеймс подхватил очарованную Лили под локоть. – Он проходит этот лес только один раз, следующего придется ждать до завтра! Лили спохватилась и побежала за Джеймсом, придерживая котенка. Догнав трамвайчик, Джеймс ухватился за сверкающий железный поручень у двери и забросил внутрь свой рюкзак. – Давай, Лили! – крикнул он, протягивая руку. – Прыгай!..
...1971 год... Первый курс. Внутренний двор школы чародейства и колдовства Хогвартс
– Давай, Лили! Прыгай! – звенит голос очаровательной белокурой девочки. Марлин Маккиннон – её одноклассница. Лили познакомились с ней на заклинаниях, когда они обе отказались дать списать симпатичному Сириусу Блэку. Снег уже прекратился и, хотя всю школу здорово замело, девочки все же находят во внутреннем дворе чистое местечко, где можно было нарисовать классики. Рядом топчется пухленькая розовощекая Алиса Вуд в огромном пальто и волнуется, что преподаватели накажут их за рисование на школьном полу. Лили бросает камешек на дорожку квадратов, но прыжку все равно не суждено случиться. Беспорядочные крики мальчишек, которые минут десять назад затеяли неподалеку бой снежками, становятся уж слишком громкими и резкими. Такие звуки издает только свора сцепившихся собак. Там явно творится что-то нехорошее. Лили прикрывается узорчатой варежкой, следя за тем, как группка мальчишек толкает друг к другу щуплую темную фигурку. С каждым толчком смех и крики растут... – Куда ты, Лили? – кричит Марлин, когда Лили, не говоря ни слова, направляется прямо к лающей «своре». – Эй, оставьте его в покое, вы! На крик первокурсницы никто не обращает внимания – старшие курсы посмеиваются, наблюдая за тем, как мальчишки с первого забрасывают снежками неуклюжего слабого слизеринца, валяют его в снегу и подначивают, толкая друг к дружке, словно куклу. Слизеринец, чахлый и неряшливый, только успевает отплевываться, морщиться и кричать – но вырваться из круга рук и твердых снежков нет никакой возможности. Когда Лили подбегает, Северус вдруг оступается и врезается в одного из мальчиков – того самого Сириуса, который приставал к Лили и Марлин на уроке. Лили он сразу показался неприятным и злобным – прямо как кусачий щенок, которого слишком часто били газетой. С радостной злостью мальчишка толкает Северуса обратно в центр, как раз чтобы и его друг, противный очкастый мальчишка, имя которого Лили все время забывала, швырнул в «жертву» особенно крупный снежок. – Прекратите, сейчас же! – надрывается Лили, но её голоса не слышно за криками и смехом. Северус пытается сопротивляться, но это безуспешно, очкарик с удивительной скоростью лепит новые снаряды, у Северуса распухли щеки и нос, Блэк хохочет неожиданно сипло для своих одиннадцати, рыжие близнецы хватают Снейпа под руки, когда тот пытается вырваться и просто швыряют в сугроб. В конце-концов Лили не выдерживает и бросается к Северусу, чтобы остановить это безумие. – Я сказала оставь... Снежок, пущенный Джеймсом Поттером, бьет её прямо по лицу. Публика ахает, кто-то смеется, но все звуки почти сразу же стихают и тогда все смотрят на сжавшуюся фигурку в черной мантии на фоне ослепительно-белого снега. Лили стоит, не двигаясь, поджав плечи и прижав ладони к лицу. Всё застывает, включая и Джеймса, который так и замер с нелепо занесенной рукой. Шапка съехала набок, пар часто вырывается изо рта, на лице – ошеломление пополам с испугом. Эта рыжая хоть и вредина (не дала списать), но вроде ничего. Будет обидно, если... Но вот Лили медленно опускает руки, не поднимая головы и видно, как снег осыпается с её красных, круглых, но твердых, точно наливные яблочки, щек. Потом ресницы её коротко вздрагивают, губы поджимаются и на Джеймса взглядывают влажные, ошеломительно-зеленые глаза. «Сейчас заревет и побежит жаловаться» – в ужасе думает мальчик, но даже этот страх как-то меркнет на фоне того, какая Лили Эванс, оказывается... симпатичная. А дальше происходит нечто, определившее потом всю судьбу мальчика по имени Джеймс Поттер. Вместо того, чтобы заплакать Лили Эванс вдумчиво смотрит на него, прищурив свои необыкновенно-зеленые глаза, а затем вдруг с удивительной скоростью хватает снежок и метко швыряет в Джеймса. И попадает прямо по носу. Нет, надо отдать Джеймсу должное, в последний момент он всё же вскинул руки, но боль от поражения девчонке всё равно наносит ему ужасный, непоправимый удар. Тем более, что потом Эванс демонстративно счищает с себя остатки снега, презрительно смотрит на поверженного противника и помогает подняться зареванному Сопливусу. – Идем, Северус, – высокомерно говорит она. – Мы идем в больничное крыло, у тебя разбита губа. – Совсем спятила, Эванс! – кричит ей вслед разгневанный, униженный Джеймс, пока Сириус пытается за шкирку поднять его из сугроба, куда он свалился, не удержав равновесие. – Ты мне нос разбила! Но Лили не оборачивается. Она идет, крепко держа Северуса Снейпа под руку. Щеки её горят, а глаза пылают. Джеймс Поттер. Вот как его зовут. Джеймс. Какое идиотское имя. Джеймс помог ей вскочить на ступеньку, но сам внезапно отстал от трамвая и пропал из поля зрения. Лили в ужасе бросилась к выходу, но тут рука Джеймса схватилась за сверкающий поручень, а затем и сам Поттер легко вскочил на ступени, чуть не сбив Лили с ног. В последний момент девушка охнула и отскочила чтобы не столкнуться с ним носами. – Испугалась, да, Эванс? – Нисколечко, – дрожащим голосом проговорила Лили, дождалась, пока Джеймс поднимется, а затем порывисто обняла его за шею. Он рассмеялся. – Добрый вечер, Джеймс! – щелкая кнопочками переносной кассы, к ним подошел машинист. Широкое морщинистое лицо наполовину скрывали пышные седые усы и насупленные брови, из-под которых нет-нет, да и поблескивали внимательные глаза-щелочки. В первую секунду он показался Лили не настоящим, как и весь этот трамвайчик, но потом она пришла в ужас: если он настоящий, кто же в этот самый момент управляет настоящим трамваем?! – Здорово, Фарбер! – Джеймса, похоже, эти вопросы ни капли не волновали. – Как жизнь? – встряхнув ладонь волшебника, он полез в карман за деньгами. – Давненько тебя не было видно, Джейми. Домой едете, а? – веселый карий глаз игриво блеснул из-под кустистой брови и подмигнул Лили. – Домой, Фарб, – Джеймс сунул ему в руку пару сиклей. – Слышал, что в Министерстве творится? Теперь можем путешествовать только так, – он вскинул рюкзак на плечо и обнял Лили за талию, подталкивая к двери. – Слыха-ал, Джимми, а то как же, – аппарат у машиниста на груди задорно клацнул и выплюнул билетики. В этот же момент трамвай ощутимо качнуло в сторону, но ни машинист, ни Джеймс, не обратили внимания, а Лили в панике вцепилась в его куртку, чуть не оторвав карман. – Теперь-то про нас все вспомнили, доходы за день больше, чем за месяц! Ну что ж, устраивайтесь поудобнее, молодые люди, мы идем в горы! – голос машиниста прозвучал так радостно, словно они были ледоколом, который наконец-то пробил себе путь в море. Взмахнув рукой, он пошел обратно к своей будке. – Что? – Лили схватилась за Джеймса, когда трамвай опять пьяно покачнулся. – Он сказал в горы? – Именно так! – Джеймс усмехнулся и распахнул перед ней дверцу, ведущую в вагон. – А ты боишься?
...1973 год... Второй курс. Гремучая Ива.
Под радостный вопль и улюлюканье, Джеймс Поттер первым добегает до ствола Ивы и хлопает по нему ладонью. Есть! Он победил! Оппонент, Сириус Блэк, приотстал, отброшенный назад свирепой ветвью. Джеймс оглядывается и победно вскидывает кулак, но тут Ива цепляет его за лодыжку и отшвыривает прямо к толпе, скандирующей «Поттер Поттер, Поттер!» Поттер валится в траву, а уже через секунду на него обрушивается Блэк. Мальчишки охают, кряхтят, хохочут, глядя на свои лица, поцарапанные и грязные. Толпа радуется и всем весело, но тут, как обычно, звучит чрезмерно-взрослое: – Очень разумно. Джеймс оглядывается. Волосы Эванс убраны со лба клетчатым ободком, веснушчатый нос и глаза, книжки, прижатые к груди, наличие которой в последнее время почему-то странно беспокоило Джеймса, аккуратненькая форма. Вокруг, как всегда, стайка подружек. Пай-девочки идут на урок. – Одного наказания, очевидно, было мало, – сообщает она Алисе Вуд и та согласно поджимает губы. Эти двое вечно друг друга поддерживают. Марлин хихикает и накручивает светлый локон на палец. – А тебе какое дело? – кричит Джеймс, лежа на траве и опираясь на согнутые локти. Вставать он не решается – Эванс за лето подросла и теперь стала на добрых два дюйма выше него. Это ужасно задевало его самолюбие. – Ты за меня переживаешь? Лили фыркает. – Мне на тебя наплевать. А вот на факультет – нет. Кажется, профессор Макгонагалл ясно дала понять, что если ещё раз увидит вас здесь... – Ты просто боишься, – Джеймс поднимается с земли, одаривая внезапно покрасневшую Эванс долгим насмешливым взглядом. Внимание толпы подпитывает его. – Да, ты боишься. Ты всего боишься, Эванс! – продолжает наступать он, испытывая непонятный, но захватывающий азарт. – Как ты вообще оказалась в Гриффиндоре, ума не приложу! – Я боюсь? – тихо произносит Лили, сужая глаза. – Я? – Ты, – с удовольствием прищелкивает Джеймс. Эванс делает глубокий, возмущенный вдох, а затем вдруг сует Джеймсу свои книжки и выхватывает палочку. Публика, следящая за перебранкой, оживает, девчонки пытаются отговорить Лили, но она отмахивается и решительным шагом направляется к Иве. – Лили, не надо! – взвизгивает Алиса, видя, как Ива замахивается. Заметив опасность, Эванс останавливается, вскидывает палочку и кричит: – Иммобилус! Ветви испуганно поджимаются и вытягиваются вверх. В абсолютной тишине маленькая тоненькая фигурка подходит к стволу и касается ладонью шершавой коры. – Вот! – не убирая руки, она оборачивается к раздосадованному Джеймсу. – Совсем неплохо иметь в голове мозги, а не бладжер, Поттер. Ты бы тоже так смог, если бы иногда брал в руки учебники, а не только свою метлу. – Учебники, да? Эти, что ли? – невинным голосом спрашивает Джеймс и демонстративно разжимает руки. Аккуратные книжки Эванс, в обложках и с цветными закладками, летят в грязь. Кто-то смеется, Лили, вспыхивая, бросается к нему, но, видимо ногти её в этот момент соскребают с коры какие-то микрочастицы, потому что Ива вдруг оживает и взвивается, точно раненая лошадь. Полянка лопается от воплей, все бросаются врассыпную. Крик девочки, захваченной ветками, точно лезвие режет воздух. Ученики бегут кто-куда и только Джеймс, наступая на книжки, бежит в обратную сторону – прямо в гущу ветвей. Схватив исцарапанную перепуганную Лили в охапку, он кое-как вытаскивает её из-под Ивы, закрывая собой, но напоследок буйное дерево делает поистине королевский теннисный выпад и дети отлетают на пару метров от земли, чтобы потом кучей повалиться в траву. Так же быстро, как рассыпались, студенты снова заполняют полянку и окружают приникших друг к другу, перепуганных детей. Крепко держась друг за друга, мальчик и девочка задыхаются и смотрят на Иву, так, словно ждут добавки. Но как только нарушители пропадают из опасной зоны, Ива моментально успокаивается и ветви её шевелятся вновь тихо и спокойно. Всё ещё тяжело дыша, они отворачиваются от дерева и наконец-то смотрят друг на друга. Карие глаза встречаются с зелеными. В последних – испуг и ошеломление, но все ошеломление мира не идет ни в какое в сравнение с тем, которое настигло тринадцатилетнего Джеймса Поттера в тот момент, когда на него обрушилась Лили Эванс. Подобные неожиданности случались у Джеймса и раньше. Но сейчас это было так пронзительно и остро, что он ничего не может с собой поделать и только во все глаза смотрит на Лили из травы. Впрочем, волшебный миг длится недолго. Не успевает Лили оттолкнуть его и сесть, подозрительно сверкая глазищами, как на их головы обрушивается новое потрясение – на сей раз в лице профессора Макгонагалл, которая уже спешит в их сторону со стороны замка. Дальше, понятно, что – выволочка, угроза вызвать в школу отца, наказание, все как всегда, но Джеймсу уже нет до этого дела. Он слишком потрясен и слишком взволнован, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Он ничего не слышит и не видит. Ноги сами несут его до ближайшего туалета, туда, где можно запереть дверь, отгородиться от всего мира и дать себе время всё понять. Именно там, в запертой кабинке и произошло одно из самых ярких приключений Джеймса Поттера. И сколько бы лет не прошло, Джеймс всегда помнил его очень отчетливо: запах травы, первого настоящего возбуждения, дурацкого моющего средства и хриплое, беспомощное «Э-эванс», вдруг вырвавшееся из груди под конец...
Крепко сжимая руку Джеймса, Лили шагнула внутрь. В вагоне было практически пусто, если не считать плечистого волшебника в белой шубе и шляпе, да сухонькой добропорядочной ведьмы в шляпке и пальто с номером «Ежедневного пророка» в руках. Стены здесь покрывала всё та же позолота, пол устилал вылинявший старый ковер. Вдоль окон тянулись ряды бархатных двухместных диванчиков – один напротив другого. С любопытством озираясь по сторонам, Лили опустилась на мягкий диванчик. Пока она вертела головой, Поттер достал из кармана два билета и сунул в какой-то приборчик с щелью, изогнутой трубкой и динамиком. Лили привстала, чтобы рассмотреть приборчик повнимательнее и тут он хрипло выкрикнул название, да так неожиданно, что Лили подскочила и шлепнулась обратно на диван: – Сонная лощина! – Что он сказал? – она схватила севшего Джеймса за рукав. – Какая лощина? – Сонная, – удивился её реакции Джеймс и оглянулся, когда мимо них прошел волшебник в шубе. – Добрый день, Йетти! Волшебник резко обернулся и Лили чуть не вскрикнула, увидев под широкополой шляпой широкую приплюснутую морду с двумя лютыми черными глазками, изогнутыми клыками, торчащими из нижней губы и непонятным розовым носом. То, что она изначально приняла за шубу было мехом, под которым отчетливо виднелся полосатый галстук. – Добрый день, Джеймс, – учтиво проговорил йетти, приподняв шляпу. – Из школы? – Да, – Джеймс незаметно погладил перепуганную Лили по руке. – Славно. Передавай привет Хагриду! – с этими словами Йетти сошел с трамвайчика, в дверях поздоровавшись с каким-то дерганным пожилым волшебником в потертом заплатанном пальто, с кучей каких-то чертежей и свертков в руках. На клочковатой голове криво сидела шляпа, увенчанная диковинного вида очками. – Как жизнь, Икабод? – несколько натянуто спросил Джеймс, когда волшебник поравнялся с их местом. Нервно вздрогнув, он стремительно повернулся к ним, обернувшись всем телом. – А-а, Джеймс, – его голос облегченно задрожал. Взгляд метнулся по лицу Поттера, перескочил на Лили, но, похоже, не нашел ни в них, ни в ней ничего опасного. – Прекрасно, прекрасно, п-просто прекрасно... – поджав одновременно и плечи, и губы, он двинулся дальше. – Икабод? – не веря своим ушам прошептала Лили, когда трамвай возобновил ход и застучал колесами. – Икабод Крейн?! – Да, – удивился Джеймс. – А ты откуда знаешь? – Если я скажу, – Лили посмотрела Джеймсу в глаза. – Ты мне все равно не поверишь. В этот момент трамвай вдруг снова качнуло. Икабод, который только-только собирался сесть, с размаху тюкнулся лбом в стену. Всё его имущество взлетело в воздух. Чертежи раскрутились, коробки попадали, устрашающе-круглый свиток покатился по полу... – Береги голову, – едва слышно молвил Джеймс вслед Икабоду, который издал вопль отчаяния и бросился по вагону вслед за ускоряющейся тыквой в тряпке. Остаток пути Джеймс знакомил Лили с пробегающим мимо Ипсвичем и своим детством. Только у него получалось рассказывать о невероятно смешных вещах с таким серьезным, почти трагичным лицом. Ему нравилось смешить Лили, видеть, как она пытается не смеяться и не может. В такие минуты он любил её особенно – поэтому без предупреждения лез целоваться и они надолго проваливались в щемящее сладкое тепло, не замечая входящих и выходящих из трамвая путников, прекрасного горного заката за окнами и захватывающего дух пейзажа... В один из таких, особенно сладких моментов, сухонькая дама у окна напротив отшвырнула газету и пригрозила, что пожалуется на них машинисту, если они не «прекратят этот грязный разврат!». Джеймс вежливо выслушал все её жалобы, не отпуская от себя Лили ни на дюйм, прокричал в ответ: «И вам Счастливого Рождества, миссис Крамплботтом!», как если бы она была совсем глухая, после чего покрепче обнял протестующую Лили и поцеловал. Мадам не выдержала и сошла на ближайшей же станции, сопровождаемая довольным смехом Поттера. Едва дверь за ней закрылась, Лили хлопнула Джеймса варежкой по груди, отстраняясь. – Зачем ты так? – Затем! – фыркнул Джеймс. – Эта старая карга поставила своей целью извести все парочки в Ипсвиче. Всякий раз, когда она видит меня с девчонкой, колотит своей гребанной сумочкой по... – Джеймс осекся, увидев как Лили красноречиво сместила губы на сторону. – Я имел в виду раньше! Раньше у меня было много подружек, но сейчас – нет. Я имел в виду только одна, – брови Лили поползли вверх. – Под "подружкой" я имел в виду тебя! Но ты не подружка-подружка, понимаешь, ты не как другие девчонки, ты почти как парень... – Лили выпучила глаза. – Боже... ладно, можешь просто меня убить, – и он сполз по сидению, надвигая на лицо шапку. Пару секунд Лили ничего не говорила и Джеймс решился приподнять край шапки. Лили смотрела на него, всё так же подняв брови, только губы её теперь дрожали от смеха. – Дурак! – проговорила она, потрясенно покачав головой, а затем вдруг сдернула с него шапку и повалила на сидение. Надо сказать, что Джеймс Поттер ещё никогда не чувствовал себя таким счастливым, как в те мгновения в старом грохочущем трамвае.
...1974 год... Третий курс. Кабинет зельеварения
– Время вышло! Ученики шумят, Слизнорт пускается в обход по классу. Все суетятся и спешат показать ему свои противоядия, а Джеймс тоскливо смотрит в свой котел. Его зелье выглядит так, словно умоляет о легкой смерти, пока Сириус без особой надежды на успех тыкает его волшебной палочкой. Джеймс мрачно лохматит волосы и оглядывается на Нюниуса – тот явно состряпал очередное гениальное творение и весь светится в предвкушении очередной «звездочки». Эванс смотрит на упыренка с гордостью. Не в силах вынести такую несправедливость, Джеймс соскакивает с табурета и бросается к шкафу запасов. – Куда ты? – окликает его Сириус. – Сейчас старик охренеет, – обещает Джеймс, плюхаясь на место и сжимая свою находку в кулаке. – Вы не хотите объяснить нам, что это такое, мистер Поттер? – участливо спрашивает профессор, едва заглянув в их котел. – Это протест, профессор, – Джеймс поправляет очки. Сириус подпирает голову рукой, предчувствуя славную шалость. – Протест? – Слизнорт кажется заинтересованным и оглядывает класс так, словно призывает всех заинтересоваться вместе с собой. – И против чего же вы протестуете, молодой человек? – Я считаю, что противоядия – это прошлый век. Когда у вас на руках будет умирать от яда друг, вам некогда будет готовить сложную настойку. Моё зелье – иллюстрация того, что будет происходить с умирающим, пока мы будем греметь котлом и разводить огонь. Сириус смотрит на него во все глаза. Челюсть Нюнчика отвисает почти что до пола. Слизнорт рассеяно смотрит на то, как скрючивается комок вязкой слизи на дне их котла. – И что же вы предлагаете в таком случае, мой юный бунтарь? – спрашивает он наконец, наклоняясь вперед и цепляя большими пальцами за карманы своей мантии. Джеймс показывает ему безоаровый камень. Брови профессора ползут вверх и скрываются под феской алхимика. Класс погружается в тишину. – Достаточно иметь такую штуку под рукой и все ваши проблемы будут решены, – Джеймс подкидывает камешек и ловит его на манер снитча. – Сунешь в глотку безоар и все дела. Несколько долгих мгновений профессор смотрит на него, как на чудо-юдо, а потом вдруг раздается отчетливый, звонкий голос: – А я согласна с Джеймсом! – заявляет Лили Эванс и в классе моментально становится тихо. – Он прав, нам действительно стоит отказаться от старых представлений о противоядиях. И лучше всего иметь под рукой такой камень, зная наверняка, что он поможет. По-моему это отличная идея, – Эванс оглядывается на него и ободряюще поджимает губы. Лили Эванс. Заступается за него перед всем классом. Обычно она никогда не упускает возможности дать ему понять, какой он тупица. Во имя Мерлина, если бы в этот момент на школу обрушился метеорит, Джеймс ни капельки бы не удивился. Слизнорт, однако, не разделяет энтузиазма своей любимицы. Посмеявшись ещё нахальству Джеймса, он влепляет ему «О» за работу над противоядиями и отпускает класс на перемену. Джеймс, впрочем, особо не расстраивается. Сириус смеется, обхватывая его за плечи, их догоняют Рем и Пит, мимо тенью проскальзывает рассерженный Нюниус... И тут происходит нечто. – Подожди, Джеймс! – Лили догоняет его и касается его плеча. Парни оглядываются вместе с Джеймсом, Сириус презрительно фыркает, но всё же, они отходят, давая им возможность поговорить. – Знаешь, по-моему это ужасно несправедливо, что он поставил тебе «О», – говорит Эванс. – Ты молодец. Я бы никогда не додумалась до безоара. Это замечательный подход, я жалею, что сама не... Джеймс так ошеломлен её неожиданной похвалой, что слова вырываются сами-собой: – Ну и дура! Лицо Эванс обиженно вытягивается. – Я сделал это просто чтобы позлить Слиззи. И Нюниуса. Видела, как его перекосило, когда меня похвалили? – он засовывает руки в карманы, стараясь выглядеть как можно более небрежнее. – Я ничего такого не думаю. Я просто не умею варить эти чертовы зелья, вот и всё. Безоар – это херня. Я просто хотел утереть Нюнчику его сопливый нос. – Зачем? – тихо спрашивает Лили, сузив глаза. В них больше нет ни капли тепла. Кажется, он все-таки перегнул палку. – Почему тебе все время надо кого-то унижать и над кем-то смеяться? Ты итак лучше его во всем, зачем тебе понад... – Лили захлопывает рот и отчаянно краснеет, увидев, как меняется выражение лица Джеймса, но уже слишком поздно. Сказанного не воротишь. – Лучше? – тут же подхватывает Джеймс, подступая ближе. – Ты правда так думаешь, Эванс? Лили всё ещё красная как рак, но когда она говорит, её голос звучит удивительно ровно. – Уже нет, – она демонстративно разворачивается, чтобы уйти, но Джеймс перехватывает её за руку. – Слушай, не хочешь пойти со мной в Хогсмид на выходных? – выпаливает он. – Дуре там делать нечего, – раздельно произносит она, а затем высвобождает руку и уходит, держа спину очень прямо.
Джеймс вздрогнул и открыл глаза. Трамвай мирно покачивался на ходу. Вагон опустел. За окнами совсем стемнело. Он потянулся и посмотрел вниз. Лили всё так же сладко дремала у него на коленях, подложив под голову рюкзак с вещами. Котенок, которого она выпустила прогуляться, обнюхивал ладонь Джеймса, лежащую у Лили на спине и время от времени принимался кусать его пальцы – вот, что его разбудило. – Мне нечего тебе дать, приятель, – хрипло сказал ему Джеймс, потирая глаза под очками. – Я и сам хочу есть, но ведь не пытаюсь тебя сожрать, верно? – и он попытался оттолкнуть Живоглота, но эта игра пришлась котенку по вкусу. Он принялся охотиться на руку Джеймса, отскакивать, нападать и замахиваться коротенькими кривыми лапами. Приказав ему охранять территорию, Джеймс осторожно выскользнул из-под спящей девушки и вышел в коридорчик. Распахнул дверь, ведущую на улицу и высунулся из трамвая на ходу – так же, как делал всегда, когда ехал домой так. Лицо хлестнуло обжигающим морозом, ночной ветер растрепал волосы. Здесь гулкий стук колес казался оглушительным. Джеймс посмотрел вниз – трамвайчик спускался с горы по долгой широкой спирали, опасно нависая над пиками древних сосен, устилавших бархатным ковром снежную долину, в самом сердце которой переливалась огнями Годрикова Лощина... Крепко держась за поручни и опасно повиснув на руках, Джеймс выгнулся, вдохнув всей грудью и легко оттолкнулся обратно в тепло. Там, по старой-доброй привычке расстегнул штаны и помочился с огромной высоты, насвистывая легкомысленную мелодию, а после уселся прямо на пол и закурил, свесив из вагона одну ногу и обвив рукой золотистый поручень. Звезды улыбались ему. Он ехал домой. Через четверть часа трамвайчик спустился с гор и покатился по краю огромного заснеженного оврага. Мимо побежали первые знакомые домики. Джеймс выкинул сигарету и вернулся в вагон. Усевшись на корточки возле спящей Лили, он посмотрел на неё пару минут, а потом качнулся вперед и уткнулся лицом в её волосы. – Что ты делаешь? – засмеялась она сквозь сон. – Пытаюсь тебя съесть, – пробормотал он и отстранился, дав ей сесть. – Мы приехали. – Не похоже, чтобы он останавливался, – немного встревоженно заметила Лили, когда они вышли в коридорчик и Джеймс распахнул дверь. Трамвайчик на полной скорости ехал мимо длинной остановки, полной украшенных к Рождеству магазинчиков. – Конечно нет! – Джеймс первым спрыгнул в снег. – Давай, Лил! Лили зажмурилась и прыгнула, прижимая к себе котенка. Джеймс поймал её, но слегка поскользнулся и они лихо провернулись на скользкой дорожке, хватаясь друг за друга и смеясь. – Что значит не останавливается? – выдохнула Лили, поправляя берет и глядя вслед уходящему трамваю. – Это древнее заклятие. Лощина – часы, солнце и луна – стрелки, а трамвай – что-то вроде пружины. Когда он остановится, время в Ипсвиче тоже остановится. Поэтому он никогда не останавливается, – Джеймс отодвинул шапку на затылок, жадно разглядывая знакомый пейзаж, после чего схватил ошеломленную Лили за руку. – Ладно, идем! Хочу показать тебе город! На первый взгляд Годрикова Лощина показалась Лили причудливой смесью Косого Переулка и Хогсмида. Те же извилистые улочки, покосившиеся магазины и кривобокие дома, та же мощеная булыжником дорога и фонари – такие же, как тот, в лесу. Рождество здесь чувствовалось особенно живо. И совсем не чувствовалась война, хотя агитационные плакаты и объявления "Разыскиваются" украшали все свободные стены и столбы. Грядущий праздник смотрел на Лили из окон цветными огоньками, дышал в лицо ароматами хвои, печенья с корицей и остролиста. Из небольшой церквушки на площади доносились светлые звуки рождественского хорала. То и дело звякали колокольчики на дверях магазинов. Снег шел обильно, покрывая крыши, ветки и старомодные вывески магазинов мягкими пушистыми шапками. Лили с любопытством вертела головой по сторонам, одной рукой держась за Джеймса, другой прижимая к себе котенка. Джеймс шел уверено, легко лавируя в толе, изредка здороваясь с кем-то из прохожих. По пути домой они заглянули на главную городскую площадь. В самом центре её высился гигантский мраморный обелиск с именами волшебников, которые защищали городок во время Гриндевальдовского террора. Позади него и вокруг высились величественные голубые ели, закутанные в роскошные снега, всюду стояли деревянные скамейки, матово горели фонари. Вокруг памятника развернулся шумный зимний праздник с ледовым катком и палатками мелких аттракционов, как-то «Поцелуй Вейлы» за три галлеона и катания на гиппогрифах, которым явно не нравились их бархатные попоны. В лотке с горячей выпечкой Джеймс и Лили взяли две бумажные тарелки с кусками аппетитнейшего, горячего шоколадного пирога с патокой и две кружки дымящегося какао. Расположившись со всем этим за одним из деревянных столиков под навесом, оголодавшие, раскрасневшиеся ребята набросились на еду. Столики были расположены у выхода из катка – в воздухе звенели веселые крики, смех и чудесно пахло горячим шоколадом. После Лили ненадолго оставила Живоглота под присмотром у компании восторженных маленьких девочек и вытащила Джеймса на каток. И как бы Поттер ни был хорош в небе на метле, по льду он двигался как беременная мантикора. Лили же, каждую зиму ходившая на каток с родителями, порхала по льду с удивительной легкостью и грацией. Первые сорок минут она мужественно пыталась научить этому Джеймса, но чем самоотверженнее старался её ученик, тем чаще и живописнее он падал, как правило, увлекая за собой и учительницу. В конце-концов, Джеймс все же смог проехать пару кругов без единого падения, но потом сдался, запрыгнул на бортик и наблюдал за Лили издалека. – Эй, Поттер! Джеймс оглянулся и увидел Ганса-пекаря в лохматой ушастой шапке и клетчатом пальто. Веснушчатый рыжий парень, похожий на пони-переростка лихо подъехал к Джеймсу по льду и врезался в ограждение. Джеймс спрыгнул на лёд и порывисто обнял старого друга. – Привет, старина! – он похлопал его по спине. – Я уж думал, ты свалил из этой дыры! – Ага, черта с два! Сам-то не торопишься сваливать! – Ганс нахлобучил ему шапку на глаза. – Слыхал о том, что у тебя случилось. Сочувствую, парень. Сказано это было просто и без лишних соплей, но Джеймс знал, что Ганс, который остался без семьи в двенадцать лет, понимает его как никто другой. Поэтому просто и с благодарностью пожал его крепкую мозолистую ладонь. Раздался шорох – к ним подъехала Лили, но в последний момент слегка споткнулась и легонько врезалась в Джеймса. – О-ой-ой! Извини... – она со смехом выпустила его и с любопытством посмотрела на Ганса. Тот при виде раскрасневшейся, счастливой Лили слегка открыл рот и вдумчиво вытер нос рукавом пальто. За все эти годы, благодаря рассказам Джеймса Лили Эванс превратилась для деревенского мальчишки во что-то вроде знаменитости. А Джеймс всегда втайне мечтал, что когда-нибудь сможет представить её ему как «свою девушку». И теперь, когда он произносил заветные слова, голос его слегка срывался от гордости: – Познакомься, Лили – произнес Джеймс, обнимая её за талию и значительно глядя на пекаря. – Это Ганс Гримм, мой старый друг. Ганс, это – Лили Эванс. Моя девушка.
...1975 год... Пятый курс. Ива у Озера.
“She loves you, yeah, yeah, yeah She loves you, yeah, yeah, yeah And with a love like that... You know you should be gla-a-ad. ”
Джеймс бьет по струнам, завершая куплет и раздаются аплодисменты. Не хлопает только несколько человек. И Лили Эванс – одна из них. Но Джеймс знает, что Лили все равно слушает, как он поет, хотя и сидит к нему спиной. Ей ведь нравится эта песня. Он сам слышал, как она говорила об этом Вуд на прошлой неделе. Джеймс поет, красноречиво глядя на неё – и все, кто в курсе, посмеивается, ожидая, чем все закончится на этот раз. Столкновения Хулигана и Отличницы – одно из любимых развлечений их курса. Джеймс видит, что ей очень хочется повернуться, но Эванс упрямая как сто гиппогрифов, к тому же за эти годы так хорошо отточила навык игнорирования Джеймса Поттера, что уже и сама не может ему сопротивляться. Так и сидит на своем пледе рядом с Нюниусом, черт подери, повязывает ему на запястье фенечку, эту чертову хрень, от которой балдеют все девчонки в школе. Она, что, действительно такая глупая, что верит в эти талисманы дружбы? Низзлам на смех! Но дело даже не в этом. Нюниус, эта гоблинова отрыжка, имеет право трогать её, пялится на её коленки и сиськи, сколько ему влезет и вообще, наверняка и целовать, а он, Джеймс Поттер, мечта любой нормальной школьницы, в пролете! Это, мать его, настолько не честно, что струны в руках Джеймса то и дело зло вздрагивают – всякий раз, когда Лили дотрагивается до Снейпа. Не в силах больше терпеть то, как этот упырь наслаждается сливками на солнышке, Джеймс резко меняет песню и поет «Oh, Darling!», предварительно изменив «Дорогая» на «Лили». Это имя стонать куда приятнее, чем безличное «Дорогая». В конце-концов, фишка ему удается – Эванс оборачивается и смотрит на него как на полного идиота. Но Джеймс видит, сколько усилия она вложила в этот презрительный взгляд, потому что щеки у неё пунцовые, поэтому немедленно хватается на предоставленную возможность. Бровь под небрежно упавшей на глаза челкой вздрагивает: «Эй, Эванс!», а губы, тронутые легкой усмешкой знают, что Лили Эванс совсем не против подарить им поцелуй. Лили отворачивается – с поистине королевским достоинством. А Нюниус, кажется, уже готов сожрать Джеймса вместе с его гитарой и деревом. Джеймс снова меняет репертуар и поет разухабистую ирландскую песенку про гнома, которому очень нравится, когда его за шкирку выкидывают из огорода. Здесь игра имен получается ещё более красочной, а когда песенку подхватывают и парни, Нюниус так и вовсе заливается краской и вскакивает, но Лили в последний момент хватает его за руки. Её слова, которых Джеймс не слышит, работают. Снейп успокаивается и садится на место. А затем Лили Эванс разбивает Джеймсу сердце. Сначала каким-то особенным жестом сцепляет руки с Нюниусом – жест выглядит так, будто они проделывали его уже сотни раз. А затем вдруг наклоняется и целует Нюниуса в щеку. Не быстро и смущенно, а серьезно. По-настоящему. А затем они собирают вещи и вместе поднимаются с травы, намереваясь уйти. И тут Джеймс понимает, что все равно никогда не влезет в этот их мирок. Что там всегда будет место только им двоим. Без него. И это внезапное озарение бьет так больно и неожиданно, что на глаза наворачиваются злые слезы и всё, что ему остается, это захлебнуться собственной желчью и выдать с поддельной ухмылочкой: – Эй, Эванс-детка! Покажи сиськи? Парни покатываются со смеху, а Джеймс запускает пальцы в волосы и посмеивается в ответ на одобрительные хлопки по плечам. Конечно, он говорит это не со зла, а просто ради забавы и для того, чтобы она обратила на него хоть крупицу своего внимания. Ладно, ещё потому, что ему действительно хочется их увидеть. Обычно Эванс просто фыркает в ответ на такие предложения, и отворачивается. Она привыкла, в последнее время каждое их утро начинается с этой фразы. В такие минуты не только Эванс, но и её верные подружки, Марлин-Алиса-Мэри, смотрят на него как полнейшего идиота и, кажется, мечтают сдать в Мунго. Но на этот раз, похоже, чаша её терпения переполняется. Вместо того, чтобы как всегда проигнорировать его, Эванс вдруг порывисто оборачивается и кричит: – Только после того, как ты покажешь Мисс Питтипэтт свой член! Полянка взрывается радостным смехом и Эванс уходит, оставив Джеймса совершенно растерянным. А Нюнчик забрасывает свою сумку на плечо, окидывает Джеймса презрительным взглядом и бросает: – Сдулся, Гриффиндор? И это становится последней каплей. Сиськи Эванс – это, конечно, изумительно, но когда на карту ставится честь всего факультета, нельзя давать слабину. Именно эти мысли приводят Джеймса в кабинет хорошенькой учительницы, которая ещё не знает, что ей уготовано. Мисс Питтипэтт – их преподаватель по защите от Темных сил. Молоденькая, неопытная учительница, хорошенькая, темноволосая, в очках. Вторая любимая жертва Джеймса Поттера в этой школе. Один раз он так довёл её на одном из уроков, что она убежала из класса в слезах. А он всего лишь спросил у неё, что делать, когда на уроке вдруг встаёт на учительницу. Конечно, гордиться ему было нечем, но Эванс не оставляла ему ни единого шанса, надо же было куда-то девать энергию. А Джин Питтипэт ему даже нравилась. Но теперь у него не было выхода. Джеймса Поттера не возьмешь «на слабо». Джеймс входит в кабинет и оглядывается. Парни, а с ними и кое-кто из слизеринцев, караулят под дверью, дабы подтвердить, что Джеймс не солгал. Когда он подходит к её столу, терзаемый одновременно и азартом, и угрызениями совести, учительница как всегда проверяет работы. При виде своего главного ката, слегка робеет и поджимает плечи, но берет себя в руки и спрашивает с профессиональной холодностью: – Вы что-то хотели, Поттер? А Джеймс горько вздыхает, поджимает губы и, со словами: «Простите, мэм, на кону честь факультета!», лихо расстегивает ширинку и достает из штанов своего взбудораженного дружка. Мисс Питтипэт уволилась на следующий же день – за месяц до конца учебного года, а Джеймс загремел в наказание до конца экзаменов. И в первую же его отработку, проходившую в подземельях, к нему пришла Лили. Мрачная и серьезная. – Ты идиот, – заявляет она с порога, громко закрыв за собой дверь. – Я же пошутила! – А я нет, – отзывается Джеймс, особенно старательно размазывая по доске белую меловую грязь. – Но лучше быть идиотом, чем лгуном. – На что это ты?.. – Я выполнил свою часть договора, – Джеймс шлепает тряпку в ведро и оборачивается. Эванс стоит, скрестив на груди руки. Красивая. Рыжая. – Твоя очередь. – О чем ты? – подозрительно спрашивает она и зачем-то оглядывается на дверь. – Ты обещала показать их мне, – Джеймс взмахом руки указывает на её грудь. Эванс возмущенно поднимает брови. – Давай! – Поттер, ты, что, серьезно? – голос её звучит насмешливо, но в глазах мелькает испуг. Пару секунд Джеймс выжидательно смотрит, а затем фыркает и отворачивается – Так я и знал. Девчонки не умеют держать слово. Этого следовало ожидать. Иди, Эванс! – бросает он, заметив, что она всё так же стоит у двери, закатывает рукава и смачивает тряпку в ведре. – Я никому не скажу, какая ты на самом деле лгунья. Лили не уходит и всё так же смотрит на него. В глазах блестят яростные слезы. Кажется, она действительно ненавидит его в эти минуты. – Что ещё? – вздыхает Джеймс, выпрямляясь и тут Эванс, не отпуская его взгляда и всё крепче сжимая дрожащие губы, быстро-быстро расстегивает пуговки на школьной блузке, да с такой силой, что они только чудом остаются на местах. А потом она распахивает блузку и Джеймс машинально отступает, сраженный, уничтоженный... Из-под строгой и скучной школьной рубашки Эванс на него смотрит нежное, белое, воздушное кружево, обнимающее едва обозначившуюся, мягкую грудь. В веснушчатой ложбинке оскорбленно сверкает золотой медальон. Мерлин... Они даже лучше, чем он представлял! И как же ему хочется... Джеймс тяжело сглатывает и поднимает на лицо Эванс влажный, блестящий взгляд. Она вся просто трясется от ненависти: губы сжаты, в глазах плещется столько обиды и злости, что Джеймсу становится попросту грустно. – Ну что? Ты доволен, Поттер? – спрашивает она звенящим голосом. – Теперь всё? Джеймс глубоко втягивает воздух через нос и медленно втискивает руки в карманы. – Вообще-то я иначе представлял эту сцену, но... да, наверное доволен. Лили всхлипывает и запахивается, шарахаясь спиной к двери. Губы её, дрожащие и красные выгибаются и шепчут «Господи, Поттер, как же я тебя ненавижу!», а после происходит сразу несколько вещей: Эванс бросается к двери, а Джеймс бросается к Эванс. – Слушай, ладно, я был неправ! – говорит он, тщетно пытаясь казаться веселым и непринужденным, вот только Эванс совсем его не слушает и хочет одного – вырваться и убежать. Все попытки удержать её начинают казаться настоящим насилием. Но Джеймс не сдается. – Эванс, ну Лили, ну я не хотел тебя обижать, правда, я пошутил! Я пошутил, слышишь? Ну прости меня, я вовсе не... хочешь я извинюсь? Хочешь, я на колени встану! В этот же момент Эванс с силой отталкивает его от себя и выскакивает в коридор. Дверь оглушительно захлопывается. Джеймс слышит приглушенные рыдания, а затем быстрые, удаляющиеся шаги. Сердце его колотится, как сумасшедшее. Он фыркает и усмехается в закрытую дверь, неторопливо отступает от неё, держа руки в карманах брюк. Небрежной, пружинистой походкой возвращается к доске. А потом размахивается и со всей дури бьет ногой по ведру с водой.
...Джеймс открыл дверь и они с Лили, все ещё смеясь и отдуваясь от быстрого бега, ввалились в прихожую. Джеймс был весь облеплен снегом: он набился в его шапку, под воротник, в рукава, повсюду – Ганс не смог так просто простить ему завоевание первой красавицы школы. Маленький завистливый засранец. – Боже, ты бы видел себя, – тоненьким голосом говорила Лили, глядя, как он трясет головой. – За что он тебя так? – она выпустила Живоглота и принялась сама отряхивать Джеймса, смеясь и сверкая глазами. – Просто он меня очень любит, – Джеймс бросил свой рюкзак и куртку на ближайшее кресло, стараясь не обращать внимания на тишину, которой встретил его дом. – Располагайтесь, мисс Эванс! Чувствуйте себя как дома, – он зябко одернул промокший от снега свитер и помог Лили снять пальто, после чего направил палочку на камин у стены и в нем тут же весело затрещало пламя. – Я сейчас сделаю нам что-нибудь выпить. Он ушел на кухню. Лили улыбнулась Живоглоту, который уже обнюхивал незнакомую мебель и украдкой огляделась, потирая замерзшие руки. В прошлый раз, когда она была здесь, её внимание целиком и полностью занимал разбитый и уничтоженный Джеймс, так что она не особенно смотрела по сторонам. Тем более, что сам дом полнился людьми, которые были не очень-то рады её компании. Сейчас же коттедж Поттеров смотрел на неё дружелюбно и тепло, так, будто давно ожидал здесь увидеть. Миссис Поттер явно старалась избегать темных, мрачных оттенков – в гостиной уютно теснились пухлые кремовые диваны с плетеными соломенными спинами и ручками, повсюду, что особенно радовало глаз, пестрело много растений. На окнах – песочные шторы, на полу – паркет, на стенах – ароматные панели. Если бы не камин из крупного круглого булыжника и не меховые ковры, можно было бы подумать, будто это – какая-нибудь летняя резиденция на берегу океана. Вслушиваясь в грохот посуды, доносящийся из кухни, Лили подошла к камину и протянула к огню озябшие ладони. Взгляд её упал на фотографии, стоящие на каминной полке. Сердце словно когтистая лапа сдавила. На одном снимке красивая, но немолодая женщина снова и снова целовала абсолютно счастливого темноволосого карапуза, перемазанного тортом. На другом привлекательный темноволосый мужчина вбегал в высокую траву, держа в захвате под мышкой мальчика лет восьми, который раскидывал руки, изображая, очевидно, дельтаплан. Мальчик хохотал так, что становилось даже странно – почему этого не слышно. На третьем снимке были изображены только Карлус и Дорея. Родители Джеймса сидели на диване в этой самой гостиной – Дорея поджимала ноги и, несмотря на свой возраст, казалась девически хрупкой и тоненькой. Карлус чем-то неуловимо напоминал Джеймса – постоянной тенью усмешки на губах, веселым, проницательным взглядом... Сглотнув возникший в горле ком, Лили отвернулась от снимков. На кухне что-то оглушительно брякнулось об пол. – Джеймс, тебе нужна помощь? – настороженно спросила она, подступая к выложенной булыжником арке, за которой скрывалась кухня. – Нет! – выкрикнул Поттер. Голос у него был таким напряженным, словно он сражался с разъяренным гиппогрифом. – Всё под контролем! – А где ванная комната? – спросила Лили, прижавшись к дверному проему щекой. Кухонька Поттеров была довольно маленькой и, также как и гостиная, просто лучилась теплом: светло-оранжевое дерево, рисунки осенних даров на стенах, пучки трав и засушенных луковиц. Простой деревянный стол посередине, сейчас был весь заставлен бутылками и завален какими-то пакетами. Дверца кладовой были распахнуты. Джеймс, который в этот момент тыкал палочкой в огонь под кастрюлькой с вином, отскочил от бабахнувшей камфорки и помахал полотенцем, разгоняя дым. – Наверху, – он прокашлялся и поправил очки плечом. – А моя комната – вторая дверь справа. Осматривайся. – Тебе точно не нужна помощь? – на всякий случай спросила Лили, с улыбкой глядя на фартук с кукурузинами, который делал гриффиндорского капитана невероятно забавным. – Нет, Эванс, хоть что-то я сегодня должен сделать хорошо, – прошипел он, пытаясь подавить революцию специй в кастрюльке. Лили поняла, что он таким образом хочет взять реванш за каток и особенно болезненный снежок от Ганса-пекаря, поэтому с улыбкой удалилась. Опасно вставать между мужчиной и кастрюлькой. – Я буду наверху, – предупредила она, поднимаясь по лестнице. И потому не увидела, как Джеймс на кухне выронил бутылку с вином, потому что у него тряслись руки.
* * *
К двери в комнату Джеймса был прикреплена табличка. Потирая влажные ладони, Лили подошла к ней, погладила ладонью гладкую круглую ручку и прочитала надпись, сделанную крупным детским почерком:
«Джеймс Чарльз Поттер. Будущий величайший в мире игрок в квиддич. Без разрешения не входить!»
Лили улыбнулась, повернула ручку и вошла внутрь...
...Джеймс двигается очень быстро...
Ведь не зря говорят, что комната – все равно что душа человека. Здесь всё, каждая вещь, каждый штрих, самый воздух и тишина – всё было Джеймсом, всё дышало им. Лили даже замерла на секунду, настолько это было неожиданно и очевидно – как будто она не в его комнату вошла, а шагнула прямо в него, в его внутренний мир...
...нетерпеливые руки срывают с неё свитер. Пока пальцы Лили путаются в его волосах, его - в застежке на её белье, а губы, не отрываясь от шеи шепчут «Черт...». Лили выворачивает руку за спину, помогая ему. С глухим рычанием он срывает с неё ненужное, белое кружево и валит на покрывало...
Едва Лили вошла, маленькие светильники на стенах налились приглушенным теплым светом. На одном из них висел школьный галстук. Вот тут он вырос. Вот тут проходило каждое его лето вне Хогвартса...
...он целует её шею, плечи, ключицу, безжалостно мнет, ласкает языком, целует грудь, спускается на живот, облизывая, прикусывая кожу, ещё ниже, ещё... Она даже не помнит, в какой момент сделала то, что так её пугало – когда она раздвинула ноги. Ей часто случалось испытывать возбуждение, но это не имело никакого сравнения с тем, что было раньше. Это было даже не возбуждение, а мучительная, отчаянная потребность в том, чтобы Джеймс дотронулся до неё там. И когда он делает это, Лили взрывается удовольствием, выгибается дугой и вскрикивает – впервые в жизни вскрикивает, потому что не может удержаться...
Под окном, небрежно задернутым шторой, стояла довольно низенькая широкая тахта, заваленная подушками и застланная темно-серым пледом в черную клетку.
...плед сбился и свалился на пол, постель разметалась под их сплетением. Джеймс рывком садится на колени и увлекает её за собой, жалобно раскрасневшуюся, беспомощную, слабую. Лили невольно охает, врезаясь в него, сжимает его бедра и талию коленями, обнимает его за шею, легонько вонзая ногти в спину и всё ещё слегка задыхаясь. К этому потрясению она была ещё не готова. Её всё ещё трясет... Мерлин, не может быть, чтобы это было так хорошо...
Комната располагалась в мансарде, под скатом крыши. У стены напротив кровати располагаясь длинная, самодельная книжная полка в метр высотой, забитая учебниками, книжками, комиксами, журналами и пластинками. Между кроватью и комодом – письменный стол, обклеенный этикетками из-под сливочного пива и огневиски. Одна его ножка рассеяно поскребывала пол самыми что ни на есть настоящими когтями...
...Боже, кто бы мог подумать, что он окажется таким, думает Лили, плавясь в его объятиях. Не может быть, чтобы это был он, такой, такой, тако-ой... По телу Джеймса, влажному от пота, то и дело проходит дрожь. Один раз, другой. Пальцы Лили спускаются из его волос к лицу, она обхватывает пальцами его голову, останавливая. Смотрит ему в глаза. – Ты дрожишь, – шепчет она. Джеймс дрожит, а ей не страшно.
Лили встала с постели и подошла к открытой книжной полке. Потрогала корешки старых школьных учебник, удивилась, увидев втиснутый между ними томик Эрнеста Хэмингуэя. На самой полке располагался маленький зал славы Джеймса Поттера: кубок школы по квиддичу за пятый курс, кубки с местных соревнований, парочка книг о квиддиче и страшно потрепанное руководство по уходу за метлой. На стене над ними несколько медалей, постеров с автографами, целая коллекция вырезок из «Пророка» о прошедших квиддичных матчах (все посвящены игры «Кенмарских коршунов») и фотографии Джеймса в форме и на метле. Рассеяно глядя на то, как Джеймс снова и снова вскидывает своё тело вверх, держась за древко одними руками, Лили пролистала зачитанный том «Истории квиддича» и тут из него выпала цветная карточка. Присев, Лили подобрала её и внутри что-то сладко ёкнуло – это была её фотография, страшно замусоленная и потертая...
Глаза у Джеймса – пьяные, невменяемые. Едва ли он слышит, что она говорит ему. Да Лили и сама не понимает, зачем говорит это. Она притягивает его к себе и снова они целуются, обхватывают, лохматят, сжимают... – Лили... – выдыхает он, не открывая глаза и спускаясь на её шею. Не может остановиться и перестать целовать – губы, шею, плечо. – Лили, я больше не могу...
Опасаясь, что сейчас в комнату поднимется Джеймс, Лили сунула фотографию на место и кое как примостила книжку в стопке старых спортивных журналов, но что-то мешало. Этим чем-то оказался старый альбом для рисования. Лили опасливо покосилась на дверь, перешла с альбомом к постели и перелистала пару страниц. Летящий снитч, такой настоящий и объемный, что его, кажется, можно обхватить пальцами. Ещё один летящий снитч. Снитч в руке – пальцы прорисованы до мельчайших деталей и трещинок. Человек на метле – один, другой, третий. Портрет Дореи Поттер за столом на кухне. Невероятно красивый, полный любви портрет. От следующего рисунка у Лили перехватило дыхание. На неё внимательно смотрели красивые миндалевидные глаза. Её глаза. На следующей странице она снова обнаружила себя – чуть в профиль, как если бы сидела за партой. Голова опущена, копна волос, убранная на одну сторону, кажется куда пышнее, чем есть на самом деле. Любовно сглаженная линия шеи и тщательно прорисованные завитки волос. Лили машинально тронула себя за шею в том месте, где на рисунки пушились тонкие волоски... На лестнице раздались шаги. Лили поспешно захлопнула альбом. Дверь открылась и в комнату боком протиснулся Джеймс с двумя кружками в руках. – Ну что, как тебе моё логово? – Тепло, – это было первое, что пришло Лили на ум. На почему-то никак не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. – У тебя классная комната. Похожа на те... То ли она встала слишком резко, то ли Джеймс шагнул слишком близко, но Лили случайно выбила кружку у него из рук. Замечательный, выстраданный в кулинарных муках горячий глинтвейн фонтаном ударил в воздух, заляпав Джеймса, а когда тот неловко дернулся, вторая кружка почти целиком выплеснулась Лили на грудь. – Вот и согрелись, – смеялась Лили, брезгливо оттягивая липкую и мокрую ткань. – Тебе понравилось? – смеялся Джеймс, отплевываясь и протирая очки краем футболки. – Очень. Дай мне во что-нибудь переодеться, – попросила Лили и, убедившись, что Джеймс не смотрит, вылезла из мокрой одежды.
...рука её скользит вниз по вздрагивающему поджарому животу, пальцы нащупывают застежку. Джеймс прерывисто вздыхает и утыкается горячим лбом в её плечо, до боли сжимая её предплечья. А затем она расстегивает его джинсы. Её рука узко проскальзывает в жар. Джеймс мучительно мычит и бедра его резко дергаются ей навстречу. У Лили перехватывает дыхание, когда она чувствует, как сама по себе растет горячая плоть в её ладони. – Стой... – стонет он. – Не так... Она растерянно замирает. Ей страшно, вдруг она сделала что-то не так?! – Ложись... – хрипло шепчет он, окончательно стягивая джинсы...
Футболка Джеймса была велика ей размера на четыре. И пахла Джеймсом. Лили влезла в неё и выпростала волосы, искоса поглядывая, как Джеймса у комода вылез из свитера. У него была узкая талия. И широкие плечи. И пара родинок на поясе и лопатках. Он был очень красивый... её Джеймс. Его хотелось трогать. Гладить. Обнимать. Просто прикасаться к нему. Лили прерывисто вздохнула, отвела взгляд и снова взяла альбом. Теперь и у неё слегка дрожали руки.
...Время замедляет свой бег. Лили откидывается на подушки – сердце колотится от внезапно накатившего страха. Справившись с джинсами, Джеймс встает на колени на покрывале, глядя на Лили сверху-вниз. Грудь вздымается, на щеках румянец, рыжие волосы разметались, а в глазах, огромных и распахнутых, золотится свет. Ноги испуганно сжаты. Он как будто провалился в одну из своих фантазий...
– Что там у тебя? – Джеймс плюхнулся на постель у неё за спиной и Лили оглянулась. – Ты не говорил, что так хорошо рисуешь. – Ты никогда не спрашивала, – Джеймс сел и взял у неё свой альбом. – А, точно. Сто лет его не видел. Наверное мама нашла, – он перелистал страницы, не заметив, как Лили быстро опустила глаза при упоминании Дореи Поттер – это прозвучало так легко, как если бы она все ещё была здесь. – Смотри-ка, Даррен О'Хара, – воскликнул он, ткнув в рисунок человека на метле. – Трижды капитан «Коршунов». Крутой парень! На рисунке Дореи Джеймс тяжело сглотнул и ничего не сказал. – Эйдан Кили, – комментировал он ещё одну фигурку в полете. – Великий ловец. Он может... – А это кто? – тихо спросила Лили, указав на третий свой рисунок – довольно-таки откровенную фантазию Джеймса на тему её тела, пусть и слегка прикрытого на этом рисунке какой-то текучей тканью. Джеймс дернул плечами и отвел руку с тетрадью подальше, всматриваясь. – Не знаю. Какая-то девчонка, – он картинно поморщился. – Веснушек многовато. Лили стукнула его по плечу подушкой. Веснушки были её болью. Что она только не делала, чтобы их вывести. – Эй-эй. Я люблю твои веснушки, – серьезно признался Джеймс, небрежно бросая альбом на тумбочку. – Все до единой. – Сейчас их не видно, – машинально сказала Лили, хотя сама смотрела на ладонь Джеймса, которая в этот миг легла на её голую коленку. – Те, которые не видно – особенно... – прошептал Джеймс ей на ухо и его рука поползла вверх...
...Торчит. Глупо, но это первое, что приходит Лили на ум, когда совершенно обнаженный Джеймс поднимается над ней. Кожа у него загорелая, тело такое подтянутое, красивое и гибкое, что его хочется трогать. Снова и снова. Его член стоит, слегка изгибаясь. Нападает. Угрожает. Лили понимает, что должна все так же чувствовать желание, но сейчас она не видит в этом торчании ничего соблазнительного – только угрозу. И чувствует как невнятный растущий страх охлаждает пыл... Близоруко щурясь, Джеймс подбирается ближе. Когда он оказывается сверху, Лили уже совсем не может пошевелиться от страха, но находит в себе мужество разомкнуть ноги, развести колени, ещё шире, ещё... «Это Джеймс» Внезапно возвращаются все старые ужасы, снова она слышит грохот фейерверков над головой, снова чувствует панику. «Это Джеймс», отчаянно думает она, хватаясь за эту мысль и крепкие плечи. «Это мой Джеймс». Он наваливается на неё, но это оказывается, не так тяжело и не так страшно. Это приятно – прижиматься к его животу и груди. – Посмотри на меня... Зеленые глаза встречаются с карими. И тут страх отпускает. Так же неожиданно, как и захватывает. Это Джеймс. Её Джеймс. Она притягивает его к себе и они целуются. А затем он врывается – сильно и глубоко, оглашая комнату протяжным мучительным стоном. Боль сухо и сильно разрывается внутри. Лили вздрагивает, настигнутая ею, каменеет, цепенеет, боится пошевелиться. Растянутость, жжение, ей больно, больно, БОЛЬНО! Его слишком много, Боже, пожалуйста, пусть он прекратит! Просто прекратит! Пусть выйдет, они попробуют в другой раз, в другой... – А-ай... – тоненько всхлипывает она. – Расслабься... – сдавленно шепчет он. – Просто расслабься... Лили кивает и закусывает губы, мучительно жмурясь, когда он выходит. Очень осторожно Джеймс выскальзывает, снова толкается вперед и новый всплеск удовольствия разрывает его сознание на куски. Тело теряет чувствительность, все расплывается, все чувства концентрируются в одной-единственной точке. И от удовольствия просто сносит крышу. – Э-эванс, – стонет он, двигаясь всё быстрее и яростнее. Понимает, что причиняет ей боль, но остановиться уже не может. Он не смог бы остановиться, даже если бы ему оторвали руку. – Блять... – шипит он, жмурясь. А Лили кусает губы, ойкает, но мужественно терпит, его маленькая, храбрая девочка. Джеймс находит её руки и заводит ей за голову, переплетая их пальцы и сжимая ладони. Его горячий лоб прижимается к её лбу, влажные темные волосы путаются с рыжими. Боже, я люблю её... – Я люблю тебя... – задыхается Джеймс. Очень тяжело держать глаза открытыми. Губы его вздрагивают в усмешке. – Эванс... Лили тоже улыбается, и хотя в глазах её ещё блестят слезы, Джеймс видит, как в них начинает понемногу тлеть удовольствие. Она расслабляется. Руки вцепляются в его плечи. Ноготки раз, другой вонзаются в его влажную спину. А затем она вдруг беззвучно приоткрывает губы, но тут Джеймс мучительно жмурится, предчувствуя сладостный финал. – Лил... я сейчас кончу... – хрипит он и точно – последние несколько толчков – и тело пронзает острое, почти болезненное удовольствие. Он выгибается, словно раненое животное, стонет так громко, как ещё никогда не стонал. Вспышка ослепительного счастья – и он без сил опускается на Лили, сотрясаясь всем телом. Несколько секунд ничего не происходит и Джеймсу кажется, что Лили его ненавидит. А затем тонкие влажные руки устало обвивают его за шею. Нежные пальцы путаются в его волосах, губы прижимаются к уху. – Я люблю тебя, – горячо шепчет ему Лили Эванс. И в этот бесконечный момент Джеймсу Поттеру было нужно только одно: самый мощный хроноворот на свете, с помощью которого он мог бы перенестись в прошлое и сказать тощему мальчишке Джиму Поттеру, есть ему есть за что бороться...
Среди ночи Лили проснулась от какого-то странного шороха. Ей было немного холодно и немного саднило внизу живота. Сначала она не поняла, куда делся Джеймс и почему она лежит в пустой постели, а затем снова услышала рядом с собой шорох и оглянулась, откидывая волосы. Джеймс сидел на краю постели, скрестив ноги по турецки, совершенно голый, но в очках. На его левой руке лежал альбом, а правая очень быстро шуршала угольком по бумаге. Поглощенный рисунком, он и не заметил, что Лили проснулась. Золотистый свет волшебных огоньков стекал по его спине и рукам. Волосы были взлохмачены, щека измазана углем, нижняя губа сосредоточенно закушена. «Джеймс Поттер» – подумала она перед тем, как снова провалиться в сон. «Ну надо же»
______________________________________________
Colbie Caillat – When The Darkness Comes Под эту песню писались последние сцены.
* * *
Скажи мне, чему ты рад? Постой, оглянись назад. Постой, оглянись назад, и ты увидишь, Как вянет листопад, И вороны кружат, Там, где раньше был цветущий сад.
Машина Времени
Джеймса разбудило нежное, ласковое прикосновение. Он сонно улыбнулся, перевернулся на другой бок и, не открывая глаза, с довольным вздохом зарылся в мягкие рыжие волосы. – Лили... Неожиданный и довольно интригующий запах щекотнул его нос. Он открыл глаза. На подушке Лили безмятежно дрых Живоглот, подставив солнечным лучам мохнатое пузо. То самое, в которое Джеймс только что излил свою нежность. – Твою мать! – Джеймс подскочил и с непривычки треснулся башкой о низкий скат потолка, после чего со стоном повалился на подушки. Живоглот удивленно повернул к нему приплюснутую физиономию, моргнул, потянулся, вытянув коротенькие лапы и отвернулся, лениво взмахнув хвостом. Подавив внезапное дикое желание вышвырнуть зверюгу в окно, Джеймс сел, потирая макушку и нацепил очки. Лили в комнате не было, равно как и её вещей. Из ванной комнаты доносился шум воды. Джеймс улыбнулся, всё ещё машинально ероша волосы. Лили Эванс моется в его душе. Это всё на самом деле, или оно как всегда сейчас проснется и сам поплетется в душ изливать на стену свои беды? Он бухнулся лицом в подушки и глубоко вздохнул. Её запах. Ни с чем не перепутаешь. Джеймс перевернулся, блаженно потянулся, ощутив приятную крепатуру в руках и спине, куда более благодушно посмотрел на спящего Живоглота, а уже затем подтянул к себе джинсы. Мечты сбываются, Джеймс Поттер. Сколько лет ты беспощадно и безнадежно дрочил на этой самой кровати, представляя на ней Лили Эванс, то голой, то в какой-нибудь прозрачной кружевной херне, и вот теперь она здесь, моется в твоем душе. И она твоя. Только твоя. Неожиданно Джеймса захватило детское любопытство. Быстро оглянувшись на дверь, он стащил всё одеяло с постели и едва только в нем успело что-то и радостно ёкнуть (на простыне темнело несколько крошечных пятен), как шум воды в ванной прекратился. Джеймс бросил одеяло обратно и едва успел сделать вид, будто занимается поиском носка, как дверь осторожно приоткрылась и в комнату на цыпочках вошла Лили. На лице у неё было написано задумчивое и серьезное, почти мрачное выражение. Однако же, едва она увидела Джеймса, это тревожное выражение сменилось кроткой улыбкой с ямочками на щеках. – Привет, – негромко произнесла она, заправив за ухо темные, влажные волосы. Джеймс сглотнул. Взгляд его метнулся по босым розовым ступням, блестящим плечам, парочке синяков на шее и наконец по гигантскому полотенцу, в которое было завернуто теплое, влажное, мягкое... – Всё...хорошо? – спросил он, очень стараясь, чтобы это прозвучало так же уверено и спокойно, как ему хотелось. Уж очень ему не понравилось, как Лили прислушивалась к себе, когда вошла в комнату. Может он нарушил ей там чего? Может в первый раз ему вообще не надо было так напирать? У него ведь совсем крышу снесло, а она и не сказала ничего. Лили удивленно вскинула взгляд и улыбнулась так, что по Джеймс весь покрылся мурашками. – Хорошо, – улыбнулась она и очень мило заробела, когда Джеймс встал ей навстречу. Её взгляд скользнул по его телу. – Я не смогла найти халат, – извиняющимся тоном произнесла она, оказавшись в его руках. – Зачем тебе халат? – он вытащил завернутый угол полотенца, запустил руки под влажную душистую ткань. – Без него намного лучше. Полотенце упало на пол. Лили бархатно скользнула ладонями по его спине и плечам. Ойкнула и рассмеялась «Джеймс!», когда он ущипнул её, задышала чуть тяжелее, когда скользнул ладонями по нежной, округлой попке. Но едва попытался перевести их игру на постель, сразу же отстранила его. – Что такое? – выдохнул он в её ухо, не услышав собственного вопроса за барабанным боем в голове. – Джеймс... не сегодня. – Что? – опешил Джеймс. – Почему? – Мне... всё ещё немного больно, – просто сказала она, вскинув на него глаза. – Когда ты... там. Понимаешь? Джеймс машинально отпустил её, окидывая её с головы до ног подозрительным взглядом. – Я что... что-то не то?.. – Да нет, – рассмеялась она, снова обнимая его. – Не волнуйся, это нормально. Просто дай мне немного времени, ладно? – она потянулась к нему. – Немного? – нетерпеливо переспросил Джеймс, быстро ответив на поцелуй. – Эванс, ты стоишь передо мной голая, целуешь и просишь подождать? Если ты хочешь меня за что-то наказать, то лучше просто шарахни меня стулом по голове и покончим с этим! Лили засмеялась и отпустила его. – Дай мне халат и я не буду голой. Джеймс засопел, но послушно полез в комод. Лили украдкой откинула одеяло и заклинанием убрала все следы сегодняшней ночи. Когда Джеймс оглянулся, она уже вовсю сушила волосы палочкой. – Надеюсь, это сойдет? – он протянул ей теплый песочный батник с клетчатой подкладкой. Тот самый, в котором был летом в Каледонском лесу. Лили взяла батник и улыбнулась, ощутив исходящий от одежды, знакомый, хлебный, мальчишеский запах. Его запах. – Серьезно, сколько нужно времени? – нетерпеливо спросил Джеймс, глядя как Лили застегивает пуговицы. Она откинула волосы за спину и сделала вид, будто глубоко задумалась. – Я дам тебе знать. – Эванс, это жестоко даже для тебя. Она рассмеялась. – До завтра, идет? – Я точно не повредил тебе там что-то? – Нет, Джеймс, – она подошла к нему, сидящему на постели, положила ладони на его плечи. – Ты просто...не говорил, что обладаешь таким большим талантом, Джеймс Поттер. Джеймс моргнул, а потом на его лице проступило понимание и он расплылся в самодовольной улыбке. Лили хотелось ещё добавить, что после того, как тебя несколько раз проткнули огромным раскаленным поленом, все внутри саднит, печет и требует времени, но зачем Джиму об этом знать? Поэтому она без лишних слов просто забралась на постель у Джеймса за спиной, обвила его руками и целовала, трогала носом и мурчала до тех пор, пока он окончательно не растаял и не пообещал, что потерпит. Впрочем, это обещание он всё равно удачно нарушил этим же вечером. Пока Лили сушила волосы и переодевалась, Джеймс спустился вниз и обнаружил, что кладовая совершенно пуста и завтракать им абсолютно нечем, разве что маринованными мандрагорами, перечной мятой и сушеными скарабеями, которых Дорея хранила в кухонном шкафу. Натянув джинсы, вязаные носки и парочку теплых свитеров, они отправились в Ипсвич и позавтракали пышными горячими вафлями в кондитерской Ганса, которая сама напоминала скорее пирожное, чем дом. Внутри витал умопомрачительный дух горячего шоколада и клубники, из больших светлых окон во всю стену открывался вид на городскую площадь. И пока Лили и Джеймс вовсю уписывали вафли, облитые шоколадным соусом, произошла небольшая неприятность. В тот самый момент, когда оголодавший Джеймс набросился на третью порцию вафель, к их столику вдруг подошла Греттель, пухленькая миловидная сестра Ганса. Та самая, в объятиях которой Джеймс искал утешения этим летом, когда всерьез поверил, что больше никогда не увидит Лили Эванс. Увидев её, Джеймс замер с набитыми щеками и выпучил глаза, но предпринимать что-то было поздно. Не обращая никакого внимания на Лили, сестра Ганса обняла его за шею, нежно поцеловала в щеку, а потом подсела к ним за столик и изводила Джеймса вопросами добрых семь минут. Джеймс отвечал односложно, каменел, гневно сопел и каждую секунду бросал упреждающий взгляд на Лили, всеми силами пытаясь дать ей понять, что всё это ничего не значит. А Лили, надо отдать ей должное, проявила просто чудеса терпения. Конечно, в тот момент, когда Греттель ни с того ни с сего, безо всякого предупреждения вдруг прилипла к Джеймсу, Эванс чуть не подавилась вафлей и пару секунд просто удивленно смотрела на девицу, высоко подняв брови. Но потом, когда она увидела, как мается и тяжко страдает сам Джеймс, откинулась на спинку стула, расслабилась и начала, что называется, получать удовольствие. Короче говоря, безмолвно ржала над Джеймсом, утонув в вороте свитера. Она так и молчала все эти каторжные семи минут и ничего не сказала, даже когда красный и сердитый Джеймс решительно отстранил от себя любвеобильную кондитершу и громко заявил: – Познакомься, Гретта, это – Лили Эванс, моя девушка и мать моих семерых детей! После этого Греттель окинула Лили надменным взглядом побежденной, ещё разок погладила Джеймса по волосам, сказала «Надеюсь, ещё увидимся, Джимми!» и наконец ушла, покачивая бедрами. А Лили как ни в чем ни бывало вынырнула на поверхность и с удивительным спокойствием возобновила трапезу. И в то время как Джеймсу больше всего на свете хотелось удрать из чертовой кондитерской, Эванс медленно поедала эти несчастные вафли, вдумчиво, неторопливо жевала и очень внимательно, в упор смотрела на стойку, за которой работала Греттель. Всякий раз когда Джеймс пытался заговорить, Лили бросала на него долгий взгляд, а потом снова поводила носом по воздуху в сторону стойки и жевала, жевала, жевала... Едва дождавшись, пока она проглотит последний кусок, Джеймс бросил на столик пару монет, схватил Эванс за руку и быстро вытащил на улицу. – Да, я с ней трахался. Сто лет назад, – выпалил он, гневно махнув ушастой шапкой в сторону резной двери. – Я этим летом напился в задницу и завалился к Гансу. Мне было так паршиво, а там была она, ну и мы как-то...и... да я даже не помню, как это случилось! Это не я с ней спал, а она со мной! Так что ты не имеешь права на меня... да что смешного я говорю, Эванс, черт возьми?! – возмутился он, увидев, что Лили с трудом сдерживает смех. – Ничего, – она отобрала у него шапку, нахлобучила ему на голову и стянула вместе её висячие «уши». – У тебя такой вид, будто ты у меня мешок конфет уволок. Я знаю, что ты не был пай-мальчиком, Джеймс Поттер. Может потому ты мне всегда и нравился, – она стряхнула с его носа тающие снежинки. У Джеймса от этих слов внутри что-то радостно ёкнуло. – Значит всё хорошо? – Всё отлично, – она склонила голову набок и внимательно посмотрела Джеймсу в глаза, все ещё сжимая вместе его "уши". – Но если эта грудастая мандрагора ещё раз попробует тебя облапать, скажи ей, что я превращу её в жабу. И это не фигура речи. Я совершенно серьезно. В жабу. Джеймс хохотнул и уже потянулся было поцеловать Лили, чтобы поставить в этой неприятности точку, но в последний момент Эванс вдруг ахнула и оглянулась куда-то, так что Джеймс со своим поцелуем угодил ей в ухо. – Смотри, сани! – воскликнула она, указывая куда-то у него за спиной. Джеймс оглянулся и увидел компанию бегущих по главной дороге ребят из деревни, волочащих за собой несколько больших деревянных саней. – Они катаются с холма? О, Мерлин, они правда катаются! – Лили прямо подпрыгнула на месте. – Боже, Джеймс, пойдем туда, я сто лет не каталась! Пожалуйста, пойдем туда! Джеймс согласился. Лили схватила за руку и они во весь дух побежали за местными ребятами, оскальзываясь на заснеженной дороге. О Греттель она, похоже, совершенно забыла, или по крайней мере сделала вид, что забыла. Почти весь остаток дня они провели, катаясь на санях с пышных снежных холмов Годриковой Лощины. На самом высоком из них, среди сосен и пушистых ёлочек притаился маленький деревянный дом лесничего, где бородатый улыбчивый маг чарами размножал сани и сдавал напрокат за несколько сиклей в час. А после двух часов катания он ещё и раздавал всем желающим бесплатный горячий шоколад. Джеймс, который в последний раз катался на санях год назад, с Бродягой, Хвостом и Лунатиком, бросился в дело с азартом бесстрашно квиддичиста и выбрал самый крутой и высокий холм. В первую поездку Лили отчаянно визжала, смеялась и хваталась за Джеймса, пока их сани неслись вниз в урагане снежной пыли. Он сам сидел позади, сжимал Лили руками и ногами и пытался управлять санями, но это было невероятно сложно из-за толстой зимней одежды, крутых поворотов и плещущихся по ветру волосы Лили. Снова и снова они врезались в сугроб, опрокидывались, барахтались в снегу, поднимали друг друга и отряхивали, снова и снова хватались за руки и взбирались с санями наверх. Джеймса то и дело окликали, подходили здороваться раскрасневшиеся, веселые участники катания. В перерыве на горячий шоколад к ним подошел взлохмаченный Ганс и горделиво представил Джеймсу какую-то конопатую рыжую ведьмочку – свою девушку. Джеймс, памятуя о вчерашнем, врезался в их сани и четверо незадачливых гонщиков кучей вломились в какую-то ёлку, сбив с неё весь снег. После снова пили горячий шоколад. Время пролетело незаметно. Казалось, только они сели на сани, как небо залило чернилами и снежный пейзаж вокруг выкрасился в нежно– смородиновый цвет. В окнах лесничего загорелись цветные огоньки. Большинство людей потянулось в лощину, ужинать и устраиваться ко сну, но самые молодые и отчаянные волшебники ещё долго катались с холмов – до тех пор, пока не наступила непроглядная ночь и не началась метель. До дома Джеймс и Лили бежали, держась друг за друга и за срывающиеся с головы шапки. В прихожую ввалились уже целуясь – Джеймс едва успел захлопнуть дверь. Лили раскраснелась с мороза и была просто душераздирающе красивой, у обоих в крови кипел адреналин. Все обещания потеряли свою силу. Спустя полчаса после их возвращения, с лестницы, ведущей наверх, мягко постукивая лапами сбежал Живоглот и принюхался к следу сброшенной одежды на паркете: зеленому пальто, коричневой куртке, свитерам, джинсам – след которой протянулся от двери до пылающего камина. На мохнатом кремовом ковре возле камина, завернувшись в домашнее тепло, как в одеяло, дремали двое совершенно голых подростков. Плечи Джеймса всё ещё блестели от пота, он спал на боку, вытянув одну руку и спиной прижимая к себе крепко спящую Лили. Пышные локоны девушки устало рассыпались по ковру и всякий раз, когда огонь в камине фукал, кольца её волос богато вспыхивали червонным золотом. Она казалась совсем маленькой и по-детски уязвимой. Вот только изящно изогнутая, расслабленно лежащая на ковре рука с красивыми округлыми ноготками показалась котенку совсем взрослой и женской. Он потыкался в неё носом и пальцы чуть шевельнулись в ответ. Тогда кот успкоился, потоптался, покрутился и улегся под боком у Лили, закрывшись от света хвостом. За окном бушевал буран. Дров в камине хватило бы до самого утра. Это была изумительная ночь.
* * *
Каникулы проходили просто замечательно. Целыми днями они гуляли по городу, участвовали в разных конкурсах зимнего праздника, веселились, играли в снежки с местными ребятами, а когда не было сильного ветра – снова катались на санях или коньках. Они проводили вместе каждую свободную минуту и всё им казалось, было мало. Дни пролетали незаметно. – Да вы никак поженились, а? – радостно прогнусавил Ганс, столкнувшись как-то раз с Джеймсом на выходе из бакалеи в один из особенно солнечных и ясных дней. У кондитера за плечами благоухала небольшая ель и от него сильно пахло морозом и сеном. Джеймса же было почти что не видно за несколькими битком набитыми пакетами. Ганс сунул в один из них длинный красный нос. – Смотрите-ка, продукты и всё такое. И подгузники небось уже купили? – А тебе, что, поменять надо? – беззлобно усмехнулся Джеймс, специально протолкавшись мимо него к двери так, чтобы слегка поломать ёлку. – Привет, Ганс! – лучисто улыбнулась Лили, догнав их и отобрав у Джеймса парочку пакетов. Даже обычные девушки становятся красотками, когда любят и чувствуют себя любимыми. На Лили же в эти дни не оглядывался только ленивый. – У тебя очень красивая ель! С Рождеством! Джеймс напоследок бросил на друга значительный, самодовольный взгляд, а потом дверь захлопнулась за ними с глубоким мелодичным треньканьем. – С Рождеством, – пробормотал в ответ кондитер, почесывая шапку и немного ошалело глядя вслед рыжеволосой девушке, показавшейся ему никем иным, как ангелом из старой рождественской сказки. Мороз в эти день стоял такой, что было слышно, как дыхание замерзает в воздухе. По вечерам закат наливался густым рубиновым цветом, а когда дул ветер, казалось, что в лицо хлещет ледяной водой. Но даже это не могло удержать людей в домах и все так или иначе выходили по вечерам на городскую площадь – насладиться прелестями катания на коньках, горячими пирогами и глинтвейном. И ни угрожающие листовки, ни объявления «Разыскиваются», ни тревожные вести из Министерства не могли потревожить дух Рождества, витающий в воздухе в эти дни. Лили и Джеймс гуляли, катались на коньках, участвовали в конкурсах зимнего праздника, фотографировались, ели копченые сосиски прямо на холоде, пили горячий грог и просто веселились. А один раз даже прокатились на гиппогрифе! Случилось это так. Они гуляли по городской площади. Лили отошла на минутку, "по делу", а Джеймс застрял у палатки с пластинками. Там его и поймали эти девчонки. Пока он отчаянно пытался вспомнить, где их видел (лето, река, бутылка огневиски, Бродяга, две голые девицы в воде), они уже успели его сцапать и полилось в уши с двух сторон: – Совсем пропал в своей школе, даже не пишешь, хотя обещал! – Как поживает твой симпатичный друг? Он ещё приедет? – Ты не хочешь ещё раз пригласить меня куда-нибудь? – Ты видишь, наш Джейми с подружкой, совсем про нас позабыл. – А может быть развлечемся все вместе? Когда Джеймс опомнился, увидел, что его «подружка» идет к выходу из ярмарки. Стряхнув с себя руки девчонок, Джеймс бросился следом. – Эй, ты что? – он со смехом скользнул по дороге вперед и развернулся, перехватив девушку за плечи. – Лил, да не бери ты... Лили молча убрала его руки и пошла дальше. – Ты, что, обиделась? – Джеймс снова догнал её и схватил, на этот раз крепко. – Да ладно, Лил, это же глупо, они просто... – Глупо? Что же, можешь идти к ним, они, несомненно умнее меня, – уязвлено парировала она. Джеймс нахмурился, быстро оглянулся и затащил Лили за отряд выставленных на продажу ёлок. – Эй! Ты что... – Вчера ты говорила иначе, – заметил он и покосился на ближайшую ёлку – то ли ему показалось, то ли дерево и правда только что почесало себя веткой? – В чем дело? – Да, говорила! Но сейчас я просто хочу знать, скажи мне, Джеймс Поттер, в этом городе есть хотя бы одна девушка, которая при встрече с нами не будет виснуть у тебя на шее? – она гневно убрала волосы с лица. Джеймс рассмеялся и засунул руки в карманы. – Лили, это всё уже давным-давно в прошлом. Глупо обижаться. – Опять! – вспылила она. – Опять глупо! – Я не имел в виду, что ты глупая, – быстро пошел на попятную Джеймс. – Просто... – Просто когда ты узнал о том, что было, точнее, чего не было между мной и Эдгаром, чуть не размазал меня по стенке, а теперь заявляешь, что это, видите-ли, глупо! – Это другое! – неугомонная ёлка попыталась потрогать Джеймса и он отодвинулся. – А в чем разница? Он терпеливо вздохнул. – Понимаешь, это... – он взлохматил волосы под шапкой и сдвинул её набок. – Это как в квиддиче! Да, именно так! Мужчины – это игроки, а женщины... – Метлы? – с каменным лицом спросила Лили, скрестив на груди руки. – Да, – честно признался он и глаза Эванс стали размером с галлеоны. – То есть нет! О, Мерлин, только не надо так буквально, Лили! Мужчина обязан иметь опыт! Глупо садиться на метлу своей мечты, совершенно не умея при этом летать, можно всё испортить! Сначала надо научиться, сломать парочку «Комет», а уже потом браться за «Нимбус». И когда ты взлетишь на нем, уже никогда не захочешь снова взяться за «Комету». Ты будешь любить этот «Нимбус» и заботится о нем... – Пока не выйдет метла покруче? – ледяным тоном ввернула Лили. Джеймс оскорбленно выпрямился. – Если ты действительно любишь квиддич, ты никогда не променяешь свою метлу ни на какую другую, пусть их выйдет хоть сотня. – Ладно, оставим эту метафору, – устало попросила Лили. – Я просто хотел сказать, что у хорошего игрока может быть много метел, но у хорошей метлы... – Джеймс. Он послушно умолк. Лили смотрела на него пару секунд, дергая себя за рукав и по её лицу невозможно было понять, о чем она думает. А потом она сказала: – Джеймс, у меня правда ничего не было с Эдгаром Боунсом. – Я знаю. Тут Лили вдруг шагнула вперед и прижалась к нему. – И может быть я и «Нимбус», но мне не хочется знать о том, сколько «Комет» у тебя было до меня. Совсем не хочется. Джеймс деланно нахмурился и поднял её лицо за подбородок. – Боже, Эванс, ты только что сравнила себя с метлой? Лили засмеялась. – Эй! Ну-ка идите отсюда! – закричал продавец ёлок, когда заглянул за пышные ветви через пару минут и увидел парочку, слившуюся в горячем поцелуе. – Найдите себе другое место! – Кстати о полетах, – сказал Джеймс, когда они, давясь смехом, убежали от грозного ёлочника. – Не хотите прокатиться, мисс Эванс? – и он кивнул на небольшой загон, в котором степенно прохаживались гиппогрифы в цветных попонах. Рука Лили испуганно сдавила его ладонь, зеленые глаза обратились на него с таким ужасом, словно он предложил ей искупаться в проруби. – Да ладно, тебе понравится! – уверено заявил он. – Три года назад ты вернулся с загипсованной рукой и всему курсу хвастался как свалился с гиппогрифа! – Лили схватила его за куртку, удерживая, хотя Джеймс был уже весь там. – Джеймс! Он оглянулся на неё, светясь азартом, но увидел её белое лицо, вспомнил, как сильно она боится высоты и подавил горький вздох. – Ну ладно. Придумаем что-нибудь другое. Пошли. Лили тяжело сглотнула, поймав взгляд, которым он проводил какого-то мальчишку, который уже примеривался к одному из гиппогрифов. Мерлинова борода. Она об этом пожалеет. – Хорошо, – выдавила она, удержав его. – Давай прокатимся. Гиппогриф, которого выбрал Джеймс был очень красивым, светло– серым, с белым оперением на крыльях и хвосте. Когда Лили приблизилась к нему, он быстро повернул голову набок и на девушку настороженно взглянул янтарный, суровый глаз. От гиппогрифа пахло лошадью, перьями и немного навозом – запах был как в голубятне, в которую они с Северусом лазили в детстве, подкармливая его больную сову. Попону сняли и под ней обнаружилось нечто наподобие седла со стременами и уздой, один вид которой вызвал у Лили трепет. Когда же Джеймс усадил её в седло и Лили почувствовала, как движется под ней сильное, мускулистое тело, её трепет перерос в настоящий ужас, сопровождаемый сильным ознобом. – Джеймс, он сейчас взлетит, -тоненько произнесла она, когда гиппогриф нетерпеливо забил копытом и переступил с места на место. Джеймс рассмеялся и легко вскочил в седло позади неё. – Один круг – один галлеон, – серьезно напомнила Джеймсу конопатая девчонка – та самая «девушка» Ганса. Джеймс бросил ей маленький мешочек. – За нами не занимать, – он подмигнул девчушке и она покраснела. – За перья лучше не дергать, – шмыгнула носом она, когда увидела, как Лили положила руки на шею монстра. – Он этого не любит. Может откусить палец. Лили заледенела и вцепилась в крайне ненадежную, на её взгляд, ручку на седле. – Ну что, поехали! – Джеймс прижал её к себе покрепче. Момент был неподходящий, но Лили все равно почувствовала, что он слегка возбужден. Поразительно, как его могут заводить такие вещи – у неё самой от ужаса зуб на зуб не попадал. Люди, прогуливающиеся по ярмарке остановились, когда гиппогриф расправил гигантские крылья. Все любили это зрелище и Лили сегодня сама пару раз останавливалась, посмотреть, как крылатый зверь разгоняется и взлетает, унося в морозное небо восторженные крики наездников. Но сейчас она была одним из них. И это было совсем не круто. – Боже-Боже-Боже... – тоненько забормотала она, когда гиппогриф снялся с места и побежал. Её подбрасывало в седле, тревожа и без того не утихшую боль в низу живота, от страха она вся обратилась в камень, вверив свою жизнь хлипкой ручке на кожаном седле. Она сама не слышала, что бормочет всё громче и громче, как вдруг Джеймс рывком прижал её к себе и в тот же миг гиппогриф присел, оттолкнулся от земли, хлопнув крыльями и взмыл вверх, да так резко, что Лили чуть не стошнило. Возникло такое чувство, будто некоторые очень важные органы так и остались на земле. Словно со стороны она услышала свой отчаянный визг и хриплый вопль Джеймса у себя над ухом. «Господи, Господи, Господи!» – безотчетно молилась она, онемевшими ногами сжимая бока гиппогрифа, пока её тело рывками подбрасывало всё выше и выше. «Боже, не дай нам упасть, не дай упасть!» И тут внезапно рывки прекратились, её выпрямило, развернуло и ветер перестал срывать её с седла. Она уже подумала, что они, должно быть, приземлились, как вдруг услышала у себя над ухом далекий, уносящийся вместе с ветром крик: – Открой глаза! И она открыла. Хотя бы раз в жизни, но каждый человек испытывает это чувство. Когда счастье вдруг выходит из берегов. Внизу раскинулась Годрикова лощина – ладонь, полная снега, такого гладкого и ослепительно– белого, что по нему хотелось хлопнуть пятерней. Казалось, что мир протягивает её сливочному зимнему небу, чтобы оно уткнулось в неё лицом. – Джеймс... – восторженно крикнула Лили, слегка задыхаясь от захвативших её чувств. Мимо них проносились птицы. – Джеймс! – Я знаю! – радостно крикнул он в ответ. – Потрясающе! – выдохнула она, глядя вниз, на скользящую по снегу серую ленту речки, на ёжик елей и безупречно– гладкий рисунок белоснежных холмов. – Джеймс, это просто невероятно! – и она засмеялась, выталкивая из себя остатки страха. – Я лечу! ЛЕЧУ-У! Джеймс издал довольное хриплое «Ха!» и взвыл на манер американского койота. В этот же миг гиппогриф хрипло каркнул, словно тоже хотел поделиться с ними своим восторгом, а потом вдруг сделал мощный гребок всеми лапами сразу, взмахнул крыльями и спиралью упал вниз, прижав крылья к бокастому крупу. Лили смеялась и визжала, Джеймс счастливо ругался и тоже что-то орал. Довольный, засидевшийся на земле гиппогриф купался в океане облачного, текущего во все концы перламутра, падал, взлетал, нырял, скользил по ветру, как по исполинским шелковым лентам, а наездникам только и оставалось, что тонуть в хлопающей одежде, как можно крепче держаться друг за друга и просто заходиться от восторга. Лили раскидывала руки, когда гиппогриф камнем падал вниз, громко, счастливо хохотала и визжала, когда Джеймс заставлял гиппогрифа выделывать «мертвые петли» и «бочки», пронзительные вскрики зверя эхом разлетались под стеклянным куполом мороза, солнце было повсюду и рядом был Джеймс. Она была счастлива. Однако, далеко не все каникулы они провели, мотаясь по снежному городку. Бывали такие дни, когда им было настолько лень куда– либо выбираться, что они только и делали, что часами валялись в постели, убаюканные сухим теплом и далекими завываниями метели за окнами. В такие дни они занимались всякой ерундой: играли в карты, дрались подушками, соревновались, кто первый моргнет или (это уже была инициатива Джеймса), говорили вслух, что хотели бы сделать друг с другом в постели – это уже было соревнование на то, кто первый покраснеет. И, надо сказать, один раз Лили всё же победила. Кроме этого они слушали The Beatles и читали вслух. Причем когда это делала Лили, Джеймс с каменным лицом вставлял особенно смешные комментарии в самые серьезные моменты и всё портил. А если они и выбирались из постели, то только для того, чтобы перекусить, или забраться вдвоем в огромную круглую ванную, установленную в крошечной сауне на нулевом этаже. Это были блаженные часы жаркого, пенного уединения, одновременно вблизи и вдали от снежных заносов и мороза. Единственное, что слегка омрачало картину абсолютного счастья Джеймса, так это то, что, несмотря на все попытки, у него не получалось доставить Лили такое же удовольствие, какое получал он сам во время их близости. Ей, очевидно, все ещё было больно – он и сам чувствовал, что она узковата для него, но если его это обстоятельство очень быстро швыряло его на небеса, то Лили все время вздрагивала, жмурилась и кусала губы, но так, чтобы он не видел. И хоть бы раз пожаловалась! Но нет, она принимала его каждый раз с такой искренней улыбкой и нежностью, что Джеймс совершенно ничего не понимал. Когда же он напрямую спросил, хорошо ли ей было, на её лицо опять набежала тучка сосредоточенного внутреннего созерцания и она сказала, что это смешанное чувство боли и удовольствия, чем только ещё больше сбила его с толку. Он дошел до того, что как-то рано утром, пока Лили спала, полез в сарайчик, где хранился всякий старый хлам и битый час листал «Тайны Леди Морганы» в поисках каких-нибудь хитростей. К счастью, найденные сведения ему не понадобились и эта проблема разрешилась сама– собой. И для её решения действительно не понадобилось ничего, кроме времени. После пресловутого полета на гиппогрифе, они вернулись домой, перекусили, оделись потеплее (на улице опять занимался буран) и завалились на постель, слушать очередную рождественскую радиопостановку. Приемник работал плохо из-за непогоды, пьеска то и дело уходила в хрип, но им все равно было весело. Джеймс лежал, по привычке закинув ноги на стену, Лили лежала рядом, на спине, положив голову ему на грудь. Рука Джеймса рассеяно перебирала её волосы. Оба внимательно вслушивались в голоса героев и маленькая мансарда то и дело вздрагивала от их хохота и смеха невидимой аудитории в приемнике. Под конец постановки между ними завязался спор: что слушать дальше, концерт Селестины Уорлок или репортаж об игре «Уинбургских Ос» в Глазго. В результате короткой борьбы за волшебную палочку Лили оказалась примятой к постели – красивая, веселая, с сияющими глазами. Её смеющиеся губы казались такими красными и мягкими в этот миг, что Джеймс не выдержал и прижался к ним, настолько сладко, насколько мог. – О-о, Мерлин, ненавижу, когда ты так делаешь... – слабо пробормотала Лили, когда он с оторвался от неё. – Ладно, слушай свой дурацкий репортаж. Джеймс внимательно посмотрел в насыщенную зелень и ухмыльнулся. – Есть идея получше, – прошептал он, возвращаясь к её губам. – Подожди, – попросила она, когда он попытался стащить с неё свой гриффиндорский свитер. В последнее время Лили носила только его. Его и белые носочки. Чертовски сексуальный вид. – Что? – выдохнул он. Лили взглянула на него одновременно робко и пытливо, а затем легонько надавила на плечи, заставила перевернуться и лечь на спину. Оседлала. Вид у неё был такой, будто она проводит какой-то чрезвычайно важный эксперимент. Джеймс ей не мешал, только следил за каждым движением. Когда она стянула свитер, под которым не оказалось абсолютно ничего, тяжело вздохнул и машинально провел ладонями по её бедрам. Лили зачесала назад упавшие на лицо волосы. Эти несколько секунд до. Что может быть слаще и мучительнее? Джеймс смотрел на неё, пристально, полыхая от нетерпения, сжимая одной ладонью талию, другой – бедро. И когда она опустилась на него, медленно, чертовскиматьегомедленно, он окаменел, откинул голову и зажмурился, вытолкнув из груди мучительный стон. Мерлинова мать, это было божественно! Пока она двигалась, приспосабливаясь, он ничего не видел и не слышал – от удовольствия тело расплывалось как горячий воск. Ладони сами собой заскользили по плоскому животу, исступленно сжали нежную, почти ещё детскую полноту талии, коснулись теплой груди. И тут пальцы Лили лихорадочно нашли его ладонь и впились в неё коготками. Джеймс с трудом сфокусировал на Лили взгляд. Ему не хотелось терять ни секунды происходящего, но он просто не мог держать глаза открытыми! Лили не отрываясь смотрела на него сверху– вниз, немного отсутствующим, лихорадочным взглядом, губы её были приоткрыты и из них легкими лоскутками вырывалось рваное дыхание. Ей было хорошо. Руки Джеймса сжались сильнее. Ему хотелось сильнее, дальше, больше, глубже. Но он боялся нарушить то, что видел сейчас. С каждой секундой её движения становились увереннее, а дыхание – тяжелее. Она терялась в удовольствии без оглядки, как все новички. В какой-то миг с приоткрытых губ слетел едва слышный стон. И тогда Джеймс уже не выдержал. Рванулся к ней с подушек, перехватывая, обхватывая, сжимая, выхватывая из ослабевших рук инициативу. Лили вздрогнула, когда он вошел глубже, но на этот раз не зажмурилась и не ойкнула. Только в глазах разлился горячий хмель. И Джеймс сам утонул в нем с головой. Ногти Лили впились в его плечо, другой рукой она обхватила его за шею. И то, что было дальше, было уже не толчками и не бездумной погоней за конечной точкой, а быстрым, плавно раскачивающимся ритмом. По шее, затылку, щеке и подбородку Джеймса протянулись кипящие ленты – следы от её ноготков. Но больно ему не было. Он сжимал в объятиях саму жизнь. Больше ему ничего не было надо. Предчувствуя скорый финал, Джеймс перевернул Лили, опрокинул на подушки, так что рыжее золото рассыпалось по постели и подмял под себя. Когда его пальцы скользнули вниз, в самый жар, Лили импульсивно вскинулась, судорожно сжав пальчики на ногах и расцарапав Джеймсу плечи и спину. Хриплое, жалобное «А-ах!» звоном прошило каждый его нерв и тут он вспомнил, что они не использовали защитные чары. Эта мысль стала последней каплей. Он зажмурился и мучительно, почти невыносимо кончил.
Несколько часов спустя на улице снова занялась метель. Ветер завывал и пугающе хлопал ставнями. Джеймс и Лили сидели на ярко-освещенной, тепло натопленной кухне и жадно поедали горячие тосты с сыром, запивая их невероятно ароматным кофе и сладким молочным чаем. В печке потрескивал огонь. Внезапный голод, налетевший на них в три часа ночи был таким сильным, что они не выдержали и спустились на кухню. И хоть кроме них в доме был только Живоглот, ребята шикали друг на друга, давились смехом и крались по темным комнатам, чувствуя себя почему-то ужасно счастливыми и виноватыми. И вот теперь они сидели друг напротив друга. На Лили снова краснел гриффиндорский спортивный свитер с надписью «Поттер» на спине. Она сидела, подтянув одну ногу к груди, так что над столом торчала её голая острая коленка. Время от времени они бросали друг на друга говорящий взгляд и улыбались так, что посторонний, увидев эти улыбки, наверняка бы подумал: «Сошли с ума!». И Джеймс, глядя на то, как его сияющая, лохматая и неописуемо красивая Лили хорошенько мажет джемом хрустящий тост, думал: так было всегда. Они всегда жили здесь вдвоем и больше ему ничего не нужно. Ничего и никого.
* * *
Сириус остановил мотоцикл рядом с низенькими деревянными воротами дома Поттеров, поставил ногу на землю и вскинул голову, откидывая капюшон. Крепенький дом мирно спал под пухлым снежным одеялом. Та же покосившаяся труба, та же милая старческая скособоченность и цветные витражи в окнах у входной двери. – Приехали! – объявил Сириус, рывком заглушая мотор. Роксана соскочила с сидения, которое успело здорово надоесть ей за несколько часов полета и огляделась. Вместо гигантской куртки Сириуса на ней теперь было черное, похожее на шинель пальто, длиннющий алый шарф и крутые ботинки из драконьей кожи, усеянные металлическими заклепками, первая покупка, которую они совершили после того, как продали фамильную сережку Малфоев, последнюю и единственную ценность, которая осталась у Роксаны после побега. Вырученных денег хватило бы на пару лет, но Сириус все равно подумывал прокрутить сотню– другую галлеонов на гоблинской бирже по удачливой дядиной схеме. И пусть он был не так хорош в этих делах, как сам Альфард, но всё же научился у него и у своего папаши паре нехитрых фокусов. Это было не сложно. Это даже Рег умел. Пока он возился с мотоциклом, устраивая его во дворе, Роксана прошлась по холму за изгородью, глубоко утопая в сугробах и разглядывая живописную снежную долину, укрытую снегом так, что на расстоянии многих миль не было видно ни одного острого угла. На фоне такого пейзажа Малфой как никогда напоминала хищного зимнего зверька, выбравшегося из норы на охоту. – Ты уверен, что они вообще здесь? – она вернулась в сад. В расстилавшейся тишине её голос звучал особенно громко. Сириус поднял голову, машинально отбрасывая челку с глаз. – Спорим на галлеон, они ушли туда, – и она показала вниз, на лежащий под холмом Ипсвич, в самом сердце которого мерцал и переливался игрушечный зимний праздник. Сириус закончил укрывать мотоцикл попоной (Джеймс всегда оставлял её у каменного сарайчика) и окинул дом быстрым беглым взглядом. Он так хорошо знал повадки этого места, что по одному его внешнему виду мог определить, что происходит в доме. – Спорим на два, что они спят, – вкрадчиво молвил он, склонившись над ухом Роксаны. Она так засмотрелась на долину, что не услышала, как он подошел и испуганно подскочила. – На три, что я тебя стукну, если ты выиграешь, – она оттолкнула его. Сириус качнулся назад и беззвучно рассмеялся. – Идем. Я умираю от голода! Ради порядка Сириус все же пару раз стукнул кулаком по двери, но после трёх секунд ожидания нетерпеливо вытряхнул из рукава палочку и снял с замка все защитные чары, благо их ставила Эванс. Едва он открыл дверь, в прихожую тут же выбежал недовольный Живоглот. Сириус инстинктивно рванулся вперед, оскалив зубы, но тут же осекся и недовольно оглянулся на Роксану, которая прошла мимо него, насмешливо фыркая. Пока она возилась с кофейником на кухне, Сириус, не раздеваясь взбежал по винтовой лестнице наверх и беззвучно прошел в темноте по узкому коридору. У двери Сохатого остановился и прислушался. В комнате было подозрительно тихо. Обычно у Сохатого всегда орала музыка или бормотала спортивная сводка. Сириус добродушно и немного грустно усмехнулся, вслушиваясь в эту тишину, потом вздохнул, картинно закрыл глаза ладонью и с громким, криком «Здорово, Сохатый!», распахнул дверь.
Джеймс проснулся от звука, похожего на пушечный выстрел и прежде, чем успел что– либо понять, рядом вдруг пронзительно завизжала Лили и спряталась под одеяло. Разлепив глаза, он увидел, как на пороге комнаты выросла фигура в черном. Рука сама собой схватила палочку. – Остолбеней! – заорал он, бешено рассекая воздух. Сириус увернулся, все ещё закрывая лицо ладонью, и засмеялся, когда чары Джеймса разбили светильник. – БРОДЯГА, ТВОЮ МАТЬ! – рявкнул Джеймс, едва оправившись от потрясения, а в следующую секунду схватил одеяло и замотал Лили почти с головой, заглушив возмущенный протест. Схватив свою подушку, Джеймс гневно швырнул в Сириуса свою подушку. Тот поймал её свободной рукой, всё ещё посмеиваясь.– Какого черта?! – Я тоже очень рад видеть вас, возлюбленные дети мои! – Сириус вслепую прошел по комнате, совершенно точно при этом перешагивая через разбросанную одежду. – Мерлинова мать, ну и бардак здесь, Сохатый, ты бьешь все рекорды, срань совиная, – Сириус открыл глаза, драматично вздрогнул, увидев Лили и расплылся в одной из лучших своих улыбочек, склонишись в полупоклоне. – Мисс Эванс. Вы божественны. Лили гневно сдула с лица растрепанные волосы и открыла было рот, но Джеймс её опередил. – Что ты здесь делаешь, придурок?! – разыскав на подоконнике очки, Джеймс впечатал их в лицо. – Я-то? – Сириус плюхнулся на постель. Лили пнула его, потому что он уселся ей на ногу и подтянула колени к груди. – Я приехал показать тебе одну очень интересную штуку! – он вытащил из внутреннего кармана куртки маленькое прямоугольное зеркальце. Джеймс хлопнул себя по лбу и поморщился. – Вот, гляди, что у меня есть. Очень удобная вещь, рекомендую. Отличный способ связаться с близкими друзьями, особенно, если в стране война и вы целую неделю не получали друг от друга сов. – Старик. Прости. Я забыл, – Джеймс взъерошил волосы. – Я не сомневаюсь, – Блэк хрипло хохотнул и вперил взгляд в Лили. – А на самом деле? Думаешь я поверю, что ты ломился сюда через полстраны просто потому что соскучился? – Угадал, – Сириус моментально посерьезнел. – Твой дом – единственное место на протяжении сотни километров, где я всегда могу нормально пожрать. И принять душ. – Я так и знал. – Ну конечно, – Сириус уже совсем бессовестно улыбнулся и нахально подмигнул Лили. – Как дела, Эванс? Джеймс уселся, высунув ноги из-под одеяла и сдернул с тумбочки свою рубашку. – Слушай, Бродяга, мы правда очень рады, что ты приехал, можешь оставаться, сколько угодно, но сейчас выметайся из комнаты! – он взял палочку. – Нам надо... – Одеться! – Блэк пружинисто вскочил с постели. – Понимаю, удаляюсь. Но вообще-то я не намерен проторчать здесь всё Рождество. Мы прилетели сюда из Дэнс не для того, чтобы смотреть, как вы кормите друг друга с ложечки. Андромеда приглашает нас всех отметить Рождество с нашей семьей, – Сириус схватил из коробки на тумбочке боб «Берти» и закинул в рот, после чего спиной вперед пошел к двери. – Её муж будет патрулировать Косой переулок всю ночь, а она сама проведет Рождество у Уизли, вроде как наших дальних родственников. И не вздумай уговаривать его тут, Эванс, я уже отправил ей сову. Мы завернули всего лишь забрать вас, коль скоро трансгрессировать всё ещё нельзя. – Уизли – это тот бахнутый ассистент твоего дяди? – весело уточнил Джеймс. Сириус радостно кивнул. Они рассмеялись чему-то своему. – Подождите, мы? – Лили беспомощно взглянула на Джеймса. С каждой секундой ситуация становилась все абсурднее. – Вы что, втроем сюда приехали? – она ещё выше подтянула одеяло. – Нет, – по лицу Сириуса пробежала едва заметная тень, но он сразу же снова улыбнулся. – Лунатик и Хвост, если ты намекаешь на них, разъехались по домам. А мы – это я и Роксана. Кстати, она сейчас внизу, на вашей кухне, так что мне действительно лучше пойти вниз, если не хотите взлететь на воздух. Её лучше не оставлять один на один с открытым огнем. Ждем вас внизу! И перед тем, как уйти, он подхватил с пола кружевной лифчик Лили и красивым жестом кинул его на кровать со словами «Сохатый, это, кажется, твоё», после чего стремительно убрался за дверь, захлопнув её за миг до того, как в неё впечаталась тяжелая «История квиддича».
* * *
Про душ и еду, оказывается, Сириус не шутил. Как и про то, что дом может взлететь на воздух. Собственно, это практически произошло. Потому что едва Сириус закрыл за собой дверь, как на кухне что-то оглушительно бабахнуло и раздался оглушительный грохот. Оказалось, что в присутствии Роксаны огонь в миролюбивой старенькой печке вдруг взбунтовался и разорвался с силой динамитной шашки, так что чуть не разнес всю кухню. Саму Роксану, очумелую и перепуганную они разыскали под кухонным столом, единственным, что по каким-то причинам, уцелело. Всю остальную кухню разворотило и закоптило. Впрочем, катастрофу удалось подавить. Во-первых, Сириус, который, видимо, уже привык к подобным номерам, бросился сразу тушить пожар, во-вторых Лили чарами довольно быстро восстановила разрушенную мебель и очистила стены, а в-третьих Джеймса случившееся с его домом почему-то не только не расстроило, но и позабавило. По каким-то причинам именно это событие заставило его переключиться с прохладного «Малфой» на «Роксану» и он ещё довольно долго допытывался у Роксаны, правда ли, что у неё отовсюду лезут перья и растет клюв, если её сильно разозлить? Так или иначе, это маленькое происшествие сразу сблизило их компанию, а это самое главное. В конце–концов, для чего ещё нужны друзья, как не для того, чтобы прощать всякую ерунду? Тем более, после того, что Лили узнала о Роксане в этот день, она не смогла бы на неё рассердиться, даже если бы захотела.
После того как ребята смыли с себя дорожную пыль и переоделись в чистую одежду, они все собрались на восстановленной кухне. Сириус и Роксана, здорово оголодавшие за время скитаний, набросились на еду и ели жадно, в четыре руки, то и дело передавая друг другу кувшин с тыквенным соком, хлеб и соль, а в промежутках между жеванием и откусыванием ещё ухитрялись рассказывать и даже перебивать друг друга. В воскресшей печурке тепло потрескивал огонь, Лили варила для всех кофе, а Джеймс сидел и слушал. Оказалось, что неделю назад Роксана окончательно сбежала из дома и порвала все связи с семьей. О своем побеге она рассказывала легко и со смехом, как будто это был просто мимолетный и забавный случай, приключившийся с кем-то из её знакомых. Сириус дополнял рассказ и тоже посмеивался, но, судя по тому, как они пару раз быстро переглянулись, Лили поняла, что они многого не договаривают. И что это серьезно. Кроме того, после побега с ними приключилась масса интересных вещей. За ту неделю, что они не виделись, ребята ухитрились облететь на своем мотоцикле половину Соединенного Королевства. Они провели ночь в настоящем вампирском таборе, видели русалочье шоу на Лох-Несском озере, путешествовали с группой хиппи, пели с ними песни под гитару, курили нечто, вместе с ними приехали на концерт одной очень известной магловской группы, где прыгали единым телом с многотысячной возбужденной толпой и орали «WE WILL ROCK YOU!». Пока Сириус говорил, Лили нет-нет, да и ловила на себе его ехидный взгляд. Хотя на ней сейчас был надежный, непроницаемый вязаный свитер и длинная узкая юбка в пол, Блэк все равно слегка щурился и улыбался так, будто она разгуливала по кухне в одном одеяле. Ну вот опять. Похоже, он теперь будет мучать её до конца её дней. У-у, так и хотелось выплеснуть ему на голову весь сок из кувшина. Лили бросила свирепый взгляд на Джеймса и принялась вручную нарезать хлеб, выплескивая всю свою злость на несчастной буханке. Под конец своих приключений Сириус и Роксана побывали на дружеском матче «Кенмарских коршунов» и «Уимбургских ос». Матч был благотворительный, посвященный гибели Джона Маккиннона. Во время игры на стадион напали Пожиратели смерти. Устроили бойню. – Мы были на самой верхней трибуне, прилетели туда прямо на мотоцикле. Он нас и спас. Когда началась заварушка, мы попытались улететь, но на нас начали кидаться, умоляя забрать с собой, мы рухнули вниз. Мотор заработал футах в пяти от земли, мы выбрались, но... – Сириус покачал головой. – До сих пор вижу, как люди вываливаются за трибуны и летят на поле. А потом эта Метка в небе и стадион – складывается как карточный дом. – А охрана? – Она там была, Сохатый. Вот только почти вся сразу перешла на сторону Пожирателей. – Как?! – ахнула Лили. – Почему? – После смерти Маккиннона на его место поставили Нотта, а он – Пожиратель смерти. Об этом знает только очень узкий круг людей, но теперь второй человек в Министерстве – приближенный Темного Лорда. В Мракоборческий центр толпами идут Пожиратели и сделать с этим ничего нельзя, потому что информация все равно проходит через руки Нотта. На месте Крауча я бы требовал закатывать рукава на собеседовании. После обеда Сириус попросил Джеймса помочь ему приделать к мотоциклу коляску. Из окна Лили видела, как они действительно какое-то время возились с мотоциклом возле каменного сарайчика среди голых замороженных вишен, и говорили о чем-то, пересмеиваясь. Она не сомневалась, что Джеймс наверняка всё рассказал Сириусу. Лили опасалась, что после этого шутки Блэка станут просто убийственными и, в принципе, не зря опасалась, но все же во время дружеского поединка снежками, который случайно состоялся прямо перед поездкой, Сириус мужественно закрыл её собой от снежка Роксаны. А потом осведомился, не сильно ли она расстроена, что теперь ей не удастся совратить Джеймса в рождественскую ночь? На самом деле Лили была вовсе не против шумного и веселого праздника, наоборот, ей очень хотелось взглянуть на настоящую волшебную семью и потрогать волшебство вне Хогвартса. Её удивляло только, как легко и быстро они всё это решили между собой! Вот Сириус врывается в их спальню, вот они обедают, а вот он уже заводит мотор, Джеймс надевает квиддичные очки, сидя у него за спиной на сидении, а Лили и Роксана, уместившиеся в коляске и обмотанные теплым пледом, хватаются за ручку безопасности и друг за друга. – Держитесь! – кричит Сириус, перекрывая рев мотора и мотоцикл срывается с места. Ветер взметает ураган снега, у Лили подхватывает дух, прямо как во время поездки на гиппогрифе, а затем мотоцикл с ревом и фырканьем отрывается от земли и словно на американских горках устремляется прямо в небо. Все четверо закричали, заорали, завизжали от восторга. Джеймс победно замолотил по воздуху кулаком, Сириус взвыл: «Вууууху!». Лили свесилась из коляски и прокричала ошеломленных зевакам на улице «Счастливого Рождества!», а Роксана выпустила из палочки небольшой красно– золотой фейерверк. Они были молоды, они были счастливы.
* * *
Примерно через час скоростного полета, сказочного пейзажа и обжигающе холодного ветра, мотоцикл наконец пошел на снижение. Вынырнув из пелены тумана, он полетел над снежной, сумеречно-сиреневой пустыней, утыканной голыми деревьями и отдельными крошечными домиками. Их окна мерцали в темноте, словно разбросанный бисер. К одному такому скоплению бисера и мчался их мотоцикл. Домик, к которому они прилетели был маленьким и неказистым, не сравнить с крепким и надежным коттеджем Поттеров. И если второй кутался в снега, как в одеяния, этот выглядел так, словно тонул в сугробе и просил о помощи, высунув из него то тут, то там части своего кирпичного тельца. Сверху прямо к крыше было совсем недавно приделано несколько этажей – они торчали вкривь и вкось и казались ужасно шаткими – как кому-нибудь может прийти в голову забраться на один из них? Мотоцикл приземлился на проселочную дорогу, разбрызгивая снег, проехал немного и остановился аккурат в несколько дюймах от забора. Гурьбой они высыпали в сад. Лили прижимала к себе сверток – крамбл с вишней, который она приготовила, пока мальчики возились с мотоциклом. Не ехать же на Рождество с пустыми руками? Из дома доносились звуки музыки и детский смех. Отстранив всех от входной двери, Сириус вздохнул, кашлянул, занес руку и постучал. Звуки в доме сразу стали тише, смех смолк. – Кто там? – настороженно спросили из-за двери. – Счастливого Рождества, Арти Шестеренка! – во всю мощь легких прокричал Сириус и все покатились со смеху. Дверь тут же распахнулась. На пороге стоял тощий и нескладный, рыжеволосый молодой человек в твидовом пиджаке, полосатых брюках с подтяжками, галстуке– бабочке и со странной феской на голове. На мягком подвижном лице расписалось крайне недовольное выражение. – Вообще-то только Альфарду Блэку можно было называть меня так, юноша, – одним ртом отчеканил он, не меняя выражения лица. – А вы – не он, – он поджал губы. – Он мой дядя, – торжественно молвил Сириус. – Как и мой, – всё так же серьезно ответил хозяин дома. Ещё одну секунду они побуравили друг друга напряженными взглядами, а затем синхронно обнялись и рассмеялись. Сириус представил хозяина друзьям: – Артур Уизли! – он обнял его за плечи. – Правая рука моего покойного дядюшки и гений колдотехники! Артур польщено засмеялся, поправляя очки в роговой оправе. – Рад встрече! Ну, проходите, что же мы стоим! Проходите! – и он весело махнул рукой, приглашая всех внутрь. – Друзья Альфарда Блэка – мои друзья. Они ввалились в теплый дом. Первое, что бросилось Лили в глаза – здесь живут дети. Всюду валялись игрушки, детские книжки, кубики, плюшевые зайцы и мишки, у шаткой кривой лестницы в углу стояла занавешенная детская кроватка. Сама лестница лежала в центре кривобокой тесной комнатки и крутыми зигзагами уходила наверх. Перила обвивала гирлянда из остролиста и золотистых огоньков. Главным достоянием комнатки и, кажется, её главной опорой был добротный каменный камин, самое крепкое и мощное, что Лили когда-либо видела – включая и школьные камины тоже. На его полке в страшной неразберихе теснились книги, пустышки, игрушки и даже носки. Над камином тикали довольно необычные часы с пятью стрелками, а в самом камине по-домашнему ярко и тепло трещало пламя. Вокруг круглого столика перед камином то так, то эдак стояли разномастные кресла, пуфики, кресло– качалка с брошенным лоскутным пледом, прямо перед камином стоял пухлейший и уютнейший диван. Прямо над ними возвышалась пышная, благоухающая ель. Портрет какого-то старикашки на стене рядом с ней то и дело оглушительно чихал и вытирал нос. Из соседней комнаты тек восхитительный аромат жареной утки в яблоках и веселые рождественские песенки Билли Пибоди, самого лучшего джаз-музыканта волшебного мира. Горело все, что могло гореть – тусклый торшер рядом с креслом, камин, гирлянды, светильники, но из-за низкого потолка все равно казалось, что в доме темновато. В этом был какой-то особенный уют. Лили захотелось немедленно залезть в самое мягкое кресло, укрыться пледом и провести остаток Рождества с чашкой горячего шоколада в руках. Лили снова услышала детский смех и оглянулась, снимая пальто. На ковре между диваном и камином, в кучке деревянным волшебных игрушек возились огненно-рыжие дети: двое мальчишек не старше семи, малыш с соской во рту и девочка четырех лет в красивом бархатном платьице. Едва за ними закрылась дверь, рыжеволосая кудряшка в платьице вскинула голову, моментально позабыла свою игру и с радостным писком «Сириус!» бросилась к ним через всю комнату. – Хей-ей, кто здесь у нас?! – оставив Роксану, Сириус метнулся вперед, подхватил кроху под мышки и закружил в воздухе. – Неужели это моя Дора?! Девочка тоненько заливисто засмеялась, когда он легонько встряхнул ей, а в следующий миг её рыжие волосы вдруг поразительным образом выкрасились в смоляной черный, один в один как у Сириуса. Он обнял её и она обхватила его ручонка и коротенькими пухлыми ножками в белых колготках. – Дядя Сириус! – радостно пискнула она. – Проходите, чувствуйте себя как дома! – подождав, пока войдут все, Артур тут же высунулся во двор, подозрительно оглядел улицу и запер дверь на все замки. – Джеймс Поттер! – выскочил вперед Джеймс, стаскивая с головы шапку и протягивая руку. – Рад познакомится, сэр! – Мы виделись раньше, не так ли? – Уизли с удовольствием потряс его ладонь, щурясь на Джеймса сквозь толстые очки. Ему едва ли можно было дать тридцать лет. Он поморщился, пощелкал пальцами и вдруг ткнул указательным Джеймса в грудь. – Механический котел? – Оминокль! – под стать ему выпалил Джеймс, рассмеялся, а затем почему-то покосился на Лили и взлохматил волосы. – Ну этот... который сквозь стены... – А! Точно! – щелкнул пальцами Артур, они понимающе засмеялись, но Джеймс быстро осекся, увидев, каким насмешливым взглядом поливает его Лили. Он кашлянул. – Познакомьтесь, Артур! Это Лили Эванс. – Рад знакомству, мисс, рад знакомству, – сказал Артур, встряхивая её руку. – Вы случайно не родственница Долфина Эванса? Он должен мне пять галлеонов за тот матч с «Осами». Я говорил, что Кили поймает снитч на пятой минуте, а он мне не верил! – Нет, сэр, я не родственница Долфина, я из... – Лили быстро взглянула на Джеймса. Тот ободряюще кивнул. – Я из семьи маглов. Голубые глаза волшебника за толстыми стеклами очков сами стали размером с галлеоны. – Откуда? – с придыханием переспросил он. – Вы только посмотрите, кто здесь, неужели блудный сын вернулся? – из кухни, подобно какой-нибудь древнегреческой богине, выходящей из пены, вышла аристократично-тонкая, красивая женщина с длинными каштановыми кудрями и в мерцающей светлой мантии. Увидев её, Сириус моментально перестал дурачиться с малышкой и в глазах у него загорелась небывалая, щемящая преданность. Андромеда улыбнулась и раскинула на ходу руки, так что длинные рукава её мантии засверкали искорками. Теперь, на фоне мерцающей ели и подсвеченного праздничного полумрака она показалась Роксане Духом Рождества из старой магловской сказки. Сириус опустил племянницу на пол и горячо обнял чудесное видение. Глядя на то, как он прижимается губами к её плечу, Роксана вдруг подумала: вот она, единственная женщина, которую Сириус, возможно, по-настоящему любит. Не каждый день встретишь такое. – Здравствуй, Сириус, – молвила Андромеда, легонько ероша и одновременно приглаживая его волосы. – Здравствуй, мой дорогой. Голос у неё был мягкий и тихий. Казалось, она вообще не умеет выходить из себя и кричать. – Здравствуй, Меда Веснушек, – небрежно бросил он, выпустив её из объятий. Андромеда совсем по-девичьи поджала губы и шлепнула его по плечу. – Это уже давно не так, – деланно-надменно ответила она и оба Блэка с улыбкой взглянули на веснушчатую девочку, которая обнимала Сириуса за ногу и, похоже не собиралась отпускать. – Познакомься, – Сириус обнял Роксану за шею, притягивая поближе. – Это Роксана Малфой. – Вот как? – улыбка Андромеды осталась прежней, но взгляд, который она после этих слов метнула на Сириуса, стал настороженнее. – Да, именно так, – отчеканил он. – Мы познакомились в этом году, Роксана приехала к нам из Шармбатона. Кузина Сириуса казалась не на шутку встревоженной. Роксана решила вмешаться. – Не волнуйся, я такая же Малфой, как вы – Блэк, – сказала она, одной рукой обнимая Сириуса за талию, а другую протягивая Андромеде. Сириус игриво дернул бровью, глядя сестре в глаза. Андромеда быстро обуздала свою тревогу и улыбнулась девочке. – В таком случае, добро пожаловать, Роксана, – она приветливо пожала её ладонь, после чего взглянула на довольного Сириуса. – Очень рада за вас. – Мы не встречаемся, – усмехнулась Роксана. – Да, она не моя девушка. – Он просто сорвал мою помолвку. – А она меня чуть не убила. – ...после того как он спас меня от оборотня. – И ещё нам будет нужна общая комната. Андромеда заметно растерялаь, переводя взгляд с одного на другую. А малышка Дора, все так же обнимающая Сириуса за штанину, вдруг угрюмо посмотрела на Роксану снизу-вверх, прищурилась и её черные кудряшки немедленно раскрутились, выкрасившись в пронзительно-белый цвет. Проигрыватель чуь не подпрыгивал на месте, разрываясь веселыми мотивами Бенни Гудмена. Артур наклонился и подхватил с ковра хныкающего малыша в полосатых колготках и вытащил из кармана свежую соску – старая закатилась под камин, что и стало причиной вселенского горя. – Знакомьтесь, это Перси! – он легонько покачал малыша. – Здесь у нас Билл, – Артур потрепал по волосам самого старшего, мальчика, который тут же поднялся с ковра, вытер руку о штаны и серьезно протянул её сначала Джеймсу, потом – Сириусу. – И Чарли. – У тебя очки, как у моего папы, -заявил Чарли, глядя на Джеймса снизу– вверх. – Ты тоже ходишь в Мини....Мисини...стерство, да? – Я играю в квиддич, парень, – серьезно сказал Джеймс, усевшись перед ним на корточки и вдруг вытащил из кармана снитч. – Гляди! – Эй, здесь есть желающие помочь мне накрыть рождественский ужин? Из кухни неторопливо выплыла обаятельная пухленькая волшебница в праздничной мантии в желтый цветочек. Она подпирала руками поясницу, так что вперед выдавался знатный круглый живот. – Или про меня тут просто забыли? – с нажимом добавила она, сверля мужа взглядом. – Ну что ты, что ты Молли, моя дорогая, моя любимая Молли! – воскликнул Артур, бросаясь к ней и хватая её под руку. Перси к тому времени уже перебрался Лили на руки и вовсю дергал её за рыжие волосы. – Ты не поверишь, но сегодня у нас в гостях магла! – зашипел он, так что почти никто ничего не услышал. Все добродушно засмеялись. – Лили, Джеймс, Роксана, позвольте вам представить, это моя муза, мой добрый милый ангел, моя супруга, Молли! И наши близнецы! Хоть вы их не видите, но, поверьте, они тоже здесь! – добавил он, легонько погладив жену по животу. – Ради всего святого, мистер Уизли, веди себя как подобает! – волшебница хлопнула его по плечу и вдруг икнула. Изо рта у неё вырвался крошечный радужный пузырек и тут же лопнул маленьким фейерверком. – Ох, Боже правый... здравствуй, Сириус, рада тебя снова видеть! – она потянулась к Сириусу и обняла его, после чего повернулась к остальным гостям. – Мы ещё успеем с вами хорошенько познакомиться, а сейчас все за мной, не то эта утка улетит в окно! Жареная утка в кисло-сладком соусе с яблоками, орехами и черносливом, картофельные чипсы, йоркширский пуддинг, несколько скон с беконом и сыром – Лили подумала, что если съест ещё хоть кусочек, то непременно лопнет. А ужин все продолжался, рождественские песни сменяли друг друга, вилки звенели, гости смеялись. Артур усадил её рядом с собой и устроил настоящий допрос. Сначала допрашивал о телевизорах, потом о зонтиках, затем о дворовых разбрызгивателях. Андромеда говорила о чем-то с Сириусом, Роксана и Джеймс громко спорили о первенстве «Коршунов» в Лиге, Молли успокаивала старших сыновей, которые то и дело толкались и бросались горошком. Когда её терпение лопнуло и она вскинула палочку, чтобы рассадить их, из кончика вдруг ни с того ни с сего посыпалось разноцветное конфетти и серпантин. Лили казалось, что она знакома с этой семьей по крайней мере несколько лет, что их познакомили родители, или что они вообще живут через ограду в саду. В Уизли не было ни капли подозрительности или недоверия какое обычно возникает между посторонними людьми, ни капли отчуждения или обычной для незнакомцев прохладцы. Они приняли их так легко, словно ждали всю жизнь именно их. Лили это невероятно трогало, ей хотелось как-то показать им свою симпатию. И такая возможность появилась, когда она вызвалась помочь Молли с десертом и пока они возились с тортом и пирогом. – Не обижайся на Артура, – заговорщически шептала Молли, пока они нарезали пирог и готовили напитки. – Он просто помешан на магловском мире, с ума сходит от каждой безделушки. Покажи ему резиновую калошу и он повесит её в рамочке над нашей кроватью. – Как я могу обижаться? – удивилась Лили. – У вас замечательная семья, Молли! И простите, что мы так внезапно обрушились на вас. Рождество ведь семейный праздник, а мы... Молли взглянула на неё и улыбнулась так, как могут улыбаться только заботливые и любящие матери. – Знаешь, Лили, мы живем в такое опасное время... Этот Темный Лорд, когда я думаю о нем, у-у-у меня просто трясутся руки! – она снова икнула крошечным фейерверком волшебной пыли и прижала к губам ладонь. – Но знаешь, единственное, за что я действительно могла бы поблагодарить Ты-Знаешь-Кого, так это за то, что он заставил людей сплотиться и вспомнить, что их роднит на самом деле, – она разлила по чашкам гоголь-моголь, горячий шоколад и чай. – Вовсе не кровь делает людей родственниками. И она красноречиво кивнула в сторону гостиной, где женщина чистейших кровей, Андромеда Блэк-Тонкс сидела в продавленном кресле и кормила из бутылочки маленького Перси, Джеймс Поттер дурачился как маленький со своим снитчем, пытаясь снискать восхищение двух, ничего не смыслящих в квиддиче детей, а Сириус Блэк, Роксана Малфой и смешной волшебник в феске склонялись над кучей проводков и пластинок на столе. У Сириуса на коленях сидела дочка Андромеды, пугающе похожая на четырехлетнюю Роксану и сосредоточенно тыкала себя в палец драконьим клыком, свисающим с шеи парня. – Понимаешь, о чем я? – Молли улыбнулась ещё шире, так что у неё на щеках заиграли ямочки, и сердечно пожала запястье Лили. – Именно такие мгновения объединяют вчерашних незнакомцев в семью. А вовсе не гобелены и не записи в архивах Министерства!
Проигрыватель щелкнул и полилась мелодичная, торжественная «Тихая ночь». – И вы уверены, что он будет работать, как прежде? – Роксана достала из свертка свой плеер, такой же, каким он был раньше, блестящий, чистый, целехонький. – Раньше я никогда не сталкивался с такой техникой, мне пришлось покопаться, – Артур поправил очки, сосредоточенно глядя на приборчик у Роксаны в руках. – Я начинил его таким количеством восстанавливающих, регулирующих и защитных чар, что... – он сделал красноречивый жест руками. – Но если он вдруг отключится, не пугайтесь, он не сломан. Это побочный эффект, просто используйте заклинание «Оживи!» – Десерт! – пропела Молли, подгоняя палочкой плывущий по воздуху поднос. Все тут же взбодрились и потянули руки к кружкам с напитками и тарелкам с кусками торта и крамбла. Сириус чуть прищурился, заметив, что кружка в руке Андромеды слегка дрожит. Перехватив его взгляд, женщина быстро опустила кружку на стол и пригладила волосы дочери. – О, Молли, ты просто волшебница! – восхитился Артур, вдыхая аромат горячего шоколада, текущего по торту. К подносу подбежали дети – Билл с ушами волчонка и Чарли с перепончатыми драконьими. Дора слезла с колен Сириуса, сверкнув белыми колготками и тоже побежала за сладким. – Альф был прав, когда называл тебя гением, – сказал Сириус, глядя как Роксана с благоговейным счастьем надевает наушники. – Ты действительно гений. Я понятия не имею, что это за штука и как она работает, а ты сделал её всего за месяц. Артур покивал, отрешенно и немного ностальгически глядя на приборчик. – Порой мне ужасно не хватает твоего дяди, – он печально усмехнулся, взглянув на Сириуса. – Ты немного похож на него. – Поверь, нам тоже его не хватает, – тихо сказала Андромеда. Проходя мимо Сириуса она быстро сжала его плечо. Сириус быстро оглянулся на неё и молча кивнул. – Я делаю все, чтобы тебя восстановили в компании, Артур, – серьезно сказал он. – Ты же знаешь, я отправил с десяток прошений в Визенгамот, но сейчас... – Сейчас война, конечно же им некогда! – Молли легкомысленно махнула рукой и ласково похлопала мужа по плечу. – Не переживай, мы справимся! И... Билл и Чарли Уизли! Что во имя Мерлина такое с вашими ушами?! Артур оглянулся на сыновей и рассмеялся. – Извините, мэм, – Джеймс подавил смех и напустил на себя серьезность, хотя в глазах его так и прыгали чертики. – Это я, но я верну им даже лучше, чем прежние, честно. Я трансфигурирую даже во сне. Сириус поперхнулся чаем. Так разговор плавно перешел к Хогвартсу. Молли так расчувствовалась, вспоминая свои школьные годы, что прослезилась и с потолка комнаты вдруг посыпались мерцающие искорки. Чтобы немного утешить жену, Артур пригласил её потанцевать и теперь она поливала слезами его рубашку, пока они топтались в медленном танце под глубокие, насыщенные переливы песни «Котел, полный сладкой горячей любви». – Эй... – Джеймс запрокинул голову, когда Лили появилась за спинкой его кресла, ласково взлохматила ему волосы, скользнула ладонями по шее, затем по плечам и груди. – С Рождеством, Эванс. – С Рождеством, Поттер, – тихо улыбнулась она, склоняясь к его уху. – Не волнуйся так. Сириус танцевал с Андромедой и её пальцы на его плечах казались стеклянными. – Тед не станет рисковать зря, он знает, что вы ждете его, – тихо говорил он, время от времени поглядывая то на диван, где Роксана слушала свою музыку, блаженно прикрыв глаза, то на кресло, где сидели вдвоем Джеймс и Лили. Андромеда наоборот прятала лицо, потому что в глазах у неё стояли слезы, и она боялась, что их заметит ещё кто-нибудь кроме Сириуса. – С ним всё будет в порядке. Он покивала и крепче обняла брата. – А ты? – А что я? – Сириус... – Андромеда облизала губы, явно подбирая слова. – Эта девочка, Роксана, я хотела поговорить о ней. Сириус молчал, но стал слегка напряженнее и Андромеда это почувствовала. Но все равно продолжила: – Она действительно не такая, как Люциус или Эдвин и это меня настораживает. Я знаю, чего можно ожидать от Малфоя, знаю, чего можно ожидать от Блэков, но она непредсказуема. Она как вышедшая из строя метла. Я боюсь за тебя. Сириус усмехнулся. – Но тогда я тоже непредсказуем? Я ведь тоже вышел из строя? – Да, – Андромеда покачала головой и погладила его по щеке. – Это верно. Но ты всё же мужчина, мой дорогой брат. А вами так легко управлять. – Мной никто не управляет, – агрессивно ответил Сириус. – Я знаю. Не сердись на меня, Сириус, я действительно переживаю за тебя. Пару секунд Сириус смотрел на неё, а потом сжал её ладонь и решительно отвел от своего лица, быстро поцеловав напоследок. – Ты сейчас всего боишься. Со мной все будет хорошо. Вот увидишь. – Ты любишь её? Простой вопрос застал Сириуса врасплох. – Что з... – Сириус. Ты. Её. Любишь? Только Андромеда имела право задать ему такой вопрос. Сириус сжал губы в точку и ещё раз посмотрел на диван. – Это другое, Меда. Ты не поймешь. Или скажешь, что я псих. Она молча смотрела на него. Сириус вздохнул. – Я не знаю, как тебе...ну хорошо. Мы... близнецы. – глаза Андромеды испуганно расширились. – Да, как близнецы. Иногда мне всерьез кажется, что она – это я. Такой, каким должен был быть, если бы родился девчонкой. И бывают секунды, когда мне хочется придушить её за то, что это так, потому что это безумие. Да, я не люблю её так, как Тед любит тебя, но оставить её, отказаться от неё для меня сейчас всё равно, что оторвать себе руку. Она – моя. Моё. Это всё, что я знаю. И этого достаточно. – А ей? Сириус помолчал секунду. Роксана открыла глаза, заглянула в Сириуса так, будто точно знала, о чем они говорят и уголки её губ дрогнули. – И ей. Андромеда покачала головой, взглянув туда же. – Женщинам важно знать, что их любят. Любым женщинам. Всем. Сириус усмехнулся. Андромеда ничего не поняла. – Она не любая.
Ближе к полуночи пятилетний Чарли уснул в кресле и Артур понес его спать. Взрослый восьмилетний Билл поцеловал на ночь маму и послушно двинулся следом, но проходя мимо Лили, болтающей с Роксаной на диване, мальчик вдруг замер, весь налился краской, надулся, напыжился и выдавил из себя: «Счастливого Рождества, Лили!». После чего опрометью бросился наверх. Лили переглянулась с Роксаной и они дружно рассмеялись. Лили потрясенно прижала ладонь к груди. – У меня появился конкурент? – поднял бровь Джеймс, вернувшийся в этот момент с улицы. Они с Артуром ходили в сарайчик, где Уизли показывал ему черновой вариант механической складной метлы. – Будешь знать, как бросать меня, – кокетливо повела плечиком Лили. Медленная песня закончилась, началась другая – заводная и веселая, от которой в любой, даже самой холодной английской крови оживали ирландские корни. Оставив Андромеду рядом с Молли, Сириус подхватил Дору и пустился с ней вскач по всей комнате, держа её на одной руке, а другой сжимая её ручку на взрослый манер. Когда они пронеслись мимо дивана в вихре звонкого детского смеха, Джеймс коварно улыбнулся, глядя на Лили и вдруг схватил её за руки, стаскивая с дивана. – Джеймс, что ты...Поттер, перестань, я же сейчас упаду! О Боже! Джеймс, ты слышишь меня?! Молли рассмеялась, когда следующая парочка проскакала мимо её кресла. И хоть Джеймс совершенно не умел танцевать, все равно с упорством последнего крюкорога исполнял с Лили что-то наподобие зверского твиста: крутил её, вертел, ронял и ловил, в общем, издевался как хотел, а Лили только и могла, что хвататься за него в последний момент и тоненько пищать. Вскоре зажигательный мотив захватил всех, они схватились за руки и плясали по гостиной цепочкой, выкрикивая слова веселой ирландской песенки о непослушном лепреконе. Молли сидела в кресле и хлопала в ладоши, все смеялись, гоголь-моголь тек рекой, а в углу ослепительно сияла ёлка. Это было лучшее Рождество.
– Нет, я хочу ещё! – заканючила девочка, обхватив Сириуса за шею ручонками. – Нет! – Нимфадора, дорогая, уже очень поздно, тебе пора спать, – увещевала её Андромеда. За то время, что она уговаривала её, сменилось уже почти что две песни. Джеймс перестал издеваться над Лили и теперь неторопливо двигался с ней в полумраке прижимая её к себе спиной. – А я хочу ещё танцевать с Сириусом! – категорично и очень громко говорила Дора, крепко обнимая дядю и враждебно поглядывая на маму. Волосы у неё медленно наливались ярко– помидорным оттенком. – Я не хочу спать! Андромеда уронила руки, беспомощно глядя на Сириуса. Тот сам взял племянницу под мышки и ссадил матери на руки. – Пора спать, принцесса! Если ты сейчас не ляжешь спать, когда ещё Санта наполнит подарками твой чулок? Это показалось Доре убедительным – на круглом личике, вновь обрамленном черными кудряшками, отразилась серьезная борьба. – Ну... ладно, – наконец согласилась она. – Спасибо! – сказала Андромеда одними губами и понесла дочь наверх. – Мы с тобой ещё обязательно потанцуем! – пообещал ей вслед Сириус, падая в кресло. Глазки Доры, всплывающей на руках матери вверх по лестнице вдруг расширились и в них загорелся страх, смешанный с отчаянной ревностью. Смотрела она мимо Сириуса. Сириус быстро оглянулся и увидел, что на спинку его кресла облокотилась Роксана. – Ты все равно моя любимица! – прокричал он Доре и она немножко успокоилась. Едва племянница скрылась, Сириус облегченно откинул голову на спинку, между рук Роксаны. Они молча смотрели друг на друга. Роксана улыбалась, подперев голову кулачком. А потом опустила руки и запустила в его волосы все десять пальцев. – О-о-о, черт, – Сириус зашипел и зажмурился, когда она принялась быстро чесать его за ушами. – Да-а, детка, вот так, вот так! О да-а, я сейчас кончу, – рассмеялся он, наклоняя голову то, в одну, то в другую сторону, – Да, да, да, – и его нога подозрительно задрожала – совсем как у собаки. – Знаешь...я видела здесь в саду пустой сарай... – прошептала Роксана ему на ухо. – В Бэгнольд уже никто не верит!– сказал Джеймс, мельком взглянув на тихо удалившихся из дома ребят. Они все собрались вокруг столика у камина, держа в руках свои кружки. Молли вязала детскую шапочку, Лили листала рукописный справочник Молли по лекарственным зельям, Андромеда, чуть нахмурившись, слушала спор Джеймса и Артура. – Она не делает ничего, что могло бы остановить Волдеморта, только просит людей не сдаваться! Но за ней никто не пойдет, пока она сама никуда не идет, вот в чем проблема! – Сейчас её главная задача оставаться на месте, Джеймс! Я думаю, ей стоит большого труда сохранять свой пост. Гибель Маккиннона – только первый звонок, я уверен, теперь они попытаются добраться и до министра. – Но почему мы позволяем Волдеморту нападать на нас? Почему сами не нападем на него? Артур снисходительно усмехнулся. – Едва ли это так просто. Он как кролик в зеркальном ящике, никто не знает, кто на самом деле его сторонники, многие из задержанных утверждают, что на них был наложен Империус. На него невозможно выйти. Они спорили ещё довольно долго. Когда в дом вернулась Роксана, Джеймс вышел покурить и увидел Сириуса. Он сидел на связке дров и курил, откинув голову на стену сарайчика. Когда Джеймс подошел, Бродяга лениво дернул уголком рта, которым сжимал сигарету и протянул ему пачку. – Обожаю политику, – проворчал Джеймс, закуривая. Сириус промычал что-то в ответ. Джеймс пристроился на дровах рядом, взглянул на полную луну в небе. – Жалко Лунатика здесь нет. И Хвоста. Я уже скучаю по нашим вылазкам. Сириус выпрямился и отдернул куртку, как будто у него вдруг заболела спина. Джеймс посмотрел на него. – Он не писал тебе? От него ведь тоже не было вестей целую неделю, а Уилтшир не так далеко. – Он... – Сириус смежил веки и мотнул головой. – Сохатый...Сохатый, Лунатик не в Уилтишире. Джеймс выпустил облачко дыма, удивленно оглянувшись друга. Через полминуты спина Сириуса с силой врезалась в стену сарая. – ДА КАК ТЫ МОГ, МАТЬ ТВОЮ?! – орал Джеймс, сграбастав его за грудки. – Как ты мог его отпустить?! Почему ты нахрен мне ничего не сказал?! Зачем ты это сделал?! – Что, по-твоему, я должен был сделать? – рычал Сириус, пытаясь ослабить его хватку. – Броситься ему на грудь? Зарыдать? Сказать не бросай нас, Сохатый будет злиться? Это, мать его, решение Люпина! И даже если бы я сказал тебе, он бы все равно ушел! – Сегодня гребанное полнолуние! – Джеймс отрывисто дернул рукой в сторону сияющего диска у них над головой. – Если он встретил его в колонии... да черта с два он теперь вернется, Бродяга! – Вернется! – Сириус рывком сбил его руки и Джеймс отступил, тяжело дыша. – Он вернется, Сохатый, я в него верю, а вот ты, похоже, считаешь его полным дерьмом! – Сириус обвинительно ткнул в его сторону пальцем. – Лунатик взял с собой зелье, он сможет сохранить рассудок, он не станет убивать! – Сириус толкнул Джеймса. – А если и станет, мне наплевать, ясно? Хогвартс – его настоящий дом, мы – его семья и если ты все ещё веришь в это, то тоже должен понимать, что этот дом он не променяет на стаю какого-то вшивого Сивого! Дверь дома приоткрылась. Андромеда подозрительно выглянула в сад. – У вас всё хорошо? Они разъяренно оглянулись. – Всё хорошо! – отрывисто бросил Джеймс и взъерошил волосы, взглянув на Сириуса. – Да, Меда, мы сейчас идем. Просто маленький спор. Андромеда окинула их настороженным взглядом и ушла. – Я верю в Лунатика, – тихо сказал Джеймс, играя желваками и враждебно взглянул на луну. – В неё нет. Остаток вечера прошел спокойно. Джеймс больше не пытался выяснять отношения, сидел, уткнувшись в рыжую макушку Лили и невидяще глядел в огонь. Спали они в гостиной. Девушки – на диване, а они с Сохатым – на полу, в спальных мешках. Сириус слышал, что Джеймс не спит, а когда один раз повернулся к нему, увидел, что Сохатый лежит в нескольких футах от него, закинув руку за голову и задумчиво играет со снитчем. Золотой мячик богато поблескивал в молочном лунном свете ,падающем из окна. Сириус сердито толкнул кулаком подушку и отвернулся, подумав, что идея сказать Сохатому правду о Ремусе, была, пожалуй, самой идиотской за все время их дружбы. Теперь Джеймс затаит на него злобу и неизвестно, когда его попустит. Он ведь терпеть не мог, когда что-то решали без него. Однако, на следующее утро, когда все собрались в гостиной, чтобы обменяться подарками, Сохатый сам подошел к нему и протянул руку. – Прости, Бродяга, – отрывисто сказал он. – Я был неправ. Ты правильно сделал, что отпустил его и тем более правильно сделал, что не сказал мне. – Вчера ты так не думал. Джеймс хмыкнул и оглянулся на Лили, которая в этот момент распечатывала его подарок – новенький набор для зельеварения, который она битый час разглядывала в аптеке на площади Ипсвича. – Я просто подумал... если бы Лили вдруг решила съездить на каникулы в логово Этого-Как-Его-Там, я бы тоже поехал за ней. И... – он усмехнулся, взглянув другу в глаза. – Срать бы я хотел, что ты об этом думаешь. Сириус ухмыльнулся. – Так-то лучше, – он ударил его по протянутой руке и крепко пожал, перехватив так, словно они собирались бороться. Конфликт был позади. После завтрака выяснилось, что в честь Рождества Министерство решило сделать волшебному сообществу подарок: транегрессионное поле восстановили на один день, чтобы родственники из разных стран могли поздравить друг друга, а семьи – воссоединиться в такой светлый, замечательный праздник. – Переместимся все вместе, я оставлю у тебя коляску, – сказал Сириус, натягивая свои мотоциклетные кожаные перчатки без пальцев. – А потом мы с Рокс махнем в Вудсток, поздравим с Рождеством наших любимых укурков. Роксана кивнула, сидя у него за спиной и натягивая квиддичные очки. Попрощавшись в гостеприимными славными Уизли (Молли опять залилась слезами), ребята вышли в сад, схватились за руки цепью и трансгрессировали вместе с гигантским мотоциклом и коляской.
* * *
В первую минуту Джеймс решил, что ошибся. Промахнулся. Что они прилетели не туда. Он помнил, как покидал Лощину, укрытую одеялом чистейшего, нетронутого снега. Теперь же снег, точно пятна крови покрывал кислое мессиво чёрной дымящейся грязи. Он помнил, как надежно запер дверь дома и как оглянулся на него перед тем, как мотоцикл взял старт... На месте дома теперь лежали руины. Левая часть уцелела, она дымилась и потрескивала, как дрова в рождественском камине, зато от правой не осталось практически ничего – как будто кто-то оторвал её и раскидал по округе... – Что... – Джеймс потеряно топтался на месте, голова его кружилась, в ушах гудело, рядом кто-то что-то кричал, он видел Лили, закрывшую ладонью рот, её широко распахнутые глаза метнулись и размылись. – Этого не может... не может... – Джим! – заорал Сириус где-то рядом. – Джим, Лощина! Словно во сне, не понимая, не ведая, Джеймс прошлепал по грязи к одинокой фигуре Сириуса на холме за садом. Внизу, под холмом, где ещё вчера расстилалась зимняя сказка, рекой лилась грязь, а Ипсвич, его родной, любимый Ипсвич лежал в руинах и полыхал пожарами. Даже с такой высоты было слышно крики и плач людей. А над всем этим в умытых Рождеством небесах, неподалеку от сияющей Полярной звезды расплывалась в ухмылке гигантская Черная Метка. – Что здесь произошло? -закричал Сириус, ворвавшись в кондитерскую, из которой уцелевшие жители устроили перевязочный пункт. Всё было забито ранеными, пахло кровью, потом, гарью и гниющей плотью. Он узнал кудрявую девчонку, с которой Джеймс забавлялся прошлым летом. – Греттель! Девушка ошалело оглянулась, несколько мгновений на осознание и она порывисто обняла его, заливаясь слезами. Сириус дал ей секундой и силой оторвал от себя. -что. Здесь. Произошло?! Пьяный от горя и слез Джеймс привалился к дверному косяку, сотрясаясь крупной дрожью. – Это были Пожиратели, их было так много, с ними были великаны, они... они ворвались в город ночью, мы ничего не успели сделать, они лезли в дома, убивали, а потом пришли они, великаны... Ганс, он... – она махнула трясущейся рукой в сторону лежащих штабелями людей. – Ганс, Ганс пытался защитить нас, но великан схватил его и... Джеймс! – Греттель увидела в дверях Поттера, но тот после её слов побелел, бесцеремонно оттолкнул девушку и бросился к одному из тел, покрытых тем, что недавно было занавесками кондитерской. Сдернув занавеску, он сначала в ужасе шарахнулся от изуродованного, обезображенного тела, врезался спиной в стол. Склянки с зельями зазвенели на пол, Сириус поспешно закрыл труп, а Джеймс вцепился в волосы и кондитерскую огласил отчаянный, полный боли вопль. – Живоглот! – Лили вытерла мокрое от слез лицо, но они бежали снова и снова, щипая глаза и мешая видеть. Она чарами подняла в воздух доски, но тут часть стены, все ещё покрытой обоями в мелкий цветочек обрушилась и на Лили дохнуло горьким пеплом. Она закашлялась, утирая лицо. – Живоглот, ну пожалуйста! – Бесполезно, его здесь нет! -закричала Роксана снизу. Она обошла всё, что осталось от сада. – Лили, спускайся оттуда, им может понадобится наша помощь. Горько плача и трясясь с головы до ног, Лили спустилась по обломкам на первый этаж, так же, как и забралась, но под конец одна из досок треснула у неё под ногой и она упала в гору пепла и обломков, чудом ничего себе не сломав и не проткнув. – Ты цела? – к ней подбежала Роксана – измазанная гарью и грязью, так же, как и сама Лили. Это падение стало последней каплей – физическая боль прорвала шлюзы, Лили закрыла лицо перепачканными израненными ладонями в занозах и заплакала пуще прежнего. Роксана обняла её, отчаянно шмыгая носом и кусая губы, но почти сразу выпустила и подхватила под руку. – Пойдем... пойдем, Лили, они ждут нас, Джеймс и Сириус! Имя Поттера подействовало на Эванс как отрезвляющая пощечина. Она поднялась на ноги, потирая ушибленные места и девочки побежали по проселочной дороге вниз, в сторону изувеченного великанами города. – Джеймс, стой! – Греттель догнала Джеймса и Сириуса на улице, оскальзываясь на брущатке, покрытой грязью и великаньей мочой. – Вот, я нашла вашего кота! – она вытащила из-за пазухи перепачканного, взъерошенного котенка и сунула Джеймсу в руки. Живоглот безумно царапался и цеплялся, трясясь всем своим крохотным тельцем. – Я побежала к вам, когда всё здесь закончилось, он цел. Не вполне понимая, что к чему, Джеймс прижал к себе кота. – Я заберу Лили и мы вернемся к вам, она целитель, она поможет, – пробормотал он. – Лили Эванс! Лили порывисто оглянулась, перехватив Роксану. Они как раз бежали мимо бывшего Зимнего праздника, к чудом уцелевшей кондитерской Ганса. Лили не сомневалась, что Джеймс первым делом побежал именно туда и молилась изо всех сил, чтобы с Гансом и его сестрой ничего не было. Её звал один из раненых мракоборцев, которым оказывали помощь прямо на улице. Голос показался Лили знакомым и когда она подбежала к полулежащему на земле парню, сердце её пропустило удар. – Фрэнк! – она бросилась на землю, хватая его за протянутую руку и мигом пытаясь оценить, насколько опасны его ранения. Нога его была, судя по всему, сломана, ведьма в форме работника из Мунго накладывала ему шину. Бровь рассечена, глаз подбит так, что его почти и не видно. Но в целом как будто ничего смертельного. – Ради всего святого, Фрэнк Лонгботтом! – Лили порывисто обняла его. – Боже мой, как ты-то здесь оказался?! – Н-н-направили п-почти весь отдел, – от боли Фрэнк дрожал и заикался больше обычного. – В-всё з-з-закончилось часа т-три н-назад. Т-ты не пострадала? – он сжал её руку ещё сильнее. – Нет, меня здесь не было, мы с Джеймсом уехали! – действуя на чистом инстинкте, Лили вытерла кровь с его щеки собственным рукавом, потом вспомнила про палочку. – Насколько это серьезно? – она бросилась к целителю. – Колено уцелело, но ниже вся кость раздроблена, нужен «Костерост». Фрэнк мучительно застонал, когда ему затянули шину. – Я принесу, – Лили оперлась на плечо целителя, вскакивая. – Роксана! Малфой, которая в этот момент помогала целителю бинтовать голову ещё одному мракоборцу, вскинула голову. – Не отходи от него, я сейчас вернусь! На улицах толпились пострадавшие, со всех сторон Лили окатывало рыданиями, воплями, стонами, вонью, гарью, жаром непотушенных пожаров. С трудом проталкиваясь сквозь обезумевшую грязную толпу и оскальзываясь на обледеневших частях дороги, она прорвалась к аптеке, но от неё ничего не осталось. – Где я могу найти лекарства?! – спросила она, перехватив парочку целителей, выносивших из дома тела, но от неё отмахнулись. – Добровольцы! Нам нужны добровольцы! Добровольческая армия мракоборцев! Выдвигаемся через семь минут! – разрывался чей-то усталый надорванный, но все ещё крепкий голос, многократно усиленный магией. – Нужна кровь третьей группы... – Где можно найти лекарства?! – крикнула Лили, бросившись к двум потрепанным мракоборцам, которые укрывали полотном ряд тел. – Там, девочка, – ей указали в сторону обугленного до неузнаваемости дома, над которым бился и трепетал на ледяном ветру флаг с эмблемой Мунго. Лили опрометью помчалась в указанном направлении и буквально на выходе столкнулась с Джеймсом и Сириусом. – Джим! – вскрикнула она, врезавшись в него на всем ходу. – Джеймс, там Фрэнк Лонгботтом, он ранен, нам нужны лекарства, много раненых под обломками, – Лили махнула в сторону бывшей зимней ярмарки. Сириус тут же метнулась обратно в кондитерскую. Лили перехватила его за руку. – Возьми, сколько можешь и беги туда, там Роксана! Сириус кивнул и скрылся в кондитерской, протолкавшись между двумя рыдающими старушками. – Нужны добровольцы в армию мракоборцев! – Джеймс, нам нужно...да что с тобой, ты слышишь меня? – Он мертв... – Что? – Ганс... ему откусили половину тела... Лили прерывисто втянула воздух, закрыв рот ладонью. – Они сожрали моего друга... они уничтожили мой дом... мой город... Глаза Джеймса за стеклами грязных очков полнились злыми, отчаянными слезами, точно маслом. Словно предчувствовав, что произойдет через секунду, Лили схватила его за рукава куртки. – Я убью их... я их убью! – не замечая удерживающих его рук, Джеймс двинулся куда-то. Лили почувствовала, как ткань выскальзывает и вцепилась крепче. – Джеймс! Мимо торопливо пробежало несколько взмыленных, обезумевших от крови мракоборцев. По пятам за ним бежали люди, одетые в гражданскую форму: мужчины, юноши, мальчики... – Мы их ещё догоним! – Говорят, их видели на юге... – ...отправьте Патронуса в Трикли! – Гребанные великаны! Словно под гипнозом, Джеймс двинулся за ними, в глазах его загорелся огонь. – Нет, стой! – Лили цеплялась за него изо всех сил, пытаясь остановить, но её сил было недостаточно. – Джеймс, пожалуйста, послушай меня, я умоляю тебя, не ходи, Джеймс... – Я должен пойти туда, ты не понимаешь, я хочу пойти с ними! – он говорил одновременно с ней, явно ничего не слыша и не понимая. Голос его срывался, оцепенение очень быстро сменялось безотчетной, слепой ненавистью. Горе и слезы подпитывали её как газ и масло. – Я пойду, я буду убивать, я убью их всех, я отомщу им, они убили его, убили! – Джеймс, ну пожалуйста, послушай меня, ты нужен мне здесь, ты... – Оставь меня в покое! – заорал он, сунув ей в руки кота, вырвался и бросился вдогонку за мракоборцами. – Сириус! – Лили в отчаянии бросилась к выскочившему из кондитерской Блэку. – Сириус, останови его, останови! Ни о чем не спрашивая и не говоря ни слова, Сириус кинул ей сумку с лекарствами и бросился вдогонку. Джеймса он догнал буквально на повороте в проулок, откуда трансгрессировали мракоборцы. Сграбастав Джеймса за куртку на груди, с силой приложил его о кирпичную стену здания. – Ну-ка стой! Даже не вздумай! – ПУСТИ! – ужом взвился Джеймс. Таким диким Сириус его ещё не видел. – Я сказал стой! – он перехватил его опять, ещё сильнее ударяя о стену. Сейчас он был в таком состоянии, что запросто разбил бы горячую башку Сохатого, если бы это помогло бы привести его в чувства. – Куда ты собрался идти?! – прорычал Сириус ему в лицо. – Пусти меня, я хочу уйти, я хочу пойти с ними... В проулке раздались звуки трансгрессии. Джеймс рванулся из рук Сириуса, но безуспешно – Блэк снова его поймал. – Ты никуда не пойдешь! – рявкнул он. – Они догонят их, они их убьют, я хочу с ними, я хочу убить Пожирателей... – с каждым словом его голос становился всё громче. – Это самоубийство! – перекричал его Сириус. – Никто из них не готов, эта кучка тупиц просто идет на смерть! – Значит и я пойду! – заорал Джеймс, вырвался, Сириус в последний момент поймал его за одежду. Раздался треск, куртка треснула по швам... Давненько они так не дрались. Один за другим из переулка исчезали охваченные горем люди. Исчезали, чтобы не вернуться никогда. А в паре метров от этого один лучший друг в кровь избивал другого, пытаясь спасти ему жизнь. В какой-то момент злость Джеймса достигла апогея – он выхватил палочку, но Сириус в этот же миг заломил ему руку и повалил на землю. Палочка покатилась по заляпанной кровью брущатке, ещё одно движение – и Джеймс обездвижен и распластан. – Смотри! – Сириус вдавил его коленом в землю, рывком поднимая его голову за волосы. – Смотри туда, чертов придурок! Захлебываясь кровью и изрыгая проклятия, Джеймс уставился перед собой. В нескольких метрах от них Лили прижималась плечом к стене дома и сотрясалась от плача, глядя, как они избивают друг друга. Лицо у неё было грязным, руки – в крови, на руках – насмерть перепуганный, безумно царапающийся Живоглот. – Я смог отпустить Лунатика, – прорычал Сириус, склонившись к его лицу. – Потому что знал, что он вернется! Но если ты пойдешь умирать, мне придется пойти следом! А за нами уйдет и она! Совесть твоя это выдержит?! – раздельно произнес он и дал выход чувствам, ткнув Сохатого рожей в грязь. После этого Джеймс перестал биться. Последний человек сгинул из проулка. Сириус поднялся и за шкирку поднял Джеймса. Тот тяжело дышал, лицо у него было разбито, очки он потерял в драке. Шмыгнув окровавленным носом, Сириус плюнул кровь в лужу, наклонился и поднял палочку Джеймса. А когда выпрямился, увидел, как Сохатый молча вытирает губу рукавом. Это было как удар под дых. Но Сириус с ним справился. Не до сантиментов было. – Ганса твоя смерть уже не вернет. Но кроме него здесь осталось ещё много людей, которым нужна помощь. Они в домах, под обломками, дети, старики, им, думаешь, не хочется жить? Держи это, – Сириус сунул ему палочку. – И подбери сопли. – Я хочу убить их... – упрямо прошептал Джеймс. – Хочу, понимаешь? Я никогда раньше не хотел убивать, а теперь хочу. И если я и умру, я хочу забрать с собой столько этих тварей, сколько смогу унести. Сириус шмыгнул носом, шагнул к нему, обхватил за шею и прижал его лоб к своему. – Мы убьем их. Слышал? – прошептал он. Убьем их всех. Я тебе клянусь, что мы заберем с собой по одному на каждого погибшего здесь, Сохатый. Но не сегодня и не здесь. Сначала вышибем эту мразь из нашей школы. И начнем с тех, кто так или иначе виновен в смерти Тинкер и Анестези. А потом посмотрим, что можно сделать дальше. Идет? Сириус поднял другую руку. Поднял так, как если бы приглашал его побороться на руках, вечером в гостиной Гриффиндора.... И наконец-то в отупевших от боли глазах Джеймса снова загорелось что-то, напоминающее прежний огонь. Почерневшие от злости карие встретились с обледеневшими серыми. – Идет. Окровавленные сбитые руки сцепились с громким хлопком.
Старая работа. Первая, сделанная мной в этом фандоме. Арту уже почти 2 года, но, как ни странно, я все еще считаю его довольно-таки неплохим, потому выкладываю здесь.
– Эй, Эванс! Она оборачивается уже у самой двери. Волосы собраны в хвост, высокий чистый лоб, удивленно приподнятые брови – типичная отличница и пай-девочка. Наверняка она еще и на скрипке играть умеет. Только глаза сверкают упрямым непокорным огнем и выдают тот самый нрав, который он так любит. Вот и сейчас – увидев, кто ее зовет, мгновенно нацепила эту маску вселенского снисхождения. Вот перед кем она выпендривается? – Чего тебе, Поттер? – полным терпения голосом спрашивает Лили и натягивает перчатки. Джеймс нарочито медленно спускается по ступеням лестницы, ведущей в спальню мальчиков, еще медленнее пересекает гостиную. Каникулы, все разъехались, гостиная похожа на коробку с елочными шариками, а он сам – фигурка самого крутого рождественского оленя. Если только фарфоровый олень стал бы щеголять под Рождество в одних джинсах и майке. Так или иначе, он подходит почти вплотную к ней, так, чтобы ей обязательно стало неловко и захотелось отступить. Держать дистанцию? Это не к нему. Тем более Эванс упрямая, как гиппогриф, и даже на шажок не подвинулась. – Ну что? Уезжаешь на Рождество? Мимо со смехом пробегает стайка карапузов, с головы до ног обвешанных гирляндами. – Ну, уезжаю, – она поводит плечиком и окидывает Джеймса таким скучающим взглядом, что ему бы позавидовал и Бродяга. Как будто ей нет дела до того, что одной этой фразой она рушит к чертям собачьим все его настроение. – А, ну да, – он начинает раздражаться, мгновенно вспыхивает как сухой порох. – Я забыл. Ты же пай-девочка, а пай-девочкам не место среди пьяных кретинов вроде Джеймса Поттера. Вдруг кто-то и тебя уличит в том, что ты пила, курила и расслаблялась. Ты ведь не любишь расслабляться так, как это делаем мы, да, Эванс? Она смотрит на него, чуть сузив глаза. Он понимает, что она уже злится, и что сейчас – самое время заткнуться и просто пожелать ей веселого Рождества или другой фигни, но остановиться уже невозможно. Он вынашивал столько планов насчет нее и Рождественской вечеринки, а сейчас все прахом. – К тому же, с нами, идиотами, не поговоришь о музыке, твоем тупом Хуиговнее и прочей чуши, как с душкой Эдом? – продолжает он. – Да. Именно так, – подтверждает Эванс убийственно вежливым тоном и пытается обойти его, но он упирается рукой в стену. – Значит, все-таки не останешься на нашу вечеринку? Последний шанс! – У меня будут дела поинтереснее, – она улыбается. – Боунс, например? – он тоже улыбается. Очень старается, чтобы это выглядело как улыбка. Крошечная пауза. – Нет, – невозмутимо говорит она. – Мои родители. И сестра, – упоминая о сестре, Эванс морщит нос, и Джеймсу вдруг до того хочется ее поцеловать, что... – Лили, ты идешь? О, черт. – Да, Алиса, я уже иду! – Эванс оборачивается и машет подруге, ждущей в коридоре. – Извини, Поттер, мне пора. В этом году некому будет следить за вами. Так что гуляйте вовсю! – она чуть потрясает своим крохотным кулачком в белой перчатке и уже собирается уйти, но он преграждает ей путь. – В таком случае, раз тебя не будет, можешь вручить мне подарок прямо сейчас? – Что? – Подарок. На Рождество люди дарят друг другу подарки. – И что же ты хочешь? – это что-то новенькое. Раньше она не говорила с ним таким тоном. Его прямо в жар бросило от такого откровенного вопроса. Хотя... Эванс это Эванс. Вполне может быть, что она не имела в виду ничего такого и рассчитывает получить в качестве ответа «вязаные носки». – Тебя, – вкрадчиво шепчет он и уже безо всяких расшаркиваний вжимает ее в стену. – Сама знаешь. Зрачки в ярко-зеленой радужке резко расширяются. – Что? – Поцелуй меня, Эванс. Или я поцелую тебя сам. Тут омела повсюду. Нельзя не целоваться, понимаешь? Она часто-часто моргает, глядя на него, но не убегает и не сопротивляется. Тогда он наклоняется еще ближе, поворачивает голову и закрывает глаза, но тут понимает, что что-то не так: она отворачивает лицо так, будто ей противно, и упирается руками в его плечи. О Мерлин... Лучше бы пощечина. Как в прошлый раз. – Эй, Поттер... – она говорит таким осторожным тоном, как будто он душевнобольной. – Поттер, я думаю, это ни к чему. Отпусти. – Понятно, – он резко отталкивает от себя стену, отворачивается и бегом спускается со ступенек обратно в гостиную. Дыхание сбивается, кровь стучит. И вокруг слишком много целой мебели... – А знаешь, Эванс?! – он резко оборачивается. Злоба хлещет через край. – Я вручу тебе свой подарок прямо сейчас. Вот и он: я желаю тебе в это Рождество встретиться с твоим вонючим Элвисом или еще с кем, желаю вам трахнуться как следует, и чтобы потом он тебя бросил. И чтобы ты наконец поняла, что никакая ты, к чертям собачьим, не королева, и что никто не давал тебе права вытирать о других свои королевские ноги! Ее глаза наполняются слезами как блюдца, но Эванс не была бы Эванс: она только поджимает губы, разворачивается на каблуках и выскакивает в портретный проем. А потом вдруг стремительно возвращается, сбегает со ступенек, подлетает к нему, крепко целует прямо в губы, отталкивает и награждает смачной пощечиной. – Говори так со своей Гвен, понятно? – кричит она. Губы у нее красные. Конечно, потому что это был не поцелуй, а скорее укус или удар. Но Джеймс все равно смотрит на нее ошарашенно и все пытается осознать, что только что случилось. – Веселого Рождества, Поттер! – выпаливает она, стремительно разворачивается и уходит. – Веселого Рождества, Эванс! – рявкает он ей вслед, держась за щеку, после чего укатывается в свою комнату, но уже не как крутой олень, а скорее тупой круглый шарик... Разбитый ко всем чертям.
...1977...
– ... и ведешь себя как идиот. Что она тебе сделала? – Обманула. Или пыталась обмануть. Неважно. Ты вообще на чьей стороне? Они с Бродягой были одни в комнате. Лунатик торчал в сортире, Хвост – где-то на территории замка. Джеймс лежал на своей разобранной печальной постели поверх съехавшего покрывала и кучи мятых вещей, закинув руки за голову и глядя, как снитч выписывал в воздухе тоскливые восьмерки. Постель Сириуса была чище. Он сидел на ней в одних брюках и чистил свои остроносые туфли. – На твоей, придурок. Но Лили... – Что Лили? – ревниво окрысился Джеймс. – Ничего. Стоящая девчонка. Я тебе даже больше скажу. Любой другой отдал бы что угодно ради возможности быть с ней, а ты этой возможностью подтираешься. К тому же, она любит тебя. Черт, Сохатый, чего тебе еще надо? Я бы на такой вообще женился. Этого Джеймс уже снести не мог. Он расхохотался. – Ты, Бродяга? – По своей воле или нет, рано или поздно всем приходится это делать. – Я ушам своим не верю. Повисла небольшая пауза. Сириус все так же помахивал палочкой, щетка все так же поскрипывала, начищая драконью кожу до блеска. – Любит меня, – проворчал Джеймс, а потом вдруг вскочил и заходил туда-сюда по комнате, прихватив с тумбочки бутылку маггловского пива, заблаговременно перелитого в бутылку из-под сливочного. – Любит? Если бы любила, то, наверное, не водила бы меня за ручку, как паршивого первокурсника. Почему со мной – нет (хотя она меня любит), а с этим паршивым ушлепком Боунсом – пожалуйста, сколько угодно? – он сделал несколько крупных глотков. – Почему выбрала этого ублюдка?! У нее совсем мозгов нет? Или это все девчонки такие дуры? Сириус пожал плечами. – Выходит, что и она тоже. Выходит, что я в ней ошибался? И все, что мне... нравилось в ней – липа. Она – липа! – И этот кретин – мой лучший друг... – пробормотал Сириус и закурил. – Любит меня... любила – не стала бы врать! Почему нельзя было сразу сказать? Сириус выдохнул облачко дыма и заговорил тоненьким голосом: – «Ой, Джеймс, ну так, между прочим – ты у меня будешь не первый. Ты же не против, что до тебя во мне побывал душка Эд?» Джеймс, который в этот момент стоял, опираясь на прикроватный столбик, дернулся так, что несчастный столбик хрустнул и надломился. – Слушай, Блэк. А вот ты... ты смог бы делить свою девушку с этим дерьмом? – Я об этом не думал, – признался честный Бродяга. – Хорошо. Но если бы ты узнал, что он был первым у Марли? – Сохатый. – Хорошо. У Малфой! – Джеймс понимал, что это – удар ниже пояса, но ему сейчас трудно было обуздать обиду. – Что бы ты делал, если бы узнал, что Малфой спала с Боунсом? – Справился бы о его душевном здоровье. Или о том, жив ли он вообще. – А если серьезно? – Ржал бы. Очень долго. – А если совсем серьезно? – Если совсем... – он затянулся, выдохнул дым и прищурился. – Скажу так: слишком много чести – переживать из-за этого дерьма, друг. – А я брезгую, понятно? Мне противно! И хватит об этом! – он резко оборвал беседу, которую сам же и начал. – Все! Все кончено. Мы расстались. И судя по всему...
Ремус закрутил кран и вытер руки. Он и так старался не вслушиваться в разговор, воду специально включил посильнее, но уши ведь не заткнешь. Он вернулся в спальню мальчиков. Джеймс, в темных джинсах, клетчатой рубашке, торчащей из-под перекошенной вязаной кофты, и куртке, сидел на постели с ногами и сердито зашнуровывал кроссовок. Полог его кровати свисал несколько криво. Сириус как раз в тот момент, когда Ремус открыл дверь, вынырнул из ворота черного свитера с горлом и стал удивительно похож на высокого и худого пони. – ... она совсем не против. – Говори еще громче, Сохатый, а то тебя плохо слышно в соседней комнате, – проворчал Ремус, вешая полотенце на спинку кровати. «Пони» посмеялся, тщетно пытаясь отлепить от лица наэлектризованные волосы. – Слушай, Лунатик, – Джеймс влез на сбившуюся постель прямо в грязных кроссовках, сунул руки в карманы джинсов и деловито уставился на Ремуса сверху вниз. – Вообще-то мы всегда очень рады лишний раз прогуляться в лес или навестить Хагрида, особенно Бродяга... Сириус громко фыркнул. Челка взлетела, показав его красноречивый взгляд и снова сладострастно припала к лицу. – ... но хотелось бы все-таки узнать, какого лысого гиппогрифа мы там забыли? И почему именно ночью? – он попрыгал немного на пружинящем матрасе. – Да, вот это мне тоже интересно, – Сириус пробормотал заклинание, электричество вышло из его волос, они вздулись, и Бродяга на миг стал похож на молодого Элвиса. – Лично я бы с большим удовольствием провел эту ночь с хорошенькой блондинкой. Или брюнеткой. Или с обеими, – он провел ладонью по волосам. – Во имя чего я приношу жертву? – Это важно, – Ремус снял школьную форму и аккуратно сложил ее в стопку на кровати. – Во время обеда у нас было срочное собрание старост – скоро полнолуние, деканы ужесточают дежурства. Теперь у меня есть официальное разрешение бродить по школе всю ночь. Но, кроме того, я говорил с Лили... – Вы говорили обо мне? – Джеймс перестал улыбаться. – Нет, Джеймс, – терпеливо ответил Ремус, натягивая маггловские брюки. – Мы говорили не о тебе. Она хотела поговорить со мной о том зелье, которое может облегчить мою трансформацию. Тут Ремус немного лукавил. На самом деле он подошел к Лили, потому что хотел узнать причину ссоры, но Лили наотрез отказалась говорить о Джеймсе и перевела разговор на другую тему. Она не плакала и не куксилась, как другие девчонки, и вообще, надо сказать, удивительно стойко держалась, учитывая, каким болваном себя показывал Джеймс с этим его ледяным равнодушием. – Лили сказала, что приступила к готовке сегодня утром и решила как-то переделать рецепт, чтобы зелье стало более эффективным, и чтобы поспеть вовремя, – он накинул рубашку и схватился за пуговицы. – Не знаю, почему, но она заменила растопырник полынью, и... – Ближе к делу, Лунатик, – нетерпеливо бросил Джеймс. – ... если сегодня она добавит процеженный яд акромантула, то зелье можно будет ждать уже через неделю, а не через месяц, – выпалил он и прерывисто вздохнул. На губах сама собой задрожала улыбка. – Вы понимаете? Это значит, что в следующее полнолуние... Джеймс и Сириус переглянулись. Повисла тишина. Лица всех троих загорелись огнем взаимопонимания. Все знали, что даст это зелье... Свобода от боли, свобода от страха, свобода от всех возможных переживаний, отсутствие новых и новых ран, а главное – возможность для Ремуса прожить лишний десяток лет. – Эй, Люпин, – Джеймс спрыгнул с кровати и шагнул вперед. Глаза его за стеклами очков загорались все больше и больше. – Это же... это... – Да, да, я знаю, – Ремус слегка задыхался. – Больше никакой боли... я... я смогу остаться собой! – громко выпалил он и вдруг Джеймс торжествующе рассмеялся, схватил его в сокрушительные объятия и пустился с ним в дурашливый пляс по комнате. – Да-да, все это замечательно, только есть только одна проблема, – Сириус наблюдал за ними без улыбки. Взгляд его отражал сосредоточенную мыслительную работу. – Хагрид ни за что в жизни не покажет нам дорогу в колонию после того, что мы сделали с его саламандрой, помните? Они остановились и переглянулись. Джеймс щелкнул пальцами, словно поймал в этот миг какую-то особенно важную мысль, и полез под кровать. Через секунду оттуда полетели вещи: парочка учебников, сломанная пластинка, банка сушеных докси, средство для ухода за метлами... – Но мы же не собираемся у... убивать их, – запротестовал Ремус и оглянулся на Джеймса, когда тот загремел поломанными половицами. – Я сомневаюсь, что акромантул, эта гигантская волосатая сучка, позволит нам просто взять и подоить его, понимаешь? – Сириус достал из-под подушки карту – убедиться, что Филч не поймает их за первым же поворотом. – Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. Джеймс вытащил из-под кровати большой черный ящик, обклеенный этикетками от сливочного пива, билетами на концерты и квиддичные матчи. – Что за черт? – он вытащил из скопища склянок ополовиненную бутылку «Огдена». – Куда подевалось наше золото? – Ты решил пропустить рюмку на ночь? – рассеяно спросил Сириус, шурша картой в погоне за неуемной черной точкой. Джеймс вскинул голову и прищурился. – Это ты его вылакал? – Я, – просто ответил Сириус и широко улыбнулся, сверкнув глазами. – Шалость удалась. – Ну ты и гад, – усмехнулся Джеймс, глядя, как Сириус прятал карту за пояс джинсов и нахально ухмылялся. – А зачем тебе огневиски? – Ремус влез в свой старый расползшийся свитер с заплатами на локтях. – Затем! Затем, что если Хагрида не удастся уговорить показать нам колонию... – Джеймс взмахнул палочкой. Огневиски в бутылке вспенилось, забурлило и заполнило ее до самого горлышка. Он подкинул бутылку под довольный смех Бродяги, – ... придется ждать, пока он не захочет похвастаться.
– А куда это, интересно знать, подевался наш грызун? – поинтересовался Сириус, когда они вышли в коридор. – Почему мсье Петтигрю не принимает участия во всеобщем веселье? Кто дал ему право отрываться от нашей теплой компании? – Не знаю, где он, но он попросил у меня мантию на ночь. – А мне он сказал, что у него важные дела, – Ремус вышел последним и запер дверь. – У Хвоста? Дела? Ночью?! – Так он сказал. Ремус оглянулся и увидел, что Джеймс и Сириус переглянулись с самыми сальными улыбками. – У Хвоста появилась подружка? – развеселился Джеймс. – Похоже на то, – улыбнулся Ремус, сбегая по лестнице. Его голос эхом заметался в узком пространстве. – Когда я попытался расспросить, он покраснел и промямлил что-то невразумительное. К тому же вылил на себя полсклянки твоего одеколона, Бродяга. Сириус громко фыркнул. – И надел новую рубашку. И это уже не в первый раз. – Поразительно. Какая девушка захочет провести ночь с Питером... – ... когда есть ты? – Джеймс резко остановился, и Сириус чуть не налетел на него. – Ну да, – ответил тот, слегка рисуясь. – Слушай, Бродяга, заканчивай. Пит может и не Годрик Гриффиндор, но он наш друг, твой друг, – Джеймс легко толкнул его пальцем в грудь. – Меня уже достало, что ты вечно по нему прохаживаешься. Что он тебе такого сделал? К тому же... – Джеймс шмыгнул носом и дернул плечами, поправляя куртку. Сириус смотрел на него недоверчиво, – ... может, у него теперь... прыщи пройдут? Они рассмеялись, и Джеймс первым сбежал вниз. – Хотел бы я на нее взглянуть, – крикнул Сириус ему вслед, но больше ничего не сказал, потому что едва они спустились в гостиную, на них сразу обратились взгляды одноклассников. Волшебный граммофон в углу распинался новым альбомом «Диких сестричек», и атмосфера была одновременно вызывающе веселой и нервной – все боялись, что вот-вот распахнется портретный проем, и Филч заорет, чтобы они немедленно прекратили слушать запрещенную музыку. Джеймс немного приотстал, пропустив Лунатика и Бродягу вперед. За столом под гобеленом сидела Лили и занималась английским с иностранными учениками-детьми. Она опиралась скрещенными локтями на стол. На ней был ее любимый темно-зеленый обтягивающий свитер – и руки ее казались тонкими и гибкими, как ивовые ветви, в то время как волосы лежали на узких плечах такой огромной пышной и невозможно рыжей копной, что ее хотелось потрогать, словно гору перьев или свежую траву... Лили рассеяно погладила себя по плечу. Джеймс тряхнул головой и с некоторым трудом отвел взгляд, направившись к той, к кому изначально собирался подойти. Мэри сидела в кресле, подтянув ноги в простых хлопковых брюках к груди. Темные волосы были собраны в хвост, в руках у нее был учебник по заклинаниям. Пару секунд Джеймс сомневался – стоит ли делать все это? Ведь он не испытывал к ней и сотой доли того, что испытывал к Эванс... Но потом он решительно отмел все эти мысли, подошел к креслу и присел на подлокотник. Пора было исправлять ошибки. – Эй, Эм. Что читаешь? Она поджала губы, но тем не менее ответила: – Учебник. Домашнее задание. – Интересно? Мэри покосилась на него как на идиота. – Да, – и она перевернула страницу, всем своим видом демонстрируя заинтересованность. – Тогда я почитаю? – Джеймс выхватил у нее книгу. Мэри даже не попыталась ее отнять. Просто уронила руки и вздохнула. – Слушай, Мэри, извини меня за сегодняшнее. Я тебя обидел, прости. Она вскинула брови и подняла голову. – Что? – он взволнованно тронул себя за лицо, но не обнаружил ни пятен, ни еще чего. – Что не так? Она усмехнулась и покачала головой. – Просто ты, Джеймс Поттер, уже дважды извинился передо мной сегодня, – она тоже улыбнулась. – Это тянет на рекорд. – Эй, Сохатый! Ты долго еще будешь там торчать? – закричал Бродяга. Джеймс оглянулся. – В самом деле. Я ведь редкий засранец, да? – Я так не думаю. Ты... изменился. – Тогда предлагаю отметить эту удивительную перемену походом в Хогсмид. Идет? – он протянул ей руку. – Кажется, ты не хотел идти туда... со мной, – несмотря на недовольный тон, она сразу же вложила пальцы в его ладонь. – Ты не подумай. Ничего такого, Эм. Я просто хочу загладить вину, – он перевернул ее руку и быстро поцеловал. – Ну или усугубить. Там как получится, – Джеймс подмигнул ей, соскочил с кресла и побежал догонять парней. И пока они крались по замку, обсуждая возможности следующего полнолуния, он чувствовал какую-то беспричинную грызню в области солнечного сплетения, похожую на угрызения совести или вроде того.
Лили
...1976 год...
Лили сидит на кухне и меланхолично окунает шоколадное печенье в молоко. Время далеко за полночь. Жидкость уже окрасилась в кремовый цвет, а печенье совсем размокло, но она ничего не замечает. Рассредоточенный взгляд ее устремлен в древесно-красную глубину лакированной поверхности стола, такого тяжелого и антикварного, что для того, чтобы занести его и четыре стула в дом, понадобилось целых четыре грузчика. А ведь можно было обойтись одним взмахом палочки... За окном густо валит снег. На улице – не меньше тридцати градусов мороза, но сидя так, в теплом доме можно подумать, что эти белые хлопья – теплые, как пух или вата, или перья. – Почему не спишь? Лили вскидывает голову. Мама прижимается щекой к дверному арочному проему. На ней – темно-красный бархатный халат с вензельками и пушистые тапочки в тон, но даже в этом наряде мама, с ее тонким лицом и копной вьющихся локонов (которые Лили удачно унаследовала от нее), удивительно похожа на актрису пятидесятых годов – Веселого Рождества, мам, – Лили спешно растягивает губы в улыбке и вытирает лицо. Секунда тишины. – Понятно, – мама подходит к холодильнику, достает кувшин с молоком, берет с мраморного «островка» вазочку с рождественской выпечкой, ставит все это на стол между ними и садится напротив. – Ну? Это опять из-за этого мальчика? Как там его? Эдвард? – Эдгар, – машинально поправляет Лили и торопливо утирает щеки. – Нет, не из-за него. Мы с ним вообще... просто друзья. – А из-за кого? Лили шмыгает носом, баюкая в руках стакан с молоком. – Ты помнишь Джеймса? – Какого Джеймса? – Джеймса Поттера. Тот, который... – Лили машет рукой у виска. Мама понимающе кивает. – Лохмат... лохматый такой, – она удивленно смотрит на маму. – Помню, милая, прекрасно помню, – кивает она. – Это ведь он... – Да-да, – Лили нервно выпрямляется. Не хотелось бы вспоминать многочисленные неловкие ситуации, в которые Джеймс ставил ее в присутствии родителей. – И что с ним? – мама мгновенно становится похожа на маленького ястреба. – Неужели снова дернул за косичку? – Мама, мне не смешно. – Он обидел тебя? Лили мотает головой... Кивает. – Он... у него подружка появилась, – это звучит так, словно дружба с девушкой в ее глазах приравнивается к жуткому и бесчеловечному поступку. – Ну и что? – Он... он больше не достает меня. Совсем-совсем, понимаешь? И я... мама, кажется, я ревную его. Боже, я так ревную его! И еще... – Лили прерывисто вздыхает и жмурится. – Он меня пытался поцеловать сегодня утром. А я... а я его оттолкнула! А потом... я такое сделала... что же я натворила... – с этими словами она закрывает лицо ладонями и разражается бурными рыданиями. Мама пересаживается на ее сторону, обнимает, прижимает к себе, а Лили плачет и потому не видит, как умиленно она улыбается.
...1977 год...
Лили глубоко вздохнула, глядя на снимок, но вместо аромата печенья и ромашки, который всегда сопровождал маму, услышала сладкий аромат клубничного шампуня. Она обернулась. Алиса бродила по спальне в розовом халатике и пушистых тапочках, читала письмо от Фрэнка и сушила мокрые волосы волшебной палочкой. Марлин сидела на своей постели в трусиках и старой футболке с логотипом «The Beatles», читала журнал и рассеяно помахивала палочкой – бутылочка лака и кисточка порхали вокруг ее пальцев на ногах. Мэри все еще была в ванной. Из-за закрытой двери раздавался шум воды. – Фрэнк приглашает меня к себе на Рождество, – сообщила Алиса одновременно и ей и Марлин. – К его... к его маме. Блеск. Марлин засмеялась. – Алиса, я уверена, миссис Лонгботтом все же лучше, чем миссис Пруэтт. Ты представляешь, этим летом я гостила у них и случайно разбила ее вазу... Лили отвернулась. К горлу вдруг подкатил ком. Мама. Мамочка... Она готова была сейчас отдать все что угодно за один разговор с ней. За один взгляд. За одно прикосновение. Никогда прежде она не чувствовала себя такой одинокой. И от этого одиночества ломило пальцы...
«– С ними же все будет в порядке? – Конечно, будет...»
Она прерывисто вздохнула, схватила расческу и принялась беспощадно чесать волосы. В ту ночь они спали вместе в Выручай-комнате. Он был рядом... «Нельзя, Лили, – уговаривала она себя. – Не будь нюней. Не плачь. Не смей!» – Лили, а ты написала сочинение для Флитвика? Лили вздрогнула, услышав ее обращение, поспешно отвернулась и прижала руку к носу. – Лили... – Все в порядке! – заверила Лили, отчаянно загоняя слезы на место и вытирая глаза. Вуд оглянулась на Марлин и присела к Лили на край постели, поджав одну ногу. Лицо ее было белым от крема. – Лили... ну, может быть, ты все-таки поговоришь... с ним? Лили замерла. – Ты весь день молчишь, я уже не могу это выносить! Лили, милая, он... он просто был пьян, он не понимал, что говорит, ты бы видела, сколько он... – Алиса... я умоляю... – Лили запрокинула голову, чувствуя прилив слез. – Прошу, пожалуйста, не надо о Джеймсе! Вуд жалобно свела брови и сжала ее ладони вместе. – Лили, я понимаю, как тебе больно и обидно, но... если бы ты рассказала ему... – Это исключено! – Я знаю, что это неприятно, но он имеет право... – Алиса, я не буду с ним говорить! Я...он меня предал, он унизил меня при всех! И потом наговорил... такое! Он бросил меня! Мы расстались, понимаешь? Она оборвала себя и прижала к носу пальцы. – Мы расстались... – повторила она шепотом и шмыгнула носом. – Он сам этого захотел. Видимо, ему в самом деле было нужно от меня только это. – Нет, Лили, нет! – Алиса погладила ее по голове, забралась целиком на постель и принялась заплетать Лили косу. – Он столько лет за тобой ходит, он любит тебя по-настоящему! Он просто испугался, его огорошили... но если бы он узнал, как все было... – Нет! – Лили так и подпрыгнула, стремительно обернулась на постели и схватила Алису за руки, глядя ей в глаза. – Алиса, ты должна пообещать мне, что не станешь ничего ему говорить! Ты же поклялась, что никогда и никому об этом не расскажешь! Ты клялась мне, помнишь? – Конечно, я помню... не волнуйся, Лили. Я ничего ему не скажу. Просто... Дверь, ведущая в ванную, вдруг распахнулась, и в спальню в облаке пара вплыла Мэри, обмотанная полотенцем и с «чалмой» на голове. Бросив на Лили несколько высокомерный взгляд, она прошла к своей постели, придерживая полотенце на груди. Почему-то именно в эту минуту, когда она была такой растрепанной, вдруг показалась Лили неоправданно красивой. Может, потому, что это он выбрал именно ее? – Просто мне обидно за тебя, Лили, – снова зашептала Алиса. – Он, конечно, виноват, но... – Слушай, Марли, а можно я на выходные возьму твое голубое платье? – громко спросила Мэри, переодеваясь в пижаму. – Меня пригласили на свидание, а мне надеть нечего. Ты не против? Марлин пробормотала что-то, а когда Мэри отошла к себе, посмотрела на Лили и скорчила мордашку, мол, да не обращай внимания! Алиса положила письмо Фрэнка под подушку. Девочки потушили свет. Лили молча задернула полог, отвернулась в темноте к стене, укрылась и прижала к себе оленя. Живоглот, мурлыкнув, запрыгнул на нее, потоптался немного, понюхал ее и улегся теплым клубочком у нее на бедре. Это был сигнал. Я тебя посторожу. И тогда Лили заплакала.
Джеймс
Сириус оказался прав. Хагрид ужасно им обрадовался: бросился накрывать чай, похвастался подросшим Клювокрылом (гиппогриф чуть не откусил Джеймсу палец, когда тот назвал его плодом любви пони и куропатки), затопил свой небольшой камин, грохнул на стол блюдо с пирожками и даже не отругал их за ночной вояж по территории, но едва услышал про их желание навестить колонию пауков – страшно переполошился, разнервничался и даже попытался прикинуться дурачком. – О какой такой колонии вы говорите? – спрашивал он, в ужасе тараща свои черные глаза, когда они вчетвером сидели за круглым столом и уминали пирожки с яблоками. – Не знаю я никакой колонии... какая такая... пауки что ль? Ты сказал ак... ак...? – Да ладно тебе, Хагрид, – улыбнулся Бродяга, почесывая за ушами Клыка. Щенок так расквасился у него на руках, что обслюнявил Блэку всю куртку и, кажется, готов был описаться от счастья. Надо сказать, по какой-то необъяснимой причине животные очень любили Сириуса. Например, кот Лили частенько пробирался в их спальню и спал на Бродяге, за что каждое утро принимал ледяную ванну. – Мы знаем, что ты таскаешь им кроликов каждые выходные. Хагрид прямо подскочил. – Откуда? – он схватился за вафельное полотенце в цветочек и принялся мять его в гигантских руках. – То есть... каких таких кроликов? – Видели, – твердо сказал Джеймс. – Слушай, Хагрид, мы просто хотим посмотреть, понимаешь? Ничего такого. Акромантулы все-таки не шишуги! Нам интересно. И потом, мы же не собираемся отрывать им лапы и поджаривать их на костре. Честное слово. Хагрид насупился. Похоже, не поверил. – И мы не будем кормить их драконьим перцем, – добавил Сириус. – Кстати, если хочешь, мы возместим тебе тех саламандр! – Нет! – Хагрид затряс косматой головой, исподтишка и по очереди бросая на них осторожные взгляды. – Нет. Мракоборцы, вишь, по лесу шныряют с вечера, да и поздно уже... так что... нет...н-нет. И не просите. – Ты же знаешь, мы можем быть незаметными! И потом, мы правда никому не скажем, – Сириус перемигнулся с ним, потом с Ремусом. – Также мы никому не скажем, что ты хранил у себя яйцо химеры в прошлом году. – ... да и про твои эксперименты с мантикорами мы тоже не слышали, – подхватил Джеймс. – ... и про то, что ты проиграл в карты школьную каре... – Вы мне это бросьте, негодники! – Хагрид стукнул кулаком по столу так, что чашки дружно подпрыгнули. – Шантажировать меня вздумали? Аль забыли, кто вас спрятал, когда вы, болваны... – он взмахнул рукой, изображая их первое экспериментальное превращение в животных, –... обернулись прям во дворе? Вот позору было бы! – Конечно, старик, ты нас здорово выручил, – вкрадчиво молвил Джеймс. – Ты же наш самый большой друг! Ты всегда нас защищаешь! Мы знаем, что ты нас очень любишь. – Вот еще! Нужны вы мне больно! – Хагрид надулся и порозовел от удовольствия. – Нам как никогда нужна твоя помощь. – Буквально вопрос жизни и смерти, – Джеймс поправил очки указательным пальцем. – Да и мы не сделаем им больно! – заверил его Ремус. – Разве что самую малость, – вкрадчиво добавил Сириус, но так, что кроме Клыка его никто не услышал. Хагрид раздумывал, наверное, целую минуту. – Нет, – он снова затряс головой. – Даже не упрашивайте. Нет.
* * *
– Пья-а-а-аный Роджер, старый толстый гоблин!.. Увез-мой-ром-в-своем-котле в далекий мрачный... Дублин!... пха-ха-ха... ик... Хагрид шел, шатаясь из стороны в сторону, так что фонарь в его руке бешено раскачивался и время от времени ударялся о стволы деревьев. Колючие заросли шиповника и молодые деревца сминались под могучей, но нетвердой поступью, словно сорная трава, а Джеймсу, Ремусу и Сириусу оставалось только бежать следом и не отставать. – Отличная идея, Сохатый. Зачем ты вылил в его чай и вторую бутылку? Теперь он перебудит весь замок, или сюда сбегутся мракоборцы со всей территории, – взволнованно говорил Ремус, на ходу перепрыгивая через корни, так что слова булькали в нем, словно пузырьки в котле. – Я думаю, они уже привыкли, – отмахнулся Джеймс и увернулся от ветки, которая срикошетила от куртки Хагрида. Тот обернулся. – Где вы там, парни?! Ну-ка за мно-ой! И-ик! Я вам покажу, у меня тут недавно такие гиппогрифи... фя... ики народились, у-у-у! – Нет, Хагрид, ты говорил... говорил про пауков! – напомнил Ремус. – Пауки что ли? – Хагрид резко развернулся и чуть не контузил фонарем Сириуса, который в последний момент успел превратиться в собаку. – Па-а-айдем к паукам! А потом я вам покажу мантикору, вон что! – и он начал ломиться в совершенно противоположную сторону.
Хвала Мерлину, Хагрид отключился до того, как возникла возможность лично познакомиться с каждым паучком в его ручной колонии. Великан устал и сел прикорнуть у одного из деревьев, а они оградили его защитными чарами и пошли дальше. Очень скоро храп крупными камнями покатился им вслед по ледяному ночному воздуху. – Блеск! – проворчал Сириус, пока Ремус работал над «паутиной» – одной из тех хитроумных ловушек, которым учила их Валери. – Я просто мечтал провести свою единственную свободную ночь в лесу, в компании пьяного Хагрида и его зверушек, – он чихнул. – Напомните мне откупорить еще одну бутылку виски, когда мы вернемся в замок. Я отпраздную, черт возьми. – Не скули, Бродяга, это же не ты будешь изображать ужин, – Джеймс потер ладони. – Учтите, если меня сожрут из-за вас, я буду являться к вам по ночам и греметь це-це... пчхи!.. пями... – он еще раз потер руки, сцепил их в замок и подышал внутрь. – У-у-у, дичь, – он попрыгал на месте и растер себя руками. – Ну, кто заказывал мороженого оленя? – До этого не дойдет, – уверенно заявил Ремус, поддев пальцем последнюю нитку чар. – Если все правильно – он даже близко не успеет к тебе подойти. Ловушка его удержит. Все, пора. Джеймс горестно вздохнул, не выдохнув до конца, обернулся оленем и с небывалой для обычного себя грацией скакнул на место приманки. – Прости, друг, – Сириус коротко резанул его по задней ноге своим перочинным ножиком. Джеймс дрогнул всем телом и отшатнулся, но Бродяга уже спрятал нож за пазуху и вместе с Ремусом переместился в кустарник. Все затихло. Где-то в отдалении выводил рулады великан, оставленный на попечение белок и лукотрусов. Судя по тому, что говорил Хагрид (точнее, пытался говорить), колония располагалась метрах в двадцати отсюда. Едва ли был хотя бы единственный шанс, что паучки не соблазнятся свежей олениной. Пару раз где-то ломалась ветка. В ночной, абсолютной тишине этот звук был похож на выстрел, и каждый раз Джеймс испуганно шарахался в сторону, а они с Сириусом выхватывали палочки. Время шло, а никто не торопился бросаться на аппетитную добычу. Джеймс настороженно прядал ушами и то и дело оборачивался по кругу, готовый в любой момент рвануть прочь, один раз даже храбро опустил голову и сделал вид, что пасется. Но, видимо, местная трава была не очень вкусной, потому что он снова принялся топтаться. – Это бессмысленно, – тоскливо протянул Бродяга после третьей ложной тревоги. – Может, акромантулы не едят оленей? – А что они тогда е... е... Ремус оглушительно чихнул, и из палочки, которую он все еще держал в руке, вырвался сноп красных искр. И тут-то это и случилось. Акромантул упал сверху, из темноты, беззвучный, словно тополиный пух. Упал так быстро и легко, что ни Джеймс, ни Ремус, ни Сириус не успели отреагировать. Сначала не поняли, что за темень поглотила вдруг Сохатого, а потом мгновенно – вопли, треск кустарника, через который они перескочили, ветки, жгучая боль в царапинах, хлопки заклинаний, вспышки, обжигающие глаза, разноцветные пятна, из-за которых ни черта не было видно. И слышно было только, как Сириус бешено вопил, поливая акромантула чарами, и как Джеймс, все еще живой, пытался не допустить щелкающие жевала паука до своего тела... – Там целая паутина! – орал Джеймс. – Над головой! Вверх, вверх! Они задрали головы. Ремуса прошиб холодный пот – у них над головами неторопливо и обстоятельно плелся гигантский кокон. Не меньше десяти пауков старательно выплетали сеть, судя по ее размерам – они взялись за дело не меньше получаса назад. Страшно было представить, что случилось бы, если бы Ремус не чихнул и не сшиб случайно одного из пауков. Теперь же, после их атаки мастера взбесились и с угрожающим щелканьем принялись спускаться вниз. – Бежим! – истошно заорал Джеймс, едва обрел свободу, и они припустились в лес. Пуки погнались следом. Один бросился Джеймсу на спину – видимо, запах крови из распоротой штанины не давал им покоя. Сохатый обернулся прямо на бегу и подкинул паука рогами. Сириус зарычал еще будучи человеком, его зубы вытянулись, он прыгнул, в прыжке обернулся собакой, врезался в акромантула и выдрал из него зубами кусок плоти, но едва они грохнулись на землю, на смену убитому пауку пришла целая армия мохнатых, щелкающих, шуршащих, и им пришлось ускориться вместо того, чтобы атаковать. – Сюда! – крикнул Ремус, задыхаясь, и они рванули по тропе в сторону выхода из леса. Но едва впереди забрезжило освобождение, их ждало новое потрясение – Джеймс и Сириус проскочили между деревьями, а Ремус врезался в воздух, словно в стену, и отлетел назад, крепко ударившись спиной о мерзлую землю. – Что за черт?! – крикнул Сохатый, помогая ему подняться. – Один из капканов Валери, – пропыхтел Ремус. – Очень вовремя. Они оглянулись. Лес шуршал, надвигаясь на них. – Что делать... – Есть другая дорога! За мной! – Бродяга обернулся собакой и бросился вглубь леса, вынюхивая путь. Ремус и Джеймс – за ним, с тоской оставив позади вид на замок. По сторонам и вверх смотреть было страшно – казалось, что это сама земля выплевывала пауков в таком безумном количестве. Впереди забрезжили огоньки замка – деревья стали реже, но едва они бросились в просвет – история с капканом повторилась. Снова им пришлось углубиться в лес, но там их сразу же взяли в кольцо. – Спина к спине! – крикнул Джеймс. Их палочки хлестали воздух, как плети. Пауки шипели, щелкали жвалами и шевелили лапами, но опасались подойти ближе. – Есть еще блестящие идеи?! – кричал Бродяга. Его плечо мокро блестело, лицо было вымазано паучьей кровью. – Самое время придумать какой-нибудь гениальный... Араниа Экземи! ... план, мать его! – Импедимента! – Джеймс так мощно наподдал особенно наглому акромантулу, что тот с визгом вкатился в своих собратьев, сбивая их как кегли в кегельбане, и в этот миг из темноты леса вдруг раздался оглушительный рев.
Пауки всполошились, заверещали, зашевелили лапами в воздухе, словно фанаты на рок-концерте. Всего за несколько секунд кольцо, сомкнувшееся вокруг них, растянулось в разные стороны. Черное мохнатое море, шипя и вспениваясь, с удивительной скоростью рассеялось, втянулось в темноту между деревьями и унесло в самое сердце леса отвратительный плотоядный писк. – Что произошло? – озадаченно спросил Ремус, все еще вертясь на месте и держа деревья на прицеле. – Что их испугало? Внезапно рев повторился. Мощный, в два раза громче, чем рев Ремуса в его нелегкие дни, такой громкий, что, казалось, даже деревья затряслись в земле. Они замерли. – Кто это? – прошептал Ремус ужасно перепуганным голосом. – Не знаю, – Бродяга слегка задыхался после боя. – Белки? Где-то совсем рядом затрещали ветки, сминаясь под чьими-то очень тяжелыми шагами. – Надо валить! – Джеймс помахал рукой, не сводя глаз с темноты, откуда доносился шум. – Я прикрою... быстро, быстро, быстро! Они бросились в заросли. И весьма вовремя, потому что едва ветки перестали шевелиться, на поляну вышло то, что прогнали колонию акромантулов. В первую секунду он подумал, что это Хагрид... но существо было немного меньше ростом и лишь отдаленно напоминало человека. У него была отвратительно голая, цвета сырого мяса кожа, вся в голубоватых вздувшихся венах, крошечная, как кокос, голова, кривые мускулистые ноги и гигантские толстые, как стволы деревьев, руки, в которых монстр нес окровавленную тушу лося. Джеймс втянул голову в плечи. – Это еще что за херня?! – прошептал перепуганный Бродяга, глядя на пришельца сквозь прогалины в кустах. – А ты его не узнал? – Что? – Ремус и Сириус дружно повернули к нему голову. – Мы видели его, ты помнишь, Бродяга? – Джеймс чуть переместился в сторону, хищно глядя, как монстр топтался по пустой поляне. Земля вздрагивала под его ногами. – Во время полнолуния, забыл? Он тащился куда-то в компании парочки... волков. – И что он тогда делает здесь? – Никогда не видел ничего подобного, – Лунатик осторожно нагнул ветки. – Кто это такой? – Не знаю, кто, но он как-то связан с убийством Тинкер, – прорычал Джеймс. – Я уверен. Неожиданно монстр повернулся к ним спиной и потопал вглубь леса, туда, куда побежали пауки. – За ним! – прошипел Джеймс и первым вырвался из кустов. Уже второй раз за день они бежали за великаном. Но если в первый раз они были уверены, что им ничего не грозит, то теперь сердце трепыхалось так, что Джеймсу начало казаться, что он проглотил большую и нервную птицу. Существо ломилось через дремучий густой лес так легко, словно шло по пшеничному полю – только голова мертвого лося ударялась о его плечо на ходу. Пару раз оно оборачивалось, издавая удивленный рык, но они каждый раз прятались, а у него, очевидно, было какое-то очень важное дело, потому что оно сразу же отворачивалось и топало дальше, уводя их все дальше и дальше в лес. Очень скоро Джеймс понял, что они оставили Запретный лес Хогвартса далеко позади. Деревья здесь росли плотнее, полумрак был густым и затхлым, а растительность, куда более древняя и буйная, чем та, к которой они привыкли, цеплялась за кроссовки и руки, словно какая-нибудь безутешная старуха. – Куда он прет? – задыхался Сириус. Он то и дело обращался в собаку, чтобы пролезть между вздыбленными корнями или сквозь особенно маленькие кусты. – Он не заведет нас в какое-нибудь болото? – опасения Ремуса были вполне основательными – Джеймс и сам заметил, что земля под ногами чавкала, а воздух сырел. – Вдруг это просто водяной? Заблудился и вот... – Не заведет! – рыкнул Джеймс, усердно проталкиваясь сквозь кустарник. Ему приходилось все время придерживать очки, поэтому работать он мог только одной рукой. Это замедляло движение. – Куда он подевался? Вы его видите? – Мы отстали! Давайте я... Больше Сириус ничего сказать не успел, потому что как только они вырвались из очередных паутинных зарослей малины, вдруг с размаху врезались в кого-то и ничком повалились в грязь.
– Хагрид! – Ремус шумно выдохнул и прижал руку к груди. – Это ты... – Тьфу ты черт! – Бродяга выплюнул какую-то гусеницу и вытер рот. – Дрянь... – Я чуть не сдох! – возмутился Джеймс, вскакивая из кучи листьев. – Разве можно так пугать?! Судя по выражению лица великана, он хотел задать точно такой же вопрос. Он все еще нетвердо стоял на ногах, взгляд его косил, но та часть лица, которую не закрывали волосы, была перекошена от страха, и пьяные глаза горели беспокойством. – Вы что тут... – язык его слегка заплетался. – Вы что тут делаете, негодники?! – зашипел он наконец, наклоняясь вперед и окатывая ребят алкогольным смрадом. – Ну-ка быстро вставайте! – он сгреб их в охапку, как щенят, и поставил на ноги так, что они повалились друг на дружку. – Ну-ка бегом отсюдова! – он нервно оглянулся. – Бегом, я сказал!
Когда они снова оказались в Запретном лесу, дышать сразу стало легче. Воздух здесь был свежее, прозрачнее, деревья росли реже, и было даже слышно, как где-то пели птицы. – Здесь как будто светлее, – радовался Джеймс, протирая очки краем рубашки, торчащей из-под куртки. – И дышать легче. – Понятное дело! – фыркнул Хагрид. – Утро уж скоро! – Как утро? – опешил Сириус. – Так! А вы бы еще дальше ушли, глядишь, и до вечера прогуляли бы! Там время по-иному бежит, оно же, вишь... лес-то волшебный! – В каком смысле? – В таком смысле! Не знали вы, идиоты, что ли, что наш лес – он же и Каледонский, только клочок его? Или вы думали, что Мерлинов лес с наперсток размером? И кой черт вас только туда понес одних... – Вот именно, что черт! – Джеймс обогнал Хагрида. – Скажи, Хагрид, что это была за тварь? – Какая еще тврь? – Ну эта... лысая горилла-переросток? Хагрид молчал, топая так, что хруст веток должен был быть слышен даже в башне Гриффиндора. Джеймс вдруг ни с того ни с сего подумал о том, сколько бедных белок и хомяков ежедневно гибло под его ботинками. – Не знаю, не видел я никого! – проворчал он наконец. – Это как ты не видел колонию пауков размером с наше озеро? Готов побиться об заклад, ты тоже его видел! Кто это? Или что? Выкладывай, великан! – Не вашего это ума дело! На кой вы за ним сами-то поперли? Или жить надоело? Не видел никого, ничего не знаю, ничего не скажу! Шагайте! Авось до занятий никто вас не хватится... – Почему ты так злишься? Потому что мы напоили тебя? – улыбнулся Джеймс. Голос его вздрагивал от быстрой ходьбы. Они миновали хижину и шли по лужайке. Точнее, Хагрид шел, а они втроем бежали за ним вприпрыжку. Рассвет уже омыл небо нежными персиковыми цветами, и спящий замок выглядел особенно величественно на фоне девственной утренней красоты. – В самом деле, старик! Ты чего злой? Тебе жалко своих деточек? – поинтересовался Сириус. – Ну так не волнуйся, нам все равно досталось больше! – и он показал укушенное плечо. – При чем тут пауки, Сириус? – великан сердито махнул рукой, и Ремус в ужасе отшатнулся, чудом избежав нелепой и страшной смерти. – Вы хоть понимаете, дурилки вы эдакие, что за ваше любопытство дурное головы могли лишиться! Или из школы вылететь! – Это еще почему? – нахмурился Сохатый. Хагрид молчал. Теперь его решительный быстрый шаг грохотом разносился по всему виадуку, и такими темпами они все четверо могли отправиться в пропасть. – Что там такое в лесу? Что мы чуть не разрушили? Там что-то хранится важное? – Не вашего ума дело! – Там какое-то волшебное сокровище? Артефакт? – не отставал Джеймс. – Марш в башню, пока беды не накликали... или Филча этого пришибленного! – они вышли в темный школьный двор, все еще мирно спящий. – Ну-ка! – Серьезно, Хагрид, – Джеймс прищурился. – Там какое-нибудь... волшебство? Ты сам сказал – Мерлинов лес... – Нет там ничего! – взревел великан, выпучив глаза. Джеймс радостно переглянулся с Бродягой и Ремусом. – И не вздумайте снова туда лазить! Ежели узнаю, что снова вас в лес понесло – лично пойду к профессору Макгонагалл и скажу, чем это вы в полнолуние занимаетесь. – Что?! – возмутился Джеймс. – Хагрид! – Ты не посмеешь, здоровяк! – Да-да, так и знайте. Все скажу! А теперь марш спать! Марш!
* * *
– Мерлин, как же хорошо! – простонал Джеймс. Когда они вошли в залитую утренними лучами, но все еще тихо спящую гостиную, он первым делом упал на диван и теперь блаженствовал на нем, как огромный ленивый кот. – Я не сдвинусь с места до обеда, решено. Вы отнесете меня в кровать? Сириус, шатаясь, подошел к креслу, сел в него, но сразу же сполз на пол, положил голову на сидение и, кажется, тут же уснул. Ремус, преломив один луч, подошел к этому же креслу, перевалился через быльце, бухнулся на него мешком лицом вниз и больше не двигался. Только сейчас он понял, как невероятно, чудовищно, ужасно устал... На кресле напротив спал, свернувшись клубочком, Живоглот. На столике, рядом с недопитым кофе лежал роман Эрнеста Хэмингуэя «Прощай, оружие». Ремус покосился на Джеймса, но почувствовал себя слишком уставшим, чтобы о чем-то говорить, поэтому просто сдернул с себя гриффиндорский шарф и бросил его на стол мимо ног Бродяги. – Это была самая дурацкая ночь в моей жизни, – пробормотал тот, не открывая глаза. – Я вас ненавижу, парни. Рука Джеймса, свисающая с дивана параллельно полу, вздрогнула и сложилась в неприличный жест. – Жалко, что так ничего и не достали, – промямлил Ремус в кресло. – Может, в следующий раз... – Сказать ему сейчас? – вяло поинтересовался Джеймс, очевидно, у Сириуса. Ремус приоткрыл один глаз. – Да, пожалуй, – согласился тот, по-прежнему держа глаза закрытыми. – Вы о чем? – подозрительно спросил Ремус. Джеймс сунул руку в карман брюк и вытащил маленький фиал, до краев наполненный белесой жидкостью. Сон как рукой сняло. Ремус выпрямился. – Сохатый... откуда?! – Пауки сосут, – лениво отметил Джеймс и, не глядя, бросил ему флакон. – Я... я просто... я просто в шоке, – Ремус поднял на друзей сияющий взгляд. – Но... как?! Когда?! – Когда этот уродец набросился на меня, я сунул ему руку прямо в пасть, – Джеймс открыл глаза. – Это было мерзко. – С ума сойти... – А ты думал, мы оставим тебя без лекарства, старик? – Сириус щелкнул пальцами и приподнял руку. – В следующее полнолуние найдем лысую гориллу и надерем ей зад! – Кстати, парни... вам не кажется, что во всем этом есть... связь? – Ты про задницу лысой гориллы? – Угу. Я все думал... – Сохатый перевернулся на спину и уставился в потолок. – Смотрите: мракоборца убивают слизеринцы, – он загнул один палец. – Мы обнаруживаем подземелье под Слизерином, – загнул второй. – В лесу, в ночь полнолуния мы видим Нотта и Снейпа, там же, на самой охраняемой территории появляются оборотни и эта горилла в их компании, – загнул третий. – Умирает магглорожденная ученица, ее смерть пытаются повесить на Лунатика, и слизеринцы усиленно распускают по всей школе слухи о его болезни, – он загнул четвертый палец. – А теперь вот в лесу полным полно капканов. Но почему-то «ловят» они только оборотней, – он сжал кулак и встряхнул им. – Ты хочешь сказать... – Ремус посмотрел на Бродягу, а потом они вместе посмотрели на Джеймса. – Именно так! – Сохатый оглянулся на них. – Я думаю, в нашей школе появился еще один оборотень, парни. И он слизеринец.
Жизнь повернулась к Питеру спиной. Другого объяснения происходящему он просто не находил. А ведь в понедельник всё начиналось просто великолепно. Он сидел за настоящим карточным столом, слева от него сидел сын заместителя премьер-министра, напротив – наследник корпорации Юниверсал Брумз Лимитед, а рядом – будущий владелец сети аптек, им подносили настоящие алкогольные напитки, где-то играла живая музыка, все переговаривались тихо и вежливо. Никто из этих богатых парней не пытался подшутить над Питером, не пытался сжульничать, не подкалывал его за невнимательность и запоздалую реакцию. Они говорили с ним вежливо. Они улыбались. Они принимали его за равного себе. Правда, когда Паркинсон, этот картавый пятнадцатилетний пижон принялся расспрашивать его о семье, Питер, отчаянно потея, наврал, что его отец – шпион Министерства, некий Петир Грю и что его упекли в Азкабан за службу Гриндевальду. Эта выдумка была его старой детской фантазией, но, как ни странно, новые друзья поверили в неё и расположились к Питеру ещё больше, так что он совсем расслабился и почувствовал, что эта ночь принадлежит ему... А потом... потом партию выиграл этот тупой смазливый мальчик с кудрявыми волосами. И тут же все эти богатые парни мгновенно вскочили, окружили этого кудрявого недоумка и совершенно забыв про Питера. Они хлопали Эйвери по спине и плечам, они поздравляли его, а тот, белый как полотно, с посиневшими губами и стеклянными от ужаса глазами весь трясся от рукопожатий и оглядывался на Нотта, который один остался сидеть за столом, невидяще глядя куда-то вглубь той зеленой карты, которая принесла победу Эйвери. Но, видимо судьбе было недостаточно одного поражения и вскоре Питер испытал ещё одно, на сей раз – на любовном фронте. Он уже смирился с мыслью, что Блэйк Забини для него недоступна. Целый год он лелеял мечты о том, как когда-нибудь обязательно станет успешным, великим волшебником и тогда она обратит на него внимание. Но теперь эта роскошная, гордая девушка готова была в лепешку разбиться ради Бродяги и Питер понял, что на самом деле она ничем не лучше остальных тупоголовых куриц. И на него снизошло озарение: ему стоит обратить внимание на кого-нибудь под стать себе! Надо найти тихую, никому не нужную девчонку и влюбить её в себя, так, чтобы она бегала за ним так же, как Блэйк – за Сириусом. Он решил приударить за одноклассницей, Мэри Макдональд. Она ведь всё равно никому не нужна. Но как только эта светлая мысль прижилась в сознании Питера и он начал присматриваться к Мэри, в один прекрасный дождливый день увидел её в Хогсмиде, в кафе мадам Паддифут, где она самозабвенно лизалась с Сохатым... И вот теперь, избитый неудачами, одинокий и несчастный, Питер сидел в библиотеке, трудясь над сочинением для Макгонагалл, посасывал перо и думал о том, почему судьба так сильно его не любит. В окно лился глубокий рубиновый свет заката, но Питер знал, чувствовал, что он уже там, круглый белый диск, вестник несчастий... Полнолуние... Самая жуткая ночь во всем месяце. И самая каторжная для Питера. Над ним снова будут измываться, снова будут унижать... Питер потер живот и поморщился. Весь этот стресс привел к тому, что у него развился гастрит. Но от этого никуда не деться. Он обязан терпеть всё это, иначе его прогонят из компании. А этого он допустить ни в коем случае не мог. Уж лучше быть мишенью, чем пустым местом. Питер с тяжелым вздохом спрятал недописанное сочинение в сумку, кое-как затолкал книги на полки и направился к выходу из библиотеки, как вдруг услышал нечто такое, что заставило его остановиться, а затем и вовсе спрятаться за книжным стеллажом. Говорили двое мальчиков. Питер хорошо знал эти голоса, помнил их дружный тембр, звучащий над зеленым карточным столом, помнил их смех. – Ты не имеешь права указывать мне, Като! – говорил Эйвери. Голос у него был высокий и перепуганный, а когда Питер украдкой раздвинул книги и выглянул, увидел, что Нотт сжимает предплечья Эйвери, как-то...очень нежно. – Только не теперь. Я победитель. Я выиграл её. Значит я сделаю это! – Ты – кретин Генри, а не победитель! Посмотри на себя! Тебя уже трясет! – он облизал губы и яростно зашептал, так, что Питеру пришлось сунуть голову между книг. – Ты думаешь это так просто – убить человека? Думаешь так просто?! Ты хоть понимаешь, кто будет там этой ночью? Ты осознаешь, что они сделают с тобой, если узнают, кто ты? Что с тобой станет? А со мной? С твоей семьей? Тебе нельзя быть в лесу этой ночью, как же ты не понимаешь?! – Когда он выберет меня...когда мне поставят Метку... – с каждым новым словом Эйвери приподнимал голову всё выше и выше. Нотт оттолкнул его, шагнул в сторону, запуская пальцы в волосы и снова обернулся. – Ты увидишь, на что я способен и пожалеешь о своем недоверии... – Ты не слышишь меня?! Генри, ты не сможешь её убить, ты не сможешь контролировать себя! – Нотт вдруг встряхнул Эйвери за плечи и как-то неестественно, но очень нежно взял его лицо в ладони. – И тогда они убьют тебя! Я тебя потеряю, ты понимаешь?! – Тогда отмени всё! – Питеру показалось, что в голосе Эйвери звучит мольба. – Отмени! Иди к Люциусу, или прямо к нему и скажи им, что я отказываюсь, – Нотт опустил руки и чуть отодвинулся. Теперь голос Эйвери дрожал. – Я стану предателем. Что они... что он сделает со мной? И с моей семьей? Он убьет нас всех! Ну что, ты пойдешь к нему? Пойдешь? Катон покачал головой и вдруг притянул его к себе. А дальше начало твориться такое, что Питер отпрянул от стеллажа и опрометью бросился из библиотеки.
* * *
Истома свела мышцы живота. Сириус вцепился в спинку кровати, предчувствуя близость развязки. – Рокс... о черт... о да, детка, вот так... Последний рывок. Нет, ещё один, ещё и ещё...ещё...и... ДА! Да, черт возьми! Удовольствие прожгло его, он с хрипом подался вперед, но упал на теплую простынь ещё более злой, чем был до этого. Скопившееся напряжение не взорвалось, не освободило его, а наоборот, вдруг сжалось как разряженный воздух и растворилось в теле. Черт... Ничего не получилось... Девушка, лежащая под ним, тоненько всхлипывала. – Не плачь, – выдохнул Сириус, когда наконец смог восстановить дыхание.– В следующий раз будет лучше, – он чмокнул её в приоткрытый рот, отодвинулся и сел, сбросив жаркую, липнущую к телу простынь. Взмокшую спину неприятно холодило. – Ты был у меня первым, Сириус, – тихо пояснила Хлоя, глядя как он натягивает брюки. – О, я уже понял, – Сириус обернулся и растянул губы в улыбке, надеясь сгладить резкий тон. – Ты замечательная, детка, – он поцеловал её ещё раз и засобирался ещё быстрее. Пора было убираться. Время поджимало. – Ты ведь придешь ещё? – спросила девушка уже у самой двери. Сириус обернулся. Хлоя Гринграсс стояла перед ним, завернувшись в простыню. По-прежнему нежная, красивая, ухоженная, но лишившаяся того очарования, которое подтолкнуло его на этот отчаянный шаг. И как это вышло, что девушка, просто источающая любовь каждым движением, каждым жестом, в постели оказалась такой зажатой и скучной? – Ну конечно, – он широко улыбнулся, быстро поцеловал её на прощание и выскочил из мышеловки прежде, чем та успела захлопнуться. В коридоре он первым делом достал палочку и пробормотал заклинание, убирающее запах чужих духов. Блэйк учует его первым делом. В последнее время её настроение менялось с такой скоростью, что Сириус, разговаривая с ней, чувствовал себя ковбоем на родео. Да и недавний визит важной бабки-Забини не улучшил дело – Блэйк стала не просто злой истеричкой, но и постоянно плачущей злой истеричкой... Вопреки его ожиданиям и надеждам, она не спала. Сириус понял это как только схватился за дверную ручку. Спальню заливал теплый свет ночника-лилии из плетеного золота. Растения сонно поскрипывали и шевелились в своих горшках, как-будто их шевелил ветерок. Блэйк сидела на своей помпезной кровати, среди подушек и почесывала белоснежного персидского кота, по кличке Поппимилк. На ней был шелковый халат цвета слоновой кости, а волосы были уложены так, словно Блэйк не спать собралась, а на прием к самому Темному Лорду. Темные глаза казались старше без косметики и смотрели на Сириуса так враждебно, словно весь день до этого Блэйк мечтала избить Сириуса ногами. Он закрыл дверь. – Где ты был? – спросила она, едва он отпустил ручку. Взгляд у неё был тяжелый, почти как у Беллы в худшем из её настроений. – Ты обещал, что придешь в восемь. – И тебе доброй ночи, детка, – Сириус подошел к кровати в волнах полупрозрачных тканей, по пути неприязненно увернувшись от радостного приветствия дьявольских силок. – Меня поймал Филч. Меня ждет наказание, так что ночевать я не останусь, но если тебе что-то надо – принесу. Что ты хочешь? Шоколад? Бананы? Банановый шоколад? – У кого? – Прости? – не понял Сириус. – У кого ты будешь ночевать? – прорычала она, глядя на него в упор. Руки её странно напряглись – Сириус даже подумал, что если он скажет что-нибудь не то, она швырнет бедолагу Поппи в него. – У Филча. Я же сказал, меня наказали. Ты можешь ревновать меня к Филчу, но я уверяю тебя, он не в моем вкусе. – Я не верю, – громко перебила она. – Что он не в моем вкусе? Они помолчали. Блэйк упрямо смотрела на него и сопела. – Ну...с этим я ничего не могу поделать. Что же, если тебе ничего не нужно, я ухожу, – Сириус развернулся. – Спокойной ночи, детка. – В последнее время ты ночуешь где угодно, только не у меня! – выпалила она. Он снова обернулся. – Я надоела тебе? Скажи мне, что я такого сделала, что ты начал меня избегать? Или ты брезгуешь мной, теперь, когда я ношу в себе часть тебя?! – Блэйк, милая, если я так тебя раздражаю, то мне в самом деле незачем здесь... Блэк вскочила на постели. Загорелые ноги мелькнули в полах белого халата. Кот испуганно мякнул и метнулся под кровать. – Я беременна! По твоей милости! Во мне – ребенок! – Я смотрю, ты уже и сама в это веришь! – сорвался Сириус. В комнате повисла звенящая тишина. Сириус почувствовал как засосало под ложечкой – последнее можно было и не говорить... От слез глаза Блэйк как-будто стали больше размером, а потом она медленно опустилась на постель и отвернулась так, словно ей было больно. Плечи её коротко и жалобно вздрогнули. Сириус потер лицо, обошел постель и сел рядом, но она отодвинулась. Он попытался взять её за руку, приобнять, повернуть к себе лицом, но девушка уворачивалась и сучила по простыням босыми ногами, так, что халат сбился на сторону и Сириусу было видно уголок е черного белья. После короткой борьбы ему все-таки удалось развернуть Блэйк и заставить её посмотреть на себя. В маслянисто-черных глазах плясали отблески ночника, в слипшихся, дрожащих губах скопились слезы, а лицо пошло розовыми пятнами от слез. Да-а, видели бы её сейчас все эти влюбленные пятикурсники. А будь на её месте другая девушка, любая другая девушка, он обнял бы её и поцеловал, так, чтобы у неё из головы вылетело всё и она перестала реветь. Но сейчас ему не хотелось этого. Не хотелось целовать её, не хотелось обнимать, она была неприятна ему, она была чужой. Они оба были чужими, но сидели на одной постели. И вдруг он понял, что теперь так будет всегда. Всегда они будут чужими людьми в одной постели. И что даже появление третьего человека, который сейчас незримо присутствовал между ними, спрятанный в глубочайшем из таинств, не изменит этого. – Я люблю тебя, Сириус, – вдруг произнесла она тоненьким, жалким голосом. Таким тоном говорят с палачом, когда он уже занес топор. – Я не знаю, что со мной, я с ума схожу. Я ревную тебя ко всем. Ты нужен мне, мне нужно знать, что ты не бросишь меня. Ты ведь не сделаешь этого? – она вытерла ладонью щеки. – Не сделаешь? Пару долгих мгновений Сириус вглядывался в её глаза, а потом поднял другую руку и легонько сжал подбородок Блэйк. – Никогда не считал себя ни подлецом, ни трусом.
Поппимилк, мурлыкнув, вспрыгнул обратно на кровать и с любопытством потыкался носом в его плечо. Сириус, все ещё пытаясь восстановить дыхание, махнул рукой, прогоняя животное. Блэйк прижималась к нему, лежа у него на груди и он все ещё рассеяно обнимал её, хотя сам то и дело смотрел на часы. Не дай Бог Сохатый сейчас ищет его на Карте... – Сириус, я могу попросить тебя кое о чем? – пролепетала она, не открывая глаз. Он кивнул, продолжая машинально поглаживать её. – Сириус, пожалуйста, давай... съездим к твоим родителям? Его рука замерла у неё на плече. Повисла крошечная пауза. – К кому? – деревянным голосом переспросил он, поднимаясь с подушки. Блэйк поднялась, осторожно заглядывая ему в глаза и Сириус вдруг понял, что она давно готовилась к этому разговору. – Я написала твоей маме. Мне кажется, вам пора... вам пора воссоединиться, теперь мы ведь все станем одной семьей и нам нельзя становиться отщепенцами, мы должны держаться вме... Сириус отцепил её пальцы от себя, встал, с трудом удерживая себя в руках, натянул брюки. Блэйк испуганно наблюдала за ним. – Ещё раз, Блэйки, – он закончил с ремнем и приподнял руку, всё ещё пытаясь обуздать растущую ярость. – К кому ...ты хочешь... чтобы я съездил? – Сириус, ты не понимаешь, тебе это тоже нужно. Нам это нужно! Ты понимаешь, что теперь тебя считают предателем? А если я стану твоей женой и меня будут считать предательницей, и нашего малыша. Нам нельзя быть предателями, как же ты не понимаешь? – её голос перешел на шепот. – Я всё знаю, Сириус. Твоя матушка мне всё рассказала. Она рассказала, что ты рассердился на неё из-за этой грязнокровой Маккиннон, из-за того, что она не позволила вам быть вместе, но ведь теперь это всё неважно. Ты женишься на мне. Я понимаю, что тебе стыдно, что ты погорячился, но это ведь твои родители, они всегда примут тебя, всегда простят, надо просто сделать первый шаг... Сириус схватил ночник и что было дури грохнул им об тумбочку. Лампа взорвалась, Блэйк взвизгнула, стекла и мягкий метал вспороли Сириусу ладонь, но он не почувствовал боли. – ЧТОБЫ Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ ОБ ЭТОМ!!! – заорал он. – Мне примириться, мне сделать первый шаг?! Да что ты, мать твою несешь, Забини?! Что ты можешь знать о моей семье, что ты вообще можешь знать обо мне?! Блэйк прижималась спиной к изголовью кровати, в ужасе глядя на Сириуса. – Эти люди, которых ты называешь моей семьей, убивали своих родственников в их собственных постелях, а если не убивали, то скрещивались с ними, как животные, чтобы сберечь мать-её-чистую-кровь! – он театрально взмахнул руками. – И каждый день я, черт возьми, радуюсь, что я родился, по их меркам, психопатом и ненавижу всю эту сучью породу! Они ненавидят меня, я ненавижу их и это никогда не изменится, мы – не семья, мы никогда не были семьей, эти люди понятия не имеют о том, что есть семья, все их ценности заключаются в гребанных графинах с кровью, которыми их логово забито под завязку! С этими людьми ты хочешь стать семьей? Им хочешь отдать его?! – он ткнул в её живот. – Прекрасно! В таком случае иди к Регулусу, он будет счастлив, если ты раздвинешь перед ним ноги, а я... если я узнаю, услышу, что ты писала им обо мне или от моего лица – придушу тебя сам к чертям собачьим, понятно?! Последнее слово ударилось об стены, пол и потолок. Блэйк всхлипнула в собственные ладони и закивала, а Сириус вдруг прозрел и ярость оставила его так же внезапно, как и охватила. В спальне повисла абсолютная тишина. Всё ещё задыхаясь, Сириус отступил от постели, почувствовал вдруг острую боль и посмотрел на свою руку. Вся ладонь была залита кровью, то тут, то там в плоти засели осколки ночника. Жуткое зрелище. Как-будто он убил кого-то... – Извини... – хрипло произнес Сириус. Натянувшаяся тишина лопнула и хлестнула его. – Прости, Блэйк, я не... Блэйк отшатнулась от него, так, словно он был бешеным животным и тут в его памяти разбились слова Регулуса: «Ты – больший Блэк, чем я, брат...» Сириусу вдруг захотелось сбежать. В лес. К друзьям. Подальше от этих подземелий, от этой непонятной злобы, темноты, от дрожащей Блэйк... бежать, пока ветер не выдует из головы эти страшные слова, которые сейчас пульсировали в его голове. – Поговорим обо всем завтра, – глухо молвил он. – А сейчас мне надо... мне пора идти, – он метнулся к двери. Блэйк ничего не ответила и только закрыла лицо руками, когда он захлопнул дверь. Какое-то время просидела так, а потом очень медленно опустила руки на колени и произнесла совершенно бесцветным голосом: – Завтра будет поздно.
* * *
Раз...два...три...четыре...пять...шесть...семь... Метла парила в десяти футах над изумрудной травой поля, а Джеймс Поттер, в полном одиночестве и одних форменных брюках, подтягивался на ней, стараясь контролировать дыхание и не сорваться вниз. Солнце, похожее на раскаленный галеон, медленно опускалось за горизонт, плавя небо в золото и заливая им замок и окрестности, а на смену ему, над черной кромкой леса уже поднимался небольшой, идеально круглый сикль... Подтягиваясь, Джеймс всё смотрел на него и думал, что чувствует Ремус каждое полнолуние, когда видит этот шар целый день и знает, чем он для него закончится... Команда уже ушла, как всегда шумно гомоня, а отвергнутые кандидаты в охотники, надувшись, все ещё прятали школьные метлы в домик и медленно расходились, бросая на капитана команды мрачные взгляды. Но Джеймсу не было до них дела. – ...десять... – выдохнул он. – О-одиннадцать... После его разрыва с Лили прошло почти десять дней. Они не смотрели друг на друга, не пересекались, а если и притрагивались друг к другу – то сразу же шарахались в стороны как обожженные. Что с ней не так? Он ни разу не видел, как она плачет или переживает. Неужели ей наплевать? Да, наверное. Святой Мерлин. Ещё никогда прежде он не хотел её так сильно и исступленно, как в эти дни, когда он больше не мог, не имел права взять её за руку, обнять, поцеловать, зарыться носом в шею... ...Лили улыбается ему, так солнечно, а он ест ягоды с её живота... ...Лили улыбается Боунсу, перебирает светлые волосы... «Ты будешь у меня первым» – Пятнадцать! – зарычал Джеймс, чувствуя, как каменеют мышцы. Хорошее упражнение для тех, кто любит срываться с метлы на высоте в тридцать футов. Хорошее упражнение для тех, кому срочно надо занять руки. И сбросить напряжение. «Восемнадцать...девятнадцать...» – Двадцать! Джеймс спрыгнул на траву и оглянулся, тяжело переводя дух. По трибунам спускалась девушка. Волосы отливали на солнце мелью. Вместо формы на ней уже был теплый вязаный свитер и магловские джинсы. Увидев его, голого по пояс и мокрого, Мэри игриво дернула бровью и сладко улыбнулась. – Ты, оказывается, не только хороший ловец! Стриптизер из тебя тоже ничего себе. Джеймс усмехнулся, вытираясь полотенцем. – Это был закрытый сеанс, – она улыбнулась. – Ты почему здесь? Уже поздно, сейчас выйдут мракоборцы и арестуют тебя. Она подошла вплотную, привстала на цыпочки и поцеловала его. Джеймс коротко ответил и сразу же отстранился. – Ты меня спасешь, – она провела ладонями вниз по его груди. – Спасешь ведь? Ни к чему лукавить – это было приятно. – Ты сегодня хорошо играла, – улыбнулся он. – Тогда может сыграем вдвоем? – она прижалась к нему и Джеймс сдался её губам. Спустя час они сидели в гостиной и делали домашнее задание. Джеймс корпел над сочинением про чары невидимости для Джекилла, а Мэри читала учебник по трансфигурации. Видимо статья была скучной – каждые десять минут её босые пальчики принимались забираться под его штанину, или поглаживать коленку. При этом Мэри смотрела на него в упор и многообещающе улыбалась. На её безыскусный флирт Джеймс отвечал короткой, довольной улыбкой, а сам украдкой оглядывал шумную, веселую комнату и нервно постукивал пером по пергаменту. Парни всё никак не возвращались, а ведь время уже близилось к десяти. Им стоило поспешить. Он чуть подвинул свиток с сочинением и взглянул на Карту. Хвост торчал в библиотеке. Ремус возвращался оттуда, шел по коридору в компании с Алисой Вуд. Бродяга ошивался в подземельях – и если десять минут назад он был в компании с Хлоей Гринграсс, то теперь торчал рядом с Забини. Джеймс усмехнулся и по привычке, установившейся за последнее время, нашел Лили. На Карте она была всего в паре сантиметров от него – в спальне девочек. Работая над зельем для Ремуса, Лили не одну ночь на этой неделе провела в подземельях. Джеймс знал, что парни охраняют её (точнее Ремус охраняет, а Бродяга дрыхнет за соседней партой, пока она работает), но ему все равно было каждый раз не по себе, когда он думал, что она там одна, окруженная Слизерином со всех сторон, поэтому сам он все эти ночи просидел на своей постели, полностью одетый и готовый бежать на помощь, с зажженной палочкой в руке и с разложенной Картой на коленях. Себе он это объяснял тем, что просто боится, как бы затея с зельем не сорвалась. А всё, что он делал потом, после того, как точка Лили благополучно возвращалась в спальню девочек, он просто не хотел себе объяснять... – Что у тебя там? Джеймс поспешно закрыл карту свитком. Мэри обняла его за плечи и как только он поднял голову, поцеловала в шею. По спине побежали мурашки. На него вдруг повеяло смесью каких-то совершенно волшебных запахов: клубника, шоколад, свежий хлеб, патока... – Ты вкусно пахнешь, Эм, – ляпнул он, надеясь, что это выдует из её головы все подозрения. Она улыбнулась. Губы её сияли. – Это волшебная помада... у неё может быть любой вкус, какой захочешь. – Какой захочу? – машинально спросил Джеймс. Где-то наверху хлопнула дверь. Живот тут же скрутило от нехорошего предчувствия – и совершенно верно: по лестнице сбежала Лили. Увидев их в одном кресле, она на секунду замедлила шаг, но тут же отвернулась, закрывшись от них занавесом волос и торопливо пересекла переполненную гостиную. В груди что-то защемило. –...ты меня слушаешь? – Мэри ласкала его подбородок и губы пальчиками. Джеймс перевел на неё взгляд. – Да, слушаю... любой вкус... – механически ответил он. – Ну и какой тебе хочется? – прошептала она и откинула за спину волосы, упавшие на лицо. Этот жест иглой вошел в Джеймса. – Яблоко и мед.
* * *
– Лили! Лил! Увидев, что она остановилась, Ремус сорвался с места и побежал. Лили как раз выходила из общей гостиной. А он ноги стоптал, разыскивая её по всему замку. – Ну как ты? – спросила она, когда он остановился рядом и привычным жестом откинула волосы назад. Лицо у неё было бледным после многочисленных бессонных ночей в подземельях. Глаза, покрасневшие и уставшие встревоженно впитывали Ремуса, даже губы, выцветшие без улыбки, казались бледнее обычного. Он почувствовал укор совести. – Могло быть хуже, – Ремус неопределенно дернул плечом и кивнул для убедительности. – Всё хорошо... на удивление. Лили, тебе нужно больше отдыхать. – Я искала тебя целый день, – перебила она и протянула ему какую-то вещь, завернутую в маленькую белую тряпицу. – Вот, держи. Ремус развернул ткань и ему на ладонь упал маленький металический термос. – Твоё зелье, – Лили прерывисто вздохнула и чуть нахмурила брови. – Запах у него отвратительный, пришлось зачаровать термос, чтобы никто не услышал и я почти уверена, что на вкус оно не лучше, но ты должен выпить его за час до полуночи, иначе может не сработать. Ему нужно время, чтобы тебя... пропитать. – Я так и сделаю, – Ремус поднял на неё взгляд. – Спасибо, Лили. Она моргнула, так, будто ей в глаза попал песок, а потом вдруг шагнула вперед и крепко обняла его. Ремус сначала страшно растерялся (не так часто его обнимали девчонки), а потом нерешительно поднял руки и обнял её в ответ. Плечи у Лили были удивительно хрупкие, а волосы наоборот пышные и обнимать её было очень приятно. На секундочку в голову влезла шальная мысль – Джеймсу повезло, что он имел возможность обнимать её. – Будь осторожен. Ремус кивнул и она ещё крепче сжала объятия. – Всё будет хорошо. – Эй, найдите себе комнату! Они отскочили друг от друга. Где-то за стеной лестница с гулким стуком ударилась об этаж, а им навстречу уже шел Бродяга. Мрачный, с напряженно сведенными бровями, он усмехнулся, взглянув в их пристыженные лица и, подойдя ближе, встал прямо между ними. – Ну, что уставились? – Бродяга по-очереди посмотрел на них и раскинул руки. – Что, меня никто не хочет обнять? Совсем никто? Ремус хотел было отшутиться, но тут увидел, что рука его друга локтя перемазана кровью. Слова застряли в горле. Взглянув на Лили, он понял, что не одинок в своем потрясении. – Сириус! – Лили сглотнула. – Что с твоей... – Где ты так, Бродяга? – Ремус схватил его за предплечье прежде, чем он успел спрятать руку. – Что – это? – Сириус повертел покалеченной кистью так, словно любовался. – Да так, переусердствовал. Понимаете, о чем я? Ну что, Лунатик? Ты готов? – он хлопнул его по плечу здоровой рукой. Ремус показал ему термос. – О, волшебный чай? – Сириус схватил термос и тут же попытался открутить крышку. Лили и Ремус с дружным криком «Нет!» остановили его. – Вот жадины, а, – протянул Сириус. – Ладно, пей сам. Пару мгновений они помолчали. – Не боишься? – тихо спросил Сириус, пристально глядя на Ремуса. Они втроем держались за термос так, словно он был порталом в лучший мир. – Нет, – твердо ответил Ремус и в свою очередь посмотрел на Лили. – Всё будет хорошо. Я не боюсь. – За зелье я ручаюсь. – прошептала та, глядя на них по-очереди. – Оно сработает. А сейчас вам лучше поспешить – сейчас сюда придут мракоборцы. Они разжали руки. – Надо дождаться Сохатого и Хвоста, – Ремус бережно завернул термос в ткань и спрятал под мантию. – И сразу пойдем туда. – Джеймс в гостиной... только он занят слегка, – тихо произнесла Лили и опустила взгляд на свои руки так, что волосы снова свесились ей на лицо. Ремус и Сириус переглянулись, но когда Лили снова подняла голову, увидели, что глаза её горят сухим, зеленым огнем. – Будьте осторожны, прошу вас. Если с вами что-нибудь... Они снова переглянулись и, не сговариваясь, шагнули к ней. – Лили, ну что ты... – Всё будет о'кей, принцесса, не бойся за нас! Он обняла их по очереди, изо всех сил стараясь не расклеиваться. Сириус чмокнул её в щеку, Ремус потрепал по плечу. – Хорошо вам погулять, – она окинула их светлым взглядом и вдруг улыбнулась, так тепло, что Ремус вдруг в самом деле перестал бояться. Наверное за эту улыбку Джеймс её и полюбил.
* * *
– Вы уверены, что это необходимо? – в пятый раз жалобно спросил Питер, глядя на Ремуса. Тот сидел у стены, голый до пояса, со связанными руками и ногами, тяжело дышал, вытирал пот с шеи и затравленно искал в окнах тот самый луч, который его обратит. Время влилось в полночь и словно замерло. Трансформация могла начаться в любую минуту и чем дольше её не было, тем крупнее дрожал Ремус. Рядом с ним на полу валялся пустой термос и в комнате Визжащей хижины, где они прятались, все ещё витал острый, режущий горло и глаза запах Волчьего противоядия. – Слушай, Хвост, заткнись, – нервно попросил Джеймс. Он ходил перед Ремусом из стороны в сторону, обхватив себя руками. – Итак тошно... Питер вздохнул и отвернулся. За шесть лет ему успела здорово опротиветь эта комната, эта разбитая комната, кровать с вывернутым, полосатым матрасом, прогнившие стены и заколоченные окна, и этот вечный рюкзак с провизией в углу, как-будто они идут на обыкновенный пикник... – Эй, Лунатик, – лениво позвал Сириус. Он возлежал на разваленном кресле, закинув одну ногу на быльце, а на колене у него сидела пойманная мышь. Воперки всем законам мышиного разума, она не пыталась сбежать и смирно шевелила усами, пока Бродяга от скуки перекрашивал её шерстку из бурого в чисто-белый цвет. – Может расскажешь нам, как ты все-таки избавился от того мракоборца, который должен был отвезти тебя домой? Если ты грохнул его по дороге, то хотя бы скажи где, чтобы мы убрали тело. Ремус слабо улыбнулся вытер пот со лба и поднял на Бродягу совершенно больные, позеленевшие глаза в мешках отяжелевших, черных век. – Конфундус... – выдохнул он, так, словно боялся, что со словами из него выйдут последние силы. – Он все ещё уверен, что везет меня. А папу я предупредил, так что это будет весело... – он откинул голову назад, на стену, зажмурился и охнул, непристойно открывая рот. Питер увидел, что зубы у него стали больше обычного и поспешно отвел глаза. Живот снова подвело. Как бы ему хотелось сейчас спуститься в подземелья и посмотреть на дуэли всех этих богатых парней. Эти дуэли не похожи на перебранки Сохатого и Бродяги, они такие учтивые, такие красивые, настоящие дуэли. А ещё он мог бы вместе с остальными пойти и посмотреть, как Генри Эйвери будет проходить свое последнее, третье испытание, посмотреть, как его сделают полноценным членом клуба. Но нет, вместо этого он сидел здесь, в пыли, среди разваленной мебели и ждал, пока его друг начнет рвать на себе кожу. Прекрасно. Когда же это кончится?.. – Если это зелье такое безопасное, зачем тогда эти веревки? – раздраженно спросил он. – Так нужно, Питер, – Ремус чуть подвигал руками – наверное затекли. – Я ведь не пил бадьян... – он виновато улыбнулся. – Могу начать чудить. Лили сказала, что в первый раз может быть больно... – Чего? – резко спросил Джеймс. – Она сказала, что чем больнее в первый раз – тем меньше будет потом. Что-то там насчет волчьей натуры, она будет сопротивляться противоядию. А противоядие будет укреплять человека. Чем больше я хочу остаться человеком, тем больнее будет. Так я понял. Некоторым это зелье может и не помочь... Сивому, например, оно уже не поможет, – мрачно молвил он. – В нем итак уже нет ничего чело... Ремус вдруг дернулся и сложился пополам, подавившись последними словами. Джеймс подскочил, Питер тоже, только Сириус остался неподвижен. Более того, он окаменел, застыл как змея перед броском, только глаза сверкали в темноте, беспокойные и страшные. – Ремус...эй, Ремус! Ты меня слышишь? – невзирая на окрики Питера, Джеймс подскочил к Лунатику, схватил его за плечи и попытался выпрямить, но Ремус только замотал головой, выхватил связанными руками тряпицу из кармана и сунул в зубы. Ремус менялся, руки его вытягивались, когти разрывали пальцы, спина выгибалась, а кожу сверху вниз захлестывала черная, густая шерсть, но прислушавшись, Питер различил вдруг в гортанном, клокочущем рычании одно слово. Ремус повторял его так быстро, как-будто оно могло уберечь его от боли. – Валери-Валери-Валери-Валери-Валери.... Внезапно он сорвался с неё и хижину огласил мучительный рев. У Питера от этого звука просто кровь застыла в жилах. Но когда он увидел, как что-то бурлит, ломается и вытягивается под натянутой кожей на спине Ремуса, он схватился за живот и, не слыша криков парней, выскочил из комнаты и его обильно стошнило в коридоре. Когда он вернулся, покачиваясь и хватаясь за стены, увидел в комнате следующую картину: на месте Ремуса лежала гигантская волосатая туша о четырех лапах. Круглый бок её тяжело вздымался, лапы слегка подрагивали. Взмокшая от пота и крови шерсть распространяла жуткий, кошмарный смрад. Перед ним, широко расставив все лапы стоял взъерошенный чёрный пёс, размером с лесного медведя, готовый к броску, а позади пса топтался Джеймс, в своем человеческом облике. В руке он сжимал палочку. Возвращение Питера они никак не прокомментировали. Действительное, какое им дело, что он там чуть не умер... – Ремус... – вдруг тихо позвал Джеймс. Волк тут же вскинул острые уши. Питер инстинктивно шагнул за дверь, но голову все равно сунул обратно в комнату. – Ремус, ты меня слышишь? Пару мгновений волк лежал неподвижно. Сердце Питера выбивало сумасшедшую дробь – каждую секунду этот монстр мог сорваться с места и порвать Джеймса... Но потом он вдруг поднял голову, посмотрел на Джеймса пугающе осмысленным, прямым взглядом и...кивнул. Сириус снова стал собой. Эта смесь ужаса и непонимания на красивом лице была просто бесценна. Ещё вчера Питер дорого заплатил бы за возможность увидеть её. Выпрямившись, Блэк переглянулся с Джеймсом, а затем они оба уставились на Ремуса. Тот тем временем попытался подняться, но после первой попытки не удержался на ногах, но потом попробовал ещё раз и встал, озадаченно разглядывая свои лапы. – Как ты себя чувствуешь? – прошептал Сириус, глядя на него во все глаза. – Что ты чувствуешь? – подхватил Джеймс. Волк вскинул голову. Несколько секунд он молча смотрел на парней и по его глазам невозможно было догадаться, что происходит у него в голове, а потом он вдруг совершенно по человечески протанцевал из стороны в сторону совершенно человеческий твист. Парни захохотали.
* * *
Это была самая лучшая ночь в жизни Ремуса. Впервые его тело было большим, сильным, быстрым. Оно не предавало его, не теряло сил и не болело. Казалось, он мог бы сейчас пробежать из конца страны в конец и ни капельки не устать. Его глаза видели мир в четко, ясно, а нюх и слух стали невероятно острыми. Проносясь мимо дерева, он воспринимал его целиком, зрением, слухом и нюхом, мысленно обхватывал со всех сторон, слышал треск каждой ветки и запах дождя на листьях. Привычные, почти родные вещи вспыхивали, разбивались перед глазами Ремуса калейдосокопом новых цветов, новых ароматов и впечатлений. Но самым главным открытием стали ребята. Они так бесстыдно играли своими животными телами, отдаваясь животной сущности, что поначалу Ремусу было просто неловко за них, а потом он и сам занялся тем же самым. Бродяга гонялся за собственным хвостом, валялся на спине, задирал лапу под каждым встречным кустом, клацал пастью, пытаясь поймать фей-светляков, Сохатый чесал рога обо всё, что попадалось им по пути, по-идиотски гарцевал, жрал траву и заигрывал с местными единорогами, Питер с поразительной скоростью шуршал между ними в траве, а когда Сириус погнался за ним с жутким лаем – влез на дерево за считанные секунды, но случайно обратился на тонкой ветке и грохнулся прямо на незадачливого преследователя. В эту ночь они вели себя в лесу как хозяева. И были совершенно правы, потому что сегодня это был их собственный лес, их собственная ночь и их собственный мир... Питер съел последний тыквенный пирожок, глубоко, прерывисто вздохнул и вдруг громко рыгнул, перебив Джеймса. – Простите... – пробормотал он в ответ на цоканье Сириуса. – Это просто страшная ошибка, что ты стал крысой, а не свиньей, Пит, – протянул Бродяга. – Чудовищная ошибка... Они лежали кружком на своей старой любимой поляне. Время приближалось к двум часам ночи. Парни, замотанные в теплые вещи, шарфы и шапки, потягивали сливочное пиво после сытного и позднего ужина, Джеймс лежал, надвинув на глаза свою странную охотничью шапку и курил, а Ремус, гигантский лохматый волк лежал между ними и первый раз за много-много лет чувствовал себя человеком, глядя в просвет между деревьями, где переливался россыпью осколков и мудростью тысячелетней пыли бездонный колодец, и не испытывая ни малейшего страха перед волшебством, которым заливал лес круглый ледяной шар, плавающий на самом дне колодца. – ...а вот лапа, и когти, и лохматый хвост! – закончил Джеймс, обводя пальцами с зажатой между ними сигаретой рисунок созвездия, в котором усмотрел волка. – И вообще, он похож на тебя, Лунатик. Ремус в знак согласия ударил хвостом по траве. – А я вижу Сохатого, – вдруг заявил Сириус. – Ты про это рогатое скопище? – тут же угодливо спросил Питер, указывая на какую-то группку звезд. Джеймс и Сириус переглянулись и заржали. – Слышал, Джим? Я теперь так буду тебя называть. Ско-опище...рога-а-атое... Они снова захохотали, Джеймс перекатился на бок, схватившись за живот, потому что подавился дымом, Ремус разразился сиплым лаем, только Питер лежал, утонув от обиды в красно-золотом шарфе. – На самом деле, мне кажется, нашу компанию несправедливо обошли вниманием. Мы заслуживаем места на небе куда больше, чем этот странный чувак...как его... – Ты про Персея? – Мать его, Персей...я же круче в сто раз. – На самом деле там... ничего хорошего, – едко заметил Сириус. Ремус вопросительно заскулил. – Он наверное намекает на то, что нас там ждет темнота, тишина и небытие, – саркастически пояснил Джеймс. – Нет. Я о том, что всё свободное пространство засрала моя родня. В какую звезду не плюнь – попадешь в моего кузена. Да и вечность по соседству с моим папашей – ничего удивительного, что звезды падают. Я бы тоже покончил с собой. Они снова засмеялись. – Но если что, можешь считать, что я, на правах альфы Большого Пса, застолбил тебе местечко неподалеку, Сохатый. Видите? – Где? – Питер привстал. – А вон, псих на метле, – Сириус прочертил ровную линию, – Руки и ноги во все стороны, а на месте башки у него как-будто образовалась новая Вселенная, вы видите? Джеймс выхватил палочку, Сириус среагировал молниеносно, они принялись бороться, давясь смехом и руганью, пара хлопков, Ремус пригнулся, что-то полыхнуло и наконец заклятие Джеймса срикошетило от гладкой поверхности одной из бутылок и вместо Сириуса подбросило в воздух Питера. Хвост завопил и тут же подавился криком, повиснув в воздухе вниз головой – Прости, Пит, – со смехом извинился Джеймс, перекрывая смех и лай, после чего ещё раз взмахнул палочкой. Контр-заклятие полыхнуло белым и Питер шмякнулся обратно в траву, забавно дрыгнув ногами. – Изящно, Хвост! – похвалил Сириус, обхватывая за плечи Ремуса, вставшего на задние лапы. – Ремус, ты когда-нибудь видел крысиное па-де-де? Эй, Рем? Ремус не отреагировал. Шерсть его встала дыбом, уши вскочили на макушке, глаза, до этого обычные, ремусовские, вдруг снова стали волчьими и дикими. – Что стряслось, Лунатик? – Джеймс всё ещё улыбался, произнося это, но когда Ремус неожиданно резко опустился на все четыре лапы, опустил уши и заскулил, улыбка его сменилась выражением ужаса. Сириус и сам вдруг услышал их – едва-едва различимые, крадущиеся шаги и поскрипывание тетивы... Не сговариваясь, они втроем шарахнулись в сторону деревьев, обращаясь на ходу. Питер чуть отстал – он заметал следы, заклинанием убирал с поляны пакеты из-под пирожков и бутылки. Увидев, что друзья побежали без него, он запаниковал, бросился следом, но споткнулся на одном из пакетов и растянулся на траве. Сириус выругался про себя и развернулся. – Нет, нет, нет! – испуганно заверещал Питер и закрылся руками, когда увидел, что Сириус несется к нему, рыча и скалясь. От ужаса он превратился в крысу и тогда Сириус, подкинув его и схватив за загривок, во весь опор помчался за Джеймсом и Ремусом. Их маленькая заминка не осталась незамеченной – фигуры охотников, быстрые и бесшумные, точно кошки, уже то тут, то там мелькали между деревьев. Надо сказать, в Отдел контроля действительно не брали слабаков. Сердце Сириуса оборвалось, когда он услышал, как в землю и деревья совсем рядом с ним, со свистом втыкаются стрелы. Не хватало ещё превратиться в шашлык по собственной глупости. Он петлял как заяц, бросаясь вперед, когда почва под лапами взрывалась чарами, несся по тропинке из запаха, которая помогала ему проскальзывать под корнями или между деревьями, но долго это продолжаться не могло, пусть ночь, дремучий темный лес и удобное звериное тело были на его стороне. Охотники гнали их прочь из родного Запретного леса, туда, где школьные правила уже не действовали... Ремус был быстрее всех, поэтому смог оторваться. Сириус подумал было о мантии-невидимке, которая сейчас покоилась где-то под трансфигурированной курткой Джима, но не успела эта светлая мысль прийти ему в голову, как Ремус вдруг на полном ходу смачно впечатался в темноту между деревьями, где только что скрылся Сохатый, потом с рыком метнулся в другую сторону, снова врезался, назад, вправо, в сторону – всё бессмысленно. Ловушка Валери захлопнулась и когда Ремус в последний раз попытался прорваться, капкан ударил его какими-то чарами и Лунатик с душераздирающим визгом мешком повалился на землю. Его шерсть задымилась. – Он в капкане! – торжествующе закричал женский голос. – За мной, быстро! Они переглянулись. Решение пришло само-собой. Шаг был рискованным, но делать было нечего, поэтому Джеймс вытащил из-за пазухи мантию, они накинули её на Ремуса и едва успели спрятаться в кустах, как на поляну высыпали фигуры в темно-зеленых министерских мантиях. Их тела перетягивали ремни от многочисленных сумок и оружия. К левому предплечью крепились футляры с зажженными волшебными палочками. Впереди всех шла женщина. На секунду её стальной взгляд сверкнул из-под капюшона в сторону кустарника, где они прятались в зверином облике. У Сириуса от этого взгляда шерсть на загривке встала дыбом. И как Ремус мог втрескаться в такую дамочку? Совсем больной чувак. – Он сбежал? – спросил тонкий, почти детский голос. – Очнись, салага, как он мог сбежать из капкана?! – старый, скорченный охотник толкнул новичка в плечо .-Он его зачаровал? – Ну конечно! – Валери прекратила наконец всматриваться в кусты. Валери стояла всего в двух шагах от того места, где они спрятали Ремуса. – Оборотень зачаровал капкан, – она тоже достала палочку и направила луч на деревья. – И часто вы такое встречали, мистер Браун? – Ты знаешь, девочка, не все они теряют разум, – наставительно заскрипел старик. – Я помню как Сивый в пятьдесят девятом... – Здесь был не Сивый, – оборвала его Валери, но тут где-то в глубине леса раздался пронзительный женский визг. Звук иглой вошел в Сириуса, от неожиданности он так дернулся, что запросто выдал бы их, если бы и охотники сами не забеспокоились и не затрещали ветками под ногами. – Это человек! – Он настиг кого-то! – Разделимся! – заорала Валери, бросаясь в чащу. От волнения она вломилась в заросли как таран, позабыв про свою привычную осторожность. – Браун, Корнер, со мной! Остальные – ищите чертового волка! Он где-то здесь! Быстро-быстро-быстро! Дождавшись, пока охотники уйдут, они выбрались из своего укрытия. – Слышали? – глаза у Джеймса были размером с галеоны и казались совсем черными. – Тут человек! – Сохатый, – Сириус затряс головой. – Не сейчас! – Что значит «не сейчас», Бродяга, ты слышал крик, а вдруг это опять кто-то из... Внезапно вопль повторился и на сей раз он был таким жутким, что троих мальчиков приковало к месту. Сириус почувствовал, как леденеет кровь в жилах. Так кричат только в одном случае... Они уставились друг на друга и уже собрались было схватить Ремуса и ринуться прочь, как вдруг услышали, как в их направлении активно трещат и ломаются ветки. Не сговариваясь, они снова рванули в укрытие. Сначала Сириус подумал, что это – охотники, но ошибся – на них были другие мантии, школьные. Судя по всему, это были ученики, наверняка подрастающая смена бунтарей, решившая выбраться в лес в полнолуние. Дилетанты. Они топали и ломились сквозь спящий лес как бешеные гиппогрифы, кричали и толкались так, словно за ними гнался сам Волдеморт. Последними бежали трое. На лицах у всех были непроницаемые белые маски, головы покрывали капюшоны, в руке у одного светилась бледным зеленоватым светом волшебная палочка. Сначала Сириус подумал, что одного из них ранило – двое ребят тащили третьего, но для раненого он проявлял удивительную активность: брыкался, рвался прочь из рук друзей и кричал что-то. Как-будто забыл в лесу три мешка галеонов. – Оставьте меня, оставьте, я должен вернуться! Я нужен ему, они его убьют! Что вы делаете?! Пустите меня! – Поздно, ты уже ничем ему не поможешь, они его забрали, всё кончено! – Нет, не кончено, – рычал парень, извиваясь ужом. – Пустите меня, вы! Пустите! – Слизеринцы! – прорычал Джеймс и рванулся было из укрытия, но Сириус удержал его. – Нет, Сохатый, не сейчас! – Пусти! – Это могут быть и не слизеринцы, угомонись! – Серьезно? В масках?! Сириус силой дернул его назад. – Сохатый, сейчас надо вынести отсюда Лунатика, вынести живым! Тут повсюду эти типы со стрелами, что тебе не... Джеймс хотел было что-то сказать, но тут его глаза вдруг расширились, а с лица сошла краска. Он смотрел куда-то Сириусу за спину и когда тот обернулся, увидел, как из лесу на четвереньках вышли два нескладных волка с непропорционально длинными лапами и жуткими, очеловеченными мордами, а за ними – ещё трое... Будь Сириус сейчас собакой, у него бы точно шерсть встала дыбом на загривке. – Оборотни... – проскулил Питер и в этот же миг маленький, темно-бурый волк, идущий впереди, резко обернулся прямо к ним и оскалился. Глаза его сверкнули во мгле как две монеты. Ребята окаменели, глядя как порождение самой темной магии подступает к ним, поднимаясь на задние лапы и как в глотке у него что-то булькает и клокочет. Сириус нащупал в кармане палочку, почувствовал, как Джеймс сделал то же самое, они были уверены, что волк вот-вот прыгнет, но тот внезапно снова опустился на лапы, отвернулся и вместе со своими соплеменниками бросился туда, где скрылись слизеринцы. – Что это было? – выдохнул Сириус. – Не знаю... – прошептал Джеймс. – И, если честно у меня нет желания выяснять... – он обхватил Ремуса. – Идем отсюда, пока они не передумали! Они стащили с Ремуса невидимый покрой. – Оживи! Оживи! Питер топтался рядом и высоко держал в руке зажженную палочку. Сириус перестал пытаться оживить его с помощью чар и сильно потряс. – Эй! Ремус Люпин носит женские трусики! Никакой реакции. – Черт... – Джеймс взлохматил волосы, глядя сверху-вниз на волка. – Крепко же тебя приложило...эй! Лунатик был все так же без сознания и обнимался с землей, оскалив свои жуткие зубы. Неожиданно лес снова разразился душераздирающим криком – на сей раз он был мужским... – Что там за чертовщина творится?! – нервно спросил Сириус. – Надо вытащить его отсюда... и поскорее, – Джеймс выхватил палочку. – Хвост, Бродяга, действуем все вместе, втроем мы сможем поломать её чары. Только если одновременно! Они переглянулись. Сириус понятия не имел, что за чары использовала Валери, не знал, как их отменить или повредить, поэтому они просто принялись бомбить зачарованный заслон всеми возможными комбинациями взрывных чар, отмычек, взрывных отмычек и прочего, что они насобирали за годы беспрестанного дебоша в школе. Ничего не помогало. Заряженный воздух только гудел и трепетал, словно над костром, но ничего не менялось. – А Ремус не дурак, – пропыхтел Джеймс, опуская руку. – Знал, кого выбрать. Валери – крепкая штучка. Питер согнулся, шумно отдуваясь и уперся руками в колени. – И что теперь делать? – спросил он. Неожиданно послышался клич охотников , а следом за ним то, что ни с чем не перепутаешь – пронзительный волчий вой, а за ним – ещё один – в другой стороне. – Черт возьми, да их тут целая прорва... – прошипел Джеймс. – Нас окружили?! – высоким голосом спросил Питер. В сердцах Сириус пнул в сторону деревьев какой-то камень. Воздух ещё не успел успокоиться, когда камень пролетел сквозь него и защитный барьер вдруг лопнул, беззвучно и аккуратно, словно мыльный пузырь, издав коротенький смешной звук. Только сила его взрыва была такой, что всех троих подбросило в воздух и приложило об землю. Сириус едва успел закрыть голову руками, как на него обрушился град из комьев земли, обрывков корней и насекомых. Деревья угрожающе заскрипели и закачались, но, хвала Мерлину, ни одно из них не рухнуло. – Веселая ночка, – пропыхтел Сириус, хватаясь за протянутую руку Сохатого. Джеймс был покрыт грязью с головы до ног, даже волосы его посветлели от песка. Питер отчаянно кашлял. Ремус все ещё был без сознания, только теперь он был весь в траве и камнях, словно причудливая рождественская ёлка. – Потащили, – Джеймс схватил Ремуса за передние лапы. – Почему мне задница? – проворчал Сириус и поднял его за задние лапы. – Почему не воспользоваться магией? – тоскливо спросил Питер, снова зажигая палочку. – Заткнись и шагай! – скомандовал Джеймс. Они потащили бесчувственное тело Лунатика через лес. Бедолагу пришлось закутать в мантию-невидимку, двигались они медленно, стараясь не шуметь и не сильно трещать ветками. Один раз пришлось снова спрятаться, когда мимо них пробежали люди. На сей раз это были охотники. Вид у них был донельзя встревоженный, в руках они сжимали арбалеты, к которым крепились зажженные палочки. – Ты уверен, что видел здесь этих мальчишек? – Да уверен. Черт возьми, он ранил меня! – охотник попытался заклинанием заживить пораненную руку. – Что за чертовщина? Кровь не останавливается! Увижу его, прикончу без лишних вопросов! Засранец! – Эй, спокойно! – напарник толкнул его. – Это дети! Лучше скажи Железной Леди, чтобы переделала свои ловушки – так мы их поймаем в два счета. Дело принимало совсем нехороший оборот. Надо было убираться из лесу и поскорее. Сириус, бегущий впереди в облике собаки старался вывести их тропкой Хагрида, безопасной, лишенной всяких капканов, но после встречи с охотниками они запаниковали и услышав позади голоса и крики, бросились бежать, но в темноте не увидели, как лес и плотная толпа деревьев обрывается. Тут-то и случилось кое-что, что потом определило судьбу Сириуса, Джеймса, Ремуса, Питера, Лили и многих-многих других людей, которых ещё не было на свете... Они ворвались в темноту, земля ушла из-под ног и мальчишки в компании с гигантским волком покатились вниз по земле.
* * *
Что-то ткнуло его в бок. Джеймс дернул бровями, застонал и потерся лицом о холодную, твердую землю. Похоже он где-то потерял очки, вот черт... Тычок повторился. Он приоткрыл глаза. Из темноты на него таращились светящиеся, зеленые огни. – Ох ты черт! – Джеймс шарахнулся назад и в голове тут же загрохотали фейерверки. Темнота заскулила. – Лунатик! – он схватился за макушку. Похоже, там назревала гигантская шишка. – Ты самое гребанное страшилище из всех, что я знаю, никогда, никогда больше не делай так! Ремус издал жалобный тявкающий звук. – Да не покусал ты меня, расслабься, – проворчал Джеймс. – Акцио, очки! – он поймал очки, услышав их свиств темноте. Для этого не обязательно всё видеть. Ремус по-собачьи улыбнулся, показав язык и все зубы, а потом подлез Джеймсу под руку и помог ему встать. Голова тут же закружилась. Его слегка подташнивало. Джеймс ещё раз потрогал шишку и задрал голову. Холм, с которого они скатились, был когда-то руслом реки и то место, где они сейчас находились, видимо некогда было частью школьного озера – земля поднималась над ними на много метров, точь в точь как берег, но успела прорости длинной дикой травой и толстыми, вековыми деревьями. Похоже озеро отмелело не одну сотню лет назад... – А где остальные? – он огляделся и засветил палочку. – Эй, парни! Вы живы?! Эй! Из травы донесся стон. Джеймс и Ремус бросились на звук. – Бродяга! – Джеймс упал в траву рядом с распростертым телом и потряс Сириуса за плечо. – Бродяга! Ты ранен? – Да...мне срочно нужна массажистка. Джеймс облегченно выдохнул и похлопал друга по плечу. – Хвост, а ты в порядке? – он повернулся к мальчику. – Нет, – жалобно простонал Питер, поднимаясь. – Моя нога, о, черт, я её не чувствую, кажется мне её оторвало! – Это моя нога! – Сириус лягнул его. – Ты упал прямо на меня, – нудил Хвост. – Хоть когда-то твое пузо пригодилось... – проворчал Бродяга и выпрямился, потирая спину. Ремус беспокойно вертелся рядом с ними, помахивая хвостом и поскуливая, прямо как пёс, требующий прогулки. – А если бы я был крысой? Ты бы раздавил меня! – продолжал жаловаться Хвост. Сириус разозлился и поднял его за шкирку. – Смотри-ка, стоять можешь. Значит и жить будешь, – он треснул его по спине так, что Питер шагнул вперед. – Где это мы оказались? – спросил он, очумело оглядываясь. Ремус заскулил громче. – Прости, Лунатик, мы не знаем волчий язык, – Джеймс сел и потряс головой. – Парни, я предлагаю такой план... Неожиданно Ремус с рычанием бросился вперед и клацнул зубами, заставив Джеймса с криком отскочить, после чего развернулся и побежал в сторону темной аллеи. – И что это сейчас было?! – раздельно и громко спросил Джеймс у парней, на каждом слове тыкая пальцем в сторону аллеи. – Может действие зелья кончилось? – предположил Сириус. Они переглянулись и, не сговариваясь, рванули следом. – Эй, Ремус! – Лунатик! Они вбежали в эту же аллею. Деревья тут были гораздо старше, чем в том лесу, откуда они свалились и гораздо, гораздо старше, чем поросль Запретного Леса. Казалось, эти деревья росли на волшебной земле задолго до того, как её впервые коснулась нога Мерлина. Но пробыли они в этой старине недолго – пробежав всего двадцать футов они выскочили на небольшую поляну. Там они и увидели Ремуса, а рядом с ним... – Срань драконья... – пробормотал Джеймс, замедляя шаг. Сириус и Питер догнали его и врезались в него с двух сторон. Рты их, так же как и у него, открылись сами собой, когда глазам открылось это зрелище... Прямо перед ними из травы поднимались четыре огромных беломраморных саркофага, увенчанных статуями, в полный человеческий рост. Поросшие диким плющом, потрескавшиеся, но от этого не менее величественные и гордые, фигуры четырех волшебников молча взирали на них из мрака безвременья. Позади одной из могил рос многовековой дуб, раскинувший над полянкой свою тень, словно мощное защитное заклинание. Вокруг него цвел пышный яблоневый сад, орешник и колючий сухой шиповник. – Этого не может быть... – пробормотал Джеймс и подошел ближе, высоко поднимая зажженную палочку. – Это просто невозможно... Свет его палочки выхватил из мрака суровое лицо Годрика Гриффиндора. Великий волшебник смотрел поверх их голов, куда-то вглубь леса, поверх всех несправедливостей и жестокостей мира. Губы его были сжаты так, что на квадратных низких скулах появились впадинки, плечи были угрюмо подняты, а сложенные вместе руки опирались на эфес меча. Диковинная старинная одежда казалась удивительно настоящей и должна была бы трепетать на легком осеннем ветерке, что гонял по саркофагу многолетнюю сухую листву и только что опавшие листья. У ног мага лежал каменный лев и когда Джеймс подошел ближе, чтобы посмотреть на слова, выгравированные на плите, ему показалось, что хищник смотрит прямо ему в глаза. Смотрит и рычит, безмолвно и страшно. С трудом оторвав от него взгляд, Джеймс протянул дрожащую руку и смахнул листву с плиты. На ней значилось: «Годрик Гриффиндор. 975-1032. Храбрость и Честь» Джеймс поднял взгляд и посмотрел герою всей своей жизни в лицо, а потом опустил взгляд на свою ладонь, казавшуюся черной на ослепительно-белом мраморе. Он был здесь...в полуметре от него... – «Разум и Совесть», – произнес голос Сириуса рядом. Джеймс оглянулся. Бродяга с нехарактерной для него трепетностью и нежностью провел ладонью по складкам платья волшебницы, чья статуя находилась от Гриффиндора по правую руку. У Кандиды Когтевран были длинные вьющиеся волосы, мягко-округлое лицо и гордый профиль. Странно, но она чем-то напомнила Джеймсу маму. На плече у неё сидел орел с распростертыми крыльями – казалось он вот-вот взлетит туда, куда смотрела волшебница. – Вы знаете, я борюсь с желанием встать перед ней на колени... – Это правда они? – Питер один остался в стороне и смотрел на статую Слизерина так, словно боялся, что она оживет. Джеймс подошел к нему и осветил фигуру основателя. У Салазара Слизерина было узкое лицо холерика с впавшими щеками, слегка оттопыренными ушами и горбатым тонким носом. На коротко-стриженной голове покоилась феска алхимика, в руках у любителя «Власти и Рода» возлежала отвратительная, толстая змея. Она обвивала всю его фигуру и её голова нежно лежала у Слизерина плече, рядом с меховым воротником. – Интересно, как они очутились здесь? – Бродяга подошел к Ремусу, который терся у правого саркофага с краю и дружески похлопал волка по спине. – Я думал, Основатели похоронены где-то...не здесь. – Где? На каком-нибудь волшебном супер-кладбище? – Джеймс подошел к ним и взглянул в лицо Пенелопы Пуффендуй. Его словно подбросило – на него как-будто смотрела Лили. Пенелопа была значительно ниже и младше своих легендарных коллег, у неё было тонкое лицо, очаровательные ямочки на щеках и теплая улыбка. Густая копна локонов, стянутая по лбу ободком, падала на круглые плечи и полную юную грудь в глубоком вырезе платья. Основательницу окружал целый выводок упитанных барсуков. Они цеплялись за подол её мантии и платья, сидели у неё на плечах и руках. Глядя на неё Джеймс (хотя это вероятно всего просто ему почудилось), вдруг услышал запах пирожков с яблоками и у него подвело живот от голода. На плите Пенелопы значилось «Честность и Трудолюбие». Он чуть потряс головой и наваждение Лили пропало. – Если сам Мерлин не пожелал оставить свой лес, почему Основателям не найти покой рядом со своей школой? Я бы так и поступил, – он обвел полянку лучом своей палочки. В отличие от остального леса, она не выглядела такой уж мрачной и зловещей. Несмотря на октябрь, трава здесь была по-весеннему сочной и чистой, стволы деревьев казались светлее обычного, кое-где росли цветы и белые грибы. Примерно так всегда выглядел волшебный лес в постановках волшебного театра. Не хватало только косых лучей солнца и перебора средневековой лютни... Ни с того ни с сего его вдруг охватило нехорошее предчувствие. – Парни...мне кажется, мы не должны быть здесь, – Джеймс отступил от фигуры Гриффиндора. – Почему? – они подошли к нему. – А вы сами подумайте! Почему ловушка, в которую угодил Лунатик была не на границе со школой, в самой чаще? И почему оборотни были в этой части леса и не пытались влезть на территорию? – Джеймс затряс головой. – Тут что-то нечисто. И охотники пришли отсюда. Готов побиться об заклад, они должны были охранять это место. Ремус заскулил. – Зачем? – спросил Бродяга. – Понятия не имею, но нам лучше убраться и поскорее. Если они заметят здесь нас...или тебя, Лунатик, прикончат – и имени не спросят. Ремус гавкнул. – Так что давайте рвать отсюда когти, – он невольно оглянулся на статую Годрика. Интересно, согласился бы он с ним? Впрочем, не время думать об этой чепухе. – Да, я согласен! – Бродяга специальным заклинанием пометил одной из деревьев. – Если что – вернемся сюда в другое время, а сейчас лучше всего... Внезапно Ремус у них за спинами зарычал. Они оглянулись и у Джеймса в который раз за эту ночь сердце ушло в пятки. Из темноты со всех сторон на него таращились зеленые, желтые и белые огни. Оборотни. Они сбились в кучу, спина к спине, сжимая палочки так крепко, что побелели костяшки пальцев. Питера трясло, Ремус рычал и рыл лапами землю, а пришлые, дикие оборотни, переговариваясь между собой на одном им известном языке медленно смыкали вокруг них круг. Напряжение росло с пугающей скоростью. Джеймс боялся упустить тот миг, когда один из монстров бросится на них и всё время вертел головой. – Есть план? – азартно спросил Бродяга. Он жадно скалился, глядя на оборотней и, кажется не мог дождаться момента, когда на него наконец кто-нибудь набросится. – Есть мантия. Они переглянулись. – Будем делать ставки? – поинтересовался Сириус. – Кто замочит меньше тварей (прости, Рем), покупает ящик шоколадных лягушек. Или, кто проживет меньше остальных? Или кого покусают пер.... – Бродяга, заткнись! – Джеймс толкнул его локтем и тут один из волков бросился в атаку. Джеймс стеганул его по глазам чарами Конъюнктивитус, скользнул под ним по земле, как в американском бейсболе и отдал тварь на попечение Ремусу и Сириусу. На него тут же бросились остальные, но он нырнул под мантию-невидимку и, прежде чем волки успели растеряться, Сириус в собачьем облике и Ремус бросились на них. Силы были неравны, но, к большому удивлению Джеймса, лишь малая толика стаи ответила на вызов, остальные были нацелены исключительно на могилы. – Хвост, нет! – закричал Джеймс и слепо бросился наперерез одному из волков, когда тот заработал лапами прямо в сторону Питера. Они грохнулись на землю. Нос Джеймса нехорошо хрустнул, встретившись с почвой. Он переоценил свои способности – удерживать оборотня было все равно, что удерживать работающую шестеренку – волк взвился у Джеймса в руках как ненормальный и тот едва успел перекатиться в сторону, как тут же услышал клацанье челюстей. Очки слетели с него и потерялись где-то в траве, мантия целиком осталась на волке. В одно мгновение Джеймса испытал сильнейший шок – он лежал в темноте, беззащитный, ослепший, а рядом с ним находился невидимый волк! Он попытался было вытащить палочку и вернуть себе хотя бы зрение, но тут волк выпутался из невидимого покрова, встряхнул головой и снова бросился на лежащего перед ним Джеймса. Тот слепо лягнул его в морду, метнулся назад и вдруг врезался спиной в один из саркофагов, да так, что из него чуть не вышибло дух. Волк недовольно встряхнул головой, пьяно переступил с места на место и снова ринулся в атаку. Машинально, Джеймс спиной вперед влез на высокий саркофаг, царапая ладони. Волк, конечно же – за ним. Пинаясь и отчаянно суча ногами, Джеймс прополз по плите, ударился плечами о ноги Гриффиндора и тут что-то звякнуло у него над головой. Он оглянулся. Меч! Не думая о том, как здесь оказалось оружие, Джеймс вскинул руку. Сталь взвизгнула, выскальзывая из каменных рук Гриффиндора. Не успев подумать как следует, Джеймс оглянулся, одновременно выставляя перед собой меч и волк с жутким визгом налетел прямо на лезвие, насадившись по самый эфес и полностью закрыв собой Джеймса. – Джеймс! – истошно заорал Бродяга, выпав из своего анимагического облика и уже бросился было к нему, но тут на него бросились сразу двое оборотней и Бродяга избежал верной смерти только благодаря Ремусу, который за шкирку стащил с него одного из волков. – Джеймс, ты в порядке? – голос Хвоста донесся до Джеймса словно из-под воды. Когда опасность миновала, Питер выскочил из-за статуи Годрика Гриффиндора и бросился к другу. – Порядок! – пропыхтел Джеймс. Скатившись с саркофага, теперь залитого кровью волка, он выдернул окровавленное лезвие из мехового мешка. Рычание других волков хлестнуло его по ушам. Питер тут же спрятался за него, Джеймс обернулся, взмахнув мечом, но оборотни вместо того, чтобы напасть на него, вдруг поджали уши, сжались и отступили назад с жалобным, тоскливым писком. – Что за черт? – Джеймс уставился на меч в своих руках. Чуть расплывающийся клинок казался ослепительно-белым в плотной темноте, он был достаточно легким, но больше в нем не было ничего особенного. Откуда он взялся Джеймс не знал, но решил, что разберется потом и потому с воинственным криком бросился прямо к Ремусу, которого повалил на землю крупный темный волк.
Давно Ремус не видел такой лютости. Этот оборотень был безумным, совершенно очевидно! Он хотел крови, хотел убить Ремуса и готов был терпеть любую боль и любые раны – лишь бы только достичь цели – как механизм, лишенный инстинкта самосохранения, страха и сомнения. И – самое страшное – в маленьких круглых глазках зверя горело полное осознание происходящего. Едва очухавшись после предыдущего столкновения, Ремус не успел встать, как снова почувствовал дрожь земли. Предчувствие сорвало его с места – как раз в тот момент, когда перед носом у него слюняво клацнули зубы врага. Очертя голову, Ремус бросился на него, каким-то чудом обездвижил, но волк вдруг ужом взвился под ним, опрокинул Ремуса как щенка, придавил собой и уже потянулся к глотке, как вдруг в темноте сверкнула ослепительная белая молния. Волк с визгом спрыгнул с него и с рычанием бросился в тень, а вслед за ним пронесся Джеймс, взмахивая неизвестно откуда взявшимся, окровавленным мечом, при виде которого волки в страхе разбегались, взвизгивая и поскуливая как простые дворовые собаки. Ремус перевернулся и, прихрамывая, подбежал к Сириусу. Тот лежал на земле в облике собаки, часто-часто вздыхал. Сквозь сцепленные зубы клочками вырывалось рычание, из которого Ремус сделал вывод, что человеческая суть Сириуса сейчас грязно ругается и даже порадовался, что перед ним находится другая. Он попытался подлезть под раненого и взвалить на себя, Сириус рявкнул на него так, что он отскочил, после чего встал сам, правда со второй попытки и качаясь так, словно вылакал миску огневиски. Бок у него мокро блестел в темноте. – Ну-ка назад! – орал Джеймс, замахиваясь мечом всякий раз, когда кто-то из волков, столпившихся в тени, снова пытался к ним подобраться. Ремус понимал, чего они боятся – у него самого шерсть на спине вставала дыбом, когда он слышал острый, режущий запах мокрого серебра... – Ну что... есть план? – спросил Сириус. Он снова обратился в человека и зажимал рукой бок. Между пальцев сочилось что-то чёрное. Услышав солоноватый запах, Ремус ощутил какой-то странный свербеж в горле – ему захотелось вонзить зубы в то, что источало этот волшебный нектар и пить его, грызть и... Он в ужасе тряхнул головой и почувствовал как на совести вспухает ожог.... – Я думаю-думаю, – улыбнулся Джеймс, сжимая меч обеими руками и перебегая взглядом с одного волка на другого. Оборотни слегка расплывались перед глазами и казались одной сплошной, бурой массой. – Где эти охотники, когда они так нужны? – он снова рассек густой, душный полумрак мечом. – Я бы не отказался от маленького чуда... И тут чудо произошло. Во всяком случае для Ремуса. Он вдруг услышал самый прекрасный звук на свете. Волчий вой. Вылитый из самой луны, глубокий, далекий, всеобъемлющий звук заполнил его голову до краев, вытеснив оттуда человеческие глупости. Это был он! Он звал его! Отец! Это был он! Его отец! Он помнил его голос, слышал его в снах, ждал его каждое полнолуние и теперь он пришел за ним! Он вернулся! Спустя столько лет! Лапы сами понесли его в лес. – Лунатик, стоять! – Сириус и Джеймс повисли на нем, удерживая. – Даже не думай! Он упирался и рвался прочь из их рук, в ужасе глядя, как стая убегает, быстро растворяясь в темноте. Браться и сестры! Они скользили по нему взглядами, звали его с собой, им было непонятно, почему он остается, почему не идет вместе с ними. И ему тоже было непонятно! Он рванулся изо всех сил, но человеческие руки вдруг пропали, а им на смену пришли клыки и опасные, острые рога. Вой прозвучал в последний раз и втянулся куда-то, исчез, растаял в спящем лесу. Стая ушла, а он остался! Это не честно! – Ремус, остынь! – громыхнуло прямо над ухом и ноздри затопил горячий солоноватый запах. Сознание выдернуло из волчьей головы, Ремус провалился в некуда, словно случайно заснул на уроке, тут же вскинулся, но не успел проморгаться, как вдруг ни с того ни с сего ему двинули по морде. Он мотнул головой и озадачено уставился на Бродягу, чье перекошенное от гнева лицо плавало перед ним в темноте. Оглянувшись, Ремус обнаружил на земле, с куском черной кожи в зубах. Он в ужасе уставился на Сириуса и увидел, что у него пропала изрядная часть рукава. Ткань выпала у него изо рта. – Что, больше не хочется, а?! – закричал Блэк, снова бросаясь к нему, но Джеймс перехватил его. – Остынь, Бродяга! – Он пытался... – Он не специально! – Джеймс оттолкнул его. Сириус тяжело дышал, волосы, слипшиеся от пота и крови, падали ему на глаза. – И кончай голосить, сюда сейчас все охотники сбегутся! – Джеймс повернулся к Ремусу. – Ты как, Лунатик? Ремус мелко потряс головой, все ещё в ужасе глядя на руку Сириуса. Одно мгновение. Одно короткое мгновение и он мог сломать жизнь лучшего друга. Или вообще оборвать её... Джеймс примирительно похлопал его по спине. В другой он все ещё сжимал меч. На краткий миг Ремус испугался, что он сейчас замахнется и ударит его. – Я думаю, пора заканчивать нашу небольшую прогулку, – Джеймс вытер кровоточащий нос рукавом. – Скоро начнет светать, пора возвращаться в Визжащую хижину. Выспимся и тогда вернемся в замок. Акцио, очки! – нацепив очки, он посмотрел на меч и чуть подбросил его, покрепче сжимая скользкий от волчьей крови эфес. Не без трепета, Ремус оглянулся на убитого оборотня – тот лежал у гробницы Гриффиндора, похожий на сброшенную основателем мантию. – Утром я отнесу эту штуку Дамблдору. Пусть объясняет, что за херня творилась тут сегодня и откуда здесь взялись эти четверо, – он ещё раз вытер нос, из которого беспрестанно капала кровь и посмотрел на гробницы. – Все согласны?
* * *
Перед уходом, Джеймс отколол одну штуку. Оглянувшись перед уходом, Сириус увидел, что его друг стоит перед статуей Слизерина, широко расставив ноги и раскачиваясь взад-вперед. Подойдя ближе, Сириус услышал легкомысленное насвистывание, которое, впрочем не перекрывало и другой звук. Сириус подошел ближе, вытянул шею, поднял брови и вернулся в исходное положение. – Сохатый, – коротко позвал он. – Ты мочишься на гробницу Великого Основателя. Свист на секунду прерывался. – Нет, старик. Я мочусь на гробницу Великого Засранца. – Это меняет дело, – Сириус полез в карман. – Ты долго будешь пялиться? Мне нужно уединение. Сириус щелкнул магловской зажигалкой и закурил. – Это всё потому, что мы не поймали его мелких последователей? – он усмехнулся. – Слабая месть, Сохатый. – Нет, – закончив дело, Джеймс привел себя в порядок и застегнул штаны. – Это не месть. Я просто дал ему понять всё, что о нем думаю. Надеюсь, он меня услышал. Пару мгновений они молчали. – Ты тоже слышал эти крики. Сириус кивнул. – Думаешь снова кто-то пострадал? Кто-то из учеников? – тихо спросил Сохатый. Сириус пожал плечами. – Есть только один способ узнать это, верно? Но перед этим нам надо выбраться отсюда. А без Хагрида мы точно вляпаемся в очередную ловушку Валери, – он оглянулся и взглянул на Ремуса, который вместе с Питером поднимался по крутому спуску. – Ещё одного удара Лунатик точно не выдержит. – Да, небольшая помощь не помешает... И едва он произнес это, как вдруг кое-что случилось. Сначала они услышали тихий, тающий вздох. Казалось, что его издает сама ночь. А потом вдруг ночь вспыхнула, озаренная редкой цепью светящихся голубых огоньков, тянущейся от одной из гробниц куда-то вглубь леса. Сириус и Джеймс вытаращились друг на друга, а потом дружно оглянулись на статую Кандиды Когтевран. Волшебница всё так же смотрела в ночь. – Я знал, что понравился ей, – весело заявил Сириус и отвесил волшебнице поклон: – Спасибо, миледи!
Стоило коснуться огонька Кандиды – как он мгновенно таял с каким-то пугающим и одновременном чарующим потусторонним вздохом. Джеймс забавлялся как ребенок – забегал вперед и пытался поймать один из них, но огоньки упрямо ускользали из его рук и таяли только когда они проходили сквозь них все вместе. Удивительно, но пока они шли, цепляясь за её путеводную нить, им не попалось ни одного охотника. На границе с Запретным лесом мерцающая в темноте нить вдруг раздвоилась – одна её часть вела вправо, в сторону Хогсмида, другая – прямо, в сторону замка. Кандида явно пыталась подать им знак. Следуя ему, Питер повел Ремуса в Визжащую Хижину, а они с Джеймсом послушно последовали за огнями, на всякий случай вытащив волшебные палочки. – Я чувствую себя идиотом, – прошептал Сириус спустя сорок минут пути. Нить вилась, закручиваясь и вместо того, чтобы вывести их к замку, уводила их в лес... – Мы доверились каким-то светлячкам, а вдруг это болотники? – он сердито махнул рукой и очередной огонёк растаял, испустив томный вздох. – И мы сейчас провалимся в трясину по самые... – Ш-ш! Джеймс вскинул руку. Они замерли и тут и Сириус услышал этот звук – хруст веток под чьими-то ногами. И едва он услышал этот звук, нить Кандиды вдруг разом погасла. Воцарилась абсолютная тишина и темнота. Облизав губы, Сириус покрепче сжал палочку и оглянулся, жадно вглядываясь в темноту. Пару мгновений ничего не происходило. Лес молчал и было слышно только сопение Джеймса рядом. А потом кустарник, который они держали на прицеле закачался, затрещал из него вырвалась Мэри Макдональд собственной персоной. – Мэри?! В первую секунду Джеймс подумал, что рехнулся и у него начались галлюцинации. Ведь Мэри Макдональд не может быть здесь! Она спит в башне Гриффиндора, он сам отправил её туда перед тем, как они с парнями выбрались из общей комнаты, она в безопасности! Это не может быть она... И тем не менее, это была она. Из одежды на ней была только ночная сорочка до колен и школьный гриффиндорский халат. Ноги её были изодраны, она потеряла тапочек, лицо блестело от пота и слез, на щеке чернела глубокая рана, а каштановая грива волос собрала в себя половину лесной паутины. Увидев их с Сириусом, Мэри похоже, тоже решила, что чокнулась. Сначала она замерла как вкопанная – прямо как лань перед дулом охотника. А потом Мэри вся как-то странно обмякла, раскисла, расквасилась и чуть было не шлепнулась в грязь – если бы Джеймс не кинулся вперед и не подхватил её под руки. – Всё, всё уже хорошо, я здесь, – говорил он, крепко обнимая девушку. Мэри колотило как в лихорадке, она цеплялась за его куртку, рубашку, футболку, так, словно пыталась забраться ему под одежду и страшно рыдала, всхлипывая, глотая слезы и одновременно пытаясь сказать что-то. Отчаявшись понять хоть что-нибудь, Джеймс сжал плечи девушки, силой отстранил её от себя и заглянул ей в глаза. – Мэри...Мэри, успокойся, ты не ранена? Она замотала головой, глядя на него из-за плотной пелены слез. Он взял её лицо в ладони. – Мэри, кто это сделал?! Это были слизеринцы? Кто? Нотт? Снейп? Девушка закачала головой, глаза её снова наполнились влагой, губы искривились. – Я не помню...я ничего не зн-знаю...я б-была в б-башне...а потом...и они...а я здесь...так страшно.... Слова потонули в новых рыданиях. Тяжело вздохнув, Джеймс снова привлек её к себе и оглянулся на Сириуса. Тот смотрел на Мэри со смесью тревоги и жалости. Лицо у него было цвета свежего пергамента. Поймав взгляд Джеймса, он покачал головой. Джеймс подавил очередной вздох и покрепче обнял бедную девушку. – Ну всё, Эм, не плачь... я тебя теперь не оставлю, обещаю. В эту секунду он говорил это от всего сердца, но тут же почувствовал досаду из-за данного обещания. Мэри ничего не заметила и только держалась за него, часто, рвано вздыхая. – Ну всё, посмотри на меня... – он поднял её голову за подбородок и поцеловал дрожащие, холодные губы. – Мы идем домой.
* * *
– Стало быть, вы не помните, кто напал на вас? Они были в кабинете Дамблдора. Мэри сидела в кресле перед директором. Она уже немного успокоилась и только шмыгала носом, но при теплом свете директорского камина все её ссадины и веточки в волосах выглядели ещё печальнее, чем при свете палочки в лесу. Хорошо хоть куртка Джеймса, в которую она зябко куталась, скрывала порванную ночную одежду. Дамблдор сидел за своим столом, в темно-синем халате и ночной шапочке. Рядом с ним стояла встревоженная, бледная Макгонагалл в рабочей мантии. Под глазами у неё залегли тени – кажется, она совсем не спала этой ночью. Феникс, сидящий на жердочке тихонько пощелкивал клювом во сне, невысокое пламя в камине уютно потрескивало, заставляя кабинетный полумрак вздрагивать. Спящие портреты изредка всхрапывали или покашливали, но Джеймс нет-нет, да видел на себе чей-нибудь внимательный взгляд. Джеймс и Сириус стояли рядом с креслом Мэри и угрюмо переглядывались под зорким, горящим взглядом декана. Они и сами не поняли, как умудрились так легко попасться ей. Стоило на пять минут спрятать карту – и вот, она уже ведет их по коридору и мантия её вздувается у неё за спиной как парус, а они втроем, грязные, изодранные и перепачканные в крови идут за ней по пятам, а потом все вместе поднимаются по винтовой лестнице... – Мисс Макдональд, вам не нужно бояться, – ласково молвил директор, не дождавшись от Мэри ответа. – Всё уже позади. Вы – очень храбрая девушка, достойная своего факультета студентка... Мальчики невольно переглянулись и одновременно подумали о некоем предмете, завернутом в мантию-невидимку, который в данный момент прятался у Джеймса под мантией. – ...но теперь я прошу вас проявить ещё немного мужества и рассказать нам всё. Мэри перестала всхлипывать, беспомощно посмотрела сначала на директора, потом – на Макгонагалл, а потом оглянулась на Джеймса. Он шагнул ближе, опустился на корточки у её стула и дал ей крепко стиснуть руками свою ладонь. Пальцы у неё все ещё были ледяные. – Вы сможете говорить? Она нерешительно кивнула. – Как вы оказались в лесу? – Я...я не помню, как это произошло, директор, – пролепетала она. – Я легла спать, а потом... я думала, что мне это снится, я...я...я слышала чей-то голос, он звучал у меня в голове, – рука Мэри мелко задрожала у её взлохмаченной головы. – Он говорил мне идти за ним и... мне снилось,что я иду по солнечному, цветущему лугу и что мне так тепло... а потом что-то случилось. Я вдруг проснулась, но не у себя в комнате, я увидела людей... – её голос зазвенел слезами, задрожал. Джеймс ободряюще пожал её пальцы и накрыл их ладонью. – ...людей в масках. Это последнее, что я помню... я закричала и тут всё пропало, а когда я очнулась, побежала в замок...и... – тут её глаза расширились, переполняясь слезами. – ...я увидела их. Я видела их директор! Я видела оборотней! В нашем лесу! Я...я...я так испугалась... – снова все объяснения потонули в слезах. Дамблдор переглянулся с Макгонагалл. – Профессор, я думаю с мисс Макдональд достаточно на сегодня испытаний...пожалуйста, отведите её к мадам Помфри. – А как же Поттер и Блэк? – резко спросила она и на миг тревога и жалость, блуждающие по её лицу, снова сменились решимостью покарать провинившихся. Джеймс быстро взглянул в голубые глаза директора и опустил взгляд. – Мы...ещё немного побеседуем с ними. Макгонагалл увела всхлипывающую Мэри. Джеймс проводил девушку встревоженным взглядом – после того, как она прижималась к нему всю дорогу от леса до замка, ему теперь было не по себе от того, что она уходит без него, в одном тапочке... Дверь захлопнулась. Пару мучительно долгих мгновений Дамблдор смотрел на них поверх сцепленных в замок пальцев. – Ну? – спросил он и в этот же миг феникс снова защелкал клювом, проснувшись. – Как вы двое оказались в лесу, в полнолуние? Они переглянулись. – Помнится, всего три года назад вы, стоя на этом же самом месте клялись мне, что больше этого не повторится? Тихий, старческий голос Дамблдора звучал едва ли громче огня в камине, но все равно было отчетливо слышно каждое слово. Джеймс не мог заставить себя поднять голову и посмотреть на директора. – Мало того, что вы нарушили клятву, данную своему директору, а также целую дюжину школьных правил, так ещё и подвергли опасности свою жизнь и жизнь своих друзей. Я был очень удивлен, когда получил письмо от мистера Фробишера, убежденного в том, что он отвез Ремуса Люпина домой. Вы обманули меня, обманули своего декана, обманули школьную охрану, подвергли себя смертельной опасности и всё ради чего? Вы думаете, что поступили очень смело, укрыв Ремуса в замке в такую опасную для него ночь и утаив этот факт от преподавателей? Я полагал, что к седьмому курсу вы научитесь отличать смелость от безрассудства! Неужели я ошибался? Повисла жуткая, давящая тишина. – Вы исключите нас? – угрюмо спросил Сириус. Дамблдор обратил на него взгляд. – Вас, мистер Блэк, я просто не имею права исключить. И вы это прекрасно знаете! Сириус опустил голову. Джеймс увидел, как вздрагивают его ноздри. – Значит исключаете меня? – выпалил он. – Боюсь, мистер Поттер, вы не оставили мне другого выхода, – грустно молвил Дамблдор. Джеймс почувствовал, как в теле поселилась странная невесомость. – В прошлый раз я предупреждал вас, чем может кончится очередное происшествие и вы пообещали, что это больше никогда не повторится. У Джеймса загорелось лицо. – Вы поступили очень храбро, когда спасли жизнь своим товарищам. Но кроме самоотверженности в делах, вам, мистер Поттер не мешало бы научиться самоотверженности и в словах. Если ученик Годрика Гриффиндора дает обещание, он обязан его сдержать. В противном случае он больше не его ученик. А вы нарушаете свои обещания с таким завидным постоянством, что я не вижу больше смысла брать их с вас. Какое-то время в кабинете было слышно только потрескивание дров в камине. – Ну и прекрасно, – Джеймс вытер нос. – Тогда я пойду? Мне ведь ещё собрать чемоданы...– зрение вдруг помутнело. Он отвесил директору дурацкий поклон и пошел спиной к двери, избегая смотреть на Сириуса. Это было слишком тяжело. – Не буду вам тут мешать. Надеюсь, вам тут всем будет хорошо без меня, верно?! Школа вздохнет свободно без Джеймса Поттера! – крикнул он, раскинув руки. Глаза уже беспощадно пекло. Не хватало ещё разреветься, как девочка. – Тысяча извинений, что помешал вам нормально жить, две тысячи извинений, что спас ваше кресло, сэр, надеюсь вам там удобно сидится! – директора и директрисы на картинах возмущенно загомонили. Дамблдор не шелохнулся. Сириус и вовсе превратился в каменное изваяние. Джеймс дернул рукой, возвращая на место съехавший рукав. – И не волнуйтесь за меня, пожалуйста, так сильно! – улыбнулся он, изо всех сил стараясь обуздать дрожь в голосе. – Если вы думаете, что я попытаюсь покончить с собой – то не так уж сильно и я любил эту вонючую школу! – с этими словами Джеймс силой швырнул об пол тонкий трехногий столик с колдоскопом и, под звон стекла и возмущенных голосов, метнулся к двери, как вдруг вспомнил кое-что и вернулся прямо к столу, протопав по осколкам. – Ах да, – он без стеснения выхватил из-за пазухи мантию, свернутую в рулон и вытряхнул из неё меч, прямо на директорский стол. Богатая сталь жалобно звякнула, ударившись о дерево и заляпав бумаги кровью оборотня. Рубин на рукояти горячо полыхнул, поймав свет камина. Директора и директрисы на портретах ахнули. Фоукс проснулся, хлопнул крыльями и хрипло каркнул. Дамблдор сначала никак не отреагировал, только лицо его чуть побелело, потом его глаза расширились и он медленно выпрямился, как-будто невидимая сила притянула его к мечу. – Как он попал к тебе? – спросил Дамблдор, поднимаясь из кресла во весь свой внушительный рост. – Случайно! – рявкнул Джеймс, все ещё слегка задыхаясь. – Как раз перед тем, как мы разделались со стаей оборотней на кладбище Основателей и спасли вашу школу. – Оборотни были именно там? – спросил Дамблдор, опираясь ладонями на стол и перебегая взглядом с Джеймса на Сириуса. – Да, – с вызовом ответил Джеймс. – Сколько? – Мы не считали. Не до того было! Дамблдор вдруг стремительно оттолкнулся от стола, не дослушав Джеймса, обошел его и прошел к высоким, закрытым шторами окнам. Следом за ним по воздуху потянулся шлейф тончайших нитей света. Сириус толкнул Джеймса и вскинул руки, мол, ты что, тронулся?! – Вы слышали всё профессор? – вдруг громко спросил Дамблдор и обернулся к картинам. – Да, директор! – тут же отозвалась какая-то тучная женщина в богатой мантии. – Доложите всем деканам! Защитная сеть в лесу взломана. Пусть найдут Грей! Тут Джеймс и Сириус обменялись долгим взглядом и поняли, что с этой минуты они дружно забывают о некоем камне, который спровоцировал некий взрыв. Дамблдор тем временем подошел к окну и оно распахнулось, едва он поднял руку. В этот же миг шлейф, тянущийся за ним, взметнулся, сгустился, скрутился и взмахнул полами, превратившись вдруг в ослепительного феникса. – Они ушли на северо-восток, – сообщил Дамблдор птице. – Меч в безопасности. Сеть взломана. Передать всем мракоборцам. Феникс хлопнул крыльями, погрузив на миг кабинет в дневной свет, а когда порхнул за окно, мрак стал ещё плотнее. Пару секунд Дамблдор смотрел ему вслед, а потом резко захлопнул окно и повернулся к мальчикам. – А теперь расскажите мне всё... – глаза его обеспокоено сверкали. – С самого начала.
Директор снова сидел за своим столом, они с Сириусом расположились в креслах напротив. Меч лежал между ними на блестящей поверхности директорского стола, издавая таинственное сверкание всякий раз, когда на него падали капли света из камина. Они поведали обо всем: о том, как нашли в библиотеке рецепт Волчьего противоядия, как Лили сварила его прямо в гостиной, как оно помогло Ремусу и как весело они проводили время в лесу, пока Ремус не попался в капкан. Рассказали они и о том, как сражались с оборотнями, опустив наличие мантии-невидимки, клыков и рогов. Дамблдор слушал их молча и очень внимательно, но судя по тому, как сверкали голубые глаза, когда они с Сириусом принимались драматично перебивать друг друга и врать, не верил их выдумкам. Не утаили они и тот факт, что Основатели дважды дали о себе знать в эту ночь, но умолчали о том, как озверел Ремус, когда услышал волчий вой. К концу их рассказа среди портретов поднялся небольшой переполох – особой силы он достиг, когда Сириус упомянул о путеводных огнях Кандиды Когтевран. – Я хочу попросить вас кое о чем, – сказал Дамблдор, когда они завершили свой рассказ. – О том, что произошло никто, не должен знать. Я не сомневаюсь, что уже к утру о случившемся с мисс Макдональд будет знать каждый ученик в школе, но та история, которую поведали мне вы, не должна выйти за пределы этого кабинета. Всё слишком серьезно, может быть намного серьезнее, чем вы думаете или предполагаете. – Да, сэр. Мы обещаем, – серьезно сказал Сириус. Дамблдор удовлетворенно кивнул и соединил кончики пальцев. – Можно вопрос, сэр? – Джеймс сидел, откинувшись на спинку кресла. Его всё ещё слегка потрясывало после случившегося и он никак не мог обуздать свой тон. – Почему волки оказались там? Зачем им клинок, что им делать с ним? Это же бессмысленно. – Боюсь, что клинок нужен совсем не им, Джеймс. Та стая, с которой вы сегодня столкнулись – лишь горстка колонии Сивого. А Сивый, если вы следите за новостями, пользуется лояльностью Волдеморта. Нетрудно понять, кто за всем этим стоит. Они переглянулись. – Зачем ему клинок? – спросил Сириус. – По-моему он неплохо справляется и с одной палочкой. К тому же это просто реликвия. Не в коллекцию же он его хотел добавить? Дамблдор вскинул брови. – Я...не исключаю такой возможности, Сириус. – Вы серьезно? – Побольше уважения, молодой человек! Все дружно оглянулись и посмотрели на небольшую квадратную картину сбоку от стола, на которой мрачный худощавый волшебник с острым носом и кустистыми бровями, поглаживал холеную бородку и неодобрительно смотрел на Сириуса сверху-вниз. – Вы говорите со своим директором! – каркнул он. – Извольте соблюдать субординацию! – Здорово, дед. Тебя ещё не пожрали термиты? – Вы только послушайте! – взорвался Финеас. – У тебя совсем нет совести, мальчишка! Ты отдаешь себе отчет, с кем говоришь? Сириус хмыкнул, отворачиваясь. – Видимо у современных детей нет никакого представления о чести! – казалось ещё вот-вот и он вывалится из своей картины, нависая над Сириусом. – Ты забыл о том, кто ты, щенок?! Кто дал тебе право говорить со мной в таком тоне?! Сначала ты опозорил отчий дом, а теперь позоришь меня же в моей же школе, в моем же кабинете... – ...это мой кабинет, Финеас, – тихо поправил Дамблдор, взглянув на картину через очки. – ...нарушаешь школьные правила и ведешь себя как какое-то грязнокровое отребье! Позорище нашей крови! Твоей бедной матушке следовало бы отдать тебя в приют! К грязнокровкам! Тут Сириус вскочил и если бы Джеймс не удержал его, Бродяга точно выкинул бы говорливую картину в окно. – Прошу вас, Финеас! – вмешался Дамблдор, вскинув ладонь. – Я думаю, вы можете отложить ваш семейный спор на другое время. Сейчас Сириус под моей ответственностью и я бы попросил вас держаться... в рамках. Тяжело отдуваясь, Сириус упал обратно в кресло. Серые глаза метали молнии. Финеас фыркнул, стремительно поднялся со своего нарисованного кресла и скрылся из глаз. Очевидно, отправился на плошадь Гриммо – жаловаться. – Сэр, вы сказали, что меч нужен Волдеморту в коллекцию, – напомнил Джеймс, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло. – Зачем? – Да, именно так... – директор почесал кустистую бровь. – Но пока что я не могу раскрыть вам всё значение происходящего. Не потому, что вы недостаточно взрослые, или потому что я не доверяю вам... дело в том, что я сам пока что ни в чем не уверен и все мои выводы – не более, чем предположения. Все они далеки от истины, но одного могу сказать точно, – все трое невольно посмотрели на запятнанное лезвие, лежащее между ними. – Меч не случайно явился именно тебе, Джеймс – директор посмотрел ему прямо в глаза. – И не случайно снова вернулся в эту школу. Я уверен, что он ещё сыграет свою роль в этой войне. Хотелось бы верить, что на нашей стороне. Но, в любом случае, будет лучше, если никто не узнает о том, что клинок снова здесь. Поэтому я и прошу вас сохранить всё случившееся в тайне. И ещё, я попросил бы вас... – сморщенное веко директора чуть дрогнуло. – ...постараться вернуться в спальню незамеченными. В ночь полнолуния правила в школе...ужесточились и если вас поймают на территории мракоборцы... вопрос о вашем исключении и дальнейшей судьбе за пределами школы будет не в моей компетенции. – Мне тоже вернуться в спальню? – угрюмо спросил Джеймс и добавил: – Сэр? Дамблдор выдержал небольшую паузу. – Да. А утром обязательно загляните в больничное крыло. Вы оба. Джеймс расцвел. Дамблдор чуть улыбнулся и махнул рукой, давая им понять, что пора уходить. У выхода Сириус хлопнул Джеймса по плечу, но он только покачал головой: все ещё не верилось, что всё обошлось. Сириус вышел из кабинета первым, а Джеймс на пороге обернулся: – Последний вопрос, сэр: откуда все-таки взялись путеводные огни? Основатели действительно услышали нас? Дамблдор загадочно усмехнулся. – В Хогвартсе тот, кто просит помощи – всегда получает её, Джеймс. Джеймс улыбнулся, Дамблдор махнул ему на прощание, но перед тем, как закрыть дверь, он услышал: – Вы серьезно, Дамблдор? Не думаете же вы оставить в школе мальчишку, который разграбил уникальный исторический памятник, нарушил весь свод школьных правил и чуть не подверг гибели собственных друзей? – О да, именно так, думаю, – как ни в чем ни бывало подтвердил Дамблдор. – В конце-концов я сам начинал свою карьеру именно так.
* * *
Мэри крепко спала. Мадам Помфри залечила её ссадины в считанные минуты, но сказала, что после такого сильного потрясения Мэри нужен покой и лучше будет, если она какое-то время проведет в больнице. Больше всего на свете ей хотелось бы разбудить её и узнать, что произошло в лесу. Узнать, где Джеймс, что с ним, не пострадал ли он? Беспокойство точило её, мешало работать, мешало думать и Лили сидела за своим столом, положив голову на руки и смотрела, как Мэри спокойно дышит во сне, повернувшись к ней спиной, смотрела на её плечо, выглядывающее из-под одеяла и чувствовала жуткую, грызущую досаду в области солнечного сплетения. «Пролитое зелье не собрать» – вертелось в голове у девушки. В конце-концов, она не выдержала, накинула мантию и вышла из крыла, подальше от фурий ревности, досады, беспокойства и страха, которые подбирались к ней всё ближе и ближе... Глаза слипались, голова как-будто раздувалась изнутри, а спину страшно ломило. Так и хотелось плюхнуться на мягкую постель и проспать всё на свете, но Лили мужественно боролась со своими слабостями. Подоконники, мимо которых она проходила, выглядели ужасно удобными – так и подмывало залезть на один из них, привалиться головой к раме и отключиться на десять минуток. В конце-концов, она не справилась с искушением и всё-таки залезла на один из них. – Добрый вечер, мисс Эванс, – привидение, проплывающее мимо, вежливо отделило свою голову от шеи. – Добрый вечер, сэр Николас, – пробормотала Лили, не открывая глаз. – Вас накажут за сидение на подоконнике, мисс. – Кому какое дело... – протянула она. – Ошибаетесь, юная леди, – Ник вдруг подплыл прямо к ней и зашептал на ухо, отбросив преувеличенно-громкий тон: – Только что я видел крайне подозрительного типа в конце того коридора! Лили распахнула глаза. – Что? Где?! – она спрыгнула с подоконника. – Там! Высокий тощий мальчишка в странной такой мантии. Он был весь в грязи! И ветках, как-будто только что вышел из леса! – Отведи меня туда, Ник! – не помня себя, Лили схватила призрака за руку и кисть мгновенно выстудило, будто она её сунула в прорубь. А отдергивать руку было бы слишком невежливо, так что все чувства Лили слились в следующих её словах: – Скорее! – Вон он, видите? – шипел Ник, как бы невзначай выплывая из-за стены и повисая в воздухе так, чтобы Лили могла видеть сквозь него, но сама осталась незамеченной. – Долговязый такой...с отвратительно сальными волосами. – Вижу... – прошептала Лили, во все глаза глядя в конец коридора, где Северус нервно вышагивал перед какой-то дверью. Сердце её заходилось от волнения. – Давай подберемся ближе... – попросила она и тут дверь каморки отворилась и из неё вышел Филч. Увидев Снейпа, он сначала всполошился, так что его громкий голос разлетелся по коридору, но тут ему на смену пришел тихий, увещевательный голос Северуса и завхоз сразу успокоился. Снейп говорил ему что-то, взволнованно жестикулируя, но с такого расстояния было совершенно ничего не слышно, хотя Лили и Ник вслушивались изо всех сил. А когда Филч вдруг резко развернулся и взмахом руки позвал Северуса за собой в каморку, Лили, наплевав на безопасность и шипение Николса де Мимси, бросилась по коридору. Её одолевало очень, очень нехорошее предчувствие и она только утвердилась в нем, когда припала ухом к двери и услышала, о чем идет речь. Голоса были приглушены, но она всё равно могла разобрать отдельные слова. Неожиданно Филч громко каркнул: – Карта, говоришь? Волшебная?! Сердце Лили пропустило удар. «Джеймс!» – Да, сэр, – вкрадчиво говорил Снейп. – Они сами её придумали. На ней – весь Хогвартс со всеми его обитателями, все тайные ходы, все лазейки. Вы думаете, как они постоянно избегают наказания? Им известны такие тропы, о которых вы даже не подозреваете! Имея такую карту, много ли времени надо пробраться в кабинет преподавателя... или выманить какого-нибудь ученика из его комнаты и увести в лес? Лили от досады даже ногой топнула, но тут же спохватилась и прижала ко рту ладонь. – И ты своими глазами видел её? – гаркнул Филч. – Да, сэр. А ещё я знаю, где сейчас Поттер и Блэк... – Как – где?! Они не в общей гостиной? – стул Филча протяжно скрипнул. – Пять минут назад я видел, как они крались по коридору пятого этажа... – едва-едва слышно молвил Снейп, но дальше Лили не слушала. С гулко бьющимся сердцем, она на цыпочках добралась до конца коридора, после чего сорвалась с места и стрелой полетела наверх.
* * *
– Как ты Бродяга? – Джеймс обеспокоено оглядел Блэка. Они сделали третий по счету привал. Бродягу ужасно качало, он вечно спотыкался и налетал на Джеймса – прямо как в ту ночь, когда они перебрали лишнего в Кабаньей голове и пытались добраться до замка. Только тогда Бродяга ещё и смеялся как помешанный, а Джеймс всё пытался влезть в женскую спальню. Сейчас же лицо Сириуса было серым и блестело от пота, невыгодно оттеняясь мешками под глазами, а сам Джеймс думал только о том, как бы дотянуть друга до гостиной... Выбравшись из-под мантии, Бродяга привалился к рыцарским доспехам, после чего сполз на постамент и тяжело вздохнул. – Порядок, – выдохнул наконец он, морщась и пожимая пальцами окровавленный бок под курточкой. – Жжет страшно. Я прямо чувствую его зубы. Слушай, – его бледное лицо тронула улыбка. – Может я теперь тоже?.. – Заткнись, – посоветовал ему Джеймс и оглянулся – ему почудились чьи-то шаги в коридоре. Он полез за картой.– Сейчас вернемся в гостиную, разбудишь...Вуд, или Эванс, они тебя подлатают. – Ну что ты, Сохатый... я в полном порядке... – пробормотал Сириус, откинув голову назад и прикрыв глаза. – ...я бы сейчас ещё парочку волков уложил... да в легкую...как два паль... – Не сомневаюсь, – засмеялся Джеймс, разворачивая карту и тут-то и грянул гром небесный: – ПОПАЛИСЬ! Они дружно подпрыгнули. С торжествующей и несколько маниакальной улыбкой, размахивая фонарем, к ним на всех парусах несся Филч. – Твою мать... – выдохнул Сириус. Они подхватились. Джеймс сунул мантию-невидимку в пустые доспехи, но едва он вспомнил, что держит в руках ещё кое-что, костлявые пальцы завхоза вдруг капканом вцепились ему в локоть. Другой рукой Филч сцапал Сириуса. – Попались, голубчики! – казалось, школьный смотритель вот-вот описается от счастья. Его глаза выкатывались из орбит, щеки радостно трепетали. Никогда прежде Филч не казался Джеймсу таким уродливым. – Теперь-то не отделаетесь? Ну?! Что вы тут делали поздно ночью? – Лунатизм, сэр, – брякнул Джеймс. Сириус прыснул. – Смешно, смешно, – довольно закивал Филч и вдруг вытаращил глаза ещё больше. – А ну-ка покажи, что это у тебя в руках, Поттер?! – Что? – Что-что? – Вы сказали у вас руках? – они переглянулись с Сириусом. – Да. Он так и сказал. У него в руках. – У меня? У тебя в руках! – В моих руках? У меня ничего в руках, – Сириус поднял ладони. – У него ничего нет, – подтвердил Джеймс, указав на Сириуса. – Поттер! – Что? Шалость удалась! – Что?! Что ты сейчас сказал?! – Ничего! – Ну-ка дай сюда! – взорвался Филч, схватил его за предплечье и вывернул ему руку, но Джеймс, к огромному облегчению увидел, как остатки коридора тают в уголках пергамента. – Ну? И где? – Филч бешено зашуршал бедной картой. Джеймсу было больно видеть, как завхоз сует нос между девственно-чистых страниц. Ему казалось, что у него на глазах насилуют беззащитную девушку. – Где карта? Где потайные ходы?! Где они? Они быстро переглянулись. – Какая карта, сэр? – спросил Джеймс, состряпав самую невинную физиономию, на какую был сейчас способен. Филч уставился на него. Потом на Сириуса. – За мной, оба! – рявкнул он, сунул карту за пазуху своего старого, сального сюртука и, снова сцапав их обоих за руки, потащил по коридору. – Объясните мисс Грей, что это вы делали тут ночью! А пока я позову её, посидите у меня! Под замком! – Да, в такой заднице мы ещё не были, – прошептал Сириус, коротко взглянув на Джеймса. Они сидели в кабинете завхоза, на дрянных, рассыхающихся стульях и то и дело бросали взгляд на уголок пергамента, торчащий у завхоза из кармана. На столе, заваленном кипой бумаг сидела Миссис Норрис и сверкала в темноте глазами. Рядом с ней стояла лампа под абажуром и источала жирный оранжевый свет, тонущий в кружке с остывшим древесно-красным чаем. На свободном пятачке стола лежала разложенная, пустая карта Мародеров. Филч выхаживал перед ними, заложив руки за спину, прямо как надзиратель перед заключенными. – Как эта штука работает?! А?! В последний раз спрашиваю! – Молчите? – Филч затряс головой и снова склонился над картой, так напряженно вглядываясь в чистые страницы, словно верил, что из них вот-вот попрут нарисованные человечки. – Ну-ну, молчите. Вот сейчас я вызову сюда вашего декана, посмотрим, как вы будете молчать! – Ну так зовите, – улыбнулся Джеймс. – Да, я не сомневаюсь, что профессор Макгонагалл будет очень рада проснуться в три часа ночи, чтобы посмотреть вместе с нами на пустой пергамент. – Я похож на идиота, Блэк?! – взревел смотритель. Джеймс моргнул. – Вы уверены, что хотите знать правду? Филч надулся как австралийская жаба. – Ну-ка признавайтесь, что это за штуковина?! – вдруг взревел он и бросился к Джеймсу, потрясая бедной картой. – И не отпирайся, Поттер, я видел, как ты пытался спрятать её! Отвечай сейчас же! В дверь кабинета постучались. – Ну кто там ещё? – взвыл Филч и метнулся к двери, сграбастав заодно и карту. – Ты как? – шепотом спросил Джеймс у зеленого Сириуса, пока смотритель щелкал своими бесчисленными замками. – Как срущий единорог. – Чего? – Блестяще, Сохатый. Джеймс фыркнул от смеха. – Если бы ещё этот поменьше орал... – Откуда он вообще узнал? Филч распахнул дверь. – Что вам нужно? – гаркнул Филч. – Почему не в своей комнате?! – Я – староста, мистер Филч, – невозмутимо сообщила Лили, как ни в чем ни бывало проходя в кабинет. У Джеймса отвисла челюсть, у Сириуса тоже. Эванс же, напротив, не обратила никакого внимания, как-будто их там и не было и снова обратилась к завхозу: – Кто-то разлил эктоплазму в коридоре, – она сцепила руки в замок внизу. – Весь коридор сверху-донизу заляпан чем-то вязким и зеленым. Профессор Макгонагалл тоже сегодня на дежурстве и она просила позвать вас, чтобы вы все убрали. – Я не могу сейчас отлучиться, вы не видите, я задержал преступников! – Филч махнул рукой в сторону Джеймса и Сириуса. Лили посмотрела сквозь них, словно они тоже были привидениями. – Каких преступников? Все трое очумело уставились на неё. – Этих, не видите что-ли?! – Филч подковылял к Джеймсу. – Поттер и Блэк собственной персоной! Поймал их прямо в коридоре! Вот с этим! – он радостно встряхнул пустой картой. Лили взглянула на пустой пергамент и чуть подняла брови. – Мистер Филч, я...не понимаю, о чем вы говорите, но если вы не уберете эктоплазму, у ученики не смогут дойти до кабинетов и уроки сорвутся. Вы же будете винова... – Ради Мерлина, ты не слышишь меня, девчонка?! – завизжал Филч, тряся брылями. – У меня тут школьные хулиганы, пойманные горячем, если я сейчас уйду, они... а-а-а-а! Я понял! – Филч вдруг затряс пальцем и засмеялся, глядя на неё. – Ты с ними заодно, да?! – Да с кем? – Да-да, я так и понял! Думала, я такой дурак?! Я же знаю, что ты подружка Поттера, та самая, рыжая девчонка из Гриффиндора! – Вовсе нет, сэр, – спокойно ответила Лили. – Джеймс Поттер встречается с Мэри Макдональд, можете любого спросить, это всем известно. Джеймс исподлобья посмотрел на Лили. – Только я не понимаю, причем здесь Поттер. Я же говорю вам, там весь этаж в экто... – Ну уж нет, девочка, со мной это не пройдет! – он сунул карту в ящик стола и закрыл его одним из своих многочисленных ключей. – Говоришь, профессор Макгонагалл на дежурстве? Так вот я сейчас приведу её сюда и вы лично ей расскажете про то, куда делась ваша карта... и почему это вы, староста, шастаете ночью по всей школе! Посидите здесь все вместе! А чтобы не было соблазна сбежать, я вас сам закрою! Лили поджала плечи, когда он прошел мимо неё. Миссис Норрис, мяукнув, спрыгнула со стола и побежала следом за хозяином. – И не пытайтесь открыть дверь заклинанием! – рыкнул Филч напоследок. – Она заколдована, так что я об этом узнаю! Он захлопнул дверь и заскрипел ключами в своих бесконечных замках. Раздались его удаляющиеся, торопливые шаги. Повисла тишина. Лили глубоко, облегченно вздохнула и вдруг принялась расстегивать на себе мантию. – Она собирается раздеваться? – громко спросил Сириус. – Хорошо, что она нас не видит, правда, Джеймс? – О, очень смешно, Сириус, – нервно хмыкнула Лили, взглянув прямо на Бродягу. – Ничего умнее не придумал? Сириус усмехнулся. – Смотри-ка, мы снова стали видимыми? Джеймс хмыкнул, подошел к столу. – Что ты здесь забыла? – спросил он, пытаясь вскрыть ящик с помощью пары скрепок, которые нашел тут же, на столе. Говорить с ящиком было в любом случае проще, чем с прямо с самой Лили. – С каких пор ты гуляешь по ночам одна? – И это благодарность за спасение? – саркастично спросила Лили. – Ты называешь спасением то, что сейчас сюда придет Макгонагалл? – начал закипать Джеймс. Лили цокнула языком и наконец вытащила из-под свитера аккуратный рулончик ткани. Джеймс оставил попытки вызволить карту, Сириус вскочил. – Откуда она у тебя?! – он миновал стол и выхватил у Лили из рук мантию-невидимку. – Ты же сам засунул её в доспехи! Сириус неверяще рассмеялся. – Забирайтесь скорее! Я думаю, Макгонагалл поверит, что вы Филчу просто привиделись, у него уже паранойя по вашей ми... Договорить Лили не успела, потому что Сириус вдруг с громким хохотом метнулся к ней и крепко обнял. – Мои поздравления, Эванс! – он отпустил её. – Репутация пай-девочки разрушена ко всем чертям! Добро пожаловать в черный список Санта-Клауса. Лили рассмеялась, приглаживая волосы. Джеймс вернулся к столу. Ему тоже хотелось её обнять. – Это пустяки, я просто... – она уставилась на свою руку. – Боже, это...Сириус, ты ранен?! – Да ерунда, это цара... – Бродяга, помоги мне! – Джеймс поднажал, но ящик все равно не открывался. Заклинаниями пользоваться он не рисковал – знал, что у Филча тут повсюду сигнализация. Сириус поспешил ему на помощь. Лили увязалась следом. – Что там? – Какая тебе разница? – огрызнулся Джеймс. – Очень мило, – тихо произнесла Лили и Джеймсу стало ещё досаднее. – Одна жизненно важная вещь, – пропыхтел Сириус, ковыряя скрепками в замке. – Слушай, Эванс, а как ты узнала, что мы здесь?! – пропыхтел он и Джеймс был очень ему благодарен за этот вопрос. Лили обернулась на дверь и взволновано заправила волосы за уши, глядя, как они мучаются с ящиком. – Дайте я попробую. Они переглянулись, потом уставились на неё и дружно подвинулись в сторону. Сириус протянул ей отмычку. Лили присела на корточки у стола, вгляделась в замочную скважину и сунула в неё сразу две скрепки, вертя ими как заправский взломщик. – Где ты этому научилась?– озадачено спросил Джеймс, забыв, что сердится на неё. Лили взглянула на них с улыбкой. Свет лампы Филча падал на неё так, что волосы горели огнем, а глаза казались бархатистыми, малахитовыми... – Волшебники! Вы никогда не пытались с помощью заколки вскрыть шкаф, где хранятся конфеты, верно? – она прищурила один глаз и пару раз толкнула ящик плечом. – Нет, – Сириус смотрел на неё с благоговением. – В наших комодах можно было найти разве что высушенные головы. Лили высунула кончик языка, вертя скрепками всё быстрее и быстрее. – Ну же, ну же, ну же... – Дай я! – не вытерпел Джеймс, как вдруг в этот же миг дверные замки тоже затрещали. В один миг все трое отскочили от стола. Джеймс и Сириус спрятались под мантию, а Лили метнулась к стульям, на которых они сидели и едва успела плюхнуться на один, пригладить волосы и принять скучающий вид, как дверь распахнулась и в кабинет влетел торжествующий Филч, а следом за ним вошла встревоженная, бледная Макгонагалл. – ...вот, профессор! – завхоз замер на всем ходу и уставился на Лили, в одиночестве сидящую у стола. Она поднялась им навстречу. – Как я вам...и говорил... – он заморгал. – Мисс Эванс? – Макгонагалл оглядела кабинет. – Что происходит? – Где эти двое?! – вдруг взревел Филч, бросаясь на Лили, как цепной пёс. Джеймс невольно дернулся, но сдержался. – Куда они делись?! – он заглянул под стол, бросился к шкафу. – Успокойтесь, Филч! – прикрикнула Макгонагалл и подошла к Лили. – Мисс Эванс, ради всего святого, потрудитесь мне объяснить, что происходит? Как вы оказались ночью в коридоре? – Я возвращалась с дежурства в крыле, профессор, – как ни в чем ни бывало сказала Лили, глядя на Макгонагалл очень честными глазами. – В коридоре пятого этажа всё было заляпано эктоплазмой, так что мне пришлось свернуть, а по дороге я заглянула к мистеру Филчу, чтобы сказать ему о случившемся. Он держал в руках какой-то пергамент, говорил, что это карта и кричал, что поймал Поттера и Блэка. А потом сказал, что сейчас приведет вас... и всё вам докажет...запер меня и ушел. Филч обернулся к ней со странным тявкающим звуком. Джеймс понимал его ужас. Лили говорила таким кристально-честным голосом, что он и сам чуть было ей не поверил. – Это всё? – Да, мэм. – Девчонка врет, профессор! – тут же встрял Филч. – Я своими собственными глазами видел... – Но здесь нет никого, Филч! – сказала Макгонагалл с легким раздражением. – Вы сами только что отперли дверь! Или они, по-вашему, растворились в воздухе? – Но... но я видел их, мэм! – взвыл бедный завхоз. – И у них была эта штука...эта карта, вещица явно заколдованная, мне она не открылась, но может вам... – он бросился к столу и попытался открыть ящик, но не смог – ключ застрял в скважине, очевидно зацепившись за поломанную скрепку. – Ах ты... что же такое... – он задергал ключом так, что затрясся весь стол. – Послушайте, Филч, – произнесла Макгонагалл, теряя терпение. – У меня нет времени гоняться за вашими призраками. Моя ученица подверглась нападению, на школьной территории – оборотни, у меня нет никакого желания разбираться ещё и с вашей вечной паранойей! Вместо того, чтобы заниматься ерундой, занялись бы лучше делом! Весь коридор сверху-донизу заляпан эктоплазмой! Джеймс невольно улыбнулся, увидев, как сверкнули глаза Лили. – Наверняка это снова Пивз решил бойкотировать учебный процесс! Если вам настолько нечем заняться, то уберите её, пока не начались занятия, а то утром крыло пополнится. А вам, мисс Эванс, я настоятельно рекомендую вернуться в общую комнату! – с этими словами Макгонагалл широко распахнула дверь, приглашая Лили. – И немедленно, пока вас снова кто-нибудь...не поймал! Бегом! Лили шмыгнула в дверной проем. – Идем, Сохатый! – шикнул Сириус, толкая Джеймса в спину. – Карта! – в отчаянии простонал он. – Мне голова дороже! – с этими словами Сириус вытащил Джеймса из каморки завхоза и последнее, что он увидел – это как Филч ругается, пытаясь вытащить из замочной скважины поломанный ключ.
* * *
– Ну Нюнчик... клянусь Мерлином, пусть только попадется мне на глаза! Я прикончу его своими руками! – рычал Джеймс, мечась взад-вперед перед камином и бессильно сжимая кулаки. – Карта у Филча, черт возьми... – он взвыл. – Да я его на куски порву, мелкий, грязный, паршивый ублюдок! Он в сердцах врезал кулаком по каминной полке. – Интересно, откуда он вообще про неё узнал? Сириус сидел на диване в одних джинсах и всё пытался заглянуть себе за плечо и посмотреть на рану, которую сосредоточенно зашивала Лили. Рядом с ней на диване лежала её верная медицинская сумка, вокруг были разложены всякие бинты и скляночки, лампа на тумбочке рядом ярко горела, отчего волосы Лили, собранные для удобства в узел на макушке, золотистым облачком пушились вокруг её головы и шеи. Улучив момент, когда Лили на секунду убрала палочку и потянулась за склянкой с зельем, Сириус попытался потрогать края очищенной раны, за что немедленно схлопотал шлепок по руке. – Не знаю откуда, но если он ещё раз сунет свою длинный вонючий нос в мои дела, я возьму и... – Успокойся, Сохатый. Мы это выясним, – Сириус снова покосился за плечо. – Теперь надо понять, как вызволить карту. К Филчу просто так не влезешь. – Раньше у вас это получалось очень часто, – тихо заметила Лили. – Разбейте какое-нибудь окно и дело в шляпе. Джеймс ничего не сказал. Он избегал говорить с Лили напрямую и был вполне рад, что Сириус взял на себя эту функцию. – Весьма необычный совет от старосты, – заметил он. Лили чуть улыбнулась, не поднимая глаз. – Кстати, насчет необычного, – она убрала волосы со лба, проведя по нему чистым запястьем. Джеймс заметил, что руки у неё слегка дрожат. – Вы уверены, что это не опасно? Как оборотень может быть не опасным? – У нас есть... – Сириус напрягся, когда она стянула ещё пару сантиметров. –...волшебное зелье. – Никогда не слышала о таком. – Меньше знаешь – крепче спишь, златовласка. Долго ещё? Лили покачала головой. – Всё, – сказала она, совершив последний стежок. – Последняя проверка...прости, Сириус, но это необходимо, – она показала ему маленький серебристый бутылёк. – Что это? – подозрительно спросил Сириус. Джеймс подошел ближе и сел на диван рядом. – Серебро, – дрогнувшим голосом сказала Лили. – Вода с серебром. Я не сомневаюсь, что ваше...зелье действует, но только так я могу быть уверена. Если ты всё ещё человек, то она лишь немного пощипет...а если нет...ну, мы это поймем. – Ладно, – Сириус усмехнулся, но в глазах у него всё же мелькнуло волнение. – Давай... попробуем. Джеймс быстро переглянулся с Лили. Она глубоко вздохнула, закусила губу и капнула из склянки прямо на рану. Сириус взвился ужом и заорал так, что Лили и Джеймс подскочили в ужасе и шарахнулись в сторону, а уже в следующую секунду Бродяга со смехом обнял их за плечи и притянул к себе. – Испугались? – Придурок! – Джеймс ткнул его головой вниз, Лили сердито толкнула локтем под ребра, но когда они попытались встать, Сириус только крепко прижал их к себе, чуть не столкнув лбами. – Да ладно, это я так, чтобы разрядить обстановку. Вы какие-то нервные, ребята, что с вами? – он отпустил их и поднялся. Джеймс взглянул на Лили и поднялся следом за ним, отошел к камину и прислонился плечом к полке, скрестив руки на груди. Сириус тем временем слегка размялся и покрутился, потягиваясь из стороны в стороны и примериваясь к очередному шраму на теле. – По-моему я выгляжу даже лучше, чем прежде! Ты просто волшебница, Эванс. Лили устало улыбнулась, глядя на него. Закончив наконец свои упражнения, Бродяга накинул рубашку. Не то, чтобы Джеймса раздражало, что он топчется перед Лили полуголый, но как только Бродяга оделся, ему стало несколько спокойнее. К тому же, теперь в здоровенной прорехе на рубашке виднелась не жуткая рваная рана, а аккуратный, тонкий как нитка шрам – это тоже успокаивало. Застегнув пару пуговиц, Бродяга, по-прежнему бледный и нездоровый, но куда более веселый, взглянул на него, потом на Лили и коротко ей подмигнул. – Спасибо, что спасла наши шкуры. – Прекрати, Сириус, – Лили чуть порозовела, складывая все препараты в сумку и стала просто душераздирающе красивой в золотистом свете лампы. – Я действовала по обстоятельствам. – Не скромничай, Эванс, – Сириус облокотился на полку, рядом с Джеймсом и толкнул его в плечо. – Наша староста полна сюрпризов, Сохатый. – Это точно, – тихо заметил Джеймс, внимательно глядя на девушку. Лили заметно напряглась, её ресницы быстро вспорхнули, но она так и не подняла взгляд, продолжая складывать вещи. – Кто бы подумал, что ты умеешь так потрясающе врать. Лили отчаянно покраснела и сжала губы. Её руки замерли в сумке. Сириус посмотрел на него как на идиота, но Джеймсу было не до него – он не мог заставить себя оторвать от краснеющей Лили взгляд и чувствовал жалкое, мстительное удовольствие. – Ну что же... – натянутым голосом произнес Сириус, по-прежнему вглядываясь в Джеймса. – Я, пожалуй, отправлюсь спать, – он взглянул на Лили и лицо его смягчилось. – Ещё раз спасибо, миледи! – он отвесил ей галантный полупоклон, не лишенный правда некоторой иронии и взбежал по лестнице. Спустя пару мгновений наверху хлопнула дверь. Они остались вдвоем. Живоглот, мурлыкнув, вспрыгнул на спинку дивана и свернулся там клубочком. Лили молча перебирала что-то в сумке, но чем дольше Джеймс смотрел на неё, тем сильнее краснели её щеки и чем сильнее они краснели, чем жалобнее она выглядела, тем сильнее Джеймсу хотелось ещё как-нибудь уколоть её, чтобы она поняла, как ему было больно... Но в конце-концов, он подумал, что мучать её – просто недостойно, поэтому, тяжело вздохнув, отделился от камина и заговорил первым: – Ты действительно выручила нас сегодня, – сухо произнес он, глядя в окно и, не купившись на взлетевший взгляд, стащил с дивана мантию-невидимку. – Не хотелось бы потерять ещё и мантию, так что да – спасибо, – он пошел к портрету. – Куда ты идешь? – тихо спросила она, обернувшись на диване вслед за ним. – Какая разница? – огрызнулся он и тут же пожалел об этом. – В крыло! Хочу навестить Мэри. – Она спит, Джеймс. Мадам Помфри дала ей зелье и она проспит до утра. Джеймс замер у проема. Это, конечно, гадко, но он почувствовал облегчение от того, что ему не надо идти туда. До этого он чувствовал себя некоторым образом в ответе за пострадавшую подружку... – Она в порядке, – добавила Лили чуть дрогнувшим голосом. Джеймс чувствовал, что она смотрит на него.– Напугана, но серьезных повреждений у неё нет. Всё будет хорошо. – Спасибо, – сказал Джеймс после небольшой паузы, после чего развернулся и пошел к лестнице, на которой скрылся Сириус. – Вы так и не сказали мне, что случилось, – произнесла Лили, заламывая пальцы, когда он прошел мимо. Джеймс остановился, с ужасом вслушиваясь в то, как трескается его оборона под звуками её тихого, вкрадчивого голоса. – Мэри была так напугана, твердила, что на неё кто-то напал, вы оба в крови и эта рана... что-то случилось с Ремусом? Или с зельем? Почему он не вернулся вместе с вами? «Не говори со мной, замолчи, замолчи...» – Пожалуйста, скажи мне, я ведь тоже за него переживаю. Пожалуйста, Джеймс. Звук собственного имени шипом вошел в Джеймса. Он взглянул на Лили. Она смотрела на него так, что шип превратился в штопор. Джеймс поколебался. Дамблдор велел не говорить никому... Мэри он бы точно ничего не сказал. Но Лили... – Ладно, – отрывисто произнес он и снова скрестил на груди руки, прижимаясь спиной к камину. – Дело было так...
– ...и когда мы повели Мэри в школу, нас поймала Макгонагалл. Теперь этот меч у Дамблдора и всё кончено. Лили половину рассказа просидела, прижав к губам ладонь. И когда он закончил, она продолжала держать её так. – Но зачем волкам мог понадобиться этот меч? Это же...бессмысленно. Джеймса словно подбросило. Именно это он сам сказал директору. – Дамблдор считает, что он понадобился Волдеморту. Зачем-то. Лили мелко затрясла головой. – Зачем? Меч – историческая реликвия, а Сам-Знаешь-Кто достаточно силен и без него... – Я не знаю. Но Дамблдор, похоже, знает, хотя и говорит, что нет. И мне всё это не нравится. Повисла пауза. Судя по отрешенному, перепуганному виду, Лили всё ещё переваривала его рассказ. Джеймс, глядя на неё, вдруг осознал, что совсем не злится, как раньше. Такой она сейчас была маленькой и уязвимой на этом диване, такой жутко одинокой, что ему больше всего на свете захотелось отделиться от камина, подойти, сесть на пол у её ног, положить голову ей на колени и просто забыть всю эту ссору. И как только он признался себе в этом, спину как-будто примагнитило к полке. Не оторваться. Не подойти к Лили...но и не уйти. И так он и стоял против неё, неподвижный, словно каменный истукан, с бешено колотящимся сердцем и отчаянно пытался вернуть на место чувство злости и оскорбления, представлял, как эта самая хрупкая и беззащитная девочка пачкается руками другого парня, старался рассердиться на неё как прежде...и не мог. Лили вдруг прерывисто вздохнула, так что золотая цепочка на её ключице поднялась и сверкнула. – Хорошо, что всё хорошо закончилось. Бедный Ремус, я представляю, что он теперь чувствует. И Сириус, и Питер. Вы просто чудом спаслись сегодня. И я...очень рада, что ты в порядке, Джим, – она спешно поправилась, – Джеймс. Он прищурился. – И раз всё хорошо, думаю нам всем стоит пойти отдыхать... – она встала, подхватила свою сумку и направилась к лестнице. – Плохо, – выдавил он, когда его нос щекотнуло ароматом зеленых яблок. Лили остановилась и обернулась. – Что? – Плохо. Если ты пыталась извиниться таким образом – то ничего не вышло, Эванс. Это ничего не меняет. – Извиниться? – тихо переспросила она и чуть развела руки в стороны. – Интересно, за что? Джеймс усмехнулся. – Я просто хотела помочь. И если тебе моя помощь не была нужна – тогда в самом деле, извини. Можешь считать, что я сделала это для Ремуса, и Сириуса, и Питера, – она отвернулась и принялась подниматься по лестнице. Эти слова больно хлестнули Джеймса. – Вот это уже похоже на правду! – рыкнул он ей вдогонку. Лили обернулась, взметнув волосами. Глаза её полыхали. – Если тебе так нравится считать меня лгуньей – пожалуйста! – звенщим голосом сказала она. – Только я никогда тебе не врала! Никогда, понятно? – Лили стремительно спустилась со ступеней, держа Джеймса на прицеле зеленых глаз. Он тоже развернулся, готовый к бою. Живоглот опасливо мяукнул и спрыгнул с дивана, видимо боясь, что или он, или она используют его как снаряд. – Ты ведешь себя как ребенок, Джеймс! Вместо того, чтобы просто поговорить, ты обижаешься, строишь из себя оскорбленную невинность и делаешь вид, что пострадал больше все... – Кто бы говорил об оскорбленной невинности, Эванс! – Ты просто невозможен! – закричала Лили, стискивая кулаки. – Ты знаешь, почему я не хотела говорить тебе о своем прошлом, Джеймс? – Горю желанием узнать! – то ли дело было в стрессе, то ли в том, что он действительно поломал нос, но по губам опять побежала кровь. Джеймс сердито утер её. – Да просто я знала: ты отреагируешь именно так! И боялась этого! И теперь вижу, что тебе действительно наплевать на меня, для тебя важно только знать... – МНЕ – НАПЛЕВАТЬ?! – заорал он вне себя, подлетая к Лили и хватая её за предплечья. – Да я всю свою жизнь только и делаю, что пытаюсь доказать тебе, что мне не наплевать! – он встряхнул её. Лили казалась слегка шокированной. – Кому из нас наплевать, так это тебе! – он оттолкнул её. – И я в этом просто лишний раз убедился! Лили сглотнула, глядя на него во все глаза, а потом вдруг выхватила палочку, да так быстро, что Джеймс не успел сообразить, что к чему. Миг – его нос с жутким хрустом встал на место, а он схватился одной рукой за него, другой – за диван, согнувшись в три погибели. – Какого... – Джеймс пощупал переносицу. Боль прошла. И кровь остановилась. – Ты прав, Поттер, – голос Лили задрожал. Джеймс вскинул голову. – Мне, конечно же, наплевать. Именно поэтому я и вызвалась сегодня на дежурство в крыло, – она наградила Джеймса последним, полным уничижения взглядом и ушла наверх, оставив его на растерзание совести.
* * *
Тишина. Гудящая, жуткая тишина – вот, что услышала Роксана, когда проснулась и резко села в постели. На тумбочке тикали часы. Продолговатые тени спали на стенах, плакатах, комоде... Всё было как всегда. А у неё в ушах до сих пор звучал бархатистый, хрипловатый голос: – Роксана... Рокс... И руки... руки скользили по её плечам, груди, талии, скользили по животу и между сведенных от напряжения ног... Тело протестовало и не желало верить, что всё это был только сон. Он был на ней, он был в ней... Всего секунду назад он бился в ней, она чувствовала его там... Его тело... его запах...она слышала его, даже сейчас... – Да...да...да, детка, да...вот так...да... Она испуганно разжала руки, осознав, что обхватывает себя за плечи, провела дрожащими пальцами по горячей шее, стирая пот, бросилась к лампе и включила свет, поскорее прогоняя иллюзию. Постель была пуста... У подушки темнел плеер. Издав жалобный мучительный стон она снова упала на подушку и закрыла лицо руками. Сириус Блэк снился ей уже которую ночь подряд и каждый раз сон обрывался в самый сладкий момент. По утрам она чувствовала себя больной, измучанной, а днем, находясь в непосредственной близости от него – и вовсе помешанной, потому что все время тянула носом воздух в поисках того самого запаха... Это стало похоже на какое-то наваждение. Кто-то сказал бы, что она просто влюбилась... но едва ли это любовь, если ей хочется врезать ему посильнее за то, что он сотворил с ней... И за то, что не успел сотворить. Роксана раздраженно сорвала с себя одеяло и вскочила. Надо было как-то успокоиться... Она схватила толстовку, закуталась в неё и выскочила в пустынный, холодный коридор. За пределами комнаты сон стал прозрачнее и Роксана сразу немного успокоилась. Какое-то время она просто стояла, прижавшись спиной к своей двери, а когда босые ноги онемели от холода, плотнее запахнула кофту и пошла к ванной комнате. Душ. Вот, что могло ей сейчас помочь. Горячий душ, чтобы смыть с себя все эти прикосновения. У самой ванной Роксана услышала странные звуки – как-будто рев раненого животного. Она прислушалась – все страсти ночных кошмаров мгновенно улетучились. В ванной комнате в самом деле кто-то был. Тяжело сглотнув, Роксана нащупала в темноте круглую дверную ручку, но дверь была заперта. – Пошли вон! – заорал кто-то, сорванным, хриплым голосом. – Блэйк?! – собственный голос напротив показался Роксане ужасно высоким. – Это ты?! – Я сказала убирайтесь!!! Похоже Забини была не в себе. Никогда прежде Роксана не слышала у неё такого голоса. Нащупав в кармане палочку, она взмахнула ей, срывая чары-замок и влетела в ярко-освещенную комнату. Блэйк вскрикнула и подскочила, ухватившись за край ванной. Роксана замерла на всем ходу, в ужасе глядя себе под ноги. К горлу подкатила тошнота. По белому кафельному полу растекалась лужа алой крови. И Блэйк сидела в самом её центре, глядя на Роксану как затравленное животное и сотрясалась от рыданий, а рядом с ней на полу лежал пустой пузырёк...
____________________________________________________________ http://vk.com/daysofthemarauders http://maria-ch.tumblr.com/post/52455361462 – здесь вы, как всегда можете найти анимированный коллаж к главе :3 http://maria-ch.tumblr.com/post/66110490380 – и ещё один поновее :)
В жизни Роксаны Малфой было много тяжелых ночей. Её первая ночь в Дурмстранге, когда она, брошенная десятилетняя девчонка рыдала под одеялом и умоляла маму забрать её домой. Ночь, когда Мирон-человек умер, а Мирон-вампир бился в агонии, привязанный к койке и требовал крови. Ночь теракта в Каледонском лесу, многочисленные побеги из дома, холодный карцер Дурмстранга, аресты за употребление магии вне Шармбатона, потасовки на концертах, магловская полиция, исключения, родительские наказания, дьявольские силки, гребанные оборотни – каждая такая ночь как-будто наносила Роксане сквозной удар и если со временем его удавалось залатать, то потом что-то обязательно пробивало рубец... Но теперь всё изменилось. Между ног Блэйк растекалась вязкая, черная лужа, на белом полу отпечатались красным её ладони – жутко, но они напомнили Роксане о детском альбоме с отпечатками её ладошек разной краской. Повсюду валялись грязные полотенца, перед Блэйк лежал перевернутый коробок с лекарственными зельями, мертвыми птичками всюду валялись салфетки... Роксана смотрела на всё это и чувствовала, как немеют ноги. Теперь увиденное не пробило её насквозь своей реальностью, не потрясло и не сшибло с ног. Вместо этого оно отпечаталось у неё в мозгу, словно выжженное каленым железом и теперь навсегда останется с ней... А всё потому, что прежде чем Блэйк успела схватиться за полотенце, Роксана успела увидеть нечто, плавающее в луже крови среди кучи скомканных салфеток... – Забини... – Уйди! – истерично выкрикнула она и попыталась сгрести все полотенца и салфетки в кучу, чтобы спрятать лежащее на полу. Она как-будто не могла уйти, пока оно было здесь, но и убрать никуда не могла, так что если бы Роксана не ворвалась, она наверное так бы и просидела в этой комнате всю свою жизнь, состарилась бы и спятила, глядя на то, что сейчас прятала под полотенцем. Самый воздух в комнате был пропитан ужасом и безумием, так что следующий свой поступок Роксана совершила инстинктивно, не думая и не рассуждая. Она просто вскинула палочку и шагнула вперед: – Эванеско! Куча полотенец и салфеток исчезла с пола вместе с тем, что было завернуто в них. Блэйк вскинулась так, словно от её руки или ноги оторвали кусочек плоти, прижала окровавленные ладони к губам, перепуганная громкостью своего крика... а потом вдруг ни с того ни с сего рванула куда-то в сторону, скользя коленями по луже. Что-то звякнуло. Роксана едва-едва успела броситься на пол рядом и перехватить руку девушки. – Что ты делаешь, идиотка?! – заорала она, выкручивая тонкое жилистое запястье. – Пусти меня! – рыдала Забини, пытаясь отпихнуть Роксану. – Я не могу... я не смогу с этим... что я наделала, как я теперь буду жить...я не смогу-у... – Ещё как... сможешь! – Роксана толкнула ногой дверь, чтобы их никто не услышал, одновременно пытаясь скрутить руки Забини и не дать ей сделать новую глупость. – Легче от этого не станет, ты просто... брось эту штуку сейчас же! – пыхтела она, пытаясь выбить из руки невменяемое стекло и невольно залезая в ту же лужу крови. – Всё, всё уже позади, ты не сделаешь лучше, если... – Роксана наконец выхватила осколок из её руки и он малиново зазвенел по кафельному полу. Забини шарахнулась назад и врезалась спиной в край ванной. – Успокойся! Всё! Это позади, ты слышишь меня?! – Роксана подняла оброненную палочку и одним коротким взмахом очистила пол. Это было странное, учитывая как плохо ей обычно давались хозяйственные чары. Всхлипывая и глотая слезы, Блэйк опустила голову, посмотрела на свои порезанные, нежные ладони, неожиданно качнулась вперед, ткнулась лбом в обляпанные колени и зашлась безутешным и бессмысленным воем.
В самом глупом и бестолковом сне Роксане не могло присниться, что она будет помогать Блэйк Забини, но тем ни менее именно это произошло в ванной комнате Слизерина. Происходящее было более чем странно, ведь это из-за Блэйк Роксану так невзлюбили одноклассники, из-за неё Роксана ослепла, она отняла у неё Сириуса. Да что уж там, Роксана ненавидела её больше всего на свете и каждый день мечтала отлупить эту гадину какими-нибудь запрещенными чарами... а теперь помогала ей принять душ. Всё это очень походило на приступ мазохизма и другой ситуации Роксана ни за что не стала бы делать всё это, но сейчас она чувствовала, чувствовала совершенно отчетливо, как то, что она случайно увидела и что Блэйк так старательно пыталась спрятать, сковало их невидимой, нерушимой цепью, так же прочно, как сковывало их во вражде чувство к одному и тому же человеку. Именно эти путы не давали Роксане бросить её сейчас, какими бы странными они ни были. К тому же (и хотя Роксана отказывалась себе в этом признаваться), виной всему была и жалость. Обыкновенная человеческая жалость. Блэйк выглядела просто отвратительно. Лощеная, холеная, лакированная оболочка некоронованной королевы Слизерина, слетела с неё как скорлупа с яйца и на поверхность показалась самая что ни на есть обычная девушка, с покрытым розовыми пятнами и потом лицом, спутанными волосами и обыкновенным телом, которое пачкается, источает неприятные запахи и болеет. Всё самое уязвимое вдруг вышло на поверхность и когда Роксана из-за занавески помогала Блэйк принять душ, незаметно для самой себя повторяла всё то, что делал Дон, когда умирало человеческое тело Мирона. С её помощью Блэйк смогла кое-как дойти до спальни и уже там можно было не бояться, что их застукает кто-то из учеников. Роксана помогла ей лечь и уже там, под пологом своей вычурной, похожей на корабль кровати, Забини и рассказала обо всем, что с ней случилось. – ...но он не слушал меня. Я всегда знала, что эти Блэки ненормальные. Я предложила ему помириться с родителями, а он... он взбесился, – говорила Блэйк, глядя мимо Роксаны пустыми, отупевшими от боли глазами. Сама Роксана сидела на краю постели со стаканом воды в руке и чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. – Я думала он меня убьет, он выхватил палочку, разбил кое-какую мебель, я боялась, что он меня ударит. И поэтому я так и не смогла ему ничего рассказать. – Рассказать о чем? Блэйк прерывисто вздохнула. – Моей прабабушке Фриде сто двенадцать лет. Она самая старшая в нашей семье и самая главная. Никто не имеет права принимать решения без её согласия, тем более решения, касающиеся семьи. На прошлой неделе она прислала нам очень милое письмо, в котором говорила, что скучает по Англии и хочет познакомиться со своей правнучкой, то есть со мной. Я обрадовалась, когда родители попросили Дамблдора отпустить меня из школы на пару дней, а могла бы сразу догадаться, ведь на деле оказалось, что эта карга приехала, потому что пришло время выдавать меня замуж! Когда я только родилась, одна семья заплатила моей семье целую гору золота за меня... – губы Блэйк задрожали, брови сдвинулись на переносицу, но она глубоко вздохнула и её лицо тут же расслабилось. Роксана вспомнила, что такое же выражение иногда видела на лице Нарциссы. -Точнее не за меня, конечно, за наши теплицы и сейф в Гринготтсе. Если бы этот человек узнал о моем... том, что я ждала...короче, он, сразу бы отказался от брака и его семья потребовала бы назад свои деньги, а это было бы никак невозможно, потому что денег давно нет. И я даже хотела, чтобы он обо всем узнал... но бабушка узнала первой. Я думала, что она рассердится, но она просто обезумела. Она кричала, ругалась, вопила, что Забини никогда прежде не видывали такого позора, грозилась, что проклянет меня и моих родителей, называла меня волшебным отребьем и малолетней шлюхой, требовала, чтобы я избавилась от... – её голос снова сморщился. – ...ребенка и немедленно уехала из Хогвартса, пока новость о том, что Забини путаются с предателями крови не расползлась по всему приличному обществу. А когда я отказалась, она сказала, что пустит слухи о том, что мы прячем беглых грязнокровок у себя в доме, или что мой отец шпионит на Министерство. Она грозилась сдать меня Темному Лорду и добавила, что ради целого стада не жалко пожертвовать одной паршивой овцой. У Роксаны мурашки побежали по спине. – Когда я попыталась уговорить её, она дала мне это зелье. В Мунго оно запрещено, а дома я не могла этого сделать, потому что эльфы обязательно разболтали бы обо всем моему... в общем, этому человеку. Я попросила у неё несколько дней... я... я думала, что если уговорю Сириуса помириться с семьей (новый скачок у Роксаны под ложечкой), бабушка поменяет своё мнение. Но у меня ничего не получилось, – Блэйк зажмурилась и пара слезинок капнула на подушку. – И теперь я должна уехать и как можно скорее, иначе я превращусь в посмешище и все будут меня ненавидеть. Роксана промолчала – не говорить же Забини, что большинство женского населения этой школы итак желает ей страшной смерти в муках. – Меня бы меньше всего волновало то, что скажут другие, – заметила Роксана. – Ты не понимаешь! Я же всегда на виду, обо мне говорят, когда все узнают, что случилось... я в жизни не избавлюсь от этого... – в её глазах вдруг промелькнул новый испуг. Она кое-как выпрямилась и села, подавшись к Роксане. – Малфой... ты должна пообещать мне... поклянись, что ты никогда и никому не расскажешь о том, что видела! Роксана отшатнулась, но Блэйк неожиданно схватила её за руки. – Пообещай мне! – сквозь зубы требовала она. – Никто, никогда не должен об этом узнать! Моя репутация будет уничтожена, я буду уничтожена, ты должна... – Я ничего тебе не должна, Забини! – Роксана выдернула руки из захвата и встала. – А насчет того, что я буду трепаться, ты можешь быть спокойна, во-первых, у меня нет близких друзей, которым я захотела бы это рассказать, а во-вторых, у меня нет желания...болтать об этом, – она отвернулась. – Потому что это касается не только тебя. Повисла небольшая пауза. Блэйк молчала, а Роксану охватило странное ощущение – как-будто она стоит на самом верху отвесной горки и решается – сбежать по ней вниз, не чувствуя ног, или развернуться и уйти. – Послушай, Забини... – она повернулась. Блэйк всё так же сидела на постели, опустив голову. – Я никогда никому не скажу, клянусь. И если надо, могу принести тебе Обет. Только скажи мне, неужели это действительно того стоило? – Роксана качнула головой. – Твоя чокнутая бабка с радостью готова заложить свою семью Волдеморту, – Блэйк дернулась, – Семья продает свою дочь неизвестно кому, а ты ради этих людей сделала...такое. Неужели тебе не хотелось сбежать? Просто сбежать и жить в своё удовольствие? Блэйк вдруг слабо улыбнулась и подняла голову. – Какая бы ни была, но это моя семья, – с её ресниц снова сорвалась пара капель, а губы приоткрылись. – И я люблю их, что бы там ни было. Без них я никто! – открытые губы задрожали, – А в нашем мире опасно быть никем, – она затрясла головой, не отрывая от Роксаны взгляда. – Я знаю, на что способен Лорд. Отец рассказывал мне, что он делает с предателями. С ними расправляются хуже, чем с грязнокровками! Я не хочу, чтобы меня считали предательницей, не хочу, чтобы меня равняли с отребьем и тыкали в меня пальцем, как в какую-то грязнокровку! Я думала, Сириус поймет, что нам нельзя отрываться от своих, но ему наплевать на всех, он... ему нет дела ни до кого, кроме самого себя и это правда. И что бы там ты не говорила, мои родители заботятся обо мне и если бы мне пришлось сделать ещё раз то, что я сделала сегодня... – Ты хотя бы любила его? Забини осеклась, уставившись на Роксану, сморгнула какую-то пелену с глаз и отвела взгляд. – Да. Да я его любила. Я никогда и никого не подпускала к себе так, как его, он был моим с самого начала, ещё в детстве я чувствовала, что мы с ним когда-нибудь будем вместе. Но всё это не имеет никакого значения по-сравнению с семьей. Семья – это последнее, что остается у всех нас.
– Ты не собираешься рассказать ему обо всем? – спросила Роксана, когда Блэйк, уже полностью одетая и готовая к дороге закончила упаковывать свои вещи в чемодан и застегнула на нем замки. Пока она одевалась, Роксана уничтожила все следы их пребывания в ванной. – Он имеет право знать. Блэйк выпрямилась и одернула края пиджачка под дорожной мантией. На ней был строгий, взрослый дорожный костюм, волосы она уложила в такую же прическу, какую иногда делала Эдвин и сейчас она уже снова превратилась в исполненную достоинства Королеву. Как-будто и не было выплаканного лица, прилипающих к щекам волос, не было ног, перемазанных в крови, не было истерики. А вместо запаха пота и крови – аромат дорогих духов из лавки Сахарессы. Услышав её вопрос, Блэйк обернулась и окинула Роксану долгим, изучающим взглядом. – Он узнает, – наконец сказала она и взмахнула палочкой. Кусачая герань в горшках вдруг издала мученический писк и завяла, уронив головки. Ещё один взмах – и дьявольские силки, трепетно обвивающиеся вокруг столбиков её кровати, замертво упали на пол. – Я написала ему письмо, – она показала Роксане конверт. – Отправлю его перед уходом. Надеюсь, ему будет не совсем наплевать... хотя нет, я уже не надеюсь ни на что, – взмахом палочки она отправила гигантский чемодан в свой ридикюль на шнурочке. – Меня ждет Испания, новая жизнь, новые люди и мне нет больше дела до Сириуса... только один вопрос к тебе, Малфой, – она вдруг подошла к Роксане и скрестила на груди руки. – Скажи мне, у вас с ним было что-нибудь, пока мы с ним были обручены? – напрямик спросила она. Роксана подняла на неё згляд. – Что ты имеешь в виду? – Что? – Блэйк улыбнулась, так же ядовито как и раньше и чуть повела плечом. – Я имею в виду секс, конечно. Он занимался этим с тобой? – её глаза, холодные и уже совершенно сухие так и впились в Роксану. – Ну? Как-будто она сунула свою наманикюренную руку в самое нутро. Роксана усмехнулась, устало глядя ей в глаза. ...они врезаются в парту, сплетаясь как сумасшедшие, он облизывает её шею... ...чёрный пёс закрывает её собой и принимает на себя клыки оборотня... ...его пальцы... ...удовольствие несется на неё из мрака, словно поезд, ослепительное, неумолимое... ...они целуются за шторой, так, словно им в жизнь не нацеловаться... – Нет. Он никогда не занимался этим со мной. Ты довольна? Забини поджала губы, засопела и вдруг легкомысленно улыбнулась. – А мне всё равно. Роксане захотелось её придушить. – Теперь мне нет до него дела. Ты меня проводишь? – она натянула перчатки. Роксана демонстративно привалилась плечом к столбику кровати и скрестила на груди руки. – Скатертью дорога, – молвила она. – Только как ты собираешься выйти из школы ночью? Тут повсюду мракоборцы. Блэйк обернулась и взглянула на Роксану как на дурочку. – А для чего тогда нужен Империус, – она игриво дернула плечом и вышла за дверь. В коридоре застучали её каблуки и Роксане ни с того ни с сего почудилось, что если она сейчас выйдет следом, то увидит плаху и огромное количество зевак, вышедших посмотреть казнь своей королевы. Но кроме горящих факелов на стенах, она не увидела ровным счетом ничего. Но вот шаги Забини стихли в гостиной, потом где-то гулко и влажно задвинулась стена, отделяющая её от коридора и наконец воцарилась тишина. Роксана вернулась в свою комнату. Тишина кружилась и гудела вокруг, словно рой неугомонных пчел. Казалось, Роксана должна была радоваться тому, что Забини уехала из школы, но что-то мешало. Что-то, что сдавливало горло спазмом и вызывало в голове разрозненные воспоминания: Люциус заклинанием заставляет плюшевых медведей маршировать по теплой кровати, день стремительно темнеет и в густой зелени парка шумит летний ливень, из пелены холодного серого дождя вырастает черный замок над морем, одеяло, колючее и чужое, пахнет водорослями и под ним так холодно, так ужасно холодно... холод – черноглазый мальчишка смеется над ней и щипает её за щеку, черноглазый юноша извивается на холодной железной койке и умоляет дать ему кровь... кровь течет по белому кафельному полу... в крови и занозах руки, деревянный обломок вырывается из белой спины вампира...боль – это мать прячет волшебную палочку и оставляет Роксану умирать от горя и непонимания...головки кусачей герани удивленно и смиренно падают, умирая от руки хозяйки и их жалобный писк «За что?» вырывается у Роксаны клочковатым, жалобным плачем и она сворачивается под чужим, колючим одеялом в позу эмбриона и ей кажется, будто кто-то прячет её под окровавленным полотенцем...
* * *
Утро навалилось на неё привычным холодом и шумом детских голосов в гостиной. Мимо её двери то и дело пробегали стайки девочек, слышно было, как они стучат в комнаты к подружкам, зовут их завтракать. То и дело хлопала дверь ванной комнаты. Она открыла глаза. Надо сказать, что после недавнего посещения Хогсмида её унылое подземное убежище слегка ожило и стало чуточку уютнее. В магазине волшебных товаров «Дэрвиш и Бэнгз» она купила теплый темно-зеленый плед в шотландскую клетку (могло быть хуже, зато он был теплым), несколько пухлых и мягких подушек, заменивших тонкие, школьные и пару теплых тапочек, которые, правда, имели тенденцию уходить из её комнаты и разгуливать по всей гостиной. Когда Роксана отчаялась найти их после очередной самоволки, тапочки вдруг сами прибежали и в ужасе забились в тумбочку, спасаясь от перса Блэйк. Кроме постельного белья Роксана также приобрела в магазине кучу средств для гигиены, которые теперь заманчиво поблескивали на комоде, темно-синие постеры команды «Паддлмир Юнайтед» и темно-зеленые – «Холлихедских гарпий». Наверное, было ошибочным вешать их рядом, потому что члены исключительно мужской и женской команд теперь то и дело принимались спорить и потрясать друг на друга кулаками. Кроме всего этого, в последнем письме к Олив Роксана попросила её прислать старые школьные фотографии и через пару дней за завтраком ей в тарелку шлепнулась коробка, в которой обнаружилась перевязанная бечевкой стопка снимков, вырезки из газеты Дурмстранга и первые афиши «Диких сестричек». Теперь они украшали стену над её кроватью. Кстати говоря о музыке, Роксана оставила целое состояние в магазинчике волшебных музыкальных приборов «Доминик маэстро», где купила гитару, маленький переносной проигрыватель и кучу пластинок – они занимали всё свободное пространство в её комнате, соперничая разве что с книжками, конспектами и обертками из-под шоколадных лягушек. А когда Роксана по вечерам выпускала на свободу портативный рой фей-светляков, которых купила в магазинчике «Зонко», её келья и вовсе приобретала приятный и чуть ли не домашний вид. Роксана перевернулась на спину и потерла глаза. Она ужасно не выспалась. Казалось только-только закрыла глаза, вернувшись из комнаты Забини, а вот, уже пора вставать... Ожог, чуть попритихший за ночь, вдруг больно вспыхнул и в сознание красочным потоком вылились все ночные приключения. А как бы ей теперь хотелось забыть всё это... У неё было такое чувство, будто её, как щенка, взяли за шкирку и искупали в грязной, отвратительной луже и единственное, о чем она теперь мечтала – как-нибудь вытащить из памяти всё это и больше никогда, никогда к этому не возвращаться... Но единственное, что ей не давало покоя, так это то, что она теперь как-будто несла ответственность за случившееся. И Блэк... если раньше между ними стояла Забини, то теперь между ними разливалась лужа крови и преодолеть её было тяжелее, чем переплыть море. Как ей теперь забыть, что он сделал с Блэйк? И как забыть, что он сделал с ней? Ведь в глубине души она понимала, что теперь он – свободен, понимала и чувствовала радость, которая, в свою очередь, вызывала в ней жгучее чувство вины. Всё это было так запутано и болезненно, что Роксана, поднимаясь на завтрак, дрожала с головы до ног, представляя, как сейчас посмотрит ему в глаза... Однако, страхи её оказались необоснованными, потому что в Большом Зале Блэка не оказалось. Его лохматый приятель завтракал в компании с каким-то толстяком и рыжими близнецами, но самого Блэка нигде не было. Подавив разочарование и ещё что-то, похожее на тревогу, Роксана села за свой стол. Напротив неё уже заканчивал свой завтрак этот носатый и желтолицый всезнайка, с которым, она знала, дружил Люциус. На столе перед ним лежал учебник. – Ты пропустила почту, – сообщил он, не отрываясь от книги. Роксана покосилась на него и насыпала в тарелку мюсли. – Хотелось бы, чтобы и почта пропустила меня хотя бы раз, – проворчала она, схватила конверт, который он протягивал ей и поставила на чашку прямо на герб дома Малфоев. Снейп ничего не ответил и она принялась за мюсли, не забывая, каждые несколько минут бросать осторожный взгляд на стол, теплеющий красно-золотыми эмблемами и галстуками. Ученики за ним казались куда веселее и оживленнее той кучки бледных, бесцветных снобов, которые сидели за её столом. Те ребята смеялись, шумно гомонели, пересаживались за другие столы и создавали в зале жуткую кутерьму. На глазах у Роксаны лохматый очкарик принялся развлекать соседей, сооружая в воздухе плавающий узор из яблок с тарелок соседей. Но вот к нему подошла строгая старуха и сказала что-то, шлепнув очкарика волшебной палочкой по плечу. Очкарик резко оглянулся на неё и яблоки попадали вниз, колотя его по макушке так, что он закрылся руками. Старуха отошла, а какой-то рыжий веснушчатый парень похлопал очкарика по плечу, заливаясь смехом. Тот махнул палочкой и яблоки набросились на рыжего, словно толстые, голодные птички. – Ищешь кого-то? Роксана дрогнула и посмотрела на своего соседа. Тот смотрел на неё так внимательно, точно читал её мысли. – Да, – мозг лихорадочно выкапывал нужное имя. – Лили...Эванс. Лили. Я думала она с этим...как его... Поттером. Хотела с ней поговорить. Парнишка пожелтел ещё пуще прежнего. Под глазами у него как-будто лопнули два пузырька с чернилами так, что вылезли темные мешки. – Она ушла десять минут назад, – кисло сообщил он и снова уткнулся в свою книгу. У Роксаны возникло такое чувство, будто не одна она занимается тут слежкой. – Слушай, Севелин... – Северус. – Чего? – Моё имя – Северус, – ледяным тоном поправил её желтолицый, переворачивая страницу. Роксана хмыкнула. – Сочувствую. Северус безрадостно приподнял угол рта. – Я хотела спросить у тебя одну вещь. Что случилось у Блэка с его семьей? Он вскинул взгляд, такой пронзительный и прямой, что у Роксаны стрельнуло что-то в виске. – Зачем тебе? – Ну... – она зажмурила левый глаз и потерла висок пальцами. – Говорят, что он – предатель крови и всё такое...это правда? – она попыталась сказать это тоном Блэйк, но, кажется, не преуспела. Пару мгновений он ещё попытал её немного молчанием, а потом... – Ну да, – протянул он обиженным тоном. – Блэк ведь школьная знаменитость. Все в курсе того, что он ест на завтрак, обед и ужин, как ты могла упустить такую важную деталь его биографии как пресловутый побег из дома? – Уж могла, – проворчала Роксана. – Если ты не помнишь, я учусь здесь только второй месяц. – Всё равно. Можешь спросить об этом у любой третьекурсницы и она расскажет тебе всё о личной жизни Блэка, – Снейп говорил так, будто каждое слово было долькой лимона. – А у меня нет желания сплетничать, – он сунул книжку в сумку и встал. – А тебе стоит поторопиться, если не хочешь опоздать на Заклинания. И ещё, советую тебе все-таки прочитать это письмо. Люциус беспо... – Ты, кажется, куда-то шел? – Роксана ткнула в него ложкой. – Вот и иди! Северус ушел, а она, закончив свой завтрак в одиночестве, пошла на пятый этаж, но не успела выйти из зала, на неё вдруг налетел Катон Нотт и выбил у неё из рук сумку. – Смотри, куда идешь, придурок! – рассердилась она и опустилась на корточки, собирая книги. – А ты мне не указывай! – рыкнул он, обернувшись, увидел, что она делает, беззвучно выругался и тоже опустился на корточки, помогая ей. Вид у него был непривычно взъерошенный, кожа казался серой, под блестящими глазами залегли тени. Роксана заметила, что руки у него мелко дрожат и у неё появилось нехорошее предчувствие – когда-то она уже видела подобные симптомы. – Что это с тобой? – подозрительно спросила она, поднимаясь и забрасывая сумку на плечо. – Ты как-то странно выглядишь. – Всё прекрасно! – рявкнул Нотт и вручил ей несколько книг. – Ещё вопросы есть? Или это всё? – Да пошел ты! – рассердилась Роксана и стремительно зашагала к лестнице.
* * *
Класс заклинаний был построен в манере амфитеатра – ряды парт ступенчато поднимались вверх, образуя полукруг вокруг высокой кафедры, заставленной стопками пыльных фолиантов. Пахнущий мелом, деревом и новыми книгами полумрак перерезали косые лучи свежего осеннего солнца. Преподаватель только что пришел, а ученики, весело гомонящие ещё пару минут назад, теперь хранили молчание, перешептывались, изредка покашливали и ждали, когда объявят их оценку за недавнюю контрольную работу. Блэк по-прежнему отсутствовал и урок казался Роксане бесконечно долгим и нудным... – ...надеюсь, мистер Аберкромби, на практике вы не будете так экспериментировать с чарами, как сделали это в теории. Теперь... мистер Эйвери, вы допустили несколько довольно серьезных ошибок в описании действия заклинания остановки времени. Если вы скажете мне, где ошиблись, я, так и быть, подниму оценку до «У» и вам не приходится оставаться после уроков. Мистер Эйвери?.. – Флитвик поднял голову, не услышав ответа. Ученики переглянулись – все искали взглядом потерявшегося. – Простите, сэр... – Нотт чуть прочистил горло. – Эйвери...уехал из школы н-ненадолго. У него...семейные проблемы. – Вот как...хм, ну что же. Передайте ему, чтобы зашел ко мне, когда вернется. Тогда, следующая у нас работа мистера Блэка... – Флитвик зашуршал пергаментами и выудил из стопки работ нужный листок. – Оценка «Превосходно», поздравляю! И хотя трактовка теории Временных чар является, на мой взгляд, несколько дерзкой и вольной, я не могу с ней не согласиться... однако, мне было бы интересно узнать, как вы пришли к подобным выводам, – профессор вскинул голову и чуть вытянул шею. – Мистер Блэк, я надеюсь, присутствует сегодня на уроке? – Он заболел, сэр, – подал голос Поттер, сидящий за последней партой в компании какого-то толстяка и тревога снова стиснула грудь Роксаны холодной лапой. Она чуть наклонилась вперед, пытаясь угадать по лицу очкарика, что произошло, но тот был совершенно спокоен и только чесал свои торчащие во все стороны волосы. – Очень жаль, – Флитвик отложил работу в сторону. – Передайте ему, чтобы подошел ко мне, я бы очень хотел с ним побеседовать. Так, гхм... кто у нас дальше? Ах, мистер Люпин...да-да, я знаю, он сейчас не вполне здоров... кто у нас дальше...мисс Эванс? Роксана попыталась сосредоточиться на том, что говорил профессор но теперь тревога не отпускала её и со временем только усугубилась: профессор дошел до буквы «З» и когда выяснилось, что Блэйк Забини также «заболела», класс пробрали нервные мурашки перешептываний и предположений. Беспокойство не оставляло её до конца урока и, наверное, именно из-за него у неё не получилось заставить свою бабочку медленнее махать крыльями, так что она одна из немногих получила дополнительное задание на дом. Вторым уроком была травология с Пуффендуем. Содержимое теплиц так болезненно напоминало Роксане о Блэйк, что она опять схлопотала плохую оценку, а кроме того ожог от сока тентакулы. Почти весь обед она провела в больничном крыле, но там, как ни странно, заболевшего Блэка не оказалось. Зато там был заболевший Люпин. Его кровать загораживала ширма и когда Роксана спросила у медсестры, можно ли ей поговорить с ним, та шепотом ответила, что Люпин спит и его нельзя тревожить. С тяжелым сердцем Роксана спустилась вниз. Её одноклассники уже закончили обед и коротали время перед зельеварением на свежем воздухе, в маленьком школьном дворе. К тому моменту, как Роксана вышла во двор, небо уже затянуло тучами и на смену тусклому осеннему солнцу пришел плотный заслон из туч и порывистый ветер, так что она порадовалась, что вместе с книгами захватила и теплый шарф. Во дворике кучками собирались ученики с самых разных факультетов. Они сидели вместе, сверяли домашние задания, обсуждали последний арест, произведенный мракоборцами прямо в Косом переулке – о нем сейчас судачили все, кому не лень, ругали команду Ирландии по квиддичу, жевали сэндвичи. Всем им было к кому подойти и с кем заговорить, одной только Роксане некуда было деться. Стараясь не выглядеть особенно неприкаянной, она села на бортик каменной клумбы и достала плеер, обиженно сунув в рот последнюю шоколадную жабу из коробки в комнате. – Смотрите, кто пришел! Роксана вздрогнула и обернулась. Во дворик шумной компанией ввалились ребята из Гриффиндора. В центре компании чертиком из табакерки выскакивал Поттер и тащил за собой за руку какую-то темноволосую девушку. Она выглядела так, словно только что перенесла тяжелую болезнь – бледное лицо, мешки под глазами, она щурилась от яркого света, но все равно улыбалась. Одноклассники и даже некоторые ученики из Когтеврана и Пуффендуя побежали к ней, у некоторых на лицах была написана радость, у других – жадное любопытство и тревога. Они все принялись наперебой расспрашивать девушку о чем-то, каждый порывался пробиться к ней. – Эй, кончайте толкаться, вы её растопчите! – возмутился Поттер, оттолкнув какого-то мальчишку с фотоаппаратом на шее. Роксана отвернулась от них, поджала одну ногу и принялась быстро листать песни в плеере в поисках голоса Мирона. Он был нужен ей как никогда... Глупо, конечно, но в двенадцать лет она искренне полагала, что когда вырастет, обязательно выйдет за него замуж, потому что – ну какая может быть жизнь без него? А теперь он, Донаган, толстяк Керли и остальные ребята мертвы, а она сидит в одиночестве, в продуваемом всеми ветрами дворике и единственный, кому она может излить душу – это кусок пластмассы... – ...не смей расстраиваться! Роксана вскинула голову и обернулась, решив, что говорят с ней. На бортике клумбы в нескольких футах от неё сидели три девочки в красно-золотых шарфах. Одна из них обернулась, откинув занавес длинных, древесно-рыжих волос и взглянула на компанию Поттера, который в этот момент пересекла двор и вернулась в замок. Роксана узнала Лили Эванс. Только если в прошлый раз эта девушка светилась радостью, сейчас она казалась совершенно потухшей. С ней говорила девушка с длинными сливочными кудрями. Она не отличалась особой красотой и напоминала скорее ромашку в пышном цветнике, но было нечто такое в её глазах и улыбке, что когда Роксана случайно поймала её взгляд, ей показалось, что к ожогу в её мыслях на секунду приложили холодный компресс. Между ними сидела круглолицая девчушка с прической как у драчливого воробья, вся увешанная фенечками, талисманами дружбы и прочей разноцветной ерундой. Даже пара прядей её торчащих во все стороны волос была перевита сверкающими бусинками. Улыбаясь, она случайно взглянула Роксане в глаза, но тут же настороженно взглянула ей за спину и отвернулась, занявшись своим сэндвичем. Роксана недоуменно оглянулась и увидела, что с другой стороны от неё расположилась компания Блэйк – богатые и расфуфыренные слизеринские выдры. Вот уж кого ей сейчас меньше всего хотелось видеть! Роксана сунула плеер в карман и уже собралась уйти, но тут услышала нечто такое, что заставило её приклеиться к месту и навострить уши. – Я стучалась к ней битые пятнадцать минут, а потом выяснилось, что в комнате пусто. Старушка Виолетта говорит, что видела, как Блэйк вышла из главных дверей школы в четыре часа утра! Девушки охнули. – Никто не знает, куда она поехала, – продолжала вещать высокая, не в меру длинноногая девушка. Кажется её звали Хлоя. – Но за завтраком Патриция сказала, что Блэйк призналась ей кое в чем на прошлой неделе, хотя и просила никому не рассказывать... – она достала зеркальце, словно не замечая, что остальные смотрят на неё почти так же подобострастно, как ещё вчера смотрели на Блэйк. – И что? – поторопила её Лиза Нотт. – Что она сказала? – А то, что Блэйк... вовсе и не беременна. Дружный вздох. – Не может быть! – воскликнула Розалин Боббин. – Как это?! Хлоя закатила глаза так, будто говорила с беспросветными тупицами. – Она просила у Патриции тампоны. Зачем, скажите на милость, они могли понадобиться ей сейчас, когда она... – Какой ужас! – вскрикнула Лиза. – Как она могла?! – Гнусный обман. Неудивительно, что она сбежала, – довольно подытожила Хлоя. – Наверняка ей просто стало стыдно! – Кошмар! – хором воскликнули близняшки Паркинсон. – Бедный Сириус! – Вечно у него проблемы из-за женщин, – вздохнула самая младшая участница компании, девчушка тринадцати лет, которая отчаянно пыталась выглядеть старше. – Помните эту историю... ну, с той грязнокровкой? Он ведь сбежал из-за неё... – Я думаю, Блэйк сделала это, чтобы удержать его, – авторитетным тоном заявила Гринграсс, перебив девочку. – Наверняка узнала, что ему нравится кое-кто другой. Если честно, я никогда ей не верила, я чувствовала, что она просто хочет силой женить его на себе! – Вот курицы. Во дворике повисла неприятная пауза. Роксана осознала, что произнесла это вслух. – Прошу прощения? – громко осведомилась Хлоя, отступая от своей компании прожигая Роксану ненавидящим взглядом. – Ты что-то сказала, Малфой? Отступать было некуда. Роксана горько вздохнула и выключила музыку. – Я сказала, что вы курицы! – очень громко отчеканила она. – Хотя «стервы» куда больше подходит для вашей компании! Во дворике стало совсем тихо, даже листва перестала шуршать. Затем девочка с фенечками хихикнула. Хлоя открывала и закрывала рот, словно выброшенная на песок рыба. Не дожидаясь ответной реплики, Роксана закинула сумку на плечо и зашагала было прочь, сопровождаемая молчанием со всех сторон, как вдруг... Заклинание-подножка дернуло её за ногу. Роксана с трудом удержалась от падения, но плеер вырвался из её руки, описал в воздухе дугу, прощально взмахнув наушниками и смачно разбился об каменную кладку двора. Раздался чей-то испуганный вздох, слизеринки гадко засмеялись, Хлоя довольно смотрела на неё, помахивая палочкой так, словно это была сигарета в мундштуке. Роксана так и замерла, в ужасе глядя на лежащие на земле осколки, а затем, не вполне осознавая, что делает, выхватила палочку. Четыре года Дурмстранга ударили в голову. Полыхнула алая вспышка. Хлоя завизжала и схватилась за рот – на секунду она поверила, что у неё выпадают все зубы. Она визжала как поросенок и крутилась на месте, выкрикивая проклятия, а когда подружки наконец отцепили её ладонь ото рта, выяснилось, что всё зубы на месте. Заикаясь и хватая ртом воздух, Хлоя стремительно повернулась к Роксане, но тут по сырому школьному двору прокатился удар колокола, гулко отдающийся в каменном чреве замка. – Ты ещё пожалеешь об этом! – прорычала Гринграсс сквозь свои белоснежные зубы. -Пожалеешь, понятно?! Двор медленно опустил. Роксана осторожно подобрала с земли расколотый корпус плеера, с трудом сдерживая слезы. Ей казалось, что она держит в руках умирающего котенка. – Не переживай, я тебя обязательно поправлю, – пообещала она плееру, бережно замотала обломки в платок и спрятала на дне сумки, мечтая, чтобы этот дурацкий день наконец кончился...
* * *
Роксана высыпала в котел целый ковшик четырехлистного клевера, но зелье упорно не желало приобретать нужный, насыщенно-зеленый цвет. Роксана подумала, что оно остыло и попыталась прибавить огонь, но горелка от одного её прикосновения начала сходить с ума и котел раскалился так, что чудом не взорвался. – Вам стоит быть осторожнее, мисс Малфой, – заметил Слизнорт, проходя мимо. – Пересядьте к кому-нибудь из одноклассников, пусть помогут вам... Роксана подняла глаза. Слизеринцы смотрели на неё так, словно она была ядовитой мантикорой. Опустив голову, она кисло перелистала пару страниц учебника, вяло мечтая о том, как пар от её негодного зелья перетравит всех слизеринских кошек, но тут внезапно на её парту со звоном опустился чей-то котел. Она вскинула голову. – Тебе нужно добавить немного солнца, – Лили Эванс быстро улыбнулась, поймав её взгляд и деловито закатала рукава. – Что? – тупо переспросила Роксана. Эванс усмехнулсь. – Ты ведь не добавляла после клевера солнечную росу, верно? – Нет, – Роксана посторонилась, уступая ей место у своего котла и озадаченно взглянула на девочку с фенечками, которая уже вовсю помахивала палочкой над горелкой, успокаивая пламя. – Вы...не боитесь, что они будут от вас шарахаться, верно? Девушки с улыбкой переглянулись. – Эти – шарахаться? – Эванс взглянула на Хлою и покачала головой, капая в котел прозрачной жидкостью из маленького фиала. – Это будет что-то новенькое! Они засмеялись. Подруга Лили протянула Роксане перевитую браслетиками руку. – Я – Алиса. Алиса Вуд. Мы с тобой виделись на стадионе, помнишь? Роксана пожала её руку и кивнула, хотя и не помнила. – Ты поступила очень храбро сегодня, Роксана, – зашептала она, подвигая котел ближе к Роксане, пока Лили исправляла её зелье. – Эти девицы думают, что им всё позволено и никто с ними не спорит. Попробуй, скажи что-нибудь Забини или Гринграсс и их мамочки тут же припрутся в школу, а ты потом будешь неделю оставаться после уроков и драить грязные котлы! – Алиса брезгливо поморщилась и бросила в котел чешую золотых рыбок. – А из-за чего начался сыр-бор? – Они трепались про Забини и Блэка. – Ничего нового, вся школа говорит о том, что она сбежала, – заметила Эванс, перемалывая сушеных божьих коровок. – Не думала, что ты будешь её защищать, мне казалось вы не ладите. – Девочки, поменьше разговоров – побольше работы! – призвал их к порядку Слизнорт, склонившийся над котлом Поттера в соседнем ряду. – Мисс Малфой, вам стоит быть повнимательнее, если вы рассчитываете получить за зельеварение проходной бал на ЖАБА. – Просто не выношу лицемерие, – проворчала Роксана, когда профессор отошел и, отчаявшись открыть банку со слюной трёхногих жаб, замахнулась на неё палочкой. Крышка выстрелила в воздух и шлепнулась в котелок толстяка, который работал рядом с Поттером. – Ещё вчера они перед ней на задних лапках прыгали, а сегодня перемывают ей кости. Подлые стервы. Она капнула немного жабьей слюны в котел и поймала конец безмолвной беседы, которую вели Лили и Алиса. – Что? – Ничего, – смущенно мотнула головой и Алиса и осторожно скользнула на Роксану взглядом. -Просто...ты... Лили толкнула её локтем. Алиса смущенно застучала ножом по разделочной доске. – Да говорите, что такое? – Ты вот совсем не похожа на своего брата, понимаешь? И это странно, – выпалила Алиса. – Люциусу было безразлично, что и с кем происходит, если только это не касалось его самого. А тебе не все равно. Роксана почувствовала как засосало под ложечкой. Алиса расстерялась. – И-извини, если я... – Да нет, ты права, – Роксана вздохнула. – Мой брат далеко не сахар, – она попыталась перевести разговор. – Кстати о братьях, вы не знаете, что там за история у Блэка с его семьей? – Ты не знаешь? – выпучила глаза Вуд. – Алиса! – предупреждающе молвила Лили. – А что такого? Мне казалось, все знают! – Вот именно, все знают и болтают. Лучше займись зельем, смотри, оно выкипает, – Лили поскорее приглушила огонь под их с Алисой котлом, а та ещё ближе подвинулась к Роксане и зашептала с ужасно деловитым видом: – На пятом курсе наш Сириус по уши втрескался в одну девушку. Они встречались почти два года. Поговаривали, что они собираются сбежать из школы после шестого курса и пожениться... Роксана озадаченно уставилась на девушку. – По... – Да, именно так, – серьезно подтвердила она. Лили Эванс обреченно покачала головой, нарезая ромашку для своего зелья. – Всё было очень серьезно. Мы думали, они и раньше сбегут! Но эта девушка, она... она из семьи маглов, к тому же её отец в Министерстве продвинул немало законов за равенство волшебников и маглов, сама понимаешь, родителям Сириуса это не очень понравилось. Они приказали ему расстаться с ней, а он сказал, что скорее умрет, чем... – Алиса Вуд! Алиса сердито порозовела. – Ну ладно, может быть этого он и не говорил, но все равно, у них произошла крупная ссора. И Сириус сбежал... – Так говорят, – справедливо закончила Лили, сердито счищая с доски в котел тысячелистник. – На самом деле никто не знает, что произошло, просто приятно думать, что во всем виновата любовь. – Она всегда во всем виновата! – возмутилась Алиса и поковыряла пальцем столешницу. – Это точно. Ну а кто эта...девушка? Алиса опасливо покосилась на свою подругу, а потом сделала круглые глаза и быстро указала ими в сторону. Роксана оглянулась и как раз в этот момент мимо неё прошла девушка с длинными сливочными кудрями. – Она очень хорошая. Родителям Сириуса стоило получше узнать её. Он тогда остался совсем один и сейчас вот... наверное случилось что-то ужасное, раз они оба исчезли, правда? Раздался звон. Они оглянулись и увидели, что первый образец зелья для проверки растекается по полу в куче осколков. – Что случилось? – Алиса удивленно взглянула на Лили. Та неловко потерла лоб и взмахнула палочкой, собирая осколки воедино. – Ты в порядке? – спросила Роксана. – Да, всё... – Эванс не договорила, потому что как раз в этот момент раздался колокол и Поттер первым распахнул дверь класса, вытащив за собой в коридор девушку с длинными темными волосами. – И теперь сбежала Блэйк. Не знаю, в чем дело, но похоже, эти идиотки говорили правду во дворе, – Алиса проследила взглядом за Хлоей, выплывшей из класса зельеварения. – Похоже она просто хотела его обмануть. Бедный... – И где он сейчас? – не без трепета спросила Роксана, когда они вышли в коридор. – Отправился за ней? – Да нет, – Лили застегнула свою сумку и уставилась на Роксану пугающе проницательным взглядом. – Просто Сириус всегда переживает свои проблемы в одиночестве. Так всегда было. Алиса кивнула. – Будем надеяться, он не влипнет в какую-нибудь историю, – мрачно добавила Эванс, после чего помахала Роксане и они с Алисой отправилсь наверх, догонять своих одноклассников.
* * *
Роксана пробормотала пароль, шагнула в блаженную темноту своей комнаты и захлопнула дверь, прижавшись к ней спиной. Наконец-то. Тишина и покой. После обеда она с трудом отсидела два сложнейших уроках Защиты от Тёмных сил, после которых у неё так разболелась голова, что хотелось сунуть её в холодную воду. А когда она шла в подземелья, чтобы перед уроком трансфигурации поспать хоть чуть-чуть, выяснилось, что Хлоя нажаловалась на неё Слизнорту. Тот вызвал её в свой кабинет и отчитал за недостойное поведение, после чего лишил пятидесяти очков за применение темной магии в школе и добавил, что не оставил Роксану после уроков только потому, что очень уважает её родителей и брата. В довершение ко всему, Хлоя принялась издеваться над ней на трансфигурации, за что схлопотала от Роксаны Фурункулюс прямо во время урока. Макгонагалл, в отличие от Слизнорта очевидно было наплевать на родителей Роксаны, потому что она оставила её после уроков и заставила убираться в теплицах вместе с кучкой других провинившихся до глубокой ночи. Благо хоть распорядилась, чтобы им принесли ужин прямо туда. А Хлоя наверняка уже вылечила все свои пятнышки и теперь сопит в своей комнате как ни в чем ни бывало. Мало ей было одной Забини. Подумав об этом, Роксана сердито стукнула кулаком по двери, а потом оттолкнулась от неё и рывком стянула с себя мантию. Хотелось сбросить с себя этот день. Сбросить и просто уснуть. Она переоделась в родную чёрную футболку с эмблемой «Диких сестричек», распустила тугой хвост на затылке и повалилась на кровать... а уже через секунду с воплем ужаса вскочила с неё и забилась в самый темный угол, тыча в сторону полога трясущейся волшебной палочкой. Тело на кровати недовольно пошевелилось, бледная рука отбросила в сторону подушку. Ещё пару мгновений Роксана провела наедине со своим бешено колотящимся сердцем, а затем тело вдруг вздрогнуло и резко село. – Какого черта?.. – Блэк зачесал все волосы назад и приоткрыл один глаз, недовольно щурясь в темноту. – Малфой? Ты что здесь делаешь? – язык у него слегка заплетался. – Я? – Роксана обалдела от такой наглости. – А...а ты? – В каком с... – Блэк осмотрелся. – О, точно, я же... – он сипло засмеялся и хлопнул в ладони. – Дурацкая ситуация! – он опять засмеялся. Роксане не понравился этот смех. Блэк был явно пьян. – Как ты вообще здесь оказался? – спросила она, пряча палочку. – Откуда ты узнал пароль и... что ты вообще здесь делаешь? Она вышла из своего угла и заметила на прикроватной тумбочке ополовиненную бутылку огневиски. – На что мне отвечать? Ладно, сделаем так. Первый вопрос, – Сириус загнул один палец, – Я вышел из Большого Зала, свернул налево, вниз по лестнице, направо, направо, налево, прямо, прямо, направо и вот, я здесь. Роксана скрестила на груди руки. – Второй вопрос, – он загнул второй палец, презрительно фыркнул, откинув голову набок и сощурил свои красивые глаза, – Детка, не надо быть гением, чтобы понять, что твой пароль – «Мирон Вогтейл». Третий вопрос, – он вдруг подтянулся, схватил с тумбочки бутылку и снова ударился спиной об стену, довольно вздохнув. – Я валяюсь здесь как кусок дерьма и безбожно надираюсь, – словно в подтверждение своих слов, Блэк поднес к губам бутылку. Виски забулькало. – И что, ты просидел здесь весь день? – когда шок прошел, Роксана осознала, что Сириус Блэк сейчас здесь, в её комнате и с трудом удержалась от того, чтобы не броситься и не засунуть в комод скомканные джинсы, лежащие на полу и не спрятать куда-нибудь весь мусор... – Просидел... больше проспал. Я чудовищно не выспался сегодня ночью и просто искал убежище, где можно будет вздремнуть и где меня никто не будет трогать. Стараясь выглядеть максимально непринужденно, Роксана принялась подбирать разбросанную только что школьную форму. – Сначала хотел пойти в другое место, но потом увидел, как ты поднимаешься из подземелий и меня осенило, – добавил он, наблюдая за ней и вдруг вытянул руку. – Это ищешь? Роксана сунула охапку вещей в ящик комода и выхватила у Блэка своё белье, после чего запихнула к остальным вещам. – Ты... получил письмо? – спросила она, стараясь выглядеть непринужденно. Жидкость в бутылке громко булькнула, ударившись об дно. Блэк вытер рот, глядя перед собой пустым взглядом, а потом вдруг запрокинул голову и расплылся в дурашливой улыбке. – А по мне незаметно? Роксана помолчала пару мгновений, а потом опустилась на край кровати. – Извини. Я...сочувствую, Блэк. – Соч... – он усмехнулся и потер губы. – Малфой, кого ты пытаешься обмануть? Ты вовсе мне не сочувствуешь. Блэйк ведь рассказала тебе, как всё было, верно? О, да, наверняка в её версии я чуть было не съел её. У тебя на лбу написано «Блэк – подонок и свинья». По-твоему я во всем виноват и не надо делать вид, будто тебе меня жалко. Она скрестила на груди руки. – Я вовсе не... Блэк усмехнулся и отвернулся. – Ещё она написала, что ты застукала её за этим делом в ванной. Прямо подвиг со стороны Блэйк – признать чью-то помощь. Это было так странно, что я решил было, будто письмо – подделка, но потом она попросила меня поблагодарить тебя за помощь от её имени и тогда я поверил. Я со своей стороны выражаю тебе сочувствие, ведь это, наверняка было то ещё зрелище. Моё сочувствие несомненно поможет тебе пережить всё это, не так ли? – он снова поднес бутылку к губам, поблескивая на Роксану глазами из темноты. Она рассердилась. Он, конечно, имеет право злиться, но она-то тут причем. – Если тебе не нужно моё сочувствие, какого черта ты сюда приперся? Блэк пожал плечами, так, словно только что всерьез об этом задумался. – А куда ещё? – Куда? У тебя есть друзья! Прекрасные, замечательные друзья. Почему ты не пошел к ним? – Я хочу побыть здесь. – А меня ты спросил? – Ты тоже этого хочешь. – Нет. – Неубедительно, – он опять запрокинул бутылку. – Блэк, пошел к черту! Я серьезно! Он засмеялся и Роксане захотелось его стукнуть. – Почему ты так не хочешь провести со мной время? – Каждый раз, когда мы проводим время вместе у меня возникает такое чувство, будто меня пырнули ножом. Он поднял брови. – И если ты думаешь, что это такое большое удовольствие... – Я так не думаю... – он вдруг отделился от стенки, встал с кровати и шагнул прямо к Роксане. Она осеклась, невольно отступая назад, чтобы сохранить между ними дистанцию. – Но я помню другое большое удовольствие, – он вдруг зацепил пальцем петельку на поясе её шорт и дернул Роксану к себе. – И я уверен, ты тоже. И не надо говорить, что тебе не... Она с силой толкнула его в грудь. – Как ты можешь?! Ты... ты... – она сжала кулаки, наступая на него, но он не отступал. – После всего этого... после всего, что случилось сегодня, ты приперся сюда, чтобы просто меня трахнуть?! У тебя нет ни капли сочувствия?! Ты совсем охренел?! – Та ещё формулировка, – он поморщился от её громкого голоса. – Но вообще-то нет. Я пришел не за этим. – Мне наплевать. Уходи, – она решительно подошла к двери и распахнула её. Сириус не сдвинулся с места, только чуть сузил глаза, ввинчиваясь внимательным взглядом в Роксану. – Малфой, ты, что, боишься меня? – Вот ещё! – она постаралась, чтобы её голос звучал твердо. – Тогда в чем дело? Почему тебе так претит моё общество? Блэйк, розовые пятна на её лице и губах, черная вязкая лужа, кровавые отпечатки, скомканное полотенце... – Ни в чем. Убирайся. – Малфой, я просто хочу поговорить. Пообщаться, побыть вместе. Или по-твоему я на это не способен и общаться с девушкой могу исключительно в постели? – он подошел к ней. Роксана вцепилась в дверную ручку. – Вся школа треплется о том, что Блэйк сбежала и все хотят сообщить мне об этом. А я просто не хочу никого видеть. А те, кого хочу видеть... они не поймут всего. А мы с тобой понимаем друг друга, что бы там ни было. И раз уж ты была...свидетелем и участником всех этих событий, мне кажется нам просто предначертано провести этот вечер вместе. Обещаю, я и пальцем тебя не трону. Роксана прищурилась. – Именно поэтому я и не хочу тебя видеть, Блэк. Мне кажется прошлой ночью я итак узнала тебя слишком близко. Так что я прошу тебя, уходи. Пожалуйста. Сириус вздохнул, вышел за дверь и облокотился на дверной проем. – Я не хотел этого делать, но ты меня вынуждаешь. Если помнишь, не так давно ты проиграла мне одно желание. Сердце Роксаны упало. – Что ж, вот и оно. Я не хочу оставаться один сегодня и желаю, чтобы ты составила мне компанию. Роксана уронила руки во все глаза глядя на Блэка. – Ну ты и... – Жду тебя в гостиной, Малфой, – он окинул её темную комнату неодобрительным взглядом. – Холодно у тебя тут.
* * *
Обычно слизеринцы редко разжигали камин на полную катушку. Парочка дров, небольшое пламя, видимость уюта и какой-никакой свет, чтобы в подземелье не было очень темно. В таком великолепном произведении искусства, как этот камин не положено играть бушующим страстям. Сириус бросил в холодное каменное жерло все дрова, какие только нашел в гостиной и теперь высокий беспокойный огонь взвился под самую каминную полку, а общая комната, обычно такая мрачная, черная и угрюмая, сейчас просто нежилась в тепле и потоке подрагивающего насыщенного света. Между двумя кожаными диванами лежал ковер из меха черного рейема. Роксана сидела на нем, уперевшись руками в пол у себя за спиной и вытягивала к огню тоненькие, стройные ноги. Сириус, напротив, лежал на ковре подпирая голову рукой и качал согнутой в колене ногой...
«I never smoked me no cigarettes I never drank much booze But I'm only a man don't ya understand And a man can sometimes lose You gave me somethin' I never had Pulled me down with you Hit me up with a big hunka love Hope you can pull me through »*
Громко играла музыка, но её никто не слышал, кроме них, благодаря чудесному заклинанию "Оглохни", которое Сириус заблаговременно поставил на все выходы. Небольшой проигрыватель бодро крутил «The Beatles», “AC/DC”, “Weird Sisters” и «The Rolling Stones», так что к дымке сигарет и алкогольному дурману, царящему между двух кожаных диванов, примешалось ещё и крепко музыкальное опьянение. На полу между ними богато и насыщенно блестел янтарный запас слизеринцев, который они случайно обнаружили в шкафчике за камином... – ...ладно-ладно, моя очередь, – она со смехом поставила бутылку дорогого андалузского вина на ковер, утерла губы и вдруг деловито прищурилась, наклоняясь к Сириусу. – Я никогда не курила тенаткулу. Сириус раздосадованно цокнул языком и поднес к губам бутылку. Роксана беззвучно засмеялась, качнувшись вперед. – Что, серьезно? Сириус пожал плечами. – На Дне Рождения Сохатого, – он перекатился по полу, вытянув руку с двумя сигаретами к огню. – Я не помню, кто притащил эту дрянь, но нас здорово вставило. Мне казалось, что за мной по пятам ходит светящийся мухомор в человеческий рост. Посмеиваясь, Роксана приняла у него сигарету. – Я всё просил потушить его и в конце-концов вылил на него ведро пунша, а оказалось, что это была Алиса Вуд. Роксана в этот момент попыталась опереться на сидение дивана, чтобы сесть поудобнее, но рука соскользнула со скользкой ткани и она ткнулась лицом в диван. Они захохотали.
«Woman you give to me More 'n I can take But listen honey I don't mind You’re a habit I don't wanna break Don’t want me none of the harder stuff Don’t need it anymore I'm in hell And I'm sinkin' fast And I don't need a cure »
Чуть-чуть опьяневшая, с блестящими глазами и легким румянцем на скулах. В коротких драных шортиках. Какого черта она напялила эти шортики? – ...ты будешь спрашивать или нет? – А, да... – Сириус потер лицо. – Я никогда... – она вдруг облизала губы. – ...не целовался с Мироном Вогтейлом. Улыбка её завяла. – Это, что, ещё один ненавязчивый способ узнать, было ли у нас что-то с Мироном? – Роксана подняла бровь. – Именно. – Я требую другой вопрос. – Другой? Хорошо, я задаю следующий. Но если ты не ответишь на этот, я назначаю штраф в виде поцелуя взасос. Роксана схватилась за бутылку и сделала несколько крупных, уверенных глотков. – Ну что, ты доволен? – она яростно утерла губы тыльной стороной руки и на ней осталось немного вина. Сириусу захотелось слизать его. – Нет. Я ревную, – честно признался он, глядя на неё без тени улыбки. – Кого и к кому? – Тебя к этой бутылке. Мой язык тебе противен, а вот это... – Такими темпами я скоро совсем опьянею. О Мерлин... так, моя очередь. Я никогда не целовалась с девушками. – Смотрю тема тебя задела? – он с улыбкой отобрал у неё бутылку и поболтал содержимым. – Ты же понимаешь, что мне не хватит и трёх бутылок, чтобы возместить всё? Учитывая, скольких девушек я целовал, как и куда... – он демонстративно лизнул горлышко бутылки. – Ты мерзкий, – просто сообщила ему Роксана, сунула сигарету в рот, как заправский магловский слесарь перед починкой трубы, подползла к проигрывателю, сделала звук погромче, после чего вытянула обе руки и завалилась на спину, на мягкий пушистый ковер, головой к огню. И такой она была мягкой, теплой и податливой в этот момент, что Сириусу стоило больших усилий удержать себя в руках и не наброситься на неё. Как назло, именно сейчас, когда он пообещал не лезть к ней, заводился с пол-оборота, от одного только взгляда на неё. Может быть причина была именно в обещании держать дистанцию, а может быть ещё в чем. Так или иначе, он весь превратился в оголённый провод и любое её касание, даже случайное, бросало Сириуса в жар. А сейчас,когда она вытягивалась, словно кошка и подтягивала к себе чуть расставленные ноги... У Сириуса стоял. И ему стоило большого труда это скрывать.
«I overdosed on you I overdosed on you Crazy but it's true Ain’t nothin' I can do I overdosed on you »
– О-ох...не люблю чувствовать себя пьяной, – Роксана вытянула по полу обе руки и у неё обнажился живот. Тугой плоский живот, по которому так и хотелось провести языком. – Такое чувство, будто мозг сел на метлу, о Мерлин... это ужасно... – она стиснула голову руками. – Ты нравишься мне пьяная, – Сириус встал, чувствуя, что ещё немного и самообладание ему изменит. Подойдя к арсеналу слизеринских бутылок, он выбрал самое вкусное и неизвестное – бузинный ликер пятилетней выдержки и палочкой срезал пробку. – Потому что со мной можно сделать что угодно и списать это на алкоголь? – весело спросила Роксана откуда-то снизу. – Одна из причин, – Сириус чуть не всплакнул от собственной честности. Они переглянулись и рассмеялись. – Знаешь, Блэк, я хочу сказать, что я... рада, что ты сегодня здесь. И дело не в пари и не в Обете, и даже не в том, что у меня такая странная легкость сейчас в голове и я несу всякую херню. Я просто... рада. Сириус усмехнулся и чуть подмигнул ей, снова заваливаясь на мягкий, нагретый ковер. – Я тоже, детка. Заиграла новая песня. – И всё-таки... почему я? Почему не твой друг Поттер? Или этот... как его?... Люпен? Люпин? – Есть вещи, которые я просто не могу им сказать, хотя и хотел бы. Они видели, как я получил письмо и знают его содержимое. Они искренне верят, что случившееся должно было потрясти меня, или хотя бы задеть... – Сириус сделал глоток и передал бутылку Роксане, почувствовав её взгляд. – Они не поймут, что мне вообще-то наплевать на все это. То есть... я, конечно, очень сочувствую ей, ведь это наверняка было больно и мне очень жаль, что так вышло... но...я ничего не чувствую. Я до последнего не верил в то, что она действительно беременна, да ещё и от меня, да и потом я так чертовски устал от всего этого, что когда всё случилось, я не почувствовал ничего, кроме облегчения. Хотя ведь это была всё-таки частица меня и я должен чувствовать... горе, или злость, или хотя бы разочарование, а мне всё равно. Но и это меня не волнует, – он помолчал немного, глядя в потолок, словно там мог найти ответ на свои терзания. – Они бы этого не поняли. Я и сам не до конца признаю это, потому и надрался так, что отключился в твоей постельке. Признаться своим лучшим друзьям, что я законченный подонок? Я не смог. – Почему ты сказал мне? Сириус повернулся к ней. В черных, бархатных глазах не были ни капли ужаса, удивления или отвращения. Она просто смотрела на него и ждала ответ. – Мы с тобой одинаковые, Малфой, ты и я. Мы вышли из одного котла и понимаем друг-друга гораздо лучше, чем нас могут понять даже наши лучшие друзья. Ты знаешь мою семью, знаешь, кто я, с тобой мне не обязательно... – Казаться лучше, чем есть? Сириус приподнял уголок губ. – Да. Именно так. Они помолчали. – Хочешь сказать, мы оба плохие люди и с нами всё кончено? Блэк выгнул губы. – Да нет, просто с нами случилось много плохого. – И что нам делать? Он хмыкнул и протянул ей бутылку.
«Then she made me say things I didn't want to say then she made me play games I didn't want to play she was a soul stripper took my heart she was a soul stripper and tore me apart»
Роксана громко подпевала солисту, прыгая по дивану так, что её длинные белые волосы совсем растрепались, а подушки разлетелись по всей комнате. В руке у неё была бутылка – последняя из чужого запаса. Чёрная растянутая футболка с чужого плеча трепалась на её тельце как флаг и в такие минуты Сириусу было отлично видно её белье, худые округлые ляжки и ноги, матово мерцающие в оранжевом свете камина. Дзынь! Дорогущая золотая астролябия грохнулась на пол. Малфой сложилась пополам от смеха, глядя как Сириус громит содержимое её же гостиной.
"She started moving nice and easy slowly getting near to my spine killing off each last little feeling everyone she could find and when she had me hollow and naked that's when she put me down pulled out a knife and flashed it before me stuck it in and turned it around"
Музыка гремела, извивалась и билась об стены. Танцуя и кружась с бутылкой в руках, Сириус то и дело ронял на пол книги, статуэтки и чернильницы, сбрасывал с полок весы, колдоскопы и астролябии, беззастенчиво рылся в брошенных слизеринцами вещах, а потом разбрасывал их по всей комнате. Это здорово помогало выпустить пар. – Забини сказала, что ты отказался помириться со своей семьей!!! – орала Малфой, силясь перекричать визг солиста «AC/DC». – Отказался вернуться к ним! Я и не знала, что ты сбежал из дома, Блэк! Это очень круто! И я уж-жасно тебе завидую!!! – она схватила обеими руками крупную шелковую подушку с дивана и запустила в Сириуса. – Да, моя семья!!! – Сириус взмахнул палочкой и подушка лопнула, так и не долетев до него, и выплюнула в воздух облако пуха. – Почему-то каждый раз, когда в моей жизни происходит какое-то дерьмо, они тут как тут! – он в сердцах пнул другую подушку, вспрыгнул на диван, но Роксана тут же соскочила на пол и указательными пальчиками поманила его за собой, пританцовывая и подскакивая. Сириус послушно спрыгнул следом, не отрывая от неё голодного взгляда. Она протянула к нему руки, он схватил её за одну, закружил, горячо прижал к себе, оттолкнул, выпустив её руку так резко и неожиданно, что она машинально отбежала в сторону, но тут же легко вспрыгнула на второй диван. – Ну а что твои предки? – задыхаясь, спросил он, обходя диван по кругу и подхватывая на ходу початую бутылку вина. – Мои предки?! Они вообще не хотели, чтобы я появлялась на свет! – она прыгала и вертелась, но так яростно, словно хотела разломать этот диван. – Это вообще вышло случайно! – В смысле? – Как-то раз наша с тобой замечательная кузина Белла поведала мне историю... не знаю, правда это, или это она выдумала... Она сказала, что я появилась на свет только потому, что моя маменька страшно разозлила чем-то моего папеньку. По её словам все в нашей семьей знают, что он просто изнасиловал её и все смотрят на меня просто как на результат ужасной ошибки! Круто, да? Она засмеялась после этих слов, но как-то очень странно, клочковато, а потом её губы вдруг расползлись в стороны, как резиновые, но она упрямо мотнула головой и принялась скакать и танцевать ещё яростнее, будто хотела вытряхнуть всю эту информацию из себя раз и насегда. Миниатюрная, сногсшибательно красивая и сексуальная даже в этой просто чёрной футболке, она прыгала по дивану и размахивала руками так, словно ей не было ни до чего дела. Сказала бы она это, не будь они оба пьяные? – Очевидно нет... – Что ты сказал?! – крикнула она, но в этот момент новая песня взорвала стены спокойствия и Сириус не услышал её. – Прыгай! – скомандовал он. Она разбежалась и прыгнула Сириусу на руки, обхватив его руками и ногами как коала. Он поймал её, покрепче ухватил под коленями и закружился на месте так, что Роксана завизжала и зажмурилась, уткнувшись носом ему в плечо. «Ты не ошибка. Ты была для меня всё это время, понятно тебе?!» Неожиданно под ногу ему попала одна из книжек. Сириус оступился, проехав на ней по полу, они врезались в кресло, кучей рук и ног повалились на ковер перед камином и сломали проигрыватель, что вызвало новый приступ пьяного хохота. – Ты цела? – смеялся Сириус, потирая ушибленную голову. – У моей техники сегодня тяжелый день, – сообщила Роксана, сползая с Сириуса на ковер, уперлась коленкой ему в пах и он сложился пополам. – Извини... – со смехом простонала она, а когда увидела, что Сириус и сам смеется, только ткнулась лбом в его лоб и была в этот момент слишком близко, чтобы не поцеловать её. Но он сдержался. Он дал слово.
* * *
– Так почему ты сбежал из дома? Неужели всё дело в девушке? Мне рассказали, что ты влюбился в маглорожденную и твоя маменька чуть тебя по стенке не размазала. Они снова валялись на ковре. Точнее Роксана валялась так, что её белые волосы веером разметались по чёрному меху, а он сидел напротив и потягивал вино. Даже огонь в камине стал ниже и только тихонько потрескивал щепками, чтобы не мешать их разговору. – Чушь, – Сириус оставил Роксане несколько глотков, передал ей бутыку и вытащил у себя из-под бока какую-то книжку, прилетевшую туда в результате дебоша. – Мне уже поперек горла эти сплетни! Дело было в другом. – Другая девушка? – Роксана сделала глоток. Красная капелька скользнула по её шее вниз, потеярвшись под растянутым воротом футболки и Сириус на миг потерял нить беседы. – Не девушка! – он захлопнул книгу и легкомысленно запустил ею в камин. Пламя фукнуло. – Мужчина. – Что?! Они уставились друг на друга и захохотали. – Мой дядя Альфард. Он был мне как отец, но умер, когда мне не было и шестнадцати. Мы так много времени проводили вместе, – Сириус поморщился. – Он был классным. Показывал мне мир, учил меня, заботился... а умер потому, что завещал мне, а не моей матери или отцу наше родовое поместье. Я был в Хогвартсе, когда это случилось и узнал обо всем, только когда нашел его завещание уже в материнском столе. Она надеялась скрыть всё и потихоньку наложить лапы на дядин дом, но я забрал все бумаги, развалил и поджег эту халупу, а потом свалил оттуда ко всем чертям! Они помолчали. – Это дерьмо, Блэк. Я знаю, какого это, когда твоя семья у тебя на глазах уничтожает то, что тебе дорого. Но тебе легче, Блэк, ты теперь сам по себе, – она закусила кожу на мизинце, хмурясь в огонь. – Ты избавился от всего этого. Вот меня они так просто не отпустят. И не успокоятся, пока не... – Сириус. – Что? – она приподняла голову. – Не зови меня меня так. Меня зовут Сириус. Она улыбнулась, всё ещё держа руку у губ и огонь влажно блеснул у неё в глазах, а потом она перевернулась на бок, подперла голову другой рукой и молвила своим низким, грудным голосом: – Сириус. Сириус выдохнул. Он пробежал взглядом по её ногам, чуть прикрытым длинной чёрной футболкой. По плечу, вылезшему в растянутый ворот. По безумной гриве аномально-белых, как-будто седых волос. Взглянул в жесткие, бархатисто-чёрные глаза. Вспомнил, как она стонала, когда кончала. – Роксана, – молвил он. Они пожали руки. Сириус скользнул ладонью по её руке вверх, перевернул её и вдруг увидел то, что совсем не хотел бы сейчас видеть. Улыбка Роксаны потухла и она отняла руку, молча пряча уродливый белый шрам в виде кривой разорванной линии и полумесяца. Зубы вампира. – Ты позволила?.. – спросил Сириус, справившись с голосом. Она ничего не ответила и медленно села, пряча от Сириуса теперь и взгляд. Он всё понял без слов. Его охватила жуткая, исступленная злость и он понял, что пора уходить. Роксана вскинула голову, когда он встал. – Ты куда?.. – Скоро утро. Не хочу, чтобы меня застукал Филч или Макгонагалл. Тебе тоже лучше уйти, а то кто-нибудь выйдет и увидит, что мы здесь... – он хмыкнул, кивнув на учиненный ими беспорядок. Она поднялась вслед за ним, не отрывая от Сириуса пристального, тревожного взгляда. Как-будто хотела признаться в чем-то и не могла собраться с духом. – Чао, детка, – Сириус сунул палочку за пояс джинс, наклонился и... хотел было быстро чмокнуть её в щеку, но его как магнитом притянуло к матовой нежной коже. – Сладких тебе снов... – прошептал он напоследок и оторвался от неё. Роксана качнулась было следом, неровно вздохнув, словно уже решилась сказать. Широко распахнутые, испуганные глаза мелькнули перед Сириусом, но она так и не смогла заставить себя, молча отступила и дала ему уйти. Почти. – Блэк! Уже на ступеньках Сириус стремительно обернулся. Таким голосом кричат смертельно раненые люди. Малфой смотрела на него, грудь её тяжело вздымалась, губы дрожали... А потом она сорвалась с места. Они целовались прямо как в самый первый раз, в кабинете зельеварения: жадно, исступленно, больше кусая и хватая, чем лаская. Удерживая её на руках, пока она лихорадочно стаскивала рубашку с его плеч, Сириус торопливо пересек гостиную. Они врезались в стол и чуть было не остались на нём, в диван, но комнаты по-прежнему были так бесконечно далеко... – Я хочу тебя... – шептал он как безумный. – Рокс, я так хочу тебя... Они снова рухнули на теплый, нагретый теплом камина ковер. – Кто-нибудь войдет... – простонала она, жадно запуская пальцы в его волосы. – Обязательно войдет, – выдохнул он, нетерпеливо срывая с неё тряпки. Сердце Роксаны колотилось так громко, что его стук заглушал все остальные звуки в мире, мозг отключился, она даже не осознавала, что сейчас происходит! Всё её существо захватило яростное желание, граничащее с истерикой – сейчас, сейчас, сейчас! Тело исступленно требовало его там, именно там, сию секунду, и горячее пульсирующее солнце, скользнув из солнечного сплетения вниз, теперь жарко билось в одной-единственной точке, словно кровь в открытой ране. От каждого прикосновения в эту рану током било и растекалось по звенящим нервам мучительное, болезненное, сладкое... Сириус целовал её, глубоко и горячо, а потом ещё раз засосал и вдруг долгим поцелуем скользнул по телу Роксаны вниз, по бесстыдно торчащим соскам, по вздрагивающему животу, вниз и вниз. Красивый, молодой человеческий зверь. Зверю не бывает стыдно. Блестящими большими глазами Роксана проследила за тем, как её зверь переместился вниз, как легко, почти невесомо раздвинул её бедра и как засосал её прямо там. Это было последнее, что она видела, потому что затем её опрокинуло шквалом такого удовольствия, которого она не испытывала ещё никогда. Роксана извивалась, сопротивлялась, выгибалась, стонала и не знала, куда ей деться, а Блэк неумолимо и настойчиво делал свое дело, время от времени вскидывая на Роксану капли расплавленного серебра. Она этого не видела. Не видела, не слышала, не понимала. Это удовольствие было сродни острой боли – его невозможно было терпеть. Хотелось кричать! И она кричала, снова чувствуя себя как тогда, ранним утром в спальне мальчиков Гриффиндора – как будто нечто огромное и дикое несется на неё из мрака, ослепительное, страшное, смертельное, словно разогнавшийся поезд. И когда ей показалось, что выше, больше и сильнее уже не может быть, влажный горячий язык скользнул внутрь. Это было уже совсем невыносимо. Роксана цеплялась за волосы, жмурилась, с каждым новым стоном возносилась всё выше и выше, а "поезд" был уже совсем рядом и разгонял мрак светом и ревом. Оставшийся от Роксаны инстинкт приготовился к столкновению и тут вдруг ноги и всё тело охватило сильнейшее, сладкое напряжение. Блэк лизнул её в последний раз, надавив посильнее и Роксана конвульсивно вскинулась. Несколько мучительных вспышек абсолютного удовольствия – и она обмякла, задыхаясь и чувствуя, как по венам разливается холодный и приторный кислород блаженства. Когда первая волна схлынула, дрожащая, задохнувшаяся Роксана приоткрыла глаза. Он стоял на коленях и тоже дрожал. Дрожал и дышал тяжело, глядя на неё своими бешеными прозрачными глазами. А потом вдруг победоносно усмехнулся и облизал губы. Роксана сама не поняла, кто первый к кому бросился, только уже через пару секунд Блэк с хищным рыком навалился на неё. Ещё совсем немного возни и вдруг блаженствующее, плывщуее сознание разорвало в клочья от слепой и страшной боли. Подло. Страшно. Как будто в ее открытую рану вогнали раскаленное добела бревно. Роксана вскрикнула и окаменела, не в силах заставить себя снова вздохнуть, а Блэк, явно ничего не замечая, уткнулся лицом в ее шею, содрогаясь всем телом и задыхаясь так, словно только что преодолел высочайший барьер. Руки, на которые он опирался, сжались в кулаки, вырывая из ковра мех, костяшки пальцев побелели. Он поднял голову, снова уткнувшись в нее лбом. Волосы спадали ему на лицо, веки были плотно зажмурены, а зубы оскалены, словно ему было нестерпимо больно. А потом на Роксану взглянули совершенно невменяемые, пьяные от удовольствия глаза. И он сорвался. Глаза запекло от слез. Ей отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в тепле, уюте и безопасности, только не здесь, не на этом ковре, не так... – Блять, Блэк! Мне больно... – только и смогла выдавить она, крепко зажмурившись и стиснув зубы. Дышать было тяжело. Блэк до этого не мог сказать ничего, только выдыхал и отчаянно стонал, не то ругаясь, не то повторяя ее имя, не поймешь. Но сейчас он попытался сфокусировать взгляд на ней и выдавил: – Сейчас... станет легче... о, Рокс, черт... о черт... Он снова поцеловал её. И точно. Ещё пара секунд подлой пытки и боль неожиданно стала тише. Роксана смогла снова вздохнуть и недоуменно заморгала – к ожогу из боли как будто приложили компресс. Боль и новое ощущение слились в одно и это было... приятно. Сириус подобрался на колени, сжал ее талию обеими руками и полностью взял процесс в свои руки, вбиваясь в Роксану. Время от времени он откидывал голову и жмурился, скаля зубы. А потом снова прижался к ней, упираясь локтями в ковер, зарываясь в Роксану лицом и исступленно толкаясь вперед. Роксана попыталась обнять его, но Сириус нашел ее руки и завел ей за голову, переплетая их пальцы, после чего задвигался ещё быстрее. Мышцы его окаменели, а длинные волосы прилипли к взмокшей шее. – Да, – он говорил совершенно механически, не думая и не слыша себя. – Бля-я-ять... Их глаза встретились. Несколько исступленных толчков – и Блэк с хрипом кончил, подавшись вперед. Роксана невольно напряглась, ощутив, как внутри неё разлилось тепло, и Сириус опустился на неё, тяжело вздыхая. Всё закончилось. Роксане все ещё казалось, что она чувствует это торопливое движение внутри. Во рту страшно пересохло. Она сглотнула и облизала губы, повернула голову, коснувшись носом его носа. Сириус открыл глаза и раскаленная сталь обожгла её: "Моя". Роксана опустила ресницы. После был покой. Покой и щемящее приторное чувство в груди, разливающее по ее жилам огромную любовь к человеку, который подарил ей все это. Его плечи были липкими от пота, взгляд – уставшим и тяжелым... Потом они целовались. Лежали, абсолютно голые на ковре в гостиной Слизерина и просто целовались. Долго, сладко, упоительно... Ровно до тех пор, пока желание снова не захлестнуло их с головой.
* * *
Сириус проснулся с рассветом. Ему было чертовски хорошо. Мышцы приятно потягивало, тело стискивала большой мягкой лапой приятная усталость – как-будто он переплыл море и теперь нежился в пенном прибое. Он зевнул, потянулся и устроился поудобнее, намереваясь снова провалиться в негу, но тут почувствовал под собой какое-то шевеление и открыл глаза. Роксана крепко спала, разметавшись по подушкам. Одна её рука лежала у головы, другая соскользнула с головы Сириуса, когда он проснулся. Волосы упали ей на лицо, губы были приоткрыты. Она дышала глубоко и спокойно и её обнаженная грудь мерно поднималась и опускалась во сне... Сириус привстал, озадаченно оглядывая всклокоченную постель. Подушки были разбросаны, простынь свалялась, одеяло сбилось на пол, лампа на прикроватной тумбочке разбилась... Мозг отказывался выдавать ему тот момент, когда они перебрались в спальню. Но вот всё, что происходило потом, он помнил очень хорошо. Безумие. Сладкое, блаженное безумие. Он усмехнулся и снова взглянул на Роксану. Она спала так глубоко, что даже пушечный залп не смог бы её потревожить. Похоже, он перестарался. Они делали это снова и снова. Снова и снова, без остановки, пока хватало сил и пока сон не сморил их прямо после очередного забега. Кажется он даже слезть с неё толком не успел. И сейчас, когда он смотрел на неё и вспоминал всё в подробностях, почувствовал вдруг, как внизу живота снова натягивается тугая пружина. Ему хотелось её опять. И даже больше, чем прежде. Он тряхнул головой. Сириус закрыл глаза и с силой потер лицо, после чего решительно сбросил с себя простыню и одеяло и выбрался из постели. Все его вещи нашлись в гостиной. Мышцы уже по-настоящему болели, в голове беспощадно стучало, а в затылке и вовсе как-будто целый кирпич угнездился. Стараясь не смотреть на учиненный разгром и ни о чем не вспоминать, Сириус оделся, правда с некоторым трудом, засветил палочку и беззвучно выбрался в тихий, наполненный сном коридор подземелий. До башни Гриффиндора он добрался без приключений – благо шестилетний опыт ночных скитаний по школе позволял ему быть незаметным, хотя Карты ужасно не хватало. В гостиной кто-то открыл окно и в чисто прибранную, мирно спящую комнату лился свежий утренний воздух. До начала занятий была всего пара часов, но никто не торопился вставать. Все они – Джеймс, Ремус, Пит, Лили, Марлин и Алиса сейчас крепко спали, даже не зная, что жизнь их друга дала трещину... Сириус устало взошел по винтовой лестнице и толкнул дверь. Сначала нервно дернулся, увидев свет, а потом облегченно вздохнул и затворил дверь. Ремус вскинул на него взгляд всего на секунду, после чего снова опустил его в книгу. Под глазами у оборотня залегли тяжелые мешки, а поперек носа протянулся очередной порез. Фольга шоколадки на его тумбочки отбрасывала яркий свет, ловя луч волшебной палочки. Джеймс спал, как всегда свесив с кровати обе руки. Со стороны Питера доносился уверенный, крепкий храп. – Лунатизм? – хрипло спросил Сириус, прошел мимо дрыхнущего во все лопатки Сохатого к своей постели и повернулся к Ремусу спиной, занявшись одеждой. – Бессоница, – усмехнулся Ремус. – Хорошо, что тебя уже выписали, – заметил Сириус после паузы, чтобы не показаться грубым и бросил рубашку в угол. – Я смотрю, ночь удалась? – судя по голосу Ремус улыбался. Сириус почувствовал, что он смотрит на его спину и на секунду повернулся к нему. – А ты думал только тебе можно носить крутые раны? – он постучал себя по носу. Ремус усмехнулся. Сириус забрался в постель, попробовал лечь, но зашипел и сердито перевернулся на бок. Впервые собственная постель показалась ему страшно неуютной и неудобной. А как было бы хорошо сейчас спуститься вниз и снова забыться в её тепле, обнять её одной рукой, прижать к себе, он мог бы сделать это всё прямо сейчас... и завтра...и потом... Сириус саданул кулаком по подушке. Одумайся, Бродяга! – Не расскажешь? – в голосе Люпина звучало любопытство. Сириус помолчал пару мгновений, а затем отвернулся к стене. – В другой раз, Лунатик. Спокойной ночи. – Сириус устроился поудобнее и затих, но понял, что сна ему сегодня точно не видать.
______________________________________________ *AC/DC – Overdose AC/DC – Soul Stripper Lana Del Rey – Young and Beautiful http://vk.com/daysofthemarauders
Хорошее настроение не вернулось к Сириусу даже с наступлением утра. Когда Ремус спустился на завтрак, увидел, что Бродяга сидит за столом, скрестив руки и неподвижно смотрит в чашку с кофе. Вид у него был непривычно мрачный и сбитый с толку – как– будто он всё пытался и никак не мог решить какую-то невероятно– сложную задачу. На пожелание доброго утра он не отозвался. Ремус посмотрел на Алису, сидящую напротив со свежей газетой в руках. Она ничего не сказала и вытерла бумажной салфеткой красный нос – по школе гуляла обычная осенняя простуда и фирменная перцовая настойка мадам Помфри подавалась за столами наравне с чаем и тыквенным соком. Ремус спустился как раз к почте и когда он сел за стол, совы все ещё кружили над головами, но не успел Ремус протянуть руку к чайнику, как в его тарелку вдруг вместе с посылкой шлепнулась домашняя сова и Ремуса окатил утренний душ из дождевой воды и мокрых совиных пушинок. Очумело встряхнувшись, сова пьяно поднялась и скорбно уставилась на Ремуса огромными желтыми глазищами. К лапе её была прикреплена тяжеленная посылка. Удивительно, как птица вообще её донесла. Посылка была из дома и пока обессилевшая сова беззастенчиво уничтожала горячий бекон, Ремус распечатал конверт.
«Ремус! Высылаю тебе всё, что ты просил. Будь осторожен, когда будешь обтачивать заготовку, я хорошо наточил нож. И не забудь, что дерево надо как следует высушить, прежде чем будешь браться за работу. А когда будешь распаривать заготовку, не передержи дерево на пару, иначе треснет и всё насмарку. Желаю удачи. Напиши, как прошло это полнолуние, я очень волнуюсь. Зелье, о котором ты говорил, помогло тебе? Жду ответа немедленно. Отец»
Поборов желание немедленно распаковать посылку, Ремус одолжил у Алисы перо и кусок пергамента и взялся за ответ. Планировал написать быстро, чтобы поскорее распечатать инструменты для изготовки лука, но, вспоминая одну за другой подробности своего чудесного, нового превращения, так увлекся, что исписал мелким почерком почти весь лист. – Доброе утро! – к Алисе подсела Лили, удивительно хорошенькая, даже несмотря на бледность. Волосы она собрала в хвост и лоб у неё был таким чистым и белым – прямо как пергамент, покрытый ракушечной краской. – Ты долго, – упрекнула её Алиса низким, грудным голосом. – Не все наши гости разобрались в замке, я показывала девочкам, где на первом этаже туалеты. Пятый раз, – Лили взялась за кофейник и бросила подозрительный взгляд на Сириуса, который все так же хмурился, разыскивая истину в своей чашке. – А кто наложил заклятие Оцепенения на Сириуса? – заметив, что Ремус сидит перед пустой тарелкой, она налила кофе и в его чашку и положила ему на тарелку пару сэндвичей. Ремус рассеяно кивнул, дописывая. Сириус промолчал и улегся на скрещенные руки. – Что такое? – Лили с хрустом надкусила тост и взглянула по– очереди на Ремуса и Алису. – Есть...новости? – Лили взглянула на газету и медленно опустила тост. – Да, – Алиса шмыгнула носом, а когда наконец подняла голову, оказалось, что глаза у неё полны слез, а губы дрожат. – Пожиратели напали на «Дырявый котел» сегодня ночью. Искали агента из Министерства. Там были мракоборцы и... отец Гидеона и Фабиана погиб. Ремус вскинул голову и утонул в двух расплескавшихся озерах зелени. Лили порывисто обернулась, он вытянул голову, но близнецов в зале не оказалось. – Где они? – прошептал Ремус. – Уехали, – Алиса высморкалась в салфетку. – Ещё до завтрака. Я просто не могу поверить... этого не может быть... – она вдруг зажмурилась, плечи её дрогнули. Сириус шумно вздохнул и резко выпрямился. – Эй, Вуд, хватит, – отрывисто сказал он. – Итак тошно, хоть ты не реви, – он помешал свой кофе, но пить не стал и резко отбросил ложку. Алиса закивала и взяла вторую салфетку, вытирая потекшую тушь. – Я теперь так боюсь... мой папа ведь во второй группе...если бы это были они... – Успокойся, с ним всё хорошо! – Лили обняла её, успокаивающе гладя подругу по волосам. – ...а ещё эта эпидемия драконьей оспы в Хэмпшире, это ведь совсем рядом, понимаешь, а мама все время проводит в Мунго, а ведь там столько... – Мерлин, Алиса. Пойдем, тебе надо умыться, – Лили помогла ей вылезти из– за стола и перед уходом протянула Сириусу какой-то конверт. – Вот, передай это Джеймсу. – Что это? – Сириус взял у неё письмо. – Это от его мамы. Бродяга поднял брови. – Дорея пишет тебе? С какой стати? – Ох, Сириус, никто не следит за твоим другом, больно надо. Просто и он, и ты слишком заняты, чтобы отвечать на письма, а она – мать и переживает за своего сына, пусть он и полный идиот! Напомни ему об этом! – О том, что он идиот? – Сириус спрятал письмо в карман. – Об этом тоже! – бросила Лили уже на ходу, обернувшись к Сириусу так, что её пышный хвост огнем хлестнул мрачный зал. После завтрака у них было ещё немного времени и Ремус в компании с всё ещё мрачным и странно злым Сириусом направился во внутренний двор – ученики всегда собирались там перед уроками – покурить втайне от преподавателей, которые, конечно же, всё знали, обменяться новостями или быстро переписать домашнее задание. У них в этом дворике было свое собственное место, на которое никто не смел посягать – широкий каменный подоконник во втором окне. Он оставался свободным, даже когда во дворе толпилась половина школы. Когда они вошли во двор, увидели Сохатого. Мэри сидела на подоконнике, а он стоял перед ней и они целовались...так, как это делают люди, которым уже нечего скрывать друг от друга. Увидев Ремуса и Сириуса, Мэри поспешно спрыгнула с подоконника и ушла, прихватив свои вещи. Напоследок она улыбнулась им – вид у неё был совершенно счастливый. Обменявшись рукопожатием с Сириусом и Ремусом, Джеймс улегся на подоконник и закурил. В отличие от Мэри, у него был очень хмурый и напряженный вид. Сириус по сложившейся традиции уселся на свободное место и поджал одну ногу, а Ремус прислонился к стене – он в отличие от друзей уважал школьные правила, в которых говорилось, что сидеть на подоконниках запрещено. – Слыхали про Пруэттов? – когда Мэри ушла, Питер, трущийся неподалеку из соображений тактичности, подошел к ним. – Говорят, старик сражался сразу с тремя. Его уложил отец Эйвери. – Заткнись, Хвост, – процедил Джеймс, яростно дымя сквозь зубы. – А что я такого сказал? – обиделся Питер. – «Старик», «уложил»... Пруэтт – герой, – ледяным голосом молвил Сириус. – И он погиб, как герой. У него был шанс уйти оттуда живым, но он предпочел остаться и умереть. Я бы так же поступил. – Все поступили бы так, – заметил Джеймс. Пару секунд они молчали. Ремус заметил, что Питер смотрит себе под ноги и хмурится. – Я стану мракоборцем, – вдруг заявил Джеймс. Ремус поднял голову. Джеймс с первого года в школе твердил о том, что будет ловцом в главном составе «Кенмарских коршунов» когда-нибудь. И в другой ситуации они наверняка бы принялись прохаживаться на этот счет, но сейчас все было иначе... со времен Каледонского теракта война ещё никогда не приближалась к ним так запредельно близко. И дело было не в темпераменте Сохатого, готового чуть что броситься в бой. Ремус и сам чувствовал какое-то жжение в груди и хотя здравый смысл подсказывал ему, что в нем говорит юношеская горячность, ничего не мог с этим поделать. И потому что гнев Джеймса падал на него самого как искры на сухой хворост... – Эти подонки думают, что им всё можно? – цедил Джеймс, то и дело нервно затягиваясь сигаретой. -тогда они ещё не знают, на что нарвались. – Да, Сохатый и Темный Лорд будет трепетать от одного упоминания твоей славной фамилии, – лениво заметил Сириус, пытаясь разжечь на ветру огонек. – Я серьезно, Сириус! Я стану мракоборцем, клянусь, я стану им и перебью этих ублюдков, это тебе понятно?! Сириус закурил. – Предельно. Кстати о твоей славной фамилии... тебе письмо, – он вынул конверт и шлепнул им Джеймса по плечу. – Отвечай на письма, олень, у тебя не так много родителей. – Ух ты! Черт, а я ведь...вот черт... – Джеймс чуть не подавился сигаретой и принялся торопливо разрывать бумагу. – Я же совсем забыл...отец меня прикончит в один прекрасный день... точно прикончит! – Но теперь по крайне мере понятно, куда пропал Эйвери, этот кусок дерьма, – все так же тихо и зло сказал Сириус, сжимая и разжимая кулак руки, лежащей поверх согнутого колена. – Теперь он бы не прожил здесь и дня. – Это только Эйвери. Все знают, что половина этих – отпрыски Пожирателей, – Джеймс взглянул поверх письма на кучку третьекурсников– слизеринцев у другого выхода. – Просто пока что они хорошо это скрывают. А насчет Эйвери... мне вот, например, ещё не всё понятно. – О чем ты, Сохатый? Джеймс сложил письмо и снова лег, плотно закутавшись в мантию. От холода у него на лице выступил румянец и нос покраснел как у Санта– Клауса. – А вы сами пораскиньте мозгами. В первый раз Тинкер выманили из лесу слизеринцы – именно их я видел в лесу той ночью и слизеринцы начинают распускать слухи о том, что её убил Лунатик. Какие именно слизеринцы? Нотт и Эйвери, всё верно. Во второй раз мы тоже видим в лесу слизеринцев и очередную жертву – Мэри. Только она почему-то осталась жива, в отличие от Тинки. Почему? Потому что тому, кто пытался её убить что-то помешало? Что? – Охотники? – предположил Сириус. – Не охотники, – угрюмо молвил Ремус, ковыряя камень. – Оборотня может отвлечь только одно... – Ты имеешь в виду... – Да, – Джеймс снова закурил. – Я почти уверен, что Мэри осталась жива только потому, что в лесу появился вожак – он и помешал оборотню убить Мэри. Но теперь-то мы точно знаем, что это был не Рем, потому что он в это время пытался прикончить Бродягу... – Спасибо, что напомнил... – ...тогда, спрашивается, зачем слизеринцам так активно распускать слухи об этом? Наверняка потому, что они точно знали, кто убийца. И в этот раз мы тоже видели в лесу слизеринцев, вы помните, один из них кричал что-то вроде «Мы должны вернуться!», а другие ему: «Поздно, он уже с ними!»... – ...я не помню, – Сириус дернул бровями. – ...и после этого – Эйвери вдруг исчезает! Как по мне, всё очевидно – это он был нашим оборотнем и это он виноват в смерти Тинкер Бэлл! Он чуть было не убил Мэри! А слизеринцы просто развлекались, подбрасывая ему добычу из маглорожденных – помните, что творилось в лесу летом? Для них это просто шоу... ублюдки... – Слушай, Сохатый, логическая цепочка, конечно впечатляет, но как по мне, она сделана из соплей, – заметил Сириус. – Что? О чем ты? – Джеймс повернул к нему голову. Ремус оглянулся. Дворик стремительно пустел и на место шумного школьного гомона наваливалась тишина. Он снова повернулся к друзьям. – Я о том, что у тебя нет никаких доказательств, всё притянуто за уши, – громко сказал Сириус. – Тебе просто хочется, чтобы во всем были виноваты слизеринцы. – Что?! – взвизгнул Джеймс. – Бродяга, ты вообще в своем уме?! Всё же сходится, Нотт... – На самом деле – нет. По сути, у тебя есть только то, что слизеринцы были ночью в лесу и хоть я сам не верю в то, что говорю – у тебя нет оснований их обвинять. С таким же успехом они могут обвинить нас, ведь мы тоже там были. А то, что Тинкер убил оборотень – ты может забыл, но в лесу и той и этой ночью было до черта оборотней и это мог сделать любой из них, – а, увидев, что Джеймс опять собирается спорить, Бродяга добавил: – Всё упирается в то, есть ли у тебя доказательства, Сохатый. А их у тебя нет. – Но Эйвери ведь исчез, исчез именно сейчас, когда... Неожиданно Питер, до этого внимательно слушавший спорщиков, переменился в лице. – Макгонагалл! – шикнул он. – Вот черт! – Джеймс подскочил и сунул сигарету в карман, Сириус спрыгнул на землю, они спешно засобирались, но не успели и оказались под прицелом строгих глаз. Профессор шла прямо к ним, очки подскакивали на её остром носу, руки крепко сжимали учебники и классный журнал – примерно так бы они сжимали меч. Даже её черная широкополая мантия сердито хлопала рукавами. – Могу я поинтересоваться, что вы, четверо, делаете здесь во время моего урока? – звенящим от негодования голосом спросила она, по– очереди глядя на их виноватые лица. Они переглянулись. Джеймс первый справился с робостью. Дернув плечом, он поднял голову и спросил: – А вы? Сириус фыркнул от смеха и тут же попытался выдать это за кашель – озадаченно сдвинул брови и постучал себя по груди. Макгонагалл подошла ближе, глядя на Джеймса так, что он заметно стушевался. Лицо у профессора трансфигурации было маленькое и сморщенное как печеное яблочко, а глаза – круглые и страшно выплаканные, так что любому, на кого она смотрела казалось, что женщина вот-вот заплачет, хотя на самом деле... – Скажите мне, мистер Поттер, – голос её уже не звенел, а колокотал от ярости. – Где мы с вами находимся? – На Земле? – храбро предположил будущий мракоборец. Тут уже не сдержался Питер и Ремус, сам сражаясь со смехом, пихнул его в бок. – Я уверена, профессор Синистра будет рада узнать, что хотя бы её вы слушаете внимательно, мистер Поттер, – сухо молвила Макгонагалл. – И всё-таки, я бы хотела услышать ответ на свой вопрос. – Мы...в школе... – сокрушенно вздохнул Джеймс, уронив голову на грудь. Секунда паузы. – ...школе чародейства и волшебства, Хогвартс, основанной в 1014 году четырьмя великими магистрами волшебных искусств. По предварительной договоренности школа была разделена на четыре факультета, хотя изначально планировалось только два отделения: мужское и женское, а замок, в котором она... – Не валяйте дурака, Поттер! – прикрикнула Макгонагалл и Джеймс послушно заткнулся, сверкнув из-за очков бессовестно веселыми глазами. – Мы с вами действительно находимся в школе, мистер Поттер. И разница между нами в том, что я – ваш учитель и декан, и имею право задерживаться, а вот вы, – она обвинительно взмахнула палочкой. Галстук Джеймса моментально подхватил воротник, рубашка, мятая и торчащая из брюк, немедленно впрыгнула на место. Джеймс неловко схватился за брюки и скорбно выгнул губы, чуть ослабляя галстук, который впрочем не был таким уж тугим. – ...не имеете права дерзить своему учителю, опаздывать на его уроки и выглядеть при этом как бабуин, случайно запутавшийся в школьной форме. Это понятно? – Да, мэм, – проворчал Джеймс, застегивая мантию. Питер, незаметный за спинами Сириуса и Ремуса, делал тоже самое. – Живо в класс! – скомандовала Макгонагалл, ещё раз взмахнув палочкой и шагнув в сторону, давая им путь. Они подобрали сумки. Джеймс, перед тем, как уйти, остановился перед Макгонагалл и спросил, уже не дурачась: – Профессор... вы не знаете, что с Гидеоном и Фабианом? Как они? Макгонагалл мигом переменилась в лице и из-под маски учителя снова показалась сморщенная, заплаканная женщина. Оторвав одну руку от книг, она ободряюще пожала плечо Джеймса. – Посмотрим... – сказала она, коротко и быстро кивая. – Посмотрим. Джеймс кивнул и пошел следом за ней, на ходу пытаясь незаметно потушить загоревшийся карман. На уроке Ремус потихоньку распечатал под партой свою посылку. Отец прислал ему целый арсенал инструментов, необходимых для создания лука в домашних условиях: ножи, струбцины, моток заячьих сухожилий для тетивы, наждачную бумагу, напильники, рубанок, а так же подробную инструкцию, что и как делать – этого он бы и не делать, в конце– концов, кто как не Ремус помогал ему делать и чинить луки все эти годы? Перебрав всё, он уложил инструменты в свою сумку и стал терпеливо дожидаться конца уроков, но – Мерлинова борода! – ещё не один день не казался ему таким бесконечно длинным и бесконечно скучным. На трансфигурации они начали новую, непроходимо– трудную для Ремуса тему – превращение всего скелета человека в скелет животного. Пришлось очень много писать, к тому же, многое из того, что говорила Макгонагалл было непонятно и приходилось разбираться чуть ли не в каждом абзаце. И как назло, в окно, возле которого сидел Ремус, все полтора часа щедро лился насыщенный осенью солнечный свет. Лился и манил Ремуса прочь из пыльного, пропахшего древесиной и мелом кабинета в прозолоченный октябрем лес, где его ждал заветный орешник... Каждые несколько минут Ремус поглядывал на часы, но с ними определенно что-то случилось. Ведь не может быть, чтобы после вечности ожидания было только...половина одиннадцатого... двенадцать... половина первого?! Ремус даже снял часы и поднес к уху, но стрелки тикали и ничего не менялось, так что Ремус вздыхал и ещё ниже склонялся над, наверное, самым скучным эссе в мире: об использовании магловских трав в зельеварении. Странно, но не только он нервничал и не мог усидеть на месте сегодня. Бродяга тоже вел себя странно – то впадал в оцепенение, как за завтраком, то наоборот принимался шутить, громко разговаривать и разливаться по классу морем – в один из таких моментов, перед совместной со Слизерином Травологией к нему подошла Хлоя Гринграсс. Ремус сидел рядом, с книгой и потому отлично слышал их разговор. Ему это нравилось даже меньше, чем Хлое, которая нервно оглядывалась и заламывала пальцы, явно желая уйти в сторонку, но вот Бродяга, похоже, не чувствовал неловкости от того, что их беседу слышит десяток ушей: – Тебя давно не было, – взволнованно говорила девушка. – Ты не хочешь объяснить мне, что случилось? Мы были вместе... – она нервно оглянулась на Ремуса. Тот сделал вид, что поглощен чтением. – ...а теперь ты даже не подходишь ко мне. Что я такого сделала? Целое мгновение Сириус мучал девушку прямым, красноречивым взглядом, а потом вдруг усмехнулся, протянул руку и заправил белокурый локон Хлое за ухо, притянув её к себе за талию. – Ну что ты уже напридумывала себе? – вкрадчиво молвил он. – Я обязательно приду к тебе ещё. Какой там пароль у твоей комнатки? Улыбка пропала с лица Хлои. – Я не об этом, Сириус! – она попыталась отцепить его руки от своей талии, но это было не так-то просто. – Ты не хочешь пригласить меня... на свидание, например? Мы могли бы прогуляться к Озеру или... – На свидание? – Сириус усмехнулся так, что Ремусу стало жалко девушку, хотя обычно он просто терпеть не мог Гринграсс за её вечное кривляние и отвратительного капризного мальчишку-первокурсника с прилизанными волосами – её брата. – Зачем? Слушай, если ты так хочешь, я могу прийти к тебе сегодня или завтра? Я напишу тебе, когда смогу, окей? Лицо Хлои исказила злоба. – Ты за кого меня принимаешь, Блэк? – она отшатнулась от него. Сириус легонько пожал плечами. – Проблема не в том, за кого тебя принимаю я, – вкрадчиво молвил он. – А вот за кого себя принимаешь ты – вот это уже действительно интересно. Хлоя размахнулась, влепила ему смачную пощечину, после чего развернулась и ушла, потому что к теплицам подошли остальные ученики и ей, очевидно не хотелось, чтобы кто-то увидел её с размазанной тушью. А Бродяга только усмехнулся, потерев лицо и после этого маленького происшествия таинственным образом растаял в воздухе. Никто не знал, куда он делся, даже Джеймс, хотя, скорее всего он все-таки знал, но молчал, Хлоя Гринграсс половину урока шмыгала носом и картинно махала ладонями на свои глаза, а когда Ремус удобрял беспокойное живое деревце навозом спящего дракона, к нему вдруг подошла Роксана Малфой и напрямик спросила, где Сириус. Ремус замешкался, глядя на неё. Её нездорово-белые волосы и очевидная схожесть с братом вызывали у него жуткую неприязнь – как-будто она была каким-то неудачным отростком от самого Люциуса. И он бы с радостью отослал её, вместе с её расспросами о его друзьях, куда подальше, но тут было что-то не так... девчонка смотрела на него так, словно от его ответа зависела её жизнь. Да и выглядела она неважно – глаза горят как в лихорадке, на щеках – румянец, а губы наоборот – бледные и все в чешуйках. – Я его не видел, – ответил Ремус, старательно удобряя деревце, которое зябко поскрипывало ветками-руками, стараясь потеплее обмазаться компостом. В теплице это выглядело забавно, но ночью в лесу такое деревце могло нагнать страху на кого угодно. – М-м... – она облизала губы и поджала их, кивая. – И ты, конечно же, не видел его со вчерашнего дня? – Нет, – Ремус быстро взглянул на неё снизу-вверх и утер следы компоста с лица чистой стороной руки. – Может он заболел? Малфой на секунду смежила веки и губы её улыбнулись. Ремус растерялся. Он терпеть не мог врать, тем более девчонкам, тем более девчонкам Сириуса, которые почему-то именно у него выспрашивали о Бродяге всё, что только можно. Но за последние несколько лет все эти фразы обточились в его сознании как камни в море и он выдавал их, не задумываясь... а вот сейчас почему-то почувствовал жуткую неловкость – прямо как в первый раз. – Да, может, – наконец сказала Роксана, когда открыла глаза. Но она не заплакала, как боялся Ремус – просто отвернулась и ушла... а потом вдруг обернулась и спросила: – Тебе нужна помощь? – Да нет, спасибо, – пропыхтел Ремус, справляясь у своего деревца и послал девушке быструю улыбку, хотя на самом деле хотел, чтобы она просто ушла... И она ушла. Малфой молча вернулась к своему ящику с деревом. Все работали в паре или группками по трое– четверо. Он сам – с Питером, Джеймс – с Мэри... а она – одна. От неё отворачивались как гриффиндорцы, так и слизеринцы. Проще говоря – все. Так же как и от него когда-то... Ремус снял перчатки и вытер руки и лицо полотенцем и, глядя как сестра Люциуса Малфоя возится в грязи в полном одиночестве, нечто, похожее на острую жалость иголкой кольнуло у него в груди.
* * *
После уроков Ремус закинул сумку с учебниками в гостиную Гриффиндора, переоделся и отправился прямиком в лес – добывать материал для своей задумки. Он плохо помнил, где находится то самое место и хотя Джеймс собирался пойти с ним – его в последний момент зацепила Мэри и он вынужден был остаться, а Питер промямлил что-то насчет большого домашнего задания и тоже остался в гостиной, так что из замка Ремус вышел в одиночестве. Впрочем, одиночество никогда не было для него проблемой. Окунувшись с головой в горячий янтарный закат он шагал по холму, скованному вечерней прохладой и охваченному дымкой тумана. Со стороны хижины Хагрида тянулся суховатый запах дыма, из лесу ночь катила на Ремуса волны свежего, холодного ветра, напоенного запахом гнилых листьев и поздних лесных яблок... Скоро Хэллоуин... Ремус плотнее запахнул куртку, чувствуя как под неё забирается холодок, и зашагал бодрее, пытаясь вычислить, управится ли он до темноты, как вдруг у самой кромки леса его нагнал неожиданный спутник – лохматый чёрный пёс. – Твои подружки меня достали, – заявил Ремус, когда Бродяга молча затрусил рядом, подстраиваясь под его шаг. – И ты не сможешь вечно прятаться! Сириус не превратился и даже не взглянул на него. – Сестра Люциуса Малфоя, Сириус! Чем ты только думал? Пёс фыркнул. – Хотя да, это был глупый вопрос. В любом случае, тебе лучше поговорить с ней, если ты не хочешь проблем с Люциусом. Сириус насмешливо фыркнул. – Кстати, мне тоже не нужны проблемы! Скажи, почему твои подружки вечно терзают меня, где ты и что с тобой? Когда я сделался твоим секретарем? Сириус издал клочковатый сиплый лай, очень похожий на его человеческий смех. – Ладно, раз уж ты здесь, проводишь меня до кладбища Основателей? Вдвоем мы управимся быстрее. И может быть нас не... – Эй, ты! – ...поймают... – упавшим голосом закончил Ремус и оглянулся. Из зарослей почти что бесшумно выбралась рослая человеческая фигура в темно– зеленой мантии охотника. – Ты что здесь делаешь? – подозрительно спросил он, вынимая палочку. – Ученикам школы запрещено находиться в лесу. Ремус растерялся и взглянул на Сириуса. – Выгуливаю...собаку Хагрида. Он сейчас очень занят, просил помочь. Мы уже возвращаемся, правда, Нюхалз? – для достоверности он похлопал Сириуса по голове. Тот, надо сказать, не только стерпел панибратство, но и совершенно по-собачьи помахал хвостом, высунув язык. – Вон что... – охотник хмыкнул, даже не взглянув на Сириуса и сверля Ремуса взглядом. – Ккой остолоп отправит ученика в лес, зная, что территория под нашей охраной? Сириус зарычал. – Он не любит, когда обижают Хагрида, – угрюмо заметил Ремус. – Смотри-ка... какой умный. – Это точно. Мы пойдем, сэр, нам правда пора. Не волнуйтесь, я знаю дорогу, так что нас не надо провожать. Идем, Нюхалз! – Ремус зашагал в лес. Сириус, напоследок ещё разок рыкнул на охотника и побежал следом. Ремус шел, изо всех сил стараясь не оборачиваться, но когда они с Сириусом почти что дошли до хижины великана, он все же обернулся и, убедившись, что за ними никто не идет, они бегом бросились в заросли. Полянка, которую искал Ремус, находилась в самом сердце Запретного леса, на дне колодца пышной, многовековой зелени. Деревья, в каждом из которых мог бы поместиться небольшой коттедж, спускались к этой полянке вниз, по крутым склонам высохшего озера, закручиваясь исполинской спиралью и закрывая своими пышными кронами небо. Кроны переплетались, срастаясь в зеленый покров и только в одном месте они не соприкасались буйными головами в этот просвет, словно в окошко проникал солнечный свет, падая с большой высоты прямо на заветную поляну... И сейчас, когда ночной небосвод выдавливал из солнца весь его сок, и эти деревья, и самый лес, и всё вокруг полыхало оттенками червонного золота, словно рука самого царя Мидаса пропустила лес сквозь пальцы и заперла в сумерки как в сундук. А мрамор четырех гробниц, белый, как чистейший морской жемчуг, горел в этой золотой темени таким ослепительным пламенем, что начинали слезиться глаза. – Добрались... – выдохнул Ремус, хлопнув Сириуса по спине и они бегом спустились по склону вниз, хватаясь за протянутые к ним ветки молоденьких яблонь... Оказавшись внизу, Ремус ненадолго замер. Взглянув в лица четырех великих волшебников он слегка оробел, словно то, на что он решался, было преступлением... но он смело обошел гробницы и приблизился к раскидистому орешнику, который рос между могилами Годрика и Кандиды. Выбрав самую толстую и крепкую ветку, Ремус вытащил палочку... – Что ты собираешься делать с этой хренью? – спросил Сириус, когда они сделали небольшой привал. Ремус привалил тяжелую двухметровую ветку к одному из деревьев, так что оно загудело и на землю просыпалась труха. – Подарю... профессору Грей, – он вытер со лба пот и привалился плечом к этому же дереву. – Уверен, она будет в восторге. – Я сделаю из этого лук, – усмехнулся Ремус. – Я сломал её собственный, ну и... Сириус фыркнул. – Лунатик, это не моё дело, но...зачем тебе это надо? Грей, конечно, классная и всё такое, но... черт возьми, в этой школе полным-полно красивых, веселых девчонок, а ты выбрал училку? – Я просто решил оставить их тебе, – они переглянулись и засмеялись. – К тому же, мне нужна именно она, а не эти девчонки... да и я им не нужен. – Рем, ты просто сам не понимаешь, какой козырь тебе достался. – О да, когти, клыки и безумие... – Ремус снова забросил на плечо свою ношу. – Потрясающий козырь! – Старик, да девчонки с ума сходят от всей этой чертовщины. Возьми Мирона Вогтейла, чувак был долбанным вампиром и все ведьмочки готовы были сломать свои палочки, чтобы только он их трахнул. И если правильно подать свою пушистую проблему, рыбки сами будут вешаться к тебе на крючок. – И что потом? Я буду прятаться от каждой так, как это делаешь ты? Ответить Сириус не успел – ночь вдруг взорвалась ослепительным светом. Они едва– едва успели броситься на землю, чтобы избежать заклятия, как лес вокруг превратился в людей и они бесшуными зелеными и серыми тенями бросились к двум скорчившимся на земле мальчишкам, схватили их за шиворот, силой поставили на ноги и поволокли прочь.
Кулак охотника забарабанил в деревянную дверь так, что она затряслась и загудела. – Открывай! – рявкнул он и встряхнул Ремуса, когда тот попытался вырваться. Охотники, вооруженные зажженными палочками, притащили их к хижине Хагрида. На улице уже совсем стемнело, воздух дрожал сверчковыми пересудами, а огненный свет их палочек казался Ремусу светом факелов. Дернув плечом, которое уже онемело в капкане железных пальцев, он оглянулся на Сириуса. Охотник и выкрутил ему руку за спину. Глаза Бродяги за упавшими на лицо волосами, наливались злым блеском, как два наточенных лезвия, а у его конвоира под глазом темнел кровоподтек. Охотник снова постучал. – Открывай, Хагрид! В хижине раздался кашель. Затем – шаги, а потом заспанный лохматый Хагрид в чудовищной бобровой пижаме открыл им дверь. – Ремус? Сириус? – он оторопело уставился на открывшуюся ему картину и пошире распахнул дверь. – Что это вы так поздно... – Эти двое утверждают, что вы поручили им выгулять собаку, – ледяным голосом произнес один из охотников. – Ночью, в Запретном лесу. Собака пропала, а вот эти пытались сбе... – договорить охотник не успел, потому что Сириус вдруг всадил ему локоть в живот и попытался вырваться. Завязалась потасовка – охотник, державший Ремуса, выпустил его и они вдвоем с напарником скрутили буйного парня. – ...а собаку мы так и не нашли! – яростно пропыхтел он. – Ну что вы скажите? Знаете этих двоих, да?! Ремус взмолился про себя, чтобы великан поскорее сообразил, что к чему. Хагрид смотрел на них, приоткрыв рот, сверчки смеялись, Сириус грязно ругался сквозь зубы... – А... – наконец изрек Хагрид. – Ну конечно знаю, чего уж... я ж и говорю...чего это вы...так поздно-то? Клык вон... вернулся давно, спит, тупая скотина, а вы-то... спасибо, что привели их, господа охотники, э-э...я уж сам хотел...идти-то... – великан взглянул на свою пижаму и кашлянул, пригладив мех на груди. Охотники от удивления выпустили Сириуса. Оказавшись на свободе, Бродяга яростно дернул руками, возвращая на место одежду и чуть было снова не бросился в атаку, но тут уже рука Хагрида легла ему на плечо и Бродяга чуть не рухнул оземь. – Я уж сам прослежу, чтобы они в школу вернулись, а коль виноват – сам их отведу, – прогудел великан, покровительственно кладя руку и Ремусу на плечи. – Доброй ночи! – и с этими словами он захлопнул дверь перед носом у остолбеневших охотников. – Устроили вы, как всегда, негодники...и не сидится вам в школе по ночам, вечно вас на приключения тянет... – ворчал Хагрид, наливая в чашки древесно-красный чай. – Какого черта в лесу до сих пор торчат охотники? Оборотни ведь давно ушли! – ворчал Сириус, рассеяно почесывая детеныша гиппогрифа, который просто расквасился у него в руках и довольно клекотал, щуря глаза. – Так они их и ищут, Сириус! – Хагрид плюхнулся на стул, напротив мальчиков и навалился на стол. – Целыми днями рыщут, пытаются найти тропки, которыми эти-то к нам в лес приходят. Это, вишь, опасно, так к нам любые темные маги прийти-то могут... – О, как я им благодарен... – И профессор Грей тоже с ними? – как бы невзначай спросил Ремус. – А то как же! Она ж у них и есть самая главная... – А нам сказали, что она ловит богартов для уроков по выживанию. – Вон что! Хмпф... – Хагрид надулся. – Ну, значит, я вам ничего не говорил.
* * *
Всё-таки очень хорошо быть волшебником. Обычно Ремусу редко приходили такие мысли здесь, в общей гостиной, где за шесть лет учебы он провел как минимум двадцать или даже сто над выполнением домашних заданий, но сейчас, когда он сидел на ковре перед камином, в куче деревянной стружки, чувствовал себя именно так: не заучкой, а счастливым обладателем волшебной палочки и какой-то непонятной искры в голове, которая помогает ему творить чудеса... Ремус подул на деревяшку, сдувая древесную пыль, заморгал, когда что-то попало ему в глаз и потер лицо, после чего поудобнее перехватил нож и снова принялся срезать пласты с ветки. Отцу нужно несколько месяцев, чтобы изготовить лук. Высушить дерево, распарить, высушить, распарить. Всё это ужасно долго, когда у тебя нет волшебной палочки и книги заклинаний. Конечно, можно было заказать готовый лук в «Ежедневном пророке», или трансфигурировать какой-нибудь старый лук в новый. Но Ремусу хотелось сделать это для неё, своими руками, вложить в эту работу все силы до капли, чтобы не только волшебство Годрика или Кандиды, но и частица его самого всегда была с Валери... А занозы и ссадины от ножа... ну что же, у него случались ранения и пострашнее. Ремус срезал ещё немного дерева и критически осмотрел свою работу. От ветки лещины, которую он вырезал из самого сердца леса, осталась кривая, безнадежная деревяшка. Ремус взял перо и чернила и обозначил на свеженькой, ароматно пахнущей заготовке контур будущего лука, после чего снова взялся за нож. На ладони уже вздулись волдыри, парочка лопнула и кожу жгло от пота, так, что даже перчатки не спасали. Хорошо, что он позаботился и об этом и попросил у Лили огромный запас волшебного пластыря. Тикали часы. Ремус очень боялся не успеть до рассвета. Ведь послезавтра уже Хэллоуин, ему так хотелось приурочить свой подарок к этому дню, он сотни раз проигрывал в голове сцену, в которой увидит её глаза, когда вручит лук... и боялся этого момента как огня, так что пару раз он откладывал работу и пытался справиться с приступом паники. Портретный проем скрипнул и в гостиную вошел мрачный, задумчивый Сириус, в криво застегнутой одежде и с курткой через плечо. Когда Хагрид взялся проводить их до школы, чтобы они успели хотя бы на конец ужина, Сириус сказал, что поужинает у своей старой подруги в Хогсмиде и как бы великан ни ворчал,Бродяга обернулся псом и был таков. – Наслаждаешься? – сонно спросил он, пройдя мимо Ремуса. – Ещё как, – Ремус снова вытер лицо – ему всё казалось, что стружка застряла у него в носу. – Ну-ну... – Бродяга окинул скептическим взглядом поле работы Ремуса и взбежал по ступенькам наверх, а Ремус, закусив губу, снова принялся за дело. К четырем часам утра лук был почти готов. Остатки первого оружия Валери Ремус тоже пустил в дело – приколдовал к «плечам» своего подарка, так что они стали выглядеть мощнее и проделал в них пазы для тетивы, которую кстати говоря обмотал специальными защитными чарами, чтобы она была крепкой и не изнашивалась. После этого он подвесил лук в воздухе заклинанием, вырезал на нем девиз Гриффиндора и покрыл лук краской и лаком. Часов в пять наверху скрипнула чья-то кровать и хлопнула дверь. Ремус к тому времени уже едва-едва соображал и голова его была тяжелой, как котел с кипящим зельем. Собрав все свои инструменты, он отнес их наверх, после чего бросил в камин все отходы производства, бережно завернул лук в ткань и спрятал у себя под кроватью, после чего рухнул на неё, не раздеваясь и моментально уснул.
* * *
Нет ничего удивительного, что после этой ночи он проспал как сурок целый день и пришел в ужас, когда проснулся в шесть часов вечера. Сначала он страшно разозлился на парней за то, что они его не разбудили, но потом нашел их записку прямо у себя на лбу, когда пошел умываться. Джеймс высказывал ему соболезнования по поводу его потерянной головы, разбитого сердца и натруженных рук, а Сириус чуть ниже выражал надежду, что Ремус увидит ночью горячий сон с участием всех школьных учительниц, как вознаграждение за свой тяжелый труд. Посмеявшись, Ремус смыл их каракули со лба. Всё не так плохо, они вполне могли написать всё это на доске объявлений в гостиной. Решив, что на уроки все равно поздно идти, Ремус оделся в магловские брюки и старый, растянутый свитер, вытащил из– под кровати своё детище и преисполнился гордости, когда понял, что его лук действительно выглядит неплохо. Он решил не откладывать дело в долгий ящик и вознамерился сегодня же вручить лук Валери.
Хагрид, конечно, посопротивлялся для порядка, но признался, где именно охотники «ловят богартов» и вот уже второй раз за два дня Ремус шагал по Запретному лесу. Только теперь лес не казался ему ни позолоченным, ни певучим. Сердце мальчика выскакивало из груди, ладони, сжимающие сверток с луков, вспотели и пару раз он всерьез задумался: что он вообще здесь делает?! В такие минуты ему приходили соблазнительные мысли бросить всё это безумие и бежать, но он упрямо шел дальше, снова и снова повторяя про себя: «Я ужасно виноват перед вами, профессор...нет, официально. Я ужасно виноват перед вами, мэм. Чушь какая-то. Лучше так: я ужасно виноват перед вами. Я сломал Ваше оужие, а ведь вы без него как без рук, Господи, Ремус, что ты несешь? Лучше так: профессор Грей, я сломал Ваш любимый лук, я ужасно виноват, я много думал об этом и... «Не якай, тупица!» – услышал он в голове голос, удивительно похожий на голос Сириуса. – «Говори о ней, а не о себе!» Легко сказать, раздраженно подумал Ремус. «Профессор Грей, вы – превосходный стрелок и вам должно быть трудно было лишиться своего оружия...» «Уже лучше...» Ремус уже обрадовался и воспрял духом, как вдруг его мыслительную работу прервал внезапный гром: – Ну-ка стоять! Он замер как вкопанный. – Повернись. И подними то, что у тебя в руках! Ремус очень медленно обернул своё бешено скачущее сердце в онемевшем теле и повыше приподнял сверток. Хвойный лес вокруг него вдруг ожил и превратился в человеческие фигуры. Все они были облачены в зеленые и древесные мантии, капюшоны скрывали их лица, так что Ремус успел увидеть только пару небритых подбородков. Из их плечей тянулись вверх самые настоящие ветки, они двигались бесшумно, как кошки и самое жуткое – почти все они держаи Ремуса на прицеле волшебных палочек, арбалетов и луков. – Так-так-так, – произнес знакомый мужской голос и Ремус неприятно вздрогнул, узнав в охотнике вчерашнего знакомого. – Снова любитель собак...и где же твоя псинка и твой чокнутый дружок? – охотник опустил лук, снял капюшон и на Ремуса взглянуло волевое, но вполне доброе лицо с синяком под глазом. Он подошел ближе и на Ремуса пахнуло хвоей, дымом, шерстью и потом. – Ну и что ты тут делаешь сегодня на закате? Выгуливаешь своих хомячков? Все засмеялись. – Я ищу профессора Грей, – твердо сказал Ремус, бесстрашно глядя в серые глаза охотника на оборотней. – У меня к ней важное дело. – Слыхали? «Профессора», – охотник зацепил большими пальцами за пояс, увешанный ножами и сумками, и оглянулся на друзей. – Боюсь, «профессор» Грей сейчас на другом конце леса и она очень занята. Как и мы все, между прочим, так что говори, что тебе надо, если не хочешь, чтобы я снова отвел тебя в школу, малыш. – Это вас не касается. Она – твой босс? – Ремус все не опускал взгляд. – Мой тоже. Ты знаешь, она может рассердиться, если из– за тебя я не передам ей...кое– что. Так что позови её, или нам всем будет плохо. Ремус и сам удивился, откуда в его голосе вдруг взялось столько силы. Обычно он не разговаривал так с теми, кто старше него. Но сейчас он почему-то не испытывал ни малейшего страха, наоборот, его охватила злость, ведь именно сейчас, когда он переборол столько волнения и страха, добираясь сюда, между ним и Валери вдруг встал этот двухметровый лукотрус. Охотника же его слова взяли за живое – похоже он в самом деле понимал, что Валери может рассердиться. Он хмыкнул, бросил на Ремуса прищуренный взгляд, а потом вдруг поднес ко рту руку, сложенную рупором и издал странный, курлыкающий звук. Ремус подумал – как это глупо – звать её так, когда она «на другом конце леса», но тут внезапно совсем рядом раздался треск – Ремус порывисто обернулся и увидел, как Валери стремительно идет к ним. Как и все, она была одета в шерстяную мантию, на глазах меняющую цвет из серого в зеленый. На ногах у неё были все те же, грубые охотничьи сапоги, лицо её, не то специально, не то случайно было измазано грязью, волосы, которые она на уроках носила туго собранными в пучок, растрепались – в них запуталась паутина. Только глаза, которые всегда как– будто видели Ремуса насквозь, горели на её лицо остро и пронзительно. – Какого черта, Дирборн, я просила не отвлекать меня по пустякам! – голос у неё был сорванный и сиплый. Похоже она простыла. Она подошла ближе и Ремус почувствовал, что пахнет от неё примерно так же, как и от её напарника, только это не отвратило его, а наоборот – у него по спине вдруг побежали какие-то нездоровые, горячие мурашки. – По какому поводу все бросили поиск? И где, мать его, носит твоего паршивого дружка, где этот вшивый Макнейер?! Какого хера он уволок с собой карту леса, я же приказывала, я приказывала всегда оставлять её в лаге... – она заметила Ремуса и осеклась. Пауза. Сердце пропустило удар. – Люпин?! – она миновала своих коллег и подошла к Ремусу. – Ты что здесь забыл? Какая-то часть сознания Ремуса, отвечающая за рациональность и хранящая в себе все заготовленные слова, вдруг сузилась до точки и он не смог вспомнить ровным счетом ничего. Поэтому следующее он произнес, совершенно не думая: – Вас... Дирборн и остальные оглушительно заржали. – Тихо! – коротко приказала Валери, коснувшись подбородком своего плеча. Ресницы её взлетели, взгляд хищно впился в деревья. – Все по своим маршрутам! И найдите мне Макнейера! Меня хорошо слышно?! – Да, мэм, – обронил Дирборн, неприятно выделив последнее слово, после чего охотники разошлись, тем же таинственным образом растворяясь среди растительности. Они остались наедине. Повисла такая тишина, что можно было услышать, как темнота опускается на деревья. – Ну и что ты хотел? – её голос стал чуть мягче, но звучал всё так же резко. Ремус невольно почувствовал себя одним из её подчиненных. Ремус снова попытался воззвать к своим заготовкам, но они вдруг показались ему необычайно глупыми и детскими. Он не знал, что сказать, а Валери смотрела на него и он прямо чувствовал, слышал, как ускользает её терпение. Поэтому он просто поднял свой сверток и сорвал с него ткань. – Это вам, – и он протянул ей лук. Валери подняла брови, взглянув на оружие... а потом чуть закатила глаза и глубоко вздохнула, переступив с места на место. – Так... Люпин, послушай меня внимательно: у меня нет времени на эти глупости. Забирай это и иди в школу, у тебя будут неприятности. – Хорошо, я сейчас уйду, – Ремус не опускал руку, глядя Валери прямо в глаза и не отпуская её раздраженного взгляда. – Но я сделал его для вас. И пришел сюда, чтобы отдать его вам. Валери зачесала все волосы назад, явно пытаясь придумать, как бы его быстрее отослать. Ремус увидел, что её ладонь, узкая, изящная, перевязана грубой, окровавленной тряпкой. Это была мелочь, но его словно подбросило. – Если хотите – выбросьте его. Но вам действительно нужно оружие, – мягко сказал он, опуская руку. – Послушай, Люпин... – она облизала губы, глядя себе под ноги. – Я ценю твою заботу, но... мой лук не был просто оружием. Он был особенностью, ценностью, памятью, он был важен для меня... и ни один другой его не заменит. Понимаешь? Поэтому... – Этот лук тоже особенный, – запротестовал Ремус. – Я вырезал его из лощины, растущей над могилой Годрика Гриффиндора... Глаза Валери, и без того большие, стали просто огромными. – ...и я знаю, что вы не учились в Хогвартсе. И хотя то, что я хочу вам предложить – пустяк, но...если вы захотите, у вас всегда будет частица этой школы – даже большая, чем у нас всех. – Откуда ты узнал? – вдруг быстро спросила она. Ремус растерялся. – Что?.. – Откуда ты узнал про могилу и про мой лук? – она подошла ближе. – О чем вы? – Не притворяйся, Люпин, кто тебе рассказал? – Никто мне не рассказывал, – ох, как же он не любил врать. – Я думал об этом, давно, ещё когда сломал ваш лук, я хотел его починить, но не смог, а потом, в полнолуние случайно наткнулся на кладбище основателей...и подумал, что это будет неплохо, если сила и храбрость Годрика Гриффиндора окажутся в вашем оружии... а про то, что вы не учились в Хогвартсе все знают...ведь вас нет в списках выпускников... Валери подошла ещё ближе, глядя на него во все глаза. – Ты сказал...в ночь полнолуния?! Черт. – Ты был на территории школы, в то время как я приказала тебе поехать домой?! – её голос так сильно задрожал от злости и стал похож на рычание. И подошла она так близко, что Ремус мог разглядеть все веснушки у неё на лице, однако сам непроизвольно сделал шаг назад. – Опять?! – Да, но... – Да ты совсем страх потерял, Люпин?! – все больше распалялась она. И тут её злость странным образом перешла к него. Он шагнул к ней. – Да нет, наоборот, профессор! Я боюсь, я чертовски боюсь! Потому что уже однажды сломал ногу своему отцу, когда остался дома в полнолуние и не хочу сделать это ещё раз! Мне очень жаль, что я нарушил ваш приказ, но если бы мне понадобилось сделать это ещё раз – я сделал бы это, не раздумывая, даже если я вылечу из школы, или меня подстрелят – лучше так, чем видеть, как мой собственный отец мучается по моей же вине! Повисла звенящая тишина. Валери просто смотрела на него, чуть откинув назад голову и сузив глаза. – Извините, – пробормотал Ремус, отводя взгляд. – Я... мне не следовало вам говорить. Видимо, действительно не нужно было всего этого делать. Я... просто оставлю его здесь, а вы делайте с ним, что хотите. Можете выкинуть, можете сжечь, он – ваш,– Ремус наклонился, чтобы положить лук на землю и уйти, но Валери неожиданно остановила его. – Постой. Дай сюда. Почувствовав робкий трепет надежды, Ремус протянул ей оружие. – Это орех? – она схватилась за кожаную рукоятку посередине, крепко сжала её, оглядывая лук, потом схватилась руками за плечи лука и чуть согнула его, проверяя гибкость. – Да, лещина, лесной орех. Как и ваша палочка, – не удержался он, сцепив руки за спиной. Валери хмыкнула, на миг вскинув на Ремуса взгляд. – Угу... я тетива из чего? Кожа? – Заячьи сухожилия. – Недурно, – молвила она, с лаской заядлого стрелка погладила блестящее древко и сжала его в ладони. Ремус натужно сглотнул и коротко тряхнул головой. – Весьма недурно, хотя и ужасно неряшливо. Странно было слышать такое от женщины с паутиной в голове. – Дерево крепкое, гибкое и... равновесие почти идеальное... Внезапно Валери выхватила из колчана за спиной стрелу, молниеносным движением натянула тетиву, выстрел – и на землю с глухим стуком упала упитанная куропатка. Парочка перьев, покачиваясь, опустилась следом. – Тетива слабовата, – заключила она. – Стоило натянуть потуже, так она скоро порвется. Ремус с готовностью протянул руку, но Валери отступила. – Спасибо, но коль скоро это теперь моё оружие, я справлюсь с этим сама. Невозможно описать, какой фонтан счастья взорвался у Ремуса внутри после этих слов. Валери, похоже, это почувствовала, потому что сухо улыбнулась в ответ на его взгляд и закинула лук на плечо. – Очень хорошо. Можешь считать, что наш конфликт исчерпан. Я возвращаю твоему факультету все отнятые баллы. А теперь возвращайся в школу. Уже темнеет и если тебя поймают в такое время на территории, все эти баллы исчезнут так же легко, как и появились, – она развернулась и зашагала в сгущающуюся между деревьями темноту. – Профессор Грей! – позвал Ремус. – Что? – она снова повернулась к нему. Он оглянулся по сторонам и подошел ближе. – Профессор, я... я хотел предложить вам помощь. – Помощь? – она прищурилась. – Какую ещё помощь? – Я...я знаю, что вы не ищете в лесу богартов и что это только прикрытие. Валери быстро взглянула по сторонам и друг стремительно зашагала прочь. Ремус бросился следом, ломая кусты и цепляясь за ветки. – Я... я не скажу никому, клянусь, только вы ведь ищете пропавшего студента, верно? – торопливо говорил он, стараясь не отставать. – Генри Эйвери, я прав? – Это тебя не касается, Люпин, – отрезала Валери, очень быстро и почти бесшумно шагая через густой лес. – Я думаю... то есть, я уверен, что он ушел вместе со стаей волков в ночь полнолуния! Я видел их той ночью, я видел всю стаю, я знаю, куда они ушли, вы ищете совсем не в том месте! – задыхался Ремус, едва поспевая за ней. Валери вдруг резко остановилась и обернулась. – Что значит видел? – Это значит, что я знаю, в какую сторону они двигались и я могу показать вам, если вы согласитесь, чтобы я помогал вам. Профессор Грей, я... Она подняла ладонь. – То есть ты... хочешь сказать, что... – Валери пару раз моргнула. – Ты что, ты... помнишь это?! – Ну да, – озадаченно подтвердил Ремус, чуть разведя руки в стороны. Пауза. – Как?! – каркнула она, справившись с собой и подошла так близко, что у Ремуса всё подхватилось внутри. Только теперь он не отступил. – Как это возможно?! Ты не мог быть в сознании, ты же... – Я был в сознании. Частично. Понимаете, я нашел рецепт одного зелья... оно не излечивает полностью, к сожалению, но позволяет не потерять рассудок после обращения. И мысленно я оставался человеком, хотя и был...волком, – он говорил чисто механически, а сам жадно вглядывался в её лицо. Во имя Мерлина, а ведь кому-то можно смотреть на неё всегда... и кто-то когда-то целовал эти губы... – Потому я и рискнул остаться в Хогвартсе той ночью, знал, что не причиню никому вреда. И... я сделал это, потому что боялся, что в волчьем обличие нападу на... – вот черт, – ... кого-нибудь из друзей, – обреченно выдохнул он. Валери отступила от него, кажется всё ещё переваривая услышанное, а Ремус, справившись с головокружением, которое охватило его, когда он чуть было не признался во всем, заговорил снова: – Профессор Грей, раньше я очень хотел стать учителем. А теперь я понимаю, что не смогу работать нигде, кроме вашего отдела. Я...я понимаю, как это выглядит, я же... вы охотитесь на таких, как я. Но теперь, с этим зельем, я смогу быть полезным вам, я смогу всё! Возьмите меня в свою команду. Со мной вы выйдете на эту колонию в два счета. Клянусь, я вас не подведу. Долгие несколько мгновений она смотрела на него снизу– вверх, а потом... – Нет, – категорическим тоном отрезала Валери, шмякнув об землю воспарившую в душе Ремуса надежду и снова зашагала в лес. – Но почему? – он возобновил свою погоню. – Я действительно смогу оказаться полезным вам, я смогу без труда проникать во все колонии, я смогу... – Я сказала нет! – И не объяснили, почему нет! – Что тут непонятного?! Она опять обернулась и они опять встали. – Ты пока ещё смотришь на всё это очень наивно, Ремус и я могу это понять, мне когда-то тоже было семнадцать лет! Ты хочешь найти того, кто покусал тебя. Ты хочешь ему отомстить, это всё очень романтично и прекрасно, но ты пока что и понятия не имеешь, что представляет из себя волчья колония! Сколько раз я видела таких, как ты, Люпин! Сколько таких вот мальчиков, чьи семьи, родственники, близкие и друзья пострадали от ликантропии, я видела в своем отделе! И сколько случайно зараженных, жаждущих отомстить! Все поначалу уверены в том, что легко смогут подорвать волчье гнездо, но едва оборотень попадает туда, едва он оказывается под влиянием вожака, ему уже нет пути назад! Никто никогда не возвращался оттуда по своей воле, это просто невозможно! И, во имя Мерлина, если они обнаруживают в своей стае предателя... – она покачала головой. – Ты даже представить себе не можешь, как с ним поступают, так что ради всего святого, Люпин, возвращайся в школу, становись учителем, кем угодно, только держись подальше от моего отдела. Твоё счастье, что тебе повезло вырасти вдалеке от вс... Она внезапно осеклась. Так, словно её голос перерезали ножницами. С узкого лица схлынули все краски. Даже губы её побелели, а глаза остановились на чем-то у Ремуса за спиной. Не сообразив сразу, в чем дело, он стремительно обернулся и чуть не подпрыгнул от ужаса. В зарослях ежевики, в нескольких футах от них стоял мальчик. Просто стоял и смотрел на них. На вид ему было лет пять, не больше. У него были светлые и густые волосы шапкой, миловидное щекастое лицо и поразительно большие карие глаза. Одет он был в белую рубашонку, клетчатую жилетку и шорты, из– под которых торчали острые, грязные коленки. Он смотрел на них с Валери так, словно они его чем-то смертельно обидели и ничего не говорил. – Ты кто? – выпалил Ремус, нащупывая палочку в кармане. Мальчик молчал. Ремус услышал, как Валери шепчет: – Нет...нет-нет-нет, только не опять... – В чем дело? – он на миг повернулся к ней, боясь упустить мальчишку из виду. Было в нем что-то до жути неправильное и пугающее. – Вы знаете его, кто э... Его вдруг озарила безумная догадка. Он снова взглянул на мальчика. Но нет, это же...это невозможно! Только если это не... – Это из– за тебя, – вдруг произнес мальчик и Ремус снова нервно дернулся. Голосок у него был жуткий. – Это ты виновата... Валери затрясла головой, отступая и не отрывая от ребенка огромных, теперь уже переполненных слезами глаз. Ремус машинально закрыл её собой и выхватил палочку. – Зачем ты это сделала? – неумолимо продолжал мальчик, наступая на них. – Это из–за тебя всё, это ты... – Профессор, не слушайте его! Не слушайте, это боггарт! Вы должны справится с ним, не бойтесь, он только крепнет от вашего страха! – Нет... нет, уйди... – вместо того, чтобы хоть как-то обороняться, Валери вся как-то сжалась, скорчилась и голос её задрожал от слез. Ремус взмахнул палочкой, отчаянно пытаясь привлечь внимание прожорливого привидения к себе. Он представил себе полную луну... вот только прежнего страха перед ней он не чувствовал, прошлое полнолуние было совершенно счастливым... Он напрягся, вспоминая боль, судорги и мучительные несколько минут, когда он срывал с себя человеческий облик... Призрак чуть колыхнулся... – Ридикулус! Никакой реакции. Ремус обхватил Валери одной рукой, другой удерживая боггарта на прицеле и невольно отступая вместе с ней назад. – Это из-за тебя меня убили, ты хотела этого, ты хотела избавиться от меня, – говорил боггарт, гипнотизируя Валери. – Я тебе мешал, ты ненавидела меня... – Нет-не-ет... – застонала Валери и закрыла уши руками. – Нет, замолчи, уйди же, уйди... – Ты не хотела, чтобы я появлялся на свет, я был не таким, как все, я был уродом. Ты хотела, чтобы меня не было... Валери захлебывалась слезами и тряслась как в припадке, но не могла оторвать от ребенка жадных глаз. Лицо её было искажено мукой. – Почему ты не спасла меня, мама? – говорил он, загоняя их с Валери всё глубже в лес, туда, где очевидно обитало ещё несколько оборотней. Ремус подумал, что станет с Валери, если с ней заговорит сразу три Бо? – Это ты виновата, что они убили меня и ты знаешь это... – Бо...Бо, прости меня, прости меня... – Валери вдруг качнулась вперед, вознамерившись, видимо то ли обнять, то ли дотронуться до призрака, но Ремус перехватил её за руку и крепко встряхнул, заставляя её смотреть на себя. – Профессор, он играет с вами! Не смотрите на него, смотрите на меня, на меня! – он обхватил её голову руками, не давая снова отвернуться к ребенку. Её лицо было залито слезами, губы дрожали, а в глазах было столько ужаса, что Ремус внутренне похолодел, заглянув в них, но выдержал и ещё крепче сжал её шею, махнув на формальности. – Валери, смотри на меня, только на меня! Валери, его нет! Его нет, это просто боггарт! – Он врет, мама! Она судорожно всхлипнула и попыталась вырваться. Ремус высвободил обе руки и сам крепко зажал ей уши, удерживая её на месте и заставляя смотреть себе в глаза. – Его нет! – повторил он и ещё разок встряхнул её. – И ты ни в чем не виновата! Ты сможешь с ним справится, ты знаешь заклинание, возьми себя в руки! – Пожалуйста, спаси меня... спаси меня, забери меня из этого леса, тут так страшно... Валери зажмурилась, впившись ногтями в руки Ремуса, а потом вдруг выхватила палочку, Ремуса отшвырнуло от неё, он врезался в дерево и тут же привидение рассмеялось и лопнуло с негромким, глуповатым звуком, оставив после себя облачко мерцающей пыли. Повисла тишина. Ноги Валери подкосились и она рухнула в траву, не то рыдая, не то подвывая в ладонь и в смертном ужасе глядя на то место, где только что стоял мальчик. Ремус подошел к ней, осторожно опустился на корточки рядом и легонько положил ладонь ей на спину, а в следующий миг – и он сам не понял, как это случилось – он уже сжимал её в объятиях, а она поливала слезами его плечо, цепляясь за свитер у него на спине. Она дрожала, сотрясалась с головы до ног и Ремус не знал, что сделать и как её успокоить, а она была рядом и плакала, не учительница, не охотница, а просто его любимая женщина, поэтому то, что случилось потом, вышло у него совершенно инстинктивно – он сжал её лицо ладонями и поцеловал. Прямо в губы.
– Про...профессор, простите, пожалуйста, я... я не хотел вас обидеть! Валери ничего не говорила – только стремительно шагала по территории, так, что мантия, черная, как сама ночь, вздувалась у неё за спиной, подобно парусу. Ремус забежал вперед и пошел спиной вперед, пытаясь заглянуть Валери в глаза, но это было бессмысленно. Он не знал, что ей сказать. Он не чувствовал никакой вины, губы у него горели и в голове царила полнейшая неразбериха, только кровь стучала в висках: ещё, ещё, ещё... – Профессор Грей, я серьезно, я не хотел...не хотел вас обидеть, просто... всё так быстро и я не... – Я не желаю об этом говорить, – отрезала она, глядя поверх головы Ремуса на вырастающий из мрака замок и не замедляясь ни на секунду. Ремус же, умирая от смешанного чувства досады, обиды и абсолютного, пьянящего счастья, почти что бежал следом, потирая грудь, в которую Валери ударила его Импедиментой... примерно через мгновение после того, как он поцеловал её. – Ты должен пообещать мне, Люпин... – у самых дверей замка Грей наконец повернулась к Ремусу и взглянула прямо на него – глаза у неё были все ещё красные после слез, но горели так, что Ремус должен был немедленно упасть замертво, едва только взглянув в них. – Пообещай мне, что никто, ни одна живая душа не узнает о том, что произошло в лесу. Ты никогда, никому об этом не скажешь, иначе, клянусь Мерлином, ты вылетишь из этой школы прежде, чем договоришь... Они стояли перед главным входом. Двери были приоткрыты и было слышно голоса учеников, доносящиеся из Большого зала, где, очевидно, только что начался ужин. Ремус почувствовал, как неприятно сжался желудок. Она смотрела на него... с ненавистью. – Я клянусь. – тихо сказал он, опуская взгляд. – Если хотите, могу принести Обет... – Не нужно этих глупостей, – отрезала Валери, поднимая руку. Какой же маленькой она сейчас казалась в этой гигантской мантии и сапогах. Какой же хрупкой... Ремус с трудом подавил жгучее, страшное желание снова её обнять. А она так злилась... Но ведь это она, она обняла его! – Я надеюсь, ты доберешься до своей комнаты без приключений? – угрюмо спросила она. – Мне пора возвращаться на работу. – Профессор... Грей, может вам не стоит возвращаться в лес сегодня? – спросил он, прекрасно, впрочем, понимая, что она скажет. Так и вышло. – Глупости, с какой стати? – она снова вытерла нос и приподняла подбородок с тенью прежнего, обычного для неё высокомерия. – Тем более, что это – далеко не самое страшное, что можно встретить в этом лесу. И мы оба это знаем. – Это был ваш сын, – ещё тише прежнего молвил Ремус. Валери натужно сглотнула, сжимая губы. – Вы не думаете, что он может вернутся?.. – Я найду к кому обратиться, у меня целая команда охотников, мистер Люпин. – перебила его Валери и отвернулась, давая понять, что разговор окочнен. – Доброй ночи. – Доброй ночи... – пробормотал Ремус и взялся за ручку тяжелой дубовой двери. – В пятницу в восемь вечера я жду вас на восточном берегу. Сердце Ремуса пропустило удар. Он подумал, что ослышался и резко обернулся. Валери стояла, вся окутанная темнотой и смотрела на него, не то насмешливо, не то жалобно. – Покажешь, куда ушла стая, – сказала она, а увидев ошеломительный восторг на лице мальчика, поспешно добавила. – И на этом всё, Люпин, больше никаких прогулок по ночам! Чтобы ты и близко не подходил к лесу, это понятно? – Да, профессор, – выпалил Ремус, прекрасно понимая, что теперь он точно от неё не отвяжется и будет таскаться за ней по лесу, пока она наконец не сдастся и не возьмет его к себе... я уж там он своего не упустит... – Прекрасно, – сухо ответила она, окинув его скептическим взглядом. Похоже, она умела читать мысли. – Очень на это рассчитываю, – с этими словами Валери развернулась и зашагала прочь по территории, сунув руки в карманы мантии и опустив голову, а Ремус всё стоял и стоял на крыльце, глядя ей вслед, пока узкая фигурка в развевающейся мантии не скрылась в густом осеннем мраке. Сегодня он поцеловал Валери Грей. Похоже, сегодня он снова не уснет до утра.
* * *
Сириус. Это имя проникло Роксане под кожу. Оно заразило её, отравило, вызвало лихорадку и Роксана не могла с ней справится, не могла её обуздать. Её бросало в холод. Ей было холодно всё время с той секунды, когда она проснулась одна, в остывшей, пустой постели. И когда воспоминания горячей волной прокатывались по её спине, рукам и шее, ей становилось ещё холоднее и тогда она обхватывала себя руками, впиваясь ногтями в кожу так, что хотелось кричать. Это была болезнь. Самая настоящая болезнь. Теперь понятно, что чувствовал Мирон в те минуты, когда его приходилось привязывать и сковывать наручниками... Она знала, что так кончится. И когда проснулась в одиночестве, мгновенный страх, короткий и пронзительный, как удар молнии, осветил на секунду жуткую правду, но Роксана не поверила в неё. Потому что это было просто смешно – ведь после всей этой ночи он сам обязательно захочет с ней увидеться, это же было так очевидно! Он был счастлив, совершенно и абсолютно счастлив, а ушел просто, чтобы не привлекать внимание, только поэтому... В коридоре его не оказалось. Не оказалось его и в Большом зале. И перед первым, раздельным уроком он не встретил её у класса. Его просто как-будто не существовало в Хогвартсе в этот день. И Роксана сидела на уроках, как на иголках, стараясь закрыться от молний, которые теперь вспыхивали в её груди каждую минуту. И правда смотрела на неё в упор, хотя Роксана и отворачивалась от неё как могла, разыскивая Блэка в толпе и вертя головой так, что болела шея... А потом она увидела его с Хлоей Гринграсс. Они обнимались и нежничали у входа в теплицы. И им не было ни до кого дела. А она стояла и смотрела на них, с разорванной грудью, изорванная в клочья и совершенно растоптанная. Надо было просто отвернуться и уйти, а она смотрела, смотрела и смотрела, прижигая этим зрелищем остатки ещё хоть какой-то веры... А потом Хлоя отлепилась от него и ушла. Блэк усмехнулся ей вслед, отвернулся и тут посмотрел прямо на Роксану. Это было похоже на заклятие Оцепенения. Но длилось всего секунду, а потом их разделила толпа людей. Когда же она рассеялась, Блэк уже пропал. – Может он заболел? – так сказал его друг, когда Роксана, ненавидя себя за это, спросила у него, где Сириус. Конечно. Он заболел. И она тоже. Боже, какая же она дура. Роксана решила бежать. Этой же ночью она соберет вещи и уйдет из этой вонючей школы, просто оторвет от себя этот кусочек и оставит Блэку, Мерлин, пользуйся, сколько тебе захочется... И эта мысль помогала ей жить в эти дни, поддерживала её как целебное зелье. И всё было бы, наверное, хорошо, и она обязательно осуществила бы свой замысел, если бы не этот проклятый урок... Это была Защита от темных сил. Они отрабатывали дуэльные заклинания. Учитель вызывал всех по-очереди и в один прекрасный момент эта очередь дошла и до неё. Её противником вызвали того самого глуповатого, забавного толстячка, что вечно таскался за Сириусом... – Прошу вас, мисс Малфой, на позицию и палочку на изготовку, – сказал преподаватель. – Я не готова к уроку, профессор, – бесцветным голосом отозвалась она. – Но вы же знаете дуэльные чары. Если что мы все вам поможем, прошу, – и тип повел палочкой на «арену», приглашая... Тут-то этот сальноволосый всезнайка и сунул ей в руку этот листок. – Используй это, если будет совсем туго, – прошипел он, отводя взгляд. – Что это? – тупо спросила она, взглянув на клочок пергамента, на котором значилось длинное заклинание. – От врагов, – прошептал Северус Снейп. – На всякий случай.
– Смотри-ка, что творит твоя подружка, – Джеймс усмехнулся, жуя травинку. Они сидели на разрушенных колоннах и наблюдали за дуэлями. На изумрудной лужайке в центре, среди кучи кирпичей размером с обеденный стол, двое сошлись в поединке, только вот чары в основном летели в одну сторону. – Эй, мне кажется, кто-то её здорово разозлил, смотри, смотри! – Она мне не подружка, – медленно и раздельно произнес Сириус, упрямо глядя в сторону. – Я только что чуть не женился, Сохатый. И у меня нет желания снова приносить свою свободу в жертву. – Не понимаю тебя, старик, она же тебе понравилась, разве нет? – рассеяно проговорил Джеймс, азартно следя за перемещающимся поединком. – Ты сам сказал, что тебе было круто с ней, так в чем проблема?.. – Мне действительно было круто с ней, я даже не ожидал, что будет так круто, – он исподлобья взглянул на Роксану. Внутри что-то предательски ёкнуло. – Это просто секс, я не обещал ей ничего, – упрямо говорил он, хотя Джеймс с ним не спорил. – И вообще, я устал. Я устал от отношений, обязательств, все эти цветы-свидания-прогулки, чертова ревность. Мне хватило Блэйки с головой и чего я точно не хочу, так это очередного поводка. Всё заканчивается одинаково. А заканчивается оно всегда. Я не раз в этом убеждался. – Ну да... хотелось бы верить... Сириус проследил за его взглядом. Увидев, что Джеймс смотрит на неё, Мэри помахала ему. Джеймс кисло поднял уголок губ и помахал в ответ. Сириус взглянул на Лили. Само воплощение слепоты. – Если она тебе так претит, какого хрена ты залез в её... койку? – Я, что, железный? И не поспоришь ведь. – Мы целовались, лежали, это как-то само-собой всё вышло, – продолжал он. – Я вовсе не... Неожиданно Хвост упал и Джеймс осекся, потому что Роксана не остановилась и пальнула по нему какими-то незнакомыми чарами так, что Питер едва успел увернуться. Ученики закричали. Джекилл попытался вмешаться. – Мисс Малфой! Остановите бой! Она его словно не слышала. С ней что-то случилось... она как-будто обезумела. – Мисс Малфой, я приказал вам остановить бой! – крикнул Джекилл и выхватил палочку, но его чары разбились о защитный барьер, а самого профессора вдруг отбросило на землю. Девчонки завизжали, все вскочили со своих мест. Сириус сам не понял, как оказался на ногах. Бросившись на арену, он протолкался сквозь толпу одноклассников и бросился к Питеру, который в этот момент ужом взвился с земли, хлопая себя по пылающему рукаву мантии. Сириус выскочил между ними, закрывая Питера собой, ученики хлынули в разные стороны, всё застыло... С бешено колотящимся сердцем Сириус взглянул прямо на Роксану. Последний раз он смотрел ей в глаза перед тем, как уснуть... Волосы её растрепались, лицо было искажено ненавистью, а палочка тряслась в белом кулаке. И ещё она плакала. Хотя, похоже и сама этого не замечала. И Сириусу вдруг стало пронзительно жаль её... – Спокойно... – он спрятал палочку за пояс и приподнял обе ладони, подступая к взлохмаченной, трясущейся девушке. Она была напугана не меньше, чем он и все остальные, но при этом никто не спешил броситься к ней, как к Питеру. Одноклассники сбились в кучу у него за спиной. Повисла жуткая, напряженная тишина. – Рокс... – Сириус осторожно шагнул ей навстречу, протягивая руку. – Эй? Всё хорошо... слышишь? Всё в порядке... иди сюда. Тут-то это и случилось. Он даже и не понял ничего – всё произошло в считанные секунды – её глаза вдруг полыхнули янтарем, словно у какой-нибудь хищной птицы, а затем его глаза ожгла белая вспышка, раздались визги, жгучая боль ужалила его в левую грудь, спину ударило что-то твердое и холодное, он задохнулся, и затем – мрак...
Мы в ответе за тех, кого приручили Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"
– Так почему вы хотели сбежать, мисс Малфой? Роксана подняла на профессора взгляд. Если Слизнорт думал, что его беспокойство выглядит как отеческая забота, то он глубоко заблуждался, потому что сейчас больше всего напоминал магловского полицейского. – У вас что-нибудь случилось? – допытывался он. – Может быть, проблемы с одноклассниками? Поймите, не обязательно держать все в себе, вы можете рассказать о своих проблемах мне или своему брату... Роксана невольно покосилась на Люциуса. Он все так же стоял рядом с ее креслом, властно положив руку на высокую кожаную спинку. Острый взгляд металлически серых глаз резанул Роксану в ответ, и она опустила ресницы. – Хотелось бы узнать, что все-таки произошло... профессор, – оторвав от сестры холодный взгляд, Люциус взглянул на декана и расцвел не менее холодной и учтивой улыбкой. – В вашем письме вы сказали, что мою сестру обнаружили ночью на территории школы. Хотелось бы услышать... подробности. – Конечно, почему нет, – Слизнорт поднял брови и постучал пальцами по лакированной поверхности своего стола. – Мисс Малфой обнаружил наш завхоз, мистер Филч... Губы Люциуса чуть заметно гадливо изогнулись. – ... ночью, с вещами, прямо у главных ворот школы, – Слизнорту явно было не по себе от того, что он говорил об этом в присутствии самой Роксаны. – Когда мистер Филч попытался отвести мисс Малфой назад в школу, она применила к нему неизвестное Темное заклинание, не очень страшное, но... – кажется, профессор готов был провалиться сквозь землю от неловкости, – ... от этого не менее Темное и не менее запрещенное... хмпф... то самое заклинание, которым мисс Малфой днем ранее поразила мистера Сириуса Блэка прямо во время урока по защите от Темных сил. Роксана снова почувствовала на себе изучающий взгляд брата. – А несколькими днями ранее мисс Малфой наслала проклятие на мисс Гринграсс. Как вы понимаете, случай просто беспрецедентный, и если бы речь шла о любом другом студенте, вопрос об исключении поднялся бы незамедлительно, но... – Слизнорт снова постучал подушечками пальцев по столу, осторожно взглядывая на Люциуса из-под кустистых бровей, – ... принимая во внимание то, что мисс Малфой в нашей школе совсем недавно и еще не вполне освоилась в наших правилах, то мы... могли бы пойти на... некоторые уступки. «Золото», – лениво подумала Роксана, без труда узнав его переливы в голосе алчного старикашки. – Очень великодушно с вашей стороны, профессор, – губы Люциуса снова ласково зазмеились. – Осталась только одна проблема: мисс Малфой не желает говорить о том, что толкнуло ее на этот рискованный шаг, она не говорит ни со мной, ни с другими преподавателями. Быть может, вам стоит поговорить... так сказать... по-семейному? Если надо, я могу предоставить вам свой кабинет, – профессор начал с готовностью выбираться из-за стола. – Нет-нет, благодарю вас, профессор Слизнорт, – Люциус остановил его бурное гостеприимство, небрежно приподняв руку в черной кожаной перчатке. – У меня не так много времени, я вынужден ехать обратно в Министерство, меня ждут. Но, с вашего позволения, Роксана проводит меня до ворот. Я прослежу за тем, чтобы она вернулась обратно, не волнуйтесь. – Да-да, разумеется! – Слизнорт явно обрадовался, что проблема наконец-то решилась. Люциус послал ему последнюю из своих сладких улыбок, после чего одним коротким движением губ сбросил с себя маску любезности, отступил от кресла и резко вытянул руку, обронив короткое и властное: – Роксана. Нехотя она отодвинула свое кресло, так что ножки с жутким воем проехались по лакированному полу, забросила на плечо сумку, сунула руки в карманы и, ссутулившись, прошаркала к двери, которую уже придерживал для нее брат. – До свидания, профессор, – молвил Люциус напоследок. – До свидания, Люциус, благодарю вас, что нашли время, и передавайте мое почтение Абраксасу и Эдвин, а вам, мисс Малфой, напоминаю, что я все же жду вас сегодня в восемь вечера в нашем Клубе... – все тем же тошнотворно-участливым тоном добавил профессор. – Вы знаете, будет небольшой праздник по случаю Хэллоуина, – пояснил он Люциусу. Тот коротко улыбнулся ему, сверкая наточенными лезвиями прозрачных глаз, но Роксана знала, что вечеринка Слизнорта – последнее, что могло его заинтересовать сейчас. Подождав, пока Роксана выйдет в коридор, он стремительно вышел следом и захлопнул тяжелую дверь.
* * *
Они шли к Озеру. Всю дорогу от замка Люциус хранил натянутое молчание и помахивал на ходу тростью, игнорируя любопытные шепотки студентов, несущиеся вслед его приметной фигуре. Сегодня изумрудная полянка вокруг замка была прямо таки усеяна учениками. Старшие курсы готовились к празднику, сидя на пледах и разворачивая посылки с костюмами и нарядами из дома, младшие завистливо кучковались вокруг, пугали друг друга праздничными масками из «Зонко» и с радостными воплями разбегались в стороны, когда Филч, убирающий на территории листья, потрясал в их адрес граблями. Но все они бросали свои дела, когда Малфои проходили мимо, и прямо-таки сворачивали шеи. Роксана молча шла рядом с братом, вся облепленная их неприятными взглядами, и слышала, как они перешептываются, разглядывая одинаковые болезненно-белые волосы брата и сестры, сообщают друг другу самые гадкие сплетни о семействе Малфой и повторяют это жуткое слово, которое она слышала сегодня отовсюду: «Убийца...» Она – убийца.
У Озера, вдали от чужих глаз и ушей Люциус наконец замедлил шаг, остановился и, прекратив наконец притворяться, очень тепло поцеловал Роксану в лоб. Роксана ждала чего-то подобного. Но все равно стало гадко. – Дорогая моя сестра... – ухоженное и гладко выбритое лицо его светилось радостью и гордостью, а глаза были такими же прозрачными, как вода Темного озера, что плескалась у их ног. – Моя любимая младшая сестра... – он ласково сжал ее лицо холодными липкими перчатками. – Наконец-то. Я думал, этого никогда не произойдет, но кровь... – он чуть приподнял подбородок, сурово сжимая губы. – Кровь берет свое, это верно. Когда Северус сказал мне, что ты интересовалась у него насчет этого паршивого мальчишки Блэка, я было забеспокоился, но когда он написал, что ты сделала на уроке по защите от Темных сил... родители просто отказались поверить, но потом... знай, что мы все очень горды, что ты, именно ты отомстила этому гаденышу за тот позор, который он на нас навлек. – И ты даже не прочитаешь мне нотацию? – раздосадованно спросила Роксана, испытывая почему-то растущую неприязнь к его перчаткам. Люциус усмехнулся. – Роксана, дорогая, я приехал сюда из Лондона не для того, чтобы выслушивать брюзжание какого-то жалкого полукровки на твой счет, – он обнял Роксану за плечи и повел за собой по берегу, так осторожно и бережно, будто она была тяжелобольной. – Я рад, что ты наконец-то проявляешь интерес к нашей области магии, и с моей стороны было бы непростительно отчитывать тебя. – Зачем ты тогда явился? – перебила его Роксана, глядя на озеро. Футах в десяти от них гигантский кальмар совершал дневной променад и грел щупальца в лучах тусклого осеннего солнца. Люциус улыбнулся. – Я-а приехал, чтобы поздравить мою люби-имую младшую сестру с днем рожде-ения, конечно! – произнес он, раскачивая слова и впрямь как колыбельку, после чего остановился, очень нежно положил ладони Роксане на плечи и снова аккуратно поцеловал ее в лоб: – Долгие тебе лета. И достал из внутреннего кармана мантии крошечный сверток. Роксана уставилась на коробочку, и комок, сидящий у нее в горле, выпустил шипы. Она подняла на брата взгляд. Люциус улыбался ей, улыбался тепло и неподдельно. Ее Люциус. Самый лучший старший брат на свете. Убийца. – Что же... – Роксана тяжело сглотнула и взяла коробочек, равнодушно повертев его из стороны в сторону. – По крайней мере, моя семья еще помнит об этой дате. – Ну, не будь букой, – Люциус снова обнял ее за плечи и повел за собой по песчаному берегу. – Ты знаешь, я помню тот день, когда ты впервые познакомилась с магией и тем, что она может. Это было твое шестое Рождество. Отец привез с зимней охоты трех волчат, один из них был болен, у него волочились лапы, так что мы решили убить его. Ты страшно расплакалась, и тогда-а отец взмахнул палочкой, отрастил волчонку новые лапы, а потом ты... – Я помню эту историю, Люциус, – холодно молвила Роксана. – Это тот волчонок, которому Белла открутила голову, – она вырвалась из рук брата и пошлепала по раскисшей от грязи траве к одинокой иве у берега. Ее ветви печально касались воды листочками, и дерево выглядело, как согбенная жизнью старуха, брошенная и одинокая. Шумно шмыгая носом и вытирая глаза, Роксана остановилась под ветвями и принялась срывать с подарка бумагу. – Не злись, – мягко произнес Люциус, подойдя к ней. – Родители беспокоятся о тебе, просто они боялись, что подарок потеряется, если его отправить с совой. А все свои поздравления они передают тебе со мной. – Беспокоятся, вот как, – Роксана нервно усмехнулась, сражаясь с бумагой. – С их стороны это просто сумасшедшая забота, даже не знаю, как их отблагодарить, ты вот только скажи, поэтому они никогда не поздравляли меня, пока я училась за границей? Боялись, что подарки и теплые слова потеряются по пути, и тогда весь мир узнает о том, какие они охуенные родители?! Ее крик спугнул спящих на иве сов. – Что с тобой происходит, Роксана? – мягко спросил Люциус после небольшой паузы. – Учителя говорят, что ты очень рассеянна, твои оценки оставляют желать лучшего, с одноклассниками ты не ладишь, Северус видел, как ты сжигала мои письма, теперь этот нелепый побег из школы. Что случилось? – Люциус по одной снял перчатки и теплыми мягкими руками сжал ее ладони, прерывая ее изуверство над свертком. – Мне ты можешь рассказать все, ты же знаешь. Роксана мучительно улыбнулась и окинула набухшими от слез глазами небо, облизав губы. Во имя Мерлина, ну что она могла ему сказать? «Люциус, Сириус Блэк, отщепенец и предатель, напоил меня, трахнул и сбежал, а я влюбилась в него, как последняя идиотка. А еще попыталась убить его и чуть не рехнулась от ужаса, когда у меня это почти получилось. А еще с моим телом что-то происходит, в тот день у меня полезли перья из ногтей. И мы с Блэком не предохранялись, так что мне страшно, вдруг я забеременею? Ах да, мои родители – расисты, но я люблю их, черт возьми, и мне плохо, потому что им срать на меня с высокой елки. А ты, мой брат, мой самый любимый брат, убил моего лучшего друга у меня на глазах. И одноклассники ненавидят меня, потому что они думают, будто я такая же, как ты. И я ненавижу себя за это!» Можно себе представить выражение лица Люциуса после этих слов. Роксана шмыгнула красным носом (на улице было жутко холодно) и опустила взгляд на коробочек. – Что это? – спросила она, стараясь увести разговор в сторону, и даже выдавила из себя улыбку. – Крысиный яд? Люциус терпеливо улыбнулся, мягко отобрал у нее сверток и легко коснулся его волшебной палочкой. – Ты в своем репертуаре, дорогая, – вздохнул он, одним движением снял бумагу и открыл темную бархатную коробочку. На зеленой подушке лежала, свернувшись змейкой, платиновая цепочка. Переплетение тончайших нитей вилось стебельком, чтобы в конце распуститься хрупким, почти прозрачным платиновым цветком, на кончике лепестка которого капелькой чистой воды сверкал бриллиантик. Казалось, дунь на него – и он упадет в грязь...
Мама берет ее на руки. Руки у нее теплые и шея тоже. Роксана прижимается к этой шее, и щеке холодно от цепочки...
– Как это? – сипло спросила она, таращась на мамино главное украшение и из последних сил стараясь сохранить невозмутимость. – Тебе ведь уже семнадцать, милая, – Люциус бережно поднял старинный кулон из теплого бархатного ложа и опустил качающийся цветок Роксане на ладонь. Она инстинктивно дернулась, почувствовав холодное прикосновение. – И "слеза вейлы" теперь должна достаться тебе. – Почему мне, а не Нарциссе? – спросила она и чуть прочистила горло, пытаясь совладать с голосом. – В нашем роду только это украшение передается от матери к дочери. К сожалению, девочки были не частыми гостьями в нашей семье. Только не забывай, пока что тебе нельзя его носить, его должен одеть тебе на шею твой муж. Традиции бывают... утомительными, но тем не менее... Роксана медленно подняла голову, почувствовав какую-то нехорошую перемену в его голосе. Люциус все так же смотрел на нее, всем своим видом источая тепло и расположение... но что-то было... не так. И тут Роксана поняла. В голове разлился странный звон, и она чуть отступила от брата, крепко сжимая кулон в руке и плохо понимая, где находятся ее ноги. – Какой муж, Люциус? Люциус вымученно улыбнулся и заметно растерял былую уверенность. – Да, я... на самом деле я приехал к тебе с радостной новостью. Мы долго думали, когда лучше сказать, сейчас или потом, но, так или иначе, будет лучше, если у тебя будет время все обдумать. Отец... – Люциус прерывисто вздохнул, и его лицо вдруг озарила триумфальная улыбка, – ... принял предложение семьи Нотт! Я поздравляю тебя! Уже в июне ты наконец-то вступишь в брак, причем с одним из самых чистокровных волшебников нашего общества! Роксана резким движением стряхнула его руки и отступила, чуть качая головой. – Люциус... ты же не серьезно? – Да, да, серьезно! Моя дорогая, Катон Нотт сделал тебе официальное предложение! Ты же знаешь, по закону, по нашему закону, по законам нашего общества, если в течение года после совершеннолетия ты не будешь связана обязательствами с волшебником из чистокровной семьи, преданной Темному Лорду, будешь обязана поступить к нему на службу, наравне с волшебниками-мужчинами. Надеюсь, тебе не надо говорить, что за этим последует? Земля качнула ее, и Роксана схватилась за шершавый ствол ивы, а потом осторожно опустилась на корточки, потому что голова кружилась все страшнее и страшнее. Она могла бы начать кричать «Вы не можете!» или «Не имеете права!», но Роксана родилась и выросла не в маггловской семье и прекрасно знала, что они как раз имеют право. Брак по договоренности – одна из тех традиций, которые Роксана впитала с молоком матери и конечно, она осознавала, что на нее эта традиция тоже распространяется, но ей всегда казалось, что если это и случится с ней, то когда-нибудь «потом». Не скоро. Не сейчас... А Люциус тем временем упивался блестящими перспективами. – Перед Рождеством мы объявим об этом публично, но это формальность, обязательный магический контракт уже заключен, церемония назначена на июнь. После того как вы поженитесь, я официально представлю Катона Темному Лорду, и благодаря их связям с министром магии мы сможем...
Сириус Блэк сжимает и целует ее лодыжку, лежащую у него на плече, облизывает стопу и пальцы, продолжая двигаться и глядя Роксане прямо в глаза...
– ... который оказывает влияние на Отдел Невыразимцев. Это не считая того, что после смерти Тиберия в вашем распоряжении будет сразу три... – Люциус чуть поугас, взглянув в лицо сестры. – Роксана, я... я понимаю, как ты ошеломлена и напугана. Но на самом деле ты должна понимать, что брак с Катоном Ноттом – это удача, победа, самый крупный выигрыш, на который мы вправе рассчитывать в свете той... репутации, которую ты приобрела в обществе своими... поступками.
... их пальцы переплетаются, из его ладоней в ее вливается какая-то совершенно невероятная, сумасшедшая энергия, и когда ему становится особенно хорошо, он сжимает ее руки так, что пальцы немеют...
Роксана вцепилась в волосы. В одной руке она все еще сжимала кулон, и фамильная драгоценность больно оцарапала ее кожу. – Пойми, этот брак не наказание, а спасение, – увещевал Роксану Люциус, слегка наклоняясь над ней. Добровольно сесть в грязь Люциус не смог бы и в самом бестолковом кошмарном сне. – Ты никогда не будешь ни в чем нуждаться, Нотт никогда не посмеет обидеть или оскорбить тебя, и к тому же... – Люциус потер воздух в ладони, пытаясь подобрать слово. – Всем известно, что девушкам брак дается тяжелее, вам приходится мириться с некоторыми... обязательствами, и это... я хочу сказать, что Нотт... он не станет тебе... Роксана устало смотрела на его мучения. – Катон гей и не захочет заниматься со мной сексом, – тупо вымолвила она. – Это ты пытаешься сказать? Миг замешательства – и Люциус улыбнулся с облегчением. – Да, именно так. Поэтому брак с ним – наилучшее из возможных укрытий, причем для вас обоих. Многие хотели бы оказаться на твоем месте, дорогая, – он театрально вздохнул. – Если бы ты знала, во что превращаются женщины на службе у Темного Лорда! Взгляни хотя бы на эту отвратительную Алекто Кэрроу! Бедняжка, она уже совершенно безнадежна. Но ей не повезло, Кэрроу не так богаты, к тому же Алекто страшна как смертный грех, а ты, с твоей красотой и приданым, могла бы достаться какому-нибудь негодяю и извращенцу вроде этого... – его губы задрожали и презрительно изогнулись: – Блэка. Удар под дых. – И тогда неизвестно, как сложилась бы твоя жизнь. Во имя Мерлина, мне не верится, что я говорю это, но теперь я даже рад, что ты сбежала с помолвки с ним, сестра. Он превратился в предателя, парию, и если бы была обручена с ним... – он смежил веки. – Но, к счастью, все обошлось. Роксана встала, схватившись на ствол, и Люциус мгновенно замолчал. Пару минут она стояла, не говоря ни слова, и разглядывала «слезу вейлы» у себя на ладони.
«– Послушай, Забини. Я никогда никому не скажу, клянусь. И если надо, могу принести тебе Обет. Только скажи мне, неужели это действительно того стоило? Твоя чокнутая бабка с радостью готова заложить свою семью Волдеморту, а семья продает свою дочь неизвестно кому, а ты ради этих людей сделала... такое. Неужели тебе не хотелось сбежать? Просто сбежать и жить в свое удовольствие? – Какая бы она ни была, но это моя семья. И я люблю их, что бы там ни было. Без них я никто!»
– Я люблю его, Люциус... – Что-что? – он чуть улыбнулся и наклонился поближе к ней. – Кого любишь, дорогая? – Сириуса Блэка, – Роксана улыбнулась своим мыслям. До чего легко ей стало после этих слов. – Представляешь? Я в него влюбилась, – она вскинула взгляд на Люциуса. Брат смотрел на нее так, словно она только что выпалила в него Круциатусом. – И два дня назад мы с ним переспали.
Шлеп!
Пощечина оказалась такой сильной, что Роксана оступилась и ударилась плечом об ствол старушки ивы. Держась за щеку, она в ужасе обернулась к Люциусу. Глаза его полыхали бешенством, ноздри раздувались, а губы, тонкие и побелевшие от слепой ярости, дрожали так, что гладко выбритый подбородок трясся над меховым воротником. – Ты... – он смежил веки, сделал глубокий, успокаивающий вздох и нервно заулыбался. – Ради всего святого, Роксана, что же с тобой такое? Роксана смотрела на него сквозь толстую пелену слез и дышала так тяжело, что волосы, упавшие на лицо, высоко вздымались. – Чего еще тебе не хватает? У тебя есть все, все, что только можно пожелать, но ты только и делаешь, что окунаешь наше имя в грязь, за что? Что за привычка делать все назло? Или это просто такой способ насолить мне? Отомстить за того паршивого кровососа? – Да пошел ты, Люциус! – не выдержала она. – При чем тут ты и наше гребанное «имя»? И тебе, и нашему имени было глубоко насрать на меня все эти годы, и теперь это моя жизнь, черт возьми, моя! Моя собственная! – тут ее вдруг охватила упрямая, праведная ярость. – И я не хочу, не хочу выходить замуж за этого ублюдка Нотта, понятно? Он – моральный урод, все знают, что он сделал с мальчиком-магглом с первого курса! Я его ненавижу! И твоему обожаемому Лорду я служить не стану, я сбегу, и тогда... Тут терпению Люциуса пришел конец – он схватил Роксану за руки и крепко приложил спиной об ствол. – Если мы не будем подчиняться нашим законам, наша семья окажется под ударом! В лучшем случае мы лишимся всего: имени, власти, положения и будем доживать свои дни, распродавая остатки нашего же прошлого, а потом в один прекрасный день нас просто не станет, имя Малфоев исчезнет! Это то, чего бы ты хотела?! Или может, ты хочешь, чтобы нас обвинили в предательстве и уничтожили? Ты можешь говорить все что угодно, Роксана. Но я прекрасно знаю, как ты любишь нашего отца, мать, меня, даже Нарциссу, хоть не признаешься в этом даже самой себе. Я знаю тебя с твоего первого дня на этом свете, и как бы там ни было – ты тоже Малфой. Малфой до мозга костей! – он больно схватил ее за подбородок на этих словах и коротко встряхнул. – Когда-нибудь ты обязательно к этому придешь, и тебе будет стыдно за свои слова. Потому что принципы, увлечения, любовь, люди – все это приходит и уходит, но семья... – его голос взлетел и замер на миг, чтобы потом упасть почти до шепота. – Семья – это последнее, что у нас остается. И ради семьи можно принести любую жертву. – Если ради семьи можно принести любую жертву, почему эта жертва – всегда я? – прошептала Роксана. Слезы уже вовсю катились по ее лицу, еще немного, и она взорвется. Люциус терпеливо вздохнул и ласково вытер слезы с ее лица. Роксану слегка передернуло, когда он коснулся распухшей красной щеки. – Если бы ты вела себя, как подобает, Роксана, все было бы хорошо. Но еще не поздно. Ты выйдешь замуж за Нотта, а эта... нелепая история с Блэком останется между нами, – глаза-лезвия улыбнулись, и он в третий раз за вечер поцеловал Роксану в лоб. Это было последней каплей. – Мы договорились? – вкрадчиво спросил он, отпустив ее. Роксана подняла на него тяжелый взгляд. – Конечно, – молвила она, разлепив ссохшиеся губы, а потом прыжком скакнула к берегу, зашвырнула фамильную ценность в озеро и, не оглядываясь, стремглав бросилась в замок, не слыша, но чувствуя всем своим существом, как Люциус кричит, пытаясь спасти треклятую реликвию, и даже не пытается остановить ее. Ее выдержки хватило до ближайшего женского туалета. Роксана бежала и бежала по коридорам, по лестницам, и ей все казалось, что если она обернется, то увидит Озеро и Люциуса. В себя она пришла, только когда портрет толстой тетки в розовом платье спросил у нее пароль – оказывается, ноги принесли ее к гостиной Гриффиндора. В ужасе она бросилась оттуда прочь – так и попала в этот злосчастный туалет. Ворвавшись туда (и предварительно протолкавшись сквозь компанию каких-то девочек у выхода) Роксана бросилась к умывальнику, рванула кран, и ее страшно стошнило. Пусто и мучительно, но зато ей сразу стало легче, и ужас, вызванный словами Люциуса, оставил ее, словно какой-нибудь мятежный злой дух. Подставив трясущиеся руки под ледяную струю, она умылась, раз, другой, а потом уперлась ослабевшими руками в раковину и подняла голову. От страха сердце пропустило удар, а потом, когда собственное перепуганное и опухшее отражение расплылось, она смогла прочитать корявую надпись, сделанную на зеркале алой губной помадой:
«Роксана Малфой – убийца!»
* * *
– БРОДЯГА! БРОДЯГА, ТВОЮ МА-А-АТЬ!!! Едва Сириус ступил во внутренний двор школы, его чуть не снесло с ног взрывом радостных воплей, а уже в следующий миг Сохатый схватил его в сокрушительные объятия и оторвал от земли, как какого-нибудь первогодка. А не успел он снова оказаться на земле, как остальные одноклассники набросились на него и принялись обнимать, тягать из стороны в сторону, лохматить, забрасывать вопросами, и будь их воля, они наверняка полезли бы ему и под рубашку, чтобы посмотреть на знаменитую рану своими глазами. – Ну как ты, как ты, Сириус? – Как ты себя чувствуешь? – Почему тебя так рано выпустили? – Что сказала мадам Помфри? – Сказала, что ей проще отпустить меня к вам, чем терпеть вашу осаду, – улыбнулся Сириус, когда ребята проводили его к бывшему каменному окну, ныне любимому насесту Джеймса. Сам Сохатый обхватывал за плечи с одной стороны, а с другой Алиса Вуд, всхлипывая и шмыгая носом, так крепко обнимала Сириуса за талию, будто его могло вот-вот унести из дворика ветром. Кроме них – усмехающийся Ремус, Пит, который никак не мог пробиться к Сириусу через толпу одноклассников, близнецы, девчонки – все они радовались так, будто Сириус пролежал в крыле не сутки, а целый месяц. – Черт, я думал, умру,– блаженно выдохнул он, когда Сохатый угостил его сигаретой. Все засмеялись, оценив шутку. – Не шути так, Сириус! – возмутилась Алиса. – Мы приходили навестить тебя, но нам не дали даже взглянуть и... – Кстати, почему ты так рано вышел? – спросил Питер. Протолкавшись, наконец, к Сириусу, он занял место рядом с ним и теперь раздувался от радости. – Нам сказали, что тебя выпустят только после Хэллоуина... – А вы не рады? – улыбнулся Сириус, оглядывая сияющие лица, и чуть наклонил голову, вглядываясь в лицо стоящей рядом Марлин. – Глаза красные. Успела оплакать мою безвременную кончину, Маккиннон? Раздались добрые смешки. Марлин, у которой лицо и в самом деле опухло от слез, не улыбнулась и стояла, держа спину очень прямо и скрестив на груди руки. – Ты нас всех очень напугал, – тихо сказала она. Сириус хмыкнул, затягиваясь. – Серьезно? Ну извините. Марлин отвернулась. – Это действительно так, – присоединилась к подружке Алиса. – Ты упал, начал задыхаться и биться, там было столько крови... – Да, мы сначала решили, что у тебя месячные начались, – серьезно сказал Джеймс, поправляя очки указательным пальцем. Сириус чуть не откусил от сигареты фильтр и закашлялся. Все, видимо, решили, что у него опять приступ, только Сохатый со смехом постучал его по спине. – Правда, когда Джекилл принялся завывать над тобой и махать палочкой, поняли, что дело плохо. Джеймс говорил небрежно, но перед тем, как отключиться, Сириус слышал его истошный вопль «БРОДЯГА!», и когда пару раз приходил в себя в Крыле, всегда видел Джима, так что знал, что Сохатый переживал за него куда больше, чем любой другой из собравшихся. – Короче, мы тебе рады, старик, – и он еще раз хлопнул его по спине. – Чуть больше, чем были бы рады твоему призраку. – Да, я тоже рад видеть ваши рожи, – рассмеялся Сириус и свободной рукой взлохматил Сохатому волосы, ткнув его головой вниз, как в детстве, так что с него свалились его тяжелые очки. – Все эта Малфой, – разгневанно проговорила Алиса, когда рука Сириуса вернулась ей на плечи. – Она чокнутая, точно! Она ведь могла убить тебя, ее должны были вышвырнуть из школы, но на свете нет таких сил, которые могли бы выкинуть из школы кого-либо по фамилии Малфой, верно? Все закивали. – А сегодня я видела, как ее братец приперся в школу. Говорят, она пыталась сбежать из школы, ха, понятное дело, теперь, когда все обсу... – А какие у нас еще новости? – перебил ее Сириус. – Говорят, Слиззи устраивает вечеринку в честь Хэллоуина сегодня, это правда?
Когда раздался удар колокола, одноклассники потянулись на урок, а Сириус и Джеймс еще на какое-то время остались во дворике школы. Сириус курил вторую сигарету подряд, сладостно щурясь и утопая в клубах дыма, а Джеймс пытался подстрелить из палочки ползающего по земле жука. – ... и потом она сказала, что ты вообще в рубашке родился, – тихо подытожил Сохатый. – Всего пара сантиметров – и заклинание ударило бы в сердце. Тогда даже Джекилл бы тебе не помог. – Значит, мне повезло, что он оказался в Хогвартсе в этом году. – И не повезло, что оказалась Малфой, – Джеймс ударил пяткой по стене. – Это правда, что она пыталась сбежать? – Хер знает, – пожал плечами Джеймс. – Так говорят, будто Филч поймал ее, когда она перелезала через забор. – Жесть, – улыбнулся Сириус. – А теперь... как она? Джеймс поправил очки и вскинул голову, глядя, как солнце золотит края башни Когтеврана. – Бродяга, напоминаю, эта сучка чуть было не отправила тебя на тот свет, – заметил он, щуря глаза. Сириус помолчал, разглядывая свою сигарету. Горечь, тонкая сладкая горечь. Ужасно вредно, смертельно опасно... И нет сил удержаться. – Пока что ни одна девчонка не пыталась меня прикончить, – он затянулся и азартно усмехнулся. Сохатый громко хохотнул. – Я ушам своим не верю. Может, пригласишь ее на свидание? Только не удивляйся, если во время ужина она оторвет тебе яйца или проломит череп. Они переглянулись и засмеялись. – Завидуй молча, Сохатый, – Сириус бросил в него окурком, и Джеймс превратил его в бумажный кораблик. – Слушай... – Сириус откинул голову назад, разглядывая подпаленные солнцем груды облаков над башнями. – Пока я там валялся, мои предки не попытались оплатить мои похороны? Никто не являлся? Сохатый молчал довольно долго, гоняя по луже бумажный кораблик. Сириус подумал, что если Сохатый сейчас начнет его жалеть, он ему врежет. Хвала Мерлину, не пришлось. – Регулус разговаривал с Лунатиком в сортире, но когда узнал, что ты не собираешься к праотцам, сразу свалил, – отрезал Джеймс и одним взмахом палочки потопил бумажное судно. – Ну и пес с ними, – быстро улыбнулся Сириус и сразу попытался перевести разговор на другую тему.
– Идем сегодня на парад сисек? – поинтересовался Джеймс. Сириус усмехнулся. Каждый раз, когда в школе собирались устроить танцы, праздник или любое другое мероприятие, на которое можно прийти не в школьной форме, все девчонки воспринимали это как сигнал, и с их одеждой начинали происходить чудеса: все декольте стремительно углублялись, платьица укорачивались так мило и дружно, хоть плачь. И даже когда отчаявшиеся преподаватели из последних сил вносили ограничения в одежде, девчонки приходили в наглухо застегнутых блузках, принимались ненароком терять пуговицы и наклонялись за ними весь вечер. Да, что ни говори, а за семь лет унылая школьная форма может развить невроз. – Шутишь? – Сириус выдохнул дым. – Я, может быть, и выжил для этого, когда еще я увижу буфера малышки Стимпсон? Готов поспорить, она вывалит их прямо на стол с горячими закусками. – Но я тебе за этим столом компанию не составлю, – мрачно вздохнул Джеймс. – Со мной, наверное, будет Эм. Сириус печально похлопал его по плечу. – Да, старик, ты вляпался. «Бросай ее и едь со мной в закат, туда, где... – ... туда, где в океане огневиски нас уже ждет летающий фрегат»*. Чем больше я этого хочу, тем крепче она в меня вцепляется. Такими темпами я случайно на ней женюсь, – его картинно передернуло. – Надо развлечься. Давай сунем Нюнчику в сумку парочку навозных бомб, давненько мы его не дрессировали. – Кстати, насчет Нюнчика, – Сириус задумчиво поиграл сигаретой. – Меня как лезвием располосовало, тебе это... ничего не напомнило? Они посмотрели друг на друга. – Срань драконья, – медленно произнес Джеймс, стерев со своей щеки давно уже сошедший шрам, и Сириус удовлетворенно кивнул, соединив и разомкнув ладони. – По-моему, этот упырь задолжал нам слишком много. Сначала из-за него сгинула Карта, теперь меня чуть не разделали под орех. Я почти уверен, что это он подсунул ей свои вонючие чары, Малфой никогда не демонстрировала особой любви к науке. Тебе не кажется, что Нюнчик просто выпрашивает у нас долгой и мучи... И тут непонятно, что произошло. То ли это был подарок судьбы, которая решила смилостивиться и излить на них свои блага, то ли просто дурацкое совпадение, но не успел Сириус договорить эти слова, как вдруг из прохода, ведущего в холл школы, вышел Снейп собственной персоной. Торопливо шаркая в сторону противоположного выхода, он на ходу пытался засунуть книжки в свою уродскую сумку. Не сговариваясь, они вскочили с «насеста». Нюнчик вскинул голову и замер, прямо как заяц перед двумя гончими. Черные глаза в ужасе уставились на Сириуса, потом его взгляд метнулся к Джеймсу, на миг даже ветер замер... а затем Снейп сорвался с места, а Джеймс и Сириус дружно рванули следом. – Стой, ублюдок! – рявкнул Сириус, задыхаясь. – Хотел чужими руками меня уложить? Попробуй сам! Он стеганул палочкой, но заклинание выщербило каменную крошку из угла, за который успел свернуть Снейп. Полы, тщательно натертые школьным завхозом, были ужасно скользкими, так что на повороте все трое по инерции скользнули в сторону, Джеймс пальнул чарами, Снейп обернулся, отражая их, и упал, его сумка проехалась по полу, вываливая все свое содержимое, Сохатый издал торжествующий клич, и если бы дверь одного из классов вдруг не распахнулась, школьные коридоры точно вымазались бы соплями Нюниуса. Но, увы, переменчивой судьбе захотелось распорядиться иначе. Их топот и крики просто не могли остаться незамеченными, и, как назло, заметил их именно тот преподаватель, который спас Сириуса от смерти, и чей урок они с Сохатым намеревались прогулять. И мало того, что Джекилл втащил их в класс, как нашкодивших щенят, так еще и отнял столько баллов, что ими можно было бы накормить все голодающие курсы. Кипя от гнева, Сириус упал за парту, Джеймс, колотясь, сел рядом и обхватил руками свою сумку, а когда Нюнчик злобно обернулся на них из-за своей парты, Сохатый показал ему крайне неприличный жест, а Сириус красноречиво чиркнул себя пальцем по шее. Призвав взволнованный класс к порядку, Джекилл продолжил лекцию, а Сириус, слегка успокоившись, осмотрел родные макушки одноклассников, пытаясь понять, что с ними не так, и сообразил, что нигде не видно белоснежной шевелюры.
Даже один урок после длительного перерыва показался Сириусу бесконечным, не спасла даже интересная тема – они приступили к изучению проклятий, и первыми были самые древние – древнеегипетские. Джекилл пообещал, что следующий урок они проведут в пирамиде и будут учиться отражать проклятия мумий-боггартов – очень полезная практика для тех, кто, как близнецы Пруэтт, хотели избрать профессию Ликвидатора. – Лично я точно знаю, кто будет ночевать в саркофаге! – громко объявил Джеймс, когда они шли в гостиную. Мэри, как обычно, приклеилась к нему, как банный лист. Сириус уже почти смирился с ее постоянным обществом, хотя нельзя сказать, что Макдональд ему очень нравилась. Для того чтобы смириться с тем, что рядом с ними вечно незримо присутствовала Лили, Сириусу понадобилось несколько лет, а за пару недель привыкнуть к компании вечно хихикающей влюбленной дуры, которая чуть что лезла к Джиму целоваться, в принципе невозможно. – Эй, Нюнчик! – заорал Джеймс на весь коридор, разглядев в паре метров от них сутулую фигуру Снейпа. – А ты из какой пирамиды родом, красавчик? Скучаешь по своей подружке? – тут он вывалил язык, вытянул руки и поплелся как инфернал, приволакивая ногу. – Нюнчик, малыш, поцелуй меня в бинты, наша любовь будет вечной, как наша вонь! Коридор задрожал от смеха, Снейп, залившись сорбетным румянцем, показал Джеймсу средний палец и скрылся в ближайшем проходе, а Джеймс, дабы повеселить народ, еще раз изобразил мумию. Мэри, смеясь, повисла на нем, но тут их совершенно неожиданно нагнала Лили. Обычно она не приближалась к ним и на три метра, если с Джеймсом была Мэри. Увидев ее, Сохатый мигом прекратил кривляться и захлопнул рот так резко, что чуть не откусил себе язык, а также быстро убрал руку с талии Мэри. Макдональд посмотрела на него так, будто он ее ударил. – Чего тебе? – развязно поинтересовался он. Бедняга Сохатый, даже Сириус почувствовал, как он обрадовался. – Сириус, мне нужна твоя помощь, – заявила Лили, полностью проигнорировав Джима. – Какая помощь? – спросил Сириус, быстро переглянувшись с другом. – Там... там Роксана, – Лили заломила пальцы. – В туалете Плаксы Миртл.
– ... так что мне кажется, это из-за тебя, хотя она все равно ничего не говорит, только плачет. После того, как тебя забрали в крыло, все шарахались от нее, как от прокаженной, вдобавок за ужином кто-то пустил слух, что она применила к тебе Круциатус, я думаю, Гринграсс постаралась, а уже сегодня во всех туалетах кто-то сделал эту идиотскую надпись, – Лили толкнула дверь туалета для девочек, и они с Сириусом тут же врезались в парочку каких-то третьекурсниц, которые как раз торопливо покидали туалет, на ходу ругаясь с кем-то позади себя, а когда же они увидели в святая святых взрослого парня, дружно завизжали, так что у Сириуса чуть уши не заложило. – Пардон, дамы, – он шарахнулся назад, пропуская их, а когда вошел, увидел то, о чем говорила ему по дороге Лили. Сжавшись в комочек и обхватив руками голову, Роксана сидела у стены между умывальниками и рыдала во всю мощь своего тщедушного тельца. Из сломанных кранов, словно из водяных пушек, била вода, заливая пол так, что по нему бежала рябь, зеркала уборной были измазаны чем-то красным – судя по всему, это были остатки тех посланий, о которых говорила Лили, а над всем этим радостно фланировал призрак толстенькой девчушки. Лили подобрала полы мантии и перепрыгнула с места на место, подбираясь к умывальнику. – Как у вас тут, Алиса? – громко позвала она, и ее голос звонким эхом разлетелся по уборной. – Ты изде... – Алиса показалась из-за умывальника, оглушительно взвизгнула и выронила целое облако перепачканных в красной помаде платков. – Мерлин, Сириус, нельзя же так... – Я вызываю у женщин какую-то странную реакцию в последнее время, – заметил Сириус и вместе с Лили опустился перед Роксаной на корточки. – Эй, Рокс... – он протянул руку и тронул Роксану за коленку, но Малфой шарахнулась от него как от огня и засучила ногами. – Роксана... вот, выпей это, – миролюбиво предложила Лили, достав из сумки скляночку. Сириус узнал Умиротворяющий бальзам. – Станет легче... Роксана зарыдала еще громче. Они настороженно переглянулись, Сириус попытался разжать ее руки, но Роксана рванулась так, что ударилась спиной об стену. – Оставь меня в покое! – хрипло крикнула она. Сириус прищурился, уловив характерный запах алкоголя. – Мы, наверное, пойдем в Крыло, – заметила Лили, многозначительно переглянувшись с Алисой. – Мадам Помфри всегда сердится, когда мы опаздываем... – Да, конечно, – отозвался Сириус, сверля Роксану взглядом. – Идите. Девочки покинули туалет. В уборной воцарилась тишина, нарушаемая только плеском воды и плачем Роксаны. – Малфой – убийца, Малфой – убийца! – вдруг истошно завопила Миртл, стремительно пролетая над ними. Роксана вцепилась ногтями в волосы, плотно закрывая уши. Сириус вскинул голову. – Иди к черту, Миртл! – рявкнул он. – Между прочим, этот туалет все время притягивает всяких разных убийц, – возбужденно сообщила Миртл, зависая перед ними. – Да-да, я не вру, меня саму убили здесь, на этом самом месте, и на твоем месте я бы не сидела так близко к этой странной девочке, вдруг она и тебя... Сириус выхватил палочку, и прежде чем Миртл успела сказать еще хоть слово, ее заклятием зашвырнуло в унитаз и смыло так, что ее упреки загудели сразу во всех трубах.
Теперь они точно остались вдвоем. Но, глядя на то, как Малфой душераздирающе рыдает, терзая свои несчастные волосы и раскачиваясь взад-вперед, Сириус понял, что поговорить им все равно не удастся. Она была в том состоянии, вывести из которого могла только крепкая пощечина, но это было исключено, так что надо было придумать другой способ привести ее в чувство и увести отсюда да поскорее – можно было не сомневаться, что в эти самые минуты Миртл носится по всем школьным туалетам с воплями о том, что Роксана Малфой пыталась покончить с собой в одном из ее унитазов. Когда Сириус попытался поднять ее хотя бы из лужи, Малфой дернулась точно так же, как в первый раз и вырвалась, снова замыкаясь в замок из рук и ног. Сириус предпринял еще одну попытку – то же самое, только теперь девчонка с силой лягнула его и забилась в угол, тяжело дыша и сердито зыркая на Сириуса черными глазищами в разводах туши. Сириуса захлестнула злоба. Завязалась борьба. – Оставь меня в покое! – вопила Малфой, давясь рыданиями, пока Сириус сражался с ее ногами, руками, ногтями и локтями, пытаясь схватить Роксану в охапку. – Не трогай меня, не прикасайся!.. В какой-то момент ему удалось перехватить ее запястье, и тут Сириус увидел такое, отчего его желудок свернулся клубком. Ее рука была наспех перевязана огрызком школьной рубашки, а в тех местах, где ткань не закрывала кожу, из мягкой розовой плоти торчали кривые осколки. – Малфой, твою мать, ты спятила? – заорал Сириус, рывком дернул девушку на себя и со второй попытки выхватил из кармана палочку – у него вдруг начали трястись руки. Ради всего святого, твою же мать, только этого ему не хватало! Повязка слетела, и открывшееся зрелище чуть не заставило его сблевать больничным завтраком. – Акцио, блять! – выпалил он, и целая куча осколков вылетела из ее ладони, зазвенев по полу и разбрызгивая во все стороны кровь. – Какого хера, Малфой, у тебя окончательно крыша поехала?! – он понимал, что не надо на нее кричать, но ему и не хотелось кричать, ему хотелось орать, хуже того, ему хотелось схватить ее и потрясти так, чтобы из нее наконец вылетела вся эта дрянь. – Долбанная идиотка... – он оторвал от своего рукава изрядную часть и накрепко перебинтовал ее ладонь. – Не смей на меня орать... – проскрипела она, кривя губы. Просто смешно, она еще пытается спорить. – Орать? Будь ты парнем, я бы тебе врезал! – рыкнул Сириус и легко, как первокурсницу сграбастал ее в охапку, после чего силой поднял на ноги. – Идем!
* * *
Кое-как он дотащил ее до гостиной Гриффиндора. Всю дорогу Малфой то брыкалась, билась и вырывалась, то снова тонула в рыданиях и принималась осыпать Сириуса проклятиями. В школе как раз шел последний урок – вот было бы забавно, если бы кто-нибудь увидел, как жертва недавнего громкого нападения волочет по коридору свою несчастную несостоявшуюся убийцу, которая вдобавок ревет белугой и ругается почище сапожника. Ко всему прочему еще и Полная Дама наотрез отказалась пропустить в общую комнату Гриффиндора слизеринку, так что Сириусу пришлось напомнить ей, как однажды после Рождества она забыла пароль, после чего портрет мигом заскрипел петлями, и они оказались вне опасности. Втащив Малфой в спальню мальчиков, Сириус пинком распахнул дверь в ванную. Тут Роксана, кажется, сообразила, к чему идет дело, потому что принялась биться, лягаться, цепляться за дверной проход, а в какой-то момент вдруг вырвалась было на свободу и резво бросилась к выходу, но Сириус поймал ее за талию, сграбастал в сокрушительный захват, втащил под душ и, крепко обхватив ее одной рукой, ударил по крану с ледяной водой. Роксана пронзительно закричала, когда на нее обрушилась масса ледяной воды, и зарыдала пуще прежнего, а потом снова принялась биться, извиваться и колотить Сириуса по чему попало. – Отпусти меня! Отпусти сейчас же, ты не имеешь права, вы все, вы не можете, не можете!!! Она прыгала, дергалась, извивалась, осыпая Сириуса проклятиями пополам с рыданиями, но он держал крепко и проявлял просто железную выдержку, так что в конце концов Малфой сдалась и просто обмякла у него в руках. – Я ненавижу тебя... – рыдала она в его рубашку. – Вас всех, ненавижу, ненавижу, ненавижу-у-ху-ху-у-у... – с каждым новом словом она хлопала Сириуса ладонью по груди, а потом просто уткнулась в нее носом и заплакала как маленькая, отчаянно и взахлеб. – Поэтому? Скажи, поэтому ты это сделала? – он схватил ее перебинтованную руку и встряхнул ею у Роксаны перед носом. – Какого хера ты перерезала свои чертовы вены, кретинка?! Пыталась покончить с собой под унитазом Плаксы Миртл? Какая красивая смерть! Роксана вырвала из его пальцев свою руку, всхлипывая и глотая вместе со слезами душевую воду, которая мощно била ее по лицу. – К-какие вены? – она так испугалась, что даже перестала реветь. – Я п-пыталась... я хотела напиться, наколдовала стакан, а он, с-сука, взорвался у меня в руке... И она еще раз всхлипнула. Долгие несколько мгновений Сириус просто смотрел на нее, пытаясь осознать услышанное, а потом его вдруг разобрал такой дикий ржач, что и Роксана невольно засмеялась, причем ее смех очень быстро перерос в новую истерику, и тогда она сама обняла его, снова шагнув под холодную воду, и так они и стояли, обнявшись, и хохотали, как помешанные...
А потом она ему все рассказала. Рассказала о том, как за те семь лет, которые она провела за границей, родители не писали ей месяцами, как этим летом мать не пустила ее на свадьбу Люциуса, потому что ей было стыдно показывать ее гостям, как Люциус убил Мирона Вогтейла в Каледонском лесу у нее на глазах, как ее держали под замком целый месяц в собственной комнате, и как после всего этого родители решили просто продать ее с молотка, как чистокровную кобылу, либо замуж, либо Волдеморту, чтобы она уже больше никогда не мозолила им глаза. Она говорила, говорила и говорила, изливая ему душу, и вместе со словами из нее как будто выходила вся та боль, которая приковала ее к полу в туалете Плаксы Миртл. А вместе с ней и последние силы, так что к концу рассказа она едва ворочала языком и прижималась к Сириусу с таким видом, будто вот-вот отключится прямо под ледяным душем. Оставив в ванной две отяжелевшие мантии и обувь, полную воды, Сириус отнес Роксану обратно в комнату. Он чувствовал себя так, словно внутри у него дерутся взбешенные мантикоры. Одна требовала сейчас же, сию секунду отнести слизеринку туда, где было ей самое место, и не лезть в эти дела. А другая... ну, в общем, она была там же, где и всегда и терзала его все те полчаса, что они провели вместе под одним душем. Он хотел сочувствовать Роксане, потому что ее боль была знакома ему не понаслышке, но... ее руки, ее голос, ее запах, тепло маленького тела, которое, он помнил, могло быть таким горячим и так извивалось под ним... – Вот, держи... – усадив Роксану на свою постель, он заклинанием распахнул чемодан. – Одевай, что хочешь, сюда никто не придет до утра, так что никто тебя не заметит. А если и придет, смело посылай их к черту, говори, что я разрешил, – Сириус схватился рукой за рубашку на спине и стащил ее через голову. Роксана приподняла верхнюю ярко-красную футболку и подняла голову. Сириус как раз шлепнул мокрую рубашку на обруч печки, вокруг которой спальня грелась, словно вокруг солнца, и схватился за ремень. – В чем дело? – спросил он, увидев, что Роксана не переоделась, а так и сидит с футболкой в руках и смотрит на него. – Ты меня стесняешься? Брось, Малфой, я видел у тебя такие родинки, о существовании которых ты и не догадываешься, поздно меня стесняться, – он криво улыбнулся, снял штаны вместе с трусами и отправил их сушиться к печке, после чего прошлепал мокрыми ногами по полу и полез в чемодан за сухой одеждой. Роксана положила футболку на край кровати и начала раздеваться, не сводя с Сириуса пристального, изучающего взгляда. Он понимал, что сейчас, с минуты на минуту на него обрушится Разговор, и уже внутренне напрягся, приготовившись к опасному маневру «это был просто секс», но когда после затянувшейся паузы он воровато оглянулся, то увидел, что девчонка лежит на его постели, свернувшись клубком, как шишуга, и крепко спит, подложив под щеку здоровую ладонь. Стараясь производить поменьше шума, Сириус стащил с кровати Лунатика плед и накрыл им Роксану, тихо нашел в чемодане носки, тихо обулся в свои любимые «дерби», тихо достал из чемодана рубашку, жилетку и галстук и уже собрался было уходить, как вдруг услышал: – Зачем ты все так усложняешь? Сириус обернулся и увидел, что Малфой не спит. Она лежала все так же, обняв рукой подушку снизу и свернувшись клубочком, только теперь смотрела на Сириуса так, будто он тоже только что дал ей пощечину. – Зачем ты спасаешь меня, если я все равно тебе не нужна? Сириус накинул рубашку, искоса глядя на Роксану. Во имя Мерлина, что он должен был ей сказать?! А она все так же смотрела на него. Сириус отвернулся, застегнул все пуговицы, глядя в темнеющее окно, потом резко отдернул воротник и, коротко встряхнув головой, вышел из спальни, закрыв за собой дверь. А Роксана еще какое-то время просто смотрела на то место, где он только что стоял, а потом устало смежила веки и закрыла лицо ладонями.
Роксану разбудили голоса. Сначала она думала, что они ей снятся, но потом голоса стали громче, Роксана стала их узнавать, и когда где-то совсем рядом раздался смех, она вздрогнула и открыла глаза. За соседней стеной явственно слышалась какая-то суетливая возня: хлопали ящики, двери. Раздавались возбужденные девичьи голоса и смех. Осторожно выбравшись из постели, Роксана сначала по привычке осторожно потрогала пол кончиками пальцев, но он оказался теплым. Она огляделась – в спальне было все так же пусто и тихо, только в круглой печке, у которой лежала смятая одежда, потрескивал огонь, да где-то под ногами, наверное, в гостиной, раздался бой часов – восемь ударов. Она выбралась из спальни. В гостиной, как ни странно, никого не было. В камине потрескивал огонь, на диване вертелся и извивался крупный рыжий котенок, играющий с куском газеты, большая часть которой лежала на столе между несколькими чашками. Роксана прошла мимо, но все равно в глаза бросился крупный жирный заголовок: «Терракт в Косом переулке. Кого искали Пожиратели Смерти?» Одна из семи дверей наверху была приоткрыта, и в щелку лился яркий свет. – ... так что мне лучше остаться, – Марлин Маккиннон сидела на своей кровати в одном белье, и перебирала складки какой-то воздушной, небесно-голубой массы. – Как я могу веселиться, когда у Фабиана случилось такое? – Марли, знаешь, ты, конечно, права, но... – Алиса Вуд торопливо прошелестела пышной красной юбкой до колен, проходя мимо подруги к зеркалу, висящему между кроватями. На зеркале было столько самых разных бус, бантиков и наклеек, что отражения было почти не видно. – Вот только ты ведь не изменять ему собралась, верно, а просто немного развеяться. Там же все будут, не придешь – заметят и все, пиши пропало! – она сняла с деревянной рамы какие-то бусы и приложила к себе. – Эти или те, красные? – она оглянулась куда-то в комнату. – Эти, – Лили Эванс подбежала к ней, шлепая босыми ногами, и помогла застегнуть бусы. На старосте Гриффиндора было светло-зеленое платьице, похожее на ночную сорочку. Складки его едва заметно мерцали, когда Лили вертелась и на них падал свет. Платье было не застегнуто на спине и виднелась полоска кружевного лифчика. – К тому же, Слизнорт по секрету сообщил мне на зельеварении, что приедет Селестина Уорлок и споет пару песен, – Эванс присела на кровать, чтобы обуть туфли. Марлин вскинула голову, выпучив глаза. – О-о, теперь она точно пойдет, – протянула Алиса и они рассмеялись. – Отцепитесь, – с улыбкой пробурчала блондинка. – Хорошо, я... схожу просто послушать Селестину, идет? И она ушла вместе с платьем в боковую комнату – там, как Роксана уже знала, располагалась ванная. Повисла небольшая пауза. Девочки одевались. – Ты знаешь, Мэри свалилась с простудой, – издалека заговорила Алиса, всё так же стоя перед зеркало. – Ну и что? – Это значит, что она не придет на праздник... и Джеймс придет туда один. Лили раздраженно вздохнула. – Алиса, пожалуйста! Между нами все кончено, и я прошу тебя, не надо мне об этом напоминать! Алиса хотела было возразить, но не успела. – Алиса, ты опять уронила шампунь, и он весь вытек! – снова хлопнула дверь, раздалось шлепанье босых ног по полу. – Опять придется просить у... – тут совершенно неожиданно дверь, за которой пряталась Роксана, распахнулась, и Маккиннон взвизгнула, закрывшись полотенцем. – Мерлинова борода... фух... – она прислонилась спиной к двери и прижала ладонь к груди. Роксана так растерялась, что и не нашлась, что сказать, так и застыла перед дверью. К счастью, положение спасли. – Привет, Роксана, заходи! – позвала её Лили, взглянув на неё в зеркало. Она надевала сережки. – Сириус сказал, что ты здесь! – покончив с украшениями, Эванс открыла тумбочку и достала из неё что-то. – Вот. С Днем рождения! – и она протянула Роксане небольшой сверток. Самый что ни на есть настоящий девчоночий сверток из бумаги в горошек, с красным бантом и завитушками. Роксана подозрительно посмотрела на них и взяла сверток. Внутри оказалась коробка конфет в белом шоколаде, красная помада, любовь всех девчонок Хогвартса и несколько фенек. Роксана подняла голову. У неё не было слов. Девчонки истолковали её ошеломленное молчание по-своему и неловко переглянулись. – Тут.. м-м.. ничего особенного, но мы просто... Больше Лили ничего не успела сказать, потому что Роксана вдруг рассмеялась и даже слегка растрогалась. – Спасибо, – хрипло проговорила она и покачала головой. – Мне уже сто лет никто не дарил подарков. – Мерлин, да не за что, конечно! – Алиса шагнула вперед и обняла её, Роксана напряглась (не любила она обниматься) и неловко похлопала её по плечу. – Вы.. будете? – и Роксана открыла коробку. Они взяли конфеты, Вуд начала сыпать "блестящими" идеями о том, как было бы здорово на вечеринке всем сказать о её именинах, Эванс помогла ей завязать фенечку и только один человек в спальне не участвовал в поздравлении. Маккиннон в полотенце стояла чуть в стороне и смотрела на нее. Просто смотрела, внимательно и без злости, но Роксане почему-то все равно стало слегка не по себе. – Что? – она слегка стушевалась – девчонка, с которой Сириус Блэк добровольно провел почти два года, казалась ей каким-то не вполне нормальным существом, эльфом там или гриндиллоу. – Ничего, – блондинка чуть качнула головой, отводя взгляд. – Красивая футболка, – с этими словами она плотнее запахнула полотенце и вышла из спальни. В спальне повисло неловкое молчание. Эванс и Вуд незаметно переглянулись и Лили сделала ей круглые глаза, мол, молчи. – Ну а где... все? – спросила Роксана, чтобы прервать наконец тягостное молчание. – Разбежались кто куда, когда узнали, что здесь убийца Сириуса Блэка? – На ужине, – сообщила Эванс. – Мы ушли пораньше, чтобы приготовиться к празднику. Ну и наедаться не хотелось. Ты пойдешь к Слизнорту? – Не поможешь? – жалобно попросила Алиса Вуд, подбежав к Роксане. Теперь вместо красного на ней было темно-синее платье, но примерно такой же длины и фасона. – Я? – растерялась Роксана. – Да, застегнешь? – Уже третье, Алиса! – удивилась Лили, оглянувшись. – Красное меня полнит. Лили, скажи честно, я сильно потолстела? – озабоченно спросила она, сжимая руками талию и, не дожидаясь ответа, вздохнула. – О-ох, а вдруг Фрэнк заметит? Может быть, мне одеть черное? Или то, в горошек? Хотя оно ещё хуже. Ох, черт возьми, чтобы я еще хоть раз съела эти дурацкие вафли... – и она сердито плюхнулась на пол перед чемоданом, откидывая крышку и принимаясь шуршать платьями. – Так ты пойдешь с нами? – Лили подошла к Роксане. – У тебя сегодня День Рождения, ты ведь не хочешь праздновать его одна? – Да мне и не в чем идти, – Роксана пожала плечами и взгрустнула, вспомнив свое единственное по-настоящему нарядное платье, которое мать превратила в кучу тряпок. – Ну... – Лили с сомнением окинула ее взглядом. – Это как раз не проблема. – Я не люблю занимать одежду. – Это заметно, – Лили потянула ее за рукав. – Это другое, – буркнула она, обхватывая себя руками. – Ну ладно. Значит, мы поступим иначе... – осмотрев футболку Сириуса скептическим взглядом, Лили щелкнула тонкими пальцами и схватила палочку с туалетного столика. – Ты пойдешь на бал, Золушка, – торжественно изрекла она. Алиса засмеялась. – Чего? – тупо переспросила Роксана. Лили тоже усмехнулась и взмахнула обеими руками. – Да неважно. Просто доверься мне и не шевелись.
* * *
Выпрыгнув из влажного осеннего мрака, словно соломенный вампир из платяного шкафа, Хэллоуин схватил маленькую деревушку и спрятал за пазуху, закрыв ее своим непроницаемым беззвездным плащом. С самого утра жизнь в Хогсмиде позвякивала и мурлыкала, словно ручка на волшебной шкатулке, в предвкушении будущего праздника. Витрины магазинов, обмороженные и сверкающие, влажные улицы и озябшие дома – все украшалось и преображалось, невзирая на жуткий холод и туман, липнущий к окнам, а с наступлением ночи завод волшебной ручечки вдруг закончился, воцарилась тишина... а затем крышку отбросило с силой разорвавшейся петарды, и Праздник хлынул на улицу. Толпы разодетых ребятишек бегали по улицам, оглашая Ночь Ужасов своими радостными писками, окна распахивались, из дверей выскакивали тролли, вампиры и оборотни, сладости и монеты сыпались в подставленные мешки, а Хэллоуин носился и хохотал в чернильном мраке, ухал совой на фонаре, туманом стелился по влажной дороге и разметал по ней оранжевые листья, давая путь своим любимцам – теням. Эти тени тянулись по главной дороге Хогсмида, вытягиваясь и колыхаясь в озере пламенном марева, нагоняя ужас на озябшие дома. Самая страшная тень, рогатая и длинная ползла впереди остальных, оглашая ночь своими жуткими нечеловеческими воплями. Джеймс Поттер в маске оленя набекрень и черной шелковой мантии на шнурке, под которой ослепительным пятном белела рубашка, размахивал факелом и орал диким голосом пивную песенку, а его развеселые собутыльники, Сириус Блэк, презирающий всякие переодевания, Ремус Люпин в шутовском колпаке с бубенчиками и Питер Петтигрю в оборчатом женском платье прямо поверх мантии, дружно подпевали ему, захлебываясь смехом и стараясь не выронить свои факелы и сумки, в которые жители деревушки бросали конфеты, деньги и подарки. Парочку раз им бросали туда яблочные огрызки или грязные носки. Дома виновников в таких случаях беспощадно обстреливались яйцами или навозными бомбами, которых у мальчишек было в излишке. Когда они прошли мимо почты, дрожащий свет их факелов на секунду выхватил из чернильного мрака объявления о поимке особого опасного преступника Фенрира Сивого и тут же пополз дальше. Кому есть дело до войны в Хэллоуин?
«Дети разных возрастов, Час покинуть отчий кров. Путь теперь у нас один – В королевство Хэллоуин! Это Хэллоуин, Это Хэллоуин, Тыквы пляшут меж руин. Это Хэллоуин, Смерть кругом, и ты один. Хэппиэнд невообразим, Жуткий страх, ты один»
– Проваливайте, недоросли! Ничего вы от меня не получите, кроме тумаков! – закричал какой-то старик, когда они постучались в дверь его дома, и потряс из окна скрюченной клюкой. Мальчики переглянулись. Кто-то может сказать, что семнадцать лет – неподходящий возраст для trick or treat. Джеймс наколдовал яйцо и подкинул его на ладони. Что же, это его мнение, и это мнение, несомненно, нужно уважать после того, как запустишь в наглеца парочкой яиц или бомб из тыквенной начинки.
«В королевстве Хэллоуин – Я кровожадный кошмар под тахтой Зубастый, глазастый и страшный собой! – Я хоронюсь под ступенями днем, А я выползаю во тьме пауком! Это Хэллоуин, это Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин...»
Вместе с ними по улицам бегали стайки маленьких хохочущих разодетых волшебников и волшебниц. Когда мимо них пробежала стайка мальчишек, Сириус, спрятавшись за спинами друзей, в одно мгновение наколдовал себе собачью морду и бросился на малышей с громким рычанием, раскинув руки и оскалив зубы. Дети с радостными писками бросились врассыпную. Вернув себе человеческое лицо, Сириус поймал какую-то девчушку не старше его любимицы Нимфадоры и посадил себе на шею. Пока остальные пели, Джеймс деловито постучал кулаком в дверь «Трех метел» и с готовностью раскрыл мешок. Наверху распахнулось окно, и сначала показался внушительный бюст, россыпь золотистых кудрей, а затем и сама Розмерта, улыбаясь, облокотилась на подоконник. – Ну и чего вам? – Напугай или угости! – заорали парни. – Даже не знаю, а что вы хотите? – игриво спросила она. – Драконий бифштекс! – Глазастый салат! – Тролльи мозги в собственном соку! Розмерта со смехом пропала из окна, уже через несколько минут ее дверь распахнулась. Девушка была разукрашена до неузнаваемости всякими аляповатыми шрамами и синяками, на голове у нее сидела традиционная праздничная остроконечная шляпа, волосы стояли торчком, а когтям мог бы позавидовать и дракон. – Осталось только два с кишками троллей и четыре с глазами василиска! – деловито молвила она, по очереди взвешивая на руках пироги в праздничной обертке, но улыбка пропала с ее лица, когда она увидела на плечах Сириуса девчонку. – Мисти Пэттипет, ну-ка марш домой, или я отправлю сову твоей мамаше! – рявкнула она. Сириус снял провинившуюся с плеч, и девочка со смехом присоединилась к группке друзей, бегущих к соседнему дому. – Благодарю за подарки мэм, ваш дом мы не тронем! – Ремус поклонился Розмерте, подметая дорогу своим колпаком, а Сириус, вырвавшись вперед, присосался к ведьмочке смачным поцелуем, так что его пришлось со смехом оттаскивать за шкирку.
«Город дрим, город дым Под названием Хэллоуин Гостя мы Всегда хотим Удивить, так удивим Аж до седин Упыри здесь кругом В каждом парке за углом Ждет тебя какой-нибудь уродец или гном...»
«Сладкое королевство» было просто нарасхват этой ночью, дети осаждали его, как домик Санты в Рождество, но и Мародерам перепали горсти «перечных чертиков», мармеладных «червей» и страшных тыквенных пирожков с жуткими ухмылками. Набрав сладостей, они двинулись по дороге к замку, не переставая орать, плясать и пугать запозднившихся прохожих наколдованными масками и головами: – Хэллоуин! – Из гробов – Из трясин – Страшно, да? – Никогда! Скажешь раз, скажешь два, Вот и с плеч голова С нами оттопыришься – не уйдешь! Покричим, Порычим! В королевстве Хэллоуин – Я злобный клоун с пустой башкой Вроде бы веселый, а так просто никакой!*
– Так, ладно, делим скарб! – крикнул Джеймс, сдвинув на затылок свою рогатую маску и привалился к каменной стене во внутреннем дворике школы. – У меня пять галеонов, бобы-бобы-бобы, пять «чертиков», два пирога, полкило конфет и еще какая-то дрянь, похожая на старый памперс! – Ремус брезгливо отбросил находку. – Восемь галеонов, зубн... зубная нить?! Да какого черта, кому нужны зубы?! О, смотрите... вуху-у-у! У меня огневиски! – Делись! – Джеймс отобрал у Сириуса бутылку, когда огневиски уже начало литься тому на подбородок. – А у меня семь галеонов и бобов целый килограмм! – Питер встряхнул свой увесистый мешок. – Сосите, джентльмены, у меня десять галеонов, два пирога и, кажется, бутылка с медовухой! – Джеймс открыл свой мешок, и из него с громким кваком выпрыгнула шоколадная лягушка. – Знатный улов в этом году! Предлагаю на этом не останавливаться! – В каком смысле? – невнятно прошамкал Питер, набивая рот шоколадом.
* * *
Кабинет Слизнорта сегодня напоминал маленькую версию дома семейки Адамс из черно-белого сериала, который Лили с Петуньей смотрели в детстве. Все стены затягивали пурпурные и алые ткани вперемешку с жуткой паутиной, по воздуху плавали светящиеся ухмылками тыквы, между ними с пронзительным писком носились летучие мыши, и в море учеников островками возвышались столы, нагруженные всякой волшебной снедью: тут были хихикающие пирожки-тыквы, сандвичи с мармеладными червями, карамельные яблоки, прыгучие орехи, шоколадные крылышки летучих мышей, сахарные пауки, тыквенный и бузиновый сок, медовуха и – сюрприз сегодняшнего вечера, огромные посудины с шоколадным пуншем, в котором купались живые скелеты величиной в дюйм из зефира и маршмеллоу. В зале яблоку было негде упасть – на праздник пришли не только все старшеклассники Хогвартса, но и целая толпа специальных гостей, куча знаменитостей («Благотворительность, моя милая, вот в чем все дело!» – сообщил Слизнорт, облаченный в костюм гигантского шмеля и встречающий гостей у входа). К слову, многие пришли на праздник в костюмах, так что среди традиционных остроконечных шляп то тут, то там можно было увидеть дубину тролля, прозрачные крылья феи или мохнатую голову оборотня. Над всем этим пестрым, шумным весельем возвышалась ослепительная белоснежная сцена, где расположился квартет музыкантов, и где у микрофона распиналась полная темнокожая волшебница, похожая на райскую птицу. – Слизнорт давно приглашал на свои ужины, х-х... х-хотел, чтобы я рассказал вам, детки, почему это так престижно и к-круто – быть мракоборцем, но как по мне, я бы сказал вам: д-д... хгх... д-держитесь от этой чертовщины п-подальше! Они стояли небольшой компанией у одного из столов, слушая рассказы Фрэнка Лонгботтома о его работе в мракоборческом центре. Алиса не обнимала его у всех на глазах и не висла у него на шее, но смотрела на него с такой острой, мучительной любовью, что Лили очень хотелось уговорить всех уйти и оставить их вдвоем. Вуд можно было понять – за те три месяца, что они не виделись, Фрэнк страшно похудел, осунулся и как будто постарел. Раньше его любимый серый свитер оттягивал небольшой живот, а сейчас этот свитер болтался на нем, как на вешалке. Ко всему прочему, он начал заикаться, чего раньше с ним никогда не было – Алиса предупредила Лили заранее, сказала, что это результат сентябрьского взрыва в магловской подземке в Лондоне. – Я б-был на той облаве в «Дырявом котле» два дня н-н-назад, рядом со мной сражался один п-х-хп-парень, и его убило шальным заклятием прямо вот-т-так! – и он хлопнул себя по ладони. Марлин напряженно свела брови, переглянувшись с Эммелиной Вэнс – когтевранка слушала Лонгботтома совершенно хладнокровно. Все знали, что она тоже собирается после школы стать мракоборцем. – П-почему это заклятие попало в него, а не в меня? – он дернул худыми плечами. – И в-в этом в-вся с-суть. Если к вам пришлют какого-нибудь б-болтуна, не слушайте его и н-не верьте, кроме смерти там н-ничего нет. Алиса качнула головой и обняла его за пояс. – Мы п-пойдем! – пожав напоследок руки Бенджи и Дирку, Фрэнк махнул девочкам, и они с Алисой отправились танцевать. – Бедняга Фрэнк... – тихо проговорила Марлин, когда остальные тоже заговорили, и их никто не мог услышать. – Такое ощущение, будто он снимает квартиру на пару с дементором. – И Алиса, она не говорила, что все так плохо, а ведь знала с самого начала. Представляешь, каково ей? – проводив их взглядом до самого танцпола, Лили повернулась к Марлин и увидела, что та кусает губы. – Что? Маккиннон чуть потрясла головой, смежив веки. – Ничего. Просто я думаю о том, как я буду жить, когда Фабиан... Внезапно рядом с ними раздался какой-то шум, возня, а затем Регулус Блэк, ругаясь с кем-то на ходу, случайно задел их стол, чуть не перевернул его, вызвав небольшой переполох, шарахнулся в сторону, оступился и врезался спиной в Марлин. Она обернулась, взметнув волосами. Регулус отскочил от нее и сначала побелел, а затем его впалые щеки вдруг залил лихорадочный румянец. Зло сверкнув темными глазами, он одернул парадную мантию, обошел девочек так, словно они были мусорными баками, и скрылся, даже не извинившись. – Странные они, эти Блэки, – пробормотала Марлин, тщетно пытаясь улыбнуться, но Лили заметила, что инцидент на нее неприятно повлиял. На ее лицо набежала рассеянность, и когда Лили предложила пойти и взять напитки, пришлось обращаться к ней дважды. Что же, с грустью подумала девочка, ее просто никогда не называл «грязнокровкой» лучший друг. После этого уже ничего не больно и не обидно. Селестина Уорлок как раз вернулась на сцену, и все потянулись поближе к ней. Проходя мимо окна, Лили взглянула на свое отражение. Она сегодня была чудо как хороша: светло-зеленое воздушное платье, стянутое под грудью лентами, в гриве темно-рыжих волос мерцают золотые пылинки, тоненькая, гибкая, как ивовая ветвь, само воплощение сияющей, нежной юности... Вот только глаза грустные и взгляд потерянный... Что с тобой, Лили? Неужели ты до сих пор не смирилась, что он не придет, не вернется к тебе и не станет больше смотреть на тебя так... все кончено, Лили. И не надо смотреть по сторонам, он не придет. Просто танцуй... И она танцевала. Танцевала, как никогда. Веселилась, смеялась, дурачилась с подружками, а самой хотелось выть: ведь он был где-то здесь, в этом зале, она видела пару раз Люпина, Сириуса, он тоже здесь... наверняка уединился где-то с Мэри... – Ты ищешь кого-то? – спросила Эммелина Вэнс, когда они подошли к столу с напитками, чтобы перевести дух. – Алису, – машинально ответила Лили, снова украдкой оглядываясь. Шея уже болела, но какая разница... вдруг где-то мелькнет знакомая буйная шевелюра... и тогда она успокоится... наверное. – О, я, кажется, видела ее за тем столиком! Раздался громкий визг. Они обернулись, Эммелина тоже завопила и бросилась обнимать свою старую подругу, а затем и Лили попала в объятия Доркас Медоуз, выпускницы Когтеврана, с которой они вместе посещали собрания клуба садоводов профессора Стебль. В последний раз, когда они виделись, Доркас были измазана грязью и сажей и перевязывала голову мальчику, пострадавшему в первом палаточном городке... – Вот вы где! Ну наконец-то! – проговорила Доркас, выпуская Лили и тут же пытаясь обнять Алису, и Эммелину, и вообще всех, до кого можно было дотянуться. – Столько всего происходит, я собиралась вам написать, но сов постоянно перехватывают и... – она слегка подпрыгнула от переизбытка чувств и снова бросилась обниматься. – Мерлин, я так скучала по вам, по всем, по Хогвартсу, – она прижала руку к груди, оглядывая зал и тут вспомнила чем-то. – О, совсем забыла, с вами ещё кое-кто хотел увидеться! И она развернула Лили к своему спутнику, который ждал своей очереди у нее за спиной. Сердце оборвалось, словно она пропустила ступеньку на лестнице. Лили прерывисто вдохнула, рывком поджимая плечи и отступая назад. Эдгар Боунс грустно улыбнулся, глядя ей в глаза, а затем произнес, но у Лили звенело в ушах, так что она прочитала по губам: – Счастливого Хэллоуина, Лили.
* * *
Перед входом в кабинет Слизнорта стояла профессор Синистра и следила, чтобы малыши с первого и третьего курса не пробрались внутрь. Вместе с малышами у входа толклись и они четверо – вид их грязных ботинок и перемазанных сажей лиц явно не понравился учительнице, и теперь она позорно держала их среди кучки обиженных третьекурсниц. Когда один из них попытался прорваться внутрь, профессор спешно покинула свой пост, и мальчишки по одному юркнули в гремящее музыкой помещение, поднырнув под пурпурный занавес, закрывающий дверь. – А нас за это не выкинут отсюда? – нервно улыбался Хвост, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Пусть попробуют! В любом случае... – Джеймс схватил с проплывающего мимо подноса кубок. – Я уже получил, что хотел! – мимо них с радостным писком пробежали Хлоя и Патриция Стимпсон, Девушка с Квоффлами. Глядя ей вслед, Джеймс картинно хлопнул себя по груди и изобразил свое неистово бьющееся сердце. – Господа, объявляю охоту открытой! – провозгласил Сириус, высоко подняв свой кубок, и первым отправился в джунгли голых плечиков и сисек, но едва он успел сорвать во время танца с какой-то шестикурсницей один жалкий засос, как сразу увидел ее. Точнее сначала он увидел не ее, сначала его ударил под дых сочный красный цвет и точный рисунок тех самых правильных изгибов женского тела, от вида которых у любого нормального парня сейчас же встает. Это потом он уже рассмотрел все остальное, увидел сливочно-белые волосы, которые обычно торчали во все стороны, как у бешеного наргла, а сейчас были красиво причесаны и уложены, тонкие голые руки и плечи... Видимо, почувствовав на себе взгляд, Роксана повела плечом, так что в низком вырезе платье шевельнулась лопатка, обернулась, едва заметно обреченно вздохнула (черт подери, откуда у нее взялись сиськи?! Их же не было... таких!), так что вырез, обтянутый этой дурацкой воздушной тканью, замерцал, после чего все-таки подошла к нему. – Кто, скажи на милость, одел тебя в это рубище? – возмутился Сириус он, когда она с видом мученицы прислонилась к столу рядом с ним. – Ты, – последовал лаконичный ответ. При этом она смотрела куда-то в сторону и вообще делала вид, будто его тут нет. Пауза. – Это что, моя футболка? – ледяным тоном спросил Сириус. – Ой, да не волнуйся, это временные чары, к полуночи выветрятся, и заберешь свою футболку обратно. – Очень мило, но оставь ее себе, – хмыкнул он. Она горестно вздохнула. – Ты не мог просто сказать, что я хорошо выгляжу, да, Блэк? Сириус чуть улыбнулся. – Ты такая красивая, что я имел бы тебя прямо на этом столе. Ну наконец-то она посмотрела прямо на него, а не в сторону, а потом вдруг как-то странно поморщилась и обхватила себя руками, зябко поджав плечи. – Знаешь, Блэк, мне кажется, ты был прав, – она наморщила нос. – Прости, что набросилась на тебя и все такое, у меня это было в первый раз, вот я и распсиховалась. Теперь понимаю, что не нужно было раздувать из наргла гиппогрифа, мы переспали, потому что хотели. Больше это не повторится. Сириус чуть откинул голову назад, внимательно вглядываясь в стоящую перед ним девушку. Что это – такая тонкая попытка потуже затянуть на нем поводок, или что? Малфой скрестила на груди руки. И тут до него дошло. Сегодня под душем произошло непоправимое. Она проболталась. А он случайно влез в ее душу, хотя и не хотел, а ведь туда Роксана и сама предпочитала не заглядывать, вот оно что! Похоже, этот страх – случайно оказаться в чьих-то руках, теперь стал общим. – Ты ведь понимаешь, о чем я? – осторожно спросила она. Сириус кивнул. – Да. Мы друзья. Идет. Больше я и пальцем к тебе не притронусь. Она прерывисто вздохнула и улыбнулась с заметным облегчением. – Потанцуешь со мной? Пауза. Роксана моргнула. – Блэк, ты ни хрена не понял. Он рассмеялся и поставил свой кубок у нее за спиной. – Малфой, я не собираюсь тащить тебя в постель, мы с тобой на чертовых танцах и подпираем стены, как какие-то придурки, – с этими словами он взял ее за руку и повел за собой. – Пойдем. Меня ищет одна обиженная цыпочка, а мне не хочется сегодня выяснять отношения. И раз уж ты пришла сюда в таком дурацком виде, надо соответствовать. Они танцевали. Довольно долго и весело – но как друзья. А потом заиграл медленный танец и бросать её было бы неловко, так что они оба сделали друг другу огромное одолжение и согласились потоптаться в обнимку. Хотя, надо сказать, Сириус не имел ничего против. И почти не чувствовал никаких сожалений по поводу своего решения. Друзьям ведь тоже иногда это делают? Танцуют, обнимаются... лапают друг друга исподтишка. – Эй, Блэк... – вдруг прошептала Роксана, поднимая голову и его рука поспешно взлетела по её спине вверх. – Я ведь так и не поблагодарила тебя. Спасибо, что вытащил меня из сортира Плаксы Миртл. Спасибо. И она чмокнула его в щеку. Сириус вдохнул горький, вишневый аромат. И знакомый горячий озноб, от которого он, казалось бы, уже избавился, опять прошиб его от пяток до макушки, так что руки непроизвольно сжалились на её талии. И ему опять захотелось. Да так, словно между ними так ничего и не было. Опять. Только не это, мать твою.
Роксана отстранилась. – Что такое? – Ничего, – Сириус смотрел на неё и неровно дышал. Она вдруг заметила, что ворот рубашки у него расстегнут и видно, как вздымается ключица. – Мне... надо выпить, – сказал Блэк. – Тебе принести что-нибудь? – Я хочу есть, – растерянно отозвалась она и вдруг вспомнила, что у нее ведь и правда с самого утра маковой росинки во рту не было. – Да... принеси мне поесть? Сириус кивнул, бросил на нее еще один странный взгляд, сдвинул брови и ушел. Она посмотрела ему вслед, и то странное чувство, которое грызло ее во время танца, вдруг стало гораздо сильнее. Но почему? Ведь она все сделала правильно? Он узнал о ней такое, страшно подумать, что было бы, если бы они разругались... Роксана вернулась к столику, где все еще стоял кубок Блэка. Но если все правильно, тогда почему ей так паршиво? Она схватила кубок и осушила его до дна. Ничего. Все будет хорошо... все наладится... Она глубоко вздохнула и уже поверила, что, может быть, ее жизнь наладится, как вдруг мир перевернулся, и она услышала голос... голос, от которого вдруг по спине прокатилась ледяная волна, и перед глазами все враз потемнело: – Здравствуй, Роксана. Роксана обернулась так, что чуть не перевернула стол. Мирон Вогтейл криво улыбнулся, взглянув ей в глаза. В темноте глубокого капюшона угольями сверкнули его живые, горящие глаза. – С Днем рождения, – он поднял руку и коснулся ее щеки. – Какая же ты красивая.
* * *
– Лили, подожди! Да стой же ты! Эванс, остановись на минуту, пожалуйста! Она слышала его голос, знала, что он идет за ней, но не останавливалась и почти что бежала к выходу. В спину ей неслась веселая песенка Селестины Уорлок. – Лили! – Нет, ну какой же ты мерзавец, Боунс! – она резко обернулась и обеими руками толкнула Эдгара в грудь. Он, машинально отступил назад. – Ты же клялся мне, что никогда и никому не расскажешь! – крикнула она, подступая к нему и в отчаянии сжимая кулаки. – Ты поклялся, Боунс!..
...1977 год, май...
– Профессор Слизнорт говорит, что мне надо делать карьеру в сфере Международного магического сотрудничества. Он считает, что из меня выйдет неплохой политик. Они сидели у Озера. Солнце припекало уже по-летнему, вода сверкала так, что было больно смотреть. Эдгар лежал на боку на траве, подперев голову рукой, Лили вытягивала ноги к воде. Рядом лежали две сумки и учебники, к которым пока так никто и не притронулся, хотя они занимались вместе с самого сентября. Эдгар Боунс был не только самым красивым мальчиком в школе, но к тому же оказался очень интересным собеседником. Они могли часами гулять у озера или сидеть у мадам Паддифут, обсуждая все подряд: от последней пластинки Элвиса Прэсли до войны с великанами в тринадцатом веке. Эдгар был блестящим студентом, с самого первого курса в Хогвартсе все преподаватели не чаяли в нем души и мечтали заманить к себе на СОВ. А еще он прекрасно играл в квиддич и, как и Лили, был членом почти всех студенческих организаций. Девчонки сходили по нему с ума, а Лили... что же, она была обычной девочкой и к тому же думала, что после ссоры с Северусом у нее уже никогда не будет друзей... Небо раскалилось, все ученики либо прятались в тени у воды, как они с Эдом, либо сидели в прохладном каменном замке. Повсюду расстилалась тишина. Даже стрекозы, жужжащие над кувшинками, попрятались в свои норки. Только кузнечики стрекотали в высокой траве. Им нипочем зной. Лили украдкой расстегнула пуговку на рубашке и сдула со лба прилипшую прядку. Как же ей хотелось снять всю эту одежду и просто погрузиться в воду... – А ты? – Эд подобрался с травы, сел лицом к лицу с Лили и отбросил с лица чуть влажную светлую челку, всмотревшись в Лили глазами цвета колодезной воды. – Ты считаешь, я был бы хорошим министром магии? Она смущенно и вместе с тем довольно улыбнулась, прекрасно видя, что он смотрит на ее губы. – Я думаю, ты был бы прекрасным... министром. Эдгар чуть облизал губы и склонил голову набок, внимательно изучая ее лицо, каждую веснушку и родинку. – Скажи, ты когда-нибудь целовалась с парнем? – спросил он и заправил выбившуюся прядку ей за ухо. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось снова, стыдливо отдаваясь где-то внизу живота. – Нет, – молвила она, отодвинув подальше то неловкое происшествие с Джеймсом Поттером в гостиной перед Рождеством. – А с девушками? – игриво улыбнулся он, придвигаясь еще ближе. – Эд, – Лили рассмеялась, боясь пошевелиться. – Да я шучу... – и он поцеловал ее. Лили словно током ударило, но как-то легонько и приятно, заставив сердце сладко сжаться и забиться в каком-то горячем шоколаде. Сначала он просто мягко прижимался к ее губам, раз, другой, а потом его ладонь скользнула ей за ухо, легонько сжала шею, и он притянул ее к себе, делая поцелуй глубже, серьезнее, все быстрее и сильнее! Лили сама не поняла, как он умудрился так быстро уложить ее на спину, но вот его рука уже вовсе пожимала и тискала ее ногу, забиралась все выше, лезла под юбку... Она разорвала поцелуй и попыталась увернуться, Эд принялся лихорадочно целовать ее шею, руки задрали юбку... – Нет, Эд... я сказала, нет! – она оттолкнула его и резко села. Боунс неторопливо поднялся, все еще тяжело вздыхая. Взгляд, несколько раздраженный и злой, скользнул по лицу Лили. – Прости... я не могу... то есть... я не готова. Прости, – она потерла лоб и начала застегивать блузку. Ей почему-то стало до слез обидно и гадко... – Ничего, я все понимаю. Она взглянула на него с надеждой. – Да? – Да, – Эдгар легко улыбнулся, словно и не было на его лице той злости пару мгновений назад, подался вперед и поцеловал ее в волосы. – Все хорошо...
– ... как ты мог рассказать обо всем Джеймсу?! Как ты мог явиться сюда?! – Лили, успокойся! – прикрикнул Эдгар, неловко оглянулся, шагнул ближе к Лили и осторожно взял ее за плечи, но она стряхнула его руки. – Во-первых, – он зашептал. – Я ничего никому не рассказывал. Это не в моих интересах, знаешь ли. Во-вторых, я понятия не имел, что вы с Джеймсом Поттером встречаетесь, и в-третьих... я приехал не для того, чтобы выяснять с тобой отношения! – А для чего тогда? – Лили трудно было перестать сердиться, но какое-то странное эхо в его глазах заставило ее пойти на попятную. Рядом полыхнул колдоаппарт, запечатлевая Слизнорта в обнимку с каким-то известным журналистом из «Пророка», и она испуганно вздрогнула...
...июнь...
Последняя вспышка колдоаппарата за весь вечер – и стоящие в обнимку выпускники с улыбками расступились. Родители и друзья тут же потянулись к ним с объятиями и поцелуями. Обняв сестру, Эд передал ее в руки друзей, повернулся на девяносто градусов с закрытыми глазами и раскинутыми руками. Сияющая Лили тут же влетела в его объятия. – Ты молодец! Я поздравляю тебя! – она поправила его остроконечную шляпу с золотой лентой и кисточкой. – И уже скучаю! Они поцеловались, он коротко пожал ее талию под белым воздушным платьем и оглянулся на толпу гостей, спешащих посмотреть на прощальный салют над озером. – Давай прогуляемся по нашему месту? В последний раз? – и он сжал ее руку, переплетая их пальцы... – Я надеюсь, ты будешь мне писать, – улыбнулась Лили. Они стояли у старой плакучей ивы. Лили прислонялась спиной к стволу, чуть проехав балетками по траве и спрятав за спиной шляпу, которую, дурачась, стащила у Эдгара с головы. Он сам стоял напротив, положив руки ей на талию и прижавшись к ней лбом. В густой бирюзе июньского вечера плавали огоньками феи-светляки... – Ты помнишь, что я пригласил тебя к себе на это лето? – спросил он, касаясь ее подбородка пальцами. Брови юноши были напряженно сдвинуты. Лили слегка сглотнула и постаралась улыбнуться. Конечно, она помнила их уговор. И знала, что произойдет у Эдгара дома. Она готовилась к этому, осознавая, что теперь их жизнь будет совсем другой, взрослой, и она хотела этого, но в то же время ей было не по себе... как будто она делала что-то не так... а что – непонятно. – Я помню все, Эд, – улыбнулась она. Эд тоже улыбнулся, но как-то очень мучительно, а потом вдруг резко притянул ее к себе. – Эд, ты что?! – она рассмеялась, уперевшись ему в грудь, но с Боунсом словно что-то произошло. Он не выпустил ее, а наоборот сжал еще крепче и присосался к ее шее, как вампир. – Эд, ты что! – она снова попыталась высвободиться, но это было не так-то просто. – Ты что, Эд?! И тут внезапно он сам ее отпустил, она успела увидеть только мелькнувшую перед лицом волшебную палочку, а затем в ее голове вдруг стало как-то удивительно легко и пусто, словно она до краев наполнилась облаками...
* * *
– Меня спас твой брат. Он вернулся примерно через пятнадцать минут после того, как вы трансгрессировали, освободил меня и велел убираться. Наверное, рассчитывал, что я подохну в лесу, но мне повезло, там водилось еще много этих уродов в масках, я убил четверых или пятерых, не помню. Единственным местом, где они могли побыть наедине, оказался смотровой балкон на одной из башен. В коридорах и на лестнице либо обнимались парочки, либо рыдали брошенные девушки, а здесь их никто не мог подслушать. После того как Роксана успокоилась, и ее перестало колотить, она смогла выслушать рассказ Мирона, но не столько слушала, сколько пожирала его взглядом, стараясь осознать такую огромную и простую, как небо, истину: Мирон жив. Точь-в-точь как было сказано на стене «Зонко». Это действительно был он, не галлюцинация, не двойник, это был ее Мирон, слегка осунувшийся и заметно голодный, но все же это был он, из плоти и крови. И в то же время... в нем что-то изменилось. Он стал как будто еще жестче и холоднее, чем прежде, и взгляд его то и дело застывал, проваливался в черноту, и он неосознанно скалил пожелтевшие клыки. Услышав его последние слова, Роксана недоверчиво сдвинула брови и отстранилась. – Люциус? Ты... Мирон, ты ничего не путаешь? Люциус тебя... – Спас, да, именно так. После того, как все успокоилось, я перебрался в какой-то городок, затаился там и начал собирать новости. Впрочем, они больше сами меня находили. Из газет я узнал, что парни мертвы. Это... – он смежил веки и сглотнул, на скулах его вздулись желваки. Роксана молча ткнулась в его плечо. – Я боялся этого, Рокс... – его глаза вдруг снова стали пустыми. – Боялся когда-нибудь проснуться и понять, что их больше нет. И вот теперь я здесь, снова никто и ничто, но теперь даже их нет рядом. Он перевернул ее правую руку и провел сухими обветренными губами по ее шраму. – Спасибо, что не бросила меня. Тогда у меня не было возможности тебя поблагодарить. Роксана с жалостью погладила темные круги у него под глазами. Его взгляд снова вынырнул на поверхность, и Мирон постарался улыбнуться. – Три месяца, Вог... – прошептала она, жадно вглядываясь в его лицо. Все еще не верилось, что она действительно говорит с ним. Сколько раз она произносила это имя наедине, сколько звала его про себя. – Ты мог дать хоть какой-нибудь знак, если бы я знала... я бы... почему не пришел за мной? – Это было условие твоего брата, – холодно молвил он, убирая ее руку от своего лица. – У него были какие-то грандиозные планы на твой счет. Ну да ладно. Хватит об этом. У тебя ведь сегодня День рождения, ты стала совершеннолетней, а мне и подарить-то тебе нечего, – он демонстративно дернул себя за края балахона с капюшоном, под которым скрывался на празднике. Роксана усмехнулась. – Я бы не радовалась, Вог. Мирон приподнял бровь и Роксана пояснила: – Мои гребанные предки продают меня замуж. Вог фыркнул. – Хм. И кто же муж? – Чистокровный гомик и гребанный расист с кучей золота. Всё как полагается. – Ну надо же, как неожиданно. Когда планируешь сбежать? – Не знаю. Никогда, наверное, – она жалобно улыбнулась, взглянув на Мирона. – Преврати меня, а? И тогда мне уже никогда не придется выходить замуж, а моя семейка с радостью от меня откажется. – Это не смешно, – оборвал ее Мирон. – Да я знаю... – кисло протянула она. Вог вдруг подвинулся прямо к ней и коснулся губами ее уха. – Давай сбежим прямо сейчас? Я голоден, а тут неподалеку есть деревушка... Роксана удивленно взглянула на него. – ... а в деревушке один симпатичный паб, я сегодня видел, как там продали огневиски четырем школьникам. Может быть, и для нас найдется выпивка? – тут он довольно оскалился, томно притушив свет в угольных глазах. – Иначе я съем тебя. – Мы не сможем выбраться отсюда ночью, Вог, – улыбнулась она. – Поверь мне, я пыталась. Тут повсюду преподаватели и... Он вдруг отстранился и обдал ее просто ледяным взглядом. – Что они с тобой сделали, Малфой? Держись крепче. Мы с тобой давно этого не делали. Может быть больно. С этими словами Мирон обхватил ее и вывалился за ограду балкона. Сердце подхватилось с непривычки, Роксана орала не своим голосом и хохотала. Охваченный светом сотен окон замок превращался в пятно, сливался с чернилом ночи, расплывался, все вертелось вверх дном, снизу вверх, ветер, верхушка дерева, вода, и затем они с хохотом повалились на мокрую холодную траву. – Я успела отвыкнуть от этого способа передвижения, – смеялась она, пока Мирон сипло и как-то пьяно смеялся, выпутывая лицо из ее волос. Они поднялись, и Роксана поняла, что Вог перенес их под ту же иву, у которой она говорила сегодня днем с Люциусом. Смеяться резко перехотелось. Люциус бьет ее по лицу. Люциус спасает Мирона. Что происходит? И как с этим разобраться? Голова кругом. Мирон вдруг обнял её. Роксана испуганно вздрогнула, когда ее обвили непривычно холодные руки. А раньше она никогда не пугалась. – Я скучал по тебе, – прошептал он. – А я по тебе, – отозвалась она и прикрыла глаза, когда он поцеловал ее шею. Ток мириадами вспышек пронесся по телу, плечи ее поднялась и опустились. Мирон неспешно целовал ее шею, плечо и жадно пожимал талию и под скользким шелком платья. Она вцепилась в его ладонь, когда она скользнула слишком низко, Мирон поднес ее руку к губам, небольшой укол – и он облизал ее мизинец. «Сириус», – мысленно вздохнула она и испуганно поджала плечи, открывая глаза, но в этот же миг и Мирон вдруг разжал руки. Роксана вывернулась из его объятий, в ужасе прижав ладонь к пылающему лбу. – Прости... прости, меня, Вог... я не могу. Только не это, мать твою... – Я знаю. Она подняла голову. Мирон двигал челюстью так, словно жевал жвачку, вид у него был одновременно грустный и мрачный. – Его зовут Сириус? Она уронила руки, а потом подлетела к нему и стукнула кулачками по каменной груди. – Мирон, я думала! Ты! Умер! Я успела поверить в это за три месяца, понимаешь? Я не хотела, я... снова и снова, снова и снова мне снилось, как ты умираешь на солнце, я чуть не сошла с ума, и... ты же знаешь, что я никогда бы тебя не предала! – она стукнула его ладонями по груди. – Ты мой лучший друг! А он... я не знаю, что это такое, Мирон, я не понимаю... я так запуталась... – и она сделала то, что так страшно хотела сделать все эти три месяца – уткнулась в тощую грудь Мирона Вогтейла и обхватила его руками. Он ее не обнял. Какое-то время они стояли молча. – Ты ненавидишь меня? – прошептала Роксана, замирая от ужаса и комкая его балахон, а потом услышала какие-то странные звуки и только спустя пару мгновений поняла, что это... смех. Она подняла голову. Вог смеялся, запрокинув голову, а потом взял лицо Роксаны в ладони, сжав ей щеки так, что она стала похожа на шишугу, звонко чмокнул ее в лоб и так и замер, прижимаясь к нему губами. – Рокс, в последний раз ты спрашивала у меня это, когда тебе было одиннадцать, и ты потеряла пакет высушенной тентакулы. Она невольно засмеялась. – Мирон, забери меня с собой, пожалуйста, – попросила она. – Куда бы ты ни шел, я хочу с тобой. – Нет. – Мирон... – Нет, Рокс, это исключено, со мной ты не пойдешь. Тем более что сейчас это будет очень опасно, я буду заботиться только о своей шкуре, буду прятаться, убегать, жить кое-как, охотиться в конце концов, понимаешь? – Я... – К тому же теперь, когда у тебя наконец-то... Она страдальчески поморщилась. – ... наладились отношения с людьми, я просто не имею права заставлять тебя коротать время рядом с ходячим мертвецом. Хотя мне и жаль, что все заканчивается так, но именно так это и должно было закончиться. Я знаю, что ты действительно любила меня, когда мы учились вместе, но это было детство, а с ним пора прощаться. Нам обоим. Я болен, а ты здорова.И это нормально, что тебе нужен не друг-вампир, а человек, обычный живой парень, который сможет любить тебя, не боясь заразить, нужна, наконец, нормальная здоровая семья, а не эти ублюдки, которые называют себя твоими родственниками, нужно нарожать кучу сопливых карапузов и научиться жить как все, – тут он вдруг погладил ее по голове. – Хотя для меня ты навсегда останешься той девчонкой, которая спрятала вампира у себя под кроватью. Роксана шмыгнула носом. – Сам рожай, понял? – пролепетала она в его балахон. Вог со смехом обнял ее и чуть качнул из стороны в сторону, а она в свою очередь прижалась к нему покрепче и вздохнула, впервые так легко, словно с ее груди сняли железный обруч. – Что же ты теперь намерен делать? – спросила она, когда Мирон перенес их в Хогсмид. Надо сказать, в этом странном трактире с отрубленной головой кабана на вывеске сегодня собрался весь волшебный сброд. Как будто они специально ждали этого дня, чтобы сюда прийти. В углу зала собрался целый вампирский табор с кучей вещей и отвратительных белокожих детишек, у барной стойки сидела вейла, это было совершенно очевидно, только разве что она была в балахоне с капюшоном, как Мирон, только ноги ее были призывно открыты, и компания грязных оборванных волшебников, сидящих у окна в компании самого что ни на есть настоящего горного тролля в ошейнике и цепях, посматривала на нее и скалила желтые зубы. Вдобавок ко всему этому владелец трактира в честь праздника водрузил на барную стойку засаленный проигрыватель, и из него лилась совершенно неуместная шотландская музыка, едва слышная за стуком стканов и пяным смехом. – Не знаю пока, – Мирон отпил из своего стакана и громко поставил его на стол. Роксана как всегда в самом начале уговорила себя, что это просто томатный сок, и теперь старалась просто не смотреть на него. – Разыщу Олив, раз ты говоришь, что она и Донни живы. А что дальше? Я не знаю, Рокс, – черные глаза зло скользили по грязному залу. – Единственное, что я когда-либо умел делать – это музыка. Но теперь все не имеет смысла. Эта мразь уничтожила мою музыку и уничтожила меня. – Нет, Вог! – Роксана наклонилась к нему. – Ты жив, ты бессмертен! И вместе с тобой бессмертна и твоя музыка! – Рокс, о чем ты говоришь? Дон мертв, парни мертвы, я пустое место! – Послушай меня, Вог. Даже когда все считали, что ты умер, готовы были идти за тобой, потому что ты давал им надежду. Понимаешь? Маглы, полукровки, вампиры, оборотни, ты объединил людей. И если теперь ты дашь им понять, что ты жив, жив, несмотря ни на что, это внушит им не только надежду, но и желание бороться дальше. Мирон смотрел на нее, чуть прищурив глаза, а после этих слов отвернулся и окинул взглядом гниющую изнанку волшебного мира. – Вернись, Вог, – прошептала Роксана, сжав его руку и наклонившись к нему. – Возроди свою музыку так же, как возродился сам.
* * *
...июнь...
– Коснись меня... вот так... крепче... а теперь подвигай немного... о-ох, черт... поцелуй меня... Конечно, почему бы и нет? Ему ведь лучше знать. Он перевернул ее на спину. Она послушно легла и устроилась поудобнее. – Тебе нравится, когда я делаю так? Все в ней протестующе дрогнуло, но тут снова мозг затопило облаками, и она расслабилась. – Да... – Я хочу, чтобы ты стонала. Она застонала: – Да-а... – Черт возьми, ты просто супер... о-ох... Что-то громко хлопнуло, глаза обжег яркий белый свет, и заслон облаков в голове колыхнулся... и в него вдруг просочилась тревога... Нет, что-то не так... Да нет, глупости, все правильно... – Улыбнись же мне! Она улыбнулась, но с трудом, как будто мышцы лица окаменели. – Раздвинь ноги шире... обними меня... и улыбайся... Снова хлопок. Нет, что-то определенно не так. – Снимай их... только медленно... Зачем? – Снимай их... Еще хлопок. Нет, я не буду! – Снимай! Нет, я... – ... я не буду! – прорезался ее голос. – Я не хочу! – Что за?.. Империо! Империо! Вот черт... Занавес из облаков вдруг взлетел, и Лили с ужасом обнаружила себя на траве в самом гадком и унизительном из возможных положений. Эдгар нависал на ней, волосы свесились ему на лицо, наполовину закрыв то выражение дикого ужаса, которое охватило его в тот момент, когда с ее глаз слетела поволока. А над ними высоко в небе грохотали фейерверки... Задохнувшись от ужаса, Лили с силой оттолкнула его и попыталась встать, но он больно схватил ее за руки и швырнул обратно. – Ну уж нет! Мы это закончим! – отчаянно сражаясь с ее брыкающимися и лягающимися ногами, он попытался стащить с нее трусики, но Лили забилась еще отчаяннее, срывая голос и зовя на помощь, но над ними все так же грохотали и хохотали фейерверки. – Скоро все закончится, не дергайся, – лихорадочно шептал Боунс, вжимая ее в траву, словно это могло заставить ее умолкнуть. – Иначе будет хуже, я тебе не... – Эй, что здесь происходит?! Эй!!! Вот черт! Алиса... Импедимента! Невидимая сила отшвырнула от нее Эдгара Боунса вместе с его отвратительным вздыбленным членом, и Лили, зареванная и растрепанная, вся в грязи, боунсовских слюнях и траве, оказалась на свободе, но так и не смогла подняться и просто лежала и рыдала, сотрясаясь всем телом, не в силах даже одернуть платье. Рядом завязалась драка, и тут же чьи-то руки подняли ее из травы. Она узнала Алису... – Ш-ш-ш, Лили, все хорошо, все закончилось! – Алиса убрала волосы с ее мокрого лица и заставила смотреть на себя. – Он не ранил тебя?! Ответь, он сделал тебе что-нибудь?! Лили не могла ничего сказать, захлебываясь от ужаса и отвращения, только помотала головой и закрыла лицо содранными грязными ладонями. Фрэнк впереди повалил Боунса в траву и без помощи палочки просто методично бил его по морде. Алиса помогла ей встать, но не в меру любвеобильный Эдгар выбил ее коленку, и Лили вскрикнула, едва ступив. – Фрэнк, помоги! – в отчаянии выкрикнула Алиса. – Фрэнк!..
– Лили, я хочу все объяснить. – Убирайся. – Лили... – Я буду кричать! – Ты уже рассказала... рассказала им? Дело было после прощального завтрака. Выпускники, замечательно погулявшие накануне, выносили вещи во двор школы, где их встречали счастливые, гордые родители. Отовсюду доносился смех и звонкие голоса: вчерашние студенты прощались со старыми друзьями, обменивались адресами, радостно шумели. Эдгар поймал Лили в одном из коридоров как раз тогда, когда она шла к профессору Макгонагалл. Алиса и Фрэнк были совершенно правы, надо было рассказать обо всем до того, как Боунс покинет школу. Потеря диплома и всех рекомендаций – меньшее, чего он заслуживал. – Лили, ты рассказала или нет? – вскрикнул он, схватив ее за плечи. Она дернулась, и он тут же ослабил хватку. – Прости. – Не сомневайся, я обязательно расскажу! – Лили, я прошу... я умоляю тебя, не делай этого. Она громко хохотнула. – С какой стати? Ты вообще понимаешь, что ты сделал?! – Я... я знаю... – Мало того, что ты, мой друг, мой парень, черт возьми, которому я так доверяла, попытался изнасиловать меня, так ты еще и... – она облизала губы и неверяще усмехнулась, глядя в пустой проход коридора. – Ты же знаешь, что за это дают пожизненный срок в Азкабане, ты спятил, Боунс! – Я знаю, Лили, но я... я не хотел так, я... у меня не было выхода! – его голос истерично взлетел и снова опал. – Ты... ты будешь ненавидеть меня еще больше, но я все равно скажу, я... – Эд обреченно выдохнул, закрывая глаза. – Лили, я проспорил... мне нужны были деньги, я крупно проигрался, и мы поспорили с парнями, что я пересплю с Лили Эванс, самой красивой и неприступной девчонкой курса! Лили тяжело сглотнула. А она думала, что гаже ей уже не станет. – Я не хотел этого делать, но сумма была... уф, просто огромная, а я... у нас никогда не было денег, все те кнаты, что нам с Мелли удавалось заработать летом, уходили на лекарства маме, а есть еще и Крис, и ему не объяснишь пока, что у нас нет денег на сладости и игрушки... я бы никогда не смог отдать им такую сумму, понимаешь? А тут этот спор, а мы с тобой итак... послушай, я не собирался применять к тебе эти чары. Но ты же сама отталкивала меня... если бы ты согласилась хотя бы раз... – Может быть, мне тебя пожалеть? – прошипела она, сузив глаза. Эдгар взлохматил волосы. – Лили, ты можешь меня ненавидеть, можешь сама применить ко мне какие-нибудь чары, только я прошу тебя, не говори никому. Если об этом узнают, мне конец, я потеряю диплом, рекомендации, репутации конец, меня не то что к Бэгнольд в отдел, меня не возьмут уборщиком во «Флориш и Блоттс». А если я сяду в Азкабан, что станет с мамой, Мелли и Крисом? Ну я прошу тебя, Лил... – и тут он встал на колени, самым натуральным образом бухнулся прямо на пол. Лили опешила. – Пожалуйста... – Я тоже говорила «пожалуйста», – ее голос резко сел. – Я тоже говорила это, Эд, но тебя это не остановило... Впалые румяные щеки юноши побелели. – Лили... – умоляюще застонал он. – И ты не беспокоился о своей семье, когда поднимал палочку вчера, – холодно ответила она. – Теперь слишком поздно, – с этими словами она отделилась от стены, к которой он ее прижал, и ушла, а Эдгар остался сидеть на пыльном, залитом солнцем полу... Она наблюдала за ними издалека. Эдгар шел через внутренний дворик школы, заполненный людьми. Голова его была опущена, руки странно жестикулировали, словно он говорил с невидимым собеседником. Но когда дворик вдруг огласил радостный детский крик, он поднял голову, радостно улыбнулся и, резко присев на корточки, поймал маленького, не старше пяти лет мальчишку, такого же светловолосого, как он и Амелия. Она сама, несколько напряженная и скованная, подошла к своему близнецу, чуть нахмурилась, тронула его за подбородок и спросила о чем-то – видимо, увидела синяки, оставленные Фрэнком Лонгботтомом, который теперь прожигал спину Эдгара взглядом, стоя рядом с родителями. Эдгар ответил что-то сестре, держа на руках младшего брата, а потом все трое Боунсов подошли к маленькой волшебнице, сидящей в инвалидном кресле рядом с собранным чемоданом Эдгара. Она вытянула руки, увидев своего старшего сына, и он прямо при всех сел на колени возле ее кресла и положил голову матери на колени. Комок, сидящий у Лили в горле, выпустил шипы. От досады она даже ногой топнула. «У-у-у, мерлиновы кальсоны, я еще пожалею об этом», – в отчаянии подумала она. Подождав, пока к Амелии и миссис Боунс подойдет кто-нибудь из знакомых, она вышла во внутренний дворик, решительно отвела Эда в сторону и проговорила, глядя ему прямо в глаза: – О том, что случилось, никогда и никто не должен узнать, Эд. Поклянись мне, что ты никому не скажешь. Эдгар вытаращил на нее глаза. – Ты серьезно? – Поклянись! – Я клянусь, – его красивое лицо просияло. – Лили... Она не дала ему закончить. – В свою очередь я тоже клянусь тебе, что никогда и никому не скажу, что ты сделал. Пусть это остается на твоей совести. Но если вдруг до меня дойдет слух, что ты сделал это снова, Боунс, моя сова с письмом вылетит немедленно. Ты понял? – Да... Лили, ты... – На этом все, – отрезала она и посмотрела ему прямо в глаза. – Я надеюсь, что мы больше никогда не увидимся. Пока, – с этими словами она развернулась и пошла прочь, чувствуя себя так, словно по ней прошло целое стадо гиппогрифов. Хотелось верить, что она поступила правильно.
...1977 год, октябрь...
– ... и мы собираемся пожениться осенью. Мне очень повезло, что я ее встретил. Сжимая губы, Лили вернула ему карточку, с которой ей махали и улыбались счастливые молодые люди. Они стояли у одного из столиков, подальше от танцующей толпы. Лили сердито чистила мандаринку, Эдгар прятался за кубком. – И повезло, что я встретил именно тебя, Лили, – добавил он гораздо тише, постукивая пальцем по золотому боку кубка. – Ты спасла мне жизнь. – А мне не повезло, – без улыбки ответила она. – Ты мне жизнь испортил. Джеймс ненавидит меня, кто-то... – тут она сверкнула на юношу взглядом, – рассказал ему, что мы... что ты делал со мной в тот выпускной, и теперь он считает, что я лгунья и шлюха, и еще не знаю кто, потому что все это время любила тебя, – и она сунула в рот целую половинку мандарина. – Я не отрицаю, – серьезно сказал он. – Я виноват перед тобой. И приехал, чтобы загладить вину. Она вскинула на него вопросительный взгляд. Эдгар весь сгруппировался, обхватил себя руками и воровато оглянулся по сторонам. – Не хочешь потанцевать? Лили сглотнула мандарин. – Ты в своем уме? – жалким голосом спросила она. – Если хочешь, чтобы тебя никто не подслушал – иди туда, где как можно больше людей. Золотое правило, – он поставил кубок на стол и жестом позвал её за собой. За руки хватать не стал. Это был хороший знак и Лили нехотя последовала за ним в гущу танцующих. Танцевали они очень сдержанно, надо отдать Эду должное, он даже не пытался ее облапать или прижать покрепче. Но в одном он оказался прав – танцующие были настолько заняты друг другом, что никому и в голову бы не пришло их подслушивать. – Видишь ли... – негромко начал Боунс. – Моя карьера в отделе Международного магического сотрудничества была не совсем правдой. Тогда я не мог тебе сказать, на самом деле не могу говорить и сейчас, но должен, учитывая все, что происходит. Я работаю в Отделе Тайн. Я невыразимец, – добавил он одними губами. Лили подумала, что ослышалась. – Да, это так, – кивнул он в ответ на ее ошеломленный взгляд. – Туда принимают только лучших... лучших из лучших. Последние несколько месяцев мы сотрудничали с мракоборческим центром. Магловские семьи в срочном порядке прятали по всей стане, и понадобилось огромное число Хранителей Тайны, которые могли бы сохранить их новые адреса в секрете. Каждому невыразимцу доставалось несколько семей. И когда я узнал, что мне досталась семья по фамилии Эванс, то понял, что это просто знак свыше. Лили сама не поняла, как остановилась. Эдгар смотрел на нее и улыбался. Не может быть... – Вслух не произноси, только в уме, прочитаешь – сразу сожги. Я обязан тебе, Лили Эванс, – прошептал он и полез во внутренний карман. Достав из него крохотную бумажку, он, не разворачивая, вложил ее в резко похолодевшую руку Лили. Слезы сдавили ей горло, но она не могла плакать, только смотрела на Эдгара во все глаза и слегка задыхалась. – И возвращаю свой долг, – с этими словами он сжал ее стиснутые пальцы обеими руками и поцеловал. – Эд... – слезы окончательно заволокли ей глаза. – Спасибо тебе, о Боже... Не сдержавшись, она крепко обняла его, смеясь и плача одновременно, и тут-то это и случилось. Лили просто почувствовала его взгляд и повернулась в его сторону. Джеймс шел к ним через толпу. Ничего в нем не было особенного, как обычно лохматый, угловатый и неряшливый... ее Джеймс. Сердце пропустило удар, но когда Лили увидела его выражение лица, то поняла, что произойдет еще до того, как это случилось... Боунс тоже увидел Джеймса, но он ничего и не подозревал, поэтому улыбнулся и шагнул к нему навстрчечу, с неловкой улыбкой протягивая руку. Лили испугалась, что сейчас случится взрыв, но Джеймс вдруг тоже расплылся в самой веселой из своих улыбок, а потом просто с ходу врезал Эдгару по лицу.
* * *
Они вывалились из уборной, задохнувшиеся, растрепанные, зацелованные. Все еще тяжело вздыхая, Сириус попытался застегнуть пуговицы на рубашке, но руки у него слегка дрожали. Патриция сияла как новенький галеон и улыбалась стертыми губами, пытаясь вернуть платье на место. – Спасибо, крошка, – Сириус напоследок неловко чмокнул ее в губы, хотя попал, кажется, в нос и уже собрался вернуться в зал, но Стимпсон перехватила его. – Я бы не отказалась попить, ужасно жарко, – выдохнула ему в ухо. Сириус с трудом удержался, чтобы не оттолкнуть ее. – Да... стол вон там. Найдешь меня потом? Кстати, ты не видела Малфой? – Люциуса? Вот дура. – Его сестру, Пат. – Нет, не видела. Хотя... кажется, я видела ее с каким-то парнем, а потом... а зачем она тебе? Вместо ответа он схватил ее лицо обеими ладонями и поцеловал как следует, а потом сразу же боком нырнул в компанию каких-то хохочущих ребят в костюмах лепреконов и пошел в зал, на ходу вправляя рубашку в брюки и стирая с лица и шеи помаду. Он хотел разыскать Сохатого, но тот как назло куда-то подевался. Видимо, толпа гриффиндорских болельщиц с четвертого курса, неведомо как проникшая в зал мимо Синистры, все-таки нашла его и сейчас насилует где-нибудь в уборной. Ремус меланхолично подпирал стену, вместо девчонки облизывал кубок с тыквенным соком, и делал вид, что ему очень весело, Питер топтался и дулся неподалеку от толпы хихикающих гриффиндорок, явно собираясь с духом, чтобы пригласить одну из них на танец. А Роксана с "каким-то парнем". Значит, всё хорошо? Значит, она перестала на него дуться и поняла, что к чему? Если это так, он радоваться должен, верно? – Вот ты где! Куда же ты пропал, мы тебя обыскались! – Кэри и Эмма или Мэри и Элли, как-то так их звали, в общем, пуффендуйки из прошлого выпуска повисли на Сириусе с обеих сторон. Черт его дернул угостить их бузинной наливкой. – О, а я как раз вас искал, – улыбнулся он, обнимая их за плечи. – Опять хотите выпить? – Мы хотим танцевать, – выдохнула ему в ухо Элли. – Втроем, – многозначительно добавила ее подружка. – Ты когда-нибудь танцевал втроем? – Я вообще еще в жизни ни с кем не танцевал, – рассеяно отозвался Сириус, снова украдкой оглядывая зал. – Ты будешь у меня первая, Кэри, согласна? – Я – Мэри. – Да какая р... то есть, как скажешь, Мэри. И... – Анна, – ее подружка жарко поцеловала его в щеку. – Анна, – Сириус остановил на брюнетке внимательный взгляд, на секунду заинтересовавшись. – Почему я вас не помню? Девушки улыбнулись. Ни дать ни взять вейлы перед ужином. – Ладно, идем танцевать, – он улыбнулся им. – Анна... Шах и мат, Малфой. Где бы ты ни была. Хотя, к чему тут это? Они танцевали втроем, и было очень здорово, Сириус даже на время позабыл про красное платье и расслабился, как вдруг где-то в толпе раздались громкие крики и звон бьющейся посуды. Почуяв неладное, Сириус оставил сирен соблазнять друг дружку и отправился на шум, а когда увидел, что происходит, перешел на бег. Преподаватели уже бежали со всех концов зала с этими ужасными лицами «я знал(а)-что-так-будет», девчонки визжали, парни орали, пытаясь разнять дерущихся, что-то кричала Эванс. Протолкавшись сквозь толпу вместе с невесть откуда взявшимся Фрэнком и Ремусом, Сириус бросился к Сохатому и стащил его с распростертого и окровавленного Эдгара Боунса, которого Сириус узнал разве что по идиотской платиновой шевелюре, изрядно сдобренной «Суперблеском». – Пусти меня! – орал как не в себе Сохатый, извиваясь и вырываясь, так что они втроем с трудом его удерживали. – Пусти! – Сохатый, не дури! – рявкнул Сириус, но Джеймс оттолкнул его и снова бросился на Боунса, тот толкнул его, Джеймс врезался в стол, раздался звон, крики, Сохатый снова бросился в бой, но тут вдруг Эванс, которую держала Алиса, выскочила вперед и влепила Сохатому знатную пощечину. Все застыло. Джеймс отшатнулся от нее, держась за лицо. – Хватит, – яростно молвила Лили в воцарившейся тишине. Она стояла между Боунсом и Джеймсом, упрямо и гневно сверкая зелеными глазищами, Эдгар, кряхтя, поднимался с пола, а Джеймс, не отрывая от Лили взгляда, осторожно потрогал щеку, словно не вполне верил в то, что сейчас произошло, а потом демонстративно вытер с лица кровь. Видок у него был тот еще: очки он потерял в сражении (Ремус поднял их остатки с пола и попытался починить), рубашка была наполовину разорвана, волосы колтуном, под глазом ссадина, губы разбита, а руки словно черничным соком измазаны. Наградив Джеймса последним настороженным взглядом, Лили отвернулась от него и помогла Эдгару встать. – Пойдем, тебе надо в больничное крыло. – Кажется, он выбил мне зуб... – Вот как! – выдохнул Джеймс в наступившей тишине и нервно рассмеялся. – Ну что же, я все понял, Эванс. Теперь я точно все понял, – он раскинул руки, словно призывая всех посмотреть на эту сцену, хотя с нее и так никто не сводил глаз. – Ты выбираешь его, верно? И с самого начала так было, я прав? Лили сердито обернулась, взметнув волосами. Сириус заметил, что глаза у нее так и полнятся слезами, того и гляди из них выльется вся зелень. Губы были плотно сжаты, казалось, ее вот-вот порвет на части от желания высказать ему все. – Всего хорошего, – под взглядами всех Джеймс шагнул к ней и крепко поцеловал ту руку, которой она его ударила. – Желаю счастья нахер. С этими словами он развернулся и скрылся в толпе, которая тут же хлынула от него во все стороны, а Сириусу и Ремусу не осталось ничего, кроме как последовать за ним. Преподаватели как раз прорвались на место схватки, и Сириус слышал возмущенное квохтанье профессора Стебль и высокий голос Джекилла. Можно было не сомневаться, что какая-нибудь добрая душа вроде Нюниуса обязательно на них настучит, но пока надо было дать Сохатому прийти в себя, иначе он и на преподавателей набросится. – Садись, – они с Фрэнком силой усадили Джеймса за один из самых дальних и незаметных столов. – Какого хера, Сохатый, обязательно было делать это при всех?! Не говоря ни слова и все еще кипя, словно котелок, Джеймс схватил кубок с медовухой и опрокинул в себя, но тут же мучительно застонал и схватился за разорванную губу. Словно в насмешку над всем случившимся, играла веселая, заводная песня. – Еблан, – бросил Сириус, отворачиваясь, чтобы Сохатый не понял, как жалко выглядит. Ремус молча положил перед Джеймсом его очки. – Хочешь свалить отсюда? – спросил Сириус после небольшой паузы. Сохатый помотал головой и вцепился обеими руками в ножку кубка, нависая над ним с таким видом, будто больше всего на свете мечтал в нем утопиться. Точно так же он дулся на тыквенный сок после драки с Гансом-кондитером в двенадцать лет. Хоть что-то в этом мире не меняется.
Песня закончилась, и какое-то время в зале было слышно только смех и голоса. А затем по залу вдруг туманом потекла совершенно другая музыка. Знакомая до дрожи музыка, которую в последнее время никто не решался играть на публике... Люди стали оборачиваться. Первым обернулся Слизнорт, лицо которого вытянулось, как у совы, обернулась Селестина Уорлок, обернулись все как один ученики и гости, потому что со сцены вслед за туманом донеслись раскатами грома ударные... а следом за ними – голос. Человек, стоящий на сцене, казался совсем маленьким. И он не пел. Он как будто кричал, но голос его не был человеческим, ибо человеческие мышцы не способны издавать такие звуки... Либо он подражал очень умело, либо... этого просто не могло быть. В толпе поднялось волнение, все словно под гипнозом потянулись ближе к сцене, словно... мотыльки на огонь. И Сириус тоже, хлопнув напоследок Джима по плечу, пошел вслед за толпой к сцене. У микрофона стоял мужчина в длинном балахоне с капюшоном, из-под которого виднелась только нижняя часть лица и вьющиеся тонкие волосы. Он пел, держась белыми руками за микрофон, и пел так отрывисто и отчаянно, словно от этого зависела его жизнь, словно он стоял один в темной комнате, а вовсе не на яркой освещенной сцене... И когда он дошел до припева, то оторвал одну руку от микрофона и скинул капюшон. Хаос. Истерика. Восторг. Ему дала начало Алиса Вуд – в тот момент, когда упал капюшон, она громко завизжала и закрыла рот ладонями, а затем толпа... она закричала, забилась, заволновалась единым телом и хлынула к сцене, как прибой, но тут же ударилась о защитный барьер из чар и окружила Вогтейла, облепила со всех сторон... А он продолжал петь так, будто ничего и не происходит, будто снова они все находятся на том страшном концерте в Каледонском лесу. И Вогтейл смотрел в глаза своей аудитории, улыбался ей, наклонялся над ней и протягивал к ней руки, так же, как тогда... Сириус обернулся – только один человек не спешил пробиться вместе со всеми к сцене и потому сразу бросался в глаза. Роксана стояла, прижимаясь к стене, и улыбалась, глядя на сцену так, будто Вогтейл пел лично для нее. И на секунду Сириусу и самому показалось, будто это так и есть, во всяком случае, за все то время, что Малфой училась здесь, он ни разу не видел на ее лице такой улыбки. Ревность и ненависть схлестнулись в нем горячей волной и хлынули в голову. А музыка все гремела. Где-то в толпе паниковал Слизнорт, многие плакали, все кричали, вопили, орали, вытягивая руки, кто-то прокричал не своим голосом «Мирон жив!», и тогда толпа принялась скандировать это, словно болельщики на матче по квиддичу, а Вогтейл улыбался им, но не переставал петь... Во время второго припева, когда и песня, и безумие в зале достигли своих высот, он взмахом руки распахнул высокое окно, у которого располагалась сцена, и ледяной осенний ветер хлынул в душный зал, встрепав на худом теле певца его странный балахон. Он пел, широко раскинув руки, так что можно было подумать, будто он летит, а когда начался проигрыш, Мирон вместе с микрофоном взобрался прямо на подоконник, вызвав у толпы настоящую панику и допев последнюю строчку, он отбросил микрофон и просто выпал в окно, как большая летучая мышь. В этот же момент чары лопнули, и толпа бросилась к окну как раз чтобы увидеть, как в ночном мраке стремительной тенью ускользал и поднимался все выше гигантский нетопырь. Сириус не сомневался, что это событие войдет в Золотой Фонд хогвартских преданий. Ну еще бы. Триумфальное Возвращение Легенды. Аж зубы сводит от радости. Он сидел на подоконнике крошечного окошка в темном коридоре винтовой лестницы, ведущей к смотровому балкону одной из башен. Распустив галстук и расстегнув рубашку, Сириус курил в темноте, точнее топился в клубах сигаретного дыма. Возвращаться на праздник ему было незачем. Да и не хотелось опять видеть, как Малфой, такая ненормально, неестественно счастливая, танцует там в куче счастливых гриффиндорцев, пляшет в своем красном платье, подобрав его чуть ли не до самой задницы, смеется, раскидывает руки и кружится вместе с остальными ребятами, которые ведут себя так, будто Рождество наступило на месяц раньше. Сириус затянулся и выдохнул. Он ревновал ее? Черта с два. Ему просто хотелось отправить гребанную летучую мышь обратно на тот свет. Разве это ревность? Глупо даже думать так. Где-то наверху хлопнула дверь. Раздались шаги, на стене мелькнула продолговатая тень, и он увидел ее. Роксану. Захотелось сейчас же встать и уйти, но он сидел, не двигаясь, и смотрел, как она подходит к нему, а потом медленно поднял руки и саркастично похлопал в ладони. – Мои са-амые искренние поздравления, миледи. Малфой усмехнулась, опуская взгляд на ступеньки, чтобы не упасть. – Похоже, теперь мы с вами нескоро увидимся, когда у вас... появились такие прекрасные перспективы: провести остаток жизни в компании с ходячим трупом. Ну что же, был счастлив проучиться с вами эти два месяца. Хотя не могу сказать, что я буду сильно скучать, – и он затянулся. – Обычно друзья скучают друг по другу, – заметила она, подходя совсем близко. – Мы ведь с тобой теперь друзья, правда, Блэк? Ее голос звучал так насмешливо, что Сириусу стало совсем паршиво. – Конечно, – он улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Ты пришла попрощаться? – Сириус затушил сигарету об подоконник. – Да. – Счастливого пути и проваливай. – ... до завтра. Сириус поднял взгляд. Малфой усмехнулась. – Похоже, я все же задержусь здесь на какое-то время... Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга. Роксана улыбалась, причем как-то совсем по-взрослому, с такой улыбкой взрослые женщины смотрят на совсем маленьких мальчиков. А Сириус просто сидел и смотрел на нее, чувствуя себя так, будто по нему хорошенько прошлись. А потом, так же не отрывая от нее взгляда, полез в карман брюк, поймал там свой подарок и вытащил на свет. – Тогда с Днем рождения, – ляпнул он. Роксана опустила взгляд и одновременно сдвинула брови и губы. На ладони у Сириуса лежал комочек угольно-черного меха чуть меньше мячика для тенниса, но больше снитча. Когда Сириус раскрыл ладонь, в черной шерстке существа сверкнули влажные черные бусинки, а затем из нее вылезла одна ножка толщиной в нитку, потом другая; с трудом взгромоздившись на них, неведомый зверек встал, пьяно покачиваясь, и безмолвно вытаращился на Роксану. А когда она поднесла к нему палец, пушок вдруг лязгнул самыми что ни на есть настоящими зубками. – Твою мать! – Малфой испуганно отдернула руки. Сириус хрипло рассмеялся. – Что это?! – Уголь, – усмехнулся Сириус и тут же поправился. – Был уголь. Теперь не знаю, что это, но эта штука умеет вырабатывать тепло. Я подумал, что у тебя... слишком холодно в комнате, – последнее было сказано максимально бесстрастным тоном, но Роксана все равно быстро посмотрела на него, перед тем как подставить угольку свою ладонь. – Я думаю, он подрастет за пару месяцев, если будешь его кормить. – И чем его кормить, морковкой что ли? – озадаченно спросила она. Уголек высунул из шерстки ручки, такие же тонкие, как и ножки, раскинул их и радостно потопал к ее большому пальцу так, словно хотел его расцеловать. Прислушавшись, Роксана услышала слабое попискивание. – Щепками. Стружкой. Пеплом. Он жрет все подряд. А потом срет теплом и уютом, – Сириус усмехнулся и пощекотал пушок пальцем. – Лучший подарок в твоей жизни, верно? Ничего другого я все равно не придумал, так что просто скажи спасибо. – Я назову его Патриком, – вдруг сказала она. – Что за отстойное имя, – возмутился Сириус, и Роксана вскинула на него свирепый взгляд. – Патрик! Сириус усмехнулся. – Ладно, называй, как хочешь. Какое-то время они молчали... Точнее, говорить вслух не было нужды. – Вернемся в зал? – спросила она после небольшой паузы, не рискуя посмотреть ему в глаза. – Нет, – отрезал Сириус, глядя в свою очередь прямо на нее. – Тогда может быть... проводишь меня?
– Спасибо тебе, Блэк, – молвила она, перед тем как уйти, обернувшись к нему на лестнице, ведущей в подземелья. – У меня никогда не было такого дня рождения. – Я ничего не сделал, – хмыкнул Сириус. – Сделал, – серьезно сказала она. – И я хочу тебя отблагодарить за это. – Так благодари, – усмехнулся он. Малфой шагнула к нему, сверкая в темноте влажными глазами. – Друзья ведь... тоже иногда это делают? – прошептала она, сжимая отвороты его рубашки, миг – и Сириус как будто с головой погрузился в облако. Что это за чертовщина, в конце концов... ведь он целовался с сотней девчонок, наверное... но никогда не чувствовал такое. Как будто его до краев заполнили огнем. Он почувствовал, как она начала отстраняться, и только крепче обхватил ее. Еще на минутку она сдалась, снова обнимая его за шею, а потом очень медленно отступила назад, назад, вниз по ступенькам, разрывая объятия, но не поцелуй. В конце концов Сириус поцеловал ее напоследок легко, словно целовал сестру, и отпустил. – Спокойной ночи, Блэк, – проговорила она так, словно ничего не случилось. Сириус промолчал. Снова у него внутри дрались мантикоры – теперь уже не на жизнь, а на смерть. Она улыбнулась ему напоследок, развернулась и пошла вниз. Его хватило всего на пару секунд. Вторая мантикора с ревом разорвала в клочья первую. Саданув по стене кулаком, Сириус сбежал следом, перескакивая через две ступеньки. Малфой он перехватил на середине пути. Схватил ее в охапку и поцеловал теперь уже так, как хотел сам, так, как хотел сделать это с той самой минуты, как оставил ее в спальне Слизерина. Целуясь, они врезались в стену. Теряя голову – да и хрен с ней – он припал к тонкой шее, облизывая место, где так исступленно билась кровь, спустился к груди, потом еще ниже, еще, бешено целуя и покусывая ее, он спускался все ниже и ниже, судорожно задирая красное платье. Она жалобно всхлипнула, когда он добрался, куда хотел, и вцепилась ему в волосы. Нет, Блэк... Похоже, друзьями им все же не быть.
* * *
Сколько он просидел вот так, за этим столом? Джеймс не знал. Ему было паршиво, так паршиво, как, наверное, не было еще никогда. Сегодня он потерял ее насовсем. Хотелось поговорить с отцом. Попросить у него самый мощный хроноворот, перенестись как можно дальше назад, встретить тощего мальчишку Джеймса Поттера и сказать ему, чтобы завязывал с этой любовью. Потому что в ней ни черта хорошего нет... Он запустил пальцы в волосы. – Эй, Поттер. От звука этого голоса кровь вспенилась и ударила ему в голову. – Иди нахер, если жить хочешь, – прорычал он, даже не повернувшись. Боунс подтащил к нему стул и оседлал его, положив руки на спинку. – Катись отсюда нахуй, или я просто убью тебя, клянусь. – Надо поговорить, – коротко сказал он. – Выяснили уже все, – он оттолкнул свой стул и встал, но тут Боунс схватил его за предплечье и силой вернул на место. – Руки! – рыкнул Джеймс, выхватывая палочку. Его просто заколотило от гадливости. – Ты меня выслушаешь, – твердо произнес Боунс, даже не взглянув на его оружие. – Хотя бы ради Лили. Джеймса словно током ударило. Да какое нахрен право он имеет?!.. – Сядь, – спокойно попросил Боунс. – Клянусь, если то, что ты услышишь, тебе не понравится, мы выйдем в коридор, и ты опять набьешь мне морду. Сотрясаясь от макушки до носков ботинок, Джеймс упал на место и навалился на стол, принципиально не глядя на Боунса. Тот подождал, пока он немного успокоится, а затем сказал: – А теперь слушай, как все было на самом деле... Через десять минут Джеймс Поттер вылетел из кабинета Слизнорта с таким видом, словно за ним гнался бешеный дементор. Врезался в дверь, заставив Синистру испуганно взвизгнуть и выронить свой блокнот, шарахнулся от нее, разогнал толпу перепугавшихся третьекурсниц и опрометью бросился по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх. В голове стучало. МАТЬ ЕГО, КАКОЙ ЖЕ ОН ИДИОТ!!! Лили, девочка моя... Мерлин, он в лепешку разобьется, но она простит его, простит, черт подери!!! Джеймс взлетел по лестнице, прыгнул на каменную площадку, не дожидаясь, пока лестница с ней соприкоснется. У входа в гостиную Гриффинора кто-то стоял. Джеймс затормозил на всем ходу, чуть не сбив профессора Макгонагалл с ног, но она не разозлилась, даже когда увидела, в каком он состоянии. – Простите, профессор, я... – Поттер, а я как раз искала вас... – что-то тревожное свернулось у сердца, когда Джеймс взглянул ей в лицо, но сейчас это было неважно. – Простите, мне надо в гостиную, это очень срочно, вопрос жизни и смерти... – Нет, Поттер, подождите! – она придержала его за плечи, и что-то такое прозвучало в ее голосе, что Джеймс и в самом деле замер, отдуваясь и сгорая от нетерпения, поглядывая на портрет у нее за спиной. – Я искала вас, чтобы сказать вам кое-что... – Что случилось, профессор? Она отпустила его. Джеймс заметил, что в руке она держала распечатанный конверт. Улыбка его слегка померкла. – Что такое? Он почувствовал раздражение. Да ведь он ответил на прошлое письмо, и преподаватели вроде на него не жаловались, что опять такое?! – Это... это пришло от вашей тети, Поттер... – с ее голосом определенно что-то было не так. – Час назад... Какая-то странная тревога метнулась в груди. А затем ее вдруг сковал жуткий холод. И сердцу в этом холоде стало очень тесно и тяжело. – Чт слчлось? – спросил он и не узнал свой голос. – Профессор?.. Она посмотрела на него, и тут вдруг глаза железной леди Хогвартса заблестели от слез, а тонкие неулыбчивые губы задрожали. И тут он понял. Словно бладжером по голове. Кувалдой. Пол качнул его, и Джеймс врезался в стену. Нет... Боже... нет...только не это... за что... – Как? – выдохнул он, отчаянно цепляясь за реальность. – Что?.. – Драконья оспа. Острая вспышка. Они ничего не могли поделать... Джеймс... – она покачала головой и тут всполошилась, глядя, как он сползает по стене на пол. – Джеймс!
_________________________________________
http://maria-ch.tumblr.com/post/63030260886 *Использован текст песни Panic! At the Disco – This is HalloweenПесня, которую пел Мирон – David Draiman of Disturbed – Forsaken
Похороны были назначены на третье ноября. К тому моменту, когда немногочисленные родственники и гости собрались на маленьком кладбище, дождь, идущий несколько дней к ряду, закончился, но болезненно-бледное небо распухло от рыданий и скорбно нависло над предместьем Ипсвича, провожая редкими слезами маленькую процессию в черном. Закрывая от этих слез, волшебники раскрывали черные зонты и с высоты можно было подумать, будто это не люди, а черные лодчонки плывут среди луж... Джеймс плохо помнил, что происходило в эти несколько дней, после того, как рыдающая тётушка Кассиопея Блэк встретила их с Сириусом на пороге своего дома, глубокой ночью. Последнее, что он помнил отчетливо – это тела, лежащие в гостиной на двух столах. А ещё помнил лицо Сириуса, который вывел его из этой гостиной на следующий день – кажется он провел в том треклятом полосатом кресле всю ночь, но так и не понял этого, а потом всё провалилось в какое-то бездонное «ничего» и Джеймс превратился в амебу. Он лежал, свернувшись, на какой-то дурно пахнущей постели, дрейфовал на туманной границе между больным сном и больной явью, пытаясь справиться с тем бешеным воем, который рвал его изнутри, уничтожал, точил, как гниль... Их больше нет, Джим. Их просто больше нет. И эта страшная истина просто не могла ужиться в его голове. Потому что этого просто не может быть. Они живы. Они живы, его просто обманули... Его единственным, безмолвным собеседником была тень, ползающая по стене между шкафом и окном. С её помощью он держался за время, которое медленно, зацепив его крюком за внутренности, тащило Джеймса к третьему числу. С тётушкой он старался не пересекаться – стоило ей увидеть его, как её ярко накрашенные, морщинистые губы начинали трястись и она лезла за платком. За два дня её старый, пропахший розовым маслом и кошками дом заполнился сочувствующими родственниками, но и с ними Джеймс по возможности старался не встречаться, их сочувствие было как удар ножом и единственный человек, которого он мог выносить, был всё тот же Бродяга. Хвала Мерлину, хотя бы он не обливался слезами, глядя на Джеймса. Он приносил еду, но не заставлял есть, защищал Джима от напора сердобольных бабулек и дедулек, а ещё просто валялся на соседней кровати у стены и читал. Джеймс чувствовал себя как корабль, которого выбросило в море в шторм, но который ещё не потерял из виду мигающую точку маяка. Бродяга стал для него такой точкой. Но Джеймс скорее съел бы свои уши, чем признался ему в этом. Но Сириус и сам это понимал, потому и не отставал от него ни на шаг в эти дни. И сейчас он был рядом, стоял позади, как страж, несмотря на то, что у него за спиной толпилась изрядная часть его же семейства. Его дед и, одновременно, двоюродный дядя Джеймса, Поллукс Блэк, толкал у изголовья распахнутых могил скорбную речь о том, какой огромной потерей стало для небосвода Блэков падение звезды Дорианы и как печально, что ни один из великолепных хроноворотов Карлуса не способен вернуть его в этот мир, гости плакали, Кассиопея скулила в свой кружевной платочек, а Джеймс не слышал ни слова... Его занимал очень важный вопрос. Он никак не мог вспомнить название любимых маминых цветов. Все притащились с этими идиотскими каллами и нарциссами, как будто они не знают, что у неё аллергия на нарциссы! Он очень хотел принести маме именно те самые цветы, сиреневые, с черными прожилками, которые она так любила, целую гору, если получится, такую, под которой не будет видно этой страшной дыры в земле...а потом взял и забыл название. Как полный идиот. И никто из родственников не понимал, как это жизненно важно для Джеймса – узнать это название. Все либо смотрели на него как на помешанного, когда он внезапно обращался с вопросом об этих чертовых цветах, либо, как дура-Кэсси принимались заливаться слезами и сочувствовать, хотя ему на хрен не нужно было их сочувствие, ему нужна была гора этих сиреневых цветов с черными прожилками! Наверное семья просто решила, что у него крыша от горя поехала. Ну и пусть так. Ужасно не это, ужасно то, что он так и не вспомнил это название и теперь стоит здесь, как дурак и в бессилии сжимает пустые кулаки. А ведь когда она писала ему последнее письмо, наверняка уже была больна и знала, что умрет! Она могла сказать ему, она должна была сказать, а вместо этого интересовалась, не болеет ли он, хватает ли ему денег и всё ли у него в порядке на уроках. А он прочитал это письмо и забыл про него, прочитал и забыл! Джеймс зажмурился и на глазах, уже опухших, разъеденных и красных, вскипели слезы...
«Я люблю тебя, сынок!»
Мама распахивает шторы в его комнате – солнце мощным потоком вливается в комнату, просвечивает сквозь её тонкие рукава и ветер, не этот, холодный и злой, но теплый, июньский, напоенный тремя месяцами безделья, приносит с собой далекое эхо её смеха, а Джеймс, уже не тот маленький, одиннадцатилетний мальчик, которого она целовала в лоб утром, но взрослый, сильный парень, в отчаянии сжимает кулаки, глядя в сырую яму. В его жизни больше не будет лета. Не будет солнца, не будет смеха, не будет запаха ржаных блинчиков по утрам, не будет тонких рук в прозрачных рукавах, больше ничего не будет без неё. Мир умер, раз в нем больше нет Дореи Поттер. Джеймс шумно вытер глаза рукавом пиджака и глубоко вздохнул, пытаясь не дать себе развалиться на куски. Нельзя. Отец был сильным. Самым сильным человеком из всех, кого знал Джеймс. Значит и он будет таким... он должен!
...1964...
В отцовском кабинете очень темно. Джеймс знает, что в этой темноте живет Время. Оно мерцает, щелкает, сверкает, клацает, тикает. Солнце проникает сквозь узенькую щель в шторах и золотые пылинки крутятся в косом луче, как шестеренки... Отец работает. На нем – устрашающие очки с кучей пружинок и стекол, которые делают его глаза огромными, как у стрекозы Перед ним на столе – большой, хрупкий механизм , в самом сердце которого что-то щелкает и тикает... Услышав шум, Карлус на секунду отрывается от работы и улыбается, бросая взгляд в сторону – Джеймсу четыре, он едва достает до поверхности стола и его карие глаза жадно сверкают, ловя каждое его движение. – Ты не потерял время? – тихо спрашивает Карлус. Джеймс трясет головой и с благоговением протягивает отцу крошечные песочные часы, которые ему поручили подержать... – Береги его, – и отец подмигивает ему, подняв на миг очки, чтобы лучше рассмотреть часики...
...1966...
– ... вставай, вставай, вот так... ты можешь стоять? Мерлинова борода... – на секунду схватив его в охапку, отец тут же отстраняет маленького шестилетнего Джеймса от себя и испуганно ощупывает его тощие руки и ноги на предмет переломов или вывихов. Джеймс хлюпает носом, а остатки метлы неторопливо осыпаются с дерева, с которого он сам шлепнулся прямо на пятую точку примерно за полминуты до того, как к дереву подбежал насмерть перепуганный отец. – Ты хоть представляешь, как ты меня напугал?! – завершив осмотр, Карлус вдруг сильно встряхивает его за плечи. – Кто разрешил тебе взять эту метлу?! Ты хоть понимаешь, что ты мог разбиться, ты представляешь, что стало бы со мной, или с мамой?! Джеймс угрюмо смотрит на него и молча ревет, только время от времени шмыгает грязным сопливым носом. – Никогда больше так не делай, понятно? Ты обещаешь мне?!
...1967...
– Та-ак... ты крепко держишься? Точно? Джеймс кивает и ещё крепче хватается за древко метлы, сидя впереди отца. – Очки на месте? Джеймс кивает. Мама закрепила их так, что голова вот– вот лопнет от тугого ремешка. Карлус покрепче обхватывает его одной рукой, другой хватается за метлу и... – Тогда полетели! И они летят. Нет, не летят. Они купаются в тающей закатной дымке, они разгоняют птиц в небесах, кувыркаются, летят над самой водой, которая в лучах заката похожа на мыльную воду, ныряют, делают «мертвую петлю» и вытворяют ещё Бог знает что, пока Джеймса не начинает всерьез укачивать и тогда они приземляются в траву, прямо посреди поля, где пасутся гиппогрифы мистера Суорли. И даже там они, двое мальчишек, пусть даже один совсем взрослый и уже седой, дурачатся, нападают друг на друга, а потом Карлус несет на закорках уставшего Джеймса... – Здорово сегодня было... – бормочет сонный Джеймс. Его руки и ноги болтаются на ходу, легонько ударяясь о Карлуса. – Здорово, – пыхтит в подтверждение отец. – И так всегда будет. Мы всегда будем вместе, ведь правда? – и он засыпает на отцовском плече и уже сквозь густую, полную вечерних ароматов и звуков дрему, слышит: – Всегда, Джейми... всегда... Всегда... Ты обманул меня, папа.
– ...чтобы проводить их в последний путь. Поллукс замолчал и обратил выжидательный взгляд на Джеймса, а вслед за ним и остальные гости, как по команде повернули к Джеймсу головы. – Сохатый. Джеймс вздрогнул, услышав голос Сириуса, осмотрелся и понял, чего все от него хотят. Наклонившись, он поднял из кучи влажной, холодной земли горсть и бросил в могилу родителей. А когда Поллукс взмахнул палочкой и эта куча гулко опустилась в яму, улегшись ровным розовым холмиком, Джеймс отчетливо осознал, что изрядная часть его самого навсегда останется там. Навсегда. После Поллукс говорил ещё что-то, прежде чем начертать на надгробном камне прощальные слова, но Джеймс снова его не слушал. Он вдруг поймал краем глаза какое-то движение неподалеку, оглянулся и увидел... Лили. Она стояла на почтительном расстоянии от группы родственников, вся в черном, даже перчатки, только волосы горят темно-рыжим пламенем в море серо-зеленой, сырой печали. Как она здесь очутилась? У неё и у самой был такой вид, будто она была не вполне уверена, что ей можно здесь находиться, однако, она не уходила и только неловко топталась у одного из надгробий. Взгляд её был устремлен прямо на Джеймса – на один безумный миг ему почудилось, будто она читала его мысли всё это время – такое необъяснимое понимание было написано на её бледном узком личике. Переглянувшись с ним, она чуть опустила голову, так что длинные волосы свесились ей на лицо и больше уже не поднимала глаз и подошла к нему только когда все родственники, по-очереди принялись подходить к Джеймсу и соболезновать. Это была сущая пытка и ему стоило огромных усилий, чтобы не разреветься под стать Ирме Крэбб, этой необъятной, шумной даме, которая своим трубным плачем перепугала всех ворон на кладбище. Никто из них похоже не желал понимать, что Джеймсу тяжело слушать их речи, поэтому, когда Лили подступила к нему, теряясь и одновременно мужаясь, он уже был готов к тому, что она начнет утешать его или говорить о возможном примирении... а она вдруг просто подалась вперед и крепко обняла его. И будь Джеймс способен ещё на какие-то чувство, он бы непременно схватил её, обнял, прижал... но сейчас у него в груди, вместо прежнего, горячего мотора засел кусок гранита и Джеймс не был способен на эмоции. Поэтому он просто позволил Эванс обнять себя, наклонившись вперед и когда он выпрямился, она тут же отпустила его и только напоследок провела ладонью в перчатке по его руке. Никакие слова сейчас не имели значения и, кажется, она это тоже понимала, потому и не говорила ничего. И не плакала. За это Джеймс был ей очень благодарен... Вывернувшись из её рук, Джеймс уже собрался пойти вслед за остальными в дом, как вдруг взгляд его упал на руки Эванс. – Что это? – сипло спросил он. Кусок гранита у него в груди бешено заколотился при виде двух маленьких сиреневых цветов. Лили тоже взглянула на свои руки – и снова на Джеймса. – Ирисы, – слегка растеряно отозвалась она. Джеймс чуть не взорвался от внезапно накатившего воодушевления. Ирисы, ирисы, ирисы, мать их! – Я могу... ? – нетерпеливо прошептал он, чуть задыхаясь и указывая на цветы. Эванс, всё ещё не вполне понимая, что к чему, протянула ему ирисы и Джеймс, схватив их, немедленно бросился обратно к могилам. Лили проводила его взглядом. Подойдя к могиле, Джеймс неуклюже, неловко наклонился над ней, наколдовал вазу и засунул в неё цветы. Очень осторожно он пристроил вазочку в свежей земле в изголовье могилы – издали Лили видела, как шевелятся его губы, как будто он говорит что-то... Горло сдавили слезы. Она поспешно отвернулась, как будто подсматривала за чем-то очень личным и спешно пошла за покидающими кладбище людьми в черном. Слезы заволокли ей глаза и она ничего не видела, так что когда наткнулась на что-то, решила, что это очередное надгробие, а когда подняла взгляд, увидела, что врезалась в Сириуса. Блэк так же, как и она наблюдал за Джеймсом – и впервые за шесть лет Лили увидела на его лице такое серьезное и печальное выражение. У него за спиной стояли Ремус и Питер. Они посмотрели друг на друга. Лили угрюмо отвела взгляд и опустила голову, торопливо вытирая слезы и шмыгая носом. – Держи. Она молча приняла у Сириуса платок, не зная, как справиться с той невыразимой тоской, которая шурупом вкрутилась в сердце. Она не должна была плакать. Джеймсу итак хватает слез, но что делать, когда они так и душат, так и рвутся наружу. Сириус поднял руку и приобнял Эванс за плечо. Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на плече, прижала к носу платок и зажмурилась, стараясь не очень привлекать к себе внимание. Сириус осторожно поглаживал её по дрожащему плечу, пока она старалась справиться с собой в его укрытии, а сам неотрывно смотрел на Джеймса. Пока они стояли так, снова начал накрапывать дождь, но Сохатый даже не думал сдвинуться с места и так и сидел на корточках у могилы... Сириус оглянулся и Ремус, восприняв безмолвный сигнал, подошел к нему. – Не оставляй её одну, – прошептал Сириус. – Здесь кругом мои родственники, не хватало ещё, чтобы они на неё набросились. Честно признаться, Сириус не ожидал, что Эванс приедет к Джиму домой. Они ведь разругались в хлам, не разговаривали неделями, да и похороны – тягостное, давящее событие и, тем ни менее, вот она, здесь, несмотря на ссоры, жуткую погоду и тяжелую обстановку – вытирает слезы его платком и сердито хлюпает носом, явно негодуя на себя за такую распущенность. Это вызывало уважение. Когда Лили справилась с собой, Сириус передал её Ремусу и Питеру и они отправились догонять гостей, а он остался стоять под дождем. Подняв повыше воротник мантии, Сириус поглубже засунул руки в карманы и нашел себе убежище под листвой маленького вяза. И если Джеймсу приспичит сидеть здесь до самого утра, то и он будет его ждать. Дружба – понятие круглосуточное. Гости собрались в гостиной. Мужчины курили, женщины, словно состязаясь, у кого глаза краснее, собрались вместе на большом, гостеприимном диване дома Поттеров. Кикимер, эльф Сириуса, прибывший с Поллуксом, ходил между гостей с подносом, на котором лежали сэндвичи. Пару раз он прошипел что-то Сириусу, за что получил пинок прямо при всех – это был единственный случай за весь вечер, когда Поллукс Блэк робко, пугливо посмотрел на своего старшего внука и сразу же поспешил уйти в другую комнату. Джеймс чувствовал себя чужим в собственном доме. Ему трудно было вернуться сюда. На столике лежало мамино вязание, на книжной полке – раскрытая книга с очками вместо закладки – так всегда делал отец. И когда Джеймс смотрел на все эти мелочи, ему казалось, что в комнату вот– вот войдет отец, невозмутимый и суровый, с «чертиками» в глазах, газетой под мышкой и очками в руке, или мама, в развевающейся шелковой мантии, похожей на восточное кимоно, принесет ни с того ни с сего сэндвич и проведет рукой по макушке. Джеймс взлохматил волосы и тайком от тётушки опрокинул ещё одну рюмку огневиски, уже четвертую по счету, как вдруг услышал, как наверху... хлопнула дверь. Отцовский кабинет. Только у Карлуса были ключи от него... Не чувствуя ног, Джеймс поднялся из кресла, преодолел гостиную, взбежал по винтовой деревянной лестнице наверх, привычно перескакивая через ступеньку и... сердце пропустило удар – дверь в самом деле была приоткрыта и было слышно, как кто-то возится внутри. Преодолев коридор в два прыжка, Джеймс рванул дверь на себя... – Что ты здесь делаешь? – выпалил он, бешеными глазами глядя на Питера – тот стоял, согнувшись в три погибели и когда Джеймс дернул на себя дверь, испуганно оглянулся, рванув вверх приспущенные штаны. – Я пролил сок на парадные брюки! – пожаловался Хвост и повернулся-было, чтобы показать Джеймсу пятно, как вдруг у Джеймса словно лопнула какая-то струна в душе. – УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! – взревел он. – Сохатый, ты ч... Скакнув вперед, Джеймс обеими руками схватил Питера за шкирку и взашей вытолкал из кабинета. – Ай, Джеймс, что ты делаешь, ой, отпусти! – отбивался Хвост на ходу, но Джеймс, не слыша ничего, кроме барабанного боя в ушах, стащил его по крутой лестнице вниз. – Никто не должен туда заходить, это его кабинет, его, понятно?! – Джеймс вытолкал Питера в коридор. Хвост зацепился за спущенную штанину, не удержал равновесие и грохнулся на пол. Гостиная шумно заволновалась, из арочного прохода выбежало несколько встревоженных тетушек. Всё застыло. – Что вылупились?! – пьяно рявкнул Джеймс и, оттолкнув с дороги Хвоста, выскочил через черный ход во внутренний двор. В прошлый раз, когда он был дома, в этом дворике звенело лето, а сейчас он весь раскис от дождей. Из-за желтых ветвей печально выглядывал каменный сарайчик... Сбежав по ступенек, Джеймс в сердцах пнул какое-то ведро и оно загрохотало по каменной дорожке. Но не успел он выпустить пар, как дверь, из которой он выскочил, снова хлопнула – следом за ним на улицу вышел Бродяга. И судя по его белому как мел лицу, не покурить вышел. – Что это за цирк ты там устроил? – громко спросил он, стремительно пересекая двор. На лице у Блэка злость причудливо смешивалась с жалостью. Джеймс порывисто оглянулся, но не успел ничего сказать, потому что Сириус вдруг с ходу толкнул его обеими руками в грудь, так что невольно отступил на пару шагов. – Отвали! – зарычал Джеймс, отвернулся, снова повернулся: – Он влез в его кабинет, – выплюнул он. – Он влез в его... – А я заходил в ваш сортир!– Сириус ещё разок его толкнул и Джеймс просто заклокотал от злости и несправедливости. – Набьешь и мне за это морду, чтобы все тебя пожалели? Бедный маленький мальчик! Сидит и надирается в дерьмо, пожалейте его! Ну, набьешь?! – Сириус выхватил из кармана палочку и демонстративно бросил её на траву. – Ну давай! Набей! На... Договорить он не успел, потому что Джеймс взорвался и с силой съездил ему кулаком по физиономии. Сириус оступился, схватившись за лицо, но не успел Джеймс осознать, что только что ударил своего лучшего друга, как Бродяга громко сплюнул кровь на землю, размахнулся и врезал ему в ответ, но так, чтобы не попасть по очкам. Собственная кровь заполнила рот. Джеймс оступился, не удержался на ногах, упал сначала на одно колено, а затем целиком плюхнулся в лужу. – Доволен? – отдуваясь спросил Сириус, шмыгая разбитым носом и вытирая кровь со рта и подбородка. Усевшись перед Джеймсом на корточки, он сплюнул кровь в лужу. – Устроил пьяный дебош на похоронах своих предков, Сохатый. Думаешь Карлусу и Доре это бы понравилось? А, Сохатый? – и он попытался заглянуть ему в глаза. – Заткнись... – выдавил Джеймс и запустил в волосы все десять пальцев. – Их нет... их нет, им насрать, ты понял... – и тут он заплакал. По-настоящему, так, как плакал только в детстве – у него лились слезы, он всхлипывал и качался взад– вперед. – Им насра-ать...их не-ет, Бр...Брдга, ты п-пнмаешь? Сириус подался вперед, крепко обхватил его одной рукой за шею и Джеймс ударился лбом об его плечо. – Их нет, мать твою, Бродяга, что тебе ещё неп-непонятно?! – рыдал он, пьяно икая. Руки, которыми он вцепился в друга, словно свело судорогой. – Их нет! – он не то ударил Сириуса по спине рукой, сжатой в кулак, после чего взвыл, как подраненный. – Я знаю, старик... – рычал Сириус сквозь стиснутые зубы, прилагая все усилия, чтобы и самому не зареветь. – Я знаю... – и он похлопал Джима по спине, так, словно он был младше его лет на сто. Когда Джеймс успокоился, они вернулись в дом. Все были встревожены случившемся и нервно перешептывались, а когда Джеймс и Сириус, взлохмаченные сражением, окровавленные и грязные вошли в гостиную, все и вовсе затихли. Обиженный Хвост сидел на диване и прижимал ледышку к ушибленному при падении носу. С одной стороны от него сидел Ремус и держал ведерко со льдом, а с другой – Лили. Всякий раз, когда она подносила палочку к его распухшему носу, Хвост ойкал и морщился. – Эй... – под взглядами всех Джеймс подошел к ним и, смущаясь, сунул одну руку в карман, другой взлохматил волосы. – Ты как, Хвост?.. Питер хмуро покосился на него снизу– вверх и сделал вид, что не услышал, повернув лицо к Лили. – Да ладно тебе, долго ещё будешь распускать сопли? – проворчал Джеймс. – Ты же мародер, Хвост. Мир? Питер горько вздохнул, но руку ему все же пожал и даже попытался улыбнуться. – Дичего, всё в борядке, – пробубнел он. – Ну что, Эванс, нас-то подлатаешь? – спросил Сириус, когда нос Хвоста вернулся к изначальному размеру. – Нет. Походите так в качестве наказания, – улыбнулась Лили. Сириус со вздохом взглянул на Джеймса, которого обнимал за плечи. – Всегда говорил, что твоя девушка – вредина, Сохатый. Возникшая пауза была одновременно и неловкой, и какой-то... странно приятной. Сириус словно и не заметил, в какое положение поставил друзей. Хлопнув Джеймса по спине, он схватил с проплывающего мимо подноса Кикимера сэндвич, уселся на быльце дивана и потянул к себе оставленную Карлусом книгу. Обстановка в гостиной вернулась в прежнее тихое русло. Джеймс снова сидел в своем кресле, но уже не пил, а ел. Жевал сэндвичи тётушки Касси один за другим и чувствовал себя так, будто выздоравливает после тяжелой болезни. Рядом сидели его друзья. Сириус читал и делал вид, будто ему наплевать на то, что в паре метров от него нервничает и оглядывается его родной дед. Ремус разговаривал с Питером и Лили. Нос Питера был красным и опухшим, а Лунатик опять выглядел ужасно больным и осунувшимся. А Лили... Джеймс сунул в рот сэндвич, исподлобья глядя на хрупкую девушку, сидящую между Ремусом и Питером... Красивая, даже в этом простом платье и без косметики, она сидела, напряженно сжав плечи и острые коленки, обтянутые черными колготками. Она приехала в дом чистокровных волшебников, понимая, что ей здесь будут не очень-то рады, приехала к нему, ради него, несмотря на все те жестокие и несправедливые слова, что он говорил в её адрес... Словно услышав его мысли, Лили вдруг посмотрела на него... а потом ласково, сочувственно поджала губы и улыбнулась одними глазами. И в этот момент на Джеймса вдруг накатила свирепая, сокрушительная любовь ко всем этим людям. Он не один! Пусть сейчас у него не всё гладко, но всё наладится! Он снова вернется в седло и больше никогда не поднимет руку на своих друзей, а потом... потом он, черт подери, женится на Лили. Случившаяся между ними ссора теперь не вызывала у него ничего, кроме удивления и негодования. И как он мог быть таким идиотом? Он ведь мог потерять её навсегда! Ну уж нет, он всё исправит. Она простит его и они проживут вместо до чертовой старости – так он решил! И у них будет много детей. Очень много детей! Больше, чем у всех остальных людей – чтобы после их смерти ни один из этих детей не чувствовал себя брошенным или одиноким. Да, именно так! Он всё исправит. Обязательно исправит! И всё будет хорошо... Сириус неслышно сказал что-то и парни засмеялись. Беззвучно и почти незаметно, чтобы это не выглядело бестактно. Джеймс целиком сунул в рот последний сэндвич с тарелки, решительно встал и направился к ним. Через пару часов Лили спросила у Ремуса, не собираются ли они с Питером вернуться в школу. До этого они все впятером сидели на диване и вспоминали младшие курсы. Непонятно, почему на них вдруг накатила эта ностальгия. Обычно Джеймс не любил всю эту болтовню, но сегодняшний день выходил за рамки обычного и ему даже понравилось сидеть вот так, в окружении самых дорогих людей и просто говорить... говорить, говорить и говорить, пока за окнами их теплого дома лил проливной дождь. И прерывать этот процесс не хотелось, но Джеймс подозревал, чем была вызваны слова Лили. Дело было вовсе не в Макгонагалл, чей приказ вернуться до вечера, ребята уже давным-давно нарушили. Обходя гостей с подносом, Кикимер всегда тщательно избегал диван, на котором сидела Лили, тетушка Кассиопея, здороваясь с ней, протянула для рукопожатия два когтистых пальца, словно боялась испачкаться, а дядя Мариус так и вовсе громко поинтересовался у гостей: «Магловка, здесь?! Это исключено!» Ремус согласился, они попрощались с гостями, но когда вышли во внутренний дворик, чтобы трансгрессировать, не привлекая к себе внимания соседей, дверь, ведущая в дом, хлопнула и на улицу выскочил Джеймс, на ходу застегивая пальто. – Уверен, что не хочешь остаться? – тихо спросил Сириус, когда Ремус, Лили и Питер трансгрессировали. Джеймс одернул отвороты пальто и оглянулся на заплаканный осенью домик под хмурым небом. Маленькое происшествие с отцовским кабинетом сильно повлияло на него – теперь он замирал всякий раз, когда в доме что-то трещало или клацало – в такие секунды он был уверен, что сейчас увидит, как отец или мама входят в комнату... Нужно время, чтобы понять, что они никогда не вернутся. Нужно время, чтобы появились силы убрать отцовскую мантию со стула в столой. Нужно время. – В другой раз, – молвил он, отвернулся и трансгрессировал.
* * *
Неделю спустя.
Сириус валялся в большом удобном кресле в гриффиндорской гостиной, закинув одну ногу на быльце и читал. Книгу эту он нашел ещё в доме Поттеров – там было про одного типа, которого вытурили из школы и который никак не мог собраться с духом и рассказать обо всем своим предкам. Парень бродил по городу, как по всему свету, неприкаянный и оторванный от мира и Сириус чувствовал с ним странное родство. Автором книги был магл, что лишний раз доказывало, что маглы понимают все эти штуки куда лучше, чем многие волшебники. Время близилось к ночи – гостиная потихоньку преображалась – младшие курсы уходили спать, а старшие собирались кучками, то и дело слышался звук открывающихся пивных бутылок, всплески смеха и всё новые и новые голоса, вливающиеся в общий винегрет. Пару раз Сириус отрывал взгляд от книги и бросал его на винтовую лестницу, ведущую в спальни мальчиков. Если прислушаться, то за общим гомоном можно было услышать резкий девичий голос, доносящийся со второго этажа – Мэри поднялась наверх минут эдак тридцать назад, чтобы «растормошить» Джеймса. Идея была плохая, Сириус сразу сказал об этом Макдональд, но всё равно не подействовало – и вот, теперь голубки ссорятся так, что того и гляди, в ход пойдут волшебные палочки. Сириус вздохнул и вернулся к книге. Ведь и шишуге ясно, когда человеку так паршиво, как паршиво Джеймсу, его лучше просто не трогать. А последнюю неделю Сохтому частенько становилось паршиво. Точнее, не так. Его швыряло из одного настроения в другое, словно бладжер. То он кипел энергией, орал, шутил, клеил девчонок налево и направо, то в какой-то момент вдруг оказывался на своей кровати и смотрел в одну точку. Час, другой, третий... Во время очередного такого приступа, Джеймс решил прочистить голову ветром и отправился на стадион, но едва поднялся в воздух, его вдруг охватила какая-то непонятная паника. Сириус был там в этот момент и, честно признаться, здорово перетрухал, когда Сохатый, который мог дать сто очков вперед любому ловкачу, летал, стоя на руках и всегда посмеивался над теми, кто боится высоты, вдруг струсил на десяти футах и даже приземлиться на смог – просто кучей свалился на газон стадиона. – Не могу, – выдавил Джеймс, когда они с Ремусом и Питером подбежали к нему. – Что-то не так... – он обливался потом, дрожал и вообще выглядел так, будто только что повидался с дементором. – Я не могу!.. После этого он ещё несколько раз попытался взлететь, но все попытки заканчивались одинаково – паника, внезапный блок и падение с метлы. Джеймс впал в депрессию, ещё большую, чем до этого. Впервые Сириус видел друга в таком состоянии. Джеймса ничего не интересовало, ему ничего не хотелось, он почти не появлялся на уроках и всё больше времени проводил на своей кровати, свернувшись в позу эмбриона и отвернувшись к стене. С ним пыталась поговорить Макгонагалл, Джекилл и даже сам Дамблдор, но Джеймс не реагировал ни на какие уговоры. Самым неприятным в этой ситуации было то, что до первой игры сезона – Гриффиндор против Слизерина, оставалась всего одна неделя, а команда Гриффиндора, и без того неполная, без капитана просто разваливалась на части, в то время как команда Слизерина во всем блеске своего успеха приходила на ужин после тренировок и вела себя так, будто победа уже была у них в кармане. И, по правде говоря, это было так... Ремус пытался поговорить с Джеймсом, Сириус пытался его встряхнуть чем-нибудь, разозлить, в конце– концов даже наорал на Джима, надеясь, что в нем проснется здоровая злость и он двинет ему, как на похоронах, но на все свои попытки получал неизменно один ответ: – Оставьте меня в покое. Трудно спасти человека, который вовсе не хочет спасения. Дело принимало очень скверный оборот. – ...да потому что мне надоело, что ты вечно смотришь в одну точку! Возьми себя в руки! На этот раз голос Мэри перекрыл даже музыку. Некоторые ребята, сидящие в гостиной переглянулись, но тут же поспешили сделать вид, будто ничего не услышали и заговорили в два раза активнее, чем до этого. Сириус тяжело вздохнул, Ремус чуть приподнял взгляд, нахмурился и сделал вид, что ничего не услышал. Он сидел на полу, за кофейным столиком перед комином и дописывал сочинение для Слизнорта, обложившись книгами. Покосившись на лестницу, Лили Эванс оставила небольшую компанию иностранцев, с которыми они с Ремусом по– очереди занимались английским после уроков и подошла к креслу Сириуса. Староста заметно переживала, кусала губы и теребила длинный рукав своего вязаного зеленого свитера. – Сириус... нам надо поговорить, – заявила она. – Речь пойдет о наших чувствах? – на всякий случай поинтересовался Сириус, переворачивая страницу. – Ха-ха, – Лили подвинула его ногу, лежащую на быльце и села на освободившееся место. – Вообще-то я серьезно. – А я разве нет? – Сириус положил раскрытую книгу себе на живот, потянулся, вытянув руки над головой и обмяк, потирая глаза. – Ну ладно, что там у тебя? Слушаю тебя, выкладывай, дочь моя, – добавил он тоном проповедника. – Это насчет Джеймса. Сириус, кажется я знаю, как его встряхнуть. – Да ну? – Мы должны сорвать игру. Сириус моргнул и уставился на неё. Ремус поднял голову. Лили не отрывала взгляд от Сириуса. Наконец Сириус хохотнул и пауза лопнула как мыльный пузырь. – Очень смешно, Эванс, шутка вечера, – он снова закрылся книгой, но Лили выхватила её у него из пальцев. – Эй... – Сириус потянулся за ней, но Лили отвела книгу за спину, гневно сверкая зелеными глазищами. – Я не шучу! Ты должен войти в команду и завалить игру! – Как, по-твоему, это поможет Джеймсу прийти в себя? – спросил Сириус, изо всех сил стараясь не сорваться и не наорать на Эванс. – Очень просто, – невозмутимо ответила она. – Джеймс может и отказался играть в этом матче, но мы все прекрасно знаем, что он жить не может без квиддича, – она обвела взглядом лица мальчиков. – Если он увидит, как его команда, та самая команда, которую он так старательно тренировал все эти годы, вдруг начнет пропускать легкие мячи и откровенно сливать игру Слизерину, он не выдержит и вмешается! А этого достаточно, чтобы он снова пришел в себя! – Вообще-то в этом есть здравый смысл, Бродяга, – рассеяно заметил Ремус, почесывая волосы. – Вот именно! – Лили всплеснула руками. – Джеймса бесполезно уговаривать, он сам должен вырваться из этого состояния, его надо просто... подтолкнуть! – И как же ты собираешься его подтолкнуть? – спросил Сириус, невольно проявляя интерес к назревающей авантюре. – Ты сама сказала, он так выдрессировал команду, что... – О, это очень просто! – Лили нетерпеливо отбросила волосы за спину. – Раз Джеймс болен и не сможет играть за ловца, его должен кто-то подменить, так? Сириус терпеливо кивнул. – В прошлом году Дирк Крессвел пробовался на ловца, но Джеймс обошел его и тогда Дирк согласился на место вратаря. Можно предложить Дирку заменить Джеймса в этой игре! Никто ничего не заподозрит, ведь Дирк – правая рука Джеймса на поле, к тому же хороший вратарь, но ловец из него так себе. А если на освободившееся место вратаря взять кого-нибудь, кто совершенно не смыслит в квиддиче, игра будет обречена! К тому же, он, кажется, звал тебя охотником, верно, Сириус? Если он увидит, как ты упускаешь один мяч за другим, то... – Мне это нравится! Решила сделать из меня пушечное мясо, Эванс? – Сириус недовольно приподнялся в кресле, поудобнее укладывая подушки за спиной. – Нет, Сохатый, может и придет в себя минуты эдак на две, чтобы убить меня, а потом осквернить моё тело метлой или битой для бладжера, но потом снова впадет в депрессию, только теперь пожизненно. Я не хочу в этом участвовать. – Сириус, миленький, ну подумай сам! Вы же с ним вечно соперничаете из-за всякой ерунды! На первом курсе вы дрались чуть ли не каждый день, потом эти ваши соревнования «Кто коснется ствола Гремучей Ивы», «Кто дернет кальмара за щупальце», «Кто украдет миссис Норрис», ваше вечное... – она цокнула языком. – Да если ты окажешься в команде, да ещё и испортишь игру, Джеймс наизнанку вывернется, но попытается доказать тебе, что он на поле хозяин! И я ведь не прошу его подставлять, всё будет понарошку, тебе надо просто... ох, ради Мерлина, почему я, Лили Эванс, староста должна уговаривать тебя, Сириуса Блэка, мою головную боль на одну, несчастную шалость?! Ремус тонко улыбнулся и опустил взгляд в пергамент. Лили скорчила умоляющую рожицу и сложила ладони у губ. Сириус горько вздохнул и отвернулся к окну, продемонстрировав Лили красивый блэковский профиль. – О женщины, имя вам – коварство!*, – проворчал он. Лили радостно взвизгнула и даже в ладони хлопнула. Ремус беззвучно рассмеялся. – Так ты согласен?! О, Сириус... – Не так просто, красавица! У меня есть несколько условий! – Сириус закинул руки за голову. – Если я соглашусь подставить свою голову под бладжеры и у меня начнутся тренировки, то времени на уроки совсем не останется, – он щелкнул пальцами, указывая на Лили. – Так что с тебя сочинение для Слизнорта. – Договорись! – Лили была так рада, что сейчас готова была согласиться на что угодно. Она спрыгнула с быльца, намереваясь вернуться к своему кружку лингвистов, но Сириус удержал её: – Это ещё не все! Второе условие! – он снова вытянул ноги на быльце и закинул одну на другую. – Ты не снимаешь с меня баллы за то, что я возвращаюсь поздно ночью. В ближайший месяц, если я вдруг попадаюсь тебе в коридоре, ты становишься самой слепой старостой в мире. Лили сузила глаза и скрестила руки на груди. – И третье условие... – Сириус помедлил и тут взгляд его упал на Живоглота, которого Марлин за одним из столов кормила паштетом. – Держи свое рыжее чудовище подальше от нашей спальни. Мне надоело просыпаться каждое утро и первым делом видеть перед собой кошачью задницу. Идет? – Ладно, – после небольшой паузы молвила Лили. – Но теперь ты просто обязан постараться, ты это понимаешь? – Уж не сомневайся, постараюсь, – пробурчал Сириус, а когда Лили, сияя, вернулась к своим ученикам, он снова открыл книгу и покосился на сидящего неподалеку Питера. Тот развлекался тем, что подбрасывал в воздух бобы «Бертти-Боттс» и пытался поймать их ртом. Бобы отскакивали от его лба и носа и ни один из них не попал по назначению. – И я уже, кажется, знаю, кого мы возьмем новым вратарем.
* * *
Стадион шумел и волновался на холодном ветру, но когда в напряженном воздухе вдруг грянули золотые трубы школьного оркестра, волнение и предвкушение волнами поднялось на трибунах и шторм разноцветных флажков взметнулся в воздух.
– ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, МЫ ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС В ШКОЛЕ ХОГВАРТС НА ПЕРВОЙ ИГРЕ СЕЗОНА: ГРИФФИНДОР ПРОТИВ СЛИЗЕРИНА!
Голос Фабиана Пруэтта, многократно усиленный волшебным микрофоном, вызвал у трибун настоящий восторг. Все зааплодировали, закричали, заулюлюкали и затопали ногами. Особенно старались красная и зеленая трибуны.
– ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЧАТЬ, МЫ БЫ ХОТЕЛИ ПОБЛАГОДАРИТЬ ВОЛШЕБНУЮ ВОЛНУ «ЭХО МЕРЛИНА», ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВИВШУЮ НАМ ЭФИР НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ! – добавил Гидеон Пруэтт, бессменный напарник Фабиана на всех матчах. Бруствер, плечистый семикурсник из Пуффендуя показал ему большой палец, прижимая к уху какой-то волшебный рупор, соединенный одновременно с микрофоном комментаторов и какой-то устрашающей конструкцией, похожий на дикий граммофон. – А ТАКЖЕ МЫ ХОТИМ ПОБЛАГОДАРИТЬ НАШЕГО БЕССМЕННОГО СПОНСОРА, МАГАЗИН «ЗОНКО»! «ЗОНКО» СНАБЖАЕТ МИР ВОЛШЕБНЫМИ ТОВАРАМИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ! ПОКУПАЙТЕ В «ЗОНКО»!
Трибуны снова взорвались криками и аплодисментами. Гриффиндор отозвался на эти слова самым настоящим львиным рычанием, которое, впрочем никого не напугало и только больше взбудоражило всеобщее нетерпение и веселье. – Конфеты-рычалки! Кому конфеты-рычалки?! – громко выкрикивала Алиса Вуд, прохаживаясь между рядами трибун. Кроме огромного торгового подноса с эмблемой «Зонко», на ней красовалась гигантская красно-золотая шляпа и полосатый гриффиндорский шарфик. – Покупайте конфеты-рычалки! На соседних трибунах сновало ещё несколько таких продавцов, пожелавших немного подзаработать на школьной игре. – Вон там есть свободные места! – крикнул Ремус и указал свободной от закуски рукой на несколько свободных мест и они с Лили принялись проталкиваться сквозь толпу к единственным свободным сидениям на трибуне. Едва они сели, их тут же оглушила маленькая компания третьекурсников, купившая у Алисы целый килограмм конфет-рычалок. Отсмеявшись, Лили открыла уши и взглянула на поле – как раз, чтобы увидеть, как из раздевалок показываются команды. – Началось! – она вцепилась в руку Ремуса и указала на семерых игроков в алом, ступивших на ослепительно-зеленый газон поля. Ремус, глядя туда же, торопливо разорвал пакетик с шоколадными снитчами в золотой фольге и не заметил, как парочка моментально улизнула на свободу. – Ну, посмотрим, – пробормотал он.
– Итак, команды Гриффиндора и Слизерина выходят на поле! – крикнул Фабиан. – Мадам Трюк несет ящик с мячами и... – Не забудь напомнить нашим слушателям, что в этом году у наших команд поменялся состав! – Спасибо, Гидеон! Это действительно так, в этом году мы больше не увидим знаменитый Фальшивый Финт Эммы Вэнити, которую заменила на посту капитана слизеринской команды Люсинда Токэлотт, шестой курс!
Мощная рыжая девица, выступающая впереди команды в зеленом, вскинула кулак и Слизерин взорвался приветственными криками.
– Также мы приветствуем охотницу – Роксану Малфой, седьмой курс и нового ловца Слизерина – Регулуса Блэка, шестой курс! – В команде Гриффиндора также появились новые лица! Мы рады приветствовать Сириуса Блэка, седьмой курс, на месте охотника и Питера Петтигрю, седьмой курс, на месте вратаря! Джеймс Поттер, ловец команды Гриффиндора не будет принимать участие в сегодняшней игре по состоянию здоровья и его место занял Дирк Крессвелл, шестой курс!
Трибуна Гриффиндора обижено загудела, в то время как слизеринцы на трибуны напротив чуть не описались от счастья всем составом. Бросив на них взгляд, Сириус хмыкнул и перекинул метлу с одного плеча на другое. Девочки всем своим видом выражали готовность сыграть в поддавки, только Мэри всё ещё шмыгала носом и вообще выглядела неважно – они крупно поссорились с Джеймсом накануне. Бенджи готов был рвать и метать, а Дедалус Дингл в ужасе грыз ногти – этот парень был сплошным нервом на земле, но в воздухе становился просто вепрем с битой. Вот кому– кому, а эти двоим действительно предстояло сегодня поработать и удержать игру на тонкой границе между провалом и поражением... – Волнуешься, Блэк? – тихо спросил Дирк, пока мадам Трюк объясняла и без того всем известные правила поведения на поле. – Да ну что ты, – так же тихо ответил Сириус, чувствуя, как желудок начинает вращаться, точно шестеренка. – Подумаешь, метла, я полжизни провел на летающем мотоцикле... – Ничего, всё продумано. Если пойдет по плану, Поттер не выдержит и прибежит. Ты, кстати, видел его сегодня? – Да, сказал перед уходом, что мы взяли Хвоста вратарем. Джим сказал, что ему похер и попросил меня свалить, но... – Сириус многозначительно покосился на Дирка. – На его месте я пришел хотя бы поглядеть на это зрелище. И они вместе посмотрели на Питера – тот как раз в этот момент помахал своей маме, сидящей на трибуне для преподавателей и гостей, и с него слетела вратарская перчатка. – Скоро узнаем, – хмыкнул Дирк и шагнул вперед, чтобы пожать руку Люсинде Толкалот.
– ИТАК, НАШИ КОМАНДЫ ПОДНЯЛИСЬ В ВОЗДУХ! – радостно крикнул Фабиан и трибуны послушно отозвались. – МАДАМ ТРЮК БРОСАЕТ КОФФЛ, И-И-И-И....Квоффл у Макдональд! Гриффиндор затрепетал. – Макдональд пасует Блэку и Блэк возвращает мяч, – продолжил Фабиан. Голос его становился всё напряженнее и напряженнее. – Макдональд бросает мяч Маккиннон, его перехватывает Малфой! Какой маневр! Маккиннон возвращает мяч, летит к кольцам, давай, детка, э-э, то есть Марлин! Ну же, ещё немного и-и-и...нет! Алая трибуна издала стон, когда Марлин крайне неудачно швырнула мяч в кольцо и слизеринский вратарь, Родерик Паркинсон с легкостью поймал его обеими руками. – Ну надо же, какая неудача для Гриффиндора! – протянул Гидеон под радостный вопль слизеринской трибуны. – Итак, мяч снова в игре! Мальсибер... пасует Малфой... Малфой летит к кольцам и ОП-ПА! Слизеринцы в ужасе завопили, когда метко посланный Динглом бладжер чуть не сшиб Роксану с метлы. Квоффл взлетел вверх, так что лица всех четырех трибун поднялись следом, а охотники, точно хищные птицы метнулись следом и сбились в воздухе в кашу.
– Что они творят... – прошипел Джеймс, наблюдая за игрой из раздевалки Гриффиндора.
– КВОФФЛ СНОВА У ГРИФФИНДОРА! – завопил Гидеон. – Давай, Сириус, давай! Сириус пригнул голову, услышав свист бладжера, а, оглянувшись, увидел, что к нему с трёх сторон подлетают охотники, намереваясь зажать его и отбить мяч. Марлин и Мэри уже спешили к нему на помощь, но тут Мальсибер рванул к нему. Сириус машинально сделал то, что делал Джеймс, когда был охотником: упал в воздушную яму и незадачливый охотник смачно врезался в своего напарника, закружившись с ним в вальсе в сторону трибуны Пуффендуя.
– Какого хрена, Бродяга, отдай пас! – Джеймс в ужасе проследил за тем, как Сириус разминулся с Марлин, которая находилась в более выигрышной позиции. Сириус понял, что сейчас как раз смог бы попытаться забить мяч, но цель у него была другая, так что он сделал вид, что споткнулся в воздухе и Роксана тут же выхватила у него мяч, стремительно пролетев сверху.
Сириус позволил мячу выскользнуть у него из-под мышки. Ну должен же он был подарить хотя бы один мяч своей детке? И вообще, похоже он заблуждался – в квиддиче всё же есть положительные стороны – например попка Малфой, обтянутая белыми спортивными брюками.
– МАЛФОЙ ПРОРЫВАЕТСЯ К ВОРОТАМ! – прокричал Гидеон. – ЕЁ НАГОНЯЮТ МАКДОНАЛЬД И БЛЭК, НУ ЖЕ ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ И...
– Черт! – Джеймс саданул кулаком по стене раздевалки.
Слизеринская трибуна захлебнулась воплями и апплодисментами, гриффиндорцы дружно застонали, Питер поднял вратарский шлем, так не вовремя упавший ему на глаза, а когда оглянулся и понял, что случилось – пришел в ужас.
– ДЕСЯТЬ – НОЛЬ В ПОЛЬЗУ СЛИЗЕРИНА! – простонал Фабиан.
За пятнадцать минут Слизерин закатил ещё три гола. А потом, когда Питер в очередной раз метнулся за мячом, вратарский шлем снова упал ему на глаза и Петтигрю впечатался в один из шестов, на котором крепились кольца. Слизеринцы чуть не лопнули от смеха, в то время как гриффиндорцы готовы были лопнуть от злости, а Мальсибер, пользуясь тем, что Петтигрю слепо кружил вокруг колец, пытаясь выбраться из шлема, забил шесть голов подряд под возмущенные крики со стороны гриффиндорских трибун. Регулус, до этого парящий на порядочной высоте вдруг стрелой устремился куда-то, но к нему тут же бросился Дингл и теперь Регулус, позабыв про снитч только и пытался что сбросить с себя хвост в виде назойливого загонщика. – Отвяжись от меня, придурок! – прокричал младший Блэк, пулей пролетев мимо гриффиндорских трибун. Охотники Гриффиндора изо всех сил старались придать игре правдоподобности: превосходно передавали пас, ловко отбирали мяч у противника и маневрировали между противниками но перед кольцами их мастерство чудесным образом исчезало. Они слили слизеринцам чуть ли не с десяток возможных голов, так что даже Гидеон, скрепя сердце отметил, что вратарю слизеринцев сегодня явно улыбается удача. – Если Джеймс не объявится в ближайшие десять минут, надо пускать в ход план Б, – крикнул Ремус, придержав на голове вязаную шапку, когда мимо их трибуны следом за Регулусом пронесся бешено орущий Дингл в битой наперевес. Лили, которая была уже сама не своя от волнения и смотрела не столько на поле, сколько по сторонам, пытаясь разыскать в толпе знакомую, угловатую фигуру, невольно разыскала взглядом Дирка – он кружил над полем, делая вид, что высматривает снитч. Даже с такого расстояния Лили заметила, что лицо у него белое как мел, словно он решался сброситься с метлы и никак не мог решиться. Похоже он, как и Ремус, уже потерял веру в их план и ждал с трибуны условного сигнала – сноп зеленых искр, после которого он обязан был немедленно ловить снитч, а охотники должны были дружно атаковать кольца. – Ещё немного подождем, – взмолилась она, перехватив руку Ремуса с волшебной палочкой. – Квоффл у Маккиннон, его перехватывает Уоррингтон, пасует Токэлот, но Маккиннон перехватывает мяч и... Гриффиндорская трибуна негодующе взревела, когда капитан слизеринской команды вдруг с силой врезалась в Марлин и сбила её с метлы. Многие вскочили со своих мест, но Марлин, кубарем прокатившись по песку, кое– как поднялась, откинув волосы и врезала кулаком по земле. Гриффиндору назначили пенальти.
– Похоже отсутствие прежнего капитана плохо сказывается на команде Гриффиндора, ты так не думаешь, Гидеон? – подлил масла в огонь Фабиан. – Согласен, Фабиан. Любой дом рушится, когда из фундамента вынимают камень, – глубокомысленно заметил Пруэтт. – При всех своих многочисленных недостатках, явной мании величия, раздутом самомнении и дурной привычке использовать последнюю туалетную бумагу, наш славный капитан всегда служил для нас вдохновением! И нам всем очень жаль, что сейчас он этого не слышит!
Лили с трудом подавила смех и взглянула на комментаторскую трибуну, но тут Сириус пробил пенальти и Гриффиндор наконец-то получил возможность порадоваться, хотя на сей раз крики были вялыми и почти не было слышно львиного рева.
– Итак, Гриффиндор бьет пенальти и теперь счет составляет сто восемьдесят– десять в пользу Слизерина, – подытожил Фабиан. – Я думаю даже вам, уважаемые слушатели, ясно, кто победил в сегодняшней игре. Ещё не поздно поменять ваши ставки. И вот, мадам Трюк дает свисток к продолжению и... погодите– ка...ка– кажется в команде Гриффиндора замена?! Вы это видите?! Вы все это хорошо видите?! Потому что с моими глазами, кажется, что-то случилось, они лгут мне или это...
– Снимай свою мантию и надевай это, живо! – сорвав с перепуганного Хвоста шлем, Джеймс швырнул его, вместе с перчатками вратаря и мантией ошеломленному, дико счастливому Дирку. – Да, быстрее, мать твою! – Джеймса трясло, на щеках у него выступил лихорадочный румянец. – А ты иди отсюда! Ты уже своё отыграл! – рявкнул он Питеру. – Но Джеймс, я... – Ты как? – Джеймс повернулся к Марлин. Она была очень бледной, на лбу у неё темнела ссадина, но в ответ на слова Джеймса она просто кивнула и завязала пышные волосы в хвост. – Ты умница, я всегда это знал, – Джеймс ласково похлопал её по щеке, а когда перед ним вдруг с размаху приземлился сияющий Бродяга, и без того лохматые волосы гриффиндорского капитана просто встали дыбом. Он схватил Блэка одной рукой за грудки и рванул к себе. – А с тобой... – видимо вспомнив о том, что перерыв короткий и вот-вот начнется игра, Джеймс взял себя в руки и разжал кулак, деланно-ласково разгладив на Сириусе спортивную мантию. Выглядело это так, будто он вытирает об него грязь. – С тобой я потом разберусь, без свидетелей. Сириус, грязный, побитый и лохматый только шире улыбнулся и переглянулся с Дирком, который уже был совершенно готов к бою. – Ну что вы на меня вытаращились, приглашения ждете? – спросил Джеймс и рывком затянул шнурок на перчатке. – ПО МЕТЛАМ! БЕЗ ПОБЕДЫ НЕ ПРИЗЕМЛЯТЬСЯ! ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД!
– ...или это ПОТТЕР?! Трибуна Гриффиндора загрохотала, взорвалась, как рождественский фейерврек. – ДА, ТАК И ЕСТЬ! ДАМЫ И ГОСПОДА, ДЖЕЙМС ПОТТЕР, КАПИТАН СБОРНОЙ ГРИФФИНДОРА ПО КВИДДИЧУ ВЕРНУЛСЯ В ИГРУ И, ЧЕРТ ПОДЕРИ, Я ПРОСТО ОХУ... – Фабиан Пруэтт! – в ужасе вскричала Макгонагалл, да так громко, что её каким-то чудом было слышно даже за громом голосов. – В КОМАНДЕ ГРИФФИНДОРА ОПЯТЬ ЗАМЕНА! – Гидеон поспешил загладить ситуацию и выхватил микрофон у брата. – ДЖЕЙМС ПОТТЕР, СЕДЬМОЙ КУРС, ВЫСТУПАЕТ В КАЧЕСТВЕ ЛОВЦА, ДИРК КРЕССВЕЛ, ШЕСТОЙ КУРС ЗАМЕНЯЕТ НА МЕСТЕ ВРАТАРЯ ПИТЕРА ПЕТТИГРЮ, СЕДЬМОЙ КУРС!
– Лили, сработало, сработало– о! – Ремус в порыве чувств схватил смеющуюся девушку в объятия и вскинул в воздух кулак. – ДА! – ВПЕРЕД, ГРИФФИНДОР! – закричала Лили вместе со всеми остальными, но её голос едва было слышно за радостными воплями и оглушительным львиным ревом. – ВПЕРЕД, ДЖЕ-ЕЙМС!
« – Кто разрешил тебе взять эту метлу?! Ты хоть понимаешь, что ты мог разбиться, Джеймс?! Джеймс! Дже...»
Едва Джеймс оторвался от земли – мигом ощутил знакомую дурноту. На секунду руки ослабели, по спине побежали мурашки и он почувствовал, как на него накатывает знакомый ужас. Трибуны ревели... И где-то там была Лили. Его Лили. Метла выстрелила в воздух. Пять, десять, пятнадцать футов... он стиснул зубы.
«Ты можешь стоять?Джеймс, сынок, ты не ранен?!»
Надо на землю! Срочно вниз! Джеймс крепко сжал древко обеими руками. Ну уж нет! – Ну что вытаращились, сучки, не ждали?! – рявкнул он ошеломленным слизеринцам, круто разворачиваясь в воздухе. Метла взбрыкнула и радостно встала на дыбы, вновь почувствовав уверенность своего наездника. – Дирк – к кольцам, пропустишь ещё хоть один квоффл, я сделаю его из твоей башки, клянусь! Бендж, Дингл! Живо по местам! Увидите, что кто-то приближается к кольцам – убейте! Живо, живо, живо!
– ИТАК, МЯЧ В ИГРЕ! – прокричал Фабиан. – Его перехватывает Мальсибер, пасует Малфой, но Маккиннон отнимает мяч и... вот, моя девочка, прекрасный обманный маневр! – Теперь мяч в Гриффиндора! Блэк – Макдональд, Макдональд – Блэк, Блэк – Маккиннон, Маккиннон...МАККИННО– ОН!
– ГОЛОВА! – заорал Джеймс, камнем падая к Марлин и вся команда, побросав свои позиции, клином сомкнулась вокруг охотницы, которая сжимала под мышкой квоффл и ракетой неслась к перепуганному Родерику. Под радостные вопли и львиный рев Марлин забила первый настоящий гол. И хоть этот гол не мог спасти положение, Фабиан чуть не плакал от радости, сообщая в микрофон: – ГОЛ ГРИФФИНДОРА! СЧЕТ СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ – ДВАДЦАТЬ! Краем глаза Джеймс поймал заветный солнечный отблеск. Вспышка скользнула слева– направо, значит мячик летит на запад. Он рванул за ним и кожей почувствовал, что Регулус помчался следом. Джеймс разыскал взглядом ближайший бладжер и сменил направление, устремляясь навстречу шальному мячу. Регулус, естественно, погнался за ним, кувырок – и юный Блэк считает зубы, а Джеймс летит дальше под свист зеленых трибун и радостные вопли красных.
«– Никогда больше так не делай, понятно? Ты обещаешь мне?!»
Гриффиндор дружно ахнул, когда Катон Нотт, удержав Регулуса от падения, за шкаирку усадил его обратно на метлу, а потом мощным ударом отправил бладжер вдогонку за гриффиндорским капитаном. Бладжер ударил Джеймса в спину.
Лили судорожно вскинулась, закрыв ладонями рот, Ремус схватился за шапку.
Джеймса сбило с метлы. В падении очки сорвало с лица и Джеймс только и увидел, как они прощально сверкнули на солнце и канули в расплывчатом разноцветном море. Дыхание вышибло из груди и Бог знает, что бы случилось, если в последний момент Джеймс не выбросил руку и не схватился за метлу, соскребая ногтями лак с древка. Поврежденное плечо хрустнуло, выскочив из сустава, Джеймса прошило адская боль. Удар бладжера был таким мощным и, падая, Джеймс так резко схватился за метлу, что его тело по инерции крутануло вокруг метлы, как вокруг турника и он зацепился за древко ногой. Кое-как он взгромоздился назад. Плечо сводила сумасшедшая боль. Стадион расплывался перед глазами, размытые красные и зеленые пятна носились туда– сюда, трибуны и вовсе сливались в одно, но не успел Джеймс очнуться от первого удара, как вдруг снова услышал зловещий свист, инстинктивно пригнулся и бладжер просвистел мимо. – Я тебе говорил не связываться со мной, Поттер! – крикнул Нотт откуда-то издалека. Джеймс оглянулся на голос и погнал метлу прочь, а оба загонщика помчались следом. Простой план – быстренько вывести его из строя, чтобы Регулус тем временем поймал снитч. Джеймс уже и забыл, как ужасно на самом деле видит – у него было такое чувство, будто он смотрит на всё сквозь пакет или мокрое стекло, а тут ещё и бладжеры то и дело свистели мимо, так что на поиски снитча у него не оставалось ни секунды. Внезапно откуда-то сверху на загонщиков хищной птицей обрушился Сириус и сшиб Люсинду с метлы. Слизерину назначили пенальти. – Ты охренел?! – рявкнул разъяренный Джеймс. – Ищи снитч, скорее! – заорал Сириус в ответ и полетел прочь. Малфой пробила пенальти, а следом за ней Сириус и Мэри забили по мячу. Счет стал сто восемьдесят – сорок и теперь всё зависело только от ловца. А у ловца были серьезные проблемы. Даже потеряв свою напарницу, Нотт не оставил попытки добраться до Джеймса. Бенджи, в свою очередь бросился капитану на выручку, Нотт на секунду переключился на него и когда он замахнулся, посылая бладжер в его сторону, рукав спортивной мантии друг задрался и Джеймс даже без очков увидел её – жуткую чёрную татуировку на белом предплечье слизеринца. На секунду вся игра словно заледенела, он забыл про снитч и про всё на свете, а когда Нотт спохватился, было слишком поздно. – Ты труп, Поттер! – заорал он и лицо его в этот миг исказила такая страшная гримаса, что Джеймс моментально ему поверил и рванул прочь. Стадион расплывался перед глазами, Джеймс едва разбирал куда летит, Нотт висел у него на хвосте и судя по крикам – теперь к нему присоединился и Регулус.
«Ты крепко держишься? Точно? Очки на месте?»
Мерлин, нет, только не сейчас! Единственная здоровая рука, которой он опирался на метлу, дрожала, плечо выкручивала боль. Снова ему начало казаться, что он слышит голос отца, снова он был уверен, что увидит его, если посмотрит вниз. Метла завибрировала, почувствовав его страх.
«Соберись, сын!»
Конечно, это была галлюцинация, как и во все предыдущие разы, но в этот раз что-то толкнуло Джеймса и он оглянулся. Снитч летел совсем рядом с ним на расстоянии в несколько футов. И едва Джеймс увидел заветный золотой мячик, как паника и тревога вдруг оставили его... и на смену им пришло какое-то странное осознание... Отец был здесь, на этом поле! Джеймс чувствовал его присутствие так отчетливо, что никакая сила не убедила бы его в обратно. И это присутствие вдруг придало ему силы. Вырвавшись вперед, он вскинул здоровую руку. Свист. Бладжер сломал его руку так, что Джеймс даже не понял, как это произошло, просто услышал хруст, а затем боль, дикая, тошнотворная боль затопила все его естество. Каким-то чудом он все же умудрился сжать метлу ногами, крутанулся вокруг древка и штопором взлетел вверх, устремляясь вслед за мячиком, потом резко вильнул и на полном ходу полетел к переполненным трибунам, прижимая к груди руки. Зрение он потерял – и без того ужасное, сейчас оно всё плавало в слезах, которые выступили на глазах от боли и ветра. Слух забивал ветер. В мозгу бешено стучало «Снитч, снитч, снитч» и Джеймс шел по следу, как гончая, растеряв в полете все чувства и превратившись в оголенный инстинкт, поэтому когда Нотт вдруг снова рванул в его сторону, занося биту, Джеймс поступил не раздумывая – резко поджав одну ногу, он оттолкнулся от метлы и швырнул своё тело вперед, как снаряд. Бита Нотта обрушилась на Регулуса, раздался треск, слизеринцы кучей сбились в воздухе и завертелись, как листья, подхваченный ветром, а Джеймс, пролетев по воздуху без метлы добрые несколько метров, пробил в бумажной стене трибуны брешь, успев в последний момент закрыть голову рукой, кубарем покатился вниз, сквозь деревянный каркас, под конец крепко ударился поврежденным плечом о какую-то перегородку. Плечо с хрустом встало на место, Джеймс потерял сознание от боли и вывалился из-под бумажного покрытия на ослепительно зеленый газон.
Лили вцепилась в деревянный бортик трибуны, когда Джеймс вломился в трибуну, вызвав у зрителей дружный вздох. – ДЖЕЙМС! – завопила она. Ремус едва успел перехватить её, чтобы она не вывалилась за бортик, но Лили вырвалась и принялась проталкиваться к лесенке. Он бросился следом.
Джеймс открыл глаза и закашлялся. Сначала подумал, что прошло несколько дней после его жуткого путешествия по внутренностям трибуны, но потом в его сознание влились крики и он понял, что был в отключке всего секунду. А приоткрыв глаза, Джеймс увидел, как к нему несутся размытые красные пятна – его команда. Всё тело ужасно болело, легкие превратились в пыльный мешок, Джеймс зашелся исступленным кашлем, перевернувшись набок и тут почувствовал шевеление у себя под мантией. «Мышь» – подумал он. Сунув руку за пазуху, он вытащил мышь на свет. Солнце ослепительно полыхнуло на её золотом боку, а крылышки исступленно захлопали Джеймса по руке. Это был снитч. Сердце заколотилось, как бладжер. Не может быть! Как это ему так повезло?! Целое мгновение Джеймс смотрел на мячик, смотрел, как глубоко горит золото, наливаясь солнцем, как беспомощно и озадаченно бедолага хлопает крыльями, всё ещё не веря, что его песенка спета... А потом вдруг понял. Его отец действительно был здесь сегодня. Он не сошел с ума. Отец действительно был с ним, но теперь ушел, а этот снитч, залетевший в мантию Джеймса – его прощальный привет. Теперь отец ушел навсегда. И там, где он сейчас, ему хорошо. Откуда Джеймс это знал? Да Мерлин его разберет. Знал и всё. Знал так же хорошо, как и то, что его самого зовут Джеймс Поттер и никак иначе. И едва он понял это, что-то случилось. Обруч, сдавивший ему грудь после похорон, лопнул. И Джеймс вдохнул. Так глубоко, словно делал это впервые в жизни. Так, словно никогда ещё ему не дышалось так легко и свободно. Налетевший ветер взлохматил его волосы. «Прощай, пап... – подумал Джеймс, закрывая глаза и наслаждаясь своей удивительной способностью дышать. – И...береги там маму, ладно?» Ветерок пропал, а Джеймс, чувствуя себя ужасно уставшим и сонным, вскинул в воздух кулак с зажатым в нем снитчем. Стадион взорвался криками. Море болельщиков выплеснулось из берегов требун и утопило бы Джеймса, если бы команда не подхватила его на руки. Самым натуральным образом, причем: они подняли его и подбрасывали в воздух, пока над головами у них орал магически усиленный голос: – ДЖЕЙМС ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ! – бешено вопил Фабиан. – ГРИФФИНДОР ВЫИГРАЛ, СУЧКИ!!! Джеймс не сомневался, что Фабиана ждет как минимум месяц наказаний и прочей ерунды, но разве сейчас это имело значение, даже для бедного Пруэтта? Они выиграли, выиграли, черт возьми! И он тоже выиграл! И неважно, что он поломал обе руки, важно, что он победил, победил самого себя, хотя никто об этом не догадывался. И пока он сидел на земле, ожидая мадам Помфри, его друзья окружали его, обнимали, хлопали по спине, таскали, тискали, лохматили ему волосы, а потом спохватывались и извинялись, глядя на его жалкие руки. – Как тебе только в голову это пришло?! – рассмеялся Джеймс, когда Сириус рассказал ему про подстроенную игру. – Не боялись, что я вас кину? – Мы верили в тебя, Сохатый! Но больше всех в тебя поверил кое-кто другой, – крикнул Сириус и, обхватив Джеймса за шею, развернул его в сторону. Улыбаясь до ушей, Джеймс оглянулся увидел и её. Ну как, увидел. Сейчас он с трудом различал лица друзей, сидящих вокруг, присутствие Лили он почувствовал, так же, как почувствовал снитч. Она стояла рядом и смотрела на него. В глазах у неё блестели слезы, но она не куксилась, а смеялась. Смеялась. Та самая Лили, с которой он повел себя как свинья... Та самая, которая пряталась за памятником на похоронах его родителей. Его Лили стояла здесь, комкала свой шарф и улыбалась ему так, словно не было никакой ссоры, словно он не орал на неё как идиот и не дулся на неё, как ребенок. – Так это ты придумала?.. – немного сипло спросил Джеймс, глядя чуть левее того места, где она стояла. – Очень хитро. Я бы пожал тебе руку... – все засмеялись. – Но я сейчас очень плохо вижу. Смешки повторились. – А я нашла твои очки, – проговорила она, достала что-то из сумки, а потом опустилась на корточки и осторожно одела Джеймсу на нос его очки. Джеймс прозрел и первое, что он увидел после своего «пакета» – зеленые глаза и нос, усыпанный едва заметными, редкими веснушками. – Тебе очень больно? – она не встала и так и сидела напротив. – Бывало хуже... – немного рисуясь отозвался Джеймс, во все глаза глядя на её лицо. Сердце колотилось, как чокнутое, он парил в какой-то странной невесомости. Наверное, просто давно не летал, вот и получилось такое чувство. Да, дело только в этом. – Например, когда я упал с кровати на первом курсе. Тогда пострадала моя гордость, а это так... – он мотнул головой. – Заживет. И ещё меня как-то треснула по башке Гремучая Ива, когда мы соревновались и я неделю пролежал в крыле. Губы Лили задрожали и она улыбнулась, покачав головой. Конечно, она же будущий целитель и наверняка понимает, что ему больно так, что в другой ситуации он был плакал как младенец и писался от горя. Всё же она клевая. Его Эванс. – ...и когда меня утащил кальмар тоже было неловко, – чем больше лабуды он нес, тем глупее себя чувствовал. Но остановиться почему-то не мог, боялся, что она встанет и уйдет. – Так что это просто царапина и я не обращаю на неё никакого внимания, вот серьезно, совсем никакого. А ты на меня очень сердишься? Лили моргнула. Ещё секунда смотрела на него, а потом удивленно покачала головой. – Нет. Я не могу долго злиться на тебя, Джеймс, что бы ты ни натворил, – она провела ладонью по его шее и у Джеймса мурашки побежали по телу. – Как же ты до сих пор этого не понял? – Я люблю тебя, Эванс. Лили замолчала, глядя на него с непонятным выражением, а потом вдруг подалась к нему, обхватила за шею и поцеловала. Толпа завопила и захлопала, и развеселилась ещё сильнее, когда парочка повалилась на траву, не прерывая поцелуй. – Эй, Эванс, ну не здесь же, здесь дети кругом! – громко возмутился Джеймс и все снова заржали, включая и их самих. – Ты такой дурак, Поттер, – ласково прошептала Лили в его губы. – Может быть, – невнятно согласился Джеймс. – Но я исправлюсь, честно. – Как? Пару мгновений Джеймс лукаво смотрел на неё, а потом в глазах его заплясали знакомые Лили чертики. – Пойдешь со мной в Хогсмид, Эванс? Лили рассмеялась и в глазах у неё почему-то блеснули слезы. Он снова потянулся к её губам, как вдруг где-то рядом грянуло: – Ну и где наш пострадавший герой? Расступитесь, расступитесь, ну же... – Черт... – пробормотал он. – Нет. Всего лишь мадам Помфри, – Лили встала, уступая место медсестре и её медицинской сумке. Она стояла рядом, пока мадам Помфри колдовала над его рукой. Улыбалась так, словно извинялась перед всеми за своё счастье и Джеймс видел в её глазах столько обещания, что ему крайне трудно было усидеть на месте и мадам Помфри пообещала наложить на него Забвение, если он не перестанет вертеться. Но это ничего. Они теперь всё успеют. У них для этого будет целая жизнь. И даже больше.
___________________________________________________ * Уильям Шекспир – «Гамлет»
...На траве, в нескольких футах от него, на расстеленной и смятой мантии лежала Лили, вся облитая солнечным светом. Густые рыжие волосы разметались, запутавшись в сочно-зеленой траве. Школьная рубашка была расстегнута, а юбка беззаботно съехала набок, так что солнце целовало ее грудь в нежно-салатном воздушном кружеве, горело в волосах медью и золотисто скользило по ногам, блестящим от озерной воды. Всегда такая аккуратная и ухоженная, сейчас растрепанная до невозможного, неряшливая, помятая, но от этого не менее прекрасная... и не менее желанная. Девушка жмурилась, глядя на солнце, и отворачивала голову, а оно настойчиво ласкало ее шею. Она слегка расставляла ноги и водила босыми ступням по мокрой после дождя траве, пропуская ее между пальчиками. Лили ела малину, обнимая каждую ягоду круглыми розовыми губами, и украдкой слизывала сок с пальцев. Она сводила его с ума. А человек, лежащий рядом с ней на траве, портил эту картину, как червяк, заползший на красивое красное яблоко. Поттер. Он валялся рядом без рубашки. И выкладывал у Лили на животе и груди узор из ягод. Она дышала очень осторожно и старалась не двигаться, чтобы не мешать ему. Она улыбалась. Ему. Ласкала волосы. Его. А он так сосредоточенно выкладывал ягоды, словно в мире не было дела важнее. Водил раздавленной ягодой по ее животу и груди, по тому, что вечно должно быть скрыто от его глаз, и смотрел на Лили, о Мерлин, так пошло, так грязно, а потом – и того хуже – наклонял голову и сцеловывал размазанный по ее коже сок. Северус почувствовал какое-то копошение рядом, под рукой, которой придерживал ветки старого сухого малинника. В тот самый момент, когда он смотрел на них, между листьями зрели и наливались ягоды. Северус оттолкнул от себя ветку, словно она была ядовитой змеей, но тут Лили рассмеялась низким грудным смехом, и он снова жадно приник к прогалине, не в силах ничего с собой поделать. Лили спросила Поттера о чем-то, резко толкнув коленку коленкой, и снова повернула голову, так что солнце пролилось в ее локоны. Поттер пожал плечами и, бросив на нее еще один отвратительно пошлый взгляд, опустил одну ягодку Лили прямо в пупок. Другую чуть ниже... и еще ниже... Добравшись до границы юбки, он отстранился, поцеловал Лили в коленку, а потом уткнулся в нее подбородком и проговорил что-то, мрачно хмуря брови. Лили едва заметно кивнула, а Поттер засмеялся, укусил ее за ногу и вдруг ринулся прямо на нее. И Северус машинально дернулся вперед. Куст затрещал. Звук был подобен выстрелу, и Лили и Поттер вскинулись, прямо как два молодых оленя. Лили запахнулась, а Поттер схватил палочку...
– Снейп! Снейп! Он вздрогнул и открыл глаза. Он все еще сидел в большом крылатом кресле перед камином. Сухие бревна и щепки лопались в маленькой преисподней. За спиной звучали приглушенные голоса людей и тихая музыка, едва слышная за звоном бокалов. Бледный, темноглазый и черноволосый Мальсибер в пышной мантии с серебром был похож на вампира. Свет пламени плясал на бритом скуластом лице, невыгодно подчеркивая его снизу. Воспоминание о прогулянном зельеварении и сцене в лесу съежилось до точки и исчезло. – Спать надо в своей комнате, Снейп, – вкрадчиво заметил слизеринец, опускаясь в соседнее кресло и подзывая к себе одного из эльфов-официантов. – Здесь не место для сна, люди могут подумать, что тебе скучно. «Огден» со льдом, – небрежно бросил он, когда к ним подбежал маленький слуга в черном. – А мне и в самом деле скучно, – процедил он, глядя, как эльф, незаметно лавируя между мальчиками, креслами и столиками, скрылся из виду. Сон уже вытек из его головы. Но чувства, которые он испытывал, глядя на тело Лили, осели на нем, как тина, которая липнет к берегу, когда сходит волна. И Северусу было плохо. Очень плохо. – Прости, ты же знаешь, что женщин сюда не пускают, – вздохнул Мальсибер, разглядывая полированные ногти. – Хотя я и забыл, что тебя они не интересуют. Северус поднял брови. – Впрочем, думаю уже совсем скоро тебе станет повеселее, – он взглянул на часы в платиновой оправе, которые доставал при любом удобном случае. – Скоро полночь. Вот-вот прибудет свежее мясо. И начнется пир. – Я терплю это только из-за Люциуса, – отрезал Северус, поднимаясь с кресла. Ему хотелось уйти. Мальсибер неожиданно вскочил следом и схватил его за предплечье, не давая уйти. – Не много ли ты о себе возомнил, Снейп? Ты «терпишь»? Это тебя здесь терпят, и как ты правильно сказал, исключительно из-за Люциуса! – темные глаза полыхали ревностью и фанатизмом. Северус взглянул на белую клешню, сжимающую его руку. Одно короткое движение палочкой. Сектумсемпра – и Мальсибер больше никогда не будет хватать его за руки. – Ты позволяешь себе спать здесь и говоришь о скуке! Чистокровные волшебники мечтают попасть сюда, а ты, Снейп, снизошел до нас? Малфой почему-то свято уверен, что ты можешь быть полезен. Почему он так думает, а, Северус? – Возможно, потому, что, в отличие от некоторых, я умею не только размахивать руками, но и думать! – Северус выдернул руку из захвата и презрительно взглянул в пустые глупые глаза собеседника. – Тебе бы тоже не помешало иногда это делать, Мальсибер. Это не больно. – А тебе бы не помешало научиться почтительности, Снейп. Твои мозги, пусть даже они чем-то и пригляделись Темному Лорду, никогда не искупят грязи в твоей крови. Никто этого не забудет. И ты не забывай! – Всенепременно, – медленно произнес Северус и, обойдя одноклассника так, как обходят дерево, направился к книжным полкам. Несколько мальчиков сидели в мягких старых креслах и читали бесценные древние рукописи. Эльфы, стоящие рядом, услужливо держали для них свет.
* * *
Сириус испытывал это чувство много раз, когда они с Джеймсом во время ночных вылазок случайно обнаруживали тайник в стене или скрытый от глаз коридор за гобеленом. И каждый раз ощущение раскрытой тайны, покоренной магии пьянило и било в голову, как огневиски. Вот и сейчас. Сириус смотрел в разверстое жерло слизеринской гостиной и чувствовал, как дыхание сбилось, а сердце поскакало, радостно выбивая суть: тайна исчезнувших слизеринцев была раскрыта. Один – ноль в пользу Гриффиндора, сосунки! Крепко сжимая в похолодевшей влажной ладони палочку, Сириус подобрался к проходу. Неприятный ветер немедленно забрался под рубашку. Двигаясь на ощупь, Сириус шел и шел вперед, раскрывая глаза так широко, что они начали слезиться. Свет волнами расходился от кончика волшебной палочки. Казалось, что он угодил в огромную пещеру – каждое соприкосновение подошвы его туфель с камнем гладко закатывалось куда-то во мрак. И сердце отбивало секунды во всем теле сразу, словно Сириус превратился в одни большие часы. Неожиданно все внутренности подхватились – он понял, что падает, выбросил вперед свободную руку... и соскочил на две ступеньки вниз. На лбу выступил холодный пот. Вот это да. Отдышавшись, Сириус поднял палочку. – Люмос Максима! Пучок света взмыл в темноту, и Сириус наконец-то смог нормально осмотреться. Нет, с пещерой он явно погорячился. Это была вовсе не пещера. Это был гигантский каменный колодец. По стене спиралью вилась длинная каменная лестница, на верхних ступеньках которой и стоял Сириус. Чем ниже он спускался, тем тяжелее становился воздух. От мантии в такой темноте не было ни проку, ни кислорода, так что Сириус стащил ее и запихнул себе под рубашку. Спустившись вниз почти до половины, он остановился и задрал голову, чтобы убедиться, что желтое окошко – вход в гостиную – все еще на месте. Он уже не мог остановиться на полпути и вернуться, но здравый смысл твердил, что соваться в неизвестное логово под Слизерином в полном одиночестве – совершенный идиотизм... Но любопытство оказалось сильнее. Палочка и мантия при нем. чего ему бояться? Лестница привела Сириуса к большим створчатым дверям, на старом гнилом дереве которых были вырезаны две «S». Не хватало еще, испытав столько страха, напороться на какой-нибудь дурацкий архив из библиотеки или очередную кладовку Филча. Сириус подергал за ледяную железную ручку и тут раздался громкий, просто оглушительный звон. Звук вошел в каждый нерв. Сириус прыжком обернулся и резанул палочкой воздух, выщербив из лестницы кусок, и только потом, переведя дух, понял, откуда доносится звук и достал из кармана зеркальце. – БЛЭК! – Тише! – шикнул Сириус. Несмотря на ужас пережитого, он был зверски рад увидеть физиономию этого патлатого придурка здесь, в темноте. – Ты меня до черта напугал! – Куда ты унес свою задницу с Карты, кретин?! Ты где?! – Ты меня не видишь? Серьезно? – Блэк, где ты?! – Смотри сам! – он развернул зеркальце так, чтобы в него попала ускользающая в туман спираль ступеней, и запустил в воздух еще один сияющий шар. – Срань драконья... – пробормотало зеркальце. – Впечатляет, а? – Сириус развернул его к себе. – Мог бы меня позвать! И вообще, убери свою рожу из зеркала, я ее видел миллион раз. Покажи, что еще там есть? – жадно попросил Джеймс. – Тут дверь, и на ней инициалы Слизерина, старик, – Сириус снова развернул зеркало и показательно подергал за кольцо. – Заперто. – Я уже выхожу, придурок! И не вздумай там сдохнуть без меня! Лунатик! – Джеймс схватил и швырнул подушку куда-то в сторону. Раздался приглушенный стон. – Хвост! Подъем! – и отражение пропало.
* * *
Мало кому было известно, что незадолго до смерти Салазар Слизерин построил под гостиной своего факультета тайный клуб, где наследники богатых чистокровных семей могли беспрепятственно собираться и предаваться увеселениям, сообразным с их положением и происхождением. Допускались туда только волшебники мужского пола, достигшие возраста пятнадцати лет, так как именно этот возраст во времена основателей считался полным совершеннолетием. Слизерин ценил в своих воспитанниках острый ум и увлечение наукой. В распоряжении резидентов клуба была библиотека Основателя, по слухам якобы сгоревшая во время пожара после его смерти, а также его личные изобретения в сфере зелий и чар, магические артефакты, собранные им со всех концов света, в основном такие Темные и опасные, что всего лишь за хранение одного из них можно было угодить в Азкабан на долгие годы. Однако не только наукой были живы члены Клуба. В его стенах заключались дружеские контакты, которые оказывали прямое воздействие на политическую и экономическую жизнь волшебного сообщества. Высшие чины Министерства знакомились под этим каменным сводом, играли вместе в карты, занимались музыкой, пили недозволенные в школе напитки, а спустя несколько лет управляли волшебным миром из соседних кабинетов. В начале месяца на портрете Слизерина в гостиной проступала надпись – такая крошечная, что рассмотреть ее можно было только с помощью лупы. К тому же слова были написаны слева-направо, и для их прочтения требовалось зеркало. Трудно не привлечь к себе внимание, топчась у картины с зеркальцем и лупой, так что вникнуть в загадку можно было только ночью, держа в зубах зажженную волшебную палочку. Успешные разгадывали код и, назвав портрету пароль, могли беспрепятственно проникнуть внутрь. «Свет науки да узреют Внимательные в Искусстве». Это изречение Слизерина было вырезано на белом мраморе камина в помещении клуба. Однако, успешной разгадки пароля было мало, чтобы заслужить перстень-печатку Клуба, открывающий двери во многие чистокровные семьи. Надо было доказать Слизерину свою верность. А для этого новичков подвергали череде испытаний... Северусу однако же удалось эти испытания миновать. Люциус Малфой готовил для него место зельедела в ближайшем окружении Лорда и был заинтересован в том, чтобы его протеже показал себя наилучшим образом. И не отвлекался на "мелочи". Работа у Темного Лорда включала в себя приготовление таких зелий, одно упоминание которых было под запретом в школьных стенах. Их не вычитаешь из учебников. К счастью, многие из этих рецептов были подробнейшим образом описаны в рукописях Слизерина, а рукописи эти хранились в Клубе. Потому-то Северус и оказался сегодняшней ночью в этом пышном помещении, похожем на большую уютную шкатулку из орехового дерева, камня и нескольких миль изумрудного шелка. Сейчас в подземелье царила приятная праздничная атмосфера – все предвкушали появление новичков или, как выразился Мальсибер, «свежего мяса». С их приходом должна была начаться традиционная игра в вист. Как только Северус подошел к книжному стеллажу, рядом сразу же возник маленький слуга с подсвечником в руке и подносом, на который Северус мог сложить все выбранные книги. Он погладил рукой ряд теплых кожаных корешков на полке. Сегодня было как никогда трудно сосредоточиться на науке. К Лили нельзя было прикасаться другим мужчинам! Им не стоило даже смотреть на нее, потому что за один грязный взгляд в ее сторону Северус готов был вырвать незнакомцу оба глаза. А Поттер смотрел на нее. Смотрел, трогал, обнимал, прижимался к ней своим отвратительным телом, целовал ее, черт возьми, это доводило до тошноты! А Северус умирал, глядя, как его мечту оскверняют все больше, день за днем, портят, метят, и ничего, ничего не мог с этим поделать! Когда она отвечала на уроках, Северус с болью слышал в ее голосе его интонации и обороты. Когда она говорила, в ее лице, словно в зеркале, отражалась его мимика. Она стала его. Или еще нет? Лили изменилась. Изменился ее взгляд, ее походка, движения. Она стала надевать обтягивающие свитера с небольшими, но волнующими вырезами. Ради Поттера. Чтобы он радовался, видя, какая у неё красивая грудь. Стала носить туфли на каблуках, хотя всегда говорила, что это глупо, и в них неудобно бегать по бесконечным лестницам Хогвартса. Ради него. Она стала подкрашивать глаза, так что они мерцали в темной дымке, как малахиты. Лили светилась счастьем. На первый взгляд, все в ней было как обычно, но она вдруг так невероятно похорошела, стала такой душераздирающе красивой, что Северус не спал по ночам, представляя, как было бы здорово применить к Поттеру Круциатус и смотреть, как он извивается на полу и визжит, как свинья. За то, что это из-за него она такая счастливая. Из-за него, Джеймса Поттера. Не из-за Северуса Снейпа. Или Империус. Империус даже лучше. Потому что его можно применить к Лили... и стребовать с нее все, что она отдавала Поттеру. Все... Ревность источила его, как червяк яблоко, надкушенное и забытое в траве. Он чувствовал себя преданным. Время от времени Северус искренне верил, что в Лили просто говорит глупое женское стремление отомстить и унизить его за то, что он посмел обидеть ее при всех. Она слишком горда и слишком любит себя, чтобы просто забыть ему тот проступок. Она могла выбрать кого угодно, многие парни смотрели ей вслед, когда она шла по коридору. Но она выбрала Поттера. Почему? Да потому что знала, что именно его Северус ненавидел больше всех. Другого объяснения он просто не видел.
– Ты не прав. Он обернулся, сжимая в руках тяжелый фолиант румынской истории зельеварения. В одном из кресел сидел Нотт, положив ногу на ногу, и подергивал за струны скрипку, обнимая лакированный изгиб дерева так, словно это была талия девушки. Эльф, стоящий у его кресла с подносом и подсвечником в руках, был похож на статую, и только веки его изредка поднимались и опускались. На подносе лежала свежевыглаженная газета, и поблескивал в свете свечей стакан с бренди. – Прошу прощения? – холодно спросил Северус. Катон снова поднял взгляд. – Я говорю о Мальсибере. Не обращай на него внимания. Он бесится, что тебе так легко досталось это место. Все мечтают попасть в окружение самого Темного Лорда, а он больше всех. Северус хмыкнул. – В таком случае, пусть займет мое. Впрочем, сомневаюсь, что Темный Лорд будет от него в восторге. Мальсибер не в состоянии сварить даже настойку от кашля. Нотт усмехнулся. – Поэтому ее и будешь варить ты. Тебе оказана большая честь. И доверие, – Нотт усмехнулся и дернул бровью. – Не страшно? – Пока у меня нет повода для опасений. Но все же хотелось бы узнать, насколько правдивы слухи о судьбе предыдущего мастера? – Ты о том зельделе, которого Темный Лорд заставил сварить для самого себя яд? – быстро и тихо поинтересовался Катон, подергивая за струны, и добавил уже медленнее, не трогая инструмент: – Ты же знаешь, о некоторых вещах не говорят, Северус. – Я имею право. – Ты не спрашивал об этом у Люциуса? – Он сказал, что мне это не грозит, – Северус опустился в соседнее кресло. – Но я подумал, что тебе он мог сказать чуть больше. – Почему? – Разве вы не станете скоро одной семьей? Одна из струн громко тренькнула. Нотт резко поднял голову. На лице его мелькнуло недовольство. – Спросишь у него сегодня сам, если это для тебя так важно. – Сегодня? – Да. Люциус прибудет в школу с минуты на минуту.
* * *
Факелы на стенах коридора вспыхнули, и перед Сириусом развернулся коридор, такой длинный, что его конец терялся в полумраке. Пол устилал богатый зеленый ковер, такой мягкий и толстый, что ему вдруг отчаянно захотелось обратиться в собаку и покататься по нему как по моху в Запретном лесу. Стен было почти не видно за бесчисленными портретами в массивных рамах. Теплые блики факелов таинственно плясали на холодных лицах колдунов. Все они провожали идущего по коридору юношу такими недобрыми и надменными взглядами, словно знали, что он здесь незаконно. Да еще и сквозняк подвывал в каменных стенах, как заблудившееся привидение. Не самое веселое место. Сириус шел, озираясь кругом через каждые несколько шагов, и чувствовал, как от напряжения билась на виске жилка. Казалось, будто откуда-то на него неслась лавина, а он не слышал и не видел ее, только понимал, что вот-вот, в любую секунду она обрушится на него и... – Попался! Сириус выпалил заклинание, обернувшись прыжком, но Джеймс увернулся в последний момент. – Сохатый, черт тебя подери, ты, мать твою, ебанулся?! – обрушился на него Сириус, схватившись за сердце. Помирая со смеху, Джеймс привалился к его плечу. – Иди нахер! Это не смешно! – Нет, смешно! – крикнул новый голос, и Сириус снова дернулся. Смеющийся Ремус размашисто скинул с себя и Питера мантию-невидимку, которую Сириус специально оставил для них на скобе факела. Джеймс демонстративно утирал слезы. В одной руке у него был блокнот и перо. На листочке Сириус увидел схему спуска-колодца и двери. – Видел бы ты свое лицо, Бродяга. Я думал, ты в штаны наложишь, – простонал он. Сириус оттолкнул его, и парни снова покатились со смеху. – Да пошли вы, идиоты! – не зная, как выразить свою радость от того, что они пришли к нему все вместе, Сириус напустился на Ремуса. – А ты чего приперся? Ты же должен в башне подыхать от болезни! – Это всего лишь аллергия, – Люпин выглядел так, словно его пожевали и выплюнули, а ведь он всего лишь поел из серебряной тарелки за ужином. Да и вообще, перед полнолунием Лунатик становился в два раза болезненнее и вспыхивал почище пороха из-за любой мелочи. – К тому же, я здесь официально, как староста, – он ткнул пальцем в сверкающий серебряный значок, прикрепленный к теплой кофте поверх полосатой пижамы. – Я обязан знать о таком открытии. Они снова рассмеялись. – Итак, господа Мародеры... – Джеймс вынул палочку и прошелся по толстому ковру, оглядывая мрачный коридор, а потом обернулся к друзьям. – Похоже, на сей раз мы с вами очутились в самой жопе Хогвартса? Хвост прыснул. – Есть предположения, что мы в ней найдем? Мсье Бродяга? – он указал светящейся палочкой на Сириуса. – Регулуса, – серьезно сказал Сириус. – Мне категорически не нравится тот факт, что мой брат шляется по жопе Хогвартса под руку с Нюнчиком. Хвост, едва успокоившись, снова засмеялся. Его легко было рассмешить. Джеймс однако сохранил серьезную мину и направил палочку на Ремуса: – Мсье Лунатик? – Присоединяюсь к мсье Бродяге и выражаю надежду, что нас выпустят отсюда живыми. Я не хочу, чтобы на моей могиле было написано: умер в кишках у своей школы. Они дружно захохотали. Питер уже открыл было рот, чтобы тоже что-то вставить, но тут где-то неподалеку раздался шорох, и все моментально выхватили палочки. – Лично я солидарен с Лунатиком, – пробормотал Джеймс, опуская руку. – Не стоит стоять на месте. – Кстати, Сириус, а что ты там делал в гостиной? – поинтересовался Ремус, пока они шли. Джеймс цокнул языком, услышав его вопрос. Сириус вскинул голову – он по дороге вносил правки в рисунок Джеймса. – Ты о чем? – Мы видели вас с Малфой на Карте. – И что? – Природная скромность не позволяет моему застенчивому другу спросить, трахнул ли ты ее или нет? – деловито спросил Джеймс. – С чего вы вообще взяли, что между нами что-то есть? – А разве нет? – выгнул бровь Джеймс. – Нет! Джеймс цокнул языком и полез в карман. – Что? – Сириус оглянулся на Ремуса и снова взглянул на Джеймса. – Ничего, – буркнул тот и щелкнул большим пальцем. Золото звякнуло, богато сверкнуло в свете факелов, и Ремус, крайне довольный собой, поймал галлеон, как выпрыгнувшую из аквариума рыбку. – В следующий раз повезет, Сохатый, – крякнул он, пряча монетку Джеймса в свой карман. – Вы что, поспорили, засранцы? – улыбнулся Сириус, толкнув Джима в плечо так, что тот сбился с шага, но тут же вернулся назад и обхватил его за плечи. – Лунатик был уверен, что ты хороший мальчик и не будешь обижать бедную девочку. А я вот верил в тебя, чувак, – он толкнул его кулаком в скулу. – И ты меня подвел. – Стоп! Коридор резко повернул в сторону, и ребята уперлись в статую Слизерина, разделяющую коридор на два рукава. Факелов в этих рукавах не было, и создавалось впечатление, будто на них таращилось пустыми глазницами какое-то исполинское чудовище. – Прекрасно. И что дальше, разделимся? – скептически поинтересовался Сириус, освещая палочкой левый ход. – Или исследуем их по очереди? – он направил палочку на соседний проход. – Нет времени. Видимо, придется разделиться. Все обернулись к Джеймсу. – Ты пойдешь с Питером, – невозмутимо сказал тот, выпуская Сириуса. – Там все равно темно. Если обратитесь, никто вас не заметит. – А ты уверен... – начал было Сириус. – Да, я уверен. Вы пойдете направо. Мы налево, – Джеймс развернул мантию. – И смотрите в оба. Черт его знает, что здесь может быть, – пробормотал он, исподлобья взглянув на статую Слизерина. – Если что – свяжемся зеркально.
* * *
Он бежал в море сырого горького запаха плесени и грязи. Этот коридор был темнее предыдущего – всего несколько факелов, и свет их такой беспокойный, что статуи Слизерина по обеим сторонам казались живыми. Разноцветные запахи мучали нос, и Сириус беспокойно вертел на бегу головой, так как ему все время казалось, что он упускает что-то важное, что-то очень-очень важное... Он так резко остановился, что Хвост, который отчаянно цеплялся за его голову, слетел на пол и превратился в человека. – Что ты делаешь? – недовольно спросил он, потирая голову, которой крепко стукнулся о камень. Сириус зарычал, и Питер вначале испугался, что рычат на него, но оказалось, что нет. Сириус обернулся и пошел назад. Шерсть встала дыбом. О, этот чертов запах, едва уловимый, но такой очевидный, что его слышно было бы за километр! Тот самый запах! – Сириус, стой! – Питер перехватил его. Сириус попытался цапнуть мальчика за руку, но тут в коридоре раздались шаги – каблуки чьих-то лакированных, пахнущих полировкой туфель кругло стучали о камень. Раз-два... три. Раз-два... три. У этого человека три ноги? Питер обернулся крысой, не отпуская Сириуса, тот метнулся вбок, и они в последний момент успели спрятаться в чернильной темноте ниши за одной из статуй. Мимо них, постукивая тростью, прошел человек в длинной мантии с серебряной вышивкой. Светлые волосы его казались седыми в синей темноте. Острый взгляд светлых глаз резанул стену, к которой прижались собака и крыса, и вновь устремился вперед. «Малфой!» Недолго думая, Сириус сцапал Питера за загривок и, неслышно мешая лапами мрак, побежал следом.
* * *
– Джеймс, а ты уверен, что вламываться в запертую комнату в подземельях Слизерина – хорошая идея? – спросил Ремус. Он стоял, прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки. В одной из них была палочка. Луч света падал на замок, в котором Джеймс, сидя на корточках, ковырялся волшебным ножом Сириуса, предварительно украденным из его же тумбочки. – О-о, я думаю, что это отличная идея! – засмеялся он, поправляя очки. В замке наконец что-то удовлетворительно щелкнуло. – Есть! Соси, Слизень! – Мне все это не нравится, – вздохнул Ремус, но все равно последовал за другом в открывшуюся дверь. Они очутились в огромной комнате, сверху донизу заваленной рассыхающимися старыми книгами. С потолка на цепях свисала полная огня плошка, из-за которой все вокруг казалось теплым и оранжевым, как будто они попали в древнеегипетскую гробницу. Вдоль стен тянулись полки, забитые пергаментными свитками, стопками бумаги и десятками пыльных фолиантов, одного прикосновения к которым было бы достаточно, чтобы они рассыпались в прах. – Ладно, похоже, ты был прав, тут ничего хорошего, – разочарованно проворчал Джеймс, осмотрев помещение, и шагнул назад. – Идем дальше. – Нет, погоди-ка, – Ремус перехватил Джеймса за плечо, разглядывая настороженно молчащие рукописи. – Кажется я знаю, что это за книги... и гриндилоу меня забери, если я ошибаюсь! – и он с радостным лицом бросился в комнату.
* * *
«Как он проник в школу? Что он вообще здесь забыл? Куда он идет?» Малфой шел очень быстро, и Сириусу стоило большого труда поспевать за ним и не привлекать к себе внимания. Правда, один раз Малфой все-таки обернулся, но даже не вытащил из своей трости палочку, просто осмотрел коридор и пошел дальше. Сириус с Питером в зубах умудрился в этот момент спрятаться в тени под факелом – свет бил Люциусу в глаза и мешал рассмотреть то, что находилось прямо под ним. Это их и спасло. Малфой привел их к резным деревянным дверям, щедро облитым лаком. Они были такими огромными, что в них спокойно мог бы пройти и Хагрид. Коротко стукнув в них, Малфой произнес какие-то странные слова про науку и искусство. Явно какой-то пароль. Тяжелая дверь отворилась, и Малфой шагнул внутрь. Очертя голову, Сириус бросился следом, но дверь уже закрывалась, и он не успевал в нее вбежать. Оставалось только одно, так что прежде, чем дверь окончательно захлопнулась, Сириус успел забросить в щель отчаянно сопротивляющуюся крысу.
* * *
– Ты только посмотри... это рукописи самого Слизерина! – Ремус сидел на полу по-турецки и одну за другой просматривал старые хрупкие книги. – Это его почерк, я видел колдографии в учебниках! Я просто глазам не верю, да тут... тут столько... – Да, и все это почему-то хранится не в Отделе Тайн, а здесь, – пробормотал Джеймс. Держа зажженную палочку в зубах, он рылся на одной из полок, время от времени вытирая о джинсы пальцы, полные паутины и пауков. – Смотрите-ка, его собственные изобретения... чары и зелья... фу, блядь, – и он отбросил одну из книг в сторону, как если бы она сама была гигантским пауком. – Осторожнее! – Ремус в панике поймал бесценный документ. – Осторожнее, здесь может быть... – он бросил взгляд на страницу, на которой случайно открылась книга. – Быть... не может. – Что там? – недовольно спросил Джеймс. – Аконитовое зелье, Джим... – прошептал Ремус. – То самое, о котором рассказывала Вал... профессор Грей. Зелье из волчьей травы и волчьей ягоды! – он захохотал. – Это оно, оно! – Ремус вскинул голову. Лицо его сияло. – Ты смотри, тут весь рецепт! Джеймс, улыбаясь, хлопнул друга по плечу. – Отлично! Теперь будет не так больно, да, Лунатик? – он взлохматил ему волосы, и в этот момент где-то в подземелье совсем рядом с ними громко хлопнула дверь. Пора было уходить. – Блокнот остался у Сириуса! – запаниковал Ремус. – Надо же! Какой кошмар, – и с этими словами Джеймс вырвал страницу с зельем из многовековой рукописи, после чего затолкал в карман толстовки. – Скорее, идем! Ремус ошалел от такого кощунства, но рассуждать было некогда, поэтому он просто закинул книгу как попало на полку и последовал за Джеймсом к выходу. Джеймс развернул мантию, и тут Ремус вдруг громко вскрикнул и согнулся так, словно его кто-то пырнул ножом. – Рем! – Джеймс схватил его за плечи и почувствовал, как по спине побежал холод. – Рем, только не сейч... Ремус резко вскинул голову, так что в горле его что-то булькнуло. Светлые глаза полыхнули инфернальной зеленцой, и мальчик с гортанным ревом бросился на своего лучшего друга.
* * *
– Я думал, что у представителя самого Темного Лорда есть дела поважнее, чем смотреть, как перепуганных мальчиков посвящают в Пожиратели, – сказал Северус, слушая перелив фортепианной мелодии. Эльф принес вино. – Только не в том случае, когда в Пожиратели посвящают кузена его жены, – улыбнулся Люциус и салютовал им с Ноттом бокалом. – Здоровье! – Здоровье. Бокалы звонко соединились. Мальчик, играющий на фортепиано сложный пассаж в честь прибытия Люциуса, завершил и поднялся, прижимая ладонь к груди. Все зааплодировали. – Здоровье миссис Малфой и будущего наследника! – прокричал Катон, и аплодисменты усилились. Мальчики повернулись к ним, кто-то тоже поднял бокал. Люциус бегло улыбнулся окружающим, но в лице его что-то нехорошо дрогнуло. – И не в том случае, когда эта жена превращается в страшного манипулятора, – добавил он, когда шум стих, и все снова занялись своими делами. – У меня нет выбора, приходится выполнять ее маленькие прихоти. На прошлой неделе она потребовала, чтобы я добыл ей ручного белого рейема, а вчера решила, что ее маленький кузен выиграет сегодняшнюю партию и непременно умрет во время выполнения первого задания, – он усмехнулся, и Нотт тоже немедленно заулыбался. – В последнее время ее тянет опекать всех подряд, даже нашего домашнего эльфа. Бедолага решил, что она хочет его выгнать, и сунул руки в кухонную печь. Нотт угодливо засмеялся. – Сочувствую, – коротко ответил Северус, поднося к губам бокал. – Так или иначе, я должен убедиться, что мальчишка проиграет сегодня, иначе мне до конца месяца не дадут покоя. – Даже если сегодня выиграет он, я приготовил ему самое легкое испытание, какое только мог. Надеюсь, он это оценит. Северус почувствовал, как сердце подавилось кровью и сбилось со спокойного хода. – В самом деле? – Люциус окинул зал скучающим взором. – И каков же нынче приз? – Ты ее, наверное, не помнишь. Рыжая девчонка из Гриффиндора. Подружка Поттера. Его-то ты, должно быть, помнишь. – Да, припоминаю, – произнес Люциус и обратил взгляд на Северуса. В лоб как будто шуруп вкрутили, но Северус лучше владел легиллименцией, чем Люциус. – И Северус меня поддержал, правда? Хотя вначале ему не понравился мой выбор. Но мы пришли к разумному компромиссу. – Славно, – Катону явно не терпелось закончить все это поскорее. – В таком случае, не будем терять времени? Прикажи начинать.
* * *
Несколько взмахов палочкой – и посреди зала возник круглый зеленый стол, окруженный пухлыми удобными креслами. Полуночная игра в вист являлась одной из самых старых традиций клуба. Но только во вторую пятницу месяца она приобретала особенное значение. Говорить вслух о своем желании стать Пожирателем смерти считалось дурным тоном, но как минимум половина участников Клуба явилась в него с единственной целью – получить Черную Метку. И так как к Темному Лорду нельзя было просто явиться на ковер со своими амбициями, Люциус Малфой придумал оригинальный способ доказать ему свою верность издалека. Все желающие получить Метку на первом собрании месяца записывали свое имя в особую книгу, которую Нотт передавал Люциусу, а тот, соответственно, Темному Лорду. Тот выбирал из указанных фамилий те, представители которых более всего предпочитал видеть в своих рядах, проще говоря, полезные фамилии, нужные. Затем книга в обратном порядке возвращалась в клуб, и выбранные получали приглашение на «игру в вист» – маленькие кусочки дорогого пергамента из кожи гиппогрифов с незаметным для посторонних глаз водяным знаком – Черной Меткой. На первый взгляд эта игра ничем не отличалась от любого традиционного виста, за которым сильные мира сего самоутверждались, демонстрируя величину своего финансового состояния и умение красиво и изящно пускать его по ветру. Участники молча делали ставки, молча смотрели друг другу в глаза, молча подносили к улыбчивым губам крошечные фарфоровые чашечки с великолепным кофе или шоколадом, и создавали полную видимость красивого отдыха. На самом же деле у этого теплого золотого блефа с ароматным духом кофейных зерен было совершенно ледяное сердце и долгая черная тень. Потому что победа в нем шла рука об руку со смертью. Все решала фамилия грязнокровки, написанная мелким почерком на ослепительной белой карте. Победитель, один из четверых претендентов на Черную Метку был обязан убить эту грязнокровку в течение недели до новолуния. Если он этого не делал, убивали его. Всего таких смертей должно было случиться три. Первая заключала контракт с Темным Лордом и приводила в действие заклинание Черной Метки. Вторая приводила к тому, что Черная Метка проступала – едва-едва заметная, бледная тень. Третья впечатывала Метку в руку и душу участника. Обратного хода не было.
По залу уже долгих пятнадцать минут гулял волнующий аромат кофе и знаменитых в клубе пирожных с ванильно-шоколадной начинкой, появление которых было встречено вежливыми аплодисментами и жадными голодными взглядами. Несколько эльфов вкатили в зал тележки, сервированные десертом и подносами с чашками. Зрители обступили стол, переговариваясь, улыбаясь, неторопливо помешивая ложечками и заключая пари на игроков. Когда же к столу подошло семеро участников, все звуки стали на два тона тише. Регулус Блэк вместе со всеми опустился в предложенное эльфом кресло и положил руки на зеленый бархат стола. Пальцы его едва заметно дрожали, и он был бледнее обычного, но на впалых щеках его лихорадочно горел румянец, словно кто-то отхлестал его по лицу чистым спиртом. Черные глаза растеряли блеск и казались просто двумя дырками на белоснежном красивом лице. Впрочем, он держался гораздо лучше, чем его соседи по игральному столу. Эйвери все время нервно смеялся и то и дело оглядывался на зрителей; другой, полный и кудрявый, с невероятно красивыми глазами, обильно потел и то и дело утирался платком; третий все время потирал рот и трогал руками стол так, словно боялся, что тот сейчас взлетит на воздух. Северус и Люциус заняли место у Блэка за спиной. Нотт на правах Распорядителя занял место за столом так, чтобы все участники были у него перед глазами. Обратившись к игрокам с пожеланиями удачи, Катон взял с подноса, который подал ему эльф, первую колоду, и началась игра. – Скажи мне, Северус, в чем твой секрет? – шепотом поинтересовался Люциус, помешивая в своей чашке сахар и глядя, как Нотт раздавала игрокам карты. – Не понимаю, о чем ты, – так же тихо проговорил Северус. – Я думал, ты... испытываешь определенные чувства к грязнокровкам, – он аккуратно отер серебряную ложечку о бумажно-тонкий край чашки. – Так и есть. Они мне все одинаково омерзительны. – Все? Северус посмотрел в насмешливые прозрачные глаза. – Все, – твердо ответил он. Люциус тонко улыбнулся. – Служба у Темного Лорда открывает замечательные перспективы. Ни одна женщина того не стоит, поверь мне. Северус коротко улыбнулся и поспешил увести разговор от неприятной темы. – Кстати о службе. Я хотел спросить у тебя, что такого сделал мой предшественник, за что Лорд заставил его совершить самоубийство. Он... пытался его отравить? Люциус беззвучно рассмеялся. – Во имя Мерлина, нет, это невозможно, – Северусу не понравилась та снисходительность, с которой это произнес Малфой. – Лорд заставляет других пробовать все зелья перед тем, как подавать лично ему. – Что же тогда? – Тебе не стоит об этом переживать. – И все же? Люциус повернул к нему голову. Пару секунд они смотрели друг другу в глаза. – Он его предал, – наконец произнес он. Насмешки в его голосе уже не было, взгляд подозрительно перебегал с одного глаза Северуса на другой. – Работал на Министерство. Передавал в Отдел Тайн все рецепты, включая те, которые создал Темный Лорд, – он нахмурил темные брови. – А почему тебя это волнует? Ты ведь не в первый раз меня спрашиваешь. Снова боль, только теперь не во лбу, а в висках. Северус спокойно выдержал его взгляд, про себя представляя, как снова и снова применяет Круциатус к Поттеру, а тот снова и снова захлебывается и захлебывается визгом... Похоже, Малфой ему поверил, потому что хмыкнул и отвел глаза. – Как там моя сестрица? – как бы между прочим спросил он, отвечая короткой сухой улыбкой на взгляд Мальсибера. Тот стоял за спиной у своего фаворита-семикурсника с таким видом, будто готов был разорвать глотку любому, кто посмеет увести у бедолаги заветную карту с именем. – Ты сделал то, о чем я тебя просил? – Я применил легиллименцию к ней еще за праздничным столом и проверяю ее мысли каждый день. – И... как она? – Целыми днями слушает запрещенную музыку. Практически не учится. Мне кажется, она хочет сбе... – Она простила меня? – перебил его Люциус. Северус недовольно замолчал. Просто удивительно, как резко менялся Люциус Малфой, когда речь заходила о его младшей сестре. Сказать по правде, Северус ее не очень-то жаловал, и ему куда спокойнее жилось, пока она куковала в садах Шармбатона. Раньше он не понимал, почему Малфои, включая и самого Люциуса, так старательно скрывали факт ее существования, но теперь осознал, в чем дело. Эта девица настолько резко отличалась от своего спокойного, выдержанного семейства, что если бы не эти вытравленные вырождением нездорово-белые волосы и космическая самовлюбленность, он бы подумал, что девчонку прижили на стороне или удочерили. Будь он сам Малфоем, тоже попытался спрятать её от чужих глаз. – Она очень переживает, – наконец произнес он, старательно подбирая слова. – Если хочешь знать мое мнение, то тебе стоит поговорить с ней. Самому. «И избавить меня от обязанности копаться в девчачьих мыслях каждый день». – Пока еще рано, – процедил Малфой. – Дело не только в тебе, Люциус. – А в ком еще? – тут же ревниво спросил он. – Похоже, она... – Северусу было тяжело произнести это слово вслух. Оно царапало ему горло. – Что? – Люциус выпрямил спину, поворачиваясь к нему всем телом. Северус многозначительно поднял брови, глядя мимо Малфоя на игральный стол. Люциус посерел, но быстро взял себя в руки. – В кого? – выдавил он сквозь плотно стиснутые зубы. Рука его сжалась в кулак, он нервно обернулся – не заметил ли кто. – Кто это?! – Сириус Блэк. Воздух треснул по швам и разразился аплодисментами. Они дружно оглянулись на стол. Ученики громко поздравляли победителя, хлопали его по плечу, предлагали «Огден» и сигары. Сегодня первая партия закончилась удивительно скоро. Регулус Блэк улыбался окружающим, смеялся, показывая все зубы сразу, его левую руку трясли в поздравлениях снова и снова, а правой он сжимал одинокую карту. Она мелко дрожала, и темно-зеленый лак «рубашки» в ужасе блестел, ловя свет сотен свечей.
* * *
– Ты уверен, что все в порядке? Не то, чтобы я переживал за свои конечности, просто интересуюсь, – Джеймс обошел по кругу висящего вниз головой Ремуса и вгляделся в его глаза, из которых уже медленно исчезала светящаяся зелень. – Да, – сдавленно произнес тот, все еще слегка задыхаясь после приступа ярости и медленно проворачиваясь из стороны в сторону. Кровь прилила к его лицу, и он был похож на большой светловолосый томат. – Я в норме. Честно. – Ну ладно, давай рискнем, – Джеймс поднял палочку. – Готов? Ремус кивнул. – На счет три. Раз... два... Ремус зажмурился. Джеймс коротко махнул палочкой, и невидимый крюк, подхвативший Лунатика за лодыжку, исчез. Мальчик кулем ухнул вниз, но Джеймс поймал его, обхватив руками за туловище, и они вместе повалились на пол. – Я тебя не покусал? – спросил Ремус, отползая в сторону и приваливаясь к книжной полке. У него страшно ломило руки, будто кто-то выдернул их из тела, а потом вкрутил на место. – Ты пытался, – весело сказал Джеймс, демонстрируя разорванный рукав. – А еще что я сделал? – Пару раз запустил меня в воздух, – Джеймс снял разбитые очки и восстановил их заклинанием. – А я думал, ты хорошо летаешь. Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Закинув его руку себе на плечи, Джеймс вытащил Ремуса в коридор. – Мог бы и не торопиться! – заметил Джеймс, когда увидел бегущего к ним по коридору Сириуса. – Хвост! – крикнул он на ходу, совершенно не заботясь о безопасности. – Хвост там! – Где?!
* * *
– Я просто не успел... черт его подери, всего пара секунд, и мы бы узнали, чем они занимаются! – жаловался Сириус, пока они с Джеймсом тащили на себе истощенного приступом Ремуса. – Я уверен, Хвост уже в курсе, так что скоро узнаем, – пропыхтел Джеймс и утер свободной рукой пот со лба. Они остановились сделать передышку. – Серьезно, я могу идти и сам, – Ремус виновато взглянул на друзей. – Правда могу! Джеймс и Сириус мрачно переглянулись и вдруг дружно убрали его руки со своих плеч. Пару секунд Ремус храбро держался, упрямо сверкая в темноте глазами. А потом упрямство вдруг выскользнуло из его лица, он покачнулся и точно упал бы, если бы друзья не подхватили его в последний момент. – Ладно, уговорили, – вздохнул он. – Я не смогу спать, пока не узнаю, зачем Люциус Малфой притащился в Хогвартс, – продолжал ворчать Сириус. – Как я мог так облажаться, просто ума не... – Кончай нудить! – не выдержал Джеймс. – К тому же неизвестно, как бы там... куда бы он ни пошел, отнеслись к появлению черной собаки. Ты мне больше нравишься живым, Бродяга, так что заткнись, – он поудобнее перехватил руку Ремуса. – И шагай. Парировать Сириус не успел, потому что на позолоченной светом стене вдруг мелькнули две косые вытянутые тени. Мальчики замерли. – «Гримм», – быстро произнес Джеймс, выпуская Ремуса и разворачивая мантию-невидимку. Сириус в мгновение ока обернулся в пса. В коридоре показалось двое мальчиков в странных черных мантиях с вычурной серебряной вышивкой. Один – высокий, тощий и темноволосый, другой плотный, рыжий, с кривым, изрытым оспинами лицом. На вид им было не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Они явно страшно опаздывали куда-то, но старались не бежать, чтобы не потерять друг перед другом лицо и шагали так широко и быстро, что мантии вздувались у них за спинами. Когда их отделяло всего несколько шагов, Сириус зарычал под мантией-невидимкой. Мальчики замедлили шаг и, не оборвав беседу, нервно оглянулись по сторонам. – Ты слышал? – звонко спросил один из них. – Показалось, – после паузы сказал второй. Ремус прошептал заклинание, и из кончика его волшебной палочки потек зеленый туман. Под его покровом Джеймс осторожно стащил с Сириуса мантию. Его появление заставило мальчиков подскочить и схватиться друг за друга. – Что вы здесь делаете?! – прорычал Джеймс. – ЭТО ГРИМ!!! – в ужасе заорал один из них, другой схватил палочку. – Тот из вас, кто применит против меня магию, не доживет до следующего часа! – рявкнул Джеймс. Сириус ворочал пастью на человеческий манер и бешено вращал глазами. – Что вы здесь забыли и куда идете, мерзкие маленькие людишки?! – Гай, это что, и есть испытание?! Мы должны убить Гримма?! – Заткнись, кретин! Не слушайте его, мистер Гримм... с-сэр, м-мы не собираемся вас... – темноволосый паренек отчаянно затряс головой. – Это мое подземелье! Ремус вскинул палочку и вызвал небольшой ветер в подземелье. Факелы трепыхнулись, заставив мальчишек испуганно обернуться. Джеймс перевел дух. – Что вам здесь надо?! Сириус чуть рявкнул в конце фразы и скребнул когтями по полу. Ремус дернулся, услышав резкий звук, и Джеймс к своему ужасу услышал, как из его горла снова вырвалось клочковатое волчье дыхание. Он запаниковал. – М-м-м-мы... мы только... мы просто... м-мы просто шли в клуб... м-мы нико... ниче... м-мы просто... шли на соб-собрание! – Какое такое собрание?! – прохрипел Джеймс, отчаянно сражаясь под мантией с Ремусом. Его миролюбивый и спокойный друг извивался ужом, все пытаясь дотянуться до Джеймса вытягивающимися зубами. Туман, наколдованный Ремусом, рассеивался, и они каждую минуту рисковали рассекретить себя. – Какой еще клуб?! Сириус скакнул вперед, заставив перепуганных пятикурсников вжаться в стену. – Разве вы не знаете о собраниях? Они же проводятся здесь каждую ночь! – Катон Нотт их проводит! – визгливо крикнул второй, испуганно глядя на клыки Сириуса. – Во славу Темного Лорда! – добавил первый, видимо, надеясь угодить злому духу. – Мы сегодня только первый раз! – жалобно говорил он. – Нам сказали, что для того, чтобы получить Метку, надо пройти испытание, мы сами ничего... ничего... – Проваливайте вон, если не хотите, чтобы я спустил с вас шкуру! – выдавил Джеймс, чувствуя, как соскальзывает с головы мантия, но Сириус вовремя пришел ему на выручку и бросился на слизеринцев, так что их как ветром сдуло из подземелья. Не успел звук их шагов затихнуть, как он обернулся человеком и бросился Джеймсу на помощь. – Скажи мне, Бродяга, тебя не оскорбляет тот факт, что тебя всегда принимают за Гримма? – едва переведя дух, спросил Джеймс, когда они вдвоем скрутили бедолагу Ремуса. Тот в беспамятстве дергался и вырывался, но силы были неравны. – О, самую малость, – пропыхтел Сириус, выворачивая руку Ремуса с длинными острыми когтями.
* * *
Сначала он не понял, что произошло. Сириус швырнул его, больно сцапав острыми зубами за шерсть на спине, и Питер угодил в ярко-освещенное помещение. Свет был здесь повсюду, он плясал разноцветными зайчиками вокруг, плавал вверху, внизу, и Питер, испугавшись этого обилия световых пятен, сразу же нашел себе укромное местечко в темноте. Когда же он немного успокоился и решил выйти, случилось ужасное. Кто–то крикнул: «Крыса!», и Питер бросился наутек, паникуя и петляя туда-сюда в попытках ускользнуть от вспыхивающих вокруг заклинаний. Он ослеп от обилия разноцветных фейерверков, врезался во что-то, успел увидеть искаженное крысиным зрением лицо в рамке черных волос... и потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то промокал ему лицо влажной губкой. Он открыл глаза и испуганно дернулся, увидев прямо перед собой большие круглые глаза эльфа-домовика. Он как раз клал ему на лоб, где уже назревала гигантская шишка, приятный прохладный компресс. Питер обнаружил себя в невероятно красивом зале. Куда ни глянь – лакированное резное дерево, бюстики, статуи, книжные полки, пышная мягкая мебель и волны зеленой ткани... Пол из черного мрамора казался огромным зеркалом и свечи, плавающие по воздуху, отражались в нем так, что можно было подумать, будто кресло Питера плавает в ночном небе, полном золотистых звезд... По залу бродили мальчики в длинных черных мантиях, расшитых на плечах сверкающими узорами. Эти мальчики играли в шахматы и карты, читали книги, лежа на диванах прямо в своей великолепной одежде, рядом шумела какая-то веселая компания – то и дело раздавались взрывы хохота. И вокруг, неслышные и незаметные, сновали эльфы со свечами, подносами и тележками с неописуемо-шикарной едой. Неожиданно один из них возник прямо перед Питером. На вытянутой тонкой ручке покоился огромный круглый поднос, накрытый салфеткой. – Ваш десерт готов, мастер Питер. Питер так ошалел от того, что его назвали «мастером», что несколько секунд просто открывал и закрывал рот, а эльф терпеливо смотрел на него. – С-с-спасибо, но я не... Стоило ему это сказать, как на подносе появилась тарелка с небольшим воздушным, как облако, бисквитом и маленькая чашечка горячего шоколада с банановыми сливками. Глупо было есть пирожные в такой ситуации, когда ты не знаешь, где оказался, и что происходит, но стоило ему попробовать и обмакнуть кусочек бисквита в восхитительный горячий шоколад, как он смел всю тарелку подчистую, не в силах оторваться от такой вкуснятины. Едва он покончил с десертом, появился второй эльф и так же безмолвно и беспрекословно, как и первый, подвез к Питеру столик на колесиках. На столике лежала стопка книг, стояла бутылка вина и сверкающий чистотой бокал. А Питер отнекивался и пытался встать, еще двое маленьких слуг принесли несколько огромных подушек, теплый плед и скамеечку для ног... – Скажите, что это за место? – все время спрашивал у них Питер, но эльфы ничего не говорили и торопливо уходили. Похоже, малыши привыкли, что на них обращали внимания не больше, чем на подсвечники, и пугались, когда к ним обращались волшебники. Окруженный заботой, ухаживанием, подушками и теплом, он никак не мог высвободиться, чтобы поговорить с кем-то из мальчиков, но они почему-то не обращали на него внимания, даже когда Питер окликнул одного из них. Ему уже начало становиться не по себе, как вдруг он случайно услышав обрывок разговора, который эльфы вели между собой, пока тащили к нему огромную вазу с фруктами. – Уолли счастлив, что мистер Малфой забрал его от мисс Беллы и привел сюда. Уолли здесь хорошо. – Да, мистер Малфой гостеприимный хозяин. – Как вы сказали? – тут же спросил Питер, но эльфы испуганно умолкли. – Вы сказали «мистер Малфой»? – Ступайте, – вдруг произнес властный человеческий голос. Эльфы поспешили ретироваться, а Питер испуганно подскочил, увидев, как бывший староста Слизерина, которого он не видел уже много лет, изящно уселся в одно из пустующих кресел напротив, закинул ногу на ногу и положил руку на трость. Питер натужно сглотнул, взглянув в холодные светло-серые глаза бывшего школьного старосты. – Добрый вечер, Питер. Питер машинально кивнул, все еще не в силах оправиться от потрясения. Несколько долгих мгновений Малфой просто смотрел на него, сверкая в полумраке глазами, затем щелчком пальцев подозвал к себе слугу со стаканом брэнди. – Ну что, тебе нравится здесь? – спросил Люциус, баюкая в руке стакан. – К-красиво, – Питер вдруг почувствовал себя ужасно неловко, сидя перед своим заклятым врагом в облаке из подушек и с ногами на скамеечке, поэтому торопливо выпрямился. – Что вы со мной сделаете? – Сделаю? – Малфой поднял брови и удивленно улыбнулся. – Ничего. А что я должен сделать? Питер смутился и пожал плечами. Малфой взглянул на шишку, которая красовалась у Питера на лбу, и опечаленно цокнул языком. Питер смущенно прикрыл лоб руками, но тут откуда ни возьмись появились двое эльфов и принялись бинтовать ему голову. – Ты потерял сознание и ударился головой. Мне очень жаль, что так вышло, в клубе не привыкли к появлению крыс. Кто же знал, что она обернется человеком? Поверь, нам ужасно неловко. И это все, – он небрежно обвел рукой подносы с едой, подушки и повязку у Питера на голове. – Всего лишь жалкая попытка загладить вину. Надеюсь, ты на нас не в обиде? – Я н-не... к-конечно... то есть нет, конечно, нет! – Вот и славно. Как же ты здесь оказался? Так далеко от гостиной Гриффиндора? Питер почувствовал, что краснеет. Он никогда не умел так хорошо врать, как Сириус или Джеймс. – Я... гулял по замку... бегал... ну, в облике крысы... и случайно набрел... я не... я никому не... я не нарочно... шел и... – Ты очень умен, Питер Петтигрю. И хитер, раз умудрился сохранить в таком месте как Хогвартс свой секрет. Полная анимагическая трансформация в твоем возрасте – это просто невероятно! Питер открыл было рот, когда чувство справедливости потребовало напомнить, что он не один незаконный анимаг в Хогвартсе, но внезапно... испугался. Испугался, что Люциус Малфой скажет, что он вовсе не так умен, и вышвырнет его вон с этих теплых и мягких подушек. Вон из этого удивительного зала, который так похож на открытый космос... Как странно, что зачастую похвала врага ценится больше, чем похвала друга. Питер и сам не понимал, почему слова Люциуса Малфоя, человека, которого он боялся все свои школьные годы, так глубоко запали ему в душу. – Как жаль, что ты учишься не в Слизерине! Мы умеем ценить таланты... – А что это за место? – расхрабрился Питер. – Это? О, всего лишь небольшая комната отдыха. Члены привилегированного общества привыкли проводить время за книгами, музыкой и обсуждать свои дела вне шумных гостиных. Думаю, можно простить их за это. Мы обсуждаем политику, бизнес, последние события в волшебном мире, говорим об общих знакомых. Здесь, за кофе и игрой в вист и бридж завязываются крепкие дружеские связи. Порой они перетекают в родственные. А в гостиных зачастую бывает слишком много лишних ушей, ты понимаешь? Питер кивнул. – К сожалению, внешность зачастую бывает обманчива. Когда я впервые шел сюда, – он вдруг наклонился вперед, сильнее опираясь на трость. – То решил было, что здесь держат в заточении тролля или пытают маглорожденных. – он засмеялся. – Признайся честно, ты ведь тоже подумал что-то подобное? Питер смущенно дернул плечами и улыбнулся, чувствуя себя до ужаса неловко. Вот всегда так. Джеймс и Сириус вечно заварят кашу, а ему расхлебывать. Как же глупо вышло. – Но ничего. Будем считать это досадное недоразумение в прошлом. Тебе стоит отдохнуть, думаю, через час от повреждения не останется и следа, – он достал из кармана небольшие часы на цепочке. – А я, к сожалению, вынужден откланяться. Но ты можешь оставаться здесь сколько пожелаешь. Ты заслужил это право. Закажи себе, что захочешь. Эти эльфы способны достать все, что душе угодно. Как только почувствуешь себя лучше, они проводят тебя до твоей гостиной. Он поднялся из кресла. Несколько маленьких слуг мигом подбежали к нему, держа на вытянутых ручках длинную дорожную мантию, отороченную по воротнику мехом. Малфой небрежно накинул ее на плечи и обернулся. – Мы всегда рады новым друзьям, Питер. Надеюсь, ты запомнил, как добраться сюда? Если нет – напиши мне, и я помогу тебе найти путь.
* * *
– Влить зелье Забывчивости в его чай сейчас или подождать, пока он закажет себе столетний бренди в золотом кубке? – ядовито поинтересовался Северус, глядя из-за шторки, отделявшей его кабинет, на то, как самый мерзкий прихвостень Поттера набивал себе брюхо. – Мне противно на это смотреть. – Ты уже сварил его? Так скоро? – изумился Люциус, надевая перчатки и застегивая пуговки. – Я не ошибся с зельеделом. – Я просто делаю свою работу. Но в самом деле, ты же не хочешь, чтобы этот идиот побежал по школе с воплями? – Северус нахмурился. – Если он скажет Поттеру... – Не скажет, – засмеялся Люциус. – Он не захочет делиться с ним таким лакомым куском и сожрет его сам, целиком, как и любая крыса. Кстати, ты сварил настойку для Нарциссы? Сейчас такое время, я не доверяю этим лекаришкам из Мунго. Мало ли кто им что нашептал о нас? – Разумеется, – Северус вручил ему пузырек. – Все же, не проще ли обезвредить его? Сомневаюсь, что он сможет держать язык за зубами. – Северус, Северус... вот поэтому ты – зельедел, безусловно, прекрасный зельедел, способный сварить сложнейшее зелье за четверть часа, – Малфой спрятал настойку во внутренний карман. – А я – правая рука Темного Лорда, и отвечаю за нашу безопасность. Нельзя разбрасываться такими полезными связями. Я чувствую, что этот мальчик может оказаться мне полезен...
– Больно? Джеймс отрицательно мотнул головой и снова попытался заглянуть Лили в глаза, но она упрямо не желала смотреть на него в ответ. Ее тонкие слабые ручки, обычно не способные открыть бутылку с молоком, сейчас с удивительной силой наматывали на его выбитое предплечье эластичный бинт. Лили выглядела очень сердитой. Сердитый румянец, глаза сердито сверкают, даже огненно-рыжая прядка, падающая ей на глаза из-под повязки, казалась сердитой. Очаровательно-сердитая Лили. Джеймс незаметно коснулся ее коленки свободной рукой, но она сразу же отодвинулась. Прелесть. «Вчера вечером стало известно, что Бартемиус Крауч был назначен на пост Главы Департамента Чрезвычайных ситуаций. Как заявила...» Старый приемник захрипел и зашелся кашлем, пытаясь выкашлять из себя хотя бы какую-нибудь волну. Алиса протянула руку и покрутила рычажок, не отрывая взгляд от учебника. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги, и читала «Расширенный справочник по колдомедицине». Громоздкий приемник стоял прямо рядом с ней на столе, и Алиса всякий раз страдальчески морщилась, когда динамик обдавал ее хрипом. Домашней работы было много, а времени мало, так что приходилось делать все буквально на ходу. Профессор Джекилл обрушил на них контрольную работу по сдаче всех возможных защитных заклинаний, начиная Импервиусом и заканчивая Протего Тоталум. Их надо было выучить к понедельнику. На этот же день Макгонагалл задала эссе по трансфигурации лучевых костей с обязательными колдографическими рисунками. На зельеварении они начали готовить «Феликс Фелицис», и Слизнорт велел ближайшие шесть месяцев вести дневник удач и неудач в процессе изготовления зелья. Профессор Грей учила их делать силки на прошлом занятии и сказала, что в следующий раз они будут ловить боггарта с их помощью. Лили по вечерам приходилось за руку уводить из библиотеки, но она и в гостиной обязательно находила чертовы книжки, и даже когда Джеймс прислонялся к ее ногам, играя с Бродягой во взрыв-карты у камина, чувствовал, как в макушку ему упирался острый уголок очередного справочника или словаря. В предвкушении первого матча сезона Джеймс каждую свободную минутку рвался на стадион – в воздух, выше, дальше, быстрее. Лили переживала, что он мало внимания уделял домашней работе, но Джеймс только посмеивался над горой книжек по трансфигурации и защите от Темных Сил, так что когда Лили в очередной раз награждала его укоризненным взглядом, он поскорее целовал ее в щеку и улепетывал на стадион. При одной только мысли, что спустя семь лет упорных тренировок и побед его команда не возьмет Кубок Школы, становилось дурно. Команда тренировалась каждые несколько дней, проводя на стадионе по несколько часов. Такие мелочи как дождь, ветер, холод, гора домашней работы и разные девчачьи глупости не могли остановить Джеймса на пути к Кубку. И хоть Марлин перед сегодняшним выходом на тренировку пообещала задушить его во сне подушкой, он целых два с половиной часа гонял ее, Мэри Макдональд и Тинкер Бэлл по полю, пока скорость передачи мяча не показалась ему удовлетворительной. Потом еще час девушки пытались забить гол в ворота Дирка Крессвелла, а Джеймс, рассеянно перебрасывая снитч из руки в руку, парил над ними и следил. Он не зря гордился своей командой. У Дирка, вратаря, было так развито шестое чувство, что он мог бы взять мяч и во сне. Марлин, эту белокурую, похожую на фарфорового ангелочка девочку, ненавидели все охотники из чужих команд, потому что когда квоффл попадал в ее слабые ручки, она могла сломать их к чертям собачьим (что и случилось один раз на шестом курсе), но мяч бы не отдала. Мэри, по словам Дирка, могла бы угнать у соперника метлу прямо во время игры, и он бы ничего не заметил, что уж говорить о мяче, но, к сожалению, она не могла удержать его так, как Марлин. А немая тринадцатилетняя Тинкер по маневренности и ловкости полета могла бы составить конкуренцию и самому Джеймсу. Поймать ее – все равно что схватить гонимую сильным ветром пушинку. Когда мяч все-таки попадал в кольцо, доставалось Дирку. А когда нет – охотницам. Задача казалась практически невыполнимой, но в вопросах квиддича Джеймс был непреклонен, и участники снова и снова бросали мяч под куполом Импервиуса, который держал над ними капитан. Под конец четвертого часа на поле явился промокший до нитки Сириус, явно присланный Лили, и поинтересовался, не принести ли им фонари для ночного заплыва. Только с его появлением Джеймс опомнился и увидел, что на улице совсем стемнело, что шел проливной дождь, а остатки вольной пятницы уже давно смыли густые вечерние чернила. Тогда он наконец сжалился над командой и уже собрался было объявить тренировку законченной, как в последний момент сильнейший порыв ветра вдруг сдернул его с метлы, и он ухнул в воздушный колодец длинною в двадцать футов. Команда возопила от ужаса, но Джеймс в последний момент ухватился за древко и выдернул руку. Плечо выломала дикая боль, метла рванула вниз, и Джеймс, выпустив скользкое дерево, шлепнулся в грязь с довольно большой, но не опасной высоты и крепко зашиб поврежденную руку. Мадам Помфри вернула его торчащее из спины плечо на место в считанные секунды. Боль была адская, даже в глазах потемнело, но он не позволил себе издать ни звука, только дернулся, когда сустав с хрустом встал на место. Переведя дух, он все-таки поднял взгляд на Лили, которая смотрела на него, прижав пальцы к губам, выдавил из себя улыбку и небрежно откинул назад голову: – Щекотно. И теперь она бинтовала ему руку, но вместо того, чтобы жалеть и гладить, обнимать и целовать, гневно сопела и хмурилась. Джеймс предчувствовал, что как только все уйдут, состоится «серьезный разговор», так что радовался тому, что в Крыле сидела почти вся команда, да еще Сириус и Алиса. При них Лили выяснять отношения не спешила и только сердито поджимала губы, когда он пытался ущипнуть ее или коснуться здоровой левой рукой. «... не давала никаких комментариев по этому поводу, но поиски норфолкских террористов продолжаются. Как нам стало известно, на прошлой неделе новый глава Департамента Бартемиус Крауч подал официальное прошение в Министерство о применении Непростительных чар против волшебников, именующих себя Пожирателями Смерти...» – Мне это надоело, – заявил Сириус, помахивая палочкой. Клубы дыма, которые вырывались из кончика, вырисовывали в воздухе витиеватую «Р». – Можно выключить? Бродяга валялся на больничной койке прямо в одежде и обуви, закинув скрещенные ноги на спинку кровати. Когда Алиса занялась радио, он украдкой стащил лежащую у нее на коленях книжку. – Во имя Мерлина, Вуд, что ты читаешь?! – воскликнул он и продемонстрировал всем картинки в учебнике: обнаженные мужские и женские тела. Ребята прыснули. Алиса залилась краской, вскочила и попыталась вырвать у Сириуса свою книжку, но он отводил руку и только посмеивался над ее попытками. – Это... это... отдай! – она отобрала у него учебник и уселась на место, все еще полыхая. – Это медицина, ничего смешного! Приемник снова начал выплевывать слова и зашипел. – Дурацкая штуковина! – Алиса яростно щелкнула кнопкой. «... Мунго... минисрхр-хр... Крауч... наши замечательные рецепты... только в магазине «Все для квиддррррр...» – В самом деле, не проще ли выключить? – раздраженно спросил Дирк, заткнув уши. – Нельзя, – ответила Лили. – Брат мадам Помфри сегодня ночью отправляется в рейд, он мракоборец. Она боится услышать о нем что-нибудь... – Есть! – радостно воскликнула Алиса и осторожно отпустила ручку, когда из динамика наконец полилась нормальная разборчивая речь. – Боится, но слушает, – Сириус смазал свой рисунок одним коротким резким взмахом и закинул руки за голову. – Загадочная женская логика. – Женская логика здесь ни при чем, она просто переживает за своих близких, как и все нормальные люди, – отрезала Лили и свирепо посмотрела на Джеймса, когда он попытался просунуть палец под слишком тугую повязку. – И вообще встань! – проходя мимо, она столкнула ноги Сириуса со спинки кровати – Ты не болеешь. «... прокомментировал прошение Крауча и добавил, что подобная политика ничем не отличается от политики Темного Лорда. О недавнем поражении Фицджеральда Боунса в страйке дементоров Азкабана слушайте после рекламы... та-да-да-дам! Бобы «Берти Боттс»...» – Я болен этой гребаной жизнью, – вздохнул Сириус, возвращая ноги на место. – Откуда у тебя этот ужасный шрам, Джеймс? – вдруг спросила Мэри. Она сидела ближе всех к нему, обняв руками спинку его кровати, и рассматривала его голый торс. – Я не видела его раньше. Джеймс быстро взглянул на Лили. Щеки Эванс слегка порозовели, губы сжались в ниточку, но больше она никак не выразила свое возмущение и отвернулась. В другой ситуации он с радостью выложил бы всю историю во всех подробностях. Но теперь, когда Джеймс смотрел на ровную полосу у себя на боку, то почти и не помнил белую вспышку проклятия, красную боль и малодушные помыслы о быстрой смерти. Помнил только проблеск зеленого света, который вытащил его с того света, и бесконечный миг до него, когда девушка, которая презирала его всю жизнь, сделала один шаг, другой, а потом вдруг бросилась к нему через вымершее ночное пепелище. Этот шрам – их общий секрет. И трепаться о нем нельзя. Как и пялиться. – Не смотри на меня так, Мэри, я стесняюсь, – и под смех Сириуса Джеймс по-девичьи закрыл грудь широкой мускулистой рукой. – Кстати, как там сотрясение Питера? – Алиса закуталась в плед и неодобрительно посмотрела в окно, на грозу, которая набрасывалась на замок с такой силой, словно хотела выломать его из скалы и утопить в озере. – Как он себя чувствует? – Жить будет, – проворчал Бродяга, постукивая пальцем по мигающей лампе на тумбочке. – В мире, здоровье и полной бесполез... – Он до сих пор не помнит, как упал? – Лили помогла Джеймсу надеть рубашку. – Нет, – вздохнул он, чувствуя себя совершенно беспомощным. – Не помнит. – Вечером у него было все в порядке, – заметила Лили, ни к кому в особенности не обращаясь. – А утром вдруг обнаружилось сотрясение. Он что, упал с кровати? Сириус, листающий учебник в поисках новых картинок, издал сиплый смешок. Алиса, снова было задремавшая в теплом и мягком кресле, встрепенулась, отобрала у парня свой учебник и легонько хлопнула его им по голове. – Почти, – улыбнулся Джеймс. Они с Сириусом так и не смогли выяснить, чем занимались в таинственном подземелье слизеринцы в тот злосчастный вечер. Когда Хвост находился за дверью, они тащили в Крыло упирающегося Ремуса и пытались при этом не попасться на глаза Филчу. Новый школьный смотритель был даже свирепее Аполлона Прингла и уже наточил на Джеймса и Сириуса зуб, так что путь занял у них довольно много времени – не так-то легко было держать Ремуса, мантию и свет. Пока мадам Помфри благополучно отпаивала бедолагу Ремуса настоем из волчьей ягоды и серебрянки, Джеймс вернулся в подземелье и выяснил, что Питер потерял сознание, ударившись в темноте головой, потому ничего не узнал. – Я просто ушам своим не верю! – заявил Бродяга, когда Хвост на следующий день за завтраком поведал им историю того, как очнулся в пустой и темной комнате. – Ты пролез в тайное логово слизней, и вместо того, чтобы наконец-то выяснить, кто убил мракоборца в поезде, и что они замышляют теперь, ты отключился? Как тебе удается быть таким придурком, Хвост?! – Я испугался! – Да лучше бы ты обосрался от ужаса... Ремус подавился овсянкой. – Спасибо тебе, Бродяга, большое спасибо, – он взял салфетку. – ... но все выяснил! – Это ты виноват! – пробовал обороняться Питер. – Ты бросил меня там одного! Ты забросил меня в эту дверь! Я ударился головой, потому что ты неудачно меня запустил, что я мог с этим поделать?! – То есть это я виноват, что у тебя глаза на заднице?! Джеймс не выдержал. – Заткнитесь оба! Нет сил слушать! Сириус, Хвост не виноват, это был несчастный случай! Он просто ударился головой. И кончай орать, я, похоже, уже оглох на одно ухо. Хвост, в следующий раз прояви больше сноровки, ты же крыса, а не дракон! Вот если оленя запустить в воздух... Сириус фыркнул от смеха. – ... он вряд ли удачно приземлится, но ты-то меньше, должен быть ловчее. Питер насупился, но ничего не сказал. С того дня Сириус завел привычку изводить Питера язвительными замечаниями на каждом шагу, а когда тот обращался к нему с какой-нибудь просьбой, Блэк просто делал вид, что не слышит, или вовсе уходил. – И надолго это? – спросил Джеймс, когда с одеванием было покончено. – Мадам Помфри поместила в сустав специальные чары, – ответила Лили, по-прежнему не глядя ему в глаза и так резко застегивая все пуговицы на толстовке, словно хотела побить рекорд по скорости застегивания. Джеймс с тоской припомнил, как в лесу она медленно, одну за другой расстегивала пуговицы на его рубашке, и вздохнул. – Так что через пару часов уже сможешь снять повязку. Постарайся не сильно размахивать рукой. – А когда я смогу играть? – Это все, что тебя интересует? – прошипела Лили так, чтобы слышал только он, и, застегнув последнюю пуговицу, решительно повернулась к нему спиной. – Сириус, будь так добр, проводи Алису в гостиную, а то она уже, кажется, спит. – Я не сплю! – возмущенно промямлила Алиса сквозь сон. Сириус бросил ее книгу на стол и легко вскочил с койки. – И проследи, пожалуйста, чтобы она отправилась спать, – добавила Лили. – Я подежурю одна сегодня, – с этими словами она ушла в кабинет мадам Помфри. – Без проблем, – Сириус осторожно поднял Алису на руки. Та только сонно дернула головой, мол, я и сама дойду, и окончательно провалилась в сон. – Что-что, а укладывать девушек спать я умею. Сириус обернулся и поймал на себе любопытный взгляд Тинкер. – Колыбельные. Я хорошо пою, – быстро сориентировался он. – Да. У меня просто превосходный голос, – Сириус поудобнее обнял Алису и окинул взглядом усмехающиеся лица. – Всем спокойной ночи. Увидимся в гостиной, кэп, – бросил он напоследок Джеймсу и покинул Крыло. Марлин покачала головой, глядя ему вслед, и переглянулась с Крессвеллом. Мэри покосилась на дверь, за которой скрылась Лили, и пересела на кровать к Джеймсу, зачем-то поправив складки рукава на его выбитом плече. Джеймс набрался мужества и наконец посмотрел на свою команду. Ребята смотрели на него так, словно он лежал пластом и умирал. Ну конечно, ловец с поврежденной рукой, да еще и перед самым решающим матчем. Просто класс. Джеймс перевел взгляд на Тинкер. Она угрюмо взглянула на него в ответ из-под пышной копны волос. Тинкер не была красавицей. Типичная ирландка: круглое, как блин, личико, заляпанное веснушками, небольшой строгий рот, нос кнопкой, тонкие пышные кудряшки. Вдобавок к своей сырой, некрасивой внешности бедняжка была нема от рождения, однако ее большие темно-синие глаза говорили так громко, что ее недуг совершенно забывался. Вот и сейчас. – Эй, – Джеймс протянул к ней левую руку. – Не грусти, Тинки, я в порядке, Бэлл моргнула. – Нет, в порядке. Честно. Она затрясла головой, так что пружинки волос замотались туда-сюда. – Обещаю, мы надерем слизеринцам зад в ноябре. Ты сегодня так замечательно отделала нашего непобедимого вратаря, думаю, с Крошкой Люси проблем не возникнет. «Крошкой Люси» называли Люсинду Толкалот, крупную плечистую скандинавку, заменившую в прошлом году Эмму Ванити на месте капитана команды и загонщицы. Она была выше Джеймса на голову, шире, по меньшей мере, в два раза и каждый раз размахивала своей битой так, словно отбивалась от невидимых драконов. Тинкер беззвучно засмеялась, проворно забралась к Джеймсу на постель, залезла ему под здоровую руку и обняла его за пояс. Мэри неодобрительно покосилась на нее, но не встала. – Не за что, мышонок! – улыбнулся Джеймс и потрепал девочку по голове. – А пока будешь за главного, договорились? – Да, это все замечательно, Поттер, – покивал Дирк. Он по-прежнему смотрел в пол, мрачный, как туча. – Это, безусловно, круто поднимает мою самооценку, но только как мы будем тренироваться без капитана? – Самостоятельно, – твердо сказал Джеймс, не убирая руки с головы Тинкер. – Стратегия вам известна. Думаю, дело в паре недель, а затем я снова сяду на метлу. И скажите Бенджи и Динглу, чтобы не расслаблялись, а не то я им их биты засуну в... нос. – Ты хотя бы приходи посмотреть! – напомнила Марлин, и Мэри тут же согласно закивала. – Я никогда себе не прощу, если мы уступим Кубок этим слизням. Лили вернулась в Крыло с целой кипой бумаг. Джеймс поднялся на ноги. Лили на миг замерла, увидев, как с него соскользнули ладони Мэри, но ничего не сказала и подошла к рабочему столу Алисы. – Ладно, мы пойдем ужинать, – Дирк протянул руку, и Тинки, перескочив через спинку кровати, спрыгнула на пол. Другой рукой он обнял за плечи Марлин. – Выздоравливай, Джим. И поскорее. Джеймс кивнул. – Идем, Мэри, – Марлин остановилась, придерживая для нее дверь. – Выздоравливай, – проникновенно попросила она, коснувшись его здорового плеча, и побежала к Марлин. Дверь закрылась, и воцарилась тишина, нарушаемая только похрипыванием приемника. «... выразил надежду, что под руководством нового главы Департамент положит конец восстанию оборотней на юге страны...» Лили опиралась ладонью на стол и крутила ручку, как будто не замечая, что сбивает станции. Джеймс оглянулся на дверь и подошел к девушке. – Эй... – он погладил ее по напряженной спине. Она дернула плечом, сбрасывая его руку. – Лили, перестань, – Джеймс просунул руку ей под локоть и обвил за талию, прижимая к себе. – Отпусти. – Не-а, – он прижался носом к теплой ямке между шеей и плечом. – Пусти! – Не-ет. Ну в чем дело, ты из-за Мэри так расстроилась? Перестань, ты же знаешь, что... – «я твой», – она в моей команде, я не мог запретить ей прийти сюда... – Да при чем тут Мэри! – Лили резко обернулась. – Джеймс, скажи мне, почему, ну почему тебя вечно так тянет рисковать своей головой? – Так в этом все дело? – он даже рассмеялся от облегчения, но сразу же осекся, увидев, как Лили изменилась в лице. – Джеймс, тебе что, совсем на меня наплевать? Он перестал улыбаться. – Как ты можешь?.. – Мои родители и сестра на другом конце света, и я не знаю, увижу ли их еще когда-нибудь. У меня нет других родственников, и, возможно, я тебя сейчас сильно напугаю, но у меня действительно никого нет, кроме тебя. Ему вдруг страшно захотелось ее обнять, но сначала надо было дать ей договорить. – ... а ты то бросаешься в драку, то кувыркаешься на своей метле так, что у меня внутри все переворачивается, приходишь среди ночи весь в синяках и ссадинах, ломаешь пальцы, выбиваешь руки... и... и если ты готов рисковать своей жизнью двадцать четыре часа в сутки, и тебе все равно, что с тобой случится, то пожалей хотя бы меня! – она расстегнула и снова застегнула пуговку у него на кофте. – Я устала постоянно думать о том, с какой очередной раной ты придешь ко мне. По-твоему, мне легко было смотреть на это сегодня? – и наконец-то, хвала Мерлину, она сделала то, чего Джеймс хотел с самого начала: ласково погладила его многострадальное плечо, а потом обняла за пояс и прижалась к его груди. – Джим, если с тобой что-то случится, я не переживу, понимаешь? – она шмыгнула носом и вскинула на него беспомощный виноватый взгляд, а когда увидела, что Джеймс улыбается до ушей, сердито толкнула его обеими руками. – Ты просто невозможен! Ты ужасный эгоист, Поттер! Пусти! Отпусти меня сейчас же!.. Снаружи ударил гром. Лампы замигали, и приемник снова затрещал. В соседней комнате скрипнул отодвигаемый стул. – Джеймс... сейчас мадам Помфри придет, – прошептала Лили в его губы и попыталась высвободиться. – Ну и что? – выдохнул он, развязывая узелок на ее повязке. Тяжелые локоны упали ей на плечи. – Эванс, ты еще можешь меня остановить... – прошептал он, когда почувствовал, что теряет голову. – Прямо сейчас... давай... – Заткнись, – шепнула она, снимая с него очки, и дальше все было как в тумане. Ее дыхание, его дыхание. Стоять стало неимоверно тяжело. Джеймс вдруг почувствовал себя очень сонным и потянул Лили за собой на больничную койку. Джеймс запустил руку под подол унылой серой больничной формы, нашел там теплую ножку и весь затрепетал, скользнул выше, чуть сжал мягкую нежную кожу, потом еще выше... еще... еще... Дверь, ведущая в кабинет мадам Помфри, громко хлопнула. Лили взвилась как ужаленная, а Джеймс упал на грешную землю. – Мисс Эванс? Ему никогда не нравился голос мадам Помфри. – Мисс Эванс, вы где? Но сейчас особенно. – Мисс Э... вот вы где! – медсестра заглянула за ширму. Лили обернулась к ней, безуспешно пытаясь пригладить растрепанные волосы, Джеймс наоборот неторопливо, лениво поднялся и приличия ради застегнул несколько верхних пуговок на кофте, хотя особого смысла в этом не было: мадам Помфри и так поняла, чем они тут занимались. Точнее, пытались заняться. Неодобрительно взглянув на свою практикантку, она шагнула вперед и сцапала Джеймса под локоть. Ладошка Лили чуть сжалась, а потом выскользнула из его пальцев. – Что вы тут сидите, мистер Поттер? У вас обычный вывих, вы уже можете идти! – ворчала она, увлекая его к двери. – Хватит отвлекать мисс Эванс, она должна работать. А вы – отдыхать и не перенапрягаться! – Мадам Помфри, а если я поклянусь здоровой рукой, что не буду мешать, вы разрешите мне остаться? Уже поздно, я провожу Лили до ее комнаты. – Боюсь, что для держания этой клятвы вам не хватит рук, мистер Поттер. Нет-нет, идите на ужин! – Ну пожалуйста! Можете трансфигурировать меня в фикус или кусачую герань. Тогда я точно не буду мешать, честное слово, я буду просто стоять в углу и радовать вам глаз! – Я превращу вас в клизму, если вы сейчас же не уйдете! – Не надо в клизму, мадам Помфри... – До свидания, мистер Поттер! – мадам Помфри вытолкала его за порог и плотно затворила дверь, но как только она отошла, ручка снова скрипнула, и дверь приоткрылась. – Ради всего святого, никуда ваша мисс Эванс не денется! Брысь отсюда, Поттер! – и она захлопнула дверь, сердито одергивая на себе платье.
* * *
– Вы – Лили Эванс? Лили подняла взгляд от тысячной карточки и устало посмотрела поверх горячей лампы. В Крыло заглядывал щуплый лопоухий мальчишка-первокурсник. Вместо носа из середины его лица торчала морковка. – Да, я, – она отложила перо и встала из-за стола. – Проходи, Криви. Мальчик торопливо вошел в помещение. – Помогите мне, меня заколдовали одноклассники, – скороговоркой произнес он, плюхнулся на койку и окинул Лили странным придирчивым взглядом. – Вы устроили дуэль? – Нет! – выпучил глаза тот.– С чего вы взяли? – Даже не знаю, – протянула Лили, вынимая палочку. За последний час это был уже третий гриффиндорец со следами шутливых чар на лице. – Наверное, мне показалось, – и она легонько стукнула палочкой по его носу. – А вы точно Лили Эванс? – подозрительно и гнусаво спросил Криви, пока она возвращала его носу изначальный вид. – Точно. – А у вас все хорошо? – не отставал он, глядя на нее так, словно она украла его вкладыши из «шоколадных лягушек». Лили выпрямилась и спрятала палочку в карман. Она прищурилась, начиная догадываться, в чем дело. – А что? – Вас никто не обижает? – Нет, Криви, – она наклонилась к мальчику, уперев руки в бока. – У меня все просто отлично. А тому, кто наколдовал тебе эту морковку, можешь передать, что следующего хитрого мальчишку я отправлю прямиком к профессору Макгонагалл! – Мне пора! – выпалил Криви, соскочил с кровати и пулей вылетел из Крыла. Лили вернулась за стол и села, потирая затекшую шею. Ей ужасно надоело возиться с бумажками и переписывать бесчисленные имена, возрасты и болячки в толстенную книгу. Но еще больше надоело постоянно отвлекаться на шпионов Джима и возвращать уши, рты, носы и руки в нормальное состояние. Ей было приятно, что он беспокоился за нее, но совершенно не нравились формы, в которых проявлялось его беспокойство. Как и то, что он отвлекал ее от работы, за что она уже получила выговор от мадам Помфри. Лили сделала себе чай. Ужасно хотелось спать... Тяжело вздохнув, она снова взялась за ненавистное перо. И ровно через десять минут в дверь снова громко постучались. – Ну что опять? – простонала Лили, поднимая голову. В крыло вошел... Северус. Лили вскочила. Как всегда похожий в своей длинной черной мантии на гигантскую тощую ворону, ее бывший лучший друг боком протиснулся в дверь. На руках у него съежилась небольшая человеческая фигурка. – Что случилось?! – Лили обежала стол. – Мадам Помфри! – позвала она, но, похоже, медсестра опять ушла в кладовую. – Мадам Помфри! – Кто-то подсунул ей шкатулку с соком тентакулы за ужином, – пропыхтел Северус. Лили помогла ему уложить пострадавшую на постель. Роксана судорожно всхлипывала и отчаянно цеплялась за их руки. Глаза ее были крепко зажмурены, кожа вокруг них покраснела и страшно воспалилась, ресницы выпали. Губы мелко дрожали, и было видно, как зубы за ними выбивали дробь. – Она открыла крышку, и ей в глаза прыснул сок. Немного, но... – Кто это сделал?! – Лили?! – Роксана дернула головой в сторону, услышав ее голос, и тут же вскинула руку. – Лили, это ты? Лили поймала ее ладонь и крепко сжала. – Да, Роксана, это я, я, ты в Крыле, все будет хорошо! – Лили, я ничего не вижу! – задыхалась она. – Мои глаза... они... они... Лили почувствовала, как в горле засел ком, и натужно сглотнула. – Все будет хорошо, – твердо произнесла она. – Слышишь? Мы вернем тебе зрение, обязательно вернем, обещаю! – Моя сумка, Лили! Мои вещи, там все мои вещи, я их потеряла. Пожалуйста, найди их и верни! – Я найду ее, но пока скажи мне, кто дал тебе эту шкатулку? – Я не знаю! Я ничего не поняла, мне дал ее какой-то мелкий... и там б-была з-записка, – и она, промахнувшись в первый раз, сунула Лили в руки какую-то бумажку. – Я открыла крышку... и... и... – она задыхалась так, словно только что пробежала дистанцию. Лили развернула комочек дорогого белого пергамента. – «Сегодня твои глаза сияли... С.О.Б.», – она сглотнула. – Ничего не понимаю. Это же почерк... – Блэка? Роксана резко вскинула голову. Лили взглянула на Северуса и покачала головой, сложив листок. – Этого не может быть, – твердо сказала она. – Сириус никогда бы так не поступил. – В Хогвартсе не так много людей с такими инициалами, у которых присутствует жажда к жестоким розыгрышам... – процедил Северус. – Хотя ты, может быть, уже считаешь это нормальным. Лили метнула на него гневный взгляд, но сказать ничего не успела, потому что дверь в кабинет медсестры неожиданно распахнулась, и появилась мадам Помфри. В руках у нее позвякивала коробка с лекарствами, которые Лили должна была рассортировать еще полчаса назад. – Это еще что?! – медсестра торопливо примостила коробку на первом попавшемся столике и подбежала к постели Роксаны. – Почему вы не позвали меня, мисс Эванс? Что такое с мисс Малфой? – Ожог концентрированным соком тентакулы, – Лили проглотила несправедливость. – Ради всего святого! – мадам Помфри оттеснила ребят в сторону и схватила лицо Роксаны ладонями. – Кто это станет баловаться подобными вещами? Ну это ничего, мисс Малфой, успокойтесь, эти пятна мы вмиг вылечим, не страшно. Откройте-ка глаза. Роксана замотала головой. – Я не... н-не... – Открывайте, мисс Малфой! Несколько долгих секунд Роксана часто втягивала воздух сквозь стиснутые зубы, и тело ее при этом сотрясалось, как в лихорадке, а потом она очень медленно приоткрыла ресницы, и на Лили взглянули две совершенно пустые глазницы.
* * *
В прошлый понедельник в Школе снова появилась Метка. На сей раз не на доске. Кто-то напал на маглорожденного мальчика в ночь с субботы на воскресенье, поиздевался над ним и выцарапал Метку прямо у него на лице. Беднягу нашли только в понедельник, когда начались уроки, и ученики вошли в класс зельеварения. Паренек лежал на полу и ревел, как пятилетняя девочка. Скандалы сродни вспыхнувшему пороху. Достаточно только поднести спичку, и проблем не оберешься. Кто именно напал на мальчика, держалось в секрете, поговаривали только, что это был кто-то из старшекурсников Слизерина, и что его исключили в то же утро, но факультеты гудели, как потревоженный улей, а совиная почта по утрам затрудняла завтрак. Разговоры не утихали. Ученики ходили по коридорам, нервно оглядываясь, а когда рядом появлялся кто-то из слизеринцев, все сразу же сбивались в кучки. Понимание того, что враг проник за стены Хогвартса, сковало школу, как ранний мороз. Джеймс не оставлял Лили одну ни на секунду. Она раздражалась, когда выходила из уборной и случайно ударяла Джеймса дверью по спине, потому что он никого туда не пускал. Обижалась, когда он вытаскивал ее из библиотеки до ужина, и закатывала глаза, когда он украдкой бормотал «Специалис Ревелио» над ее едой. Вот и сегодня. Ему надо было поесть хоть что-нибудь, потому что с самого завтрака у Джеймса во рту не было ни крошки. Пока он торопливо забрасывал в себя ужин, первоклашки с точно выверенным интервалом бегали в Крыло и получали за это по галлеону, а потом он и сам побежал в башню Гриффиндора. От дурацкой повязки он избавился, потому что не хотел, чтобы на его руку все пялились, вытащил из чемодана мантию и побежал в Крыло. Там нашел удобный, скрытый в тени подоконник недалеко от входа и занял свой пост, надеясь, что Лили уже скоро закончит заниматься, и он благополучно отведет ее в гостиную... Но не тут-то было. Сначала он боролся со сном, боясь, что проспит, как Лили выйдет в коридор, но потом мерный стук капель по стеклу, теплый свитер и умиротворение, подаренное горячим пирогом с мясом, сделали свое недоброе дело. Джеймс привалился головой к стеклу, всего лишь на секундочку прикрыл глаза и удачно провалился в сон. Разбудил его звук захлопнувшейся двери и громкий резкий голос. – Лили, подожди! Он вскочил. Лили выпорхнула из Крыла, стремительная и невесомая, точно тень. Следом за ней по пятам бежал Снейп. Джеймс сорвался с места, на бегу вынимая палочку... – Нам надо поговорить! – Я так не думаю. Отстань от меня. – Нет, стой! – он схватил Лили за плечи и несколько раз пожал ее руки, словно проверял их мягкость. Что-то нехорошее, яростное и горячее зашевелилось у Джеймса внутри. Он вскинул палочку и... опустил руку. Лили не оттолкнула Снейпа, когда он сделал это. И даже не отодвинулась, даже когда этот крючконосый урод сунулся к самому ее лицу. Не вполне доверяя своим глазам, Джеймс убрал палочку и подошел ближе. – Лил, это важно, я искал возможности сказать тебе... – Снейп облизал губы, обшарил взглядом все ее лицо, и вдруг... – Ты должна немедленно уехать из школы! Было видно, что он долго готовился сказать эти слова... – Что? – у Лили вырвался смешок, она мотнула головой и наконец-то стряхнула с себя его руки. – Хватит, у меня нет на это времени. – Нет, Лили, послушай меня! – истерично выкрикнул Снейп. – Просто послушай. Я должен тебя предупредить. Должен... скоро в Хогвартсе... – Снейп нервно оглянулся, но в коридоре было пусто – все ученики были на ужине, а Джеймса, который стоял от них в нескольких шагах и ловил каждое слово, он видеть не мог. – Скоро здесь случится что-то... ужасное. – Что случится? Желтое лицо исказила мука. – Я не могу сказать! – простонал он. – Просто поверь мне. Скоро здесь будут происходить ужасные вещи. Темные. И тебе нужно... нужно... ты должна сделать так, как я говорю... – Ради Мерлина, я ничего никому не должна! И с какой стати мне тебе верить? Не о тех ли темных вещах ты говоришь, что устраиваешь сам в компании Мальсибера и Эйвери? Нюнчик вздрогнул, как от щелчка кнута. – Ты обрушиваешься на меня, утверждаешь, что в школе произойдет несчастье, но какое – сказать не можешь, – ее голос становился все звонче. – Сообщаешь, что я якобы в опасности, но в какой – опять не говоришь! Ты, Пожиратель Смерти... Снейп нервно оглянулся. – ... говоришь мне, грязнокровке, что я должна тебе поверить? И послушать тебя? По-твоему, это вызывает доверие? Ты просто лицемер, Северус, и я не собираюсь... – Лили, разве я когда-нибудь желал тебе зла? – промямлил он. – Разве попрекал тебя твоим... выбором? Я никогда тебе не врал! – вдруг несдержанно выпалил он. – Ты всю жизнь ненавидела Поттера, по крайней мере, говорила, что ненавидишь, а сейчас что же? – Замолчи сию же секунду! – крикнула Лили. – Какое право ты имеешь сравнивать Джеймса... – Джеймса! – ... с занятием Темной магией?! Ты его не знаешь, совсем не знаешь! – Вот видишь, из нас двоих я меньший лицемер! – Ну и отлично! – Лили решительно зашагала прочь, но Снейп вдруг поймал ее за руку. – Я всегда говорил тебе правду, я не скрывал, что интересуюсь... и не вру тебе сейчас! В Хогвартсе больше не будет безопасно, и особенно для... – Грязнокровок? Слово прозвучало так резко, что было похоже на пощечину. И Снейп поморщился так, словно его вдруг поразила резкая головная боль. – Да, – тяжело произнес он, поглядывая на нее, как на источник слепящего света. – Лилз, я... я правда хочу тебе помочь. Умоляю, поверь мне. – Мне не нужна твоя помощь. Обо мне есть кому позаботиться... – голос ее чуть дрогнул на этих словах. «... у меня никого нет, кроме тебя...» «... Джим, если с тобой что-то случится, я не переживу...» – Не знаю, чего ты добиваешься и какую цель преследуешь, но если тебя и в самом деле так заботит моя судьба, поговори о ней со своими «друзьями»! А меня оставь в покое! – Это что, из-за Поттера? Не будь дурой! – он перехватил ее. Лили рванулась назад, Снейп сжал захват сильнее, словно удерживал ее от попытки вбежать в горящий дом. – Вряд ли он выразит тебе свою благодарность, если ты умрешь, Лили, он просто найдет себе кого-нибудь еще, а я потеряю тебя, понимаешь, потеряю... – Импедимента! Снейпа отшвырнуло назад. Джеймс ошалел от такой быстрой волшебной работы. – Я сказала, оставь меня в покое! – крикнула Лили и бросилась в темень коридора. Каблучки гневно застучали об пол. Придя в себя, Снейп бросился было следом, но тут уже Джеймс опомнился и резко взмахнул палочкой. Заклинание развернуло Снейпа и крепко шарахнуло спиной об стену. Джеймс сбросил с себя мантию. Черные глаза полыхнули ненавистью, как только взгляд их сфокусировался на Джеймсе, рука метнулась к карману. Короткий резкий взмах – палочка выпорхнула из его кармана и растворилась в темноте. – Поттер... Джеймс размахнулся и всадил кулак в тощий живот. Снейп согнулся, выхрипев по частям какое-то проклятие. Джеймс встряхнул руку и взял Снейпа на прицел, заставив выпрямиться. – Итак... – он шмыгнул носом, с трудом удерживаясь от того, чтобы не вылить на него весь арсенал заклятий. – Что за херня, Снейп? Что угрожает Лили? – Не твое... собачье... дело... – выплюнул Снейп, тщетно пытаясь вывернуться. – Все, что касается Лили – мое! – Интересно, она уже знает, что ты присвоил ее, как очередную метлу? – Говори, что вы там задумали, или я тебя в окно выкину, ушлепок! – Иди... к черту! – похрипел он. Джеймс сграбастал Нюниуса за ворот мантии и оттащил к окну. Заклинанием распахнул раму. – В последнее время мои мечты сбываются! – прорычал он. Снейп сглотнул, в ужасе вцепившись в подоконник. – И я не позволю такому дерьму как ты угрожать ей, пугать или хватать ее своими лапами. Так что говори, или я тебя выкину! Кстати, отличная возможность научиться наконец летать! – А все считают, что ты изменился, Поттер, – Снейп схватился за раму. – Как видно, люди не меняются в один миг. Лили была абсолютно права, когда называла тебя самонадеянным кретином с бладжером вместо мозгов... – О-о, да я просто раздавлен! – пропел он прямо в искаженное ненавистью лицо Снейпа. – Ты разбил мне сердце! Что бы Лили ни говорила, она все равно со мной! Непосильная задачка, да, Нюниус? – он встряхнул его. Снейп вдруг сипло засмеялся. – И сейчас она с тобой? Джеймс обмер. Сердце превратилось в лед и ухнуло в желудок. Лили ушла. Одна в темной школе... Как же он мог... Идиот, идиот, идиот! – Как это типично для тебя, Поттер, – цедил свой яд Снейп, торжествующе сверкая глазами. – Размахивать руками, когда надо пораскинуть мозгами. Джеймс быстро обуздал панику и заставил себя улыбнуться. – Ну как мы только что видели, Лили в состоянии постоять за себя, если к ней начнет приставать такой придурок, как ты! Она моя девочка, – добавил он, наслаждаясь тем, как посерел Снейп при этих его словах. – Скажи, Снейп, обидно, что теперь не я, а моя девушка размазывает тебя по стенке? – Она не твоя, Поттер, – выпалил он. – И никогда не будет! Я знаю Лили дольше, чем ты, да я все знаю о ней! Она делилась со мной такими секретами, о которых ты не узнаешь никогда! Она любила меня всегда! Мы выросли вместе! Мы поссорились, да, но она простит меня, как только увидит, кто действительно заботится о ней, а кто только делает вид. И тогда мы снова будем вместе, потому что так правильно! А ты не более чем временное помешательство. Несмотря на то, кто говорил эти слова, они довольно таки больно хлестнули Джеймса. Он проглотил ком в горле и зашипел. – Я считаю до трех, уродец. А потом отправляю тебя в полет. Один... – несмотря на жуткую боль в руке, Джеймс повалил его на подоконник, так что немытая голова слизеринца оказалась снаружи. Тот в ужасе схватился за раму, но упрямо прорычал: – Я ничего тебе не скажу. – Два... – Ты все равно не сможешь ей помочь. А я смогу. И тогда она поймет, кто способен о ней позаботиться, а кто только делает... вид. С этими словами он вдруг ударил Джеймса рамой. Удар пришелся на плечо. От боли потемнело в глазах. Снейп вырвался. Джеймс наугад пальнул заклинанием, но промазал, выщербив из стены фонтан каменной крошки. Схватив свою палочку, слизеринец наслал на него какое-то гадкое проклятие, похожее на облако жирного маслянистого дыма. Джеймс поставил блок, но прежде чем он снова смог видеть и атаковать, враг слился с темнотой.
* * *
– Ремус, где Сириус? Ремус поднял голову от книги. Вид у него был такой, будто он не спал всю неделю. Но стоило ему увидеть выражение лица Лили, уставшие карие глаза вспыхнули беспокойством. – Что случилось? – он закрыл книгу. – Потом, Рем. Где он? – Наверху, – растерянно пробормотал Люпин, а когда Лили устремилась к лестнице, вдруг поспешно бросился вдогонку: – Лили, не ходи, он... Лили взбежала по ступенькам, толкнула тяжелую деревянную дверь и остановилась, как вкопанная. Сплетение двух полуголых тел на постели вздрогнуло, Анестези Лерой взвизгнула и подскочила, а Сириус немедленно оторвался от неё и обернулся. – Ты спятила, Эванс? – возмутился он, торопливо слезая с девушки и застегивая брюки. – Не знаешь, что в закрытую дверь надо стучать?! – он сдернул со спинки кровати рубашку. Лили подошла ближе. Щеки ее пылали, но желание дать Блэку хорошего пинка никуда не делось. – Это ты спятил, Блэк! – прошипела она, доставая из кармана злосчастную записку. – Ты хоть понимаешь, что мог натворить?! – Мы предохраняемся, если ты об этом! Лили швырнула в него записку. Бумажный шарик ударился о его плечо и упал в складки одеяла. – Это еще что? Сириус развернул записку. Брови его взлетели вверх. – Где ты это взяла? – А ты не догадываешься? – Если честно, боюсь представить. Он покосился на Анестези, которая тем временем спешно одевалась у него за спиной, бросая на Лили опасливые взгляды. – Мне это отдала Роксана! Брови Блэка поднялись еще выше. – Малфой?! – Да. После того как ослепла из-за твоего замечательного подарка. – Какого еще подарка? Что за бред ты несешь, Эванс? – он моргнул. – Подожди. Ослепла? В спальню вошел Ремус и смущенно почесал в затылке. Сириус наградил его гневным взглядом и снова повернулся к Лили. – Не делай вид, что не понимаешь! Концентрированный сок тентакулы, Сириус! Как ты мог такое сделать, да ты хоть понимаешь, чем все это могло кончиться? – Остынь! Я ничего ей не делал, спроси кого угодно, я весь вечер был здесь! И мне бы в голову не пришло травить... кого бы то ни было! Как ты вообще могла такое подумать? – Как я могла?! Знаешь, после всех этих лет, Блэк, я начинаю сомневаться, что для тебя существуют хоть какие-то границы! – Великолепно! – рявкнул Сириус и отшвырнул записку. – Теперь я убийца?! – Я не говорю, что ты убийца, Сириус! – уязвленно крикнула Лили. – Но шутка – шутке рознь, и ты иногда просто не видишь разницы между розыгрышем и жестокостью! – Ты и в самом деле так считаешь?! – угрожающе начал было он, но тут в их спор попыталась вмешаться Анестези, видимо, решившая, что проблема в ней, и Сириус гаркнул: – Не лезь! Француженка обиженно поморщилась, отступила от него и выбежала из спальни. Ремус решил взять дело в свои руки. – Послушай, Лили... я видел, как Сириус писал эту записку. Они синхронно повернулись к нему. – Видел? – Да. Еще на прошлой неделе. И отдал ее... – Кому? – Забини! – простонал Сириус и, не дав им сказать ни слова, вылетел из спальни, грохнув дверью.
* * *
Одна лестница, другая, третья. Сириус летел вниз, полыхая от злости, и даже не оборачивался, когда случайно врезался в кого-нибудь. Чертова гадина! Подлая идиотка! Да как она посмела? За кого она себя принимает?! – Ай! Сириус торопливо извинился перед какой-то девчонкой, выходившей из кабинета профессора Джекилла, преодолел еще два пролета и скатился по парадной лестнице в Холл. Удача – в гостиную Слизерина бежать не пришлось – Блэйк как раз выходила из Зала в окружении своей пустоголовой блестящей свиты. В руках у нее была знакомая сумка из красной тертой кожи дракона. И в тот момент, когда Сириус ее заметил, Блэйк как раз доставала из этой сумки маленькую пластмассовую коробку, опутанную проводом. Словно что-то толкнуло Сириуса в спину, и он крикнул: – Блэйк! Она вскинула голову. – Сириус! – Забини совершенно искренне расцвела, бросила подружек и побежала ему навстречу. Виданное ли дело, чтобы Блэйк Забини бежала к кому бы то ни было, быстро-быстро перебирая своими точеными ножками на высоченных каблуках? Но Сириусу уже было наплевать. Он кипел от злости. – Я как раз хотела сказать тебе кое-что важное! – она на ходу выудила из своей сумки какую-то бумагу. – На прошлой неделе я ездила в... – Потом, – он поймал ее локоть и потащил прочь, игнорируя протестующее попискивание и удивленные взгляды брошенных подружек. Что бы там ни было, выяснять отношения при всех – не его метод. – Что такое? – смеялась Блэйк, и голос ее подскакивал от быстрой ходьбы. – Куда мы идем? Сириус молча стащил ее за собой по лестнице, ведущей в кухонный коридор, легонько толкнул тщедушное тельце к стене и уперся ладонью в камень рядом с ее лицом. – Ты что, соскучился? – кокетливо промурлыкала она и протянула руку к его лицу. – Нет, – Сириус отстранился. Блэйк обиделась и опустила руку. – Что это с тобой? – нормальным тоном спросила она. – Зачем ты это сделала? – Что сделала? – она так невинно хлопнула завитыми ресницами, словно и в самом деле не понимала, о чем он. Но Сириус заметил, как понимание мелькнуло в ее холодных глазах. – О чем ты говоришь? – Я задал тебе вопрос, Забини. – С каких пор ты опять называешь меня... – С тех самых, когда ты начала подставлять меня, любимая, – в последнее слово он вложил всю злость, которая накопилась у него по пути из гостиной Гриффиндора. Вообще-то Сириус хотел провести беседу хладнокровно, но неожиданно для самого себя вдруг сорвался: – Какого черта ты сделала это с Малфой?! Ты думала, я не узнаю?! – Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Блэк! – крикнула Блэйк, пытаясь перекрыть его голос. Сириус ударил по стене рядом с ее головой, и девушка мигом присмирела. – Я буду говорить в том тоне, какой считаю нужным! На кой черт тебе это было нужно?! – Вся школа знает, что мы с тобой встречаемся, Сириус! Все знают, что мы – пара! И видят при этом, что ты таскаешься за Малфой, как за течной сучкой! И еще мне не нравится, когда на моего парня пялятся так, словно хотят съесть его на обед, – прошипела она, четко выговаривая каждое слово. – И это не только я заметила. Все знают, что она липнет к тебе с самого начала семестра. Все видели, в каком состоянии Малфой притащилась после вашего совместного наказания в начале месяца... ... ноги обхватывают его спину, руки сдирают рубашку, ногти царапают... Cириус тряхнул головой. – ... придумывать тебе оправдания! Все смеются надо мной! А я не привыкла к такому отношению! – Сколько можно, я уже говорил тебе, мне плевать на нее! – Да? А почему же ты так волнуешься? Сомневаюсь, что ты так же переживал бы, если бы подобное случилось со мной! – Меня волнует только то, что ты подставила меня! – крикнул он. – Какого хера, Блэйк?! – Я думала, этого будет достаточно, чтобы она разозлилась на тебя, – легкомысленно сказала Блэйк. – Теперь будет знать, как класть глаз на чужого парня. Но, думаю, теперь у нее это в любом случае не получится. – И это все? Поэтому ты подсунула ей ядовитый сок?! Ты хоть понимаешь, что могла ее убить? Блэйк легонько пожала плечиком, глядя на Сириуса с ленивым недоумением. – Ну и что? Сириус отшатнулся от нее так, словно она брызнула ему в лицо ледяной водой. Наверное, так же он отскочил бы, наткнувшись в коридоре на большую ядовитую змею. Только это была не змея. Это была девушка, с которой он спал. Мечта всего Хогвартса. Сириус недоверчиво смотрел на нее, а она смотрела на него, такая же равнодушная и бесстрастная, как и всегда. – Где ее вещи? – убийственно-тихо спросил он. – Какие вещи? – Я знаю, что они у тебя. Давай сюда, – Сириус протянул руку. – Я не... поняла? – Мне вытащить палочку для убедительности? – он опустил руку и снова поднял. – Сумка Роксаны. Я видел ее у тебя, – Сириус щелкнул пальцами. Глаза Забини стали очень злыми, губы задрожали. Сдернув с плеча свой чемодан, она вытащила из него котомку Роксаны, усеянную значками, и бросила Сириусу. Тот демонстративно раскрыл замок и заглянул внутрь, проверяя, все ли на месте, хотя сам и понятия не имел, что там могло быть. В глаза ему сразу бросился плеер. – Сириус, ты же это не серьезно? Мы что, правда поссоримся из-за этой... – Нет, – Сириус застегнул замок на сумке Роксаны и снова облокотился на стену, вжимая в нее Блэйк своим телом. – Мы уже поссорились. Но не из-за неё. А из-за того, что ты, любимая, не только дура, но еще и законченная стерва. И советую больше не совать свой прелестный нос в мою жизнь, – вкрадчиво молвил он. – А то вдруг мне захочется его оторвать, – с этими словами Сириус щелкнул ее по носу и оттолкнулся от стены, закинул сумку Роксаны себе на плечо и пошел прочь.
* * *
Кроме Роксаны в Крыле больше никого не было. На глазах у неё была повязка. Школьную форму сменила больничная пижамка, совершенно обыкновенная и скучная. Но, как и всегда, одного взгляда на соблазнительный изгиб её ног хватило, чтобы внутри все закрутилось в спираль и воткнулось куда-то в живот... Роксана сидела на постели, обняв колени руками и уткнувшись в них подбородком. Похоже, все было не так плохо. Иначе она бы, наверное, лежала за ширмой. Сириус прикрыл за собой дверь и бросил взгляд на запертый кабинет мадам Помфри. На всякий случай взмахнул палочкой и подумал: «Оглохни!» Судя по всему, Малфой услышала скрип двери, потому что неожиданно подняла голову и спросила: – Кто здесь? Сириус подошел ближе, жадно разглядывая своего любимого противника. Сейчас его никто не видел, в том числе и сама Малфой. Так что он мог насмотреться всласть. – Лили? – жалобно спросила девушка, задирая ослепшее личико вверх. – Это ты? Сириус наклонился к ее уху и молвил низким вкрадчивым голосом: – Нет... Роксана подскочила так, словно ее ударило током. – Блэк?! Сириус выпрямился и расплылся в улыбке. – Узнала меня по голосу? Это очень лестно. – Пошел вон, придурок! – отрезала она, всем своим видом демонстрируя отвращение. Даже голос ее дрожал от злости. – Вообще-то... если тебе интересно, – Сириус опустился на край ее постели. Роксана тут же подтянула ноги к животу. – Это сделал не я. – Конечно! – Роксана взмахнула рукой, чуть не стукнув себя по носу. Сириус подавил смешок. – Не ты! Тогда объясни-ка мне, почему Лили сказала, что в записке был твой почерк? Да ты хоть понимаешь, насколько мне было не смешно? – Ну... – Сириус смущенно потер шею. – Это в самом деле была моя записка... но я писал ее не тебе. Роксана скрестила на груди руки и отвернулась к окну. Сириус увидел край обожженной кожи и помрачнел. – И если хочешь знать, я не считаю смешным то, что эта сучка с тобой сделала, – тихо добавил он. Повисла небольшая пауза. Роксана все так же молчала. – Кстати, у меня для тебя есть сюрприз, – он полез в ее сумку. – Так, – Сириус вытащил из сумки плеер и распутал наушники. – Теперь закрой гла... хм. Роксана фыркнула, как рассерженная кошка. – Очень смешно, Блэк! – Сириус придвинулся ближе и нажал на кнопку «play». – Да я же сейчас просто лопну от... Он одел ей наушники. Роксана схватилась за уши. – МЕРЛИНОВА МАТЬ!!! – заорала она, да так громко, что ее голос ударился обо все стекла во всех окнах. – Блэк, да как ты его нашел?! – Магия, детка, – небрежно обронил он, нажав на паузу, а уже в следующую секунду Малфой вдруг выдернула наушники, бросилась к Сириусу через всю постель и крепко обняла. – Спасибо, спасибо, спасибо! – жарко зашептала она, а потом – еще хуже – схватила его одной рукой за отвороты рубашки и... поцеловала в губы. Сириус порывисто ответил, засасывая её язык в рот, но в эту же секунду Роксана вдруг отлепилась от него и шарахнулась к подушке. Даже в повязке вид у неё был шокированный и сконфуженный. – Это что... это были... – она сглотнула. – Губы? – засмеялся он и придвинулся ближе, не сводя с нее поблескивающих глаз. – Боюсь, что да... Малфой выглядела так, словно была готова провалиться под землю, но Сириусу было все равно. Пусть она потом накинется на него с кулаками. Сейчас уникальный о всех смыслах случай. Глупо им не воспользоваться. Он потянулся к ее губам, как вдруг дверь, ведущая в Крыло, с грохотом распахнулась и ударилась об стену. Сириус дернулся и обернулся, готовый сразить вошедшего первым попавшимся проклятием. В Крыло ворвался Джеймс. Никогда прежде Сириус не был настолько не рад своему лучшему другу. – Ну наконец-то, Бродяга! – загремел его возмущенный голос. – Я тебя обыскался! – Поттер, это ты? – подлила масла в огонь ни о чем не догадывающаяся Малфой. – Он самый, – невозмутимо ответил тот и убрал одну руку, пропуская в Крыло Лили. Эванс уже успела переодеться в обычную одежду. В руках у нее был коричневый пакет. – Бродяга, можно тебя на пару слов? – немного напряженным голосом позвал Джеймс. Сириус встал. Малфой обеспокоенно вскинула голову. Не зная, верно ли он истолковал этот жест, Сириус машинально сказал: «Я скоро», и вышел в коридор. – Ну как ты? – спросила Лили, занимая его место...
– Какого черта, Бродяга?! Концентрированная тентакула! – Джеймс толкнул его к стене. – Ты спятил?! – Мерлинова борода, да сколько можно? – взвыл Сириус. – Это был не я! Я виноват только в том, что не читал мысли этой долбанной кретинки Забини. Точнее одну, потому что больше в ее голове просто нет! – Чего? – Того! – рыкнул Сириус и вкратце изложил Джеймсу всю ситуацию. Под конец на лице Джеймса проступило долгожданное понимание. – Она чокнутая, я тебе говорю! – Сириус с размаху плюхнулся на подоконник и вытряхнул из пачки сигарету. – С неё станется перетравить всех моих подружек! Бешеная идиотка. – На всех ей просто не хватит яда, Бродяга, – заметил Джеймс, пристраиваясь рядом. Они синхронно выдохнули дым. Сириус горько вздохнул и изрек философским тоном: – Эти женщины меня добьют.
* * *
– Никогда бы не подумал, что ты такая обжора, – потрясенно проговорил Сириус, глядя, как Малфой с космической скоростью уничтожает принесенный Лили ужин. Она сидела на покрывале напротив, скрестив ноги по-турецки, и вгрызалась в куриную ножку. На салфетке лежали ржаные булочки с плавленым сыром внутри, а небольшой горячий термос, обернутый в полотенце, источал восхитительный аромат чесночного куриного бульона. Сириус, который удачно пропустил ужин из-за всех этих событий, чувствовал себя просто отвратительно, глядя, как всю эту восхитительную снедь вместо него поедает кто-то другой. Но посягнуть не мог. – Ты сейчас взорвешься, и мы оба умрем, – печально заметил он. – Тогда проваливай. Что ты вообще здесь забыл? – она случайно толкнула термос и точно схлопотала бы ожог, если бы Сириус взмахом палочки не направил выплеснувшуюся жидкость на место. – Смотрю, как ты превращаешься в горного тролля, – парировал он, снова подпирая кулаком подбородок. – Ты всегда так много жрешь? – Да, всегда, – прожевала она, передразнивая его и запила остатки курицы бульоном. – Интересно, куда все это девается, – Сириус усмехнулся. – В характер уходит? Роксана дернула плечами. – Мне приходилось часто голодать, – она разломала хлеб на кусочки и принялась макать их в бульон. – В Дурмстранге тебя лишают еды на весь день, если ты плохо себя ведешь или получаешь плохие оценки, так что я голодала неделями. А в Шармбатоне нас кормили одной травой и постоянно взвешивали, – она презрительно фыркнула. – Поэтому Хогвартс для меня просто курорт, вас тут кормят как на убой, – и она взяла новую булочку. – Как же ты выжила, если голодала неделями? – насмешливо спросил Сириус. – Прятала в белье шоколадки и... – М-м! – ...и корочки хлеба! – рявкнула она и добавила уже тише: – И еще меня выручал мой друг. Приносил домашние задания и клал в учебники вяленое мясо. Так и жили. Роксана похлопала рукой по салфетке в поисках остальных кусочков хлеба. Сириус поймал её ладонь и вложил в неё хлеб. – И все-таки, ты и Дурмстранг? Ма-алфой... – Сириус цокнул языком, окинув девушку взглядом. – Да тебя бы отодрали в первом же коридоре! Малфой вскинула голову и усмехнулась. – Пытались один раз. Мне было двенадцать. Почти получилось. Кретин просто затолкал меня в класс в подземелье и повалил на парту. Бывают же такие уроды, правда? Сириус сузил глаза. – Но ты вырвалась? – требовательно спросил он, пропустив колкость мимо ушей. – Вырвалась же? Она медленно улыбнулась. Без выражения глаз эта улыбка выглядела жутко. – У меня был с собой перочинный нож. На самом деле я не собиралась ему ничего делать. Думала, что он испугается и отпустит меня. Но он не отпустил... и испугалась я. Это вышло случайно... в общем, я сделала его девочкой. – Оу-оу-оу, Малфой, я не хочу дальше слушать! – Он, кончено же, вернул своего друга на место за пару месяцев, но после меня уже никто не запирал в пустых кабинетах. До недавнего времени. Сириус фыркнул. – Почему же мне повезло, и я остался мальчиком? – Сириус украдкой подтянул к себе ее сумку. – Признавайся, ты запала на меня? – Я просто потеряла свой нож. Радуйся, потому что с тобой я могла поступить гораздо хуже! – Ты и поступила гораздо хуже, – проворчал Сириус, копаясь в ее вещах. В руки ему попадались какие-то странные коробочки, пластиковые, прозрачные, с яркими вкладышами волшебных и магловских рок-групп. Он вытащил плеер и покосился на девушку. Роксана повела головой. – Что ты делаешь? – подозрительно спросила она. – Скажи, Малфой, а как именно он работает? Она так и подскочила. – Положи на место! – Просто скажи и все, – миролюбиво предложил он, перехватывая её руку. – Я не собираюсь его ломать или красть, я ведь принес его тебе! – Какая тебе разница, как он работает? – пыхтела она, пытаясь вырвать у него из рук пластиковую коробочку. – Я люблю музыку. И раз уж мы все равно прохлаждаемся здесь, ты могла бы показать мне, как работает эта... вещь. И что это вообще такое. – Черта с два, Блэк! – Почему ты такая злобная? Я мог бы сейчас быть в другом месте, а ты бы сидела здесь одна, в темноте и без музыки. Тебе стоит быть благодарнее! Это подействовало. Малфой перестала рваться и поджала губы. – Не надо меня шантажировать, ты можешь катиться, я уже говорила! – Ладно. Сириус встал. – Подожди! – выпалила она. – Хорошо! Если ты так хочешь, я дам тебе послушать одну песню. Но только одну и так, чтобы плеер был в моих руках. И... – она поморщилась. – Не уходи, хорошо? Сириус промолчал. Хорошо, что она не видит, как он ухмыляется.
Одна песня превратилась в десять. Сириус сидел, облокотившись на её подушку и рассеяно рылся в сумке Малфой, разглядывая её книги, косметику и странные пластиковые коробочки с цветными этикетками – кассеты, как назвала их Роксана. Сама она сидела рядом, откинув голову ему на плечо и перебирала эти коробочки, каждый раз безошибочно угадывая, какая именно оказалась у неё в руках. Они говорили о квиддиче, о волшебных школах, в которых Роксана училась, о музыке. Оказалось, что сестрица Люциуса слушает вполне приличную музыку и в том числе – магловскую. Её братец пришел бы в ужас, если бы услышал хотя бы слово из их разговора и это страшно радовало Сириуса, хотя то взаимопонимание, которое соединяло их, прямо как проводок плеера, настораживало куда больше. У него не может быть столько общего с Малфой. Это против всех законов природы. Как и то, что ему было чертовски интересно с ней спорить... Да и просто говорить. Неважно, о чем. Когда они обсуждали девчонок Шармбатона, дверь кабинета мадам Помфри скрипнула. Оборвав себя на полуслове, Сириус в мгновение ока обернулся псом и нырнул под кровать. Роксана растерялась, но, к счастью, ничего не сказала, потому что в эту минуту в палату вернулась медсестра. – Как вы себя чувствуете, мисс Малфой? – Д-да, – Малфой казалась удивленной, что медсестра первым делом не вытолкала из палаты постороннего. – То есть хорошо! – Вы уже поужинали? Она кивнула и озадаченно повернула голову вправо, затем влево. Рука её незаметно потрогала то место, с которого только что вскочил Сириус. – Прекрасно, значит, я могу это убрать? – мадам Помфри взмахнула палочкой, и остатки ужина исчезли. – И давайте-ка, я вас осмотрю, – медсестра снова подняла палочку, и узелок повязки развязался, но Роксана с судорожным вздохом схватилась за бинт. – Что такое? – удивилась мадам Помфри и нетерпеливо взмахнула рукой. – О, без глупостей, милая, это совсем не больно, – повязка исчезла так же, как и салфетка с объедками. Руки Малфой обреченно шлепнулись на колени. – Ну-ка, что тут у нас... Сириус осторожно высунул нос из-под кровати. Веки Роксаны были красными и прозрачными, прямо как крылья бабочки. Сквозь тонкую ткань, покрытую сеткой капилляров, было видно, как внутри шевелится что-то круглое и белое. Как же это, наверное, чертовски больно... Забини... Сучка. Закончив перевязку, медсестра ушла и закрыла дверь. А на палату опустилась тяжелая давящая тишина. Сириус снова стал человеком и вернулся на свое место. Повязка снова была на месте, но теперь Сириус знал, что под ней и не мог выбросить эту картину из головы. Он ничего не мог сказать и просто смотрел, как Малфой шмыгает носом, смотрел, как пытается справиться с дрожащими губами. Пока мадам Помфри меняла повязку, она не сказала ни слова, даже не ойкнула. Точно ли ты Малфой, маленькая? Завтра. Завтра, когда она выздоровеет и на её лицо вернется этот надменный жесткий взгляд, он снова сможет её ненавидеть. – Блэк! – вдруг отрывисто позвала она, разбив воцарившееся в палате молчание. – Что? – Скажи что-нибудь наконец! – голос ее был высоким и резким. – Я уродина? – Сириус придвинулся ближе, глядя на неё в упор и все ещё сражаясь со своими драконами. – Клянусь Мерлином, если ты сейчас скажешь, что я красавица, я тебя придушу. Скажи правду, а не то я... Приказав последнему из драконов сидеть и молчать, Сириус протянул руки, взял ее лицо в ладони и сделал то, что так хотел сделать с самого начала – поцеловал ее. Роксана импульсивно сжала кулаки. Так сильно, что ногти глубоко вошли в ладони. А потом они как-то сами собой разжались. Блэк умел целоваться. Напористо, уверенно, даже самоуверенно и так сладко, так невыносимо, невозможно сладко. Её руки сами-собой обвили его за плечи. О, Мерлин, никто ее еще так не целовал... Никто, никогда, даже Мирон... Роксана опомнилась и оттолкнула его. – Что это было сейчас? – выдохнула она. – А на что похоже? – он тоже тяжело дышал. Роксана словно со стороны увидела, почувствовала, как он снова к ней наклонился, выкинула вперед руки и точно – уперлась ими прямо ему в грудь. – Нет! – Брось. Я хочу ещё. – Зачем ты это сделал? – А ты зачем? – парировал он, придвигаясь ближе. Роксана наоборот отодвинулась. – Ну давай, скажи, что тебе не понравилось, – он вдруг сжал ее лодыжку. – От... вали! – Роксана толкнула его ногой и отползла к самой подушке, а Блэк вдруг резво двинулся следом, проползая прямо по постели и навис над Роксаной, вжимая её в подушку. – Скажи, Малфой, почему ты вечно шарахаешься? – тихо и серьезно спросил он. – У тебя есть кто-нибудь? – Что? – У тебя есть парень? – Нет у меня никакого парня и никогда не было! – слова вырвались прежде, чем Роксана поняла, что говорит. Она прикусила язык, но было уже поздно. – Никогда? То есть совсем? Малфой... – он нагнулся ниже и недоверчиво усмехнулся. – Ты что, девственница? Роксана вспыхнула и попыталась выбраться из-под него. Колено вдруг врезалось во что-то, Блэк охнул и куда-то пропал. Роксана почувствовала жгучий стыд, смешанный с мстительным удовольствием. – Иди ты на хер, Блэк, ты достал меня своими дурацкими вопросами! – заругалась она, надеясь, что он примет это за извинения и наконец отстанет. – Неужели так трудно не быть таким омерзительным хотя быть пять долбанных минут? – она закуталась в одеяло. – Точно, я был прав, – тяжело выдохнул Блэк откуда-то снизу и снова опустился на ее постель. Пружины протяжно взвыли. – Поэтому ты бегаешь от парней! Черт, ну и острые же у тебя коленки... – Оставь меня в покое! Я ни от кого не бегаю! Меня просто от тебя тошнит, вот и все! – А разве я говорил о себе? Это ты здесь девственница. Роксана цокнула языком. – Просто оставь меня в покое, – отрезала она, плюхнулась на подушку и отвернулась, с головой накрывшись одеялом. Блэк улегся у нее за спиной и к огромной досаде Роксаны снова взялся за эту тему. – Как же так вышло, если у тебя был парень? Это случайно не тот бедолага, которого ты сделала девочкой? – он засмеялся. – У меня не было парня! – прорычала она, думая, на сколько хватит ее терпения, и когда именно она шарахнет его проклятием вечной Немоты? – Ты сама так сказала! Он таскал тебе еду, а ты... – Я сказала «друг», ты переворачиваешь мои слова! – А ты уходишь от ответа. – Блэк, какого хера ты торчишь здесь весь вечер? Тебе больше нечем заняться? – Я думал, это очевидно. – Ни черта это не очевидно! – заорала Роксана, совсем забыв про то, что они тут не одни. – Тебе ведь есть, к кому пойти! К Лерой, например! – Мне нравится, когда ты меня ревнуешь. Роксана пнула его под одеялом. Блэк охнул и засмеялся. – Сегодня я хочу провести вечер с тобой, – он вдруг прижался к ней. На Роксану дохнуло его ледяным ароматом, по спине побежали мурашки. – И я вижу, что ты рада. У тебя уши краснеют. Прямо сейчас. – Я тебя ненавижу, – она оттолкнула его. – Уже было. – Блэк, я хочу побыть одна, – она перешла на жалобный тон, надеясь, что хотя бы это поможет. – Иди к черту. – Малфой, ты же девушка, ты же не хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом? – Не хочешь туда – иди к Забини. – Я порвал с ней, – отрезал он. Роксана проглотила конец слова. – И, знаешь, мне было бы просто не по себе, – как ни в чем ни бывало продолжил он. – Если бы я сидел в гостиной, играл в карты, пил сливочное пиво и кадрил одноклассниц, зная, что где-то по моей вине мучается человек. Пусть даже и ты. – Да ты что! Ты признал во мне человека! – А кем мне тебя признать, лукотрусом? – Ты явно не бывал в женских туалетах, Блэк. – Я бывал там чаще, чем ты. – Ты знаешь, что половина студенток откровенно на тебя охотится? – Мерлин, – Сириус засмеялся. – Правда? Охотятся? Надеюсь они не ставят силки? – А другая половина ненавидит тебя и говорит, что ты относишься к ним как к сливочному пиву: выпил, выбросил бутылку и отправился за следующей. – Они сравнивают себя с бутылкой? Где их гордость? – Скажи, ты вообще умеешь любить? – Нет. Я бесчувственный бубонтюбер, – то, что он говорил всё это таким серьезным тоном, откровенно смешило. – А если серьезно? – Роксана села. Не без его помощи. – Ты вообще встречался с кем-нибудь? Ты хоть когда-нибудь влюблялся? – Конечно. – Я не имею в виду твоих матрёшек. – И я нет. Я встречался с одной девушкой. Довольно долго... – И сколько же это длилось? Два месяца? – Полтора года. – Я серьезно, Блэк. – И я тоже. – И что же случилось? Она тебе изменила, ты не простил ее, и теперь никогда и ни за что не позволишь себе любить снова? – Что за чушь? – поморщился Сириус. – Просто я ее разлюбил. Любил-любил... а потом разлюбил. Все закончилось. Так бывает. – Не бывает, если любишь по-настоящему. – Это как? – он усмехнулся. – Любая любовь настоящая. И любая любовь заканчивается. – Кто она? – Какая разница? Ты её не знаешь. Больше он ничего не сказал. Запахло сигаретным дымом. И едва его запах коснулся носа, Роксана поняла, что ужасно хочет курить. Так что даже в горле защипало и рот наполнился слюной. И едва она об этом подумала, сигарета ткнулась ей прямо в губы. Он, что, и мысли читает? Роксана с наслаждением затянулась из его руки. – Ну а ты, Малфой? Ты была влюблена? – сигарета пропала. Роксана глубоко вздохнула, радостно утопая в дыме. – Да... – выдохнула она. – В этого своего «друга»? И где он теперь? Не выдержал соседства с твоим ножиком? – Нет, – Роксана помолчала пару мгновений, а потом легла на подушку и отвернулсь от Сириуса. – Умер. Больше Блэк ни о чем не спрашивал.
* * *
... Они были повсюду. Прекрасные юные леди в кисейных викторианских платьях под круглыми кружевными зонтиками. Прекрасные и невесомые, словно морская пена или кусочки облаков, они бродили по развалинам Хогвартса в лучах теплого июньского солнца... – Малфой... ... стоило подойти ближе, и стало понятно, что все они – гнилые, оборванные, изломанные, а кожа свисала с их тел лоскутами, обнажая кости и высушенную плоть. Они ломали себе руки и ноги, срывали с себя кожу и грелись под солнцем. Лица всех были совершенно бесстрастными, но она слышала их радость, как свою... Роксана испугалась и бросилась бежать... Она знала, что в классе можно спастись от этих жутких зомби, и поскорее вбежала в ближайший из них. – Роксана! Она обернулась и увидела, что рядом с ней за партой сидел Мирон. Роксана обрадовалась и бросилась к нему и тут увидела, что его глазницы провалились, а руки на глазах покрылись струпьями, а кожа отвалилась от костей... – Инфернал! – истошно закричала она, но тут Мирон обхватил ее, зажал ей рот и потащил прочь из класса в жуткую абсолютную темноту... Роксана билась, пыталась вырваться и яростно когтила руку Мирона, пытаясь оторвать от костей мертвую гнилую кожу, но сколько бы она ни царапала ее, кожа не отрывалась и вообще оказалась теплой, упругой и вполне живой. – Роксана, проснись! – говорил Мирон – Проснись! – и он вдруг коротко и резко встряхнул ее. Роксана металась по постели, пытаясь выбраться из непроглядной темноты, после пробуждения мрак никуда не делся, это сбило с толку, она потерялась в этом ужасе, запуталась в одеяле и продолжала сучить ногами и кричать, когтя ладонь инфернала, зажимающую ей рот. И только спустя добрых тридцать секунд услышала голос "инфернала". – Тихо-тихо-тихо, все хорошо! Слышишь меня? – он встряхнул её. – Это был сон, просто сон! – Я не вижу... я ничего не вижу! – металась Роксана, судорожно хватаясь за руку, которая оказалась вполне живой и горячей. – Свет, умоляю, свет, мне очень нужен свет! – Ш-ш-ш-ш, – темнота обхватила её и прижала к чему-то большому и теплому, а внутри: тух-тух... тух-тух... тух-тух... – Здесь светло, ты в повязке и потому не видишь. – Блэк, это ты? – задохнулась она, окончательно проснувшись. – Хвала Мерлину, – ехидно улыбнулся голос. – Кем я только не был последние пять минут. Роксана прерывисто вздохнула и обмякла у него в руках. – Они были там... инферналы... – лепетала она, отходя от кошмара. – Они ходили по Хогвартсу: женщины в белых платьях, мужчины во фраках, облезлые, поломанные... я так испугалась, они были такими реальными... – Жесть. Но их больше нет. Постарайся снова заснуть. – Нет! Я опять их увижу! – Роксана вцепилась в его рубашку. Блэк – единственное, что осталось настоящего в этой жуткой всеобъемлющей темноте и Роксана не готова была так просто его отпустить. Ей чудилось, будто она сидит на крохотной табуреточке высоко в небе, а вокруг нее – только мрак и пустота. Страшно было сдвинуться с места, страшно было даже пошевелиться! А отпустить свою единственную опору?! Ну уж нет! – Не увидишь. Я побуду с тобой, пока ты не уснешь, идет? – Да... – Роксана сглотнула и закивала. – Да...
– Ты звала во сне кое-кого, – сказал Сириус, когда Роксана немного успокоилась. Она лежала рядом, свернувшись в комочек, не пыталась его обнять, не пыталась нежничать, просто вжималась в него и боялась. – И кого же? – Мирона Вогтейла, – он усмехнулся. – Ты, что же, влюблена в него, Малфой? Глупо влюбляться в знаменитостей, тем более таких. Роксана промолчала. – Сомневаюсь, что твои родители и их очаровательные друзья одобрят твоё увлечение, понимаешь? Стоит быть осторожнее. – Они не одобрят... и никогда не одобряли, – её голос звучал куда слабее обычного. – В каком смысле? Она вздохнула. – Блэк, Мирон Вогтейл – мой школьный друг. И мой первый и последний парень. Пару мгновений Сириус пытался осознать услышанное. Потом рассмеялся. – Смешно. – С какой стати мне врать? – Малфой, я никогда не поверю, что Мирон Вогтейл... да черт, я и так не верю! Роксана легонько пожала плечами. – Дело твое. Но даже такие «звезды» как он где-то когда-то учились и с кем-то когда-то дружили. И он дружил со мной. И не только дружил, – ехидно добавила она. – Брось, Малфой! – Мы вместе учились в Дурмстранге. После того случая с нападением и ножом мне пытались отомстить друзья того кретина, а Мирон за меня вступился. Так бы ему было наплевать, подумаешь, девчонка... но в Дурмстранге уважают сильных и тех, кто умеет за себя постоять. Мирона и Донагана... – Донаган Тремлетт? – сипло уточнил Сириус, чувствуя странную невесомость во всем теле. Да нет. Не может этого быть. Привычный мир рушился к чертям собачьим. Сестра Люциуса Малфоя – школьная подружка Мирона Вогтейла и "Диких сестричек"? Да это самый нелепый бред из всех возможных! – ... их тогда тоже особенно никто не любил. Если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что через несколько лет эти длинноволосые фрики станут знаменитой рок-группой, – она усмехнулась и покачала головой. – Но мне было наплевать, вообще-то. Они защитили меня, они приняли меня, Мирон... он сначала относился ко мне как к младшей сестре и вел себя как осел, а потом... ну а потом я стала для него чем-то большим. – Черт возьми, – прошептал в конец офигевший Сириус, справившись с эмоциями. – И он что, спал с тобой?! Едва он подумал об этом, в нём вдруг заворочалось что-то яростное и страшное. А Малфой после его слов вдруг согнулась и запустила руки в волосы, а потом резко вскинула голову и вскочила, сжимая кулаки. – Нет, Блэк! Как же ты меня достал! Мирон был вампиром! Вампиром! Сириус поморщился. Об этом он как-то забыл. – Когда его только подсадили... когда он стал вампиром, бывало, подолгу держался без крови, и мы думали, что все образуется... а потом он снова срывался и все больше и больше становился... в какой-то момент он просто умер как человек, но даже не понял этого. А когда понял, попытался покончить с собой, но не смог. И потом снова и снова. Я в это время училась в Шармбатоне и каждый день боялась узнать, что его больше нет. У меня ведь всегда было достаточно денег, я хотела помочь ему, отправить его в Мунго на реабилитацию, а он отказывался. На его совершеннолетие мы собрали деньги и подарили ему крутую гитару. Он начал играть... начал писать песни... и все стало вроде бы хорошо... Роксана опустила голову. – А потом он умер. И я видела это, – она кусала губы. – Видела, как он умирает и ничем не смогла ему помочь, а ведь он столько раз помогал мне! Мирон был вампиром, да, но он был в тысячу раз лучше и человечнее всех, кого я знаю. Он любил людей. А они убили его, уничтожили, как какое-то опасное животное. И не смей... никогда не говори мне про их одобрение! Мирон был моей настоящей семьей и навсегда останется ей, – и с этими словами она упала на подушку и с головой накрылась одеялом, оставив Сириуса одного в его разрушенном мире.
* * *
Обычно он плохо спал в чужих постелях и как любой, преданный своей будке пес, предпочитал спать на собственной соломе и в собственных запахах. И если уж приходилось ночевать где-то еще, Сириус переносил это с трудом и спешил удрать при первой же возможности. Но сейчас ему было хорошо. Даже очень хорошо. За окнами Крыла он слышал холодный шелест и стук капель о железный карниз. А под одеялом было так тепло и хорошо. По телу разливалась приятная истома... Роксана шевельнулась во сне и слегка потерла ногой его член. Его стоящий колом, болезненно возбужденный член. Сириус открыл глаза. Он спал, вольно раскинув по кровати руки и ноги, а Роксана спала почти целиком на нем, так, что причина пробуждения Сириуса упиралась в ее бедро. И мало того, что Малфой просто спала на нем, так она еще и ерзала так, что от каждого ее движения Сириус весь звенел. – Малфой, что ты делаешь? – хрипло пробормотал он, когда она опять зашевелилась. Роксана вздрогнула и глубоко вздохнула, просыпаясь. – Блэк... – она коротко вонзила в него коготки, прямо как кошка, попавшая в корзину с чистым бельем. Сириусу стало совсем нехорошо. – Мне холодно... – ее сотрясла дрожь, и она снова попыталась прижаться к нему покрепче. – Мне очень, очень холодно... кажется, у меня температура. – Ладно, я сейчас... придумаю что-нибудь, – просипел он и попытался подняться, но понял, что если двинется под ней еще хоть немного, выдаст свое состояние. Или потеряет контроль над ситуацией. Он пошарил рукой на тумбочке, нашел палочку и взмахнул: – Акцио плед! Роксану трясло даже под теплым одеялом, и она все равно беспощадно жалась к нему. – Точно, у тебя жар, – пробормотал он, пожимая ее ледяные пальцы. – Зелье действует, скоро к тебе вернется зрение, – он бездумно поднес холодную ладонь к губам. Роксана покивала. Зубы ее выбивали дробь, она прижалась к нему покрепче и Сириус почувствовал, как её трясет. Он расстегнул пуговицы на рубашке и сам обнял её. – Обними и ты меня, – скомандовал он. – Давай. Роксана пару секунд молча тряслась, а потом по-одной прижала ладони к его груди. Мышцы на животе тут же поджались. Казалось, будто это не ладони, а кусок льда. А потом она обвила его и вся прижалась к нему. – Всё нормально? – спросила она. – Да, – сердце просто заходилось, и каждая мышца звенела, как туго натянутая струна, но Сириус крепко держал себя в руках. – Все хорошо. Ничего не говори. Спи. На какое-то время воцарилась тишина. Где-то рядом так же исступленно колотилось еще одно сердце. Оба молчали. Член стоял. Сириус сглотнул и опустил голову обратно на подушку, пытаясь унять бешено пульсирующую в венах кровь. Дождь за окном не прекращался. – Блэк... ты спишь? – Нет, – пробормотал он, не открывая глаза. – Мне теплее. «А я сейчас сдохну». – И еще... я рада, что ты сегодня здесь. Это правда. Сириус усмехнулся и вдруг почувствовал, как темнота коснулась его скулы чем-то теплым и мимолетным, отдаленно напоминающим пересохшие губы. – Спокойной ночи. Сириус в ответ ткнулся носом в её горячий лоб. Да, завтра он будет ее ненавидеть. Но до завтра у них еще есть парочка часов.
* * *
С рассветом он осторожно выбрался из рук Малфой и покинул Крыло. В спальне мальчиков Ремус, как всегда, читал книгу при свете палочки. Когда Сириус вошел, он, как обычно, поднял голову. Сириус только махнул ему, мол, не спрашивай, пошел в ванную и как следует передернул, и только потом завалился спать. Хвала Мерлину, на следующий день была суббота, так что он отсыпался до обеда до тех самых пор, пока его не разбудила голодная боль в желудке. Проснулся он еще более уставшим, чем лег, а когда с пульсирующей головной болью вышел за портрет Полной Дамы, увидел, что возле лестницы его ждала Блэйк. Как и все женщины знатных чистокровных семей, Блэйк любила переодеваться по сотни раз на дню и по утрам всегда надевала что-нибудь белое. Обычно Сириусу нравилось завтракать в ее компании, когда она, дышащая чистотой и свежестью, сидела рядом с ним в косых лучах солнца, и половина Хогвартса смотрела на них, как на какое-то невиданное чудо. И в это утро она выглядела особенно красиво в белоснежной шелковой блузке и с волосами, собранными в гладкий конский хвост. Вот только глаза ее чуть припухли и покраснели. Как только Сириус вышел в коридор, она сразу снялась с места и решительно направилась к нему. – Доброе утро, Сириус, – подчеркнуто вежливо проговорила она. Весь ее вид говорил: «Я страшно обижена на тебя, но способна переступить через это и сделать шаг навстречу». Но вот только Сириусу не было никакого дела до ее жертв. Все, чего он хотел – это поесть и выпить кофе. А потом... может быть... заглянуть на секундочку в Крыло... – Я не хочу сейчас говорить, – устало проговорил он. – Я хочу, – она удержала его. – Забини, я все сказал тебе еще вчера. Дай мне покоя, я ужасно устал, – Сириус высвободил руку и поплелся к лестнице. – Я догадываюсь, почему, – ледяным тоном отозвалась Блэйк. Сириус небрежно взмахнул рукой, чуть приподняв ее над головой. – Сириус, посмотри на меня! – ее голос так резко и истерично оборвался, что Сириус невольно остановился и обернулся, удивленно подняв брови. Блэйк в панике теребила фамильный перстень. Вид у нее был ужасно несчастный и потерянный. – Я беременна, Сириус, – пробормотала она. Долгие несколько секунд Сириус просто смотрел на нее, лихорадочно соображая. Потом отрывисто засмеялся. – Блэйк, этого не может быть, – улыбнулся он, медленно и осторожно возвращаясь. – Я использовал защитные чары. Это невозможно. – Значит, ты использовал их плохо. Помнишь, я почувствовала себя нехорошо на прошлой неделе? Я сказала Слизнорту, что поеду только к своему целителю, в больницу святого Мунго! И вот! – она всучила ему кусок пергамента. Страшные слова хищно бросились Сириусу в глаза. – Скорее всего, это случилось после той самой поездки в поезде, – беспощадно продолжала она. – Тогда ты не накладывал никаких чар. И, кажется, вообще не думал. Я действительно беременна. Когда гул в ушах немного стих, пол перестал раскачиваться, и он вернул способность рационально мыслить, то произнес немного осипшим голосом: – И... что? Блэйк переменилась в лице. – Как это что? – У Блэков по всему миру полным-полно незаконнорожденных детей. Я лично видел двух своих сестер во Франции. Отец никогда не парился из-за них. Почему я должен? Казалось, что Блэйк просто забыла английский и никак не могла понять, о чем он говорил. – Это... подло, – наконец изрекла она, глядя на него так, словно не могла решить, шутил Сириус или говорил серьезно. – Я тебя умоляю, Забини. Давай начистоту. Если тебе нужны деньги, ты их получишь. Ты ведь за этим охотишься, не так ли? Но меня, пожалуйста, оставь в покое. Я не собираюсь становиться папашей в семнадцать лет. Я вообще не хочу становиться папашей. – Мне не нужны твои деньги, – шелковым голоском произнесла она и коснулась его лица ладонью. Сириус отстранился. – Хватит, Забини, – снисходительно улыбнулся Сириус. Это все стало походить на какой-то дешевый и глупый фарс, в реалистичность которого он все никак не мог поверить. – Это правда. Я люблю тебя. И я хочу, чтобы ты женился на мне. Сириус рассмеялся. – Это исключено. – И если ты не женишься на мне, я напишу Дамблдору о своей беременности, и тебя выгонят из школы, – быстро проговорила она. – Окажи услугу. Я давно хочу заняться чем-нибудь поинтереснее. – Ладно. Тогда я скажу, что ты сразу же бросаешь девушек, когда узнаешь, что они от тебя беременны, – продолжала Блэйк. – После этого ни одна из них не ляжет к тебе в постель, – Сириус переменился в лице. – И у тебя останусь только я. Если ты и после этого не женишься, я... я избавлюсь от него и скажу, что ты меня избил. Он порывисто шагнул к ней, сжимая кулаки. Блэйк вжалась в стену. – Что, хочешь меня ударить? – с удовольствием спросила она и прижала ладонь к своему животу. – Слышишь, малыш? Твой папа хочет ударить твою маму. Не зная, как обуздать охватившую его ярость, он сжал тонкую шею девушки и тут же ослабил хватку. Когда его в последний раз так разъедала ненависть, он разгромил родной дом и сбежал. Подлая маленькая сучка... Сириус улыбнулся и уперся локтем в стену рядом с ее головой. – Знаешь, что... ты так дьявольски красива, Забини... я бы взял тебя прямо у этой грязной стены... не будь ты такой дрянью. Улыбка сползла со смазливого личика, как ядовитый сок. – И даже если все это – правда, и мне придется... придется на тебе жениться, хочу тебе напомнить, вдруг ты забыла. Я – изгнанник. Мне заказан вход во все приличные дома. И тебе, как моей жене, он тоже будет заказан. Сириус увидел, как его слова высекли ужас у нее в глазах. Похоже, она не предусмотрела эту мелочь. Отлично. – Никаких приемов, никаких торжеств, никаких балов, – с удовольствием наносил удары Сириус. – Ты превратишься в паршивую овцу вроде меня. Раз уж ты меня так любишь, думаю, это не станет проблемой, верно? Как только мы поженимся, я запру тебя в Блэквуде. И... во имя Мерлина, тебе и в самом деле лучше быть беременной... если я узнаю, что это не так... а если все же так, я постараюсь сделать все, чтобы... он... не стал похожим на тебя. – Ты просто отвратителен, – прошептала она, глядя на него с откровенной ненавистью. – О-о, я стану еще хуже, когда на меня оденут кольцо. Но ты ведь хотела этого, не так ли? Радуйся! Почему ты не радуешься? – Раз так... у меня тоже есть парочка условий, Блэк, – она высокомерно подняла голову. – Я тебя слушаю, – насмешливо серьезно сказал Сириус. – Ты официально объявишь о нашей помолвке. Я хочу, чтобы все знали. Упрямости этой гадине было не занимать. Сириус прищурился. – Это все? – Нет. Не все, – Блэйк вдруг торжествующе улыбнулась. – Малфой. Ты больше не будешь общаться с ней. Не подойдешь к ней. Не попытаешься заговорить. Как только я узнаю, что ты виделся с ней, пришлю ей новый подарок. Только на этот раз не тентакулу, а дьявольские силки. А потом расскажу всем, что это с ней сделал ты. Ну что, идет? – и она протянула ему руку.
Ремус подошел к доспехам, стоящим в нише, и придирчиво вгляделся в свое отражение. Серое, осунувшееся лицо выглядело особенно плохо, подсвеченное в полумраке оранжевым светом факелов. Как будто он только что переболел драконьей оспой. Ремус оттянул темные круги под глазами вниз и сразу чем-то напомнил себе Мирона Вогтейла. Тяжело вздохнув, он с силой потер лицо ладонями, как будто пытался стереть с него предательские симптомы, расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, но, разозлившись на такую глупость, сердито застегнул их обратно и потуже затянул галстук. И вообще застегнул мантию. Расстегнул. – На свидание собираешься? – едко поинтересовался голос откуда-то из глубины доспехов. Ремус резко выпрямился и сердито взглянул в пустой шлем. – Идите к черту, сир! – отчеканил он. Доспехи захлопали пустым забралом, смеясь, а Ремус вернулся к злосчастной двери, набираясь мужества. Полчаса назад, когда он приступил к ночному патрулированию коридоров, ему передали записку, в которой говорилось, что профессор Грей хочет немедленно переговорить с ним с глазу на глаз. И вот Ремус уже четверть часа стоял перед её дверью и никак не мог заставить себя постучать. Как полный идиот. Обычно он не стремился быть замеченным. Даже наоборот, долгие годы соседства с Джеймсом и Сириусом привили ему стойкое желание превратиться в невидимку. Как бы хорошо он ни учился, какие бы блестящие результаты не демонстрировал, все, абсолютно все учителя смотрели на него как на петарду с зажженным фитилем, которая если ещё и не взорвалась до сих пор, то по чистой случайности. Джеймсу и Сириусу не понять. Им не так страшна выволочка за то, что они, видите ли, обмотали кабинет предсказаний туалетной бумагой. В их личном деле слова о безответственности и жестокости не сыграют такой страшной роли, как в деле Ремуса. Потому-то он и старался не привлекать к себе излишнее внимание. До последнего времени. Теперь с ним случилось что-то. И он, он, Ремус Люпин, страстно, просто до безумия хотел, чтобы его заметили! Но не все люди, а только один человек. Валери Грей. То, что он испытывал к этой женщине не было похоже на все его предыдущие привязанности. Если Ремус когда-нибудь и влюблялся в кого-нибудь, то при встрече с «жертвой» всегда смущался, путал слова, запинался, кароче говоря, превращался в полного идиота и старался как можно скорее разделаться с этим чувством и сбагрить девчонку Сохатому или Бродяге, чтобы не так хотелось. Куда проще было любить на расстоянии. Или вообще не любить. Но Валери... Это было что-то новое. Что-то грязное, живое, неотвязчивое и... совершенно ненормальное. Она снилась ему почти каждую ночь. И в этих снах они делали то, что ни один учитель никогда не позволит себе в отношении ученика. Ремус, бывало, по часу проводил в душевой после этих снов. А на следующий день мучительно краснел при встрече с ней и вел себя как баран. А она ведь даже не подозревала, что все это от того, что прошлой ночью в его сне она делала ему минет. Или нежилась голая, в его постели. Или ещё что-нибудь. Ему было страшно представить, что кто-нибудь узнает о том, что его мучает, догадается, что он влюбился в школьного учителя. Самым разумным было бы держаться как можно тише на её уроках и не выдавать себя. Но любовь была сильнее страха разоблачения. Каждый понедельник, среду и пятницу, несмотря на дождь и туман, шлепал по лужам и грязи в лес, на занятия по уходу за магическими существами и уроки выживания. Каждый вечер воскресенья, вторника и четверга он до глубокой ночи просиживал над книгами, чтобы знать наперед все, что она скажет и о чем спросит. И каждый раз его усилия с треском проваливались. Один раз он с блеском продемонстрировал, как надо правильно кормить акромантула и класс даже зааплодировал, когда паук попытался оттяпать ему руку, а Ремус ловко всучил ему кусок мяса. Валери и бровью не повела. В другой раз он быстрее всех научился завязывать сложный русалочий узел и в одиночку поймал богарта-оборотня в ловушку из этого узла. Потом нашел потерявшегося в лесу гиппогрифа. Привел этого гиппогрифа на привязи. Смог соорудить капкан для лукотруса. Чуть не сломал ногу, когда лез на дерево, чтобы вытащить из этого капкана добычу. Всё без толку. У барсуков, которых Валери отстреливала для кормежки своих гиппогрифов, было больше шансов добиться её расположения, чем у него. Разве сможет ему когда-нибудь кто-нибудь понравиться так же? Ведь никто не сравнится с ней. Никто. Никогда. Всегда в темной, наглухо застегнутой Министерской мантии, всегда резкая, узкая, с плотно сжатыми, красными губами и взглядом, острым, как лезвие, она бывало пролетала по коридору, стуча каблуками и Ремус каждый раз с трудом подавлял желание выскочить, раскинуть руки и поймать её на лету, как большую бабочку. В жизни каждого мужчины только один раз встречается такая Валери Грей. Другой такой не может быть. И он навеки обречен искать её в других, потому что она никогда не посмотрит на него как на мужчину. Она всегда будет видеть в нем всего лишь глупого, наивного и неопытного мальчишку. А ещё оборотня. Оборотня, который преданно любит её всем своим волчьим сердцем и будет любить даже тогда, когда он вгонит в это сердце серебряную пулю. И после этого. Всегда. Ремус глубоко вдохнул, закрыл глаза, и, решив не стучать, просто схватился за ручку и решительно распахнул дверь. Валери сидела в кресле за письменным столом, погруженная в чтение какого-то письма. Из одежды на ней был только шелковый халат, небрежно схваченный на талии пояском. Гладкая сливочная ткань стекала по её плечам и груди как поток воды и как будто приглашала легонько потянуть за складки. Хрупкая, чистая, воздушная, она напоминала цветок магнолии и была совершенно непохожа на ту острую, резкую и стремительную женщину, которую ожидал увидеть Ремус. Услышав скрип двери, Валери вскинула голову и Ремуса настигло очередное потрясение – лицо её утратило половину красок без агрессивной косметики, но так она выглядела невероятно, просто поразительно...юной. – А, мистер Люпин, – ласка, вызванная письмом, растаяла в её глазах, уступив место привычной учительской холодности. – Проходите, – послышался звук выдвигаемого ящика. – Вы хотели меня видеть? – спросил Ремус, с трудом ворочая языком. Хвала Мерлину, он был в мантии. – Присаживайтесь, – Валери собрала бумаги на своем столе в стопку и постучала ею, выравнивая края. – Прошу прощения, что вызвала вас так поздно. Я хотела поговорить с вами с глазу на глаз. Надеюсь, я не оторвала вас не от чего важного? – она наклонилась вниз, Ремус понял, что она обувается и поспешно отвел взгляд, хотя от одной мысли о её босых ногах его пробрало ещё сильнее. – Нет, – пробормотал он, чувствуя себя идиотом. – То есть, я хотел сказать, старосты в это время... – он увидел как в вырезе халата мелькнула острая, как у девчонки коленка. – Патрулируют коридоры. – То есть следят за порядком, – Валери выпрямилась, положила скрещенные в замок руки на стол и устремила взгляд прямо на Ремуса. Он вспомнил, как в детстве накалывал бабочек на иголки. Вот значит, что они чувствовали. – Да, – выдавил он. «Что тебе нужно от меня? Зачем ты мучаешь меня? Неужели не видишь, что я умираю, я уже почти умер...» Грей приподняла уголки губ. Улыбка и взгляд существовали на её лице как будто по-отдельности. – Скажите, мистер Люпин, вы знаете, что во время Каледонского теракта много волшебников пропало без вести? – она скрестила руки на груди так, что вырез на халате углубился и Ремусу стало невыносимо трудно смотреть ей в глаза. – Да. – Практически все они угодили в колонии оборотней, – быстро и без улыбки сообщила она. Дзинь. Мозг мучительно включился. – Что?.. – И теперь Сивый ведет их к Хогвартсу. Вам ведь известно, что ваш Запретный лес – всего лишь южная часть Каледонского заповедника? – она вдруг резко выдвинула ящик и достала сигареты. Ремус отвел взгляд. Никто из преподавателей обычно не позволял себе такого в присутствии учеников. Но она была не такой как все. Даже в халате. – Нет, я никогда об этом не слышал. – И завтра с наступлением сумерек в Хогвартс прибудет почти весь мой отдел. Когда взойдет луна – начнется охота и любой оборотень, замеченный на территории школы, будет убит на месте, – она взмахнула палочкой, гася огонёк и выдохнула облачко дыма. – Теперь вы понимаете, зачем я вызвала вас? – Валери взглянула на него и струсила с сигареты пепел. – Вы должны уехать из школы до завтрашнего утра. Секунда звенящей тишины. – Нет. Ремус даже не успел как следует подумать. Ответ сам вырвался. Он может быть рассудительным и здравомыслящим сколько угодно, но превращения в компании друзей – его единственная отдушина, единственная радость в эти жуткие часы! И никто не имеет права покушаться на неё, даже Валери. Тем более Валери! Грей подняла голову. Взгляд лезвием чиркнул по Ремусу из-под острых ресниц. – Что простите? – Нет, – ровным голосом повторил Ремус. – Я превращался здесь много лет, я ни разу никого не покалечил. Я не могу уехать. И не уеду. – Я располагаю другими сведениями, – молвила она. – Я наслышана о том бедном мальчике, которого вы и ваши друзья... – Это был несчастный случай, один раз! – ...затащили под это ваше жуткое дерево, – она его не слушала. – Где вы же его чуть не убили... – Он не пострадал, профессор Грей, послушайте... – ...а теперь вы имеете наглость лгать мне прямо в лицо? – Черт подери, вы слышите меня или нет?! Он крикнул это прежде, чем осознал, что и кому говорит. В этой просьбе было куда больше, чем грубость или призыв к вниманию, но Грей кажется этого не поняла. Она медленно подняла голову, вынула изо рта сигарету и чуть сузила глаза. – Это был несчастный случай... – произнес Ремус, изо всех сил сражаясь с внезапно подступившим безумием. Луна проступала на небе все четче. – Я не отрицаю, что опасность была, но с тех пор никто ни разу не пострадал из-за меня... рано или поздно такое ведь могло... – Минус сорок очков Гриффиндору, мистер Люпин, – вдруг перебила его Валери и Ремус осекся. – Я никому не позволю говорить со мной в таком... Эхо отзвенело в стеклах стеллажей. Ремус сам не понял, что случилось и как он оказался на ногах. Ладонь горела огнем. Валери вжималась в кресло. Ремус посмотрел на свою подрагивающую ладонь, потом на стол. Он ударил кулаком по столу. Он только что ударил кулаком по столу Валери. И, черт возьми, в упор не мог вспомнить, как именно это сделал. Сжимая правую руку левой и не отводя от неё глаз, Ремус опустился обратно в кресло. – Волчонок не так опасен, как взрослый волк, мистер Люпин, – медленно произнесла Грей, с явным удовольствием наблюдая за ним. – Чем вы старше, тем хуже себя контролируете. Вы уже не можете держать себя в руках, а ведь до луны ещё целые сутки. – Я не могу уехать, – пробормотал он словно в забытии, потрясенно глядя на подрагивающую руку. – Дома мой отец, я могу убить его. – А здесь вы можете убить всех нас. Ремус вскинул голову, решив, что ослышался. – Предлагаете мне принести его в жертву?! – О каких жертвах мы говорим, вы ведь можете себя контролировать? – ехидно молвила она. Ремус вскочил из кресла. Он был растерян, напуган и зол. И совершенно сбит с толку. – Вы уже не ребенок, мистер Люпин. Вы должны знать порядок вещей в этом мире и своё в нем место, – проговорила Валери, глядя, как он ходит по кабинету. – Благодарю, но моё место мне прекрасно известно, такие как вы никогда не дают мне о нем забыть! – парировал Ремус и метнул на неё озлобленный взгляд. – Знаете, мистер Люпин, в договоре каждого сотрудника моего отдела есть пункт № 1 – убедиться, что в среде обитания людей нет существ класса А, – Грей откинулась на спинку своего кресла. – Смешно, не так ли? Драконы, дементоры, химеры, акромантулы, фестралы, мантикоры, вампиры... – Валери сделала небольшую паузу, склонив набок голову. – Оборотни. Этот пункт казался мне просто смехотворным, по крайней мере до тех пор, пока я не приехала сюда. Хогвартс не выдержал даже этой мизерной проверки – подумать только, оборотень живет в одной комнате с обычными людьми! Ремус угрюмо засопел. – Когда я сообщила профессору Дамблдору, что отказываюсь работать в таких условиях, он сказал, что я нужна здесь для вашей безопасности. Ремус удивленно оглянулся. – Как вы думаете, что он имел в виду? Это было очевидно. Дамблдор решил, что с возрастом за Ремусом надо приглядывать. И что теперь его ночные вылазки должен контролировать кто-то понадежнее, чем Визжащая хижина. – Я не собирался сбегать! – Ремус снова упал в кресло, умоляюще глядя на Валери. – Профессор Грей, клянусь вам, я шесть лет... я никогда не покидал укрытия в ночь полнолуния и теперь я не сбегу. Я не могу поехать домой! Она смотрела на него добрые полминуты и в какой-то момент Ремусу показалось, что она над ним смилостивилась... – Знаете, Люпин, такие как вы всегда пытаются надавить на жалость, вызвать сострадание и плевать, сколько людей пострадает от этой жалости, – сказала она и его надежды рухнули. – А такие, как я всего-навсего пытаются защитить ни в чем не повинных людей от монст... Ремус вскочил. – Я НЕ МОНСТР! Повисла пауза. Ремус, тяжело дыша, смотрел Валери в глаза и вдруг остро почувствовал, что на него смотрит кто-то ещё, чужой и страшный. Он резко повернул голову и увидел своё отражение в одном из застекленных книжных стеллажей. Из черного зеркального стекла на него смотрел волк. Быть может он все ещё был в человеческом теле, но его взгляд...и оскаленные зубы... – Конечно нет. Вы не монстр. А просто непослушный мальчишка. Идите собирать вещи, – с острой неприязнью проговорила она. За всё время разговора Грей даже не пошевелилась в своем кресле, хотя он чуть было не разгромил её кабинет. – И если я увижу вас завтра в школе, Люпин, клянусь вам, исключение из школы будет меньшей из ваших проблем.
* * *
...1972...
– Просто не могу поверить, что всё это происходит на самом деле, – простонал Сириус. – Незаметно, чтобы ты сильно напрягался! – буркнул Джеймс, оглянувшись на своего друга – Сириус сидел за партой, откинув стул на задние ножки и положив скрещенные ноги на стол. Вид у него был такой, как будто он вот-вот умрет от скуки...или грохнется на пол. – Давай, помоги мне, придурок! Твоя идея была обмотать кабинет бумагой! Так что тащи сюда свою ленивую задницу! – И Джеймс снова занялся личными делами, которые им было поручено рассортировать по алфавиту. Раздался грохот – Сириус вернул стул в нормальное положение и, шаркая подошвами, приплелся к стеллажу. – Почему Рем нам не помогает? Когда Сириус, пытаясь всунуть папку на полку, повис на ящике, тот вывалился и Сириус грохнулся с ним на пол. Отсмеявшись, Джеймс принялся собирать с ним бумажки. – У него опять мама заболела, – проворчал Джеймс, ползая на коленях по полу и беспощадно пачкая в пыли школьную форму. Какое-то время они не говорили и только сердито сопели, копаясь в бесконечных и бесконечных бумажках. Время от времени раздавалось сердитое цоканье или чертыхание, когда из очередной папки выпадал ворох бумаги. Каждый винил другого в том, что завхоз Прингл поймал их на горячем, а потом ещё и не дал подраться как следует, чтобы отомстить за провал розыгрыша. И ни один не решался первым признать, что идея совершить проделку среди бела дня была действительно дурацкой... – Эй, Поттер... – Ну чего? – Ты сказал, у Ремуса мама заболела? – озадаченно спросил Сириус. Джеймс вытер нос, на котором повисла паутина. – И? Сириус молча подошел к нему и протянул ему бумагу. – «Личное дело Ремуса Джона Люпина...»
...1977...
– Ты как, Лунатик? – участливо спросил Джеймс и постучал пальцем по зеркалу. – Ремус, прием! Заканчивай, Бродяга! – резко бросил он, повернувшись на секунду к другу. Они сидели в спальне мальчиков в ожидании возвращения Хвоста из Визжащей Хижины, полностью одетые, снаряженные и готовые к ночной прогулке. Сириус валялся на своей всклокоченной постели, закинув ноги на один из столбиков, и последние полчаса с совершенно невменяемым видом бросал в стену резиновый мячик. Джеймсу казалось, будто Сириус стучит мячиком не об стену, а об его голову. После его просьбы стук на секунду затих, а потом снова возобновился. – Сохатый? В отражении появилось больное, осунувшееся лицо Ремуса. Серое, покрытое потом, оно напоминало растаявший воск, в то время как глаза горели лихорадочным огнем и уже приобрели зловещий фосфорический свет. Ремус прятался в Хогсмиде уже вторые сутки из-за приказа этой чокнутой ведьмы, и они время от времени по очереди носили ему еду – перед полнолунием на него накатывал сумасшедший голод и он в буквальном смысле горазд был грызть самого себя. Чем больше проступала на небе назревающая луна, тем более дерганным и вспыльчивым становился их друг. – Как ты себя чувствуешь? – Блестяще, – Ремус утер лоб. Отражение немного дрожало. Джеймс понял, что у Люпина трясутся руки. – Вы скоро придете? Который час? У меня нет часов. У вас есть?.. – Ждем Хвоста. А для тебя я припрятал бадьян в нашем хранилище. Ещё в тот раз. – Я знаю...я уже выпил весь бадьян, какой нашел, – лицо его вдруг свела судорга боли. – Она спрашивала про меня? – Да, спрашивала за завтраком, – старательно-небрежно обронил Джеймс. – Мы показали ей твоё письмо, – он усмехнулся. – Прикинь, она даже почерк проверила. – Хорошо, – вздохнул Ремус. – Приходите скорее, я один тут скоро подохну. И он пропал. Джеймс со вздохом сунул зеркальце в карман. – Чертовы...бабы...одни...проблемы...из-за...них... Он оглянулся. Каждое слово сопровождалось сильным ударом мяча об стену. Поверх адской смеси волшебных и магловских плакатов мотоциклов, девушек и музыкальных групп Джеймс увидел большую фотографию Блэйк Забини. – Гребанная...идиотка... три...секунды...кайфа...и всю жизнь...я буду должен... торчать с ней...тупая...мерзкая... Джеймс тренированным движением выбросил руку и поймал отскочивший от стены мяч. В плече что-то нехорошо клацнуло. Он швырнул мячик Живоглоту, который уже давно следил за игрой Сириуса жадными круглыми глазами. Тот бросился за мячиком в погоню, влетел под кровать и впечатался там в чемодан Питера. Лишившись мячика, Сириус принялся стучать белым от напряжения кулаком в стену. – «Сириус, у меня так кружится голова, принеси мне горький шоколад», «Фу, зачем ты принес эту гадость, меня сейчас стошнит», «Сириус, обними меня», «Сириус, мне плохо», «Сириус, а кого ты хочешь, мальчика или девочку» – он саданул кулаком по плакату, изображавшему магловку в купальнике. – Я хочу взять её маленькую пластмассовую башку и... – Сириус сделал вид, будто пытается раздавить руками невидимый кокос. – Бродяга, ты сейчас захлебнешься соплями, сколько можно? Смотри на вещи позитивнее. Теперь ты будешь осмотрительнее выбирать себе подружек, – Сириус пружинисто вскочил с кровати. – Ну или по крайней мере научишься пользоваться Защитными чарами, – добавил Джеймс, глядя как Сириус мечется по комнате, словно загнанный волк, и откусил кусок от одного из припасенных на ночь сэндвичей. – У меня теперь не будет подружек! Самое противное, что этой сучке дохера нравится заставлять меня чувствовать себя виноватым! – Сириус поднял выкатившийся из-под кровати мячик. – Да она наслаждается своей властью! Как только она видит, что я говорю с какой-нибудь девчонкой, сразу же хватается за свой живот, как будто у неё уже начинаются долбанные схватки! – и он снова принялся швырять мячик об стену. – Ты вообще уверен, что она не морочит тебе голову? – Она показывала мне эту ебанную справку из Мунго, вон она, – Сириус мотнул головой по направлению своей кровати, и Джемс увидел, что к фотографии Блэйк в самом деле приколота кнопкой какая-то ужасно официального вида бумажка. – Буду встречаться с другими – она начнет трепаться. Она начнет трепаться – меня выпрут из Хогвартса. Откажусь на ней жениться – её вонючие предки заявят в Визенгамот, что я её побил или изнасиловал, не помню, что именно я сделал. И тогда меня посадят в Азкабан! И тогда Блэквуд перейдет к ней, всё, чем жил Альфард, всё, что он делал и на что положил свою жизнь, уйдет к этим Забини, а я всего-то-навсего трахнул её в поезде! – его дыхание сбилось из-за резких выпадов. – Так что я в капкане. Сначала женюсь! А потом клетка! И петля! – он в последний раз швырнул мяч об стену и тот отскочил в Джеймса. – Может всё будет не так плохо? – Джеймс пригнулся. – Ты же как-то встречался с ней целый месяц. – Сохатый, я встречался не с ней, а с тем, что у неё между ног, есть разница? У Забини мозг размером с совиный помет. Ты слишком привык к хорошему обществу, старик, Эванс на тебя плохо влияет, ты стал слишком позитивно смотреть на такое дерьмо как Забини. Это тебе не она, не Вуд, не Маккиннон и не... – он запнулся. – Не Маккиннон. – Кстати, я сегодня видел твою «не Маккиннон», – вспомнил Джеймс. Сириус замер и слегка повернул голову. – Выглядит хорошо. Во всяком случае, она теперь снова с глазами. Сириус помолчал какое-то время и благодарно кивнул. – Может быть ты поговоришь с ней сам? – Нельзя, – быстро бросил тот. – Если Забини узнает, случится беда. – А если Лили снова придется врать ей о том, куда ты пропал, тоже случится беда. Со мной. Мне на это весьма непрозрачно намекнули за ужином. Ты в курсе, что сегодня сделала на нем Малфой? Я почти зауважал её. – Нет, – Сириус обернулся, и хотя на лице его все ещё блуждало мрачное, сердито выражение, глаза сверкнули. Он перебросил мячик из одной руки в другую. – Что?.. Неожиданно скрипнула дверь. В спальню заглянул запыхавшийся, красный Питер и торопливо поманил их за собой. Сириус мгновенно забыл про Роксану и свои беды, схватил куртку и бросился на выход, а Джеймс как попало запихал остатки сэндвича в рюкзак, застегнул молнию и прыжком вскочил с кровати и случайно наступил на хвост Живоглоту. В гостиной уже было пусто, только камин потрескивал последними дровами. Они взбежали по лестнице, ведущей к портретному проему, как вдруг услышали шорох, а затем негромкое, вежливое: – Бу. Мародеры дружно дрогнули и оглянулись. Лили Эванс, до этого лежащая на диване с книжкой, поднялась, услышав шум и теперь упиралась кулачком в спинку дивана и внимательно смотрела на них. – Лили! – Джеймс изобразил радость, а сам быстро переглянулся с Сириусом. Рука его поползла к волосам. – Ты не спишь? Они подошли к дивану. Лили была в одних пижамных шортах и теплом свитере. Джеймс взглянул на неё и ему перехотелось уходить. – Я, нет, мне надо дописать эссе для Флитвика, – она накинула на ноги плед и продемонстрировала им книгу и блокнот. А потом опять окинула их куртки взглядом, и чуть сузила глаза – А вы куда собрались? – Мы? – Джеймс указал на себя. Лили кивнула. – А мы-ы... – Джеймс быстро переглянулся с Сириусом. – Мы хотели... – Да, мы собирались... – Мы идем в Хогсмид! – вдруг выпалил Хвост и получил чувствительный толчок от Сириуса, – ... поиграть в карты! – закончил он и обиженно покосился на друга, потирая руку. Джеймсу показалось, что в его голове кто-то произнес «Люмос». Сириус рядом цокнул языком и театрально закатил глаза, Джеймс горестно (на самом деле облегченно) вздохнул и недовольно проворчал: – Ну спасибо тебе, Хвост. Питер тоже подыграл им и сделал вид, что ему ужасно стыдно. – В карты, – повторила Лили. – Освальд, ты знаешь его, хозяин «Трех метел» играет во взрыв-карты по субботам, – Джеймс присел на быльце дивана. – На деньги, – совсем уж сокрушенным тоном признался Сириус. – Он осмеял нас перед всеми, сказал, что нам в жизни не выбраться ночью из замка. – Назвал нас сосунками! – воодушевленно добавил Питер. Лили наблюдала за ними с улыбкой. – Он так не говорил! – возмутился Джеймс и отвесил Питеру затрещину. – Ну что-то он все-таки говорил... – почесал подбородок Сириус. – ... и мы не можем ему это спустить, понимаешь? – подхватил Джеймс и положил Лили руку на плечи. – Лил, над нами ведь будет смеяться весь Хогсмид. Ты хочешь, чтобы над твоим парнем смеялись? – И они, скорее всего, уже начали смеяться, потому что мы опаздываем, – многозначительно добавил Сириус, глядя в окно на затянутое облаками небо. Джеймс и сам думал о том же. – Ты ведь никому не скажешь, Эванс? – строго спросил Джеймс. Усмешка Лили вдруг потухла, она несколько раз моргнула, с тревогой глядя на Джеймса, а потом вся как-то сжалась и отвернулась. – Я никому не скажу. Но волноваться буду. Джеймс оглянулся на парней и сунулся к ней. – А ты поцелуй меня на удачу и со мной всё будет хорошо. Лили недовольно оглянулась. – Дурак ты, Поттер, – серьезно сказала она, поправив ему очки указательным пальцем, а потом потянулась к нему и поцеловала. – А меня чмокнешь, Эванс? – развеселился Сириус, упираясь в спинку дивана, но Джеймс, схватив его за шиворот, уволок к портрету. Питер у выхода нерешительно оглянулся и махнул Лили. И когда они ушли, Лили ещё очень долго сидела на диване, обхватив рукой и задумчиво покусывала перо, глядя в окно, откуда ей нахально ухмылялась полная луна.
* * *
...1973...
– У меня восемь пальцев, – громко и уверенно говорит Джеймс. – У меня почти... совсем немного не дотягивает до восьми, – Сириус никогда ещё не выглядел настолько самодовольным. – У меня семь. Нет, даже скорее шесть... – с сомнением протягивает Ремус. – Эй, а у тебя Пит? Они сидят кружком на полу, все с расстегнутыми штанами. А ведь вечер так здорово начался – они ели конфеты, подслушивали девичник за стеной и рассказывали страшилки в темноте. А теперь... Питер, красный до ушей, смотрит на любопытные лица новых друзей: нахальный, самодовольный Поттер. Этот точно станет преступником и закончит свои дни в Азкабане. Так сказала мама, когда увидела его, а мама никогда не ошибается. Блэк, любимчик девчонок, скорее всего подсядет на кровь, ничего хорошего от него ждать не приходится, точно станет вампиром. На кой черт ему такие длинные волосы? Только Ремус не кажется ему враждебным. Ему можно сказать. И он говорит, с трудом подавляя слезы: – Четыре... Повисает пауза. Мальчики переглядываются. Спальня просто разрывается на куски от их хохота, Питер умирает от стыда, а Ремус пытается их унять, но это бессмысленно и он тоже начинает посмеиваться. Как делает вожак, так все делают, это закон, а Джеймс Поттер после этой ночи негласно провозглашен вожаком, это уже ясно. Питер лопается от злости, унижения и...зависти. Они ведут себя как животные, они не понимают ничего... Не понимают, что это – крах, что его теперь никогда, ни-ког-да не будут любить женщины... Поттер успокаивается первым, застегивает штаны, поднимается с пола, подходит к окну и достает... – Это, что сигареты? – настораживается Ремус. – Ну и что? – пожимает плечами Поттер. Он закуривает и, явно наслаждаясь их любопытными, жадными взглядами, выдыхает дым и смотрит на небо. – Так говоришь, ты оборотень? – из его рта вылетает дым. Ремус совсем мрачнеет. – Эй, это круто, чувак, – Сириус толкает его в плечо. – Совсем нет, – Ремус выглядит совсем убитым. – Я бы хотел быть оборотнем, – хищно улыбается Сириус. Ремус усмехается и качает головой, и вдруг кажется Питеру очень-очень взрослым. – Хотел бы я посмотреть на оборотня, – протягивает Джеймс и делает всё, чтобы не закашляться от очередного глотка дыма. Питер чувствует прилив злорадства. – Не получится, я тебя убью, – совершенно серьезно говорит Ремус, ковыряя пальцем дырку в ковре. – Я безопасен только для зверей, вот они меня видят каждую ночь... Снова в комнате повисает пауза, только совсем другая, не такая как в первый раз. Теперь она настолько ощутимо наполнена озарением, что его можно потрогать рукой. Питер недоуменно смотрит на Сириуса, который, в свою очередь, ведет какой-то безмолвный диалог с Поттером и лица у них и правда как у зверей в этот момент... Ремус поднимает голову, видимо почувствовав перемену, замечает их выражения и так и подскакивает. – Нет-нет, даже не думайте об этом! – Гениально! – Сириус тоже вскакивает. – Это гениально, черт возьми!!!
...1977...
– А...а...апчхи! Джеймс и Сириус одновременно набросились на Питера и заткнули ему и рот, и нос, так, что он начал задыхаться. Филч оглянулся, подозрительно осмотрел пустой коридор, прямо посередине которого застыли мальчики под мантией-невидимкой, потом подхватил кошку с пола и пошаркал дальше, бормоча своей возлюбленной миссис Норрис какие-то угрожающие нежности. Питер вырвался из захвата друзей и глотнул воздуха. – Ты что, Хвост? – зашипел Сириус, толкнув его в спину. – Простите... – Питер шмыгнул носом. – У меня аллергия на кошек. – Идем дальше, он ушел. Шалость удалась! – Джеймс стукнул палочкой по карте, зажег свет, сунул палочку в зубы, повыше поднял мантию над их головами и они двинулись по коридору вниз, на лестницу. – Не прятал бы ты Карту, вдруг ещё кто... Не успел Сириус договорить, как вдруг дверь, мимо которой они шли, распахнулась и ударилась об стену. Они дружно нырнули за огромные рыцарские доспехи, как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с доктором Джекиллом. Он вылетел из кабинета, злой как гриндиллоу и с такой силой захлопнул дверь, что на пол посыпалась каменная крошка. – Это бесчеловечно... она сошла с ума... совсем ещё ребенок... – услышали они, прежде чем он ушел. – Ну уж нет, не допущу! – Что это с нашим тихоней? – удивился Сириус. – Какая к черту разница? – Джеймс подтолкнул его.– Идем!
...1974...
– Ну и где ты, Сириус? Сириус вытягивает руку и показывает на звездное небо. – Вон, – нехотя произносит он. – Яркая звезда. В созвездии Большого Пса. – А где созвездие Большого Пса? – морщит лоб Джеймс. Они лежат кружком на траве в Лесу, почти соприкасаясь головами. Июнь, слишком жарко, чтобы спать и они отправились гулять, захватив ледяное сливочное пиво. Пустые бутылки из-под него валяются рядом в траве и издают легкий масляно-карамельный аромат. В чернильно-зеленой, звездной летней ночи ароматно пахнут травы и стрекочут кузнечики. Питер громко икает. – Вот оно, – Ремус тоже вытягивает руку и чертит в воздухе узор. – Созвездие Большого Пса. – А-а-а... – Джеймс хмыкает. – Какой идиот станет называть сына в честь звезды? – вдруг произносит Сириус и это первый раз на памяти Питера, когда он заговаривает о своей семье. Тем более так. – А какой идиот станет называть сына Джеймс? – передразнивает его тон Поттер. – Джеймсов полным-полно. Это предки, старик, хрен разберешь, что у них в голове. – У моей матери в голове пусто, – ворчит Сириус. – Зато она у тебя есть, – тихо произносит Ремус. – Она мне не мать, – резко произносит Сириус. – Зато у тебя есть младший брат. Младшие братья – это круто. – Не в моем случае. – Я бы хотел таких братьев, как вы, – вдруг произносит Ремус и голос его обрывается. Джеймс и Сириус одновременно поднимаются и поворачиваются к нему. Ремус поднимает голову и испуганно поджимает плечи. – Вы будете смеяться, но это так. Да, я считаю вас братьями. Теперь смейтесь. – Мы не будем смеяться, – серьезно произносит Джеймс, горящими глазами глядя на Ремуса и Сириус согласно кивает. Питеру становится досадно. Скажи он такое, они бы уже заржали. – Дай сюда! – вдруг говорит Джеймс, вытягивая руку. Сириус понимает его без слов и достает из кармана тот самый перочинный ножик, о котором так отчаянно мечтает Питер. Замечательный, с кучей лезвий и всяких классных возможностей. Джеймс без страха подносит лезвие к своей ладони, поджимает губы и вдруг делает глубокий надрез. Ремус подскакивает, Питер тоже. – Ты что делаешь?! Джеймс вытягивает слегка дрожащую, окровавленную ладонь перед собой и сурово оглядывает лица мальчишек. – Клянусь, что я всегда буду вам братом, – произносит он без тени насмешки в голосе и вскидывает голову, как лесной олень, словно бросает им вызов. Ремус завороженно смотрит на него и тут Сириус тоже разрезает себе ладонь и хватается за его руку, так, что их кровь смешивается. – Клянусь, что скорее сдохну сам, чем предам вас, – рычит он, прямо как пёс, глядя на них по-очереди из-под спадающих на лицо волос. – Парни, вы... – Ремус качает головой и вдруг, подхватывается, хватает нож и без раздумий режет себе ладонь. Кровь брызгает на траву. – И я клянусь! Клянусь, что всегда буду вашим другом! Питер предчувствовал, что это произойдет ещё когда Сириус схватился за нож, но теперь настает его черед и он смотрит на окровавленное лезвие с ужасом, думая о болезнях и инфекциях, а парни смотрят на него. Они держатся за руки, их скрепляет нечто такое необъяснимое, что и Питеру ужасно хочется к ним. С большим трудом ему удается сделать небольшой надрез и он, задыхаясь от гордости, последним кладет ладонь на их сцепленные руки. – И я тоже, – говорит он, дрожащим от радости голосом. Сириус хлопает его по плечу. Он свой! Теперь он совсем свой!
...1977...
Питеру никогда не нравилось видеть, как Ремус превращается в оборотня. Это было жутко, страшно, неправильно... Как только комнату залил голубой лунный свет, Ремус поднял голову ему навстречу и на лице у него возникло такое выражение, какое может быть у человека, который смотрит на палача, занесшего меч. – О, началось! – сверкнул глазами Блэк, когда Ремус часто и тяжело задышал и у него исступленно затряслись руки. Вместе с Джеймсом он подскочил к нему и скрутил, прежде, чем Ремус начал рвать на себе кожу. Питеру всегда казалось, что Ремус дрожит, потому, что это волк так яростно рвется наружу. А когда он однажды набрался смелости и спросил, почему его так трясет, Ремус смущенно признался, что в такие минуты он просто до безумия боится наступающей боли и ничего не может с собой поделать. – Черт, Рем, и откуда в тебе столько сил, а? На вид такой безобидный... – пропыхтел Сириус, выкручивая руку с растопыренными, скрюченными пальцами и когтями, которыми Ремус пытался дотянуться до своего лица. – Эй, парень, спокойно! – прикрикнул Джеймс, когда Ремус импульсивно дернулся, вырвал руку из захвата и разорвал кожу на своей щеке. Из разреза сразу полезла густая коричневая шерсть. – Шрамы это конечно, круто, но ты не будешь нравиться своей Валери, если превратишься в фарш! – Ты серьезно?! – выпучил на него глаза Сириус и тут Ремус, который до этого боролся с болью, крепко стиснув зубы, мучительно взвыл и его голос оборвался, превратившись в настоящий волчий вой. Раздался тошнотворный хруст – его лицо начало вытягиваться. Питер вжал голову в плечи, с ужасом глядя, как худая грудная клетка Ремуса ломается, шевелится так, словно из неё просится наружу какое-то существо, как его колени меняют угол, как он увеличивается в росте, как покрывается густой коричневой шерстью и дико бьется в руках друзей, пытаясь разорвать остатки кожи, код которой рос волк. Джеймс и Сириус кричали что-то, но Питер слышал только рев превращающегося зверя. Он горазд был сорваться с места и убежать в любую секунду, потому что ему было страшно и он не находил в происходящем ничего забавного. Но не мог. Любопытство было равносильно страху и он смотрел на то, как его друг, такой привычный Ремус превращается в отвратительное, жуткое чудовище... А когда же он окончательно превратился, Сириус, обернувшись псом, бросился на него и повалил на пол, так что Питер не успел толком ничего рассмотреть, а Джеймс отскочил в сторону, посмеиваясь над их возней. – Рады снова видеть тебя, Лунатик! – провозгласил он и низко поклонился оборотню. Оборотень дернулся, услышав человеческий голос, голодно заревел и сорвался с места, но Джеймс в один миг превратился в оленя, резво скакнул вбок и нахально сверкнул в темноте большими влажными глазами. Волк замер с поднятой лапой и озадаченно опустил уши. Сириус звонко гавкнул.
...1975...
– Эй, я здесь, ау-у! – Джеймс задыхается от смеха, складывает руки рупором и воет на волчий манер. Оборотень бросается на него, но мальчик в последний момент превращается и в сторону отскакивает красивый, почти величественный благородный олень, а неповоротливый, но довольно большой щенок-оборотень мешком падает в траву. Сириус покатывается со смеху и легонько подстрекает его чарами щекотки, а когда оборотень бросается на него, смех Блэка удивительно гармонично перерастает в лай и уже не он, а большой черный пёс бросается оборотню навстречу и валит на землю, но они не дерутся, а просто цапаются и возятся, как в тот день, когда Ремус пытался отнять у Сириуса свой новенький значок старосты... – Давай, Хвост! – веселый голос Джима эхом улетает в лес. – Давай! И Питер решается – трясущейся рукой направляет палочку на оборотня, зажмуривается и...то ли заклинанием ошибся, то ли ещё чем, но он случайно обжигает его. Оборотень взвыл от боли, тяпнул пса так, что тот пронзительно взвизгнул, и обернувшись, бросается теперь на Питера, который от ужаса чуть было не забыл трансформационное заклинание. Огромная гора меха, мышц и вони обрушивается на крысу, но оборотень его просто не заметил, не нашел в траве. Он упал на него и чуть не раздавил. Джеймс и Сириус где-то рядом помирают со смеха, глядя как волк шарит лапами в траве, а Питер ненавидит их, да искренне и от души ненавидит, потому что впервые в жизни, пусть даже и в облике крысы, он обделался от страха.
...1977...
Они придумали развлечение. Сириус придумал. Он натравил на него Ремуса. Нет, не Ремуса, оборотня и заставил гоняться за ним по всему дому. Питер улепетывал от волка во всю силу своих коротких четырех лапок и не мог превратиться, потому что тогда бы его точно убили, или превратили, а оборотень, эта мерзкая гигантская туша носилась за ним по всему дому, опрокидывая и ломая мебель, разбивая окна и дверные проемы. Питер не знал, где ему спрятаться, метался по всем трём этажам и не знал, и кого он больше ненавидит в эту ночь: парней, затеявших такую глупую и жестокую шутку, или эту Грей, которая сейчас рыщет по Лесу в поисках волков... Питер спрятался в уборной и запер дверь. Там он превратился в человека и от страха его обильно стошнило всем, что он успел съесть за день. Он был так напуган и у него так громко колотилось сердце, пока он сгибался над унитазом, что он не услышал, как скрипнула дверь, осторожно снятая с петель, и оборотень вырос у него за спиной во весь свой исполинский рост. Когда Питер оглянулся, у него в буквальном смысле душа ушла в пятки. Оборотень уставился на него своими безумными желто-зелеными глазами, зарычал и уже занес лапу, как вдруг на него обрушился чёрный пёс. Пока они цапались и рвали друг на друге шерсть, Джеймс из гостиной внизу пробил дыру в полу уборной и крикнул: – Прыгай, Хвост! Питер прыгнул, но оборотень, который видимо не хотел так просто упускать свою жертву, ухватился когтистой лапой за его штанину и они все кучей обрушились на первый этаж. Увидев двоих людей, вместо привычных животных, оборотень совсем ошалел, отшвырнул от себя Сириуса и бросился, Джеймс загородил собой Питера, вскинул палочку и тут... Тут что-то случилось... Сначала где-то вдалеке раздался отчетливый, густой вой. Оборотень замер, навострив уши и обернулся. А потом вой повторился и оборотень как зачарованный, опустился с двух лап на четыре и принюхался, совсем как собака. – Сириус... – Джеймс чуть задыхался и не сводил широко распахнутых глаз и палочки с мохнатой спины волка. – Сириус, задержи его!!! Вой повторился. Волк без единого звука сорвался с места. Пёс и олень перекрыли ему путь, но он с легкостью раскидал их и бросился в заколоченное окно, выломав доски.
* * *
Он гнался за оборотнем, так быстро работая лапами, что они полыхали от боли. Каждую секунду Сириус был готов услышать выстрел или свист стрелы, был даже готов к тому, что выстрелят в него, но все равно бежал, бежал как сумасшедший... Джеймс бежал следом, но Сириус был быстрее. И даже несмотря на то, что их с Ремусом разделяло всего несколько метров, но он все равно не мог догнать его! Неожиданно его носа, окруженного цветами леса и шерсти, коснулся другой запах. Этот бы он не перепутал ни с одним другим – густой аромат вишни, от которого у него защипало во рту. Сириус резко обернулся и сразу увидел её – маленькая человеческая фигурка боком спускалась по отлогому холму, направляясь в деревню, всего в десяти футах от них. На Роксане была темная мешковатая одежда, а за плечами у неё болтался рюкзак. Он понятия не имел, какого черта она забыла на окраине Хогсмида глухой ночью, но выяснять не было времени и он резко изменил направление. Услышав топот и рычание, Роксана вскинула зажженную палочку (ну не дура ли?!), взвизгнула (ради трусов Мерлина!) и бросилась наутек, однако бежать было поздно. Ремус уже почуял её, земля дрожала под его лапами всего пару секунд и вот он вытянулся в прыжке, вытянув лапы и раскрыв пасть. То, что Сириус заметил Роксану раньше, спасло ей жизнь. Он выиграл всего несколько секунд, но их хватило, чтобы стрелой пронестись в высокой траве, сбить Малфой с ног и закрыть собой. – Сириус, я не покусал тебя? – Что? Ты имеешь в виду эти царапины? Брось, ерунда. – Выглядит так, будто я пытался порвать тебя на куски... – Лунатик, расслабься, я просто в колючий кустарник влез. Сириус провалился в бесконечную, сумасшедшую боль и, кажется, потерял сознание. Ночь полыхнула кислотным красным, а от жуткого собачьего визга, который сам он, конечно, просто не мог издать, чуть не лопнули барабанные перепонки. Он бил по земле лапами, извивался, вырывался, но волк не пускал его. Мерлин, какая же невыносимая боль, конец, пожалуйста, конец, сейчас, сейчас! Но тут что-то случилось – боль стала меньше и тяжесть спала. Сириус разлепил слезящиеся глаза. Оборотень скулил, визжал и бил себя лапами по окровавленной морде, пока стая летучих мышей хлопала по ней крыльями и драла её бесчисленными маленькими коготками. Про него он забыл и очертя голову бросился в темноту, подвывая и рыча. Малфой, белая как полотно, опустила палочку. Она лежала прямо под ним нижняя челюсть её мелко-мелко тряслась, а рука с палочкой ходила ходуном. Похоже она была в двух секундах от того, чтобы тоже потерять сознание или тронуться от страха. Ну ещё бы. Оборотень прямо у тебя на глазах рвет на части собачку. Сириус покачнулся и провалился в темноту. Но ненадолго. – ...слышишь меня?! Сириус, не смей! Не смей, засранец! – кто-то бесцеремонно врезал ему по морде и Сириус очнулся. – Хвала Мерлину! Это был Джим. Его лицо. И его кулак. Вот придурок. «Какого черта, я тут кровью истекаю, садист!» Сириус понял, что он все ещё пёс, когда наружу вырвалось лишь сердитое ворчание. Он инстинктивно попытался превратиться, но Джеймс вдруг снова врезал ему. Сириус ошалел от такой наглости. – Не вздумай придурок, он тебя укусил! – никогда прежде Сириус не слышал, чтобы у Джеймса так дрожал голос. «Я тебе это ещё припомню, олень!» – зарычал он. Рядом с лицом Джеймса замаячило ещё одно. На Сириуса взглянули знакомые бархатные глаза. – Это... это правда... это Блэк? «Да, детка, это я. А где этот сучонок, который меня покусал, я хочу оторвать ему его блохастый хвост и запихать в его же пасть!!!» – Спокойно, Сириус... да, Малфой, это он, черт тебя подери, а ты что здесь забыла?! – вскинулся Джеймс. – И это тебя сейчас волнует, Поттер?! В носу Сириуса вишня яростно схлестнулась с хлопком и древесиной. Неожиданно повеяло чем-то противным и кислым. – Джеймс, он убежал в лес, убежал в лес! – истерично закричал где-то рядом Питер. Сириус вскинулся, но прокушенное плечо и бок отозвались немилосердной болью и он неуклюже повалился в траву. Джеймс грязно выругался. – Побудь с ним, Малфой! – и он пропал. Они остались вдвоем. Сириус покосился на Роксану. Она склонялась над ним и была так близко, что он мог видеть каждую её ресницу, видел своё отражение в широко распахнутых, перепуганных глазах. – Я не могу поверить, – прошептала она. – Я просто не верю. Блэк... – она сглотнула. – Сириус, это ты? «Как будто собака может ответить. Малфой, ты такая...» Ему стоило это больших усилий, но он поднял голову и лизнул её губы. Странно, но она даже не попыталась их вытереть, только почему-то засмеялась, но как-то странно, неправильно засмеялась. – Поттер, он весь в крови, он что умрет? Он умрет, Поттер?! – Да нет, конечно, – проворчал Джеймс, усаживаясь рядом на колени. – Ты как, Бродяга? – он потрепал его по голове. Сириус закатил глаза. Ну вот, ещё один желающий поговорить с собакой. Сегодня, что, ночь умных вопросов? – Бродяга, боюсь, нам сегодня не обойтись без твоего носа. Ты как, не против? Сириус понял, что он имеет в виду. Ремус убежал. «Ясень цапень!» – проворчал он. – Я сейчас тебя очень плохо залатаю, а когда мы вернемся, обещаю Лили исправит все, что я натворю, – он вытащил палочку. Роксана вдруг вскочила. – Ты ещё куда? – Джеймс схватил её за руку. – Надо сообщить в замок, сказать, что здесь оборотень! «Чего?!!» Сириус подскочил, Джеймс тоже. – Нет! – выкрикнул он. – Нет, не надо. Я...я видел людей в лесу! В замке уже знают, его уже ищут, но ты... – он быстро взглянул на Сириуса. – Ты все равно можешь нам помочь! Сириусу сейчас очень плохо. У нас в комнате есть коробка с лекарствами...там будет...э-э...бадьян! Он поможет. Принеси его! Питер тебя отведет в замок, хорошо Питер? – Я? А... да, конечно! – Так не стойте, живее, живее! – он снова бухнулся в траву на колени и занес над Сириусом палочку. Роксана с грохотом распахнула дверь и ворвалась в спальню мальчиков Гриффиндора. – Где эта коробка? – она задохнулась от быстрого бега. Перед глазами у неё все ещё был большой чёрный пес с разорванной спиной и совершенно человеческим взглядом. – Где она, Питер? Как она выглядит? – Роксана завертелась на месте. – Маленькая такая, черная, – сказал Питер от двери. – Посмотри под кроватью! – Под какой? – Роксана упала на колени, выронив палочку, и заглянула под ближайшую кровать. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как толстяк выскакивает в коридор с её палочкой в руках и закрывает за собой дверь. – Эй!!! – она подхватилась. – Эй, это что за шутки! Эй, ты! – Роксана забарабанила в дверь, но Петтигрю запечатал её заклинанием с другой стороны. – Прости, но я должен был тебя запереть! – испуганно пискнул паренек из-за двери и прежде, чем Роксана успела как следует возмутиться, услышала, как он торопливо сбегает по лестнице вниз.
* * *
...1974...
– ... ты, бесполезный кусок дерьма! Притащил сюда эту маленькую шлюшку вчера, зачем? Чтобы я вас благословил? Благословляю, идите к черту! Проваливай отсюда! Северус выскакивает из дома и захлопывает дверь, как раз вовремя, чтобы об нее с той стороны разбилась бутылка. Он прижимается к двери спиной, стараясь унять дрожь в руках, но это не так-то просто. Дыхание сбивается, сердце колотится, кровь приливает к голове, и ему с трудом удается подавить приступ внезапного бешенства. Выходит, он такой же, как отец? Северус срывается, пересекает убогий дворик, выходит за пределы участка, уходит все дальше и дальше от дома. Пока не приходит в их с Лили укромный уголок – тенистое, пронизанное узкими лучиками убежище под ветками дерева на берегу шумящей реки. Сейчас тут никого нет, но он все равно чувствует, что ее присутствие отпечаталось здесь на всем, что он видит и слышит. Северус всегда прячется здесь, потому что даже когда пьяный отец выходит искать его, его никогда не хватает на то, чтобы дойти до реки, и он засыпает где-нибудь по дороге. Он настолько погружается в свою ненависть, что не слышит звука ее шагов, и когда Лили молча усаживается рядом, он испуганно подскакивает, думая, что это пришел отец. На Лили светлые джинсовые шорты и простая белая футболка. Темно-рыжие волосы лежат такой пышной шапкой, что их хочется потрогать, а загорелое личико усыпано веснушками. Лили смотрит на реку и хмурится. – Опять он, да? Северус сжимает кулаки. – Ты же видела его вчера... он не может прожить без бутылки и двух часов... – цедит он сквозь сведенные зубы. – Я его ненавижу... нена... – Петунья опять назвала меня уродкой, – как бы невзначай говорит Лили. – И сказала, что я буду гореть в аду за свои занятия магией. Они переглядываются. Лили прыскает и упирается лбом в свои острые поцарапанные коленки. Северус улыбается, чувствуя, как злость и ненависть уходят из него, как грязный черный дым. – Идем, – Лили поднимается и за руку уводит его за собой. – Куда? – Северусу все равно, куда. Он просто послушно идет за ней и смотрит на задние карманы ее шорт... – Возьмем чего-нибудь поесть и ингредиенты, конечно! – удивленно говорит она и еще крепче сжимает его руку, и ладошка у нее такая теплая и мягкая, что Северусу больше ничего и не нужно. – Сварим Икотное зелье и нальем в сок Петуньи. Это поднимет тебе настроение!
...1977...
Северус приблизился к портрету Полной Дамы. Сколько же здесь воспоминаний. В который раз за эту ночь он задался вопросом: правильный ли выбор сделал? И в который раз твердо сказал себе: да, правильный. Лили никогда не простит его за то, что он сделает. Но так нужно. К тому же, она все равно никогда не узнает. Надо покончить со всем этим. Северус поднял палочку. Он наложил Империус еще за ужином. Нотт и Регулус уже в лесу. Время идет, медлить больше нельзя... – Приди ко мне... – прошептал он. Пара минут, и портретный проем раскрылся. Сердце предательски сжалось, когда он увидел пышную шапку рыжих волос и трогательную, почти детскую пижаму. Поддернутые поволокой чар глаза внимательно, но безучастно взглянули на него. – Идем со мной... – прошептал он. Она шла за ним, послушная, молчаливая, в милой пижамке и тапочках. Он не оглядывался на нее и старался не думать о том, что все, что случится с ней – по его милости... Но так будет лучше для всех. Когда-нибудь они это поймут. Он услышал голос Регулуса и замедлил шаг, чтобы ветки не хрустели под ногами. – Почему именно он должен привести ее сюда?! – голос Регулуса дрожал. Северус чуть отодвинул ветки. Мальчишка волновался и мерил шагами небольшую, обильно облитую лунным молоком полянку. В этом свете, облаченный в черную мантию, он казался бледнее и прозрачнее любого привидения, и только черные глаза расплывались от страха, словно горячая смола. – Я думал, это очевидно, – улыбнулся Нотт. Он, в отличие от Блэка, не бегал и стоял неподвижно, как тотем. – Очевидно? Все знают, что Снейп благоволит грязнокровкам, это позор! – Это тебя не касается, Блэк. Твое дело... – Я знаю мое дело! – истерично крикнул Регулус. – Он приведет сюда девчонку... и я ее убью... почему я не могу использовать обычное Непростительное заклинание?! – Ты знаешь, почему, не задавай глупых вопросов. – Это варварство! – Не варварство, а разумная предосторожность. – Почему он в Клубе, почему он носит Метку, хотя ни разу никого не убил?! – Оставь его в покое. У всех есть привилегии. Будь ты так же успешен в области зелий, тебе бы тоже позволили носить Метку, не пачкая рук. Северус поднял палочку, заставляя свою спутницу безмолвно повиноваться ее приказу, и вышел на полянку. Регулус стоял к нему спиной. – И ты доверяешь ему, Нотт? Катон взглянул Северусу в глаза и улыбнулся. – Конечно, доверяю. – И, очевидно, совершенно не напрасно... – молвил Северус, заставив Регулуса подскочить от неожиданности.
* * *
Где-то совсем рядом раздался громкий пронзительный крик, и повеяло Красным. Он замер и принюхался. Красный уже был у него на языке. Теплый, терпкий собачий Красный. Теперь хотелось еще... Густой Синий шевелил шерсть на взмокшей спине – это было Розово. Его тело такое сильное и крепкое, а движения – легкие и быстрые. Он сам как Синий... Внезапный Желтый разрезал темноту и обжег его глаза. Оборотень остановился и огляделся по сторонам. – ... возьми себя в руки! Дело сделано. Какие странные Зеленые звуки... знакомые... как будто из полузабытого сна... – Я убил ее, да? Я убил?! – зеленый рассыпался какими-то странными надрывными брызгами. – Я это сделал?! Он остановился, поднял голову, и вдруг снова неподалеку раздался этот удивительно прекрасный голос... Луна... она звала его. Он вскинул голову и запел, давая ей понять, что уже бежит навстречу. – Ты слышал? – Черт! Быстрее, надо уходить! Ах, снова этот противный зеленый. – Держи его, похоже, его сейчас стошнит... Оборотень пробежал немного по следу красной ленты в коричнево-зеленой смеси и ворвался в целое море красного, зеленого и фиолетового. Он успел увидеть только силуэты двоих убегающих существ, озаренных Желтым. Это они говорили Зеленым. Он мог бы погнаться за ними, но есть дело поважнее... Красный... Оборотень склонился над телом в траве, провел когтистой лапой по Красным волосам и вдруг услышал, как затрещали рядом заросли. Он обернулся, готовый атаковать, и вдруг увидел, как из глубины Синего выступило самое прекрасное существо, какое только можно себе представить. Такое же, как он, такое же сильное, крепкое и могучее. А вслед за ним еще одно... и еще... и еще... Его собратья! Не может быть! О, какое счастье, какое счастье! Как же долго он их ждал! Оборотень запел, и они запели в ответ, окружая его. Он взвизгнул от радости, но его собратья не спешили ответить взаимностью. Первый Собрат опустился на передние лапы. Он тоже принюхивался к Красному и скалил длинные клыки. Оборотень понял, что он хочет отнять у него добычу, и оскалился. Нет, оно не твое. Ищи себе другое. Они сцепились. Они рвали и драли друг друга клыками и когтями над телом, пытаясь отвоевать друг у друга право на Красный, они выли и рычали, ломали Коричневый и Синий мир, и их битва длилась бы еще очень долго, если бы вдруг Оборотня не ужалил в бок маленький жгучий Белый. Боль невыносимая, слепящая, мучительная... – Я подстрелила его! Снова этот Зеленый звук! Белый с шипением растворял его кровь... Нет-нет, слишком больно, слишком горячо, надо уйти. Надо спрятаться. Белый беспощаден, он убьет его, убьет... Луна-а-а-а, за что?!
* * *
– Ремус?.. Ремус!!! Ремус! Ремус приоткрыл веки, вдохнул, и в него ледяным живительным потоком хлынуло Серое. Туманное, холодное утро... вокруг него расстилался целый океан ароматной травы. Ах, как же хорошо... Все кончилось... Он снова закрыл глаза, проваливаясь в дрему. – Ремус, Ремус, не засыпай, очнись! Питер? Ремус повернул голову и в самом деле увидел своего младшего друга. – Пит, – он с трудом разлепил склеившиеся от крови и грязи губы. – Хвала Мерлину, ты живой! – Питер попытался поднять его, но Ремус застонал и упал в траву. Весь правый бок онемел и по краю пульсировал густой мучительной болью. –Тебя, кажется, задело, – голос Питера срывался. – Ремус... у тебя тут... я не знаю, как сказать... и ты весь белый... Белый... шелк... Валери... Голову вдруг прострелила жуткая боль, и он упал в траву. – Это серебро, – удивительно, как легко ему дались эти слова. – Приведи кого-нибудь... – Ремус чувствовал, что снова проваливается в темноту. В темное немое пятно, окаймленное болью. – Скорее! – Черт возьми, уже светает! – Джеймс превратился в человека и обессилено привалился к дереву. Сириус, высунув язык, подковылял к нему и без сил повалился на землю. Пара секунд – и он со стоном вытянулся в человека. Одежда на нем была разорвана, наспех заштопанная спина обильно кровоточила и выглядела жутко, как будто Сириусом терли о гигантскую терку. – Хорошая выдалась ночка. – Лунатик уже должен был превратиться в человека, – выдохнул он. – Но я уже час как потерял его запах. Вот куда он мог деться? – Еще и Хвост пропал. Ты слышал охотников? Сириус кивнул. – Я видел, как они тащили одного оборотня, Сохатый. – Ты же не думаешь, что... – Несите мальчишку в замок! Не сговариваясь, они зарылись в заросли ежевики. Мимо них, футах в пяти прошла Грей в сопровождении нескольких мужчин в министерской форме. Двое несли носилки. – Лунатик! – дружно прошептали они, но, слава Богу, за треском веток и разговором их не услышали. На носилках и правда лежал Ремус уже в своем человеческом обличие, совершенно голый, грязный и окровавленный. На боку у него зияла наскоро перевязанная рана, от которой во все стороны разливался некрасивый лиловый кровоподтек, пронизанный паутиной сожженных капилляров. – Серебро... – прошептал Джеймс. Сириус вдруг рванул вперед, но Джеймс перехватил его и оттащил за дерево. Грей оглянулась, услышав треск. – А что с девчонкой делать? Джеймс от неожиданности выпустил Сириуса и прислушался. – А что с ней еще? – отрывисто спросила Грей. – Вы что, не видели? Отнесите ее в Крыло, ее надо зашить, прежде чем показывать кому-то. И разбудите Минерву Макгонагалл. Это была её ученица. – Да, мэм. – И Люпина туда же несите. Я думаю, он ее узнает. Они прошли мимо. Джеймс мотнул головой, прогоняя внезапный глупый страх. – Сохатый, ты слышал? Кто-то из наших пострадал? – Джеймс! Сириус! Они удивленно переглянулись, услышав отчаянный, обреченный крик, и обернулись. – Джеймс, на помощь! Сквозь цепкие руки леса к ним рвался Питер, отчаянно размахивая руками. Вид у него был бешеный. – Пит, о чем ты... Джеймс осекся, взглянув ему в глаза. Картинка резко сдвинулась в сторону, и он ухватился за дерево. «Это просто олень!» Этот голос... «Ты покойник, Поттер! И ты, и твоя подружка! Береги свою грязнокровку, Поттер, клянусь, она будет первой!» Он сорвался с места. Сириус что-то кричал ему, кажется, бежал следом, но Джеймс ничего не слышал и не видел. Лили. Нет, пожалуйста, только не это, все что угодно, но не это, нет, нет... Снова и снова перед внутренним взором Снейп и Нотт бежали по лесу... Он мог их остановить... Он мог их остановить... Почему он этого не сделал?! – Сохатый, черт тебя подери, да стой же ты! Стой!!! Лили опирается на перила лестницы и просит его остаться с ней этой ночью, улыбается так смущенно... Лили выскакивает из палатки в сожженном городке, ее взгляд... Лили отказывает ему в прогулке... как же хочется поцеловать ее маленький вздернутый носик... Лили подходит к Распределяющей Шляпе – матовое золото стекает по ее длинным-длинным рыжим волосам... Джеймс взлетел по мраморной лестнице наверх, на последней ступеньке поскользнулся и упал. Ему казалось, что весь Хогвартс рушился к чертям... – Поттер, ты слышишь меня?! – заорал Сириус где-то позади. Далеко... Как же они все бесконечно далеко... Джеймс, не чувствуя под собой ног, взлетел на восьмой этаж, увидел знакомый коридор, и силы вдруг отказали ему, и он привалился стене. Сейчас он войдет в гостиную, узнает, что она мертва, и тоже сдохнет, сдохнет на месте! Скорее, скорее, скорее...
* * *
Лили удивленно оглянулась, услышав грохот, закрыла книгу и поспешно поднялась с дивана. Живоглот, мурлыкнув, спрыгнул с ее колен. В портретном проеме стоял всклокоченный, совершенно безумный, запыхавшийся Джеймс и смотрел на нее так, словно она вернулась с того света. – Джеймс? Почему так поздно? И почему ты в таком... Джеймс вдруг покачнулся, прикрыл глаза, медленно сошел со ступенек в залитую светом гостиную, подковылял к Лили, упал на пол у ее ног, обхватил их руками, притянул к себе и уткнулся в нее лицом. – Господи... Джим, да что с тобой? – не на шутку испугалась Лили, услышав сдавленный всхлип, и почувствовав, как Джеймса сотрясло от вихра на макушке до подошв. – Джим, что случилось, не пугай меня так! Джеймс ничего не сказал, только несколько раз исступленно поцеловал ее живот, задрав пижамную футболку, и снова спрятался, пожимая ее руками так, словно хотел убедиться в том, что она настоящая. – Ты можешь мне объяснить, что случилось?! – дрожащим голосом попросила она, когда в гостиную с небольшим отрывом ввалился белый, лохматый и насмерть перепуганный Сириус. Увидев развернувшуюся у дивана сцену, Блэк тяжело вздохнул и привалился лбом к дверному проему в стене. – Черт возьми, Эванс... – Да что с вами такое?! – Лили попыталась отцепить от себя Джеймса, но это было бесполезно. В отчаянии она оглянулась на Сириуса, который, тяжело волоча ноги, вдруг подошел к ней и как-то совершенно по-собачьи уткнулся лбом в ее плечо. Лили совершенно растерялась. – Сириус, а с тобой что?! – она хотела было тронуть его за плечо и в ужасе отдернула руку. – Мерлин, ты весь в крови! – Тихо-тихо! – Сириус выпрямился и увернулся от ее руки. – Жить буду, не волнуйся, – он говорил так, словно на его язык наложили заклинание Онемения. – Просто поцарапался. – Что, в конце концов, происходит? – жалобно спросила она. – И где Питер? – В Крыле. Джим все расскажет... когда очухается... а мне бы свои царапинки промыть, – и он ушел на лестницу, оставив Лили в полнейшем смятении.
* * *
Роксана крепко спала. После того, как ее заперли, она еще долго сражалась за свою свободу: колотила в дверь, пыталась отпереть ее всеми возможными путями и средствами, ковырялась в замке, кричала, но, в конце концов, сдалась и стала смирно дожидаться освобождения. А потом уснула. Идея сбежать из школы пришла к ней в тот момент, когда она сидела в кабинете Слизнорта после уроков, мерзла и тысячу раз записывала фразу «Я – волшебница, а не дикий зверь». А она всего-то-навсего вылила Забини на голову тарелку мясного гуляша за ужином, притворившись слепой, а потом напустила на стерву Летучемышиный сглаз. Во Франции девочки шепотом передавали друг дружке это заклинание как лучшее средство выцарапать сопернице глаза и сохранить маникюр. Не то чтобы это была достаточная месть за потерю зрения, в конце концов, Забини помогли, но зрелище того, как эта кукла вертелась и прыгала на своих каблучищах, пытаясь согнать мышей, немного утешила. Правда, в итоге Роксану оставили после уроков, но зато многие ученики соседних факультетов хлопали и смеялись, когда Блэйк, перепачканная гуляшом, выбежала из Зала. В основном девочки. А когда же Роксана вернулась в свою комнату и увидела на своей подушке письмо от жены Донагана, Олив, смутная идея, пришедшая между пятидесятой и пятьдесят первой строчкой наказания, сформировалась в твердое намерение. Несмотря на угрозы и преследования, Олив Тремлетт, менеджер и последняя частичка бывшей группы каждый день в двенадцать ночи упрямо запускала на пиратской станции песни «ДС». Многие ее поддерживали, но никто не знал, какой страшной опасности она подвергала этим себя и своего сына. Олив писала, что она и Дон-младший (которому Роксана и Мирон приходились крестными родителями) уже несколько недель скрываются от Пожирателей по всей Англии, и что Роксана – ее последняя надежда. Это письмо подействовало на Роксану как отрезвляющая пощечина. У нее даже возникло ощущение, что до этого письма она пребывала под действием Империуса, и вот теперь чары развеялись, и она очнулась. Что она вообще забыла в этой школе и этой чужой, навязанной ей жизни? Надо было уходить. И срочно. Олив она поселит в том доме, который так великодушно «подарил» ей Люциус. Сама Роксана не питала к его подарку никаких чувств, но зато Пожирателям никогда и в голову не придет искать Олив Тремлетт в доме Малфоев. Жить они будут вместе. Роксана твердо решила, что в школу больше не вернется. Учеба, книжки – это все совершенно не ее. Она останется с Олив и будет помогать ей распространять революционную музыку «ДС». Она будет жить, как всегда хотела жить! Вещи Роксана собирала в спешке, охваченная предвкушением. Единственное, о чем она жалела, так это о том, что после той ночи в крыле они с Блэком не сказали друг другу ни слова. Ещё совсем недавно она бы жалела обо этом не так сильно. Но он был там, когда ей снился кошмар. Он торчал там всю ночь и веселил её, хотя у него не было ни одной причины проявлять такую заботу. А потом просто исчез и после её выписки так упорно делал вид, что ничего не было, что и Роксана в это поверила. Хотя что-то все-таки ей мешало и надоедливо чесалось в районе сердца, как мелкая, гнусная царапинка. Побег был на пользу в любом случае. Но когда свобода уже была у нее в кармане, она вдруг оказалась заперта в его же, Блэка, комнате. Какая ирония. Постель Блэка она вычислила сразу. Почувствовала по каким-то неуловимым признакам, особенным складкам на покрывале и форме подушки, что здесь лежал именно он. А подойдя ближе, увидела черную рубашку, небрежно брошенную на спинку кровати. Воровато оглянувшись на дверь, Роксана осторожно стянула ее и прижала к лицу. Стена над постелью была облеплена плакатами тех групп, которые, как она уже знала, любил Сириус (той ночью они почти два часа спорили насчет того, какая группа лучше...), и многочисленными откровенными изображениями девушек. Некоторые из фотографий были волшебными, и их обитатели двигались, причем настолько неприлично, что Роксана не выдержала и закрыла одну из них ладонью, возмущенно подняв брови. Ей не хотелось думать, с какой целью Блэк развесил их у себя над кроватью. Еще над кроватью была приклеена фотография Забини. Когда Роксана сорвала ее, на пол порхнула какая-то бумажка, на вид похожая на важный документ, но ей лень было искать его. Захочет – сам найдет. На тумбочке валялась книга, часы, пустые пачки из-под сигарет и зачитанные журналы о магловских мотоциклах, под подушкой Роксана нашла черное кружевное белье и, недолго думая, выкинула его в окно. Она совсем забыла о том, что это не ее комната, и что владельцы вот-вот придут. Она безумно устала, ей безумно хотелось спать. Недолго думая, она скинула грязную, пропахшую улицей и потом одежду, надела рубашку и забралась под одеяло. Ее разбудил громкий стук. Роксана проснулась и так и подскочила, увидев, как в открывшуюся дверь ввалился (по-другому не скажешь) Блэк и привалился к дверному косяку, блаженно закрыв глаза. Сириус дышал так тяжело, словно у него внутри вместо легких были паровозные меха. В первую секунду она подумала, что он смертельно пьян, но когда увидела измазанные кровью руки и лицо, вспомнила все, что с ними случилось. Увидев Роксану, он слегка выпрямился (она вдруг подумала, как должно быть глупо выгляди, сидя в его рубашке, в его постели), устало усмехнулся и вдруг начал сползать по косяку вниз. Роксана спрыгнула с постели. – Могла бы и не вставать... – тяжело выдохнул он, когда она помогла ему добраться до постели. – Я бы с удовольствием вздремнул рядом с тобой... Она поняла, что он намекал на их совместную ночь в Крыле, и в ней поднялась волна негодования. Как он мог смеяться в такой момент? – Помоги, – попросил он, пытаясь отлепить от раны на спине присохшую ткань. Ему явно было очень больно. Роксана схватила стакан и графин и принялась осторожно лить на рану воду. По мере того, как рубашка отставала от кожи, открывались рваные, наскоро склеенные и снова разошедшиеся куски кожи, укусы и порезы на спине, боку и животе... Снова она увидела, как оборотень рвет клыками и когтями гигантского черного пса прямо на ней. К горлу подкатил комок. – Если боишься, можешь отвернуться, – предложил он, поймав ее взгляд. – Я сделаю все сам, – он попытался заглянуть себе за спину, чтобы оценить ущерб. Роксана вдохнула поглубже взяла себя в руки. Стошнить ее может и позже. Блэк спас ей жизнь. – Скажи, что мне делать, – твердо сказала она. Блэк серьезность не оценил, только окинул ее недоверчивым насмешливым взглядом и приподнял уголок губ. – Хорошо. Возьми коробку под кроватью у Сохатого. – Где? Роксана полезла под указанную кровать, предварительно натянув рубашку чуть ли не до колен. – Тут только носки! – возмутилась она, и Блэк засмеялся. – Там ниша в полу, досками поиграй. Роксана сделала, как он сказал, и в самом деле обнаружила в полу довольно вместительное отверстие, в котором, о, как смешно, обнаружила квадратную черную коробку. Ту самую, о которой говорил тот крысеныш. Внутри оказалась куча журналов, склянок с зельями, несколько запыленных бутылок и стопка пластинок. – Что это за хлам? – Не обижай наш хлам, – Сириус порылся внутри и цокнул языком. – И здесь ни капли бадьяна. Ну что же... – он сделал замысловатое движение рукой и хлопнул себя по ноге. – Скажи мне, ты умеешь зашивать раны? – Н-нет. – Я так и думал,– он поджал губы и глубоко вдохнул через нос. – Чудно. – Говори мне, что делать, и я все сделаю, – она уселась у него за спиной и закатала рукава. Блэк повернул голову, удивленно приподняв бровь. – Малфой, опасно говорить мне такие вещи... Она ткнула его палочкой в здоровый бок. – Ладно-ладно, – он повел голыми плечами. – Будем надеяться, я останусь хотя бы наполовину таким же привлекательным после твоей операции. Начнем. Первым делом надо снять кровь и грязь. Ты знаешь заклинание? – Нет. – Мерлинова мать, Малфой! – Я сейчас уйду, Блэк! – пригрозила она. – Взмахни палочкой и скажи «Тергео». Роксана сделала, как он велел. Кровь и грязь пропали – теперь на боку зияла чистая живописная рана. Во всей красе. Роксана сглотнула. – Так. Теперь достань из коробки две бутылки: «Огден» и «Растопырник», – командовал Блэк. Роксана загремела склянками в коробке и нашла то, что он назвал. – Что дальше? – дрогнувшим голосом поинтересовалась она. – Это дай мне, – Сириус вырвал у нее одну, зубами вытащил из «Огдена» пробку и сделал изрядный глоток. – Ты что делаешь? – Роксана попыталась выхватить у него бутылку, но он отвел руку, поморщился и проглотил обжигающую жидкость. – Спокойно, так нужно, – выдавил он и сам вернул ей бутылку. – Так, а теперь быстро выплесни немного на рану. Давай! Роксана поняла, зачем он пил – по правде сказать, ей и самой захотелось, но времени на пьянки не было. Поэтому она просто зажмурилась и плеснула спиртом на открытую плоть. Сириуса словно подбросило. Если бы ее тут не было, он бы точно заорал в голос. Вместо этого он вцепился зубами в ладонь, отчаянно заругался, вытянувшись в струну, врезал кулаком в стену, качнулся вперед, уткнулся лбом в прикроватный столбик и тяжело выдохнул. – Прости... – умоляющим тоном пробормотала Роксана. Сириус молча вытянул руку, и она поспешно вернула ему бутылку. – Нормально,– просипел он. – Теперь... – Сириус кашлянул. – Возьми... Роксана увидела, что из раны снова выделилась кровь. – Эпискеи! Кровь остановилась. Блэк удивленно оглянулся. – Кое-что и я знаю, – пожала плечами Роксана, чувствуя прилив гордости. – Превосходно, значит, я все-таки останусь жив? – съехидничал он. – Лили умеет «застегивать» раны в одну секунду. От тебя я подобного подвига не жду, но мы попробуем понемногу, договорились? Заклинание называется Сантино... За те сорок минут, которые они потратили на то, чтобы залечить спину и бок, Сириус выпил почти половину бутылки, а Роксана потеряла изрядный запас нервных клеток. Блэк первое время развлекался тем, что подкалывал ее за неумение, но когда увидел в зеркале, как аккуратно и чисто (хоть и медленно) она залечила его спину, замолчал. Всю операцию он выдержал очень мужественно. Все, что Роксана видела – это как время от времени импульсивно поджимались мышцы на животе, когда ему было особенно больно. Но в остальном он никак не показывал, насколько ему тяжело, и она была очень ему за это благодарна, потому что у нее самой от волнения немилосердно тряслись руки – из-за этого дело и двигалось так медленно. Когда с укусом на боку было покончено, она перебралась по постели вперед и занялась следами когтей на животе. Это было проблематично, особенно если учесть, что Блэк первым делом предложил: – Оседлай меня. И когда Роксана красноречиво отказалась, показав ему средний палец и многозначительно кивнув, он с самым невинным видом пожал плечами. – Так было бы удобнее, но как хочешь. Роксана встала на колени у кровати и склонилась над ним, проклиная тот миг, когда вздумала нацепить его дурацкую рубашку. Блэк дышал, его грудь вздымалась и опускалась, он наблюдал за ней с веселым интересом, а Роксана изо всех сил пыталась делать вид, что её не волнуе тот факт, что его ширинка была рядом с её лицом. – Почему ты не пошел в Крыло? – поинтересовалась она, когда молчать дальше стало невыносимо. Насмотревшись вдоволь на ее ноги, едва прикрытые подолом его рубашки. Блэк теперь блуждал слегка пьяными влажными глазами по ее лицу, и на губах его подрагивала такая улыбка, словно он катал во рту необычайно вкусную карамельку. Это был самый пошлый взгляд из всех, какие только видела Роксана, а ведь она проучилась в преимущественно мужской школе почти три года. Он как будто ждал, когда он сдастся. Как будто читал все её мысли. – Если там увидят эти укусы, меня запрут в Мунго, – наконец ответил он, помучив ее добрых полминуты. – Они решат, что теперь я тоже оборотень. – А разве нет? Они переглянулись. – А ты думала, что да? – он попытался улыбнуться, но насмешка не могла обуздать ошеломление, которое так и хлынуло на Роксану из прозрачно-серых, остро разрезанных глаз. – Мне все равно. Для Роксаны это было трудное, но честное признание. Да, ей и вправду было все равно. Так же, как и с Мироном. Какая к черту разница? Главное, что живой... Повисла пауза. Блэк смотрел на нее так, словно у нее на лице было неразборчиво написано что-то очень-очень для него важное. – Что ты делала в Хогсмиде ночью? Роксана на секунду замерла. – Какая тебе разница? Сириус усмехнулся. – Есть разница, знаешь ли, – и он красноречиво посмотрел на следы когтей, которыми она занималась. Роксана промолчала. – Ты что, хотела сбежать? – совсем другим тоном спросил он. – Это уже неважно, я здесь, – быстро ответила Роксана после небольшой паузы. Она не имела права рассказывать ему. Рассказать о причине побега – значит, выдать Олив. И то, как она сама на самом деле переживала из-за его холодности после их совместной ночи в Крыле. Ей не нравилось чувствовать себя настолько обязанной ему. И настолько благодарной. – Значит, дело того стоило, – туманно произнес он и снова поднес к губам бутылку. Роксана мельком взглянула на Блэка. Он чуть склонил голову набок и улыбнулся. – И кто же... гхм... кто был этот оборотень? – Роксана отбросила за спину волосы. У неё почему-то задрожали руки. – С чего ты взяла, что я должен это знать? – прохладно, хоть и немного заплетающимся языком спросил Сириус. – Он твой друг, верно? – рука вдруг дернулась особенно сильно, и Роксана сорвала последние пару сантиметров аккуратно склеившейся кожи. – Ау! – Эпискеи, Эпискеи! Прости... Она машинально прижала ладонь к его животу, успокаивая его, и чуть не обожглась. Надо взять себя в руки. Она же сейчас еще больше его поранит. – Извини, – пробормотала она, когда Блэк снова осторожно лег на спину. – У меня руки дрожат. – Значит, ты догадалась? Она кивнула. – Надеюсь, нам не придется подливать в твой чай зелье Забывчивости? – прищурился Блэк. Девушка сердито засопела. – Мне не надо рассказывать, что значит иметь друга, у которого есть секрет. – Да, я совсем забыл. Ты ведь звездная подружка, верно? – Не говори так. – Мне до сих пор интересно, как такая нелепость могла случиться. Роксана возмущенно вскинула голову и уже собралась было осадить Блэка, но тут к своему вящему недоумению увидела у него на лице ревность. Только не поняла, кого и к кому он ревновал. Но ей все равно это польстило. Блэк закинул руку за голову и отвернулся к стене. – И давно он такой? – она провела пальцами по белому, чуть припухшему следу на его животе, который еще совсем недавно был зияющей дырой. Заклинание сработало, рана затянулась. Мышцы Блэка нервно поджались. – Очень, – выдохнул он. «Почему у него такая горячая кожа? Или это у меня такие холодные руки?» – А... а ты? Давно ты... – Кобель? – широко улыбнулся он. Роксана засмеялась. – По-моему, ты пьяный. – Нет, смотри, – и он с легкостью ткнул себя указательным пальцем в кончик носа. – Мне надо выпить очень много, чтобы опьянеть. – Значит, это я пьяная... – прошептала она, капая успокаивающим «Растопырником» на порезы. – Что? – Ничего... а откуда у тебя это? – она только сейчас заметила идеально ровную, едва заметную белую полоску чуть ниже пупка, пересеченную полоской волос, убегающей под пояс брюк. Совершенно бездумно она коснулась шрама пальцем, и Сириус резко сел. – Оу, – он перехватил ее руку. – Предупреждай в следующий... Они оказались слишком близко. – ... раз... Роксана потерялась. Вот она была на месте, и как-то тикали секунды ее жизни, одна за другой, и в одну из них она заглянула в глаза другого человека, и время остановилось. А потом снова пошло. Побежало. Понеслось. Только это уже были не часы и не секунды, а обратный отсчет. Он так крепко сжал ее пальцы, что ей стало больно. И это почему-то жутко завело её. Теперь они были так близко, что почти соприкасались носами. – Так и... – она сглотнула, не в силах оторвать взгляд от его губ. Это все равно, что не смотреть на меч, которым тебя вот-вот проткнут. – Я хотела... – Что? – он придвинулся ближе, глядя в свою очередь на ее губы. – Хотела спросить... – она наоборот отодвинулась. – Да?.. – он потянулся следом за ней, напомнив ей вдруг снова какое-то красивое опасное животное. – Давно ты... – его дыхание обожгло ее губы. – Давно ты ани... – Почему ты в моей рубашке? – Что? – Я спросил, почему ты в моей рубашке? – процедил он, гипнотизируя расстояние между их губами. Все-таки у него безумно горячая кожа. – А почему ты спас меня сегодня? – слабым голосом спросила Роксана, инстинктивно пытаясь оттянуть мгновения до взрыва. Он поднял руку и осторожно, едва касаясь, провел кончиками пальцев по ее губам, приоткрывая их. И Роксана, совершенно не думая, прикрыла глаза и поцеловала его пальцы...
* * *
Мозг не работал, живо в нем было только единственное, молотом стучащее стремление обладать... подчинять ее... иметь... как угодно... Отпустив истерзанные опухшие губы, Сириус припал ртом к её шее, не столько целуя, сколько облизывая и кусая. Сорвал с плеч рубашку, так что дорогая ткань затрещала, а пуговицы со стуком попадали на пол. Наигравшись с её сосками, Сириус развернул её к себе спиной. Ему хотелось её сзади, это он уже давно понял. Ему хотелось её взять. И Роксана уже плавилась как воск на открытом огне, поэтому не стала сопротивляться. Однако, когда он стащил с неё трусы и запустил пальцы в самое горячее, влажное и желанное место её тела, она опомнилась и испуганно сжала его ладонь бедрами. – Что ты?.. – Расслабься, – хрипло шепнул он и неторопливо поцеловал её шею, так что Роксана вся покрылась мурашками. – Всего лишь хочу показать тебе, в чем ты отказывала мне и себе всё это время. Роксана прерывисто вздохнула, когда он шевельнул пальцами. – Просто расслабься, – прошептал он ей на ухо, совершая пальцами древние как мир, ласкательные движения. – Будь хорошей и впусти меня. Тебе понравится, обещаю. Роксана дышала часто и испуганно, даже немного дрожала у него в руках... а потом Сириус почувствовал, как её ноги расслабились. И позволил себе оторваться как следует. Какая же она была невероятно горячая в эти минуты, почти что голая, со спущенными трусиками, возбужденная донельзя, мокрая. – Ты хочешь меня? – выдохнул Сириус ей на ухо, принимаясь другой рукой ласкать и пощипывать её сосок. – Хочу... – слабо простонала она. – Скажи ещё раз. – О Боже, Блэк, – она вонзила когти в его руку, хватая ртом воздух. – Тебе ведь нравится, когда я делаю это, – шептал он, сильнее лаская её и неосознанно двигаясь вместе с ней. Ему хотелось разрядки, член стоял так, что было больно, но по каким-то причинам ему хотелось довести начатое до конца, такого конца, после которого Малфой сама стащит с него одежду и раздвинет перед ним ноги. Он пытался убедить себя, что это такая месть за отработку у Слизнорта, после которой рухнула его привычная жизнь, но на самом деле ему безумно нравилось слышать, как она стонет, часто дышит, чувствовать, как она вздрагивает и мечется у него в руках. Нравилось просто трогать её. Лапать. Так, как ему вздумается. Сириус засосал её шею, дернул носом и зарылся лицом в волосы, одной рукой сжимая её покрепче, другой неутомимо работая внизу. Её стоны стали чаще и беспорядочнее. Он ускорил ласку так, а когда она уже была на пике, скользнул внутрь. Она выгнулась и совсем потерялась, но Сириус не стал долго её мучать и завершил игру на очень нежном. ласкательном аккорде. Роксана кончила, вскинувшись всем телом, но Сириус не отпускал её и не останавливался, пока она не успокоилась и не обмякла у него в руках. Потом они очень долго молчали. Роксана слегка дрожала и осознавала, Сириус ей не мешал и дышал в её влажные волосы, вдыхая сладкий вишневый запах, который преследовал и мучал его все это время. Его ладони блуждали под её рубашкой, так до конца и не снятой. Роксана была горячей, мягкой, шелковистой и ему совсем не хотелось убирать руки. А потом она обернулась к нему. Взлохмаченная, с горящими глазами и покрасневшими губами. Она бросила один, короткий взгляд на его брюки, а потом просто сняла с себя рубашку и трусы и швырнула их на пол. Целых несколько секунд Роксана Малфой сидела голая в его постели. А потом Сириус с рычанием повалил её на холодные подушки. Её пальцы вцепились в его ширинку. Никогда еще ремень не казался ему таким тугим. Не ремень, а дьявольские силки... ... Дзинь! – НЕТ! Страшная карающая сила отшвырнула Сириуса на другой край кровати. Мерлин, нет, нет, нет, пожалуйста, нет, только не сейчас! Но было уже слишком поздно. Он уже вспомнил. «Малфой. Ты больше не будешь общаться с ней. Не подойдешь к ней. Не попытаешься заговорить...» «... только на этот раз не тентакулу, а дьявольские силки. А потом расскажу всем, что это с ней сделал ты...» – Что случилось?.. Кровь мучительно замедляла бег, ударяя по затылку молотом. Все... Конец. – ... Блэк, что это значит?! – он очнулся, когда Малфой, натянув на себя одеяло, подвинулась к нему, коснулась его и снова разожгла уже оседающий пеплом пожар. Сириус вскочил и поскорее застегнул ремень. – Ничего не значит... – он уперся в подоконник, пытаясь унять протестующее тело. Спокойно, Сириус, спокойно, сейчас станет легче... вот сейчас... – Тебе лучше уйти! Вот он это и сказал. Повисла мучительная пауза. – Что?.. Мне уйти? Он стоял к ней спиной, но почувствовал, как она зло сузила глаза. – Да, и прямо сейчас! – рявкнул он. Несколько долгих секунд она просто смотрела на его часто вздымающуюся спину со следами зубов оборотня. Вот так. Получай, Роксана. Довольна? – Ну ты и подонок, Блэк... – прошептала она. Ненависть подкатила к горлу, зажгла глаза, парализовала мозг. – Ты просто скотина... Утро, серое и дождливое, осторожно просунуло в комнату лучи. Бам... бам-бам-бам... Начинался ливень. Очень медленно, все еще не веря в реальность происходящего, Роксана подобрала с пола свои вещи. Одевалась она в полном молчании. В голове шумело так, словно это не он, а она выдула половину «Огдена». Блэк не двигался – краем глаза она видела, как пару раз все его тело странно поджалось, словно его ударило током. Ступая очень осторожно, она прошла мимо него к двери... Он поймал ее локоть. – Я хочу объяснить... Она резанула палочкой так быстро, что сама едва смогла уловить собственное движение. Вспышка. А уже в следующую секунду он врезается в комод, а она держит его на прицеле, яростно оскалив зубы. Блэк снова шагнул к ней. – Не смей... – она крепче стиснула палочку, и из нее высыпались красные искры. – Роксана, послушай! – Не прикасайся ко мне! – взвизгнула она, отскочив к самой двери. У Блэка дернулось лицо, и на нем вдруг расписалось такое звериное выражение, что Роксана испугалась. Он попытался схватить ее за руки... раз... другой... он налетел на нее и скрутил, но Роксана забилась, вырываясь. – Отпусти меня! – Да прекрати же ты, черт подери, я могу тебе все объяснить, перестань вырываться, я не сделаю тебе больно... Роксана изловчилась и влепила ему звонкую пощечину. Он разжал руки. – Уже сделал... – скрипучим голосом выдавила она и с ужасом увидела, как Блэк, схватившийся за лицо, начал расплываться у нее перед глазами. Нет, нет, только не слезы, только не это... нет-нет-нет, бежать, бежать! – Я ненавижу тебя! – прошептала Роксана и вылетела из гостиной, грохнув дверью.
* * *
– С тобой все в порядке? – с сомнением поинтересовался Нотт, когда она спустилась на завтрак. – Ужасно выглядишь. – Спасибо, – прохрипела она и уселась на скамейку. Ужасно выглядеть – просто достижение с ее стороны. Ей хотелось сдохнуть. Только что она прошла мимо гриффиндорского стол. Блэк пришел незадолго до нее и теперь завтракал в компании Забини. Она держала его за руку, переплетала с ним пальцы. Смотреть на него было тяжело. Роксана все еще чувствовала его, слышала его запах, его прикосновения к самым сокровенным уголкам тела – они горели там как печати ее вечного позора. Она провела в душе почти что час, до крови раздирая кожу мочалкой и пытаясь смыть его с себя. Но все равно не помогло. Ощущение гадливости переросло в тошноту, и аппетитный запах свежих булочек и кофе чуть не вызвал у Роксаны рвоту. То ли дело было в ее настроении, но все ученики казались ей такими же подавленными, как и она сама. Лили Эванс вошла в Большой зал, глаза у нее были красными и опухшими. – Это все из-за новостей? – не отставал Нотт. – Я согласен... кошмарное событие... – он развернул газету. – Каких еще новостей? – безучастно спросила Роксана, покосившись на него, и случайно увидела свое отражение в серебряном кофейнике. Серое помятое лицо, волосы, небрежно собранные на макушке в узел (несколько дней она каждое утро старательно укладывала их, чтобы он обратил на нее внимание), под глазами круги. – Ты разве не слышала? Этой ночью в Запретный лес пришли оборотни и растерзали ученицу из Гриффиндора, – он нахмурился и пощелкал пальцами. – Кошмар... просто кошмар. – Какую еще ученицу? – Кажется, ее зовут Тинкер Бэлл.
____________________________________________________________ http://maria-ch.tumblr.com/post/41868616381/40 *В эпизоде с пальцами используется не длина пальцев, а ширина – подушечки пальцев выполняют роль шкалы сантиметров на линейке.
– Пап...пап, ну не надо. Пап...со мной все хорошо... Отец стоит у его кровати на коленях, спрятав лицо у него на груди, плачет навзрыд, а маленький напуганный Ремус неуверенно гладит его по голове и пытается понять, что происходит. В дверях стоит растерянная бабушка и мрачный, устрашающий дядя, брат его матери. Выглядят они очень молодо и Ремусу кажется, что на самом деле это они его родители, а отец – только его старший брат. У него и у дяди почему-то руки и лица исцарапаны, словно их драла гигантская кошка. А ещё незнакомка с портрета над кроватью смотрит на него ласковыми карими глазами и улыбается. Ремус знает, что это – его мама, он видел её во сне этой ночью. Сначала ему было очень плохо и очень больно. Потом он потерял сознание и ему приснилось, что он бежит по снежному лесу, а впереди идет невысокая фигура в длинной черной мантии. Он бежит за ней, потому что это невероятно важно, как-будто вся его жизнь сводится к этому бегу. Но внезапно, после бесконечно долгой погони незнакомка останавливается сама, оборачивается, снимает капюшон и он понимает, что это мама. Она протягивает ему руку и говорит, ласково улыбаясь и склоняя голову немножко набок: – Ты человек, сынок, проснись. Тогда Ремус и пришел в себя. Ему все ещё было очень плохо, но больше не было больно. Он знал, что теперь выздоровеет и все будет хорошо. Но отец все равно почему-то плачет и все время просит прощения. За что?..
...1971 год...
– Письмо от Дамблдора, да? – Да. Ремус чувствует, как у него заходится сердце и крепче прижимается к щели в двери на кухню, где сидят отец и дядя. Ему видно только край стола, большую каменную печку и правую руку отца. Пальцы его нервно стучат по столу. Почему-то всю жизнь он потом помнил именно этот жест. Но тогда его волновало другое. Дамблдор... Директор школы Хогвартс. «Ты никогда не поедешь учиться туда, волк! А я поеду! Уже еду. На следующей неделе в одиннадцать! Ну что, съел, съел? Ха-ха-ха-ха....» Слышатся тяжелые шаги, скрип половиц, звук отодвигаемого стула. Дядя садится и заслоняет отца широкой спиной. – Ну и что ему от тебя нужно? – Речь шла не обо мне. Чашка грохается об стол. – Тысячу раз говорил тебе, Маркус! Увези его во Францию, или в Румынию, подальше отсюда! – стул скрипит, дядя наклоняется вперед и говорит непривычно тихим и доверительным голосом. – Мальчику будет лучше среди своих, среди таких же, как... – Кто? Он человек, человек и ещё раз человек! – голос отца возвышается, но он явно боится, что Ремус его услышит и старается держать себя в руках. Слова его звучат так, словно он их кожаным ремнем затягивает. – Он такой же как все и мне, вам должно быть плевать, что там болтают в деревне! Его место среди таких как он, всё верно. Потому я отвечу согласием и он поедет учиться! Я не желаю, чтобы он просидел в этом чертовом лесу всю свою жизнь, как я! Рея мечтала... – Рея мечтала?! – в голосе дяди слышится угроза. – Моя сестра мечтала не о том, чтобы над её сыном насмехались и издевались до конца его дней! Слыхал про девочку из Отдела контроля за магическими существами? Её сына, так же как и Ремуса, покусал Сивый! Маглы сожгли мальчика заживо, когда кто-то увидел, как он ест сырое мясо! А девчонку камнями закидали, как в четырнадцатом веке, решили, что она с волками жила. Не о таком мечтала моя Рея! Не о таком! – дядя грохает кулаком по столу. – А в этой растреклятой школе ему никогда не дадут почувствовать себя таким как все, никогда не дадут забыть о том, кто он такой. Через год, может два страна утонет в чертовой «чистой крови» и здесь его либо сгноят, либо он попадет к Сивому в колонию и вот что ты с этим сделаешь! – дядя изображает двумя руками неприличный жест. – Услышит волчий зов и всё! Поминай как звали! – дядя вскакивает и нервно меряет шагами кухню. – А я, между прочим, говорил тебе не злить Сивого! – вдруг ни с того ни с сего кричит он и тычет в отца толстым загорелым пальцем. – Говорил не подбираться слишком близко к его колонии! Говорил?! Говорил я вам, не спешить со свадьбой, в семнадцать-то лет?! Но ты никогда меня не слушаешь! И сейчас не слушаешь! А я прав! Всегда прав! – Хватит казнить меня, Аластор, я уже лишился жены, теперь каждый месяц могу потерять сына, чего ещё вы хотите, чтобы я руки на себя наложил?! Дядя вдруг схватывает отца за грудки, так, что тот испуганно хватается за стол и приподнимает над полом. – Ты мне эти шутки брось! Только попробуй, я тебя вот этими руками с того света достану и сам же на него отправлю! Меня могут в любой день эти сосунки в масках шальным заклятием порешить! Кто тогда о мальчике позаботится? Кто у него останется? Не будь тряпкой! – он отталкивает отца и тот врезается спиной в стол. Повисает тягостная тишина. Отец тяжело дышит, глядя в пол, дядя наливает себе кружку пива. – Я устал, Аластор, – наконец говорит отец. – Я ужасно устал. Чувствую себя стариком, а ведь мне нет и тридцати. Что с ним станет, когда я уйду? Лучшее, что я могу ему дать – нормальная, спокойная жизнь, и я хочу ему её дать, я обязан! И вы обязаны. Хотя бы ради...хотя бы ради неё. Долгое время на кухне больше не произносится ни звука. Дядя так долго меряет шагами тесное пространство, что Ремусу становится страшно. Неужели он все-таки откажет?! И отец молчит. Что же за мучение? Наконец, дядя говорит: – Ладно! Я сам поговорю с Дамблдором. Выясню, что у этого лиса на уме и на кой черт ему сдался наш Ремус. Потом всё расскажу. А пока ничего ему не говори! Пусть не радуется раньше времени.
...1977 год...
– ...не могу поверить, просто не могу поверить... – бормотало светло-серое, широкое пятно. – Успокойтесь, Помона. Это ещё надо доказать, – спокойно молвило второе, пурпурное, узкое и длинное. Хотя может он и не видел их, эти говорящие пятна. Может они ему просто снились. Ремусу тяжело было на них смотреть. Свет со всех сторон бил в глаза и заползал в голову через виски и глаза мучительной, тупой болью. – Доказать? – по его испятнанному сознанию стремительно промелькнуло что-то темное. Бабочка! Ремус ловил бабочек в детстве, пока его отец охотился на волков. Он захотел поймать и эту, но руки словно свинцом налились и бабочка растворилась в свете. – Что именно вы собираетесь доказывать, Дамблдор?! Мальчишка ослушался моего приказа, вашего приказа и теперь, вот, взгляните – изуродованный труп тринадцатилетней девочки! Странно, что ей оставили руки и ноги, обычно их отрывают первыми. Раздался вскрик. – Прошу вас, мадам Помфри. – Я не понимаю, что вам ещё нужно, чтобы вышвырнуть эту псину вон?! Псина. Сириус – псина. У него тоже была псина. Его псину звали Чарли и Чарли тоже задрали волки, как и его самого. Зубы у волков длинные и желтые. Они несут боль и проклятье. Теперь он и сам волк. Он волк, а не человек. Он волк... Волк... ...он бежит по лесу, вдыхая и выдыхая острый, чистый морозный воздух, а впереди идет женщина в черном. Он знает её давно, он с ней хорошо знаком! Он бежит быстрее. Лес разрастается, становится всё шире и шире, поглощая пятна, бабочек, собак и волков. Остается только снег и белая пустота, из которой он сыплется... ...Белый – это сладко. Белая скользкая ткань струится сквозь его пальцы...струится по нежным плечам... её сладкое дыхание тоже белое... ...Белый – это больно. Он чувствует резкую боль в боку, останавливается и прикладывает к белой боли ладонь. Человеческую ладонь! Он больше не волк?! Что это значит? Ремус выдыхает, оборачивается и видит, как женщина в длинной чёрной мантии уходит, но уже с другим волком. Ремус кричит ей вслед – совершенно беззвучно, но лес замирает, пораженный этим воплем. Женщина останавливается, медленно оборачивается, скидывает капюшон и на него в упор смотрят ледяные, прозрачно-серые глаза Валери Грей.
Ремус дернулся и проснулся. Глаза сразу же обжег яркий свет – он лежал как раз напротив окна, облитый янтарными лучами теплого осеннего вечера и первые пару секунд только слепо моргал, пораженный внезапным торжеством жизни. Воздух в крыле был чистый, свежий, напоенный горькой смесью лекарств и сухого осеннего аромата – дыма и опавших листьев. Занавески на открытом окне слегка волновались и лица Ремуса ласково касался ветерок. Он глубоко вздохнул и как всегда бывало в такие минуты, до краев наполнился тихой, беспричинной радостью. Он жив. Он выжил. Губы у него слиплись, язык распух и прилип к нёбу, а во рту пересохло так, словно он вовсе никогда не пил, голова гудела и ему было больно лежать, а вся левая часть тела по-прежнему отсутствовала – на всякий случай он даже скосил глаза (это тоже было больно), чтобы убедиться, что она по-прежнему на месте. Он увидел только пижаму, но правой частью чувствовал, что его торс от пупка и до ключицы крепко замотан бинтом. Вот, значит, что чувствуют эти затянутые в корсет дамы на школьных картинах. Кошмар. Ремус поморщился попробовал пошевелить рукой. Пальцы, лежащие на животе, зашевелились, но он не почувствовал движения. Это было так странно, словно он видел не свою руку, а чужую. – Привет, старик. Ремус повернул голову и увидел Джеймса. Непривычно бледный, растрепанный больше обычного, под глазами круги. Как будто он тоже перенес превращение. Встретившись с ним взглядом, Джеймс приподнял уголок губ, но улыбка вышла невеселой. Ремус попытался приподняться, но не вышло. Джим инстинктивно вскинул руки и вскочил, но он уже повалился на подушку, страдальчески поморщился и приложил здоровую руку к боку. – Мы уже думали, ты решил кони двинуть! – к кровати подошел Сириус и протянул ему руку, которую Ремус с радостью пожал. Улыбка у Бродяги вышла безрадостная, да и сам Сириус выглядел неважно, как-будто не спал несколько дней. Их с Джеймсом мрачность явно имела что-то общее, только Ремус не мог понять, что именно. А ещё он заметил, что на его друзьях не школьная форма, а обычная магловская одежда – футболки и джинсы. Это было странно, учитывая, что сегодня... интересно, а какой сегодня день? – Среда, – ответил Сириус, хотя Ремус ни о чем не спрашивал. – Как среда? – опешил он. – Я, что, провалялся здесь пять дней? – Вот мы и подумали, что ты уже того. Тебя крепко вставило, ты был весь такой си-иний и дохлый. Стрелу из тебя успели вытащить, но к единорогам ты все равно пару раз слетал. Кстати, вот, смотри, – он вытащил из кармана маленький пузырёк, в котором позвякивала тонкая игла, длинной сантиметров в десять. Ремус сразу же почувствовал её у себя внутри и его как будто током прошило в том месте, которое до этого отсутствовало. – Хочешь в качестве сувенира? Ремус поморщился. – Оставь себе, – он снова взглянул на стрелу, так, словно она была пойманной за крылышки дикой осой. – Как она вообще к тебе попала? – Стащил из шкафчика, – пожал плечами Сириус, подтащил к его койке стул и оседал его, положив руки на спинку. Джеймс все это время разглядывал пол, хмурился и хранил угрюмое молчание. Оно-то и настораживало Ремуса больше всего. – Что случилось? – спросил он, глядя на него. – Что я пропустил? – Ты ничего не помнишь? – Джеймс поднял взгляд. Он задавал этот вопрос каждый месяц, обычно просто из любопытства. Но сейчас эти слова прозвучали совершенно иначе. В упор. Таким тоном говорят заклинание «Остолбеней». Ремус покачал головой. – Нет, – прохрипел он и ещё больше разволновался, когда Джеймс и Сириус быстро переглянулись. – Да скажите наконец, что такое? – Лунатик, той ночью в лесу убили студентку, – произнес Сириус, когда стало ясно, что Джеймс говорить не намерен. – Оборотень убил. Сердце провалилось. Как-будто он пропустил ступеньку. Бух...бух...бух-бух-бух-бух-бух... – Кого? – выдохнул Ремус, поднимаясь и усаживаясь в постели. – Кого? Джеймс напрягся так, словно у него резко прихватило желудок. На щеках выступил нездоровый румянец, а на скулах заиграли желваки. Сириус бросил на него короткий взгляд и уже открыл было рот, но тут дверь скрипнула и в крыло заглянула Лили. Мальчики дружно обернулись, Ремус натянул одеяло до самого подбородка. – Ремус! Увидев, что он очнулся, взволнованная Лили просияла, подлетела к его постели и крепко обняла. Ремус, все ещё пораженный новостями, машинально обнял её здоровой рукой. – Ну как ты? – она выпустила его и присела на край постели. Длинные рыжие волосы пахли яблоками. Ремус настороженно взглянул ей в глаза и украдкой покосился на парней. – Я всё знаю, Ремус, – терпеливо пояснила Лили и прежде чем Ремус пришел в ужас, взяла его ладонь обеими руками и крепко сжала. – Всё хорошо. Ладошки у неё были теплые. Но по ощущениям всё это было похоже на то, как если бы дома вместо приветствия, его шарахнули стулом по голове. Лили знает. Лили знает?! С трудом оторвав взгляд от её лица, он повернулся к друзьям, закипая от негодования. – Вы... – Пришлось, приятель, – мрачно отозвался Сириус, прежде. – Пока ты тут дремал, многое случилось. Кое-кто в Слизерине узнал о твоей проблемке. И распустил слухи. Болтают, что это ты напал на девочку. – Что?! – Ремусу снова захотелось потерять сознание. Пожалуйста, только не это, нет, нет! – Умоляю... – он перебегал взглядом с одного лица на другое. – Скажите... скажите, что это был не я?! Сириус вздохнул и хлопнул себя по коленке. – В том-то всё и дело, Лунатик. Мы-то верим, что ты невиновен, – он почему-то покосился на Джеймса. – Но, с одной стороны, тебя подстрелили фактически над её телом и ты был весь в её крови, к тому же, ты был слегка того той ночью, – он помахал рукой у своей головы. – Но Дамблдор поручил Слизнорту сделать какой-то там алхимический анализ с твоей слюной, – договорил Сириус. – Она не совпала с той, что была на теле. Грей всю неделю плевалась огнем, когда узнала, что ты остаешься в школе. Знал бы ты, сколько очков она с нас сняла за то, что мы на уроке правильно показали, как нейтрализовать нападающего оборотня, – Блэк криво усмехнулся. – Ты задел эту дамочку за живое, Лунатик. Ремус немного помолчал. – Так теперь... – он откашлялся и украдкой взглянул на Лили, потом на Сириуса, потом на угрюмого Джеймса. – Теперь все знают, кто я, да? Лили взмахнула рукой. – Не забивай голову. Для них это скорее лишний повод перемыть кому-нибудь кости. Наиграются и забудут. Ты же знаешь нашу школу, в ней чужих секретов не бывает. Многие считают, что это просто сплетни, некоторые верят. Мы ещё как-то держим оборону, но, будь готов к тому, что когда ты выйдешь, тебе придется несладко. – Какая неожиданность, – пробормотал Ремус и Лили улыбнулась. – Может быть тебе принести что-нибудь? Ты хочешь есть? – Если можно, воды, – вспомнил он. Лили немедленно вспорхнула с места, но от Ремуса не укрылось, как она провела ладонью по макушке Джеймса. – Больше ничего не случилось? – спросил Ремус, внимательно вглядываясь в друга. – Вы явно что-то недоговариваете. – У Сохатого появилась мания, – громче, чем это того требовало, произнес Сириус. – Он уверен, что в смерти девочки виноваты слизеринцы. – Что? Почему? – Мы видели их в лесу той ночью, – когда Джеймс заговорил, Ремусу сразу стало немного легче. Он не привык к тому, чтобы Джеймс так долго молчал. – Я видел, как они бежали к замку. – Что же они там делали среди ночи? – Сохатый уверен, что убивали девочку. Тот факт, что погибла она из-за многочисленных укусов его мало волнует, похоже он свято уверен, что её покусал Нюниус. – Я вовсе не в этом уверен, – процедил Джеймс, глядя на него исподлобья. – Я уверен, что они знают, кто убил... – он сглотнул. – Её. Так значит ты ничего не помнишь, Ремус? – он внезапно посмотрел прямо на Ремуса. – Нет, Джим, правда, я... – Ладно, – он резко оттолкнулся от стула. – Я пойду к команде, им сейчас тоже хреново. Выздоравливай. И он ушел. – Что с ним? – растерянно спросил Ремус, когда дверь закрылась. – И причем здесь команда, что зн... Лили опустила голову, перебирая край свитера. Сириус тяжело вздохнул и зачесал волосы назад, правда они все равно снова упали ему на глаза. – Рем, – серьезно произнес он. – Джим громче всех доказывал, что ты не виноват, но я сомневаюсь, что он сам в это верит. В конце-концов, никто не знает, что там на самом деле было. Кровь-слюна-когти, бла-бла-бла, все знают, что той ночью в лесу было много волков. Но никто не скажет точно, что ты... ну знаешь... не принимал участия. Никто этого не видел. К тому же ему просто херово сейчас. Нужно время, чтобы он пришел в себя. – Пришел в себя? Он, что, знал погибшую? И почему вы не называете имя, ко это был? Лили и Сириус переглянулись, Сириус опустил голову, а Лили снова села на край его постели и зажала ладони между коленями. – Это была Тинкер, Рем. Тинкер Бэлл с третьего курса.
* * *
Дни в крыле пролетели быстро, бок зажил и Ремуса выписали в начале недели. Джеймс и Сириус в честь такого события подарили ему огромную коробку шоколадных лягушек (явно позаимствованную из кладовой «Сладкого королевства»), а среди бесчисленных шоколадкок Ремус, к своему удивлению, обнаружил фотографию Валери. Она как всегда холодно и слегка презрительно смотрела на него с фотографии своими большими, немного сумасшедшими, но бесконечно красивыми глазами. Поверх снимка витиеватым почерком Сириуса была сделана надпись: «Валери Грей осуждает тебя...», а на обратной стороне приписка каракулями Сохатого: «...когда ты мастурбируешь, глядя на её фото». Сириус оказался прав. По прошествии пары дней Джеймс перестал смотреть на него волком, но все равно время от времени, взгляд его проваливался куда-то и тогда Сириус старался растормошить его. Парни просидели у него весь остаток недели и все выходные. В пятницу они притащили волшебное радио, слушали все вместе репортаж с матча по квиддичу (Великобритания играла с Францией), пили настоящее магловское пиво и от души ругали игроков, сотрясая целомудренные стены больничного крыла арсеналом волшебного и магловского мата. А празднуя победу, устроили небольшой беспорядок, который мадам Помфри назвала «бардаком», «свинарником» и «дебошем», после чего приказала им убрать всё крыло сверху-донизу, причем без помощи магии. Ремус пытался им помочь, но она приковала его заклинанием к постели, а Джеймс и Сириус как назло затеяли драку на швабрах. Правда, в итоге разбили лампу, опрокинули шкафчик с лекарствами и сломали больничную койку, когда Джеймс запрыгнул на неё. Накричавшись вдоволь, мадам Помфри вызвала профессора Макгонагалл. Та оставила мальчиков после уроков и отлучила от посещения крыла. Всё это они со смехом поведали ему, когда пришли ночью под мантией-невидимкой и притащили ему свежий номер «Тайн Леди Морганы», одолженный у кого-то из когтевранцев, чтобы Ремусу не так скучно лежалось, а кроме того початую бутылку Огневиски и сигареты. Питер заглянул к нему всего один раз, но побыл совсем немного и убежал, сославшись на какие-то важные дела. Он вел себя так странно в последнее время, и так часто посматривал на часы, что Ремус начал подумывать, не завел ли их младший друг наконец подружку? Парни торчали у него по вечерам, а днем заглядывала Лили. Приносила домашние задания, болтала, смеялась. Ремус смотрел на неё, а сам со светлой грустью вспоминал, как тяжело и больно ему было смотреть, как Джеймс, его лучший друг, его брат, грубо и нахально подкатывает к ней, в то время как он сам все время о ней думал. В Лили ведь невозможно было не влюбиться. Это все равно, что не любить солнце. Со временем это поэтическое увлечение прошло, оставив после себя едва уловимое сожаление, но Ремус все равно от души радовался, что Джеймс не владеет легилименцией. Всегда солнечная и веселая, в эти дни Лили выглядела непонятно раздраженной и крепко сжимала губы, когда говорила об одноклассниках. Из её туманных отговорок и рассказов Джеймса и Сириуса, Ремус понял, что школа уже успела перемыть ему все до последней косточки. И хотя все они как один убеждали его, что всё не так страшно, как он сам себе напридумывал, за пару дней до выписки его охватил жуткий мандраж. И не зря. Когда Ремус только вошел в Большой Зал, слизеринцы завыли на волчий манер. Больше всех старались Нотт и Эйвери, а свита Блэйк Забини при этом громко смеялась. Лили, состроив им рожицу, демонстративно взяла Ремуса под руку и следом за собой и Джеймсом потянула к столу. Пока он ел, все вокруг перешептывались, пялились как на дракона в бестиариуме, а иногда даже открыто тыкали пальцем. Ремус пытался, игнорировать всё это, но у него так тряслись руки, что он не мог даже чай выпить. Такое пристальное внимание было сродни солнечному лучу, который внезапно направляет мальчишка на беспомощного муравья. Один четверокурсник попросил кого-нибудь передать тарелку с тостами. Ремус, сидящий к ней ближе всех, машинально протянул её мальчику, но тот отдернул руку, словно боялся, что от одного прикосновения к тарелке, которую держит Ремус, он тоже станет оборотнем. Проглотив обиду, Ремус, под многочисленными взглядами, молча поставил тарелку на стол и занялся своей кашей. Лили покраснела от злости и уже явно собралась ему что-то сказать, но как только мальчик взял тост, тот вдруг взорвался у него в руке, опалив ему брови. Джеймс демонстративно подул на кончик палочки, учтиво поинтересовался, не хочет ли четверокурсник взять ещё и подтянул тарелку к себе, а Сириус ещё довольно долго сверлил мальчишку взглядом, словно выбирал, что именно ему оторвать. В конце-концов, тот не выдержал и ушел, но остальные уставились на Ремуса ещё враждебнее. Похоже никто не собирался вставать на его сторону. Даже его прежние друзья, близнецы, Алисы и Марлин, Крессвелл и Фенвик сидели на другом конце стола, в общем обсуждении участия не принимали, но все равно время от времени бросали на него осторожные взгляды. – Не обращай внимания, – скривилась Лили, отпивая из чашки. – Никто в это не верит, просто так им веселее жить. Идиоты. – По крайне мере они не пытаются проткнуть меня серебряной вилкой, – попытался отшутиться Ремус, но с этой минуты у него в горле застрял ком и он не смог больше проглотить ни кусочка. Ситуация не изменилась и когда они вышли из зала. Люди в коридоре шарахались от него как от прокаженного или сбивались в кучи, словно боялись, что он сейчас нападет на них, оскалив зубы. – Весьма драматично! – громко заметил Джеймс, когда они подошли к своему классу. Ученики, до этой секунды весело гомонившие, притихли и все как один поджали плечи, глядя на Ремуса. Им явно было не по себе от его общества. Ремус даже услышал, как одна слизеринка набрала побольше воздуха, словно боялась заразиться ликантропией просто стоя с ним рядом. – Ну что вылупились? – громко спросил Джеймс в наступившей тишине. – Автографы не даем, разойдитесь! Ученики расступились. – Что этот заразный тут делает? – громко протянул Мальсибер и Джеймс стремительно обернулся. – Такие как он должны учиться в... о чем это я? Оборотни вообще не имеют права учиться. Силизеринцы заржали. Джеймс рванул было к нему, но тут дверь скрипнула и профессор Джекилл впустил класс в кабинет. Сегодня занятия были сдвоенные – лекция и практикум по заклинаниям. Когда ученики вошли в класс (Джеймс оттолкнул Нотта с дороги и потянул Лили за собой, смерив возмутившихся слизеринцев недобрым взглядом), вместо тренировочной площадки их ждали парты, а на учителе, вместо диковинного наряда, темнела будничная рабочая мантия. К пятнистому галстуку-бабочке и полосатым штанам все уже давно привыкли и никто не считал их чем-то необычным, но вот в прошлый раз они занимались в руинах старинного средневекового замка и на профессоре было пышное кружевное жабо и меховая мантия. А когда они проходили заклинание Терра Витас, возводящее защитную стену из растений, и полтора часа искали друг друга в джунглях, Джекилл был одет в костюм любителя сафари и сидел с большим биноклем на толстой ветке баобаба. – Успокаиваемся, – как всегда, немного робея, произнес он, глядя как ученики рассаживаются, достают учебники, перья и палочки. – Маккиннон, вы не сдали мне домашнюю работу во вторник, если вы не сдадите её сегодня, я оставлю вас после уроков, – он надел очки и развернул пергамент, отмечая отсутствующих. – Мистер Блэк, верните стул в нормальное положение, или я приколдую его к полу, – попросил он, не отрывая взгляд от бумаги. Сириус закатил глаза и с грохотом опустил стул на все четыре ножки. Ремус заметил, что он теперь стал сидеть за одной партой с Блэйк. Та как-то неуловимо изменилась – обычно её красота казалась ему ужасно холодной и отталкивающей, а теперь в её взгляде, движениях и мимике появилось что-то совершенно ей не свойственное, что-то...мягкое. И ещё она смотрела на Сириуса так, что Ремусу всерьез начинало казаться, будто слизеринскую королеву кто-то подменил. Во всяком случае, никогда прежде он не видел на её скучающем и надменном лице такого нелепого подобострастия. Сириус же его словно не замечал и держался с ней очень сухо. – Рад снова видеть вас, Люпин, надеюсь, вы быстро втянитесь в работу! Ремус удивленно обернулся и увидел, что профессор ласково улыбается ему. Это было более, чем странно, он ожидал совсем иного приема. Профессор Синистра, например, испуганно прижала к груди книжки, когда он поздоровался с ней в коридоре, а Слизнорт сделал вид, что ему жутко надо поговорить с Макгонагалл, когда Ремус обратился к нему с вопросом и убежал. Хотя, вполне может быть, что Джекилл просто ещё ничего не знает, потому и улыбается ему. – И... надо же, мисс Малфой тоже почтила нас своим присутствием сегодня, я очень рад! – профессор снова заскрипел пером, однако же, не сделал ей замечание как Марлин. Ремус почувствовал досаду. Все учителя относились к слизеринцам куда снисходительнее, чем к остальным ученикам. Ремус взглянул на девушку. Ему до сих пор было трудно привыкнуть к ней, также, как в свое время было трудно привыкнуть к Люциусу. И брат, и сестра иногда казались ему пришельцами, или любыми другими, не вполне человеческими существами – эльфами, вейлами, кем угодно, только не людьми. Эти их неестественно белые волосы, бледная кожа, слегка отстраненный взгляд. А ещё все эти слухи о том, что в их семье принято жениться на своих же родственниках... всё это отдавало чем-то, одновременно пугающим и возбуждающим. Люди всегда пялятся на таких как она, Сириус или Забини. Все ждут, что рано или поздно многовековое кровосмешение даст о себе знать, и они начнут безумствовать, зверствовать, или бросаться на людей. Хотя на самом деле они ведь не виноваты в том, что у их семей такие извращенные нравы. Сириус не виноват. И Ремус, неожиданно для самого себя, испытал острую жалость к маленькой худощавой девочке, сидящей в одиночестве за последней партой. Эта Малфой, в отличие от высокомерного братца, не горела желанием совать свою чистокровную карточку в нос первому встречному. Да и выглядела довольно жалко – волосы собраны в растрепанный узел, одежда выглядит неухоженной и мятой, а плечи поджаты так, словно кто-то только что громко на неё крикнул. Видимо она почувствовала его взгляд, потому что вдруг резко обернулась и Ремус отчетливо увидел, что глаза у неё красные и опухшие. Он подумал было, не махнуть ли ей, но, встретившись с ним взглядом, Малфой вдруг странно побледнела и так же резко отвернулась. Словно испугалась чего-то. Ремус ничего не понял. – Ну что же... похоже сегодня отсутствующих нет, – Джекилл свернул пергамент. – И в честь такого экстраординарного случая я предлагаю написать контрольную работу! По классу прокатился недовольный гул. – Тихо-тихо! – профессор поднял ладони. – Вы все показали замечательные результаты при работе с Щитовыми чарами, я уверен, что с письменной работой вы справитесь на отлично! К тому же, я сократил количество вопросов, – он взмахнул палочкой и листочки с заданиями сами улеглись на парты. – На втором часу немного разомнемся, обещаю, а сейчас у вас есть сорок пять минут, так что приступайте, не будем тратить время зря. Класс снова зашумел, на этот раз довольно – все знали, что под словом «разомнемся», Джекилл подразумевает то, что он опять превратит свой кабинет во что-нибудь интересное и снова устроит состязание. Все торопливо зашуршали пергаментом и заскрипели перьями. Лили, сидящая с Джеймсом, уже торопливо писала ответ на первый вопрос, Сириус с показательно скучающим видом, неторопливо поскрипывал пером, свесив левую руку со спинки стула. Питер, севший с Ремусом, украдкой раскрыл под партой учебник, правда сразу же чуть было не уронил его на пол. Ремус уставился в свой листок. «Вопрос №1: Опишите случаи, в которых рекоменд. исп. Щитовых Чар, а не Боевых. Поясните, почему. Вопрос №2: Напишите базовую формулу заклинания Протего...» И правда, не так и страшно. Он взялся за перо. Спустя двадцать минут сосредоточенного умственного поскрипывания, в окно постучалась школьная сова – Джекилл вызвали в учительскую. Тот приказал вести себя тихо и вышел, но едва за ним закрылась дверь, все мгновенно оживились, дружно зашуршали книгами, заговорили и начали взывать о помощи во все стороны. – Эй, Эванс, какой ответ на пятый вопрос? – Вуд, ты написала формулу? Дай посмотреть! Вуд! – Пруэтт, ты...да не ты! Ты! Дай посмотреть свою работу! Ремус почувствовал себя очень неуютно. Обычно в такие минуты все как один атаковали его, дергали каждую минуту и мешали работать. Сегодня же его никто не трогал. Как будто его в шлюпке выкинули с корабля... – Эй, жирдяй! – Катон Нотт наклонился к их парте через проход и толкнул Питера в плечо. – Дай свой учебник! – Его зовут Питер! – мгновенно ощетинился Джеймс. – Да мне похер, как его зовут! Дай сюда свой учебник, что смотришь! Питер испуганно отдал ему свою книжку. – Хвост, ты что делаешь?! – Джеймс вскочил. – Спасибо! – едко отозвался Нотт и с превосходством взглянул на Джеймса. Тот отпихнул стул ногой и направился к нему. Сириус, словно только этого и ждал, сорвался следом. Класс мигом прекратил шуршать и повернулся к ним. – Джеймс, не надо! Сириус! – крикнула Лили, но без толку. – Ты слышал, что я тебе сказал?! – Джеймс подошел к слизеринцу со спины и пнул стул, на котором он сидел. – Чего тебе, Поттер? – Нотт неторопливо поднялся и, хотя был на порядок ниже Джеймса, окинул его невероятно раздражающим, снисходительным взглядом. – Я назвал тебе его имя, – процедил Джеймс, напирая на Катона. – Его зовут Питер. Извинись перед ним и отдай ему учебник. – О, прости, я не знал, что этот окорок зовут Питером. – заюлил слизеринец. – Прости меня, окорок Питер. Вот твой учебник, – и он с поклоном шлепнул на его парту книжку. Питер, залившись краской до корней волос, посмотрел на неё так, словно боялся, что она его укусит. – Доволен, защитник заразных и грязнокровок? – пропел Нотт и сунул руку в карман, где явно лежала палочка, но Джеймс, не дослушав его до конца, первым выхватил свою. Ученики закричали, сорвались с мест, девочки закричали, но дуэли все равно не суждено было случиться. В тот самый момент, когда полыхнули первые чары, в класс вернулся профессор Джекилл, и толпа мигом рассыпалась, словно жучки, на которых резко направили луч света. – Что здесь происходит? – воскликнул он, точнее, думая, что воскликнул, потому что на самом деле отличался невероятно тихим голосом и конечно же не перекричал общего шума. Однако же, стоило ему вынуть палочку, как дерущихся тут же раскинуло в разные стороны. Джеймс и Сириус врезались в парту Алисы, Нотт – в парту Роксаны. Ремус даже не успел уловить его движения. – Поттер, Блэк, – тихо произнес профессор в повисшей тишине. – Сколько можно? Вы ведь в прошлый раз обещали мне, что не будете драться! Что опять стряслось? – Сэр, это Нотт начал! – крикнул Фабиан. – Я не вас спрашивал... – он расстерянно посмотрел сначала на одного близнеца, потом на другого. – Пруэтт! – Он прав, профессор, Нотт назвал одного из учеников грязнокровкой, а... другого заразным! – выпалила Марлин и презрительно глянула на слизеринский ряд. – Такими словами не бросаются в приличном обществе! Гриффиндорцы согласно зашумели, слизеринцы наоборот, закричали, что это Джеймс на ровном месте набросился на Катона. – Это правда, мистер Нотт? – спросил Джекилл, когда шум немного спал. – Вы сказали так? Слизеринцы снова зашумели. Нотт вскинул голову и скрестил на груди руки, оперевшись на поддержку из злобных взглядов своей чистокровной крепости за спиной. – Да. И я скажу это ещё раз, если кое-кто плохо расслышал, – протянул он. Эйвери хохотнул. Джеймс дернулся, Сириус схватил его за плечо. – Безусловно скажете, – тихо молвил Джекилл, дождавшись тишины. – Но только не нам, а профессору Дамблдору после уроков. А пока минус десять очков вам, минус десять очков Поттеру и Блэку вместе. Возвращайтесь на места. Горе-дуэлянты вернулись за парты, тяжело сопя и бросая на противников исполненные ненависти взгляды. Джеймс кипел от злости, Сириус леденел и сжимал кулаки. Нотт наоборот, улыбался, неприятно задирая голову. Они переглянулись. Катон нахально улыбнулся и подмигнул им. Джеймс показал ему средний палец. Джекилл, к несчастью, это увидел. – Поттер, вы уже потеряли пять очков, если я сделаю вам ещё одно замечание, вы тоже останетесь после уроков. Немного успокоившись, Джеймс попытался взять расстроенную Лили за руку, но она отняла ладонь, а когда он горячо зашептал ей что-то, взяла свои книжки и пересела за парту к Марлин. Джеймс озадаченно позвал её, но она не обернулась, а когда Джекилл все-таки одернул его и после недолгих препирательств, оставил-таки после уроков, тот в негодовании стукнул кулаком по столу, улегся на скрещенные руки и до конца урока больше не поднимал головы. Лили обернулась, услышав стук и сердитое выражение её лица слегка смягчилось. Перед тем, как снова заняться работой, Ремус увидел, как Забини попыталась платочком вытереть кровь, идущую из губы Сириуса, но тот только отмахнулся и покосился на ряд, который занимал Слизерин.
* * *
Гневный, боевой дух, захвативший класс, не удалось победить даже перерывом. После перемены, чтобы дать выход кипящему в учениках адреналину, Джекилл перенес их на лужайку посреди старинных развалин замка. Всем особенно нравилась именно эта площадка, потому что её всегда заливало солнце, яркое и ароматное как в начале мая. Ученики как всегда сняли мантии, побросали сумки, и, вооружившись палочками, расселись на обломках. Джекилл устроил дуэль. Сражались на поражение. Джеймс, уязвленный наказанием, выступать отказывался, так что отдуваться пришлось Сириусу. Впрочем, он не переживал, потому что легко справлялся с каждым. И ему нравилось развлекать публику. Фабиана Бродяга наградил весьма символичными витиеватыми рогами (все знали, что после того, как Пруэтт начал встречаться с Марлин, между ним и Сириусом установилось что-то вроде ненавязчивого, прохладного соперничества), а Гидеона, который попытался защитить честь брата, Сириус заколдовал так, что у него из ушей полез лук. С девушками, однако, Бродяга был более галантен – у Алисы после дуэли с губ падали ромашки, когда она пыталась заговорить (непонятно как, Сириусу удалось соединить заклинания Орхидеус и Силенцио), а Эммелина Вэнс превращала в золото всё, до чего дотрагивалась, так что оставшуюся часть урока просидела в варежках, в окружении учеников в сверкающих золотом рубашках. Джекилл сказал, что это было лучшее заклинание лепреконов, которое он только видел и наградил Гриффиндор двадцатью призовыми очками. Слизеринцы разозлились и потребовали реванш, в результате которого Нотт поранил Сириуса, прибегнув к какой-то очень нехорошей магии. Джекилл оштрафовал его на двадцать очков, что вызвало жуткое недовольство его одноклассников. Сириус же, несмотря на раненую руку, оставался видимо веселым, но в глазах его плескалась типичная для Блэков злоба, и когда дело дошло до Роксаны Малфой, Ремус внутренне напрягся. Эти двое не могли столкнуться так, чтобы не высечь сноп искр. И он оказался прав. Услышав её фамилию, Сириус демонстративно убрал палочку, сунул руки в карманы и пошел к своим вещам, бросив, что не будет с ней драться, так как и пальца от неё не оставит. Малфой же на эти слова отреагировала очень странно. Переменившись в лице, она спрыгнула со своего обломка и выхватила палочку. Девочки закричали, Бродяга стремительно обернулся и едва успел поставить блок. А Малфой как будто взбесилась. Она хлестала палочкой, поливая Сириуса чарами, а тот даже не пытался атаковать её в ответ – только блокировал удары и отступал, отказываясь от помощи со стороны. Их дуэль была похожа на странную смесь фехтования и тенниса, разве что вместо шпаг у них были палочки, а вместо мячика – чары. Ученики сначала веселились, глядя на то, как миниатюрная Малфой кидается на Сириуса, словно фурия, но потом стало ясно, что если не вмешаться и не остановить их, дело дойдет до серьезных ран. Видимо Сириус и сам почувствовал, что дело пахнет жареным, потому что попытался перехватить её руку, за что немедленно получил мощный удар коленом по причинному месту. Класс возмущенно закричал, дуэль прервалась. Пока Сириус сдавленно ругался, упираясь в колени и пытался выпрямиться, Джекилл наказал Роксану десятью штрафными очками, а она схватила свою сумку и по пути наградив Блэка исполненным презрения взглядом, вылетела из кабинета. Как раз в тот момент, когда над замком прокатился колокол, возвещающий о конце урока. – С дороги, волк, только не прикасайся к нам, а то мы заразимся! – Нотт сказал это так тихо, чтобы не услышали ни Джеймс, ни Сириус, которые успели выйти из класса первыми. Игнорируя хихиканье и злобные глаза слизеринок, Ремус молча стал в стороне, ожидая, когда выйдут все и наконец-то его оставят в покое. Пока все болели за своих участников, он сидел в компании Лили, а слизеринцы то и дело бросали в него комочки бумаги. Видимо это казалось им забавным. Как и рисунки на этих бумажках: волк, которого разделывает на части колдун. О да. Очень смешно. Такого трудного дня у него ещё не было. – Ремус, ты не мог бы задержаться? – позвал его Джекилл, когда он уже шагнул было к двери. Ремус оглянулся и с удивлением увидел, что пока они возились у выхода, класс уже вернулся в свое нормальное состояние, а профессор разбирает бумаги на своем столе. – Да, конечно, – немного растерянно пробормотал он и подошел к нему. – Ремус, я знаю о том, что случилось на прошлой неделе в Запретном Лесу, – без всяких прелюдий сообщил ему профессор. – Да? – Ремус так растерялся, что не придумал ничего лучше. – Да, профессор Грей мне всё рассказала, – Джекилл с тревогой посмотрел на него, собрав морщинами высокий умный лоб, уложил книги в потрепанный кожаный портфель и защелкнул замок. – Как ты себя чувствуешь? Ремус понял, что тот спрашивает не о физическом состоянии и неопределенно дернул плечом. Как тут объяснишь? Джекилл покивал. – Понимаю. Это тяжело, когда твой секрет вывешивают на всеобщее обозрение. – Это точно, – прошептал Ремус. Они вместе вышли из класса. – Я думаю, пройдет немного времени и все найдут новый объект для шуток, – профессор попросил Ремуса подержать портфель с книгами и закрыл кабинет. Коридор наводнили ученики, выходящие из соседних классов. – Но ты держишься очень хорошо. У меня так никогда так не получалось. Ремус от неожиданности чуть не уронил портфель. – А вы...вы, что, тоже?!.. – Нет, – Джекилл засмеялся и Ремус увидел, что у него невероятно добрая и лучистая улыбка. – Я переболел драконьей оспой в тринадцать лет и у меня всё лицо было в зеленых пятнах. Одноклассники долго звали меня мухомором и боялись притронуться ко мне в коридоре. И длилось это не один год, потому что я реагировал очень болезненно и им доставляло удовольствие меня ранить. Понимаешь, о чем я? – И что вы сделали? – Стал ученым, – Джекилл забрал у него портфель. – Добился успеха и уважения в таком обществе, о котором никто из моих одноклассников не смел и мечтать. Теперь они говорят, что мы были большими приятелями в школьные годы, – он усмехнулся. – И что каждому я должен денег. Кстати, профессор Макгонагалл сказала мне, что ты тоже мечтаешь о преподавании. – Ну...я подумывал об этом... – И что ты специализируешься в моей области, – продолжал Джекилл. – Не совсем так, я...эм-м...я пишу ЖАБА о Темных существах...ну, вы понимаете... – Ремус повертел руками в воздухе так, словно пытался соединить две половинки хрустального шара. – В любом случае, я тут кое-что припас для тебя, вот, подумал, что тебе будет интересно, – он достал из своего портфеля новенькую, блестящую книгу. – «Шотландия. Места обитания». Вышла только на прошлой неделе, во «Флориш и Блоттс» не достать. Автор – мой друг, так что... Ремус схватил книгу и жадно перелистал. Он знал эту серию очень хорошо, в Хогвартсе были только «Италия», «Румыния» и «СССР» и каждый раз, при подготовке к контрольной, эти книги здорово его выручали. Они представляли собой расширенный алфавитный справочник, включающий названия всех, даже самых редких волшебных животных. Разделу «Ликантропия в современном обществе» была посвящена изрядная часть, а кроме него встречались даже такие главы как: «Как успокоить дракона» и «Первые признаки вампиризма». – Спасибо, сэр! – радостно воскликнул он. – Только я не особо силен по части Темных существ и боюсь, что не смогу тебе помочь. Если будут вопросы, или потребуется литература, лучше обратиться к профессору Грей, – он кивнул пробегающему мимо мальчику. – Здравствуй, Робин. Сердце, радостно забившееся при встрече с книгой, глыбой льда ухнуло куда-то вниз. – Почему к профессору Грей? – пробормотал Ремус. – Я же буду защищать работу у вас! – Верно, но летнюю стажировку тебе придется проходить в Отделе контроля за магическими существами, а туда не попасть без протекции, можешь мне поверить. Только вот не знаю, как скоро ты сможешь её застать, она сейчас всё время проводит в лесу. Ищет следы и тропы, по которым оборотни пришли к нам в Лес на той неделе, уходит очень далеко, но по утрам обычно всегда где-то неподалеку. Можешь уточнить у Хагрида, он ей помогает. Ремус насупился. Он мог себе представить, что Валери сделает с ним, когда он покажется ей на глаза после всего, что случилось. – Поговори с ней, думаю, профессор Грей согласится взять тебя к себе в отдел. – Ну да, согласится, – буркнул Ремус. Джекилл усмехнулся. – Согласится. Что бы ты там ни думал, профессор Грей умеет разделять работу и личное отношение, – он дружески похлопал его по плечу. – А ты – блестящий молодой волшебник, я видел твои СОВ. Она не станет просто так разбрасываться хорошими кадрами. И не вешай нос, Ремус. Всё обязательно наладится. Ремус посмотрел на него и просто не смог не улыбнуться в ответ.
* * *
Как будто кто-то взял кисть и в один день, широким густым мазком выкрасил окрестности замка в осень: кипящий зеленью пейзаж долины – в червонное и желтое золото, Запретный лес – в густой янтарь, горы замазал сплошным туманом, а сам замок погрузил в сладковато-сухой, солнечный холод, предвещающий наступление зимы.
«Милая Роксана! Не знаю, как мне отблагодарить тебя за помощь! Через несколько дней после переезда я узнала, что гостиницу, где мы скрывались, сожгли Пожиратели смерти. Твой дом просто великолепен, здесь столько света и воздуха! Дону здесь нравится, он повеселел и начал поправляться. А мне странно выглядывать из окна и не видеть на улице Пожирателей, которые ждут-не дождутся, когда я выйду за пределы Защитного поля. Мы с нетерпением ждем твоего приезда. Я слышала о том ужасе, который произошел у вас в школе в начале месяца. Надеюсь, ты в безопасности? С любовью, Олив Тр.»
Роксана сидела во внутреннем дворике школы, из которого длинным рукавом тянулся в сторону леса хрупкий деревянный альков, и читала письмо. Ветер бросал волосы её на лицо, цепляясь ими за ресницы и губы, но Роксана не замечала этого, жадно глотая строчки. Дочитав, она погладила сокращенную фамилию и глубоко вздохнула. Как бы ей хотелось сорваться, бросить всё и умчаться жить к Олив и её сыну. Ничего и никогда она не хотела так сильно... Но теперь это было невозможно. После её первой, неудачной попытки к бегству, в школе ужесточились охранные меры. Ужесточились настолько, что и шагу нельзя было ступить, чтобы не напороться на мрачного типа с каменным лицом и в министерской форме. Они прогуливались по школе и поглядывали на учеников так, словно пытались по глазам угадать, кто из них виноват в смерти студентки, или знает что-то такое, что может помочь делу. Поговаривали, что некоторых уже вызывали в кабинет директора и расспрашивали, а кто-то говорил даже, что ему подлили сыворотку Правды в чай... Впрочем, в последнее время шкала сплетен в школе накалялась – вот уже целую неделю замок сотрясался от новостей с самых глубоких подземелий до верхней площадки Астрономической башни. И верить чему-либо было просто опасно. Новостью номер один, конечно же, было загадочное убийство в лесу и участие в нем Ремуса Люпина. Роксана была уверена – никто из сплетников по-настоящему не верит, что он виноват. Однако, такие сочные новости для такой большой школы – все равно что свежие кости для своры голодных собак. Они не успокоятся и не перестанут возиться, пока не сгрызут последнюю из них. А сама Роксана во всей этой ситуации попала в довольно странное положение. Через несколько дней после стычки в Хогсмиде, она проснулась среди ночи в холодном поту, оглушенная и ослепленная увиденным кошмаром. Снился ей волк, который напал на неё в августе, в Уилтшерском лесу, когда она сбежала из дома. Его желто-зеленые глаза плавали перед ней в плотном мраке комнаты, рычание отдавалось в звенящей тишине и казалось смутно знакомым, а как только сердце перестало выделывать пируэты и успокоилось, Роксана вдруг с пронзительной ясностью поняла: уилтшерский оборотень и тот, который напал на неё в деревне – один и тот же. А именно Ремус Люпин. Потрясение было таким сильным, что она почти сорок минут просидела в постели, дрожа от макушки до пяток и глядя в темноту, а сегодня, когда она увидела Люпина за завтраком, её сковал необъяснимый животный ужас и ноги сами понесли её прочь из Зала. С одной стороны, она ненавидела себя за такое малодушие и вспоминала учеников, которые шарахались от Мирона в коридорах Дурмстранга. Эта её часть очень хотела подойти к тихому, милому парню и подбодрить его – во всяком случае, Роксана всегда мечтала, чтобы кто-нибудь поступил так с её другом. А с другой стороны, Роксана дожила до своих, вот уже почти семнадцати лет только потому, что привыкла ставить на первое место своё благополучие, потому что знала – всем остальным на неё глубоко наплевать. И потому она держалась от Люпина подальше. Хотя на самом деле, если уж быть до конца честной, причина, по которой она держалась от него подальше была не в его волчьей ипостаси. Дело было в Блэке. И только в нем. Роксана услышала голоса учеников, высыпавших во двор после очередного урока, но только плотнее запахнула мантию и натянула шарф до самого носа. Здесь её все равно никто не мог увидеть. Внутренний дворик с четырех сторон опоясывал коридор, из которого можно было попасть в разные части замка. Стены его дырявили окна и арочные проходы, а под ними располагались скамейки – Роксана сидела на одной из них, прислонившись спиной к сплошной стене между окнами, так, что её никто не мог видеть, но зато она сама прекрасно слышала, что происходило во дворе. Люди, счастливые, безмятежные, занимались своими мелочными проблемами и никто из них даже не подозревал, что рядом с ними умирает человек. Никто не представлял, как ей было погано. Вот уже целую неделю Блэк не отлипал от своей куклы. Он завтракал с ней, обедал, ужинал, сидел на уроках и все время держал её за руку, так, словно кто-то поразил их заклинанием Вечного Приклеивания. И глядя на это Роксана в какой-то момент вдруг осознала невероятно очевидную и безжалостную вещь: он просто ей отомстил. Да, именно так. Она унизила его девушку, она унизила его отказом в ту злосчастную ночь в классе зельеварения. И он унизил её взамен. Сначала прикормил, как рыбку, а потом всадил крючок по самое некуда. И самым гадким в этом было даже не то, что он облапал её и подло бросил. Самым гадким было то, что несмотря на унижение, боль, обиду и ненависть, она хотела этого снова. Роксана запустила пальцы в волосы. Это безумие. Наваждение. Она же не сумасшедшая! Нет, не сумасшедшая. Но в этом замке чувствовала себя как в комнате, полной зеркал – куда не подайся, угодишь либо в Блэка, либо в его отражение – вот в эту парту они врезались в ту безумную ночь, когда надышались Амортенции. Вот за этим столом он сидел во время праздничного пира, когда они впервые посмотрели друг на друга. Здесь он случайно задел её плечом, здесь она видела его мельком, здесь они играли в сдвиг-удар, здесь он увидел, как она танцует, повсюду, повсюду, повсюду был он, он окружил её, он был везде и Роксане хотелось сесть на корточки, зажать уши ладонями и завизжать... А ещё подойти к Забини и тихо попросить: просто отдай его мне. Отдай. Роксана бесконтрольно потерла запястье левой руки правой. Сегодня он схватил её. Впервые дотронулся до неё с той ночи. В который раз она откатала рукав и внимательно рассмотрела участок кожи, на котором отпечаталось его прикосновение. Конечно, его не было заметно. И это было странно, потом что Роксане казалось, что кожа в этом месте должна была расплавиться, покрыться волдырями и медленно отвалиться. Он же видел, как ей плохо. Должен был заметить, только ленивый не спросил у неё, не заболела ли она и почему так плохо выглядит в последнее время. Но нет, он продолжал над ней измываться, иначе не стал бы отпускать эту шуточку насчет пальца... Роксане вдруг стало так обидно, что руку свело судоргой, а на глазах вскипели слезы. Ну уж нет! Подобрать сопли! Подонок получил по заслугам. Очень жалко, что во время дуэли их окружали ученики, иначе она бы закатила ему кое-что похуже, чем все эти безобидные белые чары. В Дурмстранге изучают такую сторону магии, которая здесь считается незаконной. И Роксана была совсем не уверена, что не использовала бы эту магию, будь они наедине... Неожиданно совсем рядом с ней раздались громкие шаги. Роксана вздрогнула и обернулась. Едва раздался удар колокола, ученики побежали обратно в замок и здесь никого не должно было быть. Увидев фигуры двух парней, стремительно пересекающие двор, она подхватилась, чтобы бежать, но было слишком поздно – неизвестные вдруг сорвались с места и побежали прямо к ней, так, что она успела только инстинктивно спрятаться и тут же услышала их голоса. – Стой! – хрипло крикнул один из них и судя по звукам, перехватил убегающего – они столкнулись как раз между окнами, с той стороны стены, к которой прижималась Роксана. – Пусти меня! – истерично крикнул второй парень. – Ну что с тобой такое? – увещевательным и, как показалось Роксане, нежным тоном спросил первый. – Ты какой-то странный в последнее время... – Странный! Второй парень крикнул это так громко, что спугнул сов, задремавших на крыше алькова. – Сначала ты принимаешь в наш клуб этого щенка и носишься с ним повсюду, чуть задницу ему не подтираешь, потом мистер Алхимик заявляет, что имеет право забрать себе общий приз... Очень осторожно Роксана подобралась к одному из окон, выглянула и увидела Нотта и Эйвери. Нотт стоял к ней спиной и сжимал локоть Эйвери. Роксане никогда не нравился этот парень, не считая его смазливой мордашки и вьющихся волос до плеч, в нем было слишком много от того общества, которое она люто ненавидела – много жеманности, истеричности и необъяснимой любви к жестокости. Вот и сейчас он кричал на Нотта так, что рисковал захлебнуться. – ...мы сами открываем наши двери для грязнокровок, а теперь ты хочешь пригласить за наш стол, за стол, где сидел сам Темный Лорд в свое время, этот жирный кусок дерьма?! – и он выдернул руку из его пальцев. Нотт засмеялся. – Ты, что, ревнуешь? Эйвери прямо перекосило от этих слов. – Вот ещё! – Я делаю так, как мне велит Люциус. А Люциус делает так, как ему велит Лорд. – Лорду понадобился этот ж... – Ему нет, но Люциус считает, что он может оказаться нам полезным, – Нотт шагнул к нему, поднял руку, отбросил прядь волос Эйвери ему за плечо и вдруг ласково обнял его лицо ладонями. Роксана от удивления забыла про конспирацию и приподнялась. – И ты должен ему доверять, он не просто так стал правой рукой самого Лорда. – А кто тогда мы? – похабным тоном съехидничал Эйвери. Нотт рассмеялся, притянул его к себе и поцеловал. – Меня бесит, что ты потакаешь прихотям... – бормотал Эйвери. Их чмоканье начало действовать Роксане на нервы. – Я гораздо дольше... – Заткнись... – судя по тону, Нотт здорово распалился. Роксана решила, что с неё достаточно, она спряталась и заткнула уши, мысленно считая гиппогрифов. Дождавшись, пока парочка нацелуется всласть и уйдет, она уже вышла было из своего укрытия, как вдруг услышала громкие крики и снова инстинкт толкнул её за стену. А в следующую секунду во дворик вылетел мальчишка в желто-черном шарфе дома, название которого она вечно путала, а следом за ним – двое мальчишек-слизеринцев, конкретно превосходящих его по весу, в разметавшихся зеленых шарфах и с красными лицами. – Попался, гаденыш! – пропыхтел один из них, стриженный почти налысо и такой круглый, что голова его удивительно походила на говорящий квоффл. Судя по тому, как они с другом тяжело отдувались и обливались потом, малыш здорово их загонял. Мальчик затравлено огляделся. – Что, грязнокровке некуда идти? – глумливым тоном поинтересовался второй парень, вынимая палочку. Первый мерзко захихикал, превратившись из квоффла в свинью и захрустел костяшками пальцев. – Грязнокровке конец? – снова она заржали Мальчик тоже вытащил палочку, но судя по тому, как тряслась его крохотная ручка, он пока понятия не имел, что с ней делать. – Не подходите... – выдохнул он и вдруг голос его сорвался на крик: – Не подходите, или я вас заколдую! Первый парень взвизгнул от смеха – и впрямь как поросенок, второй сделал вид, что ему плохо от смеха и вдруг пальнул в мальчика. Точнее пальнул бы. Роксана успела в последний момент выкрикнуть «Протего!» и какое-то время все трое оторопело смотрели, как язык пламени дымом растекается по невидимому защитному барьеру. А потом резко повернулись к ней. – Девчонка! – Тебе чего?! – она спустилась во дворик и парнишка захлебнулся словами. – Ты сестра Малфоя?! – Пойдем, Крэбб, не связывайся! – «поросёнок» мгновенно спал с лица и потянул друга за рукав, но тот выдернул руку, увидев, как пуффендуец с отчаянием загнанного кролика пересек дворик и спрятался за Роксану, едва та поманила его рукой. – Ты, что, – медленно спросил второй и чуть выступил вперед, забыв свой страх. – Защищать грязнокровок вздумала? – Не называй его так. Мальчики ошарашено переглянулись. – А как мне называть этот кусок мяса? – Кажется ты только что назвал его Крэбб? – Ах ты гадина! – Крэбб взмахнул палочкой. – Контратус! – крикнула Роксана, причем чисто механически. До этого момента она и не подозревала, что помнит чары, о которых рассказывал Джекилл. Заклинание Крэбба отскочило от неё палочки, словно мячик в большом теннисе и поразило отправителя. Тот взвыл и схватился за лицо – кожа его покрылась волдырями, так, словно в него плеснули кипятком. – Уходи отсюда, быстро! – шикнула Роксана, подтолкнув мальчика, но того не надо было долго уговаривать – в ужасе глядя на то, как его обидчик скачет на месте и орет от боли, он быстро шмыгнул в боковой коридор и пропал из виду. – Ну, всё, тебе конец! Я от тебя и мокрого места не оставлю, предательница! – прорычал второй парень и вдруг крикнул: – Круцио! Роксана споткнулась и чуть не упала, в ужасе глядя на парня, который только что вот так запросто швырнул в неё Непростительные чары. К счастью, он оказался слабаком и заклятие не сработало. Внезапно слизеринец, пытавшийся её проклясть, странно дернулся, словно его кто-то пнул в его толстый живот, удивленно ощупал себя, поднял голову, глаза его расширились, а в следующий миг он с криком отлетел на пару метров назад и мешком повалился на землю. Роксана обернулась и бешено колотящееся сердце провалилось в желудок. Сириус, в школьной мантии, обмотанный красным шарфом, опустил руку – несмотря на холод, рукава его рубашки как всегда были закатаны до локтя, а на руках темнели перчатки без пальцев. В одной из них он сжимал палочку. – Чего разлегся, Гойл? – поинтересовался он и прошел мимо Роксаны, глядя на поверженного слизеринца. – Решил превратиться в мокрое место? – он склонился над ним, а когда парень попытался перевернуться и подняться, вдруг что есть мочи всадил ему ногу в живот. Гойл скрючился, хныкая от боли как маленький, а Сириус шмыгнул красным от холода носом, чуть одернул мантию, оглядел двор самым будничным взглядом, потом наградил Гойла ещё одним пинком и взглянул на Крэбба. – А тебе лучше пойти в крыло, – вежливо сказал он. – Если не хочешь, чтобы я придал тебе... – он небрежно взмахнул рукой. – Симметрии. – Что? – прогнусавил парень. – Релашио! Поток кипятка ошпарил ноги мальчика и он припустился прочь, подхватив по пути своего горе-напарника. – Я говорил тебе не трогать её! – Да пошел ты! Посмеиваясь им вслед, Сириус вернулся к Роксане и улыбка его соскользнула с лица, как только он взглянул ей в глаза. Роксана представила себе, как это выглядит со стороны. Наверное такими же глазами подстреленная, но недобитая лань смотрела бы на охотника с ружьем. Он протянул ей руку, предлагая помощь, но Роксана подобрала палочку и поднялась сама. – Цела? Игнорируя его вопрос, она стряхнула с мантии грязь и поправила шарф. Сириус смотрел на неё, а она в свою очередь чувствовала, как наливаются жаром её щеки. Мысли и чувства, и без того запутанные вконец, сорвало с места, прямо как ворох сухих листьев. – Опасно ходить по школе в одиночку в такое время. Большинству из них, – боковым зрением она увидела, как он качнул головой в сторону бежавших. – Всё равно, на ком срывать злобу. В Хогсмиде многие здания разрисованы Меткой, – он тряхнул небольшим мешочком. Роксана даже не взглянула на него, но поняла, что это – из «Сладкого королества». Её вдруг охватила жуткая злоба, как если бы вдруг в воздухе повеяло духами этой стервы или он прямо сказал, что ходил покупать сладости своей гадюке. Внезапно Блэк протянул к ней руку. Она шарахнулась от него как от огня и увидела, как быстро на его лице пронеслись удивление, непонимание и легкое раздражение. – У тебя лист в волосах, – прохладно произнес он, опуская руку. Роксана нетерпеливо смахнула с головы лист и принялась перевязывать сбившийся шарф, чтобы только занять чем-нибудь дрожащие руки. Закончив с ним увидела, что Блэк протягивает ей что-то. Её красная сумка. Она выронила её, когда началась драка. Роксана выхватила сумку и прижала к груди. – Мы можем поговорить? – тихо спросил он. – Нет, – отрезала она, обошла Блэка, как обходят фонарный столб или дерево, но он перехватил её за руку. – Подо... – Не смей! – она выдернула руку и выхватила палочку. Сириус, уже шагнувший было следом, уперся в неё грудью и опустил взгляд. На лице у него при этом расписалось такое недоумение, что Роксана невольно почувствовала стыд. Погодие-ка. Стыд? Перед ним?! Сириус вдруг тяжело вздохнул и у Роксаны ёкнуло сердце. Если у неё и была какая-то оборона, то рядом с ним она рушилась так стремительно, что ей стало страшно. – Малфой, да не собираюсь я на тебя нападать, – немного уставшим голосом произнес он и поднял взгляд. – Я просто хочу поговорить. Она молчала, боясь сказать что-нибудь, боясь опустить палочку. – Ну ладно, что дальше? – он дернул уголком губ и Роксане захотелось заскулить. – Заколдуешь меня наконец, или ещё постоим? Роксана запаниковала. – Хватит, Рокс, ты же сама этого не хочешь, – серьезно произнес он, ввинчиваясь в неё взглядом. Очень осторожно, она посмотрела ему в глаза. « – Ты хочешь меня? – Да...» Он тоже думал об этом, она видела по глазам, о Мерлин, он правда думал об этом! Нет, Роксана, нет, не поддавайся.. Роксана прищурилась, медленно опустила палочку... и стремглав бросилась в замок. Сириус рванул следом. Не удивительно, что он догнал её уже через пару секунд. Она же меньше... меньше, слабее, уязвимее... И вот мгновение – и она уже прижата к стене. – Хватит убегать от меня! – говорил он, пока она отчаянно рвалась на свободу. – Думаешь, я не вижу, как тебе плохо, думаешь, я не замечаю ничего?! – голос его взорвался было и снова опустился до шепота. – Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала, – выдохнул он в её шею, когда ей уже некуда было деваться и она оказалась в ловушке, обездвиженная и беспомощная. – Я знаю, что поступил нечестно, я... я совершил ошибку, но если бы ты выслушала меня тогда... – Какая разница, ты своё дело сделал, поздравляю, план удался, теперь отпусти меня! – выпалила она, тщетно пытаясь вывернуться. – Какой план? – прошептал он, глядя на её губы. Глаза его затянула пьяная поволока, Роксана и сама почувствовала знакомое головокружение. – Нет, – жалобно прорычала она сквозь стиснутые зубы. Он коснулся её лица пальцами. Роксана всхлипнула. Это был запрещенный прием. – Я сказала нет! – она дернула головой, пытаясь стряхнуть его руку. – Я хочу объяснить... – Пусти меня! – Я просто хочу... – Я сказала пусти! Сириус вжал её в стену. – Блэйк залетела. Роксана замерла, испуганно поджав плечи. Ей послышалось? Он сказал это или только собирался сказать? Сначала она ничего не поняла. А потом в ушах поселился странный звон. Одна секунда, другая... Секунды капали в звенящей тишине и тихо, безмолвно, словно кислота разъедали остатки её хрупкого, разрушенного мира. Вот и всё... – Да пусти же меня наконец! – заорала она и рванулась так, что Сириус от неожиданности разжал руки. – Мне больно, неужели непонятно?! – низким и совершенно неузнаваемым голосом прорычала Роксана, потирая руки. Понял ли он, о какой именно боли она говорила? Похоже, что да. – Я хотел, чтобы ты узнала от меня. – Зачем? Зачем мне это знать? Я не... не хочу ничего... – никогда прежде Роксана не обсуждала свои чувства так откровенно. Голова кружилась и земля странно раскачивалась под ногами. – Иди к ней... иди! – она толкнула его в грудь и запоздало вспомнила про его раны. Раны, которые он получил, защищая её. Впрочем, Сириуса её толчок даже с места не сдвинул. Он протянул руку, но она метнулась в сторону. – И не подходи ко мне больше... никогда, ты слышал?! На этом самообладание ей изменило. Хорошо, что он больше не держал её. Она обошла его, прошла к замку, держа спину очень прямо, миновала холл, вход в подземелье и крутую лестницу вниз. Прошла через пустую гостиную, вошла в свою комнату, заперла дверь и горько разрыдалась.
Для первой, официальной вылазки школьников в Хогсмид, нельзя было выбрать утро лучше. Яркое, но холодное солнце щедро заливало замок и окрестности, а в воздухе так ощутимо пахло прелой, сладкой осенью, что этот аромат, казалось, можно выжать из него, словно кленовый сироп. Поток учеников, к которому Ремус примкнул по пути в лес, вылился за ворота школы и зашумел по дороге вниз. Замучанный постоянными насмешками и выкриками в спину, Ремус завел привычку уходить из школы и в одиночестве гулять по окрестностям. Наедине с природой он не чувствовал себя чужим или неправильным и каждая такая прогулка была для него, что глоток жизненных сил. Каждый день после уроков он выходил из замка и совершал привычный маршрут: к озеру, покормить кальмара остатками ланча, потом вокруг озера, по кромке леса и в обратную сторону. И никого, ничего, кроме влажного воздуха, птичьего перезвона и шума ветра в кронах. Возвращался Ремус с наступлением сумерек и всегда с тяжелым сердцем смотрел на светящиеся окошки, зная, что до следующей прогулки предстоит выдержать ещё один трудный день. Самое обидное, что ему никогда не удавалось уйти так далеко, как хотелось бы. После трагического происшествия с Тинкер Бэлл школу наводнили люди в черных мантиях-униформах с золотыми нашивками. Они торчали у классных кабинетов во время уроков, в Большом Зале, в теплицах, в подземельях, даже в совятне Ремус наткнулся на одного из них, когда отправлял домой сову. Все они поглядывали на учеников с подозрением, словно пытались по глазам угадать, кто знает подробности преступления, но в разговоры ни с кем не вступали. Никто не знал, как и почему малышка Тинкер оказалась в лесу той ночью. Знали только, что она вышла из гостиной сама, так что мракоборцы, дежурившие у комнат в течение всей ночи, вечером составляли списки вошедших в гостиную, а по утрам сверяли, никто ли из учеников не пропал. Вся эта возня занимала ужасно много времени и так раздражала, что когда в Лондоне произошел крупный взрыв в подземке и половина школьной охраны вернулась в город, все вздохнули с облегчением, а Ремус смог наконец выбраться в лес. Там он на неё и наткнулся. Валери шла прямо в чащу, как раз мимо него. Мантия охотницы была перепачкана высохшей грязью, в некоторых местах порвана и заляпана паутиной. Высокие охотничьи сапоги блестели болотной жижей. В растрепавшихся волосах запутались мелкие веточки и трава, а хрупкие нежные плечи оттягивала куча всевозможных сумок, ремней от лука, колчана, ножей и самое гадкое – рюкзака, из которого на ходу, пока он наблюдал за ней, вывалилась мохнатая кроличья лапка. Несмотря на всю свою экипировку, несколько слоев одежды и гигантские сапоги, Валери шла беззвучно, не задевая ни сухих веток, ни кустарников. И ни грязь, ни усталость, ни отсутствие косметики или прически ни на йоту не делали её хуже. А ведь Ремус так надеялся, что после всех этих событий, в его голове наконец-то прочистится и он посмотрит на Валери другими глазами. Так нет же... Глядя на неё, он не чувствовал ни злости, ни обиды, только отчаянное желание и сладковатую боль где-то в области сердца. И ещё восхищение. Необъяснимое, фанатичное, преданное восхищение. Пока он, оглушенный и обезоруженный, следил за ней из зарослей шиповника, она опустилась на корточки, зачерпнула щепоть лесной трухи пополам с грязью, быстро перетерла между пальцами, понюхала, попробовала на вкус, постояла пару секунд, словно задумавшись... а потом вдруг ни с того ни с сего, вскочила, сорвала лук и выстрелила прямо в шиповник. Ремус только и успел, что нырнуть в разбитый ствол поваленного многовекового дуба, где потом молил все известные ему силы, чтобы она не подошла ближе. Непонятно, как это вышло, но видимо Валери поверила, что прыгающие ветки шиповника – это шалости лесных обитателей, потому что опустила лук и пошла дальше, а Ремус ещё очень долго прижимался спиной к надежному, старому дереву и пытался унять бешеную дробь в груди. – Не знаю, что она может там искать, – сказал Джеймс, когда Ремус по дороге в деревню рассказал им в Лили об этой встрече, разумеется, опустив концовку. – Следы, если и были, то их давно смыло дождем. Говорят, что в полнолуние Дамбдор поручил Грей сделаь сеть капканов повсюду. Ремус открыл было рот, но Джима было не переговорить. – Как по мне, так они просто гонят волну. В школе итак мракоборцев скоро станет больше, чем учеников, – и Джеймс бросил взгляд на мрачную фигуру министерского работника, который сопровождал учеников в деревню и шел как раз неподалеку от них. – Они рассчитывают, что смогут так поймать убийцу? Итак же ясно, что при них он никогда не покаж... – ветер с размаху шлепнул Джеймса по губам кленовым листом. – У Дамблдора нет выхода, Джим, – Лили щурилась на солнце и придерживала волосы, выбивающиеся из-под беретика. – Кстати, я изучила рецепт того зелья, которое вы, только-пожалуйста-не-спрашивай-меня–как, достали в подземелье. Состав не сложный, но приготовление займет много... – Ау-у-у! Ремус вздрогнул и обернулся. Джеймс и Лили тоже оглянулись. Позади них шли слизеринцы. Нотт, одетый в черное пальто и слизеринский шарф, быстро прошел мимо и гадко, но тихо засмеялся, взглянув на Ремуса. Мальсибер, нахально улыбаясь, толкнул Лили плечом, а следом за ними тенью скользнул странно осунувшийся и больной Регулус. Джеймс выхватил палочку, но Лили повисла у него на руке. – Ты не голоден, волк? – не унимался Нотт. – Полнолуние скоро, уже присмотрел, кого сожрать? Подарить тебе серебряную вилку? Они зашлись хохотом. Джеймс рванул было к ним, но Лили и Ремус вцепились в его плечи с двух сторон и удержали. – Не связывайся... – в последнее время Лили так часто произносила эту фразу , что она превратилась во что-то вроде заклинания. – Они того не стоят, правда не стоят, тебя же опять оставят после уроков, больше ты ничего не добьешься! – Правда, не нужно, – присоединился к ней Ремус. Последняя дуэль с Генри Эйвери закончилась для Эйвери сломанным носом, а для Джима – отсидкой после уроков и громовещателем от мистера Поттера. – Мне все равно. Я уже даже привыкаю. Джеймс какое-то время ещё прожигал спины удаляющихся мальчишек озлобленным взглядом, так что Ремус попытался увести разговор в более безопасную плоскость. – Что там с зельем, Лили? Что тебе нужно, чтобы приготовить его? – Для начала аконит, волчья ягода и твоя кровь. Для начальной стадии этого хватит. Потом нам понадобятся и другие ингредиенты, но, я думаю, мы сможем незаметно одолжить их из кладовой Слизнорта. Ремус и Джеймс даже остановились от неожиданности. Лили тоже замерла. – Что? – удивилась она, переводя взгляд с одного на другого. Они в свою очередь оторопело переглянулись, и, увидев выражения друг друга, расхохотались. – Что такое? – чуть громче спросила Лили, стараясь перекрыть их хохот. – Господин Лунатик, примите мои поздравления, похоже мы испортили это честное и невинное создание, – Джеймс отвесил Ремусу театральный поклон. – Не мы, а вы, господин Сохатый, – Ремус тоже поклонился. – Дураки, – Лили насупилась. Джеймс, смеясь, обнял её и Лили тоже не выдержала – заулыбалась. На этой ноте Ремус их и оставил. Ученики шли в Хогсмид, а у него не было ни малейшего желания смотреть, как жители деревни шарахаются от него или закрывают у него перед носом двери магазинчиков, как это часто бывало дома. – Бросай его, пока он не начал учить тебя играть в квиддич! – бросил он на прощание, поднимаясь по холму к лесу. Лили помахала ему и обняла Джеймса за пояс. Тот в ответ на его слова, вытянул руку у неё над головой и показал Ремусу средний палец, но как только Лили спросила у него что-то, сразу опустил руку ей на плечи. Вскоре они потонули в толпе учеников, а Ремус, улыбаясь, развернулся и пошел в сторону Запретного леса, глубоко засунув руки в карманы куртки.
* * *
В лесу в этот день было невероятно хорошо. Косые солнечные лучи исполосовали тенистую чащу, окрасив сумеречный лес в теплый, янтарный цвет. Ремусу чудилось, будто он угодил в старинную картину и сейчас увидит, как из-за деревьев выходит Мерлин, как он идет, опираясь на посох, шаркающей старческой походкой пересекает поляну и рассыпается в солнечных лучах облаком сверкающих частиц. Ему даже показалось, что если он перестанет шуршать листвой, остановится и вслушается, то услышит вдалеке переливы средневековой лютни и пение менестреля. Ремус махнул рукой, разгоняя плавающую в солнечном ванне пыль, улыбнулся и свернул с дороги в заросли. Он мог часами вот так бродить по лесу, совершенно забыв о том, что происходит в мире за его границами. Ребята частенько волновались, когда он уходил вот так погулять и появлялся только с наступлением темноты. Лили боялась, что на него нападут слизеринцы и устроят драку, Джеймс – что драку устроят без его участия. И хотя Ремус любил гулять один, друзья время от времени составляли ему компанию. Чаще всего к нему присоединялся Сириус. Последнее время Бродяга был только рад вырваться из замка. Правда, очутившись на свежем воздухе, он сразу же обращался в собаку и убегал далеко вперед, так что Ремус мог видеть только, как где-то на холме мечется черное пятно и гоняет белок. Он понимал, что Сириусу просто не хочется никого видеть и ни с кем говорить, даже с ним и Сохатым, но и в одиночестве ему тоже было паршивл. Вот он и находил компромисс. Ремус не мог его винить: в начале недели школу сотрясла такая новость, что на какое-то время взрывной волной снесло даже сплетни о Ремусе. Дело было в том, что в понедельник за завтраком Блэйк Забини «случайно» проговорилась профессору Макгонагалл, что забеременела от Сириуса Блэка. Ничего удивительного, что уже через час после её невероятно секретного признания, только самое ленивое привидение не знало о случившемся. Происходило что-то невероятное – новость передавалась со скоростью падающих доминошек. Такой оживленной школа бывала только перед Рождеством и Днем Святого Валентина. Поклонники Блэйк, особенно самые юные, готовы были немедленно порвать Сириуса на кусочки, те, что постарше предпочитали делать вид, что им наплевать, хотя половина из них от души сочувствовала Сириусу, а другая, та, которая в свое время обзавелась из-за него рогами, злорадно посмеивалась. Реакция девочек была чем-то совершенно непонятным. Одни поливали Блэйк грязью, потому что считали, что она подрывает авторитет такой престижной частной школы как Хогвартс, другие – потому что завидовали ей. Завидовали так, что уже был случай отчаянной истерики в каком-то женском туалете. Виновники событий почти весь тот знаменательный день провели в кабинете Дамблдора, наедине с деканами Гриффиндора и Слизерина, так что понятия не имели, что вся школа уже успела сто раз обсудить все подробности их преступления. Ситуация только ухудшилась, когда после обеда в замок прибыла роскошная дама необъятных размеров, в цветастых шелках и восточных духах – мать Блэйк, миссис Забини собственной персоной. В сопровождении робеющего Филча, она стремительно поднялась наверх, не утруждая себя даже отвечать на приветствия учителей и учеников и скрылась за дверью кабинета директора. Сириус вернулся в гостиную ближе к вечеру и вид у него был такой... в общем, даже Кровавый Барон обычно выглядел бодрее и дружелюбнее. Все, конечно же, сразу притихли, видимо ожидая, что Сириус сейчас взорвется, начнет кричать и ругаться, и тогда они получат всю историю прямо из первых рук, но он только хмыкнул, окинув взглядом их любопытные лица, прошел мимо и поднялся в спальню мальчиков. А уже на следующее утро Блэйк Забини приклеилась к нему как пиявка и начала усиленно делать вид, что они с Сириусом уже сто лет как супружеская пара. Девчонки ссали кипятком от зависти, Блэк сияла, а Сириус тихо её ненавидел. И чем больнее и мрачнее он становился, тем больше расцветала Блэйк – прямо как дъявольские силки, которые вытягивают силы из своей жертвы и наливаются соком. Подумав просилки, Ремус вспомнил своё обещание собрать волчьи ягоды и стал внимательнее присматриваться к окружающей растительности. Очень скоро он нашел нужный куст – невысокий, редкий, сплошь усыпанный круглыми красными ягодками. Удивительная ирония. Для любого человека эти ягоды смертельно опасны, а ему они нужны, чтобы выжить и остаться человеком. Ремус достал платок и наклонился, чтобы сорвать самые крупные ягоды, висящие внизу, как вдруг где-то рядом что-то громко свистнуло. Ремус подпрыгнул от неожиданности, резко обернулся, а уже в следующий миг что-то рвануло его за лодыжку вверх – и вот он уже висит в воздухе вниз головой, словно гусеница, крепко опутанный веревками и совершенно беспомощный. Руки так прижало к телу, что он мог пошевелить только пальцами и только неторопливо проворачиваться из стороны в сторону на скрипящей веревке. – Так-так-так... От звука этого голоса у Ремуса по спине пробежали мурашки. Кровь ещё больше прилила к голове, сердце затрепыхалось. Он как раз начал поворачиваться, в обратную сторону и увидел, как из-за кустарника выходит она, Валери. Она была одета так же, как и в тот день, когда он увидел её, идущей по следу, только сегодня смог увидеть, что под кожаной мантией, шерстяной жилеткой и кучей ремней сверкает белоснежная тончайшая рубашка, так бессовестно распахнутая на роскошной груди, покрытой бисеринками пота, что положение Ремуса стало ещё более неловким. Он отвел взгляд и сразу пожалел об этом, увидев как под мантией покачиваются на ходу округлые, бедра, обтянутые тесными кожаными брюками. – И кто же это у нас? – увидев его лицо Валери остановилась на всем ходу. – Ну на-адо же! Поставила капкан на волка, а поймала оборотня, – она схватилась за веревки, чтобы Ремус перестал вращаться и взглянула на него снизу-вверх. – Добрый день, мистер Люпин. Вы, что, следите за мной? – Нет! – выдохнул Ремус, замирая под её взглядом, словно кролик перед удавом. – Почему же я видела вас здесь пару дней назад? – Валери за веревки притянула Ремуса к себе. Он натужно сглотнул и взгляд его заметался по её лицу, жадно считывая каждую веснушку. – Что же вы такого пытались выведать? – Отпустите меня, – попросил он. – Я не следил за вами... это просто совпадение, – руки и ноги начали затекать, к горлу подкатила тошнота. – Отпустите меня и я уйду, обещаю. – Ваше «обещаю» для меня пустой звук, – сухо молвила Валери, отталкивая его от себя и отступая назад. – Помнится, вы уже один раз пообещали мне, что уйдете и что же случилось в итоге? – она вдруг прищурилась, на лицо её набежала тучка. – Ей было... сколько? Двеннадцать, тринадцать? Это был удар ниже пояса. – Я не знаю, что произошло той ночью, но профессор Дамблдор считает меня невиновным! Валери насмешливо фыркнула. – Он смог доказать, что я невиновен! – Сегодня вы уничтожили все его доказательства, – вкрадчиво и с явным удовольствием проговорила она. – Я знала, что преступник всегда возвращается на место преступления. – О чем вы? – говорить было уже совсем трудно. Она улыбнулась, но какой-то совсем недоброй улыбкой. – Именно здесь погибла бедная девочка. На этом самом месте, на этой чертовой поляне мы нашли её тело, а там, – она вытянула руку, но у Ремуса не было не желания, ни возможности посмотреть. – Вас, Люпин. – Отпустите меня. Пожалуйста, перережьте веревки, – попросил он, чувствуя, что ему уже не хватает воздуха, а руки и ноги вовсе превратились в студень. Пару секунд они просто смотрели друг другу в глаза. – Вы знаете, после прихода ваших сородичей, местные волки стали беспокойными и дикими, – вдруг сказала Валери и шагнула куда-то в сторону, сделав вид, что не услышала его. Веревка задергалась, но, похоже охотница даже не думала отпускать его – походе она проверяла крепость узлов. Как-будто нарочно пыталась раздразнить его, чтобы он снова вышел из себя. – Ваш директор пожелал, чтобы они не могли подобраться к школе. Такие красивые, безобидные звери. Обычно им хватает местных оленей и кроликов и нет никакого дела до учеников, но как только вы появляетесь в лесу, они просто с ума сходят! До этого Ремус не понимал, к чему она это говорит и почему не отпускает его, а теперь понял и пришел в ужас. Она это серьезно? – Отпустите меня! – закричал он и задергался, снова напоминая себе гусеницу на ниточке. Валери сняла лук и вытащила стрелу. – Что вы задумали?! – Спокойно, мистер Люпин, – улыбнулась она и вдруг провела ладонью по его плечу. – Так вы в большей безопасности. – Почему? Валери улыбнулась ещё шире и вдруг взгляд её замер и в глазах появилось какое-то жуткое, фанатичное выражение. – Потому что на нас охотятся, мистер Люпин, – медленно произнесла она и натянула тетиву. – В этот самый момент. Ремус похолодел. – Что? – В кустарнике, рядом. Постарайтесь не сорваться вниз. В этот самый момент волк, необычайно крупный и всклокоченный, вырвался из кустарника и бросился прямо на охотницу, вытянув передние лапы и разинув клыкастую, слюнявую пасть. Валери выстрелила прямо в неё и зверь с визгом свалился в траву. На Ремуса пахнуло смесью грязной шерсти и крови. Не успела Валери и выдохнуть, как следом из зарослей, толкаясь и рыча, врывались ещё два волка, немного меньше первого. Одного охотница также метко и быстро положила на месте, но она была одна, а волков двое: второй сбил её с ног, клацнув зубами в каких-то дюймах от её ноги и они покатились по траве. – Мерлин, не-ет! – заорал Ремус и задергался так, что ветка, к которой крепилась веревка ловушки треснула. Это вселило в него надежду и он начал извиваться ещё сильнее. Волк влажно лязгал зубами и рычал, но Грей с удивительной силой вцепилась руками в его пасть, держа её открытой и не допуская острые клыки до своего горла. Их борьба развернулась аккурат под Ремусом. Мучительно было висеть вот так, видеть, как беспомощно бьется и извивается хрупкое женское тело под гигантской лохматой тушей, и не иметь возможности ничего сделать. Если бы она только могла продержаться ещё пару секунд... и если бы эта треклятая ветка наконец сломалась... ну же... – Пожалуйста-пожалуйста... – рычал Ремус сквозь стиснутые зубы. – Быстрее! – крикнула Грей. Судя по голосу, силы оставляли её. Ремус зажмурился и из последних сил рванул веревку... последний раз... Да! Ветка сломалась с треском, похожим на выстрел из мушкета и Ремус рухнул прямо на спину волка, да так, что Валери вскрикнула, когда на неё обрушился вес их обоих. Волк по-собачьи гавкнул и вскочил, меняя жертву, но нападать на Ремуса почему-то не стал, наоборот, жалобно заскулил и попятился, словно прося защиты, но едва у Валери освободились руки, она выхватила из рукава тонкую финку и волк, не издав ни звука, безвольной мягкой куклой повалился на Ремуса, так, что он успел только увидеть, как гаснет волчья жизнь в небольших желто-зеленых глазах. На полянке воцарилась тишина. Слегка задыхаясь, Валери столкнула тело зверя с Ремуса, коротким, резким движением разрезала веревки и помогла ему подняться. – Можешь стоять? – неожиданно мягким и тихим голосом спросила она. Ноги как-будто набили иголками. Ремус покачнулся и ухватился за её плечо. Она была вся заляпана волчьей кровью и пахла шерстью. Только сейчас он заметил, что, она, оказывается, намного ниже его. – Д-да... простите, я в порядке, профессор, всё х-хорошо, – он посмотрел на тела убитых волков. – Всё, Люпин, ты своё дело сделал, убирайся, – бросила она и отвернулась. Ремус отошел на пару шагов и оглянулся. Валери подошла к одному из них, самому маленькому волку из всех троих, опустилась на колени, выдернула из пасти зверя стрелу, очистила и спрятала в колчан, после чего вдруг совершила очень странную вещь: ласково провела ладонью по светло-серой шерсти на шее зверя, зажмурилась и сглотнула так, словно ей тоже кто-то выстрелил в горло, а потом осторожно закрыла волку глаза. – Прости. Она прошептала это так тихо, что Ремус и не услышал её голоса за шепотом ветра, только увидел, как шевельнулись её губы. Он так оторопел, что не мог заставить себя сдвинуться с места, только смотрел, как она гладит волчонка по ушастой голове. Внезапно на эту голову шлепнулась слезинка и Ремуса словно током ударило. Он шагнул к ней, не зная, что будет говорить и делать, как вдруг... Лес взорвался воплями и жутким треском ломающихся кустов. Из чащи, прямо на них во весь опор мчалось ещё штук пять обезумевших от ужаса волков, а следом за ними – и того хуже – с криками и улюлюканьем, вспахивая копытами землю, круша мелкие деревца и осыпая лес градом свистящих стрел, гнался загон вооруженных до зубов кентавров. Ремус так и не понял, как всё это случилось. Словно со стороны он услышал свой истошный вопль: «Валери!!!», а уже в следующий миг схватил женщину в охапку, бросился вместе с ней к поваленному дереву, в стволе которого прятался несколько дней назад, и успел только затолкать Валери в пустой ствол, нырнуть следом, как об этот ствол загрохотали десятки копыт. Стремительно несущееся стадо затопило лес. Казалось, что небо обрушилось на него градом размером с драконье яйцо. Ремусу чудилось, что копыта стучат не по стволу, а по его собственной голове и он только жмурился, когда труха сыпалась ему на лицо и только крепче прижимался к Валери, закрывая её голову руками. Валери сжималась в клубок и единственный звук, который мог пробиться сквозь грохот копыт – это её быстрое дыхание, опаляющее шею Ремуса. А ещё её запах, в котором Ремус утонул с головой. Какое-то время стук копыт ещё колотил по толстому, полому стволу, но потом наконец, волчий хриплый лай и крики охотников затихли в глубине чащи и на солнечной поляне снова воцарилась тишина. Ремус убрал руки. Валери подняла голову и они встретились взглядом. Она была так близко... Совершенно бездумно он ещё крепче обнял её, какая-то неведомая сила заставила его рот приоткрыться и он уже потянулся к её лицу, закрывая глаза, как вдруг её глаза вспыхнули и Валери так сильно оттолкнула его, что он самым глупым образом вывалился из их укрытия и упал навзничь. – Ну-ка... пошел вон! Ремус был так ошарашен и опьянен её близостью, что и не нашелся, что сказать, только спешно поднялся, увидев, как Валери снимает с плеча лук. Впрочем, даже если она хотела застрелить его за непозволительное поведение по-отношению к учителю, то у неё ничего бы не вышло. Её лук был безнадежно сломан. Увидев его, Валери застонала так, словно это была не деревяшка с натянутой тетивой, а живое существо. Ремуса прошиб холодный пот. Он вдруг вспомнил, как что-то громко треснуло, когда он затолкал её под дерево. Тогда он подумал, что это старый прогнивший ствол. Валери попробовала починить своё оружие с помощью волшебства, но видимо у лука была какая-то волшебная природа, потому что не успевал он срастись, как снова разваливался. В конце-концов она не выдержала, поломала его об колено как старую сухую ветку и зашвырнула подальше в кусты. – Иди в замок и чтобы я не видела тебя здесь больше, понятно?! – басом прорычала она, не поворачиваясь. – Профессор Грей, п-простите, я не... – он прижал ладонь к груди и шагнул было к охотнице, но тут она обернулась так, что волосы хлестнули её по лицу и он врос в землю. – Я уверен, его можно как-нибудь починить! – Я сказала убирайся! – она казалась совершенно безумной в эту секунду. – Пошел вон! Вон! Это было ужасно несправедливо. И снова, как это было в ночь перед полнолунием, в её кабинете, Ремус вдруг почувствовал, как его захлестнула необъяснимая ярость. – Если бы я не помог вам, вас бы растоптали кентавры, или растерзали волки! – крикнул он. – А с чего ты взял, что мне была нужна твоя помощь?! Потеряв голову, Ремус бросился вперед, схватил своего преподавателя за плечи и приложил о ближайшее дерево. – Я спас тебе жизнь! – он встряхнул её. – Я тебя спас! Как ты смеешь говорить со мной таким то... Остаток слова он проглотил, когда неведомая сила вдруг дернула его словно крюк и отшвырнула от женщины. Он повалился на спину и полная листьев трава, которая должна была оказаться мягкой, вышибла из него дух. Когда он поднял голову и смог отдышаться, вспышка злости уже растворилась в тонком лесном ветерке и Ремус пришел в ужас. – Забыл своё место, мальчик? – прошипела Валери, медленно, словно дикая кошка, подбираясь к нему. – Я вам не мальчик! – выпалил он, оборачиваясь и поднимаясь, весь в листьях. – Ты хотел спасти мне жизнь? – Валери смотрела на него так, словно и он сейчас был диким, опасным зверем. – Да ты хоть знаешь, что это я, я подстрелила тебя в ту ночь? – Знаю... – прошептал он. Она переменилась в лице. – Невероятно, – губы Валери тронула усмешка, она смотрела на Ремуса во все глаза. – В тебе нет ни капли самоуважения? Ремус растерялся. – Я снимаю с вас пятьдесят очков за то, что вы ослушались моего приказа и остались в школе, мистер Люпин, – прежним, холодным и сухим тоном сказала она. – Ещё пятьдесят за то, что сломали мой лук сегодня... и "спасли мне жизнь". Ремус просто ошалел от такой несправедливости. – Конечно, для факультета это огромная потеря, но я уверена, вы сможете им всё объяснить, – ядовито улыбнувшись, она повернулась к Ремусу спиной и неторопливо зашагала туда, куда только что умчались кентавры. – А если я ещё раз увижу волка в этом лесу, с ним будет то же, что и с его сородичами, – Валери легонько пнула тушу одного из убитых зверей. Ремус летел через лес, ослепленный яростью, так что не было ничего удивительного в том, что он зацепился ногой за корень и растянулся на земле. Чертыхаясь, поднялся и увидел, что это был не корень, а тетива поломанного лука Валери. От одного воспоминания о ней, ему захотелось превратить лук в щепки. Он выхватил палочку, но дерево оказалось таким крепким (просто удивительно, как это оно поломалось), что у него ничего не вышло и он со злости зашвырнул его в кустарник и пошел дальше. Но, отойдя на какое-то расстояние, вдруг резко повернул обратно, собрал все до единого остатки лука, аккуратно замотал в мантию и сердито зашагал к замку.
* * *
– Джим! – А? Джеймс обернулся. В этот же момент раздался негромкий хлопок и его ослепила вспышка. – Черт! – он дернулся, врезался в дверь магазина волшебных вещей так, что звякнул входной колокольчик и перед глазами у него неторопливо поплыл целый ансамбль разноцветных круглых пятен. Лили рассмеялась. Джеймс опасливо приоткрыл слезящиеся глаза, но вместо своей девушки увидел только расплывчатое фиолетовое пятно. Лили сунула новенький фотоаппарат под мышку, подобрала свалившиеся с Джеймс очки и водрузила их на место, напоследок коснувшись его губ мимолетным поцелуем. – По-моему ты очень фотогеничный! – и снова на него перезвоном пролился её добродушный смех. – Спасибо, что ты не делаешь этого во время матчей, – проворчал Джеймс, когда наконец смог проморгаться. – И что это за жуткая вонь? – спросил он, ощутив в воздухе едкий запах горелой пластмассы. Новенький фотоаппарат испускал клубы дыма, напоминая уменьшенную копию Хогвартс-экспресса. – Бросай его, сейчас взорвется! – в ужасе заорал Джеймс, выхватывая у неё фотоаппарат. Лили ойкнула, ученики, снующие неподалеку, с воплем рассыпались в разные стороны, какая-то девушка взвизгнула. – Шутка, – улыбнулся Джеймс. Лили сердито хлопнула его ладонью по плечу и он рассмеялся. В «Шапке-невидимке» она купила себе белый вязаный беретик, похожий на вязаную рыболовную сеть с пушистым помпончиком. И сейчас была в нем, но даже в этой дурацкой шапке была такой красивой, что он не смог на неё рассердиться, вместо этого притянул к себе и засосал, сминая руками пушистую копну мягких рыжих локонов. Кстати о магазине одежды, он и сам купил себе там ушастую красную шапку для охоты на уток. И хотя она выглядела не менее глупо, чем берет с помпоном, Джеймс страшно себе в ней нравился. Он нацепил её прямо там в магазине, развернул козырьком назад и подкалывал Лили, о когда она ушла в отдел нижнего белья, разом посерьезнел и втянулся следом. Лили не смущалась и не пыталась его вытолкать, наоборот, они здорово повеселились, она выбрала, что ей было нужно, не сильно показывая это Джеймсу, но так задорно смеялась, когда Джеймс нацепил гигантский лифчик себе на голову, как шапку, что продавец выставил их из магазина. Джеймс и не подозревал, что с ней может быть так же весело, как с Бродягой. Лили происшествие ни капельки не расстроило, они смеялись и цеплялись друг за друга, а когда оказалось, что Джеймс стащил тот гигантский лифчик, а потом ещё и нацепил его на фигуру толстой поварихи у ресторана напротив, развеселилась пуще прежнего. На углу улицы открыли новый магазин. Магазин назывался «Доминик маэстро», на витрине его дерзко красовалась афиша летнего концерта «Диких сестричек». Под ней две молодые волшебницы в кожаных куртках и с сумасшедшими прическами раскладывали пластинки. Ученики буквально вываливались из дверей, на ходу роняя пластинки, наступая на них и устраивая потасовки прямо у входа. Полки в магазине были сплошь уставлены коробками, здесь были записи всех его любимых магловских исполнителей, старых и новых волшебных групп, целые горы зачарованных пластинок (некоторые были устроены так, что во время игры все присутствующие погружались в коллективную иллюзию, другим достаточно было сказать, какую песню ты хочешь услышать, чтобы она тут же заиграла), и – Мерлиновы варежки! – компактные проигрыватели, по размеру не больше школьной сумки. Уже после десяти минут пребывания в магазине, Джеймс нагреб не меньше двадцати пластинок и всё равно не мог остановиться. На некоторых из них было не меньше десяти песен, совершенно не интересных ему, но среди них обязательно находилась одна нужная. Лили повезло больше – она каким-то образом нашла на забитых полках пять сборников самых популярных сборников, среди которых обнаружилась пара пластинок «The Beatles». И если раньше его бесило, что у Лили всегда получается всё сделать хорошо и правильно, то сейчас он начал подумывать, что на Эванс, пожалуй, стоит жениться, чтобы утащить этот источник порядка и надежности в свою жизнь. Кстати о беспорядке, проходя мимо местной почты Джеймс с ужасом вспомнил, что уже почти неделю не писал родителям. И пока он впопыхах строчил письмо, за которое, кстати говоря, выложил не много, ни мало, целых три галлеона, Лили терпеливо ждала его в зале ожидания. На улице она говорила слишком быстро и много, явно пытаясь заговорить ему зубы и отвлечь, а когда он присмотрелся, заметил, что взгляд у его девочки потерянный и грустный. И только потом вспомнил: Лили-то ведь уже некому писать письма. Чтобы искупить оплошность и снова её развеселить, Джеймс затащил её в «Зонко», где, как обычно, что-то звенело, трещало, звякало-брякало и выбрасывало серпантин. По случаю приближающегося Хэллоуина, магазин закупил кучу костюмов, масок и декораций. Игнорируя сопение продавца, Джеймс на ходу срывал с витрин одну маску за другой и доводил Лили до слез, пародируя их преподавателей. И всё было замечательно, пока он, идя спиной вперед и к Лили лицом, не врезался в толстый живот Слизнорта, как раз в тот момент, когда, нацепив маску тролля, сюсюкал с Лили, зазывая в Клуб Слизней. Гриффиндор потерял пять очков за «крайнее нахальство» и получил десять за актерское мастерство. Погрозив пальцем Джеймсу и подмигнув Лили, Слизнорт в большим достоинством покинул мастерскую юмора, неся под мышкой костюм Мерлина, а едва за ним закрылась дверь, Лили и Джеймс покатились со смеху. В «Сладком королевстве», Джеймс закрепил успех: купил Лили мешок карамельных тянучек, «случайно» столкнул на Мальсибера коробку с кусачими клецками и получил нагоняй от мадам Флюм, когда стащил прямо из бочки пригоршню шоколадных жаб и попытался ими пожонглировать. В кондитерской было тепло и так восхитительно пахло шоколадом и клубникой, что хотелось провести всю вечность, просто выбирая сладости. Но к сожалению, там они задержались недолго: у витрины с белым шоколадом вертелась Блэйк Забини и её подружки, сами жутко похожие на коробки конфет на ножках. Довольные и нагруженные покупками, они решили перед заключительным походом в трактир, заглянуть в «Дэрвиш и Бэнгз», магазин волшебных принадлежностей. У Джеймса как раз закончилась полироль для метлы и пока он изучал витрину с банками-склянками, Лили успела обзавестись этим жутким колдографом, на боку которого красовался логотип компании Альфарда Блэка по изготовлению волшебной техники. – Эй, вот, кто нам нужен! – в тот момент, когда Лили попыталась отнять у него фотоаппарат, Джеймс увидел выходящих из «Зонко» близнецов Пруэтт и бросил колдограф Фабиану. Девушка испуганно бросилась следом, но Джеймс поймал её на ходу, обхватил тоненький стан руками и обернулся с ней на месте, словно в танце. – Сделай нам одолжение, Шрам! – засмеялся он, прижимая Лили к себе спиной. Фабиан поднес фотоаппарат в глазам. Перед самой вспышкой Джеймс оторвал Лили от земли и закружил так, что она запищала, хватаясь то за него, то за свой берет, а когда попыталась снова твердо встать на на ноги, он сделал вид, что уронил её и поймал в полуметре от земли. В «Трёх метлах» было особенно людно и зал звенел голосами и смехом учеников, но дружбы с Розмертой было достаточно, чтобы заполучить самый лучший столик – в укромном уголке, под крутой, ведущей наверх лестницей. Отовсюду доносились возбужденные, радостные голоса, смех, звон посуды, но Джеймс ничего этого не замечал. От горячего сливочного пива по уставшему телу разливалось умиротворение и такая приятная тяжесть, что ему вдруг резко расхотелось снова выбираться на холод и идти куда-то. Куда и зачем ему идти, когда все самое главное итак здесь? Никогда ещё ему не было так спокойно и хорошо в обществе девушки. Обычно всегда приходилось из кожи вон лезть. С Лили можно было не думать о том, как он выглядит и что говорит. С ней можно было дурачиться, болтаться по улице и заниматься всякой ерундой, так же легко, как с Бродягой, или Люпином. Вот только её преимущество было в том, что помимо всего этого, она была милой, веселой и сексуальной девчонкой, а самое главное, его девчонкой, так что с ней можно было всё. Всё... Не отрываясь от её рта, Джеймс запустил пятерню ей под юбку. Лили едва заметно вздрогнула, но сопротивляться не стала. Тем более, под столом не было видно, чем они занимаются и Джеймс самозабавенно гладил и тискал её бедро, запуская в рот язык. Они целовались, совершенно забыв про сливочное пиво, Лили была теплой, вкусно пахла и у Джеймса уже начал вставать, как вдруг входная дверь хлопнула и в зале на секунду воцарилась такая тишина, что они невольно оторвались друг от друга и обернулись. В трактир вошел Сириус. Облаченный в чёрную кожаную куртку и черные же джинсы с цепью на ремне, он казался даже бледнее обычного и, похоже, уже пару дней не брился. Все ученики, сидящие в зале, один за другим принялись поворачивать головы в его сторону. Тишина в зале завибрировала от растущего шепота. Обежав переполненное помещение быстрым, ищущим взглядом, Сириус увидел Джеймса и направился прямиком к нему, полностью игнорируя тяжелый шлейф чужих шепотков, который сразу же потянулся за ним через весь зал. – Здорово, Бродяга, – они с хлопком схватились за руки, так, словно собирались заняться армрестлингом. Сириус ухмыльнулся ему и подмигнул Лили. – Могу вам помешать? – не дожидаясь согласия, он подтащил к их столу свободный стул, перевернул его задом-наперед и оседлал, положив скрещенные руки на спинку. – Рад, что ты вылез из норы, – Джеймс поднес к губам кружку и переглянулся с Лили. Она незаметно одернула под столом юбку. – Не только ты рад, – усмехнулся Сириус, кивнув в сторону взволнованных учеников. – Похоже все ждут, когда я влезу на стол и публично раскаюсь. Я ходил к Аберфорту, навещал мотоцикл, – об этом Джеймс догадался ещё до того, как Сириус сказал – по резкому запаху машинного масла, который повис в воздухе с его появлением. – Полетаем сегодня, Сохатый? Язык у Блэка слегка заплетался. Похоже, в «Кабаньей голове» он успел не только с мотоциклом повозиться, но и свой бак заполнить. Джеймс почувствовал, как рука Лили, лежащая у него на коленке, коротко и сильно сжалась. Конечно, в её тревоге был смысл. Но ему ужасно не хотелось строить из себя няньку и учить Бродягу уму-разуму. – Ты уверен, что это – хорошая идея? – осторожно спросила Лили. – Это – отличная идея, Эванс! – Сириус засмеялся. Ноготки Лили так глубоко впились в коленку, что молчать дальше он уже не смог. – Бродяга, брось, ты же рухнешь где-нибудь в лесу и тебя сожрут акромантулы, – миролюбиво улыбнулся Джеймс. – Я превосходный водитель, – Сириус почесал в затылке и смахнул все волосы себе на лицо, так что на виду остался только его оскал. – Ты псих, тебе нельзя летать в таком состоянии. – Каком это? – игриво поинтересовался Сириус и хотел было подпереть голову рукой, но промахнулся локтем мимо спинки стула и мрачно сдвинул брови, зачесывая волосы назад. – Сириус, ты пьяный? – Лили схватила его за подбородок и заставила посмотреть на себя. – Да, – его лицо расплылось в совершенно пьяной улыбке. – У меня же праздник, черт возьми, – он вдруг вскочил и раскинул руки, – Я залетел, ну, кто ещё не в курсе?! – крикнул он, заставив весь зал обернуться, а когда все снова отвернулись, Сириус только крепче обхватил спинку стула руками и запустил пальцы в волосы, насупившись, как обиженный ребенок. Лили осторожно тронула его за плечо. – Сириус, тебе нельзя... – Ты, что, моя мама?! – Сириус моргнул, видимо осознав, как это звучит и озлобился ещё больше. – Буду делать, что хочу! – он вскочил и уже собрался было уйти, как вдруг снова обернулся и спросил резко изменившимся, жалобным тоном: – Вы пойдете на ужин к Слизнорту сегодня? Джеймс знал, что Сириус до черта не хочет оставаться один в обществе слизеринцев и своей "невесты", которая доводила его до ручки за считанные минуты, но его самого, в отличие от слизеринцев и отличников, никогда не приглашали на эти посиделки. – Меня туда никто не звал, Бродяга, – вздохнул он, поднося кружку к губам, а когда Лили с готовностью выпрямилась, добавил: – К тому же, у меня тренировка в шесть. Лили поникла и даже немного отодвинулась, Сириус горестно вздохнул и потер шею. – Народ, квиддич! – воззвал Джеймс к их здравому смыслу. – Последний год! Вы что? – Я приду, Сириус, – пообещала Лили, наградив Джеймса красноречивым взглядом. Сириус послал ей смачный воздушный поцелуй, в последний момент превратив его в знак мира, и, слегка покачиваясь, побрел к барной стойке. – Блестяще, Джеймс, – проворчала Лили. – Что? Нечестно заставлять меня делать такой выбор! – звенящим голосом парировал он. – К тому же, наш факультет в этом семестре сидит без призовых баллов. Тебе наплевать, если вы не выиграем Кубок года? – тут он, конечно лукавил. Для него значение имел только Кубок по квиддичу, но два кубка всегда лучше, чем один, к тому же на Лили это подействовало. – Хотелось бы как-нибудь помочь, – проговорила Лили, баюкая свою кружку со сливочным пивом и грустно глядя на согнутую спину в кожаной куртке за барной стойкой. – Разве что не дать ему спиться, – проворчал Джеймс, глядя туда же. Похоже, кроме них в самом деле некому позаботиться об их непутевом друге. – Лили, я пойду?.. – Конечно иди! – она слегка подтолкнула его и, когда он встал, вдруг поймала за руку. – Джим! – Что? – он обернулся. Секунду Лили кусала губы. – Джим, позови его в команду, – прошептала она, чуть притянув его к себе, чтобы никто не слышал. – Что?.. – У тебя ведь... теперь... теперь есть место в команде? – она явно боялась произносить при нем имя Тинкер. – Сириус отвлечется и сможет полетать, раз уж ему так хочется, а ты сможешь за ним присмотреть...и тебе не придется тратить время на отборочные испытания, – Лили выпустила его руку. – Ты считаешь это плохая идея? – Эванс, ты... – Джеймс качнул головой, а потом порывисто ринулся к Лили, схватил её лицо ладонями и крепко поцеловал. После он ринулся к бару, чуть было не перевернув их стол, а Лили вздохнула, обхватила себя руками и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, увидела, что за ней пристально следит Амос Диггори – семикурсник из Пуффендуя. Поймав ее взгляд, он подмигнул ей и пригласительно приподнял кружку с пивом. Лили подняла брови, собрала свои вещи и поскорее перебралась за столик к Марлин и Алисе. Девочки шептались о чем-то, сдвинув головы, а когда Лили подошла к ним, синхронно оглянулись, словно воришки, застигнутые на месте преступления. – Можно к вам? – Лили постучала костяшками пальцев по столешнице. – Конечно! – Марлин убрала со стула свои покупки, а Алиса немного подвинулась, чтобы Лили села между ними. На столе перед ними стояли бутылки сливочного пива и какие-то сладости из "Королевства". – Так вот, помнишь историю Венди Баттон? – спросила Марлин, возобновляя разговор. Это явно было приглашение включиться в беседу, и Лили вслед за Алисой чуть наклонилась к ней. Марлин окинула их заговорщическим взглядом и заговорила тише: – Помните, мы из-за нее тогда поссорились с Сириусом? Конечно, Лили хорошо помнила ту историю. Венди Баттон была одной из тех, кто очень любил экспериментировать с зельями, как она сама или Северус. Вот только если их эксперименты чаще всего заканчивались успехом, то у нее – взрывами и ожогами, поэтому на зельеварении все старались отодвинуть свои котлы как можно дальше от странной белокурой девочки в гигантских очках и аляповатой одежде. Все знали, что она бросала в котел все, что ей под руку подворачивалось, чаще всего полностью игнорируя рецепт и полагаясь исключительно на свое вдохновение. А еще все знали, что она вздыхала по Сириусу Блэку. Знали с тех пор, как Блэйк Забини с подружками написали об этом на школьной доске. И вот однажды Венди самостоятельно приготовила приворотное зелье и напоила им Сириуса. Судя по тому, что рассказала Лили Марлин в перерыве между метаниями по спальне девочек и слезами, действие зелья вдруг закончилось в самый ответственный момент, и Сириус выскочил прямо из постели Баттон. А спустя какое-то время эта тихая и странная девочка вдруг взяла, да и заявила Сириусу, что заетела. Об этом Лили тоже поведала Марлин, правда, только после того, как Лили напоила ее Умиротворяющим бальзамом, и Маккиннон снова смогла говорить. Кроме них о случившемся никто не знал. Сириус не замыкался в себе, как сейчас, не пил и не злился, он просто ходил по школе с таким видом, будто его пыльным мешком шарахнули, и в ужасе смотрел на всякого, кто к нему обращался. Правда, его шок длился недолго, так как вранье мисс Баттон раскрылось самым нелепым и стыдным образом – на одном из уроков Венди вышла к доске, и все увидели у нее на юбке весьма характерные следы. Сириус, надо отдать ему должное, в тот момент поступил благородно: пока все хохотали, он встал, накинул на девочку свою мантию и увел из класса, а когда объявил ей, что им лучше просто дружить, Венди возьми да и выпей Напитка Живой смерти. Бедняжку еле откачали. Теперь эта история стала школьной легендой. Венди перестала вздыхать по Сириусу, провалила зелья на СОВ и стала ходить по школе под ручку с Ксено Лавгудом. Они отпустили длинные волосы, носили странные балахоны, браслеты и амулеты из костей пикси и, поговаривали даже, что эти двое курили в школьном дворике высушенную тентакулу. – Конечно, помним. А почему ты о ней вспомнила? – Алиса отпила из своей бутылки.
– ... и сначала Макгонагалл потрошила меня добрых полчаса, и говорила, что меня надо просто выгнать из школы, потом прибежал этот старый ананас и начал причитать: «Что теперь скажут родители!», «Какой позор для Хогвартса!». И вся такая херня... Обычно Сириус носил в себе все свои беды и даже с Джеймсом делился далеко не всем, но сейчас ему вдруг резко захотелось поделиться своей бедой со всеми, кто был готов слушать. Благо слушали его только Джеймс, сидящий рядом, и Розмерта. Облокотившись на стойку, подперев голову кулачком и сдвинув брови, она слушала историю Сириуса с таким видом, словно это был пересказ любовного романа в мягком переплете. Перед Сириусом стояла большая кружка крепкого черного кофе, и он медленно трезвел. – ... а Дамблдор просто сидел и смотрел на меня. Очевидно, все ждали, когда меня просто порвет на части от стыда! – Сириус резко взмахнул руками, изображая взрыв, и смахнул со стойки бутылку дорогого огневиски, которую Розмерта должна была отнести за один из столиков. Девушка взвизгнула, но Джеймс успел поймать бутылку. – Прости, родная, – Сириус рассеяно взял полную руку Розмерты и прижал ее к губам. Та сердито отняла руку, поставила бутылку на поднос, пока с ней не случилось еще чего-нибудь, и унесла. – Не понимаю тебя, Бродяга. Ты ведь уже давно знал, по какому поводу сегодня надрался? – спросил Джеймс, проводив взглядом плавно покачивающиеся бедра Розмерты. Сириус пьяно засмеялся. – Видишь, какая штука, Сохатый. Я думал, что она надо мной издевается, – Сириус достал свой перочинный нож и с силой вонзил его в дерево барной стойки. – Думал, она решила меня помучать. У Блэйки ведь извращенное чувство юмора. – Такими вещами можно шутить? – нахмурился Джеймс, переглянувшись с Розмертой, которая как раз в этот момент вернулась к стойке и принялась выбивать на механической кассе счет. – Это же... ребенок, ну... новая жизнь и все такое. – Вы, мужчины, такие наивные, – вздохнула официантка и вдруг заметила букву «R», которую Сириус с какой-то особенной злостью вырезал на дереве. – Это же вишня, Сириус! – А это – твое имя, – печальная попытка выкрутиться. – И моя барная стойка! – впрочем, Розмерта больше не успела ничего сделать, потому что ее позвали в зал. – Помнишь Венди Баттон? – спросил Сириус, едва она ушла. – Эта та, которая... – Джеймс засмеялся. – Угу. – Но она же того, – все еще улыбаясь, он помахал у головы рукой. – Ей все можно. Забини, конечно, дура, но не настолько. Сириус издал какой-то странный звук, очевидно, выражающий сомнение. – Окей, если ты так уверен, что она тебя дурит, тоже проверил бы ее как-нибудь. – Вот я и проверил. – Как? – Еще раз: ты помнишь Венди Баттон? – раздельно спросил Сириус и прищурился, глядя, как Розмерта заигрывает с одним из пожилых волшебников в другом конце зала. – Помнишь, как выяснилось, что она не...? – Блять, Бродяга, ну вот зачем?! – Джеймс уже было поднес кружку с пивом к губам, но после слов Сириуса поставил ее обратно и брезгливо отодвинул в сторону. Сириус криво ухмыльнулся. – И ты что, прямо так взял и... – Не прямо так, я с ней спал сегодня, – Сириус сделал изрядный глоток, а когда поставил чашку и увидел, какими глазами на него смотрит Джеймс, неожиданно взорвался. – Черт возьми, Сохатый, а что мне оставалось делать?! Я две недели не трахался ни с кем, Блэйк, сучка, не дает мне даже здороваться с другими девчонками, плюс эти ее «подружки» шпионят за мной повсюду, и... в конце концов, я подумал, раз уж она моя... – его горло перехватил спазм, когда он хотел сказать слово «невеста», –... почему бы и нет? А у нее на стене висел календарь на сентябрь. Висел с этим гребанным! Красным! Кружочком! – Сириус трижды ударил ножом по столу – по удару на каждое слово. – Я пока одевался, пялился на него все время, а когда поднялся к нам, вдруг все понял и охренел. Сегодня эта херня должна было начаться у Блэйки, но... – он вдруг оглушительно хлопнул в ладони и развел руки в стороны. На него оглянулась пара человек. – Не началась! Так что можешь меня поздравить! Обнимемся, Сохатый? Хочешь быть крестным? – Не паникуй! – Джеймс схватил его за ворот куртки и дернул обратно к стойке. Сириус мгновенно скис, обхватив голову руками. – Ты мог ошибиться, это же... там же сам черт ногу сломит! – Я включу это в счет, мистер, – сказала Розмерта, когда вернулась за стойку с подносом, полным пустых стаканов и увидела, что Сириус сотворил со стойкой. – Тысяча извинений, – проворчал Сириус, вырезая теперь букву «О». – Кстати, по поводу извинений, – Розмерта вытерла руки о полотенце и шлепнула его на стойку, уперев руки в бока. Сириус поднял голову, с трудом пытаясь сфокусировать на ней взгляд. – Скажи мне, Блэк, у твоей «невесты» совсем крыша поехала? Они переглянулись. – Ты это о чем?
– Я уверена на сто процентов – эта сучка Забини просто хочет удержать Сириуса и на самом деле ни капли не беременна! – Марлин была категорична, как никогда. – С чего ты взяла? – Алиса, ну кто захочет заводить ребенка в неполные семнадцать лет! Все шито белыми нитками, она его просто обманывает. А если и нет, совсем необязательно, что она залетела от Сириуса. – А от кого тогда? – прошептала Алиса, округлив глаза и навалившись на стол. – Да от кого угодно! Наша красотка успела потрахаться с половиной выпуска в том году. Сириус просто самая удачная партия: он богат, хорош собой, за ним все бегают, все его обожают и все будут ей завидовать. Вот она и вцепилась в него. – Но с чего ты взяла, что... отец, – слово явно далось Алисе с трудом, – Кто-то другой? – Да ты посмотри на эту их компанию! Забини, Нотт, Мальсибер, Хлоя, Эйвери, Паркинсон, Малфой! Они же с пеленок вместе и выросли почти что в одном доме! Я уверена, они уже перетрахались. – Они же друзья! Марлин с раздражающе авторитетным видом пожала плечами. – Друзья не могут спать вместе? – Буе-е! – Им наши законы не писаны, Алиса, – серьезно сказала Марлин. – Это другой мир. Им надо беречь свою чистую кровь, – она презрительно выгнула губы. – И не путаться с кем попало. – Ну не зна-аю, – протянула Алиса, дергая себя за плетеную бисером косичку. – Она ведь встречалась с Сириусом. А Сириус такой... – Какой? – прохладно спросила блондинка, моментально превратившись в прошлогоднюю Марлин, которая за любое ласковое слово девчонки о Сириусе готова была вырвать ей глаз. Алиса воровато зыркнула на подружек из-под спадающей на глаза челки и деланно легкомысленно пожала плечами.
Розмерта нырнула под стойку и загремела там чем-то. Джеймс и Сириус синхронно наклонились вперед, но в этот момент она резко выпрямилась и грохнула на стойку между ними маленький горшок, в котором жалобно извивались побеги дьявольских силков, крепко перетянутые парой шелковых чулок. – Вот это, – она гадливо указала на растение пальцем, – мне доставили в комнату вчера утром. Как раз после того, как ты ушел, – она взглянула на Сириуса. Джеймс тихо посмеялся в кружку. Трахаться ему не с кем, видите ли. – Они попытались задушить меня и схватили за ногу, но... – Розмерта красноречиво поправила бантик из чулок. – Не получилось. И еще там было вот это, – она швырнула на стойку бумажку, на которой значилось: «От Б.З. С наилучшими пожеланиями». Сириус застонал и потер ладонью лицо, а потом протянул руки. – Дай это мне, я заберу. – Ну уж нет! – Розмерта схватила горшок и спрятала обратно. – Мне это пригодится, если она вдруг сунется в мой трактир, что я, впрочем, не советую ей делать, если ей еще дороги глаза и волосы. А тебе я советую поставить эту сучку на место, а не то, во имя Мерлина, она и меня доведет! – Розмерта схватила полотенце, поднос и, решительно стуча каблуками, снова отправилась разносить заказы. – Она просто ангел, – улыбнулся Джеймс. Сириус достал палочку и уткнул кончик в свой висок, то ли надеясь вытащить оттуда болезненные мысли, то ли надеясь покончить с собой. – Я больше так не могу, Сохатый. Вот откуда она узнала про Роуз? – Я знаю, откуда, – Джеймс как раз в этот момент обернулся в зал, чтобы проверить, не пристает ли кто к Лили, и увидел ее за столиком одноклассниц. – О чем ты? – Сириус тоже обернулся. – У Лили за спиной, – Джеймс облокотился на стойку, глядя на Лили, и отпил немного сливочного пива, – Лиза Нотт. Это ведь она – подружка Забини? Сириус грязно выругался, поймав взгляд бледной остроносой девочки с тонкими золотистыми волосами, и отвернулся. – Бродяга, на прошлой неделе Блэйк скормила Анестези Лерой фасоль тентакулы, теперь вот это. Ты бы посадил свою цыпочку на поводок, а то в Хогвартсе скоро не останется студенток. – Я пытался. Сначала Блэйки устроила мне истерику, потом схватилась за живот и сказала, что если я ее брошу, то она отравится, – он отпил немного кофе и поморщился от горечи. – И напишет в прощальном письме, что с ней это сделал я. Джеймс, который в этот момент тоже поднес к губам кружку, глубоко вдохнул и зашелся кашлем.
– Ну... Сириус – это Сириус. Все хотели бы с ним встречаться, – сказала Алиса, глядя на барную стойку. – Не представляю, кому бы захотелось ему изменить. Марлин засопела, но ничего не сказала и отпила из своей бутылки. Лили тоже взглянула на стойку, что Джеймс на нее смотрит, улыбнулась и помахала. Джеймс коротко подмигнул ей и сказал что-то Сириусу. Тот тоже обернулся. – Наш капитан так смотрит на тебя, Лили. – проговорила Марлин. Лили усмехнулась и пожала плечами. Маккиннон бросила вороватый взгляд на стойку и перегнулась к Лили через стол. – Ну и... как он? – прошептала Марлин. – О чем ты? – Лили сдвинула брови, предчувствуя неприятное развитие темы. – Ну как это о чем... – Марлин дернула бровью, бессознательно копируя мимику Сириуса. – Марли, перестань! – Алиса, зная, как для Лили болезненна эта тема, поспешила пнуть блондинку под столом, но сделала это так незаметно, что вся посуда подпрыгнула. – Все в порядке, Алиса, – убийственно-спокойно сказала Лили. – Марлин сегодня просто тянет покопаться в чужом грязном белье! – она похватала свои покупки и встала со стула. – Прости, прости! – Марлин удержала ее и умоляюще сложила руки. – Я больше не буду. Лили села на место. Какое-то время они помолчали. – Серьезно, Лили, у вас было или нет? – снова зашептала Марлин.
– Так что, – Сириус прищелкнул языком. – Блэйк как дьявольский силок. Буду дергаться, быстрее сдохну. Остается только завидовать нормальным людям, – Сириус отставил чашку, бросив взгляд на Лили. – Кстати, как дела в раю? – он уткнулся локтем в стол и растопырил ладонь, ненавязчиво приглашая Джеймса сразиться на руках. – А что? – усмехнулся Джеймс и схватился за нее, но Сириус, несмотря на свою нетрезвость, стойко выдержал напор, и быстрой победы не вышло. – Ну как что, я волнуюсь. Ты все время ночуешь в башне, прямо как пай-мальчик... вы что, еще ни разу не трахались? – Не твое собачье дело, – усмехнулся Джеймс, напрягая мышцы и силой выпрямляя их руки. – Да, не мое... – согласился Сириус, не сдаваясь. – Но в самом деле, Сохатый, ты что, решил стать ее лучшим другом? – Отвали, Бродяга, – рассмеялся он. – Я не собираюсь исповедоваться. – Помнится, раньше ты не был таким скрытным, – Сириус поднатужился, потому что его рука начала клониться к стойке. – Раньше было раньше. – И я об этом, Сохатый! Таких девушек надо любить, если на них молиться, то рано или поздно можно превратиться в Нюниуса. И не думай, что я просто хочу сунуть нос в ваши дела, мне и моих хватает. Но хоть кто-то из нас же должен быть счастлив, верно? – Спасибо за совет, папаша. – Всегда пожалуйста, сынок. И еще, не стоит ничего не планировать. Лучший секс – спонтанный секс, запомни. Затащи её в пустой класс и дело в шляпе. – Иди на хер! – Чувствую, ты уже хочешь врезать мне, да? – Сириус хищно улыбнулся. – И не мечтай, – фыркнул Джеймс и грохнул его рукой об стойку, да так, что их кружки звякнули. Сириус, надо отдать ему должное, только посмеялся своему поражению. – Я не буду с тобой драться, чтобы ты мог выпустить пар, – выдохнул он и хлопнул его по плечу. – Что?! Да кто ты и куда дел моего друга?! – Сириус довольно крепко толкнул его, этого Джеймс уже стерпеть не мог, поэтому хотел было вывернуть его руку и приложить лицом об стойку, чтобы не выпендривался, но Сириус ловко увернулся и выхватил палочку. Пара пожилых волшебников, сидящих рядом, опасливо покосилась на них и чуть подвинула в сторону свои кружки. – Точно не будем драться? – вкрадчиво спросил он. Джеймс покосился на Лили. – Точно не здесь. Но если так хочешь выпустить пар, у меня есть идея. – Я само внимание, – Сириус уселся обратно на стул. – Приходи к нам на тренировку. Нам нужен охотник. Сириус поморщился. – Опять квиддич? Сохатый, отвали, я уже сказал тебе, что мне это не интересно. То есть... интересно, но только с трибуны, где можно зажать цыпочку и выпить пива. – Я – твой лучший друг, скотина. Я тебя часто о чем-нибудь просил? – На этой неделе или вообще? – Я предоставляю тебе возможность попасть в лучшую команду по квиддичу, какую только видел Хогвартс, а ты еще и мнешься, урод? – Никогда не горел желанием получить по башке бладжером. – И ты готов упустить возможность отделать слизеринцев? Сириус пренебрежительно хмыкнул, но Джеймс почувствовал какую-то перемену в его взгляде. И всё его лицо внезапно смягчилось. Похоже, Бродяга представил себе лицо своей будущей супруги после разгрома ее команды. – Да, – в конце концов сказал он, одним махом допил свой кофе, бросил еще один недобрый взгляд в сторону Розмерты, которая теперь уже вовсю сидела за столиком молодого волшебника, высыпал на стойку пять галлеонов – раз в десять больше того, сколько стоил его кофе и спрыгнул со стула. – Я готов упустить эту возможность. – И сыграть с Малфой? Это был не совсем честный прием. Младшая сестра Люциуса Малфоя была для Бродяги довольно болезненной темой – он чуть не сломал палочку, когда Джеймс поинтересовался, кто его так аккуратно зашил. Вот и сейчас Сириус замер, выпрямил спину, и Джеймс прямо услышал, как в его голове заработали шестеренки. – Но, раз не хочешь, настаивать не буду, – Джеймс залпом допил пиво и легко соскочил с высокого табурета. – Хотя мог бы и согласиться, раз уж я тебя прошу. Ладно, до вечера... Сириус перехватил его за предплечье. – Во-первых, убери эту идиотскую ухмылку, Сохатый, я еще не сказал «да», – процедил он, глядя в сторону. – А во-вторых... я подумаю, идет?
– Нет, если тебе так интересно. Мы. Ещё. Не трахались. Марлин ласково засмеялась и переглянулась с Алисой. – Ты что, боишься? – Нет, – Лили принялась баюкать в руках свою чашку с чаем. – Дело в другом, – теперь уже она переглянулась с Алисой. – Боишься, что будет больно, или что ты наоборот ничего не почувствуешь? – не отставала блондинка, напустив на себя ужасно деловой вид. – Марлин, оставь ее в покое, – попыталась вступиться Алиса. – На самом деле, тебе совсем не обязательно будет больно, – Марлин снова нацепила на лицо это кошмарное важное выражение. – Мне вот, например, не было. Они одновременно повернулись к ней. Тут уже и Лили заинтересовалась. Обычно Марлин никогда не распространялась о своих отношениях с Сириусом. – Правда? – одними губами спросила Алиса. – Нет, ну было, конечно. Но и удовольствие я получила. Да ещё какое. Алиса сдвинула брови. Марлин легонько пожала плечами, а потом красноречиво помахала пальчиками. Алиса залилась краской до ушей. – Боже, Марли, – Лили со смехом поднесла к губам кружку. – А что в этом такого? – Марлин страшно удивилась и принялась яростно размешивать давно размешанный сахар в кофе. – Я думаю, мне очень повезло. Мало кому удается испытать настоящее удовольствие в первый раз. А у нас оно было! – и она сердито припала к чашке. – А мне вот было... больно, – прошептала Алиса, когда румянец немного схлынул с ее лица. – Даже очень. Вот это было действительно новостью. Лили и Марлин переглянулись и дружно наклонились над столом. – Алиса, вы, что... уже?! – Да, – Алиса почему-то выглядела очень несчастной. – Этим летом, после... после всех этих событий Фрэнк пригласил меня пожить у него дома какое-то время. Ну и... в один из дней это случилось. Сначала мы просто болтали, валялись у него на кровати, он мне рассказывал о стажировке, потом начали целоваться... потом раздеваться... С каждым новым словом улыбка Марлин дрожали все сильнее, кажется, она готова была лопнуть не то от смеха, не то от радости. – А... а потом все это случилось... и знаете, самое страшное даже не то, что было много крови, и мне было так больно, что я даже начала плакать... самым ужасным было то, что в самый неподходящий момент в комнату вошла его мама! – и Алиса закрыла лицо ладонями. Марлин засмеялась так звонко, что сидящие вокруг ученики оглянулись на нее. Лили тоже смеялась, глядя на подругу. Небольшие оттопыренные ушки Алисы горели, как два маленьких квоффла. – А нас с Фабианом застукал мой отец, – весело сказала Марлин. – Причем это уже второй раз такое случается. Первый раз было с... ну вы понимаете. Так он успел выбраться через окно, а Фабиан от неожиданности выскочил из постели и предстал перед моим папашей во всей красе. Они снова покатились со смеху. – Так он... он... – тоненьким голосом попыталась добавить Марлин. – Он закрылся руками и пытался убедить его, что мы просто общались. Алиса отняла ладони от лица. Глаза ее так и брызгали весельем. – А мама Фрэнка сказала, что считала меня приличной девочкой и теперь глубоко разочарована, – Алиса глубоко, прерывисто вздохнула. – Как будто я совратила бедного маленького мальчика. – Вот и Фабиан так сказал! Они снова засмеялись. Какое-то время они еще делились всякими милыми глупыми подробностями. Лили всякий раз аккуратно уходила от ответа, когда внимание переключалось на неё, но им и без этого было о чем поговорить. Опомнилась Лили только тогда, когда долговязые фигуры Джеймса и Сириуса поднялись из-за барной стойки, пожали руки, а потом Джеймс направился к ней через зал. Пора было уходить. Напоследок Марлин взяла ее за руку и шепнула одними губами: – Удачи.
* * *
«I give her all my love, that's all I do. And if you saw my love, you'd love her too. I love her... »
Джеймс мешал руками густую шелковистую гриву ее волос, вдыхал солнечный аромат меда и яблок, водил ладонями по спине и плечам, и целовал ее, целовал, засасывал, наслаждался. Его рубашка была расстегнута, и когда Лили случайно прижималась к нему животом или просто скользила ладонями по груди... черт возьми, он сдерживался из последних сил. Они вернулись из Хогсмида ближе к вечеру и сразу поднялись в спальню мальчиков. Джеймс валялся на своей постели и перебирал новые пластинки, когда Лили включила «The Beatles» и принялась в танце бродить по комнате. Джеймс какое-то время просто не замечал, что она делает, занятый пластинками, а когда увидел, уже не смог оторвать взгляд и смотрел во все глаза. На Лили была длинная зеленая юбка в тот вечер и мешковатый свитер. Она придерживала юбку с двух сторон, так, что где-то ноги было видно совсем чуть-чуть, а где-то... Танцевала она босиком, захлестывая розовыми пятками горячий свет заката, так что он проливался на ее ноги, как само волшебство. Копна темно-рыжих волос вспыхивала червонным золотом, волнистые локоны падали на её лицо, зеленые глаза мерцали в полумраке прямо как камушки в воде. Она вроде как и не дразнила его, а вроде как и дразнила. Но Джеймс все равно завелся как сумасшедший. И теперь распалял себя еще больше, целуя ее шею, задирая толстый вязаный свитер и целуя её живот. В голове стучало так, что он уже совершенно ничего не соображал... В какой-то момент солнце заглянуло прямо в окно, нашло прогалину в задернутом не до конца пологе и огнем запылал на разметавшихся по постели волосах Лили. Тронешь – обожжешься. Джеймс запустил в них всю пятерню, нетерпеливо и не вполне осознанно вжимаясь в неё. Она закусила губу и прикрыла глаза, когда он стащил с неё свитер целиком и припал к горячей коже. А потом сел сам и усадил сверху.
«I want you I want you so bad I want you, I want you so bad It’s driving me mad, it’s driving me mad. »
Джеймс опустился на спину и потянул её за собой. На Лили всё ещё оставалась юбка и он запустил под неё обе ладони. Лили тут же оторвалась от него, но не отстранилась. Не отпуская ее взгляда, Джеймс полз ладонями вверх по её ногам, а потом поддернул большим пальцем край трусиков. Резко сжав ее талию, Джеймс перевернул девушку, так что она успела только тоненько ойкнуть, подмял под себя и принялся одной рукой целенаправленно избавляться от ремня. – Джим... ох, Боже... Джим... послушай... – Лили попыталась привлечь его внимание и запустила пальцы в его волосы, но эффект получился обратным. – Джим, нет... – Да, – выдохнул он, пытаясь устроиться у неё между ног. Юбка задралась так, что в ней уже не было никакого смысла. Да, все случится сейчас. Все должно случиться сейчас, иначе он умрет! Они оба! – Джим... – Я хочу тебя. – Дж... ох... пожалуйста, не сейчас... – Сейчас, – он со свистом вытянул ремень из петли. – Джим, мне надо идти на встречу Клуба Сли... – К черту! – ... а у тебя тренировка, Джим! Отборочные! Как ушат холодной воды на голову. Джеймс замер, пару секунд кровь еще тяжело ухала в голове, а потом он уткнулся лбом в её плечо и мучительно застонал. – Ты боишься, да? – спросил он после паузы. Лили покачала головой и отвернулась. – Тогда почему? Причем здесь тренировка, ты... совсем не хочешь? – Джеймс, дело не в этом... – Лили раздраженно вздохнула. – Я хочу. Но... не могу. Джеймс нахмурился. – У тебя опять месячные что-ли? Она покачала лохматой головой, глядя на свои коленки. Вид у неё был такой несчастный, что Джеймс невольно пошел на попятную. – Ладно, Эванс, сегодня ты выкрутилась. Она вскинула голову. Джеймс улыбнулся ей и встал, направившись к двери в ванную комнату, закинув на плечо полотенце. – Ты можешь делать это при мне, – проговорила Лили, откинувшись обратно на подушку и ковыряя край постера на стене. Джеймс усмехнулся и захлопнул дверь. Через минуту зашумела вода. Лили прикрыла глаза.
* * *
– Хочешь секрет? – прошептала она в его губы. Они все ещё валялись на его растрепанной постели, только теперь полог был открыт и солнце щедро заливало комнату. Проигрыватель неутомимо крутил пластинки, золотистая пыль плавала в душноватом воздухе. – Скажи. – Знаешь, когда в прошлом году ты начал встречаться с Гвен Джонс, я ужасно... просто ужасно ревновала тебя. Пластинка тихонько щелкнула. – Серьезно? – Джеймс улыбнулся. – Ты меня ревновала?.. – Очень. – До смерти? – До смерти. Джеймс скосил глаза. Лили смотрела на него, и ее взгляд просто горел честностью. – Подожди... ты серьезно? – он приподнялся, и Лили тоже села. – Ты же... то есть, ты хочешь сказать, что когда ты называла меня пустоголовым лохматым придурком с бладжером вместо мозгов... я тебе нравился? – это было очень странно. – Ну... в такие минуты ты мне не нравился. Но это не значит, что я тебя не ревновала. Джеймс потряс головой. – И при этом ты требовала, чтобы я прекратил к тебе приставать? – Но ты ведь на самом деле прекратил! Как ты мог? С каких это пор ты стал слушать меня? Вот она, непобедимая женская логика. Джеймс вконец запутался. – Ты очень испугал меня, когда хотел выпрыгнуть из окна, – продолжала Лили. – Вот я и... накричала на тебя. И наговорила... всякое. Но это не значит, что ты никогда... совсем никогда не нравился мне, понимаешь? Да и... когда у тебя появилась Гвен, я вдруг почувствовала себя такой... ненужной, – она рисовала пальцами какие-то узоры у него на плече. – Вы никого не замечали, вечно обнималась и казались такими счастливыми... а я ходила и злилась, мне было страшно, что у вас это все всерьез. – Ты просто мелкая эгоистка, Эванс! – покачал головой Джеймс. Он не знал, возмущаться ему или лопаться от радости. – Я знаю... – прошептала Лили и виновато улыбнулась. – Я как собака на сене. – Чего? – Да это маглы так говорят. Мне было страшно, что ты меня... что я тебе разонравилась. Джеймс громко фыркнул. – Тогда ты просто садистка, Эванс, вот что я тебе скажу, – он перевернулся на спину и закурил. – Она мне разонравится... – невнятно проворчал он. – Тогда зачем ты стал встречаться с ней?
«I thought that you would realize That if I ran away from you, That you would want me too, but I've got a big surprise....»
Джеймс вздохнул. Ну не говорить же ей, что в какой-то момент его терпение просто лопнуло, и он решил перестать унижаться перед ней и подлечить свое израненное самолюбие в компании хорошенькой и отзывчивой охотницы из команды Пуффендуя. Если бы он только знал тогда, что Лили Эванс его ревнует... Он вдруг кое-что вспомнил. – Подожди-ка... разве ты не встречалась тогда с этим слащавым придурком Боунсом с седьмого курса? Я помню, как вы с ним вечно лизались по углам. Я его убить был готов. Лили наморщила нос. – Мы просто делали вместе уроки... и дежурили. Ничего такого, – довольно резко ответила она. – Ты сохла по нему, это точно. – Ты мне нравился больше. – Я ушам своим не верю, – заявил Джеймс. – Ты хоть представляешь, как все это... странно? Я встречался с Гвен, ты – с этим недоумком, хотя на самом деле мы могли встречаться друг с другом! И уже давно бы... Это все из-за тебя! – он резко выкинул окурок и схватил Лили. Она запищала и засмеялась, когда он принялся лезть ей под мышки и щекотать бока. – Ты мелкая... негодяйка... ну-ка назад! Лили вскочила было с постели, но Джеймс поймал ее за талию и вернул обратно. Они с такой силой шлепнулись на матрас, что подушки полетели в разные стороны, а полог чуть не сорвался с петелек. – Джеймс... пожалуйста, хватит, – умоляла Лили сквозь смех, пытаясь остановить его руки. – Переста-а-ань... – она тоненько запищала и забила ногами по матрасу. Надо сказать, это здорово заводило, когда она вот так извивалась и билась под ним. Джеймс послушно убрал руки. Лили расслабилась, все еще слегка посмеиваясь. Она была такой красивой в этот момент. Джеймс недоверчиво усмехнулся и склонил голову набок, разглядывая ее. – Джим... – прошептала она и ласково провела красными ноготками по его щеке, подбородку и губам. – Можешь сказать мне кое-что? – Что, теперь моя очередь рассказывать секрет? – Да, – она была совершенно серьезной. – У вас с Гвен... было? Джеймс растерялся. Куда лучше и разумнее было бы соврать и таким образом избежать целой кучи неприятностей. Но... она так честно призналась ему, что высокомерная недотрога и отличница Лили Эванс уже тогда была влюблена в него по уши... Вряд ли ей было легко говорить об этом. Поэтому он собрался с духом и легко бросил: – Да, было. Лили натужно сглотнула и чуть-чуть свела брови, опустив ресницы. – Я догадывалась, – наконец сказала она и... вылезла из-под него. – Поэтому отталкивала? – спросил он, расстерянно глядя, как она спустила ноги с их постели на пол в поисках балеток. Лили удивленно подняла на него взгляд. А Джеймс вдруг ни с того, ни с сего вспомнил, как весной дома мама распахивала окна, и в них смотрелось чистое небо. – Дело не в этом. Совсем не в этом... – А в чем? – снова ему в голову влезла мысль, от которой его прошиб холодный пот. – Или в ком? Лили, у тебя... – вот об этом точно спрашивать не стоило, но было уже поздно – он потеряет покой, если не узнает. – У тебя... – глубокий вдох, Джеймс, держи себя в руках. – ... тоже был кто-то? Пару долгих секунд Лили смотрела на него. А потом вдруг странно фыркнула носом и прыснула от смеха. – Боже, Поттер, – она снова повернулась к нему, поджав одну ногу. – Ты бы видел сейчас своё лицо. Джеймс сузил глаза. Лили покачала головой, подползла к нему, взяла его лицо в ладони и поцеловала. – Нет, – сказала она, оторвавшись на секунду. – Нет, – ещё один поцелуй. – Нет, нет и нет, – она обняла его, прижавшись к нему всем телом и обвивая руками. – Я хочу, чтобы это был ты. – Да? – Джеймс ткнулся носом в её ладонь. – Когда? – Ужин в Клубе Слизней закончится в десять, – вдруг прошептала она и Джеймс вскинул голову. – Надеюсь, ты дождешься меня, капитан? – Лил? – сердце екнуло. Или это не сердце было... но что-то определенно ёкнуло. Лили улыбнулась и прижалась лбом к его лбу. – Сегодня ночью я хочу спать с тобой... Поттер, – прошептали ее губы. Потом она ушла переодеваться к ужину, а Джеймс еще какое-то время лежал навзничь на своей постели, весь облитый заходящим солнцем, и умирал от счастья.
Сириус уперся кулаком в стену и уткнулся в него лбом, с ненавистью глядя на серебряную табличку с инициалами «B.P.Z.». Сегодня вечером Слизнорт устраивает ужин в клубе Слизней. И Блэйк решила, что нет лучшей идеи, чем потащить на эту пафосную вечеринку Сириуса. Хотя ему меньше всего на свеье хотелось лишний раз видеть, как люди шепчутся, разглядывая их с Блэйк и периодически пялятся то на её живот, то на его яйца. Но ничего не попишешь. Когда он отказался идти, Блэйк разразилась слезами. Причем это было не её обычное хныканье и надувание губ, а полноценная истерика длинной в пятнадцать минут, со слезами, потекшей косметикой, кучей соплей и прочим трешем. Сириуса такая бурная реакция на отказ от обычного ужина, потрясла настолько, что он согласился, просто пытаясь остановить удивительное наводнение. Но с тех пор пожалел уже раз двести. Как же все-таки глупо и жестоко устроен весь этот паршивый мир. Ещё месяц назад у него была замечательная, налаженная жизнь, друзья, полный бак в мотоцикле и ровная дорога в закат. Жизнь неслась по этой дороге крупными скачками, словно молодая пантера. А потом он случайно попал в Блэйк Забини парой каких-то несчастных капель и его пантеру положили в особенно эффектном прыжке, так, что она захлебнулась кровью и переломала в падении все лапы. Теперь она никогда не будет бегать, скакать, рычать, охотиться и дремать на солнышке. Ей осталось только медленно скончаться в муках. И нет возможности остановить всё это. Эта его затерявшаяся частица уже растет, развивается, обрастет жабрами, или чем там обрастают в подобных случаях, где-то внутри Блэйк Забини, а потом он или она родится на свет и когда-нибудь тоже впрыснет в кого-нибудь кого-нибудь, ну или залетит, и будет переживать так же, как он сейчас. Похоже, Сириус по собственной глупости стал придатком системы, процветающей в своей же тупости. И как бы ему хотелось поговорить с кем-нибудь, кто хоть что-то в этом понимает... Например, с дядей Альфардом. Да, дядя. Прошло уже столько лет, а Сириус до сих пор отчетливо помнил их первую встречу. Ему тогда стукнуло целых десять лет и родители впервые позволили ему показаться на взрослом торжестве. Всё было замечательно, то есть уныло, тоскливо и вежливо до зубной боли, но как положено. На Сириусе был замечательный черный костюмчик с гербом над сердцем и шелковой жилеткой, и он сверкал как новенький галлеон. Женщины тискали его за щеки, а мужчины шутливо жали руку и спрашивали, куда бы он хотел пойти учиться. Он сразу отвечал: «Слизерин», хотя даже не подозревал, что это такое, и все были счастливы, особенно мама. А за обедом Абраксас Малфой рассказал историю о мальчике-волшебнике, который так сильно ненавидел своего отца-магла, что убил его и все почему-то стали поднимать бокалы в честь этого мальчика. А Сириус возьми да и скажи: – Он наверное просто придурок! Что началось после этого и вспоминать не хотелось. Родители долго извинялись перед гостями, отец смертельно бледнел и предлагал всем ещё вина, а мать под шумок вывела его в соседнюю комнату и безо всяких объяснений отстегала очень злыми чарами прямо по спине и пятой точке. А потом сказала, чтобы он больше не смел показываться гостям и позорить её, ушла, хлопнув дверью, а Сириус остался один в комнате... Подождав немного, он потихоньку выбрался через окно в сад, забурился в кусты и разревелся там как девочка. Там его и нашел Альфард. Его всегда очень пугал этот темноглазый, небритый и громкий коротышка, мамин брат, от одного появления которого дамы мгновенно начинали млеть, краснеть и противно смеяться, а мужчины сопеть и много пить. Альфарда всегда было как-то очень много, несмотря на свой небольшой рост, он ухитрялся всегда попадать в центр внимания. Впрочем, это было неудивительно. Только самый отсталый сквиб не знал, кто такой Альфард Блэк, известный изобретатель и филантроп. Ему принадлежало изобретение колдомобиля, колдографа, «умных» лифтов министерства магии, системы пропусков через телефонные будки на улицах и многое-многое другое, он был одним из главных спонсоров всех волшебных парков и мероприятий. И всю эту серьезную деятельность дядя каким-то образом ухитрялся совмещать с ужасным раздолбайством: он вечно носился по стране на своем гигантском мотоцикле, носил магловскую одежду, влипал в неприятности, являлся на каждый новый прием с новой женщиной, а один раз и вовсе пришел под руку с маглой... По словам мамы, семья терпела его выходки только потому, что он был одним из главных наследников, хотя сама предпочитала делать вид, что он ей вовсе не родственник, а отец обычно отмалчивался и только злобно цедил виски, когда речь заходила о состоянии Альфарда Блэка. И когда этот человек вдруг ни с того ни с сего влез в кустарник, где плакал маленький Сириус, тот так перепугался, что сразу попытался дать дёру. Правда, почти сразу же передумал, когда увидел, у Альфарда в руках не палочку, а тарелку с огромным куском шоколадного торта. Он так до сих пор и не понял, почему из всех взрослых, включая Друэллу и деда, рассказал обо всем именно ему. Видимо, почувствовал, что дядя не желает ему зла. Ну или просто понял, что человек с тарелкой торта в руке вряд ли станет стегать кого-нибудь по спине паршивыми чарами. Так или иначе, увидев этот торт, Сириус раскис пуще прежнего и пока давился шоколадными соплями, пожаловался на маму, которая его побила ни за что, ни про что, на отца, который смотрел на него как на Кикимера, когда тот уронил его мантию в грязь, на мальчика-волшебника, который убил своего отца-магла и на всех гостей, которые пялились на него, словно на гигантскую сороконожку. Когда он закончил свою маленькую исповедь, дядя какое-то время сидел, словно каменный истукан, а потом вдруг быстро повернулся к Сириусу и сказал: – Слушай, парень, ты когда-нибудь катался на летающем мотоцикле? Это было самое первое счастливое воспоминание в жизни Сириуса. Свобода. Абсолютная, неограниченная свобода. Мотоцикл был огромный, как гиппогриф, с кучей выхлопных труб, из которых вырывался огонь и всяких приборов, у него вылезали крылья, он мог становиться невидимым и ещё много чего он мог, этот чудесный мотоцикл... Сириус орал от восторга, потому что до этого момента он даже на метле не сидел, дядя хохотал как безумный и выделывал в воздухе такие виражи, что Сириус чуть все кишки не выблевал, правда восторг от этого не растерял ни на йоту. Потом они волшебным образом очутились в шотландской магловской деревушке: сидели на берегу огромного озера, под жутко пахучей липой и без остановки лопали мороженое (уже после того, как желудок Сириуса снова смог переваривать еду). Где-то между четвертой и пятой порцией, Сириус сказал: – Мама сказала, что я опозорил нашу семью. Это правда Я...плохой человек? Какое-то время дядя молчал, а потом сказал: – Сынок, люди не делятся на хороших и плохих. В нас есть и добро, и зло, всё дело в том, что ты сам выберешь, – а после этого он наклонился к нему и заговорщически прошептал: – И кстати, мы с тобой сейчас позорим нашу семью намного больше. По-моему, это отличное занятие, ты не находишь? – и он откусил от своего мороженного сразу половину, наверняка отморозив себе все зубы. Сириус робко улыбнулся, а потом дядя сказал: – Кстати, хочешь пожить у меня остаток лета? Я договорюсь с твоей мамой! Собственно, наверное именно в тот момент жизнь Сириуса круто свернула с родительского пути и пантерой скакнула куда-то в джунгли. С того дня каждые свои каникулы Сириус проводил в роскошном дядином особняке на западе Англии, который тот любовно называл Блэквуд, а домой возвращался только за пару дней до начала учебы. После первого курса в Гриффиндоре, родители посадили его под домашний арест и пригрозили осенью отправить в Дурмстранг. Дядя похитил его прямо из окна комнаты и закатил им с Джимбо праздник в парке волшебных развлечений. Они катались на горках, ведрами лопали взрывающийся попкорн, обворовывали фургончики ярмарочной нечисти, которая торговала мёдом, бузиной, контрабандной драконьей печенкой и эльфийским порошком, путешествовали по Дому боггартов, делали ставки на взрослых дуэлях или глазели на выступления вампирских таборов. Когда ему было двенадцать, Альфард женился на страшно красивой, безумно рыжей ирландке-магле. Она врезалась в его мотоцикл на своем мотоцикле и после этого чуть не прикончила дядю голыми руками. На свадьбу он пригласил её друзей-байкеров и они устроили такую дикую гулянку, что левое крыло дома пришлось заново перестраивать. На следующий год дядя снова женился и его новая, удивительно юная супруга, если не торчала с ним в спальне, носилась с Сириусом по территории Блэквуда, играла с кводпотт и устраивала с ним дуэли под гигантскими дубами и каштанами. Однажды они все вместе ездили на матч по квиддичу. Это было чудесное время, Сириусу даже начало казаться, что у него наконец-то появилась настоящая семья, но этому было не суждено сбыться: Мэри умерла. На неё напали Пожиратели смерти. Когда Сириусу исполнилось четырнадцать, дядя подарил ему огромный ящик металлолома и сказал, что это – его персональный летающий мотоцикл, который он должен сам собрать и поднять в воздух. Сириус тогда ужасно обозлился – почему нельзя было подарить нормальную машину?! Ух, как он обозлился. Он обозлился так, что сразу же взялся за работу и провозился с этой бестолковой кучей хлама почти целый год, день и ночь штудируя дядино руководство по магловской механике и технической трансфигурации. И в конце-концов, когда мотоцикл впервые оторвался от земли, Сириус от счастья готов был съесть каждую гайку и только тогда он понял, почему дядя так поступил. Он хотел, чтобы племянник научился добиваться всего исключительно своими силами – так же, как и он сам. В то же время, жутко деловой и довольный собой, он похвастался дяде своим первым сексуальным опытом. Он готовился к этому разговору два дня, а бородатый засранец сначала ржал как конь минут двадцать, а потом отвел Сириуса в особый дом в Косом переулке. Это приключение было даже покруче, чем летающий мотоцикл... А потом Сириус сорвал свою помолвку с Роксаной Малфой и мать ударила его Круциатусом. И после трёх минут дикой боли у него вдруг отключилась правая рука и нога. Сириус скорее отгрыз бы этот валик из мяса и костей к чертям собачьим, чем рассказал обо всём дяде, но Альфард сам откуда-то всё узнал и примчался на площадь Гриммо. Он тогда здорово постарел, осунулся, а вокруг черных глаз появились мешки, как у вампира, в несколько оттенков. Сириус ещё не знал тогда, что его дядя неизлечимо болен и ему осталось жить всего ничего. Альфард устроил своим кузенам страшный скандал, сказал, что подаст прошение в Визенгамот на то, чтобы отнять у них родительские права, а потом просто взял и увез покалеченного Сириуса домой на остаток зимних каникул. Сириус мог бы сразу догадаться обо всем, когда застал в Блэквуде лекаря из Мунго, но тогда его занимали только собственные проблемы. Тем более, что когда его поставили на ноги, дядя пригласил в к ним Джеймса и Марлин, и они втроем здорово проводили время, таскаясь по заснеженному Блэквуду. Сириус тогда думал, что дядя пытается его развлечь, но теперь понимал: он не хотел, чтобы племянник начал задавать вопросы... Время тогда пролетело незаметно, растворившись в бесконечном снежном буране и потрескивании камина, а перед возвращением в Хогвартс, Сириус обнял своего постаревшего дядю и пробормотал в его плечо: – Спасибо, па. Дядя не удивился: сначала просто смотрел на него запавшими черными глазами, в которых ещё теплился прежний бойкий огонь и Сириусу казалось, что он тоже хочет сказать ему что-то очень-очень важное...а потом в этих глазах вдруг заблестели слезы, дядя пару раз моргнул, крепко сжал шею Сириуса обеими руками, коротко и быстро прижал к себе его голову, погладил по макушке, как маленького, похлопал по плечу и торопливо выпроводил за дверь. Больше они никогда не увиделись. Спустя пару недель дядя Альфард умер и семья, сделала всё, чтобы от него в буквальном смысле не осталось и следа: он пропал с семейных снимков, пропал с гобеленов, пропал из документов, а его завещание на имя старшего племянника оказалось плотно запертым в материнском столе. За все пять лет Сириус написал домой писем десять, не больше. Всеми своими переживаниями и новостями он делился с дядей, все подарки на Дни Рождения и Рождество, деньги и вещи он получал от него, в том числе громовещатели и затрещины после визитов в кабинет к Макгонагалл... Теперь же его письма стали уходить в никуда и он, скрепя сердце, написал матери. Она сказала, что Альфард уехал куда-то на край света, и только спустя полгода Сириус узнал обо всем, когда нашел завещание... И с тех пор его постоянно мучали вопросы: Думал ли дядя о нем в последние часы? Думал ли, что племянник предал его, бросил в самый тяжелый момент? Почему сам не стал бороться? Почему не попросил помощи? Ответы он уже никогда не узнает. Также, как никогда не сможет снова войти в дядин кабинет, чтобы просто поговорить, посмеяться или попросить совет... А ведь сейчас ему так нужен его совет. И не только по поводу будущей женитьбы и отцовства. Ему нужен был кто-нибудь, кто помог бы распутать этот клубок внутри. Сириус повернул голову и взглянул на соседнюю дверь, на табличке которой значилось «R.E.M.» Голубовато-серые простыни. «П-перестань...» И жалобное постанывание. Теперь, когда они так нарочито игнорировали друг друга, он совсем съехал с катушек – заводился от одной только мысли о ней. Вот и сейчас – по телу словно теплый ток пробежал и ударил в низ живота. Да, если уж говорить начистоту, в груди тоже что-то нехорошо защекотало, но это не так важно. Сириус зажмурился. Как же он хотел к ней, с ней, в неё... Черт возьми, похоже он самый настоящий мазохист. В мире так много замечательных, интересных и ласковых девушек, а он в семнадцать лет собирается жениться на Блэйк Забини, а сам в это время только и мечтает залезть в трусы к сестре Люциуса Малфоя. Если кто-то сверху решил так подшутить над ним, то шалость удалась. Пора её заканчивать. На этой мысли Сириус кое-как собрался с духом, зажмурился и постучал. Распахнув дверь, старая-добрая Блэйк как всегда, сначала осмотрела его с головы до ног, а когда нашла внешний вид Сириуса удовлетворительным для себя, потянулась к нему с поцелуем. Сириус позволил её губам оставить у себя на щеке липкий отпечаток. – Тебе нравится? – Блэйк покрутилась на месте, чтобы он мог оценить её наряд. Шелковое, пышное платье с невероятно тугим для беременной девушки, поясом, туфельки на крошечном каблуке. Кудрявые шоколадные локоны уложены в пышную прическу и перехвачены ободком с идиотским бантиком. Блэйк сияла и переливалась от счастья, сверкая улыбкой, так что вдруг удивительно напомнила Сириусу тупую белозубую ведьму с рекламы чистящего средства в Косом переулке: «С миссис Чистикс просто блеск, и без чар вас ждет успех! Миссис Чистикс!» – Блестяще, – проворчал он и закрыл дверь. Ему никогда не нравилась её комната. Всю школьную мебель заменили дорогущей как сто чертей и ужасно безвкусной, метры и метры оранжевой, червонно-алой и желтой ткани, вместо слизеринского балдахина – вычурный, золотой, с восточным узором, кисточками и слонами, бредущими по резной лакированной спинке, и самое гадкое – куча волшебных растений из теплиц семьи Забини: заросли кусачей герани, сонный плющ, бегущий по стене на потолок, побеги ядовитой тентакулы, которые вились вокруг столбиков кровати, словно живые змеи, ну и конечно, жалобно попискивающие дьявольские силки в углу. Все эти твари казались Сириусу разумными существами и их шевеление, шипение и приторные ароматы были одной из главных причин, по которым он никогда не спал в этой комнате. Боялся, что эти твари задушат его во сне. Забини же, порхающая между этими сладкими гадостями, напоминала ему гигантскую ядовитую пчелу. – Я хотела одеть зеленое, но оно меня ужасно старит, зато светлое красиво оттеняет кожу, правда? Располагайся, я буду готова через пять минут! – Ты написала, что готова, – Сириус тронул пальцем маргаритку, стоящую на комоде. Цветок мгновенно попытался цапнуть его за палец. – Мы опоздаем. – Это всего лишь пять минут, я же не могу пойти на ужин в таком виде. – Ты хорошо выглядишь. – Хорошо? – она громко поставила пудреницу на мраморную столешницу и обернулась. – Хорошо? Между прочим я уже два часа... – Прекрасно. Изумительно. Волшебно. Выбирай, что хочешь. – А что с моими волосами? – она сунулась к зеркалу. – Ты посмотри, они же как паутина... – У тебя отличные волосы. Мы опаздываем. Блэйк посмотрела на него так, словно он был самой бездушной скотиной во всем мире. – Знаешь, на самом деле мне не особо хочется идти туда. Все будут обсуждать, не поправилась ли я, спрашивать, а меня это ужасно раздражает, – заметила девушка, накручивая на палочку кудри. – К тому же ты такой мрачный, все будут думать, что я тебя... удерживаю силой. Сириус чуть не обалдел от такой наглости. – Ну что ты, – он полез в карман за сигаретами. – Я всю жизнь мечтал стать выставочной собачонкой. – Знаешь, мне кажется, у меня выросла грудь, – Блэйк сжала её и приподняла. Сириус не смог побороть искушение и все-таки покосился на это. Грудь Блэйк он привык воспринимать отдельно от неё самой, как некий бесценный природный дар, вроде оперного голоса, который достался в подарок уроду. Но сейчас даже она вызвала у него неприязнь. – Тебе кажется, – наконец сказал он. – Хочешь сказать, она маленькая?! – возмутилась Блэйк. – Я хочу сказать, что если ты проторчишь у зеркала ещё десять минут, то мы сможем уже никуда не идти! – отрезал он. – Ты не могла бы делать это быстрее?! – А ты не мог бы не курить здесь? – подчеркнуто вежливо парировала она и отвернулась. – Тут растения! Сириус, уже было сунувший сигарету в рот, вытащил её и со словами: «Я не жадный», демонстративно сунул в пасть кусачей ромашке. Забини помолчала секунду, потом осторожно положила палочку на столик, ярко-красные губы задрожали, глаза удивительно быстро заполнились слезами и она отчаянно разревелась. – Я не понимаю, почему ты т-такой злой, – заикалась она, шмыгая и хрюкая носом, пока Сириус с каменным лицом наливал для неё воду. Косметика, которую она так тщательно наносила, густо размазалась по всему лицу. – Я п-просто хотела быть к-красивой, хр-р...что т-такого? – она вытерла нос рукой. – Туда приедут все эти вып...пускники, а я поправилась и чувствую себя г-гиппгрифом на этих к-каблуках...а ещё у меня ужасные волосы и грудь раздулась... Блэйк отпила немного, но облилась и заляпала платье. Вследствие чего разразилась новой порцией слез, а Сириусу захотелось утопиться в её стакане. Кто бы знал, как его бесили её слезы! Но сейчас был как раз тот случай, когда ему надо было взять комок своих нервов в кулак и сжать посильнее, поэтому он сделал то, что обязан был сделать: отобрал у неё стакан, поставил его на туалетный столик и прижал её к себе. Когда Блэйк немного успокоилась и посмотрела на себя в зеркало, пришла в ужас, сказала, что ей нужно ещё пять минут и бросилась заново открывать все баночки и тюбики. А Сириус с мучительным стоном повалился на постель, мысленно уговаривая дъявольские силки наброситься на него и закончить его мучения.
* * *
Открытые двери в кабинет Слизнорта щедро изливали в коридор потоки джаза. В кабинете было полно народу, вкусно пахло жареной индейкой и пряности, камин бодро потрескивал дровами под веселые мотивы Бенни Гудмена, а рядом небрежно петушились расфранченные выпускники, с прилизанными гелем, пышными шевелюрами. У всех в руках были кубки с соком и бокалы с медовухой и когда мимо проходили школьницы, кто-нибудь обязательно оборачивался и причмокивал губами. Слизеринцы, как обычно обособились от остальных: их компания заняла один из кожаных диванов и враждебно поглядывала на тех, кто смеялся или говорил чересчур громко. Похоже все они считали невероятно оскорбительным находиться в компании таких нечистокровных и бедных студентов. В центре дивана восседал Нотт, весь в черном и с бриллиантовой заколкой на галстуке. Закинув ногу на ногу, он вертел в руках палочку и, чуть прищурившись, смотрел в сторону зашторенного окна. Вокруг него собрались его рыжеволосая кузина, у которой вечно был такой вид, будто она безумно хочет спать, Генри Эйвери, нос которого так и не вернул себе нормальную форму и Хлоя Гринграсс, очень хорошенькая светловолосая девочка, которая в этот момент равнодушно разглядывала свои ноготки. И Регулус, странно бледный и похудевший. Он зажато обнимал себя руками и враждебно косился на компанию девчонок неподалеку. В углу за диваном подпирал стенку Нюниус. У него был такой вид, будто он глубоко презирает каждого присутствующего. Помимо знакомых лиц Сириус разглядел парочку иностранных учеников и несколько старых знакомых из прошлого выпуска, с которыми как раз щебетала Лили. Невероятно хорошенькая, в простеньком платье в мелкий цветок она ухитрялась выглядеть в сто раз лучше любой девчонки в этом зале. Увидев Сириуса, она едва заметно подмигнула и улыбнулась. Сириус ухмыльнулся ей в ответ и немного взбодрился, но едва они с Блэйк вошли, все лица на миг повернулись к ним. Ученики почти сразу отвернулись, грязно ухмыляясь, ученицы окинули Блэйк быстрым оценивающим взглядом и на их лицах появилось это гаденькое, жадное выражение. Сириусу захотелось прикрыть яйца рукой. – Сириус, мой дорогой, мисс Забини, а вот наконец и вы! – к ним подкатился Слизнорт под руку с какой-то блондинкой в ядовито-зеленом костюме и крошечной шляпке на короне из кудрей. Из шляпы лихо торчало длинной изумрудное перо. По случаю праздника на профессоре зельеварения был бархатный костюм-тройка с золотыми пуговицами. Живот так распирал дорогую ткань и пуговицы так угрожающе выпирали, что у Сириуса возникло желание схватить поднос, который пронес мимо него эльф, и закрыться им как щитом. – Очень рад вас видеть. Вот, спешу познакомить вас с моей выпускницей! Рита Скитер, удивительно талантливая девочка, была главным редактором школьной газеты, пока в редакцию не ворвалась стая пикси и не уничтожила всё подчистую. Сейчас работает в «Пророке» и как мне говорили, на неё уже наточил зуб один чиновник из министерства, этот, как его...Кровч...Крач-Грач, увы, не помню. Журналистка заливисто рассмеялась. – Мисс Скитер, позвольте вам представить юную мисс Забини, её семья, как вы слышали, владеет сетью магических теплиц по всему миру, а это – мистер Сириус Блэк, нечастый гость на моих праздниках, но не менее жела... – Блэк? – журналистка схватила его за руку. – Вы случайно не сын изобретателя Альфарда Блэка? – Почти, – процедил Сириус. – Племянник. – Говорят, вы были очень близки, очень... – она поправила очки. – Скажите, молодой человек, что могло заставить вашего бездетного, холостого дядюшку уделять так много внимания чужому ребенку? Вы никогда не замечали за ним никаких странных наклонностей? Сириус ошалело уставился на дамочку, но тут, к счастью, к ней подкатился какой-то парень в желто-черном полосатом плаще с эмблемой «Уимбургских ос» и они отстали, а Блэйк унюхала еду и потащила Сириуса к столу с закусками. Оказавшись в привычной среде, она сразу повеселела и выглядела такой счастливой, как-будто это не она, а кто-то другой ревел у Сириуса на плече десять минут назад. Пока они делали этот дурацкий круг почета по залу, она все время вертела головой, так что Сириуса то и дело хлестало по лицу её терпкими духами. Он чувствовал себя собачкой на выставке. Но это ещё было ничего. А вот когда к ней подбежала какая-то знакомая выпускница, окинула Сириуса пытливым взглядом, а потом принялась поздравлять Блэйк изо всех сил, ему захотелось попросить у Слизнорта его лучший яд. Тот, надо сказать, тоже не оставлял Сириуса в покое и все втирал ему что-то про эту идиотку с пером: – ...а потом написала разгромную статью о их проигрыше. С тех пор бедолага Людо умоляет её написать опровержение. Кстати о квиддиче, видите, там Гленда Читток? Прелестная девочка, помню, она всегда так живо комментировала школьные матчи! Надеюсь, что в этом сезоне мы увидим увлекательное зрелище, ведь теперь в команде по квиддичу практически новый состав, вот и мисс Малфой... Сириуса словно молнией прошило. – ...как мне сказали, продемонстрировала замечательные способности! И он подтащил к ним девушку, которая в этот момент как раз попыталась спрятаться от него за темно-зеленой портьерой, но не успела.. Маленькое черное платье. Точеные, красиво изогнутые ножки. Худые руки и хрупкие плечи под теплой белой кофтой. Волосы не пушатся огромной белой гривой, а бегут из заколки на затылке словно водопад крема. И тонкая, кроваво-черная лента на шее. Слизнорт продолжал говорить что-то, коготки Блэйк ещё сильнее вонзились в его руку, но всё это куда-то испарилось, исчезло – вечер сузился до одного-единственного пятна и в этом пятне оказалась Роксана Малфой, которая сначала хмурила темные брови и смотрела в пол, нервно поправляя кофту, которая чуть сместилась, когда Слизнорт взял её под руку, а потом нехотя, через силу подняла ресницы и посмотрела Сириусу в глаза.
* * *
– ...и ещё вы летите слишком далеко друг от друга! Не оставляйте слишком большое пространство! – и Джеймс махнул палочкой, разгоняя рисунок из светлячков в воздухе. – Мне нужна стена, а вы – сетка! Если хотя бы один слизеринец пробьется внутрь – попрощайтесь с квоффлом! – и он сунул палочку в рукав. – Ещё раз! Команда послушно разлетелась по местам – Дирк завис у колец, а остальные, включая и самого Джеймса, взлетели как можно выше над стадионом, по свистку синхронно развернулись в воздухе и устремились обратно к земле, на ходу формируясь в острый клин – живой щит из игроков, внутри которого пряталась Марлин с квоффлом под мышкой. Ускоряясь, клин входил в сочный и влажный вечерний воздух как нож в масло, Джеймс покрепче сжал руками древко метлы, готовый в любую секунду подняться, но тут Бенджи слишком рано рванул вверх, врезался в Марлин, крики, вопли, квоффл улетел вниз, а эти двое завертелись волчком и только чудом удержались в воздухе. Дирк разочарованно опустил руки – ему сегодня потренироваться не удавалось, потому что мяч никак не мог долететь до колец. – Ещё раз! – крикнул Джеймс. Теперь Мэри заменила Марлин, но не рассчитала скорость и, когда клин рассыпался, врезалась в Дирка и они вдвоем влетели в среднее кольцо. – ГОЛ! – радостно заорал Дингл и Бенджи покатился со смеху. – Ещё раз! – Джеймс, посмеиваясь, поймал квоффл, который ему бросил Дирк и вернул его охотнице. – Я больше не могу! – Марлин повалилась на метлу и опустилась на пару метров в воздухе. – Пожалуйста, давайте сделаем перерыв! – Прошло всего сорок минут! – возмутился Джеймс. – Темно! Я ничего не вижу! – Если мы выучим «голову ястреба» в темноте, то при свете... – Я устала! – Надо было меньше обжираться в деревне! – парировал Джеймс и девушка страшно обиделась. – Вернись на место! Мэри, бери мяч! Бенджи и Дингл сдавленно захихикали, когда Марлин пролетела мимо и она толкнула одного из них в плечо. – Я выйду из головы и посмотрю на вас сверху! – крикнул он – поднялся сильный ветер и слова забивало обратно в рот. – И если увижу, что вы опять оставляете такие промежутки, заряжу бладжером! Ясно?! Все по местам! – Вы посмотрите! – вдруг раздался откуда-то с трибун громкий девчачий голос. – Настоящий капитан! Джеймс круто развернулся в воздухе и в тот же миг в спину ему ударил радостный визг Мэри. По одной из трибун Пуффендуя неторопливо спускалась смуглая темноволосая девушка, с грубоватыми чертами лица, удивительно похожая на египетскую кошечку. Она держалась так независимо и выглядела такой взрослой, что сразу было понятно – это не ученица... – Гвен!!! – радостно завопила Марлин и стремглав бросилась к ней, пролетев мимо Джеймса. А следом за ней и остальные побросали свои позиции, только Джеймс остался парить на месте, улыбаясь как дурак. – Ты выплюнешь связки, если будешь так орать! – протянула Гвен, когда он подлетел к огромному шевелящемуся объятию на трибуне и спрыгнул с метлы на трибуну, словно с коня на полном скаку. Передав метлу Мэри, Джеймс шагнул к бывшей девушке и капитану-сопернику и крепко обнял её. – Не часто к нам спускаются такие звезды, – усмехнулся он, когда она наконец разжала руки. – Какими судьбами, гарпия? Святоголовые сестры решили, что тебе надо ещё немного поучиться у великого Джеймса Поттера? Все засмеялись, Гвеног тоже усмехнулась. – Старик Слиззи пригласил к себе на ужин. Многие наши придут. И я уже почти дошла до него, но тут увидела поле и... – она цокнула языком. – Не удержалась. Я так скучала за вами, ребята, – и она посмотрела ему в глаза. – Ты хорошо выглядишь, – ляпнул Джеймс, потому что надо было что-то сказать. Гвеног тонко улыбнулась и её темные глаза на миг стали ещё темнее – словно окна комнаты, в которой двое влюбленных погасили свет. – Как тебе играется в Высшей Лиге? – спросила Марлин. Джеймс он машинально взъерошил волосы. Гвен поймала этот взгляд и глаза её замаслились. – Мы читали в «Пророке» о том, что тебя взяли в основной состав! Пока Гвен говорила, Джеймс как следует рассмотрел её. От той угловатой девочки, которая была его главной соперницей по квиддичу почти ничего не осталось. Теперь перед ним стояла красивая, уверенная в себе девушка и его мысли вдруг совершенно некстати поплыли сторону того дня, когда Гвеног нашла его на трибуне Гриффиндора с бутылкой огневиски в руке... – ... так что скоро мы едем в мировое турне, болейте за нас. А что, сыграем как в старые-добрые времена? – Гвен вдруг толкнула Джеймса кулачком в плечо. – Если ты не боишься гарпий, конечно. – По-моему я никогда не боялся играть с тобой, – поддел её Джеймс и, не глядя схватил метлу, которую протянула ему Мэри. – Один на один, счет до пятнадцати, проигравший натягивает футболку на голову, летает пять кругов и орет как гиппогриф. – Смотри не выпрыгни из штанов, капитан, – Гвеног сняла теплую кожаную куртку на меху и взялась за метлу, которую ей одолжил улыбающийся Дирк.
* * *
Блэк смотрел на неё так, словно ему дали под дых. Замешательство, желание, отчаяние, злость – всё это пронеслось на его лице всего за несколько секунд и сразу же спряталось под маской равнодушия. Слизнорт продолжал говорить и размахивать руками, Блэйк испепеляла её взглядом, а Роксана ничего не могла с собой поделать: пялилась на Блэка во все глаза и медленно приходила в ужас от того, что на ней – чулки, а не колготки и ещё это дурацкое платье из Шармбатона, а у платья спины нет, и она как-будто стоит перед ним голая, совсем-совсем голая, прямо как в ту секунду, когда он стащил с неё свою черную рубашку, ту самую, в которой пришел сегодня... Боже... Роксана даже плечами повела, глядя на черную легкую ткань. Сердце колотилось как сумасшедшее, грудь в слишком тугом вырезе вздымалась всё быстрее и ей казалось, что на неё сейчас смотрят все в этом зале. Казалось, если сейчас, сию секунду она не сбежит, произойдет страшное – как тогда, во время уборки класса. Она не могла этим управлять и стоило только вспомнить – щеки вспыхнули. Блэк заметил это, его глаза чуть расширились, Роксана даже попятилась немного... – Ужин! – вдруг хлопнул в ладони Слизнорт. Роксана чуть не разрыдалась. Сириус и Блэк сели с одной стороны круглого стола, Роксана с другой. Слизнорт развлекал гостей, все смеялись, болтали, эльфы в школьных передничках подавали отменное мясо и кучу прочих вкусностей, Лили Эванс сияла как солнце и всем было весело. И никто не замечал, как тяжело Роксане сидеть и смотреть, как Блэйк шепчет что-то на ухо Блэку, а он наклоняет к ней голову.В своем дурацком платье с пышной юбкой и с бантиком в волосах Забини выглядела, прямо как идеальная жёнушка с плаката кулинарных чар – ей не хватало только полосатого фартучка и противня с печеньем. Она сделала крупный глоток из своего бокала и поморщилась – сейчас она бы не отказалась от чего-то покрепче, чем тыквенный сок. – До меня дошли удивительные новости, профессор Слизнорт, – негромко произнеесла журналистка и поправила очки, взглянув на сладкую парочку. Слизнорт настороженно замер, не донеся оливку до рта. Рита Скитер прервала его на середине веселой истории и глуповатая улыбка так и не успела сбежать с его лица. – Не знаю, правда это или нет, поговаривают, что одна из хогвартских учениц беременна. Звон вилок стал тише. Лили перестала смеяться и бросила на Сириуса предостерегающий взгляд. Он весь посерел и только Забини просияла и прижала к груди левую руку, на безымянном пальчике которой сверкала искорка. – Да, это так! – она выпрямилась и расправила плечи. Дура-дурой. – Мы поженимся через восемь месяцев, – и она взяла Сириуса за руку. Роксана увидела, как Сириус коротко смежил веки. – Вот как! – журналистка вперила в Сириуса жадный взгляд. – О да! Я ни капельки не стыжусь! Наоборот, я счастлива! Вы знаете, это всё так странно, всё происходит так быстро! Кажется, ещё вчера мы стояли вместе перед Распределяющей Шляпой и были детьми, а теперь мы и сами семья, – она взяла Сириуса за руку. – И у нас тоже будут дети. Правда это удивительно? – Я до сих пор в шоке, – едва слышно отозвался Сириус и поднес к губам кубок. – Да, мисс Забини, вы совершенно правы! Именно поэтому невероятно тяжело быть преподавателем: видишь, как без конца одни дети взрослеют и заводят других! Я до сих пор помню, мистер Блэк, как ваша матушка блистала на моем Рождественском балу! Малышка Bourgie – так её все называли. Я помню... Забини вдруг выпучила глаза и поспешно поставила свой кубок на стол. – Кстати! Я решила, точнее мы решили, что если у нас будет девочка, то мы назовем её Вальбургой, в честь миссис Блэк... Сириус, который в этот момент как раз поднес к губам свой кубок, резко вдохнул и подавился тыквенным соком. – Анапнео! – Лили, сидящая рядом с ним быстро взмахнула палочкой и Блэк смог вдохнуть. – ...а если мальчик – Блез, как сочетание...наших... фамилий... – она взглянула на Сириуса и обеспокоенно погладила его по спине. – Ты в порядке, дорогой? Роксану чуть не стошнило в тарелку с фазаном и картофельными чипсами. Дорогой. – Да. Хмф. И мы от всей души поздравляем вас, – пробормотал Слизнорт, – ...и...кхм...о, пуддинга, Северус? Какое-то время за столом было слышно только вежливо и тихонькое позвякивание вилок. Улучив секунду, Роксана быстро подняла глаза, обожглась об ответный взгляд и так же быстро опустила ресницы. – Мисс Гринграсс, а как поживает ваш отец? – О, спасибо, профессор, он в порядке. В последнем письме справлялся о вашем здоровье! – Недавно он прислал мне два билета на свою новую оперу, я был в полнейшем восторге, в полнейшем! Вы знаете, мисс Эванс, мистер Гринграсс славится тем, что во время его концертов во всем зале распускаются цветы и растения. О, это великолепное зрелище, великолепное! Вам бы непременно понравилось! Девушка в шляпе с зеленым пером, с которой в начале ужина Роксану познакомил Слизнорт, поправила очки и прищурилась, впиваясь в Хлою цепким взглядом. – Мисс Гринграсс? Это ваш отец в прошлом году призывался в Визенгамот за кражу симфонии у одного известного магловского... – А как вам работа в «Пророке», мисс Скитер? – поспешно перебил её Слизнорт, в то время как смазливая мордашка Хлои побледнела от ярости и на ней выступили все закрашенные прыщи. – Варнава Кафф, вы знаете, мы с ним большие друзья, отзывался о вас с огромным... – Да это просто лучшая работа, которую можно пожелать! Кстати, профессор Слизнорт, когда же вы наконец дадите нам интервью о работе под началом у Альбуса Дамблдора? – она снова поправила очки. – Мистер Кафф настаивал, чтобы я лично занялась им. Слизнорт мгновенно сдулся, заулыбался, промычал что-то уклончиво-вежливое и приказал подавать десерт. Пока эльфы меняли тарелки и кубки на вазочки со сладостями и кофе, Слизнорт принялся расспрашивать Клодетт о учебе в Шармбатоне. Он всё больше напоминал Роксане паука, который сидит в окружении мух на своей паутине и дергает то за одну, то за другую ниточки, стягивая всех к себе. – Вы удивительно хорошо говорите по-английски, юная леди! – воскликнул он, когда Бойер закончила свой рассказ. Всем он понравился, а Роксане показалось, что Клоди отвечает на вопрос на экзамене, на тему: «Моя любимая школа». – Благода' ю, п' гофессо' г, – Клоди горделиво выпрямила спину и даже её золотистые кудряшки задрожали от удовольствия. – Это мой папа училь меня с детства. – Да, если кто не знает, отец мисс Бойер – глава международного магического сотрудничества во Франции! – вставил Слизнорт, наклонившись над тарелкой и значительно подняв палец. – А ещё в Ша'гмбатоне уделяют больщой внимание языку. – Это точно, – едва слышно заметил Блэк и, засранец, улыбнулся Клоди так, что она покраснела до ушей, на всякий случай улыбнулась в ответ и поспешно занялась пудингом. Забини ткнула Сириуса локтем в бок, а когда он посмотрел на неё, отвернулась от него с глубоко оскорбленным видом. – А по-моему, это просто замечательно, что в Хогвартсе в этом году столько иностранных гостей! – не унималась журналистка. – Я так и вижу заголовок статьи: «Школа Магии или Дамблдоров Ковчег?», – она издала сардонический смешок. – Мы с вами потом непременно должны побеседовать о нравах французских школ, милочка! – и она указала ложечкой на Клодетт. Та, видимо не совсем поняла её, но опять улыбнулась на всякий случай. – Вы знаете, мисс Скитер, сегодня за нашим столом не только ученики из Шармбатона и Хогвартса! Вот мисс Малфой, например, – сердце ёкнуло, Роксана от ужаса целиком проглотила виноградину и испуганно подняла голову. – Проучилась в Дурмстранге...м-м...сколько, мисс Малфой? Роксана застыла. Она ненавидела, когда на неё направляли прожектор всеобщего внимания. Но все смотрели и делать было нечего. – Три года. – Три года! – подхватил декан и жестом подозвал эльфа с кувшином тыквенного сока. – Я помню, писал Абраксасу, что его дочь мы готовы принять на первый курс и в двенадцать, и в тринадцать лет, на любых условиях, но, увы, он отказался. Расскажите же нам, как вам училось в Дурмстранге, моя дорогая? Все смотрели на неё и ждали, а она и слова выдавить не могла. Она никогда не умела хорошо рассказывать, да и как можно в двух словах рассказать о такой огромной и старой школе? Растерянно глядя на учеников, Роксана уже хотела было отказаться, но тут случайно взглянула на Блэка. Он едва-едва заметно дернул бровью. Мол, давай. – Дурмстранг стоит на скале у моря, – Роксана услышала свой тихий, низкий голос как будто со стороны. Может у неё от волнения уши заложило? – И в любом классе слышно прибой. Это...почти что военная школа, там очень строгая дисциплина. Нельзя лежать на постелях днем, приносить свою еду, слушать музыку в помещениях, читать журналы и носить обычную одежду. Только форму, всегда. Мальчики живут отдельно от девочек, все носят короткие волосы, а девочкам нельзя одевать юбки. И ещё чайки. Чайки там кричат как сумасшедшие. Блэк чуть приподнял уголок губ, Роксана взглянула на него и тут слова посыпались из неё, как из Рога Изобилия. Она рассказала о тролле-завхозе, над которым все подшучивали и которого ей всегда было очень жалко, о том, что в квиддич там играют над океаном, даже в шторм, о том, как в первый год учебы она боялась ходить на уроки Темных Искусств, потому что их преподавал старый одичавший вампир, поведала о Кракене, живущем под школой – он охранял карцер, в который отправляли провинившихся, о том, как в женской половине ей чуть было не исполосовали лицо ножом... Она говорила и говорила, и хотя слушали её все, кроме Забини (та демонстративно искала что-то в своем мороженом), Роксана ловила себя на том, что говорит всё это исключительно для одного человека. Как-будто это было компенсацией за всё то время, что им не позволялось говорить. Ей бы хотелось поделиться с ним всем-всем, но когда она замолчала, чтобы перевести дух, увидела на лицах остальных учеников такой ужас, что совершенно растерялась. – ...а на третьем году я перевелась в Шарбматон, так что это всё, – неуклюже закончила она и поскорее прикусила язык. Повисла пауза. Лили Эванс смотрела на неё так, словно Роксана была умирающим слепым котенком. – Наверняка ваши родители узнали обо всем, и забрали вас оттуда? – требовательно спросил Слизнорт, нарушив повисшую тишину. – Нет, – наивный добрый старик. – Меня выгнали. – Надо же! – Слизнорт явно растерялся. – За что? – Полагаю, Кракен с ней не справился, – сказала Блэйк и улыбнулась одними губами, когда Роксана перевела на неё взгляд. – Ну что ты, Блэйк, – Роксана тоже попыталась улыбнуться, но вышло как-то зло. – Я подружилась с одними ребятами, мы курили, пили алкоголь, прогуливали уроки, слушали запрещенную музыку и устраивали подпольные рок-концерты. Ах да, ещё я сбежала на мужскую половину и жила там целый год, пока меня не обвинили в употреблении крови. Тогда всё и раскрылось. А с Кракеном мы очень даже ладили. По столу прокатился смешок. И только слизеринцы пялились на неё с таким ужасом, словно она только что станцевала на столе голая. Похоже они всерьез думали, что сестра Малфоя непременно должна была полжизни заниматься искусством подлизывания и собственной прической. Ей стало досадно, но она все равно ощутила мстительное удовольствие: теперь вся эта чистокровная селекция обязательно пожалуется своим мамочкам, те напишут Эдвин...ух и пошатнется кристально-чистая репутация семейства под давлением писем от доброжелателей. Хвала Мерлиновым порткам. Очень быстро она скользнула взглядом по Блэку – он тоже смеялся. Черт возьми. Он сам хоть знает, какая у него улыбка? Слизнорт тоже выдавил продолговатый сиплый смешок, глаза зельевара превратились в две веселые щелочки, он хихикнул и шутливо погрозил Роксане пальцем. – А у вас хорошее чувство юмора, юная мисс! Н-да-а...хмпф... подпольные концерты... – он качнул головой и взялся за нож и вилку с таким видом, словно всё это и правда было просто шуткой. – Ну а...как вам в Хогвартсе? Как вам наш факультет? Роксана помолчала, ковыряя ложечкой пирожные шарики в вазочке. – Зеленого многовато, – наконец сказала она. – Очень не хватает...красного. Люблю этот цвет с недавних пор. Они быстро переглянулись с Блэком, его губы дрогнули в тонкой усмешке. – Тогда может быть сбежишь на другой факультет? – елейным голоском поинтересовалась Забини, демонстративно обнимая Блэка. – Спасибо за предложение, я обязательно его обдумаю, – ехидно отозвалась Роксана. – Кстати, это нормально, что девочка целый год жила и спала вместе с мальчиками? – вдруг громко спросила Блэйк, важно оглядываясь по сторонам. – И куда только директор смотрел? Это был просто верх лицемерия с её стороны. Некоторые ученики даже заерзали на своих стульях, так, словно мечтали очутиться за другим столом, подальше от неё. – Мисс Забини, – не то шутливо, не то укоризненно молвил Слизнорт. – Я притворялась мальчиком, Блэйк, – ласково молвила Роксана. – Знаешь, ведь с мальчиками можно не только спать, но и дружить. Блэйк порозовела. – Что-то не похоже, чтобы у тебя хоть когда-нибудь был...друг, – выпалила она. – Был, не волнуйся. – И что же? Сбежал, когда выяснилось, что ты не мальчик? – Блэйк. Забини быстро покосилась на Сириуса, который позвал её тихим, но суровым голосом, однако не отступилась, ввинчиваясь в Роксану обозленным взглядом. А Роксана какое-то время просто смотрела на неё, а потом ответила: – Он умер этим летом. Кто-то ахнул, Слизнорт закашлялся. На кукольном личике мелькнуло замешательство и Роксана уже ждала, что Блэйк станет стыдно, но она только легкомысленно повела плечиком и чуть-чуть приподняла уголки губ: – Что же...очень жаль, что вы теперь не вместе.
* * *
– Тебе очень идет эта форма. – заметила Гвен, когда Джеймс, пролетев пять положенных кругов с футболкой на голове, вернулся к ней на трибуну. Живот у него вконец отмерз и даже онемел от холода, а голос окончательно сел. Пиздец связкам. – Надеюсь ты не сильно расстроен из-за проигрыша? – Я тебе поддался, – просипел Джеймс, усаживаясь рядом с ней, пока остальная команда играла в сдвиг-удар внизу, изо всех сил давая понять, что просто разрешает им побыть наедине. – Я же джентельмен, я просто не мог выиграть у дамы. И он зашелся исступленным хриплым кашлем. – Помню, раньше тебе это не мешало, – усмехнулась Гвен и направила на него палочку, из которой хлынул теплый воздух. Джеймс чуть не замурчал от удовольствия. – Ох, спасибо, – он встряхнулся. – Эти гарпии здорово тебя натаскали. Как ты вообще попала в основной состав? – Подделала возраст в документах, – Гвен вытянула ноги и засунула руки в карманы куртки. – Одна из участниц ни с того ни с сего решила залететь прямо посередине сезона. Разве не идиотка? На замену взяли меня, так как в запасном составе у меня был лучший результат. А потом уже не захотели со мной расставаться, – она улыбнулась, задирая голову и самодовольно поглядывая на Джеймса. – Похоже из нас двоих все-таки я первая попала в чемпионскую Лигу. Надо было поспорить на твой «Нимбус». – Ещё не вечер, – усмехнулся он. – Я ещё побью тебя на Международном уровне, Джонс, вот увидишь. – Ты так и метишь в «Кенмарские коршуны»? – Считай, что я уже там! Гвеног усмехнулась. – Я слышала, у них жесткий отбор. – Не жестче, чем везде, – отмахнулся Джеймс. – Я всех сделаю. Это же я. – Я скучала, Джеймс. Он осекся и взглянул в темно-карие, тепло мерцающие в темноте глаза. – Я тоже, Гвен, – честно признался он. Да, он скучал. Скучал по их дружескому соперничеству, по совместным играм, по проигрышам и победам, да и вообще по тому Хогвартсу, который был в прошлом году, и пару лет назад. Сейчас всё меняется, да так быстро, что только успевай выдыхать. Гвеног улыбнулась, опустив взгляд и подвинулась к нему на скамье, случайно или нарочно прижавшись к нему бедром. – И ты теперь не похож на того маленького засранца, которого я помню, – она ласково провела рукой по его макушке. У Джеймса невольно мурашки по спине побежали. – Раньше ты не стал бы говорить со мной после проигрыша, просто спихнул бы меня с трибуны. – Могу и сейчас, хочешь? – он неожиданно обхватил её руками. Они засмеялись. – Между прочим, я тогда сломала руку! – попыталась возмутиться Гвен, но вышло не очень, потому что она смеялась. Она вдруг положила руку ему на колено. – Но ты правда изменился, Джейми. В лучшую сторону... – И ты тоже, – попытался отшутиться он. – Здорово выглядишь. Наверняка у тебя куча поклонников. Готов побиться об заклад, тебе уже предлагали встречаться всякие звезды. Гвен тяжело вздохнула и отодвинулась. – Предлагали, – сухо молвила она, глядя, как команда Джеймса складывает мячи в ящик и, звонко переговариваясь, направляется к раздевалке. – Ну и...гхм...как тебе играется у «Гарпий»? Скоро матч? – Не знаю...вряд ли, – девушка зябко повела плечами. – После этого теракта в лесу все публичные мероприятия под запретом, в Министерстве боятся повтора. Ты, конечно, слышал о том, что было летом? – и она глубоко вдохнула свежий вечерний воздух. – Слышал...и видел. Я был там, Гвен. На том концерте. Гвен повернулась так резко, словно он ткнул её в спину. – Что? – Я был там всю ночь. Мы с друзьями искали выживших...так что я насмотрелся всякого... – он нервно взлохматил волосы. – Да ты...ты же мог погибнуть, Джим! – и она толкнула его обеими руками. Джеймс только покачнулся и фыркнул как можно легкомысленнее: – Подумаешь. Жизнь пресна без риска. Гвен покачала головой, глядя на него во все глаза. – Беру свои слова обратно, Поттер, – голос её дрожал. – Ты... ты такой же безголовый кретин, как раньше! И тут она сделала очень странную штуку. Подвинулась к нему вплотную, притянула к себе за воротник и поцеловала.
* * *
После ужина все рассеялись по залу: бродили парочками, общались, сидели вокруг Слизнорта, смотрели, как он перебирает фотографии и нудит. Блэйк тоже собрала вокруг себя благодарных слушательниц-выпускниц и, сидя на диване с кубком сока, живописно расписывала им, как будет переделывать Блэквуд после их свадьбы. Хорошо хоть ему не обязательно было присутствовать, потому что он-то точно знал: она притронется к дому только через его труп. Так что он бессмысленно шатался по залу с кубком в руке, время от времени поглядывал в сторону окна, у которого торчала Малфой. Она курила и ковыряла пол носком балетки. И где она только откопала этот наряд? Нет, платье было в меру закрытым, но всё равно, так выразительно обнимало тоненькую талию и подчеркивало все прелести, что он с большим трудом контролировал свои мысли. Терпение иссякало – это было нечеловечески трудно, находиться с ней в одном помещении и не прикасаться к ней. Пару раз к нему подходила Лили. Она не пыталась его утешить или препарировать расспросами, просто втягивала в разговоры с другими ребятами, сама говорила без умолку, что, в принципе было не очень на неё похоже и часто смеялась. Ему даже показалось, что она чем-то напугана. Это было странно. Сириус подумал было, что её обидел кто-то из слизеринцев и уже хотел спросить, кому надо завязать узлом язык, или ещё что-нибудь, как вдруг случилась совершенно ужасная штука – Катон Нотт подошел к Роксане и пригласил её... танцевать. Малфой сначала удивленно сжала плечи и оглянулась (после её откровений за столом слизеринцы показательно обособились от неё), а потом вдруг поставила свой кубок с медовухой на подоконник и послушно взяла Нотта под руку. Сириус охуел. Не то, чтобы он чувствовал ревность, вовсе нет, скорее дикое, неописуемое желание превратить слизеринца в кусок окровавленного мяса. А тот, как ни в чем ни бывало, вывел её на импровизированный танцпол и облапил. Сириус со стуком поставил кубок на каминную полку и уже собрался было пойти к ним и просто ради профилактики и снятия стресса врезать Нотту по морде пару-тройку раз, как вдруг мимо него с совершенно невменяемым видом пробежала Лили и чуть не сбила его с ног. – Где пожар, Эванс? – Сириус поймал её на лету. – Сириус! – Лили порывисто оглянулась и всполошилась. – Господи, Сириус! – Эванс, я, конечно, тоже дико скучал, но мы виделись десять минут назад. Вид у подружки Джеймса был такой, будто она готова была вот-вот разреветься. – Что случилось, киса? Боггарт под столом за ногу схватил? – съехидничал он. – Хотелось бы, чтобы это был боггарт! – она все время оглядывалась, как будто за ней волки гнались и вдруг выпалила: – Сириус, пожалуйста, пригласи меня танцевать! – Эванс? – Сириус выгнул бровь и улыбнулся. – Так меня ещё никто не клеил. – Блэк! – Лили хлопнула его по плечу. Сириус рассмеялся. – Мне не до шу... – Сириус Блэк! Они синхронно обернулись. К ним ним направлялись Амелия и Эдгар Боунс, близнецы и выпускники прошлого года, оба одинаково светловолосые и светлоглазые. – Так-так, вы только посмотрите, кто здесь, – Сириус церемонно поцеловал руку Амелии и крутанул девушку, словно в танце. – Мерлин, ты так состарилась! Миа засмеялась и поправила прическу. Она выглядела совершенно ослепительно сегодня и наверняка наслушалась комплиментов, так что ни капельки не обиделась. – В Визенгамоте много дел? – Сириус почувствовал, как Лили ещё крепче обвила руками его предплечье. Она как-будто боялась, что сейчас ветер сорвет потолок и унесет её. – Тот тип, который отбил тебя у меня, не переживает, что ты проводишь всё время с мракоборцами? – Я не замужем, Сириус. – Значит у меня ещё есть шанс? – Вообще-то нет. Мы тут слышали за ужином, что ты скоро женишься... – Кто? – Сириус недоуменно оглянулся, словно надеялся увидеть жениха у себя за спиной. – Я? У тебя что-то со слухом. Это всё медовуха Слизнорта, она творит чудеса с головой, – тут он уже перестал изображать слепого и протянул руку её брату. – Эд. Как жизнь? Эдгар, этот кудрявый придурок с вечным румянцем на впалых щеках и ресницами как у последней шлюшки, в свое время был главным соперником Сириуса в амурных делах и увел у него не одну девчонку – причем не только в пределах школы. И если Сириусу самому нечем было гордиться – со многими девушками он поступил не вполне честно, то этот подонок вполне заслуживал специальной камеры в Азкабане. И сейчас он разглядывал Лили так, что будь тут Сохатый, Боунса бы уже отмывали от пола. – Получше, чем у тебя, Блэк, – ухмыльнулся тот в ответ на его приветствие и хлопнул его по руке. – Уже учишь брачные клятвы? Пожимая его руку, Сириус очень постарался сломать ему пару пальцев. – Каждый вечер перед сном. Они расцепили рукопожатие. Эдгар якобы незаметно размял пальцы. – Кстати, раз уж ты все равно занят, может позволишь мне пригласить твою очаровательную спутницу на танец? – и Эдгар улыбнулся Лили одной из этих своих тошнотворных улыбочек. – Лили? Сириусу и самому вдруг страшно захотелось ему врезать. – Прости, Боунс, я уже пригласил Лили на танец, – и он успокаивающе пожал пальцы Лили – на ощупь они были как лёд. – Правда? – Эдгар всё сверлил девушку взглядом. – Когда? – Только что, – отрезал он и увел Лили к танцующим. – Спасибо, – выдохнула она парой минут спустя, украдкой выглядывая из-за его плеча, пока они неторопливо топтались среди остальных. – Ты меня просто спас. – Всегда пожалуйста, – Сириус чуть прищурился, глядя как Нотт нашептывает что-то Малфой. Эти двое как-будто находились в своем пузыре и одному Мерлину было известно, как сильно Сириусу хотелось влезть в этот пузырь. – Он приставал к тебе? Какое-то время Лили танцевала молча, а потом вдруг ни с того ни с сего мучительно зажмурилась и ткнулась лбом в его плечо. И Сириус всё понял. Говорить он ничего не стал и просто легонько потрепал Лили по спине. – Эй-эй...всё в порядке. Если хочешь, я буду твои охранником сегодня? Идет? Лили подняла голову, торопливо вытирая щеку. – О-о, я смотрю тут наводнение, – добродушно усмехнулся Сириус и полез в карман за платком. – Не говори Джеймсу, – пробурчала она. Сириус притворно вздохнул и, драматически закатив глаза, обнял Лили. – Вы меня убиваете, Поттеры. – Очень мило! Они оглянулись. Блэйк стояла прямо рядом с ними упирала руки в бока, затянутые тугим поясом и, похоже, готова была лопнуть от ярости. – Простите, что помешала, – она нервно улыбнулась и вперила взгляд в Лили. – Могу я поговорить со своим парнем? Лили отпустила его, бросив на Блэйк недоуменный взгляд. – Сириус, пожалуйста, ты не мог бы связаться с Джеймсом? – попросила она. – Пусть он придет сюда, как можно скорее, хорошо? Только ничего ему не... – Ты как? – Я справлюсь, – она оглянулась в зал. Вид у неё был как тогда в лесу, когда она взялась лечить рану Джима. Одно неловкое движение – и человека уже не вернуть. Сириус посмотрел туда же. Эдгар сверлил её взглядом. – Сириус... побыстрее, ладно? И она ушла. – Ты не хочешь объяснить мне, что это сейчас было? – звенящим от негодования голосом спросила Блэйк, пока он доставал из кармана брюк волшебное зеркало. – Тупая ревность с твоей стороны, – пробормотал он. – Джеймс! Сохатый, ты слышишь меня? – Теперь и ты таскаешься за этой грязнокровкой? – Прикуси язык, любимая, – ответил Сириус. – Сохатый, мать твою, прием! – рявкнул Сириус, встряхнув зеркало, но без толку. – Отлично, – голос Блэйк сморщился как горящий пакетик. – Прекрасно. И она метнулась прочь, но Сириус, не глядя, поймал её за руку и удержал, вертя зеркало туда-сюда, но не видел ничего, кроме каких-то темных складок. Похоже Сохатый опять оставил своё в сумке, в раздевалке. Олень. – Что ты себе позволяешь?! На нас все смотрят! – шипела Блэйк, пытаясь вывернуть руку. – Пусти...пусти сейчас же! – Успокойся! – пряча зеркало, он, наверное слишком сильно сжал её руку, потому что она вдруг весьма искренне всхлипнула, поморщилась и как-то обмякла. – Ау... – Прости! – Сириус моментально разжал пальцы. Плечи Блэйк вздрогнули и она осторожно закрыла ладошкой предплечье, не открывая глаз и мученически выгибая губы. – Зачем ты это всё делаешь? – проскрипела она. – Ты издеваешься надо мной? Что у тебя с этой Эванс? Почему ты танцевал с ней, а не со мной? Секунда жалости прошла. – Это девушка моего лучшего друга. Она мне как сестра, причем иногда очень вредная, доставучая и занудная. И у меня с ней ничего не было. И если ты подсунешь ей хотя бы одну ядовитую фасоль, можешь смело искать своему... нового папашу. Блэйк какое-то время сверлила его взглядом. – Ну что ты, милый, – она вдруг широко улыбнулась. Сириусу даже страшно стало. – Я не собираюсь обижать эту грязнокровку. За кого ты меня принимаешь? И искала я тебя не поэтому, – она зачем-то застегнула пуговицу на его рубашке. – Я просто хотела сказать, что Хлоя устраивает девичник в мою честь. Это очень мило, правда? Мы задержимся надолго, но я думаю, все разойдутся часам к трем. Ты придешь ко мне после? И она захлопала ресницами,явно уверенная в ответе. – Нет, Блэйк, не приду, – Сириус рванул пуговицу обратно, притянул Блэйк к себе и крепко засосал. – Спокойной ночи, малышка. – Ты... ты просто... – в глазах Блэйк задрожали злые слезы губы её затряслись, но кто он так и не сказала – развернулась на каблуках и ушла. Больше они в этот вечер не разговаривали.
* * *
Мозгу понадобилась несколько секунд, чтобы включиться. Придя в себя, Джеймс моментально отлепился от девушки и отстранил её от себя. – Гвен, нет. – Почему? – она попыталась снова поцеловать его, но Джеймс удержал её. – Мне показалось, тебе понравилось. – Ты действительно здорово целуешься, но... Снова она обвила его руками за шею и протест Джеймса потонул у неё во рту, но теперь он очнулся быстрее. – Гвеног, я же сказал: нет! Гвен не обиделась, только ещё крепче обняла его и прижалась к его шее холодной щекой. – Ты не представляешь, как я скучала тебе, – шептала она. Джеймс натужно сглотнул, стараясь не касаться её, но трудно быть бесчувственным каменным истуканом, когда девушка, которая тебе, в общем-то по душе, лезет чуть ли не на колени... – Я все время о тебе думала, всё время вспоминала, как мы с тобой...ты помнишь, как нам было хорошо? – Конечно помню! – уверил её Джеймс, пытаясь отцепить от себя её вездесущие руки. Хвала Мерлину, что команда уже ушла. – Мы были на этой трибуне? – На Гриффиндоре, – просипел он. – Точно... – Гвен... – он поймал шаловливые пальчики у себя под свитером на животе, соединил её ладони и крепко сжал. – Гвен, я очень...очень рад, что всё это было и я благодарен тебе за всё, но я теперь вроде как занят. У меня есть девушка, понимаешь? – Ну и что? Я ведь тоже в каком-то смысле твоя девушка, пусть и бывшая. Разве я теперь не имею права тебя целовать? – её глаза пьяно увлажнились, губы призывно приоткрылись в каких-то сантиметрах от его рта. Мерлин, дай ему силы устоять. – Или я уже совсем не нравлюсь тебе? – Нравишься, – покорно выдавил Джеймс. – Ты сама знаешь. Но Лили – это другое. Совсем другое. – Лили...Лили Эванс? – шептала она, глядя на его губы и кажется совсем не понимала, о чем и о ком он ей говорит. Джеймс сам не понял, как именно её руки снова оказались на свободе. – Такая рыжая, вечно тебя динамила? Это ведь из-за неё ты тогда напивался? – Да, – он изо всех сил старался сохранять трезвую голову. – Ну и что, пусть Лили, пусть Эванс, пусть твоя девушка, я не собираюсь тебя красть, просто одолжу на часок, она не обидится... – она закусила губу, купая его в своих теплых ладошках и Джеймс почувствовал, что сдается. – Черт, Гвен, я же сказал, что не хочу! – крикнул он, собрав всю волю в кулак и силой отсадил девушку от себя. Гвен посмотрела на него так, словно он её ударил. Джеймс немного продышался. Он ужасно злился и досадовал. – Не могу поверить... это всё из-за какой-то рыжей маглы? – Лили – волшебница, – прорычал Джеймс. – Да, волшебница, – Гвен зло усмехнулась и облизала губы, глядя в сторону. – Помнится ты ей никогда не нравился, – она отодвинулась, порывисто повернулась к нему, щуря свои кошачьи глаза. – Что же так? – Гвен, я не хотел тебя обижать, давай не будем сходить с ума из-за... Гвен вдруг рассыпчато засмеялась. – О, какая она быстрая! – взгляд её метался по темнеющему стадиону. – Стоило тебе перестать бегать за ней, как она сразу очнулась! Испугалась, что останется в одиночестве? Хотя, нет, я догадываюсь, почему это она вдруг опомнилась. Джеймс поморщился. Ему не нравилось, какой оборот приобретал и без того напряженный разговор. – Послушай, Гвен, уже стемнело, скоро придут мракоборцы. Давай я провожу тебя в замок? – Хочешь избавиться от меня, да? – в голосе её звякнули слезы и вид у неё в эту минуту вдруг стал такой жалкий, что Джеймс невольно смягчился. – Почему ты так злишься? Гвен, мы расстались сто лет назад... – Ну и что? Думаешь я не вижу, что ты тоже меня хочешь? – она взглянула на его брюки. – Подумаешь, девушка! Что-то мне подсказывает, что она, в отличие от тебя, не такая принципиальная! – Гвен, просто заткнись, окей? Ты ни черта не знаешь о Лили! – Это ты ни черта о ней не знаешь! – О чем ты? Гвен молчала – скрестив руки на груди, она смотрела в сторону замка и сердито раздувала ноздри. – Гвен! Молчание. – Гвен, предупреждаю... – Ты помнишь наш выпускной в прошлом году? – вдруг выпалила она, снова поворачиваясь к нему и яростно сверкая глазами. – Помнишь, как после бала мы все отправились смотреть фейерверк над озером? – Помню, – быстро сказал Джеймс. – После фейерверка мы все пошли обратно в замок, а вы с друзьями украли пару ракет и принялись запускать их над лесом. Все побежали смотреть и я тоже, но заблудилась, вышла к берегу и... кое-что увидела. – Ну и что ты увидела? – деланно-небрежно спросил Джеймс, хотя в животе что-то тревожно похолодело. Какое-то время она вглядывалась в него, словно прикидывала, выдержит ли его мозг эту информацию. А потом проговорила, не меняя выражения: – Увидела как Боунс и твоя ненаглядная Лили занимаются любовью прямо под нашим деревом. Джеймс вскочил так порывисто, что сорвался в нижний ряд, перевернул скамейку и жутко зашиб ногу. Но всё это были мелочи по сравнению с той, другой болью. Как-будто ему вынесли всю грудную клетку сквозным ударом. – Что?! – наконец выдохнул он, справившись с собой. Гвен хмыкнула и отвернулась. – То, что слышал. Джеймс засмеялся. На него накатывала паника. – Послушай, Джонс... – он взял себя в руки. – Если ты просто хочешь нас с ней поссорить, если хочешь очернить её, то... – Я? – Гвен даже хохотнула. – По-моему это прекрасно сделали и до меня! Джим, я своими глазами видела, они трахались, словно кролики. Думаешь такое легко забыть? Ну хочешь, можем сходить в замок за Сывороткой правды? Джеймс замотал головой, выдыхая короткие рваные смешки. Руки дрожали как ненормальные, в голове шумело, словно он только что бутылку огневиски опрокинул. Он не мог в это поверить. Потому что в это просто нельзя было поверить. Потому что слова Гвен совершенно не вязались с той истиной, которой он жил каждый день с Лили. – Ты ошибаешься, – твердо сказал он и ещё сильнее замотал головой, отступая от неё как от ядовитой гадюки, хотя Гвен и не пыталась за ним следовать. Просто сидела, ссутулившись и смотрела на него, засунув руки в карманы куртки. – Ошибаешься, понятно?! Пара ворон вырвалась из-под крыши трибуны и с возмущенным карканьем пронеслась мимо. – Ошибаюсь? Все знают, что эти двое встречались. И ещё я прекрасно помню, что именно её Эд пригласил на выпускной, потому что Эванс была вся в белом, прямо непорочная дева, – она усмехнулась. – Трудно перепутать белое платье с другим, тем более в темноте. Особенно задранное... – Заткнись! Голова закружилась. Фундамент, на котором стоял стадион, казалось, превратился в желе и вся реальность Джеймса поплыла, съезжая со своих мест. – Я не собираюсь верить во всю эту херню, Гвен, ты...ты её просто перепутала с кем-то, вот и всё! – Джеймс шмыгнул носом, зябко передернул плечами и подхватил метлу. Сердце спотыкалось так, что ему было больно. – У Эванс вообще ещё никого не было. – Вот как! Это она тебе сказала? – Гвен вдруг проницательно прищурилась. – Или она просто не дает тебе? Кстати, ты в курсе, что Эдгар Боунс сегодня в замке? Джеймс порывисто оглянулся. Ветер бросил ему волосы на лицо. – Нетрудно догадаться, зачем он вер... – Убирайся отсюда! – заорал Джеймс, потеряв терпение и сжав кулаки. – Пошла вон, слышишь! Повисла неприятная пауза. – Хорошо. Я уйду. Я не хотела с тобой ссориться, Поттер. Просто подумала, что ты действительно повзрослел и не даешь делать из себя идиота. Ошиблась. Гвен ушла. Джеймс ещё довольно долго сидел на трибуне и всё повторял, как сумасшедший: – Это всё неправда...всё неправда...этого не было...не было...не было. И тут Джеймс вспомнил это воздушное светлое платьице. Вспомнил, какой удивительно воздушной и светлой она выглядела в тот вечер, как прошла мимо него под руку со светловолосым, кудрявым типом. Вспомнил, как она потом исчезла куда-то... Колени куда-то пропали и он с размаху упал на скамью. Этого не могло быть. Этого не могло быть никогда. Руки тряслись и его самого сотрясал непонятный озноб. Лили не могла... Это безумие, безумие, это неправда! Надо было догнать Гвен и убедить её, что это неправда! Но Гвен здесь уже не было. Окрестности укутывала глубокая ночь, а Джеймс всё сидел на скамье под всеми семью ветрами, дрожал, как мокрый щенок и с ужасом слушал, как его мир ломается на куски.
* * *
Сириус сидел на подоконнике за портьерой и дымил в приоткрытое окно. Полчаса назад кто-то достал гитару. Сначала просто бренчали по-очереди, а потом инструмент взяла Малфой. Сириус и не подозревал, что она умеет играть, но уже устал удивляться. А теперь она пела, расслабленно ударяя по струнам гитары, пела своим низким бархатным голосом...
"...stars in the bruise black sky are dying they turn to metal in my mouth and laugh at me for all my crying listen to this sound, the sea it’s burning up and you are not beside me"*
Сириус затянулся поглубже и запрокинул голову, выдыхая дым кольцами. Он очень старался, чтобы каждое колечко получилось лучше другого, но все они выходили какие-то корявые. Сириус поднял левую руку и с интересом рассмотрел ладонь. Пальцы мелко подрагивали. Каждая его мышца была напряжена, словно перед прыжком, нервы были туго натянуты и вздрагивали вместе со струнами, по которым била её рука... Сириус боялся, что в любую секунду может умереть. Бывает, накатывает такой ужас и делай с ним что хочешь. И вот сейчас на него накатил именно такой ужас, а он сидел на подоконнике и дымил, как черт прямо в красивые звезды... А Роксана пела всё громче и надрывнее, всё сильнее и сильнее била по его нервам, и голос её, хриплый и низкий проникал в него прямо через кожу на руках, на спине, шее... Сириус мотнул головой и откинул её назад, уткнувшись в стену и зажмурив глаза. Бездна над головой как-будто ожила и проникала в его голову, наполняя её своими звездами. И каждая обжигала его. Он слышал как она поет и в то же время слышал её прерывистое дыхание, слышал удары струн, а сам чувствовал, как ускоряется бег крови, прямо как в ту секунду, когда он припадал губами к её коже... Сириус снова выдохнул дым, отчаянно пытаясь взять себя в руки. Надо просто успокоиться... Он закрыл глаза. Песня покачивала его как колыбельная... Неожиданно удары прекратились, гитара замолчала и песня закончилась. Зазвучали аплодисменты и Сириус выдохнул. Роксана передала кому-то гитару и направилась к эльфу с напитками, который как раз прошел мимо Сириуса. Услышав её шаги совсем рядом, Сириус выкинул недокуренную сигарету в окно, спрыгнул с подоконника, поймал Малфой на ходу, затащил за портьеру и поцеловал взасос. Надо отметить, что другая девчонка на её месте начала бы протестовать, как минимум попыталась бы ему врезать, или болтала бы что-нибудь наподобие «не нужно», «нельзя», «придурок» и всё такое. Рокс этого всего не сделала. Она просто вцепилась в него как сумасшедшая, обхватила руками за шею, за плечи и ответила на поцелуй по полной. Сириус даже застонал от удовольствия. О, Мерлик, как же он скучал по ней! И она как-то странно, жалобно хныкала в его губы, словно ей было больно. От этих звуков он окончательно потерял голову и принялся лихорадочно целовать её лицо, глаза, брови, нос, уши, шею, снова губы, обхватывая её, задирая подол её платья, тиская её зад, бедра, талию, плечи, руки. Ему было мало всего, ему так хотелось трахнуть её, что сейчас он сделал бы это даже за этой дурацкой шторой, даже зная, что где-то в зале Блэйк и в любой момент может его застукать. Они целовались, исступленно, не говоря ни слова, слетаясь в узел и прячась за портьерой, как за кулисами паршивого спектакля, словно парочка влюбленных актеров, которым приходится играть врагов. Пока кулиса не отдернулась и свет прожектора не заставил их отскочить друг от друга. Роксана мгновенно выпустила его и отвернулась, прижимая ладонь к губам и пряча лицо, в то время как Сириус, лохматый, в наполовину расстегнутой рубашке, смотрел на того, кто рассекретил их и никак не мог привести дыхание в норму. У окна стоял пораженный Регулус.
* * *
Роксана скрылась так быстро, что он даже сказать ей ничего не успел. Только портьера колыхнулась. И как-будто её там и не было. Пару секунд они с братом смотрели друг другу в глаза, Регулус – разочарованно, почти оскорбленно, а Сириус – вызывающе и дико, потому что за любое слово о Малфой сейчас готов был убить. А потом Регулус молча развернулся и пошел в зал. – Рег, стой. Регулус послушно замер, но не обернулся. Казалось, его так и подмывает удрать – он напоминал оленёнка, которого застал врасплох охотник с ружьем. Сириус схватил брата за предплечье и оттащил подальше от любопытных ушей. – Никому ни слова о том, что ты видел, понятно? Регулус смотрел мимо него. Плотно сомкнутые губы шевелились, словно у него во рту было что-то очень неприятное, на скуле вздрагивала мышц. – Слышишь меня?! – Сириус схватил его за шею и силой заставил смотреть на себя. Регулус не отстранился, но посмотрел на него так, то по спине Сириуса скользнула змейка. – Знаешь... Сириус, – казалось, что он не имя произнес, а грязь сплюнул. – Я столько раз заставал отца в... подобных ситуациях, столько раз слышал от него эти слова, что у меня выработался рефлекс. Рефлекс молчать. Снова они сцепились в молчаливой неподвижной схватке. А потом у Сириуса отлегло от сердца. – Спасибо, – несколько удивленно выдохнул он и, не зная, как лучше выразить свою благодарность, похлопал братца по плечу. Он уже хотел отправиться на поиски Малфой, как вдруг Регулус снова заговорил: – Знаешь, никогда бы не подумал, что у вас столько общего. Сириус остановился, обернулся к нему и сузил глаза. – Что? – С отцом. Он тоже всегда так говорит, когда предает нашу мать. Вы невероятно похожи! Сириус сграбастал его за грудки. – Наш отец... – зашипел Сириус в его лицо, подергивая верхней губой. – ... бездушный самовлюбленный мудак. И наша драгоценная матушка не заслуживала ничего лучшего, понятно? Я не такой, как он, понятно? И никогда не смей нас сравнивать! – он оттолкнул брата и тот врезался в злосчастный подоконник. И, глядя как он пытается выпутаться из портьеры, Сириус вдруг почувствовал стыд. На миг Регулус показался ему не взрослым парнем, а тем мальчишкой, который ходил за ним, открыв рот и много лет просил поиграть с ним. Но когда он, выпрямившись, сердито одернул свой черный костюм, бросая на Сириуса испепеляющий взгляд, тот вдруг заметил, как ужасно похудел его младший брат и какие тени залегли на его скуластом лице. Как будто за эти полтора месяца он постарел на несколько лет. Наверное, целую минуту они просто смотрели друг на друга, а потом Сириус спросил, отчаянно небрежным тоном: – Что с тобой происходит, Рег? – Какая тебе разница? – Регулус попятился, когда он подошел ближе. – Не делай вид, что тебя это заботит. Сириус схватил его за предплечье. – Регулус, это, что, вампирская кровь? – зашипел он и коротко встряхнул его. – Отвечай, придурок! – Нет! – Тогда что? – Не твое дело! – Рег! – Сириуса вдруг поразила страшная догадка. – Рег... только не говори, что ты... что ты уже... Тот вдруг вывернулся и отскочил. – Нет! И вообще, оставь меня в покое! Не строй из себя заботливого брата, Сириус, у тебя это никогда не получалось! – Да? Ладно, не буду, – Сириус был уже на грани после сегодняшнего вечера, поэтому перестал нежничать, одним быстрым движением вывернул руку Регулуса ему за спину, быстро затолкал упирающегося брата за портьеру и, несмотря на протесты и ругань, вжал его лицом в стену, после чего резко откатил рукав мантии. Предплечье оказалось абсолютно чистым. Сириус с облегчением выдохнул, прикрыл глаза и чуть расслабил захват, но Регулус мигом высвободился и выхватил палочку. Вид у него был донельзя перепуганный и взъерошенный, а кулак, сжимающий палочку, мелко дрожал, но Сириус даже не думал защититься. Он присел на подоконник и провел ладонью по волосам. – Рег, ты не обязан слушать наших идиотов-предков. Я тебе не враг. Я могу тебе помочь. Регулус сначала молчал и опять принялся жевать губами. Целую секунду Сириус был уверен, что он скажет ему, но в итоге он просто спрятал палочку и одернул мантию, нацепляя на больное лицо прежнее, непроницаемое и спокойное выражение. – Ты ничем не можешь помочь мне, брат, – раздражающе вежливо и холодно произнес он. – Я – взрослый человек и сам решаю, что делать. А ты лучше иди к Блэйк. Она носит в себе твоего сына, а ты... – он осекся, они помолчали немного, а затем Регулус снова посмотрел на него и улыбнулся. – Знаешь, на самом деле ты больший Блэк, чем я. С этими словами он ушел. Какое-то время Сириус без всякого выражения смотрел на волнующиеся портьеры, а потом закрыл глаза рукой и засмеялся.
* * *
Вечер закончился часам к одиннадцати. Усталые и довольные, выпускники поехали домой, а ученики разошлись по комнатам. Сириус отправился провожать Блэйк. Лили услышала музыку ещё с лестницы и подумала, что в гостиной решили устроить свою тусовку, в ответ клубу Слизней. Когда же она назвала Полной Дамы пароль и вошла в гостиную, её чуть не снесло звуковой волной. Музыка грохотала так, что окна позвякивали. Озеро из человеческих тел затопило всю комнату – не протолкнуться. Ученики танцевали, кричали, смеялись, обливались сливочным пивом, несколько парочек целовались взасос у проигрывателя, рискуя сломать его, за столом кто-то сражался на руках, кресла тоже облепили гроздьями влюбленные. Последний раз их факультет так отрывался только после Кубка года в прошлом семестре. Она растерянно остановилась и пропустила мимо себя пьяных и счастливых близнецов. Следом за ними сквозь толпу к ней пробилась Марлин. Вид у неё был слегка растерзанный. – Что тут происходит?! – крикнула Лили. Марлин замотала головой и замахала руками, мол, потом, а сама схватила Лили за руки. – Лили, нам надо поговорить, давай выйдем отсюда! – крикнула она, пытаясь вытащить Лили за портретный проем. – Ты не видела Джеймса? – крикнула Лили в свою очередь. – Лили, пойдем, это очень срочно! Тут внезапно из толпы вырвалась Алиса и также, как и Марлин, увидев Лили, принялась прямо-таки выталкивать её из комнаты. – Алиса, да в чем дело?! – Давай просто выйдем! И она потащила Лили к лестнице, причем вид у неё был такой, будто она спасает её из пожара, но тут толпа вдруг закричала, заулюлюкала, разразилась хохотом и аплодисментами. Последнее, что увидел Сириус, перед тем, как обернуться – это меняющееся лицо Лили, когда она оглянулась на верхней ступеньке. А потом и он увидел, то, что видела она: а именно как взъерошенный и пьяный в дымину, полуголый Джеймс сливается в дичайшем поцелуе с Мэри Макдональд.
* * *
Он успел увидеть только, как вспыхнуло пламя на лестнице, а затем портретный проем захлопнулся за ней. Ярость захлестнула мозг. Оттолкнув от себя Макдональд с её слюнявыми губами, он поскорее выбежал из гостиной. Ноги слегка заплетались и коридор все время смещался в сторону, но он все ещё мог стоять на ногах. Лили он нашел в первом попавшемся классе. Она даже не подумала запереть за собой дверь, просто вжималась в какой-то угол и зажимала рот рукой. Увидев его, вскинулась, словно лань и попыталась убежать, но не тут-то было. Джеймс поймал её, когда она схватилась за ручку и прижал к двери. – Ну что, понравилось? – выдохнул он. – Приятное зрелище? Лили снова рванула прочь, но он не пустил. – Куда это ты? – поинтересовался он, вжимая её телом в дверь. – Ну так, что, понравилось или нет? Она упрямо молчала и внимательно глядела на него горящими, зелеными глазами. Такая красивая, такая невозможно красивая... Джеймс чуть не застонал – внутренности словно на штопор накручивало, когда он представил, наверное в десятитысячный раз за этот вечер, что именно эта самая Лили, его Лили раздвигала ноги перед Эдгаром Боунсом. – Ну что ты молчишь? – выдавил он. – Что не спрашиваешь, почему я лизался с Мэри? Или тебе наплевать на меня? Да, Лили? – и он слегка встряхнул её за плечи. – Что ты молчишь?! Мне вернуться к Мэри?! – Вернись, – яростно прошептала она и чуть сузила глаза, так что её казнящий взгляд вошел в Джеймса словно лезвие. Он невольно разжал руки. – Я тебе противен. Противен, да? – он засмеялся и вдруг сорвался: – А думаешь мне не противно было узнать, что моя девушка трахалась с Эдгаром Боунсом?! – заорал он вне себя и шарахнул ладонью по двери так, что она приоткрылась и снова закрылась. Лили распахнула глаза. – Что? – тихо спросила она. – Не строй из себя невинную овечку! – крикнул он, обвинительно ткнув в неё пальцем. – Я всё знаю, где вы, и как, и что... – Кто тебе это сказал, Джеймс? – Скажи, если тебе все равно, с кем спать, почему же мне так не повезло? – Джеймс тяжело сглотнул. Злые слезы сдавили горло жгутом. – Или ты просто своему парню изменять со мной не хотела? Кстати, здорово провели время у Слиззи на вечере? Как у Эдди дела? Уже рассказала ему о нас? – Джеймс, кто тебе сказал? – громче повторила Лили. Голос её дрожал, но Джеймса это только раззадорило. – «Джеймс, я тебя люблю!», – кривлялся он. – «Джеймс, мы просто уроки делали вместе!», «Джеймс, ты будешь у меня первым!». Никогда бы не подумал, что ты умеешь так здорово врать! Скажи, а что бы ты делала, когда бы мы... о нет, если бы мы все-таки оказались в одной постели? – глаза почему-то защипало и картинка слегка помутнела. – Расскажи, Эванс, мне жутко инте... – Я тебе не врала! – звонко закричала она, заглушая его голос. Зеленые глаза наполнились слезами, парочка тут же сорвалась и побежала по горящим румянцем щекам. Джеймс вдруг пришел в ужас. Ему захотелось тут же броситься ей в ноги и умолять о прощении, а потом, когда она простит его, просто забыть всё это, подняться с ней наверх и уснуть, потому что, черт возьми, он так безумно хотел спать... – Почему ты готов поверить посторонним людям, а мне не веришь?! – она протянула к нему руки. – Дже... Джеймс силой вызвал в сознании картинку: парень и девушка занимаются в траве любовью, у парня светлые кудрявые волосы (лица он не помнил), а девушка стонет от удовольствия и волосы у неё рыжие. Механизм ненависти и ярости снова разогнался, правда нехотя и с трудом. Джеймс отшатнулся от неё, брезгливо отдернув руки. – Хочешь сказать, мне солгали? Тогда ответь, ты была с ним в ту ночь после выпускного, или нет? Было у вас с ним, или нет? Лили молча смотрела в сторону и глаза её всё полнились и полнились слезами, а губы обиженно дрожали. – Было или нет, Лили?! – заорал он вне себя и вдруг увидел, как она коротко смежила веки и из-под них выкатилась пара слез. – Понятно, – пролепетал он и сглотнул клубок колючки в горле. – Понятно... Очень долго они молчали, а потом Эванс вдруг подняла руки и закрыла дрожащими ладонями лицо. – Ты должна была рассказать мне... – выдавил он. – Ты, а не кто-то другой, – он откинул назад голову, глядя на неё и просто разрываясь от презрения и жалости. – Я думал, ты не такая, как все. А ты просто маленькая, лживая дрянь. Как все. Этого Лили уже стерпеть не могла. Вскинув голову и громко всхлипнув, она вдруг шагнула к нему, размахнулась и влепила ему пощечину, да такую, что эхо разлетелось по всему классу. Джеймс покачнулся и отступил назад. – Не смей...говорить со мной...в таком тоне...Поттер, – лицо у неё было покрыто розовыми пятнами, волосы растрепались и липли к щекам, но в обожженных глазах было просто море ненависти. Повисла короткая пауза, а потом... – Да пошла ты, – прошептал Джеймс и первым вырвался из класса, оглушительно грохнув дверью. Щека горела так, словно её кнутом огрели, пол раскачивался, но он не обращал на это внимания... Мир кончился. Осталось пойти и спрыгнуть с Астрономической башни. Или упиться так, чтобы просто забыть всё это.
Джеймс и Лили расстались. Ремус узнал об этом в понедельник утром. Одноклассники перешептывались, преимущественно женскими голосами, обсуждая какую-то очередную важную новость, но он не прислушивался, потому что в последнее время эти «важные новости» набили ему оскомину, но кое-что и ему сразу бросилось в глаза. Он привык, что Лили все время завтракает с ними, но сегодня она почему-то села отдельно. Вид у неё был неважный: нос красный, глаза опухшие, волосы небрежно схвачены на затылке, а на лице ни грамма косметики и на щеках и носу розовые пятна – как-будто её кто-то хорошенько умыл ледяной водой. Рядом с ней сидела Алиса Вуд и ухаживала за Лили так, словно та была больной пятилетней девочкой: подкладывала горячие тосты в тарелку, наливала за неё молоко в чай, прогоняла назойливых первокурсников и говорила без умолку, энергично взмахивая рукой. Пока он смотрел на них, Лили пару раз украдкой вытерла нос салфеткой. Ремус решил, что она заболела, но как только захотел встать и подойти к ней, на скамейку рядом с ним вдруг грохнулась сумка Сохатого, а затем и он сам, помятый и злой, упал рядом. – Доброе утро, – несколько озадаченно пробормотал Ремус, разглядывая друга. Уж кто-то, а он не мог не заметить за столом Лили. С Джеймсом явно было что-то неладно. Он выглядел так, словно его кто-то хорошенько прожевал и выплюнул. Рубашка торчала из-под толстовки, карманы джинсы вываливались, словно уши у шишуги, одна штанина была подвернута, другая – нет, волосы, обычно просто лохматые, сегодня с одной стороны истерично топорщились, с другой наоборот любовно липли к макушке, очки сидели набекрень, лицо было помятым и бледным. Вместо ответа на его слова, Джеймс шлепнул на свою тарелку глазунью, бросил сверху пару тостов, ломтик бекона, схватился за чайник, но тут же с шипением отдернул руку и локтем опрокинул молочник. Спасаясь от хищного молока, он подскочил и толкнул стол так, что вся посуда дрогнула, ученики возмущенно закричали, а Макгонагалл за учительским столом чуть вытянула шею. – Да заткнитесь вы! – рявкнул Джеймс, когда наконец смог вытащить обожженной рукой палочку и убрать молоко. После того как лужа пропала, он бухнулся на место, навалился на стол, отхватил от тоста кусок и принялся яростно жевать, играя желваками и разглядывая сердитые лица так, словно выбирал, кого сожрать следующим. Ещё пару секунд все смеряли его возмущенными взглядами, а потом за столом снова воцарился чистый утренний гам и звон ложек. – Эй, Сохатый... – Ремус переглянулся с Питером. Тот всё ещё держал свою тарелку с кашей на весу и перепуганно таращился на лохматую голову соседа. – Всё нормально? – Прекрасно! – рыкнул Джеймс, не глядя на него. Они с Питером переглянулись. Хвост с некоторой опаской снова опустил тарелку на стол, слегка отодвинулся, потом кинул на Джеймса подозрительный взгляд и быстро сожрал одну ложку каши, так, словно боялся, что Сохатый её отнимет. – Добрейшего утра, – бодро произнес кто-то у них над головами. Ремус оглянулся. Сириус подошел к ним, боком бухнулся на скамейку, потер лицо и отчаянно зевнул, по собачьи показав все зубы и встряхнув головой. – Мы уже думали вы не придете, – заметил Ремус. – Что вы так долго? – Да так, разговор был, – Сириус ещё раз зевнул и потер лицо. – О, Мерлин, я голодный как черт, – он повернулся к столу и повелительно дернул палочкой. Кофейник, стоящий на другом конце стола, ожил и мигом ринулся к нему по столу, расталкивая чужие чашки и тарелки. – Бродяга... – Ремус чуть подвинулся к Блэку, понизил голос и осторожно кивнул на Джеймса: – Что случилось? Сириус в это время любовно размазывал густую массу по хлебцу, но после слов Ремуса бросил на Джеймса быстрый, серьезный взгляд. Сохатый всё так же зверски поглощал завтрак и ни на кого не смотрел. Сириус снова опустил глаза и легкомысленно дернул плечами. – А что случилось? По-моему всё как обычно. Передашь мне ещё один тост? – Бродяга, я серьезно, – раздраженно ответил Ремус, сунув ему всю тарелку. – Да не обращай внимания, – Сириус хищно уставился на золотящиеся, хрустящие куски хлеба. – Осень наступает, олени обламывают рога. Ты бы пересел, а то он тебя забодает. Джеймс прожег Сириуса таким взглядом, что тот должен был немедленно упасть замертво. – Ладно, это было не смешно, – признал Бродяга, а когда Джеймс снова зхрустел, коротко и быстро подмигнул Ремусу, мол, «ерунда, потом расскажу». Ремус вернулся к своей каше. Он уже привык, что у этих двоих всегда больше общих секретов, чем с ним или с Питером. Иногда он даже завидовал их братству и ему тоже хотелось, чтобы у него тоже был друг, к которому можно обратиться в любое время суток и в любой ситуации, и рассказать обо всем на свете... Ремус посмотрел на Питера – тот как раз ляпнул овсянкой на мантию и теперь пытался счистить пятно салфеткой, хотя рядом на столе лежала волшебная палочка. Ремус вздохнул. Ладно, пусть это был бы и Питер, он хоть и лопух, но добрый. Хотя...почему он вообще он об этом думает? Ведь у него не один такой друг, а целых трое и не надо об этом забывать. Сириус зевнул в третий раз и Ремус почувствовал, как его челюсти тоже сводит сонная судорга. – Эй, а кто уже прикарманил мой джем? – вдруг крикнул Бродяга. – Бенджи! Фенвик! Меняю джем на тосты, эй! Четверокурсницы закрыли головы книгами, когда над ними спикировало блюдце с джемом. Одна из них, очень миленькая, веснушчатая, кареглазая и с косичками, одарила их осуждающим взглядом, но когда на неё посмотрел Сириус, мигом залилась краской и отвернулась. – Бродяга, ты опять пришел под утро? – спросил Ремус, безжалостно коверкая слова и наконец зевнул так, что глаза заслезились. – Да я вообще не спал! Всё из-за Блэйк. Ремус значительно кивнул. – Да не в этом смысле. Мне уже поперек горла её прихоти. Сегодня ночью она отправила меня в Хогсмид. Ей, видите ли, захотелось горячих чесночных пирожков с начинкой из карамельной тянучки. – О, гадость... – Я целый час искал эти идиотские тянучки на складе «Сладкого королевства», потом разбудил Роуз, чтобы она сделала эти треклятые пирожки, а когда принес их Блэйк – внимание! – ей захотелось мятных лягушек. Ремус засмеялся. – ... я попер обратно за гребанными лягушками, но меня чуть не поймал Флюм. Тогда мне пришлось сбежать в виде Бродяги, чтобы он меня не узнал, а если бы я вернулся без лягушек, Блэйк бы меня прикончила, так что я просидел под кондитерской целый час. Под утро я наконец нашел этих сраных жаб, но в итоге выяснилось, что она всё это время хотела прыгающих бананов, а я бесчувственный козел, раз не понял этого сразу. И теперь эта полоумная спит там в обнимку со своей хищной ромашкой, а я...я... о, Мерлин... – и он снова зевнул. Ремус сочувственно похлопал его по плечу. – Как же она меня зае... – Не говори так о ней, Сириус. Ремус удивленно поднял голову, Бродяга замер на полузевке и они синхронно посмотрели на Питера. Тот и сам был в ужасе от того, что ляпнул, но отступать было поздно. – Что, Хвост? Мне не говорить о Блэйки? – вежливо поинтересовался Сириус. Хвост растерялся. – Просто...ты ведь все время так говоришь о ней так, будто она какое-то н-ничтожество, а ведь она...такая... – Какая? – насмешливо спросил Бродяга, но взгляд, под прицелом которого он держал Питера, не содержал в себе ничего веселого. – Ну...такая...красивая и популярная, и... красивая... и... беременна... от... те... бя. Повисла тишина. Ремус ждал бури. Сириус вдруг расплылся в самой доброй из своих улыбок, после чего с силой хлопнул Питера по пухлой спине и громко объявил: – Эй, парни! Похоже Хвост втрескался в мою невесту! Стол взорвался от смеха. Первыми заржали близнецы и Бендж, потому что сидели ближе всех, а затем к ним присоединились и остальные. Молчали только Ремус, Джеймс, законсервированный в своем плохом настроении и алый как квоффл, Питер. – Ты что такое говоришь? – задохнулся он, лихорадочно бегая взглядом по смеющимся лицам. – Ничего я... я не...вовсе... – Слушай, Хвост, – Сириус по-братски обнял его за плечи под неумолкающий смех. – Я не против, забирай её себе. Ну серьезно! Он же красивая, популярная и главное беременная, – Питер пытался вырваться, но Сириус держал крепко. – Только учти, если соберешься выгуливать Забини, запасись парой сотен галлеонов, а лучше сразу коробкой драгоценностей или тряпок, потому что одним своим неотразимым ликом ты не отделаешься! И, раз уж она тебе нравится, так и быть, сегодня ночью за лягушками отправишься ты, – после этого Сириус ещё раз хлопнул его спине и снова занялся завтраком. Все смотрели на них и хихикали, а у Питера был такой вид, словно он больше всего на свете хочет забраться под стол и остаться там. – Что это у тебя? Ремус поднял голову. Сириус разглядывал кусок поломанного лука, торчащий из его сумки. Он попытался было спрятать его, но не преуспел. – Ого! Интересная штука, – Бродяга повертел обломок, исписанный узорами и символами. – На метлу не похоже, – он чуть согнул его, проверяя на прочность. Слово «метла» подействовало на Джеймса как заклинание – он сразу поднял голову. – Дай. Сириус кинул ему обломок. Джеймс смотрел на него всего секунду. – Это лук? Ремус замер, во все глаза глядя на Сохатого. – Откуда ты узнал? Джеймс хмыкнул, выковыривая что-то из узора. – Даже не зна-аю... – протянул он, – Ни единого сучка, зачищено идеально, видимо часто приходится держать в голых руках, но при этом ни капли лака, значит часто сгибают. К тому же... – он понюхал дерево и снова согнул, – Это орешник. Что? – он невозмутимо посмотрел на друзей. – Я часто чешу об него рога, это приятно. Сириус беззвучно засмеялся в тарелку. – Какой идиот будет делать метлу из орешника? И ещё тут, видите, грязь въелась в дерево? Его все время держат в одном и том же месте, используют часто, но повреждений практически никаких, значит основной упор применяется ни к нему. Выходит, это дерево что-то вроде...м-м...рукояти? – Джеймс перебросил его из руки в руку. – К чему в таком случае применяется сила? Тетива, разве что, – он подкинул обломок обратно Ремусу и добавил скучающим тоном: – Бинго, это лук, господа. Повисла короткая пауза. Питер таращился на Джеймса так, словно тот вдруг начал светиться, Ремус сидел с открытым ртом, только Сириус щедро поливал джемом свой тост, вытянув губы в трубочку. – Ну ты даешь, Сохатый, – наконец пробормотал Ремус – Как ты это так? – звонко спросил Питер. Джеймс усмехнулся и хитро переглянулся с Бродягой. – А я прорицатель. Олень-прорицатель, слыхал о таких? На них ещё ставки делают во время матчей по квиддичу. Питер моргнул. – Серьезно? – Конечно. А ещё я умею читать, Хвост. Там руническая надпись: «Оружейная мастерская Рагдука». Гоблинский диалект. Пару минут Хвост просто смотрел на него и Ремус видел, что его просто разрывает не то от зависти, не то от злости, не то от стыда. – Интересно, чей он? – спросил Питер, глядя как Ремус осторожно запаковывает обломок лука в пакет. По взгляду было ясно, что ему тоже хочется подержать кусок настоящего охотничьего лука, но он стесняется попросить. – Я знаю, чей, – хмыкнул Джеймс, взглянув на Ремуса. – Это тоже написано? – Ага. У Лунатика на лице. Ремус недовольно взглянул на Джеймса, Питер в свою очередь недоуменно уставился на него и ляпнул: – Где? Они переглянулись и заржали. – Хвост, по-моему, чтобы понять, чей он, не обязательно быть прорицателем... или великим чтецом Сохатым, – Бродяга вдруг деловито облокотился на стол и ввинтился взглядом в Ремуса. – Лично мне куда-а интереснее, не то, чей он, а как попал к тебе? – Это долгая история, – уклончиво ответил Ремус. – Но наверняка интересная, – ввернул Бродяга. Ремус с улыбкой покачал головой. Ученики принялись вертеться на скамейках, замелькали девчоночьи хвостики и коротко стриженные, ушастые головы мальчишек. Ремусу прямо в тарелку шлепнулось письмо, а затем на стол приземлилась крупная сипуха и встряхнулась, окатив мальчика запахом влажных перьев. На секундочку ему почудилось, будто он почувствовал запах родного дома. Помнится, в одиннадцать лет он чуть ли не до слез расстраивался, чувствуя в конвертах этот запах. Ремус отвязал от холодной кожистой лапки отсыревшее, тяжелое письмо и погладил сову по щелкающему клюву. Джеймс рядом выругался – в попытках отцепить от Гермеса слишком туго привязанный конверт, он чуть не оторвал филину лапу и тот, в отместку, клюнул его в ухо. Сириус тем временем уже отослал сову-курьера из Министерства и громко срывал с утренней газеты оберточный пакет. Питер под шумок затолкал в сумку вязанные носки, которые ему прислала мама, выпрямился и сделал вид, что очень хочет доесть кашу. – Ещё одно нападение на подземку, – раздался голос Сириуса из-за фотографии премьер-министра, которая толкала энергичную речь окружившим её репортерам. – Официальное объяснение – крыша отсырела и обвалилась на поезд. Что за дерьмо... – А что в Солсбери? – спросил Ремус, вспомнив кровавый налет банды оборотней на магловский городок. – Есть новости? «Они поймали его?» – Пишут, что схватили одного из главарей банды. То ли сына, то ли племянника Сивого, пишут, «кровного родственника», но ведь они все там кровные братья, черт их раздери. «С пойманным ведутся переговоры», – Сириус фыркнул и резко расправил газету. – Круциатусом, наверное. Ремус оторвался от письма. – Бродяга, мракоборцам запрещено применять Круциатус уже сто лет! – Поговаривают, что с приходом Крауча в Департаменте собираются отменить этот запрет, – вмешался Гидеон. Они с Фабианом и Марлин читали ту же газету. – Как по мне, лучше бы назначили на пост главы Боунса, а то он засиделся в своем отделе... – Боунс просто тупой ушлепок! – неожиданно подал голос Джеймс, вперив в Гидеона злой взгляд. – Он ни черта не может сам, только когда кто-нибудь пинает его под зад. – Что ты на него взъелся? – удивилась Марлин. – Взъелся? Каледонский лес, наш поезд, взрывы в сабвэй, банды Сивого, группа «Чёрная метка», пропадающие маглы! А этот старый пердун сидит в своем кресле и только дает гребанные интервью о том, что у них не было шанса поймать Во... – Крауч пытает заключенных! – повысил голос Гидеон. – Он приходит к ним в Азкабан, якобы проверить, содержат ли их в положенных условиях, а потом запирается с ними в камере и пытает их! Он собирается протащить Декрет о разрешении использовать Непростительные чары и... – Черт возьми, давно пора! Эти твари убивают детей, а мы только и знаем, что глушим их как форель и тащим в Азкабан! Будь я мракоборцем... – А ты не мракоборец! – парировал Пруэтт. Обстановка за столом накалялась, многие прекратили разговаривать, прислушиваясь к перепалке. Марлин испуганно перебегала взглядом с одного мальчика на другого. – Тебе легко говорить, Поттер! – вдруг звонко крикнул Фабиан. – Ты сидишь тут, под крышей, в тепле и уюте и только рассуждаешь! Посмотрим, какой ты будешь смелый, когда окажешься в самом пекле! – Ну, положим, мы уже побывали в пекле и вернулись! – перебил Фабиана Сириус и ткнул в его сторону ножом. – Или ты забыл, где тебе разрисовали мордашку, красавчик? – Я говорил о другом! – рявкнул Фабиан, на миг повернувшись к Сириусу. Ремус понимал, почему близнецов так задела за живое эта тема: их отец работал под началом Боунса и каждую ночь рисковал своей жизнью. Он с тревогой посмотрел на Фабиана – пересеченное шрамом лицо парня исказилось гримасой злобы. – Ты не будешь таким смелым, когда тебе надо будет поднять палочку и убить кого-нибудь из нас, Поттер! Хотя бы его! – и он кивнул на Сириуса. Джеймс вскочил. – Фабиан, опомнись! – воззвал к нему Ремус. – Что ты несешь?! – возмутилась Марлин. – Джим, сядь! – Сириус дернул его за плечо и Джеймс, зло задыхаясь, бухнулся на место. – Все знают, что я несу! – Фабиан тоже слегка задохнулся. – В «Пророке» каждый день печатают статьи о том, как люди убивают своих близких под действием Империуса!Вполне может быть, что когда-нибудь это буду я! Или любой другой из нас! Никто от этого не застрахован! И что ты сделаешь, Поттер, когда я замахнусь на тебя, просто грохнешь меня, да?! – с этими словами он отшвырнул вилку, так что звон прокатился по всему залу и ушел, утащив за собой Марлин. Гидеон ещё какое-то время ковырял в тарелке, но потом также отложил вилку и тихо сказал: – Вчера во время задержания отец убил одного из членов Чёрной Метки. Это был Уилки Эббот, Прыщавый Уилл. Ты его ещё все время подвешивал за лодыжку, – заметил он Джеймсу, встал и пошел догонять брата, а у Джеймса был такой вид, будто его шарахнули Оглушающим заклинанием. Завтрак заканчивали в молчании. У выхода из зала случилось кое-что, что Ремус хорошо запомнил. Они столкнулись с группкой девочек, которые вместо факультативного курса шли на лекцию в больничное крыло. Среди них была и Лили. Джеймс прошел сквозь их группку как ледокол, разгоняя девчонок в стороны. На Лили он даже не взглянул, хотя шанс, что он её не заметил, был нулевым. Лили в свою очередь также напряженно смотрела в сторону и делала вид, что ничего особенного не происходит. Сириус не поздоровался, проходя мимо неё, Питер на всякий случай кивнул и бросился догонять парней, а Ремус, шедший последним, успел заметить, что, хотя Лили и пыталась выглядеть совершенно равнодушной, глаза её были до краев полны слез. Тогда-то он и понял, что пропустил кое-что важное в жизни друзей, пока вчера вечером искал способ починить свои отношения с Валери.
* * *
Утро в лесу выдалось мрачным, туманным и мокрым, как-будто долина рыдала всю ночь и сморкалась в запретный лес. Пока Ремус шел мимо теплиц к тропинке, ведущей в лес, подошвы его кроссовок собрали по фунту грязи а руки окаменели от холода. Он страшно пожалел, что не надел шарф. Сириус, идущий рядом, то и дело шмыгал покрасневшим носом, поджимал плечи и глубоко засовывал руки в карманы куртки. Джеймс натянул на лицо воротник толстовки, так, что было видно только запотевшие стекла очков и кончики красных ушей. Питер один из всех замотался в шарф, но тот был слишком длинным для него и Хвост все время наступал в тумане на его край, вызывая приступы смеха у идущих позади девчонок. Из-за плотной дымки было так плохо видно, что Ремус все время отбивался от группы и находил их только когда Бродяга очередной раз проваливался ногой в нору и нецензурно поминал кротов. Негласно, они всё так же собирались перед уроком возле старого дерева, где впервые встретили Валери полтора месяца назад. Прежняя толпа сократилась до тридцати пяти человек и теперь все они были облачены не в строгую школьную форму, а спортивные костюмы, джинсы, куртки и кеды – одежду, годную для постоянных падений в грязь, траву, карабканья по деревьям и быстрого бега. Только слизеринцы были одеты в специальные спортивные мантии и враждебно поглядывали на разноцветную магловскую одежду. Надо сказать, со всего курса только они, практически в полном составе продолжали посещать занятия Валери. Такая сплоченность здорово настораживала, равно как и взгляды, которыми они встречали на этих занятиях Ремуса каждый понедельник... – Эй, Блэк! – Ремус вздрогнул, услышав голос одной из слизеринских девочек и машинально обернулся вместе с Сириусом. – Сириус Блэк! Со стороны Слизерина к ним решительным шагом направлялась девчонка с бледным заостренным личиком и рыжеватыми тонкими волосами, собранными в хвост. Ремус узнал её и поспешил присоединиться к Джеймсу и Питеру. – Что тебе нужно, Нотт? – Сириус окинул девчонку прохладным взглядом. – Блэйк сегодня не будет на уроках. Она просила передать тебе это, – выговаривая слова так, словно жевала невероятно тянучую жвачку, Элизабет Нотт протянула Сириусу маленький незапечатанный конверт. – Просила передать или присмотреть за мной? – ехидно поинтересовался Сириус. – Ну так передай и ты ей, что я молодец. Скажи, что пока она не держала меня на поводке, я других сучек даже не нюхал. – О, я обязательно передам, – ласково молвила Элизабет, взглядом насаживая Сириуса на ветку поваленного дуба у них за спиной, и уже повернулась, чтобы уйти, но Сириус вдруг схватил её за руку и дернул к себе. Джеймс напрягся было, они переглянулись и решили пока что не вмешиваться. С такого расстояния было непонятно, о чем они говорят. Сириус что-то шептал Лиззи на ухо, стискивая её руку и можно было бы подумать, что эти двое нежничают – если бы не растущий испуг на лице девушки. Бродяга же с каждой секундой становился с ней всё нежнее и милее, из чего Ремус сделал вывод, что он чертовски зол и на всякий случай уже нащупал в кармане палочку, как вдруг Лиззи выкрикнула «Я не знаю никакую Роуз!» и рванулась прочь, а Сириус дернул её так, что она чуть не упала. Ученики все как один повернулись в их сторону, Катон метнулся вперед, но тут один из мальчишек, сидящих на дереве, спрыгнул на землю, ворвался в конфликт словно метеорит и оттолкнул Сириуса от девчонки, закрывая её собой. Ремус и Джеймс мгновенно вскинулись, слизеринцы тоже всполошились, но тут с головы мальчишки сорвался капюшон и движение остановилось. Пару секунд Сириус кипел от злости, глядя как Роксана загораживает от него Элизабет, Роксана в свою очередь прожигала Сириуса упрямым взглядом, а Лиззи мелко дрожала у неё за спиной и зажимала ладонью рот. – А тебе какого черта нужно, Малфой? – наконец спросил Сириус, сердито отдуваясь. – Оставь её в покое, – быстро перебила его Малфой. Надо отметить, что хотя Ремус и не особо жаловал родственницу Люциуса Малфоя, его всегда странно будоражил её низкий, не по-женски басовитый голос. Сириус в ответ на её реплику только надменно фыркнул, но весь вид его свидетельствовал о капитуляции. – Идем, – Роксана обняла девочку за плечи и повела обратно к слизеринцам, напоследок окинув Бродягу мрачным взглядом. – Давай-давай, защищай её! Ты или ослепла или вообще ни черта не соображаешь! – закричал им вслед Сириус, немного рисуясь. Ремус услышал приглушенное «Да пошел ты», после чего девочки скрылись в толпе однокашников. Бродяга дернулся было следом, но потом поморщился, сунул руки в карманы, бросил что-то очень похожее на «сучка» и вернулся к ним, только Ремус так и не понял, кого именно он имел в виду. – В этом месяце мы с вами заканчиваем курс выживания в дикой местности, – Валери сложила свои вещи в траву и повернулась к ученикам. Урок начался мгновенно, едва она появилась на полянке и студенты всё ещё продолжали торопливо рассаживаться, но она уже начала говорить и этим явно показывала, что не намерена никого дожидаться. – На прошлом занятии вы все...ну или почти все... – тут Валери посмотрела на Питера и он втянул голову в плечи. – ...продемонстрировали сносное умение читать следы, пользоваться заклинанием Компаса ставить и распознавать чары-капканы, и ловить в них нашего боггарта. Но, к сожалению практически никто из вас не смог справиться с ним иначе, кроме как используя чары Ридикулус. Разве что мистер Нотт смог нанести своему волку удар, пусть и не смертельный, за что ему большое спасибо. Хоть кто-то извлек пользу из наших с вами уроков. Слизеринец мгновенно надулся, заулыбался и важно посмотрел на одноклассников, которые уважительно похлопали его по мощным плечам и спине. – То, что вы потратили три занятия впустую просто недопустимо, – Валери снова принялась вышагивать взад-вперед, сложив на груди руки. Сегодня на ней был гигантский вязаный свитер, рукава его были откатаны чуть ли не до середины и Ремус нет-нет да поглядывал на оголенные, узкие запястья. От этого зрелища у него почему волосы на руках вставали дыбом и по спине сбегали мурашки. – Вашим заданием было – отработать технику работы ножом, мы тренировались не один день, вы все показали неплохие результаты при работе с чучелом, так объясните же мне, почему в самый ответственный момент вы все принимались махать палочкой и орать? – Ответственный момент – это когда ты писаешь, а боггарт бросается на тебя из-за дерева? – громко осведомился Джеймс. Он сидел, облокотившись на колени и дергал ногой, а в руках вертел волшебную палочку. Все засмеялись. Грей медленно повернулась к нему. – А вы думали, что оборотень будет вежливо ждать, пока вы закончите, Поттер? – ледяным тоном спросила она. Снова по полянке прокатился смех. – Эффект внезапности – это именно то, с чем вы и должны научиться работать. Ваша задача не так уж сложна – преодолеть пару жалких километров и собрать все метки, указанные на карте. Как мне известно, большинство из вас собирается подавать заявку в Мракоборческий центр и в мой отдел? – ученики закивали. Она презрительно хмыкнула. – С такими показателями, как сейчас, вы завалитесь на первом же экзамене. Настоящий мракоборец должен в первую очередь проявлять находчивость в самых непредсказуемых ситуациях. Он должен уметь выживать, а вы ни черта не умеете и учиться не желаете. Все читали сегодняшнюю газету? – внезапно спросила Валери, разбив тишину. Ей тут же ответил согласный гул. – Значит все знают, что произошло в Солсбери. Маленькая волшебная деревушка. Пятьдесят волков, для которых чары – что ваш рождественский фейерверк. Люди, которые жили там ещё неделю назад, отдали бы руку или ногу за возможность выучить то, чему учу вас я, а теперь все эти люди мертвы! Дайте любому их родственнику это, – она выхватила из-за пояса тонкую серебряную финку. – И покажите волка, который загрыз его дочь, брата или жену, поверьте, рука этого человека не дрогнет, – и тут она с силой метнула нож прямо в них и и он вонзился в ствол точно между Ремусом и Сириусом. Они шарахнулись в стороны друг от друга и в ужасе уставились на резонирующую, дрожащую рукоятку. Повисла абсолютная тишина.– А вы боитесь ткнуть ножиком жалкое привидение, – презрительно фыркнула Валери. Ремус вскинул голову, стараясь обуздать ярость. Она могла бросить его в любую сторону, в любую, черт-её-подери-сторону, но покусилась серебряным ножом именно на него! – Сегодня мы возвращаемся в нашу любимую «комнату страха». И, раз уж дела ваши совсем плохи, я решила, что вам нужен хороший стимул. Тот, кто справится с трёмя боггартами и сможет добраться до последней метки – получит ровно пятьдесят баллов. По классу прокатился довольный гул: – О-о-о-о! – Место, где спрятан приз, помечено на ваших картах. Ваши карты...– она взмахнула палочкой и перед учениками появилась кучка небольших рюкзаков. – ...как обычно, здесь. А также вода и хлебцы. – А почему не сливочное пиво? – возмутился Джеймс, вызвав приступ нервного смеха у остальных. – Чтобы у вас не было искушения, сегодня за каждое заклинание «Ридикулус» я отнимаю баллы. За работу ножом – даю. Удар в спину – пять баллов, в лапу – десять, в живот – пятнадцать, в шею и грудь – двадцать. Всего боггартов сорок, где они спрятаны – узнаете сами. На пути у вас будут встречаться капканы, так что не забывайте пользоваться палочкой. Но учтите: увижу ещё одного двухметрового пуделя в балетной пачке – оставлю после уроков! – Нас или пуделя? – поинтересовался Джеймс, проходя мимо Валери веселой, пружинистой походкой. Валери, кажется, с трудом удержалась от того, чтобы отвесить ему хорошую затрещину. – Через час собираемся здесь же! – напомнила она остальным. – Помните, я всё время буду рядом и если наткнетесь на кого-то посерьезнее боггарта... – ...постарайтесь не обосраться от ужаса. – проворчал Сириус, но так тихо, чтобы услышали только они трое. – ...наколдуйте сноп красных искр. Заклинание все знают? В таком случае марш! Сражаемся со страхом, вперед, вперед, вперед! – и она похлопала в ладони. – Только не вы, Люпин! – когда он проходил мимо неё, Валери вскинула руку, преграждая ему путь. – Почему? – возмутился он и краем глаза он увидел, что парни остановились у деревьев и ждут его. – Вам не кажется, что это бессмысленно? – тихо спросила Грей. – В тот момент, когда вам могут пригодиться эти навыки, вы, мистер Люпин, будете как раз в роли мишени. Эти знания для вас совершенно бесполезны. Ремус сжал губы, раздраженно глянув в сторону. Последние ученики разбирали сумки и бежали в сторону леса, откуда уже слышалось рычание, визг девчонок и смех парней. – Да и потом, кто знает...вдруг элементы боя всплывут в вашей памяти именно в тот момент, когда вы нападете на кого-нибудь? Не хотелось бы, чтобы мои наставления сыграли против моих же учеников. Вы меня понимаете, Люпин? Вижу, что понимаете. В таком случае, дайте пройти, не стойте столбом, – она мягко отстранила его в сторону и зашагала к лесу. – Вы мне мстите? – выпалил Ремус. Валери остановилась. Обернулась. – Что вы сказали? – Это всё потому что я сломал ваш лук? Валери недоверчиво усмехнулась, оглядывая его с ног до головы и тут Ремус понял, что его вопрос был ужасно глупым и детским. – Идите в замок, Люпин, – сказала она наконец. Её улыбка померкла, а лицо вдруг стало холодным и очень злым. – А то простудитесь. И она ушла, а Ремус остался стоять, один на опустевшей полянке, сжимая в кулаке лямку рюкзака. Парни всё так же стояли у деревьев, а когда Валери скрылась за деревьями, подошли ближе. – Не получилось, – Ремус сделал шаг назад и махнул друзьям. – Лунатик, мы останемся с тобой, – твердо начал было Джеймс, но Ремус прервал его: – Нет! Она права...вы действительно должны узнать всё это! – он очень надеялся, что Валери это слышит. – А то вдруг мне захочется оторвать кому-нибудь голову? Будете знать, что со мной делать! Сириус сочувственно поморщился. – Лунатик, да ладно тебе... – Нет, я в порядке! Идите. У меня найдутся дела... – он подхватил свою сумку, с досадой швырнул рюкзак Валери в траву. – ...поинтереснее! – Рем... – Удачи! – с этими словами Ремус обернулся, в последний раз помахал друзьям, а потом, не оглядываясь, опрометью бросился в сторону замка.
* * *
Вторым уроком у него была транфсигурация, но Ремус был так зол, что у него не было желания сегодня сидеть на уроках. Вместо этого он окопался в библиотеке и пугал бедную мадам Пинс, захлопывая одну книгу за другой и складывая их в колонны. Злость на Валери подействовала на него вдохновляюще и он решил починить треклятый лук, чего бы ему это не стоило. Но, к сожалению, библиотека ничем ему не помогла, даже в запретной секции Ремус не нашел ничего полезного и только когда закрыл пятнадцатый по счету справочник «Травология сегодня», его вдруг осенило, где он может найти помощь. В кабинете Джекилла как всегда царил хаос – его было хорошо слышно даже из коридора и когда Ремус подошел к двери и уже поднял было руку, чтобы постучать, услышал, как в кабинете что-то оглушительно бабахнуло, раздались крики, а затем – смех и звонкие голоса детей. Неожиданно по замку прокатился литой гул колокола – оказывается, он просидел в библиотеке дольше, чем думал. Дверь, у которой он стоял, распахнулась и в коридор высыпала гурьба ребятишек. Глаза их возбужденно блестели, волосы у некоторых стояли торчком, ото всех здорово несло горелой одеждой, а одна девочка прямо на ходу пыталась погасить учебником тлеющую косичку. – ...и не забудьте прочитать на следующий урок о заклинаниях Драконифорс и Лапифорс! – громко напоминал Джекилл, выпроваживая выводок юных магов. – И в следующий раз не берите с собой учебники! Мы будем заниматься на территории замка, так что обойдемся волшебными палочками! Ученики радостно загомонили, многие оборачивались на ходу и махали профессору рукой: – До свидания, профессор Джекилл! – До свидания, сэр! – Удачи на заклинаниях! – профессор обернулся и заметил наконец гостя. -А, Ремус! Доброе утро! – он достал из кармана платок и снял очки, чтобы протереть их от сажи. Вокруг глаз его остались чистые круги, словно после загара и Ремус с трудом подавил улыбку. – Профессор Грей снова не пустила тебя на занятия в лес? – Нет! Я...гхм... профессор Грей...она попросила меня...кое-что найти. Профессор спрятал платок в карман клетчатого жилета и рассеяно вытер о него руки, внимательно глядя на Ремуса, а тот вдруг осознал, как паршиво умеет врать и покраснел. – Я просто...проходил мимо...да, я пойду наверное. – Ты не выпьешь со мной чаю? – внезапно спросил Джекилл. – Ч...чаю? – растерялся Ремус. – Да, чай, – профессор снова нацепил очки и его глаза сразу стали больше. – Один мой коллега сейчас находится в Южной Америке, нейтрализует одно очень хитрое проклятье в племени шипибо-конибо и между делом присылает мне разные вещицы, вчера вот прислал огромный пакет свежайшего чая. Знаешь, Ремус, это просто удивительный чай! Он производится там же, где и бобы «Бертти-Боттс» – ты никогда не знаешь, какие листья тебе достанутся, поэтому лучше попросить заранее. Вчера, например, мне достался чай со вкусом апельсина и это было довольно приятно, но сегодня утром – подумать только – рыбная требуха! Это было отвратительно, но в то же время невероятно, невероятно любопытно! – не переставая говорить, Джекилл увлек Ремуса за собой в кабинет.Ремус ожидал снова увидеть здесь какую-нибудь полянку, заснеженную гору или развалины старого замка, но сегодня класс выглядел совершенно обычно – если не считать дымящихся стен, запаха гари, едкой дымки, зависшей в воздухе и парочки больших круглых жаровень, стоящих на полу. Стекла книжных стеллажей мокро поблескивали, ловя отблески пламени в жаровнях, на столиках, тумбочках и полках богато сверкали золотом всевозможные магические инструменты и приборы, приятно пахло старыми книгами и деревом, едва слышно гудели чары, удерживающие от падения монументальные колонны толстых книг у стен и вокруг стола. – Проходи, п-проходи, кха-хка, проходи, – Джекилл протолкался между столом и полками к окну, задев мимоходом какой-то столик. Золотой глобус, куча свитков и хрупкие весы с грохотом и звоном посыпались на пол, добавив ко всеобщему беспорядку облачко пыли. – Ужасная суета с этими саламандрами, – профессор с силой дернул на себя старые рамы. Окна распахнулись и высунули на улицу темно-красные языки штор, а комната мигом вдохнула полной грудью и выдохнула на свободу весь дым. – После стольких лет всё больше начинаю ценить свои руки, – с улыбкой пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Ремуса. – Волшебная палочка всё больше надоедает. – Вы сказали саламандрами, сэр? – Да-да, саламандры, кстати, тоже подарок моего южноамериканского друга. Вот, взгляни, – Джекилл махнул рукой в сторону своего стола. Среди бумажных завалов стояла большая квадратная клетка и тот звук, который Ремус сначала принял за потрескивание дров в жаровнях, оказался возней маленьких оранжевых ящериц в углях и пепле. Ремус улыбнулся, склоняясь над клеткой. Одна из ящериц уставилась на него янтарными глазками и облизнулась. Вместо языка у неё изо рта высунулся огонек, словно внутри у ящерицы была зажженная спичка. – Эти ещё совсем маленькие, – он скормил рептилии кусочек пергамента ион сгорел у неё во рту, прямо как в костерке. – Это верно, но стоит посадить эту кроху на жаровню и – пуф! – Джекилл драматично взмахнул палочкой. Тяжеленные пыльные талмуды по алхимии и астролябия прыгнули в ящик, очищая место для чаепития. Темно-красная столешница богато заблестела лакированным покрытием. – ...маленькая ящерица раздувается до размеров теленка и начинает плеваться в тебя огнем. Самое главное – вовремя потушить жаровню, а ученики первым делом бросаются замораживать ящерицу, а потом пугаются, когда она заползает на жаровню, тает и снова загорается. Глиссео, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Ремуса. – Заклинание заморозки. Третий курс. – О... мы замораживали воду, – заметил Ремус, грея ладони о клетку. – Вот как! – На третьем курсе у нас преподавала профессор Литтлкок* и ей было сто лет, так что она следовала указаниям «Методике магических манипуляций» за 1925 год. – Хм, мадам Литтлкок, помнится, она преподавала ещё у меня. Странная дама, хоть и выдающаяся волшебница... впрочем, одно другому не мешает. Чай! – опомнился Джекилл и бросился к шкафу, в поисках чайника, но едва он открыл дверцы, как вдруг оттуда на него со стоном вывалилась старая гнилая мумия. Ремус подскочил, но Джекилл торопливо захлопнул створки, как-будто прятал что-то крайне непристойное. – О, я совсем забыл про этого боггарта, – пробормотал он, словно самому себе Ремус перевел дух, пряча палочку за пазуху, а мумия обиженно застонала откуда-то из недр шкафа. – Видимо придется действовать по старинке, – и он со вздохом наколдовал роскошный чайный сервиз – тонкие белые чашки и чайник с изображением танцующих гиппогрифов. – Жаль, что не вы у нас преподавали всё это время, – честно признался Ремус, усаживаясь на свободный от бумаг стул. Джекилл польщенно заулыбался. – Ну что же...гхм...кстати, какой ты будешь чай? Зелёный, чёрный? Лучше пожелать заранее, иначе тебе попадется болотная жижа, – он нагнулся и заглянул в ящик стола. -Кажется у меня где-то здесь было печенье, если только пикси до него не...а, вот и оно! – и он выпрямился, держа в одной руке коробок имбирных человечков. – Сэр, а можно вопрос?.. – Ремус принял у него кружку с коричневым гиппогрифом. – Почему я решил преподавать в Хогвартсе? – улыбнулся Джекилл, наливая порцию и себе. – Как вы узнали? – удивился мальчик. – Ты читал сегодняшний «Пророк», не так ли? Ремус кивнул. Джекилл покачал головой, бросая в чай кубики сахара. – Я тоже видел эту заметку. Эта странная журналистка написала, что меня выгнали из Международной Магической Магистратуры и я не нашел ничего лучше, чем устроиться в школу. И вот уже всё утро мои коллеги заваливают меня письмами, – он кивнул на ящик, куда спрятал гору бумаги. -На самом деле мне просто нравится работать с детьми, но, видимо, мисс Скитер это показалось недостаточно интересным. На мой взгляд, на фоне Солсбери и лондонской подземки, «Пророку» как раз не хватает чего-то жизнеутверждающего. – Они пишут, что поймали сына Сивого, – Ремус покачал в руках чашку. – Может теперь он успокоится и согласится прекратить свои набеги? – Не думаю, Ремус, – серьезно сказал профессор. – Ты знаешь, как устроена волчья колония? Вожак – отец, а все, кого он покусал – его дети. Пойманный назвался его сыном, но едва ли их связывает кровь. Так что Сивый не пойдет на уступки и скорее всего его «отпрыска» усыпят в первое же полнолуние. – Это...ужасно, – Ремуса передернуло и он вдруг почувствовал у себя в боку иглу Валери. – Это верно, – профессор бросил на него проницательный взгляд. – Ну так что же тебя ко мне привело на самом деле? Ни за что не поверю, что ты, староста, решил прогулять урок у профессора Макгонагалл, да ещё и прийти с этим ко мне. На то должна быть веская причина, – он переплел пальцы в замок и положил руки на стол. – И я бы очень хотел её узнать. Пару секунд Ремус смотрел на него, судорожно придумывая, что сказать...а потом просто открыл сумку и положил на стол бумажный пакет с обломками лука. – Мне кажется, тебе не стоит этим заниматься, Ремус, – Джекилл отодвинул от себя пакет, выслушав историю Ремуса, разумеется, значительно переделанную. – Почему не стоит? – Просто... – профессор качнул головой, явно подбирая нужные слова. – В итоге всё может оказаться не совсем так, как ты себе придумал...понимаешь, о чем я? Ремусу на ум невольно пришла сцена, которую он лелеял перед сном: он возвращает Валери её лук, целый и невредимый, а она в слезах бросается ему на шею и он узнает, что это был лук её отца и что он для неё – дороже жизни, а потом они долго и горячо целуются, и... – Я просто хочу загладить вину, – торопливо произнес он. – Мне бы не хотелось, чтобы профессор Грей меня ненавидела. И я думаю ей будет приятно... Джекилл бросил на него такой проницательный взгляд, что Ремус мгновенно замолчал и насупился. – Ремус, профессор Грей – твой учитель, – раздельно промолвил Джекилл. Ремус поднял глаза. – Безусловно, ты – взрослый человек и вот-вот покинешь Хогвартс, но сейчас... ты можешь поставить профессора Грей и себя в очень неудобное положение. Понимаешь? – Сэр, это ведь просто... – Ремус, ты совершенно не умеешь притворяться, – Джекилл слегка улыбнулся. – И, поверь мне, профессор Грей это тоже заметила. Смутная ревность кольнула Ремуса в грудь. – О чем вы говорите? – Так уж вышло, что я в курсе ваших разногласий. Я знаю, что последние недели профессор Грей не дает тебе присутствовать на занятиях в лесу по понедельникам. Она сказала, что ты очень...остро реагируешь на её запреты. Это уже не укол, нет. Это полноценный удар в грудь, стоимостью в двадцать баллов. Она ему рассказала? Вот как? Они мило поболтали о Ремуса за чашкой чая, а потом пошли спать? Видимо его мысли отразились у него на лице, потому что профессор быстро добавил: – Ремус, то, что профессор Грей не пускает тебя на свои уроки, ещё не значит, что она тебя ненавидит, или пытается отомстить за сломанное оружие, – Джекилл добродушно усмехнулся и Ремус снова, как это было в лесу, почувствовал себя глупым ребенком. Насупившись, он отгрыз от имбирного человечка сразу половину. – В ту ночь, когда ты попал в больницу, профессор Грей пыталась тебя спасти. Он замер с печеньем на полпути ко рту, все так же глядя вниз. – Она приказала всем своим охотникам ставить волшебные капканы и ни в коем случае не стрелять в волков. Как ты думаешь, почему? Ремус сидел, не шелохнувшись. – Профессор Грей очень боялась подстрелить тебя, – вкрадчиво молвил Джекилл, наклонившись к нему. – И сделала это в конце-концов только потому, что это был единственный способ тебя остановить. Иначе ты бы стал жертвой других волков, или убежал вместе с ними в лес и тогда мы бы уже никогда тебя не увидели. Ремус опустил печенье на тарелку. Кровь стучала у него в ушах. – Я не просил... я не хочу... я не ребенок... – Конечно, нет! – Джекилл потер лоб. – Дело не совсем в этом. Хотя отчасти и в этом. Видимо, ты...напоминаешь ей одного человека. Одного очень особенного человека. – Кого? Джекилл вздохнул ещё раз, только глубже и печальнее. – Бо. Бо Билла Грей. Её сына. Ремус уронил плечи. Нет. Нет-нет-нет, Мерлин, только не это!!! – У профессора Грей...есть ребёнок? – сипло спросил он и не узнал свой голос. Джекилл покивал. – Был, был ребёнок. Очень давно. Но это не самая приятная история...да и потом, не думаю, что я вправе рассказывать её. – Пожалуйста, сэр! – Ремус навалился на стол, чуть не опрокинув чашку и поедая глазами погрустневшего преподавателя. – Расскажите, мне...важно это узнать! – Да я вижу, что важно, – промолвил Джекилл, глядя на Ремуса чуть ли не с жалостью. – Потому и не могу. Ремус приложил к груди ладонь и замотал головой. – Сэр, я... – Ну ладно-ладно! – Джекилл нервно постучал пальцами по столу. – Только ты сначала должен пообещать, что это навсегда останется между нами. – Конечно! То есть... я обещаю! Даю слово Годрику Гриффиндору. Это было страшная студенческая клятва. Джекилл наверняка знал, как она обязывает студента Хогвартса и потому поверил ему. – Ну это ни к чему, я тебе итак верю. – профессор потер ладонью рот. – Хм. Тогда, пожалуй, начну с самого начала. Чтобы ты понимал всё... Ремус кивнул. – Видишь ли, Ремус, я и Валери (ты уж прости, но я буду называть её именно так), знакомы с самого детства. Мы родились и выросли в небольшом городке под названием Уиллоу-Крик. Мой отец был местным целителем и мы жили в большом доме, а родители Валери погибли во время первой волшебной войны и она жила с младшим братом в самом бедном районе нашего города. Так вышло, что кроме неё у меня не было других знакомых моего возраста, так как я рос довольно стеснительным ребенком, а с ней никто не дружил – родители запрещали своим отпрыскам общаться с «детьми Грей». Но, несмотря на своё положение, Валери была очень веселой и храброй. Я учил её магии, так как всё своё детство проводил за книгами, а её некому было учить, в то время как Валери время от времени защищала меня от местных хулиганов. Так мы и подружились. Когда нам исполнилось одиннадцать, нам, как и всем, пришли письма из Хогвартса. Я поехал учиться, а Валери осталась дома, потому что кроме неё некому было позаботиться о брате. Пока я постигал вершины науки, она из года в год тратила волшебный потенциал на то, чтобы зачаровывать грязные тарелки в местном трактире и отбиваться чарами от пьяных мужчин. Ты не представляешь, как больно мне было видеть, как она постепенно превращается в одну из этих несчастных девушек, которых я часто видел в нашем городке: одиноких, обозленных, уставших и растерявших всякую надежду. Каждое лето я уговаривал её бросить эту никчемную работу и поехать со мной в Хогвартс, но она не соглашалась и твердила, что обязана поставить Уильяма на ноги. С годами мне было всё страшнее и страшнее оставлять её в этом городе одну. И вот...как-то раз, зимой, когда я учился на шестом курсе, к ней в трактир явился один человек. Тогда была страшная метель и у Валери не было посетителей – она была совсем одна... Джекилл осекся, уставившись в свою чашку. Ремус сначала не понял, почему он прервался, а когда понял, к горлу подкатила тошнота. – Когда прибежала помощь, этот человек уже исчез, – продолжил Джекилл. – Валери была чуть жива и её сразу же отнесли к моему отцу. Помню, это было под Рождество. Венок из роз на двери, звон инструментов, склянок с зельями и Валери на столе, вся в крови... – он покачал головой. – Я две недели не отходил от её постели, моля все известные силы, чтобы она осталась жива. И она действительно осталась жива, хотя долгое время ни с кем не разговаривала, не ела и истончалась просто на глазах. А спустя какое-то время выяснилось, что у неё... – он сделал глубокий, прерывистый вздох и потер лицо. – ...будет ребенок. Конечно, мы сразу же предложили ей избавиться от него, но она отказалась. – А что же...тот человек? – выпалил Ремус. – О, он, больше не появлялся в нашем городе, конечно же, – отмахнулся Джекилл. – И Валери никогда не говорила о нем, кроме тех жутких дней, когда она в бреду цеплялась за жизнь. Даже когда родился Бо... – тут Джекилл устремил задумчивый взгляд в окно. – Я думал, она возненавидит этого ребенка. И многие на её месте возненавидели бы. Но, клянусь Мерлином, Ремус, я никогда ещё не встречал женщины, которая так горячо любила бы своё дитя, как любила его Валери. И особенно сильно это проявилось, когда выяснилось, что мальчик болен ликантропией. А выяснилось это в первый же месяц после его появления на свет. – Значит тот человек, который напал на неё... был оборотнем? – Получается так. Во всяком случае это объясняет его агрессивность. И бедный Бо, ни в чем не повинный ребёнок, унаследовал его болезнь. Первое его превращение было самым... страшным, что я когда-либо видел в своей жизни. Страшнее этого была только реакция Валери. Мне казалось, что она сошла с ума. Мы пытались забрать у неё малыша, потому что он мог покусать и её, но она не отдавала его, билась, кричала так, мне пришлось оглушить её, а крошечного, беспомощного младенца связать и лишить голоса, чтобы в городе никто не узнал о происходящем. Мы жили в обществе, обуреваемом страшным религиозным фанатизмом и волшебство творилось в городе исподтишка, за плотно закрытыми дверями. Это была самая страшная ночь в моей жизни. И утром, когда все уже поверили в то, что Бо не выживет, он снова стал человеком и заплакал, требуя еды. Так он стал главной тайной нашей семьи. Здоровье Бо оказалось достаточно крепким для трансформаций, единственный, для кого они стали настоящим испытанием, была сама Валери. Для любой матери – страшное испытание – видеть как страдает её ребенок. Я думаю, ты понимаешь, о чем я. Ремус промолчал. Нет, он не понимал. Но Джекиллу об этом знать не обязательно. – А как же вы? – спросил он. – Ведь он мог покусать и вас? – О, я был вне опасности, – Джекилл слабо махнул рукой. – На тот момент у меня было...средство защиты. – И что было дальше? – нетерпеливо перебил Ремус. – Что же случилось с Бо? Джекилл навел палочку на чайник и из носика снова вырвалась струйка пара. – Я уже сказал тебе: мы жили в непростом обществе. Появление незаконнорожденного ребенка и без того вызвало осуждение. Валери превратилась в объект сплетен и насмешек, а детям запрещали общаться с Бо. Но это было ещё терпимо. Мы собирались уехать из Уиллоу-Крик и перебраться в какую-нибудь волшебную деревушку, однако нам это не удалось. Одна из городских патронесс увидела, как Бо ест сырое мясо. Что-то колыхнулось у Ремуса в памяти, но он отмахнулся, во все глаза глядя на доктора Джекилла. – Слухи распространились очень быстро. За домом Валери установилась слежка. А потом, в одно полнолуние в дом ворвались люди, – Джекилл прижимал кулак к губам, устремив рассеянный взгляд в прошлое. – Они атаковали нас, связали Валери и у неё на глазах сожгли мальчика заживо, – Джекилл зажмурился и покачал головой. – А мы все ничего не могли поделать, потому что собралось полгорода и все они были маглами, – Ремусу начало казаться, что он оправдывается и не совсем перед ним. – Сотня маглов-свидетелей, ты сам понимаешь, чем это грозило... мы были...у нас во всех смыслах были связаны руки. Бо умер, так и не вернувшись в человеческое сознание. Валери как-будто сошла с ума, – профессор покачал головой. – Я даже не хочу говорить тебе, что она сделала. После этого она... она как-будто прошла через поцелуй дементора: перестала есть, спать и только сидела на постели, исхудавшая, безучастная ко всему и говорила что-то о Трансильвании. Ремус боялся пошевелиться. Ему казалось, что он сам сидит не в кабинете защиты от темных сил, а видит перед собой полубезумную девушку с горящими глазами, сидящую на разобранной постели в одной ночной сорочке. – Потом, когда срок её домашнего ареста закончился, она уехала. Не сказав ни слова – собрала вещи и уехала в Румынию, как раз в то время, когда там бушевали первые бунты колоний. Мне она не писала и о том, что происходит, я узнавал из газет. А потом, спустя пять лет после её побега, в наш старый город вдруг ворвалась банда оборотней под предводительством самого Сивого. И....скажем так, это был Солсбери десятилетней давности, только тогда в живых не оставили никого. Я понял, кто натравил их. Честно говоря, сначала я думал, что Валери разыскивала того человека, а в итоге оказалось, что она вынашивала план мести и с её подачи организация заключила с оборотнями сделку – один город в обмен на покой всех других городов. И, наверное, последующих нападений в самом деле удалось бы избежать, если бы Министерство не устроило облаву на колонию Сивого и не нарушило тем самым договор. Оборотни обвинили волшебников в предательстве и с того момента и до сегодняшнего дня опустошают города графства один за другим. И, по сути, вся эта кровавая резня началась со смерти невинного ребёнка. А точнее, с животной несдержанности, грязи и похоти одного-единственного человека. Джекилл замолчал. Над столом повисла тишина. Чай совсем остыл, но он совершенно забыл о нем. – А что стало с её братом? – сипло спросил Ремус. – Он жив? – О, я не сказал? Уильям сбежал из дому вместе с табором вампиров, через месяц после того, как с Валери произошло это несчастье. Возможно, он всё ещё жив, но Валери никогда не говорит о нём. Ремус уставился в свою чашку. В голове его как-будто побывал торнадо. – Выходит, профессор Грей видит во мне...своего погибшего сына? И ненавидит за это? – Ремус, я уже сказал, она не ненавидит тебя. Просто... – он поморщился. – Всё это очень запутанно и болезненно. Вы удивительно похожи, ты и Бо. Оба стали жертвами этой болезни случайно, оба (ты уж меня прости) превратились в изгоев, к тому же, вы родились примерно в одно и то же время и сейчас были бы сверстниками. Да и внешнее сходство, если честно, тоже присутствует. Возможно, она считает, что ты в какой-то степени... – ...занял его место? – угрюмо спросил Ремус. На него вдруг накатила необъяснимая жуть. Джекилл кивнул. – Поэтому я и сказал, что тебе не стоит браться за починку этого лука, – Джекилл снова тронул пакет. Ремус вздрогнул, когда хрустнула оберточная бумага – он уже и забыл про цель своего визита. – Это лук был вырезан из орешника, который вырос над могилой Бо. Когда волшебник или волшебница умирают, энергия не уходит в никуда...кажется об этом писал какой-то магловский учёный. Если волшебная сущность не воплощается в призраке или полтергейсте, тогда её впитывают находящиеся поблизости живые существа – животные или деревья. Может поэтому у маглов и существует так много страшных историй о кладбищах, – добавил он с улыбкой. – Для профессора Грей этот лук имел большое значение, потому что связывал её с Бо, теперь это просто кусок дерева. Волшебная природа, которую он впитал, вышла из него в момент слома и ты никак не вернешь её обратно. – Но ведь я виноват... неужели я ничего не могу... – Самое лучшее – просто забыть обо всем этом. Ремус насупился, но спорить не стал. У него возникла идея получше.
* * *
– Побольше усердия, мистер Петтигрю! Шел урок трансфигурации. Сегодня проходили трансфигурацию конечностей. Тема была достаточно сложная и класс справлялся со скрипом, в то время как Джеймсу и Сириусу задание далось в легкую. В отличие от Питера. Он поднял голову, когда Макгонагалл остановилась возле их парты. Питер разволновался, покраснел, когда к нему повернулись головы остальных студентов и снова поднял палочку. Наблюдая за его попытками, Сириус рассеяно почесал себя за ухом когтистой лапой, а Джеймс, взглянув на секунду, снова опустил голову и принялся разрисовывать своё копыто маленькими молниями, снитчами и другими, довольно неприличными рисунками. У Питера так ничего и не вышло. Его рука, которая, по идее должна была превратиться в большую крысиную лапу, поросла редкими волосами, но они мгновенно осыпались, едва он убрал палочку. Макгонагалл поджала губы и покачала головой, что могло означать только одно: дополнительно тренироваться дома. Лапа Бродяги, когтистая, поросшая шелковистой черной шерстью удостоилась одобрительного кивка. – А это что такое, мистер Поттер? – поинтересовалась она, указав сухощавой узкой ладонью на его копыто. Джеймс поспешно попытался прикрыть рукой свои художества. – Вам, кажется, было велено превратить предплечье, кисть и пальцы в лапу крупного хищника. А это... – Творческий подход, профессор, – он поправил очки. Макгонагалл только головой покачала, кажется, с трудом смиряясь с его неслыханным бунтарством и прошла мимо, а Джеймс, ухмыляясь, вернулся к рисункам. – Мисс Малфой, чего вы ждете? Раз-два-три, Brachiо Formamentum! Джеймс поморщился от чересчур громкого голоса. Голова всё ещё раскалывалась после вчерашнего огневиски, к тому же ночью ему приснился красочный и развернутый эротический сон, в котором главными героями выступали Лили Эванс и Эдгар Боунс, так что Джеймс проснулся слегка очумевшим и даже прогулка по лесу и встреча с десятком боггартов-волков не прочистила ему голову... – Ты чего, Хвост? – зашипел он, когда Макгонагалл отошла к слизеринцам. – Ничего, – проворчал Питер. – Я не могу... когда все смотрят... – он нервно оглянулся. – Ты же не в сортире, Хвост, – лениво проговорил Сириус, сжимая и разжимая мохнатый кулак. – Смотри, это просто, – он навел палочку на свою руку – шерсть медленно осыпалась, пальцы удлинились, когти втянулись – и вот, его рука стала прежней. Ещё один взмах – и снова пальцы стянулись, а когти, наоборот, вытянулись и всё это захлестнула шерсть. – Прекрасно, мистер Блэк. Пять очков Гриффндору, – оказывается Макгонагалл тоже наблюдала за его манипуляциями. – Мистер Петтигрю, вы бы смотрели внимательнее. Их одноклассники захлопали, даже близнецы. Сириус польщено улыбнулся, Питер наоборот, насупился и смотрел на его руку так, словно мечтал её оторвать. – Выпендрился? – спокойно поинтересовался Джеймс, когда все снова занялись чарами. Сириус перестал улыбаться. – Да, именно так. Джеймс покивал. – Хороший мальчик**. Напомни, чтобы я купил тебе собачьих галетов в Хогсмиде. Потому что в качестве собаки ты нравишься мне гораздо больше. – Понимаю, мой рогатый друг, – и Сириус похлопал его когтистой лапой по плечу. – Я тоже себе нравлюсь. – Иди нахер, – рассеяно отозвался Джеймс, дернув плечом и быстро завертел копытом, так, что его рисунок ожил и можно было подумать, что чернильный снитч летит по чернильным облакам. По замку прокатился гул колокола. Класс зашумел, принялся отодвигать скамьи, как всегда образовал у двери пробку и высосался в коридор. Как Джеймс ни старался выйти последним, на выходе столкнулся именно с Лили и когда она выходила, его лицо случайно щекотнул её локон. Что-то внутри дрогнуло, но Джеймс поспешно прокрутил в голове свой сон и то, что дрогнуло, немедленно скончалось в муках. Бродягу зачем-то зацепила Макгонагалл и они дожидались его в коридоре. Джеймс запрыгнул на подоконник и попытался краем мантии счистить с уже человеческой руки чернильные пятна, а мимо прошли близнецы со своим новеньким приемником и за ними шлейфом протянулась песенка Джерри Льюиса «Забирай её». Какая жестокая ирония. Дверь кабинета хлопнула и в коридор вышел помрачневший Бродяга. – Ну, чего она от тебя хотела? – Ребёнка, – мрачно отозвался Сириус и потер шею, но зашипел от боли и раздраженно превратил свою лапу в руку. – А серьезно? – Серьезно. Дежурная проверка: не собираюсь ли я наложить на себя лапы от счастья. Спрашивала, как себя чувствует Блэйк и мой будущий ребёнок. Спрашивала, почему их обоих нет на уроках. Чёрт возьми, – Сириус потрогал шею. – Кровь. После трансфигурации они отправились на обед, но Ремус не объявился и там. К тому моменту, как они спустилисьв подземелье, у кабинета зельеварения уже толпился весь класс, но Лунатика не было и там. Джеймс даже начал волноваться – мало ли, что там взбрело бедному влюбленному после такой оплеухи, какую отвесила ему Валери, но подумать об этом ему не дали. Едва они появились в коридоре, подземелье огласил громкий голос: – Джеймс! Эй, Джеймс! – Тревога, Сохатый, – пробормотал Сириус и первым обернулся. – Мэри! Привет, дорогая! Я уже соскучился, где же ты была? – Угу, привет, – присовокупил Джеймс, нехотя поворачиваясь к девушке. Он видел, что Мэри просто распирает от желания поговорить о вчерашнем, на самом деле он ждал этого разговора и боялся его, но от необходимости посыпать голову пеплом его спас Бродяга: – Ну так что, Мэри? Как проходит ваша женская практика в Крыле? Вы там не скучаете без нас? – Всё...в порядке... – слегка растерялась Мэри, посмотрела на Джеймса и вдохнула, чтобы задать страшный вопрос, но Сириус не отставал. – Это правда, что вы сейчас занимаетесь осмотром учеников? Мне бы хотелось попасть в ваши руки... – он как бы невзначай взял обе её ладони и поцеловал одну из них. – ... ох, эти нежные руки. С удовольствием провел бы в них пару дней. Как это можно устроить? Она озадаченно посмотрела на него, осторожно отняла руки, но все равно выдавила из себя улыбку. – Я...не знаю. Попробуй съесть яйца докси или сломать ногу. Джеймс, мы можем поговорить? Джеймс сделал вид, что всецело поглощен гонкой двух капель по стене. Какая же придет первой, какая, какая, какая... Сириус кашлянул. – А? – он картинно вздрогнул и повернулся к Мэри. – А, поговорить? Да, м-м...конечно. Почему бы и нет? Я люблю... поговорить. Она взяла его за руку (?!) и повела в сторону от класса. Джеймс на ходу обернулся на Сириуса. Тот беспомощно пожал плечам, улыбнулся и помахал ему так, словно он был тонущем кораблем. Как назло, она привела его на боковую лестницу, ведущую, как он знал, в комнаты Слизерина. Там их никто не мог заметить, может поэтому лестница и была любимым убежищем всех школьных парочек... Мэри вдруг круто развернулась и Джеймс едва успел остановиться, чтобы не врезаться в неё. – Джеймс, я хотела спросить у тебя, может пойдем в Хогсмид на выходных? – с ходу спросила она. Джеймс уставился на неё. – В Хогсмид. – тупо повторил он. – Ну да, вместе, – жизнерадостно кивнула она. – Погуляем... посмотрим там... что-нибудь. Джеймс шумно вздохнул и взъерошил волосы, исподлобья поглядывая на светящуюся надеждой Мэри. Вроде бы симпатичная, славная девчонка, играет в квиддич, влюблена в него всю жизнь,а ничего не загорается у него внутри и ничего он не чувствует... кроме жалости. – Может в другой раз? – тоскливо спросил он. – В следующие выходные? – Нет, Мэри. В другой раз. Пару секунд она недоуменно хлопала ресницами, как вдруг в карих глазах мелькнуло понимание и её плечи медленно опустились. – О... – Мэри ещё пару раз взмахнула ресницами, а потом вдруг натужно кивнула и отвернулась, глядя куда-то в сторону. – Понятно...в другой раз, – она попыталась улыбнуться, но у неё вдруг задрожали губы. Надо сказать, это вообще очень страшно, когда у девчонок вдруг начинают дрожать губы. Потому Джеймс переполошился. – Мэри, слушай... Мэри, ну не надо, – он шагнул к ней, – Ты очень классная и не только как охотница, ты для меня... то есть... мы друзья и ты нравишься мне, честно, но... по-дружески, понимаешь? Я не хотел тебя обидеть вчера...просто я так напился... и вот... с дуру. Прости меня. Мэри заплакала. – Мэри, ну я правда не хотел! Ты была рядом и я... этого больше не повториться, я обещаю! – Ты... просто редчайшая задница, П-Поттер! – вдруг выпалила она. – М-между п-прочим, я с десяти лет...с десяти... – она вытаращилась на него глазами перепуганного енота – маленькие, темные, все в черных разводах. – Что? – спросил Джеймс. – Люблю...вот что! – она топнула ногой и разревелась пуще прежнего. – Мэри...ну я же не виноват в этом. Нет, не то! – Мэри, прости меня, я полный идиот. Да, так лучше. А она всё равно плакала как ненормальная. Осталось только одно. Джеймс горько вздохнул, шагнул ближе и обнял её. Макдональд сразу перестала всхлипывать. Да, в какой-то степени объятия – это тоже магия. Но все равно странно как-то и неправильно – обнимать не Лили... Стоп. Нельзя. Об этом нельзя. – Ну что ты? – он неловко погладил девушку по гладким, темным волосам. – Ещё сердишься? Мэри помотала головой. В порыве вдохновения, Джеймс поцеловал её в макушку. – Я не хочу тебя обижать, понимаешь? Ты правда классная девчонка, и... Где-то рядом громко шлепнулась на пол книга. Джеймс поднял глаза и осекся. В каких-то жалких пяти футах от них стояла Лили и возилась со своей сумкой. Этот дурацкий замок на длинном ремешке, с которым Джеймс провозился не одну перемену, снова расстегнулся, ремешок отстегнулся от сумки и всё её содержимое высыпалось на пол. И вот теперь она пыталась его застегнуть, придерживая сумку коленом. Огромная грива темно-рыжих локонов свесилась ей на лицо, длинные тонкие пальцы дергали замок, а рукава мантии немного соскользнули, показав костлявые, хрупкие запястья, которые Джеймс так часто целовал. Словно почувствовав его взгляд, Лили подняла голову. Сердце Джеймса сделало скачок, когда они посмотрели друг другу в глаза, а потом Лили увидела Мэри, моргнула так, словно ей в глаза попал песок, поспешно подхватила свои вещи и скрылась в подземелье. Смерив Джеймса испепеляющим взглядом, Алиса закинула сумку на плечо и бросилась догонять подругу, а Джеймс совершенно забыл о том, где находится и с кем, о чем он говорил и что хотел сказать. Все его органы чувств отключились, осталось только зрение, которым он жадно впитывал появившееся в подземелье солнце. ...рыжие волосы рассыпаются по ярко-зеленой траве, белое платье задрано, парень целует голый живот девушки, собирая с него ягоды, её ноги раскрываются, словно крылья бабочки, два тела двигаются в синхронном ритме, девушка стонет: «Э-эд, да-а... Всё вернулось на свои места. И тут Мэри вдруг с силой пихнула его в грудь. – Ты... ты... – глаза её полыхали от злости. Он понял, что всё это время она за ним следила. – Мэри, да я не... я не специально, клянусь! – Джеймс попытался поймать её за руку, но не успел. Сердито утирая лицо, Мэри отошла на несколько шагов, потом обернулась так, что волосы хлестнули её по лицу, хотела было сказать что-то, судя по её лицу – что-то очень обидное, но потом просто развернулась на каблуках и ушла, качая головой. – Женщины, – буркнул Джеймс и взъерошил волосы. – Сколько ты ещё будешь киснуть, Сохатый? – тихо поинтересовался Сириус, когда пришел Слизнорт, впустил класс в кабинет и все расселись по местам. – Пока ты миловался с Мэк, одна птичка шепнула мне, что твоя принцесса всё утро плакала в туалете. Иди помирись с ней. – «Она хотела с кем-то играть и с кем-то лежать, а я хотел любви»* * *... – тихо пропел Джеймс и покачал головой. – Лучше отвяжись, Бродяга. В этот момент дверь распахнулась. В класс заглянул запыхавшийся, странно серьезный Ремус, торопливо кивнул Слизнорту, высмотрел их и шлепнулся на скамью рядом с Сириусом. – Где ты был? – прошептал Джеймс, потому что урок уже начался. Ремус махнул рукой, пытаясь восстановить дыхание, а когда восстановил, выдохнул: – Потом расскажу. Мы идем к Хагриду сегодня ночью.
* * *
Он её бросил. Поттер оставил Лили, хвала небесам! Эта новость за день успела облететь пол школы и вызвала кучу пересудов, но для Северуса она не стала неожиданностью. Он знал, что это произойдет. Черт возьми, он знал и предупреждал её, говорил не один раз, что так и будет, что Поттеру только одного и надо... но она не слушала его. И вот, теперь так и вышло. Но она не бросилась к нему, как он ожидал, не попыталась найти утешения в старом друге. Он пытался поговорить с ней весь день, потому что чувствовал – ей тоже это нужно, но она как-будто специально избегала его. Более того, она как-будто вовсе не переживала, он сам видел, как она улыбалась за обедом, болтая с этой тупоголовой Вуд, как после ужина сидела в библиотеке и как ни в чем ни бывало делала домашнее задание по зельеварению. В конце-концов он не вытерпел и подошел к ней. Все слова, которые он хотел ей сказать так складно и правильно звучали у него в голове, но в итоге, когда надо было высказать их вслух, он запутался и запаниковал. А Лили смотрела на него с растущим удивлением и когда он в конец потерял мысль, коротко спросила: – Северус, что ты хотел? Он понял, что она вот-вот уйдет и он решил пойти напролом. – Я думал... ты... – Что – я? – Одумалась, – честно сказал он. – Одумалась? – удивилась Лили. – Ведь...всё случилось так, как я тебе говорил. Он... он бросил тебя. Лили усмехнулась, захлопнула тяжеленную книгу, из которой переписывала главу и собрала вещи. – Да, Северус. Ты был совершенно прав. Поздравляю, – она забросила сумку на плечо и прошла мимо него к выходу. Он поспешил следом. – Лил, подожди! Ты не поняла! Я не хотел тебя обидеть, просто я подумал, что... если тебе захочется поговорить... Она резко развернулась и он остановился. Зеленые глаза безжалостно сверкали, губы были плотно сжат, но даже сердясь она оставалась.... невозможно красивой. – Мне не хочется говорить. Тем более с тобой, – её голос зазвенел. – Тем более о Джеймсе. И оставь меня в покое. Не ходи за мной! – с этими словами она вышла из библиотеки и все его надежды на восстановление отношений рухнули... – Снейп! Снейп, ты слышишь меня? – Слышу, – процедил Северус, отвлекаясь от тягостных мыслей. Они с Эйвери стояли перед зеленым карточным столом в Малой комнате Клуба. Сегодня было пятнадцатое октября, середина месяца и по старой традиции именно сегодня должна была состояться вторая партия в вист. В ожидании главной игры мальчики решили поиграть в покер, чтобы «размяться» и банк составлял уже, ни много-ни мало, две тысячи галлеонов. Вокруг стола собралась заинтересованная публика, вокруг то и дело сновали эльфы с подносами. – Ты где вообще? Я говорил о том, что Люциус сегодня не будет присутствовать на собрании. – Это я слышал. Эйвери хмыкнул. В честь важного события он одел свою вычурную парадную мантию с торчащим воротником, что в совокупности с длинными волнистыми волосами и дурацкой привычкой подкрашивать глаза, делало его похожим на вампира. – А ты как, Блэк? – Генри сжал плечо Регулуса, стоящего с ними и тот вздрогнул. – Не сердишься, что Северус отбил у тебя... приз? Северус чуть крепче сжал бокал. Регулус покачал головой. Казалось, его тошнит. – Интересно только, как скоро мистер Снейп порадует нас выполнением обещания? – Я вышлю тебе приглашение, – промолвил Северус, ввинчиваясь в глупые, прозрачные глаза Эйвери. Тот недоверчиво прищурился, но улыбнулся и снова повернулся к Регулусу. – Готов к следующему этапу? Мальчик позеленел и поскорее поднес к губам стакан с огневиски. – Нет, – наконец выдавил он. – Катон сказал, что мне ещё не прислали приглашение. – Ну ничего, не переживай. Если в этом не прислали приглашение, значит в следующем месяце пришлют точно. Лорд заинтересован в таких людях как ты. Три Непростительных заклинания. Три этапа. Простая клятва верности. И Метка твоя, – он хлопнул его по плечу. Регулус кивнул. Северус заметил, что его рука со стаканом дрожит. – Прошу всех открыться, – громко позвал Яксли, выполняющий роль дилера. Он, похоже, уже был слегка навеселе. Ничего удивительного. Он, в числе немногих, первые два этапа прошел ещё летом. Теперь ему оставалось самое сложное и самое страшное. Северус быстро осмотрел новичков этого месяца. Трое мальчиков были бледнее остальных и улыбались всем подряд. Те, кто как и Регулус, прошли первый этап, молчали так, словно у них болели зубы. А остальные либо молча надирались в темном углу, либо сейчас просаживали за столом сумасшедшие деньги. – О, посмотри-ка, – презрительно молвил Эйвери, подведя его к изумрудной занавеси, которая отделяла Малую комнату от Большой и указал куда-то рукой с боклом. – Опять приперся этот жирдяй. Мерлин, какое жалкое зрелище... Северус посмотрел туда, куда он указывал. В одном из больших кожаных кресел у камина сидел Катон, закинув ногу на ногу, а напротив него восседал прихвостень Поттера, Хвост или как там его, Питер Петтигрю, собственной персоной. – Какого черта этот грязнокровка тут вынюхивает? – процедил Эйвери, разглядывая их и кривя губы. – Мы рискуем, принимая его здесь! – Люциус считает, что он окажется полезным. Иметь своего человека в кругах противника всегда полезно. -Что он может? Ты только посмотри на него! Если он кому-нибудь расскажет... – Не расскажет, – спокойно ответил Северус, следя за Петтигрю чуть прищуренными глазами. – Откуда такая уверенность, Снейп? – Этот мальчишка всю жизнь сидит в тени Поттера и Блэка. За возможность вылезти оттуда он душу продаст. Пообещай ему эту возможность сейчас и он выложит Поттера и Блэка на блюдечке. – Какое мне дело до этих идиотов? – презрительно поморщился Эйвери. – Поттер видел, как Нотт убил мракоборца в поезде. Кто даст гарантию, что он не видел и тебя, ведь вы были там... вместе? Румянец сошел с лица Эйвери. – А ты откуда... – Это наша работа, Эйвери. Знать то, что другим знать нельзя. Эйвери чуть прищурился. – С чего ты взял, что этот Петтигрю выдаст Поттера? – Пойдем, – Северус кивком головы позвал его за собой и они направились к креслам. – Убедишься сам. – ... и что тебя к нам привело сегодня? – вкрадчиво, ласково спросил Нотт. – Что-то произошло? Петтигрю сидел в кресле. Руки его лежали на подлокотниках, он сжимал кулаки, маленькие глазки его поблескивали от злых слёз. Он плакал, но плакал так, как плачут маленькие дети, которых не пускают на улицу в дождливый день – зло, капризно. Вид его опухшего лица в потеках слез и соплей вызвал у Северуса жгучую неприязнь. – Надоело, – выдавил Петтигрю. – Надоело, что они вечно прохаживаются по мне, вечно издеваются, я для них пустое место, они самоутверждаются за мой счет, а я что, не человек?! Я никто? – Конечно, ты человек! – Катон жестом подозвал эльфа, который разносил по залу напитки. – А сегодня... это огневиски? – Петтигрю вытер нос. – Это же запрещено... – Здесь всё можно. Слышал о территории в море, на которую не распространяется ни один закон? Наше заведение что-то вроде этого. – Сегодня в лесу я испугался, когда на меня вдруг бросился б-боггарт, я испугался и упал. А они смеялись! Они ржали надо мной! И Сириус... вы знаете, что он говорит о Блэйк? А он ведь знает... знает, как я к ней... – Ну-ну, спокойно... выпей, тебе станет легче. Он послушно выпил, но закашлялся. – И п-потом на трансфигурации... да, я может не т-так умён, как нек-некоторые, но я не п-позволю издеваться над собой. Я... я хочу стать как вы. Я хочу стать сильным. И послать всех куда подальше... – Конечно. Потому что ты особенный, Питер. Ты правда особенный, иначе, поверь мне, тебя бы не то, что не пустили сюда, тебя бы лишили памяти за то, что ты видел это место. У тебя есть талант, странно, что твои друзья этого не замечают. – Они следят за вами! Они подозревают, что здесь... что вы здесь чем-то занимаетесь. – Серьезно? – вкрадчиво поинтересовался Катон. Глаза его так и вспыхнули. – Что же, ничего удивительного. Видимо Поттер просто не может перенести тот факт, что в этой школе есть по-настоящему сильная и крутая компания, куда его никогда не примут. В отличие от тебя. Петтигрю просиял. – Скажи честно, Питер, тебе бы хотелось общаться с ним и Блэком после школы? – Нет! – выпалил мальчик. – Я итак жду-недождусь выпускного, я просто не вынесу, если... – Вот именно. А ты ведь так талантлив. Ты анимаг. Мне кажется, тебе пора пробивать свой собственный путь в жизни и если хочешь, я тебе в этом помогу. И не только я. Мы все здесь – как одна семья, не правда ли, Северус? – Несомненно. Питер шумно вытер нос рукавом. – Как мне его пробивать? – гнусаво спросил он. – Этот путь? – Ну... для начала стать полноценным членом нашего клуба, а не просто гостем. Заслужить уважение остальных. – Как мне это сделать? Северус переглянулся с Эйвери. К его большому удивлению, Нотт ответил: – Тебе придется пройти испытание. Северус удивленно уставился на Катона, Эйвери и вовсе подавился огневиски. – Какое испытание? – пролепетал Петтигрю, сжимая подлокотники кресла и оглянулся на них с Эйвери. – Мне никто не говорил про испытание, мне говорили просто выучить фразу на латыни и сказать портрету... – Катон, одумайся, что ты делаешь! – закричал Эйвери. – Успокойся, – с улыбкой надавил Нотт, но тон его значил: если не угомонишься, я тебя вышвырну вон. – Всё очень просто, Питер. Ты сыграешь в вист с нами сегодня и если проиграешь – тебе придется выполнить... – он небрежно взмахнул рукой. – ... серию небольших заданий. Это пропуск в наш клуб. В других школах заставляют пролететь голым на метле или съесть навоз гиппогрифа, но мы более утончены и наши задания куда интереснее. – Ух ты... а... это не очень сложно? – Проще простого. – Ну тогда... наверное я согласен? – Питер неуверенно посмотрел на Северуса, как единственного своего знакомого здесь. Северус вспомнил, как жадно блестели эти крысиные глаза, когда Поттер и Блэк мучали его и ему вдруг очень захотелось, чтобы Петтигрю сыграл в сегодняшний вист и проиграл... – Отлично, – Нотт поставил стакан на поднос домового эльфа. – Руквуд! Подойди к нам. К ним подошел парень с большим блокнотом. – Внеси-ка ещё одного участника в нашу сегодняшнюю игру. Питер Петтигрю, седьмой курс, Гриффиндор. – Но... – парень растерянно посмотрел на Питера. – Я знаю, это не совсем по правилам. Он от меня. – Катон, ты отдаешь себе отчет?! Ты... пускаешь его за наш стол... во второй же вечер? – Эйвери говорил таким тоном, словно Питера тут не было и указывал на него так, будто Петтигрю был кучей дерьма. – Молодой волшебник хочет доказать свою преданность нам, – медленно проговорил Нотт, поворачиваясь к нему. – Не вижу повода ему отказать! – Я – постоянный член клуба вот уже два года! Я бываю на каждом собрании! Ты обязан был отдать свободное место мне! – Генри, мы потом поговорим. – Нет, мы поговорим сейчас. Почему ты не позволяешь мне участвовать, а ему... – Генри, я сказал тебе: мы поговорим позже! – Вот так, значит, да? – Эйвери лихорадочно улыбнулся. От злости у него на глазах выступили слезы. – Так, Като? – Да, так. – Хорошо, – он становился всё злее и злее. – Отлично! Если ему можно... – он залпом выпил остатки виски. – Значит можно и мне! Нотт приподнялся, лицо его загорелось беспокойством. – Что ты задумал? – Стой, Руквуд! – Генри обнял секретаря клуба за плечи, удерживая. – Подожди! Дай-ка мне эту штуку... – он выхватил у него перо. – Генри, не... не смей! Что ты делаешь?! – Вот так! – Эйвери поставил размашистую роспись в блокноте и торжествующе взглянул на Катона, хотя вид у него было такой, словно он вызвался добровольцем в ряды смертников. – Всем счастливой игры! – Эйвери послал Катону и Питеру страстный воздушный поцелуй, залпом допил огневиски и, грохнув стакан на столик рядом с креслом Нотта, поспешил скрыться в толпе разговаривающих мальчиков. Катон медленно осел обратно в кресло. – Что такое? – непонимающе спросил Питер. – Что случилось? Я что-то не то... – Нет-нет... – рассеянно отозвался Нотт, силясь оторвать взгляд от Эйвери. – Итак... – он чуть ослабил галстук, потому что голос его вдруг сел. – На чем мы остановились... – Вы говорили про испытания... – Ах да... ну, условия ты узнаешь позже, если ты, конечно, готов получить первое задание... Петтигрю, не раздумывая, кивнул. – Но, прежде всего мы должны убедиться, что твои друзья нам не помешают, тебе не помешают. Зависть – страшная сила. Ты сказал они следят за нами? – Да. Нотт цокнул языком, взглянув на Северуса. – Как низко. Ну и... как им это удается? – У них есть... одна вещь... – промямлил Петтигрю, глядя себе под ноги. Похоже он вдруг понял, какую цену придется заплатить за членство в клубе. Предательство. – И что это за вещь? – голос Нотта был чуть громче шепота. Петтигрю поморгал, а потом сказал: – Карта. У них есть Карта.
Литтлкок* – Little Cock – маленький член; Хороший мальчик** – Good Boy! – имеется в виду распространенная похвала по-отношению к собаке; * * * – строчка из песни Jerry Lee Lewis – You Can Have Her http://maria-ch.tumblr.com/post/49535996998
Когда Сириус вернулся из уборной, то увидел, что в купе уже кто-то сидел и самым наглым образом пожирал его же конфеты. – Эй, это мое! – воскликнул он, когда секундный шок схлынул. Очкарик поднял голову и улыбнулся. – Докажи, – он уложил ноги на противоположное сидение и демонстративно закинул в рот пару бобов «Берти Боттс». – Это мое купе, – Сириус сжал кулаки. – И мои конфеты. – Докажи, – повторил мальчик, пожав плечами. Сириус сдернул с полки свой рюкзак с нашивками «S.O.B.» и швырнул его в нахала. – Я – Сириус Орион Блэк! – Докажи, – засмеялся мальчик. Сириус остолбенел от такой невиданной наглости и уже всерьез захотел двинуть очкарику, но тот вдруг встал, отряхнул с одежды крошки и протянул руку. – Я – Джеймс Карлус Поттер. Но ты можешь звать меня Джимом, Сириус Орион, я не против, – он бросил его рюкзак на соседнее сидение. – И раз уж ты явился, видимо, придется ехать вместе! – Я не хочу ехать вместе, – брезгливо поморщился Сириус. – Проваливай! Он оттолкнул очкарика с дороги и рванул у него из рук коробку. Бумага лопнула, и бобы прыснули во все стороны, забарабанив об окно, а мальчик не удержал равновесие и свалился с сидения на пол. Сириус был готов к тому, что хлипкий очкарик начнет реветь и кукситься, но вместо этого он вдруг исподлобья посмотрел на Сириуса, яростно вытер нос рукой и прошипел: – Ну держись, Сириус Орион. Завязалась драка не на жизнь, а на смерть, ценой которой была пачка безвозвратно рассыпанных по купе бобов. Сириус вообще был не прочь подраться, но Регулус был сопливым нытиком и все время жаловался маман, а этот тип, похожий на тощего совенка, колотил его так, что Сириус твердо вознамерился выкинуть его в окно. Они так увлеченно мутузили друг друга, что за собственными выкриками и треском одежды не услышали, как дверь, ведущая в их купе, отъехала в сторону, и в нее ворвался Люциус Малфой – староста Слизерина. – Что здесь происходит?! – он схватил их за шкирки и растащил в стороны, как щенят. Мальчики брыкались и пытались достать друг друга то рукой, то ногой и не обращали никакого внимания на крики старосты. Девочки, проходящие по коридору, захихикали, глядя на это, некоторые ученики начали выглядывать из своих купе, чтобы выяснить, кто так шумит. Вытолкав Сириуса в коридор, Люциус передал его на попечение двум троллям в слизеринской форме, которые притащились вместе с ним, и снова вернулся в купе. Раздался вскрик, но прежде, чем Сириус успел понять, что произошло, Люциус вернулся и захлопнул за собой дверь. – Ну что, щенок? – зашипел он, резко опустив шторку на окне, в которое громко стучался арестованный. – Решил сорвать моё дежурство, Блэк? Как ты себя ведешь, посмотри, на кого ты похож! – и он дернул Сириуса за ворот разорванной в бою рубашки из чистого шелка. – Как надо! – рыкнул Сириус и с размаху наступил на ногу одному из троллей. Тот взвыл и запрыгал на месте, а его товарищ сгреб Сириуса в охапку. Публика, заполнившая коридор, чтобы посмотреть на представение с участием школьного старосты, довольно засмеялась. Не желая превращаться в посмешище, Люциус поскорее сгреб Сириуса за шиворот и на глазах у всех протащил его по коридору, после чего затолкал в купе, где уже ехал полный, похожий на крысу мальчик и сказал: – Скажи спасибо, что я не выкинул тебя из поезда! – с этими словами Люциус захлопнул дверь так, что из неё вылетела какая-то пружинка.
...1977 год...
Золотая задвижка на двери скрипела, когда поезд подскакивал вверх. Блэйк Забини стонала ей в такт, вцепившись руками в массивную раму зеркала над умывальником и царапая бордовыми ноготками золотую краску. Почти не слыша её стонов, Сириус исступленно вбивался в нее позади и целовал, облизывал её тонкую загорелую шею. Пышные шоколадные кудри девушки свесились, обнажив покрытую светлым пушком шею и спину. Замочек жемчужного ожерелья ярко вспыхивал каждый раз, когда на него падал свет и это отвлекало Сириуса. Когда ему становилось особенно хорошо, Сириус откидывал назад голову и рвано вздыхал, крепко сжимая ладонями полные мягкие бедра, Блэйк вскрикивала и рисковала оборвать раму, а позолоченное зеркало напротив бесстыдно фиксировало акт быстрого совокупления в великолепной уборной «Хогвартс-экспресса» и загадочно сверкало позолотой.
Красивая округлая попка, обтянутая коротеньким черным платьем – вот первое, что увидел Сириус, когда вошел в тесную, но ярко освещенную комнатку из красного дерева. Блэйк искала что-то в своей косметичке, склонив голову так, что кудри свесились ей на лицо, открыв взору длинную тонкую шею и глубокий вырез на спине. Сириус закрыл за собой дверь и резко задвинул замок. Блэйк вскинула голову и чуть не выронила помаду, увидев в зеркале человека, но, узнав кто это, расслабилась и снова поднесла помаду к губам. – Что ты здесь забыл? – поинтересовалась она. Сириус промолчал, скользя взглядом по изгибам соблазнительного тельца. Кровь тяжело и гулко билась внизу живота, превращая Сириуса в камень. – Мама не говорила тебе, что пялиться – некрасиво? – спросила Блэйк, поглядывая на него в зеркало. – Я был плохим мальчиком и никогда ее не слушался, – лениво отозвался Сириус, лаская Блэйк глазами. Она как будто была создана для любви, такая аппетитная, прямо очеловеченная сладость – шоколадные глаза и волосы, мерцающая кожа цвета мокко, губы словно покрыты вишневым джемом. Высокая грудь, которую Блэйк всегда так тщательно выставляла напоказ в вырезах белоснежных школьных рубашек, и то, как ее кошачье тело иногда призывно выгибалось вперед – как будто она просила взять ее... Блэйк поймала его взгляд в зеркале и слегка улыбнулась. – Плохиш Блэк. Ты знаешь, что тебя теперь считают паршивой овцой? – Да неужели? – поинтересовался Сириус, про себя представляя, как она стонет и извивается на шелковой изумрудной простыне. – И теперь во все приличные дома тебе вход заказан. – Какое горе, – ей бы определенно пошло чёрное, прозрачное кружево. Блэйк чуть приподняла уголки губ, разглядывая его. Она не так зазывно смотрела на него в прошлом году, когда ученики шептались у него за спиной, обсуждая пресловутый побег из дома. А вот когда по школе разлетелась весть о том, что ему перепало крупное наследство, и он с грохотом расстался с Марлин Маккиннон, Блэйк стала запускать в него такие взгляды и фразочки... Даже сейчас он прямо видел, как крутились шестеренки у нее в голове, вырабатывая фразы: «древний род», «куча денег», «Суд Визенгамота», «Международные магические связи». Молодой Блэк и в самом деле блестящая партия для чистокровной принцессы Забини. Сириусу же просто хотелось ее трахнуть. Очень сильно. – Я надеялась встретить тебя этим летом на Дне Рождения миссис Блэк. А потом вспомнила, что тебя не будет и так расстроилась. Очень жаль, что ты сбежал из дома, Блэк, – вздохнула Блэйк, застегивая косметичку. – Могли бы подружиться... как-нибудь. – Не переживай, мы подружимся, – Сириус отделился от двери и неторопливо подошел к девушке, скользнув взглядом по молнии на её платье. – Надо же, как самонадеянно, – усмехнулась она, но в черных, как маслины, глазах шевельнулась тревога, когда он подошел вплотную и вжал ее своим телом в умывальник. – Для этого ты должен мне понрав... Она ахнула, потому что в этот момент Сириус наклонил голову и поцеловал ее в шею. Высокая грудь в лифе прерывисто поднялась и опустилась вместе с круглыми белыми камешками ожерелья. Блэйк резко повернула голову. Из-под ресниц блеснула горячая черная влага, губы приоткрылись, показав белоснежные зубы. Сириус с готовностью завладел ими и пока Блэйк шептала какие-то здравые вещи о том, что их могут увидеть, он задрал подол ее платья и запустил пальцы в шелковые трусики. – Смотри-ка, кажется, я уже тебе нравлюсь, – прошептал он, прикусив ее шею.
Стоны Блэйк участились, обгоняя стук колес и начали срываться на крики. Сириус сдавленно зарычал и задвигался быстрее, поспешая за ними. Быстрее, быстрее и быстрее, так что мышцы превратились в камень. Наконец Забини крикнула так, что у него зазвенело в ушах, несколько раз сильно, импульсивно вздрогнула и обмякла, сотрясаясь всем телом. Несколько невыносимо сладких секунд – и удовольствие прожгло и его. Он кончил. Острое до боли наслаждение схлынуло, прибив их обоих к умывальнику, и Сириус ощутил легкое разочарование. Несмотря на свою ликерную красоту, Блэйк в итоге оказалась далеко не самой лучшей его девочкой – до конца удовлетворенным он себя так и не почувствовал. Вот дерьмо. – Ты придешь еще? – первым делом спросила она, как только смогла перевести дух. Застегнув брюки, Сириус откинул Блэйк новым взглядом. Обычно такая лакированная и с иголочки одетая, теперь растрепанная и дрожащая... Дорогое черное платье было собрано на поясе, ноги в чёрных чулках дрожали, а шелковое белье, за цену которого можно было купить гоночную метлу, валялось на полу. Влажные грязные глаза смотрели на него с требовательностью и властью избалованной аристократки, которая привыкла к повиновению и подобострастию, но глубоко-глубоко, на самом их дне плескался страх, что Сириус не вернется... Сколько же раз он видел это выражение... Сириус шагнул к ней, подобрал брошенные трусики, водрузил их на место и одернул платье. – Посмотрим, – нехотя бросил он, бесцеремонно чмокнул Блэйк в губы и, подмигнув напоследок, вышел в коридор. За окнами неслись покатые луга, и жизнь текла так, словно ничего и не произошло. Сириус с чувством потянулся, улыбнувшись скользнувшему в окно лучу, и неторопливо двинулся по коридору, засунув руки в карманы брюк и довольно посвистывая. За стеклянными окошками в дверях болтали и смеялись ничего не подозревающие ученики, смеялись очаровательные ученицы. Проходя мимо одного из окошек, Сириус поймал взгляд какой-то девчушки и подмигнул ей. Девчушка, конечно же, знала, кто он такой и немедленно похорошела, залившись румянцем. Ему было очень хорошо. По телу разливалась легкая усталость, мышцы внизу живота приятно ныли, в крови шипел адреналин пополам с восторгом – сладкая и горячая смесь. Мысль о том, что он только что поимел девушку из снов каждого второго студента Хогвартса, неимоверно грела ему сердце.
...1971 год...
Джеймс присел на корточки и подергал замок. Воровато оглянувшись по сторонам, он закатал рукава и стукнул по нему палочкой, но ничего не произошло. Мальчик засопел, шумно вытер окровавленный нос и попробовал еще раз. Заклинание-отмычка давалось ему через раз – Ганс-кондитер, научивший его этим чарам, был неважным учителем, так что почти все магические опыты Джеймса обычно заканчивались... БАБАХ! Дверь отскочила в сторону, отбросив в стороны мальчишек, припавших к ней с двух сторон. В коридор хлынули клубы странного фиолетового дыма. Раздались испуганные крики. Задвигались двери. – Что случилось?! – Вы слышали? – Откуда дым?! Джеймс спохватился и на четвереньках вполз в купе к своему злополучному соседу. Сириус захлопнул безжалостно сломанную дверь. Мимо нее тут же протопали чьи-то торопливые шаги. – Как ты это сделал? – прошептал он. – Тебе какая разница? – проворчал Джеймс, поправляя сломанные в драке очки и шумно втягивая в себя идущую из носа кровь. Слова цеплялись друг за друга из-за губы, рассеченной гигантским старинным перстнем. – Скажи спасибо, что я тебя не разнес на кусочки, – он окинул мальчика брезгливым взглядом. – Собачка старосты. Сириус стиснул кулаки. – Еще раз такое скажешь, и я тебя ударю, – процедил он сквозь зубы. – А что? Тебя он не бил! – Зато тащил по коридору у всех на глазах! Я бы с большим удовольствием надрал Люциусу зад... если бы знал, как, – свирепо добавил Сириус. Джеймс прищурился, оценивающе разглядывая своего соседа. – А если я скажу, что знаю как, поможешь? – Помогу! – мальчик весь подобрался, но Джеймс не спешил ему довериться. – И не выдашь? – с сомнением спросил он. – Чтоб я сдох! – Сириус сплюнул на пол. Джеймс удовлетворенно ухмыльнулся. Они одновременно оглянулись на пухлого светловолосого мальчика. Передние зубы у него сильно выдавались вперед, маленькие водянистые глаза с ужасом смотрели на разгорающееся восстание. – Я н-не скажу! – просипел он, еще крепче вжимаясь в сидение. Похоже, он решил, что они его прикончат прямо в купе, если он скажет иначе. – Честное слово! – Джеймс Поттер, – снова, но уже совсем другим тоном представился Джеймс, повернувшись к Сириусу и решительно протянул ладонь бывшему врагу. – Сириус Блэк, – ответил тот, криво ухмыляясь и пожимая его руку. – Есть идеи, Поттер? Джеймс хмыкнул и вытащил из-под свитера какую-то текучую блестящую ткань и крошечный спичечный коробок с торчащей из него веревочкой. Сириус восхищенно открыл рот, схватив в руки мантию-невидимку. – Две, – самодовольно улыбнулся Джеймс, подкинув коробок. Сириус быстро пожевал жвачку, выплюнул и аккуратно прилепил к опущенной крышке унитаза веревочку навозной бомбы, а саму коробочку просунул под ободок и закрепил там. Джеймс, оглядываясь на неподвижные двери многочисленных купе, торопливо писал что-то на пергаментном листе, прижимая его к стене. – Готово! – шепнул Сириус. Им пришлось прождать под мантией-невидимкой около десяти минут, прежде чем дверь, ведущая в купе старост, открылась, и в коридор вышел невозмутимый Люциус Малфой, как и следовало ожидать, без своей трости. Когда он прошествовал мимо них важной неторопливой походкой, мальчики вжались в стену, но едва за ним закрылась дверь, ведущая в уборную, они вырвались из-под мантии и бросились следом. Джеймс выплюнул на ладонь жвачку, смачно впечатал ее в дверь и прилепил к ней свой лист. Сириус, паникуя, торопливо заблокировал дверную ручку школьным галстуком. – Бежим! – скомандовал Джеймс. Давясь хохотом, мальчики умчались по коридору к своему купе. Прошло не больше трех секунд, прежде чем раздался тихий, почти неслышный хлопок, а вслед за ним – душераздирающий вопль. Дверная ручка задергалась, в дверь с той стороны что-то забилось и пергаментный лист затрясся, крепко держась за жвачу. На нем значилось: «Я выпил лекарство и прошу не беспокоить меня до конца поездки. Возможно, я буду стучать в дверь и молить о помощи, но вы не поддавайтесь. Поверьте, это очень мощное слабительное. Искренне Ваш, Люциус Малфой».
...1977 год...
Касаться ее. Обнимать. Целовать. И шалеть от мысли, что эта правильная, беззащитная, добрая и воспитанная девочка с тонкими подвижными руками, ямочками на щеках и полными света глазами теперь не сама по себе, а принадлежит ему. Мерлин, он же сейчас просто спятит, если не поцелует её ещё... и ещё... – ... этому «П.А.У.К.у», как думаешь, Джеймс? Джеймс встрепенулся и оторвался от её шеи. – Да, какому пауку? – Не «паук», а Программа Аннулирования Угрозы и Конфликта! – сердито поправила его Лили, запрокинув лежащую у него на плече голову. – Ты совсем меня не слушаешь. – Я слушал до того момента, как к вам домой пришел Дамблдор, а потом... – он пожал плечами и пробежал пальцами по её ножкам, лежащим поверх его колен, намекая на тот момент, когда Лили сняла туфельки и забралась на сидение, потому что замерзла. Лили тут же одернула платье и покрепче запахнула на себе большую и теплую кофту Джеймса. – Джим! – Тут же никого нет! Парни и в самом деле деликатно разбрелись кто куда, чтобы дать им возможность побыть вдвоем. – Поцелуй меня, Эванс, – серьезно попросил он, чувствуя как снова к губам приливает тепло, которое надо было немедленно передать Лили. – Только по-настоящему, идет? Никакой халтуры. И какое же это, черт возьми, счастье, когда после этих слов Лили Эванс не отталкивает его, не ругается и не обзывает идиотом, а улыбается так, что на щеках у неё появляются обворожительные ямочки, наклоняется к нему и снимает с него очки... Тем временем погода за окнами Хогвартс-экспресса стремительно портилась – Лондон остался далеко позади, и поезд вырвался в кудрявую зелень предместий. Здесь осень чувствовалась сильнее – из природы словно через трубочку вытянули яркие краски. Затянутое пеленой облаков небо хмурилось и мрачнело, напирая на бархатные луга тяжелыми растрепанными тучами. В один миг за окнами резко потемнело, и по стеклам забарабанил по-летнему обильный и по-осеннему холодный дождь. Зажглись лампы. Ученики начали бродить по коридорам. Мимо их двери прошла какая-то шумная компания. Ручка их двери дернулась – в купе вернулся Люпин. Лили тут же вывернулась из объятий Джеймса и метнулась на сидение, поправляя лямки платья. – Ну так что это за программа? – чуть задыхаясь спросил Джеймс таким тоном, словно ничего и не случилось, и деловито нацепил очки. – По защите! – Лили испуганно взглянула на Ремуса, стараясь неазметно стереть размазанную помаду. – Ты совсем меня не слушаешь, Джеймс! Ремус с улыбкой покосился на них, доставая свою сумку и расстегнул молнию. – Я слушал! – твердо сказал Джеймс. – Дамблдор выскочил у вас из камина в гостиной. – И сказал, что почти все семьи забирают своих детей из школы! – подхватила Лили. – В этом году Хогвартс может опустеть. И ещё Дамблдор берет на работу мракоборцев – папа назвал их полицейскими, но я поняла, о ком речь. Нас будут защищать по полной программе. – Собрание старост через пять минут, – напомнил Ремус, натянув мантию со сверкающим серебряным значком. Джеймс метнул на Лунатика красноревчивый взгляд и Люпин удалился, по-прежнему улыбаясь этой выводящей из терпения улыбочкой. – А тем родителям-маглам, которые все-таки отпустят детей в школу, предоставляются услуги П.А.У.К.а. Там целая система, для каждого человека разрабатывается около полсотни маскирующих чар – отводящие, оглушающие, Конфундус, целый набор. Дамблдор говорит, что Волдеморт не так скрупулезен, чтобы разрушать защиту каждого маг... почему ты так смотришь? – Ты не боишься произносить его имя? – спросил Джеймс, глядя на Лили с недоверчивым восхищением. – «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». – Ты только что сравнила Темного волшебника с розой. – Это сделал Шекспир, а не я. Я имела в виду, что он останется уродом и психопатом, как его ни назови. Так что не вижу смысла бояться имени. Это просто смешно, – Лили слегка покраснела, сжала губы в трубочку и смешно подвигала носом, прямо как сердитый кролик. – Хотя ты прав, сравнение дурацкое. Джеймс помог ей достать её сумку с полки и Лили тоже натянула мантию и прикрепила к ней значок. – Знаешь, что самое грустное во всей этой истории с Программой? – спросила она напоследок, перед уходом. – Что? – Из-за этих защитных чар люди на самом деле исчезают, и увидеть их или связаться с ними невозможно, – проговорила она, опуская руки. – Они как будто... перестают существовать, понимаешь? Я не смогу написать папе и поделиться с ним своими мыслями, или поговорить с мамой, рассказать ей, как прошел м-мой день... Джеймс обнял её. – Ты непременно увидишь их, Лили, – твердо прошептал он в её рыжие волосы. – С ними всё будет в порядке. Я доверяю Дамблдору. Они в безопасности. И думают о тебе каждую минуту. – Я знаю, – пробормотала она немного сдавленным голосом. Джеймс спохватился и слегка разжал объятия. Лили торопливо вытерла лицо и, не поднимая на Джеймса глаз, погладила место, из которого месяц назад извлекла проклятие. – Но мне все равно страшно... мне теперь все время страшно... Через пару минут в дверь назойливо постучали и им снова пришлось разлепиться. – Да, Ремус, я иду! – крикнула Лили и наклонилась, пытаясь нацепить капризный босоножек. – Взять тебе горячий кофе? – спросил Джеймс, всё ещё рассеяно водя губами по её прохладной ладошке. Лили хитро посмотрела на него, быстро наклонилась к нему и, коснувшись губами шеи, прошептала: «Ты меня согреешь», после чего вспорхнула с сидения и была такова, а Джеймс взлохматил волосы, немного обалдело глядя ей вслед и усмехнулся: – Колдунья... Неожиданно дверь снова вжикнула и распахнулась. В купе влетела Алиса Вуд, лохматая, как воробей после драки. У нее за спиной топтался донельзя смущенный Питер. Джеймс сердито сдвинул брови – он просил не говорить остальным, где они. Оглядев купе, Алиса вперила сердитый взгляд в Джеймса. – Ну и где она?
...1971 год...
– Ты уверен, что это были именно они? – Д-да... только... не бейте. Люциус сдернул с сидения рюкзак и потер пальцем нашивку. – «S.O.B.», – услышал Питер. – И куда они пошли, ты не знаешь? – Н-нет... они пробежали мимо купе, – Питер трясся от страха, мечтая только об одном – чтобы лапа старшеклассника, державшая его за шиворот, разжалась. – Макнейр, сходи посмотри. Второй верзила, стоящий рядом с Питером, кивнул и ушел. Сразу стало легче – как будто в купе прибавилось света. – Как тебя зовут, мальчик? – ласково спросил Люциус Малфой, бросив рюкзак на сидение. Питер боязливо покосился на застывшего над ним старшеклассника. Тот встряхнул его и вскинул кулак. – Отвечай! – Питер Петтигрю, – испуганно пискнул он. – Крэбб, – одернул его Малфой. – Веди себя прилично. Парень ухмыльнулся и всего лишь хрустнул костяшками, втолкнул Питера в чужое купе, в котором, как Питеру казалось, витал преступный дух, а потом небрежно потрепал его по волосам и вышел. – Спасибо за помощь, Питер, – вежливо сказал Люциус, берясь за дверной косяк. – Если в школе тебе понадобиться помощь... – он окинул Питера сомнительным взглядом и поджал губы. – Обращайся ко мне. Когда он ушел, Питер наконец-то смог облегченно вздохнуть. От красивого светловолосого Малфоя в дорогой мантии просто невыносимо несло дерьмом, и Питер еле сдержался, чтобы не закашляться прямо при нем. Мальчик потер горло. Ему до сих пор было страшно после того, как этот верзила по имени Крэбб ударил по нему каким-то заклинанием, и Питер чуть не задохнулся. Снова дверь с шорохом отъехала в сторону. – Я не знаю! – испуганно крикнул Питер, хватаясь за сидение. – О, – очень миленькая рыжая девочка замерла в дверях. – Извините, я думала, тут свободно, – она взялась за дверь. Питер вскочил. – Тут свободно! – выпалил он.
...1977 год...
Услышав приглушенные голоса за дверью уборной, Питер замер и прислушался. Говорили несколько мужчин – как будто спорили. – Ты что, хочешь оставить его здесь? Знаешь, что будет? – Знаю, что будет, если нас кто-нибудь увидит с телом! Уходим скорее, идиот! Дверная ручка повернулась – Питер в панике обернулся крысой и забился в угол. Из уборной торопливо вышли двое старшеклассников, переодетых в мантии. С пола крошечному Питеру было не разглядеть их лиц, но он увидел пятнышко зеленого цвета на форме и решил, что это слизеринцы. Они все еще спорили, но уже вполголоса, один оглянулся, второй схватил его за руку и толкнул вперед. Подозрительно глядя по сторонам и обгоняя друг друга, мальчики прошли по вагону и скрылись в одном из купе. Выждав какое-то время, Питер превратился и, трясясь от ужаса и какого-то нехорошего предчувствия, повернул дверную ручку. На полу уборной лежал человек в форме мракоборца. Он был мертв. Светлые глаза удивленно уставились на дверь, но то, что его так удивило, уже скрылось в купе. Поезд раскачивался – торчащая прядка пшеничных волос подпрыгивала в такт. Какое-то время Питер не мог сдвинуться с места, так как ноги не слушались, и просто стоял и смотрел на труп. Потом, так же не до конца понимая, что делает, на цыпочках попятился в коридор, прикрыл за собой дверь и размеренным, чрезмерно спокойным шагом прошел мимо всех дверей. За одной из них сидели убийцы. Закрыв за собой дверь вагона, он прерывисто вздохнул, издал странный скулящий звук и побежал. Он не знал, чем именно в этой ситуации мог помочь Джеймс Поттер, но больше ему не к кому было бежать. Джеймс – уверенный в себе, умный, смелый, он решит, что делать, он знает, как поступить. От страха у Питера подкашивались ноги и мутилось в голове. С той самой жуткой ночи в лесу он не видел мертвецов так близко и сейчас все время оглядывался, преследуемый глупым ощущением, что мертвый мракоборец идет за ним по узкому коридору. Надо ли говорить, что когда перед Питером вдруг резко распахнулась дверь, и из нее с торжествующим сердитым криком выскочила Алиса Вуд, он чуть не потерял сознание от ужаса.
Где-то совсем рядом с поездом сверкнула молния. На секунду все озарилось бледно-голубым светом, что-то громко затрещало сразу во всех лампах, и свет окончательно потух. По вагону дружным гулом прокатилось недовольство. – Ну вот, – недовольно сказала Алиса, закрывая книгу. Джеймс и Питер играли на сидении в карты. Джеймс, увлеченный игрой, полез в карман за палочкой и по пути зачем-то взглянул на часы. Он делал это чуть ли не каждые несколько секунд. Питер пытался следить за игрой, но все мысли его словно кто-то запер в уборной одного из вагонов, где сейчас покачивался в такт поезду мертвый человек. Джеймс уже трижды сделал ему замечание, но Питер ничего не мог с собой поделать. Он хотел бы немедленно все выложить Джеймсу, но присутствие Вуд мешало. Узнай она о таком – весть о мертвеце наверняка разлетится по всему поезду, дойдет до убийц, и Питера точно так же прикончат, только на этот раз в туалете Хогвартса... – ... слышишь меня? – А? Джеймс щелкнул у Питера перед носом пальцами. – Ты где, Хвост? – Я здесь... – пролепетал Питер, скрываясь за картами, и заморгал, взглянул на масти. – А во что мы играем? Джеймс раздраженно шлепнул колоду на сидение, но забыл, что это не простые карты, а волшебные. Ударившись о твердую поверхность, колода налилась густым светом и, прежде чем кто-либо успел что-либо сделать, фонтаном брызнула в потолок. Алиса взвизгнула, роняя книгу. Питер с воплем вскочил на сидение. Карты рассыпались по купе, разрывая мрак трескучими хлопками, из-за которых в ушах начался звон. Из-за взрывов и собственных воплей ребята и не услышали, как открылась дверь, и когда в темноте раздался оглушительный визг Эммелины Вэнс, под ноги которой угодила одна из карт, Питер заорал от ужаса и наугад пальнул заклинанием. Красная вспышка ударилась о притолоку и рассыпалась маленьким фейерверком, в свете которого все увидели помирающих со смеху близнецов Пруэттов и компанию. – Черт вас подери! – выкрикнул Джеймс и сам засмеялся. – Что вы тут забыли, идиоты?! Треск еще не прекратился, когда в тесное темное пространство ввалилась толпа народу, внося с собой свет волшебных палочек и шелест фантиков. – Смотри-ка, сидят, упиваются скукой напрасной... – протянул в темноте веселый голос Гидеона. – Сейчас их порадуем сказочкой страшной, – пообещал Фабиан. – О-о, пожалуйста, нам здесь как раз не хватает страхов, – заметила Алиса, и Питер был с ней полностью согласен. Словно в подтверждение ее слов, над поездом что-то лопнуло, и дождливая темень за окнами полыхнула синим. В окна хлестнула вода. Питер поежился. Фабиан протолкался вперед. Из его карманов на сидение рядом с Питером просыпался целый дождь сладостей в блестящих упаковках. – Класс, вы ограбили тележку? – Джеймс тут же схватил «шоколадную лягушку», но едва распечатал упаковку, как свободолюбивая шоколадка выпрыгнула из бумажки. Джеймс, тренированный ловец, поймал ее в полете и целиком засунул в рот. – Так чего вы приперлись? Ребята с воодушевлением расселись на свободные места, растаскивая угощение. Питер с опаской посмотрел на роющиеся в куче сладостей руки и подтянул к себе коробку «Котелков». – На самом деле мы к вам пришли, потому что нам там стало очень страшно, – жизнерадостно сообщила Марлин. Пробираясь к свободному месту, она по пути отдавила Питеру ногу и неловко завалилась на Джеймса. – Лампы погасли, стало темно и страшно, Бенджи начал плакать... – Эй! – Кто здесь?! – подскочил Гидеон, когда незамеченный в темноте Фенвик гаркнул ему прямо в ухо. – В общем, мы с вами посидим, – заключила Марлин и распечатала «шоколадную лягушку». – А где остальные? Алиса попыталась перебраться к ней – у залитого дождем окна ей, наверное, было неуютно. Неожиданно дверь в купе снова распахнулась, в этот же момент за окном ударила молния, ослепив всех, а в дверном проходе замаячил кто-то высокий, лохматый и страшный. Все испуганно застыли, вцепившись друг в дружку, но тут грозный пришелец перецепился в темноте через ноги Джеймса, лежащие на противоположном сидении, как шлагбаум, врезался в Алису, засывшую в проходе и очень знакомо выругался. – Сириус? – пискнула Алиса. – Это ты, девочка из Страны чудес? – поинтересовался хриплый голос. – Слава Мерлину, я подумала... – Ай! – звякнул девичий вскрик. – Ой, Эм, извини! – Алиса стремительно повернулась к девочке, на чью ногу наступила, и с чувством вонзила локоть в Сириуса. – Ау, Алиса! – Прости-и, Сириус, я вас не вижу, – плачущим голосом пожаловалась девочка. – Перестань вертеться, это моя нога! – закричала Эммелина и, пытаясь освободить ногу, выбила коленом коробку из рук Гидеона. Бобы выстрелили в потолок, как из пушки, и рикошетом окатили Питера. – Эм! – Так, все, спокойно! – рявкнул Джеймс, высоко вскинув руку с зажженной палочкой. Алиса прижалась к Марлин. Сириус, спихнув ноги Джеймса с сидения, уселся напротив, по пути вырвав у него из рук коробку «Берти Боттс». Джеймс улыбнулся и позволил коробке выскользнуть у него из рук. Фабиан громко прокашлялся, призывая всех к тишине, подсветил свое лицо снизу палочкой и начал обещанную страшилку зловещим вкрадчивым голосом: – Очень-очень давно в Хогвартсе училась девушка по прозвищу Плакса Миртл... – А куда подевались наши паиньки? – тихо поинтересовался Сириус. – Обсуждают на собрании старост планы по захвату мира? – Угу, – мрачно подтвердил Джеймс и взглянул на часы, но с тех пор, как он смотрел на них в последний раз, прошло всего несколько минут. – А ты где шлялся? – Да так, – Сириус неопределенно дернул плечом и расплылся в довольный улыбке. Джеймс вопросительно поднял бровь. Сириус, глядя на него, закинул в рот конфетку и едва заметно кивнул. Джеймс усмехнулся и легонько пнул Сириуса ногой в знак одобрения. Поезд вдруг дернулся, истерично взвизгнув всеми рессорами. Ребята с криками свалились с сидений, на головы им посыпались вещи. Из соседних купе тоже донеслись испуганные вопли. – Какого черта?! – крикнул Сириус, получив по макушке каким-то увесистым предметом, и поднял упавшую на него сумку – ей оказалась крошечная вязаная котомка Алисы. – Что за дела?! – Не знаю! – Мерлин, Пруэтт, слезь с меня! – взвыл Бенджи. Джеймс протолкался к окну и тут же с криком отпрянул, выхватывая палочку. – Что там?! – Пожиратели! – рявкнул он, проталкиваясь к двери. – Куда ты?! – крикнул Сириус, подхватываясь следом. – Лили! – коротко ответил Джеймс уже в дверях и исчез, кутаясь в мантию-невидимку.
* * *
...1971 год...
Ремус в одиночестве ехал в своем купе и читал «Остров сокровищ». Рука его с зажатым в ней тыквенным пирожком зависла на полпути ко рту, глаза сосредоточенно перебегали со строчки на строчку. Неожиданно дверь в его купе с грохотом распахнулась, так что мальчик подскочил. В купе ворвались двое запыхавшихся взъерошенных мальчиков его возраста в маггловской одежде. – Ты идиот, Блэк, идиот! – напустился один из них на другого – тощий, с огромной шапкой волос, он был похож на детеныша совы. – Я же сказал: рано! – А зачем ты снял свою мантию, дубина?! – второй мальчик, бледный и черноволосый пихнул его в грудь. – «Никто не увидит, никто не увидит!» В распахнутый дверной проем донеслись крики: – Они там, Малфой, я их видел! – Где?! Где эти сопляки, я размажу их по стенке, клянусь Мерлином! Ремус открыл было рот, чтобы выяснить, в чем вообще дело, но мальчики, которые до этого его слова не замечали, разом повернулись к нему: – Ты нас не видел! – пригрозил ему черноволосый. Очкарик взмахнул какой-то темной, расшитой звездами тканью и, прежде чем Ремус успел сказать им хоть слово, накинул ее на себя и своего товарища, и они просто... исчезли. Ремус не успел даже оправиться от потрясения, как в его купе влетели трое высоких плечистых старшекурсников. Каждый из них был как минимум на три головы выше него самого, двое точно могли похвастаться родством с великанами, а у одного из них, белого, как моль, с искаженным лицом и бешено горящими глазами, на груди блестел серебряный значок. – Попались! – крикнул староста и замер, увидев сжавшегося в комок мальчика с книжкой в руках. Ремус только сейчас вспомнил про пирожок и поспешно опустил руку. – Ты еще кто? – брезгливо спросил его парень. – А вы? – быстро спросил мальчик, пользуясь правами человека, в чье купе ворвались. – Я староста, щенок! – выплюнул беловолосый, тяжело дыша. При упоминании о щенке у Ремуса дернулись губы. – Староста Слизерина, Люциус Малфой! Пора бы уже знать! – Буду знать, – молвил Ремус, закрывая книгу. В купе вдруг поселился странный неприличный запах, и у мальчика возникло смутное подозрение, что исходит этот запах как раз от лощеного старосты. – Где эти двое?! – громыхнул Малфой. – Вы имеете в виду двух мальчиков-первокурсников? – спокойно осведомился Ремус и слегка подвинул ногой свой рюкзак, чтобы закрыть показавшийся вдруг в воздухе носок чьего-то грязного кроссовка. – Да, да! Видели, как они вбежали в этот вагон! Ремус взглянул на дуболомов, маячивших за спиной старосты, и пожал плечами. – Они хотели спрятаться здесь, но я их прогнал, и они побежали дальше. Кажется, хотели спрятаться в туалете. Малфой странно дернулся на этих его словах, а его дружки с громким топотом ринулись по направлению к уборной в конце вагона. – Если ты мне соврал... – он поднял палочку и, не договорив, оттолкнул от себя дверной проем и устремился за товарищами. Дверь закрылась. Ремус медленно выдохнул. Неожиданно воздух в купе треснул от хохота, а в следующий миг невидимый покров со звуком, похожим на шорох парусов, сорвался, и Ремус увидел киснущих от смеха преступников. – Ну ты дал! – восхищенно простонал черноволосый мальчик, щуря от смеха светло-серые глаза. – Я чуть не сдох! – Это точно, спасибо, парень, ты спас наши шкуры! – очкарик вытер рукавом кровоточащий нос и встал. – Джеймс Поттер, – представился он перед уходом. Ремус с удовольствием пожал протянутую ему грязную руку. – Сириус Блэк. – Ремус Люпин, – запоздало сказал Ремус, тряся и его ладонь. – Это была навозная бомба? – спросил он напоследок, весело сверкая глазами. Мальчики, которые были уже у двери, переглянулись и снова прыснули. – И еще какая! – заверил его черноволосый. – Увидимся, Люпин! – подмигнул Поттер, и мальчики выскочили в коридор, снова исчезая под расшитой узорами мантией-невидимкой.
...1977 год...
– По-твоему, это нормально – добровольно переезжать учиться в страну, где идет война? – спросила Лили, когда они первыми вышли из купе, где только что закончилось собрание старост. Говорила она тихо, потому что за ними следом шел Нотт, староста Слизерина, а он всегда с наслаждением стучал на учеников преподавателям. – Я не знаю этих русских, что у них в голове, – Ремус придержал Лили за локоть, пропуская вперед стайку третьекурсниц и благоухающего дорогой туалетной водой Нотта. – Они не русские, а болгары. И не только болгары. – Я слышал, что в Министерстве создали какую-то Программу Аннулирования Опасности – может, они хотят сделать Хогвартс... ну, знаешь, ковчегом? Лили промолчала – родители строго-настрого запретили распространяться о Программе. Джеймс не в счет, ему Лили доверяла полностью, он не тот, кто станет трепаться. – Может быть, – наконец сказала она. – Но они же хотят, чтобы мы взяли их под крыло! Ремус остановился у тележки со сладостями. Лили зажгла палочку, чтобы ему было все видно. – Это естественно, мы же старосты, – улыбнулся юноша, оглянувшись на свет. – Ты умеешь говорить по-французски? Или по-немецки? Или по-болгарски? – поинтересовалась Лили, уперев свободную руку в бок. – Две «шоколадные лягушки», пожалуйста. – Вот и я нет, – удовлетворенно сказала она. – Как мы будем с ними общаться? – Спасибо, – Ремус расплатился, и тележка, позвякивая, поехала дальше. – Держи, – он протянул девушке угощение, тепло улыбнувшись. – Не волнуйся так, Лили, это не наша проблема, а их, и они выучат наш язык. Лили, не до конца успокоившись, распечатала лягушку и вгрызлась в шоколад, сердито сопя носом. Собрание страшно ее взбудоражило, она, конечно, ожидала, что последний год в Хогвартсе будет сопряжен с большой ответственностью и кучей работы, но не настолько же! На носу серьезнейший и труднейший экзамен ЖАБА, поступление в Академию при больнице святого Мунго, времени и так почти не будет, а теперь выясняется, что она должна будет нянчиться с иностранцами и делать вид, что жутко этому рада. Лили сердито откусила еще кусок и покосилась на Ремуса, который наблюдал за ней с веселой усмешкой. – Мы справимся, – пообещал он, словно прочитав ее мысли. – Я тебе не ве... Неожиданно поезд дернулся и остановился. Невидимая сила швырнула Лили на Ремуса, и они врезались в идущих позади старост из Пуффендуя. – Что происходит?! – крикнул Дерек Криви. – Может, сломался поезд? – Лили схватилась за рукав Ремуса и взмахом руки, похожим на встряхивание градусника, снова зажгла свет. Дипти Патил выругалась на хинди и, освещая себе путь палочкой, зашагала по коридору, чтобы угомонить выглядывающих из купе учеников. – Почему-то мне кажется, что это не... Впереди раздался грохот, звон и громкий женский визг. Ремус вскинул палочку, толкнув Лили себе за спину. Девушка повыше подняла руку, освещая коридор. Они увидели Джеймса, перевернувшего на бегу тележку со сладостями. Добрая женщина страшно ругалась ему вслед, восстанавливая тарелки и подбирая сладости, но Джеймс явно не слышал ее, летя к ребятам на всех парусах. – Дж... – начала было Лили. – Пожиратели! – заорал Джеймс, и у Лили оборвалось сердце. – Ди! – истошно закричал Дерек, срываясь с места, как пружина, и бросаясь вдогонку за своей девушкой. – Много? – Ремус схватил его за плечи. – Они в экспрессе? – До хрена! Остановили поезд, выводят всех наружу! – Наружу? Зачем? Они же не... – Лунатик, откуда я знаю?! Кажется, ищут... – Джеймс взглянул на Лили и снова на Ремуса. Девушка поднесла пальцы к губам. – Значит, не найдут! – резко ответил Ремус, отпуская его. – Что же мы стоим! – Лили первой метнулась вперед, но Джеймс ее перехватил, пропуская вперед Ремуса. – Ты не пойдешь, Лили! – Джим, второй раз этот номер не пройдет! – она попыталась вырваться. – Лили, Джим прав, они ищут таких, как ты! – твердо сказал Ремус. Вжикнула молния на куртке – Джеймс выхватил из-за пазухи мантию-невидимку и накинул на Лили. – Это еще что? – Ремус, они идут с головы поезда, я видел из окна, – торопливо говорил Джеймс, накидывая Лили на голову капюшон. – У нас есть еще от силы минут десять! – Понял! – Ремус ворвался в первое купе, Лили услышала его крик: – Есть магглорожденные? Джеймс взял лицо Лили в ладони и заглянул ей в глаза: – Послушай меня, ты многих магглорожденных знаешь в лицо? – Конечно! – Точно? – Да-да! – Лили уже поняла, что он имел в виду, и сжала его запястья, всем своим видом демонстрируя готовность. – Ты владеешь дезиллюминационными чарами? Они сложные! – Я смогу! – Лили хотела было броситься в бой, но Джеймс снова ее удержал. – Лили, я вместе со всеми выйду на улицу, но что бы там ни происходило, ты не должна покидать поезд и тем более не должна снимать мантию, пообещай мне... – Джеймс! – Пообещай мне! – Хорошо! – сдалась Лили. – Я буду тебя ждать, – голос ее дрогнул, но она поспешно взяла себя в руки. Переживать она будет потом. – А когда ты вернешься, Джеймс Поттер, мы поговорим о том, откуда у тебя эта мантия. Джеймс слегка улыбнулся и коснулся ее губ большим пальцем. – Непременно. Лили коротко кивнула и, глядя ему в глаза, натянула на лицо капюшон.
* * *
Это были не элитные войска Темного Лорда. И не то пушечное мясо, которое устроило теракт в Каледонском лесу. Эти люди тоже носили маски. Только сделаны они были из грубой ворсистой ткани. На всех были надеты одинаковые серо-зеленые мантии, перехваченные крест-накрест ремнями сумок. Глаза остро, как лезвие, сверкали в прорезях, когда кто-нибудь из Пожирателей рывком открывал дверь купе и командовал: – Палочки на пол! На выход! Растерянные напуганные дети бросали палочки на пол и, поедая друг друга горящими взглядами, послушно выходили на улицу. Тех, кто возмущался, выталкивали силой. Тех, кто пытался дать отпор, подвергали заклятию Круциатус и в полубессознательном состоянии выкидывали из пустеющего Хогвартс-экспресса. В купе хозяйничали Пожиратели, роясь в сумках в поисках ценных вещей. – Палочки на пол! На выход! – скомандовал Пожиратель, открывая дверь. Когда ученики потянулись к выходу, невидимая Лили, притаившаяся в коридоре, схватила одного из учеников и дезиллюминировала. – Ты знаешь остальных магглов? – шепотом спросила она, зажимая ему рот ладонью, и услышала перепуганное: «Да». – Знаешь чары? – Д-да... – Помоги мне... Банда Пожирателей наводнила поезд, как грязная вода, и вынесла недоумевающих детей под проливной дождь. Поезд остановился в дикой местности, и от горизонта до горизонта расстилалось только лысое поле, утыканное отдельными невысокими деревьями, и придавленное тяжелой низкой нависающей пеленой туч. Бежать было некуда. – Иди! – один из Пожирателей толкнул Джеймса в спину, подгоняя, когда тот обернулся на поезд. Джеймс подавил в себе дикое желание пальнуть в закрытую маской рожу Релассио из спрятанной в рукаве палочки, но мысль о том, что, возможно, именно сейчас Лили и как минимум двадцать невидимых учеников-магглов прятались рядом, помогла ему удержать себя в руках. Накинув на голову капюшон, он спрыгнул с поезда и угодил в огромную грязную лужу. Учеников выстроили в поле небольшими группками. Несколько Пожирателей держали детей под прицелом, пока один из них, защищенный от дождя водоотталкивающими чарами, сверял учеников с каким-то списком. В руках у всех были большие блокноты. Заглянув в один из них, Джеймс увидел, что к каждой странице с данными была прикреплена фотография... и мгновенно получил ровно четырнадцать незабываемых секунд наедине с ослепляющей, разрывающей каждую мышцу на части болью. – ... не в свое дело! – услышал он, когда слух к нему вернулся, и осознал, что только что впервые в жизни попал под действие Круциатуса. Кто-то помог ему подняться. – Марлин? – прохрипел Джеймс, но не услышал своего голоса из-за чудовищного звона в ушах. – Плохи дела у нас, капитан, – прошептала его охотница, делавшая вид, будто стряхивала с его куртки грязь. – Все нормально, – проворчал Джеймс, отстраняясь, и машинально вытер перепачканные ладони о куртку, возвращая грязь на место. Перед глазами расплывались жирно-желтые и фиолетовые пятна. – Они убьют нас? – голос Маккиннон дрожал. Джеймс нашел ее ладонь и коротко стиснул. Пока шла проверка, двое Пожирателей ходили вдоль групп. Один держал сумку, другой – палочку. Девочки снимали с себя серьги, кольца и браслеты, бросали в сумки кошельки, мальчики расстегивали браслеты часов и выворачивали карманы. – Ублюдки, – процедил Джеймс, быстро вытряхивая в карман деньги и пряча кожаный бумажник, подарок отца, за пояс джинсов. Марлин, паникуя, сунула кольцо с лунным камнем в рот. Когда подошли Пожиратели, Джеймс, глядя в карие глаза в прорезях, нарочито-медленно, по одному побросал в сумку галлеоны, давая остальным возможность спрятать свои вещи. – Живее! – рыкнул Пожиратель. – Сдачи не надо, сэр, – небрежно молвил Джеймс, клокоча от злости и желания двинуть кулаком в выпирающий из-под маски нос. Лицо его пылало, кровь билась в голове, и ему стоило больших усилий сдержать себя и не наделать глупостей. Он так и слышал этот хруст... Замок на браслете Марлин заел – Джеймс видел, как у нее затряслись руки, когда второй Пожиратель повыше поднял палочку. – Может, обыскать ее? – предложил он. – Может, эта красотка где-то волшебную палочку спрятала? Они мерзко засмеялись. Джеймс так и дернулся, но Марлин, всхлипнув, наконец расстегнула браслет, швырнула его в сумку и схватила Джеймса за руку, а Пожиратели, посмеиваясь, двинулись дальше. Неожиданно ребята услышали крик и обернулись. У Джеймса оборвалось сердце – какую-то девушку силой вытащили из толпы за волосы. Рыжие. Он метнулся вперед. – Нет, стой! – Марлин схватила его за насквозь мокрую кофту на спине. – Это не она! В самом деле, это была не Лили – Джеймсу даже жутко стало от того, какое огромное облегчение он испытал. – Нет, пожалуйста, не надо! – умоляла девушка, хватая Пожирателя за руку, которой он дергал ее за волосы, оттаскивая в сторону. – Не-ет! – Молчать, грязнокровка! – Пожиратель плюнул ей в лицо. – Пожалуйста-а! – Лиз! – громко крикнул ломающийся голос. Какой-то парень вырвался у Марлин из-за спины и бросился вперед. – Джим, нет! – Авада Кедавра! Парень упал, как подкошенный, подавившись своим воплем, ноги его подкосились, и он рухнул лицом в лужу. Рыжеволосая Лиз зашлась в отчаянном крике. – Заткнись, падаль! – тот Пожиратель, который держал ее за волосы, хлестнул ее по лицу заклинанием немоты. Ученики застыли, глядя, как дождь омывал бездыханное тело Джима. Девочки прижимали ко рту ладони, сдерживая крик. Джеймс чувствовал, как рос и разбухал в толпе гнев... – Проверь его по списку! – протянул тот, кто убил мальчика. Он тоже оказался маглорожденным. Что-то нехорошо заворочалось у Джеймса внутри, когда Пожиратели, выяснив личность, прошли мимо, забрызгав тело юноши грязью. Кровь ударила в голову. – Джеймс, не надо! – пискнула Марлин, чувствуя, как обратилась в камень рука юноши, и как у них за спинами маячил Пожиратель. – Он его убил, – процедил Джеймс сквозь зубы. – Он... – Он и тебя убьет! – Предлагаешь просто стоять и смотреть? – Нет, но у меня есть идея получше, – с этими словами она полезла в карман. – Что ты будешь делать? Марлин показала ему кусочек мыла. – Вытащила из рюкзака, когда они пришли. Думала, надо же будет как-то бежать. Учти, у вас будет пара минут, – с этими словами она сунула мыло в рот и скривилась. Пожиратели выбрали сорок магглорожденных. Их согнали в перепуганное стадо и оттеснили от длинной вереницы учеников, которых теперь по одному загоняли в поезд. Магглорожденных отвели далеко в поле и выстроили в шеренгу – остальные ученики могли видеть ее только тогда, когда над полем вспыхивали бледно-голубые... или бледно-зеленые зарницы. Всякий раз, когда вспышка смертельного заклинания озаряла медленно двигающуюся к поезду вереницу, кто-то обязательно начинал плакать. Одна девушка во время очередной вспышки вырвалась и в истерике бросилась на одного из Пожирателей. Она не сделала и трех шагов, как упала, срезанная смертельным заклинанием. Ее оттащили в сторону. – Марлин, они сделают с тобой то же самое, – процедил Джеймс. – Я не боюсь, – прошептала она. Когда до поезда оставалось всего ничего, Марлин упала на землю и принялась дико извиваться, биться и визжать, вымазывая лицо и волосы грязью. Изо рта у нее хлынула пена. – Что там происходит? – закричали со всех сторон. – У нее припадок?! – У Маккиннон припадок! – Помогите, кто-нибудь, у нее эпилепсия! – от души заорал Джеймс, надеясь, что друзья услышат его голос и поймут, что они задумали. – Заткните эту суку! – прорычал Пожиратель, но поскольку никто не двинулся, сам выхватил палочку и бросился вперед. – Нет! – перехватил его руку другой. – Маккиннон, ты слышал? Маккиннон! – Ну и что? – Идиот, старик Маккиннон, глава Отдела Международного Сотрудничества! В Азкабан хочешь? – Тогда не стой так, подними девчонку! – перепугался Пожиратель, пряча палочку. – Жуткое зрелище, да? – Джеймс рывком обернулся и с подпрыгнувшим сердцем увидел стоящего у себя за спиной Сириуса. Глядя на бьющуюся в грязи Марлин, парень горько вздохнул и поджал губы. – И так каждый раз, когда я улыбался другой девчонке. Джеймс поспешно сбился с шага и пошел рядом с ним. – Что с твоим лицом? Сириус легкомысленно утер кровь рукавом. – Я выругался. Сказал вслух: ебаный кусок дерьма, – Сириус передернул плечами, шагнув вперед по мере сокращения очереди. – Этот тип так расстроился, что захотел меня грохнуть, а тут кто-то возьми и назови меня Блэком, – он еще раз вытер лицо, по которому тянулся опухший красный рубец, словно от удара кнутом. – Урод. Джеймс так и не понял, кто именно урод. – Долго будем загорать? – поинтересовался он, когда лужи под ногами в очередной раз озарились рассеянным зеленым светом. Сириус сосредоточенно ощупывал щеку. – Лучше сейчас, пока они сбились в кучу, – он кивнул на тех, кто суетился над Марлин. Джеймс окинул друга взглядом. – У тебя с собой зонтик, или ты просто рад происходящему? – И то, и то, – небрежно бросил Сириус, украдкой вытаскивая из-за пояса джинсов палочку и заталкивая ее в рукав. – Ты, я надеюсь, свой не оставил в купе? – Я похож на идиота? – поинтересовался Джеймс, потирая руку. – Будем заключать пари, как тогда в лесу? Или ты сдулся после поражения? – Не дождешься, – хмыкнул Сириус. – Кто уложит меньше ублюдков – покупает Огневиски. – В прошлый раз были «шоколадные лягушки», – машинально заметил Джеймс, выбирая себе первую жертву. Сердце его билось тяжело и размеренно, требуя расплаты. Они украдкой пожали руки и достали палочки.
* * *
Снова за окном ударила зеленая молния. – Семь, – едва слышно прошептала Алиса. Лили, не мигая, смотрела перед собой и прижимала пальцы к вискам, слушая ропот невидимых, спасенных от смерти учеников за стеной – никто пока не решался снять чары, все опасались, что их увидят, и в то же время с откровенной мукой наблюдали из окон, как из толпы учеников выдергивают кого-то одного, а потом ведут на смерть. Снова полыхнуло зеленым. – Не могу на это смотреть, – Алиса вернулась к Лили и залезла под мантию-невидимку. – Просто не могу. На сидении напротив девочек лежала огромная, опутанная веревками гусеница и время от времени импульсивно дергалась, пытаясь ослабить путы. Когда свет заклинаний освещал купе, можно было понять, что это не гусеница, а невысокий коренастый человек, облаченный в мешковатую одежду и маску в прорезями, сквозь которые на девочек с ненавистью взирали ледяные серые глаза. Внезапно купе озарил насыщенный красный свет. Девочки одновременно вскинули головы и, не сговариваясь, бросились к окну, за которым в эту секунду разразился такой фейерверк, что они вынуждены были отпрянуть и закрыть глаза. – Что там происходит? – закричала Алиса, заслоняясь ладонью. Из-за ливня вспышки заклинаний казались просто беспорядочным водоворотом разноцветных пятен. Неожиданно снаружи раздался взрыв, в купе стало светло, как днем, а в следующий миг в окна хлынул фонтан грязи. Небо над пустым Хогвартс-экспрессом треснуло от грома, и этот звук породил другой – крики учеников. Их голоса скатывались в растущий снежный ком, и когда этот ком со всей силы врезался в вагоны, поезд натужно взвизгнул и покачнулся. Когда дождь смыл с окон грязь, девочки увидели, что по полю к поезду со всех ног бежали ученики – они запросто могли бы снести поезд с рельс. Связанный Пожиратель на сидении истошно замычал, но разноцветный носок, который Алиса сунула ему в рот вместо кляпа, мешал ему позвать на помощь. – Скорее запри дверь! – перепугалась Алиса, когда крики и топот наводнили вагоны, но прежде, чем Лили успела это сделать, в купе ворвалась грязная как черт Марлин Маккиннон. – Марли, что случилось?! – Лили схватила ее за руки и втащила в купе, иначе бы ее снес поток людей, хлынувший по железной артерии поезда. Голос Марлин заглушил громкий визг. Девочки схватились за уши. – Сириус взял в заложники их главного, а Джеймс устроил такой взрыв, что прорвал какую-то трубу под землей, оттуда хлынула вода, и они побежали за маг... Снова ее голос потонул в общем гвалте. Неожиданно во всем поезде загорелся свет. Экспресс дернулся, словно его тоже напугали взрывы и крики – колеса заскрежетали, и состав тронулся. Через несколько минут мучительного ожидания, в течение которых Лили дважды порывалась отправиться сама на поиски Джеймса, в купе ввалились мокрые, с ног до головы покрытые грязью мальчики. На руках у них висел белый, как мел, Сириус. За ними по пятам шел Питер, как ни странно, совершенно сухой. – Что произошло?! – Лили кинулась им навстречу и помогла уложить пострадавшего на сидение. Сириус страшно заругался, когда прилипшую рубашку оторвали от ровного, словно нанесенного скальпелем надреза на животе. – Туда прибыл отряд мракоборцев! Видимо, кто-то отправил Патронуса в Министерство! – Джеймс вытер стекающую по лицу дождевую воду, оглянулся и подскочил, увидев на соседнем сидении связанного Пожирателя. Тот бился, стараясь ослабить путы, и безумными глазами смотрел на окруживших его детей. – Это еще кто? Пока Алиса лихорадочно вытряхивала на пол содержимое своей бездонной сумки в поисках бадьяна, Лили вытащила из чемоданов Джеймса и Ремуса сухую школьную форму. – Наш заложник, – мельком бросила она, становясь на колени рядом с Сириусом, и шлепнула его по руке, когда он попытался потрогать свою рану. Мальчики вытаращили на нее глаза, даже раненый Блэк приподнялся на сидении. – Ваш кто? Лили толкнула Сириуса на сидение, принимая у Алисы из рук бутылочку. – Все были на улице, когда я увидела, как он вышел из уборной! – сказала она, бросив торопливый холодный взгляд на бледного мужчину, который сдавленно мычал проклятия и, наверное, про себя трижды проклинал малую человеческую нужду. – Я оглушила его и сломала его палочку, а Алиса связала. Передадим его мракоборцам, когда приедем. Мы нашли у него список с именами учеников Хогвартса маггловского происхождения. Ремус, не до конца натянув школьную рубашку, бросился к мешку, лежащему у пленного в ногах, и вытащил толстый блокнот с фотографиями и именами. Мужчина отчаянно застонал в кляп, но сделать ничего не смог – веревки опутывали его с головы до ног, как кокон. Девочки явно не жалели сил. Питер смотрел на него с опаской и любопытством – как на хищника, угодившего в капкан. – С ума сойти, – пробормотал Ремус, листая страницы. – Откуда у них эта информация?! – Понятия не имею, но теперь хотя бы известно, на кого они охотятся – мы передадим список Дамблдору, он сможет им помочь. Джеймс смотрел на Лили с откровенным удовольствием. Девушка порозовела, поймав его взгляд и набрала из бутылочки полную пипетку. В купе повис острый маслянистый запах больницы святого Мунго. – Сейчас будет больно, – предупредила она Сириуса и выдавила содержимое пипетки на рану. Бадьян вспенился, соединившись с кровью. Сириус подхватился, оскалив зубы и зажмурившись, но вслух не издал ни звука. Марлин, которая все это время смотрела на него, кусая ногти, едва заметно вздрогнула, когда Сириус вскочил, словно ей стало так же больно, как и ему. – Посмотрите-ка, просто герой, – улыбнулась ему Лили, быстро поливая рану. Рана с противным хрустом стянулась, и парень упал на сидение, тяжело и часто вздыхая. Лили отложила бадьян и коснулась раны палочкой. Одно движение, и она застегнула ее, как молнию на куртке. – Ау! – Сириус снова подскочил. – Больно? – Щекотно! – пробурчал он, отстраняя руку Лили с салфеткой, когда она попыталась стереть кровь. – Дальше я и сам справлюсь. – Как ты себя чувствуешь? – спросил Джеймс, присаживаясь рядом с Лили на корточки и застегивая рубашку. – Нормально, – отрезал Блэк, яростно стирая с живота свою кровь. Рана теперь выглядела так, словно ей было несколько дней. – Пострадала только моя гордость и бюджет. Это ведь ты уложил этого типа? Джеймс рассмеялся. – Смирись, Бродяга.
– Это что, на всю жизнь? – поинтересовался Сириус, когда все уже переоделись и жадно поглощали съестные запасы, обсуждая произошедшее. – До свадьбы заживет, – улыбнулась Лили, осторожно обрабатывая рассеченную губу Джеймса. Он все норовил откусить от сандвича кусок и не давал ей работать. – Джим! – Чур меня, – пробормотал Сириус, с мальчишеским любопытством оглядывая шрам у себя на теле и ощупывая края. – Джеймс, можно тебя на секундочку? – пробормотал Хвост, когда Лили закончила с ним и взялась залатать ободранные костяшки на руке Ремуса. Они вышли в коридор. Какое-то время Питер помялся, а потом все-таки признался в том, что стал свидетелем убийства. Джеймс выслушал его рассказ молча, скрестив руки на груди и нахмурив широкие брови. Когда Питер закончил, он какое-то время смотрел в окно, раздувая ноздри. – И ты уверен, что это были слизеринцы? Питер пожал плечами. – Мне так показалось, я был... – Я понял, – Джеймс взъерошил волосы. – Ты молодец, что рассказал все, Хвост, – он хлопнул его по плечу. – Это было мужественно с твоей стороны. Но сейчас лучше об этом помалкивай... Питер с готовностью закивал. – ... не нужно, чтобы эта новость разлетелась по поезду. – Я тоже так решил тогда. – Мы потом все обдумаем, – пообещал Джеймс и вернулся в купе.
...1971 год...
Когда в ее купе вбежали двое хохочущих мальчиков, Лили только плотнее забилась в угол и прижалась лбом к стеклу, глядя, как мимо со страшной скоростью несутся живописные луга. Но она не замечала ни красот природы, ни того, что черноволосый мальчик поглядывал на нее с любопытством и что-то говорил другому. Лили плакала и чувствовала себя очень несчастной в самый счастливый день в своей жизни... Дверь открылась, впустив веселый шум из соседних купе. Вошел Северус. Он сел напротив, тревожно глядя на Лили. – Я не хочу с тобой говорить, – вымолвила она прежде, чем он сказал ей хоть слово. – Почему? – Туни н-ненавидит меня. Потому что мы видели то письмо от Дамблдора. Незнакомые мальчики тоже прислушались, и это рассердило Лили. Занимались бы своими делами. – И что? Лили бросила на Северуса неприязненный взгляд. Как он может быть таким равнодушным?! – А то, что она моя сестра! Лили постаралась незаметно для посторонних утереть лицо. Северус недовольно буркнул что-то. – Но мы же едем! – сказал он, и голос его подрагивал от плохо скрываемой радости. – Вот же оно! Мы едем в Хогвартс! Лили невольно улыбнулась, почувствовав, как его веселье проскользнуло и в ее сердце. Северус сейчас напоминал ярко-зажженную лампочку. Она никогда не видела его таким. – Было бы здорово, если бы ты поступила в Слизерин! – тут же добавил он, поймав ее улыбку. – Слизерин? Один из мальчиков повернулся к ним так резко, словно сидение его ужалило. Лили, недовольная тем, что в их беседу так бесцеремонно ворвались, поджала губы и обернулась, наткнувшись на взгляд больших насмешливых карих глаз за стеклами очков. Худой мальчик криво усмехался, выжидающе глядя на них – шапка волос увеличивала его голову на худой шее чуть ли не вдвое, на лице виднелись следы вытертой крови. – Кому может понравиться Слизерин? – презрительно фыркнул он. – Я бы сразу ушел из школы, а ты? Мальчик, к которому он обращался, легонько пожал плечом. – Вся моя семья училась там. Лили подавила желание насмешливо хмыкнуть. – Вот это да! Я-то думал, ты нормальный. Лили отвернулась к окну, потеряв интерес к разговору, Северус наоборот слушал с нарастающим вниманием. Лили увидела, как быстро раздувались ноздри его крючковатого носа. – Может, я нарушу традицию. Ты бы куда пошел, будь у тебя выбор? – «Гриффиндор, славный тем, что учатся там храбрецы!». Как мой папа. Северус фыркнул так громко, что Лили подняла глаза. – Какие-то проблемы? – недружелюбно звякнул голос задаваки. – Нет, – тут же ответил Северус. Лили испугалась, почувствовав, что он провоцировал ссору, и сердито посмотрела на мальчишек. – Если ты хочешь быть храбрецом, а не умником. – Ну и куда ты надеешься попасть, раз ты ни то, ни другое? Северус прерывисто вздохнул, когда его окатило хохотом. Лили подумала, что с большим удовольствием сейчас превратила бы очкарика в жабу, но вместо этого резко поднялась. – Пойдем, Северус, поищем другое купе, – проговорила она высоким голосом, задыхаясь от злости и, взяв Северусу под руку, потащила из купе. Мальчики передразнили ее, вызвав в душе кипучую обиду и желание поскорее уйти. Северус странно споткнулся, Лили поняла, что кто-то из них подставил ему подножку. – Увидимся, Нюниус! – пропел очкарик, прежде чем она развернулась и с силой задвинула тяжелую дверь. – Они назвали меня Нюниусом! – злился Северус пару минут спустя, когда они шли по коридору в поисках свободных мест. – Да кто они такие, что позволяют себе так разговаривать с незнакомыми людьми?! Как будто им все можно! – Не обращай внимания! Они именно этого и добиваются, – с достоинством сказала Лили и, увидев купе, в котором в одиночестве ехала круглолицая девочка с длинными косичками, открыла дверь. – Можно? – ласково поинтересовалась она. Присутствие постороннего немного охладило Северуса, и он молча уселся на сидение, глядя, как Лили знакомится с девочкой по имени Алиса Вуд. Когда они обменялись парой вежливых фраз, в коридоре зазвенел колокольчик – приехала тележка со сладостями. У Лили прямо дух захватило от диковинных названий и странных упаковок. – Что это такое? – спросила она у пухлой розовощекой продавщицы, ткнув в пятиугольные коробочки, но ответила ей Алиса Вуд, ожидавшая своей очереди. – Ты что, не знаешь? – страшно удивилась она, выпучив светло-карие глаза. – Нет, я из семьи маглов, – прямо сказала Лили, разглядывая круглые галлеоны у себя в руках. – А-а! – понимающе протянула Алиса, кивнула и, взяв Лили под руку, воодушевленно заговорила: – Это – «шоколадные лягушки», но не бойся, они не настоящие, хотя иногда выбираются из коробок, чтобы вернуться в шоколадное болото. – Шоколадное? – А это – взрывающаяся жвачка, но я ее не очень люблю. Возьми тыквенные пирожки, они очень вкусные, и лакричные палочки, но ими нельзя колдовать. А еще есть конфеты «Берти Боттс»... Накупив сладостей, Лили вернулась в купе с новой подругой, которая все еще продолжала ей расписывать достоинства всевкусных бобов, и увидела, что Северус все так же сидит на месте, сжав губы в трубочку, и смотрит в окно. Лили села рядом с ним и, повертев в руках коробочку с пирожком, тихо сказала: – Знаешь, Туни опять обозвала меня сегодня. Северус поднял на нее глаза. Лили чуть-чуть улыбнулась и протянула мальчику «лягушку». – Расскажешь мне про Шоколадное болото?
...1977 год...
Джеймс почувствовал, как кто-то ласково гладит его по щеке. – Просыпайся, мой герой. Мы почти приехали. Он чуть улыбнулся, но глаза не открыл. Поезд мягко покачивался под ним, гладко подпрыгивая на ходу и отмеряя путь убаюкивающим стуком колес. Чья-то маленькая нежная рука перебирала его волосы и скользила пальцами по лбу, бровям и губам. Это было так приятно, что Джеймс снова провалился в забытье. Через какое-то мгновение теплый голос снова втек в липкий сон, и Джеймс приоткрыл глаза. Он лежал на спине на мягком сидении, голова его покоилась на коленях у Лили. Это ее руки гладили его по лицу. Лили улыбнулась, встретившись с ним взглядом. – Привет, – прошептала она. – Привет, – хрипло отозвался Джеймс. Мимо них, за зеркальным черным окном сквозь густые поздние сумерки неслось еще одно купе – и в нем кроме них был еще кое-кто. Джеймс повернул голову. На соседнем сидении беспробудным сном спал Сириус. Рука его, свесившись с сидения, покачивалась в такт движению поезда. Вокруг расстилалась тишина. Обычно в это время поезд всегда радостно гудел, предвкушая пир в школе. Сейчас же все щели между дверьми и стенами словно забила плотная тишина. – Все спят, – прошептала Лили. – Когда ты заснул, проехала тележка, и всем раздали чай с Умиротворяющим бальзамом. – А ты? Лили пожала плечиком. – Я не устала. Джеймс вспомнил, что в какой-то момент все разбрелись проведать друзей, а он прилег на сидение отдохнуть, на секундочку закрыл глаза... и как в пропасть ухнул. Он сел и спустил ноги на пол. – Я долго спал? – спросил Джеймс, близоруко щурясь. – Пару часов, – Лили подала ему очки – надевая их, он увидел, как Лили ненароком зевнула, прикрыв рот ладонью. Джеймса захлестнуло чувство вины. Наверняка она всю дорогу сидела, не шелохнувшись, чтобы его не разбудить. – Прости, – с раскаянием прошептал он. – Хочешь, я тебя посторожу, и ты поспишь? – Я не хочу, – Лили замотала головой и легонько улыбнулась. Несмотря на усталость, глаза ее странно сияли. – Что? – улыбнулся Джеймс. – Мы с тобой познакомились здесь, – прошептала она.
______________________________________ На всякий случай: момент из детства Лили и Северуса со всеми загогулинами принадлежит Мадам Роулинг! :*
Великолепная черная карета с витиеватым, тисненым золотом «М» и кованым фонарем на скобе, подкатила к главным воротам Хогвартса. Мягко шурша колесами, она остановилась, слегка качнувшись вперед. Мимо с грохотом прокатила вереница простых школьных карет. Разбрызгивая грязь, они спешно въехали в распахнутые школьные ворота, но даже в темноте Роксана увидела, как находящиеся внутри ученики припали к стеклам окошек, стараясь рассмотреть, кто это такой явился. «Все как нормальные люди приехали в школу на поезде, а я как всегда», – подумала Роксана и опустила пурпурную шторку, закрывая вид на черный замок, закутаный в туман. Несмотря на все увещевания, она так и не сменила теплый магловский битник и рваные джинсы на продуваемую всеми ветрами мантию волшебницы из Шармбатона и дурацкие колготки. – Хорошо, что ты прибыла сюда с комфортом и не тряслась в этой дрянной консервной банке, – заметил Люциус, довольно оглядывая свою трость и посматривая украдкой на лицо сестры, скрытое от него капюшоном. Сам он был одет в наглухо застегнутую черную мантию с серебристым ручным шитьем на плечах, гладко выбрит, тщательно причесан и надушен. Роксана слышала, как утром к Нарциссе и Эдвин прибыла целая делегация из салона красоты Сахарессы. Вечером вся семья идет на какой-то прием. Вся семья. Кроме неё. – В этом поезде совершенно невозможно отдохнуть, некоторые жить не могут без того, чтобы не взорвать бомбу в уборной или не захватить в плен продавщицу сладостей, – Люциус изо всех сил пытался поддерживать эту одностороннюю беседу, но Роксана не реагировала, отвернувшись к окну. – Сколько можно, Роксана? – наконец не выдержал он, отбросив притворство. За тщательно выглаженным голосом бугрилось серьезное раздражение. – Ты так и будешь молчать? Роксана не отреагировала. С того самого дня, как Люциус силой приволок ее в поместье и обрек на заточение в собственной комнате, она демонстративно перестала общаться с домочадцами, замкнулась в себе, почти перестала есть и только целыми днями слушала музыку Мирона, свернувшись на кровати в клубочек. Теперь они могли общаться так. Наверное ей стало бы легче, если бы она могла плакать, но после той страшной ночи в ней что-то сломалось. Семейный лекарь сказал, что это – шок и со временем пройдет. Но Роксана знала, что он ошибается. Как такое может "пройти"? В один миг её мир, и без того не особо прочный, рухнул. Смерть Мирона, предательство брата, начало войны, ужас теракта – всё это преследовало её днем, а ночью воплощалось в череде мучительных кошмаров. Паника, толпа, кричащие люди, смерть, поиск выхода и спасения, окровавленный Мирон... Роксана вскидывалась среди ночи от собственного крика, пот градом бежал по спине, она путалась в одеяле, озиралась в ужасе и ей все казалось, что сейчас её сметут, затопчут, раздавят... После этого она не могла заснуть до утра. Лежала под одеялом и тряслась. Лекарь прописал ей мощный Умиротворяющий бальзам, но Роксана не пила его из чистого упрямства... и потому что ей не хотелось, чтобы Мирон пропадал из её снов. Кроме того, она не хотела превратиться в доброжелательный мирный овощ и забыть о том, что сделала её семья. Как и о том, что её семья, её родные люди – бессердечные ублюдки, убийцы, Пожиратели смерти... Из родного дома она не могла сбежать. Но вот новая школа – мелкая граница. Пусть они думают, что она смирилась и позволила собой управлять. Про себя она сразу решила – как только почувствует себя в школе свободнее – сбежит, найдет родственников Мирона или Донагана и будет жить с ними в мире маглов. Осталось только вернуть волшебную палочку. Это – последнее, что привязывало ее к Люциусу. – ...ты можешь хотя бы посмотреть на меня?! Люциус сдернул с ее головы капюшон. Роксана дернулась, испуганно вжалась в угол и плотнее натянула на голову простую черную шапочку. В связи со скорым отъездом в Хогвартс ее вечное недовольство своим внешним видом и малфоевскими платиновыми волосами в частности, переросло в яростное желание всё изменить. Совершенно не хотелось, чтобы в новой Школе в нее все тыкали пальцами и думали, что она такая же, как её брат. Что и она на стороне Пожирателей. Роксана решила, что перекрасится в глухой чёрный. В знак траура. К тому же, ей всегда нравился этот цвет. В нем было что-то непокорное. Тайком она заказала по почте зелье для волос, но когда после покраски размотала полотенце, с ужасом увидела, что ее снежно-белые волосы приобрели ужасающий ядовито-розовый цвет. Она пыталась вытравить его всеми возможными средствами, но ничего не вышло. Чтобы родственнички, чего доброго, не вздумали запереть её дома, перед отъездом она спрятала все до единого волоска под вязаную шапку с эмблемой "Диких Сестричек". И теперь была похожа скорее на неопрятного уличного пацана, чем на представительницу древней волшебной фамилии. Но это и к лучшему. – Отец специально выделил Карету, чтобы твое первое путешествие в Хогвартс было приятным. Ты могла бы... – Люциус поджал губы. – Проявить благодарность. – Он просто боялся, что я спрыгну с поезда, разобьюсь в лепешку, и ему пришлют сову с извещением о моем смерти прямо в кабинет, когда там будет сидеть какой-нибудь важный хер. – Откуда столько негатива? Тебе желают добра! Ты будешь учиться в школе, которую закончили наши родители, я, Нарцисса... в детстве ты очень хотела учиться там, помнишь? – Да, я хотела, – из-под капюшона на Люциуса хищно зыркнули черные глаза – словно хищный зверек выскочил из норки, чтобы тяпнуть за руку того, кто тыкает в него палкой. – Я очень хотела учиться рядом с тобой, Люциус! А вместо этого что я получила? Остров в северном океане и школу Темной магии! Люциус терпеливо вздохнул. – Я понимаю, ты расстроена... Роксана пинком распахнула дверцу, не дав ему договорить, и выскочила на улицу. – Роксана, подожди! Она ускорила шаг. – Роксана, пожалуйста! Она остановилась на всем ходу. Этот тон. Люциус знал, как ею манипулировать. Роксана медленно, глубоко вздохнула. Обернулась. Люциус шел ей навстречу, озадаченно разведя руки в стороны. В одной из них болталась ярко-красная сумка Роксаны из кожи Огненного Шара. Роксана молча вырвала у него свою поклажу и обхватила ее руками, упрямо глядя себе под ноги. – Не будь такой агрессивной. Сейчас ты мне не веришь и я вижу, что не поверишь, но... все, что я делал – только ради безопасности наших близких и ради тебя, – с этими словами он вынул из внутреннего кармана ее палочку, завернутую в платок. Сердце Роксаны радостно дрогнуло. Она сомкнула пальцы на гладком дереве и почувствовала, как оно дружелюбно потеплело в ответ. Уголки губ невольно поползли вверх. Она покрутила палочку на ладони – кто-то явно привел ее в порядок – с поверхности пропали все пятна и царапинки, а черное дерево гладко блестело свежим лаком... – Мы любим тебя, Роксана, – проговорил Люциус, внимательно наблюдая за ней. – Что бы ты там ни думала. Мне жаль, что пострадал твой друг... Улыбка пропала с губ Роксаны, словно ее сдуло внезапно налетевшим холодным ветром. – ... но я искренне надеюсь, что теперь ты будешь осмотрительнее выбирать друзей. – Боюсь, что я никогда не стану достаточно осмотрительной и хорошей по меркам Пожирателя Смерти, – она посмотрела ему в глаза. Люциус нервно взглянул по сторонам. – Рокса... – Ты говоришь, что «делал все ради меня», но когда ты убивал людей в том лесу, тебе было наплевать на меня, Люциус! И когда ты убил моего друга, единственного моего настоящего друга, ты тоже думал обо мне? – её голос, и без того грубоватый и низкий, сел и осип. – Ради меня ты всадил кол ему в спину? – Роксана не выдержала и тллкнула брата обеими руками в грудь. – Ради меня связал его там и бросил умирать под солнцем?! Скажи мне, Люциус, ради меня?! – Да, – Люциус безрадостно улыбнулся. Роксана опешила. – Ради тебя. Ради тебя, ради себя, ради наших родителей. И, что бы ты там не говорила, ты бы поступила также, я в этом не сомневаюсь. Он – вампир. Он болен. Со временем он сделал бы и тебя такой же! И ты бы прокляла тот день, когда познакомилась с ним. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Люди, друзья... они приходят и уходят. А семья остается всегда. В мире нет и не будет ничего важнее семьи. – Семьи? – Роксана чуть нахмурилась. – А что это такое, Люциус? Люциус переменился в лице, но не успел ничего сказать. Неподалеку раздался натужный кашель – они обернулись и увидели, что сквозь сырую темноту к ним двигалась грузная фигура с зажженной палочкой. – Добрый вечер, Люциус, мой мальчик! – радостно прогудел простуженный голос. – Добрый вечер, профессор Слизнорт, – кисло ответил Люциус, все ещё глядя на Роксану. Волшебник подошел к ним. Дородную фигуру незнакомца уютно обнимала теплая клетчатая мантия из ворсистого твида. Все в нем – моржовые усы, весело поблескивающие глазки, густой бас и приятные округлые движения вызывали расположение – он был похож на милого любящего дедушку. Или не в меру мягкое кресло. Лысина колдуна, покрытая влажным дыханием тумана, золотилась в свете палочки. – Ужасная погода, – он оглушительно чихнул в кружевной платочек. – Который год одно и то же – вечные дожди, – он глубоко вдохнул и снова чихнул, да так, что у Роксаны даже в ушах зазвенело. – Мрачно, – согласился Люциус, натягивая перчатки с платиновыми пуговками. – Трудно представить себе менее дурную погоду, когда вокруг творится такое, – он так натурально вздохнул, что Роксану затошнило от омерзения. – Говорят, что дементоры вот-вот перейдут на его сторону. – Да, такой слух есть, – подтвердил простодушный толстяк. – Ужасно, просто ужасно. – Н-да, что поделаешь... а это, вероятно, и есть юная мисс Малфой? – ласково поинтересовался профессор Слизнорт, меняя тему, и чуть поклонился Роксане, прищурив глаза. – Да, это моя красавица, – промолвил Люциус и ласково положил Роксане руку на плечо. Она подавила желание ее стряхнуть. Как будто они не разругались только что в пух и прах! В этом весь Люциус, он такой же, как и их матушка – на публике они готовы зацеловать тебя до смерти, а потом запирают в собственной комнате и отбирают палочку. – Ну что же, очень рад познакомиться с вами, мисс. Вы просто копия батюшки! Поразительно, как люди бывают друг на друга похожи. Роксана посмотрела на него как на идиота и красноречиво растянула губы в улыбке. – Да, удивительно. Я полагаю, что могу доверить ее вам, профессор? Люциус произнес это очень странным тоном – как будто намекал на что-то, понятное только ему и моржу в клетчатой мантии. Тот беззаботно махнул рукой и улыбнулся, распустив по лицу морщинки. – О, не сомневайся, я за ней присмотрю! Это заявление Роксане не очень понравилось. А то, как после этих слов профессор по-свойски приобнял ее за плечи – еще меньше. – В таком случае, я вынужден откланяться, – Люциус взглянул на золотые часы на цепочке. – Боюсь, что я уже опоздал на первый тост. – Конечно-конечно! Удачно добраться! Мой поклон Абраксасу и Эдвин! На прощание Люциус сухо поцеловал Роксану в лоб и ушел.
* * *
Небо над замком было тяжелым и напирало на острые шпили могучими лиловыми тучами, так что на первый взгляд Хогвартс показался Роксане грубым осколком скалы под грозовым фронтом. Время от времени в чреве какой-нибудь тучи полыхала молния, и тогда замок озарялся голубым светом и еще больше устрашал девушку. Даже Дурмстранг, нависающий над ревущим морем, не казался ей таким страшным. Со сжавшимся сердцем она вспомнила грандиозное обиталище Влада Дракулы, в котором ей посчастливилось побывать в детстве. Как это англичане не боятся посылать сюда своих детей?! Она с глухой тоской вспомнила пышные сады в стиле барокко, лабиринты и фонтаны вокруг белокаменного Шармбатона. – Я уверен, вам понравится в Хогвартсе, мисс Малфой! – гудел тем временем Слизнорт, вышагивая рядом. – Мы всегда рады новым ученикам, тем более в этом году их будет в четыре раза больше, чем обычно! Тяжелая дубовая дверь с протяжным скрипом открылась перед Роксаной, и девушка вошла в холл. Каменные, песочного цвета стены уютно теплели в свете потрескивающих факелов. Под окном-розой тянулась наверх лестница, а под ней, скрадывая холодность древнего замка, лежал красный ковер размером с маленькую лесную полянку. На страже тяжелых дубовых дверей стояли устрашающего вида доспехи. Роксана замерла, оглядываясь кругом – ей почему-то казалось, что холл так же внимательно, но без злобы всматривается в неё в ответ. Девочку вдруг захлестнуло странное ощущение, будто в расстилающейся вокруг тишине говорил целый рой голосов – можно было подумать, что это само время шепталось в толстых многовековых стенах. Неожиданно где-то хлопнула дверь. Роксана вздрогнула, ожидая, что сейчас из-за двери выйдет монстр доктора Франкенштейна, но вместо этого ее носа коснулся запах жареной индейки, ростбифа и картофельных чипсов. Она вдруг почувствовала себя невероятно голодной. Профессор Слизнорт тем временем прошел вперед – каблуки его лакированных ботинок с приятным круглым стуком ударялись о гладкий каменный пол, отбрасывая на древние стены эхо. Поняв, что его подопечная отстала, он обернулся. – Прошу вас, мисс Малфой, прежде чем вы попадете в Большой Зал, вам придется подождать немного в боковом помещении, – Слизнорт указал на большую дубовую дверь. – Большой Зал? – настороженно спросила Роксана, подбираясь к нему и сжимая похолодевшими пальцами лямку рюкзака. Она услышала за дверью смесь звонких детских голосов и легкую примесь взрослых, среди которых девушка с бьющимся сердцем тут же различила музыкальный французский перелив. – На меня все будут смотреть? – Да, там будет происходить Распределение. В этом году мы ждем целую делегацию студентов из школы Левенбург, а также из Дурмстранга и Шармбатона, – профессор как-то странно помрачнел, глубоко вздохнул, тряхнул своей лысой головой и улыбнулся Роксане. – Из Шармбатона? – слабо прошептала Роксана, и губы ее задрожали в улыбке. – Вам, конечно, стоило надеть форму, но боюсь, что времени на переодевание не будет... – он окинул Роксану скептическим взглядом. Она невольно повторила его жест и вдруг поняла, что ее одежда будет не маскировкой, как она рассчитывала, а наоборот. Мишенью. Маяком. Черт возьми! – Хмпф. Ну да что же... гхм... хотя бы снимите эту... куртку и накиньте мантию, – с этими словами он повернул ручку. Роксана вошла в небольшое тесное помещение. Первое, что ей бросилось в глаза – это, конечно, небольшая группка девушек, облаченных в лазоревые шелковые мантии, чулочки, перчатки и аккуратные беретики с белыми перьями. На фоне огромных, лоснящихся в свете шуб дурмстрангцев, студентки Шармбатона были похожи на стайку напуганных райских птичек, попавших в общество грубых неотесанных ворон. Ученики из первой школы Роксаны недружелюбно косились на маленьких, сбившихся в кучу детей в простых черных мантиях, свитерах и галстучках, и обильно потели, утирая лица шапками. Рядом с ними болтала группка учеников в клетчатых зеленых мантиях и ослепительно белых рубашках. Волосы девочек были заплетены в две косички, вокруг шей вместо привычных галстуков были повязаны платки. Их чеканный лающий язык особенно четко и ясно звучал на фоне разноголосого винегрета из английского, норвежского, немецкого и французского. – Roxanne, ma cherie! (Роксана, милая! фр.) Роксана обернулась и увидела, как сквозь толпу проталкивается миленькая полная девушка с густыми золотыми кудряшками до плеч, распахнутыми карими глазами, круглыми щечками с глубокими ямочками и капризными мягкими губами. Имя, имя, как же её... – Клодетт? – выдохнула Роксана и вся окаменела, оказавшись в крепких объятиях. Она терпеть не могла обниматься. А ещё никогда не водила особой дружбы с девочками и даже в Шармбатоне всегда держалась в стороне от их компаний, вечных сплетен, нарядов, девчачьей дружбы друг против друга и поцелуев в щечку, предпочитая им задушевную переписку с Доном и Мироном. Но сейчас, оказавшись в незнакомом месте, она была даже рада увидеть знакомое лицо. Пусть и такое глупое. – Personne ne veut nous dire, ce que ce passe! Ne sais-tu pas? Je ne te voyiais pas dans le carrosse, allais-tu avec nous? Oh, cherie, qu'est ce qui te prend, tu as un air etrange. (Никто не хочет нам сказать, что происходит, и почему мы в этом зале! Ты не знаешь? Я не видела тебя в карете, ты ехала с нами? О, милая, что с тобой, ты так странно выглядишь!) – Non, Claudette, je ne sais pas, qui est encore ici? (– Нет, Клодетт, я не знаю, кто еще здесь?) – Presque toutes nos petites filles ici. Anastacie et Claire et Odette. On nous a dit que nous nous r?partirons, comment? (– Здесь почти все наши девочки! И Анестези, и Клэр, и Одетт. Нам сказали, что мы будем проходить распределение, что это?) – N'ais pas peur, on nous mettra le Choixpeau magique sur la t?te. (– Не бойся, нам просто оденут на голову Волшебную Шляпу.) – Sur la t?te? Il me faudra g?ter mes cheveux? Et pourquoi es-tu dans ce v?tement? (– На голову? Мне придется портить прическу? А почему ты в этой одежде?) Роксана неохотно стащила капюшон, но шапку решила оставить. Вряд ли такая модница, как Бойер, оценит ее неудачный опыт. – О? est madame Maxime? (– Где мадам Максим?) Клодетт открыла было рот, но тут противоположная дверь, которую Роксана сначала не заметила, отворилась, и в тесное, наполненное разноцветными языками помещение вошла высокая сухощавая дама в изумрудно-зеленой мантии и остроконечной широкополой шляпе. Прямоугольные очки сверкнули, поймав свет факелов. – Первокурсники, за мной! – позвала она и призывно взмахнула свернутым в трубочку пергаментным свитком. Голос у женщины дрожал так, будто она недавно плакала. Да что здесь такое? – Остальные – ждите здесь! – свиток повелительно указал на каменный пол помещения. – И ни в коем случае не бродите по замку! – придавила она напоследок, скользнула по студентам взглядом, задев мельком и Роксану, после чего вывела детей из зала. По какому-то неуловимому признаку Роксана поняла – в школе что-то произошло. Даже по тому, как торопливо, сбиваясь в кучу и наступая друг другу на пятки, дети покинули помещение, можно было догадаться, что напуганы они не распределением по факультетам. Что-то случилось в Хогвартсе.
* * *
Лили пробежала по проходу между притихшими, непривычно-молчаливыми столами, и уселась напротив, рядом с Джеймсом. Ремус немного отстал, задержанный профессором Макгонагалл. – Наконец-то, – проворчал Сохатый, обнимая Эванс за плечи. – Что там за суматоха? – Иностранцы прибыли, – Лили откинула волосы за спину. – Что, правда? – Алиса порывисто встала, второй раз за десять минут пнув Сириуса под столом, и завертела головой. – Где? – Толпятся в зале и боятся, – вздохнул Ремус, усаживаясь справа от Сириуса. – Наверное, думают, что мы заставим их пройти испытание не на жизнь, а на смерть. Я только что говорил со Слиз... – Можешь передать ему, что если нам сейчас же не принесут еду, будет ещё один труп, – проворчал Сириус, обхватывая руками живот и наваливаясь локтями на стол. – Это не смешно, Бродяга, – тихо произнес Ремус, скользя взглядом по мрачному, заплаканному залу. – Да, наверное нет, – согласился Сириус. – Мне и кусок в горло не лезет, – тихо молвила Лили. Они помолчали. Говорить все ещё не хотелось. Всем и каждому в зале казалось, что среди них незримо присутствуют те, кто навсегда вышел из поезда среди затопленного поля. – Значит сразу из трёх школ? – Джеймс вытянул голову, оглядывая столы, словно надеялся подсчитать количество свободных мест. Такое вообще нормально? Они же не поместятся нихрена! – У нас и преподаватели новенькие, – Лили кивнула на преподавательский стол. – В этом году целых двое. В самом деле, по левую руку от Дамлбдора сидела незнакомая, красивая и бледная женщина с прямыми темными волосами и в наглухо застегнутой мантии с эмблемой Министерства. Директор говорил ей что-то, а она кивала, склонившись к нему. Рядом с ней сидел худой мужчина с узким лицом, высоким лбом и по-детски распахнутыми голубыми глазами. Вертя в тонких пальцах золотую ложку, он украдкой поглядывал на беседующих, явно желая принять участие в разговоре, но смущался и только скорбно собирал лоб морщинами. – А куда же делся красавчик Сальваторе? Тут кое-кто будет по нему скучать! – едко сказал Джеймс, намекая на прошлый год, когда Лили всякий раз жутко переживала, когда ее вызывал к доске молодой красавец-преподаватель по защите от Темных Искусств. Лили скорчила рожицу. – Он преподаватель, Джим. В преподавателей не влюбляются, – она легонько щелкнула его по носу. – К тому же, мое сердце все равно уже занято... Джеймс дернул уголком губ и прижался носом к её плечу. – Меня сейчас стошнит, – заявил Сириус, глядя на них со скорбным выражением лица. – Мне одному хочется залезть под стол? – осведомился он, оглядывая соседей. – Завидуй молча, – фыркнул Сохатый, обнимая Эванс. – М-да... может, и нам поцеловаться, Вуд, как считаешь? – Сириус повернулся к Алисе и вытянул губы. Алиса быстро заслонила лицо серебряной тарелкой. – Знаешь, Сириус, Ремус прав, это не смешно, – сказала она, оглядывая зал и потирая живот. – Тебе совсем наплевать на то, что случилось? Сириус потемнел лицом. – Конечно наплевать, Вуд. Передай мне, пожалуйста, салфетку, мне кажется, я сейчас кровью залью ваш блестящий пол. – Ну извини, ты сам... – Я просто стараюсь об этом не думать! – огрызнулся он. – И жрать хочу. Почему так долго? – Наверное, инструктируют Шляпу. В конце концов, не каждый год к нам переводится так много новичков, – резонно заметил Ремус. – А разве так можно? – удивился Питер. В этот же момент двери Большого Зала распахнулись, и в проходе возникла высокая прямая, как стрела, фигура профессора трансфигурации. Высоко вскинув голову (и окинув быстрым критическим взглядом вихрастые головы самых непокорных учеников), Макгонагалл бодро шагала преподавательскому столу, ведя за собой стадо первоклашек. Ученики столпились у преподавательского стола. Аргус Филч, школьный смотритель, вынес трехногий табурет со Шляпой. Голос Макгонагалл, вызывавшей к Шляпе новичков, заметно дрожал, но декан Гриффиндора не была бы деканом, если бы не могла держать себя в руках. Зал аплодировал вяло и тихо. То и дело было слышно, как кто-то шмыгает носом или пытается подавить плач. Такого печального распределения у них ещё не было. Прим Роуз, последняя в списке, уселась на свое место за столом Когтеврана. Распределяющая Шляпа осталась на своем месте. Загадочно шевеля складками, она строго взирала со своего табурета на учеников, которые в свою очередь взволнованно загомонили, когда Макгонагалл вывела из бокового помещения группу учеников в черных мохнатых шубах. Даже преподаватели с нескрываемым интересом проследили за тем, как иностранные студенты выстроились вокруг Шляпы. – Дурмстранг, – рассеяно отметил Ремус, ловко перебирая между пальцами бликующую вилку. – Иордан, Йен... – громко позвала профессор. – Ян... – едва слышно поправил ее лопоухий, коротко стриженый мальчик и тут же залился краской, попав под вопросительный взгляд профессора Макгонагалл. Шляпа опустилась на крепкую, словно квоффл, голову, которой он тут же испуганно завертел, видимо, пытаясь понять, откуда доносился голос. – Интересно, а как у них происходит распределение? – спросил Джеймс, ероша волосы. – Кто убьет медведя, тот и молодец! – буркнул Сириус. – А если убьет медведь? – Зачислят медведя. Стол Пуффендуя зааплодировал, и Ян, явно радуясь расставанию со страшной Шляпой и профессором Макгонагалл, спустился к своим новым сокурсникам. Когда с учениками Дурмстранга было покончено, в зал явились ученицы Шармбатона. – Сириус, смотри, новенькие девушки, – подтолкнул его локтем Ремус, явно желая взбодрить. Сириус не повернулся, печально разглядывая пустую вилку. – Их можно есть? – тоскливо спросил он. – Бойер, Клодетт. Сириус почувствовал, как его желудок начал переваривать сам себя, и сунул в рот вилку, пытаясь представить вкус жареной курицы. – Пуффендуй! Пышная блондинка уселась за свой стол, на всякий случай улыбаясь всем соседям сразу. На её улыбку никто не ответил. – Лефевр, Одетт! – Когтевран! – Лерой, Анастасия! – Гриффиндор! Сириус чуть вытянул шею, когда точеная девушка с глазами лани и перечно-алыми губами уселась за его стол. – Малфой, Роксана! Сириус подавился, чуть не проглотив вилку. Джеймс активно захлопал его по спине, а Сириус, стараясь не привлекать к себе внимания, натужно закашлял в кулак, пытаясь вернуть себе способность дышать. – Хватит, Сохатый, ты из меня всю душу вытрясешь! – Что это с тобой? – Не надо, не надо, я хотел покончить с собой, – он прерывисто вздохнул, взглянул на сутулую тонконогую фигуру в мешковатой куртке и джинсах и покачал головой, вытирая выступившие на глазах слезы. – Так вот она значит, какая. Уф-ф, у моей матушки очень дерьмовое чувство юмора. – Ты о чем? – удивился Джеймс.
Чувствуя нервный трепет во всем теле, Роксана уселась на высокий табурет и взглянула на расплывающиеся в матовом свете свечей лица учеников. – Снимите, пожалуйста, вашу шапку. Голос донесся до нее, словно сквозь плотную пелену. – Что? – переспросила она, обернувшись на строгую женщину в очках. В одной руке та держала список, в другой – замызганную старую шляпу. – Ваша шапка. Вы должны ее снять, – так, чтобы слышала только Роксана, повторила женщина. – Но я не могу. Женщина подняла брови, и Роксана вдруг поняла, что если она сейчас реально не снимет свою шапку, случится что-то поистине ужасное – например, эта дама выхватит из-под нее стул и треснет ее им по голове. Глубоко вздохнув и приготовившись к тому кошмару, который должен был вот-вот на нее обрушиться, Роксана схватилась за ткань на макушке и дернула вверх.
Сначала зал удивленно зароптал, потом поднялся шум, а затем кто-то засмеялся и даже засвистел. Роксана отчаянно покраснела, с ужасом и ненавистью глядя на лица будущих одноклассников. – Ну-ка тихо! – грозно прикрикнула Макгонагалл, и шум немного стих. – Тихо! – рявкнула она, и ученики замолчали. Шляпа опустилась на розовую макушку. – Хм-м... Роксана вздрогнула, когда ей прямо в ухо вздохнул мягкий голос. Она испуганно обернулась, но профессор стояла в стороне, и рядом никого не было. – Смотрите-ка... интересный выбор! Уже в другое ухо. Роксана снова повернула голову и наконец поняла, что голос исходит из Шляпы. – Я вижу неплохой потенциал... но не вижу желания трудиться. Заносчивость? Да, пожалуй. Вспыльчивость. Пренебрежение... не самое лучшее качество... «Мне все равно, пусть будет так, как хотел Люциус, только отстаньте от меня!» – раздраженно повторяла про себя Роксана, мечтая только об одном – поскорее слезть с этого табурета и снова надеть свою шапку, чтобы все эти весельчаки наконец заткнулись. Хоть она теперь не могла ничего видеть, кроме грязной темной тулью, лица учеников все ещё стояли у неё перед глазами. И её трясло от бессильной злости. – ... и в то же время мужество, я вижу его, о да, мужество идти наперекор всем, даже своим близким. Это сложно, весьма... Ну и куда же мне вас определить... может быть в Гриффиндор? «Пусть будет так, как хотел он, пусть будет так, как он хотел, мне все равно, мне все равно...» – Вы уверены? Равнодушие – не лучший советчик и не лучшее качество. «Пусть они заткнутся, пусть заткнутся, заткнутся, ненавижу их!» – думала Роксана, мучительно краснея под смешками и идиотскими улыбками. – Ну что ж, раз вы так этого хотите, пусть будет... Слизерин!!!
Джеймс и Сириус сунули в рот два пальца и пронзительно засвистели. Новенькая, красная, как рак, соскочила с табурета и чуть ли не бегом направилась к своему столу, натягивая шапку. Когда она оказалась поблизости, Сириус поспешно перекинул ногу через скамью и повернулся к девчонке, которая уже успела занять свой место за столом снобов. – Не надо, Бродяга! – прошипел Ремус, хватая его за руку, но Сириус вырвал локоть и зашептал: – Ну привет, красотка. Девушка выпрямила спину но не обернулась. – Эй, королева жвачки, я с тобой говорю! Малфой резко обернулась, вперив в Сириуса злой взгляд. Глаза у нее были непроницаемо черные, прямо как капли смолы, но в целом она оказалась куда симпатичнее, чем Сириус ожидал. – Чего тебе? – грубо спросила она. Голос, низкий и хрипловатый, оказался для Сириуса полной неожиданностью. В том, как он звучал, было что-то волнующее и... сексуальное. – Да ничего, – ответил он, смакуя довольную улыбку и радуясь, что в кои-то веки, с момента выпуска белобрысого кретина, появился новый отпрыск из родного семейства, на котором можно отвести душу. – Клевый цвет, между прочим. Мне нравится. Розовый. Скажи, розовый – это твой натуральный? – Не заткнешься – станет твоим натуральным! – небрежно растягивая слова, бросила она и вдруг окинула Сириуса его же собственным, оценивающим взглядом. – Причем повсюду! – Звучит многообещающе. Можешь устроить? – Сириус дернул бровью. Девушка удивленно приподняла бровь, словно видела перед собой не шесть футов мужского обаяния, а танцующего пуделя в балетной пачке. – Отвали, – наконец соизволила ответить она и отвернулась, демонстрируя Сириусу тонкую шею и пушистые завитки розовых волос под шапкой. – Признайся, ты же только что представила меня голым. – Иди ты нахер, озабоченный! – вдруг громко отрезала новенькая, прошив Сириуса взглядом, полным кипящей смолы, и снова отвернулась, навалившись на стол. Слизеринцы, сидящие рядом, довольно захихикали. – Сучка! – с озадаченной усмешкой бросил Сириус и отвернулся. – Ты – сестра Люциуса? Роксана покосилась на носатого болезненного мальчика справа от себя. – Допустим. – Я – Северус Снейп. – И что мне с этим делать? – Он не говорил тебе обо мне? – А должен был? Парень чуть нахмурился. – Мы дружили с ним. Роксана пожала плечами. – Не могу похвастаться тем же. Ропот, гулявший по залу точно ветер, поднятый Распределением, внезапно стих. Роксана подняла голову. На кафедру, стоящую на небольшом возвышении, взошел высокий старик в темно-синей мантии. – Это – Дамблдор, директор Хогвартса, – тут же зашептал парень. – Я знаю, – проворчала Роксана, не понимая, с какой стати он к ней прицепился. Старик положил жилистые бледные руки на золотую кафедру и осмотрел зал, не торопясь приступать к речи. Он как будто пытался отыскать кого-то в зале и никак не мог этого сделать. И от этого ему было очень плохо – его лоб был покрыт морщинами, рот даже под волной серебристой бороды изгибался скорбной дугой. Приглядевшись, Роксана увидела, что большой палец его левой руки медленно подрагивает. Украдкой оглядевшись (вдруг не ей одной такое поведение показалось странным?), Роксана увидела, что все ученики, за исключением тех, что сидели за её столом, не отрываясь смотрят на директора. Никто не переговаривался, не шептался, не хихикал. Все глаза были обращены на учительский стол. И в лицах многих учеников читался какой-то совершенно невыразимый упрек. Как будто эта школа и директор в частности не оправдали их самые главные ожидания. А ещё... темноволосая, коротко-стриженная девочка за соседним столом, вдруг ни с того, ни с сего начала плакать. Глаза её были все так же обращены на директора, только теперь из них градом сыпались слезы. Плечи её вздрагивали, губы кривились, но никто не смотрел на неё так, как Роксана. Все понимали. И директор понимал. А Роксана не понимала. Но чувствовала, как какой-то непонятный, смутно знакомый страх сдавил грудь. – Сегодня ужасный день. Голос директора эхом прокатился по залу и Роксана почувствовала, как у неё зашевелились волосы на макушке. – Сегодня мы потеряли наших близких. Девять замечательных студентов. Девять наших лучших друзей не смогли добраться до школы и полегли от рук Пожирателей смерти, – директор замолчал на секунду, вглядываясь в лица студентов. – На моей памяти Хогвартс-экспресс подвергся нападению в первый раз. Я не знаю наказания, достойного человека, который посмел поднять руку на детей. Но каждого из вас я знаю в лицо. Каждого из вас видел на трехногом табурете. Вы все – мои дети. Сейчас... – он снова замолчал. – Я хочу попросить у вас прощения. Война всегда первым делом пожирает детей. А я, ваш учитель и наставник, не смог вас уберечь. Меня не было среди тех, кто стоял под дождем и ждал... ждал смерти или спасения. И если бы я мог... – на секунду старик смежил веки и покачал головой. – Я не задумываясь умер бы девять раз, зная, что это спасет вам жизнь. Ни отцы, ни учителя не должны хоронить своих детей. Поэтому я прошу вас: простите меня. Простите за то, что меня не было рядом. – О чем он говорит? – прошептала Роксана, склонившись к своему соседу, но ответил ей не он, а смазливый лоснящийся парень с зализанными назад пшеничными волосами, прозрачными глазами и блестящими губами. – Да... ерунда. Устроили целую заварушку из-за того, что с поезда, видите ли, сняли десяток грязнокровок, – парень закатил глаза. – Хотят устроить этим ублюдкам торжественные проводы. И всем наплевать, что они вообще-то и не должны были здесь учиться. Верно? – он вдруг прищурил светлые глаза, вглядываясь в ошарашенную Роксану. – А ты – Малфой, верно? Я – Катон Нотт... хороший приятель Люциуса. – Я догадалась, – Роксана смотрела на него с откровенной ненавистью, а парень как будто ничего и не заметил. Хмыкнул и усмехнулся: – Держись меня, Малфой, я тебе помогу тут освоиться. Я – староста, так что если возникнут проблемы с кем-нибудь из этих, – он небрежно кивнул на остальные три стола, – обращайся прямо ко мне. Роксана чуть прищурилась. – Я бы оглушила тебя и выкинула в окно, Катон Нотт. Дердись от меня подальше, если сам не хочешь проблем. – ... и прежде, чем мы приступим к ужину, я предлагаю почтить память погибших сегодня студентов минутой молчания. Едва он это сказал, поднялся жуткий шум – скамьи заскрипели, отодвигаясь. Весь зал, студенты, иностранцы, учителя, все встали и взяли в руки золотые кубки. Роксана заметила, что некоторые ученики, сидящие за её столом, даже не пошевелились. В душе поднялась злость. Она стащила с головы шапку, бросила её в свою тарелку и поднялась, одернув батник и высокомерно взглянув на соседей по столу. Ноги у неё слегка дрожали от страха и того, что на неё многие оглянулись, но плевать. Она взяла свой кубок. Воцарилась тишина. Такая глубокая и сухая, что было слышно, как потрескивают плавающие в воздухе свечи. Роксана видела, как некоторые ученики поглядывают на её стол с откровенной ненавистью. Брюнет. прицепившийся к ней после Распределения так вообще, казалось бы, вот-вот кинется на кого-нибудь и зарежет столовым ножом. Роксана пересеклась с ним взглядом. На сей раз парень не усмехнулся. Наоборот, взглянул на неё так, что Роксана опустила взгляд. "Они знают" – в страхе подумала она. "Они знают, что Люциус – Пожиратель смерти"
* * *
– Во имя Мерлина... меня сейчас хватит удар, – Сириус жадно вгрызся в белое мясо, издавая крайне неприличные звуки с каждым новым укусом. – Да... о, да... м-м... да-а... ох, да! – Отдать тебе кости? – участливо спросил Джеймс, склоняясь к нему, как к тяжелобольному, и протягивая остатки своей курицы, за что тут же получил пинок под столом. – Джеймс, разве ты не знаешь, что опасно трогать Бродягу, когда он ест? Он может откусить тебе руку! – Я сейас хебе руку откуху! – пригрозил Сириус, ткнув в сторону Ремуса куриной ножкой, когда тот попытался посягнуть на блюдо, полное поджаренных, золотящихся от жира кусочков мяса. – Ты сейчас взорвешься Бродяга, а я не хочу, чтобы нас забрызгало, – брезгливо сказал Джеймс. Активно работая челюстями, Сириус вытянул голову, деловито оглядывая весь стол, потом торопливо вытер рот салфеткой, вскочил со скамейки и перебежал к другому концу, где сидели пятикурсницы, и гордо возвышался огромный пирог с почками. – Прошу прощения, дамы, – он приобнял обеих за плечи. – Во имя Мерлина, это ты, Пенни? Потрясающе выглядишь, детка! Привет, Спиннет! Сириус звонко чмокнул в щеку сначала одну, потом другую и, воспользовавшись их смущением, стащил пирог. – Спокойствие, я пекусь о ваших прелестных фигурках! – парировал он в ответ на их недовольные возгласы, повыше поднял пирог и на ходу послал девчонкам широкий воздушный поцелуй. Вернувшись на место, он с глухим стоном водрузил горячий пирог на пустое, покрытое жиром блюдо из-под курицы. Мародеры встретили его добычу дружным одобрением и вонзили в ароматное тесто вилки, растаскивая на куски кулинарный шедевр. После ужина Дамблдор снова поднялся со своего места и шум в зале снова пошел на спад. О погибших он больше не говорил, очевидно пытаясь немного поднять дух учеников. Говорил, как обычно о том, что Запретный лес представляет опасность для студентов, говорил о том, что первокурсникам не разрешается играть в квиддич – все как всегда. – Как вы уже поняли, в этом году наша школа участвует в международном обмене и с нами будут учиться студенты академии Шармбатон, – легкий кивок, – Института Дурмстранг и колледжа Левенбург. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы наши гости в самом ближайшем времени почувствовали себя здесь, как дома, от вас же, мои дорогие друзья, не требую ничего, кроме вашего дружелюбия и гостеприимства! От себя хочу сказать: добро пожаловать! И ещё одно. Прежде, чем вы все направитесь в свои спальни и предадитесь Морфею, я бы хотел сделать еще одно объявление. В этом году, как вы, я полагаю, уже догадались, у нас целых два изменения в преподавательском составе. Первым делом, позвольте вам представить вашего нового преподавателя по Защите от Темных сил, доктора Джекилла! Из-за стола поднялся худой мужчина в немного неряшливой мантии. Скованно поджимая плечи, он поклонился Залу. Неприметное узкое лицо его, стянутое на круглом лбу морщинами, вдруг расплылось в совершенно очаровательной улыбке, похожей на ровную дольку апельсина. – Многоуважаемый доктор был так любезен, что согласился оставить научный труд ради того, чтобы преподавать в нашей Школе столь важную в наше непростое время дисциплину Защиты от Темных Сил. Аплодисменты усилились, но доктор уже сел, ласково поглядывая на учеников чистыми голубыми глазами. – Я слышал о нем, – прошептал Ремус. – Доктор Генри Джекилл, большой ученый, гений, странно, что он согласился преподавать у нас! – Почему странно? – удивилась Лили. – Волшебники такого уровная редко занимаются преподаванием. Он изучает разделение волшебной психики на Темную и Светлую сторону, известный алхимик, зельедел! Зачем ему вообще понадобилось... – Да-да, Лунатик. Это все очень увлекательно, тихо! – Сириус вытянул шею, пытаясь рассмотреть второго преподавателя. – Далее, как вы знаете, – продолжали Дамблдор. – В прошлом году профессор Леонхарт решил подать в отставку после нападения на него выводка флоббер-червей. В этом году его место займет профессор Грей! И удачи ей в этом нелегком деле! Дамблдор сделал приглашающий жест. Темноволосая, красивая женщина в глухой темной мантии поднялась из-за стола, холодно улыбнулась, коротким жестом прижала к груди ладонь и снова опустилась, согнав с суровых губ улыбку. – Отец рассказывал мне про нее, она работает в Отделе по Контролю за магическими существами! – на весь стол зашипел Гидеон. – Это – Валери Грей, министерство нанимает ее только для ловли особо опасных существ. – Так это она? – Алиса даже привстала, силясь разглядеть новую учительницу. – А это правда, что она в одиночку убила почти что пятнадцать оборотней? – Кто знает? Говорят она не в себе. Но после Солсберри любой тронется мозгами. – А что в Солсберри? – Ты не слышала про Солсберри?! Ну ты даешь, Вуд! Там был настоящий ад, колония оборотней напала на город, это была настоящая бойня, просто кровавая баня! Людей пожрали прямо на улицах! Три отряда охотников уничтожили подчистую, выжило человек десять, в том числе и эта Грей. Говорят все они теперь не в себе. В Министерстве их так и называют: "Отряд Солсберри". Надо быть полным идиотом, чтобы стать охотником. Говорят, им приходится охотиться даже на великанов. Они крутые, но настоящие психи. После этих слов мальчишки внимательнее вгляделись в новую преподавательницу. В общем-то, она казалась абсолютно нормальной, да и выглядела ничего. Видимо почувствовав на себе взгляд, Валери Грей быстро взглянула в сторону гриффиндорского стола. На миг холодные, серебристо-серые глаза встретились с теплыми, золотисто-карими. Ремус вздрогнул и поспешно отвел взгляд, но все равно почувствовал, как по телу вдруг пробежал странный озноб. Щеки загорелись так, что он даже прижал к одной из них упоительно-ледяную вилку. Дамблдор говорил что-то о новых правилах, введенных в связи с военным положением, ребята гомонели, Джеймс смеялся, но Ремус ничего не слышал и не понимал. В голове у него разливался гул, кровь стучала. Охотник на оборотней в Хогвартсе. Только этого ему не хватало.
* * *
– Джим, я должна их отвести, это моя работа! – Ремус прекрасно справится и сам, правда? – Конечно, – вздохнул Ремус. – Нет, не справится! – Смотри, у тебя глаза слипаются! Особенный правый. – Нет, не слипаются! Как и многие, ожидавшие очереди выбраться из Зала, Роксана с улыбкой слушала громкую перебранку яркой, рыжеволосой девушки и вихрастого очкарика, стараясь при этом не выпустить из виду старосту, которым оказался тот самый неприятный Нотт. Девушка, судя по всему, тоже была старостой и рвалась исполнять свои обязанности, а парень пытался отправить ее спать. Наконец, видимо, устав спорить, он обхватил свою девушку руками, словно кадку с пальмой, и просто понес к выходу, вызывая смешки окружающих. Рыжая пыталась высвободиться и требовала поставить ее на землю, но звучало это не очень убедительно, потому что она смеялась. Эти двое чем-то напомнили Роксане парочку, которую она видела в ту ночь в лесу. Засмотревшись на них, она пропустила свою очередь и, шагнув вперед, врезалась в того самого парня, который при всех издевался над ее волосами. Неловко ткнувшись в него, Роксана поспешно отскочила, но успела уловить легкий воздушный запах. Так пахнет на улице ранней весной. Парень чуть насмешливо взглянул на нее серыми, похожими на осколки льда глазами и демонстративно посторонился, пропуская вперед. На губах его играла противная, полная превосходства ухмылочка. И еще он был выше. Намного выше, так что смотреть на него приходилось снизу-вверх. Наградив нахала свирепым взглядом, Роксана стремительно прошагала мимо, удержавшись от желания размахнуться на ходу и врезать по ухмыляющейся роже мерзавца рюкзаком. – Это – гостиная Слизерина. Здесь вы можете проводить время после уроков и на переменах. Роксана окинула взглядом полутемное подземелье. Лампы, похожие на глаза драконов, черное дерево, стекло, кожаная мебель, камин размером с маленький греческий храм – все это удивительно напоминало кабинет отца. Мрачно и неуютно. Дети осматривали гостиную с выражением надменной скуки на круглых бледных личиках, только иностранцы любопытно ощупывали скользкие спинки диванов и вертели головами, оглядывая сверкающие мраморными жилами стены. – По лестнице вниз – спальни. Мужские – справа, женские – слева, – продолжал Нотт. – У каждого своя комната, на дверях уже есть ваши инициалы, вещи внутри, – влажная стена вдруг отъехала в сторону, и в гостиную под руки влетела стайка одинаково-красивых ухоженных девочек – многих из них Роксана видела на Рождественских праздниках в поместье. – Так что если будут какие-то вопросы – обращайтесь ко мне... – он дернул головой в сторону девочек и направился к ним. – Эй, Блэйк, подожди... Роксана спустилась в мрачное влажное подземелье с низким потолком и рядом дверей. На одной из них висела серебряная табличка с инициалами «R.E.M.» Внутри девочку встретила довольно маленькая и холодная комнатка – примерно в четыре раза меньше ее прежних покоев в поместье. Стены из квадратного мокрого камня, на них – матовые керосиновые лампы, возле стены – вполне уютная кровать под тяжелым темно-зеленым балдахином на четырех столбиках и тускло поблескивающая тумбочка из черного дерева. На ней – лампа под зеленым абажуром. Зеленое покрывало оказалось сырым и тонким, равно как и подушки. Одно хорошо – под одеялом Роксана обнаружила грелку. У противоположной стены стоял небольшой комодик, а над ним – круглое зеркало в серебряной раме – слабая попытка привнести в комнату уют. От каменного пола так сильно веяло холодом, что не спасал даже бархатный ковер. У кровати уже стоял ее чемодан. Прямо печать на приказе о заключении в тюрьму. Роксана прикрыла за собой дверь, отрезав доносящиеся из гостиной голоса и смех, и осталась наедине с собственной тишиной. Ей вдруг остро, до слез (если бы она все еще умела плакать) захотелось очутиться в бело-голубой спальне девочек в Шармбатоне и заснуть на любимой мягкой, словно свежий зефир, кровати под пение муз в саду. Стараясь удерживать нарастающий вой в пределах своего внутреннего мира, Роксана присела на край кровати, обнимая свой рюкзак. Какое-то время она просто сидела, не двигаясь, и почему-то очень внимательно слушала щебет девушек в соседних комнатах. Потом, очнувшись, тихонько встала и принялась бережно раскладывать свои вещи, окружая себя привычным. Над кроватью она повесила плакат с изображениями Мирона и Дона в образе горячих рок-идолов, на тумбочку поставила фото в рамке, на котором она, прыщавый Дон и Вог, на тот момент все еще человек, вываливали в камеру языки и беззвучно хохотали. Одежда исчезла в комоде вместе с кассетами в пластиковых коробочках, украшения и косметика разместились на тумбочке рядом с книгами. Даже несмотря на наличие родных вещей, все здесь казалось Роксане невыносимо чужим, холодным и неприветливым. Она как никогда прежде чувствовала себя брошенной и одинокой. Очень некстати вспомнилось то, что в этот самый момент где-то очень далеко ее родители и брат сидели все вместе в каком-нибудь ярко-освещенном великолепном зале, пили дорогой кофе и улыбались друг другу... Девочка зажмурилась, обнимая себя руками. В детстве, пугаясь, она звала маму, но приходил всегда Люциус. И сейчас, несмотря на ссору и все, что между ними произошло, хотелось позвать его и сделать вид, что не было этого лета... и что он по-прежнему ее горячо любимый старший брат. Что там говорил сегодня этот старик в синей мантии? Ах да, не дать себе ослепнуть в одиночестве. Роксана зажгла лампу, переодевшись в футболку с эмблемой «Диких сестричек», забралась под одеяло, прижимая к себе грелку, и сунула в уши наушники. Дико хотелось домой. Но не в поместье Малфоев. Домой. Просто куда-нибудь домой... ___________________________________________________________ http://maria-ch.tumblr.com/
– Для кого это она так прихорашивается? – игриво поинтересовалась Марлин Маккиннон, натягивая колготки и глядя на Лили, которая всё утро провела в ванной, а теперь не отходила от зеркала. – Не знаю даже, – протянула Алиса Вуд, танцующей походкой проходя мимо Лили. На ней был розовый банный халат, волосы были замотаны полотенцем. – Не может быть, чтобы для Джеймса Поттера! – в ужасе прошептала она. – Не может быть! – подхватила Марлин. – Он же болван и тупица! Он Лили совсем не нравится! Нет! – Это он тебе подарил? – Алиса указала расческой на встопорщенный неряшливый букетик полевой живности в стакане воды у Лили на тумбочке. – Нет, Алиса, ну что ты! – веселилась Марлин. Они с Алисой несколько лет ждали этой возможности. – Джеймс Поттер такой неотесанный и грубый, он не мог подарить Лили цветы! Алиса рассмеялась. Лили цокнула языком, не в силах справиться с улыбкой и улыбнулась, отворачиваясь от зеркала. – Отстаньте, а? – О–о–о! – протянули подружки, оценив её тщательный аккуратный макияж и прическу. Во всем мире не было места лучше и ярче, чем гриффиндорская спальня для девочек. Здесь никогда нельзя было увидеть разбросанных как попало вещей, грязных носков, всклокоченных постелей и оберток из–под сладостей. Наличие четырех взрослых девушек предполагало чистоту, порядок, душистость и пугающую смесь ценных мелочей. Именно поэтому в этой спальне повсюду поблескивали флаконы духов, на тумбочках и комодах сверкали разбросанные бусы, сережки и фенечки, ободки, украшения для волос и прочие вещицы, которые за шесть лет скопились в общее Эльдорадо – достаточно было только утром предупредить, кто забрал какую помаду, заколку или шарфик. Скучные школьные кровати здесь были завалены россыпью разноцветных подушек, мягких игрушек (самой большой была игрушка Марлин – гигантский плюшевый пес, сидящий у ее постели и охраняющий их покой по ночам), а стены над кроватями были облеплены шестилетним сбором привязанностей – от целомудренных семейных снимков до плакатов полуголого Мирона Вогтейла. Самый крупный плакат солиста «Диких сестричек» висел над кроватью Маккиннон и был щедро усыпан отпечатками красных женских губ – результат одного довольно–таки сумасшедшего девичника на пятом курсе. – Посмотрите, как мне лучше? – взволнованно спросила Лили, обернувшись к подружкам и по–очереди приложив к темно–рыжей копне локонов темно–зеленый и молочно–белый ободок. В последнее время все носили эти ободки. И подкручивали волосы. – Лучше без него, – Марлин, уже полностью одетая, решительно подошла к ней и расстегнула верхнюю пуговку у неё на блузке. – И так. – Нет! – она застегнула его обратно. Марлин сердито расстегнула. – Да! – Нет!
Мальчики
– Все на пол! – заорал Сириус, едва разлепив глаза. Ремус чуть не задушил себя, затягивая галстук, Питер несолидно взвизгнул и выронил стакан с зубной щеткой. – Это не учения! Сохатый взял в руки расческу! Повторяю, это не учения! – Сириус резво вскочил с постели. Всего за один вечер и одно утро их чисто–прибранная спальня приобрела привычный вид: повсюду валялась одежда, книги, фантики из–под конфет, картофельные чипсы, волшебные журналы с голыми ведьмами, журналы про квиддич, каталоги метел, а также магловские, с мотоциклами, комиксами и всё теми же голыми девушками. А ещё носки. Носков было столько, что можно было подумать, что здесь живут не четыре парня, а неряшливая сороконожка. Кровать Джеймса была похожа на кабинет спортивного журналиста: куча плакатов, вырезок из статей, фотографий с матчей. Над постелью Сириуса глянцевато сверкали плакаты с мотоциклами в самых откровенных и развратных ракурсах, а также целое разнообразие магло–волшебной эротики и рок–музыки, в основном в представлении "Диких сестричек", "AC/DC" и "The Beatles". На кровати Питера царил жуткий беспорядок и над ней висел всего один, старенький плакат "Уимбургских ос", самой аккуратной была кровать Ремуса: вещи развешены на спинке и крючках, на тумбочке рядком стоят книги, никаких пустых банок из–под сливочного пива и фантиков, а из плакатов – только афиша волшебной джаз–группы и лунный календарь с отмеченными крестиком, страшными числами... Джеймс, который в этот момент торчал у зеркала и пытался обуздать буйство волос у себя на голове, с силой запустил в Сириуса расческой, но тот закрылся своей подушкой, как щитом. – Лузе-ер! – хрипло пропел он. – Иди нахер. Сириус показал ему из-за подушки средний палец. Джеймс ещё разок взглянул в зеркало и обеими руками как следует взлохматил волосы. Да, так всегда лучше. Сделав вид, будто уже уходит, он на ходу сдернул подушку с уже заправленной постели Питера и шарахнул ею Сириуса, но тот, изловчившись, парировал удар и в отместку обрушил свою подушку на голову Поттеру. Завязалась нешуточная драка, они принялись с воинственными воплями мутузить друг друга подушками, перепрыгивая через постели и переворачивая чемоданы. В ходе сражения досталось и Питеру, который пытался выскользнуть из спальни целым и невредимым, одна из подушек порвалась и выплюнула в тесное пространство тучу перьев. – Сохатый, Бродяга, вам же не десять лет! – попытался воззвать к их здравому смыслу Ремус и тут же получил подушкой по голове. – Ну держитесь! – и он тоже схватил подушку.
* * *
Роксана проснулась так резко, словно кто-то гаркнул ей прямо в ухо. Первые пару секунд она непонимающе смотрела на темно–зеленый полог незнакомой кровати и пыталась понять, почему он не серебристо–голубой. Потом вспомнила, что она уже давно не в поместье, и прерывисто вздохнула. Звуком, который ее разбудил, оказалась заигравшая в наушниках песня – оказывается, она вчера так и заснула с плеером. Недовольно выключив музыку, Роксана рассеяно натянула одеяло на голову, высунула из–под него руку, нащупала на тумбочке наручные часики и утащила в свое теплое сонное царство... А через секунду выскочила из–под одеяла, но не рассчитала размеры своего нового жилья и врезалась в комод, больно зашибив ногу.
Занятия начинались через сорок минут, а она до сих пор не знала своего расписания. И понятия не имела, где его взять. На ходу впрыгивая в колготки застегивая блузыку и юбку, Роксана побросала в сумку какие-то конспекты, натянула мантию и на шармбатонский манер завязала галстук. Главной проблемой оставались волосы. После недолгих колебаний Роксана просто собрала их на затылке в пушистый пучок и, взглянув на себя в зеркало, только махнула рукой. Глаза припухли от недосыпа, вчерашняя тушь размазалась – Роксана наспех стерла черные разводы пальцем. Краситься было некогда – да и некого ей было здесь очаровывать, так что она вылетела из своей комнаты лохматая и страшная, как банши, и тут же, как назло, наткнулась на группку красивых слизеринских девочек. При виде нее их ухоженные, странно похожие одно на другое личики изумленно вытянулись. Центр компании, шатенка с огромными черными глазами и непропорционально маленьким красным ротиком, окинула Роксану пренебрежительным взглядом, проходя мимо и бросила: – Зап'гите двег', ma cherie. В Англии не принято хвалиться своим бардаком. Девочки захихикали, стайкой следуя за своей королевой и по пути окатывая Роксану злыми взглядами самок, в обществе которых появилась чужая. Роксана почувствовала острую обиду. Что она им сделала? – Заприте рот, миледи, – огрызнулась она, захлопывая дверь, в которую смотрелась всклокоченная постель и кучи одежды на полу. – В Норвегии бы вам его отымели. Девица обернулась. Хихиканье оборвалось. Выражение шока на красивом тупеньком личике было просто бесценно. Захлопнув дверь, Роксана прошла мимо притихших девочек, сунув руки в карманы мантии и специально громко шаркая, а напоследок еще и подмигнула красотке так, что у той дернулись губы. Спиной она почувствовала, как та вынула палочку, и уже сжала в кармане свою, но тут кто-то из девочек шепнул: «Люциус, Блэйк, не надо!», и Роксана с досадой поняла, что стычка отменяется. Как пройти в Трапезную, она не запомнила – слишком много было лабиринтов в подземелье, так что Роксана просто увязалась на выходе из гостиной за рыжей девочкой с лицом, похожим на лисью мордочку, и крепким светловолосым парнем, который назвался вчера Ноттом.
* * *
– У тебя перья на голове! – весело сообщила Лили, сбежав с лестницы к Джеймсу. Марлин и Алиса, несмотря на всё свое хихиканье и насмешки, деликатно удалились. Лили легонько взъерошила его волосы, и по воздуху поплыли белые пушинки. – Вы что, опять дрались подушками? – Ну что ты, просто когда Джим ни свет, ни заря вылетел из спальни на метле, врезался в купидона, – деловито сообщил Сириус, появляясь на лестнице, ведущей в спальни мальчиков. – Доброе утро, принцесса! – Спасибо за цветы, – улыбнулась Лили, когда по лестнице последним спустился Ремус и уволок за собой Сириуса. – Могу я поинтересоваться, как ты проник в спальню? – Пусть это останется моим маленьким секретом, – низким бархатным голосом отозвался Джеймс, притягивая ее к себе. Приподнявшись на цыпочках, Лили потянулась к Джеймсу, но когда до поцелуя осталась всего пара сантиметров, ей в нос вдруг залетела пушинка, и Лили чихнула. Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем она открыла глаза и увидела, что Джеймс стоит, зажмурившись под очками и сжав губы. – Не за что, Эванс, – пробормотал он, не открывая глаза, и попытался улыбнуться. – Господи... прости–и! – в ужасе простонала Лили, заливаясь краской, но тут скорбно поджатые губы юноши искривила настоящая улыбка, он приоткрыл один глаз, они посмотрели друг на друга и зашлись хохотом. На завтрак они шли, держась за руки. Спускаясь по лестнице вниз, пару раз ныряли в коридор и целовались – один раз за гобеленом, второй – в пустом коридоре Заклинаний, пронизанном пыльными солнечными лучами. Уж очень сложно было удержаться, когда мысленно и он, и она, делали это постоянно... Когда же они наконец добрались до Большого Зала, солнце уже поднялось высоко, а небо над четырьмя столами отливало высокой прохладной лазурью, по которой кто-то словно провел гигантской кистью полосы размытых облаков. Учительский стол уже практически опустел. Дамблдор вел беседу с новым учителем по Защите от Темных Сил, заинтересовано потирая подбородок, профессор Синистра, как всегда, читала книгу, а чашка, блюдце, молочник и тарелочка с тостами медленно кружились вокруг нее, словно маленькая копия Солнечной системы. Хагрид горой нависал над профессором Грей и так активно жестикулировал, радостно ударяя ладонью по столу, что разом подпрыгивала вся посуда. Судя по мрачному выражению лица преподавательницы, ее больше волновала не компания общительного великана и его безмерная любовь к «зверушкам», а чайник с кипятком, который стоял у Хагрида под рукой и каждую секунду норовил отправиться в полет. Макгонагалл ходила вдоль столов, раздавая старшекурсникам их индивидуальные расписания. Оставив Джеймса в компании одноклассников, Лили направилась к Ремусу, который в это время инструктировал иностранцев. Эти ребята выделялись из основной массы студентов, даже несмотря на то, что теперь носили одинаковую со всеми форму. Испуганно сбившись на краю стола в кучку, они склонили головы над разложенной между тарелками и чашками картой школы и взволнованно перешептывались, каждые полминуты обращаясь к затюканному Ремусу. Судя по его взъерошенному виду, дело у них двигалось совсем туго. – А если я пойти через ви... ви... – Виадук. – Да, виадук... если я пройти по нему, я попал в теплицы? – Нет, для этого надо пройти по мосту во внутренний двор и... Лили! – Ремус страшно обрадовался ее приходу и подвинулся, освобождая место рядом с собой. – Наконец-то, нам тебя как раз и не хватало! – Что тут у вас? – с улыбкой поинтересовалась Лили, усаживаясь между ним и маленькой смуглой девочкой из Шармбатона.
– Какие новости? – небрежно поинтересовался Сириус, щедро поливая патокой стопку блинчиков. – То же самое, что и все лето, – рассеяно отозвался Джеймс, листая свежий номер «Ежедневного пророка», пока над ними с шорохом летали совы и забрасывали столы родительской заботой. Из-за военного положения писем в этом году было чуть ли не в два раза больше, чем обычно. – Мракоборцы патрулируют магловские районы и арестовывают всех без разбора, а Бэгнольд только и делает, что толкает речи... черт! – Джеймс подскочил так, словно увидел на газетном листе таракана, и Питер, сидящий рядом, подавился овсянкой. – Что там? – Сивый напал на маглов! В открытую! – выплюнул Джеймс, ударяя газетой по столу. Сириус и Питер уставились друг на друга, а потом, не сговариваясь, побросали ножи и вилки и склонились над живыми страницами. – «Как сообщает глава Мракоборческого Отдела Фицджеральд Боунс, на прошлой неделе, ровно в 18:00 в лесу на юге Хэмпшира были обнаружены тела десяти маглов с многочисленными укусами, среди них – сотрудник «Эха Мерлина» Чарли Кок, знаменитый своим журналистским расследованием в Северной колонии. А прошлым вечером оборотень по имени Фенрир Сивый наконец объявил общественности о своем намерении сотрудничать с волшебником, именующим себя Темным Лордом... бла–бла–бла... не выходите на улицу в темное время суток». – Это они? – прошептал Питер, вытаскивая нижний лист, на котором были напечатаны фотографии некоторых членов банды Сивого и объявление о вознаграждении «За поимку любого известного вам оборотня». Мальчики невольно оглянулись – у каждого второго студента в руках был свежий экземпляр «Пророка», и все шушукались, обсуждая страшные вести. Джеймс вдруг торопливо скомкал газетный лист и швырнул под стол. – Ты чего? – удивился Сириус. – Лунатик! – прошипел Джеймс и схватился за ложку, краем глаза следя за тем, как к ним приближались старосты. – Незачем ему это видеть! – Что видеть? – спросил Ремус и взглянул на обеспокоенные лица друзей. – Что вы опять натворили? Тут к ним весьма кстати к ним подошла Макгонагалл с расписаниями. – Так–так–так... Поттер, возьмите свой экземпляр... похоже, мне от вас и в этом году не отделаться? – осведомилась она. – «Превосходно» по трансфигурации. – Без нас вам было бы скучно, профессор! – отозвался Джеймс, прижав к груди ладонь и широко распахнув свои оленьи глаза. – Безусловно, Поттер, до вас никто не срывал мои уроки с таким постоянством и изяществом, – фыркнула Макгонагалл, подходя к Сириусу. Джеймс расплылся в польщенной улыбке. Между ним и Макгонагалл всегда было что-то вроде бесконечной вежливой перебранки или словесной дуэли, из которой победителем всегда выходила Макгонагалл, а Джеймс чаще всего отсиживался после уроков. – Доброе утро, профессор, – звякнул рядом голос Эванс. – Доброе утро, мисс Эванс... так, где вы у меня... ах, да, вот же, возьмите ваше расписание. Как только Макгонагалл ушла, Джеймс схватил расписание Лили, чтобы сверить их уроки. – А что это у тебя за окна по понедельникам... и средам... и пятницам?! У меня такого нет! – Вы уже слышали?! Мальчики обернулись, услышав громкий гневный голос Алисы, а затем и она сама подбежала к ним, взъерошенная и запыхавшаяся. – Привет, Лили, – девушка торопливо поцеловала подругу в щеку и плюхнулась на скамью рядом с ней. – Слышали что? – натянуто поинтересовался Джеймс, быстро переглянувшись с Сириусом. – Наше новое расписание! – выкрикнула Вуд, и у них отлегло от сердца. – Это же просто кошмар! Она хлопнула по столу своим бланком, и все невольно склонились над ним в поисках кошмара. – Одни и те же предметы каждый день, это же просто невозможно! Когда мы будем делать домашнее задание? Да еще и каждый понедельник, среду и пятницу помогать мадам Помфри в Крыле! Да это же сумасшествие! Мне интересно, как именно, а точнее, когда мы будем готовиться к ЖАБА?! – Съешь что-нибудь, Вуд, полегчает, – миролюбиво посоветовал ей Сириус. – Не смешно, вот увидишь, вам этот Джекилл тоже какой-нибудь факультатив по охоте на нюхлеров придумает! – огрызнулась Алиса. Внезапно в Зал вошла Блэйк Забини в сопровождении своей свиты и окинула столы въедливым ищущим взглядом. Сириус торопливо отвернулся. – Ты куда? – невнятно крикнул Джеймс, когда он вскочил на ноги и забросил на плечо сумку. – Увидимся в классе! – торопливо бросил Сириус и уже кинулся было к выходу, как вдруг врезался в кого-то на полном ходу.
* * *
– Не стоит так начинать свою карьеру в Слизерине! – тихо произнес Катон, сдавливая ее руку. Лапа у него была, как у медведя. – Что? – Роксана нахмурилась и дернула рукой. – Я слышал, как ты утром разговаривала с Блэйк Забини, – прошипел он. – У нас так не принято, Малфой! – Да, я в курсе, что у вас много чего не принято! – Я серьезно, Малфой! – прошипел Нотт. – Забини, может, и дура, но ей все в рот смотрят... Роксана подавила смешок. – ... и если ты вздумаешь тягаться с ней, то в один прекрасный день ее мегеры уволокут тебя на дно Черного Озера, и даже я тебе не помогу! – С какой стати тебе вообще надо мне помогать? – С такой... – он замолчал. Мимо прошла стайка девочек из Пуффендуя. – С такой, что Люциус просил меня присматривать за тобой, а он всегда... – Так во–от в чем дело! – громко протянула Роксана. – И дорого нынче стоит работа телохранителем? Катон вдруг больно дернул ее на себя и сдавил локоть так, что рука разом онемела до кончиков пальцев. – Со мной тоже не советую так разговаривать! – процедил он сквозь зубы, обдавая Роксану крепким запахом кофе и дорогих сигарет. – Станешь со мной враждовать, клянусь, Черное отделение Дурмстранга покажется тебе раем! Мы здесь все заодно, Малфой! И твой брат был с нами! – Катон словно только сейчас вспомнил, что делает ей больно, и разжал пальцы, после чего добавил уже своим прежним ласкающим тоном: – Не будь такой нелюдимой, я просто хочу дать тебе совет. – Да идите вы все... со своими советами, – испуганно прошептала Роксана и, схватив сумку, вылезла из-за стола. Руку словно изнутри набили иголками, пальцы плохо гнулись, так что когда она, шагая к выходу, случайно врезалась в кого-то, плеер вырвался из ослабевших пальцев и взлетел вверх. Сердце нырнуло. Роксана метнулась за своим последним другом, но тут человек, в которого она врезалась, ловко поймал плеер у самого пола и выпрямился, откинув с лица длинные волосы и быстро кольнув Роксану знакомыми глазами–льдинками. К своему вящему неудовольствию девушка узнала вчерашнего знакомого. Когда они встретились взглядами, по лицу его немедленно расплылась та самая премерзкая ухмылочка. – Мое почтение, Ваше Жвачное Величество! – в тот самый момент, когда Роксана попыталась вырвать у него свой плеер, парень широким жестом отвел руку с ним за спину и склонился в полупоклоне. – Как спалось? – Отдай, – коротко сказала она, нетерпеливо вытянув ладонь. – А где волшебное слово? – поинтересовался парень, с любопытством ощупывая пластиковый корпус. – Авада Кедавра? – буркнула она, жадно следя за тем, как он бесцеремонно вертел ее сокровище в руках, каждую секунду рискуя его сломать. На нее вдруг накатила такая страшная злоба, что захотелось расцарапать негодяю его улыбчивую мордашку. Ногтями. В кровь. Когда она снова предприняла попытку вернуть плеер, парень только повыше поднял руку и даже не сдвинулся с места. Роксана подавила желание подпрыгнуть и злобно взглянула на юношу снизу вверх, кляня свой маленький рост. – Что это за штука, Малфой? – он с любопытством поддел крышку пальцем, и та хлопнула так громко, что у Роксаны сами собой сжались кулаки. – Шкатулка с ядом? Проклятый ящик? Зная твоего братца, это должно быть что-то действительно... – он случайно нажал на одну из кнопок, и в наушниках громко зазвучала песня. – Музыка?! – парень мигом переменился в лице и, как полный идиот, прижал плеер к уху. Роксана попыталась неожиданно выхватить свою вещь, но противник оказался быстрее, и ее ногти скребнули его по руке. – Отдай сейчас же! – вспылила она. – Отдам, когда скажешь, как он создает музыку... да еще и такую! Ты слушаешь «Диких сестричек»? – Блэк уставился на неё так, словно у неё за спиной захлопали орлиные крылья. – А братец в курсе? Теряя терпение, Роксана выхватила палочку. – О, Мерлин, только не это! – Блэк отпрыгнул от нее в притворном ужасе. – Это же... волшебная палочка! Осторожней, ты можешь получить занозу! – Если не отдашь, я... – Что, волосы мне выкрасишь? – ехидно поинтересовался он. – Сам напросился! – она подняла руку. – Мисс Малфой! Роксана вздрогнула и обернулась. К ним стремительно шагала та самая суровая дама, которая вчера руководила распределением по факультетам. – Могу я узнать, зачем вам понадобилась ваша палочка во время завтрака? – поинтересовалась она, по-очереди оглядывая их лица. Сглотнув, Роксана молча опустила руку и сунула палочку обратно в карман, боясь взглянуть профессору в глаза. По необъяснимым причинам эта женщина нагоняла на нее страх, хотя, казалось бы, после профессора Цепеша из Дурмстранга ей уже было некого бояться... – Благодарю вас, – сухо молвила профессор и повернулась к юноше. – А вам, мистер Блэк, я настоятельно советую отправиться на урок, если вы не хотите заработать наказание еще до начала учебы. Роксана удивленно взглянула на своего противника. Блэк! Не может быть, Блэк! Теперь понятно, почему его физиономия вызывала у нее страшное желание съездить по ней чем-нибудь тяжелым. Блэк. Брат-мать-ее-Нарциссы-Прекрасной! – Простите, профессор, мы просто разговаривали, – он незаметно сунул ее плеер в карман. У Роксаны от возмущения отнялся язык. – Не подумайте, что мы рекламируем вражду между факультетами, это как-то непроизвольно всегда полу... – Идите в класс, – приказала профессор. – Есть, – немедленно согласился Блэк и, развернувшись на каблуках, пошел к друзьям, успев, однако, послать Роксане нахальную усмешку.
* * *
Класс трансфигурации, как всегда полутемный и пахнущий свежим деревом и чернилами, был наполнен мягким поскрипыванием перьев и редкими сухими покашливаниями. – Мистер Блэк, мисс Малфой, это самостоятельная работа, – напомнила Макгонагалл, не поднимая глаз от бумаг на своем столе. Кое-кто из сидящих впереди обернулся. – Извините, – смиренно свел брови Сириус и принялся обводить слова на пергаменте, делая вид, что работает, а Малфой, которая до этого пыталась отобрать у него свой плеер, досадливо отвернулась. Судя по всему, профессор им не поверила, потому что отложила перо и поднялась из-за стола, запахнув мантию. Трансфигурация началась с того, что Макгонагалл добрых пятнадцать минут говорила о важности экзаменов ЖАБА. О том, что сдавать придется материал за все семь курсов. О том, как много значит каждый балл при рейтинговой системе поступления в такие заведения, как Мракоборческий Центр и Академия святого Мунго. О том, что результат этого экзамена окажет прямое влияние на всю их последующую жизнь. Лили и Алиса, сидящие за первой партой, слушали так внимательно и так поедали взглядом преподавательницу, словно ЖАБА был древним Божеством, а они – жертвами–девственницами, которых должны были бросить в его пасть. Джеймс, сидящий рядом с Сириусом, украдкой поглядывал на Макгонагалл и рисовал на нее карикатуру на задней странице тетради: психоделическая кошка, словно после удара Круциатусом, на задних лапах, на каблуках и с палочкой в лапах. – ... так что если вы чувствуете, что самостоятельно не справляетесь с темой – записывайтесь на мой субботний факультатив. Прошу вас со всей серьезностью отнестись к предстоящему экзамену. Второго шанса получить достойную работу у вас не будет, так что бороться придется за каждый балл. Профессор окинула напряженные серьезные лица учеников взглядом и слегка расслабила плечи. – А теперь перейдем непосредственно к теме нашей сегодняшней лекции, – Макгонагалл взмахнула палочкой, и на доске появилась тема: «Трансфигурация человека. Анимагия. Трансгрессия». – В прошлом семестре мы остановились на том, что каждый из вас благополучно поменял цвет волос, глаз, размер ног, рост и форму ушей. Не сомневаюсь, что это лето вы провели, оттачивая мастерство. По классу пробежал легкий смешок. Макгонагалл приподняла уголки губ. – Поэтому сейчас вы напишите базовую формулу заклинания Immutatio Formamentum, чтобы я знала, что вы все в состоянии перейти к новой теме, – с этими словами Макгонагалл стукнула палочкой по статуэтке египетской кошки на своем письменном столе, и та превратилась в песочные часы. – У вас есть десять минут. Приступайте. Когда Макгонагалл встала, ученики мгновенно зашевелились, заерзали и попытались спрятать лежащие на коленях учебники. Книги принялись злобно хихикать над незадачливыми владельцами, а самые капризные попадали на пол. С формулой Сириус справился за несколько минут. Все эти милые заклинания длиной в милю он помнил так же хорошо, как свое имя, и теперь пытался изучить коробку Малфой. Вещица была явно заколдована, потому что выворачивалась из его рук, как живая, и всякий раз, когда он пытался ее открыть, тонкая крышка клацала, как пасть животного, и больно кусала его за кончики пальцев. Внутри у нее при этом что-то начинало угрожающе шипеть и потрескивать. – Малфой, да что тебе стоит, скажи, в чем его секрет? – прошептал Сириус, ткнув острым кончиком пера в спину сидящей перед ним девушки. Роксана резко повернулась было к нему, глубоко вдохнув, но тут Макгонагалл пошла в обратную сторону, и они снова склонились над пергаментами. – Скажу, когда отдашь! – услышал Сириус. – Отдам, когда скажешь! – отпарировал он и снова уколол ее пером. – Мистер Блэк, мисс Малфой, кажется, я уже сделала вам одно замечание? Ребята синхронно подняли головы. Макгонагалл стояла прямо над ними, сцепив руки в замок, и недовольно поджимала губы. – Раз у вас так много времени на разговоры, полагаю, вы уже справились с работой, и я могу ее получить? Сириус с легким сердцем протянул ей свою работу. Плечи Малфой поджались – Сириус увидел, как она передала Макгонагалл практически пустой свиток. Та хмыкнула, взглянув на несколько корявых строчек, и вернула работу владелице. – У вас есть еще пять минут. Но я уверена, что с первой парты вы будете слышать меня лучше, когда я прошу соблюдать тишину, – добавила она и повела узкой ладонью в сторону одинокой парты перед столом, которая среди старших курсов приравнивалась к скамье подсудимых. – Прошу вас. Что-то похожее на сострадание шевельнулось у Сириуса внутри, когда слизеринка поднялась со своего места, но тут же сдохло под лавиной злорадства. – Вы тоже, мистер Блэк. Его подбросило. Джеймса, который с интересом следил за перебранкой, тоже. – За что?! – Думаю, нам всем будет спокойнее, если остаток урока вы проведете передо мной, рассуждая над смыслом слов «самостоятельная работа» и «тишина», – Макгонагалл снова пошла в обход по классу, а Сириус, обменявшись с Сохатым скорбным взглядом, сгреб свое имущество и поплелся следом за Малфой. Первая парта, Мерлин, это же позор, в последний раз его и Джеймса пересаживали за нее на третьем курсе, когда они принесли на урок Кусачую тарелку. Что может быть хуже?! Он плюхнулся на скамью рядом с Малфой и наглая девчонка набросилась на него, как фурия – самым нахальным образом залезла в карман мантии и отобрала шкатулку. Он схватил её за руку. Немая борьба с выкручиванием его пальцев длилась всего несколько секунд. Малфой злилась, пытаясь освободиться, а Сириус наблюдал за ней как за диким зверьком и весело улыбался. Выдернув руку, она воткнула ему в ребра палочку. Это было чертовски щекотно. – Еще раз тронешь мои вещи, я трону твой позвоночник, тебе ясно? – прорычала она. – Какие смелые фантазии, – зашептал Сириус и наклонился к ней. – Почему ты такая дикая, Рокси? – Моё имя Роксана! – Я же просто спросил. – Просто отъебись от меня, Блэк! – Блэк, Малфой, еще одно слово – и вы останетесь после уроков! – прикрикнула на них из конца класса Макгонагалл, и они отвернулись, максимально далеко отодвинувшись друг от друга.
* * *
С этого дня их противостояние превратилось в добрую традицию. Противная розоволосая мелочь вела себя так, словно делала всему миру большое одолжение, что училась в Хогвартсе. Она была так похожа на всю свою напыщенную, мерзкую семейку, что глядя на неё, Сириус чувствовал как руки сами собой сжимаются в кулаки. Он был так счастлив, когда последний Малфой свалил из его школы, а теперь они вернулись в лице противной, злобной девчонки, да ещё и за деньги – Сириус не мог и не желал с этим мириться. – Говорят, тебя выперли из Дурмстранга, потому что там кто-то кого-то грохнул! – весело сообщил Сириус, догнав как-то раз Роксану в коридору и подстроившись под её шаг. – Ну и как это? – Что – как? – рыкнула она, взглянув на него, как на навозного жука. – Какого это – убить человека? – прошептал он, наклонившись прямо к её уху. Малфой шарахнулась от его губ, как от огня и выхватила палочку. – Показать?! – рявкнула она, но долгожданной дуэли не случилось – их засек выходящий из кабинета Слизнорт. – Дикарка, – фыркнул Сириус тогда и ушел, даже не подозревая, как больно на самом деле сделал Роксане Малфой этими словами.
* * *
Роксана почти ни с кем не общалась, держалась обособленно даже от слизеринцев, не выходила из комнаты и либо слушала музыку, либо читала, а на всех уроках сидела одна. Только строгий взгляд профессора Макгонагалл заставлял её с горьким вздохом перенести свои книги за парту Сириуса. И вот тут начиналось веселье. Через неделю после первого занятия они приступили к практическим межвидовым превращениям. Практиковались на соседях по парте. Насмеявшись вдоволь над лицом Малфой, украшенным безупречным обезьяньим носом с торчащими из ноздрей волосками, Сириус предоставил очередь ей, уверенный в том, что она даже насморк у него не вызовет. Но как только она подняла палочку, он понял, что сейчас случится что-то очень страшное. И правда. Вместо того, что произнести нужное заклятье, Малфой вдруг прищурилась и коротко махнула палочкой. Нос Сириуса хрустнул так громко, что сидящие за ними ученики подскочили. На белую рубашку хлынула кровь. Роксана злорадно улыбалась, ученики смеялись, но прежде чем к ним успела подбежать испуганная Макгонагалл, опозоренный и злой Сириус взмахнул палочкой и превратил Малфой в животное. Он так надеялся, что из нее получится жаба, ящерица или на крайний случай какой-нибудь мерзкий тощий хорек, но вместо этого под парту, запутавшись в одежде, с жалобным визгом свалилось нечто пушистое снежно–белое, а когда он полез под парту, его за руку тяпнул маленький злой песец. В итоге Гриффиндор потерял целых пятнадцать очков. Но после того, как девушке вернули нормальный облик, и она, не стесняясь в выражениях, от души наорала на Сириуса, Слизерин потерял двадцать – за сквернословие, да еще и в присутствии преподавателя. – Вы и раньше демонстрировали всяческое пренебрежение к правилам, мистер Блэк, но сегодня вы еще и умудрились подвергнуть опасности вашу одноклассницу! – бушевала белая, как полотно, Макгонагалл, после того, как ученики отправились на перемену, придавленные огромным домашним заданием, сломанный нос Сириуса вернулся в нормальную форму, а Роксана успокоилась и перестала искать на себе белую шерсть. – Вы могли превратить ее навсегда или только наполовину, вы представляете, чем это могло закончиться?! – Пушистой задницей? – хлопнул ресницами Сириус. – Придержите язык, мистер Блэк! – Макгонагалл нацепила на нос сердито бликующие очки и вернулась за свой стол. – С сегодняшнего дня вы будете работать вместе. На каждом уроке. – Что?! – хором выкрикнули ребята. – Профессор, вы же не можете!.. – Не указывайте мне, что я могу, а что нет, мисс Малфой! – Макгонагалл угрожающе взмахнула палочкой. – Пока я не увижу, что вы в состоянии находиться в одном помещении и сотрудничать, как нормальные благовоспитанные люди, будете учиться вместе. И за каждый день я буду назначать или снимать баллы. – Каждый... – Каждый день, – непреклонным тоном подтвердила профессор. – Пять баллов. Сириус запустил пальцы в волосы. – А если вздумаете нарушить мой наказ... – Макгонагалл засопела так, что тонкие ноздри ее затрепетали. Сириус охнул, почувствовав, как его что-то укусило за мизинец. Малфой рядом ойкнула и схватилась за руку. Палец обхватило маленьким металлическим обручем. Сириус вскинул голову. Глаза маленькой золотой кошечки на столе вспыхнули красным светом и теперь медленно гасли. – Я об этом узнаю, и тогда вы потеряете не пять баллов, а пятьдесят. – Пятьдесят? – упавшим голосом переспросил Сириус. – Пятьдесят, мистер Блэк! – Но это же ваш... – Мой факультет? Именно так. И потому я не потерплю на нем никакой глупой вражды. А теперь отправляйтесь на урок и постарайтесь там никого ни во что не превратить! А вы, мисс Малфой, научитесь держать себя в руках! Здесь вам не Дурмстранг, и рукоприкладство никто не потерпит! Если я еще раз увижу, что вы сломали кому-то нос – отправлю к директору. Можете быть свободны.
* * *
– За такое превращение любой нормальный преподаватель дал бы баллов сто, не меньше! – сердился Сириус, когда они бегом спускались по лестнице на пятый этаж, чтобы поспеть на урок по Защите от Темных Сил. – А вместо этого меня приковали к этой гребанной истеричке! – он попытался зубами стащить с мизинца грубое кольцо и чуть не откусил себе палец, когда его кто-то случайно толкнул в спину. – Не понимаю, с какой стати ты вообще привязался к ней, Бродяга? Они последними вскочили на вращающуюся лестницу. Отделившись от ступенек, она с гулким рокотом развернулась и понесла горстку учеников вниз. Сириус промолчал. Ни Ремусу, ни Джеймсу, ни Питеру не понять, каково это, когда тебе пять лет, а на твоих глазах какой-нибудь Лестрейндж наказывает эльфа Круциатусом за то, что тот принес ему огневиски безо льда. Или какой-нибудь Нотт дарит отцу голову гиппогрифа, а Паркинсоны и Малфои при этом смеются, как ни в чем ни бывало, произносят тост за чистоту крови и колют себе пальцы, капая кровью в вино. А их дети, эти мелкие вонючие снобы, сосущие эту замечательную чистую кровь из своих же родителей, паразиты без капли таланта или сердечности и вовсе вызывали у Сириуса тупую и безотчетную ненависть. И желание толкнуть их, проходя мимо, в камин. – Не люблю розовый цвет, – наконец буркнул он, все еще дергая себя за кольцо. – Во всем есть плюсы, – заметил Джеймс, обхватывая его за шею. – Теперь один из Мародеров официально окольцован. Поздравляю! – он взглянул на его руку. – Кое-кто ждет не дождется первой брачной ночи? – Да пошел ты, Сохатый! – буркнул Сириус, оставляя в покое мизинец, который уже покраснел, опух и начал болезненно пульсировать. Мальчишки громко захохотали, разбрасывая густое эхо на несколько этажей. Лестница со стуком коснулась прохода, и ученики гурьбой высыпали в коридор.
* * *
Войдя в дверь нового класса, в котором должен был проходить первый в году урок по защите от Темных Сил, ученики замерли, и в дверях образовалась пробка. Вместо привычного классного помещения они оказались на обширной, поросшей густым кустарником и высокой травой лесной поляне. Вместо потолка над их головами звенело чистое лазурное небо, сквозь листву дубов и кленов на траву брызгали лучи самого что ни на есть настоящего солнца, и самый воздух казался прелым и густым, таким, какой бывает только в самом сердце леса. Открыв рты, ученики проходили в класс, потрясенно задирая головы. Бледный нервный доктор Джекилл встретил студентов радостной и немного взволнованной улыбкой. На нем сегодня была странная, чудовищного оранжевого цвета мантия поверх странного костюма, похожего на одежду археолога девятнадцатого века. Брюки были заправлены в высокие, плотно обтягивающие икры чулки, на поясе болталась увесистая кожаная сумка, в которую собирают редкости, на голове красовалась каска, а на ней зачем-то крепились большие круглые очки для полетов на метле. Светило магических наук и большой ученый заметно занервничал, когда в стволе дерева открылась дверь, и на поляну, изумленно оглядываясь и медленно переступая в высокой траве, вошли его первые ученики. Расплывшись в своей невероятной и немножко сумасшедшей улыбке, он шагнул им навстречу и тут же замер, глядя, как они заполняли поляну. – Добро пожаловать! – громко произнес он, слегка задыхаясь. Ученики заметили его, взглянули на вычурный наряд, и удивление на их лицах возросло ровно в два раза. – Добро пожаловать на ваш первый урок по защите от Темных Сил. Прошу вас, присаживайтесь! – он сделал приглашающий жест, словно удивляясь, почему дети не додумались до этого сразу же. Украдкой переглядываясь, ученики послушно расселись на траве, кладя рядом с собой сумки и учебники. – Я слышал, он сумасшедший! – прошептал Джеймс, стягивая с себя мантию и усаживаясь на траву по-турецки – здесь было намного теплее, чем в продуваемых всеми сквозняками коридорах. – Он не сумасшедший, а гений, – поправила Лили. – Я читала его работы о раздвоении личности на черную и светлую... он очень-очень умный! Когда она опустилась на мантию Джеймса, из-под юбки на миг показался волнующий изгиб над коленом и, несмотря на то, что Лили тут же машинально одернула юбку, поджимая под себя ноги, взгляд Джеймса еще несколько минут оставался пустым. – А есть разница? – проворчал Сириус, плюхаясь в траву рядом. Едва он переступил порог «класса», кольцо так сдавило палец, что он чуть не заорал в голос, поэтому тут же разыскал в толпе ненавистные ему розовые волосы. Теперь они с Роксаной сидели рядом на траве, но при этом подчеркнуто не смотрели друг на друга и о случившемся не говорили. – Дамблдор тоже гений, но разве его можно назвать нормальным человеком? – Сириус! – укоризненно шикнул Ремус. – Вы что, забыли, во что он нарядился на прошлогодний Хэллоуин? Ученики уже расселись, и все звуки постепенно разгладились в выжидательную тишину. Дождавшись, пока стихнут все разговоры, Джекилл начал урок. – Вы, я вижу, немало удивлены, – сказал он, довольно улыбаясь и потирая руки. – Есть какие-нибудь предположения по поводу того, где мы? – он осмотрелся с таким видом, словно тоже только что переступил «порог» класса. Повисла недоуменная тишина. – В лесу, сэр? – выдал идею Джеймс, взмахнув рукой. Ученики засмеялись, и тишина лопнула. – Отличное наблюдение! Мы с вами в Лесу! – доктор осмотрелся и рассмеялся. – Удивительно, не правда ли? А ведь это просто классная комната! Просто поразительно, на что иногда способна Светлая магия... да... итак, мое имя вам известно, но я на всякий случай представлюсь еще раз! Я – доктор Генри Джекилл, и в этом году я буду преподавать у вас защиту от Темных Сил! – он слегка поклонился. – Насколько мне известно, в прошлом году вы остановились на изучении невербальных заклинаний, освоили дуэльные чары и приступили к изучению защитной магии... верно? Несколько человек пробубнило что-то в знак согласия, многие покивали. – Ну что ж, это замечательно. Может кто-нибудь перечислить мне основные защитные заклинания? Лили так быстро вскинула руку, что чуть не смахнула с Джеймса очки. – Прошу вас, мисс! – обрадовался Джекилл. – К защитным заклинаниям относят простые формулы вроде Протего и производные Протего Тоталуь и Протего Хоррибилис, а также Фраудис Висус, на основе которых строятся всевозможные отражающие, отводящие, маскирующие, клонирующие, – Лили слегка задохнулась и глотнула воздух, – ... чары невидимости, а еще... – Можете сказать, как повышается эффективность защитного заклинания? – Любое защитное заклинание усиливается, если произнести его невербально, – немедленно выпалила Лили. – Превосходно! Как выше имя, мисс? – Эванс, сэр, Лили Эванс. – Что ж, пятнадцать очков Гриффиндору, мисс Эванс! Благодарю вас. Джеймс громко захлопал, и Лили перехватила его руки, довольно улыбаясь. – Итак, как верно заметила мисс Эванс, основные формулы Защитной магии весьма просты. Если вы в достаточной степени овладели теорией, то и с практикой не возникнет проблем. И именно этим мы и будем заниматься с вами в течение семестра, так что к моменту ЖАБА, я думаю, вы все успешно... – Мы что, больше не будем заниматься боевыми чарами? – громко спросил Джеймс. – Ваше имя? – Джеймс Поттер, сэр, – Джеймс поднялся. – Боюсь, мы недооцениваете защитную магию, мистер Поттер... – улыбнулся доктор. – Нет, я уважаю ее, – уверенно сказал Джеймс. – Но не считаю нужной, когда вокруг... Доктор вдруг выхватил палочку. Ученики испуганно повскакивали со своих мест, но Джеймс Поттер, в который раз продемонстрировав свою удивительную реакцию, успел вскинуть палочку и, прежде чем в него угодило заклятие, выкрикнул: – Протего! Шарик оранжевой краски, вырвавшийся из палочки доктора, со смачным плеском разбился о невидимый щит, забрызгав сочно-зеленую траву вокруг Джеймса и ботинки Питера. – А вы говорите, защита вам не нужна! – укоризненно проговорил доктор, пряча палочку и словно не замечая, в какое замешательство привел учеников. – Похоже, без нее все-таки никак, мистер Поттер! – Да, но ведь Пожиратели Смерти не будут брызгать в нас краской! – придя в себя от легкого потрясения, Джеймс опустил палочку. – Это верно, хотя было бы неплохо, правда? – засмеялся Джекилл. – Разве в нашей ситуации не лучше овладеть сначала боевыми чарами? Защищаться просто и скучно, а вот... – Просто?! – вскричал Джекилл так громко, что Марлин, сидевшая к нему ближе всех, подпрыгнула и прижала к себе сумку. – Во имя Мерлина, вы, мистер Поттер, чертовски заблуждаетесь! – крикнул он, ткнув в Джеймса толстым пальцем в перчатке. – Это совсем не просто! Ну-ка скажите мне, кто, так же как и мистер Поттер, считает, что нападение – лучшая защита? Ну-ну, не бойтесь! Половина учеников тут же подняла руки. Питер покосился на Сириуса, который лениво полулежал в траве, держа руку полусогнутой и, поколебавшись, присоединился ко всем. – Прекра-асно... – улыбнулся доктор, становясь вдруг похожим на кота из сказки про девочку, которая угодила в Страну Чудес. – Ну что ж... в таком случае... у меня есть для вас первое задание.
* * *
Класс разделился надвое. Весело переговариваясь, ученики выстроились друг против друга двумя небольшими группами. Одна была облачена в сумасшедшие оранжевые мантии, полностью закрывающие тело, другая – в спокойные светло-голубые. На всех были точь-в-точь как у доктора перчатки и каски, а на лицах – большие круглые очки, отчего все студенты вдруг стали похожи на рой стрекоз-переростков. Доктор встал между ними, разведя руки в стороны, словно царь насекомых. – Итак, правила таковы – громко говорил он, вертя головой в каске и сверкая очками. – Те, кто проголосовал за Нападение, – он указал на группку, в которой в числе прочих были Джеймс, Сириус, Питер, Роксана и близнецы Пруэтт, – обстреливают оранжевой краской тех, кто предпочел Защиту! – он медленно повел рукой в сторону другой группы. – Вы обстреливаете их голубой. Напоминаю, в оранжевом арсенале любое дуэльное заклинание. Все что угодно, только без членовредительства, пожалуйста! В голубом арсенале только отражающие и защитные чары. У вас – оранжевая краска, у вас – голубая. Все поняли? Хорошо. В конце урока мы подсчитаем «раненых». А теперь внимание, самое интересное: победители награждаются призовыми очками и полностью освобождаются от домашнего задания! Класс довольно загудел. У всех на лицах уже полыхала готовность немедленно броситься в бой, глаза горели даже сквозь плотные очки, зубы скалились в улыбке. В каждой группке уже успел образоваться свой капитан – собрав вокруг себя остальных, он на ходу придумывал стратегию, и все, несмотря на факультеты, столпились, сдвинув головы, и хихикали, недобро поглядывая на противников. – Проигравшие наоборот потеряют очки и получат дополнительное задание! – прокричал преподаватель и высоко поднял правую руку, левой поднес к губам свисток, медленно отступая назад – Итак... на старт... внимание... МАРШ! Краска тут же полетела во все стороны, ученики с радостными воплями рассыпались по поляне, а Джекиллу, который невольно оказался в эпицентре битвы, в первые же секунды досталась львиная доля как оранжевых, так и голубых снарядов.
– «По праву носит одеянье льва лишь тот, кто сам сорвал его со льва!*» – прокричал Гидеон и выбежал из укрытия прямо на передовую под перекрестный сине-оранжевый огонь. – Стой, придурок! – исполненным драматизма голосом завопил Фабиан, забыв текст пьесы, и вырвался следом, но тут в него со смачным шлепком попал особенно крупный шарик краски, и парень, запутавшись в полах непривычной мантии, потерял равновесие и повалился в траву. Гидеон с воплем ужаса бросился к нему на помощь, размахивая руками. – Брат, бра-ат, вста-а-ань! – стонал он, повалившись на бесчувственное тело Фабиана. – Прощай, Гидди... – прохрипел Фабиан откуда-то из недр своей необъятной каски. – Ты был лучшим на свете братом! – Никогда больше не называй меня так! – раздельно проплакал Гидеон, умоляюще встряхивая брата и колотя им об траву. – Я буду вечно греметь цепями в доме твоих потомков! И скажи Марлин... что я... я... – он уронил голову набок, вывалив язык. – Не-е-е-ет! – взвыл Гидеон и повалился на грудь Фабиана, по которой медленно расплывалось голубое пятно. – Будь проклята ты... масляная краска! – прокричал он, потрясая кулаком в небо. Марлин помирала со смеху, глядя на них из-за дерева. Услышав ее смех, братья дружно подскочили и одновременно вскинули палочки. Оранжевые пульки с глухим «тух-тух-тух» заколотились об ствол, за который в последний момент нырнула жертва. Спасаясь от их снарядов, Марлин с визгом пронеслась в сторону кустарника, за которым прятались Лили и Ремус. Джеймс, неожиданно выскочив из-за дерева, послал в ее сторону заклинание-подножку, и девочка шлепнулась прямо на близнецов.
– ... если бы ты не вела себя как дура, нас бы не наказали! – прокричал Сириус и на секунду высунулся из-за облитого голубой краской дерева, пытаясь попасть в Ремуса, который отличался просто космической наглостью и уже успел впечатать несколько зарядов подряд прямо в его каску. – Так что слушай меня и не высовывайся, если не хочешь, чтобы мы из-за тебя еще и здесь облажались! – Если бы ты не лапал мои вещи, ничего бы этого нахер не было! – огрызнулась Роксана. Вместо того, чтобы со всеми остальными осаждать противника, они уже добрых пятнадцать минут громогласно обвиняли друг друга в полученном от Макгонагалл наказании. – Все это из-за тебя! И кончай мной командовать, Блэк, иначе, клянусь Мерлином, я тебе не только нос сломаю, но и еще что-нибудь! – рявкнула девушка и вдруг, резко втянув в себя воздух, оттолкнула Сириуса и рыбкой нырнула в заросли малины у них за спиной. Сириус стремительно обернулся, вскидывая палочку. Шлеп! Ему заляпало краской очки. – Я ослеп! – заорал Сириус в ужасе и, метнувшись в сторону, перецепился через выпущенное кем-то заклятие-подножку и с треском провалился в кустарник прямо на свою незадачливую напарницу.
– Они не отступают, что делать? – запыхалась Алиса, падая под ежевичным кустом рядом с девочками. – Где твоя палочка? – Он меня обезоружил! – Кто? – Аурантинус! – радостно заорал Джеймс, разглядев в плотном сплетении кустарника всполохи рыжих волос. – Контратус! – Лили отбила шарик краски, как теннисный мячик, на миг высунувшись из кустов. Джеймс уклонился, и мощный заряд краски сбил с ног слепо тыкающегося по поляне Сириуса. – Да твою же мать! – застонал Блэк откуда-то из травы. – Я твой парень! – возмущенно крикнул Джеймс, задирая на секунду очки. Поляна вокруг них звенела и переливалась от криков, смеха и разноцветной гаммы. – А это – война! Керулеус! – радостно крикнула Лили, вскидывая палочку. Краска шлепнула Джеймса в незащищенное лицо. Он зажмурился и сплюнул ее на траву. – Ах так?! Сама напросилась, Эванс, – оскалился парень, с треском ломясь в кусты, и Лили с писком бросилась наутек.
Не желая участвовать во всеобщем психозе, Северус сидел за деревьями в стороне и неприязненно посматривал на бегающих по поляне одноклассников, время от времени вырывая из земли заколдованную траву. На нем тоже была голубая мантия, но надел он ее только ради того, чтобы от него отвязались. Его задевало то, как легко все, даже Нотт и Розье, купились на такую откровенную чушь и занимались ерундой, в то время как должны учиться сражаться. Задевало то, что его кумир в итоге оказался дешевым клоуном. Задевало то, что он увидел, как заливисто смеялась перепачканная в краске Лили, в то время как Поттер тащил ее куда-то по поляне словно... словно мешок! Задевало то, что вокруг него на самом деле одни идиоты... Неожиданно кустарник рядом с ним затрещал. – Нюнчик! – со злой радостью выкрикнул Поттер, приветственно раскинув руки. – Тебя-то нам и не хватало! Следом за ним прискакала вся его компания. Они вскинули палочки. Северус подскочил так резко, словно земля его укусила, увернулся от одного шарика краски, второго, а третий попал ему в лицо и залил глаза. Повалившись на траву, он услышал их издевательский смех. Ослепленный болью, униженный, он, не глядя, вскинул палочку. – Сектумсемпра! – яростно крикнул Северус. – Протего! – выкрикнул появившийся невесть откуда Люпин. Они замерли, испуганно глядя на него. Северус тяжело дышал, затравленно глядя на мальчиков с земли. – Ты что делаешь, кретин?! – выплюнул Блэк и бросился на него, но Поттер выбросил руку и сдержал его. Что-то очень нехорошее было в его глазах в этот момент... Воспользовавшись паузой, Северус подхватился с земли и, не оглядываясь, побежал, спотыкаясь и оскальзываясь на траве. В спину ему несся ненавистный голос: – Держите его! Я его в этой краске утоплю! И смех.
– Ясно же, что он вам подсуживал! – не унимался Джеймс за обедом. Соревнование закончилось победой голубых мантий, но чтобы избежать ссор между учениками, доктор объявил, что все они сражались честно, а потому не стал снимать баллы, а наоборот, присудил всем факультетам по десять очков. Довольные, уставшие и страшно голодные после битвы ученики гурьбой побежали в Большой Зал, на запах еды. – Не можешь смириться с поражением, да, Сохатый? – усмехнулся Ремус, отрываясь от прислоненной к кувшину с тыквенным соком книги. – С че-ем? – протянул Джеймс. – Он заранее знал, что так все и кончится, иначе не задумывал бы это дурацкое двадцатидюймовое эссе на тему техники применения Щитовых чар! – заявил Сириус, обвинительно тыкая в сторону Ремуса вилкой. – Не воспринимайте это так серьезно. Я думаю, он вовсе не хотел, чтобы на самом деле были победители или проигравшие, – сказала Лили, усаживаясь рядом с Джеймсом. – Тогда зачем весь этот цирк? Никакого смысла! – Ох, Джим, да я думаю, он просто хотел нас развлечь, – пожала плечами девушка и с нежностью взглянула на учительский стол, за которым в одиночестве обедал профессор Джекилл. Он уже успел переменить одежду на простую мантию и галстук-бабочку. Время от времени доктор поднимал голову и поглядывал на своих коллег, но вступить в беседу с ними явно смущался. – Чтобы мы хоть ненадолго отвлеклись от ЖАБА и войны и просто развлеклись. Как нормальные дети. Я думаю, он понимает... – Лили поковыряла вилкой отбивную. – Что навоеваться в реальной жизни мы еще успеем. Джеймс хмыкнул, но больше ничего не сказал и когда снова занялся своим бифштексом, уже не выглядел таким сердитым.
* * *
После обеда курс разделился, и все отправились на свои факультативные занятия. Лили и Алиса побежали в Крыло на практику к мадам Помфри («Во время этого эссе я скорее всего сломаю руку. Так что ждите первых пациентов!» – мрачно пообещал им Сириус), а ребята уныло поплелись в гостиную воевать с заданием Джекилла о Щитовых чарах. Правда, к тому моменту, когда прозвенел звонок на последний урок, дело не сдвинулось ни на дюйм, потому что в самом начале перерыва в гостиную ввалились грязные уставшие шестикурсники, вернувшиеся из Леса, и счастливый, как пьяная пикси, Бенджи с волосами, полными репейника, принялся разливаться о том, как они приручали гиппогрифов на уроке по уходу за магическими существами, и как один из них чуть его не сожрал. У двери в кабинет Слизнорта их уже ждали Лили и Алиса. Сияя, как рождественские шарики, девочки без умолку, перебивая друг друга, щебетали о том, как им хочется поскорее поступить в Академию и стать настоящими целителями, и что ради этого они готовы учиться, учиться и учиться, не покладая рук. Их восторги перебил громкий скрип – дверь отворилась, и Слизнорт запустил учеников в класс. Его кабинет всегда отличался от остальных кабинетов Хогвартса. За те годы, которые провел в нем профессор, темный каменный мешок с факелами на влажных заплесневелых стенах превратился в самый уютный класс, какой только можно представить. Стены затягивали великолепные темно-зеленые и бордовые бархатные ткани, под партами стелился пушистый, словно лесной мох, ковер. Вместо факелов по воздуху плавали большие бумажные фонари – красные и желтые. На бесчисленных полках таинственно мерцал в темноте калейдоскоп разноцветных бутылочек, баночек и хрупких золотистых приборов для измерения веса – все они были такими округлыми и так тепло мерцали в душистом полумраке, ловя свет фонариков, что их непременно хотелось потрогать. Из-за них и мягкой обивки казалось, что находишься не в классе, а в шкатулке с драгоценностями. В углу рядом со столом всегда, даже во время приготовлений самых сложных зелий, приглушенно похрипывал большой старый граммофон. Казалось, это помещение предназначено не для занятий зельеварением, а для встречи и приятного отдыха – особенно это чувство внушало гигантских размеров кресло за учительским столом с покатой спинкой и подставкой для ног. Именно в нем Слизнорт и встречал учеников каждый урок. – Добро пожаловать, добро пожаловать... мистер Нотт, очень рад, очень... Северус, мой мальчик, слышал о вашем отце, примите мои самые искренние соболезнования! – моржовые усы его на миг поникли, но тут же снова встопорщились, когда в класс, громко споря и смеясь, ввалилась шумная компания. – Поттер, Блэк, надеюсь, сегодня без шуточек? – он шутливо погрозил пальцем. – У нас много работы, знаете ли, о-о-о, и... мисс Эванс, моя дорогая, очень, очень вам рад, – руку Лили он тряс добрых три минуты. – Я бесконечно, бесконечно переживал, когда Минерва, то есть профессор Макгонагалл сказала мне о вашем уходе. Да у меня чуть сердце не выскочило! Нельзя так поступать с бедным стариком, моя дорогая, нель ... о, мисс Малфой, вот и вы? Уже влились в новый коллектив? Бесконечно горд тем, что вы поступили именно на мой факультет! Очень хорошо, очень! Дождавшись, пока все ученики рассядутся на свои места, Слизнорт слегка постучал палочкой по своему котлу, призывая к тишине и, поправив на безнадежно лысеющей голове колпак, заговорил: – Итак, для начала я хотел бы поприветствовать вас всех в нашем с вами последнем совместном учебном году. Уже совсем скоро вы переступите порог школы, бросите насиженные гнезда и разлетитесь кто куда. Хочу сказать, что для меня это особенно тяжело, ведь я до сих пор помню, какими вы были, когда впервые вошли в этот класс шесть лет назад, – он с улыбкой обвел лица студентов, немного задержал взгляд на Джеймсе и Лили – они держались за руки так, словно их парта была лодочкой в бушующем море. – А теперь вы уже стали совсем-совсем взрослыми и скоро покинете старика... – он кашлянул, чтобы скрыть задрожавшие в голосе слезы, и угрюмо шмыгнул похожим на сливу носом. Ученики ласково заулыбались. – Ну что же... хмпф... впрочем, до расставания у нас с вами есть еще целый год! – он воодушевленно хлопнул в мягкие ладони, отчего получился приятный округлый звук. – И так как в конце его вы сдаете ЖАБА, я считаю, что лучше всего начать с повторения и закрепить зелье, которое всегда вызывало у вас трудности, верно? Класс единодушно застонал. – Вижу, что вы его тоже помните! – обрадовался Слизнорт и повел палочкой в сторону темно-зеленой, в механической раме доске. Та немедленно развернулась перед учениками, мелодично позвякивая. Как только Слизнорт второй взмахнул палочкой, по доске побежала строка крупного убористого почерка: «Глоток Сна» Мгновенный крепкий сон без сновидений. Ингредиенты: слизь флоббер-червя, лаванда, ягоды валерианы...» – Помнится, на пятом курсе вы все надышались паром и уснули! Забавное было зрелище! Итак, все достали весы, наборы, не забудьте учебники... так... ну что же. В путь, друзья мои, у вас есть один час. И как всегда, лучшему зелью – призовые сорок очков! Начали! Ученики загремели котлами, зазвенели весами и зашелестели страницами, а Слизнорт, довольно потирая ладони, подошел к граммофону и опустил на пластинку иглу, чтобы всем работалось веселее. Из сложенных трубочкой губ граммофона полилась веселая музыка Бенни Гудмена, его любимого музыканта.
* * *
Джеймсу всегда нравилось наблюдать, как Лили варит зелья. Перед тем, как взяться за работу, она всегда с ужасно смешным и серьезным видом завязывала медовые волосы в хвост, который потом неистово бился вокруг тонкой шеи, когда она перебегала от котла к доске. Потом деловито закатывала рукава, аккуратно раскладывала перед собой все ингредиенты, щелкала горелкой под котлом. Это такие типы как Нюнчик превращают зельеварение в какой-то грязный Темный ритуал, Лили же всегда выглядела как лесная фея за работой. Нарезанные растения всегда так аккуратно и чинно лежали у нее доске, что их хотелось разворошить и раскидать по классу, в толченые смеси хотелось запустить пальцы, чтобы почувствовать эту невесомую пудру на ощупь, а все бутылочки с ингредиентами у Лили выглядели так чисто, словно она каждый день перед сном протирала их салфетками. И сама она при этом всегда ухитрялась выглядеть так опрятно, словно не в слюне химер и толченых жуках возилась, а собирала букет или упаковывала подарок. У Джеймса же после пяти минут работы парта выглядела так, словно по ней пронесся маленький смерч, а потом начался потоп.
– Ты что, заснула, Малфой? Можешь делать это быстрее? Роксана недовольно покосилась на Сириуса и принялась активнее стучать пестиком в миске, шмыгая носом. Она колотила им так громко, не сводя прищуренных черных глаз с Сириуса, что на них начали оборачиваться. Видимо, у нее была какая-то аллергия на пыльцу, потому что девушка вдруг прижала ладонь к носу и чихнула так, что травы, сушеные жуки, лаванда и омела взметнулись в воздух маленьким душистым облачком. – Черт возьми, от тебя никакого толку! – Сириус шлепнул учебник на парту и выхватил у Роксаны из рук миску и пестик. – Да иди ты! – Роксана утерла нос рукавом. Они поменялись местами – на секунду на нее снова повеяло тем странным запахом улицы и ветра. – Что там дальше? «Добавьте в котел слизь флоббер-червя». Она взяла в руки скользкую зеленую бутылочку, в которой плескалось что-то похожее на разжиженные сопли, и уголки рта ее скорбно поползли вниз. – Твою мать, – изрекла девушка, глядя внутрь.
Джеймс ссыпал в глиняную миску цветы лаванды, украдкой вытер покрытые пыльцой ладони о штаны и добавил в смесь щепотку сушеной полыни. Лили в этот же момент растерла над ней омелу, и их руки столкнулись. Они переглянулись. «Что?» – улыбнулись ее глаза. Джеймс, обернувшись вслед проходящему мимо Слизнорту, быстро наклонился и поцеловал ее. Лили ответила и тут же оттолкнула его от себя, когда профессор пошел в обратный обход. Теплый свет лампы вызолотил рыжие волосы, так что она и сама была похожа на маленький подвижный огонек. Поглядывая на нее, Джеймс пришел к выводу, что Лили очень привлекательно выглядит на фоне пышных белых букетиков омелы и ярко-сиреневой лаванды. Казалось, что они не в подземелье находятся, а в лавке Розариуса в Косом переулке... – Я растолку все это, Джим. Не добавишь пока слизь в котел? Меняясь с ней местами, Джеймс украдкой сжал ее талию. Невозможно было удержаться. Да и Лили так мило порозовела после этого. Бутылка со слизью флоббер-червей вдруг выскользнула у него из руки и ударилась о парту. Мерзкая зеленая слизь полилась по дереву и закапала на пол. Лили обернулась. Джеймс уже приготовился к выволочке, но тут, к его огромному удивлению, девушка быстро обернулась на Слизнорта и, закусив улыбку, с чувством окунула ладонь в мерзкую жижу... а потом со смехом попыталась вымазать ею лицо Джеймса. Счастью его не было предела.
Сириус задержал дыхание и склонился над котлом. Если верить учебнику, их зелье уже должно было приобрести густо-лиловый, «как темная ночь», цвет, но вместо этого оно почему-то стало ядовито-зеленым. – Так и должно быть? – спросила Роксана, зажимая покрасневший от бесконечного чихания нос. – Хрен его знает, – проворчал Сириус. – Я добавил ровно две унции слизи, как написано... почему так? Ты не добавляла слизь после? – он снова уткнулся в учебник. Роксана, закусив губу, схватилась за мешок с сушеными травами. – Нет, конечно. – Ладно, давай просто варить дальше, может, это промежуточная стадия. Роксана ссыпала в котелок две щепотки трав. – Теперь варить на высоком огне ровно минуту. Я засеку. Из котла повалил густой белый пар. Зажав нос и рот рукой, Сириус махнул, когда пора было тушить огонь. Роксана поскорее провернула ручку горелки, но она застряла. Зелье забурлило. – Выключай скорее, Малфой! – Я и пытаюсь! – рявкнула она. – Да скорее же! В чем дело?! – Отвяжись от меня! – крикнула Роксана, и тут ручка наконец поддалась, но вместо того, чтобы потухнуть, огонь вдруг с гулом разлился по днищу котла. – На пол! – заорал Сириус. Ученики моментально, словно только этого и ждали, с криками кинулись под парты. Сам Сириус схватил растерявшуюся Малфой за шкирку и дернул вниз, и в этот же момент котел радостно взорвался, забрызгав зеленым вонючим содержимым великолепные бархатные ткани и ковер. Красивые бутылочки на полках звякнули, пару секунд в классе раздувалась тишина, а потом одна из них толкнула другую, и все они, как кости домино, медленно обрушились на пол.
– Я догоню! – пообещала Лили, когда после урока из класса, хлопнув дверью, вылетел взбешенный Сириус и сообщил, что Слизнорт назначил наказание на понедельник, когда у них были особенно трудные уроки. – Совместное! – орал он. – Да за что?! Они добьются только того, что я убью эту идиотку своими собственными руками! Мальчики ушли, а Лили осталась подождать Роксану. Она видела, с каким лицом новенькая собирала свои вещи, когда все, объединяясь в группки по двое-трое, выходили из класса. Ей явно было очень трудно освоиться с новым обществом и новыми правилами, но никто этого словно не замечал. Или не хотел замечать. Лили слышала, как во время урока слизеринки хихикали над Роксаной и шептались насчет ее волос, а уходя из класса, откровенно хохотали, цепляясь друг за дружку, как последние идиотки. Что же, Люциус Малфой в самом деле был не лучшим старостой и жестоко злоупотреблял своими полномочиями. Неудивительно, что многие ученики теперь будут рады и счастливы сорвать злобу на его сестре. А она-то ни в чем не виновата. Дверь снова открылась, и Роксана, еще более удрученная, чем до этого, вышла в коридор. Похоже, напоследок ей досталась персональная головомойка. Лили она не заметила и, вскинув на плечо рюкзак, уныло поплелась по коридору, низко опустив голову. Лили догнала ее и тронула за плечо. – Тебя зовут Роксана, верно? Девушка обернулась и окинула Лили ленивым, точь-в-точь как у Люциуса Малфоя, взглядом, но когда заговорила, ее низкий, почти мужской голос зазвучал вполне дружелюбно: – Да. Тебя я знаю, ты – Эванс, – она ткнула большим пальцем себе за спину. – Старик, похоже, без ума от тебя. Он так расхваливал твое зелье в начале урока, я думала, он обделается от счастья. – Он ругал тебя? – сочувственно спросила Лили, подстраиваясь под ее шаг. Роксана усмехнулась, окинув подземелье взглядом. – Ругал? Эванс, да по сравнению с моими предками, это были самые изысканные комплименты, – она полезла в карман и достала сигареты. – Ты не против? Лили хотела сказать, что привыкла, так как Сириус тоже курит, но решила, что его имя сейчас лучше вообще не упоминать. – Слизнорт вообще-то очень добрый, просто... вы взорвали его класс, а он с каждого флакона пылинки сдувает, – Лили улыбнулась. – Думаю, в понедельник он об этом и не вспомнит. Что за наказание он назначил? – Мы должны будем там убраться без помощи магии. Да мне вообще-то похер, – улыбнулась Роксана, выпустив в воздух облачко странно душистого дыма. Лили сдержанно улыбнулась. – Он, кажется, нормальный дед, истеричный только. Слушай, Эванс... – Можешь называть меня Лили. – Ладно, Лили, – Роксана улыбнулась. – Ты мне не поможешь найти дорогу в Трапезную? А то я сейчас сдохну от голода. – Конечно. Только у нас это место называется Большой Зал. – А, точно. – Скоро запомнишь, – Лили чувствовала себя немного неловко в обществе этой странной девушки. Словно она была парнем. Какое-то время они шли молча, слушая, как на стенах потрескивали факелы. Роксана молча курила. Ее сигареты пахли вишней. – Этот Блэк всегда такой? – вдруг спросила она. – Нервный? – Нет, придурок? Лили рассмеялась. – Вообще-то нет. Он довольно славный, но, если честно, иногда мне тоже хочется стукнуть его чем-нибудь. – Славный? Блэки отрезают своим домовым эльфам головы. Это нормально? Лили поежилась. – Совсем нет. Она вспомнила, что говорили о Малфоях, и ей стало не по себе. Но с другой стороны, у нее перед глазами вот уже шесть лет был пример того, что семья не всегда определяет человека... и эта странная фраза насчет «предков». Лили отбросила волосы за спину и взглянула на девушку. – Кстати, о голове... я хотела... предложить тебе кое-что. – Что, голову отрезать? – улыбнулась Роксана. – М-м... почти. Это насчет твоих волос... Роксана цокнула языком и даже ногой топнула. – Я не метаморф, Мерлин, сколько можно уже? – Я знаю. Это все зелье «Суперцвет» из лавки красоты Сахарессы. Роксана подняла брови. – У меня много подруг, – закатила глаза Лили. – И одной из них цвет долгое время не давал покоя. Она почему-то очень хотела стать блондинкой. В общем, если ты не против, я знаю, как вернуть им нормальный цвет. Только мне нужна будет парочка твоих волос.
* * *
В этот вечер гостиная была особенно уютной и домашней. Особенно приятно потрескивал в камине огонь. Особенно весело смеялись пятикурсники, играющие на ковре возле него во взрыв-кусачку. Особенно вкусно запахло, когда один из них притащил из кухни целую коробку сливочного пива и чесночные булочки. – Можешь помедленнее? – проворчал Сириус, сонно глядя на свой пергамент. В то время как остальные ученики развлекались, семикурсники, сдвинув столы, дружно пытались одолеть неприступную гору домашних заданий, которая после урока Слизнорта выросла ровно в два раза. Когда они наконец освоили Simius Nasus для Макгонагалл, за окнами совсем стемнело, а гостиная наполнилась без умолку говорящими учениками. Узнав, что такое трудное и запутанное заклинание дается мальчикам с трудом, одноклассники взяли их в плен и не отпустили до тех пор, пока все не обзавелись более-менее сносными обезьяньими носами. На столе, вокруг которого тесной теплой компанией сидели ребята, громоздилась устрашающая кипа книг, вокруг которой лежал целый ворох пергаментных свитков, разорванных в гневе черновиков, комочков бумаги и сломанных перьев. Джеймс сидел на полу у кресла Лили, положив голову ей на колени, и тупо пялился в учебник, пытаясь понять, о чем там идет речь, хотя каждые две минуты ловил себя на том, что читает одну и ту же строчку. Лили, подперев голову кулаком, читала вслух статью из учебника для тех, кому все-таки надо было делать эссе для Джекилла. Вокруг нее на полу тоже валялась куча бумаги, под столом – сползшие со спинок стульев мантии, обертки от «шоколадных лягушек» и чьи-то кеды. Алиса спала, положив голову на раскрытую книгу по колдомедицине – не щеке у нее темнело смазанное пятно чернил. Марлин, зажав уши ладонями, раскачивалась взад вперед и заучивала рецепт Глотка Сна наизусть. Тем, кто не справился с зельем в классе, Слизнорт приказал принести уже готовое зелье в понедельник и эссе на тему использования в зельеварении слюны химер. За соседним столом Бенджи и какой-то крепыш с пятого курса устроили сражение на руках – ученики окружили их, обливаясь сливочным пивом и делая ставки. Они так громко скандировали и подбадривали соперников, что Джеймс не выдержал и гаркнул на своего загонщика, чтобы «валил спать, иначе он его выгонит ко всем чертям из команды». Фабиан уютно похрапывал над эссе для Макгонагалл о первопричинах анимагии, а Гидеон, Питер и Сириус слушали Лили. – К Щитовым чарам помимо всяко известных Протего Туту... тьфу ты, Тоталум и Протего Хоррибилис относят также подвидовые Дефенцио и Патроциниум... – тихо, чтобы не разбудить Алису и Фабиана, говорила Лили. – Как? – переспросил Питер. – Патроциниум. – Как-как? Сириус в сердцах размахнулся и врезал Питеру пергаментом по макушке. – Кто здесь? – проснулась Алиса, и все дружно зашептали: – Никто, все хорошо! – Спи-спи. – Все хорошо, Вуд, спи. Алиса устроилась поудобнее и глубоко вздохнула. Вернулся из кухни Ремус с горячим шоколадом. Гостиная медленно пустела и погружалась в липкую сонную тишину. Даже пламя в камине – и то как будто уснуло, зарывшись в уголья... Когда с черновиками эссе для Джекилла было покончено, ребята, потягиваясь и зевая, разбрелись по спальням, даже не подумав убрать за собой устроенный бардак. Только Сириус, целясь, закинул в камин несколько комочков пергамента, да Лили на ходу подхватила с пола смятую мантию Джеймса. Девочки еще какое-то время хлопали дверями, принимали душ и шумно укладывались спать, мальчики же, добравшись до кроватей, попадали спать, не раздеваясь. Позади был очень трудный день.
_________________________________ * Уильям Шекспир "Король Иоанн"
Внезапно налетевший ветер яростно зашуршал страницами и чуть не вырвал книгу из рук. Лили и Алиса сидели на трибунах на поле для квиддича, жевали сандвичи с малиновым джемом и пытались готовиться к понедельнику и дежурству в Крыле, но это было очень и очень трудно. С первыми лучами выходных на замок, в котором только-только начался учебный год, вдруг щедро пролились остатки лета. Прозрачный солнечный свет брызгал в окна, заливая прозрачным медом пустые классы. Небо в Большом Зале, пронизанное позолотой солнца и кремом облаков, выглядело в точности как то, с которого рисовал свой рай магловский художник Рафаэль Санти. В погоне за ускользающим в следующий год теплом ученики дружно высыпали из замка и теперь звенели радостью и пестрели разноцветными пледами по всей территории. Джеймс, вдохнув с утра подгоревшего прохладного ветра, никак не мог усидеть за учебниками и, несмотря на огромное количество заданий, уговорил ребят пойти на поле и поиграть в кводпот. – Что ты будешь делать, если перед контрольной по зельеварению я не стану тебе помогать? – поинтересовалась Лили, в то время как мальчики, шумно переговариваясь и подталкивая друг друга, уходили на улицу. Она сидела за письменным столом в пижаме и своих любимых тапочках с мордами псов и, поигрывая пером, подчеркнуто не смотрела на спортивный бунт. На ее угрозу Джеймс и Сириус лишь расхохотались. Увидев, как обиженно вытянулось лицо любимой, Джеймс спохватился и попытался убедить Лили в том, что для домашних заданий есть еще воскресенье, а ей надо научиться отдыхать «как все нормальные люди», но извинения вышли скомканными, так как Джеймс торопился. Более того, слова про «нормальных людей» больно кольнули Лили, поэтому когда Джеймс, легкомысленно улыбаясь, попытался перед уходом поцеловать ее в щеку, она увернулась и даже не пожелала ему удачи перед игрой. Когда гостиная опустела, пришла Алиса с чаем и печеньем, и они вместе взялись за книги. В пятницу после дежурства мадам Помфри дала им с Алисой целый список учебников, без которых, по ее словам, о колдомедицине не может идти и речи. Ожидания не подтвердились – вместо интересных целительных заклятий учебники полнились живыми иллюстрациями того, как правильно накладывать заклинание-шов, бинт и шину, что делать после укуса ядовитого грибозуба, а также перечислялись меры, которые необходимо принять, если у волшебника внезапно случился приступ исчезательной болезни. Скукота, в общем. И, несмотря на все старания, позаниматься им все равно не удалось. Солнце смотрело прямо в окно гостиной, ласково держалось теплым лучиком за локоть Лили и все норовило заглянуть ей в глаза. Полный смеха и голосов ветер проскальзывал в приоткрытое окно и ворошил страницы книги Алисы. Ох, как это было сложно – учиться в такой день! Последней каплей стала Марлин. Когда у девочек уже стало отказывать терпение, и мысль о неизбежной прогулке сформировалась над заваленным столом, как тучка, Маккиннон ворвалась в гостиную и без всяких предисловий просто взяла и утащила подружек на улицу.
* * *
К полудню погода разгулялась. Прохладный ветер перестал смывать с рук и лиц жару – она стала прилипать. Ученики, сидящие на трибунах, сняли куртки и подставили лица и плечи остаткам лета. Мальчики, разгорячившись во время игры, сняли свитера и футболки и довольно щеголяли перед сидящими на трибунах девочками в одних джинсах, довольно поигрывая мускулами и поводя плечами. Джеймс и Сириус, широкоплечие и поджарые человеческие звери купались в женском внимании. Ремус, бледный и худой, сутулился и отворачивался, подставляя трибунам спину, Бенджи, маленький и крепкий, как бочонок, ни капельки не стеснялся лишнего веса, в то время как Питер снять футболку постеснялся, и она вся насквозь пропотела. Лили отчаянно пыталась сосредоточиться на разновидностях бинтующих чар, но вместо этого нет-нет да поглядывала на то, как теплый солнечный свет вверх-вниз скользит по блестящей от пота спине Джеймса Поттера, и на то, как он с удовольствием подставляет взлохмаченную разгоряченную голову ветру... Начиненный взрывчатыми чарами квоффл вырвался из рук Гидеона, взорвался, как хлопушка, и команда Джеймса снова выиграла. Публика, жующая на трибунах тосты и овсяные батончики, захлопала. – Ты лучше всех, Фабиан! – громко закричала Марлин, сложив ладошки рупором. Джеймс оглянулся вместе с младшим Пруэттом и, увидев, что Лили на него смотрит, отчаянно замахал рукой. Лили не ответила и уткнулась в книжку. Игра возобновилась. Мальчики снова поднялись в воздух. Явно не желая мириться с ее равнодушием, Джеймс начал дурачиться и красоваться на метле, так что вскоре половина поля теперь смотрела только на него. В начале новой партии он вдруг крепко схватился руками за древко метлы, вскинул тело вверх ногами и замер, удерживаясь на крепких, подрагивающих от напряжения руках на высоте двадцати футов. Публика захлопала. Видимо, Джеймсу было мало того, что Лили прижала обе ладони к губам. Покачнувшись, он упал обратно на метлу, встав на древко ногами, нырнул в глубокую воздушную яму и скользнул по ней вверх, сгибая колени и балансируя на метле, как серфингист на доске. Лили боялась смотреть на это, но не могла отвести взгляд. В конце-концов она заставила себя снова опустить взгляд в книгу и зажала ладонями уши. Как будто он знает, что она боится высоты. Как будто не знает, как она боится за него! Неужели он просто хочет над ней поиздеваться? Лили вдруг стало страшно. Вдруг теперь, когда они вернулись в школу, Джеймсу опять ударит в голову слава величайшего хулигана, и он снова превратится из парня, который нашептывал ей на ухо пьянящие слова под куполом из звезд, в озабоченного и вредного мальчишку? Или еще хуже – вдруг она тоже влезет в свою «формочку» и будет так же язвить, раздражаться и сердиться, как раньше? – Ну что, мир, Лили? Лили подскочила. Свесившись с метлы вниз головой, Джеймс держался за древко согнутыми в коленях ногами и смотрел на Лили с ласковой усмешкой. Очки сползли ему на лоб. – Привет, девчонки, – коротко бросил он, взглянув на хихикающих подруг Лили. – Ты меня напугал, – спокойно молвила Лили, опуская взгляд в книгу. – Ты меня уже простила, или мне еще полетать? – деловито спросил он, обхватывая себя руками. – Кажется, твоя команда проигрывает, так что да, лети к ним, – холодным и круглым, как камень, голосом проговорила Лили, аккуратно возвращая очки на место. – Это ведь бесконечно важно. Не успели эти слова сорваться с губ, как она мысленно хлопнула себя по лбу. – Поцелуй меня, – вдруг сказал Джеймс. Лили вскинула на него взгляд, чувствуя, как загорелись на ветру щеки. – Что? Он смотрел на нее, сместив губы на сторону в веселой насмешке, и в глазах его плескался тот самый шоколад, в котором Лили утонула тогда, в столовой своего прежнего дома. – Я хочу, чтобы ты меня поцеловала, – беззаботно пояснил Джеймс. Лили подавила желание взглянуть на девочек, которые в этот момент отвернулись от них, дружно склонившись над учебником. – Зачем тебе целоваться с ненормальной, Джеймс? – скептически спросила она и смела с горячей щеки прядку. – Вдруг ты заразишься? Джеймс подлетел ближе. – Я готов рискнуть. Лили улыбнулась в книгу и поскорее сжала губы. – Поцелуй меня, или я упаду и сломаю себе шею. – Ты всегда будешь меня шантажировать? – осведомилась она у своей книги. – Да. – То есть, у меня нет выхода? Джеймс потряс головой и сочувственно поджал губы. Лили невольно взглянула на них и вспомнила, какие они на вкус. Требование немедленного поцелуя загорелось на губах и кончике языка, но она только упрямо пожала плечом и снова сделала вид, что читает. – Ну ладно же, – Джеймс отцепил от метлы одну ногу. – Ты что! – Лили бросилась к нему, схватив Джеймса обеими руками, но тот не упал и только добродушно рассмеялся. – Дурак! – испуганно пробормотала Лили, все еще боясь разжать руки. Сердце колотилось так, словно ее тело было слишком тесной клеткой для него. – Вот видишь, я – дурак, ты – ненормальная, – без тени улыбки сказал Джеймс, цепляясь за метлу одной ногой, как большая летучая мышь. – Слушай, может пожен... Лили быстро склонилась к нему и поцеловала, заглушая конец слова и с удовольствием запуская пальцы в полные ветра волосы. Мальчишки на поле засвистели и захлопали, но они их не слышали. Джеймс обхватил ее руками, Лили, нежно уступая его напору, водила ладонью по шее и плечам любимого. К черту притворство, ей уже минут двадцать невыносимо хотелось их потрогать. Она стащила с него очки. Это было непривычно и странно – целоваться вот так, но в то же время очень и очень здорово. Спустя несколько долгих и невыносимо сладких мгновений требовательный поцелуй Джеймса перешел в уступчивый, и он отпустил ее. – Ну что? Теперь мир? – хрипло прошептал он в ее губы. – Не пугай меня больше так. – Прости, – он заглянул ей в глаза. Лили поняла, что он имел в виду не только свое дурачество, но и обидные слова утром. – Лети, – отозвалась Лили и снова поправила сползающие очки. – Удачи тебе, мой капитан. – Лечу, – Джеймс еще разок легонько поцеловал ее, и метла утащила его наверх, разомкнув их губы. – Ого, да тут жарко! Лили обернулась. К ним по трибуне поднималась Роксана Малфой, маленькая и по-мальчишески угловатая в растянутой черной майке. Нелепо-розовые волосы были собраны в растрепанный узел на макушке, глаза были накрашены так ярко, что девочка напоминала енота, большие пальцы небрежно цеплялись за карманы коротких рваных, шорт. – Привет. – Получила твою записку, – Малфой без разрешения плюхнулась на скамейку рядом с Лили. – О чем ты хотела поговорить? Казалось, что сидящих рядом Марлин и Алису она просто не заметила. – Ам-м... да, я хотела. Кстати, познакомься, это Алиса Вуд и Марлин Маккиннон. Роксана взглянула на них, наклонившись вбок. – Приятно, – наконец сказала она. Жвачка нелюбезно чавкнула у нее во рту. Девочки ответили сдержанным кивком. Слизеринцев не любил никто. Слизеринцев из семейки Малфоев-Блэков – особенно. – Так в чем дело-то? – Роксана поджала одну ногу и, уткнувшись подбородком в острое колено, принялась перешнуровывать кед. – Ты сказала, что это важно. Кстати, в следующий раз хотя бы говори, где этот стадион находится. В вашем замке хер разберешься. Лили увидела краем глаза, как переглянулись Марлин и Алиса, и решила, что побеседовать им лучше наедине.
* * *
– Скажи, что произошло, когда ты нанесла краску на волосы? Роксана дернула плечом. Мимо них с криками пронеслись мальчики, у одного из них под мышкой был зажат раздувающийся от чар квоффл. – Сильно зачесалась голова. Я испугалась, размотала полотенце и вот, – она дернула себя за пушистую розовую прядь. – А что? – А то! Чтобы узнать, в чем проблема, мне пришлось прибегнуть к методу Голпалотта... – Чего? – Я исследовала твои волосы, но для этого мне пришлось разделить их на составляющие, чтобы проанализировать каждую из них. – Круто. И? – Роксана сидела, по-мужски широко расставив ноги, упиралась локтями в колени, ссутулив спину, и жадно следила за игрой в кводпотт, приоткрыв рот в улыбке. – Понимаешь, я думала, что проблема в краске, и искала противоядие именно от нее... Малфой наконец перевела на нее взгляд. Восхищенная улыбка медленно сползла с ее губ. – Не пугай меня. Лили внимательно посмотрела в черные глаза девушки. Она казалась такой... обычной. В правду верилось с большим трудом. Да и звучала она очень глупо. Но сказать ее она была обязана. – Ты... вейла, Роксана. Лили хотела сказать это твердо, но получилось скорее озадаченно, чем уверено. Девушка какое-то время смотрела на нее, высоко подняв брови, а потом фыркнула и весело рассмеялась. – Прости... у тебя просто лицо такое сейчас было, – Малфой зафыркала. – Это не смешно. Колба с твоим волосом взорвалась, когда я произнесла Специалис Ревелио. Я искала в учебнике, когда такое случается, и нашла, что так бывает только при воздействии заклинания на кровь вампиров, шерсть оборотней, чешую русалок, а также волосы вейл и нимф... почему ты смеешься? Ты что, все знала? Смеясь и покачивая головой, Роксана полезла в карман за сигаретами. – Лили, моя бабка была вейлой, – сказала она, смакуя сухими узкими губами вишневый дым и внимательно глядя Лили в глаза. – Если я и вейла, то хорошо если на одну восьмую или десятую. – Но колба... – Это только волосы! – Роксана дернула костлявыми плечами. – И у меня, и у Люциуса, и у нашей дражайшей матушки. Вот ей, кстати, очень нравится себя убеждать, что она наполовину вейла. Кажется, она ужасно этим гордится. – Разве это плохо? Я бы, наверное, тоже хотела верить в то, что я наполовину вейла, – Лили отвела взгляд. – Разве не здорово верить в то, что ты особенная? Роксана грустно усмехнулась и спросила: – Знаешь, как моя особенная бабка сколотила состояние? Она трахалась со всеми за деньги, а в процессе убивала, потому что когда вейлу еб... ну в общем, делают с ней это, она становится типа гарпией, – Малфой стряхнула пепел на пол и выгнула губы в брезгливой усмешке. – А потом жрет своего партнера. Круто, да? Ну как, все еще думаешь, что мне хочется быть на нее похожей? Лили ещё пару секунд смотрела на Роксану, а затем быстро зажмурилась и неуютно передернула плечами. Роксана рассмеялась. – Нет. Прости, забудем об этом. – Да всё нормально. Неожиданно над их головами зазвучал громкий издевательский смех. Девочки синхронно обернулись. На верхних трибунах сидела группка слизеринских девочек во главе с Блэйк Забини. Она сидела выше всех остальных, так что все остальные оказались у ее ног, обтянутых белыми колготками. Ветер чуть шевелил черную юбку на пене из кружев и белоснежную шелковую блузку. Пышные кудри аккуратно покоились на плечах, в ушах и на шее сверкал жемчуг, на коленях лежала коробочка с вафлями. Казалось, что Блэйк только что сошла с рекламы шоколадных конфет. – Эй, Малфой, сегодня будешь спать в коридоре! – крикнула она, и девочки, все чем-то неуловимо на нее похожие, зашлись в угодливом хохоте. – Мы тебя больше в Слизерин не пустим, ты нам все провоняешь. – Вот сучки, – проворчала Роксана, отворачиваясь. – Это что, такой хогвартский стеб? – Это не из-за тебя, – недовольно отозвалась Лили. – Это из-за меня. – Не поняла. – Я магла, Роксана, – Лили никогда этого не стеснялась и сейчас её голос звучал громко и твердо. – Мои родители – маглы. На лице Малфой проступило понимание. – Ясно. Она затянулась напоследок, выкинула сигарету и обернулась к хихикающим девушкам. – Идите на хер, курицы! – крикнула она, приставив ко рту ладонь. – На! Хер! – смех оборвался, Роксана показала слизеринкам крайне неприличный жест, хлопнув себя по плечу и отвернулась. – Радикально, – заметила Лили после короткой паузы. Роксана пожала плечами. – Теперь тебя сожрут! – Они – меня? – Роксана засмеялась, и Лили вдруг вспомнила, что так же рассыпчато смеялась ведьма в черно-белом фильме, которого она очень боялась в детстве. – Лили, во имя Мерлина, они подавятся и сдохнут. Не надо прощать таких, как Забини. Я бы ее смазливую мордашку по траве размазала, да пачкаться в её помаде лень. Лили с улыбкой покачала головой. – Ты невероятная. Спасибо тебе. Роксана хмыкнула и окинула её взглядом, причем как-то совершенно по-мужски, Лили даже стало немного неуютно. Так на девчонок смотрит только Сириус. – И тебе спасибо. Не понимаю только, почему ты вообще мне помогаешь? Лили легонько пожала плечами. – Не знаю. Будь я на твоем месте, мне бы хотелось, чтобы хоть кто-нибудь помог. Я закончу противоядие до понедельника, и мы непременно вернем твой нормальный цвет. Никто не будет над тобой смеяться. Роксана усмехнулась. – Да плевать. Все равно я здесь ненадолго. – Что? – Да ничего... слушай, Лили, ты не знаешь, где можно достать метлу?
* * *
Когда Роксана с радостно бьющимся сердцем выбежала из раздевалки Слизерина на поле стадиона, над ней с громкими криками и хохотом пронеслись двое мальчишек на метлах. Поднявшийся ветер встрепал её волосы и майку. Перехватив поудобнее громоздкую школьную метлу, Роксана побежала по газону к группке мальчиков, которые как раз приземлились посреди поля и теперь жадно разбирали бутылки с питьевой водой. Отвыкшая за время учебы в Шармбатоне от зрелища мужских тел, Роксана замедлила шаг. Как зачарованная, она смотрела, как один из мальчиков схватил бутылку и жадно, в несколько глотков осушил ее почти до половины. Вода при этом пролилась ему на руки и грудь, и он инстинктивно поджал живот, когда на него пролилась ледяная струя. Остатки воды он вылил себе на голову, наклонив ее так, что оголилась крепкая шея, и встряхнул волосами, прямо как собака. Роксана подошла совсем близко, не в силах оторвать от него взгляд. Неожиданно парень обернулся, услышав ее шаги, и Роксана замерла, как вкопанная. – Ты?! – вырвалось у нее. Блэк окинул ее небрежным взглядом, задержал его на метле, усмехнулся, облизав губы и закрутил бутылку. На мизинце у него полыхнуло железное кольцо. Роксана невольно тронула большим пальцем свое, чувствуя, как волнение сменилось бурлящей злобой. – Ты рано, мы еще не доиграли, – он небрежно взмахнул рукой, отворачиваясь. – Подметешь поле, когда мы уйдем. – Я хочу сыграть с вами, – не терпящим возражений тоном заявила Роксана. Сириус медленно обернулся. – Только в качестве бладжера, Малфой и я буду первым, кто с удовольствием отправит тебя в полет. – Я хочу играть. – Исключено-о, – пропел Блэк. – Мы будем играть в сдвигудар. Это не женская игра. Ты расшибешь свою очаровательную задницу и мы же будем в этом виноваты. Так что... давай, вали. – Я. Хочу. Сыграть. С вами, – снова произнесла она, упрямо надавливая на каждое слово. Блэк, склонив набок голову и прищурив глаза, медленно развернулся и снова направился к ней. В глаза невольно бросилась длинная белая полоска, похожая на шрам, и тонкая дорожка волос, бегущая от пупка под пояс джинсов. Блэк двигался как кот, лениво и непринужденно переставляя ноги и слегка двигая плечами. На подтянутом животе при этом то слева, то справа обозначалась тугая впадина. Несмотря ни на что, этот поганец был чертовски привлекателен и, кажется, прекрасно это осознавал. – Запомни, киска. Мне глубоко насрать на то, что ты – Малфой. В этой школе перед тобой будут пресмыкаться только слизеринцы, а если я сказал "нет", это значит нет. Понимаешь, что значит это слово? Раздался свист и откуда-то сверху спрыгнул очкастый друг Блэка. – Бродяга, если ты еще хочешь сыграть с нами, неси свою задницу в воздух, а то мы начнем без тебя, – он взглянул на Роксану. – Что тебе нужно, Малфой? – Она почему-то решила, что мы возьмем её поиграть с нами в сдвигудар, – Блэк облизал губы и очаровательно улыбнулся. Джеймс подавился смешком и поспешно нацепил на лицо серьезное выражение. – В сдвигудар? – переспросил он на всякий случай. – А ты объяснил ей, в чем суть игры? Не боишься, что из тебя сделают отбивную, Малфой? – Я боюсь? – Роксана повысила голос, но Сириус все равно услышал, как что-то в нем испуганно дрогнуло. – Думаете, я не умею играть в сдвигудар?! – Нет, – хором ответили мальчики и Роксане стало чуть-чуть не по себе. Уж больно уверено это прозвучало. – Я думаю, ты описаешься на третьей же минуте, – улыбнулся Блэк. – Бродяга! – укоризненно воскликнул его дружок. – Разве нет? Лохматый потер подбородок, глядя на нее так, словно она была полной дурой и не понимала ни слова из того, о чем они говорили. – Думаю, на первой. Они заржали как кони. Роксана почувствовала, как кровь хлынула в лицо. – Почему вы так не хотите, чтобы я с вами сыграла? – прищурилась она, заставляя себя улыбнуться, хотя от обиды все внутри просто клокотало, а ноги ослабели. – За меня боитесь? Или за себя? Их хохот, наверное, было слышно даже в замке. – Да, Малфой, мы очень боимся за себя, – простонал очкарик. – До дрожи, – подхватил Блэк. – А мне кажется, кое-кто здесь просто боится, что я у него выиграю, – Роксана прищурилась, ввинчиваясь взглядом в осколки льда на лице Блэка. – Этот кое-кто ведь просто не переживает, если его сделает девчонка, да? – Бродяга, мне показалось, или тебя берут на «слабо»? – протянул его друг. Блэк усмехнулся – улыбка у него чем-то напоминала звериный оскал, возможно, из-за крупноватых клыков. Роксана вспомнила Мирона, и ее решимость надрать нахалу зад возросла в десять раз. – Предлагаю пари, Малфой, – вдруг произнес он и раскрыл узкую красивую ладонь. – Если ты выиграешь... – губы его дрогнули, глаза весело сверкнули. – Я исполню любое твое желание. – Идет! – Роксана с готовностью вцепилась в его ладонь, загораясь нетерпением, и метнулась было с метлой к остальным участникам, но Блэк сжал ее руку и дернул на себя. – А если выиграю я, ты исполнишь мое, – промолвил он и вдруг со странной нежностью потер пальцами ее ладонь. У Роксаны мурашки побежали по коже. Не может же быть, чтобы ей это было приятно? Конечно, нет! – Ну что, Малфой, все еще хочешь с нами сыграть? – ласково спросил он и Роксана спохватилась, осознав, что смотрит исключительно на его губы. – Хочу, – четко произнесла она, со злостью глядя в надменные серые глаза. Казалось, что все нервные окончания переместились в пальцы. – Хочу, ясно? Блэк смотрел на нее без улыбки и собственное "хочу" вдруг показалось Роксане каким-то не совсем правильным. – Доволен? – Роксана сглотнула. – Пока нет, – не отрывая от неё глаз, Блэк вдруг откинул назад голову и позвал. – Сохатый! Доставай из штанов свою палочку, старик. Нам нужен Обет.
* * *
Тонкая, словно ниточка, белая полоса – след от заклятия. Роксана смотрела на нее, и ей казалось, что этот едва заметный след пылает, как свет маяка, притягивая внимание всех вокруг. Кровь все еще бешено стучала в висках, без конца выбивая отдельные слова: «Зачем. Я. Это. Сделала.»
– Правила вы знаете! – прокричал очкарик, как выяснилось, Джеймс Поттер, капитан гриффиндорской команды по квиддичу – редкий после Блэка засранец. – На всякий случай скажу еще раз. Кто последний удержится в воздухе – победил! Кто упал – в воздух больше не поднимается. Проигравшие ставят ящик сливочного пива. Все поняли? Роксана невольно покосилась на Блэка. Тот сидел, лениво откинувшись на метле, и держался за древко одной рукой. Поймав ее взгляд, он чуть прищурил глаза и собрал уголком рта мелкие морщинки на щеке. Поттер поднял вверх руку. – Итак, на счет «три». Раз... – он развернулся и его метла встала на «дыбы», словно лошадь. – Два... Роксана украдкой взглянула на Блэка, но тот говорил о чем-то с тощим бледным парнишкой в шрамах как от драконьей оспы. – Три!
Суть сдвигудара заключалась в том, что участники игры безо всякого смысла и порядка сбивались в небе в яростный рой и с жутким хрустом, треском и криками врезались друг в друга. Падающего судья подхватывал уже у самой земли в тот момент, когда игрок уже во всю верил, что вот-вот расшибется в лепешку. И жутко, и весело. Издалека, наверное, это выглядело так, будто высоко-высоко над землей дерутся какие-нибудь гигантские осы. Роксане же казалось, что она угодила в суп из людей. Игроки проносились мимо как ракеты – ее могло сдуть с метлы одним только ветром. Их вопли и треск метел оглушали. В первые секунды Роксана в ужасе вжималась в древко метлы и петляла между мальчиками, как заяц. Похоже, Блэк был прав! Черт возьми, она давно не играла с парнями и забыла, как они жестоки в спорте! Пару раз в нее врезался кто-то, да с такой силой, что Роксане чуть не вырвало запястья – так отчаянно она хваталась за метлу, чтобы не свалиться.
Когда один из ребят, рыжий тощий парень сорвался с метлы, все разом взревели. Он летел, кувыркаясь, вниз, как тряпичная кукла, а потом вдруг завис в воздухе и все услышали, как он страшно ругался и хохотал одновременно. В этот же миг напряжение, сковавшее Роксану, лопнуло, и она поддалась игре, перейдя из защиты в наступление. И все было бы хорошо – если бы не Блэк. Он все время обманывал ее внимание и делал вид, что целится в кого-то другого, а в последний момент бросался на нее и несколько раз и в самом деле больно ушиб ее. Остальные участники кричали, орали матом друг на друга в конце концов, он же преследовал ее молча, неотступно и с такой яростной настойчивостью, что Роксане стало по-настоящему страшно. Сириус был зол. Малфой ускользала от него, как мыло в воде. Всякий раз, когда он был уверен, что сейчас врежется в это миниатюрное тельце, оно куда-то пропадало. Вот и сейчас. Малфой нырнула вниз, и он со всей дури врезался в Питера. Хвост заорал так, словно ему оторвали обе ноги сразу и, барахтаясь, как морская звезда в шторм, полетел к земле. Сириус чертыхнулся, завертел головой увидел, что его розововолосая мишень только что столкнулась с Фабианом, но каким-то чудом упал именно он. Поддался, наверное. – Хватит играть с ней, Бродяга! – заорал пролетающий мимо Джеймс. – Сбрось ее, мы проигрываем! Задохнувшись от возмущения, Сириус оглянулся ему вслед – Сохатый лавировал на метле, как на сноуборде, стоя на древке на полусогнутых ногах и раскинув в стороны обе руки. Бенджи рванул в его сторону. Джеймс подпрыгнул. Две секунды жуткого полета в открытом воздухе (у Сириуса чуть сердце не остановилось), и вот Бенджи пролетел между Джеймсом и метлой, и тот снова приземлился на тоненькую полоску дерева и под откос нырнул вниз, нагоняя Фенвика. Можно было подумать, что он сам по себе летает, а метла просто так – довесок. Сириус отвернулся, облегченно вздыхая, и тут случилось ужасное. Откуда она взялась, он так и не понял. Малфой летела на него с обезумевшими от радости глазами. Сириус понял, что развернуться и уйти не сможет, уже внутренне приготовился к удару и... Бенджи ворвался между ними, как торпеда, спасаясь от Джеймса. Сириуса отбросило в сторону, и он потерял управление метлой. Где-то наверху пронзительно взвизгнула Малфой. Сириус торжествующе крикнул и задрал голову, но тут что-то тяжело врезалось в него, плечо обожгло болью, и он сорвался с метлы.
Когда срываешься с метлы, испытываешь примерно то же самое, что и когда случайно пропускаешь ступеньку на лестнице. Только в сто, тысячу раз хуже. Ветер трепал, швырял ее, как куклу, и бил в лицо. Рассудок исступленно вопил: «Там же земля, земля, земля!», но Роксана потерялась в гуле воздуха вокруг и уже не понимала, где эта земля, и где она сама... Внезапно она больно ударилась обо что-то прямо в воздухе. От удара панический вихрь в голове разорвался всполохами разноцветных огней. В ушах зазвенело. Но не успела она понять, в кого именно врезалась, как вдруг этот человек застрял прямо в воздухе. Роксана инстинктивно схватилась за него, раздался тошнотворный хруст, их падение возобновилось и ускорилось. «Это конец!» Роксана зажмурилась... И тут ее словно крюком кто-то подхватил за живот. Небо дернуло тело вверх как игрушку йо-йо на веревочке, вызвав прилив страшной тошноты, а в следующий миг девочку и ее спутника ударило о землю – раз, другой, они прокатились по ней кубарем, так что Роксана вся превратилась в один большой ушиб, наконец, в последний раз её особенно крепко приложило всем телом сразу о твердую холодную почву, и падение завершилось. Земля раскачивалась, как палуба корабля. Роксане казалось, что если она откроет глаза – ее снова выбросит в воздух. Голова кружилась, словно внутри гуляло торнадо. Роксана вдохнула и приоткрыла ресницы. Первое, что она увидела – это широко распахнутое небо. А потом она почувствовала тяжесть, тепло человеческого тела и в частности – шеи, к которой прижималась щекой. Очень медленно она разжала руки, которыми цеплялась за его спину и плечи. Очень медленно человек поднял голову. Серые глаза встретились с черными. – Блэк... Он мелко-мелко дрожал. Длинные темные волосы щекотали Роксане лицо, а дыхание, сбившееся, быстрое, билось об её лицо и шею. Они прижимались друг к другу как любовники, сцепленные пережитым наслаждением и несколько совершенно бесконечных мгновений ошарашенно смотрели друг на друга, а потом выражение ужаса в глазах Блэка сменилось ненавистью. – Дура... – прошептал он, прикрывая глаза, и скатился с нее на траву. В руке у него была палочка. Вот, значит, почему они остались живы. – Мы могли разбиться... – вяло ворочая языком, проговорил Блэк. – Черт тебя подери, Малфой... Какого хера ты в меня вцепилась? Падала бы себе, и тебя бы обязательно поймали внизу... ты идиотка. Роксану тоже трясло, как в лихорадке. – Это ты идиот... – пробормотала она, цокая зубами, и закрыла глаза. Так было безопаснее всего. – Я же не нарочно... Она не знала, как долго они вот так лежали на траве, плечом к плечу. Может быть, всего минуту, а может, целый час. То самое небо, с которого они только что обрушились вниз, пристально вглядывалось в них с высоты. Голоса людей, вспыхивающие на границе сознания вдруг стали громче и обрушились на Роксану, затопили и разнесли в щепки тихий безвременный остров, на который их с Блэком выбросило небо. – Что вы наделали?! – Ты не ранена? – Что с твоей рукой?! Среди наплыва звуков, лиц, глаз, волос, тел и одежды вдруг появилась чья-то рука. – Вставай, – властно произнес холодный голос. Роксана недоверчиво взглянула сначала на руку, потом – на ее обладателя. Катон Нотт смотрел на нее безо всякого выражения, невольно напоминая Абраксаса. На виске его бешено пульсировала жилка, и Роксану это испугало. – Не могу, – тихо призналась она. Слизеринец поджал тонкие злые губы и поднял ее сам. – Можешь стоять? Она не ожидала от него ни такой резвости, ни тем более той обходительности, с которой он поддерживал ее под руку, поэтому инстинктивно отстранилась. – Кажется, – Роксана украдкой обернулась, вспомнив, что сломала Блэку руку, но Катон дернул ее на себя и потащил прочь. – Ты что? – ноги слушались плохо, и Роксана спотыкалась через каждый шаг. – Хочешь, чтобы все болтали о том, что Малфой играет в запрещенный квиддич в компании грязнокровок? – тихо и зло говорил он, кутая ее на ходу в длинную черную мантию. – Идем отсюда скорее. – Какая трогательная забота, кажется, меня сейчас стошнит, не придержишь мне волосы? Язык тоже двигался с трудом. Катон ничего не сказал, но сдавил ее плечи так, что Роксана чуть не закричала в голос и дернул за собой. Поднимая его и попутно ругаясь с Бенджи, Джеймс неосторожно дернул Сириуса за поврежденное плечо, и от боли перед глазами все вдруг потемнело. – Аккуратнее! – прорычал Сириус. От боли все перед глазами потемнело, и он почти не слышал, как Бенджи говорит о весе двоих людей и силе заклинания, а Джеймс орет что-то о каких-то руках из какой-то задницы. Сириус попытался ощупать плечо – оно совершенно жутко и неправильно торчало из руки, а на его месте образовалась ямка, каждое прикосновение к которой иглой входило в мозг. – Давай я попробую тебя залечить, – Джеймс занес палочку. – Ты уверен? – Сириус перехватил его руку. Они посмотрели друг на друга. Джеймс, поджав губы, спрятал палочку на место. – Да, я знаю, целитель из меня хреновый. – Не... – Он ранен? Лили так стремительно опустилась в траву, что Сириусу в глаза невольно бросилась показавшаяся из-под платья коленка. – Сможешь его починить? – встревоженно спросил Джеймс, глядя, как Эванс, сосредоточенно сдвинув брови, разглядывала торчащее из руки Сириуса плечо. – Да, конечно... – она вдруг выпучила глаза и вскинулась, вспомнив что-то. – То есть нет! Не здесь! – Почему? – Потому что сюда идет мадам Трюк! После ее слов повисла секундная пауза... А потом маленькая компания с воплями брызнула во все стороны, расхватывая вещи и бросая метлы прямо на поле. – Если она узнает, оторвет нам головы! – вопил кто-то. – Выгонит из команды, это как пить дать! – Вещи, вещи! – истерично заорал Питер и метнулся было к трибунам, но Джеймс вынул палочку, и сумки сами прилетели к ним, по пути сбив Питера с ног. – В прошлый раз она сказала, что засунет нам метлы в нос, если еще раз увидит сдвигудар на своем поле! – Сириус как попало заталкивал вещи в рюкзак здоровой рукой, оглядываясь так часто, что рисковал свернуть себе шею. – Ой, мамочки, она уже здесь! – тоненько проговорила Лили, со страшной скоростью застегивая пуговицы на рубашке Джеймса, пока сам он набивал свой рюкзак у нее за спиной. Они застыли и все как один обернулись на выход из раздевалки. Из тени к ним стремительно приближалась фигура главного тренера Хогвартса. Полы и рукава мантии угрожающе вздувались на ветру, делая женщину похожей на большую хищную птицу, короткие волосы торчали во все стороны, и в них словно трещало электричество. – Так, сейчас все очень спокойно... – медленно произнес Джеймс, сжимая руку Лили. – ... БЕЖИМ!!!
* * *
– Хагрид! Хагрид, открывай скорее! – Джеймс на ходу врезался в дверь хижины и забарабанил, нервно оглядываясь назад. Питер, еще более лохматый, чем Джеймс в свой самый плохой день, привалился к косяку. Эванс, задохнувшись, присела на гигантскую сухую тыкву у ступенек, но овощ не выдержал веса, и Лили с тоненьким визгом провалились внутрь. Джеймс оглянулся на нее, и в этот момент дверь домика открылась и явила ребятам вечную бородатую защиту в цветастом фартуке и рукавицах размером с детский плащик. – Эк вы не вовремя-то, – проворчал великан и нахмурился, глядя, как Джеймс достает из тыквы свою ненаглядную, Сириус придерживает выдернутую руку, Питер, задохнувшись, обнимает стену, а Ремус прижимает к сердцу ладонь и утирает с лица пот. – Чегой-то с вами? – Спрячь! – выдохнул Сириус, в панике оглядываясь на край холма, залепленный облаками, словно творогом. По тропинке с холма спускалась маленькая фигурка мадам Трюк, еще более угрожающая, чем на поле, и на сей раз в компании еще одной фигуры, пострашнее. – Спрячь нас скорее, Хагрид! – Опять что-ль набедокурили? – Хагрид! – взмолился Джеймс. – Это в последний раз! – Ну ладно уж, ладно! Вы трое – в лес, – он подтолкнул Джеймса, Лили и Ремуса в сторону плотной стены деревьев за стеной. – И... это... молчок там! А вы двое – ко мне! Хагрид пропустил Сириуса и Питера в хижину, так хлопнув последнего по плечу, что тот на ходу споткнулся и перевернул стоящую у входа корзину. В ней что-то противненько заскулило. – Превращайтесь давайте, и тихо мне! – Хагрид покрутил пальцем в рукавице, словно рисовал круг. Черные глаза его поблескивали, похоже, он и сам заразился кипящим в ребятах адреналином. Перед превращением Сириус машинально отметил чудовищный узор из ромашек на занавески, из которой воровато, словно мальчишка, выглядывал большой и страшный Хагрид. Поразительно, до чего такие мелочи врезаются в память. А потом картинка переменилась, он уменьшился в росте, и круглый стол, заваленный ингредиентами для выпечки, увеличился в размере и угрожающе навис над Сириусом. Хижина погрузилась в красно-оранжевый цвет и наполнилась тысячей запахов, которые так резко ударили Сириуса в нос, что он чихнул. Горькое дерево, кислая кожа, сладковато-пряные травы и мука, мука, слишком много муки! Он снова чихнул, наступил на поврежденную лапу и завалился на пол, чуть не расплющив выскочившую из-под него крысу. В дверь постучали. Сириус невольно подскочил, вскинув уши. Казалось, что это колотили молотком в кастрюлю у самого уха. Ветер, дерево, запах полировки для дерева и краски для мячей – мадам Трюк. Чернила, пергамент, печенье с гвоздикой. Это уже хуже. Макгонагалл. Сириус заскулил и спрятал голову лапами. От пола пахло соломой и мышами. – И вы точно не видели, куда они направились, Хагрид? – требовательно спрашивала декан. Как всегда очень прямая, строгая и аккуратная, она выглядела очень странно на фоне ощипанных тетеревов, свисающих с потолка. И голос у нее был слишком резкий и такой кошачий, что Сириусу хотелось броситься на нее с лаем и загнать на дерево. Мадам Трюк маячила у нее за спиной, впиваясь в Хагрида желтыми глазами. Она была похожа на маленького ястреба в мантии. – Это были Поттер и Блэк? – резко спросила она. – Что? Не-ет, этих я не знаю. Убегли куда-то к теплицам, я им кричал, да не обернулись. Я вот, – Хагрид махнул ручищей в сторону Сириуса, и он невольно поджал хвост. – Псинка у меня захворала. Дурная скотина. Сириус зарычал. Неожиданно из корзины, которую перевернул Питер, выползло что-то маленькое, кривоногое и толстое и, помахав хвостом-обрубком, пугливо подобралось к Сириусу. Щенок. Самый уродливый щенок, которого Сириус когда-либо видел. – Ощенилась вот, – крякнул Хагрид, сунув руки в карманы своего цветастого фартука. Сириус от возмущения чуть не превратился обратно в человека. – Ясно, – Макгонагалл коротко взглянула на то, как щенок самозабвенно жует Сириусу ухо, и поджала губы. – Прошу вас, Хагрид, если увидите их, пришлите мне сову. – Ясное дело! – великан неуклюже потоптался на месте. – А чего они натворили-то? Макгонагалл обернулась, уже собираясь уходить. – Играли в сдвигудар, – сухо молвила она. – Сегодня? – изумился великан. – Вот именно. Жду вашу сову, Хагрид. – Вот еще выдумали, – ворчал Хагрид, когда опасность миновала, и ребята собрались вокруг его стола за чаем. – Вечно я чтоль буду за вас отдуваться? Сваливаетесь как снег на голову, а мне краснеть перед профессором Макгонагалл и Дамблдором тоже... Он так яростно раскатывал тесто для будущего пирога, что грозил сломать у стола ножки. В хижине приятно пахло деревом, кожей, тыквами, яблоками и корицей. Пучки трав увивали стены замысловатой пряной гирляндой. В маленькой печке сухо потрескивал огонь. На большом круглом столе теснились банки с мукой и сахаром, а вокруг горой лежали коряво нарезанные, густо обсыпанные корицей яблоки. Когда Хагрид отворачивался, над столом обязательно мелькала чья-нибудь рука, и гора яблок сразу становилась меньше. – Все по-честному, Хагрид. Ты молчишь о наших делах, мы о твоих, – Джеймс подозрительно вглядывался в свое печенье, задрав очки на лоб. – Это что, козье де... – Шоколад, – быстро сообщил Ремус, гладя по голове детеныша гиппогрифа, на которого они наткнулись в кустарнике за домом. Джеймс уронил очки на нос, оглянувшись на Люпина. – Ты его попробовал? Гиппогриф вскинул голову, вцепившись взглядом в печенье в его руках, и направился к нему с маниакальным блеском в глазках. Детеныш был не больше новорожденного жеребенка, плохо держался на тонких пушистых ногах и время от времени тоненько резко вскрикивал, пытаясь расправить крепко привязанные к спине крылья. Джеймс, Лили и Ремус наткнулись на него в кустарнике за домом – малыш раскапывал фундамент в поисках мышиных нор. – Что это за уродец? – спросил Сириус, брезгливо стряхивая со своей ноги любвеобильного щенка. Он сидел на стуле, сгорбившись в неприятном ожидании, в то время как Лили сновала у него за спиной, торопливо листая учебник по колдомедицине. – Я не твоя мамаша, отвяжись! Фу, фу! – Ты уверен, Бродяга? – Иди... к черту, Джим! – Это Клык, – Хагрид уложил последний кусочек яблока в пирог размером с хороший тазик и улыбнулся в бороду, глядя на дело рук своих. В своих огромных рукавицах и ужасном цветастом фартучке с оборками он был похож на страшную бородатую домохозяйку. – Нашел вот вчера беднягу под «Кабаньей головой». Мамка, видать, бросила. Будет мой новый охотничий пес. – Кажется, он описался, – сообщил Джеймс, наклоняясь вбок. Маленький гиппогриф, шатаясь и цокая копытцами по полу, подошел к столу и склонил набок голову, задумчиво глядя, как с печенья Питера осыпается крошка. Мальчик покосился на него и сглотнул. На нем последствия превращения почему-то в последнее время сказывались куда острее, чем на остальных. У Сириуса, бывало, несколько часов после обращения держался острый собачий нюх, Джеймс слышал шорохи в радиусе многих десятков метров и шарахался от каждого резкого движения, Ремус различал такие оттенки и мелочи, что даже страшно становилось, а Питер почему-то только все больше и больше напоминал свое звериное подобие. Становился дерганым, нервным и постоянно точил что-то, засыпая себя крошкой. Как сейчас, например. – Кстати, о питомцах, – Лили отдернула книгу, из которой любознательный гиппогриф пытался вытянуть яркую шелковую закладку. – Хагрид, откуда ты его взял? Это вообще законно? – Профессор Грей подарила, – миролюбиво сообщил великан, бережно, словно младенца, перенося пирог к печке. – Ей несподручно следить за ним, у нее же уроки, – он на ходу потрепал гиппогрифа по голове. – Славная женщина эта профессор. Привезла с собой кучу всякого зверья, чтобы детишкам интереснее было. Уйди, Клювокрыл, горячо. Так вот, был я у ней на уроке... Сириус напрягся, когда Лили приблизилась к нему с поднятой палочкой. Джеймс беззвучно засмеялся, наблюдая за ними. Гиппогриф ревниво клацнул клювом и мягко потянул Джеймса за рубашку, разрывая рукав. – ... бросился-то, а она и глазом не повела, как вынет кнут, да как... Лили подала Сириусу деревянную ложку. – Это еще зачем? – Чтобы ты не орал, – легко пожала плечами она. – Что-то мне совсем это не нравится, – пробормотал Сириус, беря ложку в рот и зажимая кислое дерево зубами. – Может наложить анестези... Плечо вдруг с хрустом встало на место, и Сириус сдавленно взвыл от боли, чуть не перекусив ложку пополам. – Пожалуйста, – весело отозвалась Лили в ответ на его сдавленную ругань. Сириус стукнул кулаком по столу, давая выход чувствам. – ...а я ей и говорю, что опыта у меня хоть отбавляй, и я завсегда с любой скотиной управлюсь. У ней, вот когда гиппогриф разродился, не было помощника, а я тут как тут. Ну и она сказала, что когда уйдет, мне своих зверушек передаст. Так-то, не хочет, видать, в плохие руки... – Уйдет? – заинтересовался Ремус. – Почему? – Лично я уже привык, что преподаватели бегут от нас, как от огня, – усмехнулся Сириус, глядя, как бинт туго обматывает его плечо. – Жаль, конечно, у этой хоть фигурка ничего. – Бродяга! – Что? – Дамблдор ее только на энтот год зазвал. Хочет, чтобы за Хогвартсом приглядела, пока все эти оборотни окаянные не угомонятся. Она в этом деле толк знает, поговаривают, что ее папаша... – Оборотни? – нахмурился Ремус, выпрямляясь на стуле. – Ты о чем говоришь, Хагрид? Какие оборотни? Хагрид замер, глядя в печку. – Зря я это сказал. Очень-очень зря... – Хагрид! Великан насупился и принялся убирать со стола. – Не слыхали небось? В газетах уж всю неделю пишут, что энтот как его... не то Сизый, не то... – Сивый? – тихо переспросил Ремус, бледнея. – Он самый. Поговаривают, что он своих нелюдей против маглов повел... Джеймс и Сириус коротко переглянулись и одновременно взглянули на Ремуса. Пальцы, сжимающие чашку, побелели от напряжения. – Дамблдор вот опасается за школу, потому и вызвал профессора Грей из Министерства. Все лето уговаривал, не хотела она, вишь, преподавать-то. Уговорил, теперь будет следить, чтобы ни один волчара к нам не влез. Чегой-то ты, Ремус? Не плохо тебе? Ремус поспешно опустил на стол чашку – она дрожала в его руке так, что чай норовил выплеснуться наружу. – Нет, я здоров, – едва слышно шевельнул губами тот и поспешно сделал глоток. – Все отлично... Хагрид хмыкнул, глядя на него из-под кустистых бровей, и перевел взгляд на Сириуса. Лили уже почти закончила бинтовать ему плечо, но ей мешали – маленький гиппогриф подбивал ее под локоть, требуя внимания. – Это ты на квиддиче себе руку-то обломал, а, Сириус? – На квиддиче, – пробурчал Сириус, морщась. Рука, которую пришлось держать поднятой, страшно затекла, и от тугого бинта легче не стало. – Сестренка Малфоя постаралась. Я думал, она ее вообще к чертям оторвет. – Не знал, что у Малфоев двое детей-то. – Один – уже перебор, – проворчал Сириус. – Симпатичная, видать? – проницательно улыбнулся Хагрид, и Сириус наградил его злым взглядом. – Крыса! Питер закашлялся. – То-то, Сириус, ты так обозлился, – Хагрид послал ему совершенно неуместное подмигивание. – Хагрид, будь она парнем, я бы ей уже давно врезал! – прорычал Сириус. – Не ссорился бы ты с Малфоями, Сириус, – вздохнул Хагрид. – Плохие они люди. Все как один. Сириус не ответил – пирог на огне начал покрываться корочкой. – Голодные, что ль? – оживился Хагрид, увидел, что миска с печеньем давно опустела, и с энтузиазмом взялся за обед. – На завтраке вас не видал. Не были никак? – Нет, – ответила за всех Лили, награждая Джеймса косым взглядом. – Кому нужна еда, Хагрид, когда целое поле простаивает без дела. Великан фыркнул и принялся чистить картошку для обеда. – Нашли тоже время, когда играть... – А что? – А вот были бы за завтраком, знали бы небось. – Хагрид! – День Памяти сегодня, олухи вы эдакие! – укоризненно проворчал Хагрид. – Зал с утра весь черный был. В память детишкам, которые того... в поезде-то. Джеймс опустил руку с печеньем на стол. – Сегодня? – Вечером. Повисла неловкая тишина. – Мы не знали, Хагрид, – серьезно сказал Джеймс. – Правда, не знали. – Не знали они. А знали бы, не пошли? – Нет, – твердо сказал Джеймс. – Мы тоже были в том поезде, Хагрид. И видели все это своими глазами. Великан тяжело вздохнул, соскабливая с картофелины кожуру. Ребята притихли, глядя каждый в свою чашку. – Были-были... я вот тоже... того... переживал вот, – он покосился на Лили черным, похожим на жука глазом. – Думал, а вдруг оно как... Лили поспешно вскочила, оббежала стол и с ласковой улыбкой крепко обняла великана, но она была такой маленькой, а Хагрид таким большим, что получилось обнять только его руку. Хагрид, кажется, ждал этого, потому что, шмыгнув носом, тут же обнял ее, быстро утерев нос кухонной рукавицей. – Не волнуйся, Хагрид, – обнимая сентиментального великана за шею, Лили обвела теплым взглядом сидящих за круглым столом мальчиков. – У меня была лучшая... самая лучшая защита в мире. – Душегубы проклятые. Это кем надо быть, чтобы на детишек беззащитных нападать? – Так уж и беззащитных, – хмыкнул Джеймс. Лили, возвращаясь к своему месту, улыбнулась и провела рукой по его лохматой макушке. Хагрид зорко поймал этот легкий жест и то, как Джеймс замаслился после него. – Поговаривают, что в поезде-то мракоборцев мертвых нашли, – заговорщически прошептал Хагрид. – Ты знаешь? – выпучил глаза Питер. – Откуда? Кто тебе сказал? – Видал. Неужто в поезде сами эти... Пожиратели ехали? Мальчики переглянулись. – Знаешь, Хагрид... я почти уверен, что это сделали не Пожиратели, – взвешенно произнес Джеймс, чувствуя на себе прожигающий взгляд Хвоста. Хагрид со стуком положил нож на стол. – Чтой-то ты такое говоришь, Джеймс? – великан выглядел здорово перепуганным. – Что значит-то это... а? – Я видел, как из уборной, где нашли мракоборца, выходили слизеринцы, – проговорил Джеймс, пристально глядя великану в глаза. – Видел и ничего не сказал?! – вспыхнул Сириус. – Джеймс?! – Лили так и подскочила. – Они тебя не видели? – требовательно спросил Ремус. – Конечно, нет, я похож на идиота? Я был под мантией. Хагрид почесал голову. – Вот оно как... ну что же... гм... я думаю, ты того, ошибся, Джеймс. Не может того быть. Никак не может... хм-м... – Конечно, мог и ошибиться, – легко согласился Джеймс, весело глядя, как Хагрид разрывался от желания схватить первую попавшуюся сову и послать ее Дамблдору. – Надеюсь, ты никому не скажешь? – Что? – Хагрид словно сдулся. – Конечно, нет! Конечно, конечно... почему я должен? Джеймс улыбнулся, не замечая, какими глазами смотрел на него сидящий напротив Питер.
Свечка загорелась, и крошечная деревянная лодчонка до краев наполнилась теплом. Огонек затрепыхался на холоде, словно птичка, пойманная в силки. Лили закрыла его ладонью, защищая от ветра, присела на корточки и бережно передала свою лодочку в холодные руки Озера. Волны тут же выхватили ее у нее из пальцев и понесли прочь. Люди вокруг один за другим передавали друг другу пригоршни тепла, спускались с ними к кромке озера и осторожно опускали на воду. В этот вечер не было разницы между преподавателями и студентами. Общее горе сплотило всех. Дамблдор, облаченный в простую черную мантию и круглую черную шапочку, стоял на небольшой деревянной кафедре и читал прощальную речь. Свечи мерцали вокруг него, и свет расплывался кругами, так что директора было почти не видно. – В Хогвартсе есть традиция, – говорил он, и его громкий голос зычно и ясно разносился над водой, отбрасывая эхо в полную звезд глубину. – Свой первый и последний путь мы совершаем по воде... Лили смотрела, как Джеймс пристраивает на воле свой огонек. Видя, что лодочка не поплыла за остальными, Джеймс украдкой подтолкнул ее пальцем и горло Лили схватил странный спазм. Она просто вдруг ни с того ни с сего вспомнила, как на первом курсе летом они все пускали кораблики на Озере. Тогда они верили в то, что именно их жизнь будет самой-самой лучшей в этом мире. В том числе и те, в честь кого теперь плыли огни по черной глади... И тут ужас ледяной иглой пронзил сердце Лили, всё тело враз онемело и перед глазами всё поплыло. Боже... Это её вина. Она выбирала, кого дезиллюминировать первым, а кого вторым... Это она выбирала, кому жить, а кому нет. Не Пожиратели... а она... ... Мальчик и девочка в купе. Секунда сомнений – и она выбирает девочку, потому что она еще совсем маленькая, а мальчика выволакивают из купе, пока они прячутся в углу. Его испуганное лицо в купе... его улыбающееся лицо в небе над озером. Он мог бы жить сейчас, ходить на уроке, есть, спать. Лили Эванс распорядилась иначе. Лили закрыла голову руками и сжалась в комок. Как она теперь будет жить с вирусом этой правды и вины в крови? Как? Как? Джеймс выпрямился и оглянулся, хотя Лили не говорила ни слова. Пару секунд они просто молча смотрели друг на друга. А потом Джеймс решительно подошел к ней, проваливаясь в песок и гальку и обнял, обхватил Лили так крепко, как ещё никогда не обнимал. – Я помню, как много лет назад мальчик по имени Том Реддл впервые пересек это озеро и переступил порог нашей школы в надежде найти здесь верный оплот своему сердцу. Знания очаровывали его... возможности ослепляли. В прошлом месяце этот мальчик объявил нашему миру войну. И Хогвартс... первым понес утрату. Невосполнимую утрату. Дамблдор на секунду замолчал, оглядывая собравшихся у его кафедры людей, и берег провалился в такую тишину, что слышно было, как потрескивал воск на свечах. – Пятьдесят замечательных, чудесных человек больше никогда не войдут в Большой зал. Не придут на школьные уроки. И не подбросят вверх свои шляпы, когда придет время уходить. Никогда не осуществят свои изумительные, прекрасные мечты. Слизнорт тихо высморкался в платок. Лицо его было красным от слез. Джекилл рядом с ним смотрел себе под ноги и едва заметно кивал, печально поджимая губы. Мадам Помфри плакала громко, не таясь – среди погибших учеников был ее тринадцатилетний племянник. Макгонагалл похлопывала ее по плечу, крепко прижимая платок к губам. – Помните о ваших замечательных, честных, храбрых и добрых друзьях, – Дамблдор поднял хрупкие старческие руки в слишком тяжелых для них рукавах. – Помните о них, чтобы они всегда могли жить в наших сердцах. Помните о том, как мимолетна и как прекрасна жизнь. И никогда не забывайте о том, кто так жестоко и несправедливо отнял ее у них... Пятно огней, достигшее середины озера, вдруг оторвалось от воды и огромным облаком света поднялось вверх. Ученики страшно взволновались и ринулись к воде, но тут же замерли, когда в звездном небе над их головами вдруг возникло огромное изображение Рыжие волосы... Усыпанное веснушками лицо... Невероятно красивые голубые глаза... Взглянув на собравшихся учеников, девушка сочувственно улыбнулась, и на щеках появились две ямочки... – Элизабет Керли... Где-то в небе раздался хлопок. Один из огоньков взорвался, словно маленький фейерверк, и рыжеволосая девушка на фотографии превратилась в лопоухого паренька с россыпью родинок на щеках и большими карими глазами. – Джеймс Миддлстоун... Снова хлопок. – Том Уитейкер... Пит Помфри, Артур и Кристофер Макмиллан, Пенелопа Питтипет... Огоньки уплывали все выше и выше в небо. Голос Дамблдора становился все громче и громче, перекрывая звуки взрывов. – ... Рональд Бэлл и Сэм Аберкромби! Мы помним вас и любим. Где бы вы сейчас ни находились и куда бы ни держали свой путь... – Дамблдор вынул палочку и на секунду замер, глядя, как озеро куталось в вызолоченном тумане. А потом медленно поднял палочку вверх, и на конце ее зажегся огонек. Следом за ним несколько сотен зажженных палочек указало в небо. – Хогвартс всегда будет вашим домом!
* * *
– Прощай, Мирон... – прошептала она, поглаживая теплый, трепещущий воздух вокруг свечи, словно это было живое существо. – Прощайте, мальчики. Я буду скучать. На секунду Роксана запнулась, потому что до этого никогда и никому не говорила о любви. – Я люблю вас, – быстро и беззвучно молвила она огоньку. – Но мы ведь... еще встретимся, правда? Слизеринцы, вместе с которыми она пришла, стояли в стороне. Пока они шли Роксана слышала, как они посмеивались и фыркали над этим "сентиментальным цирком". Именно поэтому она шла в стороне, подавляя яростное желание выхватить палочку и исполосовать чертовых наследничков волшебного мира какими-нибудь гадкими темными чарами. Чувствуя на себе взгляды Катона Нотта, Мальсибера и им подобных, Роксана зашагала к воде. Плевать, что они скажут. Плевать на них всех. Питер уронил свой шарф в воду и пока Макгонагалл не смотрела, выжимал его прямо в озеро. – От воды, придурок! – проходя мимо, Сириус толкнул его. – Мистер Блэк! – губы преподавателя трансфигурации дрожали от негодования, глаза покраснели от слез. – Могу я вас попросить хотя бы сейчас вести себя прилично? Или это слишком трудно для вас? – Простите, профессор, – буркнул Сириус, бросил на Питера злой взгляд и зашагал обратно к лесу, сунув руки в карманы кожаной куртки. Остальные ученики уходить не торопились и наблюдали за тем, как размывал огонь черноту озера. У деревьев стояли близнецы и Марлин. Они встретились взглядом. Марлин подержалась за него немного, но только крепче прижалась к плечу Фабиана и опустила ресницы. Чуть в стороне от них Ремус утешал Алису Вуд. Круглое лицо девочки покраснело, нос распух. Люпин что-то ласково, но неслышно говорил ей, а она кивала, поджимая губы, как черепашка. – Просто... ветер... холодно, – услышал Сириус её скрипучий голос. – Ветер? – поинтересовался он, подойдя к ним. Алиса покивала, плечи ее задрожали, и она опустила голову. Сириус переглянулся с Ремусом. – Ветер – это не страшно, – он полез за пазуху. – С ветром мы легко справимся, – Сириус вытащил платок и протянул его девочке. – Вот, говорят, хорошо помогает. Алиса поднесла платок к лицу и окончательно разрыдалась. Сириус приобнял за плечи безутешную, икающую одноклассницу и вместе с Ремусом повел ее наверх.
* * *
– Подумаешь, парочка паршивых грязнокровок... как по мне, так в Хогвартсе теперь стало значительно легче дышать... Они шли через лес в замок. Ночь сгустилась, стало холодно, по земле потек загадочный неприятный туман. Катон, идущий позади в компании слизеринцев, явно знал, что они слышали каждое слово, и потому распинался на всю. Манерный голос просто вибрировал от удовольствия. – Вы слышите, да? – он с силой втянул воздух носом. – Воздух как будто стал свежее! Слизеринцы согласно загомонили – послышались смешки. Джеймсу в голову ударила кровь. – Джеймс, прошу тебя... – прошипела Лили, наверное, уже в десятый раз и еще крепче сжала его руку. – Пожалуйста! – Вот только еще потягивает немного... чем бы это, не знаете? Снова согласный гомон и хохот. – Давайте обгоним эту впереди, а то в самом деле невыносимая в... Дальше он сказать ничего не успел, потому что Джеймс вырвал руку из пальцев Лили, развернулся и со всей силы врезал слизеринскому старосте кулаком в лицо. Катон упал, расплескав туман. Девочки закричали, редкий поток, бредущий к замку, приостановился и совсем замер. Нотт катался по земле, сжимая свой нос и плакал как девчонка. – Вставай, – рыкнул Джеймс, нетерпеливо обходя слизеринского старосту по кругу. – Не надо! Голос Лили едва пробился сквозь шум. Толпа вокруг них сгущалась, образуя кольцо, но это был, наверное, первый случай, когда Джеймса их присутствие только нервировало. Ужасно хотелось врезать Нотту еще и ногой, желательно по хребту, но лежачих бить нельзя, даже если они – полное дерьмо. – Ну же, вставай, ублюдок! – крикнул он, выхватывая палочку. – Поттер, скотина... – голос Катона звучал гнусаво. Он выпрямился, утирая бегущую по губам и подбородку черную жижу. – Ты что наделал?! Он сунул руку в карман, но Джеймс был быстрее. Вспышка, хлопок, крики – разреженный заклятиями воздух задрожал как над открытым огнем. Ученики заволновались – напряжение, накопленное на берегу, вспыхнуло. Сейчас могло произойти всё, что угодно. Джеймс почувствовал, как друзья встали за ним, как стена – несколько слизеринцев тут же вырвались из толпы и бросились Нотту на помощь. Среди них был и Снейп. В их обществе Нотт сразу почувствовал себя увереннее. – Так-так-так, наш Чемпион спутался с грязнокровкой? – Катон вынул ослепительно-белый платок и вытер блестящее в темноте лицо. – Скажи-ка, она действительно такая грязная? Воздух лопнул прямо рядом с белобрысой башкой Катона, в ответ Нотт швырнул в него какие-то мерзкие чары, Джеймс упал на землю, бешено взмахнул палочкой. Он мгновенно вскочил. – Релассио! – Рефлекто! Собственная струя кипятка прыснула обратно. Сириус выпрыгнул вперед и превратил ее в пар. Катон мерзко захохотал. – Когда всё закончится, предателей крови не простят, Поттер! – крикнул Нотт. – Помяни мое слово, её ещё будут пытать у тебя на глазах, и не только пытать... – он уставился на Лили, стоящую у него за спиной, и мерзко облизал губы. – Такую сладкую могут и Сивому на десерт остав...
Что случилось в следующий миг Джеймс помнил очень смутно, помнил только чьи-то оглушительные крики и визг. Рассудок вернулся к нему в тот момент, когда он уже прижимал Катона к земле и методично, яростно избивал его, безо всякой магии, кулаками, сбивая костяшки в кровь. Нотт орал, хрипел и хлопал рукой по земле в поисках палочки, вокруг полыхали вспышками чары... Неведомая сила вдруг отшвырнула Джеймса от Нотта, он врезался в ледяную твердую почву, а, подняв голову, увидел, как Снейп, единственный, не принимающий участия в побоище, опускает свою палочку. Мерзкое лицо его стало еще более противным: вытянулось, осунулось и пожелтело, а вокруг глаз залегли тени, как у вампира в ломке. Казалось, Нюнчик за пару месяцев постарел на много лет. Джеймс зарычал, схватил с земли свою палочку, сграбастав с нею горсть грязи, но тут его кто-то крепко обхватил за плечи. – Сохатый, не дури... – Преподаватели, Сохтый, надо уходить! Толпа, пару секунд назад такая жадная до крови, уже бежала врассыпную, гася свет, а с холма наоборот, торопливо приближались несколько пучков света – учителя услышали крики и увидели вспышки. – Уходим, Сохатый, уходим! – Сириус тянул его прочь, Снейп и какой-то темнокожий парень тем временем уже подняли Нотта на ноги. Лицо его было похоже на кровавое месиво, и только светлые глаза бешено сверкали в темноте. – Ублюдок, я тебе это еще припомню! – выплюнул он. Джеймс метнулся было к нему со всей резвостью своего животного «я», но Сириус железной хваткой держал его за плечи и тащил в другую сторону. – Учти, я знаю о том, что случилось в поезде! – заорал Джеймс. – Я знаю, что вы сделали, так что можешь собирать вещи и валить из школы, урод! – Ты покойник, Поттер! – рычал в ответ Нотт, в то время как его дружки втроем волокли его в сторону деревьев и гасили палочки. – И ты, и твоя подружка, понял?! Береги свою грязнокровку, Поттер, клянусь, она будет первой! – Что ты сказал?! – Джеймс дернулся, но Сириус и Ремус не пускали его и упорно толкали к деревьям. – Повтори, ублюдок, что ты сказал!!! Но было уже поздно. Катон наградил его последним, исполненным ненависти взглядом и канул в темноту. Последним, что увидел Джеймс, было выражение ужаса и какой-то непонятной исступленной тоски на желтом лице Снейпа, прежде, чем погасла его палочка.
* * *
На следующий день после этого маленького происшествия начался жуткий ливень и весь вечер они торчали в башне как чертовы паиньки. Сохатого, как организатора драки оставили на отработке чуть дольше, чем всех остальных и он все ещё не вернулся из подземелья. Дрова в камине потрескивали. Старый граммофон в углу бормотал тягучую, как дождливый день, песню на забытой кем-то пластинке. Сириус валялся в окружении подушек, удобно положив ноги на кофейный столик и мужественно пытался читать. Тепло и усталость окутывали как одеяло, и сладкая полудрема затягивала его все глубже и глубже... Ремус тоже делал вид, что читает, но взгляд его был неподвижен. Правая нога тряслась все быстрее и быстрее, так что это начинало нервировать. – Рем, – наконец не выдержал Сириус, не отрываясь от «Практики Щитовых Чар». – Скажи, наконец, эту потрясающую новость вслух, а то тебя порвет на части. Ремус захлопнул книгу, подержал ее какое-то время между ладоней, чуть заметно покачиваясь взад-вперед, а потом вдруг с силой хлопнул ею по столу. Питер оторвался от своего журнала. – Почему? – выпалил Люпин. – Дамблдор знает, кто я... как он мог? Как он мог?! – Мсье Лунатик, вы не могли бы изъясняться точнее, – Сириус перевернул страницу. Ремус вырвал у него книгу из рук и бросил ее на стол. Сириус уставился на Лунатика, давая ему понять своим взглядом, что обычно случается с людьми, которые так ведут себя с Сириусом Блэком, а потом вздохнул и вкрадчиво молвил: – Ну хорошо, я слушаю тебя, сын мой. – В Хогвартсе – охотник на оборотней! – едва слышно "проорал" Ремус. – Какого черта происходит, Бродяга, объясни мне? Зачем он позвал эту Грей? Ты видел ее сегодня? У нее глаза безумные! Как будто Дамблдор специально... – он осекся на полуслове, глаза его, и без того огромные, расширились еще больше. Он выпрямил спину. – Специально... – Лунатик, – твердо пресек его бормотание Сириус. – Ты вот сейчас полную херню несешь. Ремус вскочил и заметался перед камином. – А что мне еще думать? Сириус, мне подобные сейчас там, за пределами школы нападают на маглов! – он вытянул руку, указывая пальцем на черное окно. – Что мне еще... – Вот именно, «за пределами», старик. Ты сам сказал, там сейчас черт знает что творится. Потому Дамблдор и позвал к нам эту цыпочку, она защитит нас, – Сириус хмыкнул каким-то своим мыслям и закурил. – Нас? Или вас? Сириус терпеливо вздохнул, выдыхая дым. – Старик, у тебя просто мания величия. Тебя Сохатый покусал? – одна из подушек вдруг вырвалась из-под головы Сириуса и он больно стукнулся головой о быльце. – Какого?.. – Сириус потер голову, оглянувшись, вернул подушку на место и снова повернулся к Ремусу. – Да, наш дедуля в курсе, что раз в месяц твой пушистый зад скачет по территории. Да, он понимает, что эта ведьма может тебя убить. Но он уверен, что ты каждое полнолуние смирно сидишь в Хижине и носа оттуда не кажешь. Ради Мерлина, не дергайся, Лунатик, пока ты с нами, с тебя ни один волосок не упадет. Я учую красивую телку за милю, так что она со своими стрелами и близко к тебе не подойдет. Учи спокойно свои уроки, сынок, и... съешь что-нибудь. Полегчает. Как только Ремус сел, в окно настойчиво постучали – мелькнула черная тень, и новый конверт упал поверх кучки остальных на подоконнике. – Может, все-таки посмотрим, кто это пишет? – с надеждой спросил он, поглядывая на белеющую за плотным стеклом стопку конвертиков. – Забини, – легкомысленно отозвался Сириус, даже не взглянув на окно. От звука этого имени Питера словно подбросило. Он почувствовал, как кровь хлынула к щекам, и поспешно отвернулся, делая вид, что занят учебником. Блэйк Забини. Наверное, не было в школе ни одного мальчика, который хоть раз бы не оглянулся ей вслед. К Питеру же она приходила почти в каждый сон... А сегодня он увидел ее на стадионе утром и всю игру усердно втягивал живот, так что под конец начались колики. Он поборол желание немедленно подскочить и кинуться к окну и спросил с деланной непринужденностью: – Интересно, кому она пишет? – Тебе, конечно, кому же ещё, – отозвался Сириус. – Она влюблена в тебя, Хвост, это точно. Несмотря на явную издевку, сердце подскочило. Конечно, Сириус знает о том, что он, Питер, мечтает о Блэйк Забини – с той же безнадежностью, что и многие-многие другие студенты Хогвартса... так зачем же... Ремус наклонился к Сириусу. – Вы что... да? Сириус промычал что-то согласное в ответ. – Когда?! – В поезде, – небрежно отозвался Блэк. Клац. Эти слова как молоточек ударили по сердцу Питера, и оно рассыпалось в крошку. Ремус качнул головой и в его несчастном, встревоженном взгляде мелькнуло восхищение. – Ну ты даешь, Бродяга. – Кстати, о поезде... – явно наслаждаясь произведенным эффектом, Сириус разлегся на диване, как собака, словно хотел похвастаться тем достоинством, которым... Питеру даже думать об этом не хотелось. – Мне одному интересно, почему Сохатый рассказал о мертвеце в экспрессе Хагриду и даже Нотту, а не нам? Если Блэк решил сегодня добить его, Питера, то у него это официально получилось. А он ведь только-только забыл о том, как легко и просто Джеймс присвоил себе его поступок... А тут на тебе. – ... а я говорю тебе, что это Нотт! Он что, просто так его обвинил при всех?! – Вот именно, Бродяга, вот именно, при всех! Убийца, скорее всего, тоже был там и все слышал! – Гениально, он что, хочет, чтобы его во сне прикончили? – Сириус, ну ты сам подумай, зачем он сказал это Хагриду? Это ведь все равно, что Дамблдору в ухо нашептать! – Я не понимаю только одно: зачем все это делать в одиночку?! Почему нельзя было сразу сказать все нам?! – Может, он... – Питер замялся, когда они оба одновременно повернулись к нему. – Может, он просто боялся, что по школе поползут слухи, и ему от... отомстят? Сириус фыркнул и перестал злиться. – Хвост, только последнее дерьмо станет бояться этих ушлепков. – Не стоит их недооценивать, Сириус. Но меня, если честно, волнует другое: что имел в виду Нотт, когда говорил про Лили? Про то, что она будет первой? – Понятия не имею. Но если он тронет ее хотя бы пальцем, Джеймс его убьет, – совершенно серьезно сказал Сириус, взъерошил волосы и вдруг пружинисто вскочил с дивана. – Ладно, завтра же прижмем Сохатого к стенке, пусть все выложит как на блюдечке. Хватит секретов. С этими словами он пошел в спальню мальчиков, прихватив свою сумку. И даже не взглянул на горку конвертов за окном...
* * *
Сириус осмотрел комнату и снова сунул подушку под голову. Поборов желание швырнуть напоследок чем-нибудь еще и в Питера, Джеймс обернулся под мантией в оленя. Красная комната привычно выкрасилась в насыщенный фиолетовый цвет. Где-то в подполе пробежала мышь, Сириус перевернул страницу, все трое дышали вразнобой, у Питера урчало в животе, наверху кто-то разговаривал, запах табака был таким сильным, что Джеймс мотнул рогатой головой. Стараясь не стучать копытами, он поднялся по винтовой лестнице, ведущей в спальню девочек. Возле двери снова обернулся собой и приоткрыл заветную дверь... Лили сидела на своей постели, спиной к нему, в розовой футболке и клетчатых пижамных штанах. Волосы ее были собраны на макушке в растрепанный узел и торчали вокруг головы пушистым золотистым облачком, мягко касаясь обнаженной беззащитной шеи. Джеймсу захотелось скользнуть по ней губами и зашептать что-нибудь грязное на маленькое розовое ушко... Она сегодня была просто сама не своя. И говорить отказывалась наотрез, а потом ещё и спряталась здесь. Если Эванс думает, что его может остановить заколдованная лестница – она его слишком плохо знает. Джеймс закрыл дверь. Лили подскочила и обернулась. – Ты...т...как ты поднялся по лестнице?! – Ш-ш! – Джеймс осмотрелся, но пологи на остальных кроватях были плотно задернуты. – Тебе лучше этого не знать! – он игриво дернул бровью, но Лили даже не улыбнулась. Наоборот, вся как-то съежилась, сжалась в комок и снова обняла колени руками. – Ну что с тобой? – он присел на край ее постели. Лили опустила голову и уткнулась лбом в скрещенные руки. – Эванс, что стряслось? Это из-за той драки? Лили замотала опущенной головой. – Слушай, если тебя напугал этот ушлепок, можешь не волноваться, он тебя и пальцем не тронет! Он знает, что за это я ему всю руку вырву. И ногу. И яйца. Лили съежилась еще сильнее. Не девушка, а узел из нервов, честное слово. – Лили-и, – Джеймс боднул её, но Лили только отвернулась, мученически морща лицо. Тогда он не выдержал, схватил её за щиколотки и силой выпрямил её ноги, так что Лили шлепнулась на подушку. – Ой, Джеймс, что ты... – Выкладывай, что там у тебя, – приказал он, плюхаясь рядом и подпирая голову кулаком. – Я не могу тебе этого сказать... – ломким голосом проговорила она. – Это слишком... слишком страшно и глупо. – Да теперь ты просто обязана сказать! Лили снова поморщилась и закрыла лицо ладонями. Глядя на нее, Джеймс вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как лет в семь обнаружил у себя стояк, сначала носился с ним как слоненок с хоботом, а потом двое суток собирался с духом – чтобы рассказать все отцу. Глупо, конечно, но Лили сейчас выглядела точь-в-точь, как он тогда. – Я не знаю, как сказать... – прошептала она наконец и вытаращилась на него. – Говори как есть, – предложил он. Целую минуту Лили решалась, громко сопя, а затем порывисто села, снова подтянула тощие коленки к груди и обхватила их руками. – Джеймс, я... я чувствую себя страшно виноватой, – казалось, что у каждого слова была куча острых углов, и потому выходили они тяжело и неохотно. – В тот день в поезде... Ну вот. Самые главные и страшные слова и застряли. – Что в тот день? – спросил Джеймс, простодушно глядя на нее простодушными карими глазами. Она собралась с силами. – Джеймс, я... я выбирала, кого спасти, – прошептала Лили. – В одном купе... – она зажмурилась. – Ехали двое: мальчик и девочка. Маглы. Я... у меня была всего пара секунд, я... я выбрала её. Она была такая маленькая, я сделала это инстинктивно. А мальчика почти сразу вывели, – Лили набралась смелости и взглянула Джеймсу в глаза. Он слушал ее очень внимательно, но гнева или неприязни, которых так боялась Лили, в его взгляде не было. Он просто слушал и все. – Это был тот парень с фотографии. Дж... – в горле защипало. Лили поспешно сглотнула и облизала губы. – Миддлстоун. Он умер из-за того, что я... я выбрала не его, – руки ослабели, налившись свинцом вины, досады и страха. – Это моя вина... моя, понимаешь? Из-за меня умер человек. Повисла пауза. Ну вот и все. Кровь билась в ушах. Джеймс глубоко вздохнул. Она рывком подняла голову. Сердце ее падало от ужаса. – Лили, – Джеймс покачал головой и усмехнулся, а когда посмотрел на нее, в его глазах было столько нежности и сочувствия, что Лили остолбенела. – Ну какая же ты глупая, это просто охренеть. Всего одно слово. Но оно взяло и вытянуло у нее из груди гнилой и зазубренный шип. – Мне не верится, что ты даже в этом нашла свою вину, – Джеймс горько вздохнул. – Ты любишь в себе копаться, Эванс, это точно. – Джеймс, – Лили выпуталась из его рук. Ей казалось, что до него просто не дошел весь ужас ее открытия. – Ты, наверное, не понял... – Я все понял. Скажи, Лили, а вот если бы ты не выбрала девочку, и убили ее, то сейчас бы переживала из-за нее? В тот день так или иначе погибло бы много людей! И ты с этим ничего не поделаешь. Никто не ожидал, что эти твари нападут на школьный поезд! И не смей себя винить, – видя, что его слова все-таки подействовали, и Лили немножко успокоилась, он поцеловал ее и тут кое-что вспомнил: – И если для тебя это важно, то Джим Миддлстоун погиб не из-за того, что его не дезиллюминировали, а потому, что у него на глазах Пожиратели схватили его девчонку. Лили вскинула на него глаза. Две чаши с зеленой водой. – Я видел его смерть. Он выскочил, и та девушка назвала его по имени. Он мог бы и не умирать, но это был его выбор. Лили вдруг ткнулась ему носом в шею. По коже невольно побежали мурашки. – Я слышала, как кто-то крикнул «Джим». Чуть от страха не умерла. Джеймс вспомнил, как его самого подбросило, когда он увидел рыжие волосы, но решил Лили об этом не говорить. Ему вообще захотелось слезать с этой темы и заняться делом, раз уж он сюда пришел. – Прости, что я вывалила это все на тебя, – пробормотала она, отстраняясь. Джеймс выпустил ее очень неохотно. – Но теперь и вправду легче... – Ты можешь говорить со мной, о чем хочешь. Лили улыбнулась, глядя, как он устраивался на ее подушке. – Правда? – Нет, я вру. Иди сюда. Джеймс прижал ее к себе, но в тот самый момент, когда до поцелуя оставалось всего ничего, ему что-то больно впилось в бок. Он извлек из-под спины игрушку оленя. Плюшевый засранец весело посмотрел на него глазками-бусинками. – Знаешь, мне кажется, тебе хватит и одного мужчины в постели, – Лили попыталась отобрать у него свою игрушку, и Джеймс повыше поднял руку. – Давай ты будешь спать со мной, а этого мы выкинем в окно? – Нет! – Лили приподнялась, пытаясь отнять у него своего любимца, но Джеймс отводил руку все дальше и дальше, пока Лили не завалилась на него и не прижалась к нему сиськами. Блаженство. – Я же лучше? – бормотал Джеймс в ее губы. – Возьмешь меня в свою постель? Я в душе олень. – Но не плюшевый ведь. Джеймс рассмеялся, и Лили зажала ему рот обеими ладошками, оглянувшись на остальные кровати. – Слушай, давай прогуляемся? – предложил он и потерся носом о ее плечо. Лили перестала улыбаться. – Что, прямо сейчас? Она так перепугалась, словно он предложил ей побегать по Большому залу голышом во время завтрака. – Да, почему бы и нет? Небольшая прогулка перед сном. – Джеймс... Он вздохнул. – Ладно, забудь. – Пошли. Джеймс вытаращился на неё.
– Тебе стоит одеться, в замке холодно. – Тогда отвернись, – шепотом попросила его Лили и повернулась к нему спиной, взявшись за футболку. – Как скажешь, солнышко, – Джеймс не двигался. Она обернулась. – Поттер! Джеймс закатил глаза и перекинул ноги через кровать, отворачиваясь, но едва услышал звук стягиваемой одежды, сразу же оглянулся. Стоя к нему спиной, Лили крест-накрест схватилась за края футболки внизу и потянула вверх. Странно это, непривычно. Когда он снимал футболку, то просто хватался за нее на спине и стягивал. А она делала это так по-другому. Так по-женски... Из-под футболки выглянула волнующе изогнутая талия... узкая спина... линия позвоночника... родинка... белая полоска лифчика... Джеймс перекинул ноги обратно, схватил Эванс и в отчаянии припал ртом к теплой ямке на плече. Лили громко охнула. А у Джеймса от этого звука сразу встал. И Лили это почувствовала, наверняка почувствовала, потому что он прижимался к её заднице. – К черту эту прогулку, – невнятно пробормотал он, тиская её замечательные, изумительные сиськи, но едва он пробрался под белье и коснулся соска, кровать Марлин громко скрипнула. Мантия-невидимка в мгновение ока взлетела с пола. Маккиннон отдернула полог, привстала на локте и подозрительно уставилась в темноту. Стараясь дышать потише, Джеймс прижимал к себе Лили и никак не мог заставить себя вытащить руку из её лифчика. Сердце колотилось сразу в нескольких местах. Марлин перевернулась на другой бок и с головой накрылась одеялом. Они переглянулись и беззвучно прыснули.
* * *
Не считая той ночи под звездами, дома, сразу после Каледонского леса, эта была одной из самых лучших в жизни Лили. Никогда еще она не видела Хогвартс ночью. Нет, она, конечно, дежурила иногда допоздна, но это было совсем другое. В спящем Хогвартсе была своя, особенная магия, в том, как спали картины, как лился в витражные окна лунный свет, как трещали факелы на стенах, сопровождаемые немного пугающим, но вполне привычным шепотом привидений... И как она могла прожить здесь целых семь лет и ни разу не пройтись по Хогвартсу ночью?! – ... а потом Сириус залаял на миссис Норрис и... – Залаял? – Закричал, то есть. Конечно, он закричал. Они спускались вниз по темной лестнице. Звук их шагов по лестнице, казалось, было слышно в каждом уголке Хогвартса, а бесстрашно громкий голос Джеймса – и подавно. Он сжимал её руку и все говорил и говорил, а она слушала, и все хотелось рассказать взамен что-то свое, и они все никак не могли наговориться и бесконечно плутали по коридорам, сталкиваясь и наступая друг другу на ноги, иногда целовались. Спящие портреты сердито ворчали им вслед, а некоторые, особенно дотошные, перлись за ними по всем портретам. – В мое время юные леди не позволяли себе разгуливать где попало по ночам! – выговаривала ей какая-то толстая напудренная бабка в чепце, нахально следуя за ними по длинному коридору. – Вы рискуете заработать себе рептутацию гулящей и более того... Лили показала ей язык, обняла Джеймса и поцеловала взасос. А он в отместку наглой картине воспользовался случаем и сжал славный эвансовский зад. Бабулька осталась охреневать в компании толстых довольных пони на лунной полянке, а они пошли дальше, давясь от смеха. На пятом этаже наткнулись на жутковатый променад в лунном свете – школьные привидения прогуливались под руку, беседовали, смеялись, пронизанные бело-голубым светом, и выглядели довольно жутко. Проходя мимо них, многие призраки кланялись и снимали шляпы. Один из них, призрак молодого мужчины в жабо и парике, остановился рядом и оперся на свою призрачную трость. – А, молодой Поттер! Очередная бессонница, юноша? – Как всегда, Ник, – Джеймс так непринужденно улыбался привидению Гриффиндора, словно они были старыми друзьями. – Как твои дела? – О, превосходно! Вы знаете, по выходным здесь собираются сливки призрачного сообщества, так что все просто чудесно! Блестящее общество! – Скорее уж прозрачное, – улыбнулся Джеймс, и призрак показал пальцем. – Но-но, сэр! Между прочим, лунный свет весьма благотворно влияет на эктоплазму. Через пару минут начнется постановка Гамлета... не желаете поучаствовать? Они дружно принялись уверять его, что с радостью бы остались, но увы – страшно торопятся. – В таком случае, мое почтение вам и вашей очаровательной спутнице! – Почти Безголовый Ник напоследок поцеловал Лили руку. – Спасибо! – пискнула она, почувствовав себя так, словно окунула ладонь в прорубь. – Кстати, будьте осторожны, – крикнул он им на прощание. – Пивз разлил экскременты гиппогрифов на восьмом этаже.
Двери в Большой зал были закрыты, и в этом было что-то очень неправильное. Джеймс открыл их. В зале он вскочил на голый и блестящий слизеринский стол и красочно исполнил одну из песен "Диких сестричек", добежав почти до самого учительского стола. В самом конце задумал показать Лили горячий гриффиндорский стриптиз, но в итоге затащил её к себе, обхватил и заставил станцевать с собой, но в темноте они оступились, Джеймс с грохотом свалился со стола, а Лили больно шлепнулась на столешницу. Их хохот наверняка было слышно во всем замке, так что когда в коридоре раздались торопливые шаги Филча, пришлось срочно делать ноги. Джеймс вытащил Лили на середину зала, пробормотал какое-то заклинание и они провалились на кухню – прямо сквозь пол. Раньше Лили здесь не бывала и здорово перепугалась. когда они из прохладного темного зала провалились в жарко натопленное, освещенное помещение. Здесь жизнь кипела даже ночью. И что самое странное, эльфы ни капельки не удивились их вторжению, наоборот, обрадовались, а некоторые так вообще бросились Джеймсу навстречу, словно он был их старым другом. Там они просидели до двух часов ночи – пили сливочное пиво, сидя на полу у печки, играли с эльфами в карты и плюй-камни. А потом Джеймс проспорил ей, что умеет готовить и они целый час возились в муке, помогая (точнее мешая) эльфам печь кексы с изюмом к завтраку. И они все равно не обиделись. По пути вниз в гостиную Гриффиндора их снова засек Филч. Сначала он просто обалдел от того, сколько нарушений сразу засек в лице мальчика и девочки в пижамах и свитерах, идущих за руки ночью по замку. А потом... – Это сон! – крикнул ему Джеймс и, схватив Лили за руку, дернул ее за собой в какой-то коридор. У Лили от ужаса подгибались коленки, и немело все тело, но она все равно бежала и никак не могла унять смех, распирающий легкие. Филч громко топал за ними, приказывал остановиться, ругался, грозил, а они бежали и хохотали как ненормальные, петляли, ныряя из одного темного коридора в другой. Просто удивительно, до чего с ним все легко...до чего все просто... – Сюда! – крикнул Джеймс, задыхаясь от хохота. Лили пробежала вперед, обернулась, оскальзываясь на каменном полу, и нырнула в какой-то чуланчик, на ходу перецепившись через метлу в ведре. Джеймс бросился следом и запер дверь, отрезав свет. Филч протопал мимо, неожиданно раздался жуткий грохот и следом за ним вопль: – ПИВЗ! Они покатились со смеху и вырвались из чуланчика наружу. – Хочешь сюрприз? – спросил Джеймс, отдышавшись. Лили с улыбкой заглянула в кипящий шоколад в его глазах, пытаясь отгадать, что же там на самом деле творилось в этой лохматой голове. – Хочу! – с игривой серьезностью признала она, сложив руки за спиной. – Загадай желание, – попросил он, странно глядя на нее. – Любое? – Абсолютно. Только закрой глаза. Лили закрыла... – Открывай, – шепнул он через пару мгновений. Перед ней в гладкой стене появилась дверь. – Что там? – шепотом спросила она. Джеймс пожал плечами. – Можем вместе посмотреть. Он толкнул дверь. Свет вспыхнул сам-собой. Лили ахнула и прижала ладони ко рту. Они очутились в её старой комнате – такой, какой она была до того, как ее разобрали по коробкам и увезли от неё. Кровать под лоскутным желто-зеленым покрывалом, рождественская гирляндка на железном кружеве спинки, коллаж из фотографий, растения, даже теплая кофта на стуле и белый носок под тумбочкой. Не веря своим глазам, Лили прошла в комнату и с опаской ступила на пушистый белый ковер. Казалось, что вот-вот мама постучит в дверь и заглянет к ней в своем белом халате, напомнить, чтобы завтра утром она заплатила прыщавому-студенту молочнику, который вечно приглашал Лили в кино. Казалось, что Туни вся в бигудях сейчас протащит телефон в свою комнату, и она услышит, как захлопнется ее дверь. Казалось, что вот-вот она услышит звук папиной электробритвы. Джеймс неслышно прикрыл дверь, наблюдая, как Лили осторожно трогает свою комнату. Спинка кровати из белого железного кружева. Холодная. Кофта на стуле шерстяная. Все такое... такое... – Джеймс... – она обернулась. Он пожал плечами и улыбнулся, засунув руки в карманы. А у Лили вдруг задрожали губы. – Ты чего? – перепугался он и подскочил к ней, когда она подобрала белый носок и шлепнулась вместе с ним на кровать. – Джим... Джим, я так по ним скучаю, – выдохнула она и вконец разрыдалась. Джеймс потух. Не так он себе это представлял. Честно говоря, он рассчитывал на то, что родная кровать немного подбодрит Лили и они закончат эту ночь с пользой. Ну и о какой пользе может идти речь, когда девушка хлюпает носом и ревет? – Можно мы останемся здесь? – спросила она, когда немного успокоилась и как следует проикалась. – На одну ночь? – При одном условии, – строго сказал Джеймс. Лили послушно закивала. Джеймс схватил несчастного олененка и пересадил на стол. – Вот так. Они забрались под одеяло. "Сегодня не наша ночь, приятель. Лежать" – мысленно приказал члену Джеймс, но Лили, укладываясь поудобнее так прижалась к нему теплой и мягкой попкой, что тот его не послушал. Это будет долгая ночь. – Обними меня, – попросила она и он обнял, страдая. – С ними ведь все будет в порядке, Джеймс? Она обернулась к нему. Конечно, Лили знала, что Джеймс понятия не имеет. И Джеймс знал, что она знает. Но сейчас это было не важно. Она была зареванная, очень несчастная и все равно очень красивая. – Обязательно, Эванс. Ты спи, – он поцеловал ее в мокрый нос. И не поморщился.
* * *
... Питер нарочно замешкался в гостиной и, дождавшись, пока парни уйдут спать, подошел к окну, открыл его и взял с влажного каменного подоконника кучку заветных писем. В спальне он осторожно, стараясь не разбудить спящего по соседству Сириуса, спрятал их под подушку. Переоделся в пижаму, залез под одеяло, задернул полог, рассыпал в воздухе волшебных светлячков и распечатал первое письмо. «Я скучаю. Может быть, заглянешь? Пароль: серебряный клинок. Б.З.» «Катон тут ни при чем. Он придурок. Просто приходи... Б.З.» «Я уже разделась... тебе понравится. Оно красное сегодня». «Ты не хочешь сам снять с меня белье?..» «Я представляю, как ты ласкаешь меня, и я уже вся мокрая. Приходи...» «Я хочу тебя». «Где ты? Ты идешь?» «Пожалуйста, приходи... я буду ждать тебя до утра. Б.З.» Рука его сама потянулась вниз...
Понедельник начался для Ремуса с тихого стука в окно. Дождь за ночь переболел жуткой грозой, и теперь вяло моросил мерзкой осенней простудой. Небо было темным, мрачным – никакого намека на утро. Джеймс, как всегда, спал, раскинувшись так, что и подушка, и одеяло валялись на полу, а сам он обнимался с пустым матрасом. Питер, наоборот, сопел, зарывшись в подушку и закутавшись в одеяло по самую макушку. Постель Сириуса была аккуратно застлана. К ней явно не прикасались. Похоже, Бродяга так и не вернулся с вчерашнего свидания. Он потянулся и взглянул в окно. На каменном подоконнике под струями воды сидела маленькая сова и неотрывно смотрела на Ремуса большими круглыми глазами. Он вскочил. Птица оказалась очень сердитой из-за того, что пришлось так долго ждать под дождем, поэтому, когда Ремус протянул к ней руку, она первым делом крепко цапнула его за палец и только потом прыгнула в комнату. Ремус хорошенько вытер сову полотенцем, так что она превратилась в большой пушистый шар, высушил её перья и только тогда получил свое письмо. Пергамент совсем промок, и чтобы узнать хотя бы имя отправителя, Ремусу пришлось довольно долго вытягивать из бумаги воду. Письмо было от Маркуса. И было в нем всего две строчки:
«Ремус! До меня дошли слухи. Эта женщина опасна. Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся домой. Папа».
Как всегда – коротко и по делу, но Ремус все равно почувствовал, какая волна беспокойства исходит от сырой бумаги. Не медля ни минуты, он взялся за ответ.
«Дорогой отец! Я чувствую себя прекрасно. Болезнь почти не дает о себе знать. Впервые за пару лет, наверное. Джеймс, Сириус и Питер передают тебе привет, мы по-прежнему дружим. Они обещали проводить меня на свидание с этой женщиной. Никто ничего не узнает. Прошу тебя, не верь всем этим слухам. Со мной все будет в порядке. Ремус».
Перед отправкой он накормил сову крекерами, привязал письмо к ее лапке и заколдовал перья так, чтобы дождь их не касался. Так она, по крайней мере, доберется до дома сухая. Сова улетела, и он смотрел ей вслед, сидя на подоконнике, пока крылатый силуэт не скрылся из глаз. Был ли он сам уверен в том, что сказал отцу? Ну конечно, нет. Так ли у него все хорошо? Нет. Был ли так уверен в себе, в ребятах, в том, что переживет это полнолуние, или в том, что его не нашпигуют серебром, стоит ему переступить порог Визжащей хижины? Нет, нет и нет. Страх – это как навязчивая и неприятная мелодия. Она будет повторяться в мыслях снова и снова, и как ни старайся выкинуть ее из головы, она будет звучать только громче и отчетливее. Сегодня должен был состояться их первый урок у Валери Грей. Охотницы на оборотней. Ремус провел ладонью по волосам и глубоко вздохнул. Во имя Мерлина. Если бы кто-нибудь знал, как ему страшно... Страшно не только пойти на этот урок... Страшно просто разжать руки, отпустить колени, шевельнуться и начать этот день... Он снова взглянул в окно. День и ночь уже встретились на горизонте, и сейчас, когда дождь вот так стучался в стекло, Ремусу казалось, попал в вечность, и утро теперь никогда не наступит. Что мир застрял на сумеречной полосе. Что на этом подоконнике, среди книг, галстуков и смятых футболок, с выцарапанным на дереве J+L, он проведет всю свою жизнь...
Дверь осторожно скрипнула. В спальню на цыпочках вошел Сириус, расстегнутый и благоухающий женскими духами и ласками, прикрыл дверь и оглянулся. – Снова ходишь во сне, Лунатик? – Ты же сказал, что не хочешь встречаться с Блэйк, – Ремус почувствовал, как его вдруг охватила нервная дрожь, и обхватил себя еще крепче. Сириус вернулся с рандеву. Утро наступило. – Это была не Блэйк, – Сириус ухмыльнулся, расстегивая рубашку. – Это была прелестная, ничего не понимающая по-английски девушка с совершенно невозможными губами. Серьезно, что она ими вытворяет, ты не поверишь. Ремус покачал головой, вспомнив тонкое лицо, действительно красивые, но пошлые губы и перечно-шоколадные глаза девушки, которая вчера подсела к ним с Сириусом за ужином. Анестези Лерой. – Вы же только вчера познакомились. И что, уже? Сириус смерил его высокомерным взглядом. – За кого ты меня принимаешь, Лунатик? – За тебя, наверное, – честно сказал Ремус. Сириус польщено ухмыльнулся, расстегивая рубашку. – Да нет. Не знаю, что там делают с девчонками в этом Шармбатоне, но «мы 'гешили не то'гопиться». Занимались всю ночь «английским». Правда, я так и не понял, зачем она надела красное белье, – он скомкал рубашку и сердито зашвырнул её в угол кровати. – Мне теперь ещё сильнее хочется. Ремус усмехнулся. Для него подобное утро не было в новинку. Он частенько просыпался ни свет, ни заря, а Сириус приходил за пару часов до начала занятий, так что почти каждый их день начинался со скрипа двери, запаха женских духов и разговора шепотом. Проще говоря, они уже могли сверять друг по другу часы. Сонный и довольный Сириус вкратце делился впечатлениями об очередной победе, разбрасывая по комнате свою одежду, а после уроков, на берегу, за обедом или во внутреннем дворике, где его рассказ могло услышать достаточное количество ушей, расписывал друзьям все в подробностях. Питер ловил каждое его слово, сидя с раскрытым ртом, а Джеймс только посмеивался и после иногда нахально свистел вслед какой-нибудь девушке, идущей по коридору. Девушки, свидания и особенная прелесть кафе мадам Паддифут в Хогсмиде все еще оставались для Ремуса загадочной, полной опасностей территорией. Его собственный опыт включал в себя одну-единственную симпатию. Её звали Шарлотта. Каждые несколько дней она появлялась в их лесу с большой корзинкой, и ее красный плащ с капюшоном всегда красиво полыхал в косых лучах солнца на фоне пышной лесной зелени. Ремус завел привычку поджидать ее появления каждое третье утро. Незнакомка в красном была для него чем-то вроде доброй приметы, знаком, что день пройдет очень хорошо, и потому он всегда с волнением ожидал ее в зарослях малинника... И вот однажды она его заметила. Почувствовала его взгляд, остановилась, сняла красный капюшон с кудрявых светлых волос и обернулась. Целый месяц они гуляли вместе, болтали, держались за руки, целовались, плавали в реке, и целый месяц Ремус жил как любой другой нормальный парень. А потом наступило полнолуние. В ту ночь он напал на Шарлотту и ее бабушку, добрую старую леди, которая жила на краю его деревушки.К счастью, отец вовремя остановил его, иначе он бы совершил то, о чем потом жалел бы до конца дней. Но с тех пор Шарлотта перестала приходить к нему в лес. А он так и не узнал, кто сказал ей правду. Да и не был уверен, что хочет знать. – Ну хотя бы английским позанимались, – Ремус вынул из тумбочки шоколадку и осторожно развернул фольгу. – Теперь она будет понимать, что ты несешь. Ищи во всем плюсы, Бродяга. – ... если бы я знал, что все закончится так, нашел бы к кому пойти, – ворчал Сириус, стягивая носки. – Вот скажи мне, Лунатик, зачем девушка надевает на свидание красное кружевное белье, если не собирается ни с кем спать? Ремус слегка пожал плечами. – Может, ты ее разочаровал своим... знанием языка? Сириус в этот момент раздраженно взбивал кулаком подушку и оглянулся на Ремуса с таким выражением, что тот беззвучно рассмеялся и примирительно поднял ладони. Сириус бухнулся лицом в подушку и блаженно вздохнул. – А как же урок? – с невольным трепетом спросил Ремус, снова вспомнив охотницу. Рука Сириуса, свисающая с кровати, слабо взметнулась вверх и опала. Наверное, таким же взмахом Сириус в своем доме прогонял по утрам прислугу с подносом. – Черт с ним. Прогуляю. – Не хочешь узнать, как обезвредить оборотня, да? – едва слышно спросил Ремус. – Лунатик, если мне надо будет тебя обезвредить, я просто суну тебе шоколадку в зубы, – буркнул Сириус и натянул одеяло на голову, отворачиваясь к стенке.
* * *
Вопреки своему заявлению, Сириус на урок все-таки явился, но выглядел таким сонным и так отчаянно зевал, что, глядя на него, Ремусу и самому захотелось спать. К началу занятий противный мелкий дождь прекратился, но окрестности затянуло густым туманом. Первый урок по уходу за магическими существами должен был пройти на опушке в лесу, у поваленного бука. Дожидаясь новой преподавательницы, ученики как всегда облепили старое дерево, срезанное молнией. Большинство учеников сидело на стволе как воробьи на жердочке, те, кому не досталось места, толпились вокруг, но всех неизменно тянуло к поверженному гиганту, и всем хотелось иметь к нему отношение. Девочки щебетали, отламывая оставшиеся на дереве тонкие веточки. Мальчики кучковались рядом, поглядывали на девочек, громко говорили, курили и ковыряли старую кору, выцарапывая любовные инициалы и ругательства. На корневище дерева, закутав ноги в мантии, сидели бок о бок девочки из Гриффиндора и разглядывали фотографии, которые принесла Алиса Вуд. Сама она вертелась, как волчок, и ее звонкий громкий голос перекрывал все остальные на опушке. – Как будто вчера Мэри говорила, что ждет ребенка, и вот он уже, посмотрите, посмотрите только на эти щечки! Лили скорчила Джеймсу рожицу и побежала к подружкам. Странно это было – опять привыкать к тому, какие они все одинаковые в этих клетчатых юбочках, с этими белыми чулками и коленками, которые так и притягивают взгляд. – Это что, Оливер?! – услышал Ремус. – Уже такой большой?! – Да-а, Лили, он растет просто не по дням, а по часам! Представляете, Шон написал, что вчера Оливер пытался залезть на его метлу... Джеймс сунул в рот сигарету, запрыгнул на ствол и улегся, закинув руки за голову. Сириус уселся у него в ногах, Джеймс бросил ему пачку. Ремус прислонился спиной к стволу, а Питер, провалив попытку также легко, как и Сириус, запрыгнуть на ствол, сидел на корточках рядом и ковырял палкой в земле. Собравшись вместе, студенты, конечно же, первым делом взялись за новую преподавательницу и, похоже, устроили соревнование на самый страшный и нелепый слух о ней. Особенно старались близнецы – Гидеон только что закончил душераздирающий рассказ о том, как маленькая Валери Грей сидела под полом в спальне и смотрела, как убивают ее семью, а мальчишки, обступившие его кругом, шумно спорили и доказывали какую-то другую нелепицу. – ... а я вам говорю, это чистая правда! Мне отец рассказывал! – Чушь, – протянул Бенджи Фенвик, вырезая палочкой на стволе "Идите нахуй, Пожиратели!" – Не чушь! Она ненавидит оборотней, я слышал, что она голыми руками спустила с одного из них шкуру, когда он напал на ее ребенка. – И что случилось с ребенком? – Так его съели, разве нет? – Не было у нее никакого ребенка! Мой дядя работает в её отделе, он рассказывал, что она сошла с ума, когда пришлось работать под прикрытием в колонии оборотней, и теперь ест сырое мясо с кровью! Слушать эти бредни было просто невыносимо, поэтому Ремус просто отошел в сторону, но сразу же попал в захват Сириуса. – Что, страшно, Лунатик? – Бродяга взлохматил ему волосы. – Не зови меня так, – попросил Ремус и нервно оглянулся, но от Сириуса было не так-то просто отделаться. – Да ладно тебе, смотри, не обмочись! Лучше включи боковое зрение, тут где-то потерялась моя... – его картинно передернуло. – Напарница, наверное. Да, напарница. Пойдем. Будешь следить за тем, чтобы я ненароком не бросил её в Озеро. Роксана Малфой сидела на стволе, поджав ногу, и слушала музыку. Слизеринские девочки кривлялись от смеха и шептались, глядя на неё, но Роксана как будто не замечала всего, что творится вокруг и притоптывала в такт музыке, поглаживая пальцами корпус своего странного плеера. На ней была теплая черная толстовка с капюшоном, рваные серые джинсы и грубые ботинки из драконьей кожи, усеянные металлическими заклепками. Похоже, пятничная выволочка от Макгонагалл по поводу школьной формы не возымела на нее никакого действия, потому что ко всему прочему добавились длинные черные ногти и устрашающий макияж. Разве что она натянула школьную мантию поверх своего наряда, но выглядело это как чертово одолжение всему миру. Ремусу начало казаться, будто эта девушка прямо хочет, чтобы ее выставили из школы. – Истеричка, – коротко поприветствовал её Сириус, прислоняясь к стволу рядом с ее ногой и доставая сигареты. – Придурок, – в тон ему ответила Роксана, не поднимая глаз. – Ужасно выглядишь. – Я старалась. – Это заметно. – Иди нахер. Они говорили подчеркнуто небрежно и смотрели в разные стороны, но их удовольствие от перепалки было таким явным, что Ремус улыбнулся. – Не хочешь поинтересоваться, как моя рука? – Нет. – Благодарю, все уже в порядке. Тебя, наверное, мучает совесть за то, что я спас тебе жизнь, а ты взамен чуть меня не грохнула? Роксана вздохнула и на секунду подняла голову. – Это печальное слово «чуть», – она снова опустила взгляд и нажала на какую-то кнопку, так что музыка в её диковинных наушниках-ракушках зазвучала громче. – ... Так вот, можешь не париться. Я, кстати, уже придумал парочку желаний. Хочешь услышать? – Прямо умираю. Сириус дернул уголком губ и покосился на плеер. – Что за дерьмо ты слушаешь? – он попытался выдернуть у нее один наушник, но Роксана дернулась в сторону и чуть не упала. – Прикажешь вечно тебя подхватывать? – Пусти! – она выдернула мантию из его пальцев и сердито поправила капюшон. Сириус вдруг нахмурился и вытянул руку. – Эй, у тебя что, седые волосы? Жизнь в Англии нелегка, Шармбатон? – Убери руки! – рыкнула она. – Эй, Блэк! Они дружно обернулись. – Нам надо поговорить! – заявила Блэйк, скрещивая на груди руки. Главная красавица Хогвартса как всегда выглядела так, что невольно хотелось достать фотоаппарат и сделать пару снимков, чтобы такая красота не затерялась в истории. Пена кудрей, безупречная кожа, дорогая одежда и мерцающие в ушах лунные камни. За стоимость одного такого камня Ремус с отцом могли бы жить месяц. Блэйк эти камни теряла на лестницах. Сириус поднял брови, явно позабавленный ее воинственным настроением, после чего поднес сигарету к губам и затянулся. – Я тебя слушаю, – подчеркнуто вежливо сказал он, выдыхая дым в сторону. – Тогда, может быть, отойдем в сторонку? – она нетерпеливо переступила с ноги на ногу, быстро взглянув на Ремуса. Роксаны для неё не существовало. – Мне хорошо здесь, – Сириус стряхнул с сигареты пепел и вытянул руку вдоль по стволу у Роксаны за спиной. Роксана отодвинулась. Сириус схватил ее сзади за мантию. Ремус с трудом подавил улыбку. – Ну, выкладывай, что там у тебя. Блэйк глубоко вдохнула, бледные щеки ее слегка потемнели, но она все же заговорила. – Я... я тебе писала, почему ты не отвечал? Сириус затянулся и озадаченно поднял брови. – Ты мне писала? – Ты что, меня игнорируешь? – голос Блэйк сдался раньше, чем она, и задрожал. – Я не видел твоих писем, – просто соврал Сириус. – Когда ты, говоришь, писала? Ремусу категорически не нравилось происходящее. Не нравилось, что все с интересом наблюдают за разговором. Не нравилось, что Питер смотрит на Блэйк, открыв рот. Не нравилось, что Сириус так наслаждается ее прилюдной казнью. Может, все дело было в той сцене за завтраком, когда слизеринки во главе с Забини встали и ушли, когда за стол рядом с Роксаной села Лили? Но в любом случае, Сириус не имел права так поступать. Конечно, Блэйк Забини – холодная расчетливая змея, которая никогда не упустит шанс ужалить ближнего, но... если быть честным, разве Сириус сейчас поступает лучше? Очевидно же, что она влюблена в него по уши, за что же он с ней так? Откуда в нем жестокость? – Ты избегаешь меня? – прошептала Блэйк, теребя ремень сумочки и мучительно краснея под любопытными взглядами. – Конечно, нет, с чего ты взяла? – Что ты делал вчера? – Я был занят. Вот, у Питера спроси. Ремус прямо услышал, как загремели мысли под кудрявой шапкой друга. – Угу, – наконец промычал Питер, ковыряя носком ботинка ствол. – Вот видишь! – Блэк, что происходит? Если тебе есть что сказать, лучше скажи сейчас, потому что клянусь Мерлином, если так будет продолжаться, то я... Сириус вдруг дернул Блэйк на себя, зацепив пальцем пояс на её юбке, и крепко поцеловал слизеринку в губы. Раздался свист и смешки, но никто не возмутился, и слизеринцы не набросились на Сириуса за то, что тот посягнул на их королеву. Все-таки у отпрысков всех этих семей свои порядки, и сколько бы Сириус ни старался оторваться от них, они всегда будут считать его своим. В то время как если бы Ремус, или Питер, или близнецы попытались хотя бы пальцем коснуться Блэйк, им бы точно оторвали руку. – Значит, ты придешь? – спросила Блэйк, едва они оторвались друг от друга. На воспаленных губах девушки задрожала улыбка. – Все... все в порядке? – Угу. – Отлично! – Блэйк деловито застегнула пуговку у него на воротнике. – Значит, поужинаем? Жалко, что мы занимаемся по отдельности. И кстати... – она бросила ледяной взгляд на Роксану и тут же снова оттаяла, посмотрев на Сириуса. – Не общался бы ты... а то разговоры всякие... ну, увидимся. Сириус подождал, пока она вернется к подружкам, расстегнул пуговицу, медленно стер с губ ее помаду и брезгливо отер ладонь о кору дерева. Ремус безрадостно похлопал в ладоши. – Отличный спектакль. Сириус промолчал и выдохнул дым через нос, как дракон. – Зачем ты это сделал? Ты же ее терпеть не можешь. – Ну и? Я не собираюсь её любить, я трахаться с ней буду. – Ты мерзкий, – запросто сообщила ему Роксана, не отрываясь от своего плеера. Сириус затянулся и выдохнул на нее колечко дыма. – Я гораздо хуже... детка. Джеймс вдруг вскинулся и швырнул бычок в кусты. – Идет! – и он спрыгнул со ствола. Ученики зашевелились, заволновались, все дружно принялись топтать сигареты и вытягивать палочками дым из воздуха. Из-за деревьев, в сопровождении стайки опоздавших показалась новая преподавательница. Ремус взглянул на нее и вдруг почувствовал себя так, словно пропустил ступеньку на лестнице. Это была невысокая темноволосая женщина в наглухо застегнутой черной мантии. Ей можно было дать одновременно и тридцать лет, и сорок, и двадцать пять – что-то не так было с ее глазами, чересчур большими, наполненными ненормальной тревожной энергией. Похоже, слухи в чем-то все же правдивы... Казалось, что она слишком много плакала в жизни, и вся невыплаканная горечь осела по краям ее глаз и вытравила все хорошее, что в них когда-то было. Тонкий острый нос, жесткие острые губы, быстрый острый взгляд из-под изломанных бровей – вся она была как отточенное очеловеченное лезвие. За плечами у нее виднелся охотничий лук и узкий, туго набитый колчан. – Серебряные, – шепнула Мэри Макдональд на ухо стоящей рядом с ней Марлин. Преподаватель стремительно прошла мимо них, и на Ремуса повеяло сухим, похожим на запах прелых листьев ароматом. По телу пробежала совершенно неуместная волна. – Все собрались? Звук ее голоса подействовал на гомонящую толпу, как щелчок кнута. Ученики разом притихли, и на полянке воцарилась такая тишина, что было слышно только шум ветра в еловых ветках. – Отлично, – Грей на ходу осмотрела учеников и небрежно взмахнула рукой в кожаной перчатке. – Тогда все за мной. Никто не двинулся. Она обернулась и, рявкнув: «Шагом марш, что встали?», устремилась прямо в лес. Ученики на секунду застыли, глядя ей вслед, а потом вдруг разом побежали следом, торопливо подхватывая вещи. Грей шла очень быстро, бесшумно ступая на усыпанную ветками землю и даже не оборачивалась на бегущих следом учеников. Время от времени она выкрикивала что-то вроде «Живее, не возиться!» или «Ходу, ходу!», так что когда они, наконец, пришли на нужное место, половина учеников держалась за бока, тяжело дышала и утирала с лица пот. Грей привела их на довольно мрачную, но очень просторную лесную поляну, чем-то напоминающую классный кабинет. Свет с трудом пробивался сквозь плотно сросшиеся кроны, поваленные деревья лежали рядами и были похожи на классные скамьи, с корявых ветвей свисали забитые паутиной и феями фонари. Если здесь кто и учился, то только лешие и нимфы, не иначе. В центре пустого места стояла странная, непонятного назначения квадратная коробка, занавешенная темно-синим шелком. Как только профессор приблизилась к ней, коробка испуганно задрожала и загрохотала. – Итак, седьмой курс, – подождав, пока запыхавшиеся ученики попадают на импровизированные классные скамьи, Грей хлопнула себя палочкой по ладони, сжимая ее на манер плетки. Ремус заметил на ее мантии серебряную нашивку – камея летящей совы. – Добро пожаловать на ваш первый урок выживания. Я – Валери Грей. Сотрудник Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними. Комитет избавления от опасных существ. Специализация – класс А: оборотни, вампиры и перевертыши. После этих слов на полянке воцарилась просто идеальная тишина. Страшные истории, которых Ремус вдоволь наслушался за эти несколько дней, совершенно не вязались с такими обыденными и скучными словами как «специализация», «комитет» и «отдел». – В этом году я буду преподавать у вас обязательный предмет по Уходу за магическими существами для тех, кто сдает его на уровне ЖАБА. А также факультативный курс выживания, – она прошлась вдоль первого ряда. – Как вам известно, этим летом от столкновений с зараженными ликантропией погибло больше двухсот человек. Несколько сотен оказалось зараженными. Моя задача – не допустить того, чтобы это число пополнилось за ваш счет, – она пошла в обратную сторону, держа спину очень прямо и рассеяно глядя перед собой. Казалось, она решала про себя какую-то сложную задачу, и до учеников ей не было никакого дела. – Надеюсь, наши задачи совпадают. Я уверена, все вы полагаете, что в пределах Хогвартса вам ничего не угрожает, и что настоящая угроза никогда не проникнет за ворота и двери ваших комнат. Боюсь вас разочаровать, но вы глубоко заблуждаетесь. Опасность чаще всего находится там, где вы меньше всего ожидаете ее увидеть. И наше с вами общее дело – разглядеть эту опасность и обезвредить прежде, чем она вонзит зубы вам в глотку, – профессор подошла к коробке и положила на нее ладонь. Коробка исступленно затряслась. – Хочу сразу предупредить – если среди вас есть особо впечатлительные, нежные личности, вам лучше сразу уйти. Профессор Дамблдор уверен, что вы еще не готовы к таким урокам. Я считаю иначе. Мы находимся в состоянии войны, и сейчас не лучшее время разводить телячьи нежности. И тем не менее, я обязана была это сказать. Так что если среди вас есть желающие уйти – убирайтесь и не портите мне день. Никто не шевельнулся. Где-то наверху белка перескочила с ветки на ветку. Неожиданно по толпе прошел ропот, все обернулись, Ремус тоже обернулся и чуть не свалился со своего дерева. Встал... Джеймс. – Это правда, что вы убили оборотня голыми руками? – громко спросил он, озвучив то, что крутилось в голове у большинства собравшихся. Все как один обернулись к преподавательнице. – Слухи врут. Ученики потрясенно замолчали. – Я сделала это ногами. В тот момент, когда он собирался откусить одну из них. По классу пробежал осторожный смешок. Профессор чуть приподняла уголки губ, но глаза ее оставались холодными. – Есть еще вопросы? Ремус смотрел на нее во все глаза и не слышал ни слова из того, о чем она говорила. Сердце колотилось как ненормальное, а почему - он не мог понять. Страх, который так его мучил, теперь вдруг куда-то испарился, казался чем-то нелепым и неправдоподобным, и все мысли занимало только одно: попасться ей на глаза... попасться на глаза... сделать так, чтобы она посмотрела на него, увидела его, неважно что, неважно как... – А то, что вас считают лучшим стрелком в Англии, тоже неправда? – расхрабрился Джеймс, сунув руки в карманы брюк. Грей вдруг неуловимым, молниеносно быстрым движением сдернула лук, натянула тетиву и выстрелила еще до того, как раздались первые крики. Пронзительный писк – и мертвая белка с глухим стуком упала на полянку. Повисла абсолютная тишина. Девочки прижали ладони к губам. Мертвый зверек, еще пару секунд назад беззаботно прыгающий по веткам, теперь лежал в траве, как меховая горжетка, и только стрела подрагивала от удара о землю. – Смотря с кем сравнивать, – бесстрастно ответила Грей, подняла стрелу с насаженной на нее белкой и вернулась к коробке. Ремус услышал прерывистое дыхание и обернулся. Роксана, сидящая рядом с Сириусом, закрыла лицо ладонями. Сириус тоже покосился на нее и нахмурился. – Как я вижу, трусов среди вас нет. Во всяком случае, пока. Это хорошо. Но мой курс обучения включает в себя не только умение красиво стрелять по белкам и размахивать серебряным ножом. Вы будете учиться выживать, доверять своим инстинктам, слушать и слышать, смотреть и видеть, так... – она вскинула руку в кожаной перчатке. – Чтобы оставшись в лесу... один на один с врагом... – Грей осмотрела учеников. – Вы стали не жертвой... – маленькая рука схватилась за ткань. – А охотником. С этими словами она сдернула с коробки ткань. Ученики отхлынули назад, захлебнувшись в дружном вопле. Коробка оказалась клеткой. Мохнатое уродливое существо, сидящее в ней, порывисто обернулось. Желтые глаза впились в добычу. Длинные зубы вылезли из-под мясистых розовых губ, и лес огласился утробным ревом. Ремус смотрел на него, и дыхание сбивалось от ужаса. Это был он. Оборотень. – Спокойно! – крикнула Грей, обходя клетку по кругу, но глядя при этом на перепуганных, гомонящих учеников. Кое-кто явно пятился к выходу с поляны. – Споко-ойно. Он не опасен! – она сорвала со стрелы белку и швырнула в клетку. Оборотень тут же жадно набросился на нее. – Эта клетка – чистое серебро. Он не вырвется. Гомон стал тише. Студенты вернулись на места, теперь на лицах у всех было написано любопытство. Волк резко вскинул человекоподобную окровавленную морду и взглянул на учеников, а потом снова вгрызся в белку, вытаскивая из нее потроха. Толпа опять отступила. Ремус стоял за спинами одноклассников и жадно впивал взглядом существо в клетке. Оборотень казался неудачным гибридом человека и волка, неправильным, противоестественным, с длинными как у обезьяны руками, отвратительной мордой и клыками. Звуки, которые он издавал, разрывая тушку на части, вызывал тошноту, а его безумные глаза... неужели у него они становятся такими же? Кто-то тронул его за плечо. Ремус вздрогнул и резко обернулся. – Рем? – это был Сохатый. – Ты как? Ремус собрал все силы и кивнул. На большее его не хватило. Джеймс все понял, но ничего не сказал и просто хлопнул его по спине. Грей дождалась относительной тишины и когда все разговоры смолкли, снова заговорила, поправляя перчатки. – Итак, дамы и господа, перед вами – оборотень. Именно с ним мы и будем работать в ближайшее время. Но перед тем, как мы приступим к полноценным тренировкам в лесу, я хочу убедиться, что вы к ним готовы. Подойдите ближе и встаньте вокруг клетки. Джеймс, Сириус и близнецы с готовностью вскочили со своих мест. Чуть помедлив, за ними последовали Лили и Алиса, мальчики из Когтеврана, Роксана Малфой соскочила с дерева и направилась за ними, сунув руки в карманы, а затем уже и весь класс осторожно подобрался к клетке. Профессор стояла совсем рядом с волком, повернувшись к зверю спиной, и, кажется, совершенно не волновалась, хотя оборотень уже покончил с белкой и теперь скреб прутья, пытаясь дотянуться до ее спины. – Прежде всего вам надо научиться бороться со своими страхами и самое главное – с жалостью. Никаких сомнений. Никаких «но». Или вы... – она вдруг стремительно обернулась и хлестнула воздух палочкой, как кнутом. Магия, тонкая и невидимая, резанула по мохнатой лапе. Оборотень взвыл и шарахнулся назад, врезавшись спиной в прутья. – ... или вас. Ремус приоткрыл глаза, часто и со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. В первый миг он зажмурился, готовый почувствовать удар, и теперь руку сводило нервной судорогой. Оборотень скулил и вылизывал рану, сотрясаясь всем своим лохматым телом. Ученики морщились и с мукой смотрели, как зверь совершенно по-человечески баюкает свою руку. – Профессор! – воскликнула Алиса. – Профессор Грей, но разве мы имеем право?! Ведь вы сейчас говорите об убийстве! Да, одну ночь они опасны, но все остальное время ничем не отличаются от... – Кого? – вкрадчиво молвила Грей, делая шаг к Алисе. Девочка невольно отступила и наступила на ногу Фабиану. – От вас, или от меня, или от кого-либо другого? Вы никогда не смотрели оборотню в глаза лунной ночью? Там нет человека, уверяю вас. Там только желание порвать вас на мелкие куски. Эти куски стоят ваших предубеждений? Алиса промолчала. Грей отвернулась от нее. – Именно это распространенное и совершенно неправильное мнение нам и предстоит одолеть на сегодняшнем уроке, - громко сказала она. – На днях лесной дух наткнулся на бродячую кошку, и теперь низзлы вскакивают в лесу на каждом шагу, как поганки. Этой ночью я собрала для вас пару дюжин. Я хочу, чтобы все вы взяли по одному, – она взмахнула палочкой, и перед учениками появился огромный ящик. – И бросили в клетку. Только будьте осторожны, низзл может разрезать кожу до кости, если ему что-то не понравится. Это вам не домашний кот. Класс подошел к ящику. Внутри копошились мерзкого вида зверьки, десятка два, не меньше. Все они чем-то напоминали котят, но ядовито-розовая, зеленая и желтая расцветки шерсти, а также длинные уши и до уродливого огромная пасть это опровергали. Все они ползали друг по другу и оставляли за собой след то ли из шерсти, то ли из разноцветного дыма, пищали и шипели, шевеля двойными, а то и тройными хвостами. Джеймс поднял одного за шкирку. Котенок был рыжим, со странно приплюснутым носом и ужасно кривыми лапами. Оказавшись у человека в руках, зверек первым делом выпустил длиннющие, угрожающе изогнутые когти и попытался разодрать его руку, как и предупреждала Грей. – И это их мы должны будем скормить волку?!.. – возмутился Джеймс, опустив котенка обратно. – Да. Пауза. Ученики протестующе загомонили. Оборотня их крики совсем свели с ума, и он задергал прутья решетки. – Ну-ка тихо! – прикрикнула Грей, врываясь в обступившую ящик толпу. Шум немного стих. – Я повторяю, те, кому это не нравится, могут убираться! На моих уроках не место неженкам! Но только если через три недели во время полнолуния здесь найдут ваш окровавленный труп, не вздумайте жаловаться. Да, это жестоко! Но, черт вас подери, вы должны уметь защищаться! – прорычала она, схватила первого попавшегося котенка и шагнула к клетке. – Должны раз и навсегда выбросить из головы все эти глупости про жалость, про человека под волчьей шкурой, про то, что мы не имеем права их убивать! – она вытянула руку. Котенок жутко визжал и извивался, растопырив тонкие лапы. – Имеем! И должны! Каждый месяц оборотни нападают на ни в чем не повинных маглов, убивают детей, стариков, всех подряд! В этой клетке зверь – дикий и кровожадный зверь, который убьет вас и ваших близких при первой возможности! И пока вы в этом не убедитесь воочию, проку от наших уроков не будет! – и с этими словами она швырнула низзла в клетку. В этот же момент Лили, стоящая рядом с Ремусом, порывисто закрыла лицо ладонями. Ремус не закрыл. Во имя Мерлина... Лучше бы закрыл. Зачем. Зачем он только на это смотрел?! Есть такие вещи, которые хочется просто забыть. Выкинуть из головы, стереть из памяти раз и навсегда. Пожалуй, вид разрываемого на части маленького зеленого тельца и то, как его содержимое вываливается наружу, как раз стал одной из таких вещей. В этот раз класс не кричал и не возмущался. На поляне расстилалась ужасающая тишина - все окаменели, кто-то отворачивался, кто-то, в том числе и Мародеры, во все глаза следил за происходящим. – Никакой жалости, – тихо заговорила Валери Грей, когда писк и рев сменились жадным чавканием. – Только желание убивать, – она повернулась к белым, как мел, ученикам, голос ее зазвучал мягче. – Теперь вы знаете, как атакует оборотень. Так он поступает со всеми, если его вовремя не остановить. Это тяжело и неприятно, но без этого рубца вы так никогда бы и не смогли поднять руку на оборотня, – она взглянула на Алису. У Вуд был такой вид, словно она ещё не решила, разрыдаться или заблевать всю поляну завтраком. Лицо у неё было серое. – Это все равно, что прижечь рану. Страх и жалость – это ваша рана, ваше слабое место. Чем раньше вы его прижжете – тем лучше. Давайте. Это просто низзлы, обыкновенные лесные паразиты и не более того. Не покупайтесь на внешнюю безобидность. Они тоже питаются мясом. Так что вперед. Те, кто совершенно уверен, что не справится, может идти. Напоминаю, что этот курс носит факультативный характер и посещать вы его можете по собственному желанию. После этих слов несколько человек отделилось от толпы и, возмущенно переглядываясь, направилось в сторону замка. Среди них была и Блэйк Забини со своей свитой. Грей ничего не сказала, только окинула уходящих цепким взглядом. Когда же последний из них скрылся за деревьями, она приглашающе повела рукой и отступила в сторону от ящика и клетки. Постепенно, с крайней неохотой и отвращением класс снова окружил коробку с низлами. Выбирая зверьков, все отводили взгляд и старались максимально отвлечься от того, что в руках у них - живое существо, которое они будут обязаны бросить в клетку к прожорливому зверю. Доставая своего кота, Ремус украдкой бросил взгляд на Валери Грей, стоящую в стороне. Надо сказать, для учителя она была очень и очень... Грей вдруг подняла на него взгляд. Ремус почувствовал, как жаром плеснуло щеки, поскорее достал своего низла, даже не взглянув на него, и поспешил вернуться к остальным. Джеймс что-то сказал ему, но Ремус не расслышал. С ним что-то странное творилось. Сердце колотилось так громко и сильно, что дышать было тяжело. Класс выстроился в очередь. Перед Ремусом стояла Роксана Малфой и держала в горсти того самого рыжего низзла, которого достал Джеймс. Зверек задремал у нее в руках. Глазки его закрылись, а большая ушастая голова раскачивалась на тонкой жилистой шее, словно маленький воздушный шарик. Когда подошла очередь Роксаны, котенок вдруг проснулся, зевнул во всю свою беззубую розовую пасть и воззрился на девушку маленькими блестящими глазами. Роксана остановилась как вкопанная. Валери подошла ближе. – Бросай его в клетку. Роксана не двигалась и смотрела на низзла так, словно ей вдруг открылась какая-то страшная истина. Валери сжала её руку чуть повыше локтя. Класс заволновался, все начали вытягивать головы, чтобы узнать, в чем проволочка. – Ты должна бросить его, – сухо говорила Валери, глядя на девушку. – Ну? Роксана вдруг сильно вздрогнула, оглянулась на учительницу, поджав плечи, а потом резко развернулась и ринулась прямиком в лес. Поднялось волнение. – В чем дело? – Что там случилось? – Это Малфой! – Надо ее догнать! – Эй, вернись! Эй! – Нет! – властно крикнула Грей и все стихли. – Пусть идет. Сириус вдруг схватился за руку и скорчился. – Ты чего? – Джеймс схватил его за шкирку, пытаясь выпрямить. – Ай... твою мать, мне сейчас палец оторвет... – выдавил Сириус, сжимая пальцы правой руки. – Это гребанное кольцо. Вот ведь дура... мне надо ее догнать, иначе все, – Сириус сорвался было с места, но тут его окликнула Грей, и он чуть не перецепился через свою ногу. – Неужели вас, мистер Блэк, тоже напугал вид крови? – откуда-то она уже знала его имя. – Да я просто... за ней... – процедил Сириус сквозь зубы, жмурясь так, словно профессор была источником слепящего света. – Впечатлительная очень... кретинка... я мигом, – и он тоже с треском вломился в кусты. Все услышали его крик: – Малфой, мать твою, ну-ка стой!!! Глядя ему вслед, Ремус машинально шагнул вперед. А когда снова повернул голову, подскочил, напоровшись на жутко-осмысленный дикий взгляд оборотня. На секунду он увидел в желто-зеленых глазах свое бледное, искаженное неприязнью и страхом лицо, а потом в водовороте инфернальных красок что-то торжествующе полыхнуло. Мохнатый сутулый оборотень вдруг странно съежился, обнял себя лапами, словно ему стало больно... и превратился в молочно-белый шар, выплывающий из облаков. Ремус отшатнулся от него и упал в траву. А в следующий миг Грей выскочила вперед, взмахнула палочкой, и выползающая из-за облаков луна лопнула, как воздушный шар, прежде чем ее успел кто-либо разглядеть. Но ученики все равно зашумели. – Эй, что это было? – Это что, был боггарт?! – Вы видели шар?! Что это было? Во что он превратился?! – Он взорвался! – Тихо! – Грей накинула на клетку ткань, и она снова затряслась. – Конечно, это был боггарт! А вы думали, это настоящий волк? В новолуние? Ученики неловко переглянулись. – Вы меня удивили, седьмой курс. Дождетесь, что я посажу вас за учебники! – фыркнула Валери, оглядывая пристыженный класс, а потом взглянула на Ремуса, по-прежнему сидящего на траве. – Вы испугались чего-то, в то время как перед вами был кровожадный отвратительный зверь? – вкрадчиво спросила она, стягивая перчатку. Ремус сглотнул, глядя на неё с земли. У неё были просто офигенные бедра, обтянутые черными плотными брюками. Он сглотнул и тряхнул головой, поспешно опустив взгляд. – Да, – выдохнул он и посмотрел ей в глаза. Грей прищурилась. – Вы либо законченный трус... Он снова почувствовал, что краснеет, но теперь от злости. –... либо невероятный храбрец. Стянув наконец перчатку, она вдруг протянула ему руку. – Вставайте, – она чуть сузила свои страшные глаза. – Мистер Люпин. В другой ситуации Ремус ни за что не позволил бы женщине себе помочь. Но этой женщине, кажется, нельзя было отказывать ни в чем. Ладонь у нее оказалась узкая и теплая, гораздо меньше руки самого Ремуса. Оказавшись на ногах, он вдруг сразу стал выше нее. До этого он и не замечал, что она небольшого роста. – Спасибо, – прошептал он, отряхивая с одежды грязь и от души надеясь, что она понимает, за что именно он ее благодарит. – Не за что. Вам стоит быть осторожнее. Они встретились взглядом, и под ложечкой у Ремуса что-то больно и сладко екнуло. – Буду... – прошептал он, с трудом разлепив губы, осознал, что все еще держит ее руку, и поскорее разжал пальцы. Грей наградила его последним пристальным взглядом, повернулась к остальным и возобновила урок, а Ремус вернулся в толпу. Грей говорила что-то, пока оборотень рвал на кусочки низзлов, но Ремус её почти не слушал и не слышал даже, как над лесом прокатился удар колокола. Ладонь полыхала. Что-то творилось с ним. Что творилось со всем миром. Он летел ко всем чертям.
Карета Блэков, невидимая для маглов, летела по заснеженным улицам небольшого графства. Мимо проносились магазинчики под шапками из снега, сияющие гирлянды, влажные фонари, яркие краски, счастливые люди... А ведь он мог бы сейчас вместе со всеми праздновать сочельник в гостиной Гриффиндора. Веселиться, отрываться, играть на гитаре и в волшебный твистер, подкалывать Эванс на пару с Сохатым... – ... хотя бы слышишь меня? И Марлин. С тех пор, как они сделали это, ему хотелось её постоянно, все время, всегда. Как бы он хотел провести это время с ней, вместо того, чтобы сидеть сейчас в ледяной карете и ехать на какой-то сраный прием в поместье Малфоев. «Ты ведь вернешься на Рождество?..» – Сириус! Карета проехала мимо церкви, из которой доносился рождественский хорал, и Сириус вспомнил, как мягко сминался под его руками белый вязаный свитер, когда они с Марли сидели в "Трёх метлах" и... – Сириус Блэк, твоя мать говорит с тобой. Сириус отвел взгляд от окна, посмотрел сначала на отца, который как всегда флегматично попивал огневиски, глядя в никуда, а потом на мать. Как всегда красивая, бледная, холодная, вся в черном, с алыми губами, бриллиантами в ушах и в шубе из меха черного рейема. Его мама. – Что? – нелюбезно переспросил он. Вальбурга громко хлопнула в ладони. – Он даже не слушает! Сириус с трудом удержался, чтобы не закатить глаза. – Я слушаю. – Ты можешь хотя бы притвориться, что они тебе нравятся, и изобразить удовольствие? – Как твоя мать, – рассеянно вставил Орион, закуривая сигару из тентакулы. Вальбурга поджала губы, быстро посмотрев на него. – Я что, так многого требую? – Ты требуешь невозможного, как всегда, – проворчал Сириус и засунул пальцы под воротник, пытаясь ослабить удавку, которую ему лично завязывала сама Вальбурга – впервые за все его шестнадцать лет. Бриллиантовая заколка больно колола его шею. – Ты хоть понимаешь, как важна для нас эта помолвка? – Сделка. – Помолвка. – Сделка! Вы покупаете для меня партнера для скрещивания. Много золото по... Вальбурга резко хлопнула ладонью по сиденью, и он замолчал. – Прекрати сейчас же, – прошипела она, втыкая в Сириуса свой взгляд, словно очередную иголку. – Да, это сделка. Сделка! Но ты ведь уже не маленький, Сириус, и должен понимать, что состояние и фамилия не могут строиться на пустом месте. Брак по "любви" – это пошлость и удел грязнокровок, а для нас это, прежде всего, надежное будущее, связи, состояние и... – Чистая кровь, – выгнул губы Сириус, выплевывая это слово так, словно оно было куском протухшего мяса. – А ты имеешь что-то против? – поинтересовался Орион, неторопливо вынимая из бокала свой взгляд и обращая его на сына. Сириус отвернулся к окну. Он ненавидел, когда мать и отец говорили о браке. В такие минуты он сразу вспоминал красную нить, связывающую их имена на семейном древе поверх золотой, и думал о том, что, наверное, вообще не имел права появляться на свет. – Да, – прорычал он, снова оборачиваясь. – Да, я против. Может, я не хочу? Может быть я уже выбрал, сам? – Что значит «хочу»? Что значит «выбрал»? Орион... что он такое говорит? – Мне кажется, Bourgie, наш сын имеет в виду, что влюбился в какую-то грязнокровку, – равнодушно отозвался старший Блэк, стряхивая пепел. Вальбурга прижала руку к груди. Даже Регулус отвлекся от своей книги и обратил на брата черные круглые, как у глупого щенка, глаза. – Сириус?.. – Прекрати, мама, у тебя кровь носом пойдет! – процедил Сириус, но было уже поздно. Вальбурга села на своего любимого конька. – Кто она, Сириус?! Кто?! – Не ваше дело! – спокойно отрезал Сириус и вдруг сорвался неожиданно для самого себя. Видимо, напряжение последних двух недель, в течение которых ему ежедневно капали на мозги, все-таки дало о себе знать. А может он просто был чертовым Блэком. – Какая разница, черт возьми, кто она?! – заорал он. – Может я влюбился! Может это навсегда! И если я захочу – женюсь на ней, прямо завтра, черт возьми! – Никогда ты не женишься на грязнокровке! – завизжала Вальбурга, да так, что карета зазвенела от эха. Регулус поморщился, отодвигаясь. – Никогда, ни за что мой сын не возьмет в жены паршивую, грязную... – Заткнись! – заорал Сириус и мать отвесила ему пощечину. Карета мягко качнулась на рессорах и остановилась. Они прибыли на место. Вместо праздничного городка за окнами уже вовсю переливался и мерцал великолепный Малфой-Мэнор. Дверца кареты открылась, и все увидели старшего домового эльфа Малфоев. – Добро пожаловать в Уилтшир, сэр, – проскрипел он старческим голосом и склонился в поклоне перед лакированной туфлей Ориона, показавшейся на ступеньке. Кареты подъезжали, гости сплошным потоком двигались к главным дверям, и всюду только и слышны были утонченно-вежливые приветствия, пожелания счастливого Рождества и холодное хлопанье дверей карет. – И запомни сын, ты пойдешь с этой девушкой под венец, даже если мне придется применить к тебе Империус... – прошипела напоследок Вальбурга, поправляя на Сириусе галстук. Красные тонкие губы женщины уже застыли в ледяной светской улыбке. – Или любое другое заклятие к твоей грязнокровке. Не заставляй меня идти на это, – с этими словами она оттолкнула Сириуса от себя и вплыла в празднично сверкающий холл. Рядом с ней тут же возникла тучная шумная женщина в роскошном восточном наряде. – Вальбурга Блэк! – Патриция! – моментально переменившись в лице, мать расцеловала миссис Забини в щеки. Дочь Патриции, Блэйк, до пошлости миленькая, словно рождественская упаковка шоколадных конфет, впилась в Сириуса жадным обиженным взглядом. Он же, схватив с проплывающего мимо подноса стакан, нырнул в ближайшую дверь, но, однако, успел услышать обрывок разговора: – Значит, вас... уже можно поздравить?.. – многозначительно спросила Патриция. – Боюсь, пока еще рано... – уклончиво засмеялась мать. В гостиной Сириус попал в толпу, где каждый считал своим долгом бросить на него взгляд. Сириус вспомнил, где видел этот взгляд раньше, и от этого ему стало очень плохо. Когда-то все эти люди так же таращились на Беллатрису и Родольфуса. Он чувствовал себя загнанным волком. Все эти чистокровные гончие сейчас показывали ему свои зубы так, словно предупреждали заранее, чем кончится дело, если он попытается дать деру. – Я знаю, что ты чувствуешь, сын, – рука отца вдруг легла ему на плечи. Сириус раздраженно вздрогнул. – Правда? – процедил он. – Знаешь, для того, чтобы спать с женщиной, не обязательно на ней жениться. Да, ты сейчас влюблен, и тебе кажется, что она – самая необыкновенная, но поверь, – он понизил голос. – Скоро эта оскомина спадет, и ты поймешь, что для серьезных отношений нужно кое-что повесомее, чем постель, – Орион хлопнул его по плечу. – И не горячись. Возможно, твоя будущая жена окажется не так плоха, как ты думаешь. – А твоя оказалась? – он стряхнул его руку и поскорее покинул гостиную, где от золота и зелени начинало рябить в глазах. Почти час Сириус старался не попадаться родителям и Малфоям на глаза. Ему с самого утра ужасно хотелось курить, но здесь это сделать было невозможно. После долгих скитаний по ярко освещенным запутанным коридорам, он наконец нашел одну-единственную незапертую дверь и без раздумий повернул ручку. И попал в другой мир. Грохочущая музыка. Свет выключен. Плакаты игроков в квиддич, магловских музыкантов и актеров кино. Камин ярко пылает, и душноватый, теплый воздух облизывает замерзшие ладони животворящим теплом. Не веря своим глазам, Сириус шагнул внутрь. Такой грохот было бы слышно даже с улицы, а он не слышал его из коридора. Как будто комнату специально заколдовали... – Эй, что вам надо?! Он обернулся. Из-за ширмы, расписанной ветками цветущей вишни, выскочил человек. То, что это девушка, Сириус понял сразу – по двум не очень длинным, но мягко изогнутым гладким ножкам в коротких белых носочках. Все остальные прелести скрывала мешковатая толстовка с капюшоном. Девчонка быстро подошла к нему, воинственно упирая руки в бока. Из-под капюшона сверкнули глаза. – Ты кто? – она захлопнула дверь. – Чего врываешься? – Тут можно покурить? – он повертел перед ней пачкой. Магловская этикетка подействовала на странную девочку, как секретный пароль: она сразу как-то расслабилась, опустила руки и дернула плечами. Даже голос ее, хрипловатый для подростка, зазвучал мягче. – Можно, – и она протопала мимо него, мелькая в темноте светлыми трусиками, которые виднелись из-под толстовки, после чего скрылась за ширмой. Сириус заметил лежащий у камина дорожный рюкзак с вывернутым нутром, пару теплых зимних унт, и взгляд его сам собой метнулся к полке. Бинго! На ней лежал маленький мешочек с серебристой пылью.
...1977 год...
– Малфой? Сириус осмотрел притихшие деревья, и на него накатило неприятное чувство, будто они смотрят на него в ответ. Он вдохнул поглубже. – Мал... ах ты черт! Он на ходу перецепился через какой-то пенек и чуть не упал. Впереди что-то шевельнулось. Малфой сидела между корней какого-то дерева, словно маленькая девочка, спрятавшаяся в ногах большой и старой няньки. Только сначала Сириус не понял, что это она, потому что вместо жидковатой ядовито-розовой шевелюры по её плечам рассыпалась грива пушистых белоснежных волос, так что издалека ее можно было принять за детеныша полувидима. В голове вдруг яркой ослепительной вспышкой пронеслось какое-то воспоминание, но едва Сириус попытался его схватить, оно тут же исчезло, оставив после себя только эхо прибоя и стойкое ощущение, что все это он уже где-то видел... Он подошел ближе. Малфой пыталась закурить и без конца щелкала магловской зажигалкой, но руки у нее дрожали, и искра не высекалась, а сама она сухо всхлипывала и отчаянно ругалась, обжигаясь о кремень. Котенок низзла, которого Малфой унесла с собой, копошился в траве у её ног и даже не подозревал о том, что уже пятнадцать минут как мог быть совершенно мертв... Сириус наклонился, вынул сигарету у нее изо рта, так что Малфой испуганно дернулась и раскурил волшебной палочкой. – Что же мне с тобой делать, Малфой? – рассеяно проговорил он, выдохнул сладковатый вишневый дым и повертел в руке тоненькую бумажную палочку. – Убить быстро или дать насладиться последней сигареткой? Она выхватила у него сигарету, прежде чем он успел прикоснуться к ней второй раз. – Какого хера тебе надо? – Десять пальцев, – он помахал правой рукой. – А могло стать девять. – Уходи, – она коротко взглянула на него. – Что ты вечно за мной ходишь? – Черта с два я бы за тобой пошел, если бы не эта херня у меня на пальце. У тебя, кстати, тоже. Малфой ничего не ответила и затянулась. Рука у нее тряслась так, что пепел падал на одежду. – Не будь такой ссыкушкой, Малфой. Пойдем обратно. Я не хочу схлопотать еще одно наказание. Она затрясла головой. – Я туда не пойду! – уперлась Роксана. – Ты иди куда хочешь, а я остаюсь. – Ты что-то путаешь, детка, – Сириус склонился к ней и прищурился. – Я не упрашивать тебя пришел. Будешь упираться, потащу силой. – Ой, как страшно! – Экспеллиармус! Тонкая черная палочка вырвалась из мантии. Роксана взмахнула было рукой, но это было все равно что ловить муху. – Эй! – она вскочила на ноги. – Отдай! – Отбери! – Сириус сунул теплую палочку во внутренний карман мантии. – Ах ты... Роксана метнулась к нему, Сириус быстро присел, обхватил ее за пояс и, закинул себе на плечо, как мешок. – У тебя что, блять, крыша нахуй поехала?! – вопила Малфой, пиная его и колотя кулаками по спине, пока он шел к замку. – Отпусти меня на землю, придурок! Отпусти меня сейчас же! Она не переставала сопротивляться всю дорогу. Кричала, пыталась лягнуть в живот, ругалась как последний гоблин и царапалась хуже гарпии, но Сириус сносил все побои. – Я тебя предупреждал, – говорил он. – К тому же, со страхами лучше всего... ауч, эй, хватит уже! – он подбросил ее на плече, когда она снова его ударила. – Лучше всего бороться, а не бегать от них! – Засунь себе в задницу свои советы! Опусти меня на землю! Сириус услышал шорох у себя за спиной и обернулся, мотнув Малфой так, что она смешно тявкнула. За ними бежал рыжий котенок. – Дружище, ты – низзл, и твой дом в лесу! – Сириус легонько помахал ногой, не подпуская его. – Слышал? Иди лесом, дружище! Котенок принялся вертеться вокруг его ног. – И даже не будь ты низзл, я ненавижу кошек! И при первой же возможности грохну тебя. Так что давай, кыш! Малыш увернулся от его ноги и попытался зацепить носок ботинка когтями. – Иди отсюда! – прикрикнул Сириус и возобновил свой путь, а нахальная зверюга потрусила следом. – Осторожнее, ты же его раздавишь! – закричала Малфой и так больно впилась в него ногтями, что Сириус не выдержал и сбросил ее в ближайшие мягкие заросли. – Значит так, Малфой! Или ты, черт тебя дери, идешь сама, или я пользуюсь своим желанием – ага, ты помнишь о нем – и приказываю тебе покормить вервольфа с руки. Выбирай, куколка, что тебе дороже. Роксана скрестила на груди руки, упрямо глядя на него с земли. – Вот так, значит? Она решительно кивнула. Сириус шагнул к ней, но тут перед глазами стремительно мелькнуло что-то маленькое и рыжее, а в следующую секунду круглая и глазастая башка низзла вдруг появилась у него прямо перед носом. – Черт возьми! Низзл расплылся в омерзительной неестественной улыбке. Сириус поскорее содрал с головы лесного демона и швырнул в кусты, а Роксана покатилась со смеху. – Гребаный уродец... – зверек, все меньше и меньше походящий на кошку, снова появился из облачка шерсти и припал к его ноге. – Да отвали ты от меня, отвали, Мерлинова срань! Посмеиваясь, Роксана поднялась на ноги и отряхнула мантию. – Слушай, Блэк, я передумала. Я пойду с тобой на урок. Но взамен ты возьмешь себе этого кота. – Что?! – Это будет честно. Ну что, идет? Или ты сдулся, большой и страшный Блэ-эк? Сириус почувствовал, как у него дернулось лицо. Ему захотелось схватить тщедушное тельце и зашвырнуть подальше в кусты также, как он только что бросил туда низзла. Малфой бесстрашно смотрела на него, катая на губах улыбку. – Идет, – наконец выдавил он и крепко, по-мужски сжал ее пальцы, с трудом подавив желание раздавить их ко всем чертям.
...24 декабря 1974 года...
– Ты кто вообще такая? – Прислуга, – быстро ответила Роксана, натягивая джинсы. Присутствия парня она не стеснялась. В Дурмстранге частенько приходилось переодеваться при мальчиках. – Магла в доме. Знаешь, что-то вроде рабыни. – А имя у прислуги имеется? «Скажу – точно побежит вниз и скажет матери, что я здесь». – Нэнси! – выпалила она, краем глаза поймав плакат Sex Pistols. – А ты? Парень взглянул туда же, недоверчиво хмыкнул и закурил. – Дворецкий Блэков. Знаешь таких? – Жестокие извращенные выродки с кучей золота под Лондоном, которые мечтают истребить всех полукровок? – уточнила она, прыгая на одной ноге и натягивая на другую сапог. – Слышала, а как же. – Не лучше твоих Малфоев. Будешь? – он протянул ей пачку. Роксана до этого никогда не курила, но подумала – почему бы и нет, пожала плечами и взяла одну. – Рад знакомству, – невнятно промолвил парень и протянул ей руку. – Меня зовут Си...д. Сид. Она понимающе улыбнулась, вложила пальцы в расслабленную теплую руку и почувствовала, как в самую серединку ладони как будто ток запустили. – Твои хозяева не будут тебя искать, Сид? – спросила Роксана и забралась на постель, заталкивая вещи в рюкзак. Новый знакомый преспокойно бухнулся рядом. – Они мне не хозяева, – лениво отозвался он, дымя в белоснежный балдахин и украдкой разглядывая Роксану. Она выдернула из-под него свою футболку. – А ты куда собираешься? – Квиддич. Сборная Болгарии сегодня играет с «Осами». – Да ты что... ты поэтому берешь с собой вещи своей хозяйки? Роксана остановилась, не до конца сложив свитер, и покосилась на добродушно усмехающегося парня. – Да! – она запихнула свитер в рюкзак. – Проблемы? – Бродяга! Они переглянулись. – Бродяга, ты где?! Голос звучал приглушено, так, словно говорящий прятался под кроватью. Парень спохватился и со словами «Это у меня» вытащил из кармана маленькое квадратное зеркальце. Голос доносился из него. Он был хриплый, ломающийся, смешанный с голосами других людей, смехом и музыкой. – Бродяга, где ты шляешься, все уже собрались! – Я застрял, брат, – вздохнул парень, поудобнее устраиваясь на подушке. – Застрял где? – В данный момент в кровати. Роксана обернулась, позабавленная хвастливой интонацией. Парень поймал ее взгляд и подмигнул. – Ты что, с девчонкой? – Да, – явно рисуясь, подтвердил ее новый знакомый. – Да, я с девчонкой. Роксана в этот момент соскочила с постели и побежала за ширму. Сириус приподнялся на подушке и вытянул голову, разглядывая её голые ноги. Она вытащила из шкафа теплый зимний шарф и шапку – в Дурмстранге ночью опасно было быть девушкой, поэтому она все до последней волосинки спрятала под шапку и тщательно замотала нижнюю часть лица шарфом. В такой одежде и при таком экипировке ее вполне можно было принять за щуплого мальчишку. Она вскинула рюкзак на плечо и направилась к камину. Пора было уходить. А странный парень по имени Сид всё так же валялся на её кровати и говорил с зеркалом. –... мы притащили ящик из «Сладкого королевства» и сейчас выясняем, что там. А ночью все вместе пойдем к озеру. Ты пропустишь все веселье. Сид сунул зеркало на место и вскочил с кровати. – Слушай... Нэнси, да? Нэнси, мне срочно надо свалить отсюда! Я видел, у тебя есть Порох, поможешь мне уйти? – С какой стати? Там порция только на одного, – она схватила рюкзак, но Сид перехватил его и не дал надеть. – Если не поможешь, я скажу Эдвин Малфой, что ты украла вещи ее дочери, – быстро выпалил он. – Шантаж?! – Именно. Роксана выдернула рюкзак у него из руки. – Ладно! – отрывисто сказала она. – Только если тебя выкинет где-нибудь по дороге, я не виновата! Перед тем, как шагнуть в камин, Сириус обернулся. – Эй, Нэнс! Спасибо тебе! – и, прежде чем девчонка успела что-то сказать, Сириус схватил её, быстро чмокнул прямо в губы и провалился в зеленое пламя.
...1977 год...
Гулкий удар колокола прогудел по замку, и последний урок подошел к концу. Роксана сидела за партой, обнимала свою старую сумку из мягкой красной кожи и смотрела, как ее одноклассники один за другим покидают кабинет. Двигаться совсем не хотелось. Хотелось, чтобы кто-нибудь взял ее и отнес в Трапезную на ужин. А потом донес до подземелий, где она будет отбывать наказание в компании самого неприятного человека во всей школе. В самом деле, этот день может стать ещё более отвратительным? – Мисс Малфой. – А?! – Роксана вскинулась и уставилась на склонившегося над ее партой профессора Джекилла. – Вы хорошо себя чувствуете? – озабоченно спросил он, глядя на нее своими добрыми голубыми глазами. – Да... – она кашлянула. – Лучше всех, – Роксана кивнула для достоверности. – Вас проводить в Больничное крыло? – Нет, все в порядке. Честно. – Тогда вам лучше спуститься на ужин, пока еще не все съели, – профессор улыбнулся так, что Роксана невольно подняла уголок губ в ответ. Зябко поеживаясь и зевая, она вышла из класса в темный пустой коридор и пошла к лестнице. Вот за что она готова была возненавидеть Хогвартс, так это за его бесконечные лестницы и этажи. В Дурмстранге были лифты. В Шармбатоне вообще всего три этажа. А здесь приходилось целыми днями бегать по этажам. Она что, спринтер? На пятом этаже Филч, стоя на стремянке, пытался шваброй закрыть хлопающую оконную раму. Когда Роксана проходила мимо, на нее дохнуло пресной ледяной сыростью. Достал этот дождь. Льет с самого утра, и из-за этого ужасно клонит в сон. Вот и на трансфигурации. Вроде бы сидела и слушала урок, а потом вдруг поймала себя на том, что лежит на парте и видит какой-то сон. Да и все сидели такие тихие и подавленные, что даже суровая тетка заметила и прервала проверку того самого страшного домашнего задания, которое Роксана так и не одолела за выходные. – Ну и что с вами со всеми такое? – спросила она, когда на заданный дважды вопрос о формуле никто не поднял руку. – Может, кто-то наложил на вас парализующие чары, м-м? – Профессор Грей, – нехотя пробормотала Алиса, когда стало ясно, что желающих отвечать нет. – Профессор Грей наложила на вас чары, мисс Вуд? Староста нехотя улыбнулась. – Нет... просто... провела урок. – Ах, вот оно что! – Макгонагалл понимающе вскинула голову и покивала. – Профессор Макгонагалл... вы ничего не можете с этим сделать? – жалобно спросила Алиса. Роксана жадно взглянула на тетку. Она была такая... казалось, она может повлиять на все на свете. – Это просто невыносимо. Класс согласно загудел. – К сожалению, мисс Вуд, это не моя компетенция. Уроки выживания включены в вашу программу министерством, а там считают, что вы уже готовы к подобным испытаниям, – она поджала губы, явно не одобряя легкомысленное министерство. – Но профессор Грей вам наверняка говорила об этом, вы имеете право отказаться. Никто не будет заставлять вас посещать ее уроки силой. Однако я бы на вашем месте не торопилась. Профессор Грей действительно блестящий специалист по ликантропии и превосходный Охотник, никто не обучит вас самозащите лучше, чем она. Так что подумайте хорошенько. И что бы вы там ни решили, это не повод спать на занятиях! – строго добавила она и посмотрела прямо на Роксану, которая всего на секундочку прикрыла веки, но уже успела увидеть краешек нового сна. – И еще... если бы вы, седьмой курс, в свое время лучше учили уход за магическими существами, то наверняка знали бы, что низзла надо убить девять раз для того, чтобы он умер на самом деле. Макгонагалл приподняла уголки губ, увидев, какое впечатление ее слова произвели на класс, и взмахнула палочкой. – А теперь продолжим урок.
– Что у вас с Блэком? – с ходу спросила Забини, встав перед столом и скрестив руки на груди. Дело было за ужином. Блэйк напала на Роксану так внезапно, что она чуть не подавилась картофелиной. – Что? – прошамкала она, надеясь, что просто ослышалась. – Я спросила, что у вас с Блэком? – нетерпеливо повторила Забини, опираясь на стол рукой. – Искренняя и глубокая антипатия, – честно призналась Роксана. – Он бесит меня, а я бешу его. Это сильное и взаимное чувство, – она поднесла было вилку ко рту, но Блэйк вдруг взяла и выхватила ее у нее из руки. Секунда на подавление ярости. Роксана стукнула опустевшим кулаком по столу и вскочила. – Ты охуела?! – Оставь Блэка в покое, Малфой! – пригрозила ей слизеринка. – Ты уже один раз упустила его, теперь, будь добра, отойди в сторону. Или пожалеешь. Клянусь Мерлином, пожалеешь. – Чего? Я упустила его? – Роксана засмеялась. – Ты в своем уме, ma cherie? – Не строй из себя дурочку. Если хочешь знать, Блэк – мой жених. Роксана выпятила губу и понимающе покивала, попутно вспомнив утренний разговор Блэка с другом. – Даже не знаю, кому из вас больше посочувствовать. – Посочувствуй себе! – с нажимом проговорила Блэйк, наклоняясь к ней так, что Роксана почувствовала приторный до тошноты запах её духов. – Думаешь, я поверю, что ты сама упала с метлы тогда? Готова побиться об заклад, ты это сделала специально. – Специально упала с тридцати футов? – уточнила Роксана. – Я прекрасно знаю, что между вами что-то есть. Я вижу, как он пялится на тебя. Он сегодня побежал за тобой в лес! Что вы там делали?! – Может, лучше спросишь у своего жениха, мне-то ты всё равно не поверишь. – Мне он сказал, что у вас там какое-то общее наказание, но я не такая дура, чтобы поверить в эту чушь! – Да уж, Забини, ты не дура, это точно, – усмехнулась Роксана, шинкуя бифштекс и представляя, что это Блэк, Блэк, Блэк... – Не испытывай мое терпение! Что вы делали в лесу?! – Да трахались в кроличьей норе! – не выдержала Роксана. Ученики, сидящие поблизости, обернулись, даже звон вилок о тарелки стал тише на два порядка. – Это то, что ты хотела услышать? Теперь я могу поесть? – и она шлепнулась на место, снова хватаясь за нож и вилку. Забини какое-то время просто смотрела на нее. Губы ее дрожали, а глаза маслились слезами. А потом, повернувшись на каблуках, она выбежала из зала, не сказав больше ни слова. После ужина Роксана вернулась в свою комнату, чтобы переодеться. Постель была так восхитительно аккуратно застлана чьими-то заботливыми руками и так притягивала к себе, что Роксана не выдержала и прямо с порога со стоном завалилась на теплое покрывало. Дав себе честное слово, что просто полежит полчасика, а потом отправится в подземелья, она закуталась в одеяло и опустила ресницы... Когда она открыла глаза, на часах уже была половина девятого. Наказание было назначено на восемь. Сломя голову, Роксана побежала в класс, но как назло заблудилась в подземных лабиринтах и в итоге опоздала почти на целый час. – ... с препаратами составите вот в этот шкаф, – Слизнорт захлопнул дверцу настенного шкафчика и обернулся, когда Роксана влетела в кабинет зельеварения, держась за бок. – О, а вот и мисс Малфой! Лучше поздно, чем никогда? – Я заблудилась, – выдохнула Роксана, ставя сумку на пол и хватаясь за бок. На одной из парт уже лежал знакомый рюкзак. – Ничего, ты как раз успела к мытью полов, – Блэк показался из боковой комнаты с ведром воды и на ходу бросил Роксане швабру, похожую на грязную кисточку. – Знакомьтесь. Малфой – швабра, швабра – Малфой. Твоя дальняя родственница. – Мистер Блэк! – Слизнорт, уже собираясь уходить, покровительственно положил руку Роксане на плечо. – Как вам не стыдно? Сириус обернулся к нему, и Роксана увидела, что на одной щеке у него откуда-то взялись красные пухлые царапины. Как будто гигантская кошка лапой махнула. – Это был комплимент, – буркнул он, окуная швабру в ведро. – Мы что, правда будем работать руками? – поинтересовалась Роксана, тоскливо оглядывая учиненную в классе разруху: присохшее к полу зелье, несколько обгоревших парт, кучи битого стекла, сорвавшиеся со стен полки и заляпанные шторы. Сириус насмешливо фыркнул. – Именно так, мисс Малфой! И хорошо, что напомнили – давайте-ка сюда ваши волшебные палочки. Чтобы не было искушения... давайте-давайте. Еще один злой взгляд Блэка – и палочки скрылись в портфеле профессора. – Я вернусь в десять. Надеюсь, к этому времени вы управитесь, – Слизнорт окинул кабинет взглядом полным сомнения и вышел, затворив за собой дверь. Блэк, который в этот момент показательно мочалил пол, швырнул швабру. – Какого хрена ты наплела Блэйк?! Роксана покосилась на него и провела шваброй по полу, оставляя огромную лужу. – Она меня бесила. Что да что... вот я и ляпнула... откуда я знала, что у твоей подружки чувство юмора, как у тапочка? – Она не... – он махнул рукой и полез в карман. – Малфой, просто сделай мне одолжение, когда в следующий раз тебе захочется ляпнуть, прикуси язык! Роксана обернулась. – Ты же только что ее отдал! – воскликнула она, увидев в его руке волшебную палочку, похожую на ветку. – Свою, может, и отдал, – фыркнул Блэк. – А это – палочка Сохатого. Она ему сегодня все равно не пригодится. А я не такой дурак, чтобы тратить вечер на эту чепуху только потому, что кое у кого руки растут из задницы. Роксана бросила швабру и залезла на парту. На фразу о руках она не обиделась только потому, что ее в этот момент захлестнуло ощущение тотального облегчения. Уже совсем скоро все закончится, и она пойдет в свою комнату, а там заберется под одеяло, включит музыку и будет слушать голос Мирона, пока не уснет... Ведра с грохотом носились по классу, а швабры и тряпки, словно взвод маленьких чистюль, тщательно отскребали от пола и стен каждое, даже самое маленькое пятнышко. Похоже, Блэк в самом деле был так хорош в трансфигурации, как трепался: уже через десять минут присохшее зелье исчезло с пола, дыры на ковре зашились, волны красного шелка заструились по стенам, а на восстановленные полки вернулась батарея склянок. Последним взмахом Блэк нанес блеск на поверхности всех классных котлов и с размаху плюхнулся в преподавательское кресло, уложив ноги на сверкающий свежим лаком стол. – Вуаля. – Отлично, – Роксана торопливо похлопала, одела ремень сумки на плечо и спрыгнула на чистый пол. – Благодарю за то, что избавил от каторжного труда, и прости за эти царапины и бла-бла-бла. Чао! – Э-э нет, стой! – Блэк махнул палочкой, не меняя позы, и дверь, которую Роксана уже открыла, с силой захлопнулась, чуть не отбив ей пальцы. Она обернулась. – Старик должен увидеть нас здесь через час, иначе ни за что не поверит, – он повертел палочку между пальцев, как это делал Керли, барабанщик «ДС». – И что ты предлагаешь? Просто сидеть здесь? – Можешь сварить зелье, если тебе скучно, – Блэк с хрустом потянулся, вытянув руки над головой, и вдруг вскочил. – А я пока... – он подозрительно огляделся. – Найду себе занятие повеселее. Специалис Ревелио! За спиной у Роксаны что-то щелкнуло. За одной из картин, изображающих Слизнорта в облике таинственного зельевара, открылся шкаф-тайник. Всё свободное пространство в нем занимали бутылки, куда более аппетитные на вид, чем те, что толпились на полках. – Привет, малышки! – ласково оскалился Блэк и пошире открыл тайник. Стекло тускло замерцало на свету густыми насыщенными цветами: бордовым, янтарным, золотистым. – Это что, яд? – спросила Роксана, когда Блэк обернулся с двумя бутылками. – Малфой, ты, конечно, бесишь меня, но яд – это скучно. Если я и убью тебя, то исключительно своими руками, – Блэк подкинул одну бутылку на ладони и всмотрелся в этикетку. – «Огден». 1945 года. Неплохо. А это что у нас такое... медовуха. Ну, что будешь? – и он прошел мимо, не дождавшись ответа. – Ты собрался пить? Здесь? Блэк поставил бутылки на стол и наколдовал два стакана. – Тебя что-то не устраивает? В жизни надо все попробовать. В том числе и преподавательские запасы. Или ты просто не умеешь пить? – пробка с глупым звуком вылетела из горлышка. Блэк направил палочку на старый граммофон в углу, тот тихонько захрипел, и из него полился сонный джаз. Роксана бросила сумку на парту и решительно схватилась за стакан. – Итак, Малфой, пока мы так мило сидим и выпиваем, у меня к тебе есть серьезный разговор, – Блэк небрежно взмахнул рукой. – Присаживайся. Роксана потянулась к стулу. – Поближе, – оскалился Блэк. – Да не бойся, не съем я тебя. Роксана хмыкнула, подошла совсем близко и уселась прямо на учительский стол рядом с ногами Сириуса. – Так? – В самый раз. Видишь ли, в чем дело, – Блэк поднял рассеянный взгляд от ее колен и прижал стакан к пострадавшей щеке. – Забини – долбанная истеричка, я всегда это знал. Но сегодня она превзошла себя и врезала мне при всех, да еще и когда я был с другой девушкой. Так что если утром у меня было целых две подружки, то теперь, похоже, не осталось ни одной. – Бедолага. Ты хочешь, чтобы я тебе посочувствовала? Роксана не так часто пила крепкие напитки и сделала слишком большой глоток. Виски обжег ей язык. Она фыркнула и закашлялась, чувствуя, как горячий поток скользнул в грудь. – Мне твое сочувствие нахрен не нужно. Но по твоей милости я теперь вынужден буду проводить ночи в одиночестве. А я к этому не привык. И будет логично, если именно ты поможешь мне скоротать время более приятно. А еще ты мне должна. Ты улавливаешь связь? Роксана вскочила, как ужаленная. – Ты в своем уме?! – Вполне, – озадаченно подтвердил Сириус, убирая ноги со стола и поднимаясь. Роксана в свою очередь попятилась назад. – Что в этом такого? Просто маленькое одолжение. Ты же леди, должна уметь уступать. – Какая я тебе нахер леди?! Ничего я тебе не должна! – Должна. Желание, – молвил Блэк, неторопливо подступая к ней. Роксану словно обухом по голове стукнули. – Отлично, – она сжала кулаки и зубы, внимательно следя за тем, как он приближается, готовая бежать в любой момент. – Ну и что ты... хочешь? – Твой плеер. Роксана уставилась на него. – Мой... – Плеер, да. Я слышал утром, у тебя играли «Дикие сестрички», – глаза его лукаво блеснули. – А ты о чем подумала, маленькая извращенка? – Ах ты... – Да или нет? Заметь, я пока прошу, но могу и потребовать. – Я скорее выброшу его в окно, чем отдам тебе, ясно? – Или плеер, или сама сделаешь мне приятно. – Что?! Блэк расплылся в нахальной улыбке, наслаждаясь ее реакцией и тем, как она медленно наливается краской. – Ты меня не слышала? Меня сегодня буквально стащили с девушки, плюс я лишился секса черт знает на сколько, и просто не протяну так долго. – Я не собираюсь с тобой спать! – выкрикнула Роксана так громко, как только могла. Блэк поморщился, глядя в свой стакан. – Спать? Малфой, я тоже не собираюсь с тобой спать, – он вдруг вскинул на нее взгляд из-под упавшей на глаза пряди. – Ты просто сделаешь мне минет. Добрых полминуты в классе царила абсолютная тишина. – Да ты ебнулся вконец, Блэк, – устало пробормотала Роксана, качнув головой, и решительно направилась к двери, но Блэк вдруг стремительным движением перекрыл ей путь. Шаг в бок – та же история. Роксана метнулась в сторону и вжалась спиной в шкафчик с зельями, в котором ковырялся Слизнорт. – Ты просто моральный урод, Блэк. Я не буду этого делать, понятно? Лучше и правда сдохнуть, чем... да как тебе вообще могло прийти такое в голову? – А почему нет? – его голос превратился во вкрадчивый полушепот. – Я же говорил тебе, в жизни нужно все попробовать! И я не вижу в этом ничего страшного, моя маленькая белобрысая ханжа. Ну подумай сама, разве я могу упустить возможность – сама Малфой будет мне сосать. Не помня себя, Роксана схватилась за полку у себя за спиной. Первая склянка с зельем пролетела через полкласса. Блэк увернулся, и склянка разбилась об угол стола. Зелье брызнуло во все стороны. Часть его попала на свечи, и они полыхнули так, словно в них были вделаны газовые проводки. – Ты в своем уме?! – возмутился Блэк уже своим прежним тоном, резко обернувшись к ней. – Да пошел ты нахер, озабоченный! – заорала Роксана, внезапно охрипнув на последнем слове, и схватилась за следующую бутылку. – Малфой! – Ты... мерзкий! – она швырнула свой снаряд. Блэк пригнулся и парировал: – Грубая! – Отвратительный! – Брезгливая! – Грязный! – Зану-удная! – Мерзавец! С каждым новым выкриком она бросала в Блэка новую бутылку, он уворачивался и смеялся. Одна из склянок пролетела в сантиметре от его головы, вторая попала под ноги, третью он поймал в полете, четвертая разбилась об парту и заляпала ее перламутровым зельем. Класс медленно, но верно возвращался к прежнему состоянию. Когда Роксана схватилась за очередную бутылку, Блэк вдруг резво метнулся вперед и перехватил ее руки. – Не будь ты такой дикой, Малфой, тебе бы жилось гораздо легче, поверь мне! – смеялся он, легко подавляя ее попытки высвободиться. – Пусти! – крикнула она, яростно глядя в насмешливое лицо. – Я сказала, пусти! – Что тебя так возмущает, Малфой? Я никому не скажу, я не такой идиот, чтобы хвастаться таким сомнительным достижением. – Ты просто хочешь меня унизить?! – Да, – просто сказал Блэк. – Но это скорее интимно и волнующе, а вот получить при всех по роже от девушки, с которой ты кувыркался ночью – это действительно унизительно! – Я что, виновата в том, что ты трахаешься с истеричками?! – Да ты сама истеричка, милая. И еще у тебя слишком длинный язык, – он склонился к ней и зашептал: – Давай пустим его в дело? – Что я тебе такого сделала?! – Роксана наконец не выдержала, и голос ее сорвался. Она в самом деле не понимала, за что он так жестоко издевался над ней. – Что, Блэк? – Что ты сделала? – насмешливые глаза его вдруг нехорошо потемнели. Блэк задергал носом, словно собака, учуявшая врага. Роксана невольно попятилась, но он только крепче сдавил ее руки и дернул на себя. – Ты бесишь меня, Малфой. Ты и все твое святое семейство. В тот день, когда моя мамаша познакомилась с твоей, моя жизнь превратилась в настоящий ад! – А я-то тут причем?! – Роксана дернула головой. – Ты, наверное, не в курсе, – Блэк вдруг разжал руки, и кровь с болью хлынула в онемевшие пальцы. – Но пару лет назад наши предки очень хотели, чтобы я на тебе женился. Мозг как будто сузился до точки, так что лицо Блэка съела чернота. – Забавно, правда? Мы должны были пожениться в этом году, а теперь стоим здесь. Беседуем вот. Его слова долетали до Роксаны как сквозь плотную пелену воды. Класс странно раскачивался. Может, все дело было в испарениях зелий, может, в выпитом огневиски, а может, потому, что в голове у нее как будто началось торнадо, и Роксана крепко держалась за парту, чтобы ее тоже не унесло. – Мы... что? – выдохнула она. – Я думал, ты в курсе, раз сбежала с нашей помолвки. Правда, я узнал о твоем побеге после того, как сказал матушке, что скорее сдохну, чем женюсь на тебе, – Блэк вдруг невесело дернул уголком губ. – Она была страшно во мне разочарована. Настолько разочарована, что у меня даже осталась парочка шрамов. Но это дело давнишнее. Тем более теперь у нас есть реальный шанс отомстить нашей теперь уже общей замечательной семье. Роксана подняла голову. А потом размахнулась и влепила ему пощечину. Точнее, влепила бы. И она была бы очень хлесткой и звонкой. Если бы Блэк в последний момент не перехватил ее руку так, что Роксана больно ушибла запястье. Похоже, он не мог допустить, чтобы его драгоценное лицо пострадало еще раз. В острых глазах-льдинках вдруг загорелось такое огромное пугающее чувство, что Роксана запаниковала и попыталась высвободиться. Она дернула руку на себя, но вырваться не смогла, и началась безмолвная отчаянная борьба. По каким-то неуловимым признакам Роксана поняла, что закончится эта борьба исполнением растреклятого желания, и потому билась так отчаянно, как только могла. Но силы были неравны. Миг – и она снова прижата к столу, резко и больно. Блэк сжал ее руки у нее же за спиной. Темные волосы упали ему на лицо и легко вздымались от прерывистого частого дыхания. И сердце колотилось так быстро, что Роксана, прижатая к нему без права на попытку освободиться, слышала его торопливый стук как свой. Страх. Злость. Ненависть. Нельзя сказать, чтобы Роксана жила спокойной жизнью. Но никогда прежде ее не разрывали такие сильные чувства. Ей хотелось вцепиться Блэку в лицо ногтями и завизжать, расцарапать его, разодрать в кровь, добраться до самой его черной душонки и избавить себя от мучений. И в то же время, когда Блэк случайно прижался к ней, сердце пропустило удар. Странное и совершенно неуместное в этой ситуации ощущение. Они смотрели друг другу в глаза. Льдинки были непроницаемы, но сердце, чуть повыше ее собственного, заходилось. Кажется, Блэк догадался, что перегнул палку, потому что неожиданно ослабил хватку... А потом – взрыв, дым, осколки, и все летит к чертям. Они целуются, как сумасшедшие, рыча и кусаясь до крови, а вокруг опять: корица, огневиски и потрясающий ледяной аромат.
* * *
У него снесло крышу. А как иначе это объяснить? Он ненавидел ее. Черт подери, он ненавидел ее каждой клеточкой. Так почему он тогда не может остановиться и целует ее, целует, целует и целует... Он думал, что просто позабавится, глядя, как девчонка будет краснеть и синеть от стыда, а потом отпустит ее с миром. Ему не нужно было от нее ничего. Совершенно ничего! Это же Малфой! Да он бы скорее спрыгнул с Астрономической башни, чем позволил ей до себя дотронуться! А теперь... Это же совершенное, чистое безумие! Сумасшедшее, сладкое безумие... Ногти оцарапали его бок сквозь рубашку, разливая по мышцам долгий звон. Вся она, все в ней, вся эта бледная до мерзости кожа, и эти отвратительно выбеленные волосы чистокровной до мозга костей ведьмы, и губы... Мерлин, Сириусу хотелось закусать их до крови, но кровь, которая должна была оказаться чистой и едкой, как хлорка, оказалась на вкус как сама жизнь: соленая и горячая. Все это было до омерзения сладко. «Остановись, остановись, остановись!» – тикал его парализованный бесполезный мозг. Она тоже укусила его, пропуская нижнюю губу между зубами, и теперь уже собственная кровь хлынула в рот. Сириус сорвал ворот ее рубашки. Из-под белой ткани показалось маленькое матовое плечо, и он сам со стоном припал к нему, облизывая и кусая его. Дрожащие от возбуждения руки шарили по всему её телу. Он сорвал её лифчик, втянул в рот торчащий, нежно-розовый сосок. «Что ты делаешь, безумец, да остановись же!» Она была слишком маленькой для него. Совершенно не думая, он схватил Малфой и усадил на парту, силой раздвинул ее ноги и снова нетерпеливо припал к ненавистной, сладкой коже, скользя сведенными зубами по ее лицу, прикусывая подбородок, скулу, шею, за ухом, снова шею... да-да-да, сладкая, сладкая, сладкая... Член у него стоял колом. Сириус прижимался к ней, непроизвольно двигался и терся об неё, чувствуя даже сквозь ткань, какая она невыносимо горячая там. И она отвечала ему, отвечала, подаваясь навстречу, выгибаясь под ним... «Мерзкая малфоевская гадина, останови это, хотя бы ты останови это безумие, раз я не могу!» Да, сам он не мог. Ему легче было оторвать себе ногу, руку или даже голову, чем перестать прорываться внутрь этого ненавистного тела. Он мог бы взять ее в любую секунду, потому что она – здесь, прижата к этому гадскому столу, а он прижат к ней, и нет никакой возможности оторваться, никакой. Сириус отлепился от её рта и снова присосался к шее, одной рукой горячо обнимая гибкое тело, а другой полез ей под юбку и... И тут это случилось. Твердый кончик волшебной палочки воткнулся ему в вену на шее. Несколько тяжелых ударов замедляющейся крови... Он сглотнул, отчего стало только больнее, и откинул голову, повинуясь нажиму палочки. – Отвали! – прорычала Малфой с искренней ненавистью кривя губы, вкус которых все еще был у него на языке. Ушат ледяной воды на голову. Сириус отпрянул от нее и врезался в стол. Малфой тяжело дышала и выглядела совершенно ужасно – лохматая, с мокрыми глазами и губами, в съехавшей набок рубашке... на шее и плечах завтра точно появятся сюрпризы. И это все сделал он. Сириус снова рванул к ней, но урвал только одно прикосновение к шее – и его резануло какими-то паршивыми дурмстранговскими чарами. – Я сказала, отвали! Когда он очухался, Малфой уже была у двери, но по-прежнему держала его на прицеле. – Никто... – она подавилась своими словами. Сириус тоже, потому что мысленно все еще находился у нее во рту. – Если ты хоть кому-нибудь... Она швырнула в него палочку, схватила свою сумку и вылетела из кабинета, грохнув дверью так, что на пол просыпалась каменная крошка из стен. Сириус пару секунд постоял в мучительной звенящей тишине, а потом размахнулся и со всей силы врезал ногой по парте.
* * *
Он плохо помнил, как добрался до башни Гриффиндора. Подземелья, скользкие стены, факелы трещат на стенах. Камни холодные, а лоб горячий, и пульсирующая кровь распирает каждый гадский капилляр. Он только что чуть не поимел Роксану Малфой. И ее кровь, и слюна, и вся она, и весь ее запах теперь в нем. От одной мысли затошнило так, что он согнулся пополам, но позыв оказался пустым. Конечно. Он ведь ничего не ел. Мерзкая. Отвратительная. Вычищенная поколениями до последнего гена. Как ты и хотела, матушка. Снова позыв. Сириус упал на пол и прислонился спиной к упоительно холодному камню. Если бы стена была живой, она бы сочувственно погладила его по волосам, как это делала миссис Поттер в детстве, когда думала, что он спит. Что произошло?.. Что с ним случилось такое, что он вдруг просто перестал себя контролировать?! Сириус тяжело застонал и вцепился в волосы. Никогда ему еще не было так паршиво.
– Малфой? Роксана дернулась от звука чужого, не того мужского голоса и обнаружила себя в гостиной Слизерина. Да, в самом деле. Она ведь сюда бежала. Кажется, бежала... время от кабинета до этого момента как будто единорог слизал. Катон был облачен в странную черную мантию с серебряной вышивкой и перчатки. Так одевался Люциус, когда они шли на прием. – Где ты была? – требовательно спросил он, застегивая на своих перчатках пуговки и подходя к ней... ... Блэк идет прямо на нее. Красивый человеческий зверь... – Уже почти одиннадцать и... почему ты в таком виде? На тебя напали? Блэйк, сидящая на диване в шелковом изумрудном халатике в окружении подружек, обернулась на слова Нотта и внимательно посмотрела на Роксану. Воспоминание о дневном разговоре всплыло на поверхность... и тут же снова погрузилось в пучину. – Нигде, – шевельнула губами Роксана. – Никто на меня не напал. ... сильные руки и плечи и шея... сжимать, обнимать, целовать, кусать... – Это были грязнокровки? – требовательно спрашивал Нотт. – Когда это произошло? – Нотт, мы опаздываем, – напомнил ему какой-то парень в точно такой же расшитой мантии и зеркально блестящих черных туфлях. Он сидел, забросив ноги на пуфик, и красиво скучал, вертя палочку между пальцев. Прямо как... Роксана зажмурилась. – Надо отвести ее в крыло, посмотри, в каком она виде! – Нотт попытался взять ее за подбородок, но Роксана шарахнулась от него, как от огня. – Что с тобой? – Я пойду спать, – хрипло каркнула Роксана и побежала в свою комнату, на лестнице столкнувшись с сальноволосым дружком Катона. Увидев ее, он чуть прищурил холодные черные глаза и посторонился. Роксана, не поблагодарив, ринулась по лестнице вниз. Все эти люди как будто знали о ее позоре. Наверное, просто видели, как бесстыдно полыхала ее кожа...
– Бродяга! Бродяга, ну-ка стой! Сириус сжал зубы. Джеймс перехватил его на полпути к спальне, да еще и обхватил рукой за плечи – не вырвешься. – Как все прошло? – Чудесно, – прорычал Сириус, поворачиваясь к другу. Джеймс переменился в лице. – У тебя кровь, ты что, подрался? Сириус дернул головой и коснулся пальцем нижней губы, которая болезненно пульсировала и наливалась. На пальце осталось несколько капель. – Лучше бы я вообще сдох... – пробормотал он и вывернулся из рук Сохатого. Миновав шумную гостиную, Сириус взлетел по лестнице, не оборачиваясь на звук собственного имени, ворвался в душевую в спальне мальчиков и так треснул дверью, что, кажется, что-то сломал. Зато сразу воцарилась тишина. Вот так. Тишина, белый кафель, покой, запах трав. И никто не узнает, что он смертельно отравлен, и ему теперь конец... Надо успокоиться... Надо взять себя в руки. Сириус стянул с себя рубашку и поморщился, когда ткань задела бок. Посмотрел в зеркало – так и есть – и на плечах, и на боку распухали розовые царапины, из некоторых капельками сочилась кровь. Что это вообще было такое?! Он встал под душ прямо в джинсах и обуви, уперся ладонью в стену, зажмурился и коротко ударил по крану. Ледяная вода обрушилась на спину и голову. Он чуть не заорал в голос, но выстоял. Джинсы мгновенно намокли. Несмотря на холод, голова продолжала горячо пульсировать. ... кожа молочно-бледная, нежная... волосы как крем, как будто светятся... глаза как раскаленный шоколад... крошечная родинка над верхней губой... и губы красные, словно ягоды... Сириус саданул кулаком по стене. Гребаная Малфой. Такая красивая... Такая восхитительно соблазнительная... дрянь. И это тело... как будто созданное для его рук. – Черт... черт, черт, черт! Сириус заколотил кулаком по мокрой стене, рискуя сломать себе пальцы. – Уйди из моей головы, – рычал он, не осознавая, что рычит вслух. – Уйди же, уйди, уйди! Ему до судорог и боли хотелось яростно отдрочить всё это и забыть, как страшный сон. Но он не мог себе это позволить, не мог позволить ей. Ей он не сделает такого одолжения. Он не станет на неё дрочить, пропади она пропадом! Он простоял под ледяной водой не меньше сорока минут. Просто стоял, не двигаясь, и упирался в стену руками, крепко сжав зубы, пока мучительное возбуждение не стало постепенно сходить на нет, а вода не превратилась из ледяной в теплую. Мысли его, до этого напоминающие сумасшедший вихрь, постепенно замедляли ход. «Это пройдет», – наконец твердо решил он, когда способность трезво мыслить вернулась в охлажденную голову. – «Сучка просто хотела меня завести и отомстить. Будем считать, что у нее получилось. Но на этом все. Все. Больше ни шагу в эту сторону, и все останутся живы».
Имя. Роксана слышала его в себе, чувствовала, как оно билось в каждой вене. Она стояла, прислонившись спиной к двери, в своей испуганно притихшей комнате и прижимала руки к шее. По коже как будто размазали огонь. Собственные дрожащие пальцы казались льдом. «Ну же... ну перестань... успокойся», – говорила она сама себе, а упрямый узел внизу живота тяжело и мучительно требовал его. Даже одежда пахла им. Даже волосы. Запах ветра. Странный необъяснимый запах уличного ветра. Роксана поскорее содрала с себя одежду, сотрясаясь от омерзения и случайно оцарапывая руки и ноги. Из зеркала на нее взглянуло собственное перепуганное отражение. Роксана пытливо всматривалась в нездорово горящие глаза, пытаясь найти в них объяснение случившемуся, но не могла. А на шее расцветали свежей кровью размазанные кровоподтеки. И не было ответа. Завернув свой позор в уютный темно-красный халат, она прямо босиком по ледяному каменному полу побежала в ванную. Смыть все это с себя. Смыть его. Скорее, скорее... Горячая вода немного успокоила. Роксана терла руки и шею губкой, всхлипывая от боли, когда грубая ткань задевала засосы. Его теперь было слишком много на ней, в ней, повсюду, слишком много... «Что я натворила, что натворила?» Ноги немилосердно тряслись от напряжения. Не устояв, Роксана плюхнулась на теплый пол в облако пара, обняла колени руками и сжалась в комок под ласковым теплым водопадом. Впервые в жизни ей хотелось броситься к матери и выложить все, чтобы она... что? Что делают мамы в таких случаях? Ответа нет. Нет нигде никакого ответа. Роксана запустила пальцы в волосы и спрятала лицо в коленях, глядя, как капли сбегают по ногам вниз. Случившееся исполосовало ее, и теперь нужно будет очень много времени, чтобы ранки затянулись. Ну а пока пускай кровоточат. Здесь достаточно воды, чтобы все это смыть... Роксана подкрутила краны, усиливая поток, и трубы натужно загудели. Может, поэтому она и не услышала, как дверь в душевую тихонько приоткрылась, и Блэйк Забини, заглянувшая в комнату, застыла, увидев на шее и плечах девушки, сидящей к ней спиной на полу, знакомые ярко-лиловые пятна... Сириус разделся и без силы повалился на упоительно теплую постель. Голова дико кружилась. Кровать качалась под ним, как лодка на волнах. Пустая и скучная кровать... ... она стонет под ним, выгибается дугой, умоляет... Сириус схватил подушку и закрыл ею голову. Нет. Спать. Просто спать. Завтра или послезавтра он сходит к Блэйк. Это же Блэйк, она его простит. Сбросит напряжение, и сразу станет легче. Да, все завтра. А пока спать... Засыпая, он слышал, как открылась и закрылась дверь, но притворился, что спит. Кровать все еще раскачивалась. Его тошнило. Долбанный огневиски. Мысли путались и гудели, расцвечивая сознание чудовищными картинками, и кровь устало и тяжело билась в висках. Спать, спать, спать... Кровать раскачивается... только это уже не кровать, а лодка... он наклоняется, чтобы взглянуть на воду... Где-то снова хлопнула дверь. Скрипнули пружины, и зазвучали приглушенные голоса: – ... ничего мне не сказал. Завтра узнаю, в чем дело. Ты выяснил, что это за зелье? – Да, волчье противоядие. Готовят из волчьей ягоды, собранной в период зарождающейся луны... Голос Люпина превратился в голос Слизнорта. – ... зелье удачи никогда не подводит! Профессор погрозил ему пальцем. – ... я попрошу вас! – Профессор, это был просто запах вишен. Сириус тревожно дернул головой, проснулся и снова услышал голос Ремуса: – ... хочу узнать, как его приготовить. Если оно облегчает трансформацию так, как это описано в учебнике, то я готов рискнуть. Хотя бы попробуем... – ... попробуем приготовить. Не стоит недооценивать мучения, которые приносит это зелье... Перламутр в котле кружится и кружится, и пахнет дорогим виски... Звон стекла, и перламутр разливается по столу и капает на пол... попадает на руки и одежду... тягучий... сладкий аромат... корица... виски... вишня... Зелье... «Амортенция!» – ликующе возопил рассудок, и Сириус тут же провалился в глубокий сон.
Это было не раз, это будет не раз В нашей битве глухой и упорной: Как всегда, от меня ты теперь отреклась, Завтра, знаю, вернешься покорной. Но зато не дивись, мой враждующий друг, Враг мой, схваченный темной любовью, Если стоны любви будут стонами мук, Поцелуи – окрашены кровью. Николай Гумилев
Сириус проснулся и приоткрыл глаза. В прогалины между деревянными балками на потолке закрадывались зябкие солнечные лучи. Снаружи вовсю заливались птицы. Ну вот. Похоже, он проспал первый урок. Сириус сонно улыбнулся и рассеянно провел пальцами по спине спящей девушки. Овсяные кудрявые волосы Розмерты цеплялись за его руку. Он медленно накручивал их на палец, потом распутывал и снова накручивал... После случая в кабинете Слизнорта прошла неделя. Самая трудная неделя в жизни Сириуса. Ценой огромных усилий он свел общение с Малфой до максимального минимума, даже ухитрился ликвидировать их совместный арест. Он помирился с Блэйк (ценой нескольких украшений) и непонятно каким образом заслужил прощение Анестези. Ну как, заслужил. Она просто пришла к нему в библиотеку, и они сделали это прямо на столе, в укромном местечке рядом с архивом. Потом она так же быстро ушла, как и появилась, а вечером Сириус обнаружил у себя в рубашке ее красное белье. Француженки. И в первое время даже создалась видимость какой-то нормальной жизни... но потом все снова полетело к чертям. Белобрысая ведьма влезла ему в голову и не желала уходить. После того вечера он чувствовал себя так, словно вымазался в грязи. И это ощущение испорченности не отставало от него, а только усугублялось, так как они постоянно сталкивались в коридорах, в большом зале и на уроках. Она бесила его своими белыми малфоевскими патлами и надменным взглядом, но в то же время он слышал её запах, когда она проходила мимо, чувствовал её, одного её присутствия в помещении хватало, чтобы у него встал, как у какого-нибудь вшивого третьекурсника. И как с этим бороться Сириус не знал. Каждую ночь она приходила в его сны и делала такие вещи, что Сириус просыпался от того, что кончал в одеяло, как двенадцатилетний пацан, и потом часами стоял под душем и сначала смывал с себя чувство гадливости и отвращение, а потом думал о ней и дрочил, как сумасшедший. Днем он опять видел её и всё начиналось по-новой, Сириус чувствовал себя больным, а по ночам в душе, или вот как сегодня, в чужих объятиях ловил себя на том, что исступленно шепчет ее имя. Дело принимало очень скверный оборот. Сириус уже всерьез был готов поверить, что просто тронулся, но от этого его удерживала последняя соломинка – перламутр Амортенции, заляпавший его рубашку. Он специально не стирал ее и подолгу разглядывал розово-сиреневые пятна, словно в них было решение. Вполне может быть, что он всерьез отравлен, и потому ему так плохо. И что если принять антидот, ему станет лучше. Но поговорить об этом было не с кем. Он не рассказал о случившемся даже Сохатому, а о разговоре со Слизнортом или мадам Помфри вообще не могло быть и речи. Так что Сириус горел, давился омерзением и только время от времени позволял себе подумать, какое было бы счастье, если бы он тогда в кабинете вырвал у нее палочку из рук и просто трахнул эту соблазнительную белобрысую дрянь. Как бы легко ему теперь жилось. Сириус закрыл глаза, чувствуя, что снова проваливается в дрему. Ночью, пока он забывался в объятиях пышногрудой сестры хозяина «Трех метел», снаружи начался проливной дождь, и теперь Сириус нутром чувствовал, что на улице сыро, холодно и противно. А в комнате, наоборот, было тепло, сладко пахло сливочным пивом, от волос Розмерты исходил пряный аромат яблочного сидра и карамели, и вся она была податливая, как растопленное сливочное масло. И по телу гуляло такое абсолютное умиротворение и удовольствие, что он готов был прожить в этой постели под стеганым одеялом всю свою жизнь. Под треск поленьев в печке, запах домашней еды и того чувства, когда нежная женская ладошка гладит тебя по груди... – Кто такая Роксана? Он распахнул глаза, и ему показалось, что огромная балка падает с потолка прямо на постель. Бух... бух... бух-бух-бух-бух... – Что? – он приподнялся, и Розмерта сползла с него, натянув одеяло на голую грудь. – Почему ты спрашиваешь? Она пожала круглым плечом и подперла кулачком щеку. – Ты назвал меня так. Когда мы начали, потом еще раз в процессе, и когда... – губы дрогнули в улыбке. – Закончили. Ты все время бормотал это имя. Это твоя новая девушка? Сириуса даже передернуло. Он сел. – Нет, конечно! – он сунул в рот сигарету, тут же вынул ее и покосился на Розмерту. Она все так же спокойно улыбалась и подпирала голову рукой, глядя на него добрыми светлыми глазами. – Слушай, Роуз... – он почесал в затылке и досадливо поморщился. – Извини. – Да все в порядке, – легко ответила Розмерта, и Сириус преисполнился благодарности. – Поссорились, да? – с живым интересом спросила она, повыше натягивая одеяло. – Она не моя девушка! – отрезал Сириус и добавил уже мягче: – Ты ведь знаешь, я в любом случае пришел бы к тебе, – Сириус ласково щелкнул ее по носу: – Роуз. Я всегда прихожу к тебе. Тем более, сейчас у меня на самом деле никого нет. – О, перестань, – она выскользнула из-под одеяла. – У тебя и никого? Ты, наверное, меня совсем дурочкой считаешь. Не надо оправдываться. Я прекрасно понимаю, что ты бегаешь ко мне как в туалет и что у меня сиськи не такие как у школьниц, но... Сириус расхохотался и упал на подушку. – Я тебя обожаю, Роуз, серьезно... – пробормотал он. Она деловито уперла руки в бока. – Я отношусь к этому нормально. То есть все это, – она махнула рукой на постель. – Нормально. Но ведь это не будет длиться вечно. Ты скоро закончишь школу и свалишь ко всем чертям, женишься там где-нибудь на какой-нибудь высушенной вобле и забудешь обо мне, а я останусь одна и состарюсь, думая о том, что было... ты заберешь кота? – она вдруг подобрала из корзины в углу котенка и бросила его на Сириуса. – Не говори ерунду, я никогда не женюсь. Он тебе не нравится? – Сириус поскорее сдернул с себя любвеобильного низзла. Один его вид вызывал судорогу. – Слезь с меня, тварь. Я думал, мы договорились? – Нет, Блэк, ты женишься, ты обязательно должен жениться! – крикнула Розмерта и ткнула в Сириуса пальцем. – Если ты не женишься, то рано или поздно загремишь в Азкабан, попомни мое слово! – она закуталась в цветастый шелковый халат. – Кто-то должен держать тебя в узде, иначе ты сам себя погубишь! И будет лучше, если это будет магла, которая ничего не знает о твоей сумасшедшей семейке, – она скрестила на груди руки, глядя, как низзл мочалит беззубым ртом палец Сириуса. – А котенок мне очень нравится, но я не могу его оставить, потому что у Освальда аллергия на кошек. – Тогда я знаю, что делать, – Сириус осторожно бросил котенка на тумбочку, вытянул руку и дернул Роуз за пояс, возвращая к себе на постель. – Я женюсь на тебе. Розмерта фыркнула, высвобождаясь. – Больно мне нужен муж, который гоняется за каждой юбкой. Ну уж нет, Блэк, обойдешься. – Ладно, уговорила. Они засмеялись. Сириус запустил ладони под холодную скользкую ткань. – Но я буду скучать, – пробормотала Роуз, перебирая его длинные волосы. – Откуда ты вообще взялся на мою голову? – Не волнуйся, я так просто от тебя не отстану, – прошептал Сириус и подмял её под себя. Маленькая родинка над её верхней губой шевельнула в его памяти тревожное воспоминание, но Сириус поспешно отогнал его. – Я всегда буду приходить к тебе в бар, как вчера, и мы будем пить твое сливочное пиво, а позже я увезу тебя. – Куда? – шепотом спросила Розмерта. – К себе в поместье. В Блэквуд. – Правда? – Да. Ты знаешь, что такое Блэквуд? Он огромен и очень красив. И ты будешь там моей каждый день, каждый час, – он вдруг изменил тон и зарычал, сжимая ее шею. – Я возьму тебя в рабство, закую тебя в цепи, и ты не будешь знать покоя, потому что всю вечность ты будешь варить пиво для благороднейшего и древнейшего дома Блэков! Голая! – Дурак, – вздохнула она, покачав головой, а Сириус рассмеялся и они наконец-то занялись делом. Они с Розмертой познакомились прошлым летом, когда Мародеры решили отметить конец шестого курса и пригласили половину Гриффиндора в «Три метлы». Сириус плохо помнил тот вечер – Сохатый, музыка, песни, море пива, потом бузинная наливка, потом огневиски, они шатались по улицам и орали пивные песни... ночь, лето, сверчки, зеленые листья виноградника, мерцание света на третьем этаже, полногрудая красавица с кудрявыми золотистыми волосами, стол в "Трех метлах", на котором кто-то танцевал, океан яблочного сидра. Он проснулся в ее постели на следующий день... и с тех пор как минимум три раза в месяц ночевал у Розмерты из "Трех метел". Каким же снобом он был, когда думал, что она дура и провинциалка. Розмерта оказалась именно тем, что ему было нужно. Взбираясь к ней в комнатку по винограднику, Сириус знал, что в её комнате всегда сможет найти вкусный ужин, превосходное питье и классный секс. И главное – никаких претензий, никаких подарков и прочей ерунды. Он нравился ей, но нравились и другие. Тоже самое было и у него. Но время от времени они становились нужны друг другу. Она принимала его всякого, довольного, веселого, злого, принимала, когда надо было просто приласкать, накормить, спрятать, или утешить после разрыва с девчонкой. В качестве благодарности, Сириус время от времени всё же делал ей подарки в виде хороших духов, роскошного белья или еще чего-нибудь, нужного для красивой девушки, которая живет в трактире вместе с пьянчугой-братом. И надо сказать, этот брат был большой ложкой дегтя в их меду. Вот и сегодня. Как только они вошли во вкус, и Сириус начал срывать с её губ вскрики, внизу вдруг с треском хлопнула дверь, и раздался громкий грубый голос: – Розмерта! Ты наверху?! Они замерли. – Розме-ерта! – Мой брат! – выдохнула Розмерта. Она все еще цеплялась за плечи Сириуса, влажные от пота, но с глаз ее уже слетела поволока. А Сириуса как будто низвергли с небес на землю. В следующую секунду она оттолкнула его и вскочила. – Если Освальд увидит тебя здесь, то просто размажет по стенке! – в панике шептала Розмерта, торопливо кутаясь в халат, в то время как Сириус, едва впрыгнув в штаны, уже собирал разбросанные по комнате вещи. – Где моя рубашка? – Моего первого парня он превратил в кролика, и я с трудом уговорила его не делать из этого кролика рагу! – говорила она, спешно помогая ему вдеть руки в рукава. – Он боится, что я выйду замуж, и у него отберут трактир! Сириус бросил пискнувшего низзла в сумку со школьными учебниками, сдернул с торшера мантию, галстук и сунул ногу в школьный ботинок. – Скорее, в окно! – Розмерта, где ты, химера тебя сожри! – на лестнице зазвучали шаги. – Да скорее же, скорее, нет времени! – взмолилась Розмерта и Сириус шарахнулся к окну как был. Розмерта широко открыла рам и халат бессовестно распахнулся на ее груди. Сириус припал к ней с мученическим стоном. – РОЗМЕРТА! – Уходи же! – она оттолкнула от себя умирающего Сириуса, но когда он влез на подоконник, вдруг схватила его за руку и он обернулся. – Ты еще придешь? И снова это выражение лица. – Конечно! – он уже высунул одну ногу на улицу, как вдруг в этот самый миг дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалился плечистый светловолосый мужчина, раза в три шире Сириуса, с длинными, мясистого цвета руками и крошечной головой. Сириус замер в ужасно неустойчивом положении. Розмерта запахнула халат. Маленькие голубые глазки впились в Розмерту, потом в постель, а потом в Сириуса и стали размером с галеоны. Всего на миг даже огонь в печке застыл, а потом... – АХ ТЫ УБЛЮДОК! Освальд выхватил палочку. Сириус вывалился за окно и с грохотом приземлился на деревянный балкон, но не успел поднять голову, как неуклюжее заклинание распороло дерево в дюйме от его лица и опалило щеку, а другое тут же выбило половицы под босыми ногами. – Освальд, возьми себя в руки! – Стой!!! Стой! Но Сириус уже во всю прыть бежал по огибающему трактир балкону, а Освальд, свесившись из окна, бездумно выламывал куски дерева из стен и балкона, рискуя разломать все заведение. Старое гнилое дерево грохотало, Освальд орал как сумасшедший, Розмерта ругалась и кричала, низзл в сумке вопил от ужаса на своем кошачьем языке. В довершение ко всему из окон бара внизу доносилась разухабистая ирландская пивная песенка, а уличные зеваки помирали со смеху, глядя на эту старую как мир сцену. – Чтоб тебя, чтоб тебя, чтоб тебя! – ругался Сириус, размахивая кипой вещей в руках и перепрыгивая через взрывы под ногами. Перемахнув через ограждение балкона, он рухнул прямо в груду старых коробок из-под сливочного пива на заднем дворе, но не успел отряхнуться, как из черного хода вывалился неумный братец Роуз в компании двоих помощников. – Вон он! – заорал он, снова вскидывая палочку, и Сириус, петляя как заяц, бросился через улицу к «Сладкому королевству». Вломившись в кондитерскую и чуть не оторвав дверной колокольчик, Сириус облегченно вздохнул. Легкие чуть не слиплись от сладкого аромата свежей патоки и шоколада. Кутаясь на ходу в мантию и опасливо поглядывая в окно, он протолкался к прилавку и влез в очередь, вызвав всеобщее недовольство. – Все в порядке, эта милая леди держала для меня это место! – успокоил он учеников и приобнял за плечи ошалевшую от его наглости пуффендуйку. – Спасибо, любимая, я умираю с голоду! – и он чмокнул ее в щеку. Полная румяная продавщица добродушно усмехнулась, окинув его взглядом. – Что, снова за свое, негодник? – поинтересовалась она, высыпая в бумажный пакет на весах бобы «Берти Боттс» из огромного мешка. Покупатель, лопоухий мальчишка-пуффендуец, смотрел на мешок, открыв рот. – И вам доброе утро, миссис Флюм! – тут же отозвался Сириус, небрежно наваливаясь на прилавок и застегивая пуговицы на рубашке. – Хорошеете все больше с каждым днем? – он подмигнул ей. – Смотри, Освальд когда-нибудь надерет тебе уши! – Я и без ушей смогу ему отомстить, – Сириус закинул в рот упавший из мешка боб, оглянулся и подмигнул сопящей пятикурснице. – Правда? Девочка уставилась на стенд с «шоколадными лягушками» в центре зала, всем своим видом (за исключением пунцовеющих щек) демонстрируя возмущение. – Бессовестный мальчишка, – миссис Флюм погрозила ему толстым пальцем. – Вот погоди, влюбишься – тогда все поймешь, – она пошла за его любимым кокосовым грильяжем. – В таком случае, я уже гений, миссис Флюм, – прокричал ей вслед Сириус и, улыбаясь, бросил взгляд в окно. Через дорогу с озверевшим лицом бежал Освальд. – Твою мать, – бесстрастно молвил Сириус и с резвостью кролика нырнул под прилавок. Обернувшись в дверях, ведущих в кладовую, поймал взгляд пятикурсницы, прижал палец к губам и послал девочке смачный воздушный поцелуй.
* * *
Оказавшись в темном и безопасном коридоре под «Сладким королевством», где Освальд точно не мог его достать, Сириус сунул зажженную палочку в зубы, обернулся собакой (в человеческом облике было трудно передвигаться по маленькому тоннелю) и побежал в замок. Интересно, который вообще сейчас час? Хорошо, если он проспал один урок, а если уже и второй закончился? Вот дерьмо. А он ведь только-только избавился от одного наказания! И с каждой минутой все больше приближается к тому, чтобы схлопотать еще одно. Вообще, идея пойти в «Три метлы» принадлежала Джеймсу. Вчера утром он поцапался с Эванс. Когда Сириус спустился на завтрак, рыжая вылетела из Большого Зала так, словно ее там ошпарило, а столкнувшись в холле с Сириусом, случайно или нет, наступила ему на ногу, сообщила, что его друг – животное, вырвалась и гордо ушла. Животное сидело за столом Гриффиндора с ошарашенной физиономией и жевало бекон. Когда Сириус сел рядом и спросил, кто покусал Эванс, Ремус и Питер вжали головы в плечи. – Я всего лишь сказал, что она сегодня особенно красивая, – звенящим от негодования голосом сказал Джеймс. – Вот что я такого сделал? Сириус подавился смешком и посерьезнел. – Родился на свет, старик, – серьезно ответил он, хлопнув Джеймса по плечу. – Не пытайся это понять. Смирись, что в ближайшие двадцать лет ты раз в месяц будешь виноват во всех земных бедах, и наслаждайся жизнью. – Почему? – нахмурился Хвост. – Ты идиот, Хвост? Не знаешь, что бывает у девушек раз в месяц? – Можно не за завтраком? – тоскливо попросил Ремус, соскребая себя со стола. У него тоже близились критические дни и его тошнило от серебра. И от людей. Как обычно. На уроке Сохатый под шумок (Сириус высыпал Нюнчику за шиворот пакетик семян кусачей герани) разграбил клумбу с этими дурацкими звенящими розами, от которых текла половина учениц и вечером в гостиной, улучив благоприятный момент, вручил их Эванс. Та сняла с него пять очков за надругательство над школьной клумбой, и они разругались в хлам, прямо как в старые добрые времена. В итоге Джеймс, злой как три тысячи гриндилоу, влетел в спальню, грохнул дверью и объявил, что они идут в Хогсмид. – Обсуждению не подлежит! – отрезал он, когда Ремус заикнулся о гигантском эссе по зельеварению на понедельник. Так они и оказались в деревне. В «Зонко», пока Питер покупал очередной номер «Тайн Леди Морганы» и убеждал продавца, что ему уже есть семнадцать, а в Хогвартсе смягчились правила, Джеймс украдкой стащил с витрины муляж драконьего дерьма. А потом, когда они вчетвером явились в кафе мадам Паддифут, трансгрессировал его в сырное фондю слащавой парочки. Зрелище было то ещё, фондю разлетелось по всему кафе, визги, вопли, красота. В «Сладком королевстве» они купили по пачке «перечных чертиков», чтобы, как в детстве, померяться огненным дыханием. И стащили несколько коробок конфет. Джеймс на улице сказал, что забыл забрать сдачу, а когда вернулся, Сириус увидел, что из кармана у него торчит коробка «Сахарных перьев», любимого лакомства Эванс. В детстве это был их любимый прикол. "Ты сосешь, Эванс?". Она корчила им рожицу и отворачивалась, а они ржали. Но это было давно. Поэтому он не стал ничего говорить и почему-то страшно разозлился на Лили. Когда им наскучило болтаться по улицам без дела, они направились в «Три метлы». К тому моменту как они ввалились в натопленное и забитое под завязку помещение, на улице уже стемнело и похолодало. А в трактире как всегда жарко пылал большой каменный камин, сладко пахло деревянной стружкой, карамелью, маслом, яблочным сидром и жареным мясом. И красавица Розмерта, в белоснежной рубашке с огромным вырезом, разносила посетителям пиво на подносе. В "Метлах" они просидели до глубокой ночи. Пили сливочное пиво, пробовали виноградный грог, распевали вместе с местными жителями пивные песни, бросали монетку и на спор угощали девчонок вишневым ромом. Потом Сириус зажал одну из них в уголке, а Джеймс тем временем, как обычно, ввязался в спор о квиддиче с каким-то пьяным бородатым шотландцем и спор плавно перетек в волшебный мордобой. Посмотреть на то, как толстый бородач отделает школьника, сбежались все. Одни подбадривали храброго вихрастого придурка, другие одобрительно ревели, когда Джеймс получал по носу, но несмотря на разные ставки, все дружно и радостно орали, обливались пивом, делали ставки, а Сириус, сидя за столом, вел молчаливый диалог с Розмертой, которая смотрела на него своими влажными глазами и протирала пивные кружки за стойкой. Джеймс, разумеется, бой выиграл, потому что его противник от количества выпитого едва мог стоять на ногах, и Сириус сорвал куш. Все деньги ушли в кассу Розмерты под предлогом "угощения гостей". Но она, умная девочка, знак поняла и раньше обычного ушла наверх. Ближе к двум часам ночи, когда они наконец вывалились из трактира на холод, Сириус спровадил парней, обошел трактир, влез в комнату Розмерты обычным ходом по винограднику и, на ходу стягивая вещи, направился прямиком за дверь, из-за которой доносился шум воды... Так всё и вышло. У статуи одноглазой ведьмы Сириус снова превратился в человека, осторожно вылез в безлюдный коридор и помчался в подземелья, на ходу натягивая мантию. «Провалился в Исчезательный шкаф... нет, мы же его сломали весной. Скажу, что отравился и пошел в Больничное крыло! Да, так лучше, он не станет проверять, ему будет лень идти на пятый этаж...» Скатившись с лестницы, Сириус рванул вниз через тайный проход в стене, по пути наступил на миссис Норрис, пытавшуюся перебежать ему дорогу, проскочил через призрак Толстого Монаха, поскользнулся и чуть не грохнулся в лужу эктоплазмы, которой в последнее время баловался Пивз, а уже входа в подземелья вдруг на полном ходу врезался в Лили, выходящую вместе с остальными учениками из Большого зала. Эванс взвизгнула и чуть не упала, но Сириус удержался сам, удержал старосту и привалился к ней, облокотившись на ее плечо. Девчонки с младших курсов захихикали, прошмыгнув мимо. – Я опоздал? – выдохнул он, едва смог перевести дух. – Какой сейчас урок? Макгонагалл меня искала? Сколько баллов сняла? – Сириус, успокойся, – твердо сказала Лили и помогла ему выпрямиться. Вместо школьной формы на ней почему-то была обычная магловская одежда, длинная, закрытая и многослойная, как у хиппи. Но Эванс была не хиппи, никто бы не рискнул назвать её хиппи, потому что она как-то чувствовала эту грань и это было здорово, пожалуй. – И ты не опоздал, потому что уроков сегодня не будет, – добавила она, залезая в сумку. Сириус просветлел. – Но ты все равно наказан. – За что? – он потер грудь, осознал, что рубашка расстегнута, и запахнулся. – Во-первых, за то, что ты порочишь имя Гриффиндора, – строго сказала Лили. – Ты только посмотри на себя! – и она взялась за его галстук. – Так, – Сириус задрал голову, помогая ей по мере сил. – А во-вторых? – А во-вторых за то, что потащил Джеймса ночью в «Три метлы». – Что?.. Лили вдруг так туго затянула ему галстук, что перед глазами все потемнело. – Ты что, Эванс?! – Зачем ты его подбил на этот дурацкий спор?! – крикнула она, притянув его к себе. – Я?! – Не думай отпираться, Сириус Блэк! Джеймс все мне рассказал! – Эванс, да ты что, спятила?! Рассказал? – Ну ладно, не он, другие рассказали. Но его побили, то есть он подрался и ты хоть представляешь, чем все это могло кончиться?! – Эванс, я задыхаюсь! – Еще раз такое повторится, и я... – Ладно-ладно, я понял! – закричал Сириус и сразу же снова получил возможность дышать. Удивительно, но отдышка сразу же прошла. – Фух... да, я его туда потащил. Это была моя идея, довольна? Лили скрестила на груди руки и поджала губы. – Ну прости! – картинно раскинул руки Сириус, и рубашка снова распахнулась. – Я раздолбай, я идиот, и во мне нет и капли ответственности! – он потер шею, думая о том, на какие жертвы можно пойти ради настоящей дружбы. И на какие жертвы теперь пойдет Сохатый из-за его жертв. – Если бы вы оба не вели себя как идиоты... хотя я должен сказать спасибо, без этого мы бы ещё черт знает сколько никуда не выбрались. Ну что, довольна, миссис Поттер? – Нет, – Лили, полезла в сумку и извлекла наружу сандвич, завернутый в салфетку. – Держи. – Он отравлен? – небрежно поинтересовался Сириус. – Разве что эти огурцы смертоносные. Джеймс сказал, что ты придешь к полудню, я подумала, что ты захочешь есть, раз саботировал завтрак. – Превосходно, – Сириус схватил угощение и откусил сразу половину, случайно отхватив кусочек салфетки. – М-м. Спасибо, рыжая. А где он сам? И что ты вообще здесь делаешь? – Я иду на поле к Джеймсу. – Исчерпывающе. – А ты идешь со мной! – она вдруг схватила его под руку и развернула, потащив за собой.
* * *
– Из-за чего отменили уроки? – Сириус помог Эванс спуститься по мокрым после дождя ступенькам, и они зашагали по раскисшей тропинке к стадиону. Небо с прошлого вечера заволокло тяжелыми неповоротливыми тучами. Порывистый ветер с каждым днем все больше и больше замазывал окрестности холодной осенней сыростью, смывая остатки лета, но не мог двинуть эти тучи с места. Запретный лес оделся в червонное золото и, казалось, горел на фоне общей сырости и холода, хотя листья на деревьях наверняка были мокрыми и холодными. Наступала настоящая осень. – Просто кое-кто написал несмываемыми чернилами одно... послание на всех школьных досках, – словно нехотя сказала Лили, вытянув и уронив руки. – Вот и все. – И из-за этого отменили уроки? – Ну... не только отменили уроки. Дамблдор еще собрал экстренное совещание в учительской. – Вот как. И что же там такого было написано? Лили пожала плечами, глядя на верхушки деревьев. – «Грязнокровкам – смерть!», а снизу пририсована Метка. Немного патетично, на мой взгляд. Сириус подавился сандвичем и закашлялся. Лили остановилась, сунув руки в карманы кофты. – Кто это сделал? – просипел Сириус. Лили промолчала, глядя, как бьются на ветру флаги факультетов на трибунах. – Эванс! – Сириус, поверь мне, ты не... – Кто это был? – он повысил голос. Похоже и сам понял. – Кто? Она вздохнула и поджала нос. – Блять, – выдохнул Сириус, не в силах поверить. – Мне очень жаль, – проговорила Лили, кусая губы и терзая край шарфа. Сириус потер обеими ладонями лицо. – Правда. Я же говорила, тебе лучше не... Сириус вдруг резко опустил руки, и на Лили взглянуло злое страшное лицо. – Жаль? Жаль?! – заорал он. – Да я сейчас пойду и размажу этого кретина по стенке! – Сириус и в самом деле бросился по тропинке наверх, обратно к школе, но Лили метнулась следом и перехватила его. – Сириус, не надо! – Вздумала его защищать? – он вырвал локоть из ее рук. – Вовсе нет! – возмутилась Лили, снова забегая вперед и вставая у него на пути. – Просто... тебе не нужно сейчас быть в школе. – Это еще почему? – Неважно! Пожалуйста, давай просто пойдем на стадион. – Эванс, может быть, хватит уже секретов?! – крикнул он, теряя терпение. – Рег – мой брат, и хоть он и полный идиот, я в ответе за него! И за его идиотские поступки тоже! – Нет, ты туда не пойдешь! – Лили с силой развернула его и снова потянула вниз. – Да ты что, Эванс?! – Пожалуйста, Сириус! Он вырвал руку, задев Лили локтем, и почти что бегом двинулся по тропинке вверх. Лили не выдержала и крикнула: – Там твоя мама! Сириус словно врезался в стену. Лили тяжело вздохнула и прижала ко лбу ледяную ладонь. Ну вот. А ведь обещала, что не скажет. Какое-то время Сириус просто не двигался, потом повернулся и спросил, глядя куда-то в траву: – Что? – Ее вызвал Дамблдор, – Лили подошла к нему. – Распространение символики и призыв к... ты прости меня. Я не должна была тебе говорить. Джеймс... он хотел, чтобы я просто сразу увела тебя на стадион, подальше оттуда, – Лили тронула его за плечо, но Сириус отстранился. – А я дура, все растрепала. Прости, пожалуйста, только не говори Джеймсу. Он подумал, что это сделал Северус, ты бы видел, что там творилось. Я думала, он его убьет, а тут прибегает Слизнорт и говорит, что Регулус сам сознался и как будто даже рад. Макгонагалл была в ярости, она даже не стала наказывать Джима, просто выгнала его из кабинета, а Регулуса увела наверх, – Лили разрывалась от жалости, глядя, как ты ярости подрагивает верхняя губа Сириуса – как у злой собаки. – Мы думали, ты вернешься к обеду, когда она уже уедет. Мы не хотели... Сириус вдруг мотнул головой, пожав переносицу двумя пальцами и Лили замолчала. Когда Джеймс рассказывал ей о своих родителях, то вскользь упоминал и о родителях своих друзей. Впрочем, кое-что о них Лили знала и сама. Она знала, что отец Ремуса – охотник и превосходный стрелок из лука, мама Питера присылает ему чистые трусы и носки прямо за завтраком, а мать Сириуса... Лили помнила, как один раз видела эту женщину, когда была еще совсем маленькой. На первом курсе в сентябре Вальбурга Блэк приехала в школу. Высокая, богато одетая женщина, красивая особенной неуловимой красотой вырождения, с густыми черными волосами и тонкими руками. Лили видела ее всего несколько секунд, пока шла по коридору мимо кабинета профессора Макгонагалл. Но этих нескольких секунд ей хватило, чтобы увидеть жуткую пощечину, которую эта милая женщина отвесила своему одиннадцатилетнему сыну. Такой Лили ее и запомнила. Какое-то время они просто стояли под рваным холодным ветром, потом Сириус, не говоря ни слова, резко развернулся и снова пошел к стадиону, поджав плечи и сунув руки в карманы. Лили, потерев лоб, пошла следом, держась на расстоянии. Подождав, пока он немного сбавит шаг, она догнала его и снова взяла под руку, но Сириус высвободил ее и обнял за плечи. Она почувствовала себя немного сковано. – Ты как? – отрывисто спросил Сириус. – В смысле? – Сомневаюсь, что Регулус принесет тебе извинения, так что я делаю это за него. – Перестань, Сириус, – серьезно сказала Лили. – Я в порядке. – Умница. Но Сохатый прав, тебе не стоит ходить по замку в одиночестве. Теперь особенно. Мало ли что взбредет моему брату в голову, за него нельзя отвечать. Он – Блэк, а мы все с приветом. – О Мерлин, и ты туда же? – простонала Лили. – И еще одно... – Ну что? – Больно? Лили подняла взгляд. Блэк уже не выглядел таким злым и ласково улыбался. Алиса бы от такой улыбки точно растаяла. Но на Лили все эти блэковские флюиды уже не действовали. Подумав секунду, она легонько ткнула его под ребра. – Теперь мы квиты. Он засмеялся, покрепче обхватил ее за плечи, и они бодрее зашагали к стадиону, над которым летали фигурки в красных мантиях.
* * *
Сириус очень нравился Лили на втором курсе. Красивый темноволосый мальчик-аристократ с небрежно-утонченными манерами и грустными серыми глазами. В магловском мире таких не встретишь. Он тогда по-очереди нравился всем девочкам в школе, и Лили тоже не миновала эта участь. Рано или поздно, но Сириусом Блэком надо было переболеть всем, чтобы потом заработать иммунитет на всю жизнь. Некоторые, как, например, Алиса, схлопотали осложнение. Она же прошла через эту болезнь легко и просто. Тем более теперь, когда у нее появился Джеймс, все предыдущее казалось чепухой, даже та плохая история, которая приключилась в том году, когда она страшно влюбилась в красивого, умного и серьезного семикурсника Эдгара Боунса и ревела о нем в подушку по ночам. С Джеймсом все было по-другому. Рядом с ним она с какой-то удивительной простотой и ясностью почувствовала себя на своем месте. Словно так должно было быть всегда. А вчера... Лили вспомнила их идиотскую ссору, вспомнила, как накричала на него. Вечером она захотела извиниться и помириться, но Джеймс куда-то пропал. Пропал на всю ночь. Она ходила по комнате и гнала от себя дурные мысли, потом читала, потом снова ходила, но вскоре свет и скрип половиц начали мешать ее соседкам спать, так что она спустилась в пустую гостиную и там пережила два самых страшных часа, пока металась из угла в угол, перекладывала с места на место чужие книги, чашки и конспекты, кусала губы, высматривала фигуры мальчиков в окне и умоляла все известные ей силы, чтобы с Джеймсом все было хорошо. Чтобы успокоиться и скоротать время, она в какой-то момент присела на диван и открыла первую попавшуюся книжку. Через десять минут эта книжка выпала у неё из рук – Лили заснула. Проснулась от того, что услышала, как рядом кто-то ходит. Джеймс. Когда она открыла глаза, он как раз вынырнул из ворота футболки и уронил очки. – Дж... Он оглянулся, а Лили, даже не обратив внимание на то, что комната вокруг изменилась, метнулась к Джеймсу и крепко его обняла. Потом несколько раз лихорадочно поцеловала в шею, в скулу, в ухо, снова в скулу и снова зажмурилась, крепко сжимая в объятиях. – Я перенес тебя к нам, – шепотом пояснил Джеймс, когда она его выпустила. – Не против? – Где ты был? – слабым голосом спросила Лили. – Я так испугалась! Джеймс снял очки и взъерошил волосы. – Честно говоря, я думал, что тебе будет все равно, – сказал он, поджав губы и сощурившись на складку полога у нее за спиной. – Во всяком случае, днем ты сказала именно так. – Какой же ты идиот, Поттер! Я же чуть с ума не сошла! – Это значит, что я прощен? – Это значит, что ты идиот! Никогда, никогда не пугай меня так! – Хорошо, я придумаю что-нибудь другое, – согласился Джеймс и повалился на подушку. Выглядел он сердитым. Лили снова почувствовала стыд. – Извини, – коротко сказала она и на душе сразу стало легче. – Я была не права сегодня днем. Ты не животное. Джеймс странно покосился на неё, фыркнул и рассмеялся. – Что смешного? – удивилась она. – Джеймс, что... Больше она ничего не успела сказать, потому что Джеймс вдруг задернул полог, одновременно с этим схватил Лили и повалил на подушку. Сначала они просто дурачились, он лез к ней под футболку, они смеялись и Лили выворачивалась, а потом он навалился на неё и она замерла, почувствовав, насколько он завелся. Джеймс понял, что она поняла и перестал дурачиться. Так они и лежали, прижимались друг к другу и понимали. – Я... я, наверное, пойду к себе? – осторожно спросила Лили, боясь пошевелиться. Джеймс помотал головой, промычав что-то отрицательное и прижался к её шее. – Джеймс, я не могу сейчас. Слышишь? – прошептала она и погладила его спину. – Угу, – отозвался он. – Извини. Мне правда лучше уйти, – она села, отдернула футболку и взялась за полог. – Останься со мной, – попросил Джеймс. – Будешь со мной спать? Лили фыркнула от смеха, так это прозвучало и бросила взгляд на его штаны. – А как же ты?.. – Я в порядке. Кстати, – он полез в карман куртки, висящей на спине кровати, и извлек из нее коробку «Сахарных перьев». – Держи, сладкоежка. Увидев леденцы, Лили совершенно растаяла. – Спасибо, – прижав коробочку к груди, она потянулась к Джеймсу и поцеловала его, так нежно и сладко, как только могла. – Я заслужил того, чтобы мне вернули мои пять очков? – деловито осведомился Джеймс, когда они оторвались друг от друга и перевели дух. Лили лукаво улыбнулась и прошептала ему на ухо: – Десять очков Гриффиндору, капитан. За невероятную игру. – Тогда, может быть, поднимем ставку хотя бы пятидесяти? – он запустил пятерню под её футболку. – Не наглей, – и она стукнула его коробочкой по лбу...
– Слушай, Эванс. Лили вздрогнула и повернулась к Сириусу. Они сидели на стадионе. Лили баюкала в руках бутылку шоколадного молока, Сириус уже уничтожил принесенный завтрак и теперь курил, задумчиво глядя на отбор охотников. Кучка новичков нервно топталась на зеленом газоне поля, а Джеймс стоял перед ними, уверенно расставив ноги и что-то говорил. У него за спиной маячила остальная команда. – Я хотел у тебя спросить, – Сириус затянулся. – Спрашивай, – Лили отпила из бутылки. – Нужен твой совет, как человека, который, который хорошо разбирается в зельях. Лили кивнула. – Один мой... знакомый... ты его не знаешь, он учится в Когтевране... он случайно надышался... Амортенции на днях, и теперь ему очень плохо, он вроде как... – Влюбился? – улыбнулась Лили. – Нет! Ему даже не нравится эта девчонка, скорее наоборот, у них ужасные отношения. И моему другу... ему плохо. Очень плохо. Хуже, чем можно себе представить. Он плохо спит, и у него испортился аппетит, и ему все время хочется трахаться. Он вообще свихнулся. Может быть, есть какое-нибудь противоядие? Не хочу, чтобы он начал кидаться на людей. – Он просто надышался? – Да, разбил бутылку. – И давно? – В прошлый понедельник. – Неделю назад? – Лили качнула головой, изо всех сил стараясь сохранять серьезность. – Тогда ты прав, все действительно очень плохо. – Насколько? – вскинулся Сириус и сделал вид, что просто усаживается поудобнее. – Как минимум ужасно, – Лили взглянула на него, не выдержала и засмеялась. – Сириус, я боюсь, твой друг просто влюбился. – Чего?! – Амортенция, даже если выпить целый галлон, не действует дольше суток. Её надо пить постоянно, чтобы поддерживать эффект. А тут всего лишь какие-то испарения. – Говорю тебе, он не влюбился, Лили! Лили вздохнула. – В таком случае я могу посоветовать ему разве что Умиротворяющий бальзам, – Лили вытащила из сумки маленький пузырек. – Вот, передай ему. Будет спать по ночам твой... друг, – Эванс бросила на него крайне красноречивый взгляд и Сириус сжал губы. Маленькая рыжая проныра. – И поговори с ним... может быть, ему стоит пересмотреть свои приоритеты? Сириус мрачно посмотрел на пузырек, потянулся к сумке, но когда расстегнул молнию, из рюкзака вдруг с громким писком вывалилось что-то рыжее и провалилось в щель между трибунами. – Что это? – испуганно спросила Лили, глядя как Сириус, распластавшись по скамье, шарит рукой по земле. – Да так, всего лишь моя головная боль, – и он вытащил оттуда маленького лохматого, как Джеймс, совершенно рыжего, как Лили криволапого котенка с курносой мордочкой и огромными ушами. – Это твой котик? – Лили умилилась, как и все девчонки и тут же протянула руки к маленькому существу. – Мой, – буркнул Сириус, сунув ей кота и полез в карман за сигаретами. Прошлую он уронил, пока искал кота. – Только это не совсем... – Это один из тех, что принесла на урок эта профессор Грей, да? Какой же он тощий! И глаза голодные. Чем ты его кормишь? Сириус пожал плечами, закуривая. – Не знаю, ничем, – он пыхнул дымом. – Кажется, эти твари мышей едят? – Сириус! – Лили посадила котенка себе на колени и потянулась к бутылке. Мелкий трясся и вертел башкой. – Нельзя же так! Лили трансфигурировала из крышки миску, налила в неё молока, и котенок принялся глотать его с такой жадностью, словно хотел в этой крышечке утопиться. – Как? – Нельзя быть таким жестоким! – проворчала Эванс, отламывая от хлеба куски и размачивая их в молоке в жидкую кашицу. – Тебя бы так голодом морили и таскали в дурацкой сумке! Котенок в самом деле выглядел больным и дрожал, с трудом удерживая равновесие на четырех тоненьких лапках. Лили только головой покачала и налила ему новую порцию. – Слушай, забирай его себе, – предложил Сириус, глядя, как кот нетерпеливо обнюхивает Эванс пальцы, пока она крошит в его молоко хлеб. – Я ненавижу кошек, честное слово, отвратительные создания. А у тебя ему будет хорошо. И вообще вы похожи, оба рыжие. Эванс удивленно вскинула голову. – Согласна? – Вообще-то у меня уже есть Корица, – напомнила Лили и наградила чавкающую тварь исполненным нежности взглядом. – Ну а теперь будет еще и кот! – не сдавался Сириус. – Бери! У меня он точно умрет с голоду. Или еще от чего-нибудь. Лили хмыкнула. – Не сомневаюсь. Ты только посмотри, как он ест, бедняжка! Не глотай кусками, ты же подавишься! – воскликнула она, склоняясь к низзлу и заслоняя его от Сириуса длинными рыжими волосами. – Это не кот, а просто живоглот какой-то. Раздался свист ветра, и на трибуну откуда-то сверху спрыгнул Джеймс. – Привет, – он спустился, сел на скамью над Лили. – Похоже, мы закончили. Ветер такой, что нас просто сносит с метел. К тому же Марлин, кажется, заболела и чихает чаще, чем я моргаю, – он наклонился и чмокнул Лили в щеку. – Так играть нельзя. – Привет. Смотри, какой славный, – Лили протянула Джеймсу своего нового любимца. Котенок испуганно запищал, оказавшись на высоте. Джеймс повертел низзла из стороны в сторону, так что лапки замотались туда-сюда. – Знакомая зверюга, – он вернул его Лили и посмотрел на Сириуса. – Ты уже слышал? Сириус покосился на него, затянулся и медленно выдохнул дым. – Да. Лили собрала сумку, забрала котенка и, ещё раз поцеловав Сохатого, убежала в раздевалку под предлогом того, чтобы проводить больную Марлин до замка. – Она как будто даже не переживает, – заметил Сириус, глядя ей вслед и поднимаясь на скамью к Джеймсу. Тот провел рукой по волосам. Костяшки на руке были содраны. Похоже, Нюнчику действительно крепко досталось. – Переживает. Гораздо сильнее, чем ты думаешь. Видел бы ты ее глаза, когда Макгонагалл открыла эту гребанную доску. Сириус сжал кулаки. – Сохатый, я бы его прикончил, честное слово. Но клянусь тебе, Рег сам бы на такое не пошел! Я его знаю, он без приказа и шагу не ступит. – Я догадываюсь, – Джеймс посмотрел на него. – Ты думаешь?.. – Уверен. Сириус тяжело вздохнул и повернулся к нему, оседлав скамейку. – Сохатый, мы таскались в их гостиную две недели. Две! Недели! Все без толку! Видимо там они эти вещи не обсуждают. – А где тогда? – Какого хера, я не знаю, где. Где-то. – А я не хочу ждать, пока что-нибудь случится с Лили. Или с любым другим, – твердо сказал Джеймс, похрустывая пальцами. – Надо выяснить, где они это делают! – Джеймс оперся на метлу и встал. – И выясним мы это сегодня же. – Всем идти необязательно, – Сириус поднялся следом. – Я кое-что придумал. Я пойду к Блэйк. Кое-что может знать и она, хотя Нотт не такой идиот, чтобы трепаться при ней. Возьму Питера. Он покопается в бумагах в гостиной. Может найдет письмо какое-нибудь. – Кстати, есть новость, – сказал Джеймс по пути в замок. – Твою подружку взяли в команду Слизерина. – Блэйк играет в квиддич? – Кончай, Бродяга. – Всегда, – хмыкнул Сириус и помолчал, – Ну-ка, дай угадаю, ловцом? – Нет, охотницей. – И сколько же новых метел Абраксас купил для школы? – Делать мне больше нечего, как лезть в их дерьмо. Я узнал состав команды и свалил. – Отлично. Сбей её с метлы. Джеймс засмеялся хлопнул его по плечу. – Бродяга. Вставил бы ты ей, а то на тебя уже смотреть страшно. – И это ты мне говоришь? Они помолчали. – Это будет даже забавно, – вдруг усмехнулся Сириус. – Маккиннон против Малфой. – Да уж, это покруче, чем колдография тех двух ведьм в «Моргане». – Стащил журнальчик Хвоста? Сколько раз оценил? – И это мне говорит человек, у которого со второго курса под подушкой фотка Эванс. Джеймс толкнул его, они схватились в шутку и пытались достать друг друга до самого замка.
* * *
После ужина они собрались в спальне. Лунатику все ещё было хреново, к тому же ему не понравилась идея использовать Забини, так что он демонстративно игнорировал главную цель их собрания, переоделся в пижаму и завалился спать. – Ты все запомнил? Любые записки, любая информация, но письма в первую очередь. Я буду следить за вами. Если что – свяжусь с Бродягой через зеркало, – Джеймс в одних трусах сидел на кровати перед разложенной Картой и чесал волшебной палочкой в волосах так, что они стояли дыбом. – Сделай так, чтобы мне не пришлось срывать голос! – Я положу его под подушку, – Сириус отмахнулся, поправил перед зеркалом высокий воротник новой черной рубашки, небрежно расстегнутой на груди и насквозь пропитанной дорогущей как сто чертей туалетной водой. Он любил хорошо одеваться. Вытащив из ящика маленькую бархатную коробочку, сунул её в карман брюк. – Зачем тебе эта штука? – спросил Питер. Сириус вздохнул и многозначительно взглянул на Сохатого. Джеймс хмыкнул, следя за точкой Нотта на Карте. – Видишь ли, Хвост, – он отечески приобнял Питера за плечи. – Блэйк любит, когда ей к чаю приносят сладкое. – Я не понял, – нахмурился Питер. Сириус подкинул коробочку и сунул в карман. Еще вчера он заказал через каталог Сахарессы в «Пророке» какую-то тупую подвеску, зная, что Блэйк такая херня обязательно понравится. Не то, чтобы он хотел ее баловать, но точно знал, что после такого подарка у любой девушки развяжется язык. И раздвинутся ноги. – Жемчуг, золото, лунные камешки. Блэйк та еще сладкоежка. – Ты что, пла... платишь ей за... за это? – «Пла-платишь е-ей з-за это?». Мерлин, Хвост, такие девочки, как Блэйк, просто так не дадут никому даже в мыслях. – Я не знал... – Тебе и не надо, – легко улыбнулся Сириус и, хлопнув его по плечу, вышел из спальни мальчиков. – Еблан, – печально протянул из-за полога Лунатик, когда за Питером закрылась дверь. Джеймс вздохнул.
* * *
– О Мерлин, да... да... еще, о Мерлин, да! Да!!! Несколько секунд тишины. И снова. – А-а-а-ах, ещ... а-ах. Роксана содрала с себя одеяло и посмотрела на часы на тумбочке. Двенадцать ночи. Нет, в конце-концов, это просто невыносимо. Он что, ее там убивает? И еще этот скрип. Этот мерзкий противный скрип, они как будто прыгают на этой чертовой кровати, неужели нельзя потише?! Вот опять. Роксана сердито сбила одеяло ногами, вскочила, поскорее закуталась в батник, натянула теплые вязаные носки, стащила с кровати одеяло и теплый плед и, захватив с собой кое-какие вещи, вышла из комнаты, хлопнув дверью так громко, как могла. В ледяном мраморном камине гостиной слабо трепыхался огонек. На кофейном столике стояли две чашки с остывшим чаем, валялась развернутая газета и учебники по древним рунам. Похоже, не только ей не спалось этой ночью. Она порвала газету и немного подпитала ею умирающий огонь, но этого все равно было мало, чтобы прогреть такое большое сырое подземелье. Роксана потерла ладони и поднесла их к огню. Стоны Блэйк все ещё стояли в ушах. Блэйк. И Блэк. Одно это имя и даже мысль о нем злила, выводила её из себя. После того, что произошло между ними в кабинете зельеварения, они не говорили, не сталкивались и почти не смотрели друг на друга. Блэк вел себя так, будто ничего и не было и Роксана готова была бы подхватить эту игру и списать всё на какое-то нелепое недоразумение, если бы мысли о том, что она чуть было не отдалась ему на гребанной парте не преследовали её неотступно двадцать четыре часа в сутки. Одного его присутствия в помещении было достаточно, чтобы она завелась как последняя идиотка. Но с этим ещё можно было справляться. Худшим наказанием были уроки трансфигурации. Ей приходилось сидеть рядом с Блэком, и когда она слышала, как он дышит и чувствовала его присутствие, её руки начинали трястись, мысли путались и она совершенно не могла ни на чем сосредоточиться. Один раз поймала себя на том, что пишет подряд одно и то же слово, а в другой раз так сильно вдавила перо в пергамент, что прорвала его насквозь. А Блэк, казалось, совершенно этого не замечал. Ему вообще было плевать. Он даже задирать её перестал. Они вообще перестали разговаривать и вскоре надзирательские кольца старой кошки, последнее, что ещё как-то связывало их и удерживало Блэка за партой Роксаны, исчезли. В тот же миг он сгреб свои вещи и тоже исчез. А Роксана почувствовала себя брошенной сорокалетней женой. Это было самым ужасным! Да кто он такой, этот Сириус Блэк, чтобы её бросать после всего этого безо всяких объяснений! Нет, не так, кто он такой, чтобы влезать в её жизнь вот так, чтобы хватать её, целовать и лапать?! Кто он такой, чтобы она вообще о нем думала?! Он раздражает её и ни капельки ей не нравится! Так Роксана думала днем. А по ночам, когда она лежала и уговаривала себя заснуть, её мысли снова и снова возвращались в кабинет зельеварения. Перебирали по-одной все подробности. Эти подробности доводили её до исступления и она засыпала не просто взволнованная и возбужденная, а измучанная отчаянной, жалобной болью между ногами. Пару раз доходило до того, что она не выдерживала и, быстро засунув руку в трусы, избавляла себя от этих мучений. И, выгибаясь в пустой и холодной комнате, шептала ненавистное имя, захлебывалась желанием и стыдом за это желание. А слушая иногда, как стонет за стеной Блэйк Забини, затыкала уши и колотила кулаком подушку, потому что ей хотелось, хотелось, хотелось, чтобы он оказался под её горячим одеялом, здесь, сейчас, сию-мать-его-секунду! Днем она опять его ненавидела. А когда ловила себя на том, что следит за каждым его жестом со своей задней парты, начинала ненавидеть себя. А потом неизменно наступала ночь. Роксана закуталась в плед и прошлась по непривычной пустой мрачной гостиной. Удивительно, до чего она напоминала дом. Черное лакированное дерево, мокрый блеск стекол, холодная кожа диванов, пышный мохнатый ковер перед исполинским камином, картины, спящие в массивных рамах, и зеркальный паркет. Между двумя большими книжными стеллажами стоял небольшой проигрыватель. Роксана вытащила из бумажного конверта пластинку, которую захватила с собой, и положила на диск. Опустила иглу, повернула регулятор громкости. Сначала динамик затрещал, а потом сладко запел низким, хрипловатым и проникновенным голосом Мирона Вогтейла. Обняв себя руками, Роксана скользнула по паркету на своих толстых вязаных носках.
«Дорогая моя сестра! Надеюсь? ты находишься в добром здравии. Поздравляю тебя с поступлением в Слизерин! Мы невероятно горды тобой. Ты сделала самый правильный выбор в своей жизни. Надеюсь, ты и впредь будешь принимать верные решения. В знак нашей невероятной радости прилагаю к письму документ. Теперь, моя любимая сестра, ты имеешь собственное жилье. Пусть не такое пышное, как наше поместье, но все равно достойное наследницы дома Малфоев. В ближайшие каникулы ты сможешь оценить все удобства этого небольшого красивого особняка на юге Норфолка. Преисполненный гордости, твой любящий брат Люциус».
«ТЕРРОР В НОРФОЛКЕ Очередное зверское убийство потрясло юго-запад Англии. Взрослые маглы убиты, дети и подростки пропали без вести. В данный момент Министерство располагает сведениями, что они были переданы в руки оборотня по кличке Сивый. По предварительному заключению экспертов, смерть маглов наступила вследствие неизвестного Режущего заклинания (см. предыдущий выпуск, стр. 5-10). Поиски продолжаются. Если вы видели этих волшебников (фотографии см. ниже), немедленно сообщите в Министерство. Не пытайтесь применить против них магию!!!»
«Дорогая Роксана! У нас в семье большая радость – Нарцисса ждет ребенка! Поместье замерло в ожидании наследника. Здешний климат вреден для здоровья, так что матушка увезла ее во Францию до начала зимы. Нарцисса передает тебе привет и приглашает на чай в это воскресенье. Если ты не против, я договорюсь с профессором Слизнортом. К сожалению, я не смогу присоединиться к вам, так как очень занят в делах Попечительского Совета, но, полагаю, вам с Нарциссой найдется о чем поговорить и без меня. Целую тебя, сестра. Люциус».
«СЕМЬЯ МУЗЫКАНТА ПРОПАЛА БЕЗ ВЕСТИ Донаган Трембл (фотография прилагается), известный читателям больше как «Дон», бас-гитарист группы «Дикие сестрички», погиб в августе этого года в ходе Каледонского теракта. В прошлом месяце жена музыканта Олив Трембл обратилась в Министерство письмом, в котором выражала опасения за свою жизнь и жизнь своего сына. По словам миссис Трембл, начиная с августа, ей приходили письма от неизвестного волшебника с требованиями прекратить продажи последнего альбома группы, «Твоя грязная кровь», дебют которого состоялся летом. Миссис Трембл проигнорировала угрозы, а на прошлой неделе она, ее сестра и годовалый сын пропали, по словам соседей, прямо из гостиной собственного дома в северном Хэмпшире. Как известно, группа «Дикие сестрички» славилась своим толерантным отношениям ко всем социальным слоям и неоднократно выражала благосклонность к немагическим бракам...»
«Роксана! До меня доходят тревожные слухи. Это правда, что ты общаешься с грязнокровками? Ты навлечешь на нас и себя большие неприятности. Что с тобой происходит? За две недели ты не написала ни одной строчки. Раньше ты делилась со мной всем. Что изменилось? Северус видел, как ты бросала мои письма в камин. Неужели ты до сих пор на меня злишься? Право, это просто смешно... Что бы ты там ни думала, не забывай: я твой брат, я за тебя беспокоюсь. И не хочу узнавать о тебе через Нотта. В конце-концов, это неприлично. Прошу, напиши мне. Люциус. P.S. Не так давно мы заказали пророчество в Отделе Тайн. Поздравляю, у тебя будет племянница. Нарцисса по-прежнему ждет тебя на чай каждое воскресенье месяца. Люциус».
Что творилось в ее жизни? Она и сама не понимала. Не чувствовала ничего, кроме холодной глухой тоски. Роксане казалось, что весь мир от нее отвернулся. Мирон мертв. Он поет в этой комнате, но на самом деле он давно мертв. Он больше никогда не будет петь. Ее брат – Пожиратель Смерти. Он пишет ей нежные письма, а сам калечит, мучает и убивает людей. Из-за таких, как он, началась эта война. Нарцисса беременна. Скоро она родит, семья получит ребенка и про неё, Роксану, забудут окончательно. А она сама заточена в этой гигантской каменной клетке, где Блэйк Забини стонет в объятиях Сириуса Блэка... Блэк. Роксана гневно тряхнула головой, почувствовав, как все внутри замерло. Нет! Нет. Нет. Песня закончилась, заиграла следующая. И ее аккорды как будто выплывали из глубин черного глубокого омута. О да, Роксана отлично знала эту песню. Она сама пела ее вместе с Мироном почти три года назад. Первый концерт «ДС», его трудно забыть. Кто их тогда знал? Только горстка студентов Дурмстранга, которые и пришли на выступление в старое сырое подземелье. Девушка, которая должна была петь эту песню вместе с Мироном, не явилась. Ребята были в панике, и тогда Мирон сказал: «У нас нет выхода, Рокс. Ты споешь. У тебя ведь красивый голос, детка». Да, у нее всегда был красивый голос. И в тот вечер на нее надели чертовски красивое черное платье из тонкого шифона с рваным подолом. И каблуки. Высокие, страшные, самые первые каблуки в ее жизни. Мирон сам сделал ей совершенно дикий макияж под стать себе и вспенил ее белые волосы «Суперблеском». В ту ночь даже старшеклассники смотрели на нее, открыв рот. Но важнее всего был Мирон. Она была влюблена в него как кошка, и тогда на сцене, когда он обнимал ее, прижимал к себе, когда он пел с ней в один микрофон и водил клыками по шее, понарошку, конечно. Они вымазывали друг друга в красной краске, пели, они были вместе. В конце он поцеловал её. По-настоящему. Первый поцелуй с языком, первые каблуки, первая песня... Было темно и холодно, прямо как сейчас. Роксана закрыла глаза, обняла себя руками, заскользила ладонями по телу, пытаясь представить, что это делает Мирон, и снова запела. Прямо как тогда.
* * *
Дождавшись, пока Блэйк уснет, Сириус осторожно выскользнул из ее постели и оделся. Всем чужим кроватям он всегда предпочитал свою. Перед тем как уйти, он оставил бархатную коробочку с запиской у нее на тумбочке. «Сегодня твои глаза сияли». Сопливая хрень, но Блэйки точно понравится. Сириус захватил мантию-невидимку и у двери обернулся. Блэйк спала на животе, распластавшись по постели, как морская звезда. Он вспомнил, как она светилась этой ночью, как легко выболтала ему то, что сегодня вечером все мальчики слизеринцы собираются в каком-то клубе. Что за клуб она и сама не знала. А теперь ещё и эта подвеска. Сириус не любил чувствовать себя виноватым. Не хватало еще, чтобы эта дура в него влюбилась. Он вышел в коридор и услышал, как тревожно звенит в кармане джинсов заколдованное зеркало. Вот теперь он точно почувствовал себя виноватым, обещал ведь, что будет начеку. – Да, Сохатый, я здесь, – проворчал он, опередив Джеймса. – Нотт, Снейп и твой брат полчаса назад были в гостиной, придурок! – зеркальце заорало так, что по коридору разлетелось эхо. Сириус остановился. – Ты уверен? – Уверен?! Они втроем просто исчезли! Исчезли, понимаешь?! На ровном месте! Я смотрел на Карту, не отрываясь! Они были, а потом исчезли! – Мать твою, Сохатый, почему ты не сообщил?! – Что?! Да пошел ты, Блэк, я тебе это зеркало при встрече под хвост зас... Сириус сунул зеркало в карман и плотнее закутался в мантию, но уже на подступе к коридору спален мальчиков вдруг услышал доносящуюся сверху музыку. Знакомую музыку. Настолько знакомую, что он невольно замедлил шаг, недоверчиво вслушиваясь в ударные ноты, и обернулся. Не может быть, чтобы кто-то из слизеринцев слушал «ДС». Это же насквозь магловская группа! Да еще и такую песню как «Cold Blooded» мог знать только истинный фанат, который не поленился простоять несколько часов в очереди за малотиражным первым альбомом. У Сириуса с этой песней были особенные, интимные отношения: еще в своем старом доме он включал ее и засыпал под звук низкого волнующего женского голоса... Сириус взбежал по ступенькам и через высокий арочный проход вернулся в темное, полное музыки подземелье. И замер, сраженный внезапным ударом. Вот она – кара за все грехи, вот оно – наказание. Музыку слушала она. И не просто слушала. Она... пела. Сириус не знал, как она это делала, но от звуков ее низкого голоса у него поднимались волосы на руках.
«You can't trust a cold blooded man Girl, don't believe in his lies Can't trust a cold blooded man He'll love you and leave you alive»
Она медленно стащила теплую кофту и небрежно отбросила в сторону. А потом вытянула обе руки вверх, стаскивая заколку, и волосы, белоснежные, пушистые и мягкие, как мех, рассыпались по спине и плечам.
«There's one thing you must understand You can't trust a cold blooded man»
Эта песня была как озвученный стакан виски, забытый у камина вечером. И Роксана Малфой купалась в этом виски, плавала в нем как вишня, дразня Сириуса. Она двигалась так, словно её ласкал невидимый любовник. Бедра, упругий живот, руки, крест-накрест скользящие ладонями по плечам, шее, груди, о Боже, прекрати, не останавливайся... Сириус нервно сглотнул, подходя ближе. Сел в кресло. Не прекращая петь, Малфой уперлась руками в стену, потянулась и скользнула по ней вниз, выгнувшись по-кошачьи и отставив маленький круглый зад. Сириус почувствовал, как натянулась ткань на брюках. Руки, лежащие на подлокотниках сами-собой сжались в кулаки и беспомощно разжались. А потом она оттолкнулась от стены и снова принялась бродить по комнате, не-то танцуя, не то просто лаская себя. И смотреть на это было попросту невыносимо. А не смотреть – тем более. Песня становилась все громче и напряженнее, стремясь к кульминации, и Роксана пела громче и сильнее, так, словно ей было больно. Под конец Малфой остановилась, легонько обернувшись на мысочках и вскинув обе руки. И в этот хрупкий миг, понимая, что больше просто не выдержит, Сириус одним резким движением сбросил с себя мантию. Малфой подпрыгнула, судорожно втянув в себя последнее слово. Сириус приподнял уголок губ. Долгие несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Она дышала часто и тяжело. Сириус тоже, хотя старался это скрыть. – Доброй ночи, – наконец молвил он, вложив в это пожелание всю учтивость и светскость, на которую сейчас был способен. – Что ты... что... – Малфой сдернула с дивана плед, в чем, собственно, не было никакого смысла, потому что, пока она танцевала, Сириус мысленно потрогал каждый сантиметр ее тела. – Ты... ты что здесь делаешь?! Давно ты... – Давно, – безжалостно подтвердил Сириус и встал из кресла, протягивая ей сброшенный батник. Она выхватила у него свою одежду и поспешно закуталась. Блэк смотрел на нее легонько улыбаясь, глаза горели бешено и страшно, а сам он выглядел уставшим и помятым, но эта помятость его только красила. Сразу было понятно, чем он занимался несколько минут назад. Пара влажных прядей, прилипших к шее, лоск чужих поцелуев на коже под небрежно расстегнутой на груди рубашке. По коже пробежал озноб. «Мне надо лечиться... это что-то уже совсем ненормальное». – Ну и что ты стоишь? Что не говоришь ничего, не смеешься? Давай, приступай, я подожду! – она метнулась на диван и сжалась на нем в комок. – Говори всё, что хотел, я... я спать хочу. Блэк усмехнулся и неторопливо обошел диван, держа руки в карманах брюк. Роксана напряглась, когда он облокотился на спинку прямо рядом с ней. – Малфой-Малфой-Малфой... как я могу смеяться, когда я весь – одно восхищение и преклонение перед твоим талантом? Внутри что-то нехорошо екнуло. Только вот Роксана не поняла, всерьез он говорит, или шутит. – Одно я только не могу понять, – он закурил. – Как так вышло, что сестра Люциуса Малфоя кончает на ранние песни Мирона Вогтейла, м-м? – он медленно выдохнул на неё дым, а у Роксаны от гнева покраснели уши. Имя, с которым она засыпала и просыпалась каждый день вот уже второй месяц, звучало из уст Блэка оскорбительно. Она знала, что газеты сделали из Мирона что-то вроде жертвы и символа сопротивления насаждающемуся режиму. Строчки из его песен появлялись на стенах в Косом переулке, его фотографии приклеивались к дверям Вечными чарами, за пение его песен на улице можно было напороться на людей в масках в ближайшем проулке. Разговоры об этом велись шепотом в Большом зале. А пластинки маскировались под заунывную классику и джаз. Но какое ей-то было до всего этого дело? – Это не твое дело, – отрезала она. – Проваливай. – Не боишься, что твой братец узнает об этом? Здесь повсюду уши. – При чем здесь Люциус? – ощетинилась она. – Ты прекрасно знаешь, при чем. – Вовсе нет! – Да ну? – Знаешь, если бы кое-кто умел пользоваться чарами-заглушкой, мне бы не пришлось сидеть в гостиной Слизерина посреди ночи! – вильнула Роксана. Блэк развеселился. – Мы мешали тебе спать? – Мне? – Роксана звонко хохотнула (получилось громче, чем она рассчитывала). – Вы мешали как минимум двум соседним графствам, Блэк! Блэк склонил голову набок, глядя на нее с растущим удовольствием, а Роксана к своему ужасу поняла, что покраснела ещё больше. Мерлинова мать... – Малфой, мы тебя... взволновали? – Что?! – она так и подскочила. – Да твоя Забини орала так, будто ей отрывают ногу! Конечно, меня это взволновало, я уже хотела звать на помощь, – Роксана собрала волосы в узел на макушке и полезла за сигаретами, но тут вспомнила, что оставила пачку в кармане мантии. – Ну что ж, буду считать это комплиментом, – Блэк вдруг бросил ей что-то. Роксана машинально поймала предмет. Им оказалась пачка сигарет. Сердце пропустило удар. Вишневые. Она взглянула на Блэка. Он облокачивался на диван у неё над головой и улыбался вполне миролюбиво. Не сказав ни слова, она достала одну и попыталась закурить. Руки дрожали. – Прости, Малфой, если бы я знал, что это тебя так встревожит... в следующий раз мы будем вести себя потише. – Нихрена меня это не встревожило! – выпалила она, тщетно пытаясь раскурить несчастную сигарету. – Ты бы тоже не смог заснуть, если бы у тебя орали над ухом! – Признайся, Малфой... Внутри все подхватилось, когда он наклонился к её уху, а свободной рукой вдруг легко, почти невесомо коснулся шеи с другой стороны. – Ты сбежала просто потому, что тебя это чертовски возбуждает. Роксана рывком повернула к нему голову. – ... и потому что ты представляешь, как было бы хорошо вместо пустой одинокой постели оказаться в любой другой... – его взгляд жарко скользнул по её лицу. Они почти соприкасались носами. – ... например... в моей. Роксана вскочила как ошпаренная, но Блэк неожиданно обхватил ее рукой за испятнанную его засосами шею и прижал к спинке дивана, не давая сдвинуться с места. – Я же вижу, как тебе плохо, Малфой, – он коснулся сухими губами её шеи за ухом. – Давай поможем друг другу? Роксана оттолкнула Блэка, отодвинувшись от него в самый дальний и холодный уголок софы. – Сам себе помоги! Это не я на тебя тогда набросилась! С чего ты вообще взял, что я... что мне от тебя что-то нужно?! Блэк рассмеялся с мягкой хрипотцой и у Роксаны мурашки побежали по спине. – Ну конечно не нужно, – Блэк шагнул к ней, скользнув по спинке дивана пальцами, и наклонился прямо к ее уху, сообщив это как секрет: – Но при всем моем уважении, мисс, спину себе оцарапал не я. А если ты сейчас не уберешь палочку, то сожжешь свой дрянной язычок. Роксана спохватилась, осознав, что все так же пытается закурить, выхватила изо рта почти целиком сожженную сигарету и бросила ее на пол. Вот черт. Блэк сипло засмеялся, затянулся в последний раз и вручил ей свою. – Держи, – он выпрямился, оттолкнувшись от дивана, и Роксана растерялась. Она не думала, что он так быстро соберется уходить. – Спокойной ночи, моя дорогая маленькая лицемерка. Роксана вскочила, глядя ему вслед. – Что значит «лицемерка», интересно знать?! – Лицемер – это тот, кто врет сам себе, детка, – крикнул Блэк, неторопливо поднимаясь по ступенькам. – И нам обоим прекрасно известно, что именно этим ты сейчас и занимаешься. – Я не вру! Мне абсолютно и совершенно наплевать, ясно? Ты можешь трахать кого хочешь и сколько хочешь хоть сутками напролет! Блэк остановился и обернулся, мучая Роксану кривой ухмылочкой. – Мне нет до этого абсолютного никакого дела, тебе ясно? – Ну если тебе так наплевать... – он спустился на пару ступеней вниз. – Почему бы мне тогда не трахнуть тебя? Тебе ведь хочется, я вижу. Решайся, мы могли бы закончить начатое в кабинете хотя бы вот на этом столе. Изменившись в лице, Малфой схватила с ближайшего к ней столика какую-то увесистую книжку и швырнула в Сириуса, так что страницы разлетелись по комнате. Он увернулся, и учебник улетел в темноту. – Пошел ты знаешь куда! – рявкнула Роксана и пулей улетела в спальни, позабыв все свои вещи. Насмешливо глядя ей вслед, Сириус отмахнулся от прилипшего к рукаву листочку, но тот был вымазан чем-то липким и пристал к руке. На пергаменте было написано всего два слова, и написаны они были на языке древних рун, а поверх них тянулась целая история поисков: целые предложения. Написанные на английском и на руническом, перечеркнутые и вымазанные чернилами. Окунув листок в свет камина, Сириус прочел: – «Жребий брошен». Сухое полено в камине лопнуло. Он вскинул голову. И в этот же миг где-то рядом раздался громкий протяжный скрежет. Казалось, будто это само подземелье застонало от какой-то страшной боли. Сириус прыжком обернулся, выхватывая палочку. Прямо у него на глазах огромный портрет Салазара Слизерина на одной из стен сдвинулся с места и распахнулся, открывая узкий проход.
В поместье Малфоев творятся странные дела. Старшее поколение пытается решить проблему и обезопасить наследника, а он в свою очередь находит приключения везде, где может.
Уникальные в своем роде описания фильмов и книг из серии Поттерианы.
Раздел, где вы найдете все о приключениях героев на страницах книг и экранах кино.
Мнения поклонников и критиков о франшизе, обсуждения и рассуждения фанатов
Биографии всех персонажей серии. Их судьбы, пережитые приключения, родственные связи и многое другое из жизни героев.
Фотографии персонажей и рисунки от именитых артеров
ER
Кубок Хогса 2020 
